Пробуждение

Антонио сидел на веранде и прилежно рисовал. Рисовал и раскрашивал. Он возился с этой упрямой картинкой уже давно и все никак не мог добиться желаемого совершенства. Это была одна из целой серии картинок, связанных воедино неким сквозным сюжетом; цепь иллюстраций, посвященных невероятным похождениям страшного козла Барбабукко; сей коварный козел внезапно, буквально из-за угла, нападал на своих взрослых недругов или на ребятишек, которые так любили его дразнить; он, этот ужасный козел, заставал их врасплох, бодался отчаянно, словом, зазевавшимся от него здорово влетало.

Антонио так увлекся своим творчеством, что не видел и не слышал, что происходило вокруг него на белом свете.

Внезапно раздавшийся над ухом голос мамы Беппины вернул его к действительности.

— Слушай, Нино, тебе надо учиться дальше, надо поступать в гимназию. Что ты на это скажешь?

Антонио молчал. Ему нечего было возразить, его мечтой было продолжать учение. Потом он промолвил:

— Но ведь в Гиларце-то нет гимназии? Мама Беппина сказала:

— Пойдешь в гимназию в Сантулуссурджу. Гимназия Карта-Meлони. Это километров восемнадцать отсюда. Мы тебя там пристроим у одной тамошней жительницы — да я тебе о ней как-то рассказывала, — у Джулии Обину, — она еще у доктора служила прежде — и хорошо, и недорого, и люди честнейшие — люди в двадцать четыре карата! Ну, а на каникулы будешь приезжать к нам как маркиз какой-нибудь, а то ведь и пешочком можешь прогуляться; ну, это летом, ты у нас ходок известный, а на рождество — в карете; а я уж тебе таких паннетоне напеку к рождеству — ты любишь паннетоне?!

Да, Антонио обожал сладкие хлебцы — паннетоне и очень сожалел, что есть их полагается только раз в году, а именно в сочельник.

Антонио любил паннетоне и еще нежнее любил свою маму Беппину. И он с огорчением покидал ее, но жизнь брала свое, жизнь звала его, она не стояла на месте, и надо было вступать в нее во всеоружии.

Мясник Таниэлле отдал своего отпрыска в гимназию, и все другие деревенские богачи поотдавали туда своих ребят, и конторщику Франческо Грамши никак нельзя было отставать от них.

Франческо Грамши, уж к слову будь сказано, претерпел в эти годы множество всяческих неприятностей и передряг, пострадал от нежданной ревизии и лишился службы, обвиненный (несправедливо, как оказалось впоследствии) в халатности, недостачах и прочих чиновничьих прегрешениях. Недостача была мизерная, но бедный синьор Грамши все-таки угодил под суд и несколько лет даже пробыл в заключении. Мама Беппина скрывала от детей отцовские несчастья: ну, от старшего — Дженнаро — уже ничего было скрыть невозможно, а вот младших она уверяла, что папа Франческо поехал проведать бабушку Терезу... Скрывалось это и от бабушки Терезы — письма свои к ней Франческо посылал сперва жене, и та опускала их в Гиларце гиларцского штемпеля ради...

В трудные годы Антонио пришлось на время бросить ученье. Он стал работать в канцелярии, был курьером.

Одиннадцати лет от роду он уже таскал тяжеленные конторские книги, пыльные конторские книги. Антонио получал тогда целых девять лир в месяц (правда, этой суммы могло хватить лишь на кило хлеба в день), а ведь работать приходилось по девять часов в сутки, каждый божий день и еще в воскресенье утром в придачу. А эти проклятые фолианты весили, наверно, больше, чем он сам! У него болело все тело, и по ночам он украдкой плакал.

Потом Франческо вернулся. Он постарел и осунулся, но старался не терять бодрости. Дети подросли. Мама Беппина его ни в чем не упрекнула. А ведь ей пришлось нелегко — одна она кормила семерых!

С возвращением отца стало немного легче, семейство Грамши воспрянуло духом. Антонио получил возможность заняться обычными ребячьими делами, ловить птиц, рисовать и, конечно же, читать, читать запоем. Наконец решено было определить Антонио в гимназию.

В Сантулуссурджу Антонио поселился в доме Джулии Обину, у тех самых честнейших людей, людей в 24 карата, причем платил он всего только пять лир в месяц за квартиру, постельное белье и за приготовление пищи, правду сказать, более чем скромной. Пять лир в месяц — это и по тем временам было сказочно дешево!

У квартирной хозяйки была старушка мать, что и говорить, немного придурковатая, но не сумасшедшая, о нет, отнюдь не сумасшедшая!

Старуха эта и стряпала и ухаживала за постояльцем-гимназистом, но каждое утро, едва завидя Антонио, она самым серьезным образом осведомлялась у него, кто он такой и как это случилось, что он ночевал у них в доме.

Антонио объяснял как мог, и старушка успокаивалась и как ни в чем не бывало принималась за стряпню.

Дочь явно хотела избавиться от матери, она спала и видела, чтобы муниципалитет отправил ее мамашу в приют для душевнобольных, и посему хозяйка обращалась со своей родительницей весьма и весьма неласково. Должно быть, ей хотелось своей грубостью вызвать какой-нибудь эксцесс, чтобы можно было потом объявить старуху опасной. А кроткая старушка неизменно повторяла дочери, которая была с ней по сельскому обычаю на «вы»: «Говори мне уж «ты», доченька, да только обращайся со мной по-человечески!»

Это «обращаться с людьми по-человечески» Антонио запомнил на всю жизнь.

Сохранилась групповая фотография гимназических времен. Это, видимо, фрагмент снимка: солидный, в преклонных летах наставник, лысый, с густыми усами, а рядом — четыре паренька лет по пятнадцати, в гимназической форме.

Тот, что сидит рядом с педагогом, сильно сутулится, почти горбится; глаза у него живые и удивительно умные — это и есть Антонио Грамши.

В Сантулуссурджу Антонио стал учиться всерьез, привыкать к самостоятельной жизни.

Антонио был неутомимым охотником за ящерицами и ужами. Однажды он даже чуть было не изловил удивительное пресмыкающееся, что-то вроде змеи с короткими лапками. По поводу этого странного создания разыгралась целая дискуссия среди гимназистов в Сантулуссурджу. Ученики считали, что Антонио прав и что такое животное есть, им самим не раз случалось видеть его, и они называли его «колору». Антонио считал, что это скурцоне, но учитель естествознания только рассмеялся и сказал, что скурцоне — животное фантастическое, не то аспид, не то василиск, и ничего подобного в наших краях-де не водится!

Гимназисты поддержали Антонио, хотя его скурцоне, судя по описанию, несколько отличался от их колору. Но педагог с апломбом заявил, что это все деревенские россказни и что гадюк с лапками не бывает.

И хотя авторитет учителя стоял весьма высоко, Антонио впервые в жизни усомнился в справедливости этих слов. Впоследствии ему не раз приходилось подвергать сомнению, казалось бы, общепризнанные авторитеты.

Гимназия окончена. Приходится думать о продолжении образования. Способному мальчугану сам бог, как говорится, велел идти по ученой части, и, хотя средства его семьи более чем ограниченны, родители решили определить его в лицей «Карло Деттори» в Кальяри, главном городе Сардинии.

В 1908 году Антонио перебрался в Кальяри. После сонной Гиларцы оживленный Кальяри показался ему настоящей столицей. В городе выходили три ежедневные газеты — «Ль'Унионе Сарда», «Иль Паэзе» и клерикальная «Коррьере делль изола». Выходил и социалистический еженедельник «Ла Воче дель пополо». По вечерам гостеприимно распахивались двери иллюзионов (то есть кинотеатров) «Ирис» и «Эден». Здесь можно было посмотреть похождения Рокамболя, поплакать вместе с «Отверженными». Театры, лекции, концерты — все это было внове для Антонио, юного провинциала. Впервые Мино Грамши жил на чужой стороне — они с братом Дженнаро, счетоводом фабрики братьев Марцулло, снимали комнатушку в доме №24 по улице принца Амедея. Жилось им несладко. Единственным источником существования было жалованье Дженнаро — сто лир в месяц. Питались они в траттории на пьяцца дель Кармине.

Среди лицеистов — модников и щеголей Антонио на первых порах чувствовал себя неважно. Нет, он совсем не щеголь — на нем коротковатые брюки и потертый пиджак, пальто у него нет, в холодные дни воротник пиджака поднят и горло обмотано шарфом, к счастью, шерстяным.

Да, он не мог блеснуть нарядом. Но его сильный ум и великолепная память привлекли сердца педагогов. И вскоре лицейские преподаватели обратили на него самое серьезное внимание.

После первого же года обучения в лицее Антонио больше не изучал математики, а выбрал греческий (тогда существовала система выбора). И все же на третьем курсе лицея юноша неожиданно доказал, что у него еще сохранились изрядные способности к точным наукам. Для изучения физики понадобилось знание основ математики. Преподавателю физики чрезвычайно нравилось ставить лицеистов в тупик, это его явно развлекало! На последнем зачете третьего семестра он вызвал Антонио к доске, задал ему несколько вопросов по физике, связанных с математикой, и предупредил, что от того, как ответит лицеист Грамши Антонио, зависит средняя годовая отметка и, стало быть, получение аттестата.

Антонио провозился у доски целых полчаса, перемазался мелом, все искал решение — пробовал раз, другой, писал, стирал и, наконец, придумал, именно придумал, решение, которое физик оценил как отличное, хотя, а может быть, именно потому, что решения этого не существовало ни в одном учебнике!

Преподаватель этот, Франческо Маккароне, был в приятельских отношениях со старшим братом Антонио — Дженнаро и считал возможным обращаться с лицеистом Грамши вполне фамильярно. Он изводил юношу своими шутками и насмешками на протяжении нескольких лет, которые Антонио провел в стенах лицея «Карло Деттори», он с ухмылкой называл его «огрекосившимся физикусом». Но Антонио нисколько не обижался. Впрочем, это и понятно: к тому времени у него появились новые интересы, уводившие его помыслы вдаль от замазанной мелом классной доски. Кругозор его расширился: уже не Гиларца только была у него перед глазами, и даже не Сантулуссурджу, и не Кальяри. Его стали занимать судьбы всего острова, всей Сардинии. Физик Франческо Маккароне, воинствующий социалист и антиклерикал, преподаватель итальянского языка и журналист Раффа Гарсиа, преподаватель древних языков Костанте Оддоне — вот люди, содействовавшие пробуждению юного Грамши.

Лицеисты порою собирались у Антонио. Они распевали народные сардинские песни, а Антонио аккомпанировал им на концертино. Вытащить из дому его было нелегко. «Пойдем с нами, Антоникедду», — звали его лицеисты. Иногда он соблазнялся и выходил. Шло вечернее гулянье — ла пассилада, школяры чинно шествовали мимо кондитерской Клаво и кафе Трамер, — души их рвались к заветным дверям Су Кау, бильярдной на Корсо. Вот у этих дверей Антонио вежливо раскланивался со своими легкомысленными друзьями и шел домой.

В эти годы Антонио впервые заинтересовался общественной жизнью. Стал посещать кружки левого толка, в частности примкнул к кружку молодежи, носившему название «Антиклерикальная ассоциация авангарда». Члены этого кружка собирались на виа Барселона, неподалеку от лицея «Карло Деттори». Здесь, в Антиклерикальной ассоциации, отмечали память Джордано Бруно, здесь спорили и шумели до зари.

Преподаватель итальянского, уже упомянутый выше Раффа Гарсиа, человек внешне суховатый, но внутренне пылкий, не раз уже читывал в классе сочинения своего необыкновенного питомца. Потом он предложил ему сотрудничать в газете «Ль'Унионе Сарда», весьма распространенной на острове. А Дженнаро Грамши свел младшего брата с лидерами сардинских социалистов: Каваллера, Баттелли, Пеши. Познакомил его Дженнаро и с деятельностью местной Палаты труда, кассиром коей он, кстати сказать, состоял. Еще в Кальяри Антонио начал читать Маркса во французских переводах — «из умственного любопытства», как он признался в одном письме много лет спустя.

Однажды к Антонио обратился один из товарищей по кружку. Он хотел узнать его мнение о творчестве молодых сардинских писателей. Спрашивающий, зная патриотические настроения Антонио, не сомневался в том, что и молодому Грамши их новеллы непременно должны нравиться. К великому его удивлению, Антонио отозвался о них более чем сдержанно.

— Сардиния наших дней, — сказал он, — это не только пляски до упаду да романтические смертоубийства. Нынешние авторы — сарды далеки от живых запросов современности!

И он заговорил об условиях жизни на острове и о рудокопах, которые трудятся под землей, на глубине в несколько сот метров ради обогащения бельгийских и французских капиталистов: нет у этих рудокопов ни санаториев, ни школ, нет зачастую даже крыши над головой — есть только вмешательство войск при первой попытке протеста.

Итак, юный лицеист Антонио Грамши не находил ничего занятного в пикантно-мрачноватых по колориту образах тогдашней сардинской прозы.

Поначалу двигателем его помыслов и поступков было попросту оскорбленное национальное достоинство. Чиновники из северных районов Италии считали южан гражданами второго сорта и весьма нелестно о них отзывались. Они рассматривали перевод на Сардинию как слегка завуалированную ссылку. Был случай, когда приезжий служака нелестно отозвался о цвете сардинского неба и о добродетелях сардинских женщин.

Два сардинских синьора немедленно вызвали его на дуэль. И Антонио полагал, что они правы.

Но и социалистическая агитация имела некоторый успех на Сардинии. Еще в 1904 году произошла стачка в Буджерру. И пока социалисты Каваллеро и Баттелли вели переговоры с директором французской компании «Мальфидано», войска, вызванные в Буджерру блюстителями порядка, стали стрелять в толпу забастовщиков. Трое горняков погибли, одиннадцать были ранены. Это была первая кровь, пролитая в классовых боях на острове. А спустя два. года в разных местах Сардинии состоялись демонстрации. Они опять-таки были подавлены военной силой. Вновь были убитые и раненые.

Все это происходило в те годы, когда Антонио Грамши, пусть еще подросток, мог уже с возрастающей сознательностью воспринимать все, что вокруг него творилось.

Еще до полного осознания себя и своего времени Грамши инстинктивно тянулся к социализму. Еще шестнадцати-семнадцатилетним подростком Грамши с живейшим интересом читал социалистическую литературу. Читал внимательно. Но мятущейся натуре юного Грамши научный социализм еще был тогда, по всей вероятности, чужд. Он искал путей к какому-то немедленному, сиюминутному действию. И внимание его привлекали приверженцы сардинского возрождения, страстного и сентиментального сардинского патриотизма. Он интересовался автономистским движением на Сардинии — основателем этого движения был Умберто Као, издатель ежедневной газеты «Иль Паэзе», впоследствии далеко отошедший от революционных увлечений молодости... Однако сардинский патриотизм сочетался у юного Грамши с широкими социалистическими симпатиями: он перечитал целый ворох самых радикальных социалистических брошюр. Читал «Аванти!»; сестра его Терезина уверяла много лет спустя, что он даже подписался на этот пламенный социалистический орган еще в Гиларце и всегда выбегал, заслышав шаги почтальона, чтобы перехватить газету и не попасться с ней на глаза отцу. Отец держался совсем иных взглядов, никоим образом не социалистических[2].

В эти свои лицейские годы Антонио не только читал. 26 июля 1910 года Раффа Гарсиа в «Ль'Унионе Сарда» поместил заметку, написанную Грамши. В ней всего двадцать пять строк, и подписана она «джи» — даже не заглавными, а скромнейшими строчными буквами. Это первая публикация Грамши, корреспонденция, присланная им во время каникул из родных мест. Описываются выборы в Айдомаджоре — селении по соседству с Гиларцей. Выборы с применением военной силы; сорок пехотинцев и сорок карабинеров присутствовали при вскрытии урн во избежание беспорядков. Только что пушек не было!

Крохотная заметка завершается остроумной концовкой: для бедных виноградарей Айдомаджоре пехотинцы хуже филлоксеры! Впрочем, в каникулярную пору лицеист Грамши Антонио занимался не только журналистикой. Он трудился и летом, чтобы помочь семье. Давал частные уроки, брал на дом счетную работу.

А время не останавливалось, дни мелькали, как кинокадры на экране в иллюзионе «Эден». Особенно запомнились те дни, когда Сардинию навещала королевская чета. Дымила нарядная яхта «Тринакрия», и под возгласы «ура» его величество Виктор-Эммануил III закладывал первый камень городской ночлежки, а супруга его жертвовала 2800 лир на сласти приютским ребятишкам... Обыватели Кальяри ликовали беспредельно, а газетчики левого направления проявляли известную сдержанность, сдержанность, переходящую в оскорбление величества. Раффа Гарсиа написал даже, что единственная цель королевского визита — пустить пыль в глаза, заморочить головы простакам.

Наступила осень. 30 сентября 1911 года Антонио Грамши окончил лицей «Карло Детторе». Ему уже двадцать. Слабое здоровье не позволило ему вовремя завершить занятия. Теперь во что бы то ни стало надо наверстать упущенное, учиться дальше. Антонио жаждет изучать словесность, филологию. Но как осуществить это заветное желание? Семья его весьма и весьма небогата. Фактически только он, Антонио, и старший брат его Дженнаро выбились на дорогу. Младшие братья — Марио и Карло и сестры нуждаются еще в родительской поддержке. Нет, семья едва ли сможет оказать ему серьезную помощь. Конечно, он получал в лицее самые высокие баллы, и тем не менее не закрыт ли перед ним путь к дальнейшему образованию?

Что же ему было теперь делать? Поступить в университет? Но на это нужны деньги, куча денег. Впрочем, есть ведь в Туринском университете стипендия имени короля Карла-Альберта. Стипендия для провинциалов, жителей бывшего Сардинского королевства. Только надо принять участие в конкурсе на ее получение. Ну что ж, он поедет в Турин, будет участвовать в конкурсе и получит, непременно получит эту вожделенную стипендию! Итак, решение принято, а он не привык отступать от своих решений!

Загрузка...