Переодевшись в удобную домашнюю одежду, Анна следом за Джафаром пришла на кухню. Урчание в животе красноречивее слов обозначило голод матери и дитя.
— Что ты обычно ешь на завтрак?
— Все что угодно, кроме рыбы, — скривилась Анна.
— Хорошо, — и полез в холодильник, проверить запасы, что приготовила мама перед отъездом.
Анна достала посуду, сервировав стол. На чужих кухнях орудовать не любила. Всегда другая женщина держала гастрономический приоритет: мама, сестра, Урсула, а теперь Белла. И Анна пришла к выводу, что независимой она так никогда не станет. Загрустила.
— Анни, — позвал Джафар, — ты чего такая грустная? Не вкусно или на меня обиделась?
Романова оторвалась от творожных блинчиков со сгущенкой, взглянув исподлобья, проговорила:
— У меня видать на роду написано жить под чьей-то властью.
Тариев расценил ее слова как упрек за поведение накануне.
— Вчера впервые позволил себе ее. Но ты уже меня так довела, что наступил предел. Но и жалеть о поступке на заставишь. С твоим характером, дай волю, ты таких дел наворотишь, годами разгребай потом.
— Будешь меня до конца дней упрекать за ребенка? — колюче посмотрела на собеседника. — Дал бы мне сделать аборт и ноль ответственности! — резанула слух фразой.
Тариев от услышанного напрягся. Разозлившись, ударил ладонью о столешницу и, наклонившись к лицу Анны, по слогам сказал:
— Еще раз упомянешь про моего ребенка в таком контексте, и я его заберу у тебя. А ты можешь возвращаться в Россию. Раз тебе так неприятна сама идея его рождения.
— Что?!
— Что слышала! — и вернулся к завтраку, пытаясь утихомирить агрессию.
Джафар и не думал лишать дитя матери, даже если она и не хотела его. Он не верил, что Анна ребенка не любит, а лишь испытывает растерянность и жалость к себе, но признаться в том, что на самом деле чувствует: гордость не позволяет. И эти эмоциональные качали имеют фундамент из-за повышенных гормонов.
Анна резко потеряла аппетит из-за грубых, но правдивых слов Тариева. И уже пожалела, упомянув жестокую тему, к которой сама относилась с трепетом. Если в целом не умираешь от любви к детям, еще не означало их убийство в утробе. Сказала чтобы подразнить и узнать его истинное мнение. Узнала, что аж слезы навернулись. Пила чай, пряча единичные капли слезинок в кружке и сидела безмолвно. И что делать в его доме дальше не знала. Большая часть одежды осталась у Мансуровых и она после беседы резко пожелала вернуться обратно. Если он с ней будет вести себя как злобный тролль, терпеть не станет.
— Когда возвращается твоя мама? — тихо спросила.
— На неделю уехала. Может чуть задержится. А что? — попивал кофе и строго смотрел на Анну, все еще злясь.
— Можно я вернусь к Мансуровым? — кинула просящий взгляд через стол.
— Нет. Нельзя.
На что Анна раздула ноздри и выпучила глаза, готовая метать кинжалы в собеседника, будь они в рукавах. Но Тариева не проняла ее агрессия и он взвешенным тоном добавил:
— Я тебя привез в свой дом не для того, чтобы ты бегала по улицам с чемоданом в поиске более комфортного проживания. Я давал тебе время ко мне привыкнуть. Но и оно не помогло. Ты скоро станешь матерью, а ребенок не игрушка. Взял в прокат — неси обратно.
— Не надо меня учить! Сказала же, я не твоя студентка и получше тебя знаю, что такое дети. Но и жить с тираном не собираюсь.
— Я тебя понял, — откинулся на спинку стула мужчина. — Но с этого дня будет по-моему, пока он не родится.
— Что следующее на очереди? Запретишь мне работать и наденешь глухую накидку?
Джафар саркастично скривил рот, сверкнув зрачками.
— Нет. А надо бы.
И Анна поверила ему. Сейчас перед ней сидел не тихий и уважительный интеллигент, а басмач и колдун из театральных постановок. Второе его лицо. И если бы мужчина не обладал такой волей, то и играть не смог бы таких злостных персонажей.
— Тебе разве на работу не надо сегодня?
— Две последних пары. А тебя надо отвезти?
— Желательно. Элегия еще не окрепла, а вторая фармацевт первый день с отпуска и ей понадобится помощь.
— Хорошо. После завтрака отвезу. А после заедем за вещами к Мансуровым.
Джафар вышел из-за стола, отнес чашку к раковине, давая понять, что беседа завершена. Попытка Анны отвоевать себе кусочек прежней свободы пропала даром.