Грозненские миражи

Глава 24

По городу гулял ветер. Ветер пах как всегда — пылью, зеленью и немного нефтью. Он упал на город из ниоткуда и в мгновение ока изменил всё. Первым делом изорвал в клочья и отогнал в сторону уродливую тучу. Теперь туча пряталась далеко на горизонте. В ней ещё можно было угадать очертания разбитых и обгорелых зданий, перепаханную снарядами землю, стоны живых и безмолвие мёртвых, но теперь это был всего лишь мираж. Ещё один порыв и мираж рассеется, будто его никогда и не было. Нет, не так — никаких «будто». Просто — не было.

А пока ветер прихорашивал город. Спокойный, не тронутый никакими мерзостями город. Ветер прошёлся по проспекту Ленина, подсушил блестящий как зеркало асфальт, закружил в узких улочках со старыми, ещё дореволюционными домами. Смёл с набережных упавшие за ночь листья, распрямил поникшие флаги на Совмине и на стоящем рядом величественном здании. Когда-то оно называлось обкомом. Промчался по проспекту Победы, заставив зашуршать листвой раскидистые клёны. Подхватил и бросил на прохожих брызги воды из фонтанов. Прохожие не возражали. Быстро навёл порядок в Треке и на Первомайской, хлопнул незакрытой дверью «Столичного», прошёлся по залам «Аракеловского». Огляделся, сбросил на землю застрявший в ветвях каштана мячик и на минутку поднялся вверх.

Здесь его тоже ждала работа. Надо было почистить пересекающие город подвесные дороги, сдуть пыль с выросших на окраинах небоскрёбов, проветрить висящие прямо в воздухе сады, ещё раз пройтись по сверкающим на солнце куполам мечетей и церквей.

Но это тоже потом. А пока ветерок, играясь, рванул к Сунже, и река зарябилась мелкими волнами, заиграла солнечными бликами. Ветер пронёсся под Бароновским мостом, нырнул под Трамвайный, промчался под старым и новым Ленинским, обогнул торчащие прямо из воды рельсы и на мгновение замер. На правом берегу, недалеко от поднимающейся почти из воды стены музучилища, происходило что-то интересное. Ветерок подлетел поближе и разочарованно вздохнул. Ничего особенного — невысокое, совсем молодое деревце, каких в этом городе тысячи, а рядом трое пацанов в испачканных рубашках и кедах. Или четверо? Да какая разница — кто их, пацанов, разберёт. Бегают тут!

— Ты думаешь? — с трудом выговорил, наконец, Валентин Кулеев.

Сердце стучало с перебоями. Сердце из последних сил старалось обеспечить кислородом мозг. А мозг пылал, не зная, что делать — поверить или…

— Думаешь? Хотя… я и сам об этом думал. Но ведь это…

— Чушь! — срываясь на фальцет, закричал Виктор и закашлялся. — Мираж! Сопливо-клюквенный бред!

— А без истерики? — сразу успокоился Валентин.

— Ладно Пашка, но ты!.. Вот уж не ожидал! А ты…ты…

— Валидолу дать?

— Себе возьми! Вон руки как дрожат! Думаете, я не понимаю?.. — Виктор снова закашлялся и вдруг вывернул дулю. — А вот шиш вам! Я тоже думал! И, может, даже пораньше…. Не верите? Не может «муравей», да?..

— Верим, — сказал Валентин, — верим.

— Думал…. Только не изменилось бы ничего. Что от нас зависит? Мы же так — щепки…

— Щепки? Удобно…. А ты попробуй почувствовать себя не щепкой. Хоть раз, Витя. Не для всех — для себя. Не хочется?

— Да какая разница? — Виктор схватил стакан с соком, жадно выпил. — Хочется…. Но… даже, если так…. Всё равно. Мы слишком разные: что для нас белое, для них чёрное. Нам кажутся дикими их обычаи, а они считают дикарями нас. Мы думаем, что они понимают только силу, они уверены в том же насчёт нас. Мы из разных галактик.

— Все?

— Конечно, не все! Но это ничего не значит! Большинство такое, и, самое главное, такими их заставляют быть их нравы и обычаи. Да вы сами прекрасно знаете — они других и за людей не считают. И меньшинству этого не изменить никогда.

— Не преувеличивай, ведь были же времена…

— Не было! Были времена, когда их было мало, а страна сильна. Они же, как животные — сильного не тронь, слабого убей, рожай побольше и постоянно увеличивай ареал обитания. Инстинкт! Времена…. Ну да, был эксперимент по созданию из разного рода дикарей цивилизованного человека, и чем кончилось? Мираж — он и есть мираж.

— Мираж? — прищурился Валентин. — Вся история человечества — и есть погоня за миражами. А не хочешь — будешь сидеть в своём болоте, пока соседи не сожрут. Те, которые не высчитывали и за «миражом» пошли. И как здорово ты ставишь крест на меньшинстве! А это «меньшинство», между прочим, тебе жизнь спасало.

«Господи! — подумал Павел. — Вот уж не думал, что через столько лет доведётся увидеть это снова. Как в детстве — только придумать и рассказать Вальке. Если он поверил, тогда всё — Витьку уломает обязательно. Хотя иногда казалось, что и спорит-то Муха из упрямства. А сам только и ждал, когда его переубедят. Интересно как сейчас — всё-таки им не по двенадцать лет».

— Я не ставлю, но…. Таких, как Русик, у них один на тысячу, что ж теперь?

— Дерьма, Витя, всегда больше. У всех. Что же теперь? Или их как… «щепки»?

— Красиво говоришь! Как в телевизоре. Только не фига из меня делать кровавого монстра, я говорю только одно — вместе мы жить не сможем! Их надо отделять!

— Ты сможешь это сделать? — усмехнулся Валька.

Виктор промолчал. Смотреть на него было страшно: лицо побагровело, правое веко мелко подёргивалось.

— Не сможешь? И никто не сможет, Витя. Это утопия.

— А это… — взвился Витька, — не утопия?! Кванты, ветвящиеся миры, двери! Не утопия? Свихнулись вы вместе с этим… с Эверетом. И не уговаривай меня!

— Да кому ты нужен? Думаешь, не знаю, что тебе надо? Орёшь аж лысина вспотела, а сам только и ждешь, чтоб тебя переубедили.

— Врёшь! Не надо мне этого!

— Не надо?

— Не надо!

— Не надо?!

— Нет!!

— Ну и хорошо, — улыбнулся Валька и потянулся за бутылкой. — Пацаны, смотрите, у нас тут осталось ещё. Давайте выпьем… за «незамеченные двери». Будешь, Муха? Или опять на принцип пойдешь всё обсеришь? Как тогда?

— Когда это? — подозрительно спросил Витька, не донеся рюмку до рта.

— Да ладно, чего уж теперь…

— Нет уж — договаривай!

— Когда дымовушки в музыкалку бросали. Готовились целый день, планировали, как сделать, чтоб сразу все коридоры занесло. Канались, кому где стоять. А ты вдруг решил, что тебя обдурили и заявил, что если не получишь «направления главного удара», то вообще не участвуешь. И это в последний момент! Знал же гад, что операцию отменить не сможем, вот и бил наверняка!

— Что! — задохнулся от обиды Витька. — Обалдел? Это же не я, это Русик! Это Русик сказал, что не будет участвовать!

— Разве? Это у тебя склероз.

— У самого склероз! Русик увидел, как ты смухлевал, подсовывая мне короткую спичку, и потребовал канаться снова. А ты, гад, начал выступать, что мне доверять более ответственный участок нельзя. Пусть, мол, стоит на атасе, а то всё испортит. Тогда Русик сказал, что так он участвовать не будет. Пашка, ты что молчишь — тоже не помнишь?

— Да вроде было что-то, — еле сдерживая смех, сказал Павел.

— Что-то? Да вы совсем уже… Кулёк, ты же тогда чуть с Русиком не подрался. Как же — мухлёж твой заметили! Вас Тапик еле разнял.

— Да?.. А потом?

— А потом мы всё-таки переканались, короткую спичку вытащил ты, — Витька довольно рассмеялся. — О, как же ты демонстрировал, что тебя незаслуженно обидели! А потом мы дождались, пока коридор опустеет. Тапик открыл дверь, и я запульнул туда дымовушку. Вторую Русик бросил, потом Тапик. А ты на улице стоял, на атасе. А потом… ох…

Витька издал булькающий звук, согнулся и зашёлся в хохоте. Лысина у него покраснела ещё больше, на глазах навернулись слёзы.

— Ты чего?

— А как…ох… га… — еле выдавил из себя Витька. — Как… а…как они вы…бе…гали-и-и! Вот бы всегда…

Сначала хохотнул Валька, потом прыснул Павлик, и через секунду комната затряслась от дикого хохота.

Сказать, что всё произошло очень быстро — значит не сказать ничего. Такие промежутки времени люди не способны ни заметить, ни оценить. Они только выдумали для них название — планковская секунда. Красивое название.

Айлант этого названия не знал. Не смог бы он описать и того, что произошло в этот невообразимо короткий миг, когда он, собрав все свои силы, сделал то, что положено. Ему не потребовались ни дикие энергии, ни громоздкое оборудование. Он просто дёрнул одну из бесчисленных струн, соединяющих столь же бесконечные миры. В одну фантастически малую долю секунды время рвануло вспять, на сорок пять годовых колец назад. Интерференционный всплеск прошёл из мира в мир, и мир послушно разветвился. Пространство и время свернулись в воронку, а когда развернулись…

— Нет, без крови будет не по-настоящему. Ты что, боишься?

— Да нет, Вить, — попытался объяснить Пашка. — Просто…просто это же суеверия одни. Мы ж и так друзья.

— Ничего не суеверия! — обиделся Витька. — Опять ты, Пашка, больше всех знаешь! Валёк, скажи ему!

Валька ещё раз плюнул на лезвие ножа, вытер его о свои далеко не чистые шорты, внимательно оглядел, остался недоволен и плюнул снова.

— А чего? Все знают, что без крови клятва ненастоящая. Это он боится. Мохаешь, Тапик?

— Да не боюсь я…

— Боишься, боишься! Трус!

— Трус?! А ну дай сюда!

Пашка Тапаров по кличке Тапик, вскочил на ноги, вырвал у Вальки нож и полоснул себя по руке. Лезвие легко раскроило загорелую дочерна кожу, рука тут же стала красной. Пашка поморщился, попытался зажать рану рукой — кровь просачивалась через пальцы, капала вниз. На песок, на выгоревшую траву.

— Псих! — глаза у Витьки, казалось, вылезли из орбит. — Ты что сделал, Тапа?!

— Нормально! — сквозь зубы прошипел Пашка. — Давай быстрее!

Валька поднял упавший нож, провёл по руке, передал Витьке. Тот с сомнением оглядел испачканное кровью и землёй лезвие и начал вытирать его сорванным листом.

— Да быстрей ты! — толкнул его Валька.

Витька вздохнул, приложил нож к руке, надавил. Лезвие только немного продавило кожу. Он бросил взгляд на Пашкину руку, отвёл глаза и надавил сильнее. Выступила кровь.

— Есть! — выдохнул и протянул руку. — Давайте!

Три руки вытянулись вперёд, соединились.

— Эй! — раздалось сверху. — Вы чё?

На чугунной ограде набережной сидел ещё один пацан. Почти такая же рубашка, шорты, стриженная наголо голова. Чёрные глаза искрились любопытством.

— Вы чё? — повторил пацан. — Пашка, у тебя кровь! Кто это тебя?

— Ну вот! — скривился Витька, разжимая пальцы. — Кайфоломщик!

— Стой! — прикрикнул на него Пашка. — Русик, мы решили клятву принести. На всю жизнь. По-настоящему, на крови!

— Без меня? — любопытство сменилось обидой. — Гады! А как же…

— Харе болтать! — закричал Валька. — Хочешь с нами — давай! Только быстро — Тапик сейчас кровью изойдёт.

Русик быстро обвёл взглядом всех троих, что-то пробурчал под нос и спрыгнул вниз. Выхватил у Вальки ножик, полоснул себя по запястью. К трём соединённым рукам добавилась четвёртая.

— Давай!

— Клянусь пронести дружбу через всю жизнь! — явно вычитанными где-то словами начал Витька. — Клянусь не жалеть для друзей ничего на свете! Клянусь, что никто и никогда не сможет разрушить нашу дружбу! Кровь за кровь, жизнь за жизнь, пока ходим по этой земле!

— Клянусь! — повторил Валька. — Чтоб я сдох!

— Клянусь! — громко сказал Русик и добавил про себя: — Клянусь Аллахом!

Капли крови соединились, перемешались и начали медленно стекать вниз.

— Клянусь! — прошептал Пашка и разжал пальцы.

Алая тягучая струйка догнала капли, вобрала их в себя и закапала вниз, прямо на тонкий ствол, стекая по нему на землю.

— Смотрите, — задумчиво сказал Пашка, — наша кровь на вонючку попа…

— Тебе руку надо перевязать! — перебил Валька. — Вон побледнел уже.

— Фигня! — Пашка повернулся боком и кивнул на карман шорт. — Платок достань. Бабушка их вечно суёт.

Платок быстро стал красным, однако кровь течь перестала.

— Пацаны, — сказал Пашка, — я чё сказать хотел: видали, наша кровь на вонючку попала. Значит, он теперь тоже наш побратим.

Валька перестал оттирать нож, посмотрел на тонкое деревцо, по которому ещё сползала кровь.

— А чего это у тебя вонючка «он»? Вонючка — «она».

— Не, — засмеялся Пашка. — Ты знаешь, как «она» по науке называется? Айлант высочайший. Айлант! Значит — «он».

— Как? — спросил Русик. — Высочайший? Красиво!

— «Айлант»? — засмеялся Витька. — «Высочайший»? Ой, умора! Свистишь, Пашка!

— Раз Тапа говорит, значит, так и есть, — Валька погладил ствол рукой. — Надо же, какая-то вонючка и «айлант»!

— Ну и что такого? Подумаешь! На кой нам такой «побратим»?

Пашка встал, подошёл к айланту, внимательно осмотрел ствол: кровь достигла корней и уже подсыхала.

— Скучный ты человек, Муха. Неужели помечтать не охота? Это же здорово — дерево-побратим! Я про такое даже не читал.

— Не читал? — ухмыльнулся Витька. — Ты?! Ну, тогда конечно!

Маленькое деревце едва заметно дёрнулось, и у четверых пацанов на мгновение потемнело в глазах.

«Кто его знает? — сказал кто-то в голове у Вальки. — Может, так хоть один шанс? Хуже точно не будет».

Валька на голос внимания не обратил: мало ли что в жару привидится.

«Это и есть «пропущенная дверь»? — прозвучало в голове у Витьки. — Да ну, ничего не изменится! А жаль…».

Витька попытался удержать мелькнувшую мысль, не смог и тут же о ней забыл.

«Ну и зачем это тебе? — подумал кто-то за Русика. — Им же нельзя верить. Эх, мал ты ещё!»

Русик послюнявил порез на руке, и мысль растаяла.

«А ведь теперь всё может пойти не так, — скрипуче прошелестело в голове у Пашки. — Понимаешь — всё?»

Пашка досадливо дёрнул головой и посмотрел вверх.

— Смотрите, какое небо, — сказал он вслух. — Прямо засасывает! Как… как поцелуй любимой!

Русик хихикнул. Брови у Вальки удивлённо поползли вверх. Витька демонстративно покрутил пальцем у виска.

Пашка тоже засмущался, он уже и сам не понимал, как мог ляпнуть такое.

— Пацаны! — закричал он, снимая рубашку. — Пошли в Сунже купаться! Жарко!