Грамши

Энрико Ферри, Филиппо Турати, Антонио Лабриола

В книжке одного старого русского автора, вышедшей в свет в Москве более полувека назад, запечатлен следующий любопытный разговор.

— Дома товарищ Ферри? — спрашивает оборванный пролетарий, позвонив у двери социалистического депутата.

— Достопочтенный Энрико Ферри дома, — отвечает вымуштрованная горничная.

Автор книги называет эту сценку «последним моментальным снимком, который успевает сделать мой аппарат с этого безмерно быстро эволюционизирующего человека».

Достопочтенный Энрико Ферри продолжал эволюционизировать, доэволюционизировал до фашизма (через ярый национализм), но, впрочем, он был фигурой хотя и чрезвычайно заметной (он даже долгое время руководил партией!), но все же, по сути, второстепенной.

Но ведь и люди куда более серьезные, люди неподкупной честности и покоряющей личной искренности — такие, как Филиппо Турати, — едва ли были настоящими социалистами.

И для этого были свои причины.

Так сложились условия в воссоединенной Италии, что лагерь социалистов сделался, пожалуй, единственным прибежищем людей, недовольных существующим порядком.

Люди выступали против эксплуатации, против ограничения гражданских прав, против всяческих утеснений и притеснений. Иногда бывало так, что человек, бурно протестующий, сам по себе никаким особым притеснениям и угнетениям не подвергается, что, напротив, он ведет вполне благополучное обывательское существование (это зачастую относилось к выходцам из рядов мелкобуржуазной интеллигенции).

Люди такого типа буквально наводняли итальянское социалистическое движение. Ими двигало чувство — эмоция, порыв, — вот их и называли «социалистами чувства».

Едва ли можно было назвать итальянский социализм, особенно на первых этапах его развития, течением пролетарским. И еще проблематичнее — идеологическая незамутненность этого течения.

Конечно же, итальянские социалисты той поры охотно именовали себя марксистами, даже клялись именем «Карло Маркса», но сами подходили к марксизму с некоторой опаской.

По их мнению (в частности, по мнению уже упомянутого Энрико Ферри), марксизм был не более чем дополнением к теориям Дарвина и Спенсера!

Итак, марксистская философия у итальянских социалистов на заре их развития была явно не в чести, хотя в Италии в те годы жил и творил такой замечательный и оригинально мыслящий истолкователь марксизма, как Антонио Лабриола. Он делал все, что мог, но аудитория его была в достаточной мере узка, и вскоре после его смерти его основательно забыли, забыли на добрый десяток лет. Только уже во время войны второе поколение итальянских социалистов заново «открыло» Лабриолу и начало пропагандировать его труды.

И все-таки, несмотря на свою идейную и теоретическую слабость, социалистическое движение на практике достигло немалых успехов.

Народ воссоединенной Италии мечтал о новом обществе, новом справедливом строе, руководить которым будут сами труженики, а не кучка алчных политиканов; он мечтал о свободе, о справедливости. Ему были ненавистны землевладельцы, ненавистна власть денег.

Фактов, изобличающих преступления буржуазного строя, было более чем достаточно, и проповедь социалистов (а среди них были очень талантливые и чрезвычайно самоотверженные проповедники) пала на необыкновенно восприимчивую почву и обрела живейший отклик в сердцах тех многотысячных масс тружеников, у которых едва успело пробудиться политическое самосознание.

Нет, не следует думать, что итальянские социалисты тех времен при всей их слабости по части теории были отвлеченными болтунами, пустозвонными прожектерами. Ничего подобного! Живой практицизм, свойственный итальянцам, их гибкость, сметка проявились и здесь.

И итальянские социалисты уже на ранних этапах развития движения немало сделали для того, чтобы сплотить и организовать трудящихся. Они создавали профсоюзы. Создавали рабочие лиги. Палаты труда.

Да тут был и обратный процесс — ассоциации взаимопомощи, кооперативы, лиги, профсоюзы, создаваемые рабочими, крестьянами и батраками (а сеть подобных организаций была весьма густа, особенно на севере Италии), в свою очередь, послужили теми ячейками, на которые опиралось социалистическое движение: это были новые политические классовые организации, и они превратились потом в социалистическую партию.

Итальянское социалистическое движение, быть может, не имело права называться чисто пролетарским, идеологические устои его тоже были в достаточной мере шаткими, но одно остается несомненным — это было движение, исполненное размаха, энтузиазма и веры в приход нового общественного строя.

Возможности, которые предоставлял буржуазный парламентаризм, были отлично использованы социалистами Италии в интересах трудящихся. Но итальянские социалисты тех времен не обладали решимостью идти до конца.

Многое объясняется здесь влиянием реформизма. Мы иногда поддаемся звучанию политических терминов самих по себе, их этимологическому значению, так сказать. И иногда склонны предполагать, что если реформизм есть движение умеренных, далеких от крайностей, то и возглавлять его должен человек вялый и умеренный.

Быть может, кое-где так порой и обстояло дело — в кайзеровской Германии, например. В Италии тех времен дело обстояло иначе.

Человек, выдвинувший концепцию о полной невозможности революционного захвата власти пролетариатом — о необходимости постепенной политической и культурной подготовки масс, о проведении в сотрудничестве с буржуазией частичных реформ, — итак, человек, выдвинувший эту робкую концепцию умеренности и аккуратности, был крупной и незаурядной личностью. Это был Филиппо Турати, руководитель Миланской социалистической лиги, человек с лицом грубоватым и вдохновенным.

Конечно, Турати во многом был скорее буржуазным радикалом, последним представителем Рисорджименто (по меткому определению Тольятти), чем революционером и борцом рабочего класса. И захват власти в намерения людей типа Турати (пусть и меньшего калибра), бесспорно, не входил.

И внутренняя слабость социалистического движения в Италии состояла в том, что руководители итальянских социалистов не были способны повести массы по революционному пути, который привел бы их к осуществлению стремлений этих масс. Это были отличные проповедники, зачастую дельные и толковые организаторы, но не борцы в подлинном смысле этого слова.

Массы действительно считали, что создаваемые ими ассоциации непременно должны стать костяком, каркасом нового государства. И власть в этом государстве должна будет находиться в руках трудящихся.

Марксизм считался официальным учением итальянского социалистического движения, и порой оно довольно близко подходило к нему, но чаще социалисты Италии отталкивались от гарибальдийского радикализма, от туманного общечеловеческого гуманизма. Не чужды ему были и анархические тенденции.

Сделать нужно было исполински много. Нужно было повести Италию по пути прогресса. Нужно было развить и завершить дело, начатое Рисорджименто, — нужно было провести демократические реформы, обеспечить соблюдение народных свобод. Нужно было удалить из органов власти монархистов, консерваторов и реакционеров. Нельзя было оставлять в неприкосновенности экономическую структуру государства, нужно было освободить юг Италии от феодальных пережитков.

Антонио Лабриола был весьма активным и последовательным политическим мыслителем, он развивал материалистическую концепцию истории, он выступал против расхожего и пошлого политического фатализма, но в вопросе о путях и способах движения итальянского общества к социализму он проявлял известную робость. Он писал об этом в весьма осторожных, почти скептических выражениях.

Каковы, по мнению Лабриолы, задачи социалистического движения в Италии? Задачи эти в общем довольно скромны: «…развивать политическое сознание масс… воспитывать ту часть рабочих, которая может быть способна к классовой борьбе… противопоставлять различным каморрам (то есть, грубо говоря, рафинированным шайкам. — А. Г.), которые называют себя партиями, сильные народные организации… заставить представителей правительства пойти на полезные для всех экономические реформы»[4].

А вот и последний аккорд — профессор Лабриола с горечью признает (в письме к Паскуале Виллари от 30 ноября 1900 года), что никогда не мечтал о том, «что итальянский социализм сможет когда-либо разрушить капиталистический мир».

Антонио Лабриола видел, что вся политическая концепция итальянских социалистов его эпохи в корне порочна, но ни по своему положению, ни по обстоятельствам личным, бытовым, этот видный ученый не мог стать тем человеком, который способен был бы возглавить борьбу за переход итальянского социалистического движения на какие-то иные, более реальные и более радикальные пути. Это сделалось задачей людей иного поколения, не отцов, а детей. Это было задачей поколения, к которому принадлежал Антонио Грамши, и миссия эта была в конце концов осуществлена этим многострадальным поколением, хотя победа его была достигнута с большими издержками и великой кровью.

В этой связи примечательны слова Пальмиро Тольятти: «…старое итальянское рабочее движение должно было совершить качественный скачок, который освободил бы его как от наивных мечтаний реформистов о тихом закате буржуазного мира, так и от шлака пустозвонного и бессильного экстремизма. Этот качественный скачок и был произведен путем создания Итальянской коммунистической партии»[5].

Но совершен был этот качественный скачок далеко не сразу. Коммунистов 20-х годов от прекраснодушных мечтателей годов 900-х отделяет целая эпоха — дни Капоретто и Витторио Венето, и тревожный девятнадцатый год, и бесчинства фашистских банд, и суровые дни занятия фабрик. Говорят: крот Истории хорошо роет. Но этому кроту требовалось время. И немалое к тому же.