Гостинец из будущего

Глава 1. Карта

История эта весьма серьезная и, кстати, про взрослых и их взрослые проблемы, но, чтобы всё было по порядку, начать её придется с азов, то есть с восьмилетнего балбеса Петьки, который жарким летним днем после сытного обеда решил побаловаться сигареткой.

Начатая пачка сигарет хранилась у него в надежном непромокаемом месте — в дупле раскидистого вяза, стоящего в школьном дворе. Тут же были и спички, что было очень удобно. Забрался по веткам к дуплу на уровень второго этажа, посмолил, скрытый от окружающих домов густой листвой, и на пруд — купаться до посинения. Эх, лихое, босоногое.

Петькина рука привычно нашарила в дупле туго набитую пачку, спичечный коробок, но при этом уперлась во что-то постороннее, округлое, бумажное, чего двумя часами раньше тут не было.

Это был перевязанный пестрой ленточкой свиток из плотной желтой бумаги, который, когда Петька развернул его, оказался старинной картой. Правда, на карте этой ничего нельзя было разобрать, но сам факт, что это была карта, да к тому же старинная, обрадовал. Петька знал, на что её можно будет поменять…

Когда Игорь пришел с работы, Света уже была дома. И Колька был дома — зарёванный, с обидчиво сжатыми губенками. Он сидел в своей комнате на кровати, шмыгал носом, и на приветствие отца никак не среагировал, только глаза его начали немедленно наполняться слезами. Что с него возьмешь, с пацанчика, ему только-только пять лет стукнуло.

— Опять трагедия? — спросил Игорь, заходя на кухню, где Света готовила салат.

У неё были классные салаты. И сама она была классная девочка, все мужики, что стар, что млад, на улице пялились. Но это так, к слову.

— Трагедия, — сухо сказала Света и замолчала.

— Какая же? — не дождавшись продолжения, спросил Игорь.

— Марки царской семьи помнишь? — сказала Света.

— Помню.

Эти марки Игорю подарил дед, и им цены не было.

— Забудь, — сказала Света. — Наш вундеркинд поменял их на кусок оберточной бумаги.

— Постой, постой, — произнес Игорь, слабо соображая. — Как, то есть, поменял?..

Скомканная карта лежала в помойном ведре, к счастью сухом — Света еще не выбросила сюда огуречные очистки, колбасную и картофельную кожуру.

Что-то такое, помнится, уже было — ведро, а в нём желтая скомканная бумага. Но где, когда? Наваждение какое-то, однако же Игорь точно знал — это уже было.

Света нацелилась сгрузить в ведро очистки, и Игорь едва успел выхватить карту. То, что это была карта, он почему-то ни капельки не сомневался.

— С ума сошел, — сказала Света. — Выкинь щас же. Это кака.

Нет, она, вообще-то, ничего, эта Светка, с юмором. С ней не соскучишься. Колька у неё маленький, а Игорь — большой ребенок.

— Тихо, — отозвался Игорь. — Это не кака. Не видишь — пергамент? Это старинная карта.

— Что же я — зря Кольке нашлепала? — спросила Света и сама же себе ответила: — А пусть не спросясь не берет. Ишь, моду взял.

Надо сказать, что экзекуции Кольку супруги Поповы подвергали крайне редко, предпочитая воспитывать словом, и среди друзей, таких же, как они, кому едва перевалило за двадцать пять, считались крепкой уравновешенной семьей, умеющей обеспечить ребенку счастливое детство.

В ванной Игорь прошелся влажной тряпочкой по желтому комку, после чего развернул его.

Да, это была карта, с розой ветров, с координатной сеткой, однако, увы, ничего на ней нельзя было разобрать. Вроде бы масса деталей, красный крест поверху, явно сделанный от руки, но что конкретно было изображено на карте — город ли, городской район, парк или что-то еще — разобрать было невозможно. Всё слилось в плотный узор.

Игорь перешел в гостиную, которая одновременно являлась спальней, к окну, и здесь увидел вдруг, что изображение на карте разительно изменилось. И более яркое, чем в ванной, освещение здесь было ни при чем, просто узор превратился в тонированный, изобилующий подробностями, но весьма простой рисунок. Сразу возник вопрос: да какая же она старинная, эта карта? Потом возник другой вопрос: может, рисунок этот проявился в результате того, что он, Игорь, прошелся по изнанке влажной тряпкой? Но этого быть не могло, бумага была плотная, как бы вощеная… Впрочем, что тут гадать? На карте проступил рисунок, или схема, как кому нравится, его. Игоря, родного микрорайона. Не узнать было невозможно, тем более, что имелись названия улиц, магазинов и нумерация домов. Вот их до боли родной дом, их подъезд. От подъезда шел пунктир на соседнюю улицу — к первому подъезду дома номер 66, напротив которого стоял красный крест и имелась меленькая надпись: «Подвал. Стукнуть четыре раза».

Это было невероятно.

Игорь помчался на кухню и раскрыл перед Светой карту — там был плотный непроницаемый узор.

— Мудревато, — сказала Света. — Тащи Кольку, ужин готов.

— Угу, — отозвался Игорь, окинув взглядом миску с салатом, миску с помидорами под сметаной, жареные хлебцы и тарелку с ювелирно нарезанной колбасой. — Айн момент.

— Сынок, — сказал он, заходя в Колькину девятиметровку. — Вот твоя карта.

Колька, уже забывший о своих обидах и переключившийся на книгу с картинками, поднял на него глаза. У него были Светкины глаза — огромные, синие, с длинными пушистыми ресницами. К ним так и напрашивались густые золотые волосы, как у матери, но волосы были Игоревы — жесткие, черные.

— Сынок, — произнес Игорь, садясь рядом с ним на кровать. — Скажи мне, что ты тут видишь?

Он развернул перед мальчиком карту, покрытую всё тем же невразумительным узором.

— Вот лес, — сказал Колька, уверенно ткнув пальчиком. — Вот пещера, — он указал на крест. — Здесь зарыты сокровища, а она дерется.

«Всё ясно, — подумал Игорь. — Значит, карта открылась только мне. Но где, черт возьми, я видел её раньше? И именно в помойном ведре».

— Не «она», а «мама», — сказал он Кольке, положив карту на письменный стол. — В следующий раз, если вздумаешь что-то на что-то поменять, к примеру мой кошелек на свисток, спрашивай разрешения у меня или у мамы. Эти марочки, между прочим, достались мне от деда, и ты об этом прекрасно знаешь. Ладно, парень, пошли подзаправимся…

Где-то через час, вооруженный фонариком, короткой дорогой, то есть дворами и через школьный сад, Игорь шел на соседнюю улицу к дому номер 66. А чего было тянуть-то? На обратной дороге он собирался купить хлеба. Время было детское — около семи вечера, солнце еще вовсю полыхало в окнах, что мешало удовлетворить любопытство прямо сейчас? Ведь это именно ему было показано, куда идти. Именно ему было указано, что стучать надо четыре раза. Игорь был уверен, что никому другому эта дверь не откроется. Иной раз, правда, мелькало опасение, что он делает что-то не то, что лучше бы пойти туда втроем-вчетвером, с теми же Лешкой и Олегом, у которых пояса по каратэ, прихватив с собой Гаврика, который ни бокса, ни каратэ не изучал, но от природы настолько здоров и резок, что Лешку и Олега уделывает запросто, однако, будучи сам крепок и не труслив, Игорь отметал это опасение напрочь. Перед ним одним дверь откроется, а если будет четверо, то вряд ли. Почему-то он был уверен в этом. Как будто кто-то на ухо нашептывал.

Он прошел под вязом, не подозревая о том, что наверху на толстой ветке сидит охламон Петька и, цыбаря, рассматривает аккуратно разложенные в кляссере марки царской семьи, его, Игоря, марки. Петька в это время сплюнул и чуть не попал в Игоря, на которого, занятый марками, не обратил никакого внимания.

Дом был стандартный, шестнадцатиэтажный, двенадцатиподъездный. Лавочка перед первым подъездом оказалась забита старухами, все они, разумеется, уставились на незнакомца с пластиковым пакетом.

— Здрасьте, — сказал Игорь.

— Здорово, — задиристо отозвалась одна, остальные старухи не просто промолчали, а как-то даже насторожились, ощетинились. Ходят тут всякие, потом подъезд не отмоешь.

Дверь в подъезд была нараспашку, подвальная дверь прекрасно просматривалась с лавочки. Вот незадача-то.

— Напарники заходили? — невнятно спросил Игорь и полез в пакет за фонариком, бормоча: — Значит, с другого конца зашли. Подвал, понимаешь, затопляет, скоро до первого этажа дойдет.

Чувствуя, что бабки напряглись (за спиной была мертвая тишина), он подошел к двери и подергал её. Она была заперта. Тогда он стукнул четыре раза. Бабки забормотали, зашушукались, одна из них визгливо крикнула:

— Нету тама никого. И не быват.

Щелкнул замок, и дверь сама собой приотворилась. За нею была крохотная площадочка, потом ступеньки круто уходили вниз, в темноту. Игорь вошел, едва уместившись на площадочке, вслед за чем прикрыл дверь, включил фонарик. Щелкнул замок, отрезав путь к отступлению. Игорь посветил фонариком, замок был самый обычный, врезной, без всяких там электромагнитных приспособлений, и если чем-то и мог отпираться-запираться, то единственно только ключом. А дверь, между прочим, была массивная, оцинкованная, и петли, поди, были под стать — такую так просто не высадишь. Игорь понял, что свалял хорошего дурака.

Дело, однако же, раз уж начал, надо было доводить до конца, и он, светя фонариком под ноги, пошел вниз. Лестницу эту, естественно, никогда не убирали, ступени были усеяны каменной крошкой, песком, обрывками бумаги, окурками. Встречались кошачьи отметины, да и вообще пованивало кошками. Это было их царство.

«Куда меня несет?» — подумал Игорь, выхватив фонариком надпись на стене: «Все каблы». Именно так: каблы, через «а».

Лестница закончилась. Он ступил на бетонный пол, раздумывая, куда же идти дальше, потому что перед ним были сразу три двери, все приотворенные, но тут вдруг в глаза ударила ослепляющая вспышка, он зажмурился, ничего не видя, однако же чувствуя, что всё вокруг меняется, что вонь непроветриваемого, пропитанного кошатиной подвала исчезла и появились совсем новые запахи, что на смену давящей тишине, как будто ты отрезан от всего мира, пришли негромкие звуки наподобие тех, которые привычны для какого-нибудь вычислительного центра…

Игорь открыл глаза.

Пожалуй, это больше всего было похоже на лабораторию. На огромную, с высоченными потолками, рядами столов, заставленных необычного вида работающими приборами, висящими в воздухе разноцветными экранами, какими-то камерами, к которым подходили толстые гофрированные шланги, с похожей на огромного спрута установкой в центре, идеально чистую лабораторию, в которой преобладал белый цвет. Ненавязчивый запах озона как бы подчеркивал общую чистоту. Порой от экранов отслаивались яркие картинки, кружились какое-то время, приняв объемную форму, будто бы демонстрируя себя со всех сторон, потом исчезали. Где-то что-то слабо пиликало, где-то что-то потрескивало, шуршала, наматываясь на бобину, магнитная лента, а может, это вовсе и не лента была, просто звук был очень похож, помигивали световой индикацией приборы, в общем, это была большая, но тихая такая, чистая, почему-то без персонала, лаборатория, невесть как залетевшая в грязный и пахучий подвал дома номер 66. Залетевшая и притаившаяся в темноте, точнее нет, не в темноте — в каком-то параллельном ответвлении, откуда она могла возникать на свет Божий, имея привязкой почему-то этот подвал.

Но могла и не возникать. Какой-нибудь слесарь Федя мог годами возиться в подвале с сантехникой, не подозревая о том, что под боком у него находится сверхсовременная лаборатория. Игорь был уверен, что дело обстоит именно так. В том плане, что он, Игорь, был избранный, перед которым лаборатория открывалась, а Федя избранным не был.

В глубине между столами возникло движение, и Игорь понял, что относительно необитаемости лаборатории ошибался — к нему легко и стремительно шел человек в расстегнутом, развевающимся за спиной белом халате. Под халатом были рубашка с галстуком и черные брюки, короче — вид самый обыкновенный.

Человеку было лет сорок, он имел вьющиеся каштановые волосы и бородку с проседью. Ростом он был с Игоря, где-то под метр восемьдесят пять.

— Чтобы не шокировать, пришлось облачиться под вашу старину, — сказал человек. — Самое трудное было достать халат.

Он сунул Игорю руку и представился:

— Игнат Корнелий.

Рукопожатие у него было неожиданно мощным.

— Игорь Попов, — сказал Игорь. — Почему самое трудное?

— Потому что не купить, — ответил Корнелий. — Нету нигде. Можно только, как там по-вашему? — упереть, подтибрить. Но к делу.

Он жестом показал на два ближайших стула, до того ажурных, несерьезных, что и садиться-то на них было боязно, и как только они сели (вполне крепкие оказались стулья), сказал:

— Видите ли, в чем дело, Игорь. Нас здесь пятнадцать человек, и нам очень нужна…

Странный этот паренек, которому кто-то открыл изнутри, уже через минуту вышел из подвала.

— Ну, вот и всё, — сказал он старушкам, вперившимся в него своими глазками-буравчиками. — Затопления не будет.

И пошел себе, небрежно помахивая пакетом.

— Да уж, не будет, — сказала одна старушонка, но тихо, чтобы он не услышал. — Так, поди, залил стены-то, что того и гляди здание рухнет. Ходют и поливают, ходют и поливают. А ведь вроде не пьяный.

Она вдруг соскочила с лавки, резво подковыляла к подвальной двери, дернула её пару раз, вцепившись обеими руками в ручку и для верности упершись ногою в косяк, потом вернулась и сказала:

— Надо, девоньки, милицию вызывать. Там еще один засел, с ключом. Мало ли что? Напьется, подожжет.

Решено — сделано. Тут же из первой квартиры от бабки Степаниды позвонили в милицию, нарисовав при этом ужасную картину. Милиция приехала, какой-то местный умелец подобрал ключ, но подвал был пуст и, кстати, сух, после чего милицейский «козел» укатил, а бабки вновь уселись на свой боевой пост и сидели там дотемна, обсуждая весьма важный вопрос: куда же девался тот, второй, с ключом, который поначалу открыл на стук, а потом запер за парнем дверь…

А на следующий вечер в подвале этом прогремел взрыв, вынесший напрочь оцинкованную дверь и поколовший стекла в окнах первого этажа. Вот тогда-то бабки и выдали омоновцам такой исчерпывающий словесный портрет вчерашнего парня, что из одного портрета хоть три делай. Но это, повторяем, событие уже завтрашнего вечера…

То, что будет этот взрыв, Игорь знал. Он теперь, побывав в оптимизаторе и опорожнив стакан специального эликсира, много чего знал. Например, что память о скомканной карте в помойном ведре у него была вызвана простейшим наложением будущего на настоящее, отделенных друг от друга долями секунды. То есть, ему загодя показали то, что он увидел в следующую секунду. Особой энергии это не потребовало. Знал, что скоро в городе произойдут маловразумительные с точки зрения здравого смысла события, что появятся виртуалы, карлики и целый шлейф сыщиков из будущего.

Знал, проходя по школьному саду, что на вязе сидит второгодник Петька, в тайник которого была подброшена карта, и что всё-всё произошедшее якобы случайно было заранее тщательно просчитано умными учеными людьми.

Ночью Игорь не спал, не хотелось. Лежал себе потихоньку, прислушиваясь к происходящим внутри него метаморфозам, а когда Света просыпалась, начинал посапывать и похрапывать, делая вид, что давит вовсю. Она пихала его локтем в бок, чтоб не храпел, и засыпала, он же вновь начинал прислушиваться к своим ощущениям, прикидывая, каким образом нужно будет жить ближайшие два-три дня, чтобы не выдать себя. Через два-три дня изменения в его структуре должны были завершиться, после чего он должен был немедленно отправиться в путь…

Фирма, в которой Игорь работал, была ничего себе фирма, не лучше и не хуже других, аналогичных, занимающихся лизингом и продажей компьютеров. Народу в ней, ребят на все руки, умеющих не только собрать компьютер, наладить, протестировать, ввести нужные программы, но кроме того еще и выгодно продать его, навешав покупателю на уши лапши, что лучше и дешевле компьютера, уважаемый, вы во всем городе не найдете, ребят, имеющих знакомства с оптовиками, знающих, как правильно спилить маркировку на микропроцессоре и нанести новую, как дорогие детали заменить дешевенькими старыми, самолично упаковывающих, пробивающих чеки, доставляющих на фургоне товар заказчику на дом, включающих на дому компьютер и вводящих новоиспеченного «чайника» в курс дела по поводу работы на дорогой игрушке, так вот таких ребят в фирме было всего лишь пятеро, в том числе и Игорь Попов. Шефом у них был бывший комитетчик. Они все, бывшие комитетчики, сидели теперь на фирмах, загребая бабки лопатой.

Игорь сидел на достаточно теплом месте. Не вот тебе, чтобы жутко прибыльном, каковое было у шефа — основателя фирмы, но по сравнению с врачами, учителями, заводчанами — на твердом, устойчивом месте, которое гарантировало ежедневное мясо, сосиски, масло, кофе, ну и так далее.

Такие рабочие места, как у Игоря, на дороге не валялись. Представьте теперь недоумение сегодняшнего напарника Попова, маленького шустрого Юрки, когда Игорь, зайдя утром с неизменным дипломатом в торговый зал, заявил:

— Покрутись сегодня один, старик. Нужно определиться со своим мироощущением.

Юрок, светлые волосы которого всегда торчали в разные стороны, так как ему некогда было причесываться, похлопал глазами, переваривая услышанное, и спросил:

— А что Петровичу сказать?

Петровичем сокращенно называли шефа. А полностью он был Аркадием Петровичем Нелюбиным.

— Наври что-нибудь, — ответил Игорь. — Хотя ты так наврешь, что потом голову сломаешь, объясняясь. Ты вот что — ты молчи, как в танке. Он спросит, а ты куда-нибудь — шнырь, и нету тебя. Не будет же он за тобой бегать.

— Не могу я так, — подумав, произнес Юрка. — Ты лучше сам наври.

— Хочешь честно? — сказал Игорь. В зале было пусто, и говорить можно было всё, что угодно. — Обрыдла мне эта работа. Вот, гляди.

Он вытащил из дипломата пухлый бумажник и раскрыл его. Бумажник был битком набит стодолларовыми купюрами.

У Юрки отвисла челюсть.

— Есть смысл ходить на работу? — спросил Игорь.

— Нету, — ответил Юрок без всякой, кстати, зависти. Что-что, а зависть ему была чужда.

— Вот и я так же думаю, — сказал Игорь, пряча бумажник. — Но ты на всякий случай наври что-нибудь.

И направился к выходу, оставив Юрку на пороге догадки о тесной связи этого поначалу совсем непонятного заявления «Нужно определиться со своим мироощущением» с пухлым бумажником…

— Так-так, — сказал Аркадий Петрович Нелюбин, который наблюдал всю эту сцену на большом экране цветного монитора.

Телекамеры, спрятанные в нескольких точках зала, были совсем крошечные, с горошину, но имели хорошее разрешение, так что изображение на экране было четкое, детализированное. Западные спецслужбы только-только начали применять подобные телекамеры на практике.

— Ишь, пострел, — сказал Нелюбин вслух, хотя кроме него в кабинете больше никого не было. — Где-то бабки надыбал. Из-под контроля выходит хлопчик.

Между прочим, кабинетов у Нелюбина было три. Один, официальный, в гостинице «Ласточка», которая только на бумаге являлась гостиницей, поскольку 90 % её площадей были сданы в аренду. Второй, неофициальный, в котором сейчас сидел Нелюбин, — в трех кварталах от торгового зала фирмы. И третий — в массивном сером здании бывшего райкома партии, ныне администрации ….ского района города, в отдельном его крыле, куда имелся изолированный вход. Крыло это, подсуетившись, в своё время «забили» комитетчики, и теперь здесь был как бы центр крутых коммерсантов из числа уволенных в запас, далеко еще не старых сотрудников спецслужб. Самому Нелюбину, ушедшему в запас три года назад с должности начальника отдела в Московском Управлении ФСБ, не было еще и пятидесяти, и он, хоть и погрузнел, по-прежнему мог надавать по ушам любому громиле.

— Так, так, — задумчиво сказал Аркадий Петрович. — Игорь Алексеевич Попов. Двадцати шести лет от роду. Ну что ж, посмотрим, что ты за Игорь Алексеевич Попов двадцати шести лет от роду. Похоже, что-то ты от нас скрываешь…

Игорь шел к набережной и думал, что зря, наверное, выдал себя с этим бумажником. Никто, вообще-то, за язык не тянул. Побахвалиться захотелось, показать, что теперь он особенный? В принципе, да, ибо в тот момент он ясно ощутил, насколько весь этот быт, все эти тараканьи бега, вся эта мышиная возня ради зарабатывания жалких грошей — мелки. Он хотел сказать: вот ради чего всё делается. Не ради процесса созидания, какое тут к черту созидание, не ради того, что ты не можешь без этого, что эта глупая работа наполняет твою жизнь, одухотворяет её, делает нужной и осмысленной, а ради этих вот невзрачных бумажек. Имей побольше этих нарезанных фантиков, и не нужно суетиться и колотиться, как рыба об лёд. Правда, при этом он не добавил, что доллары — это тьфу, всё дело в бумажнике, который умеет делать не только доллары, но и рубли, и песеты, и франки, и марки, и фунты стерлингов, а когда начнется путешествие, он будет шлёпать деньги тех стран, в которые занесет транспортировщик.

Но, черт возьми, как приятно было раскрыть этот толстый бумажник и увидеть Юркину реакцию. У пацана аж челюсть до колен отвисла. Что там Лёнька Рыжий со своими пятисотрублевками в напупочной сумочке.

«Молодость у тебя в одном месте играет, — подумал Игорь. — Тебе, дураку, такое дело доверено, а ты перед Юрком хвост пушишь».

Солнце набирало силу — уже сейчас, в начале одиннадцатого, огромный настенный градусник показывал +32^ОС. Июнь был на редкость жаркий. Изнуряющий зной отпускал только к вечеру, но всё равно без регулярного душа было не обойтись — рубашка, какая бы ни была легкая, липла к покрытому испариной телу.

От закованной в гранит реки веяло свежестью. Игорь дошел вдоль парапета до летнего буфета, торгующего пивом, вином и соками, взял бутылочку «Пльзеньского», сел за пластмассовый столик, мудро оборудованный раскидистым зонтиком. Он был единственным посетителем. Здесь, в тени, под ленивый плеск волн, с ледяным пивом в высоком стакане было хорошо-о.

Прохожих было мало — что тут, вдоль реки, шляться-то? Все, кто не работал, либо сидели дома, либо толклись по ярмаркам да магазинам.

А вот машины так и носились туда-сюда. Дорога была рядом, в каких-то сорока метрах, но, к счастью, газон был засажен липами и кустарником, которые поглощали выхлопной смрад. Кустарник был подстрижен под линеечку, любо-дорого посмотреть.

Мда, вот так же, наверное, и космонавты накануне вылета разглядывают травку, цветочки, всякие там пестики и тычинки. Фиг его знает — вернешься ли?

Игорь поймал себя на том, что в упор смотрит на смазливую молоденькую буфетчицу, у которой под халатом, похоже, нет ни лифчика, ни трусиков, а она становится на вид всё более неприступной, всё более спесивой и уже начинает этак недовольно пофыркивать, и подумал, что покажи сейчас ей, местной коряге, набитый долларами бумажник, ведь чего хочешь для тебя сделает, стерва. Голышом будет пиво подавать. Принародно. Пестики-тычинки, черт возьми.

Он отвернулся и отхлебнул пива. Оно, кстати, было не таким уж и хорошим, это пиво, что-то в нём раздражало. Лучше было бы, наверное, взять какой-нибудь минеральной воды.

«Метаморфозы, — подумал он, вспомнив, что утром ничего не хотелось есть. — Вот уже и „Пльзеньское“ не по тебе. А ведь лучшее пиво в мире».

— Ты мне тут не вздумай наблевать, — сказала вдруг буфетчица.

— А что — это идея, — отозвался Игорь, чувствуя, что пиво пошло назад.

Господи, да что же это такое?

— А ну, греби отсюда, — сказала буфетчица и добавила в сторону: — Козёл. Пить — и то не умеет.

Всё, отпустило. С пивом, а тем паче с водкой надо быть теперь крайне осторожным.

— Девушка, а девушка, — сказал Игорь, озоруя. — Сто долларов не разменяете?

У газона остановилась машина шефа — серая «Ауди», из неё вышел Нелюбин и прямиком направился к столику, за которым сидел Игорь. И как углядел с дороги-то?