Греция в годы первой мировой войны. 1914-1918 гг.

§ 1. Возвращение Венизелоса к власти

Неизбежность возвращения Э. Венизелоса к руководству Грецией была очевидна. Выражая отношения буржуазных кругов России, 17 июля 1917 г. газета «Утро России» писала, что «возвращение Венизелоса к власти бесспорно разрешит создавшееся положение». Англичане стремились как можно быстрее вернуть «салоникского деятеля» в Афины, а тем самым, по словам Е. П. Демидова, «освободить французов от дальнейших забот о Греции». Однако французское правительство, ссылаясь на существование в Старой Греции сильной оппозиции из числа германофилов и монархистов, не торопилось водворять его в Афины, предпочитая сохранять у власти бесхарактерного и безликого Заимиса. По сообщениям Демидова, еще в начале июня Жоннар приступил к осуществлению обширной военно-промышленной программы развития Греции, целью которой было оказание финансовой поддержки для приведения греческой армии в состояние боевой готовности, а также создание в стране новых отраслей промышленности, производящих все необходимое для армии. «В этой программе, — считал русский посланник, — кроется небезынтересный... факт подготовки к тесной в будущем экономической связи с Грецией».

Под руководством Жоннара кабинет Заимиса разработал программу «постепенной подготовки страны к возвращению салоникского деятеля», в соответствии с которой портфели министров внутренних дел, обороны и юстиции были переданы венизелистам, а полиция в Афинах заменена силами «национальной обороны».

22 июня по приглашению Жоннара Венизелос на пароходе «Сфокдони» прибыл в Старую Грецию и в тот же день в сопровождении французских солдат и критской жандармерии появился в Афинах. На следующий день начала заседать комиссия по объединению Греции. После встречи глав афинского и салоникского правительств, организованной на борту французского судна «Веритэ», 24 июня Заимис подал в отставку. Король Александр призвал Венизелоса сформировать новый кабинет министров. Как было условлено между Жоннаром и королем Александром, Венизелос занял в новом правительстве также пост военного министра. Министром иностранных дел был назначен Н. Политис — ярый антантофил, занимавший в разных правительствах пост генерального директора политического отдела МИД. Он был вызван Венизелосом в Афины из Франции.

Учитывая настроения большой группы своих сторонников, Венизелос выставил державам Антанты условия, на которых он соглашался «отстоять последний опыт монархического правления»: права династии должны быть уточнены учредительным собранием; лидеры вновь созванной палаты (которая была избрана и вскоре распущена Константином) должны были составить новый кабинет министров. Жоннар жаловался своему правительству на несговорчивость Венизелоса, за которым стояла Англия.

Образовав новое правительство, Венизелос объявил Грецию в состоянии войны с центральными державами и пообещал оказать Сербии помощь в соответствии с греко-сербским договором 1913 г., который был ранее нарушен королем Константином и германофильскими правительствами Греции. Для восстановления прежних тесных сношений и союза с Сербией посланником Греции при сербском правительстве, которое вскоре переехало в Салоники, назначался бывший посланник в Белграде Александропулос — горячий сторонник военного выступления Греции на стороне Антанты и оказания помощи Сербии. Была поставлена задача согласовать действия штабов обеих армий, чтобы сербско-греческие силы стали ядром Салоникской армии. Английское правительство, стремившееся заменить ими свои войска и недовольное засильем Франции в греческом вопросе, обратилось к Временному правительству России с просьбой поддержать на предстоящей в середине июля конференции союзников в Париже предложение относительно замепы генерала Саррайля другим, более подходящим лицом. Англичане поддержали идею Венизелоса (его «всегдашний конек») о создании балканского блока Сербии, Румынии, Греции, и с середины июля между главами этих государств возобновился обмен мнениями.

Италия всеми силами стремилась помешать активному участию греков в войне на стороне Антанты. Это, как писали итальянские газеты «Стампа», «Мессаджеро» и другие, «с точки зрения действительных интересов последней не имеет никакого смысла». Италия, по словам Венизелоса, «сеяла вражду между Сербией, Грецией и Румынией», мешая успеху создания блока. Напряженным оставалось положение в Эпире, греки считали ничем не оправданным сохранение здесь итальянской оккупации. По словам министра иностранных дел Политиса, лишь полное восстановление греческого суверенитета во всех местностях к югу от черты, установленной Флорентийским протоколом (1913 г.), могло удовлетворить Грецию.

Эти и другие вопросы были рассмотрены союзниками на конференции, открывшейся в Париже 25 июля 1917 г. Временное правительство надеялось, что «слово русской демократии, подкрепленное действиями революционной армии», сыграет свою роль на Парижской конференции. Однако провал июльского наступления привел к тому, что к мнению русского правительства западные державы перестали вообще прислушиваться.

В связи с ослаблением действий русской армии на Кавказе англичане, опасаясь удара центральных держав на месопотамском и палестинском направлениях, вновь подняли вопрос о переброске туда английских сил с Салоникского фронта. Франция и Россия выступали против ослабления Салоникской армии, так как это могло отрицательно повлиять на сербов и греков. Рибо отмечал также, что помощи от Греции можно ожидать лишь в 1918 г., и то только в случае оказания ей финансовой поддержки.

На втором заседании конференции греческий посол изложил пожелания своего правительства относительно помощи союзников. Они предусматривали открытие Америкой кредита в размере 50 млн долларов, получение авансов из расчета 60 млн франков в год на каждую мобилизованную дивизию (в случае мобилизации всех 15-ти дивизий — 900 млн франков, исключая ссуду США), немедленную ссуду Греции в 100 млн драхм на покрытие дефицита бюджета, образовавшегося в результате мобилизации 1915 г. и блокады. В Париже для выяснения потребностей Греции и распределения греческих заказов между союзниками создавались две франко-английские комиссии, третья — в Афинах для контроля за использованием предоставленных Греции средств. В заключение Рибо передал просьбу российскому правительству принять участие в авансах Греции. В беседе с корреспондентом «Тан» Жоннар, рассказывая об этой военно-промышленной программе, лицемерно восклицал: «Дадим же греческому народу возможность защищать его национальные интересы, так же как мы дали ему возможность проявить свою политическую волю».

Решения, принятые в Париже, предусматривали очищение «в возможно близком будущем» территорий Старой Греции, Фессалии и Эпира, занятых силами союзников, и замену их войсками «национальной обороны», вывод итальянских войск с Корфу, отозвание франкорусского отряда с Афона и т. д. Вскоре был подписан протокол о полном упразднении контроля союзников в Греции за исключением паспортного, возвращения ей секвестированного легкого флота[40]. Газета «Элефтериос типос» поторопилась написать, что «благодаря Венизелосу Эпир спасен, Афон очищен и Корфу в безопасности». Однако вопреки решениям конференции итальянцы не торопились уходить, а Корфу, переданный под верховную власть Греции, оставался на все время войны за Францией, Италией и Великобританией в качестве военно-морской базы. Все это вызывало беспокойство греческого правительства, которое в отличие от Италии и Румынии вступило в войну, не имея каких-либо конкретных обещаний территориальных приращений. И хотя Венизелос, выступая в палате, неоднократно высказывал твердое убеждение, что «на мирной конференции судьба Северного Эпира будет решена в благоприятном для Греции смысле...», «греческое правительство не хотело ждать милости» от союзников и решило действовать самостоятельно.

Греческие газеты, в том числе «Элефтериос типос», призывали народ «стремиться к полному национальному объединению независимо от того, улыбается это Риму или нет». В августе делегаты «Северного Эпира» внесли в парламент запрос относительно положения в Эпире и просили допустить их в состав греческой

Все внимание греческого премьера было сосредоточено на создании боеспособной армии, которая могла бы сражаться совместно с союзниками на Салоникском фронте, завоевывая таким образом право Греции на участие в мирных переговорах. С этой целью одним из первых мероприятий правительства была безвозмездная передача земли участникам «национальной обороны». От службы отстранялись 139 высших офицеров, замененных венизелистами. Всего из армии было уволено около 2 тыс. человек. Постепенно происходило слияние салоникской добровольческой армии с афинской регулярной. Правительство объявило не только о наборе в армию призывников 1916 — 1917 гг., но и о записи добровольцев по английской системе (по всей стране создавались бюро для записи желающих). Налаживалась железнодорожная связь с фронтовой зоной. 10 июля из Афин в Салоники вышел первый беспересадочный поезд. В августе палатой был принят законопроект о распространении военного положения на все провинции, что должно было способствовать как проведению мобилизации, так и скорейшему выявлению сторонников Константина.

Венизелос надеялся, что через два—три месяца т. е. в октябре—ноябре, ему удастся сформировать 10 дивизий, а к весне — двухсоттысячную армию. Русский и многие другие посланники в донесениях своим правительствам выражали сильное сомнение по этому поводу.

Крутой поворот от политики нейтралитета к объявлению войны, сделанный Венизелосом, создавал крайне неспокойную внутриполитическую обстановку в Греции, которую Е. П. Демидов объяснял прежде всего нежеланием греческого народа, утомленного длительной мобилизацией и шестимесячной блокадой, взяться за оружие. Он писал, что греческий народ «далек от энтузиазма» и поэтому надежды Венизелоса создать в ближайшее время необходимый военный подъем нужно отнести «в область мечтаний». Демидов считал также, что «внутренняя рознь... подает мало надежд на сплочение всех сил страны против врага. Греческие войска стягиваются на юг для усиления правительства, вследствие чего находящиеся на фронте пока соответственно убывают». Демидов был разочарован первыми результатами венизелистского управления, которые, по его мнению, «не оправдывали последних насильственных мер союзников в отношении Греции».

Отвод оккупационных войск открывал простор для деятельности антивенизелистских сил. «Среди многих слоев населения, — доносил Демидов, — преобладает упование на возвращение короля Константина». Правительство принимало крутые меры против сторонников оппозиционных партий. В стране господствовал «венизелистский террор». Так, были смещены лица духовного и судебного ведомств, пользовавшиеся до сих пор правом несменяемости. По отношению к чинам армии и флота, не оказывавшим должного уважения и повиновения новым начальникам, вербуемым исключительно из войск «национальной обороны», также применялись драконовские меры за малейший проступок или провинность. Демидов писал: «Следуя принципу «кто не с нами, тот против нас», все мало-мальски заподозренные в причастности к декабрьским событиям лица подвергались аресту и заключению, вплоть до женщин, носивших медальоны с изображением короля Константина. Такие меры вызывали недовольство, вследствие чего к монархической партии вновь примкнуло немалое число колеблющихся».

Венизелос был вдохновителем шумной пропагандистской кампании, развернутой в стране с целью поднятия боевого духа греческого народа. Прежде всего была развязана антиболгарская кампания. Близкая к Венизелосу «Элефтериос типос» помещала на своих страницах такие высказывания: «...Лишь греки обладают особыми военными способностями для войны с болгарами, и, когда последние узнали, что им придется 20 иметь дело с греками, они упали духом».

Газеты печатали сообщения об усилении гонений на греков в Малой Азии и на Черноморском побережье, что било сразу по двум мишеням — по королю Константину и центральному блоку. В июле министр иностранных дел Политис представил депутатам парламента документы, свидетельствовавшие о систематическом истреблении эллинизма в Турции с ведома Германии. Так, турецкие министры якобы сознались греческому консулу в Стамбуле, что разрушение г. Айвали (Айвалыка) произошло согласно плану германского главного штаба. В характерной для того времени резкой статье Ванвакаса[41] содержался призыв наказать «величайших преступников» — Скулудиса и Гунариса, скрывавших от народа официальные донесения греческих посланников «об искоренении греков германо-турко-болгарами».

Опубликование греческим МИД в августе 1917 г. «Белой книги» стало событием в политической жизни страны. Впервые по согласованию с сербским правительством был предан огласке греко-сербский союзный договор (были выпущены лишь параграфы, касавшиеся раздела Албании). Публикация содержала ряд документов, разоблачавших прогерманскую деятельность греческого генерального штаба и окружавших его лиц, а также кабинетов Скулудиса и Ламброса. Книга, по словам Венизелоса, «содержала решающие доказательства измены» короля Константина. Согласно одному из приказов бывшего военного министра генерала И. Яннакитсаса, греческие войска в Восточной Македонии должны были без всякого сопротивления отступить перед германо-болгарским нашествием. В одной из телеграмм греческого посланника в Берлине королю Константину содержалась фраза: «Император приказывает мне передать Вашему Величеству» и т. д.; за этим следовали сообщения о необходимости для Греции примкнуть к центральным державам. По мнению министра внутренних дел Э. Репулиса, высказанному в парламенте, измена Константина не произошла только потому, что «Германия тогда не согласилась отдать Греции турецкие острова, Энир и Кавалу». Венизелос подтвердил этот факт. Роялисты заявляли, что многие документы подложные. Однако изучение германских архивов вскоре подтвердило их подлинность.

Одновременно в парламенте прозвучало обвинение по поводу займов в Германии, заключенных кабинетами Скулудиса и Гунариса «без одобрения парламента и при таинственных обстоятельствах». По сообщению министра финансов Негрепонте займы были сделаны в банке Блейхредера в Берлине на 40 млн марок каждый из 6% годовых с погашением через три месяца после подписания мира. Первый был заключен в январе, второй — в апреле 1916 г., что почти совпадало по времени с моментом передачи немцам и болгарам форта Рупель. В январе 1917 г. был заключен третий заем на ту же сумму кабинетом Ламброса. Получая деньги из Германии, правительства Греции не стеснялись вести также переговоры о займе с державами Антанты.

Не удивительно, что королю Константину приходилось лавировать накануне сдачи Рупеля германоболгарским войскам. Греческое правительство заявляло союзникам, что оно предоставляет как той, так и другой воюющей стороне полную свободу действий на своей территории, облекая свой нейтралитет в форму непротивления. В ходе развернувшейся в греческой печати кампании по поводу займов, которая вскоре переросла н кампанию против германофильской политики прежних правительств, «Продос», «Патрис» и другие газеты требовали призвать изменников к ответу, очистить аппарат национального банка, допустившего заключение займов, от предателей и т. д.

В беседе с Демидовым Политис высказал мнение, что такие разоблачения помогут греческому народу понять побудительные мотивы действий Венизелоса и убедиться в необходимости принесения новых жертв в предстоящей борьбе. По предложению депутатов парламента был образован специальный суд для ведения дел членов прежних кабинетов — участников декабрьских событий 1916 г. и денутатов-германофилов. Были арестованы многие монархисты, в том числе обер-шталмейстер двора князь Ипсиланти, обвинявшийся в покушении на ближайшего сподвижника Венизелоса Бенакиса. Все арестованные обвинялись в сношениях с Германией, в поддержке резервистов, «в растлевающем влиянии на армию, которой они внушали ненависть к союзникам и отвращение к войне».

4 августа состоялось торжественное заседание греческой палаты, на котором новый король Александр принес присягу и произнес тронную речь. После долгих споров депутаты оппозиционных партий, составлявшие около 80 человек против 180 венизелистов, решили принять участие в заседаниях «для контроля над деятельностью венизелистов».

Депутаты встретили председателя кабинета министров возгласами: «Да здравствует великий Венизелос!». В тот момент, когда вице-председатель парламента призывал их к порядку для выслушивания и принятия присяги Александром, один из двух депутатов от салоникской социал-демократической партии Кориэл сделал попытку вручить протест председателю против существующего королевского режима, но получил резкий отпор. Тогда, обращаясь к собравшимся, он заявил: «Настоящая палата не имеет права узаконивать сегодняшнюю церемонию... Лишь учредительное собрание, представляющее голос и волю народа, может высказаться относительно нового режима».

В тронной речи, написанной Э. Венизелосом и произнесенной после принятия присяги королем, Александр коснулся деятельности отца. Он указал, что Константин нарушил конституцию, а распустив палату в 1915 г., упоминал о предложении созвать ревизионное собрание для пересмотра конституции. Коснувшись внутренней политики, новый король сделал основной упор на необходимость очищения всех областей, институтов и т. д. «от пагубных элементов». В обзоре внешней политики говорилось о возвращении Греции на извечный путь осуществления мегали идеа. Подчеркивалось, что Греция никогда не переживала еще столь серьезного момента: «...Современная мировая катастрофа должна решить вопрос об окончательной судьбе эллинизма. То, что теперь будет потеряно, уже нельзя будет восстановить...». Выражая уверенность, что «самопожертвование народа эллинского окажется на необходимой высоте», Александр, обращаясь к Венизелосу, говорил: «Я доверяю Вам заботу о защите высших интересов нашей нации и, желая успеха, призываю на Вас помощь свыше». Венизелистские газеты в один голос требовали забыть оскорбления и задетые личные интересы и прекратить междоусобную вражду.

Комиссия, выбранная на следующем заседании для выработки ответа на тронную речь Александра, вскоре представила президиуму два проекта. Одни проект был разработан либералами. В нем высказывалось пожелание «скорейшего созыва Национального учредительного собрания для окончательного определения основ конституционного правления в согласии с демократическим духом нации и для предупреждения возможности их неправильного толкования в будущем». Депутаты от либеральной партии одобряли вступление Греции в войну на стороне «демократических наций, ведущих борьбу против деспотизма и абсолютизма», что, по их мнению, давало стране «возможность на будущем мирном конгрессе благополучно разрешить свои национальные вопросы при содействии ее могучих покровителей». Они горячо одобряли чрезвычайные мероприятия кабинета Венизелоса «в деле оздоровления нации», его политику по отношению к армии, флоту, духовенству, судебной власти, а также финансовую, налоговую и аграрную политику. Другой проект поступил от оппозиционного меньшинства. Он отражал настроения сторонников Константина, ярых монархистов. Проект начинался с приветствия династии, затем оппозиционеры критиковали всю программу венизелистов, подчеркивали неконституционный характер палаты 1915 г., порицали меру преследования роялистов, находили опасным выход Греции из нейтралитета в том «состоянии материального и нравственного истощения», в котором в этот момент была страна. Однако поставленные перед свершившимся фактом представители оппозиции выражали надежду, «что страна выйдет из испытания победительницей, удовлетворив свои законные национальные вожделения. сохранив территориальную неприкосновенность».

Уже первые заседания парламента показали, что между двумя буржуазными группировками сохранялись серьезные противоречия. Появилась и третья сила — социалистическая партия, выработавшая программу, которой должны были следовать ее представители в парламенте. В ней объявлялось, что как во внутренних, так и во внешнеполитических вопросах социалисты отделяются ото всех других партий. Депутат Стратис выступил с запросом относительно позиции России. Раздавалось немало голосов в пользу республиканского строя. Однако, несмотря на предстоящую трудную борьбу, Венизелос заявлял в палате о своем намерении сохранить монархический режим в Греции. Заявление депутата Буссиоса об отказе признать новый режим вызвало вмешательство жандармского офицера, пытавшегося применить к оратору силу. Прения по поводу ответа на тронную речь затянулись до глубокой ночи. Политис еще раз выступил с осуждением германофильской политики двора и генштаба, идущей вразрез с интересами Греции, предавшей Сербию. Он считал очевидным, что «Греция была обязана помочь Сербии», и сравнивал политику германофилов с теорией германского канцлера Т. Бетман-Гольвега, объявившего международные договоры ничего не стоящими клочками бумаги.

26 августа 1917 г. состоялось заседание греческого парламента, на котором Венизелос произнес самую красноречивую и продолжительную речь за всю историю существования палаты и его политической карьеры. Заседание, начавшееся в 6 часов вечера, закончилось на рассвете следующего дня. Основной смысл заключительной речи, длившейся восемь часов к состоявшей, по подсчетам историков, из 37 тыс. слов, был в том, что Греции, столько раз упускавшей возможность осуществить мегали идеа, теперь необходимо обеспечить себе место на мирном конгрессе. «Участвуя в мировой войне на стороне демократических наций, которые ведут совместную борьбу против империалистических амбиций Германии, на чьей стороне находятся два наследственных наших врага, — говорил в заключение Э. Венизелос, — мы не только возвратим наши национальные территории, не только вернем нации ее доброе имя и национальную честь, не только будем иметь возможность успешно защищать свои национальные интересы на конгрессе мира, чем застрахуем будущее нашей нации, но сможем стать также достойным членом семьи свободных наций, которую этот конгресс создаст. Все это мы передадим нашим детям и таким образом осуществим мечту предыдущих поколений, чьими достойными наследниками мы себя сможем тогда называть. Такую Грецию мы уже предначертали своими недавними триумфальными победами в 1912-1913 гг.». Гарантией успеха должно было служить то, что «цели, к которым союзники стремятся в настоящей войне, вполне совпадают с национальными чаяниями Греции». Прения закончились единогласным принятием вотума доверия правительству либералов. За правительственную резолюцию голосовало также 12 человек из оппозиции. Переходный период закончился. Венизелос, заручившись поддержкой большинства, приступил к осуществлению своих далеко идущих планов, направленных на осуществление «великогреческой программы».

§ 2. Усиление панэлллинизма в 1917 г.

По мере угасания мечты об обладании Константинополем и проливами в России[42] все сильнее разгорался огонь великодержавных идей в Греции, обволакивая черным облаком шовинизма сознание сотен и тысяч греков.

С конца 1916 г. в западной печати стали появляться статьи, авторы которых с тревогой отмечали «оживление великогреческих идей». Так, «Нью-Йорк тайме» писала, что «некоторые политические деятели стремятся к восстановлению Византии и называют греческого короля Константином XII, включая его таким образом в ряд византийских монархов». Во время высадки англо-французских войск на Галлипольском полуострове, писала газета, Россия не побуждала Грецию к выступлению, так как «русским было бы в высшей степени неприятно, чтобы греческие войска оперировали у Константинополя». Французский журналист Ж. Эрбэ, много писавший о Балканах, советовал в «Эко дэ Пари» «помнить, что эллинизм не представляет собой фактора европейского равновесия». Римская «Идеа национале» уточняла: «Венизелистский эллинизм всегда был враждебен Италии и России».

Еще в 20-х годах советские историки Е. А. Адамов, Э. Д. Гримм, Н. Л. Рубинштейн и другие справедливо отмечали, что заинтересованность западной, прежде всего английской, дипломатии в привлечении Греции на сторону Антанты была вызвана не только военно-стратегическими соображениями, но также желанием создать серьезные препятствия для реального разрешения по окончании войны вопроса о Константинополе и проливах «согласно вековым стремлениям России». Не случайно, видимо, усилия по вовлечению греков в войну по времени совпадали с моментами заключения и затем подтверждения соглашений по этому вопросу.

Какую же позицию заняло Временное правительство во «второстепенном греческом вопросе»? Греция интересовала русское правительство прежде всего как фактор общебалканской политики. Гегемония Франции в Греции, проявившаяся весной 1917 г., нарушила равновесие на Балканах, а успех венизелистского движения уже прямо угрожал захватом греками Стамбула. «Действуя в греческом вопросе в полном единении и согласии с Францией, — телеграфировал 19 апреля 1917 г. Милюков Извольскому, — мы тем не менее не можем не считаться с тем, что восстановление в Афинах в той или иной форме власти Венизелоса и связанной с этим обстановкой широкого развития национальных стремлений греков, в значительной степени может затруднить положение союзников в разрешении вопросов, касающихся Балкан, островов, Эпира и Южной Албании, где несомненно великогреческие притязания столкнутся с интересами великих держав». Он выражал надежду, что французское правительство, «оказывая широкую поддержку Венизелосу», будет сдерживать эти устремления. Милюков давал указание Демидову «не упускать из виду, что окончательный переход власти к либеральной партии во главе с Венизелосом может создать некоторые осложнения, в особенности, если национальная партия поставит своей задачей осуществление великогреческой программы с ее широкими территориальными захватами, что может оказаться в полном противоречии с нашими интересами и необходимостью умиротворения Балкан».

Рибо успокаивал Милюкова тем, что Франция «не примет перед Венизелосом никаких обязательств в смысле националистических стремлений греков», и уверял, что «Франция не примет в этом отношении никаких решений без предварительного соглашения с Россией».

Беспокойство не покидало Временное правительство. На заключительном совещании в Париже по греческим делам 5 мая 1917 г. Извольский от имени русского правительства напоминал союзникам об «опасности поощрения великогреческих вожделений Венизелоса». Однако, как пишет советский историк А. В. Игнатьев, «Италия, Франция и Англия не стеснялись в своей политической игре задевать интересы истощенного русского партнера», поощряли претензии венизелистов на то, чтобы выступать «в качестве влиятельного фактора Восточного вопроса». При этом не вызывает сомнения, что западные державы не собирались передавать «ключи» от Черного моря и Константинополя в руки греков и лишь «играли» на их националистических чувствах. Выдвижение Венизелосом (после его прихода к власти летом 1917 г.) программы объединения Греции и греков на почве «бессмертных традиций эллинизма», а также позиция Франции не могли не беспокоить русскую дипломатию. «Французское правительство не щадит в отношении венизелистской Греции симпатий, — писал Демидов. — Опасаюсь, как бы впоследствии компенсации не превысили значительно оказанные Грецией услуги». Демидов сообщал Терещенко, что «для Венизелоса идеальной была бы интернационализация (Стамбула. — О. С.), но окружающие его лица, да и большинство греков-мегаломанов... несомненно снова лелеют оставленную мысль (о Великой Греции. — О. С.), особенно при некотором французском поопдеении, направляемом главным образом на усиление эллинского боевого духа».

В июле все большее значение в Афинах стала приобретать профранцузская газета «Прогрэ». Особое внимание русского посланника вызвала передовица от 6 июля, проникнутая мыслью о необходимости «поднять греческий боевой дух для осуществления великой роли эллинизма». В ней говорилось: «Видимо Россия, оставив надежду на завоевание, хочет отдать Константинополь самому смелому и удачливому». Намерение произвести на читателей впечатление было очевидно и имело далеко идущие последствия. Возбуждение вскоре передалось другим органам печати. Через две недели Демидов писал из Афин: «Здесь, бесспорно, возродилась оставленная было надежда на обладание Византией». Сведения, передаваемые из Афин русским посланником, становились все более тревожными. Дух шовинизма стал господствующим во многих статьях, касавшихся вопроса о Константинополе и проливах, как в афинской, так и в провинциальной прессе. Венизелистская «Патрис», обращаясь к королю Александру, взывала: «...Если захочешь, ты можешь стать легендарным королем. Родина ждет осуществления своих идеалов!». Широко комментировали греческие газеты выступления Э. Венизелоса в парламенте. Особое впечатление на печать произвела та часть речи, где говорилось об упущенной в печальный период проведения союзниками Дарданелльской экспедиции возможности взятия Константинополя благодаря помощи греческой дивизии. «Продос» сокрушалась, что Греция «упустила удобный случай вступить в овеянный легендами... город». «Этнос», вторя ей, писала: «Греция упустила случай увидеть греческие войска в городе своих национальных вожделений и стать великой европейской державой». Вместе с тем заявление русского правительства о целях войны, выраженное в формуле «без аннексий и контрибуций», окрылило греческих националистов, которые стали обосновывать свои притязания на территории, населенные греками, принципом самоопределения народностей. Демидов писал Терещенко 28 июля 1917 г.: «Россия ныне пользуется в Греции несравненно большими симпатиями со времени революции и с отказом ее от всяких империалистических стремлений; печать единодушно восхваляет по понятным причинам новую русскую ориентацию, успехи России вызывают радость». Под впечатлением русского наступления в июле 1917 г. все газеты посвятили восторженные статьи о «революционной русской армии». «Мы с исключительным интересом, особенно со времени наступления, следим за событиями в России, дружественной и единоверной», — писала газета «Скрип». «Русские офицеры и солдаты всюду являются предметом горячих оваций», — сообщали «Биржевые ведомости». «Отныне, — писала «Неон асти», — на Россию как на фактор прогресса и цивилизации могут рассчитывать все угнетенные народы!».

Особой популярностью в Греции в это время пользовался А. Ф. Керенский, удостоившийся эпитетов: «достойный восхищения!», «патриот широких взглядов» и т. д. Причина крылась в том, что он, как считала социалистическая «Ризоспастис», по мнению греков, «продолжал настаивать на наступлении не для захватов и занятия Константинополя, но для торжества демократических идеалов». Газеты печатали заголовки: «Керенский в России, Венизелос в Греции». «Неон асти» подчеркивала также стремление России «свято выполнять обязательства по отношению к своим союзникам». Газета «Эллин» приветствовала Россию, свергшую монархический режим, в чем заключался залог мира, но добавляла, что для его достижения нужно разбить Германию *. Все другие газеты также с оптимизмом писали о русской армии, на которую они возлагали большие надежды в деле уничтожения германского милитаризма и приближения конца войны. С удивлением продолжали писать газеты и о том, что «российские Советы, давая инструкцию Скобелеву, забыли о Восточном вопросе».

В сентябре —октябре в греческой палате поднимались вопросы о приобретении Константинополя, от которого отказалась российская демократия[43] и который, естественно, должен быть возвращен Греции. Российский посланник с беспокойством обращал внимание русского правительства на подобное представление сути дела и просил дать указания, в каком именно смысле необходимо «восстановление вопроса... в правильном его освещении». В начале октября товарищ министра иностранных дел России А. А. Нератов давал поручение Демидову принять меры к тому, чтобы по крайней мере в субсидируемых миссией органах греческой печати образ действий Временного правительства не истолковывался в смысле отказа России от Константинополя и проливов.

Осенью 1917 г. в греческой прессе появились статьи, в которых доказывалось, что приобретение Константинополя, от которого отказалась Россия, и других территорий, населенных греками и ранее принадлежавших Византийской империи, не является агрессией. Эти взгляды Демидов охарактеризовал как «стремление к аннексиям, основанное на принципе самоопределения народностей». Такая тенденция находила поддержку в правительстве, которое решило учредить в Афинах пресс-бюро «Корреспондент злленик» для ознакомления в самых широких размерах иностранных держав с Грецией. В продаже появились географические карты, наглядно демонстрировавшие границы Греции 1910 г. и в будущем, когда осуществятся ее претензии на ирредентские земли. Печать широко публиковала речь английского ученого Буроуса, произнесенную в Лондоне, в поддержку греческих притязаний в Македонии, Додеканесе и Малой Азии.

В Марселе должен был состояться конгресс греков, проживающих на Черноморском побережье Турции, которым предстояло высказаться в поддержку создания автономной греческой республики под протекторатом великих держав. Газета «Ора» сообщала о поддержке этого предложения державами Антанты, а также, что «Константинополь, сделавшись свободным городом, с дарданелльской своей округой станет столицей новой республики, которая будет находиться под покровительством великих держав и Греции». Российский посланник в своих последних донесениях из Греции обращал внимание МИД «на неуместность этой пропаганды» и считал, что «этот пробный шар в связи с начавшейся пропагандой может только окрылить надежду греческого общественного мнения».

Свершившаяся через несколько дней Великая Октябрьская социалистическая революция в корне изменила внешнюю политику России. Советское правительство выдвинуло программу достижения демократического мира.

Вопрос о Константинополе и проливах, являвшийся многие годы «разменной монетой» в сложной дипломатической игре великих держав, стал приманкой, с помощью которой империалисты Антанты после «выхода из игры» России стремились приобрести военную помощь Греции на Салоникском фронте.

§ 3. Рабочее и социалистическое движение в Греции в конце первой мировой войны

В конце 1917 г. положение трудящихся Греции было но-прежнему тяжелым. Бедность греческого рабочего вошла на Балканах в поговорку. Владельцы фабрик, шахт, мастерских при попустительстве со стороны правящих кругов попросту игнорировали только что принятое рабочее законодательство. Так, вплоть до 1922 г. практически на всех предприятиях страны, включая те, на которых условия труда были вредными и опасными для жизни, продолжительность рабочего дня не была ограничена и колебалась от 10 до 15 часов, причем работали без выходных дней. Широко использовались женский и детский труд, даже в ночное время. При этом дневной заработок женщин был в два раза меньше, чем у мужчин. Условия труда на предприятиях, особенно на шахтах, были ужасающими. Постепенно принимались отдельные меры для защиты женского и детского труда (было запрещено детям работать в ночные часы и др.), однако они проводились в жизнь чрезвычайно робко.

Постепенно снижался и без того низкий уровень жизни рабочих. Несмотря на то что с 1914 по 1920 г. дневной заработок рабочего в среднем вырос в 2-4 раза, стоим<«сть жизни за это время также увеличилась в 4 раза. При этом в 1914 г. уровень зарплаты был исключительно низок, так что дефицит семейного бюджета достигал 60%. Зарплата шахтера, например, в 1922 г. составила только 40% его заработка в 1914 г.

Одной из больных проблем была хроническая нехватка жилья, усилившаяся в связи с иммиграцией, принявшей к концу войны огромные размеры. Однако отсутствие жилья, особенно в городах, было ощутимым еще до переселения малоазиатских беженцев. Население Пирея и Афин с 1907 по 1920 г. удвоилось. В Афинах, где проживало 250 тыс. человек, было всего 25 тыс. домов. В 1920 г. в среднем в каждой комнате проживало по 4-5 человек. Жилищный кризис донимал страну еще долгое время. Тяжелое положение не смогли исправить даже путем постройки в 1912-1924 гг. большого количества дешевых домов и бараков.

Война, нарушившая международную торговлю, а затем приток беженцев создали тяжелейшую для

Греции проблему занятости населения. В феврале 1917 г. в Афинах и Пирее из 64 202 рабочих 28 530 (или 47,6%) были безработными. 37,49% рабочих находились без работы в течение 3 месяцев, 40,75% — 3-5 месяцев, 13,26% — от 6 до 12 месяцев; причем безработица охватывала целые области и профессии. Лишь строители и портные оказались в несколько лучшем положении, чем остальные.

Блокада, установленная державами Антанты, вызвала быстрый рост цен, создала дефицит, рядом с которым свирепствовали спекуляция, голод, в результате недоедания значительно увеличилась смертность. В конце 1917 г. в Афинах и Пирее вдвое по сравнению с 1916 г. увеличилось число жертв голодной блокады. Особенно много людей уносил туберкулез. Попытки правительства установить контроль за ценами и распределением продуктов первой необходимости были плохо спланированы и недостаточны.

Тяжелое экономическое положение страны, созданное войной, муки длительной блокады, изнурительная мобилизация и растущие потери на фронте вызывали все новые вспышки социальной борьбы. В большом количестве сообщения об этих волнениях содержатся, например, в русской прессе. Так, 13 февраля 1917 г. «Русская воля» информировала о волнениях на бирже труда в Афинах, где начальство предполагало выделить безработным пособие в размере 15 драхм на человека в месяц, тогда как рабочие требовали минимум 60 драхм. 9 мая 1917 г. «Вестник Временного правительства» сообщал, что рабочие Пелопоннеской железнодорожной компании, а также трамвайные служащие линии Пирей —Афины и все электротехнические рабочие образовали особый синдикат для предъявления новому правительству своих требований. Синдикат предполагал предъявить министру путей сообщения особую петицию с требованиями рабочих и угрожать забастовкой, если правительство их отклонит.

1917 г. был отмечен массовыми забастовками электротехников и других пролетариев Афин. Влияние двух русских революций 1917 г. на Грецию, несмотря на ограниченность рабочего движения по сравнению с массовым движением в Европе, было огромным. «Октябрьская революция, с одной стороны, и оживление международного социализма и синдикализма, с другой, — писал греческий историк-марксист Я. Кордатос, — оказали глубокое влияние на наше молодое рабочее движение». Однако известия о революции попадали в Грецию с большим опозданием и в сильно искаженном виде. Цензоры бдительно следили за тем, чтобы правда не попала на страницы греческой печати. Зато тиражировались клеветнические сообщения о революции в России, измышления о В. И. Ленине как об «агенте кайзера, свергнувшем Керенского» и т. п., распространяемые агентством Рейтер. Однако крупицы правды попадали и на греческую землю и давали свои всходы. Уже через четыре дня после революции, 12 ноября 1917 г. «Ризоспастис» опубликовала первую статью «Русские события и греческая пресса», в которой излагались цели революции и остроумно высмеивались приемы буржуазной печати Западной Европы и «желтой» прессы Греции, пропитанной великодержавным духом, которые сначала помещали хвалебные статьи о русском императоре, потом о Керенском, а затем стали критиковать всех — и Керенского, и Ленина, и Советы. «И все это почему?» — спрашивал журналист, социалист из Солоник Н. Кастринос и отвечал: «Потому, что успех революции означает опасность для существования империалистических правительств и духовенства. Потому, что успех революции означает... усиление социализма». Защищая революцию от нападок консервативной прессы, Кастринос заканчивал статью словами: «По этому вопросу история вынесет свой приговор, когда мир успокоится и станет ясной во всей своей полноте сила влияния принципов, провозглашенных Советами, на достижение самого демократического исхода нынешней борьбы и на осуществление самой гуманной организации послевоенного общества».

Большинство греческих социалистов отнеслось к Октябрьской революции с осторожностью. Группа Н. Я. Янниоса, редакция «Ризоспастис», составлявшие правое крыло социал-реформистов, осуждали насильственный захват власти большевиками и поддерживали русских социалистов-революционеров и позицию Плеханова, будучи убежденными, что Россия с социальной и экономической точек зрения не созрела для социалистической революции. Однако они с большой надеждой ожидали, что обновленная Россия, создав и укрепив новую революционную армию, вновь будет воевать против германского милитаризма. Большинство радикальных социалистов, таких, как Н. Димитратос и его соратники, постепенно начинали со все большим интересом наблюдать за «большевистским экспериментом.

Несмотря на огромное влияние правительства Венизелоса на ведущие рабочие организации, все яснее становилась неизбежность создания рабочими Греции самостоятельного политического объединения. Это стремление невозможно было остановить путем старой тактики и правительство решило открыто допустить создание такой организации. В ноябре 1917 г. был создан Рабочий центр Салоник; всего к этому времени в Греции существовало 207 рабочих профсоюзов, объединявших 52 129 человек.

Венизелос надеялся, что, проникнув в руководство местных рабочих центров и центральные организации, его сторонники смогут придать им антисоциалистический, провенизелистский или, по крайней мере, умеренно-реформистский характер. Первоочередной задачей было внедрение реформистских идей в рабочее движение, которые должны были сдерживать его политическое образование и неизбежное объединение с социализмом. Правительство делало все, чтобы сорвать все намерения греческих социалистов объединить рабочих страны в политическую организацию. Действуя с позиции силы, оно пыталось повернуть рабочее движение на путь лояльного выполнения законов и завоевать необходимую для успешного ведения внешней и внутренней политики поддержку рабочего класса.

Одним из рычагов, которым пользовался Венизелос для сдерживания рабочего и социалистического движения в стране, как мы уже отмечали ранее, была пресловутая мегали идеа. Спекулируя на патриотических чувствах греческого народа, правящие круги Греции культивировали великодержавные взгляды. Так, триумфальное возвращение Э. Венизелоса в Афины в июле-августе 1917 г. сопровождалось неслыханной ранее националистической шумихой, с помощью которой правительство стремилось заглушить ропот недовольства своей политикой со стороны республиканцев и социалистов. Осенью 1917 г. большинство руководителей рабочего движения и социалистов находились под влиянием проантантовских и националистических идей, считали необходимым продолжение войны до окончательного разгрома кайзеровской Германии. Критика внешней политики Венизелоса сводилась в основном к тому, что «он не добился достаточных гарантий от Европы». «Ризоспастис» сокрушалась: «Мы замечаем, что когда союзники говорят от имени всей Антанты, они забывают Грецию. Недостаточно послать войска па фронт и иметь двух —трех известных на Западе политических деятелей; нужно, чтобы, говоря о целях войны, наши союзники не забывали также о существовании греческого народа». Кроме того, «Ризоспастис» была чрезвычайно недовольна фактом выхода из войны и условиями мира, которые были выдвинуты Советским правительством.

Представители венизелистского правительства за границей — Романос, Геннадиус и Рендис, обращали внимание Венизелоса на рост влияния социалистического и рабочего движений на Западе и выдвинули предложение об установлении более тесных отношений с руководством II Интернационала. С этой целью Рендис предлагал послать на готовящуюся в Лондоне III Международную конференцию рабочих и социалистических партий греческую социалистическую делегацию, которая ознакомит Международное социалистическое бюро с предложениями греков по балканскому вопросу. Они включали план территориального переустройства Балкан, в том числе передачу Греции «Северного Эпира», «Додеканеса, Кипра, образование Балканской федерации, свободу торговли на Черном, Эгейском, Средиземном морях, создание автономной администрации для районов и городов Малой Азии, где превалирует греческий элемент и др.

Однако А. Гендерсон, догадываясь об истинных намерениях греческого правительства использовать социалистическое движение для проведения своих великогреческих идей, поставил практически невыполнимые условия: делегация должна была быть «плоть от плоти» рабочего профсоюзного движения, иметь необходимое доверие масс и единую программу. Создание подобной делегации было делом невыполнимым, поскольку греческое социалистическое движение вступило в полосу идеологических битв и разногласий между многочисленными разрозненными группами. Разногласия касались прежде всего вопроса о войне и ее целях. Если «Федерасьон» из Салоник, радикальные социалисты группы II. Димитратоса, редакции газет «Эргатикос агон» и «Аванти» твердо стояли на интернационалистских и антивоенных позициях, активно сопротивлялись участию Греции в империалистической войне и представляли большую опасность для греческих националистических интересов, то правое крыло социалистов, и прежде всего большинство группы Янниоса, выступало за продолжение войны до полной победы Антанты. Противоречивые взгляды вызывали постоянные расколы, что еще больше ослабляло организацию.

Идеологические разногласия усиливались личной неприязнью и ожесточенной борьбой за лидерство. Все это играло в конечном счете на руку правительству, которое в этой обстановке не постеснялось самостоятельно составить первую социалистическую делегацию. Во главе ее, по настоянию Венизелоса, был поставлен П. Дракулис, чья организация к этому времени числилась лишь на бумаге, но который имел личные связи с Гендерсоном и другими видными социалистами Великобритании.

3 февраля министр иностранных дел Греции Политис писал главному префекту греческой Македонии: «Считаю, что наиважнейшее дело — разрешить выезд только лицам, чей патриотизм не вызывает сомнений». В качестве основных задач этой делегации он ставил «необходимость дать отпор империалистическим тенденциям Болгарии на Балканах», защиту прав греков, проживавших в «Северном Эпире», Малой Азии, на Додеканесе, на присоединение к Греции или автономное развитие. «В случае, если делегаты от социалистической федерации Салоник будут, как мы предполагаем, выдвигать идеи, не согласующиеся с национальными интересами, — писал в заключение Политис, — не следует выдавать им паспортов».

Выдвижение Дракулиса в качестве делегата вызвало возмущение большинства социалистов Греции. В начале февраля 1918 г. в Салониках тайно встретились представители рабочей организации Афин, социалистического центра Пирея и Волоса и «Федерасьон». Были сделаны попытки выработать общую линию поведения и наметить «программу мира». Было решено отказаться от участия в Лондонской конференции, но послать ей меморандум с изложением точки зрения греческих социалистов на цели войны. Было также принято решение о созыве всегреческой социалистической конференции в Афинах в середине лета 1918 г.

В своем «Меморандуме» греческие социалисты определили цели борьбы: всеобщий и немедленный мир без аннексий и контрибуций на основе самоопределения народов, участие представителей рабочего движения в будущей мирной конференции. Конференция, по их мнению должна была добиваться: а) очищения оккупированных территорий; б) опубликования тайных договоров; в) упразднения тайной дипломатии и обязательной воинской повинности; г) всеобщего разоружения; д) национализации военной промышленности; е) свободы мореплавания; ж) восстановления всех оккупированных государств — Сербии, Бельгии и т. д. Греческие социалисты требовали также создания международного фонда для выплаты компенсаций жертвам войны, демократизации политических систем в странах союзников, безотлагательного создания Лиги Наций с таможенным союзом и международным парламентом, немедленного созыва международной конференции для защиты коллективной деятельности пролетариата всех стран по созданию всеобщего мира. В Меморандуме социалисты коснулись и балканских проблем. Они предлагали: восстановить Грецию в довоенных границах и урегулировать вопросы о «Северном Эпире», Кипре, Додеканесе, Лемносе, Имбросе, Тенедосе и Самофракии путем референдума; уважать право беженцев из Балканских стран и Турции на возвращение в обжитые ими места и предоставлять им компенсации и т. д. И, наконец, социалисты протестовали против участия Дракулиса в Лондонской конференции.

Аргиропулос помешал передать в Лондон «Меморандум», находившийся в сильном противоречии с официальной греческой политикой. Нарушая принятое на конференции социалистов решение, часть социалистов-радикалов пошла на сговор с правительством. Д. Сидерис, А. Куриел и П. Димитратос согласились отправиться в Лондон в качестве представителей греческого социализма. Димитратос согласился, по-видимому, после обещания Венизелоса освободить его из тюрьмы, где он находился в это время. Сидерис объяснял свое согласие желанием нейтрализовать действия Дракулиса и поддержать меморандум «Федерасьон». Позиция, которую заняли эти делегаты, отличалась как от официальной политической линии, так и от решений Салоникской конференции. Объединение с руководством страны произошло на националистической почве: делегация Сидериса дала обещание Венизелосу «дать отпор планам болгарских социалистов относительно Македонии».

Конференция рабочих Пирея, проявив «самостоятельность», также направила в Лондон свой меморандум с требованиями «продолжения войны до полного истребления германского империализма» и «заключения мира на началах свободы, равенства и справедливости». Дракулис, которому, как и другим делегатам-социалистам, итальянское правительство отказалось выдать визы для проезда через свою территорию, направил Ф. Скетчерду в Лондон пространное послание, с которым просил ознакомить руководство Международного социалистического бюро. Он выступил с настойчивым призывом прежде всего разрешить вопросы о Македонии, Эпире, Фракии, Малой Азии и островах Эгейского моря. «Разгром милитаризма, — писал Дракулис, — будет бесполезным без разрешения вопроса об Анатолии, и нет иного пути его разрешения как восстановление эллинизма в границах, которые он законно завоевал». Защищая права греков, Дракулис полностью игнорировал интересы других балканских народов. «Лишь признание прав греческой нации, — считал он, — которое невозможно пока из-за деспотического отношения к ним других стран, обеспечит справедливый мир и будет способствовать установлению будущего сотрудничества в деле создания демократической балканской федерации». Памятные записки подобного содержания по указанию правительства были посланы также Союзом беженцев и рабочим Союзом нома Драма.

Руководство Международного социалистического бюро справедливо усмотрело в этих документах, а также в деятельности Дракулиса в Лондоне, «руку Афин». А. Гендерсон и К. Гайндман приняли и одобрили меморандум, составленный делегацией Сидериса. Отношения Сидериса с Дракулисом после этого резко обострились, и усилия греческого посла в Лондоне по их примирению ни к чему не привели. К удовольствию английских журналистов Сидерис выступал с пламенными разоблачениями Дракулиса, а Дракулис публично называл Сидериса и его сторонников «большевиками-германофилами».

22 марта Геннадиус, обеспокоенный враждой социалистических делегаций в Лондоне, которая вела «к неблагоприятным последствиям» для эллинизма, телеграфировал об этом в Афины. Присутствие греческих социалистов в Лондоне не оказало желаемого воздействия на руководителей Международного бюро, которые не сочувствовали националистическим устремлениям греков. Меморандум о целях войны, принятый III Международной конференцией социалистических и рабочих партий, обошел острый греческий вопрос стороной. Однако в конце концов делегации Сидериса было разрешено опубликовать брошюру с изложением своих взглядов на развитие ситуации на Балканах и Ближнем Востоке, которую она распространяла в Лондоне в мае 1918 г. Поскольку этот документ содержал призыв к компромиссам с другими балканскими народами, созданию демократической балканской федерации, правительство Венизелоса сочло его опасным, отвечающим интересам лишь болгарофилов, а деятельность группы — «новым видом константиновской прогерманской пропаганды».

Дракулис телеграфировал 11 мая 1918 г. Венизелосу, что деятельность Сидериса «ставит под угрозу национальное дело греков». Вторя ему, Скетчерд жаловался главе греческих националистов, что «греческое дело развивается не так, как ему следует». Однако он писал далее, что Дракулис встретился в Лондоне с доктором Е. Диллоном, последовательным филэллином, для обсуждения греческого вопроса и судьбы Константинополя. «Существует тенденция (результат наших усилий), — сообщал Скетчерд, — сделать Константинополь столицей греческого государства при определенных условиях, которые вы безусловно хорошо знаете».

Озабоченный позицией социалистов — делегатов в Лондоне и состоянием рабочего движения в стране Венизелос обменивался мнениями о дальнейшем курсе политики в этом вопросе с многими политическими деятелями, в том числе с министром сельского хозяйства А. Михалакопулосом, находившимся в то время в Лондоне. Он, в частности, писал Михалакопулосу: «Следует учитывать ту роль, какую будут играть социалисты во время мирной конференции». 21 июня министр согласился с Венизелосом в том, что существует «необходимость установления связей с рабочим классом, который играет определенную роль на внешней арене. Это нельзя игнорировать». Он писал далее, что представители греческого социализма и рабочего движения, прибывшие в Лондон, «слишком разрозненны и непримиримы». «Думаю, — отметил министр, — есть необходимость обеспечить единую делегацию рабочего класса страны». С этой целью необходимо «собрать в Афинах конференцию рабочих групп и всех рабочих организаций со специальной задачей — высказаться в духе необходимости продолжения войны до окончательного уничтожения австро-германского, болгарского и турецкого милитаризма и искоренения их стремлений к господству в мире, и особенно на Балканах». Михалакопулос предлагал послать в главные города Греции лиц, доверенных правительства, с целью создания с помощью местных властей целого ряда новых рабочих организаций. Впоследствии они выберут в качестве своих делегатов угодных правительству лиц для участия во всегреческой рабочей конференции, которая должна состояться в столице. Венизелос, скрепя сердце, одобрил план.

Несмотря на происки греческого правительства и попытки расколоть движение изнутри, I Всегреческий съезд рабочих, открывшийся 3 ноября 1918 г. в Афинах, стал первым успехом рабочего движения. В нем приняли участие представители 44 профсоюзов страны, охватывавших 60 тыс. членов. Одновременно прошли отраслевые всегреческие съезды табачников, судостроителей, типографских рабочих, железнодорожников и др.

Решением съезда создавалась Всеобщая конфедерация рабочих Греции (ГСЭЭ), был принят ее устав. Съезд продемонстрировал, что греческий пролетариат сформировался как класс, осознающий свои особые интересы.

Несмотря на то что социалисты оказались в меньшинстве на съезде, их влияние было значительным, особенно социалистов из Македонии. Под воздействием их речей о задачах и целях рабочего движения, которые были встречены с гораздо большим вниманием, чем «националистическая болтовня» их противников, съезд проголосовал за принятие принципа классовой борьбы, ставшего определяющим в новой организации. Это ознаменовало постепенный переход пролетариата Греции к активной борьбе. Социалисты доказали значение этого принципа как основы политической независимости рабочего движения от буржуазных партий. Влияние социалистов проявилось также в выборе состава исполкома конфедерации: из 10 членов 4 были социалистами, — таким образом была заложена основа неизбежного объединения социалистического и рабочего движения.

Ожесточенная борьба разгорелась вокруг одной из статей Устава («против буржуазной политики») и тезиса анархо-синдикалистов («против всякой политики»); победу одержала точка зрения социалистов из «Федерасьон». Цели ГСЭЭ формулировались так: а) сплочение рабочих всей страны в профсоюзные организации для защиты их экономических интересов, улучшения условий их материального положения и культурного развития; б) объединение в единую силу «всех классово-сознательных групп, выступающих за ликвидацию эксплуатации рабочих; исключение любого буржуазного влияния; в) единая организация для всех рабочих союзов». Остальная часть внутриполитической программы включала следующие требования: восьмичасовой рабочий день, защита условий труда на предприятиях, запрещение использовать женский и детский труд в ночное время и т. п.

Главным оружием рабочих были забастовки. С этого времени выступления греческого рабочего класса начинают носить более организованный и целенаправленный характер; применялась и такая форма борьбы, как всеобщая забастовка.

Вслед за объединением рабочих организаций, после подготовительных конференций (одной — в 1915 г. и двух — в 1918 г.), греческое социалистическое движение, включавшее уже более тысячи человек, также пришло к мысли о необходимости объединения. 17 ноября 1918 г. в главном пролетарском центре Греции — Пирее, открылся I Всегреческий социалистический съезд. Здесь были представлены: социалистические организации Афин, Пирея, Салоник («Федерасьон»), Волоса, Корфу, Кавалы, Халкиды, «Социалистический центр» (Афины, Лариса, Волос, группа Н. Яниоса), организации Социалистическая молодежь из Афин, Пирея, Волоса, Салоник, афинская газета «Эргатикос агон», салоникская «Аванти» и «Сосиализмос» Яниоса. В работе съезда участвовали два греческих депутата-социалиста — А. Сидерис, А. Куриел, а в качестве наблюдателей — представители только что созданной ГСЭЭ. Рассматривались два вопроса: создание единой партии рабочего класса и выработка ее генеральной линии. В ходе заседаний ощутимо было «пробуждение» социалистов под влиянием социалистической революции в России, постепенный отход от принципов II Интернационала. В резолюции учредительного съезда говорилось о создании Социалистической рабочей партии Греции (СРПГ)[44] и подчеркивался ее пролетарский характер. В результате горячего обсуждения вопросов об отношении к войне, к создаваемой по предложению президента США Лиги Наций, программы партии выявились три течения: 1) левых (Социалистическая молодежь во главе с Д. Лигопулосом[45], С. Комиотисом и П. Димитратосом), которые придерживались в основном большевистских идей; 2) правых (Н. Яниос и другие), провозглашавших принципы Вильсона «подлинным марксизмом»; сходные позиции занимали А. Сидерис и А. Куриел, поддерживавшие соглашательство социалистов Западной Европы и ратовавшие за участие в Лиге Наций; 3) центра — «Федерасьон».

Съезд утвердил «Принципы и Программу СРПГ», в которых провозглашалась необходимость «превращения производства из плутократического в социалистическое». В документе говорилось, что «борьба рабочих — это обязательно и политическая борьба». Рабочий класс не может отстаивать свои экономические интересы, не имея политических прав, и «не может осуществить свою историческую миссию, не завоевав политической власти». Он может добиться этого «только при единой революционной деятельности мирового рабочего класса, организованного в особую рабочую партию».

В политической области партия выдвигала задачу борьбы с монархией, за демократизацию законодательства и исполнительной власти; призывала добиваться «установления народной республики как переходного этапа для осуществления социалистического строительства». Съезд СРПГ высказался за создание балканской демократической федерации с целью установления союза Балканских государств, направленного против «любого иностранного вмешательства» и за созыв социалистической конференции балканских рабочих.

Группы Янниоса, дискредитировавшая себя сотрудничеством с венизелистским правительством, вынуждена была покинуть съезд, отказавшись голосовать за его документы. В ЦК прошли в основном представители левых, среди них Д. Лигопулос, который был избран также редактором «Эргатикос агон».

Не располагая еще опытными кадрами и не имея достаточно средств, молодая партия тем не менее сразу включилась в массовую борьбу. Она встала на защиту интересов рабочего класса, пробуждала в нем чувство протеста против продолжения войны и жестокой эксплуатации.

Правительство было обеспокоено созданием национальной рабочей организации, объединением социалистического движения и открытой пропагандой социалистических идей среди пролетариата. Объединение происходило в период политической и экономической дестабилизации в стране, что заставляло правительство на словах ратовать за интересы рабочих и идти на некоторые уступки. Венизелос послал даже приветствия состоявшимся съездам социалистов и рабочих Греции. Однако укрепление уверенности в полной победе Антанты в войне, политическая поддержка, оказываемая Венизелосу западными державами, способствовали и тому, что тактика правительства в отношении пролетариата стала меняться. Прошло совсем немного времени после съезда и СРПГ стала мишенью для нападок правительства, стремившегося изолировать социалистический авангард и помешать ему играть руководящую роль в рабочем движении. Буржуазное правительство не останавливалось перед чрезвычайными мерами: антисоциалистической пропагандой, преследованиями и запугиванием членов партии, перед законодательными ограничениями прав рабочего класса. Пиком политики притеснения стала ссылка всего руководства рабочего движения летом 1919 г. после очередной волны забастовок[46], прошедшей в стране. В 1920 г. был принят закон (№ 2151/1920) по поводу организации рабочих съездов, который усиливал контроль за их проведением со стороны правительства.

Правящие круги Греции стремились поставить ограничения на пути распространения социалистических идей в стране, отделить деятельность рабочих профсоюзов от политических целей, выдвигаемых социалистами, ограничить право рабочих на забастовки. Во время обсуждения законопроекта № 2151/1920 в парламенте Венизелос спрашивал делегатов-социалистов: «Разве вам недостаточно организации рабочих, которые уже созданы?». В том же году первой жертвой, павшей в Греции за идеи коммунистического строительства, стал Д. Лигопулос. Вскоре после возвращения из Москвы, где он встречался с В. И. Лениным, Д. Лигопулос был убит. Таковы были на деле «свобода» и «равенство», широко рекламировавшиеся правительством Венизелоса.

Итогом социальной политики Э. Венизелоса в конце первой мировой войны стало постепенное урезывание свобод, углубление социального неравенства, ужесточение эксплуатации рабочего класса Греции.

В целом рабочее и социалистическое движения сделали к концу войны значительный скачок в своем развитии, чему способствовали русские революции февраля, и особенно октября 1917 г. И хотя СРП Г была еще теоретически слаба, поддерживала в течение некоторого времени идеи руководства II Интернационала, основная линия партии «была здоровой и спасительной». Социалистическое движение начало выходить из-под влияния либералов.

Греческим социалистам предстояло проделать еще большую работу, ведь значительная часть пролетариата оставалась пока в рядах буржуазных партий, на словах выступавших за интересы рабочих. Все это значительно сдерживало рабочее движение в стране.

§ 4. Греческое королевство в последний год войны (октябрь 1917—октябрь 1918 г.)

Война близилась к концу. Это ощущалось и в Греции. Однако если простой народ связывал с этим избавление от воинской повинности, улучшение условий жизни, то правящие круги мечтали об осуществлении «великогреческой программы». В то же время правительство Венизелоса, стремившееся в конце 1917 г. оживить боевой дух народа и, создав крепкую армию, принять участие в войне в качестве союзницы Антанты, пресекало все разговоры о грядущем мире. Оно негодовало, когда один из депутатов парламента в своей речи выступил против заключения сделок о военных закупках ввиду приближавшегося конца войны. В своем ответе министр иностранных дел Н. Политис заявил, что «до подписания мира еще далеко» и «необходимо иметь это в виду как при разрешении текущих задач, налагаемых войной, так и в ожидании благ, которые принесет с собой мир». Последние слова оратора вызвали рукоплескания. Однако, несмотря на усилия правительства, в стране активизировались противники участия Греции в войне. В декабре 1917 г. это отмечал даже Ллойд Джордж в своей речи в Палате общин, говоря о том, что «антивоенные чувства в Греции значительно выросли». Особенно сильна была оппозиция зимой 1917/18 г., когда до Греции дошли слухи о тайных мирных переговорах западных держав с Австро-Венгрией и Болгарией. Если бы переговоры были успешными, то они могли угрожать греческим территориальным интересам. Действия оппозиции затрудняли Венизелосу задачу вооружения и снабжения армии, а значит могли лишить ее главного козыря — греческой помощи союзникам в войне.

В неменьшей степени огорчало Венизелоса равнодушие Англии и Франции, которые, как ему казалось, не были более заинтересованы в укреплении греческих вооруженных сил. Действительно, существовал ряд причин, которые влияли на позицию держав в этом вопросе. Так, французские военные эксперты считали, что греческая армия находится в таком плачевном состоянии, что на ее обучение и перевооружение уйдет слишком много времени. Поэтому они скептически относились к той помощи, которую могла оказать союзникам Греция. Кроме того, Франция была в тот момент не в состоянии снабжать Грецию всем необходимым, как это планировалось. Военные и политические руководители Франции опасались, что цена за минимальную помощь Греции будет слишком высока, так как непомерные территориальные претензии Венизелоса могли вызвать серьезные политические последствия и, прежде всего, итало-греческий конфликт, который осложнил бы итало-французское сотрудничество. Франция боялась также, что Венизелос, будучи известным англофилом и в какой-то степени пешкой в английской игре на Ближнем Востоке, станет прикрытием английской экспансии в западной части Турции и проливах.

После перехода Греции в лагерь Антанты союзники могли больше не беспокоиться за тыл Салоникской армии. Англичане, запятые боями в Месопотамии, куда они перебросили часть своих сил из Салоник, настаивали на оборонительном характере действий армии Саррайля. Еще летом Высший военный совет Антанты принял решение не предпринимать никаких военных операций на этом фронте до весны 1918 г., не прекращая в то же время подготовки к возможному наступлению. Однако Салоникская армия находилась в таком тяжелом состоянии, что для воссоздания ее боеспособности потребовалось бы дополнительно 300 тыс. солдат. Это обстоятельство побудило Венизелоса, тяжело переживавшего «равнодушие» держав Антанты, не уходить в отставку, о чем он начал было подумывать, а отправиться в турне по западным столицам. Интуиция не подвела его и на этот раз: после встреч с Ллойд Джорджем и Ж. Клемансо было принято решение предоставить Греции 700 млн франков в ответ на обещание Венизелоса прислать необходимые 300 тыс. человек на Салоникский фронт.

В конце 1917 г. в руководстве Салоникской армией произошли изменения. 22 декабря генерал Саррайль, окончательно дискредитировавший себя неудачей майского наступления, по требованию англичан, недовольных его вмешательством в политические вопросы, был заменен генералом Гийомэ, имевшим опыт командования колониальными войсками[47]. Непосредственную помощь в переброске на салоникский театр военных действий свежих греческих сил осуществлял генерал Бордо, до войны служивший во французской военной миссии в Афинах и получивший теперь пост генерального инспектора греческих вооруженных сил. Перед ним стояла чрезвычайно сложная задача — в дополнение к тридцатитысячной армии «национальной обороны» под командованием генерала Зимбракакиса, находящейся на фронте, создать силы в 10 раз ее превосходящие. Было принято решение о реорганизации греческой королевской армии ввиду того, что она, по свидетельствам специалистов, сплошь состояла из офицеров-германофилов либо роялистов, не признававших, однако, Александра греческим королем. Наиболее опытные офицеры, такие, как Метаксас, были высланы из страны. Кроме того, ряды армии должны были пополниться новобранцами из Афин, Ларисы, Ламии, Патр и других городов и сел Старой Греции. Однако к концу 1917 г. удалось собрать всего 22 тыс. человек, настроенных враждебно по отношению к политике Венизелоса и нередко открыто выражавших свое неповиновение. В январе 1918 г. по дороге на фронт восстали два отряда войск из Ламии и Ларисы; порядок был восстановлен только после посещения королем Александром Салоник, где он встретился с Гийомэ, английским генералом Мильном, сербским принцем-регентом Александром[48] и войсками. Результаты всеобщей мобилизации, объявленной в феврале 1918 г. правительством Венизелоса, были также ничтожными: весной 1918 г. лишь 4 дивизии, плохо экипированные, слабо обученные и почти лишенные необходимого руководства, были готовы к отправке на фронт. Некоторое время спустя, во время боя на Струме, половину греческих потерь составили солдаты, подорвавшиеся на собственных гранатах. Людендорф писал, что «греческая армия не имела никакого боевого опыта». Греческие войска были переданы под общее командование французских и английских военачальников.

Одновременно с объявлением в стране мобилизации греческое правительство направило союзникам ноту, в которой обвиняло их в неисполнении ранее данных им обещаний, с чем теперь связаны все внутриполитические трудности Греции. Венизелисты призывали державы Антанты выступить с декларацией в поддержку их правительства и в защиту греческих прав вообще. Беспокойство Венизелоса было вполне объяснимым. Несмотря на то что из бесед с английскими лидерами ему было хорошо известно, что многие из них, и прежде всего сам Ллойд Джордж, видели в территориально расширенной Греции способ ограничить усилившееся проникновение Франции и Италии на Ближний Восток, английский премьер в своих речах в конце декабря 1917 —января 1918 г. ни словом не обмолвился о желании Англии оказать Греции поддержку. Когда же 5 января, говоря о целях Британии в войне, он прямо указал, что союзники воевали не для того, чтобы «выгнать Турцию из ее столицы или из богатых и прославленных земель Малой Азии и Фракии... населенных преимущественно турками», греки приуныли.

Грэнвиль, новый английский посланник в Афинах, сообщал в Форин-офис, что это выступление произвело в Греции плохое впечатление, и советовал выступить с публичным заявлением, где указывалось бы, что греки могут ожидать вознаграждения в том случае, если окажут помощь союзникам, а не будут сидеть сложа руки. Предложение Грэнвиля было встречено в Лондоне весьма холодно, так как англичане боялись, что любое упоминание о территориальном расширении Греции «захлопнет дверь» перед сепаратными переговорами с Болгарией. Стремясь исправить допущенную в отношении союзников бестактность и продемонстрировать покорность Англии, Венизелос вскоре передал в Лондон, что он вполне готов отказаться от претензий на Малую Азию, если это может способствовать заключению сепаратного мира с Турцией. В обмен он просил дать гарантии возвращения греческих беженцев в родные места и нормального с ними обращения. Однако Грэнвиль 10 января 1918 г. телеграфировал, что, «если война будет продолжаться, греческие требования без сомнения будут вновь выдвинуты».

В угоду английским покровителям Венизелос старательно отмежевывался от появившихся в январе 1918 г. статей в греческой печати, в которых содержалось требование передачи Греции Кипра. Критикуя их, он в то же время сообщал Грэнвилю, что не сомневается в желании Англии в конце войны передать этот остров Греции. Английский посол советовал ему «не быть столь уверенным», поскольку Казначейство, военное, морское и другие ведомства Великобритании были против передачи Греции Кипра, который они собирались превратить в военно-морскую базу.

Выступление американского президента с «четырнадцатью пунктами», разоблачения сепаратного договора о проливах 1915 г., сделанные Советским правительством, заставили Венизелоса еще раз усомниться в искренности английских заверений и также привели его к решению послать державам Антанты в феврале 1918 г. вышеупомянутую ноту. Однако Англия и Франция отказались официально признать греческие интересы и лишь ввиду приближавшегося дня независимости Греции, 7 апреля 1918 г., обратились к ней с заявлением, что ее довоенные границы будут поддержаны на мирной конференции. Венизелос жаловался союзным посланникам, что из этого документа не ясно, на что Греция может все-таки рассчитывать за свое участие в войне, и решил обратиться к США с просьбой поддержать греческие требования. Ко всеобщему изумлению Вильсон в ответном послании обещал Греции «сохранить ее единство и поддержать ее права на любой мирной конференции». Этим документом США заявили о своем переходе к более активной внешней политике на Ближнем Востоке и Балканах, которые постепенно превращались в сферу их интересов.

Поддержка со стороны США, нового сильного союзника Антанты, способствовала поднятию боевого духа греческой армии, находившейся на Салоникском фронте. Этот фронт связывал по рукам и ногам болгарскую армию. Гийомэ хорошо отзывался о греческих солдатах, сражавшихся на Салоникском плацдарме, где они начали медленно, но упорно продвигаться вперед. В марте он сообщил маршалу Фошу, что мог бы предпринять скромные операции вдоль рек Вардар и Струма. В конце весны, убедившись в возможности использовать греческие силы, Гийомэ дал указание своему штабу приступить к подготовке мощного удара по противнику на обоих берегах Вардара — греческого наступления на Струме и сербского наступления на западе. 30 мая 1918 г. греческие войска достигли местечка Скра, где предприняли неожиданную для болгар атаку и одержали значительную победу, все контратаки были успешно отбиты, а 49-й болгарский полк был уничтожен полностью. В плен было взято 1600 болгар и более 200 немцев. Это было самое тяжелое поражение Болгарии за последний год. За один день малоизвестное местечко стало самым популярным в Греции. Авторитет Венизелоса достиг небывалой высоты, война неожиданно становилась популярной, в армию вступали новые добровольцы. В афинских кофейнях победу при Скра сравнивали со сражением на Марне, Сомме, с прорывом Брусилова. Неожиданно Гийомэ был отозван в Париж и операции приостановились.

Неудачи болгар привели к серьезным последствиям — падению прогерманского правительства В. Радославова. Новый болгарский премьер-министр В. Малинов начал проантантовскую политику, активизируя болгарскую пропаганду в западных столицах. Но появившаяся было надежда на заключение сепаратного мира с Болгарией быстро развеялась в связи с твердым отказом Венизелоса обсудить македонскую проблему. Венизелос заявил, что, хотя он в 1915 г. предлагал уступить Болгарии Кавалу с целью привлечения этой страны на сторону Антанты, теперь об этом не может быть и речи, так как Болгария сражалась на стороне центральных держав против греческих войск и греческий народ вправе теперь защищать свое территориальное единство. Грэнвиль вновь обратился в Форин-офис с просьбой сделать заявление о том, что Великобритания не пытается купить Болгарию за счет Греции, но до августа 1918 г. оно так и не было сделано.

В середине июня 1918 г. в Салоники прибыл генерал Франше д’Эсперэ, сменивший Гийомэ. Он имел инструкции Верховного союзного командования подготовиться к наступлению. Союзные армии состояли из 29 дивизий (из которых десять были греческими[49]), приблизительно 0,5 млн человек при 2070 орудиях. Фронт шел от Эгейского моря до р. Струма на Дойран — Витола —озера Преспа и Охрида и до Влёры. Силам Антанты противостояли 3 болгарские армии, 11-я германская, которая фактически также состояла из болгар, и австро-венгерский корпус — всего около 450 тыс. человек. Болгарские войска находились в большой степени разложения, что облегчало союзникам их задачу. В июле генерал Франте д’Эсперэ разработал план наступления в наиболее труднодоступном месте — в центре дикой горной местности, которое было слабо защищено, что сулило успех. Главный удар следовало нанести в районе Ветреник —Доброполе —Сокол силами сербской армии, усиленной двумя французскими дивизиями и поддержанной атаками с двух флангов франко-греческих войск, при содействии вспомогательной атаки англо-греческих сил между оз. Дойран и р. Струма.

На встрече союзников в Версале 2 июля 1918 г. Ллойд Джордж обвинил Францию в том, что она держит в неведении Лондон относительно операций на Салоникском фронте. На этом совещании после длительных споров сторонников нанесения основного удара на западе и на Балканах было решено предоставить Франше д’Эсперэ свободу в выборе момента для начала наступления. 3 августа войска союзников приступили к активной подготовке к наступлению. Большинство греческих сил — пять дивизий в действующей армии и одна резервная — находились под командованием генерала Мильна, еще две — в распоряжении французского генерала Ансельма, а 9-я греческая дивизия составляла часть основных сил Восточной французской армии генерала Генри. Было решено, что на последнем этапе операции на Струме командование возьмет на себя греческий главнокомандующий генерал П. Данглис. 4 сентября Ллойд Джордж собрал совещание на Даунинг-стрит, где дал последний бой «западникам» и выиграл его: было решено начать крупные операции на Балканах против слабейшего звена — германо-болгарской армии.

В середине сентября «восточные армии» Антанты предприняли энергичные атаки и прорвали болгарский фронт в районе Ветреник—Сокол, после чего стали быстро наступать, тесня силы центральных держав, окружив 11-ю германскую армию и выйдя 29 сентября на линию р. Струма —Куманово—Ускюб—Китчево —оз. Охрида, открыв дорогу на Софию. 28 сентября, всего через две недели после начала наступления Антанты, Болгария запросила перемирия и 29 сентября капитулировала, приняв безоговорочно все условия союзников. В результате было прервано прямое сообщение между Турцией и ее европейскими союзницами. Салоникская армия угрожала тылу германских войск в Румынии. «Наш фронт на Балканах пошатнулся..., — вспоминал Э. Людендорф. —... Представлялось вероятным, что финал наступит в ближайшее время». Дальнейшее наступление войск Антанты против оставшихся австро-германских контингентов приняло характер очищения занятых территорий в направлении Албании, Сербии, Румынии и Турции (Стамбула).

17 сентября, накануне англо-греческой атаки на Дойран, греческий посланник в Лондоне Д. Какламанос передал в Форин-офис перечень территорий, которые греческое правительство намеревалось потребовать на мирной конференции. Предусматривалось возвращение Греции Македонии; присоединение «Северного Эпира» в границах оккупационной греческой зоны (октябрь 1914 г.) при согласии Италии и одобрении держав; присоединение Додеканеса и Восточной Фракии, находившихся под частичной оккупацией иностранных государств, что, как было сказано, «не затронет жизненных интересов государств и не осложнит международную жизнь»; присоединение в случае полного или частичного распада Османской империи тех районов, где преобладало греческое население, или местную автономию тех областей, где население было преимущественно греческим; возвращение греков из Малой Азии в их дома и передача им их имущества, Какламакос но указанию Венизелоса не упоминал Кипр, дабы не задевать интересы Британии, а также северные Эгейские острова, которые передавались Антантой Греции. Форин-офис заявил в ответ, что Греция безусловно получит Салоники и, возможно, Кавалу, но Болгария сохранит Западную и, возможно, Восточную Фракию.

По условиям перемирия с Болгарией она обязана была эвакуировать войска с греческих и сербских территорий. Уже 30 сентября, сообщая о перемирии греческому посланнику в Париже Романосу, Клемансо сказал: «С сегодняшнего дня Восточная Македония в вашем распоряжении; греческие гражданские и военные чины должны немедленно там прочно утвердиться». 6 октября, когда греческие войска заняли Кавалу, Венизелос выступил в Салониках с речью, в которой намекал на значительное территориальное расширение страны. Однако он запретил печатать то место из выступления в Салониках Франше д’Эсперэ, где говорилось о водружении греческого флага на храме Святой Софии в Константинополе, чтобы не раздражать общественное мнение за границей.

Франция, как и прежде, считала, что вопрос о разделе Османской империи должен решаться только великими державами. Она выступала против увеличения территории Греции, которую Великобритания, играя на мегалистских устремлениях Венизелоса, хотела использовать как ширму для своих экспансионистских целей в Малой Азии. Английское правительство стремилось нанести удар по экономическим интересам Франции в этом регионе. Она следила, чтобы Англия не давала обещаний Греции увеличить ее территорию.

Французскую точку зрения разделяла Италия, перспективы которой заполучить территории в Малой Азии после присоединения Греции к союзникам становились все менее реальными. Итало-греческие отношения были чрезвычайно напряженными. Процесс превращения Додеканеса в итальянскую провинцию был ускорен; еще в апреле 1918 г. Италия пыталась решить в своих интересах албанский вопрос, прося у западных союзников разрешения на оккупацию района Корчи. Венизелос протестовал, и под нажимом Англии и Франции барон Р. Авеззана, сменивший Боздари в Афинах, сообщил о согласии Италии на передачу Додеканеса Греции. Венизелос ответил, что он готов заключить договор с Италией, но соглашался передать ей лишь один порт на Додеканесе — Астипалэа, настаивая при этом на передаче Додеканеса, «Северного Эпира», включая Корчу, Греции. Он соглашался на создание независимого албанского государства, состоящего из федерации кантонов под опекой интернациональной комиссии, или на его раздел между соседями. Сон- нино не мог согласиться с предложениями греческого премьера, и отношения осенью 1918 г. еще более ухудшились. Попытки нового итальянского посланника ни к чему не привели. Судьба Албании должна была решиться на мирной конференции.

Холодное отношение Франции и Италии к его претензиям не охлаждали пыла Венизелоса. Греческие войска с честью сражались бок о бок с английскими и французскими силами, греческая армия была в лучшем состоянии, чем когда-либо ранее. И если еще год назад, имея всего три дивизии на почти бездействующем Салоникском фронте, Венизелос говорил в парламенте, что «Греция несет тяжелые жертвы ради общего дела» и поэтому «нельзя допустить, чтобы греческие интересы, которые находятся в полной гармонии с идеалами, во имя которых ведут войну союзники, не были приняты во внимание на мирной конференции», то теперь, когда греческие силы были в три раза большими, а позади были сражения у Скра, на Дойране и др., премьер-министр не боялся предъявлять союзникам территориальные требования.

8 октября 1918 г. Венизелос сообщил прибывшему в Афины лорду Грэнвилю, что Греция, даже исполнив свой союзнический долг перед Сербией, готова продолжать совместную борьбу, если она получит за это справедливые компенсации во Фракии и Македонии. Это заявление имело принципиальное значение ввиду продолжавшихся военных действий против Турции и перспектив вступления союзных войск в Стамбул. Все труднее становилось Венизелосу сдерживать нараставшую шовинистическую кампанию в печати, которую он сам развязал в свое время. Только его чрезвычайная осторожность не позволяла указывать открыто на Константинополь, говоря лишь о «реализации эллинских мечтаний». Диомидис писал генералу Параскевопулосу в конце октября, что «следя за событиями, мы были переполнены чувствами, надеясь и желая, чтоб продолжение войны безусловно благоприятствовало нам и нашим действиям в будущем. Мы не позволяли нашим мечтам уводить нас слишком далеко, но втайне надеялись, что уже наше поколение станет очевидцем осуществления мечты наших предшественников». Еще больше такие настроения усилило предложение Франше д’Эсперэ отправить несколько греческих дивизий под командованием Параскевопулоса в Стамбул.

30 октября Турция в результате успешных действий британских войск в арабских землях также капитулировала, а 31 октября в г. Мудрое на острове Лемнос было заключено перемирие. Это известие было встречено в Греции без энтузиазма. Грэнвиль сообщал в Лондон, что Мелас, заместитель министра иностранных дел Греции, принявший его в отсутствие Н. Политиса, не мог скрыть своего отчаяния. Он также писал, что в Греции господствовало убеждение, что, если бы греки воевали чуть дольше и вошли в Константинополь, «они могли бы предъявить более длинный счет, имея большие гарантии его оплаты на заключительном мирном конгрессе». Венизелос немедленно отбыл в Париж и Лондон. Он боялся, как писал Грэнвиль Бальфуру, что «Турция может выжить». Настоящая война для него только начиналась.

Уже 14 декабря 1918 г. Милн перевел свои подразделения в Стамбул; Франте д’Эсперэ последовал за ним. Основные силы греческой армии оккупировали Измир (Смирну), греческие военные корабли бросили якорь в Босфоре. Первая мировая война была закончена.