Грядущее сообщество

3/ пример

Исток антиномии индивидуального и универсального кроется в языке. Слово «дерево» в действительности обозначает все деревья вообще, не проводя различий, поскольку приписывает высказываемое им общее значение единичным и, следовательно, невыразимым деревьям (terminus supponit significatum pro re). Другими словами, оно трансформирует единичное в члены класса, который понимается как наличие общего признака (условие принадлежности €). Необычайные успехи теории множеств в решении проблем современной логики, по сути, связаны с тем, что определение множества как такового — это всего лишь определение некоего лингвистического значения. Принадлежность к множеству M отдельных объектов m — это не что иное, как имя. Отсюда неустранимые парадоксы классов, на разрешение которых не может претендовать никакая самая «дьявольская теория типов». В действительности парадоксы определяют место собственно языкового бытия. Оно есть некий класс, который одновременно и принадлежит и не принадлежит сам себе, однако классом всех классов, которые не принадлежат себе, является именно язык. Поскольку языковое бытие (быть сказанным) — это такое множество (дерево), которое является одновременно и чем–то единичным (дерево вообще некое дерево, это дерево), и опосредованием общего значения, выражаемого символом то оно никогда не сможет заполнить собой открывающееся здесь зияние, в котором лишь вообще, некое и это свободно меняются местами.

Понятие, которое, однако, неподвластно антиномии общего и единичного, нам хорошо знакомо: это пример. О какой бы сфере функционирования примера ни шла речь, пример характеризует в первую очередь то, что он справедлив для всех случаев внутри избранного класса и в то же самое время он включен в него как один из этих случаев. Он является неким единичным среди прочего единичного, но это единичное, однако, может замещать собой любое из этого единичного, ибо он соответствует каждому из них. С одной стороны, каждый пример рассматривается как некий частный, конкретный случай; но в то же время всегда подразумевается, что он не может рассматриваться лишь как нечто частное. Не будучи ни единичным, ни общим, пример — это некий единичный объект, который, так сказать, позволяет увидеть, демонстрирует свою единичность как таковую. Эта особенность сохранена в самом греческом слове, означающем пример: paradeigma — то, что обнаруживает себя рядом (точно так же, как и немецкое Beispiel — то, что разыгрывается вблизи). Поэтому подлинное место примера всегда рядом с самим собой, в том пустом пространстве, где пребывает его жизнь, ускользающая и от каких бы то ни было определений, и от забвения. Эта жизнь есть жизнь языковая в чистом виде. Жизнь, не поддающаяся определению, жизнь незабвенная — это лишь жизнь в слове. Бытие примера — это бытие исключительно языковое. Пример — это то, что определено лишь самим бытием–высказывания, и это его единственная определенность. Пример определяет не бытие–красным, но быть–сказанным–красным; не бытие–Яковом, но быть–сказанным–Яковом. Отсюда проистекает его двусмысленность, возникающая, как только мы собираемся рассматривать пример всерьез. Быть–сказанным — свойство, обосновывающее все мыслимые атрибуты (быть–сказанным или быть–названным итальянцем, собакой, коммунистом) является, тем свойством, которое в равной мере всегда способно их также и отвергнуть. Оно–то и есть то Самое Наиобщее, которое отсекает или приостанавливает всякую реальную общность. Именно здесь коренится немощная всеобщая правота любого — свойство бытия любого быть любым, всегда подходить на роль любого. Речь не идет ни об апатии, ни о каком–то безликом смешении, ни о смирении. Это единичности в чистом виде, и берут они свое начало лишь в пустом пространстве примера, не будучи связанными никакими общими качествами, лишенные идентичности. Они освобождаются от всего, что характеризует их индивидуальность, от всякой идентичности для того, чтобы овладеть самой принадлежностью, присвоить себе символ €. Tricksters[6] или бездельники, помощники или toons[7] — они суть примеры грядущего сообщества.