Гроза над Бомарзундом

Глава 18

Переход в Баренцево море дался экипажу «Аляски» непросто. Топливо почти закончилось, так что большую часть пути пришлось пройти под парусами, сберегая небольшой остаток угля на крайний случай. Несмотря на обильную кормежку среди матросов начались болезни. Особенно страдали нанятые в Северо-Американских Штатах. Видимо, сказался непривычный климат. Что еще хуже, во время одного из штормов потерялась «Гертруда», и Шестакову пришлось отправляться на ее поиски.

— Люди волнуются, — мрачно буркнул Патрик О’Доннелл, подойдя к практически не покидавшему в последнее время мостик капитану.

— Что случилось?

— Похоже, янки не ожидали, что здешние воды будут столь суровы. Кроме того, если наш транспорт пропал, то не будет и призовых. А это для них хуже любой кары господней!

— А что думают ирландцы?

— Мои земляки пока что меня слушают. Но…

— Что?

— Уроженцы Коннахта имеют горячий нрав. И если начнется заварушка, они вряд ли смогут его сдержать!

— Ничего страшного. Русские матросы почти все здоровы и не поддержат смутьянов. К тому же скоро мы придем в порт, и ребятам будет, где спустить пар.

— Может и так. Но… как ты собираешься найти «Гертруду»?

— Мы договорились с мичманом Коновницыным, что, если разойдемся из-за непогоды, точкой рандеву станет Кола. Вот туда мы и направимся.

— Это такой порт?

— Да. Не слишком большой, но по крайней мере незамерзающий.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

Расчет Шестакова полностью оправдался, стоило им зайти в Кольскую губу — узкий залив-фьорд, протянувшийся на десятки миль до места слияния рек Туломы и Колы, где и стоял городок, громко называвшийся англичанами «столицей русской Лапландии», как сразу обнаружилась приткнувшаяся рядом с берегом пропажа. Вид у парусника был не слишком презентабельным. Грот-мачта сломана, фок лишился марса-рея, но все же принявшему команду над призом Василию Коновницыну удалось спасти свой корабль и довести его до обитаемых мест. Ну, почти…

— Господи, как я рад вас видеть, Иван Алексеевич! — устало вздохнул мичман. — Никогда не бывал в этих местах. Неужто и здесь люди живут?

— Из всех созданий божьих, Вася, только человек может приспособиться ко всему, — усмехнулся Шестаков. — В том числе и к Северу.

— Что будем делать?

— Пройдем дальше до Колы и попробуем починиться, а там видно будет.

— Не нарваться бы на англичан. Наверняка они где-то рядом.

— Скоро мы все узнаем.

Путешествие по Кольскому заливу не заняло много времени, и вскоре из-за очередного крутого поворота мореплавателям открылась Кола. Известный по меньшей мере с начала XVI века городок весьма мало походил на своих западноевропейских, да и российских провинциальных собратьев. Главной достопримечательностью его был возвышающийся над окрестностями бревенчатый прекрасный, многоглавый Воскресенский собор, окруженный такими же стенами древнего острога.

В предместье живописно расположились дома местных обывателей от простых избушек до солидных двухэтажных купеческих лабазов. Имелось, впрочем, и два каменных строения. Небольшая церковь в честь Благовещения пресвятой Богородицы, теряющаяся на фоне громады главного городского храма, а также Казначейство. Строить и то, и другое здания начали еще при блаженной памяти Павле Петровиче, а деревянный собор застал времена братьев-соправителей Ивана и Петра Алексеевичей.

Еще из общественных учреждений следует упомянуть Хлебный и Соляной магазины [1], приходское училище и винные склады. Улицы, разумеется, в такой глухомани никто не мостил, но вдоль заборов имелись обычные для Русского севера деревянные тротуары.

По словам бывавшего здесь лет двадцать назад знаменитого путешественника Литке, город в смысле благоустройства мало чем уступал богатым и многолюдным по северным мерках Холмогорам.

Надо сказать, что приход двух кораблей, один из которых явно был военным, не остался незамеченным. И когда «Аляска» с ведомой на буксире «Гертрудой» приблизились к городу, их встретило настороженное молчание.

Но как только национальная принадлежность кораблей разъяснилась, к ним сразу же вышли местные жители и главный представитель власти в Коле — городничий — степенный седоусый мужчина в старомодном мундире и при шпаге.

— С кем имею честь? — подозрительно глядя на суда и, в особенности на американских моряков, осведомился он.

— Капитан второго ранга Шестаков. Иван Алексеевич.

— Майор Шишелов Григорий Евдокимович. Здешний городничий.

— Весьма рад знакомству.

— Позвольте спросить о цели прибытия?

— Находились в крейсерстве, а теперь нуждаемся в ремонте. Надеемся на вашу помощь.

— Вот оно что, — покивал Шишелов, после чего махнул рукой. — Зря вы сюда пришли, голубчик. Неровен час нагрянут англичане, греха не оберешься.

— А вы их ждете?

— Век бы их не видать, супостатов! Да куда деваться, война! Опасаюсь, что разорят нас островитяне треклятые как при блаженной памяти Александре Благословенном в 1809 году. Да и как не разорить, если из войск у нас только инвалидная команда, у которых едва четыре десятка исправных ружей, а пушек и вовсе нет.

— Думаете, артиллерия вас спасет?

— Располагаю что так, господин капитан второго ранга. Если поставить одну батарею у Кольской губы, а вторую на Монастырском острове, никто мимо не пройдет!

— Отчего так?

— Извольте видеть, проход там узкий, а течение, особливо, когда отлив, быстрое. А когда прилив и того хуже, вода сначала поднимается, а потом уходит. Без сноровки запросто на мель угодишь.

— Начальству докладывали?

— А как же-с! Самому губернатору!

— И каков же был ответ вице-адмирала Бойля? ­– проявил осведомленность в вопросе Архангелогородского военного начальства Шестаков.

— Их превосходительство Роман Платонович изволили прислать капитана Пушкарева из тамошнего гарнизонного батальона. С ним полдюжины солдат, сотня ружей с кремневыми замками, порох, свинец и все прочее.

— А орудия?

— Увы. Самим, говорят, мало. Правда, капитан нашел здесь пару малых пушчонок и даже распорядился изготовить к ним станки. Может, разок и выстрелят, тем паче что пороху у нас не довольно. Да что там! Слава создателю, хоть дозволили лопарей местных вооружить. Среди них немало изрядных стрелков. Так что отбиться, может, и не получится, но кровушки неприятелю пустим. Это уж как Бог свят!

— Кстати, этот ваш капитан, как его?

— Пушкарев.

— И где он? Отчего не пришел представиться?

— Да тут такая незадача приключилась…

— Что еще?

— Как вам сказать. Народ-то у нас вольный, к порядку не больно приучен. А господин Андрей Иванович терпеть сии безобразия не стал. То построение, то учения, то развод… а кто по-хорошему не понимает, в рыло!

— И что же?

— Я же говорю, места дикие и люди такие же. Никакого понимания. Недаром говорят, что в Коле мужика убить, что крынку молока испить. В других-то краях солдат, ежели его по морде, только радуется, что без шпицрутенов обошлось, а у нас… В общем, рядовой местной инвалидной команды Мартын Жалобнев, когда его капитан перекрестил, недолго думая, схватился за нож, да и пырнул их благородие! Два раза. Тот бежать, да где там…

— Убил?

— Господь с вами, что ж вы говорите такое. Живой покудова…

— Давно это произошло?

— Так третьего дня.

— Что говорят врачи?

— Час от часу не легче! Да откуда же у нас им взяться? Фельдшер есть, да бабки-травницы, только что они скажут? Будет на то воля Божья, так и поправится, а нет, то похороним по христианскому обычаю.

— У нас есть судовой лекарь. Я распоряжусь, чтобы он осмотрел раненого.

— Вот за это благодарствую.

— А что со злодеем? — спохватился Шестаков.

— Чего ему сделается. Сидит под караулом, окаянный!

— Не сбежит?

— А куда? — отмахнулся городничий. — Оно ведь у нас как? С одной стороны море, с другой — горе, с третьей — мох, с четвертой — ох.

— Да вы, Григорий Евдокимович, как я посмотрю, большой знаток народных премудростей…

— Не без того, милостивый государь… припадаю и черпаю…

— Понятно. Может, тут у вас и другие арестанты имеются?

— Как не быть, три десятка приписаны к острогу.

— И что за люди?

— Да разные. Как сказано в писании — всякой твари по паре. Есть воры, душегубы, мошенники, совратители. Одним словом, на любой вкус… Я вот что хотел спросить.

— Да, Григорий Евдокимович?

— Это самое, — помялся городничий. — Может, у вас еще пушка лишняя имеется?

— Для хороших людей сыщем. Кстати, мне показалось, или вы говорили о грядущем приходе англичан, как о деле вполне решенном?

— Все верно. Ждем супостата…

— Откуда ж такие сведения?

— Извольте видеть, наши промысловики нередко в Норвегию ходят. Так вот, один из них по фамилии Хипагин давеча был в тамошнем селении Вардгоусе и сам видел английские военные корабли. Мало того, когда британцы прознали, что они русские, стали расспрашивать, не с Колы ли и не знакомы ли со здешними фарватерами?

— А они что ж?

— Отговорились тем, что кемские и местных вод не ведают.

— Понятно. Вот еще что, о несчастье с капитаном в Архангельск сообщили?

— Никак нет. Хотели послать с рыбаками или еще какой оказией, но пока случая не было.

— И не надо. Как старший в чине принимаю командование здешним гарнизоном на себя!

— Вот и хорошо, — даже перекрестился и не подумавший скрывать свою радость городничий. — Вот и славно! Вы уж, голубчик, расстарайтесь. А то с меня, старика, какой толк?

— Один вопрос, уголь у вас имеется?

— Что вы, господин капитан второго ранга, откуда? До сих пор и надобности не было. Пароходы ведь к нам не заглядывают.

— Досадно.

— А дрова не сгодятся? Топляк, к примеру.

— Что ж, за отсутствием гербовой будем писать и на простой!

Приняв на себя командование, Шестаков первым делом ознакомился с окрестностями и пришел к выводу, что городничий был прав. При наличии артиллерии и хотя бы роты стрелков город можно было не только оборонить, но и нанести неприятелю значительный ущерб. Нужно было лишь как следует подготовиться.

Для начала немного облегчили трюмы «Гертруды», выгрузив на берег шесть чугунных британских средних 12-фунтовок, две длинные 18-фунтовые гаубицы (каждая по двести пудов вместе с лафетом и передком) и четыре 10-дюймовые мортиры с соответствующим количеством пороха, ядер и бомб к ним. Остальные трофеи пришлось оставить на транспорте, поскольку к ним не хватало обслуги.

Затем парусник отвели как можно дальше от города и поставили на якорь. Туда же после недолгого раздумья отправили и «Аляску», оставив на ней для присмотра несколько матросов из числа американцев.

Переведенные на берег экипажи обоих судов с энтузиазмом принялись за возведение и маскировку береговых батарей. Особую надежду Шестаков возлагал на мортиры. Спрятанные за невысоким косогором они должны были держать под прицелом фарватер и в случае появления врага вести по нему навесной огонь, оставаясь при этом невидимыми. Хотя и остальные орудия, особенно 18-фунтовые, с дистанции в сотню саженей способны были нанести огромный урон вражескому кораблю.

Местные жители, как могли, поддерживали своих защитников. Помогали строить укрепления, предоставили свои жилища для постоя. Женщины готовили для них пищу и обстирывали. Не обходилось и без эксцессов, тем более что нанятые в Америке матросы хоть и не говорили по-русски, зато изрядно соскучились по женской ласке. Однако после нескольких разбитых физиономий и переломанных ребер осознали риски и старались держать себя в рамках.

Впрочем, далеко не все обыватели проявили патриотизм. Уже на следующий день члены Кольской ратуши обратились к новому начальнику гарнизона с нижайшей просьбой освободить их от службы и разрешить покинуть город. А для того, чтобы ему лучше думалось, собрали полторы тысячи рублей ассигнациями. К которым добавили большой мешок с драгоценной пушниной и ларец речного жемчуга.

Кончилось это все, разумеется, помещением в тюрьму, где все еще томился сидящий под арестом Жалобнев, про которого Шестаков за всеми этими хлопотами едва не забыл.

Злодеем оказался низкорослый коренастый мужичок в стареньком мундире без погон и с мелкими и невыразительными чертами лица. Судя по многочисленным синякам и ссадинам, арестовать его оказалось не таким уж простым делом. Вероятно, поэтому узника держали в кандалах.

— Как зовут? — сурово посмотрел на арестанта капитан второго ранга.

— Мартыном крестили, — угрюмо отозвался тот.

— Как же ты, каналья, решился нарушить присягу и поднять руку на офицера?

— Водка, проклятущая, довела, ваше высокоблагородие.

— А ты значит, вроде, как и ни при чем?

— Отчего ж. Виноват. Только почто капитан мне зуб выбил? Они у меня, чай, не казенные и без того в большой недостаче.

— Выходит, за зуб на смерть пойдешь?

— Как это? — изумился солдат.

— А ты располагал, что тебя медалью «За усердие» наградят?

— Нет, конечно. Просто и в колодниках люди живут.

— Вот уж не знаю. Время военное, покушение на жизнь офицера. Тут либо расстрел, либо шпицрутенов до полного изумления. Да не здесь, где тебя всякая собака знает, а в Архангельске.

— Ваше высокоблагородие, — взмолился никак не ожидавший подобной перспективы арестант. — Помилосердствуйте! Ить сейчас война, глядишь, и я на что сгожусь? Отслужу, ей-ей отслужу!

— Нет, братец. Ты без всякой войны своего зарезать хотел. Где уже тебе оружие доверить…

К слову сказать, Жалобнев оказался не единственным арестантом, изъявившим желание драться с интервентами. Все колодники, а также ссыльные, как один пожелали записаться в ополчение. И забегая вперед, должен сказать, что многие из них отличились.

Англичане появились примерно через две недели. Большой, в полторы тысячи тонн водоизмещением винтовой шлюп «Миранда» осторожно двигался по руслу реки, пустив вперед два бота для промеривания фарватера. Пройдя перед самым городом широкую каменистую отмель слева по борту, он встал на якорь в пятистах ярдах от города Колы, стоящей на мысу у слияния двух рек, командовавший британцами капитан Эдмунд Лайонс приказал дать для привлечения внимания холостой выстрел и, подняв белый флаг, послал шлюпку с парламентерами.

На встречу с ними вышли переодетый ради такого случая в старый мундир без эполетов Шестаков и городничий Шишелов. Британских переговорщиков тоже оказалось двое. Щеголеватого вида лейтенант Кренстон и переводчик — совершенно статского вида господин с аккуратно постриженной рыжей бородкой, неожиданно хорошо говоривший по-русски.

— Добренького денечка вам, господа, — неприятно вкрадчивым голосом поприветствовал он встретивших их военных.

— И вам не хворать, — остался бесстрастным Иван Алексеевич. — С чем пожаловали? Сами торгуете, али покупаете?

— Капитан корабля его величества Эдмунд Мобри Лайонс уполномочил нас сообщить, что поскольку Великобритания и Российская империя находятся в состоянии войны, он пришел, чтобы конфисковать все военные или казенные припасы. И если вы, господа, добровольно их выдадите, а также сдадите все оружие и выплатите контрибуцию, он по известному всему миру британскому человеколюбию и великодушию не станет разорять город Колу и чинить какие-либо притеснения его жителям.

— Про милосердие офицеров ее величества королевы Виктории мы премного наслышаны, — усмехнулся Шестаков. — Да только Кола — город мирный. Воинского гарнизона и боевых средств не имеет, а потому выдать ничего не может. Так что, господа английские моряки, только зря время потеряли, добираясь до наших мест.

Выслушав его ответ, переводчик о чем-то пошушукался с лейтенантом, и снова заговорил, но теперь уже совсем другим тоном.

— Если вы будете столь безрассудны, что решите воспротивиться Британскому флоту, мы будем вынуждены стереть ваш городок с лица земли!

— Шли бы вы, господа хорошие, подобру-поздорову! — посоветовал парламентерам помалкивавший до сих пор городничий. — Как вам уже сказано, мы люди мирные! И если кто к нам с добром, того мы приветим с любовью да лаской. Ну а если со злом, так уж не обессудьте!

— У вас есть час на размышления! И помните, вся кровь, что прольется после истечения времени, ляжет на вас.

— Ничто, отмолим!

Судя по всему, капитан Лайонс решил, что проявил достаточно милосердия к упрямым русским варварам и терять еще один час нет ни малейшего резона. А потому, как только шлюпка с парламентерами подошла к его борту, распорядился открыть огонь.

Первые выстрелы, как это обычно бывает, легли не очень хорошо, но затем британские артиллеристы пристрелялись, взяв за ориентир Воскресенский собор. Но в этот момент русские ответили. Сначала дала залп трехорудийная батарея на Еловом мысу, затем столько же стволов ударили с другого берега, поставив вражеский корабль в два огня. Били, заранее пристрелявшись, да и дистанция — в три сотни саженей для пушек такого калибра — это почти в упор по такой большой мишени. Потому хоть и мазали, но почти сразу пошли попадания.

Все эти дни офицеры и канониры «Аляски» непрерывно гоняли расчеты орудий, заставляя осваивать сложную науку до изнеможения. Командирами и наводчиками Шестаков расставил людей из экипажа рейдера, а сами батареи отдал под команду офицеров и унтеров.

Не ожидавший такого крайне болезненного и неприятного сюрприза Лайонс приказал дать задний ход. Но тут к обстрелу присоединились местные охотники, которым Шестаков распорядился раздать несколько десятков новеньких нарезных мушкетов Энфилд 1851 под пулю Минье, загруженных среди прочего имущества артиллерийских батарей на борт «Гертруды» в Плимутском порту.

Скоро выяснилось, что среди лопарей и русских промысловиков и впрямь много метких стрелков. Рассыпавшись по берегу, они успели поразить немало английских матросов, прежде чем «Миранда» смогла отойти. И тут в дело вступили еще две засадные батареи, поставленные на версту дальше к северу. Сначала в корму корвета прилетели две 18-фунтовых гранаты из спрятанных в зарослях гаубиц. А затем вокруг корабля стали вздыматься всплески от более крупных снарядов.

— Черт побери! Да у них мортиры! — сообразил Лайонс, но было поздно. Избиваемый со всех сторон шлюп получал одно попадание за другим и скоро лишился управления. А затем одна из 10-дюймовых бомб пробила ему палубу. Последовавший за этим взрыв едва не разломил корпус корабля, а вырвавшийся из котла пар обварил полдюжины кочегаров. Тем не менее, медленно дрейфующая по течению «Миранда» продолжала огрызаться огнем. В какой-то момент показалось даже, что англичане смогут уйти, но потом её днище коснулось одной из мелей, и корабль застрял.

Вдогонку за отступающим противником ринулись два припрятанных до поры до времени баркаса с «Аляски», один из которых нес 6-фунтовую пушку, и передвигавшиеся по берегу ополченцы. Лошадей в этом суровом краю почти не было, но местные охотники умели быстро передвигаться на своих двоих. После этого, убедившиеся, что сопротивление бесполезно, англичане сдались. Капитан Лайонс к тому времени был уже мертв [2], так что шпагу переодевшемуся в парадный мундир Шестакову отдал лейтенант Кренстон.

— Сэр, — почти обиженно воскликнул он. — Вы говорили, что Кола мирный город и не имеет гарнизона.

— Именно так, мистер, — расплылся в улыбке присутствующий при этом Патрик О’Доннелл. — Представляете, что с вами сделали бы, будь Кола военной крепостью!

— А где ваш переводчик? — поинтересовался ничего не упускающий капитан второго ранга.

— Даже не знаю, где эта русская свинья… простите, сэр, я не имел в виду ничего обидного. Просто этот человек и впрямь редкая сволочь!

— Так он не англичанин?

— Как вы могли такое подумать!

Вскоре прячущегося негодяя нашли и, что самое удивительное, один из ополченцев, здешний промысловик Роман Хипягин опознал в нем мещанина города Архангельска — Павла Михайлова, сына Жебелева. Некогда учившегося в Санкт-Петербургском училище мореплавания и даже получившего за примерные успехи золотую медаль.

Поняв, что избежать наказания за измену не удастся, тот бросился в ноги к офицеру, умолял его пощадить, обещая рассказать все, что знал о планах неприятеля. Судя по его словам, всего у союзников имелось пять кораблей, два из которых, включая разбитую и захваченную «Миранду», были паровыми. А их временная база располагается на стоящем в Горле Белого моря островке Сосновец, где помимо всего прочего устроен угольный склад.

Что любопытно, он оказался не единственным русским на британском корабле. Еще один предатель — бывший крепостной крестьянин Федор Иванов по прозвищу Гагарка, ранее находившийся под судом «за буйство и кражу» и занимавшийся бродяжничеством, был выслан в Колу из Санкт-Петербурга, где он проживал нелегально. В Коле Гагарка продолжал буйствовать, за что был однажды наказан розгами. По его словам, захвачен англичанами во время нахождения на рыбных промыслах.

Но на самом деле, заметив неприятельский пароход, помешал бывшему вместе с ним на шняке крестьянину Пайкачеву направить лодку к берегу, угрожая деревянной жердью, и несколько раз ударил по лицу находившуюся вместе с ними женщину, чтобы «унять» ее плач. Перейдя на сторону врага добровольно, вызвался показать проходы к Коле, очевидно, желая отомстить местной администрации за прежние обиды.

К счастью, знал он их далеко не так хорошо, как хвастал. К тому же англичане не доверяли до конца перебежчику и постоянно высылали впереди корабля бот, чтобы измерять глубины.

Победа была полной, но главное, на разбитом британском корабле имелся изрядный запас угля, на который тут же наложил лапу предприимчивый Шестаков. Еще одним трофеем стали пушки «Миранды». Четырнадцать превосходных 32-фунтовок, шесть из которых имели поворотные станки.

И тут в голове капитана второго ранга возник план…

[1] Магазинами в те времена именовались казенные и в особенности военные склады. Частной торговлей занимались в лавках.

[2] Капитан Эдмунд Мобри Лайонс погиб в 1855 году во время осады Севастополя. Он был сыном контр-адмирала баронета сэра Эдмунда Лайонса, второго командующего Средиземноморской эскадрой Роял Неви в годы Крымской войны.

ВШл — винтовой шлюп

Фр — фрегат