Грибификация: Легенды Ледовласого

Хрулеев: Начинка

27 октября 1996 года

Балтикштадтская губерния

Шура была самым тщательным образом разделана, а потом перемолота в фарш в огромной мясорубке.

Она убежала от Германа с его Молотилкой, а в результате попала в мясорубку сумасшедших любителей пельменей. Почему в Оредежском районе все так любят перемалывать людей?

Когда с Шурой было закончено, господин Бывалов распорядился:

— Все, мы с Трусовым за приправами на склад. А тебе, Балбесов, я ставлю задачи. Смотри, не накосячь и в этот раз. Во-первых, приберись тут, а то вся кухня в крови, так не годится. Нельзя приступать к важнейшему в жизни человека деянию — лепке пельменей в такой обстановке. Во-вторых, как приберешься — начинай лепить. В-третьих, стереги эту живую начинку с циферками три-восемь-девять на лбу. И в-четвертых. Самое важное. Ни при каких обстоятельствах не трогай рябиновую настойку. Она еще не настоялась. Задачи ясны?

— Так точно, господин главный лепильщик мясных пельменей! — отрапортовал по всей форме Балбесов и лихо козырнул, приставив к собственной голове окровавленный мясницкий нож.

Бывалов и Трусов ушли, а Балбесов, напевая что-то из Высоцкого, приступил к уборке. Иногда он останавливался и поглядывал на шкафчик над мойкой, а потом тоскливо вздыхал. В шкафчике наверняка хранилась рябиновая настойка.

Хрулеев полулежал на полу, прислонившись спиной к стене. Прикованная наручниками к трубе рука затекла, голова сильно болела и кружилась, его все еще тошнило. Судя по всему, сотрясение мозга. Когда Балбесов в очередной раз завздыхал, любуясь шкафчиком над мойкой, Хрулеев вяло пробормотал:

— Слушай, Балбесов. Твой шеф ушел. Выпей уже рябиновой. Почему бы и нет? Я ничего никому не скажу. Тем более, вы меня все равно скоро пустите на фарш.

Балбесов подозрительно покосился на Хрулеева:

— Ого, какая хитрая начинка! Я значит выпью, захмелею, а ты ключик возьмешь и того! Вот этот ключик, от твоих наручников...

Балбесов вынул из кармана треников ключ и продемонстрировал Хрулееву.

— Ну, ты же адекватный человек, Балбесов... — сказал Хрулеев, хотя и сомневался, что адекватные люди лепят пельмени с человечиной, — Совсем не факт, что захмелеешь. Тем более, ты же не будешь напиваться. Только попробуешь. А вдруг твой шеф ошибся, и рябиновая уже настоялась. Ведь интересно же — настоялась или нет?

Балбесов задумчиво почесался, а потом тяжело вздохнул:

— Нет, начинка. Так не годится. Собственно, кого ты хочешь наебать? Тоже мне, Никола Макиавелли нашелся. Ты бы лучше молчала, начинка. И рябиновую я пить не буду!

Балбесов еще почесался, на этот раз большой вилкой:

— Пить не буду. Только попробую. А вдруг действительно настоялась?

Балбесов решительно прошел к шкафчику над мойкой, извлек из него громадный двухлитровый графин, заполненный водкой и ягодами рябины, и нацедил себе четверть стакана. Выпив, Балбесов крякнул.

— Не пойму. С одной стороны вроде настоялась. А с другой — настоялась, но недостаточно. Непонятно. Сложная ситуация.

Продолжая уборку помещения, Балбесов периодически подходил к шкафчику и извлекал оттуда графин, а потом воровато прятал его назад.

Уже были выпиты два целых стакана, но вопрос о том, достаточно ли настоялась рябиновая, так и не был решен. К тому моменту, как Балбесов закончил с уборкой и приступил к лепке пельменей из Шуры, графин опустел на четверть.

Рожа у Балбесова раскраснелась, его стало чуть пошатывать, он весь перепачкался мукой. Балбесов теперь был похож на кокаинового наркобарона из американских фильмов. Когда он закатал в очередной пельмень стеклянную пробку от графина вместо фарша, Балбесов решил, что пора проветрится:

— Я пойду поссу, окей? А ты не убегай, начинка.

Балбесов, пошатываясь, вышел во двор.

Хрулеев напряг все силы и попытался оторвать наручники от трубы или трубу от стены. Но это было бесполезно. Загнутая труба была вбита глубоко и крепко, жандармские наручники тоже не разломаешь.

Балбесов вернулся минуту спустя и забыл прикрыть за собой входную дверь, зато сразу же спросил Хрулеева:

— Слышь, начинка. А отгадай загадку — весь в муке, хуй в руке?

— Это ты вышел поссать?

— Экая умная начинка! Слушай, а хочешь рябиновой?

— Давай. Только наручники сними, а то в наручниках неудобно...

— Да нормально в наручниках. Вот если бы тебе кляп в рот сунули — тогда бы действительно было неудобно...

Балбесов влил Хрулееву в рот рябиновой из стакана. Хрулеев с трудом проглотил напиток и подавил приступ тошноты.

— Ну как, настоялась? — поинтересовался Балбесов.

— Не знаю, не разбираюсь. Ты лучше сам еще выпей. Рябиновая же ваш фирменный напиток, так что тебе виднее...

— Именно! Мне виднее! Настоялась или нет? Мой долг раскрыть тайну рябиновой! — заявил Балбесов, наливая себе очередной стакан, на этот раз целый.

— Только мне это, закусь нужна, — спохватился упорный дегустатор, — А то без закуси уже не лезет, падла. А закусывать я люблю ушками.

Балбесов решительно взялся за огромный мясницкий нож и двинулся, пошатываясь, к Хрулееву.

— Пельменем закуси, бля... — закричал Хрулеев, но его слова тут же превратились в дикий крик боли. Левую половины головы обожгло, как каленым железом.

Хрулеев с ужасом увидел, что Балбесов держит в руке отрезанное окровавленное ухо. Вся левая половины головы Хрулеева запульсировала резкой болью, на пол закапала кровь. К горлу подступила рябиновая на вкус рвота. Хрулеев заорал, заплакал.

Кровь текла все больше, Хрулеев физически ощутил, что умирает от болевого шока и кровопотери. Он задергался и заметался, все больше перемазываясь в собственной крови. В левом ухе, точнее в оставшейся на его месте дырке, оглушительно шумело, как будто Хрулеева топили в океане. В океане его собственной крови и боли.

Балбесов не спеша посыпал отрезанное ухо крупной йодированной солью и сушеным укропом, а потом пристроился к очередному стакану рябиновой, намереваясь продолжить выяснение вопроса о степени настоянности напитка.

Со стороны двери, которую забыл закрыть Балбесов, когда ходил облегчиться, вдруг раздалось рычание. Балбесов медленно обернулся.

Тотошка стояла в дверях и рычала на любителя рябиновой с человеческими ушами.

— Песик... — произнес Балбесов, открывая средний ящик шкафчика слева от мойки, — А хочешь пельмешек, песик? Только без водки. Ведь, как гласит наш девиз, собаки едят пельмени без водки.

Но Балбесов выхватил из ящика не пельмешек, а дробовик. Тотошка бросилась на людоеда, метя зубами в промежность.

Балбесов выстрелил, но попал в холодильник, холодильник гулко металлически ухнул. Тотошка откусила Балбесову сочный кусок штанины и немного мяса ниже колена.

Балбесов заорал матом и неожиданно ловко запрыгнул на стол, прямо на раскатанное под пельмени тесто. Ключ от наручников выпал из его кармана и упал на пол. Напрягшись всем телом, чтобы дотянуться, Хрулеев схватил ключ. От боли и шока он едва соображал, из того места, где раньше было ухо, все еще шла кровь.

Хрулеев быстро отомкнул жандармские наручники и кое-как встал на ноги.

Тотошка металась вокруг стола и лаяла, но запрыгнуть на стол, куда залез пьяный людоед с дробовиком, не решалась. Видимо собака сознавала, что Балбесов подстрелит ее еще в прыжке.

Балбесов выстрелил в Хрулеева, но лишь высадил окно за спиной беглой начинки. Отстрелянная гильза полетела в раскатанное под пельмени тесто.

Хрулеев схватил стоявший возле мойки стакан рябиновой, рядом с которым все еще лежало отрезанное ухо, и бросил его в Балбесова. Стакан попал в цель, но не причинил людоеду никаких повреждений, даже не разбился. Балбесов выстрелил в Тотошку и, снова промазав, разнес мусорное ведро под мойкой.

— Тото, бежим! За мной! — скомандовал Хрулеев и бросился к входной двери.

Балбесов выстрелил вслед Хрулееву, на этот раз пострадала печка. В воздух взметнулось кирпичное крошево, на пол полетели отколовшиеся от печки куски.

Хрулеев выбежал на улицу. От невыносимой боли в голове его шатало, он был близок к обмороку, весь мир был кроваво-красным, в башке оглушительно шумело. Собака выбежала вслед за хозяином.

Хрулеев сперва побежал к калитке, но вовремя осознал, что это верная смерть. Людоед сейчас слезет со стола, выйдет из дома и просто застрелит его и Тотошку. Тогда Хрулеев побежал вглубь участка, к лесу. Сзади грохнул очередной выстрел, в бане слева от Хрулеева зазвенело разбитое окно.

— Стой, начинка! — заорал Балбесов.

Хрулеев добежал до конца участка и бросился в сосновый бор мимо остатков древнего финского забора и таблички с надписью «ЛЕС ЧУДЕС. СЮДА ПОПАЛ И ТУТ ИСЧЕЗ».

Людоед преследовал Хрулеева только до забора, на границе участка он неожиданно остановился и заорал:

— Ты куда, дурак? Не ходи туда! Эту табличку не мы повесили, она тут давно! Лес зачарованный! Оттуда уже не вернешься! Стой! Лучше быть в нашем вкусном пельмешке, чем ходить в этот лес! Эй...

Балбесов еще пару раз выстрелил в воздух.

Его крики становились все тише, а вскоре совсем затихли.

В лесу царил полумрак, Тотошка бежала рядом.

Осознав, что людоед почему-то решил прекратить преследование, Хрулеев остановился и тяжело повалился на землю.

Запыхавшаяся Тотошка лизнула то место, где раньше у Хрулеева было ухо. Хрулеев заорал матом, заплакал.

— Не надо, Тото... Не надо. Очень больно. Я умираю.

Кровь все шла и не останавливалась.