Я выскользнул из дома никем не замеченный. А уже через полчаса стоял у Сариного дома. Дом был Сарин, но пришёл я не к Саре.
Я пришёл попросить прощения у Станно. За то, что толкнул его. Что из-за меня с ним случился припадок. Сделанного, как ни проси прощения, этим было уже не вернуть, но это и не важно. Правильные вещи делаются не потому, что от этого тебе будет какая-то польза, а потому, что они правильные и их надо сделать. Нет, это как-то слишком просто. Лучше сказать, что я делал это, чтобы не чувствовать себя дерьмово оттого, что я этого не делаю.
А ещё я это делал из-за истории, которую дал мне прочесть Кенни. Благодаря ей я понял, что наша жизнь состоит из историй, которые мы рассказываем. И что вообще жизнь каждого из нас — это история. И каждый сам выбирает, как её рассказать. Твоя история может быть грустной или весёлой. А ты сам в ней — героем или негодяем.
Я нажал на звонок. Я всегда мечтал жить в доме со звонком. Чтобы это его «динь-дон» каждый день бодрило и давало надежду.
Дверь открыла мать Станно. Я пока ждал, молил небеса, чтобы это оказался сам Станно. Или его отец, который был вроде нормальным человеком.
Ей понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, кто перед ней, а когда она сообразила, чуть не захлебнулась от ненависти.
— Ты! — воскликнула она.
Я будто получил мокрым полотенцем по физиономии.
— Я хотел…
— Убирайся вон! — рявкнула она, не дав мне договорить, и захлопнула у меня перед носом дверь.
Я постоял в растерянности и опять нажал на кнопку звонка. Дверь мгновенно распахнулась. За ней снова была мать Станно, в руке она держала телефон.
— У тебя есть десять секунд. Потом я звоню в полицию.
— Я просто хотел…
— Осталось восемь секунд.
— Станно! — крикнул я в полумрак прихожей. — Прости, что я тебя толкнул! Что из-за меня тебе стало плохо! Я не хотел.
— Всё, вызываю полицию, — сказала мать Станно и нажала кнопку на телефоне.
Вряд ли она в самом деле звонила полицейским, но мне там всё равно было больше нечего делать. Я посмотрел ей в лицо. Оно пылало ненавистью.
— Вы тоже меня простите, — проговорил я.
Ну да, я сказал это не очень-то виноватым тоном. Так обычно говорят «да чтоб ты сдохла». Но тут главное не тон, а то, что я это сказал — причём почти совсем искренне.
— Семь секунд…
Я развернулся и, совершенно убитый, поплёлся прочь. Оставалось надеяться, что это уже дно. Если бы оказалось, что можно провалиться ещё глубже, я бы этого просто не вынес.