Грохочущие воды Ниагары

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Если бы мама не нагрянула вдруг ко мне в гости и не нашла меня в комнате, где я лежала на диване, уткнувшись разбитым лицом в подушку, возможно, я осталась бы в Бристоле и так и сочиняла коллегам сказки о том, как откуда ни возьмись на моем пути оказался фонарный столб. Наверное, по осторожному тону моих писем мама заподозрила, что между мной и Биваном не все ладно, поэтому и примчалась так внезапно, без предупреждения. Такого она увидеть явно не ожидала, ее испуг и сочувствие окончательно подорвали мои силы, и я отказалась от своего идиотского стремления выгородить Бива. Захлебываясь в рыданиях, я рассказала ей все как было, и не прошло и часа, как она собрала мои вещи и мы уже катили на машине в Северный Уэльс, направляясь в нашу родную деревню. Отец умер, когда мне было шесть лет, но силы воли маме было не занимать; хотя что ей еще оставалось делать? Она тут же взяла все в свои руки.

— Айрис, дочка, сейчас тебе главное — уехать, и подальше, туда, где ему до тебя не добраться. Прав у него на тебя нет, и если ты не подашь в суд за оскорбление действием…

— Что ты, мама…

— Гм. И как можно влюбиться в такого… Ну да ладно. Вполне возможно, он за тобой приедет, но ты с ним не увидишься, я тебе обещаю. С ним я поговорю сама. — «С ним» она выговорила с отвращением. — Теперь, когда между вами все кончено, позаботимся о тебе. Завтра я позвоню Бронвен. Она столько раз приглашала тебя в Канаду — по-моему, самое время.

— Ну, не знаю. А работа? И потом, у меня нет денег. А Бив…

— Бив! — Она оборвала меня на полуслове, окинув взглядом синяк у меня под глазом, рассеченную губу и опухшую скулу. — О Биване Уильямсе пора забыть. И чем скорее, тем лучше. Тебе чуть больше восемнадцати! У тебя вся жизнь впереди. А на работу я позвоню прямо сегодня, скажу, что ты заболела. Хочу, чтобы ты была подальше отсюда, пока все утрясется. Не волнуйся, милая, положись на меня. А с деньгами все очень просто. У меня кое-что накопилось. Съездишь в Америку, отдохнешь. Там ты быстрее придешь в себя.

— Но, мама, как же? Твои сбережения…

— Я же откладывала на черный день, а кто скажет, что он не настал? Не спорь, будь хорошей девочкой. Ты пережила такой ужас… но теперь все позади. Брон будет просто счастлива, если ты у них погостишь, честное слово. Еще и пользу принесешь, поможешь ей по дому. Выбросишь из головы этого негодяя, и пускай он убирается на все четыре стороны. В один прекрасный день увидишь, как я была права.

— Тебе тоже нужно поехать, — нерешительно возразила я. — Ты столько раз говорила, что хочешь повидаться с сестрой.

— Как-нибудь в другой раз, — жизнерадостно сказала мама. Так она обычно и отвечала. Бронвен не раз предлагала оплатить нашу поездку, но мама неизменно отказывалась — вежливо, но твердо. Мамино стремление к независимости уже стало легендой. На школьные каникулы я ездила во Францию и Австрию, но она никогда не выбиралась дальше Престатина или Эбериствита.

— Я живу здесь полной жизнью, Айрис, — в который раз повторила она. — Здесь моя работа, — (мама работала в больничной регистратуре), — и потом, ты же знаешь, я еще и президент Женского института[1]. А сейчас я по горло занята Союзом Матерей. И кто, по-твоему, организует уборку церкви и цветы по воскресеньям, а? Вас, девчонок, не оторвешь от ваших дружков, а некоторые уже замужем, и им детей вести то на танцы, то еще Бог знает куда. А по средам я привожу в порядок больничную библиотеку. Нет, милая, некогда мне мотаться по всяким там Канадам. Все равно мы уж лет двадцать как с Брон не виделись. Глядишь, еще и не узнаем друг друга! — Она рассмеялась. — А ты поезжай, и отдохни там как следует, дочурка.

— А вдруг тетя Брон не захочет меня видеть? — Однако я уже поняла, что сопротивляться бесполезно. Единственный раз мне хватило сил пойти маме наперекор — вскоре после моего восемнадцатилетия, когда я объявила о том, что собираюсь поехать работать в Бристоль, чтобы жить поближе к Бивану. Ну и поругались же мы тогда! Ей и нескольким подружкам в деревне я сказала, что помолвлена с Биваном Уильямсом. Каково же было обнаружить вскоре по приезде в Бристоль, что у Бива и в мыслях не было на мне жениться.

— В таком-то возрасте и замуж? — глумился он. — Айрис, детка, подрасти!

— Но ты же говорил… Ты поклялся, что мы всегда будем вместе! — я дрожала от отчаяния и унижения.

— Да будем, будем, но жениться-то зачем, скажи на милость? Эта твоя деревенская мораль! Переезжай ко мне. Моей квартиры хватит и на двоих.

То ли из-за того, что некоторые правила мама твердо вбила мне в голову, то ли благодаря инстинкту самосохранения я не поддалась на его уговоры. Если раньше он и мог меня в чем-то убедить, тот тут я уперлась. Возможно, во мне гораздо больше от мамы, чем я сама подозреваю, но какая-то скрытая потребность в независимости заставила меня поселиться отдельно. Еще учась в школе, я окончила курсы стенографии и машинописи, поэтому быстро устроилась машинисткой в одну из бристольских фирм и сняла себе комнату. А Бив все издевался над моей «устаревшей деревенской моралью, которая не поспевает за переменами в общественном мнении». Однако взять и разорвать отношения ни у него, ни у меня сил не хватало. Так прошло шесть месяцев, в течение которых я постепенно, с болью поняла, что это чередование бурных ссор с не менее бурными сценами примирения доставляет ему какое-то нездоровое удовольствие; меня все это начинало угнетать.

Тетя Брон сразу же заявила, что я обязательно должна приехать. Мама сказала, что отвезет меня к самолету в Манчестер, и я была благодарна ей до слез, потому что в то самое утро, как мне надо было уезжать, заявился Бив.

Не знаю, что она ему сказала. Я закрылась в спальне и, дрожа, сидела на краешке кровати до тех пор, пока не услышала, как хлопнула дверь. Выглянув из-за шторы, я смотрела, как он уезжает, и мое сердце снова разрывалось на части. Однако я не чувствовала себя в безопасности до тех пор, пока самолет не поднялся высоко в октябрьское небо. Я летела в Нью-Йорк, а затем — к Ниагаре, куда, как заверила меня Брон, за мной приедет один из членов ее семьи.

Раньше я бы прыгала от радости, предвкушая удивительную поездку, но сейчас ощущала только слабое облегчение. А еще мне было ужасно стыдно, что я так обманулась в Биване. Какая у меня добрая и замечательная мама, она повела себя так великодушно. Никаких «А я тебе говорила!» У меня не нашлось сил поблагодарить ее как следует, но потом я это сделаю обязательно. Когда пройдет эта боль и слабость и слезы не будут стоять комом в горле. Все этим месяцы, пока я была так дико, без памяти влюблена, я не желала слушать ни единого слова против. Наверняка скоро все в деревне узнают, какую глупость я совершила, и будут меня жалеть. Ни за что на свете мне не хотелось там больше появляться.

Поэтому я начала думать о Бронвен и Блейках. Брон приходилась маме младшей сестрой и уехала в Канаду искать приключений задолго до того, как я появилась на свет. Моя мать твердо считала, что лучше оставаться первым человеком в деревне, чем быть последним в городе. А Брон двадцать пять лет назад познакомилась с состоятельным канадцем по имени Реджис Блейк, недавно овдовевшим владельцем фруктовой фермы, и вышла за него замуж. Ее пасынку Карлу сейчас было где-то около тридцати, и он был холост. Ее собственный сын Стивен женился, но у мамы сложилось впечатление, что Брон не очень любит невестку. Еще была Мелани, семнадцати лет, любимица семьи. Говорили, что у нее прелестный голос; она училась на певицу. Судя по всему, тетя Брон была убеждена, что когда-нибудь Мел покорит своим пением всю страну. Ну, до этого надо еще дожить, а пока что, поскольку Мелани почти моя ровесница, мне, похоже, предстоит проводить с ней довольно много времени. Вот и все, что мне было известно. Время от времени мама и Бронвен обменивались семейными новостями по телефону, но меня мало интересовали родственники, которых я никогда не видела и которых, как я думала, никогда не увижу. И вот я лечу в лучах яркого света высоко над Атлантическим океаном, вперед, к новой жизни. К жизни без Бива! Мне предстоит научиться не скучать по нему, по его прикосновениям, поцелуям, по тем мгновениям, когда он смотрел на меня с такой тоской и желанием… Взбешенная, я отогнала эти мысли. Одно я знала точно. Никогда больше я не позволю себе впасть в такую зависимость от мужчины! Слишком велик риск, что потом будет больно.

В Нью-Йорке нас встретил курьер, чтобы проводить в отель. Со мной летели две британские пары: одни, по-моему, молодожены, а другие — мужчина и женщина постарше, которые явно решили, что меня следует опекать. Они представились как Джордж и Бетти Харрисоны из Лидса, что в Йоркшире. Я видела, как жена бросила быстрый взгляд на мое лицо, но ей хватило такта не задавать вопросов. Мне почти удалось скрыть побои под густым слоем макияжа, но я знала, что под глазом остался синяк, а с щеки не спала опухоль. Мы ехали в отель на такси, выслушивая устрашающие наказы водителя: не выходить по вечерам на улицу в одиночку, садиться только в желтые такси и никому, кроме гостиничных служащих, не позволять прикоснуться к своим чемоданам.

— Не то вам их больше ни в жизнь не увидать, — мрачно заключил он.

Харрисоны пригласили меня поужинать вместе с ними в ресторане, но я вдруг поняла, что падаю с ног от усталости. Войдя в комнату, я заказала себе в номер горячий шоколад и сандвичи, а потом, несмотря на ранний час, разделась и юркнула в постель. Я боялась, что мысли о Биве не дадут мне уснуть. Раскаивается ли он в том, что натворил? Скучает ли? Он столько раз клялся мне в любви. Неужели он вот так просто позволит мне уйти из его жизни? Я не сомневалась, что по-своему он действительно меня любил и невероятно привык к тому, насколько хорошо я разбираюсь в его проблемах, но это была собственническая любовь неуверенного в себе человека, а может, и не любовь вовсе. Он хотел обладать мной, претендовал на то, чтобы мое внимание было отдано ему целиком и полностью. У меня не должно быть другой жизни, отдельной от него, — так со временем обозначились его требования. На этой почве разгоралось большинство наших яростных, неистовых ссор. Биван был нездоров. Я знала это, но до сих пор боялась взглянуть фактам в лицо. Он нуждался в помощи, но, заикнувшись пару раз на эту тему, я только все испортила. Бедный мой Бив! Нет, уже не мой. Размышляя о нем, я крепко заснула до самого утра.

Сон удивительно меня освежил. В десять за нами должен был приехать экскурсионный автобус. Я спрыгнула с кровати и подошла к окну. Напротив, в лучах раннего солнца светло-серой туманной громадой возвышался Эмпайр Стейт Билдинг. Далеко внизу, в городском водовороте двигались крошечные машины, едва не сцепляясь друг с другом. Я в Нью-Йорке! Меня охватило волнение.

В кафе я тут же наткнулась на Харрисонов, усердно расправлявшихся с огромными порциями яичницы с беконом.

— Хорошо спалось, дорогая? — спросила Бетти. — Мы даже чуть-чуть поволновались за вас вчера вечером, правда, Джордж? Вы были такая бледненькая.

— Я в полном порядке, — заверила я и улыбнулась, хотя губа у меня все еще побаливала. — Спала как убитая.

— Вот и хорошо. Вы ведь едете сегодня в город?

— Да, конечно.

— Тогда садитесь рядом с нами! Не слишком-то весело отдыхать в одиночку, разве нет? Особенно такой молоденькой девочке! Завтра едете дальше, к Ниагаре?

Они так старались быть любезными. А мне так хотелось, чтобы они оставили меня в покое!

— У Ниагарского водопада меня встретят родственники, — сочла я своим долгом объяснить. — По пути посмотрю страну. Дома я… попала в небольшую аварию, но сейчас уже все в порядке. Не стоит беспокойства. — И я прошла к столику, стоявшему поодаль, чтобы избежать дальнейших расспросов, а в автобусе ухитрилась сесть на несколько сидений дальше.

Однако по мере того, как день близился к вечеру, ко мне подступало одиночество. Интересно было увидеть места, о которых я так много слышала: Бродвей, пестрящий афишами с известными названиями; улица, на которой убили Джона Леннона, возле дома, где он жил; огромный Собор св. Иоанна Богослова с его изумительными витражами, роскошные торговые центры, — но рядом не было никого, с кем можно было бы поделиться своим восторгом. Нью-Йорк расположен между двумя реками, и после обеда мы отправились на экскурсию вокруг Манхэттена, чтобы взглянуть на город со стороны и посмотреть на статую Свободы. Вернувшись в отель, я приняла душ, надела платье из синего джерси и длинные серьги с жемчугом, которые мне подарила мама на день рождения. Я попросила ее вернуть Биву все украшения, которые он мне покупал. Я удивилась тому, что вообще забочусь о том, как выгляжу, и на этот раз приняла, хотя и неохотно, предложение Харрисонов поужинать вместе. Потом мы собирались подняться на одну из башен Всемирного Торгового центра, чтобы полюбоваться на ночной Нью-Йорк. Беспокоиться было не о чем. Джордж и Бетти слишком увлеклись обсуждением дневных впечатлений, чтобы приставать ко мне с расспросами об «аварии», в которую я попала.

Не знаю, чего я ожидала, но уж никак не предполагала, что вид на город с башни так захватывающе прекрасен. Когда мы вышли из лифта и ступили на смотровую площадку, город, раскинувшийся на темной земле, сиял золотыми отблесками. Улицы, площади, здания, мосты — все это светилось огнями до самого горизонта. По-моему, это зрелище тронуло бы даже самого пресыщенного туриста; я смотрела как зачарованная. Эта броская красота напомнила мне обо всех моих несчастьях.

Такими переживаниями просто нельзя не поделиться с добрым товарищем. Господи, отчего у нас с Бивом все пошло наперекосяк? Я прислонилась к колонне, кусая губы до крови, чтобы не заплакать.

Вскоре я взяла себя в руки, подавила вспыхнувшие эмоции, подошла к одной из ярко освещенных сувенирных лавочек и от нечего делать заглянула внутрь. Она была забита цветными майками с надписью «Нью-Йорк», блестящими шейными платками, брелоками, керамикой, картинками и открытками. Я выбрала пару открыток, одну для мамы, а другую — для моей знакомой из бристольской фирмы, где я работала, не позволяя Биву «содержать» меня полностью, хотя он осыпал меня подарками. Повинуясь какому-то порыву, я купила себе платок, переливающийся всеми оттенками синего, фиолетового и пурпурного. Подойдет к черному платью, которое Бив подарил мне на рождество. Я вернула ему украшения и драгоценности, но не могла же я отослать ему всю одежду, которую он мне покупал.

— Оно тебе просто сказочно идет, — сказал он. — Никому и в голову не придет, что ты выросла в деревенской глуши.

Он частенько вот так закручивал свои комплименты, лишая меня всякого удовольствия от подарков. На двенадцать лет старше меня, он был уже квалифицированным инженером. Мне так польстило, когда он обратил на меня внимание.

Я резко отвернулась от прилавка — и сердце подпрыгнуло у меня в груди. У дверей, среди галдящей толпы, я разглядела знакомый профиль. Секунда — и его поглотила ночная тьма, но этот прямой нос, четкий рисунок губ, волнистые темные волосы врезались мне в память на всю жизнь. Нет… не может быть… К горлу подкатила тошнота. Сердце глухо заколотилось, ноги задрожали, и я едва не упала.

— Вы в порядке, дорогая? — возникла рядом Бетти Харрисон. — Да на вас лица нет…

— Извините, я… мне дурно.

— Здесь так душно. Джордж…

Бетти взяла меня за плечи и вслед за Джорджем Харрисоном, прокладывавшим путь к выходу, вывела меня на улицу, в благословенную темноту.

— Разрешите, этой девушке нужно сесть. Ей нехорошо.

Кто-то встал и отступил в сторону, и я плюхнулась на скамейку.

— Мне ужасно неловко. Так глупо…

— Дома, в Англии, попала в аварию, — объясняла кому-то Бетти. — Никак не придет в себя.

Они суетились вокруг меня всю обратную дорогу, хотя я уже вполне пришла в себя. Ну и кретинка! Естественно, никакого Бива там не было. Просто кто-то похожий на него.

«Наверно, у каждого из нас есть двойник», — не раз говаривала мама. Значит, в Нью-Йорке живет двойник Бивана Уильямса. Всего-навсего удивительное совпадение. Но я перевела дух, лишь когда вошла к себе в комнату и дважды повернула ключ в замке.

Завтра мы едем в автобусе к Ниагарскому водопаду. Там мне предстоит переночевать, а потом кто-то из родственников отвезет меня в Хай-Вайнс, к тете Брон. И нечего так по-дурацки трястись от страха. Тем более что бояться нечего. Биву неоткуда знать, где я.

Я оставила ночник включенным и с трудом заставила себя уснуть.

Мы уезжали из Нью-Йорка под дождем. Утром ко мне вернулся здравый смысл, но погода вогнала в мрачную угрюмость. Я вспоминала первые дни с Биваном. Мы познакомились в гостях у общих друзей. Хотя он работал в Бристоле, его родители жили всего в паре миль от нас, и мама знала миссис Уильямс по совместной работе в благотворительном комитете. Физическое влечение между мной и Биваном вспыхнуло мгновенно и совершенно меня поглотило. Он не стал тратить время на ходьбу вокруг до около — на ужины, танцы, театр и кегельбан.

Задолго до того, как у него закончился отпуск и ему нужно было возвращаться в Бристоль, я влюбилась в него по уши, не слушая маминых напоминаний о том, что он намного меня старше — двадцать восемь лет против моих семнадцати. Ведь он звонил мне каждый вечер, выкраивал время, чтобы заехать ко мне в гости на выходные, и как только мне исполнилось восемнадцать, я сорвалась с места и умчалась в Бристоль. Ну и дурочка же я была, наивная, доверчивая дурочка!

Вскоре я задремала, но меня растолкала Бетти Харрисон.

— Айрис, деточка, мы боялись, что вы пропустите эти дивные места. В конце концов, за этим мы сюда и приехали.

Я сонно огляделась; дождь утих. В Нью-Йорке деревья только начали желтеть, а здесь уже близился листопад. Никогда я не видела таких ярких красок: золото, багрянец и кровавый пурпур. Такое пропускать нельзя, и я простила Бетти ее бесцеремонную настойчивость.

До Канады ехать было далеко, и большую часть дороги я проспала. На границе нас остановили для проверки паспортов, и вскоре мы уже были на месте. Я спрыгнула с подножки автобуса и, оглядевшись, не увидела никакого водопада, хотя в воздухе стоял приглушенный гул. Когда я забирала у администратора ключ от номера, сзади раздалось:

— Мисс Айрис Мэдден?

Я резко обернулась. На жуткую долю секунды мне показалось, что голос принадлежит Биву. Через фойе ко мне направлялся высокий мужчина. Странным образом он напомнил мне Гари Купера в фильме «Ровно в полдень»: те же густые темно-рыжие волосы, тот же широкий, свободный, неторопливый шаг. Болотного цвета твидовый пиджак, коричневые вельветовые брюки. Я с легкостью представила его в шляпе «стетсон».

— Вы Айрис?

— Да.

— Ну что, привет. — Он протянул мне руку. Глаза у него были светло-карие. — Будем знакомы. Я твой сводный двоюродный брат Карл Блейк. Добро пожаловать в Канаду, Айрис.