Говори и ты

Однажды — у смерти как раз был наплыв —

ты спасся в меня.

Как ты высмертиваешься в меня:

даже в последнем

изношенном

узелке выдоха

ты застреваешь

занозой

жизни.

Вырежь богомольную руку

из

воздуха

клешнями

глаз,

обрежь пальцы,

охолости поцелуем:

сложенное теперь

происходит, захватив дух.

Оставлена мне,

перечёркнута балками накрест,

единица:

по ней я должен гадать,

пока ты, завернувшись в дерюгу,

вяжешь чулок-тайну.

Богомол, опять,

в затылке^{23} того слова,

в которое ты зарылся —,

в сторону нрава

смещается смысл,

в сторону смысла

нрав.

В обратную сторону произносимые

имена, все,

из них крайнее, ржанием

в цари возводимое

перед изморозью зеркал,

окружённое, осаждённое

многоплодными родами,

просвет между зубцов в нём,

который тебя, единичного,

среди прочих имеет в виду.