Греческая эпиграмма

День, в который Гиппарх убит был Аристогитоном

И Гармодием, был светлым поистине днем.

Пали в ущелье Дирфийской горы мы, и рядом с Еврипом

Граждане нам возвели этот могильный курган.

Да и недаром! Ведь мы дорогую утратили юность,

Храбро приняв на себя грозную тучу войны.

Граждан афинских сыны, победив в войне беотийцев

И халкидян племена, гнетом железных цепей

Дерзость уняли врагов. Как десятую долю добычи,

Этих Паллада коней в дар получила от нас.

На многорыбном Боспоре поставивши мост, посвятил я

Память об этом труде Гере, самосец Мандрокл;

В нем мне победный венец, а самосцам — великая слава,

Ибо угодно мое Дарию дело царю.

Мне, козлоногому Пану, аркадцу, враждебному персам,

Верному другу Афин, место здесь дал Мильтиад.

Памятник этот Мегистия славного. Некогда персы,

Реку Сперхей перейдя, жизни лишили его.

Вещий, он ясно предвидел богинь роковых приближенье.

Но не хотел он в бою кинуть спартанских вождей.

Славных покрыла земля — тех, которые вместе с тобою

Умерли здесь, Леонид, мощной Лаконики царь!

Множество стрел и коней быстроногих стремительный натиск

В этом сраженьи пришлось выдержать им от мидян.

Если достойная смерть — наилучшая доля для храбрых,

Более всех ее нам определила судьба.

Ибо, стремясь защитить от неволи родную Элладу,

Пали мы, этим себе вечную славу стяжав.

Неугасающей славой покрыв дорогую отчизну,

Черным себя облекли облаком смерти они.

Но и умерши, они не умерли; доблести слава

К небу вспарив, унесла их из Аидовой тьмы.

Это могила того Адиманта, которого доблесть

Всей Элладе дала вольность как славный венок.

Странник, мы жили когда-то в обильном водою Коринфе,

Ныне же нас Саламин, остров Аянта, хранит;

Здесь победили мы персов, мидян и суда финикийцев

И от неволи спасли земли Эллады святой.

На волоске от беды когда колебалась Эллада,

Мы сохранили ее, души свои положив.

Эти доспехи мидян принесли моряки Диодора

В храм богини Лето после победы морской.

Женщины эти за греков и с ними сражавшихся рядом

Граждан своих вознесли к светлой Киприде мольбы;

Слава богине за то, что она не хотела акрополь,

Греков твердыню, отдать в руки индийских стрелков.

Эллины, силою рук и Ареса искусством, и смелым

Общим порывом сердец персов изгнав из страны,

В дар от свободной Эллады Освободителю — Зевсу

Некогда здесь возвели этот священный алтарь.

Греции и мегарянам свободную жизнь возвеличить

Сердцем стремясь, мы в удел смерть получили — одни,

Пав под высокой скалою Евбеи, где храм Артемиды,

Девы, носящей колчан, славный в народе, стоит,

Или у мыса Микалэ; другие — вблизи Саламина,

Где финикийских судов ими погублена мощь;

Те, наконец, на равнине Беотии — пешие, смело

В битву вступили они с конною ратью врага...

Граждане наши за это на площади людной Нисеи

Памятник нам возвели, честью великой почтив.

Военачальник Эллады, Павсаний, могучему Фебу,

Войско мидян поразив, памятник этот воздвиг.

Граждане града Афин истребили персидское войско

И отвели от страны тяжкого рабства удел.

Эти стрелы, от слезной войны обретшие отдых,

Ныне под кровом святым храма Афины легли,

Некогда в шумном бою летевшие в конников персов,

Чтобы не раз и не два в вражьей омыться крови.

Доблести этих мужей да будет бессмертная слава...

При Марафоне приняв афиняне бой за Элладу,

Здесь сокрушили напор златоодетых мидян.

а. Некогда против трехсот мириад здесь сражались четыре

Тысячи ратных мужей пелопонесской земли,

б. Путник, пойди возвести нашим гражданам в Лакедемоне,

Что, их заветы блюдя, здесь мы костьми полегли.

Павших в индийской войне бойцов за Элладу оплакал

Правозаконный Опунт, первый в локрийском краю.

Разноплеменный народ, пришедший из Азии дальней,

Чада Афин поразив на море в этом бою,

Памятник сей Артемиде поставили деве-богине,

После того, как легла сила индийская в хлябь.

Милона славного эта прекрасная статуя в Писе,

Семь одержал он побед и поражений не знал.

Пять десятков и шесть волов и треножников медных

Ты залучив, посвятил эту картину во храм,

Ибо столько же раз ты всходил в колесницу победы,

Сладостный хор научив песне своей, Симонид.

Был Адимант у афинян архонтом, когда за победу

Чудный треножник как приз Антиохида взяла.

Хор в пятьдесят человек, хорошо обученный искусству,

Ей снарядил Аристид, сын Ксенофила, хорег;

Славу ж учителя хора стяжал себе сын Леопропа,

Восемь десятков уже числивший лет Симонид.

Я, чье имя Филон, сын Главка, коркирянин родом,

Дважды в Олимпии был первым в кулачном бою.

Вот он, смотри, Феогнет, победитель в Олимпии, мальчик,

Столь же прекрасный на вид, как и искусный в борьбе,

И на ристалищах ловко умеющий править конями.

Славою он увенчал город почтенных отцов.

Молви, кто ты? Чей сын? Где родился? И в чем победитель?

Касмил; Эвагров; Родос; в Дельфах, в кулачном бою.

Эту картину писал Ифион коринфянин. Дело

Рук его выше хулы, выше и самой хвалы.

На правой створке входа — роспись Кимона,

На правой, как выходишь, — Дионисия.

Братья Гелон, Гиерон, Полизел, Фрасибул, у которых

Общий отец — Диномен, эти треножники здесь

В дар принесли на сотую часть добычи, в которой

Сто пятьдесят золотых было талантов на вес,

(Варварский люд победив и этой победною дланью

Эллинской вольности став помощью в славной борьбе.)

Здесь почиющий Данд прославил победами в беге

Город свой родной — Аргос, кормящий коней:

Три раза у Пифона, два — в Олимпии,

Пятнадцать раз в Немее, дважды в Истмиях,

А остальные места всех побед непосильно исчислить.

Память почту ее: здесь безымянной лежать ей непристойно

Скончавшейся супруге Архенавта,

Славной Ксантиппе, потомку того Периандра, что когда-то

Царил в высокобашенном Коринфе.

Много я пил, много ел, и на многих хулу возводил я;

Нынче в земле я лежу, родянин Тимокреонт.

Близ Византийской земли, омываемой морем, богатым

Рыбою, много легло город спасавших мужей.

В память деяний былых сей дар Посидону-владыке

Царь Павсаний воздвиг на приевксинских брегах,

Лакедемонянин родом, начальник широкой Эллады,

Сын Клеомброта, чей род некогда начал Геракл.

а. Много пришлось претерпеть и тем, что с сынами мидийцев

Встретясь в Эйонском краю, их у Стримона-реки

Голодом жгучим терзали и в схватках Ареса кровавых

Первыми ввергли врагов в горе и злую нужду.

б. Здесь в награду вождям афинский народ благодарный

В память великих заслуг им эту герму дарит;

Пусть же, взглянув на нее, стремится каждый потомок,

Общему делу служа, смело на битву идти.

в. Некогда царь Менесфей отсюда с Атридами вместе

К Трое священной полям мощное войско повел.

Был он, Гомер говорит, среди крепкобронных данайцев

Славен искусством своим воинов строить на бой.

Вот почему и теперь подобает афинянам зваться

Славными в ратных делах, доблесть являя свою.

Некогда я, возложив коромысло крутое на плечи,

Рыбу в Тегею носил из Арголийской земли.

Был Диофонт, сын Филона, победен на Истме и в Дельфах

В быстром беге, прыжке, диске, копье и борьбе.

Николаид из Коринфа воздвигнул сие изваянье,

Победивши в священных Дельфах;

На всеафинских он играх не раз уходил с пятиборья

Награжденный венком из оливы;

Он троекратно стяжал Истмийский венок на заветном

Бреге бога, владыки моря;

Трижды в Немее, четырежды был победителем в Пеллене

И два раза — в Ликее горном;

Он превознесся в Тегее, в Эгине, в Мегарском народе,

В Эпидаврской твердыне, в Фивах,

И во Флиунтском краю одолев в пятиборье и в беге,

К вящей радости всех коринфян.

Этот Гермесов кумир Деметрий, сын Орфиада,

Ставит в Деметрину сень...

С той поры, как легло меж Европой и Азией море

И как людей ополчил в битвы бурливый Арес,

Не было ни на матерой земле, ни на плещущем понте

Подвига, славного столь меж земнородных мужей;

В Кипре, индийскую рать они распростерли во прахе,

Взяли в иорском бою сто финикийских судов,

Все с людьми на борту; и стенали азийские земли,

Вмиг из обеих рук выронив силу войны.

Бившись в пешем строю и на быстрых судах мореходных

С копьями против стрел лучших индийских бойцов,

Юноши в первой цвету погибли при Евримедонте,

Лучший оставив навек памятник чести своей.

В грудь отважных бойцов направил широкие стрелы,

Красной омыл их росой яростный в бранях Арес.

Мертвую часть от вечно живых сокрывши в могиле,

Памятник этот стоит в честь удержавших булат.

Аглаофонта Фасосского сын Полигнот живописец

Зримо изобразил, как погибал Илион.

Радуйтесь, лучшие дети афинян, цвет конницы нашей!

Славу великую вы в этой стяжали войне.

Жизни цветущей лишились вы ради прекрасной отчизны,

Против бесчисленных сил эллинов выйдя на бой.

«Кто посвятил этот образ?» — «Дорией Фуриянин».

«Как, разве он не родосец?» — «Нет, беглец из родины,

Могучей рукой многих славных дел вершитель».

Ты опочил, престарелый Софокл, краса стихотворцев,

В смертный вкушая миг Вакхову темную гроздь.

Дважды в Дельфах, дважды в Немее, единожды в Писе,

Ловкостью мощь одолев, вышел победен в борьбе

Аристодам, сын Фрасия, элидянин.

Доблести этих мужей ты обязана только, Тегея,

Тем, что от стен твоих дым не поднялся к небесам.

Детям оставить желая цветущий свободою город,

Сами в передних рядах бились и пали они.

Помниться будут навек ратоборцы из стадной Тегеи,

С копьями в крепких руках вставши за город родной.

Здесь они приняли смерть, сражаясь за волю Эллады,

Жизнь и силу отдав, чтоб устояла она.

Памятник — дар благомыслию, памятник — дар благочестью

В честь твою, Неоптолем, ставит афинский народ.

Силу изведав мою, представил Пракситель Эрота,

Образ любви отыскав в собственном сердце своем,

Отдан я Фрине — Любовь за любовь. Без стрел и без лука

Я проникаю в сердца тех, кто глядит на меня.

Ты кто? — Вакханка. — Кто тебя ваял? — Скопас.

Кто был неистов, Вакх или Скопас? — Скопас.

Колосс Родосский дважды сорока локтей

Воздвигнут здесь Харетом, линдским мастером.

Зимней студеной порой, спасаясь от сильного снега,

Жрец Кибелы нашел в дальней пещере приют.

Кудри свои распустив, он стряхивал снежную влагу —

Вдруг в пещеру за ним лютый бросается лев.

Жрец, взмахнувши рукой, ударяет в свой бубен священный —

Катится грома раскат, гулом наполнился свод.

Зверь, обитатель лесов, святого не выдержал звука —

В страхе он бросился прочь, в дебри лесистые гор.

Женоподобный меж тем посвящает служитель богини

Ей за спасенье свое платье и пряди волос.

Две гетеры, Боида с Пифидой, в дань Афродите

Шитые шлют пояса, доски с картинами шлют.

Кто платил за те пояса и за эти картины —

Знают купец и моряк, если встряхнут кошельки.

Длинное древко копья, у этой высокой колонны

Встань, и да будет тебе вещий хранителем Зевс.

Медь твоего острия притупилась, и ясень истерся,

В стольких кровавах боях движимый сильной рукой.

Пусть, о Китон, по молитве твоей дары твои будут

Фебу, сыну Лето, здешних блюстителю мест,

Так угодны, как были угодны народу Коринфа

И иноземцам венки всех твоих славных побед.

Вот Артемиды кумир, за немалую сделанный цену —

Двести паросских монет с изображением козла;

А изготовил его искусный в ремеслах Паллады

Славный Аркесилай, Аристодикова кровь.

К вящей славе родных Афин, священного града,

Состроенные с помощью Гефеста

Флейты, поросль черной земли, посвятил Афродите

Опид, влюбясь в прекрасного Брисона.

Эти триста спартанских бойцов на триста аргосских

Вышли в смертном бою из-за Фирейской земли;

Где они стали стеной, там и отдали жизнь и дыханье,

Не отвернувши лица, шагу не сделав назад.

Миру вещает доспех Офриада, написанный кровью:

«Зевс свидетель! Отсель это спартанский удел».

Пусть, как когда-то Адраст, воротился аргивянин в Аргос —

Но для спартанских бойцов бегство смертельней, чем смерть.

Гроздьев живительных мать, чародейка — лоза винограда!

Ты, что даешь от себя отпрыски цепких ветвей!

Вейся по стеле высокой над Анакреонтом Теосцем,

Свежей зеленью крой низкую насыпь земли.

Пусть он, любивший вино и пиры и в чаду опьяненья

Певший на лире всю ночь юношей, милых ему,

Видит, и лежа в земле, над своей головою висящий

В гроздьях, на гибких ветвях спелый, прекрасный твой плод;

Пусть окропляются влагой росистой уста, из которых

Слаще, чем влага твоя, некогда песня лилась!

Милостью Муз песнопевца бессмертного Анакреонта

Теос родной у себя в недрах земли приютил.

В песнях своих, напоенных дыханием Харит и Эротов,

Некогда славил певец юношей нежных любовь.

И в Ахеронте теперь он грустит не о том, что покинул

Солнечный свет, к берегам Леты печальной пристав,

Но что пришлось разлучиться ему с Мегистием, милейшим

Из молодежи, любовь Смердия кинуть пришлось.

Сладостных песен своих не прервал он, однако, и мертвый, —

Даже в Аиде не смолк звучный его барбитон.

Злая гора Геранея! О лучше бы ты возвышалась

В дальней скифской земле, глядя на Дон и Дунай,

А не стояла бы здесь над прибоем Скиронова моря,

Пенный несущего вал из Мефурийских теснин!

Ныне же в море — холодный мертвец, а на суше — пустая

Миру гробница гласит: тягостна участь пловцов!

Думаю я, и по смерти своей, и в могиле, Ликада,

Белые кости твои все еще зверя страшат.

Памятна доблесть твоя Пелиону высокому, Оссе

И киферонским холмам, пастбищам тихих овец.

Ах, ненавистный недуг, зачем человеческим душам

Ты не даешь доцвести в их молодые года?

Вот и юный Тимарх чрез тебя лишился любезной

Жизни, еще не успев в дом свой супругу ввести.

Доблестный муж Клеодем, у бегучих потоков Феэра,

Воинской чести служа, принял ты скорбную смерть,

Встретясь с фракийским полком; и прославил в бою коньеборном

Имя отца своего Дифила сын Клеодем.

Тело твое, Клисфен, чужая земля прикрывает;

В плавании дальнем твоем гостеприимный Евксин

Смерть уготовил тебе и лишил тебя сладкой надежды

Хиос увидеть родной, остров средь зыби морской.

Пифоанакт и родной его брат покоятся в этом

Месте, прожить не успев юности сладостный срок;

Но Мегарист, их отец, воздвиг в угоду погибшим

Памятник; смертным сынам это бессмертная честь.

Дух испуская в объятиях отца и прощаясь с желанной

Жизнью, такие слова юный сказал Протомах:

«Верь, о Тименорид, твой сын по себе оставляет

Доблесть и здравый ум в воспоминаньи людском».

Лишь погляжу на надгробье Мегакла, становится сразу,

Каллий мой, жалко тебя, как же терпел ты его?

а. Их, отвозивших однажды из Спарты дары свои Фебу.

Море одно, ночь одна, лодка одна погребла.

б. Общее море и общий корабль стали общей могилой

Везшим к Фебу пловцам долю тирренских добыч.

Всякий грустит по своим покойникам, по Никодику ж

Плачут не только друзья, но и весь город скорбит.

Родом критянин, Бротах из Гортины, в земле здесь лежу я

Прибыв сюда не за тем, а по торговым делам.

Кто-то живет, когда я, Феодор, здесь в могиле. Умрет тот

Здравствовать будет другой. Все мы у смерти в долгу.

В этой могиле лежит не Крез, а бедный поденщик.

Знаю, гробница мала, но для меня хороша.

Прежде чем брачное ложе свое увидать, к Персефоне

В мрачную спальню сойти мне, Горгиппу, пришлось.

Памятник я Феогнида Синопского, Главком воздвигнут.

Здесь он поставил меня, старую дружбу почтив.

Между животными — я, а между людьми всех сильнее

Тот, кого я теперь, лежа на камне, храню.

(Если бы, Львом именуясь, он не был мне равным и духом,

Я над могилой его лап не простер бы своих).

Тех, кто убил меня, смерти предай, о Зевс-страннолюбец!

Тем же, кто предал земле, радости жизни продли.

В этой могиле лежит Симонида Кеосского спасший,

Мертвый живому добром он отплатил за добро.

Эту гробницу отец поставил покойному Спинфру.

Критский Алкон Дидимид, борец, лавр Истма — для Феба.

Тот, кто был принесен Бореем из Фракии ярым,

Больно кусая всех, кто не закутался в плащ,

Тот, кто покрыл пеленою Олимп и заживо умер,

Тягость простерши свою на Пиерийской земле, —

Пусть, растопившись, послужит и мне, потому что негоже

Теплым поить питьем доброго гостя в дому.