Господин Ветер

Глава пятая Авария

Крис купался в Неве с мостков, уходящих далеко в воду, чуть ли не до середины реки. Эти мостки, — цепь мелких плавучих понтонов и большой, дальний от берега, где Кристофер оставил свою одежду, были закреплены якорями и их не уносило течением. Рядом с собой Крис видел мост лейтенанта Шмидта и немногочисленных прохожих на нем. «Переименовали его в Николаевский или нет? — возник и тут же исчез вопрос. — Какая, собственно, разница… Проплыли». Наконец, он выбрался на площадку и оделся. Но стоило ему ступить на понтонную дорожку, ведущую к берегу, как ближайший мосток ушел под воду. Крис едва успел отскочить назад. Серая, а внизу черная вода хлюпнула, словно приглашая: ступай, ступай. И тогда Кристофер понял, что есть лишь единственный способ добраться до берега сухим — надо бежать. Бежать не останавливаясь ни на мгновенье, бежать настолько быстро, чтобы мостки не успевали тонуть под тяжестью тела. И Крис побежал прыгая с понтона на понтон — тук тук тук тук. От этих ударов он проснулся и сразу сел.

Никто не стучал. Где-то, метрах в ста, по трассе медленно ехала машина. Галка лежала с открытыми глазами и смотрела на небо.

— Доброе утро, — сказал Крис.

— Доброе.

— Я не разбудил тебя?

— Нет, я давно… Сама. Знаешь как вставляет: лежать и смотреть.

— Угу. — Крис сплюнул в сторону, взял флягу и встряхнул ее. Та оказалась почти пустой. — По глотку?

Он отхлебнул и протянул Галке. Она, не поднимаясь, поднесла флягу к губам и допила остатки.

Вскоре они стояли на трасе, и Кристофер расставив руки, отплясывал танец самолета вокруг окончательно проснувшейся Галки и пояснял:

— Можно выращивать жесты как цветы… Вот, например. — Он поднял руку, оттопырил в сторону большой палец, расставил ноги на ширину плеч и гордо запрокинул голову. — Это действует на каких-нибудь здоровых чуваков. Они видят мое стронг боди, мою крепкую руку и останавливаются. Приятно везти уверенного в себе и своем пути человека.

Кристофер совершил очередной круг возле Галки и продолжил:

— А можно так… Словно тореадор на арене. — Он взмахнул рукой и вдруг стал намного тоньше: жест получился воздушный, легкий, как взлетающая бабочка. — Это для эстетов. Для тех, кто прикалывается к тонкой природе… Тут нужен и прикид соответствующий и все такое… А вот например. — Крис начал подпрыгивать, стоить рожи, энергично двигать руками. — Это для тех, кто любит беседовать, ибо человек, много говорящий жестами, говорит также много слов.

Галка слабо улыбнулась.

— Но есть еще один. Беспроигрышный. Показать?

— Покажи.

— Смотри. — Он подскочил к Галке, обхватил ее чуть выше колен и поднял так, что она завизжала. — Сажаешь герлу к себе на плечи и теперь…

Усадить на плечи даже легкое птицеподобное существо типа Галки, оказалось непросто: Крису пришлось опустить ее на землю и подставить спину.

— Садись, садись… Теперь мы как капитан Врунгель, двойной высоты, это для тех…

— Кто любит повеселиться? — донеслось сверху.

— Нет, для тех, кто плохо видит, — ответил Кристофер. — Сиди, сиди, мы сейчас застопим.

И действительно, первая же машина остановилась.

Водитель оказался круглолицим, рыжим, белокожим, как все рыжие, дядькой в клетчатой рубашке, синих чистых джинсах, и кепке «Чикаго Булз». Словно с какой-нибудь американской трассы. Крис подумал, что и окрестные (на сотни километров окрест) места — пустыни, степи, мелкосопочник (здесь уже не отроги Алатау, а настоящий, центрально-казахстанский) и даже дороги весьма напоминают Америку, ту, которую Крис видел в фильмах и на картинках. Только машина была совсем не американская — старенький зеленый КАМАЗ с прицепом.

— Смешные вы, — сказал водитель, когда они сели. — Я недели две назад таких же смешных до Омска подвозил.

— Таких же как мы?

— Похожих. Двух таких музыкантов с чемоданом. На нем еще струны. Смешные. Он как-то еще называется.

— Мамушка, что ли?

— Ну ну, вот именно, Мамушка.

— Ого! Это же знаешь кто?! — Крис повернулся к Галке. — Это Волос, Махмуд. Шаманы из Саарема.

— Откуда? — спросил драйвер.

— Саарема. Вообще-то это остров в Эстонии. Но и как бы, священная страна. Там растет сосна, которая является осью мира.

— Ну ну. Те тоже сказки рассказывали.

— Сказанное слово уже создает определенную реальность, — наигранно-обиженным тоном сказал Крис, — и если я говорю, растет сосна, значит она действительно там растет.

— Ну ну.

— Эта сосна растет на вершине горы, — Кристофер обращался уже к Галке. — И она совершенно не имеет веток. И на вершине этой сосны находится педаль.

— Педаль? — переспросил драйвер.

— Педаль. Ни один шаман в одиночку не может повернуть эту педаль. Но когда они собираются вместе и поют свои шаманские песни, педаль проворачивается.

— Ну и чего?

— Тучи разбегаются, на небе появляется радуга, идет солнечный дождь и прочие кайфы для всех живых существ.

— Ну ну. Чего же мы тогда в такой жопе? — Водитель улыбнулся.

— Наверное, им вместе трудно собраться.

— А я сейчас вам о судьбе расскажу. Ну, такой солнечный дождь, что и жить не хочется. — Драйвер вздохнул. — Прошлой зимой работал я на трассе Питер-Москва. Здесь-то всего три месяца. В командировке. А Питер-Москва, Москва-Питер часто. Ну, еду, смотрю — идет по трассе человек. Совершено черный, грязный, ну бомж-бомжом. И не голосует. А морозище… Ну, градусов десять. Туда еду, он в Волочке был, обратно, через два дня — уже у Выползова. Потом опять в Питер — снова его вижу, уже ближе к Крестцам. Ну, остановился, взял. Мне чего, я за груз не боюсь — железо. И он рассказал. Отслужил в армии, вернулся, девушка, как водится, за другого вышла. Ну, с горя напился, устроил дебош, кого-то случайно зашиб. А дальше — только выбрался из тюрьмы, деньги в поезде украли. Поехал до родителей, а те за два дня… того. Оба причем. Отравились, что ли. А он не прописан был, ничего ему и не осталось. И документов нет. Тогда он к армейскому другу. Приходит, а тот тоже… В петле висит. Так он и остался без всего, ну, вообще ничего нет и немного того, — драйвер оторвался от руля и покрутил пальцем у виска, — пошел в Питер пешком еще к одному своему другу.

— А чего не на собаках? — спросил Крис. — То есть не на электричках?

— А он всего боится. Без документов ведь. И вот идет по трасе, пешком, питается что подадут. А где спишь, спрашиваю, холодно ведь. А он, оказывается, спит на колесах. Ну, на покрышках. Собирает две три грузовых покрышки, на одних спит, другие жжет. Так и обогревается.

— Прикольно.

— Жутко, — сказала Галка.

— А у нас в Питере есть для бомжей такой фонд, — сказал Крис. — Ночлежка. Ксивы выдают и прочее… Помогают, реально. Там очень человеческие люди работают. Свои. Людочка Судзуки.

Крис снова стал проваливаться в воспоминания — скоро тридцать — срок большой, совсем олдовый стал, а Людка еще олдовее, а Галка — маленькая совсем, ей лететь и лететь, хотя кто-то мерит время годами, а кто-то фазами окостенения, волевым износом, локальными смертями, так, уважаемый Боря Пу, забытый в болотах Гатчины поэт, так, что ли? «Мне под восемьдесят, у меня за плечами моя осень со всеми ее печалями», — Крис вспомнил его медленный скрипучий голос, вставлявший так, что некоторое время стихи других поэтов Кристофер просто не воспринимал.

— Вот еще один из ваших стоит.

Кристофер бросил взгляд на обочину и… увидел Алису. Белая футболка, джинсы, его собственный серый свитер, обвязанный рукавами вокруг пояса. Несомненно, это была она.

— Алиса! — Он перехватил недоуменный взгляд драйвера и пояснил, правда, обращаясь не к нему, а к Галке. — Это та странная герла, которую я встретил на пути с Алтая.

— Эта? Поправь очки, — сказала Галка, — сколько же лет твоей герле?

— Да это она, точно. И свитер мой.

— Значит, ей не меньше сорока и она торгует дынями.

Водитель рассмеялся.

— Во первых, это парень, во вторых у него…

Он недоговорил. От резкого торможения Кристофера бросило на лобовое стекло. Навстречу, раскачиваясь словно пьяный, летел КАМАЗ.

Пыльная морда грузовика стремительно надвигалась, и хотя время замедлило свой ход, его не хватило бы даже на то, чтобы распахнуть дверь. Крис увидел в двадцати метрах от себя три искаженных страхом лица, сверкающую в лучах солнца трещину на лобовом стекле, бумажку о техосмотре в правом углу, — его память словно сфотографировала это мгновение — все до последней детали. Он закрыл глаза, точнее, моргнул, и в этот момент встречный КАМАЗ немыслимым образом свернул, точнее, слетел с полосы, перескочил дорогу, взбрыкнул кузовом словно разъяренный бык, зарылся тупым носом в землю, и, ломая кусты, повалился набок. Грохот пришел вместе с облаком пыли, выросшем над обочиной, вместе с писком Галки, потирающей ушибленный лоб, вместе с глубоким выдохом драйвера.

— Ух! — Крис, наконец, почувствовал боль. Но стекло было цело, голова тоже.

Водитель пришел в себя первым.

— Живы?

— Угу, — сказал Крис и потянулся к очкам, которые во время удара слетели и болтались на цепочке. Он порадовался собственной предусмотрительности: цепочку он купил весной, просто ради прикола, а она вдруг оказалась весьма кстати.

— Как чувствовал. Неделю назад новые тормоза поставил. — Драйвер распахнул дверцу, выскочил из машины и побежал к перевернувшемуся КАМАЗу.

Кристофер, подхватив рюкзак, спрыгнул с противоположной стороны. «Бинт, анальгин — в ремнаборе, в заднем кармашке. Тоже… Не зря брал», — мелькнуло в голове. Он бросил рюкзак на землю. Кабина была смята кузовом, Кристофер видел лишь вывернутое на сторону колесо, и красно-черные металлические ошметки, оставшиеся от двери.

На обочине сидел водитель разбившейся машины. Все его лицо было залито кровью. Он размазывал ее руками по щекам однообразными автоматическими движениями — сверху вниз и повторял высоким плачущим голосом:

— Приехал. Всё, приехал. Приехал. Всё, приехал.

Водитель, который вез Кристофера, успел вытащить из кустов второго. Тот тоже был в сознании, и, мало того, неестественно оживлен.

— Через стекло вылетел, представляешь, даже видел, блядь, дорога, она в стороне, а потом смотрю — земля, трава! — кричал он. — И ничего не сломано! Отпусти!

— Там третий был! — Кристофер закричал еще громче, — где третий?

— Где третий? — повторил водитель, обращаясь к спасенному, словно тот мог знать, что стало с его спутником.

Кристофер продрался сквозь кусты к кабине. Под ногами покатилась картошка, вылетевшая из кузова, и он, подскольнувшись, больно упал на колени.

«Если он внутри, то давно уже умер», — подумал Крис, пытаясь склониться еще ниже и заглянуть в сплюснутую кабину.

Темно. Рядом, из покореженного бака с глухим бульканьем текла солярка. И тут Крис услышал стон. Не из кабины, со стороны кустов. Кристофер переместил взгляд и увидел тело — серый дрожащий комок.

— Эй! — закричал Крис и пополз к пострадавшему. — Он здесь!

Крик получился каким-то сдавленным.

— Говорить можешь? — спросил Кристофер, склонившись над самым ухом раненого.

— Могу. Ноги… — Человек снова застонал.

Крис провел рукой по мокрой штанине. Кровь. Она пропитала ткань и стекала на землю, где успело образоваться заметное пятно. Стопа была неестественно вывернута. «Эк тебя перерубило. Так все вытечет». Крис стянул с себя через голову футболку, скрутил, и, не разрезая брючины раненого — ножницы в рюкзаке, а ткань тонкая и не помешает, не обращая внимания на его стоны и конвульсии, наложил жгут, благо в палках для затягивания недостатка не было.

— Крис… — Он услышал позади голос Галки.

— Анальгин в кармашке. Тащи скорее. И тем дай по две таблетки. И флягу. А, черт, она же пустая… Не шевелись, — он засунул конец палки под ткань. — Сейчас, мы тебя перенесем.

Зеленая трава, запах солярки и кровь, где сгустками, где просто пятна. Только сейчас Кристофер заметил, что и сам изрядно перемазался.

Крис помчался за подмогой. Пока он возился с третьим, успели подъехать две легковухи, и какие-то люди усаживали в жигуль обезумевшего драйвера.

— Ноги переломало, — крикнул Крис, — он там, в кустах. Нужна тряпка побольше… носилки, на дорогу вынести.

Через пять минут все трое потерпевших уже были отправлены в больницу. Крис подошел к «своему» водителю.

— Будешь ГАИ ждать?

— Ну, надо бы.

— А мы тебе нужны?

— Зачем? — Водитель пожал плечами.

— Как свидетели.

— Нет, тут дело ясное.

— Мы, что ли, пойдем. Спасибо вам.

— Идите, идите, я вас догоню, возьму.

— Чего нам спешить? — спросила Галка. — Ехали бы с ним.

Крис обернулся. КАМАЗ, который их недавно подвозил, успел превратиться в еле заметную точку на горизонте.

— А тебе охота разбираться с ментами. Кто, откуда, зачем?.. И так далее. Тем более, он догонит, возьмет. И еще. Я не успел сказать. Утром сон видел…

Крис рассказал о Неве и о мостках.

— Значит, ты считаешь нельзя останавливаться?

— Это касается меня. Я доверяю снам.

— А мне уже которую ночь вообще ничего не снится.

— Снится наверняка. Они просто не проявляются в сознании.

— Я знаю. Мне в городе много снов снится. Я даже записываю.

— Дело полезное. Ты же знаешь, по Костанеде, практика сновидения, — в последнем слове Кристофер сделал ударение на ви, — одна из необходимых для становления воина. Кто сказал, что реальность, которая во сне, менее реальна чем эта? Снилось ли Чжуану Чжоу, что он бабочка или бабочке снится, что она — Чжоу?

— Да я и не спорю. — Галка улыбнулась.

— Я тоже так думаю. Хочешь одну притчу расскажу. Ты, наверное, ее знаешь.

— Рассказывай, рассказывай. Меня до сих пор трясет. А ты говоришь и я отвлекаюсь.

— А ты подумай, ведь они все живы остались. Это же чудо! И сразу легче станет. Так вот, учитель дзен задал одному ученику задачку. Типа коан. «Вот на тебя напали два тигра. Ты побежал от них и оказался на краю пропасти. И уцепившись за лозу, пополз вниз. А внизу два таких же страшных тигра. Ну, висишь ты на лозе, и тут видишь, как две мышки выбрались из норки и начали перегрызать ее. Что ты будешь делать?» Что ты будешь делать? — Кристофер обращался уже к Галке.

— Не знаю. Попытаюсь отогнать мышей. Криком, например.

— Они не боятся крика.

— Тогда буду висеть и ждать.

— Но ты упадешь.

— Значит, судьба.

— Знаешь, что ответил ученик? «Я проснусь».

Крис развернулся и теперь снова шел спиной вперед, лицом к Галке, и к машинам. Он вглядывался в их окна, пытаясь увидеть свою странную попутчицу. Кристофер был уверен, что на трассе, за минуту до аварии, он видел Алису, а Галка и водитель просто обознались — ведь КАМАЗ, несмотря на свое техническое несовершенство, тогда гнал за сотню, а на такой скорости трудно разглядеть стоящего на обочине.

— Я слышала похожее, но совсем другое, — сказала Галка. — Про землянику. Там была не задачка, а притча. Тоже на монаха напали тигры, и он повис над пропастью на какой-то веточке, и появились мыши, стали ее перегрызать, и тут он увидел перед собой две земляничины. Он съел их.

— И какие же они были вкусные! — продолжил Крис.

— Да, это были самые вкусные ягоды в его жизни.

— Это почти одна и та же притча. Он проснулся, когда почувствовал вкус ягод. Или наоборот, он почувствовал вкус ягод, потому что проснулся. Точнее, пробудился. Обрел природу Будды.

— Одни корень, — Галка улыбнулась, — Будда-будить.

— Что ж сударыня. — Крис выпятил грудь и надул щеки. — Я беру тебя в ученики.

— И чему ты можешь меня научить, о, учитель?

— Гнать вот по этой трассе разные телеги. А вообще-то, — Кристофер заговорил совершенно серьезно, — как считает один весьма продвинутый человек, научить нельзя ничему. Можно научиться.

— Ты не смыл кровь, — сказала Галка, — на локте.

— В том, что они не останавливаются, чужая кровь не виновата. В Караганде умоюсь.

— Если мы ее не проедем.

— Вряд ли. В Караганде нет объездной. Трасса идет через город. «Караганда, Караганда, ты уголька даешь на гора-года», — пропел Крис.

Угольный город Караганда. Черный как антрацит. Почему-то Кристофер с детства представлял его именно таким. Кара — значит черный. Черная ганда. Каракалпакия — место черных колпаков, Каракорум — место черных корумов, озеро Каракуль — место черных кулей, Карачай — черный чай, Каратау, Карадаг. Карабас.

— Знаешь, — Кристофер остановил мысленную игру с самим собой, — недалеко от Караганды есть поселок Карабас.

— Карабас-барабас. Может Леша Толстой своего Карабаса здесь и нашел.

— Может. Но самое прикольное название я видел в Мордовии. Деревня Морг.

— А я помню Засосье… Не от засоса, а от реки Сось.

— Ой, таких до хрена, — Крис начал перечислять, — Большие Задерихи, Стремутка — это на Псковской трассе, и тамже, толи до, толи после — Мараморочка. Представляешь, Мара — это богиня смерти, и мор — тоже ясно, а тут еще и уменьшительно-ласкательное…

— А знаешь, там же, на Псковской, есть Карма.

— А если ехать из Белоруссии в Псковскую, первая после границы Лобок. Представляешь, что дальше… За этой деревней.

— Да…

— Да, да… Я где-то слышал, что до первой переписи населения было много всяких Хуевых, Блядовых. Эти слова имели менее бранный оттенок, чем сейчас. А Петруша приказал переделать Хуево в Зуево, Блядово, скажем в Лядово, Гавнищино — в Ганищено и так далее…

— Смотри-ка!

Кристофер развернулся. Белая помятая четверка, которая, казалось, пролетела мимо даже не притормозив, остановилась метрах в ста и теперь ехала задним ходом по направлению к стопщикам.

— Про нашу честь. — Кристофер побежал ей навстречу.

За рулем сидел стриженый ежиком толстяк. Круглая голова, толстые подушечки-ладони на руле, улыбка-полумесяц, розовое лицо и несколько не соответствующая этой розовости недельная щетина.

— Караганда! — крикнул Крис в раскрытое окошко.

Драйвер кивнул.

— Только мы не сможем заплатить.

— Залезайте. Я не такси.

Крис сел рядом с водителем, а Галка, скинув сандали, расположилась, точнее, легла, сзади — четвертая модель жигулей в этом плане весьма удобна — задние сиденья были превращены в спальное место.

— Издалека?

— Из Алма-Аты. Второй день идем.

— А далеко? — Драйвер продолжал улыбаться.

— В Екатеринбург. А потом в Питер.

— Так я вас до Темиртау довезу. Это за Карагандой.

— Отлично.

Драйвер оказался веселым и разговорчивым. С такими Крис любил ездить — нет необходимости самому напрягаться, можно слушать полузакрыв глаза и согласно кивать, подталкивая речь собеседника в трудных ухабистых местах. И ехать сколь угодно долго, хоть день, хоть два. Крис исправно слушал рассказы о тяжелой жизни угольщиков, о детях, об охоте и рыбалке и уже начал проваливаться в полудрему, как машина резко остановилась.

— Стоп, — произнес водитель, — ставят где ни попадя.

— Случилось чего? — встрепенулся Крис.

— Стоп. — Водитель кивком головы указал на знак «СТОП». — Раз поставили, остановимся и подождем. Небось в кустах сидят.

— Плохой знак.

— Самый поганый знак не этот. Сорок.

— Чего?

— Знак сорок. Попробуй не нарушь. Анекдот даже есть. Постояли, поехали дальше. Теперь не прицепятся — Водитель медленно тронул с места. — Приходит гаишник к начальнику. Говорит, мол, жена родила, денег нет. А тот ему: «На вот, возьми знак сорок и ставь где хочешь». А мне не везет на знак стоп. Все время его не замечаю.

Через несколько метров они свернули и тут-же налетели на гаишника, энергично размахивающего жезлом.

— Вот сука. Я сейчас. — Водитель припарковал машину и подошел к менту. Их беседа продолжалась сначала на дороге, затем страж порядка повел толстяка к спрятанной в кустах гаишной шестерке и принялся показывать ему какие-то бумаги. Крис успел вылезти, прогуляться до кустов и теперь ждал на обочине. Галка продолжала спать на заднем сиденье.

— Ну что? — спросил Крис драйвера, хотя ответ был уже очевиден.

— Знак «СТОП». — Он развел руки в стороны.

— Но ты же стоял!!?

— Я стоял перед знаком, а он мне показал правило, по которому нужно стоять перед перекрестком, следующим за знаком. Да ну его в жопу. Не за это, так за что-нибудь другое содрал. Поехали.

— Они за все сдирают. — Крис продолжил тему недавнего анекдота. — Я слышал совершенно реальную историю про другой знак. «Остановка запрещена». Врезался, значит, гаишник на своей частной машине в припаркованную чужую. А хозяина той, в которую врезался на его гаишное счастье нет. Что делать? Бегом-бегом к начальнику за знаком, воткнул рядом. Получается виноват тот, кто припарковался.

— Да таких анекдотов до фига. Хочешь?

— Давай.

— Вот например. Жена гаишника привела к себе любовника. А тут муж возвращается. Любовник сразу под кровать. А муж видит, кто-то у жены есть, начал искать. Найду, говорит, убью. В чулан заглядывает, тут говорит, нет, в шкаф — и тут, говорит, нет, за занавеску, и тут, говорит, нет, под кровать — а любовник оттуда ему стольник протягивает, тот стольник хватает и в карман. И тут, говорит, нет.

Крис рассмеялся. Хотя он уже слышал этот анекдот, причем от похожего толстяка с похожей интонацией. «Дежа вю. Я словно проезжал здесь в прошлом году с этим драйвером, только трасса почему-то была на Украине».

Там и тогда вместо степей да пустынь вдоль дороги тянулись поля подсолнухов, красивых, отороченных гривой солнечных лучей, цветов, поля, полные огромных черных глаз, способных целый день не моргая смотреть на солнце. И неважно, что к осени солнечные ресницы становятся коричневыми, стебли сгибаются под тяжестью черных скорбных голов, смотрящих уже не в небо а на землю.

На этих воспоминаниях Крис неожиданно заснул. И проснулся на перекрестке.

— Приехали. — Водитель улыбался. — Мне на Актау, а вам прямо.

— Ух. Извините, заснул.

Сзади зашевелилась Галка.

— Нормальное дело, — сказал драйвер, — вон подружка твоя всю дорогу проспала.

— Спасибо.

Крис и Галка выбрались из машины одновременно.

Галка надела сандали и теперь стояла на перекрестке, раскачиваясь после сна.

— Тонкое стройное дерево на ветру, — сказал Крис, — это ты. А я рядом — камень. Так и останемся в памяти этой дороги.

— Где мы?

— На трассе. — Крис вытащил стопник и раскрыл его. — Вот, здесь.

— Где?

— Вот здесь, — Крис ткунл пальцем и зевнул, — а, ты все равно ничего в картах не понимаешь.

— На карте все так близко. — сказала Галка.

Через минуту они уже стояли на главной трасе и Крис размахивал рукой, пытаясь застопить очередную машину.

Но она была переполненной и не остановилась.

— ПЖО, — сказал Кристофер, — знаешь, что это такое?

— Знаю, знаю, — Галка улыбнулась.

О том, что такое ПЖО я уже писал в рассказе «Кристофер: лето»:

«…Это слово некогда придумал Фил. Ныне он не вылезает из своего дома дальше ларька с пивом или тещиного садоводства. ПЖО расшифровывается так: „Полна Жопа Огурцов“. Это цитата из анекдота про Чапая. Не того, московского Чапая, а настоящего незабвенного и легендарного героя гражданской воины и одноименного фильма. Так вот…

Однажды Фурманов загадал Чапаеву загадку:

„Василий Иваныч, что такое два конца, два кольца, посередине винтик“.

Думал Чапай, думал, наконец не выдержал:

„Не знаю“.

„Ножницы это, Василий Иваныч, — отвечает Фурманов. — А хотите еще загадку?“

„Давай!“

„Дом без окон, без дверей, полна горница людей“.

Смутился прославленный витязь:

„Не знаю“ — говорит.

„Огурец это, Василий Иванович“.

„Ну, — думает Чапаев, — пойду Петьке загадаю, пусть поломает голову“.

Нашел Петьку, говорит:

„Слушай Петька, какую загадку мне Фурманов загадал: Дом без окон без дверей, полна жопа огурцов“.

„Вовсе и не смешно“, — скажет кто-то, а кто-то и улыбнется, но ни тот ни другой не поймут, что в этой истории под видом загадки скрыт дзенский коан, а Петька не кто иной, как ученик Чапая, аскета-отшельника, пытающийся обрести природу Будды…»

Вообще, количество анекдотов порожденных фильмами «Чапаев» и «Семнадцать мгновений весны» неисчислимо, некоторые из них трансформировались в притчи, распространенные среди «народа» еще в начале восьмидесятых, где Чапаев, как и Штирлиц чаще всего представляется даосом, другом Лао-Цзы, или дзен-буддистом с неизменной шашкой, Фурманов — непросветленным, туповатым учеником, а порой магом, Мюллер — фигурой вообще непонятной, то конфуцианского, то даосского толка.

Отсюда взяли рост уже авторские телеги типа тех, что в романе Пелевина «Чапаев и Пустота» (эта книга, восхитившая меня, неоднократно издавалась, и каждый может легко ее найти) или притч мудреца Ра-Хари (они гуляют по интернету, но нигде еще не издавались).

Приведу некоторые из них:

Притча из собрания Печкина (калька довольно известной истории о дзенских мудрецах):

«Василий Иваныч, Петька и Фурманов сидят на берегу Урала и задумчиво курят траву. Плавно выдыхая дым, Василий Иванович с чувством говорит:

— Да…

— Да!.. — мечтательно произносит Петька.

— Да-да… — подтверждает Фурманов.

Впоследствии Василий Иваныч выговаривает Петьке:

— Фурманова больше пыхать не бери! Болтлив!»

Притчи Ра-Хари:

81. Однажды В. И. Чапаев встретил Лао-Цзы и разрубил его шашкой. На это Лао-Цзы отвечал: «Теперь есть два Лао-Цзы».

85. Спрашивает как-то Фурманов у Лао-Цзы: «Чего же ты, рожа китайская, всякую коноплю все время в дом таскаешь? Неудобно, все ж Мастер». Улыбнулся Лао-Цзы, но не сразу, и сказал: «Лишь то, что приятно — истинно медитативно».

92. Как-то пошел В. И. Чапаев к Лао-Цзы и часа три донимал его разговорами о смысле существования. Последний его вопрос был: «Ну так почему же, как я ни стараюсь — не медитируется? Что же главное для медитатора?» — «Главное — это возможность быть одному когда захочешь и сколько захочешь», — с улыбкой ответил Лао-Цзы.

142. Однажды В. И. Чапаев разрубил Лао-Цзы шашкой. Лао-Цзы повернулся и ушел в реку. «И про то, что в одну реку нельзя войти дважды врал…» — как эхо промелькнуло в голове Чапаева.

157. Некогда Лао-Цзы переоделся Мао-Цзе-Дуном и пришел в гости к В. И. Чапаеву. Тот давай его сразу разрубать шашкой. «Не верь глазам, лишь сердце видит», — с улыбкой сказал Лао-Цзы.

162. Как-то раз решил Фурманов сделать миллион долларов. Пришел он к Лао-Цзы и говорит: «Давай я построю тебе большой ашрам, сделаю рекламу, напишу о тебе книги и деньги будут наши. Тебе и делать ничего не надо будет, только сиди, улыбайся…» А Лао-Цзы сидел себе и улыбался и ничего не ответил.

163. Некогда Мао-Цзе-Дун переоделся в Лао-Цзы и стал всех учить Смыслу Всего. В. И. Чапаев проходя мимо разрубил его шашкой. Фарисеи, саддукеи и груп-лидеры закричали: «Как ты мог поднять руку на учителя?» — «Не знаю…» — с улыбкой ответил Чапаев.

165. Сидит как-то В. И. Чапаев под деревом Бодхи и точит свою шашку. Проходит мимо него Лао-Цзы и спрашивает: «Ты чего это шашку точишь?» — «Да вот собираю я завтра здесь семинар груп-лидеров, ну и решил, что лучше их уж всех сразу…» — «Ну а сам-то ты тогда кто?» — с улыбкой спросил Лао-Цзы. Подумал Чапаев и разрубил себя шашкой.

167. Однажды целая команда начинающих медитаторов пришла к Лао-Цзы и давай его спрашивать о Смысле Существования. Час спрашивает, два спрашивает, Лао-Цзы хотел уж В. И. Чапаева звать, но последний вопрос был задан: «Ну как там?» — «Так же как и здесь, только никто не доебывается». — устало, но с улыбкой ответил Лао-Цзы.

Следующая была не ПЖО, но тоже не остановилась. Тогда Крис отцепил гитару.

И пошло-поехало: Крис играл и пел, а Галка изображала девочку на подпевках, затем они танцевали и Крис учил Галку шаманским танцам типа «Мамушки» или «стояка и коровяка», затем Крис снова играл, а Галка уже сидела на обочине, изображая пипл, который вставляется от его незамысловатых песен, затем Крис убрал гитару и достал книжечку поэта Мандельштама, и они принялись гадать на стихах, называя номера строчек и страниц. У Галки вышло на «Я список кораблей прочел до середины…», а у Кристофера «И блаженное бессмысленное слово…».

На этом остановилась машина. Ауди. И водитель-казах, который гнал и гнал, ни о чем не спрашивая, напевая про себя мотив, такой же бескрайний, как и пустынные места вокруг, и это длилось не пять и не десять минут, а час за часом.

Этот мотив заполнил голову Криса, не оставив внутри ни одной мысли. Дорога — закат, дорога — сумерки, дорога — тьма, лишь искры редких ночных насекомых в свете фар.

Водитель высадил Криса и Галку в предместьях Акмолы, они пошли гулять по городу в поисках места для ночлега, миновали новостройки, и вскоре оказались на окраине, растянувшей вдоль дороги светящиеся ларьками берега, где торговая жизнь, и круглосуточное пиво и круглосуточная хавка, а чуть в сторону — уже темно-темно, лишь редкие окошки одноэтажных домов да потявкивание собак. На тротуаре под фонарями вовсю торговали хлебом, печеньем и прочей снедью.

«Смотри Крис, какие прикольные тени: вот одна вырастает, затем умаляется, тускнеет, а другая за спиной уже набирает силу, и чем тень меньше, тем она резче, в этом есть некий смысл, некая аллегория. Под кислотой может и врубишься, и пройдешь глубже в этот танец теней, а сейчас не стоит заморачиваться, просто в кайф идти и наблюдать, как тени меняются, тянутся к торговкам, словно любопытные покупатели, но мы сами ничего не покупаем…»

«Нам много ль надо? Краюху хлеба да каплю молока» — ты прав, Велимир, Гуль-Мулла, подметающий клешами пыль Ирана и Туркменистана. Таким Крис его представлял. «А вот воды бы не помешало — пить хочется да и фляжку надо заправить».

— Должна быть колонка, — сказала Галка.

— Или колодец.

— Акмола большой город. — Крис зевнул. — Здесь обязательно будет кран.

— Хорошо бы. Я из колодцев не пью. А вскипятить негде.

На перекрестке стояли люди с ведрами. Полуотвернувшиеся в разные стороны местные жители и… возле крана с водой, совершенно нетипичная для востока сцена: голая девица на корточках и рядом с ней — парень в темных джинсах и футболке. Парень поливал ее из канистры, а она, подставив голову под струю, энергично ворошила соломенные короткие волосы.

— Пиплы! — увидев Криса и Галку, девица подпрыгнула: капли воды рассыпались вокруг нее искрящимся дождем. — Идите к нам!

— А мы к вам и идем.

— Надо же! С трассы? — продолжала радостно вопить девица.

Кристофер подошел ближе.

— С трассы, однако. Не холодно?

— Не холодно. Мы почти сибиряки, — вяло произнес парень. Короткая стрижка ежиком, Ботинки, кожаный ремешок на шее, он походил на питерского Свина образца начала девяностых, лидера группы АУ, российкого первопанка, героя множества прикольных историй и анекдотов, которые давно уже существуют отдельно от него.

Однажды Свин поспорил с друзьями, что нагадит у дверей квартиры небезызвестного лидера группы «Аквариум» Бориса Гребенщикова. И это ему с успехом удалось. А Гребенщиков тогда еще на Софье Перовской в коммуналке жил. На самом верхнем этаже. Ну, сделал дело, гуляй смело. Да не тут-то было. Оказывается, соседи БГ успели вызвать милицию, которая не заставила себя долго ждать. Так что не успел Свин до второго этажа спуститься, как увидел ментов. Он и ухом не повел, поднялся вновь на пятый, взял свою кучу в руки и пошел навстречу ментам. Представители закона зенки вылупили, а брать панка как-то застеснялись. Так и вышли из парадной: впереди Свин свежие экскременты словно Данко сердце несет, за ним — доблестная милиция, за милицией — любопытные… На Невском менты отстали: дескать, что с больного возьмешь.

Сам Свин утверждает, что эта история полностью выдумана. Но пересказывали ему ее неоднократно. Даже на допросах в тогда еще существовавшем КГБ.

«Панки отмывают грязь, — подумал Крис. — Звучит почти абсурдно».

— Свищ, полотенце, блин, — закричала девица, — тащи полотенце!

— У Клеща в бэге.

— Блин.

Крис вспомнил, как Свин рассказывал ему о наличии молодых пионеров-двойников: «Есть второй я, второй Вилли, второй Скандалист. Тусуются где-то возле Московского. И прикид копируют и волосы».

«Свищ звучит почти как Свин, — подумал Кристофер, — и выглядит похоже».

Вскоре подошел и Клещ — маленький крепкий человечек лет семнадцати с ирокезом на голове и большим рюкзаком за спиной.

— О, пиплы! — Клещ был рад случайной встрече не меньше остальных. — Пиво пьете?

— Пьем. — Крис улыбнулся.

Панки никуда не спешили. Они работали в лавке какого-то акмолинского бабая по имени папа Чуло грузчиками-уборщиками, курили анашу, пили пиво и каждый день собирались стронуться с места. Так продолжалось уже вторую неделю. Жили они в сарае неподалеку от дома самого Чуло. И, судя по всему, пользовались покровительством этого человека — никто из местной гопоты панков не обижал.

Пиво пить начали уже по дороге к панк-резиденции, а продолжили во дворе, под старым бесплодным деревом — то ли яблоней, то-ли грушей. Панки петь не умели, и раскрутили Криса на маленький сольный концерт — некоторые блюзы вполне вписывались в их традицию и после пива были приняты на ура.

Сам же Кристофер после песен и пива «сильно устал», лег на землю и вскоре уже не говорил, а только слушал.

— Ну вот, пришел я к Юрику Тимошкину, — рассказывал Свищ, — помнишь, его еще Химиком звали, а он такой забавный чувак был, сам себе полигон, блин. Все на себе проверял, все, чем мазался.

Кристофер лежал с открытыми глазами, но разговор казался ему происходящим где-то в другом измерении, в другом пространстве, отгороженном временем и расстоянием. Как радиопередача или магнитофонная запись. На Рэйнбоу такие посторонние застенные разговоры так и называли — радио.

— Хе. Кхе-кхе. — Свищ прокашлялся, и это напоминало помехи, ворвавшиеся в передачу о некоем Химике.

— А почему был, — спросила стриженая девушка, прозвище которой было сросшимся из двух слов — Внатуре, — он умер?

— Не знаю. Я его год не видел. Говорят, в дурку попал. Крепко. Ну вот, пришел к Юрке, а тот сидит с какой то банкой. Машина на столе, блин, и все такое.

— Хе-хе.

— Вот, говорит, сварил, но ты подожди, сначала я себя, а если приход будет, то и тебя. И, значит, вмазывает. А потом, вот так сидел. — Свищ выпрямил спину и широко раскрыл глаза. — Плюх на пол. Ну я, блин, к нему, глаза, блин, мертвые, не двигаются. А я и забыл что делать. Скорую вызвать, так тут эта банка, препараты, машина. Да дырки у него повсюду. Вообщем, пересрался…

Кристофер вдруг вспомнил, как этой весной он ехал на собаках с Федей-флейтой и в первой же электричке пошел по вагонам в поисках своих: вместе ехать веселее и контролеры менее опасны. Электричка оказалась почти пустой, он обнаружил лишь одного растамана по имени Остин. Одет тот был, вопреки обыкновению, цивильно — в серый костюм и черный берет, лишь дрэды, темными гусеницами выползающие из-под шапочки на воротник, выдавали истинную природу Остина. На коленях замаскировавшегося воина Джа стоял внушительных размеров саквояж.

— Привет.

Остин привстал с деревянной скамейки, пожал руку Крису, затем Федору, и указал на пустые места напротив.

— Нарта Остина большой такой. Вместе поедем.

— Чего ты такой цивильный? — спросил Крис. — Просто не узнать.

— Остину опасно на собаках нецивильно ехать. Остин дазе билет берет.

Вскоре выяснилось, что саквояж Остина был полон травы.

— Однако, Остин едет жена возвращать, — пояснил Остин, полностью переходя на язык посвященных шаманов из Саарема. — Геолог Жан хитрый, мой жена увез.

— А как же ты ее вернешь?

— Остин тозе хитрый. Остин геолог трава везет. Геолог ганджа покурит, жена вернет. Остин ему скажет, возьми геолог много-много трава, а жена мне верни. Чужой жена увозить нехорошо.

Понятие «геолог», т. е. «не шаман», (весьма условное, ибо в определенной ситуации геологом может стать любой член колхоза Саарема, любой шаман или гость), появилось еще в то время, когда Саарема находилось в Токсово. Однажды Крис приехал туда в гости к Волосу, Гарику и Махмуду и застал первого за изготовлением барабана, а двух других — за чашками чая. Между ними происходил следующий разговор.

— Знаесь, однако, я в тундра ходил, геолог нашел. Два года живет, олешка пасет. — Махмуд улыбнулся, — Видись, зарос как.

— У нас в Саарема нетту геолок. — Гарик откинулся назад распрямил спину и сделал серьезное сосредоточенное лицо. — Только кит.

— Ымкой, однако, назвал. Эй, Ымка!

Волос продолжал натягивать барабан.

— Видись, Ымка тундра много ходил, совсем худой стал. Ымка!

— Ну. — Не отрываясь от барабана откликнулся Волос.

— Однако, видись, слусает. Раньше совсем дикий был.

— О! Тиккий геолок плохо, — серьезным тоном продолжал Гарик, и Крис отметил, что если бы они веселилась, игра была бы не столь натуральной. Он вспомнил давнишнюю телепередачу, где Курехин, тогда еще живой, с помощью каких-то совершенно абсурдных псевдонаучных сцен доказывал, что Ленин является грибом, но в один из моментов великий шоумен не выдержал и начал смеяться. И это немного испортило игру. Телегам желательно быть абсолютно серьезными. — Лес рупит, земля копает.

— Ымка, сосед ко мне пришел. Праздник делать будем. Хлеб будем кушать.

— О, та. — Гарик энергично принялся резать привезенный Кристофером батон. — Этто хороший булка. Из Саарема.

Волос подошел, взял кусок и принялся намазывать его маслом.

— Однако, Ымка кушает много. Еда мало-мало. Возьми сосед, Ымку. Олешка твой пасти будет. Торговать олешка будет.

— Этто как? У нас в Саарема олешка нетту. Только кит.

— Однако, Ымка хитрый. Олешка продавать, кит продавать. Все может. Весь мой олешка продал, деньги в тундра убрал.

— Хитрый Ымка — некороший Ымка. Кормить натта, отевать натта. Зима долгий. Ты косяин, упей Ымка.

— Однако, жалко. В тундра смерть плохо.

— Заччем тундра. Я теппе каяк дам. Пусть море иттёт кита искать.

— Ымка хитрый. Каяк ходит умеет.

— Так я теппе тырявый каяк дам. Ымка кит искать путтет, быстро утонет.

— Однако, можно.

— Та-та! У нас в Саарема море тонуть хорошо, земля умирать плохо. Тафай твой Ымка спросим, хочет он море тонуть или земля умирать.

— Эй, Ымка.

— Ну.

— Что ты хочешь? Море тонуть хочешь? Мы теппе каяк дырявый татим, кит искать.

— Уф, достали. Телега.

В Окуловке между поездами появилась дыра в несколько часов и они, втроем, закупив пива, хлеба и сыра, отправились в лес. До самого леса добраться не удалось: по случаю весны, ручей отделяющий окраину деревни, поля от очередных полей, за которыми — настоящий лес, стал непроходимой рекой, и псевдопутешественникам пришлось остановиться под тремя березами возле огромной кучи свежесрезанного хвороста, тотчас ставшей для Кристофера мягким пружинистым креслом. Топлива для костра было предостаточно, и вскоре Крис ощутил тепло под ногами — он продолжать лежать горизонтально, и если бы мир поднялся вместе с ним, то огонь оказался бы именно под ногами Криса. Маленькое лето растущее снизу, подбрасывало в воздух искры, дышало белым дымом-паром, воздух дрожал и облака танцевали.

Вскоре Кристоферу пришлось-таки встать. Начали трапезу и ритуальное курение травы. У Остина всегда было наготове несколько забитых чистой травой (а чаще — бошками), без примеси табака, косяков. Они хранились в подсигаре, на котором был отштампован-отчеканен рыбак, удивительно похожий на Максима Горького, он тащил большую рыбу, удилище было изогнуто, тело напряжено, ветер трепал полы пиджака. Причем, как часто бывает у целомудренных советских художников, то ли подвернутая пола пиджака то ли конец удилища упирался в пах Максима Горького и напоминал вставший член. И вся картинка выглядела как сцена мастурбации Максима Горького на небо.

После второго косяка Федя медленно и как то вяло произнес.

— Странно, все зеленеет.

— Весна, однако, — сказал Остин.

— Чего-то ты нехорошо выглядишь, — сказал Крис, — стоит пропустить.

Федя пропустил. Через несколько мгновений Крис снова бросил на него взгляд. Тот молча продолжал стоять спиной к дереву — бледная гипсовая фигура.

— Эй. — Крис дернул Федю за руку.

— Я ничего не вижу, — еле слышно проговорил Флейта и начал медленно сползать на землю. Лицо из гипсового стало восковым, как у покойника.

— Федя!

Тот уже не отвечал.

— Федя, очнись! — Крис ударил его по щеке.

Никакой реакции. Остановившийся взгляд.

— Не нравится мне все это. — Кристофер схватил Федора за руку, пытаясь нащупать пульс. И тут почувствовал нечто зловещее и недоброе, растворенное в пространстве и сходящееся в Феде.

Остин покачал головой.

— Подожди, сейчас попробуем.

Он снял с шеи варган, поднес к губам, и жесткий звук поплыл между деревьями, постепенно превращаясь в нечто большее, чем просто звук, в сгусток древней силы разрывающей время и пространство: Крис всей кожей ощутил вибрацию, словно незримая струна появилась между Федором и Остином, она гудела от напряжения, перетаскивая Флейту с того света в этот.

Лицо Феди покрылось красными пятнами. И Кристофер, наконец, нашел пульс.

— Уф, — сказал он. — Жить будет. Неужели трава может так срубить?

— Не трава. Злой… — Остин сделал паузу, подбирая слово. — дух такой.

— Федя! — Крис принялся хлопать Флейту по щекам.

Тот постепенно пришел в себя.

— Никогда такого не случалось, — вяло произнес он, — я, правда, целую ночь не спал.

Воспоминание пролетело мгновенно, и Крис даже успел дослушать рассказ Свища.

— Ничего, так полежал, блин, потом зашевелился, сел. Потом говорит. — Свищ засмеялся. — Нет, тебя я этим вмазывать не буду.

— Это как в анекдоте, — сказала Галка, — про торчка и варщика. Знаете?

— Нее…

— Приходит торчок к варщику, говорит: «Свари мне что-нибудь такое: чтобы приход был ууух». «Какой-какой?» «Ну чтобы так вставило, чтобы просто…» — Галка, видимо, изобразила жестами какой должен быть приход и все рассмеялись. — «Ладно, — говорит варщик, — сделаем». Ну, сварил он, значит, какую-то супердурь, торчок вмазался. Лежит, закрыл глаза, действительно — уух. Ну, открывает, говорит: «Да, варщик, круто…» А тот в ответ: «А я не варщик, я — апостол Петр».

«Неужели нельзя о чем-нибудь другом. Написать на радиостанцию, чтобы изменили программу передач. Там торчки, здесь торчки. А о чем говорят музыканты? Дэгэ ведь спрашивал для книги. О торчалове тоже. О туфте всякой. Редко о музыке. Музыку слушать надо. Среди музыкантов людей нет, — Крис представил долговязую фигуру Вани Жука, тот гнал смешную телегу о музыкантах и одновременно с этим наигрывал на гитаре какой-то весьма замысловатый пассаж, — а вот музыканты встречаются».