Греция в годы первой мировой войны. 1914-1918 гг.

§ 1. Весеннее наступление Антанты и обострение политического кризиса в Греции

Весна 1917 г. принесла большие перемены в международной жизни. 6 апреля в мировую войну вступила новая могучая сила в лице США, укрепившая позиции Антанты. Стрелка политического барометра многих нейтральных стран, в том числе Греции, стала склоняться в сторону держав Согласия. «Борьба империалистических держав, — говорилось в резолюции VI съезда РСДРП (б) «Текущий момент и война», — переносится на все решительно страны». В 1917 г. в войне на стороне Антанты участвовало 23 государства, четыре оказались в составе центральной коалиции.

В соответствии с решениями, принятыми в Шантильи, Париже, Риме и Петрограде, в начале апреля 1917 г. «восточные армии» Саррайля активизировали военные действия против германо-болгарских войск, приурочив их к весеннему наступлению Антанты на Западном фронте. Д. Шаевский, участник боев на Салоникском пла11дарме, где он находился в составе русской особой пехотной бригады, вспоминает: «Тысячи орудий, не смолкая, день и ночь стреляли на 120-км фронте. По всей линии шла ружейная и пулеметная трескотня». Войска Саррайля несли тяжелые потери, военный госпиталь в Зейтелинге близ Салоник был переполнен ранеными. Наступление было проведено на участке Струма — Д ой ран — излучина р. Черна — Битола. С помощью этой операции Саррайль безуспешно пытался спасти свое сильно пошатнувшееся положение.

Русское военное командование придавало большое значение этим операциям, хотя считало, что «генерал Саррайль нынешнею весною имеет меньше шансов на успех, так как ему приходится иметь дело с сильно укрепленными неприятельскими позициями и почти со всей армией болгар, сосредоточенных в Македонии», но наступление на Дойранском и Монастирском (Битола) направлениях имеет существенный стратегический интерес. В связи с этим газета русского военного министерства писала, что «Саррайлю необходимо теперь же язык дипломатов заменить жерлами пушек и пулеметов».

К весне окончательно потерпела провал политика А. Бриана в Греции, которая характеризовалась всеми французскими политическими партиями как «половинчатая» и «непоследовательная». Ему были предъявлены многие обвинения, часто нелепые, в том числе в связях с греческой королевской семьей. Наконец, 17 марта 1917 г. Бриан вынужден был подать в отставку, и министром иностранных дел, а также премьер-министром Франции стал опытный политический деятель 75-летний А. Рибо. Учитывая настойчивые требования сената, парламентской комиссии по внешним делам и большинства партий и прессы о необходимости «более энергичной политики в отношении Греции», Рибо объявил о своем желании проводить согласованную с союзниками жесткую политику на Балканах, в том числе в Греческом королевстве. Военным министром назначался П. Пенлеве, большой друг Саррайля. Подобные перемены во французском правительстве и соответственно в его политике, по мнению Извольского, Севатопуло и других русских дипломатов — знатоков Франции, должны были привести к свержению короля Константина, «если не путем прямого вмешательства союзников, то, по крайней мере, путем оказания ими более активной поддержки венизелистам».

11 апреля 1917 г. в Фолкстоне (Великобритания) А. Рибо и Д. Ллойд Джордж попытались достичь согласия по греческому вопросу. Английский премьер заявил о своей готовности оказать Венизелосу финансовую поддержку и пожертвовать греческим королем Константином, мешавшим сложной игре великих держав. Генеральный секретарь министерства иностранных дел Франции Ж. Камбом вскоре сообщил о достижении «полного согласия» по греческим делам между Парижем и Лондоном, а также выразил пожелание «установить такое же согласие с итальянским правительством, все еще ведущим в этих делах особую линию». Парижский корреспондент «Биржевых ведомостей» передавал, что союзников удерживало от решительного вмешательства в греческие дела «ясно к тому времени обозначившееся... соперничество между итальянцами и венизелистами из-за господства в Восточном Средиземноморье».

Неделей позже западные союзники сделали еще один энергичный шаг в сторону «радикального разрешения» греческого вопроса и устранения «постоянных затруднений, чинимых Италией». На совещании премьер-министров Англии, Франции и Италии, состоявшемся 19 апреля 1917 г. на франко-итальянской границе, на станции Сен-Жан-де-Морьенн (Савойя), был подписан секретный договор, определивший долю Италии в разделе Азиатской Турции. Союзники ценой обещания передать итальянцам в будущем часть Анатолии со Смирной, что фактически лишало Грецию надежды получить территорию в Малой Азии и отвечало целям итальянской внешней политики, и присоединить Италию к соглашению Сайкс—Пико от 16 мая 1916 г.[36], добились поддержки со стороны итальянского правительства в греческих делах. Идя навстречу интересам Италии, три державы заявили также о своей незаинтересованности в вопросе об острове Корфу[37].

Англичане, желая уменьшить свои войска в Македонии, доведя их до небольшой оборонительной силы, пошли навстречу французской политике. Подписанный на конференции протокол зафиксировал, что за согласие Парижа на отвод части английских войск из Салоник, Лондон позволит Франции «урегулировать дела в Греции», т. е. за Францией была признана свобода рук. Допускалась возможность свержения Константина, правда, только в случае «резни венизелистов» (оговорка была сделана по требованию Ллойд Джорджа и Соннино). Демидов полагал, что Ллойд Джорж относился вообще довольно индифферентно к греческим делам. Однако, как показали все дальнейшие события, Форин-офис держал происходившее в Греции под своим контролем. Советский историк Е. А. Адамов отмечал, что Англия не просто позволила французскому правительству «действовать до конца», но деликатно оказывала нажим на Францию, и вместо того, чтобы тормозить, смягчать и приостанавливать крутые меры, отнимала у французского правительства почву для сохранения неопределенного положения в Греции. Великобритания, по мнению Адамова, дала французам возможность «дойти до конца», «до государственного переворота при посредстве иностранных сил» с тем, чтобы затем «деликатно, но решительно поставить французов на надлежащее место». Телеграммы Эллиота о необходимости отозвания Саррайля, передачи командования Средиземноморским флотом английскому адмиралу, просьбы отнестись «более серьезно к греческим делам» били мимо цели.

Франция, удовлетворенная исходом встречи, немедленно воспользовалась данным ей послаблением и заявила, что французский главнокомандующий примет меры против деятельности резервистов.

В связи с весенним наступлением Саррайля изменилось отношение западных держав к Салоникскому правительству. В интервью, данном корреспонденту «Биржевых ведомостей» 21 апреля 1917 г., поверенный в делах «национального правительства» в Петрограде Д. Какламанос говорил, «что державы Согласия... не намерены более противодействовать венизелистскому движению, распространяющемуся... все более и более». Какламанос ратовал за предоставление его правительству полной свободы действий, что привело бы к восстановлению единства Греции, увеличению венизелистской армии до 150 тыс. человек и явилось бы значительной поддержкой Саррайлю.

Вскоре, полностью игнорируя принцип невмешательства, французское правительство, как телеграфировал Е. Демидов из Афин, «решило идти напролом и не обращать внимания на протесты греческого правительства против нарушения державами своего обещания не способствовать распространению венизелистского движения».

Боясь нареканий со стороны Англии, Италии и России, французское руководство нашло весьма остроумный способ расширения венизелистской зоны влияния — «добровольное» присоединение к салоникскому правительству жителей островов и районов Старой Греции в результате местных восстаний. При этом Венизелосу было обещано, что союзнические военно-морские власти будут «закрывать глаза» на то, что небольшие корабли доставят на острова отдельные отряды венизелистов, которые помогут местным «автономистам» организовать восстания.

С конца марта начался постепенный переход на сторону правительства Венизелоса Северных Спорад, Киклад и Ионических островов — Закинфа, Санта-Мавры, Кефалинии, Серифоса, Итаки и многих других. Французскому правительству пришлось оправдываться в Лондоне и Петрограде, ссылаясь на волю островитян. Узнав об этом, один из французских адмиралов восстановил на острове Закинф королевскую власть. Вскоре, однако, французское правительство расценило действия прыткого адмирала как «непонимание инструкций». Ему предписывалось отменить распоряжение и «предоставить местному населению возможность добровольно примкнуть к салоникскому правительству». Союзники все-таки оказывали помощь в занятии островов, используя колониальные войска. Так, в оккупации Лефкаса участвовало 100 венизелистов и 500 сенегальцев.

К концу марта венизелистское правительство израсходовало 9 млн 250 тыс. драхм на военные нужды, а вскоре прибавились расходы на мобилизацию на островах, намеченную на 18 апреля. 2 апреля Романос передал Рибо ноту, в которой подчеркивалось историческое значение событий в Салониках и делался запрос о предоставлении, 20 млн драхм. В эту сумму входили И млн, необходимые на военные расходы и мобилизацию на островах, а также 9 млн, уже израсходованные в январе—марте 1917 г. В ноте указывалось, что, если эти деньги не будут выплачены в ближайшее время, «национальное правительство» будет поставлено перед необходимостью распустить существующую армию и свернуть планы мобилизации». Наконец, 18 апреля правительство Венизелоса получило часть обещанной суммы, которая, однако, не покрывала все возраставшие военные расходы. Из 11 млн Франция выплатила 6,5 млн, а Англия только 3 млн драхм. Бюджет сводился с дефицитом в 14 млн 750 тыс. драхм[38]. Вопрос о финансировании армии «национальной обороны» вновь вызвал разногласия между союзниками. Итальянцы говорили о том, что Венизелос завышает число греческих войск и его армия насчитывает не 43 тыс. человек, а всего 7 тыс. А. Рибо склонен был верить этому, несмотря на рапорты генералов Саррайля и Генина о том, что армия составляет 32 тыс.

Оккупация островов и объявление там мобилизации болезненно сказывались на их населении. Британский консул на Сиросе писал, что Венизелос вынуждал силой жителей Киклад вступать в ряды его армии, отбирал у населения все без разбору — картофель, яйца, овощи и т. д. Многие мастерские и фабрики на островах оказались почти без рабочей силы. Кое-где венизелистам оказывали вооруженное сопротивление. Однако, чувствуя за собой крепнущую поддержку союзников, глава «национального правительства» более не скрывал своего намерения предпринять поход против Старой Греции. Так, в беседе с английским журналистом Венизелос заявил, что, если бы не обязательства, принятые им в отношении союзников, он мог бы взять в свои руки контроль над всей греческой территорией *. В разговоре с Калем 21 мая Венизелос, незадолго до этого вернувшийся с Крита, выражал надежду, что по окончании мобилизации преданных ему критских частей и набора на островах Эгейского моря ему удастся войти в Старую Грецию во главе своих войск. Он не сомневался, «что его появление под стенами Афин с 20-тысячным войском поднимет весь Пирей», преданный ему, и его сторонников в столице. Немногочисленные приверженцы короля не будут в состоянии, как он считал, воздействовать на остальную, пассивную часть народа.

К середине мая стало очевидным, что наступление Саррайля провалилось. Оказавшись без реальной поддержки Румынского фронта, «восточные армии» не сумели развить успешных наступательных действий. Англо-греческие войска, предпринявшие две ночные атаки 25 апреля и 8 мая, а также французские, начавшие наступление 5 мая, должны были по замыслу Саррайля подготовить я облегчить наступление сербской армии, однако их действия были неудачными.

Еще в начале мая на англо-французской конференции в Париже Англия окончательно решила отозвать с Салоникского фронта 1 дивизию и 2 кавалерийские бригады к 1 июня 1917 г. и в дальнейшем сократить военные силы на этом фронте[39] до минимума. Французский генерал Ф. Петен настаивал, чтобы английские войска до их вывода с фронта были заменены греческими.

Решение англичан неминуемо влекло за собой значительные уступки Франции. На конференции был согласован план операций, предусматривавший отречение Константина, занятие Фессалии с Ларисой и Волосом, «овладение урожаем», который предполагалось распределить между областями Старой и Новой Греции, установление военного контроля над страной. Операции должны были осуществляться войсками Саррайля «по возможности мирным путем». Державы договорились не препятствовать проантантовскому движению в Фессалии, а впоследствии допустить введение туда венизелистских войск.

Соннино решительно возражал против англо-французского плана, нарушавшего договоренность от 19 апреля, и угрожал выводом из Салоник итальянских войск, так как решение было принято без его участия. Однако, получив устные заверения Лондона об участии Италии в разделе Азиатской Турции, итальянское правительство, к удивлению русских, заявило вскоре, что оно никогда не поддерживало греческого короля и что ему совершенно безразлично кто будет во главе Греции.

Временное правительство России понимало, что осуществление такого плана вело, во-первых, к усилению французского политического и экономического влияния в Греции; во-вторых, ослабляло возможность взаимодействия Румынского и Салоникских фронтов, поскольку отвлекало часть сил Саррайля для участия в перевороте; в-третьих, могло привести к осложнению политической ситуации на Балканах в случае возникновения гражданской войны в Греции. Наконец, Петроград пугали великодержавные устремления Венизелоса, о которых в отличие от русской буржуазной прессы дипломатия и правительство были осведомлены в достаточной мере.

На запрос Рибо об отношении России к англо-французскому плану переворота в Греции 19 мая новый министр иностранных дел М. И. Терещенко дал отрицательный ответ, расценив переворот как «несвоевременный и опасный», «не отвечающий общесоюзническим интересам». Однако даже русское командование вынуждено было признать в конце мая, что на успех Салоникской армии рассчитывать не приходится, вследствие чего этот регион потерял для него прежний интерес.

В целом, хотя решения конференции не вывели державы из политического тупика, она подготовила почву для низложения короля.

В середине мая Искуль, Каль и другие русские дипломаты доносили в МИД, что примирение короля и Венизелоса немыслимо. В пасхальной речи, обращенной к армии «национальной обороны», Венизелос «со страстной ненавистью» говорил о короле Константине, который «пытался отравить греческую душу, проповедуя низость и неисполнение обязательств по отношению к Сербии». Раскол в стране коснулся и греческого духовенства. В середине мая в Салониках проходило совещание представителей высшего греческого венизелистского духовенства. В присутствии триумвирата, многих английских, французских, русских, сербских и греческих офицеров и огромной толпы молящихся 23 епископа отслужили торжественный молебен о «ниспослании благословения и успеха делу венизелистского правительства». Салоникский митрополит произнес горячую проповедь, в которой особо подчеркнул, что «греческая православная церковь, принимавшая участие во всех периодах борьбы за свободу... желает полного успеха в национальной борьбе, предпринятой гениальным государственным деятелем Венизелосом в целях обеспечения греческой свободы, задушенной в стране нарушителем конституции королем Константином и угрожаемой извне турками и болгарами». Проповедь сопровождалась возгласами «Да здравствует Венизелос!», «Да здравствуют союзники!», «Долой Константина!». Митрополит осудил некоторых епископов Старой Греции, которые под нажимом германофильского двора «предали анафеме Венизелоса, в котором олицетворяются все стремления греческого народа».

Число сторонников и силы венизелистского движения неуклонно росли. На его сторону постепенно становилось все большее число судовладельцев и коммерсантов, негодовавших по поводу потопления Германией торговых судов. Греческий флот потерял к маю 1917 г. 24% своего состава. Стремясь привлечь крестьянство, Венизелос занялся разработкой аграрной реформы к Македонии, предложил выкупить здесь все латифундии и продать эти земли греческим беженцам по самой умеренной цене с рассрочкой платежа. «Русское слово» писало 4 мая, что «радикальная ликвидация чифлика, этого остатка турецкого средневекового феодализма, явится большим шагом на пути прогресса для местного землевладельческого населения».

Одной из привлекательных для греков черт венизелистского движения была его антитурецкая направленность. Весной участились сообщения о преследованиях греков в Малой Азии: ежедневных грабежах, разбое и насильственном обращении в ислам, убийствах и переселениях греков целых районов Турции и т. д. Эти сообщения умело направлялись Венизелосом против греческого короля. Так, «Новое время» 23 мая поместило телеграмму из Греции, в которой о событиях в Турции говорилось следующее: «...Подробности этой трагедии вызывают у греческих либералов великое чувство скорби, т. к. она имеет своим источником политику короля Константина, который дважды воспротивился выступлению против турок ради освобождения угнетенных греков».

Лозунг Венизелоса: «Единение эллинизма на демократических началах» — сыграл свою роль, оказавшись привлекательным не только для жителей Новой Греции, но и произведя впечатление в Старой Греции, в том числе на рабочие массы. 1 мая в Афинах, выступая перед собравшимися представителями рабочих Греции, известный социалист Дракулис заявил, что только победа союзников обеспечила бы продолжительный и прочный мир, в котором нуждается рабочий класс. Большинство присутствовавших проголосовало за резолюцию, в которой говорилось, что «греческий рабочий класс желает мира, но мира не германского». Социалистические газеты «Ризоспастис» и «Агон тон эргатикон» поддержали политику Венизелоса.

В конце мая англичане, пытаясь, видимо, избежать военного вмешательства в дела Греции, еще раз через английского представителя в Салониках лорда Грэнвиля обратились к Венизелосу с предложением пойти на примирение с королем, одпако получили категорический отказ. На замечание английского посланника, что в этом случае Англия может отказаться от Венизелоса, глава правительства заявил, что после всего сделанного им для союзников ни Англия, ни Франция не вправе его оставить и что «с передачей в руки Франции греческого вопроса ей предоставляется один лишь выход — силой удалить короля, или убедить его отречься от престола». Венизелос, испытавший на себе двойственную политику Антанты, которая сама вызвала к жизни салоникское правительство, а затем надолго оставила его без помощи, на этот раз был уверен в верности, во всяком случае Франции. Парижские круги, как писал Диомидис Венизелосу, ждут от него решительных действий.

21 мая военный комитет Франции дал инструкцию Саррайлю согласовать с Венизелосом вопрос об оккупации Фессалии. Пенлеве сообщил лорду Дерби, что Франция решила начать операции в Фессалии 1 июня 1917 г., оккупировать Афины и поставить во главе нового кабинета министров Венизелоса. Англичане с удивлением спрашивали: «Разве возник какой-то новый фактор, который сможет оправдать войну против Греции?».

В ночь с 29 па 30 мая союзные части заняли почти всю Фессалию. Сопротивление было слабым, лишь в Ларисе один из руководителей резервистов полковник Гривас приказал греческим частям открыть огонь по французской кавалерии, занявшей вокзал и окружившей город. В результате перестрелки были убиты 6 французов и 60 греков; 2 греческих полковника, 51 офицер и 269 солдат и боевое знамя были захвачены французами.

«Эмброс» писала: нужно быть слепым, чтобы не видеть, какой оборот приняли события после движения союзных войск на побережье Эпира и в Фессалию, движения, направленного внутрь страны. По мнению газеты, «события угрожали не только династии и режиму, но свободе и независимости Греции...».

Газеты «Скрип» и «Акрополис» резко осуждали политических деятелей, шедших на всякие уступки державам Согласия, и призывали народ оказать сопротивление и обсудить меры вплоть до отставки Заимиса, которые могли бы вывести страну из кризиса. Газета «Элефтериос типос» была обеспокоена тем, что тайные силы осложняют положение, а отставка Заимиса приведет к катастрофе. Либеральные круги греческого общества считали, что никакой компромисс не уничтожит болезнь — «необходима радикальная операция!».

§ 2. Республиканское движение в Греции и февральская буржуазно-демократическая революция в России

Весной 1917 г. не было события по силе своего воздействия на международную политику, равного февральской буржуазно-демократической революции в России. Она оказала огромное влияние также и на греческие дела, разорвав все династические узы, связывавшие афинский и петербургский дворы, лишив Константина ощутимой поддержки со стороны русского царизма; революция также всколыхнула весь греческий народ, усилив в нем политическую активность.

Первые же известия, полученные в Греции о русской революции, произвели огромное впечатление. Экстренные выпуски газет брались нарасхват, в общественных местах говорили только об этом. «Все другие события, — писал афинский корреспондент «Утра России» 23 марта 1917 г., — даже местные интересы, отошли на второй план». Демократическая общественность Греции была всецело на стороне русского народа, «собственной кровью отвоевавшего себе свободу и становившегося в ряды демократических стран Европы».

По всей Греции прошли митинги в поддержку русской революции, носившие политический характер. Греческий народ требовал решения судьбы своей страны в том же духе. 8 апреля по инициативе греческой политической ассоциации в большом зале Белой Башни в Салониках состоялся грандиозный митинг, на котором население города восторженно выразило свою «глубокую радость и восхищение по поводу обновления России. Мэр Салоник Ангелакис приветствовал «победу России над тиранией абсолютизма, поддержанного германофильским строем», и выразил пожелание, «чтобы столь же успешно увенчалась... борьба греческого народа с тираном и изменником королем Константином». Речь его сопровождалась продолжительными овациями в честь возрожденной России, оркестр исполнил Марсельезу. Затем была принята резолюция, в которой жители Салоник от имени всего эллинского народа приветствовали «знамя русского возрождения, вознесшееся над Царским Селом», и поздравляли «с победой великий русский народ, с которым греческий народ роднит общность религии и традиционная роль России в качестве защитницы эллинизма». Текст резолюции был немедленно передан по телеграфу Временному правительству России.

В русле венизелистского движения, инспирированного западными державами и антантофилами в Греции, существовало и постепенно набирало силу республиканское движение. Еще осенью 1916 г., после сдачи греческим королем Кавалы, Рупеля и других пунктов немецко-болгарским войскам, несколько островов низложили власть афинского правительства и провозгласили республику. Это был не единственный случай. Велико было влияние февральской революции, открывшей глаза многим на путь демократического обновления общества. К весне 1917 г. республиканское течение охватывало тысячи греков в Старой и особенно в Новой Греции, а также жителей островов. Сторонники Венизелоса разделились на две части, причем самая многочисленная, по свидетельству самого Э. Венизелоса, требовала учреждения республиканского строя в Греции. Этой точки зрения придерживались многие дипломаты, политические деятели и среди них будущий первый премьер греческой республики Папанастасиу. 4 апреля Романос, греческий посол в Париже, телеграфировал в Салоники: «Возможно, недалек тот день, когда слово республика будет произнесено и у нас». В мае сторонники Венизелоса устроили демонстрацию, требуя, чтобы державы Антанты заставили Константина отречься. Широкие массы народа шли дальше. 6 мая 1917 г. на центральной площади Салоник, возле Белой Башни, вновь состоялся грандиозный митинг. Около 40 тыс. человек — жители Новой и Старой Греции, беженцы из Малой Азии, Фракии, а также из Кавалы, Серр и Драмы — высказались за «низложение правящей династии» (первоначально в тексте резолюции говорилось о низложении короля Константина). Скандируя «Да здравствуют союзники, Венизелос и нация!», «Да здравствует Республика!», толпа направилась во дворец для передачи резолюции.

Возмущение германофильской политикой Константина, подогреваемое венизелистами, охватило даже самые маленькие города и селения Северной Греции и вылилось в многочисленные митинги, на которых заявлялось о необходимости свержения Константина и подтверждалась верность Венизелосу и союзникам. Либеральные круги греческого общества открыто заявляли, что «никакой компромисс невозможен более между либеральной Грецией и царствующей династией, так как они представляют собою два совершенно различных мира идей и стремлений». Между ними, говорили они, «существует такое же непримиримое и глубокое противоречие, как между режимом демократической России и автократическими стремлениями династии Гогенцоллернов».

Весьма сильным было демократическое движение в греческих колониях в Западной Европе, Африке, Америке, и в России. В начале мая в Париже состоялся очередной конгресс греческих колоний в Европе, Африке и Америке, принявший постановление о низложении короля Константина и всей его династии, а также о необходимости учреждения «в Греции республиканского образа правления, что соответствует национальным эллинским традициям». Постановление заканчивалось просьбой, обращенной к державам-покровительницам, «не препятствовать присоединению греческих провинций к салоникскому правительству и признать эллинскую республику, как только она будет провозглашена учредительным собранием». По иронии судьбы представители конгресса вручили текст постановления российскому послу ярому монархисту А. П. Извольскому с просьбой доставить его Временному правительству. По мнению Извольского, решение это, хотя и не отражало полностью мнения «рассеянных в разных частях света греческих колоний», имело большое значение, так как исходило от весьма зажиточных и влиятельных греческих колоний Франции. В это же время в Париже состоялась антидинастическая демонстрация местных греков. Неделей раньше на литургии в часовне при греческой миссии в Париже представители греческой колонии потребовали, чтобы молитвы за короля не читались более. Как сообщал 3 мая корреспондент «Утра России» В. Гроссман, «толпа была крайне возбуждена и кричала: «Долой династию!»». Парижские греки были убеждены, что близок час, когда в Греции будет провозглашена республика.

Февральские революционные события оказали сильное воздействие на греков, живущих в Одессе и других городах России. Так, еще в начале марта в «Русской воле» было опубликовано письмо под названием «Долой Константина!», подписанное «греческим гражданином И. Я. Коресси». Автор письма призывал греков исполнить союзнический долг перед Сербией, а союзников «ради успешного ведения и окончания военных операций на Салоникском фронте — раз и навсегда покончить с германским засильем двора Константина». Коресси выражал надежду, что союзники поддержат «революционное движение в Греции и примут все меры, чтобы в согласии с громадным большинством эллинского народа низвергнуть старый порядок, всячески подавлявший волю народа». Заканчивалось письмо здравицей в честь греческой революции, национального правительства и греческой республики».

Демократическая общественность России горячо поддержала республиканские идеи греческого народа. Первые сообщения о демократических взглядах греков появились именно в русской прессе. С начала мая русские газеты почти ежедневно помещали сообщения о митингах в различных греческих городах с требованием свержения Константина, подтверждавшие верность державам Антанты и Венизелосу, об усилении республиканского движения. Так, «Утро России» писало о настроении народных масс в Греции, «наэлектризованных великим освободительным переворотом в России», выступало в поддержку республики в Греции, считая установление такого строя «лучшим и наиболее прямым способом сделать страну сильной и независимой». «Пример великой России, — говорилось в передовице, — не мог не коснуться сознания греческого народа. Царствование Константина и все пережитое за это царствование могло только способствовать распространению среди греков идей республики». Выступая за установление республиканского строя в Греции, газета считала, что «в лице Венизелоса у Греции есть достойный глава этой республики». Даже «Новое время», забыв о своем монархическом прошлом, обещало оказать содействие установлению демократического строя в Греции.

В том же духе проходила кампания во французской прессе. Известный публицист Ж. Эрбэ выступил в «Эко де Пари» со статьей, озаглавленной «Венизелос, учреждайте в Греции республику!». Французский публицист настаивал па необходимости «немедленно уничтожить гнездо предателей, свитое вокруг греческой королевской семьи, дабы обеспечить тыл армии генерала Саррайля». «Только созыв Венизелосом учредительного собрания, — писал Эрбэ, — для установления в Греции республики может вернуть греческому народу доверие союзников и покончить раз и навсегда с греческим кошмаром». Все парижские круги, сообщал Диомидис, ждут от Венизелоса решительных действий, свержения династии и установления республики. Общественное мнение Англии было более сдержанным и требовало лишь урегулировать греческую проблему. Вопрос о греческой республике, который время от времени поднимался в английском парламенте правительством Англии, решался однозначно. Лорд Сесил, отвечая депутатам в парламенте, объяснял, что Греции, если она пожелает, будет предоставлена полная свобода провести плебисцит относительно образа правления, но во время войны он практически неосуществим, поскольку для отмены договора 1863 г. необходимо предварительно заручиться согласием Дании, которая была в числе подписавших этот договор держав-покровительниц (гарантов).

Вопрос об отречении короля Константина был решен союзниками весной 1917 г. В середине апреля, после свидания глав правительств Франции, Великобритании и Италии в Сен-Жан-де-Морьенн ситуация начала меняться. Константин потерял статус неприкосновенности и превратился в персона нон грата, что развязывало руки Венизелосу. Однако в вопросе об установлении республиканского строя в Греции мнения правительств Антанты за исключением, возможно, правительства республиканской Франции резко расходились с мнением демократической общественности их стран и, главное, не отвечали чаяниям греческого народа. Учитывая намерения западных держав, от которых полностью зависело слабое салоникское правительство, Венизелос, несмотря на возраставшее давление на него со стороны его окружения, пытался лишить движение антидинастического характера.

В начале апреля Венизелос в беседе с представителем «агентства Гавас» пожаловался, что союзники, обещав ему поддержку, выразили в то же самое время желание, чтобы его действия не носили антидинастического характера. «Такие условия, — говорил Венизелос, — стеснили бы мою свободу действий».

Представитель салоникского правительства, прибывший в Россию по поручению Венизелоса, доверительно сообщал Временному правительству, что «ближайшей задачей Венизелоса и его сторонников является водворение в Греции такого порядка вещей, при котором были бы с корнем вырваны всякие остатки деспотизма и личного королевского режима». В разговоре с российским консулом Калем Венизелос признавался, что переворот в России и присоединение к союзникам США заставили его критически отнестись к своим умеренно-конституционным взглядам. Если еще несколько месяцев назад он был убежденным приверженцем конституционной монархии, то теперь он все более соглашался с правильностью взглядов большинства своих последователей, видевших единственный выход в удалении Константина и провозглашении республики. Глава салоникского правительства высказывал убеждение, что мировая война приведет к падению монархий во многих странах, например, в Болгарии и Германии, и торжеству республиканских принципов. Вместе с тем, по мнению авторов «Истории греческой нации», «вопреки сильному влиянию новых течений в Западной Европе и России, он продолжал придавать непростительно большое значение династическим связям... находился под влиянием внешних факторов». Поддерживая на словах прогрессивные круги греческого общества, окрыленные демократическими идеями, Венизелос давал обещание западным, в особенности английским, дипломатам придерживаться осторожной политики в отношении конституционной монархии в Греции.

4 апреля Венизелос в письме Романосу, которое вошло в хрестоматию по греческой истории как наиболее красноречивый документ того времени, писал: «Вы уже знаете мое мнение... В отличие от моих заявлений, которые я делал в начале движения о том, что оно не носит антидинастического характера, сегодня я не осмелился бы официально заявить моим сторонникам, что я отвергаю устранение правящей династии... Любое решение наших проблем без окончательной ликвидации династии, было бы половинчатым и не позволило бы нации достичь того психологического очищения, без которого Греции после всех выпавших на ее долю испытаний, трудно было бы прорваться к новой политической жизни, способной привести ее к возрождению.

К сожалению, как Вы знаете из беседы Геннадиуса с лордом Хардингом, в Англии иначе относятся к идее о коренных переменах в Греции. Боюсь, что если сегодня король решит отречься от престола, покинуть Грецию на длительное время и оставить своего сына во главе национальной политики, то подобное решение будет одобрено в Англии и мы не сможем его изменить.

Я надеюсь единственно, что король не сделает этого или сделает слишком поздно, когда созреет идея устранения всей династии. Что касается идеального для нас решения, Вы уже знаете мои взгляды от Диомидиса. Несмотря на то, что после революции в России я отношусь менее отрицательно, чем раньше, к идее республики и даже думаю, что раз Россия восприняла демократический режим, для нас он также не будет представлять никакой опасности, я все-таки продолжаю считать, что наилучшим в наших интересах решением было бы сохранение существующего режима с королем из английской династии. Если подобное решение представляется невозможным, следует подумать о республике, к.которой греческий народ вполне готов и которую я отвергал исходя из международной ситуации, поскольку все великие державы, за исключением одной, имели монархическую форму правления. Республика теперь в свете настоящего демократического поветрия не имеет никаких противопоказаний».

Однако такие «противопоказания» существовали. Идя навстречу требованиям западных держав, Венизелос пытался лишить движение антидинастического характера, выхолостить с самого начала демократическую сущность начавшегося «брожения» в стране, ограничить его антиболгарской и антитурецкой направленностью и недовольством прогерманской политикой Константина. Это объяснялось его крайней зависимостью от западных держав, предпочитавших не менять форму правления в Греции. Д. Соннино, допуская перемену лица на греческом престоле, умолял своих западных коллег отказаться от учреждения в Греции республики, объясняя свой страх тем, что «ее провозглашение... могло бы отразиться на внутренней политике других стран... например в Италии, оно могло привести к внутренним беспорядкам и саботажу войны». Д. Ллойд Джордж и А. Рибо, учитывая пожелания Италии, на чьей территории шли серьезные сражения с врагом, оставили этот вопрос открытым. Французское правительство заявило, что оно не имеет в виду способствовать победе республиканского движения в Греции, считая, что это привело бы страну к анархии. Так, Ф. Берти 20 апреля 1917 г. записывал в своем дневнике, что Ллойд Джордж успокаивал его в отношении будущей политики Рибо в Греции, говоря, что французский премьер «хотел бы избавиться от короля Константина, но не от династии».

Республиканское движение вызвало сильное беспокойство у ярого монархиста, бывшего егермейстера двора, русского посланника в Афинах Е. П. Демидова. Он неоднократно писал в российское МИД о нежелательности установления республиканской формы правления в Греции. В ответ на это предшественник Терещенко Π. Н. Милюков телеграфировал Демидову о необходимости проводить в греческом вопросе единую линию, в том числе в вопросе об установлении республиканского строя. «Не предрешая вопроса о форме правления в Греции, — писал он, — в случае государственного переворота мы тем не менее никоим образом не можем поддерживать теперешнего короля, против которого резко высказывалось наше общественное мнение, с чем в настоящее время мы не можем не считаться. Кроме этого, наши союзные отношения к Франции, лежащие в основе нашей европейской политики, не могут быть поколеблены или поставлены в зависимость от сравнительно второстепенного греческого вопроса». Одновременно глава русского МИД телеграфировал посланникам в Париж, Рим, Лондон и Афины: «Я полагаю, что в случае отречения короля решение такого важного вопроса, как установление нового образа правления в Греции, должно быть предоставлено самому греческому народу и предрешать его было бы нежелательно, так как это противоречило бы провозглашенным нашим правительством демократическим принципам самоопределения народов». Такая постановка вопроса вполне отвечала, по мнению Милюкова, интересам России в Греции, поскольку она могла, во-первых, избавить от нареканий в случае возникновения каких-либо осложнений, во-вторых, устранить неудобство прихода в Греции к власти лица, угодного или выгодного одной какой-либо державе.

М. И. Терещенко продолжил эту линию в Греции. А. П. Извольский, прибывший к концу конференции союзников в Париже, от имени Временного правительства выступил с предложением, которое включало три основных пункта: не поддерживать короля; не препятствовать движению венизелистов; не поощрять великогреческих вожделений Венизелоса. Ф. Верти вспоминал, что «было комично слышать из уст монархиста Извольского» декларацию от имени российского правительства, что «греческому народу должна быть предоставлена возможность выбора республиканской или монархической формы правления...». Делегат Временного правительства, выступавший на Парижской конференции союзников в мае 1917 г. в пользу прав греческого народа самому выбрать себе форму правления, оказался в изоляции. Как с радостью сообщал Терещенко Демидов, державы «не собирались нарушать принцип конституционной монархии». В середине июня он же телеграфировал в Петроград, что «державы покровительницы Греции решили восстановить единство королевства без нанесения ущерба конституционномонархическому строю, который они гарантировали Греции».

§ 3. Отречение короля Константина

Февральская революция в России поставила у власти наряду с Советами рабочих и солдатских депутатов Временное правительство, еще более тесно связанное с западными державами, чем царское. Призыв «временных» «воевать до победного конца» означал, в частности то, что Россия будет стремиться к активизации действий на Балканах, к урегулированию политической ситуации в Греции. Оказавшееся перед лицом сложнейших внешне- и внутриполитических проблем Временное правительство вынуждено было уступить западным державам «в относительно второстепенном греческом вопросе», чем немедленно воспользовалась Франция. Хотя английские газеты писали о том, что с падением старого строя в России «союзники не должны ни поддерживать Константина, ни даже пассивно терпеть его хозяйничанье в Старой Греции», правительство Великобритании было обеспокоено активностью Франции в Греции.

28 мая в Лондоне по требованию английского правительства была созвана англо-французская конференция, посвященная исключительно греческим делам. Согласившись с неизбежностью свержения короля Константина, Англия решительно отвергла французское предложение об оккупации Афин и настаивала на осуществлении переворота мирным путем. Достигнутое на конференции соглашение представляло собой окончательный вариант сценария «отречения Константина», по которому разыгрывались все последующие события.

Россия не была поставлена в известность о решениях конференции; Италия же, считая эти решения не соответствующими заключениям конференции в Сен-Жан-де-Морьенн, отказалась от участия «в установлении нового порядка» и заявила, что она сохраняет свободу действий в греческом вопросе. Итальянские войска вскоре оккупировали «Северный Эпир» и Янину, стремясь предотвратить захват этих территорий венизелистами и французами (Франция оккупировала к этому времени Корчу и Превезу). Кроме того, Италия, поставив державы перед свершившимся фактом, объявила Албанию автономным государством под своим покровительством. В этой обстановке в конце мая в Грецию прибыл видный французский дипломат, хорошо известный своей политической умеренностью и имевший большие связи в Англии, М. Жоннар, назначенный верховным комиссаром держав Антанты. В обязанности ему вменялось осуществлять политическое руководство действиями союзников в Греции. Права Саррайля, таким образом, значительно сужались. Английский посланник оставался в качестве советника Жоннара.

В первом же интервью журналистам союзных стран М. Жоннар заявил, что «не только во Франции, но и в Англии возмущение против греческого короля достигло... столь крупных размеров, что едва ли можно

Долгое время он был директором правления Суэцкого канала. будет сохранить его на престоле». 14 июня верховный комиссар от имени трех «держав-покровительниц» — Англии, Франции и России (без согласия последней) — ультимативно потребовал отречения короля, угрожая высадкой десятитысячного десанта, и опубликовал воззвание к греческому народу о восстановлении конституционных прав и единства греческого государства. «Союзники, — говорилось в обращении, — не в состоянии далее терпеть разделения Греции на две части и нарушения конституции Константином, управляющим в качестве абсолютного монарха».

15 июня вечером 2 тыс. резервистов собрались возле дворца и ударили в набат в районах, где жила беднота. Монархисты обходили кофейни, пытаясь вызвать волнения. На следующее утро жизнь в городе замерла — магазины и лавки были закрыты; венизелисты, опасаясь новых погромов, предпочитали не показываться в общественных местах, лишь возбужденная толпа народа окружила королевский дворец. Эпистраты пытались не допустить митрополита Афинского и министров во дворец, где молодой король Александр, второй сын Константина, известный своими проантантовскими симпатиями, должен был принести присягу на верность конституции. Мирному решению кризиса должно было способствовать сообщение «Агентства Радио» о снятии блокады, начале снабжения страны хлебом и всем необходимым, об общей амнистии и заверения, что «державы не добиваются выхода Греции из нейтралитета». Жоннар в послании к Заимису лицемерно выражал надежду, «что отныне начинается эра благотворной и сердечной политики... между греческой нацией и державами, исключительно озабоченными ее благополучием и величием».

На заседавшем в полдень коронном совете, где присутствовали Заимис, Раллис, а также все бывшие премьеры-германофилы, были высказаны разные мнения: одни считали, что король обязан сопротивляться, другие выступали за отклонение ультиматума, не желая более признавать права за державами называть себя «гарантами Греции», и наконец, более трезвые политические деятели, среди них Заимис, советовали королю отречься, но не соблюдая при этом всего ритуала.

В ответе на ультиматум Жоннара греческий премьер Заимис обошел молчанием вопрос об отречении, что не вызвало возражений союзников. Демидов верно усмотрел в этом согласие Франции на возвращение греческого монарха в будущем, на чем настаивала Англия. Отречение Константина от престола состоялось словно по иронии судьбы в день, когда во всех церквах совершались богослужения по поводу падения в 1453 г. столицы Византийской империи.

Несмотря на то что отречение короля для большинства греческого населения было неожиданностью, оно не вызвало особого огорчения. Напротив, как писал Демидов, «в народных слоях, где преобладает... забота о насущном хлебе и избежании войны, приветствуется конец лишений и обещание держав сохранять греческую нейтральность». Попытка монархистов оказать сопротивление и вызвать беспорядки не увенчалась успехом. После обращения короля к народу с призывом соблюдать спокойствие и «подчиниться бесповоротному решению, которое он принял во имя блага Греции и ее народа», толпа, собравшаяся возле дворца, постепенно разошлась. Вечером король выехал с семьей в свою летнюю резиденцию Татой, а на следующий день отбыл за границу.

Жоннар потребовал вскоре ареста и удаления из Афин наиболее близких к Константину лиц — ярых германофилов Стрейта, Метаксаса, Дусманиса, Гунариса и других, всего более 100 человек.

Несмотря на настойчивые возражения России, Италии и Сербии, за вручением ультиматума греческому правительству последовала высадка англо-французских войск в Пирее, якобы по «гигиеническим соображениям», как сообщал верховный комиссар через «Агентство Радио», а также на Коринфском перешейке; была оккупирована Фессалия. При занятии Ларисы произошла перестрелка, в которой обе стороны понесли потери; французы взяли в плен 53 офицера и 259 солдат.

Занмис, озабоченный тем, что вопреки его согласию со всеми требованиями союзников высадка и оккупация продолжаются, в личной беседе с Демидовым высказал опасение, что Франция, несмотря на заверения Жоннара, «стремится к протекторату». Демидов, полностью разделяя точку зрения Заимиса, также считал, что «события ведут... к будущему политическому и экономическому закабалению Греции Францией». По его мнению, «Франция не удовлетворится политикофинансовым своим утверждением в Греции и будет пытаться закрепить свое влияние в Сербии», что создаст мало благоприятствующую России обстановку на Балканах. «Никакие пышные слова вроде обнародованных в воззвании верховного комиссара», писал Демидов Терещенко, не могли «изгладить факта совершившегося его (греческого королевства. — О. С.)... закабаления и подчинения будущим французским займам. Глубокая ирония мало от кого ускользает...».

Общая численность оккупационных войск в Греции вскоре достигла 30 тыс. человек. По приказу генерала Реньо в Пирее расклеивали объявления с угрозами жестокой расправы в случае малейшего нарушения общественного порядка или сокрытия оружия. Русский посланник сожалел, «что предназначенная для освобождения Сербии Салоникская экспедиция принимает форму похода на обезоруженную мирную Грецию».

Чтобы успокоить Временное правительство России, возмущенное действиями Жоннара, французская дипломатия пошла на некоторые формальные уступки ему в других вопросах. М. И. Терещенко вынужден был смириться и уже 20 июня сообщал российским поверенным в делах в Лондон и Париж, что Временное правительство «считает неудобным отделяться от союзных правительств в деле признания факта совершившегося переворота». Однако Александра признать в Петрограде отказались.

Переворот, совершенный союзниками в Греции, сопровождался успокоительными речами антантовских дипломатов. Особенно старался французский министр иностранных дел Рибо, не уставая лицемерно отвечать на вопросы корреспондентов, что «державы-покровительницы отнюдь не стремятся к насилию над Грецией, а только к примирению двух враждующих сторон для действительного блага страны». Вторя Рибо, французский министр-социалист А. Тома сожалел лишь о том, что «принятые теперь меры осуществляются так поздно». Известие об отречении Константина вызвало чувство глубокого удовлетворения у парижской греческой колонии.

Буржуазная пресса на Западе и в России, давно осуждавшая союзную дипломатию за ее «нерешительность» по отношению к королю Константину, «вся германофильская политика которого погубила Сербию и повлекла за собой неудачу в Дарданелльской операции», встретила сообщение о действиях союзников с энтузиазмом. Большие передовые статьи по этому поводу 14 июня поместили русские газеты почти всех направлений.

Близкая к Временному правительству газета «Русские ведомости» писала: «Случилось только то, чему уже давно пришлось бы нам быть свидетелями, если бы Франция не вынуждена была считаться с желаниями бывшего русского царского двора». По мнению газеты, «русская революция развязала... французской республике в этом отношении руки».

Газета военного министерства России ликовала: наконец-то длительный кризис в отношениях между союзниками и Грецией получил свое «радикальное разрешение» и «устранены причины, парализовывавшие свободу и успех союзников на Балканах»; «теперь, когда удален главный виновник враждебного к союзникам направления греческой политики, ее завтрашний курс ясен». Газета не сомневалась в том, что «он не может пойти вразрез со стремлениями союзников», и с убежденностью писала, что «избежать неблагоприятных последствий войны Греция может только при условии сокрушения германского милитаризма». Это мнение разделяли и реакционные «Московские ведомости», полагая, что «греческий народ имеет лишь одно средство смыть позор, наложенный на него предателем-королем».

В большой редакционной статье «Утра России» одобрялись меры союзников, которые, по ее мнению, стремились видеть Грецию «сильной и независимой». В том же духе высказывались и другие буржуазные газеты — «Новое время», «Речь». Иную оценку событиям в Греции давали в демократических кругах Русского общества. Так, газета «Дело народа», выходившая в Петрограде с марта 1917 г. и являвшаяся рупором эсеров во главе с А. Ф. Керенским, выступила с осуждением действий союзников. В передовой статье редакторы иронизировали над высказываниями западных дипломатов по поводу самоопределения Греции. В ней говорилось: «После «непринужденной аннексии» Албании Италией — принудительное «самоопределение Греции»; в одну неделю — два блестящих урока со стороны правительств союзной коалиции на тему «Мир без аннексий и на основе самоопределения народов...»». «Для социалистов, — писала далее газета, — важна этика. А с этой точки зрения ясно каждому, что между разбойным нападением империалистической Германии на Бельгию, Австрии — на Сербию и нынешним «наступлением вглубь Греции» союзных правительств, нет никакого различия по существу».

Терещенко пришлось оправдываться перед русской общественностью: дальность расстояний и срочность дела якобы не позволили России принять активного участия в последних совещаниях держав по греческому вопросу, и она должна была ограничиться некоторыми соображениями и замечаниями постфактум.

Осуждая на словах политику держав в Греции, эсеры и меньшевики на деле оказали поддержку коалиционному Временному правительству. Политику эсеров и меньшевиков, в частности, в отношении греческих событий подверг резкой критике В. И. Ленин в полемической статье «Над кем смеетесь? Над собой смеетесь!», напечатанной 16 июня в «Правде». Передовую статью «Самоопределение Греции», помещенную в «Деле народа», В. И. Ленин назвал «смеющейся». «Насмешка эсеров над «самоопределением» Греции, — писал он, — была бы превосходна, если бы она была искренна. Допуская личную искренность писавших эту передовицу людей, Ленин сомневался в их искренности в политике.

«Передовица «Дела Народа», — разъяснял свою точку зрения В. И. Ленин, — неискренна потому, что именно партия социал истов-революционеров, именно Керенские и Черновы, как ее вожди, поддерживают министерство удушения... виноват, министерство «самоопределения» Греции, вместе с гражданами Церетели и Скобелевым».

Осуждая пособническую роль партии эсеров, вождь большевиков писал: «Разбойное нападение, —вот в чем вы участвуете, граждане эсеры, граждане меньшевики, своим участием в правительстве». В этой же статье В. И. Ленин дал исчерпывающую характеристику действиям союзных держав в Греческом королевстве. «Грецию додушили господа союзные дипломаты, — писал он, — сначала вызвав венизелосское (Венизелос — бывший министр Константина, перешедший на службу английского капитала) движение, отколов часть армии, захватив насилием часть греческой земли, наконец «давлением» вынудив отречение «законного монарха», т. е. вынудив революцию сверху. Какого рода это «давление» было и есть, всякий знает: давили голодом, Грецию блокировали военные суда англо-французских и русских империалистов, Грецию оставляли без хлеба. «Давление» на Грецию было того самого порядка, какое применили недавно в России, если верить газетам, темные крестьяне одного захолустья, осудив на голодную смерть гражданина, обвиненного ими в оскорблении христианской религии.

Темные крестьяне в полудиком углу России уморили голодом «преступника». «Цивилизованные» империалисты Англии, Франции, России и пр. морили голодом целую страну, целый народ, чтобы «давлением» заставить ее переменить политику.

Вот она — действительность империалистской войны, — писал В. И. Ленин. — Вот она — реальная обстановка международных отношений в переживаемое нами время».