Вернемся, однако, к событиям этого же дня, но более ранним.
Итак, Толян вышел из игровой, не выключив поврежденный компьютер.
Уже через пару минут после этого он запер стальную дверь на три замка и, сопровождаемый незваными гостями, вышел во двор. Шепталов, одетый в рубашку, брюки и великоватые ему кроссовки Толяна, в шаге сзади от него нес в дипломате маузер. Ремизова и Буханкин, оба в затрапезной одежде и домашних тапочках, то есть, в том, во что были облачены в своей коммуналке, замыкали шествие. Для Буханкина, который был на голову ниже Шепталова, ничего из гардероба Толяна не подошло, а баб в доме Толян не держал, поэтому Ремизовой вообще выбрать было не из чего.
Толян подошел к наполовину въехавшему на газон роскошному малиновому автомобилю, вынул из брюк ключи, подумал и спрятал их обратно.
— Это твоё авто, Толянчик? — спросила Зинаида, тесно придвинувшись к нему.
— Моё, — ответил Толян и добавил: — Ты б, Зинаида, осадила маленько, а то, сама понимаешь, настроение получается приподнятое. Идти, понимаешь, неудобно. Пялиться будут.
Зинаида отодвинулась и сказала:
— Кучеряво живешь. Хоромы, машина.
— Две машины, — отозвался Толян, направляясь к арке, выходящей на улицу. — Эта — «Бээмвэшка», эту во дворе держать не жалко. А вот другая покруче — «Роллс-Ройс». Та, как положено, в гараже.
После чего сказал, не оборачиваясь, характерно растягивая слова:
— Извините, кореша, поедем на метро. На моторе, выпивши, лучше не рисковать. Но сперва забредем в магазин, а то в исподнем да тапках в метро не пускают.
Насчет исподнего он, конечно, перегнул. На Зинаиде был ситцевый халатик, правда, малость подопревший под мышками, но для дома и жаркой погоды вполне подходящий, а на Степане — пусть подштопанная, но еще весьма стильная косоворотка и синие шаровары. Он же не был виноват, что спустя 60 с лишним лет турки стали выпускать нательные рубашки, как две капли воды похожие на его косоворотку.
Конечно же, эта четверка обращала на себя внимание. Животастый, в голубой безрукавке и желтых штанах битюг, поджарый спортивного вида стриженный под бокс, бдительно поглядывающий по сторонам парень с дипломатом, и Дунька с Ванькой — прямиком из замшелой глубинки, где еще, наверное, до сих пор пускали под откос фашистские поезда. Вскоре они нырнули в частный магазин, торгующий барахлом, и когда вышли оттуда, Дунька с Ванькой преобразились. Теперь они были в безрукавках, джинсах и кроссовках.
Расплатился за всё, разумеется, Толян. Бумажник у него лежал в заднем кармане, и хотя карман этот был на молнии, выудить его оттуда было раз плюнуть. Антон указал на это.
— А ты на что? — отреагировал Толян.
Нет, раньше всё-таки воров боялись.
Метро поразило не столько своим великолепием, сколько обилием народа.
Проехав пять остановок, они вышли наружу и сели в троллейбус.
Что и говорить, город здорово преобразился. Это уже был совсем незнакомый город — гигантский, с массой взметнувшихся вверх белокаменных домов, со сверкающими под солнцем стеклянными витринами бесчисленных магазинов, яркими надписями, рекламными щитами, нескончаемыми автомобилями, а главное — с какой-то чудовищной массой народа. Дымили здоровенные, толстенные трубы, не трубы, а трубищи, автомобили исторгали сизый вонючий чад. Прибавьте к этому одуряющую жару… — и тем не менее город был волшебно красив. Антон, не отрываясь, восхищенными глазами смотрел в окно и чувствовал, как что-то огромное переполняет его грудь. Хотелось встать и во весь голос запеть что-нибудь хорошее, душевное. «Интернационал», например. Но он сидел и восхищенно молчал. Сказывалось чекистское воспитание.
Потом, сойдя с троллейбуса, они шли какое-то время по оживленной улице (везде один народ), затем свернули во дворы, где народу было чуть-чуть, попетляли между домами и остановились перед подъездом, из которого несло жареной рыбой.
Ремизова с Буханкиным оживились. Запах был свой, родненький, у них в коммуналке частенько жарили рыбу, да и Зинаида ею не брезговала.
— Сядьте в тенечке, — сказал им Толян, кивнув на лавку под деревьями, а сам с Шепталовым ушел в подъезд.
Ремизова с Буханкиным сели и сидели, оживленно болтая, полчаса, пока, наконец, Толян с Антоном не появились из подъезда.
У Антона, несущего заметно потяжелевший дипломат, светились глаза.
— Сто рублей нашел? — полюбопытствовал у него розовощекий Буханкин.
— Заткнись, шпана, — ответил Антон.
— Не приставайте к нему, — строго сказал Толян. — Человек при оружии. Может быстро и бесшумно отстрелить задницу…
Далее Толян свел Буханкина и Ремизову с нужными людьми, и уже Шепталову битый час пришлось сидеть на лавочке под жиденькой липой. Правда, ожидание его скрашивалось тем, что он порою, зыркнув глазами по сторонам — нет ли кого лишнего, приоткрывал дипломат и любовался новенькими пистолетами ПСС и СПП. Австрийский СПП был, конечно же, мастодонт, слоняра — необычный, хищный, с 30 патронами в магазине, но ПСС ему почему-то нравился больше, хотя магазин у него был поскромнее, всего лишь на 6 патронов. Может, потому нравился больше, что был красив, компактен, удобно ложился в ладонь, а главное — был свой, русский, стрелял кучно и бесшумно. Вот это, последнее, было просто каким-то чудом. Что еще очень радовало — имелись запасные магазины и просто патроны в коробочках.
Но вот появились Толян и Зинаида со Степаном, весьма оживленные. Похоже, уже обмыли удачное знакомство.
— Завтра же и начнем, — сказав это, грудастая Зинаида неожиданно чмокнула сидящего Антона в щеку и пропела: — Меня, несчастную, торговку частную, торговку частную ты пожалей.
Эх, времена. В открытую уже, сволочь, изгаляется. И что остаётся делать? Только утереться. Шепталов тяжело вздохнул и встал.
— Всё, Антошка, кончилось твоё время, — весело сказала Зинаида. — Отцарствовал. Настало моё да Степана. Верно, Степушка?
— Ты это, поаккуратнее бы, — вполголоса приструнил её Буханкин. — Вспылит человек, стрелять начнет. Кому от этого польза?
— Прекратили, — скомандовал Толян. — В брюхе пищит — значит, время обедать. Брюхо — самые надежные часы. Айда в ресторан.
Однако в ресторан они попали не сразу, Толян по дороге, раз уж вылез из берлоги, заходил то к кому-нибудь в офис, то на оптовую базу, решая свои вопросы. Гости его в это время уже привычно осматривали витрины, прилавки и вешалки, Зинаида в предвкушении близких барышей подбирала шмотки, которые она купит в первую очередь, Степан был более скромен и просто находился при ней, Антон же, которому однообразный товар быстро наскучил, вскоре перестал заходить и ждал их у входа. Однажды к нему, бдительный, как сто китайцев, лениво направился молодой милиционер с резиновой дубинкой. Кто его знает, что у него было на уме, но если бы он заставил Шепталова открыть дипломат, то тут бы свободе Антона и пришел конец. Кто бы поверил, что он чекист из далекого 1937 года. К счастью, появился Толян, которого мент, похоже, знал. Он сразу же сделал скучную физиономию и, развернувшись, пошел в обратную сторону.
Короче, в ресторан они зашли только в 15.05 и то через служебный вход, так как заведение закрылось на перерыв аж до 19.00.
Здесь Толян был свой человек.
Их отвели в отдельную кабину, дабы не мешали наводить чистоту в зале, и принялись кормить и поить такими лошадиными дозами, что и на роту солдат хватило бы. Дай Бог, если за три часа, что они там пробыли, была употреблена четвертая часть принесенного. Половину из этой четверти сожрал и выпил Толян. Шепталов, не привыкший есть много, позволил себе расслабиться, но вскоре понял, что переедает сверх меры, и дальше ел помаленьку, запивая вкуснейшим квасом с хреном. К спиртному он не притронулся — в чужой эпохе, гораздой на неожиданности, нельзя было расслабляться.
Кормили здесь, конечно же, язык проглотишь. Зинаида со Степаном, глядя на Толяна, жрали яко свиньи. Буженину с блюда брали пальцами, огурчики и оливки тоже, свиной бок и куриные ножки держали в пятерне, ложками из-под первого как в топку закидывали в рот то жареный картофель, то грибы под сметаной, то студень. Жирными лапами хватали рюмки с водкой, бокалы с пивом и высасывали это жирными губами, накидываясь затем на осетрину.
Смотреть на них было тошно, поэтому Антон и не смотрел.
Он вздохнул с облегчением, когда Толян, смачно рыгнув, заявил «Кажись, больше не лезет» и встал.
Они вышли опять же через служебные помещения в переулок, и первое, что увидел Шепталов в двадцати шагах впереди себя, была драка. Но драка необычная. Крепкий высокий парень размеренно бил кряжистого бронзового от загара человека то в корпус, то в челюсть. Удары были короткие, мощные, профессиональные, от которых любой другой давно бы уже был в нокауте, но кряжистому было хоть бы хны. Он не издавал ни звука, лицо у него было неподвижное, он лишь отступал чуть-чуть после каждого удара и, кажется, готовился ударить сам.
Потом случилось неожиданное. В воздухе вдруг возникла черная палка и обрушилась на голову парня. Звук был тупой, как будто удар пришелся по кочану квашеной капусты, но парень устоял. Похоже, у него был крепкий котелок. Палка взвилась снова, и тогда Толян сказал Шепталову:
— Вмажь по палке, кореш.
Антон вынул из дипломата свой проверенный маузер.
Игорь спал, когда кто-то мощными клешнястыми руками начал душить его. Моментально очнувшись, он оторвал эти руки от горла и оттолкнул навалившегося на него мертвеца. Тот ударился спиной об упругую стену полости и вновь пошел на Игоря. Был он корявый, с большой инерционной массой. Выдворить его из полости оказалось делом небыстрым, ибо он весь растопырился, не собираясь легко сдаваться.
Наконец, они вывалились из полости и встали на ноги.
Физически Игорь, конечно же, был теперь много сильнее, чем прежде, но пока всё у него получалось не так ловко, как хотелось бы. Настоящая ловкость, безукоризненная слаженность движений, должна была прийти несколько позже, где-то ночью, когда трансмутация должна была окончательно завершиться. Кроме того, его колоссальная энергетика на мертвяка абсолютно не действовала, тот был инертен к любому виду энергии и подчинялся лишь командам кукловода Марьяжа, который крутился где-то рядом.
Игорь начал бить мертвеца, заставляя отступать. Краем глаза он увидел, что в пустынном переулке появились люди.
Что-то увесистое ударило его по голове. Впрочем, нет, не что-то — это, конечно же, был Марьяж. Энергокаркас погасил удар.
Треснул выстрел. Марьяж, пронзительно взвизгнув, пропал.
Игорь провел грамотную подсечку, мертвец грохнулся на асфальт и застыл, вперившись пустыми глазами в белесое небо.
Люди подошли, один из них держал в руке старинный маузер. Всё было точно так, как указывал Восходящий Вектор — Знание, пришедшее из Будущего. Должны были появиться четверо, и они появились. Этот, с маузером, несомненно был Антон Шепталов, массивный здоровяк — Толян, красотка с выдающейся грудью — Зинаида Ремизова, а сдобненький парень с невразумительным лицом купчика — Степан Буханкин. Вот только почему-то Вектор не предупредил, что Марьяж должен найти его, Игоря, с помощью покойника Скоробогатова. Была, значит, вероятность, что мог и не найти. А может, посчитал это событие второстепенным. Либо же событие это скрывалось в «мертвой зоне», недоступной для Восходящего Вектора. Но, впрочем, к делу…
— Господи, да он же совсем дохлый, — сказала Зинаида, глядя на «Скоробогатова». — Приставал, что ли? — спросила она у Попова и икнула. — А как же приставал, если дохлый? — добавила она, хихикнув, и ногой боязливо потрогала лежащего мертвеца.
Тот оскалился и зарычал. Это было по-настоящему страшно.
Зинаида, завизжав, спряталась за спины мужчин.
— Не надо его трогать, — посоветовал Игорь. — Может запросто ногу оторвать. У этой нечисти нечеловеческая сила.
— А как же ты-то его уделал? — спросил Толян.
— Уметь надо, — коротко ответил Игорь.
— Давайте-ка я его шлепну, — сказал Шепталов. — Сегодня на одного трех пуль не пожалел, так он после этого заискрил и исчез. Может, и этот улетучится?
— Бестолку, — произнес Игорь. — Тот был виртуал, а этот настоящий. Только его водит нечистая сила. И вот пока она его водит, он будет бродить по земле.
Он, разумеется, не стал объяснять схему, по которой Марьяж подключил «Скоробогатова» к злым духам. Кому это было интересно?
— Линяем, — проговорил Толян. — Сейчас менты приволокутся.
— Вот пусть менты покойника и заберут, — сказал Игорь. — Покойник-то непростой, при жизни большим начальником был. Чекистом, между прочим, — при этих словах он посмотрел на Шепталова. — А лучше бы его сжечь, чтоб не колобродил.
— Страхи-то какие, — пробормотала Ремизова. — Хочу домой.
— Куда домой? — спросил Игорь. — Компьютер помните? Так он не был выключен.
— Че-ерт, — сказал Толян.
— Пожар потушили, — продолжал Игорь, — но при этом нашли стреляные гильзы. Так что квартира ваша, ребята, опечатана и взята под наблюдение.
— Очень интересно, — процедил Шепталов, пряча маузер в дипломат — Откуда вы всё это, господин хороший, знаете?
— Меня зовут Игорь, — сказал Попов. — А тебя Антон. Антон Шепталов. Сюда попал из 1937 года. Еще вопросы есть?
Всё, убил. Наповал. Если у кого-то и были какие-то сомнения, теперь они исчезли.
— Сейчас мы поедем в Лыково, — сказал Игорь. — По дороге всё объясню. Но сначала я должен забрать из дома бумажник.
Вдали запиликала милицейская сирена, и они быстро пошли прочь из переулка. Зинаида, разумеется, приклеилась к Игорю, который всё знал и которому никакие мертвецы не были страшны, Толян и Степан следовали за ними, то разъезжаясь в разные стороны, то стукаясь друг о друга, и рассуждая, что вот ежели взять милицию, то на кой хрен она нужна? Вечно под ногами путается и палки в колеса вставляет. Жизни от нее никакой, если, конечно, не подмажешь.
А Антон Шепталов шел и думал о том, что попал в совершенно невозможное время. Странное, путанное, антинаучное, смутное, смурное время, когда по улицам разгуливает покойник, а первый встречный безошибочно определяет, кто ты такой, откуда, и что квартира твоя, пока ты в ресторане жрал шашлык, благополучно сгорела. И еще он думал, что не по-людски это — сжигать покойника. Как какое-то полено. Как падаль какую-то. Тем более чекиста, да еще из больших начальников. Правильнее, хотя и ненаучно, было бы церковников привлечь, бабок каких-нибудь, которые изгнали бы беса, чтобы затем похоронить как положено, с почестями. А то — сжечь! И потом, откуда этому гражданину, э-э, Игорю, известно, что тело принадлежит чекисту? У мертвого мысли не перехватишь, потому что их нет. Но если это и правда чекист, то кто дал ему, гражданину, право избивать офицера, который не может за себя постоять? А не сам ли он, штафирка хитрозадая, убил офицера, чтобы потом издеваться над трупом? Или нет, лучше так: а не сам ли он, штафирка хитрозадая, опоил офицера каким-то африканским зельем, что тот стал и не живой, и не мертвый? С целью безнаказанного глумления над телом?
Мысли эти, одна за другой, возникали сами собой. Они были привычными, отвечали логике событий и вполне укладывались в обычный стандарт рапорта. Другой вопрос — а кому сейчас нужен этот рапорт? Да ровным счетом никому. Плюнуть да забыть.
Поэтому Антон с оттягивающим правую руку дипломатом, в котором лежали три пистолета и патроны, молча вышагивал вслед за Толяном и Буханкиным и ни с кем своими мыслями делиться не собирался…
Этим вечером в Интернете открылась новая страничка с поистине бездонным наполнением. Страничка эта являла собой коллекцию многочисленных сведений, ранее неизвестных рядовому обывателю. Оружие таукитян, последние дни цивилизации Марса, о чем молчит Сфинкс, что выращивают на своих огородах антиподы, кем был послан на Землю знаменитый козел-гермафродит, исцеляющий своим молоком от импотенции, почему у ахабуанских женщин по три груди, и так далее, и тому подобное, вплоть до подробностей обряда посвящения в педерасты на острове Перш планеты Эрос. У тех, кто был знаком с творчеством Ю.Петухова, создавалось впечатление, что автор странички — он, но это было не так…
Один из военных спутников, проходящий по каталогу, как геодезический, подчиняясь командам с земли покинул свою орбиту и резко пошел на снижение. Достигнув определенной высоты, он завис, навел лазерную пушку на определенную точку и выстрелил. Выстрелом была уничтожена беседка на территории детского садика, стоящая впритирку к ней береза и сидящий в беседке пузатый карлик…
Дежуривший за пультом майор Курыгин взглянул на монитор и обомлел. На экране имела место вражеская ракета, судя по абрису стратегическая, которая мощно пёрла на обслуживаемую Курыгиным пусковую шахту. Промах исключался. Курыгин в душе заблеял и начал вспоминать абстрактную мать, как вдруг экран перечертила «наша», родненькая, ракета и поразила вражескую. Взрыв, осколки, шлейф дыма.
Ничего этого, разумеется, не было, но штаны Курыгину пришлось менять…
По телевизору в этот вечер на радость детворы с 19.00 до 20.00 показывали компьютерные мультики с инопланетянами, космодесантниками, внеземными мирами. Фантазия у авторов была беспредельной. Жаль только, что в каждом мультике кровь лилась рекой. В программе, кстати, таковые мультики не значились…
Короче, как вы уже догадались, виртуалы, захватившие компьютерные сети, опробовали, обкатывали их, одновременно создавая единую виртуальную систему…
Милиция наконец-то очнулась и начала останавливать людей в черном, требуя предъявить документы. Документы (паспорта) у тех были безукоризненные, в меру потрепанные, то есть не только что из-под печатного станка, и всё бы так и сошло, если бы одному дотошному лейтенанту не пришла в голову мысль сверить номера паспортов. И что же оказалось? У трех из этих людей, остановленных в разных районах города одновременно, серии и номера совпадали.
Немедленно была предпринята попытка к задержанию этих людей, которая так попыткой и осталась. Люди эти были ловки, сильны и знали такие приемы, о которых тренированные эмвэдэшники и не слышали. Каждый из них раскидал четырех милиционеров (наряды были усиленные — по четыре человека) только так. Когда же некий особо ловкий сержант, умудрившийся после жесткого падения на асфальт вскочить и выхватить из кобуры пистолет, незнакомец в черном навел на него такую пушку, которая вдруг очутилась у него в руках, такую штуковину с трехдюймовым жерлом, что сержант предпочел пистолет спрятать…
— Нашелся, — положив трубку на телефонный аппарат, сказал Ларин Нелюбину.
Тот вздохнул с облегчением. Оба они сидели в кабинете у Ларина. Звонил Пименов из Управления внутренних дел. Часы, кстати, показывали уже 18.55.
Искоса посмотрев на Нелюбина, Ларин добавил:
— Валерий Михайлович вроде как жив.
— Как жив? — вздрогнув, спросил Нелюбин. — Да его же выпотрошили, как курицу, прости меня, Господи, за сравнение. После такого и живым будешь — сто раз помрешь.
— Глаза открывает, грозится, что пасть порвет.
— Кому?
— Тем, кто его связал.
— Господи, — сказал Нелюбин. — Вот еще бедствие-то. Уж помер, так помер… Попа уже заказали, военный оркестр… Ума не приложу, что с ним теперь делать. Без требухи даже акула не живет. А уж она-то живуча не чета нам…
Немного помолчав, Нелюбин спросил:
— Где он?
— В хирургию везут, — ответил Ларин и встал. — Ну что, поедем посмотрим?
Выйти они не успели, так как вновь грянул телефон. Вновь это был Пименов. По мере его монолога лицо у Ларина вытягивалось, потом приняло задумчивое выражение.
— Угу, — сказал он и аккуратно положил трубку.
Нелюбин ждал.
— Предлагают не путаться под ногами, — сказал Ларин и замолчал.
Нелюбин ждал, Ларин молчал. Нет, все-таки с Михалычем было проще, он не тянул кота за хвост. Конечно, тоже был хороший темнила, сама профессия заставляла наводить тень на плетень, так что это становилось привычкой, но не такой темнила, как Ларин.
— Кто предлагает? — спросил Нелюбин, не дождавшись.
— Аноним. Пименов не определил, — ответил Ларин, — который наверняка молчал только лишь потому, что переваривал и усваивал услышанное, а вовсе не из-за вредности. Он был обстоятельный мужик, этот Ларин, однако не хватало ему легкости, быстродействия, что ли, если выражаться компьютерным языком, к которому Нелюбин уже привык.
Они вышли в коридор, и здесь Ларина прорвало. Понимаешь, Петрович, сказал он, в этом деле слишком много лишних деталей, одно с другим как бы не вяжется, и всё же это, извини за банальность, звенья одной цепи: погром в твоем магазине, карлики, хлопцы эти в черном, Попов, взрыв и, наконец, Валерий Михайлович. Можешь ржать надо мной, но чем больше я об этом думаю, тем больше склоняюсь именно к такой версии. Вот смотри.
И он начал бегло оперировать известными уже фактами, поворачивая их и так, и этак, как бы выбирая ту грань, которая стыковалась бы с гранью другого факта. Это у него получалось до того ловко и ладно, что Нелюбин понял: Ларина он напрочь не знает. Вот тебе и обстоятельный увалень. Скоробогатов-то много прозорливее его, Нелюбина, оказался, когда назначил Ларина своим заместителем. Видать, у них на пару хорошо получалось работать.
Отстал ты, старик, от оперативной жизни, сказал себе Нелюбин. Сам ты пенек с ушами.
Между тем, они уже ехали в черном «Кадиллаке», который вёл Сережа Козлов, и до клиники, куда отвезли Скоробогатова, оставалось минут десять быстрой бесшумной езды.
А Ларин всё говорил и говорил, собирая причудливую мозаику. Закончил он совершенно неожиданно, как бы оставив висеть в воздухе собранную им хрупкую конструкцию, после чего несколькими осторожными фразами опустил эту конструкцию на землю, а может наоборот — вздёрнул под облака.
— Затевается что-то большое и темное, — сказал он. — Мы тут, пожалуй, что-то сделать бессильны. Это не земной проект, Петрович.
Откуда перед радиатором автомобиля оказался этот верзила в желтой майке и джинсах, было абсолютно непонятно. Козлов не успел даже перебросить ногу на педаль тормоза. Сильный удар — и верзилу отбросило в сторону, под колеса грузовой «Татры».
Под визг тормозов «Кадиллак» остановился, сзади в опасной близости остановился «Жигуленок», за ним старинный «Рафик». Движение застопорилось. Кажется, никто ни в кого не въехал.
Козлов выскочил наружу и ходко пошел к стоящей несколько боком «Татре». Начальство, как водится, осталось в салоне.
Нелюбин принялся высматривать, что там со сбитым, и вдруг в просвете между машинами заметил на тротуаре карлика. Был он очень толст и одет в цветастую рубашку с коротким рукавом. В следующую секунду он исчез. Сбитого верзилу Нелюбин так и не увидел — водители закрывали его, обступив плотной толпой.
— Там был карлик, — пробормотал Нелюбин.
— Знаю, — откликнулся Ларин.
Сбоку к месту аварии уже приближался гаишник в серой униформе с черно-белым жезлом.
Вернулся Козлов, молча сел, потом чертыхнулся и сказал:
— Ничего от человека не осталось, даже зубочистки. А на капоте, между прочим, вмятина.
Нелюбин с Лариным переглянулись. Всё говорило в пользу выводов Ларина.
Понятно, что Козлов сбил удирающего от карлика виртуала. Из всех людей один лишь Игорь Попов знал, что получив на физическом плане смертельное увечье, виртуал не просто, искрясь, тихо отходил, а предпринимал отчаянные попытки вернуться в свой виртуальный мир, но лишь понапрасну растрачивал энергию, которая присутствовала в каждой клеточке его псевдореального тела.
Не обнаружив причины аварийной ситуации, гаишник быстро и умело помог рассосаться возникшей пробке. Между прочим, он узнал Ларина и обратился к нему по имени-отчеству.
— Проезжайте, Анатолий Алексеевич, — сказал он, козырнув и не обратив на Нелюбина ровно никакого внимания.
Нелюбин к этому отнесся философски…
«Скоробогатов» был привязан к хирургическому столу капроновыми канатами. До этого его за руки, за ноги держали четыре здоровых санитара, но удержать не могли, он раскидывал их, как котят. А надобно было подготовить его к вскрытию. Пименов был уже здесь, ждали Ларина.
Ясно уже было, что в таком состоянии тело не могло функционировать. Не было ни дыхания, ни пульса, ни рефлексов, ни массы других обязательных вещей.
«Скоробогатов» до пояса был накрыт простыней. Могучий был мужик, не брезговал ходить в тренажерный зал. Торс в обхвате что у культуриста, а руки хоть малость и покрылись жирком, но массивные, мощные.
«Тебе ли здесь лежать, Михалыч? — с горечью подумал одетый в белый халат Нелюбин. — С твоей-то головой, с твоим-то опытом, в твои-то годы».
Скоробогатову не было еще и сорока пяти.
Вид у него, конечно, был ужасный. Этот змеистый, стянутый нитью шрам, выходящий из-под простыни и почти достигающий горла, эти бронзовые шея, лицо и кисти рук, оттеняющие восковую бледность тела. Сам, что ли, разукрасился? Он лежал труп трупом, но порой поворачивал голову и смотрел неподвижными мертвыми глазами, и это было страшно. Потом он вновь поворачивал голову к выключенному рефлектору и вновь превращался в труп.
— Начнем? — хмуро спросил не старый еще и крепкий заслуженный хирург, которого Пименов вытащил из дома.
Хмурым он был потому, что первым же делом связался с моргом и не видел теперь особой необходимости во вторичном вскрытии. Кроме того, случай этот для него, имеющего за плечами тридцатипятилетний опыт врачебной практики, являлся нонсенсом. Не могли покойники воскресать, даже если за это брался сам Агриппа или, уже в наше время, Юрий Лонго. Не имели права. Но вот он, этот нонсенс, лежал на разделочном столе, а чуть в отдалении стоял Володя Пименов, отказать которому было невозможно в силу связывающей их вот уже полувековой дружбы.
— Давай, Петро, — сказал ему Пименов.
Вспыхнул рефлектор…
Потом уже, когда всё было закончено, когда все убедились, что перед ними не просто труп, а труп без внутренностей и головного мозга, решено было туго-натуго спеленать его, подвергнуть глубокой заморозке, дабы не работала ни одна мышца, и в таком виде, разумеется в парадной форме и загримированного, завтра же выставить на прощальное обозрение. В связи с жарой тело обложить льдом. Ограничить прощание двумя часами, после чего тело кремировать…
Люпис и Тяпус отдыхали. Сегодня у них был жаркий денек, поскольку именно они помогали виртуалам захватывать все эти компьютерные управляющие системы. Аборигены были лопухи, аборигены об этом даже не догадывались. Основное противодействие оказывали филеры из монопольного государственного агентства Бершона (те самые люди в черном), которые и дома, в 27 веке, изрядно поднадоели. Не нравилась им, видите ли, концепция, положенная в основу функционирования частной сыскной фирмы Его Высочества Фраста. Авантюристическая, мол, концепция, негуманная. Негуманная, зато действенная. Его Высочество Фраст раскрывал любое дело, но откуда знать бершонцам, что сыск для его фирмы был не единственным занятием. Монаршество поручало ему распутывать самые запутанные узлы с правом их разрубать. А где рубят, там и щепки, в смысле трупы.
Одним словом, не концепция им не нравилась — зависть заедала. Хотели бы задавить конкурента, да кишка была слаба. Вредили по мелкому, руководствуясь своей гуманной направленностью.
Вот и сейчас путались под ногами со своими карликами, со своими материализовавшимися чистящими файлами, а того не понимали, умники твердолобые, замшелые хранители нравственности, что в 21 веке виртуальный мир победит. Станет частью реального мира. Так зачем прогрессу-то мешать? Почитали бы хоть историю.
Может, они, глупые, двигались за Корнелием в надежде его остановить? Какая самонадеянность, какая откровеннейшая дурость. Только Его Высочество Фраст мог здесь что-то сделать. Взмахнуть мечом и разрубить узел.