Гром над городом

4 (3)

* * *

Морская прогулка подходила к концу. Веселая компания, разделившись на маленькие группки, вяло доедала угощение с расстеленной прямо на палубе скатерти. Гости расселись на наррабанский лад, на высоких подушках, и лениво болтали. Никому уже не хотелось стоять у борта и любоваться проплывающим мимо берегом.

Герой-любовник Заренги и «воин» Афтан пили вино и вполголоса вспоминали какой-то давний спектакль.

Милеста, Джалена и Авита, сидя рядышком, сплетничали о своих спутниках.

– Арчели и Лейчар сидят рядышком и никого вокруг не видят и не слышат, – хмыкнула Джалена.

– Да там давно все ясно, – улыбнулась Милеста. – Мне Зиннибран говорил, что его родители к старому Чара́гри, отцу Лейчара, два раза в гости приходили. И у себя принимали Чарагри в гостях. Уже приданое пересчитали, о свадебных издержках договорились. Прикинули, кто что подарит молодым...

– А Заренги окосел, с вином перестарался, – кивнула Джалена на первого красавца труппы.

– А Бики словно не понимает, как он сюда попал! – фыркнула Авита. – Такой смешной, хоть рисуй его!

Бедный работяга Бики и в самом деле уныло жевал лепешку с медом, время от времени поднимаясь с подушки и глядя через борт. Наверно, прикидывал, долго ли до возвращения в порт.

– А Мирвик и Пузо учат Зиннибрана и Гиранни играть в «три камешка», – хихикнула Милеста. – На деньги. Спорим, я знаю, кто кого обыграет!

– Ничего, – улыбнулась Авита. – Не разорятся Гиранни и Зиннибран с той меди. А Мирвик и Пузо – люди небогатые, для них и медяки – деньги.

– Хорошо, что Бариллы сегодня с нами нет, – ехидно сказала Джалена. – Она бы сейчас монологи начала читать, внимание на себя бы перетянула.

– А давай ты что-нибудь прочти, – повела плечиком Милеста. – Кто ж тебе-то запрещает?

Джалена чуть подумала, но все-таки не стала ничего декламировать. Взяла засахаренную грушу, розовым язычком слизала глазурь и сказала уже не ехидно, а злобно:

– Ничего-ничего, вместо Бариллы у нас Нуроса есть. Вот ведь кошка, а? Сразу вычислила, кто тут богаче всех, и перед Шеркатом завертелась! Вон, гляньте, как Шеркат и Райши-дэр ее по очереди виноградом кормят!

– Да, она... не очень застенчивая, – вынуждена была признать Милеста. – Но, по-моему, она больше внимания уделяет Райши-дэру. И как быстро она с ним поладила!

– Ну, с Райши-дэром они давно знакомы, – рассеянно бросила Авита, думая о том, что зря она отправилась на эту прогулку. Парни вернутся с облавы, приволокут добычу, надо будет рисовать портреты...

– Знакомы? Нуроса и Райши-дэр? С чего ты взяла? – хищной птицей вскинулась Джалена.

– И правда, – заинтересовалась и Милеста. – Райши-дэр только на днях приехал в Аршмир, да и Нуроса тут, говорят, недавно. Откуда ты знаешь?..

Авита очнулась от мыслей о работе и с удивлением повторила про себя свою последнюю фразу. И правда, с чего она это брякнула?

– Знать я этого не могу, – медленно сказала она. – Могу только догадываться. Когда разливали вино по чашам, Райши-дэр сказал слуге: «Нуроса не любит эфросское...»

– Она могла это сегодня ему сказать, просто мы не слышали, – возразила Милеста.

– Могла. Но есть еще одна странность. Мы все сейчас сидим на подушках, как наррабанцы... нет, не как наррабанцы, а кому как удобно. А правильно, подвернув под себя левую ногу и согнув правую... кто сидит? Райши-дэр, Шеркат и Нуроса!

– Еще ты сидишь, – указала Милеста.

– Да, верно. Меня вырастил слуга-наррабанец, он меня обучал наррабанским хорошим манерам.

– Не похожа Нуроса на наррабанку, – засомневалась Джалена. – У нее и волосы не черные, а каштановые.

– А ей пошли бы черные, прямые, – прикинула Милеста. – Ох, девочки, как же нас прическа меняет!

– Верно, – кивнула Джалена. – Вот у нас в театральной кладовой стоит сундук с париками. Жаль, ты, Авита, не видела. Каждый – просто волшебство! Наденешь – и ты другая женщина!

– Авита видела, – возразила Милеста. – Когда нам декорации подправляла... Помнишь, Авита, мы вместе мерили? Тебе так пошел рыжий цвет!

– Было такое, – с удовольствием припомнила Авита.

Джалена прямо загорелась, закричала на всю палубу:

– Гиранни! Гиранни, да оставь ты эти камни! Как думаешь, тебе пошли бы длинные черные косы?

Гиранни растерянно поднесла руки к своим рыжеватым кудрям:

– Я... не знаю. А почему ты спрашиваешь?

– Да Милеста вспомнила про сундук с париками, что стоит в гримерке. Целый сундук, доверху! И каждый парик так лицо меняет – не узнать!

От внезапного шума проснулся захмелевший Заренги, захлопал глазами.

Громкая беседа отвлекла и Арчели от разговора с женихом:

– Ох, как интересно! Я бы примерила!

– Забавная идея, я бы не отказалась, – заулыбалась и Нуроса.

– Я тоже хочу, – вздохнула Гиранни, – но в театре всегда полно народу. Неловко будет перед зеркалом вертеться, людей смешить.

– А сегодня в театре никого нет, – вспомнила Джалена. – Плотники вечером уйдут, а мы как раз вечером вернемся в город.

– Ух ты, – удивился комик Пузо, – прямо набег задумали!

– Эй, барышни, – удивился Мирвик, – а ничего, что театр будет заперт?

– Эй, поэт с метлой, – передразнила его Джалена, – а ничего, что с нами Бики? А у Бики все ключи!

– Ну как нарочно Безликие всё устроили, – восхищенно протянула Гиранни.

И вся компания дружно напала на растерявшегося Бики. Его называли нежными словами, взывали к его доброму сердцу, подкупали деньгами и обещали прикрыть от гнева Раушарни, если тот узнает об этой невинной проказе, хотя с чего бы ему узнать?

Бедняга трепыхался, пытался возражать, но видно было, что его сопротивление долго не продержится.

* * *

В набег на пустой театр отправилась вся компания.

Кроме Авиты. Прямо в порту «лиса» заявила, что ей надо в Дом Стражи. Наскоро со всеми распрощавшись, она исчезла. Да еще «воин» Афтан, сам чувствуя, что перебрал, отстал от прочих.

Может быть, остальные мужчины тоже охотно отказались бы от затеи с париками, но девушки запричитали в пять жалобных голосов – и в результате оказались у дубовой двери театра. И Бики уже звенел ключами, приговаривая, как ему влетит завтра от Раушарни.

Здание театра, пустое и мрачное, быстро сбило всей компании веселое настроение.

Бики взял из стоявшей у входа железной подставки факел и выбил искру на промасленную ветошь. Все пошли сквозь полумрак, в котором метались тени. Даже комик Пузо притих, а с Заренги слетел хмель.

Впрочем, когда через боковую дверь они вошли в коридор, темнота отступила: в конце коридора было зарешеченное окно, а на улице еще не совсем стемнело. Тревога сменилась облегчением. Молодежь с удовольствием узнавала знакомые двери в гримерки главных артистов труппы. Арчели и Гиранни наперебой выясняли, есть ли в кладовой зеркало и хватит ли там света. Мирвик заверил их, что зеркало есть, а если не хватит света, можно открыть дверь на балкончик.

Тут выяснилось, что ключ не влезает в скважину.

«Пришельцы» захлопотали у двери – и выяснили, что в скважине изнутри торчит второй ключ.

Актеры тут же сообщили «золотой молодежи», что второй ключ есть только у Раушарни.

Мысль о том, что грозный трагик зачем-то заперся в каморке, порядком напугала актеров. Даже при свете факелов было видно, как побледнели актрисы, а красавчик Заренги спрятался за широкую спину комика.

А Шеркат – ему-то чего бояться? – грохнул в дверь кулаком и во все горло потребовал, чтобы Раушарни отворил дверь и впустил гостей. Не получил ответа – и поднял такой шум, что эхо раскатилось по всему театру.

Из-за двери никто не отозвался.

Зиннибран предположил, что Раушарни пьян. Но Милеста напомнила, что «хозяин театра» никогда не позволял себе так напиваться. А если ему вдруг стало плохо? И нужна помощь?

Шеркат собрался ломать дверь. Но Мирвик сказал, что, если ему дадут заколку для волос, он повернет и вытолкнет ключ.

Гиранни тут же вытащила из прически заколку, а Милеста не сумела сдержать нервный смешок: весь театр знал про воровское прошлое Мирвика.

Стоя на коленях у двери, Мирвик умело и точно провернул заколку в скважине – и за дверью стукнул об пол упавший ключ.

Шеркат распахнул дверь – и застыл на пороге.

Всем взорам предстал лежащий на полу Арризар, «младший кузен-Лебедь». Застывший взор его был устремлен вверх, на лбу и виске запеклась кровь.

Шеркат шагнул через порог, рухнул на колени возле тела брата, тронул шею, ища «жилу жизни».

Когда он поднялся на ноги и обернулся, все отшатнулись – таким страшным, исказившимся от горя было его лицо.

Но голову Шеркат не потерял. Тут же принялся распоряжаться хриплым, но твердым голосом. Отправил Заренги за стражей, а комика послал за лекарем: хоть помощь уже и не нужна, но осмотр положено сделать. Зиннибрану поручил женщин: их надо было увести на улицу и успокоить. Мирвику и Бики велел встать у главного входа, никого не впускать и не выпускать. Лейчара и Райши-дэра попросил покараулить у черного входа.

Все беспрекословно подчинились простым и понятным распоряжениям, которые к тому же отдавал ближайший родственник несчастного Арризара.

Только Лейчар, прежде чем идти к черному ходу, спросил:

– Но дверь была закрыта изнутри! А на балконной двери был задвинут засов, тоже изнутри, я сам видел! Как такое могло случиться?

– Я тоже видел, что засов задвинут, – угрюмо кивнул Шеркат. – А как такое могло случиться – это пусть выясняет стража. И пусть только посмеют не разобраться, клянусь памятью Первого Лебедя!

* * *

Уже темнело, когда «лисы» вернулись с облавы.

Их усатого соратника-«краба» еще во дворе перехватил командир третьего десятка и с ходу облаял беднягу: где, мол, его демоны весь день носят? Ларш успокоил гневного десятника, объяснил, что увел его подчиненного – нужна была срочная помощь. Десятник успокоился, глянул на связанную добычу и вместе с Ларшем посетовал на то, что лесные разбойники обнаглели: лезут в город, хотя в Аршмире и без них сволочей предостаточно.

А тут и Авита подоспела. Тоже глянула на добычу, еще не запертую в клетки, всплеснула руками – и давай браниться! Почему, мол, у пойманного разбойника расквашен нос? Как теперь ей, Авите, прикажете эту корягу рисовать – с распухшим носом, да? А потом нос заживет, рисунок будет непохож... Если уж парням так хочется кого-нибудь отлупить, так били бы Щеголя, его портрет давно лежит у Авиты в папке, а с новым «гостем» так зачем?

Ларш с ухмылочкой сообщил, что он тут ни при чем. Разбойника разукрасила ее драгоценная Июми, с нее и спрос.

Авита тут же уняла гнев и заботливо спросила Июми: не обижали ли ее, бедную, эти грубияны и мужланы.

Июми ответила, что день прошел отменно, она отлично повеселилась, а на обратном пути ее угостили пирожками. И сразу начала выспрашивать: о каких рисунках шла речь? Старшая сестра умеет рисовать? Значит, она – жрица? Ведь рисунок – это священная вещь, особенно если на стене пещеры...

Ларш пообещал, что завтра Июми сама увидит, как делаются рисунки для стражников. Именно завтра, потому что сейчас Алки отведет этих красавчиков в подвал, пусть их запрут в клетки. В холодке за ночь нос у лесной коряги, может, и придет в порядок... А потом все, кто тут есть, выслушают важную новость. Если Фагрим в подвале, пусть Алки и его позовет.

Алки увел разбойника и Щеголя и проворно вернулся с Фагримом:

– Даххи и Гижер обходят своих «птичек».

– Ладно, им отдельно расскажу, – кивнул Ларш. И подробно рассказал «лисам» про бернидийского лазутчика по кличке Шепот.

Те выслушали внимательно, а затем дружно сошлись на том, что какие-то демоны устроили им очередную занозу в заднице. Найти в портовом городе бернидийца – что в мешке с пшеницей отыскать ржаное зернышко.

– Сам знаю, – вздохнул Ларш, – а только искать как-то надо... Ладно, дело к вечеру, расходитесь по домам.

– Я только приберусь в подвале, – кивнул Фагрим.

– А я поймаю одного... из пятого десятка, – зло ухмыльнулся Алки. – Он мне серебрушку должен. А потом домой.

– Командир, – спросила Авита, – ты сейчас к себе, наверх?

– Да. Надо сделать запись про сегодняшнюю облаву.

– Мы обе поднимемся с тобой. Там лежат мои папки. Пока ты будешь делать запись, я покажу Июми портреты преступников.

– Правильно, и Сверчку заодно покажи. Думаю, ему будет интересно глянуть, какую ты собрала галерею бандитских рож.

Сверчок, до этого скромно стоявший в сторонке, радостно закивал: да, ему было интересно!

Втроем поднялись на второй этаж (по дороге взяли у дежурного свечу и там же ее зажгли).

Ларш про себя тихо порадовался новой двери, снял с пояса ключи, отомкнул замок и пропустил женщин вперед, в кабинет, с привычным напутствием:

– Вазу не разбейте!

– А где она? – вежливо спросила Июми.

Ларш сначала не понял вопроса. А когда понял – ураганом ворвался в кабинет.

Угол, где до этого стояла ваза, был пуст.

«Лисы» растерянно огляделись.

В окно падал вечерний свет, к тому же Сверчок держал горящую свечу, так что всё в кабинете было видно вполне отчетливо.

– Неужели украли? – охнула Авита. – Да что за город такой?

– Опять – в окно? – тихонько спросил Сверчок.

Ларш шагнул к окну.

– Посвети-ка вот сюда... Видишь? Я после того случая решетку к железной петле привязал цепочкой. Видишь узел? Как бы они снаружи, с поленницы, его развязали? А главное, как бы снова завязали, когда наружу с вазой выбрались?

Сверчок старательно светил куда указано, а у Ларша в голове бушевал вихрь. Одно дело – клочок бумаги, другое – большая, тяжелая ваза, ее по поленнице не уволочешь... Ох, что же дяде-то сказать, дядя ему голову оторвет...

Так. Спокойно. Не могли через окно – значит, унесли через дверь. Подумаешь, замок! Что, в Аршмире никто не умеет работать с отмычками? А вот как вынесли-то? Со второго этажа, мимо дежурного, мимо стражников во дворе...

Не была бы Июми с ним на облаве – решил бы, что это она отвела глаза страже.

Ладно. Первое, что надо сделать, это поговорить с дежурным. И со слугой Вишуром поговорить: он подметал кабинет, видел ли вазу? Потом...

Но никакого «потом» не было.

В комнату ворвался запыхавшийся «краб» и заорал:

– Господин Джанхашар велит «лисам» всё бросать и бежать в театр. Беда случилась! Сына Клана убили! Лебедя, во!

Горестно охнула Авита.

Ларша оставили мысли о вазе. Какая, к демонам, ваза...

Как будто кто-то другой распорядился голосом Ларша:

– Сверчок, перехвати Алки и Фагрима, пока они домой не ушли. Потом разыщи Даххи и Гижера. они, должно быть, по домам разошлись. И бегом в театр! Авита, Июми – вы со мной!

Только на улице навалилось горе. Бестолковый «краб» не сообщил, кого из Лебедей убили. Кроме приятелей-кузенов, в Аршмире жила еще небольшая семья из ветви Правого Крыла. Но про них Ларш даже не вспомнил. Он почему-то без сомнений решил, что убили Шерката.

Ларш шел под начинающимся мелким дождиком и думал: «Да как же так?.. Эх, Шеркат, Шеркат... такой компанейский, такой славный парень...»

Когда из театральной двери навстречу «лисам» вышел Шеркат с факелом, Ларш задохнулся от облегчения: все-таки ошибка?..

Но взглянул Шеркату в лицо – и понял: ошибки нет.

– Найди его, Спрут, – тихо и страшно сказал «кузен-старший». – Найди этого гада, который Арризара... – Шеркат выдохнул воздух и добавил что-то непонятное: – И тело найди, нельзя же Лебедю – без погребального костра!

– Что?..

– Да, – несчастным голосом подтвердил Джанхашар, подойдя и встав рядом. – Тут не только убийство. Тут еще и тело пропало.

* * *

А в это время в Доме Стражи, в каморке под лестницей, старый слуга Вишур занимался любимым делом. Чистил серебро.

Вишур вообще любил чистоту и порядок. Когда-то он был старшим слугой в доме господина Джанхашара. В доме каждая вещь лежала на своем месте, каждая пылинка немедленно смахивалась тряпкой, а слуги ходили на цыпочках. Но вторая жена Джанхашара, капризная дура, назвала Вишура невыносимым занудой, отравляющим жизнь всем домашним, и потребовала, чтобы муж его немедленно выставил. Джанхашар, спасибо ему, забрал старого слугу в Дом Стражи, и теперь Вишур воевал с бестолковыми «крабами» и наглыми «лисами».

Жаль только, что в Доме Стражи нет серебра. А Вишур действительно любил его чистить. Как блестели у него когда-то ложки, как сверкали подсвечники, как сияла супница... эх!

А сегодня Вишур, отворив хозяйским ключом дверь в кабинет десятника «лисов», зашел туда, чтобы подмести пол. И увидел вазу.

Такая красавица – и так запущена! Драконьи гибкие тела потускнели, потемнели...

Начистить! Немедленно! Но не разводить же здесь, в кабинете, меловую кашицу для чистки, не рассиживаться же здесь с суконкой...

Вишур вышел в коридор, поймал двоих «крабов» и велел отнести вазу к нему в каморку. «Крабы» пытались вякать: у них, мол, смена закончилась, они идут домой... Но Вишур был непреклонен. Отнесут вазу – и пусть катятся домой, он их не задерживает.

Дверь в кабинет Вишур запер. Десятник сейчас на облаве. Проболтается там до утра, а с утра пораньше ваза вернется в кабинет.

Вишур с нежностью тер оскаленную драконью пасть суконкой с белой кашицей.

Вдруг раздался хруст. Драконья голова под пальцами слуги сдвинулась, повернулась. Теперь серебряное чудище смотрело не вверх, а вниз.

Старик оцепенел с открытым ртом. Он сломал дорогую вещь!

Опомнившись, он принялся ощупывать клыкастую голову, пытаясь вернуть ее в прежнее положение. Вредный ящер отказывался вновь глядеть в потолок каморки.

В панике Вишур зашарил по остальным трем фигуркам драконов, чтобы понять: что же он нажал-то?

Одна из фигурок – противоположная той, что сломалась – тоже с хрустом опустила голову вниз. Остальные две не подчинились старику.

Вишур с трудом поднялся. Достал из сундучка, стоявшего в углу, глиняный кувшинчик. Сделал из него несколько больших глотков – для успокоения и подкрепления.

Сверху вниз глянул на вазу.

А что, даже красиво. Две головы смотрят в небо, две – в землю. Так и было. Он, Вишур, здесь ни при чем. Утром отнесет вазу наверх, и все будет нормально. Вот только поспит немного здесь, в углу, на ложе из старого хозяйского плаща...

И Вишур задул фитилек глиняного светильника.