Грязные деньги

2 ИСПОЛЬЗОВАТЬ ЛЮБЫЕ МЕТОДЫ

За полтора месяца до убийства.

Закончился теплый сентябрь, и в октябре сразу стало как-то окончательно, бесповоротно понятно: скоро похолодает. Все вокруг пожелтело, зашуршало. Ковры опавших листьев протянулись по улицам, и хозяйка-осень расхаживала по ним беспрепятственно. Обычная, в общем, картина. А одним будничным утром в самом центре Киева на одной из главных улиц в городском пейзаже произошли неожиданные изменения.

Накануне, когда киевлянин или гость столицы поднимался из метро, в нос ему сразу попадал густой запах запеченной картошки: в подземном переходе расположилась закусочная. Но картошка прохожему не нужна, когда он спешит на работу или по другим важным делам. Он торопится наверх по ступенькам, на мощенную булыжником улицу, в сплетение деловых и торговых учреждений. А в это утро никто из выходящих пассажиров метро не успевал подумать о картошке, потому что его ошеломляли удары, трясла вибрация, оглушал грохот.

Оказалось, наверху, на перекрестке, где был зеленый скверик с цветами, теперь стояли экскаваторы и прочая строительная техника. Рыли котлован, яростно долбили встреченные на глубине камни и уже возводили вокруг всего этого безобразия забор. Массивную бетонную стену, отдельные части которой заранее были выкрашены в зеленый цвет.

Конечно, с этого дня любой киевлянин или гость столицы, который хоть раз вышел здесь из подземного перехода, запомнил: не стоит подниматься со стороны стройки, лучше на другую сторону. Иначе оглушит визжание металлорежущих инструментов, ослепит сварка. Да и пройти мимо монументального бетонного забора затруднительно — места для человека на тротуаре не оставалось вовсе, а автомобили не особенно церемонились с проходящими. Многие вообще предпочитали выходить на другой станции метро, чтобы не видеть изуродованную улицу и бетонные столбы. От вида стройки, то есть обычной картинки возведения очередного бизнес-центра или торгового комплекса, к которым горожане как будто притерпелись, хотелось поскорее отвести глаза. Не радовало увиденное.

Строительство шло полным ходом, гудело, шумело и раздражало. Не прошло и нескольких дней, как жители соседних домов вдруг опомнились. В ближайшем к стройке дворе образовался стихийный митинг.

— Что они себе позволяют! — возмущалась учительница средних лет. — Надо что-то делать.

— Конечно! — согласилась полная тетка с первого этажа. — Я согласна войти в актив. Они же нам спать не дадут, это во-первых. И потом, сколько можно? Понатыкали везде своих небоскребов, не пройти! Все гастрономы позакрывали, всюду одни банки. Кому они нужны?!

— Возмутительно! Совсем нас за людей не считают!

— Нихто нас не спрашував никогда, — покачал головой пожилой, сильно пьющий пенсионер. — Бо мы — нихто. Мусор.

Все повернули головы в сторону стройки. Оттуда несло запахами отработанной солярки и свежеразрытой земли. Экскаваторы продолжали копать, бульдозеры — долбить. К воротам подъезжали самосвалы.

— Так пора перестать быть мусором, — назидательно заявила учительница. — Я об этом и говорю.

Ее дочка заметила:

— Мам, в Интернете есть сайт сообщества «Гражданское сопротивление». Они занимаются такими вещами, хочешь, я дам вам телефон?

Позвонить согласились, но все-таки решили подойти к стройке прямо сейчас. Возмущенных жильцов, конечно же, не пустили в ворота.

— Покажите документы на строительство! — требовала полная активистка.

Учительница вторила:

— У вас есть разрешение?

К ним вышли двое охранников, один сказал прямо и грубо:

— Убирайтесь с нашей территории. Здесь запрещено находиться.

— Это возмутительно! Ничего, мы еще вернемся.

Строительство продолжалось. Жители верхних этажей докладывали во дворе, что котлован уже глубокий, «шо твой колодезь». Однажды утром люди обнаружили, что через их дворы и поперек улицы прорыты траншеи для прокладки коммуникаций.

— Где это сопротивление для граждан? Кто-то их вызывал? Давайте уже что-то делать! — кричали во дворах. — В прокуратуру заявлять, что ли! Невозможно же ни пройти, ни дышать! Есть в этом городе какая-то власть, в конце концов?!

Обстановка накалялась. Представители «Гражданского сопротивления» явились вечером. Выглядели они не очень солидно: два парня на велосипедах и тонкая девушка в очках, с объемистой черной папкой.

— Я юрист, — сказала она. — Объясню вам ваши права и какие куда нужно писать заявления.

А парни рассказали, что жители этого микрорайона не одиноки. Оказывается, таких очагов противостояния жильцов и незаконных застройщиков в городе очень много.

— На Чкалова, — загибал пальцы смуглый парень в цветастой майке и с пирсингом в ухе, — там строят вообще в исторической зоне, рядом с Софией Киевской. А это по закону запрещено.

Его внимательно слушали, поставив на асфальт свои пакеты с персиками и арбузами, помидорами и кабачками. И кивали.

— Гостиный двор на Контрактовой, — продолжал парень. — Еще только планируют, к счастью, стройку начать мы им не дали.

На Подоле, на Замковой горе происходит вообще что-то непонятное, половину горы срыли, никаких документов нет, полная анархия. В прокуратуру и горисполком мы уже написали. Незаконно приватизирована усадьба на Малой Житомирской… Снесено несколько домов на Андреевском спуске…

— А еще, — добавил второй юноша, крепкого телосложения, — мы проводим концерты в защиту старого города и вырубленных парков. Они так и называются: «Концерты на пеньках».

После долгих разговоров условились с жильцами завтра организовать митинг, потребовать документы на разрешение проведения работ. А в следующий раз не пускать строительную технику за забор. К этому моменту во дворе было уже человек сто, и всем казалось, что уж такую организованную защиту «нашей земли» не сломит никто.

До глубокой ночи во дворе бубнили, говорили, вскрикивали возмущенно, пили пиво или квас. Прохлада никому не мешала, иногда заходили греться в подъезд. Жители домов объединились настолько, что пенсионеры даже не делали обычных замечаний владельцам собак, задирающих ноги на угол дома. И даже водителям — за парковку под деревьями.

— Пусть убираются отсюдова, — ворчал подвыпивший пенсионер. — Гады, буржуи чертовы.

— Бедные мы, бедные, — вздыхала старушка, которая всегда подкармливала кошек. — Никто не защитит, кроме Господа нашего…

Мимо лавочек у подъезда в полумраке двора прошла пара, парень и девушка.

— Вот вы, соседушки, придете на митинг, а? — с вызовом спросила их полная женщина.

— Да, — подхватил кто-то еще. — Виталька, ты же спортсмен, в армии служил, даже воевал… Десантник, да? Нам такие, как ты, нужны!

— Я-то приду. — Виталий наклонил мощную шею. — А Диа-ночка не может. Не видите, что ли?

Соседи, кто не знал, присмотрелись к довольно круглому животику Виталькиной юной супруги. А кто знал, согласно покивали.

— Я тоже хочу с вами, — вдруг заявила Диана.

— Вот еще, выдумала, — сказал Виталий. — Нельзя тебе…

Они зашли в подъезд, и голоса их затихли.

Следующий день выдался пасмурным, но теплым — типичным для октября. Неподалеку от въезда на стройку столпилась сотня жителей микрорайона. Они чего-то ждали. Напротив, через дорогу, из служебного входа в театр выглядывали любопытные охранники и гардеробщица. Несколько артистов распахнули окна своих гримерных комнат, посмотрели, подождали и опять закрылись.

Прохожие наблюдали сборище людей, таких разных — спокойных и сердитых, молодых и пожилых, трезвых и слегка под градусом — с любопытством, явно не понимая, что тут будет происходить. Наконец чуть в стороне парень взгромоздился на три сложенных шатких ящика, поднес ко рту громкоговоритель, называемый в народе «матюгальник», и начал митинг.

— Киев в опасности! — заявил он без долгих предисловий, сразу беря быка за рога. — Власть распродала исторические места города, наши дворы! Уничтожается самое дорогое — память!..

Он говорил много и яростно. Упомянул о Комитете всемирного наследия ЮНЕСКО, который призвал Украину ввести мораторий на все подобные строительства, и подробно перечислил, какие именно. Собравшиеся недоумевали: они пришли сюда не для болтовни. Затем активист объявил, что теперь все жители во главе с ним, представителем гражданского сопротивления, и юристом пройдут на стройку и потребуют предъявить всю разрешительную документацию.

Народ двинулся к воротам, и навстречу сразу выбежали парни в пятнистой форме. В руках у них были черные милицейские дубинки. За спинами парней прятался мужчина, по виду большой начальник: очень полный, в дорогой чистенькой одежде, окруженный тремя мужчинами в черном. У мужчин были совершенно равнодушные лица, у каждого в ухе торчал наушник на витом проводке. Это были телохранители. Мужчина вытянул лицо, украшенное острым птичьим носом и тремя подбородками, в сторону возмущенного народа и крикнул:

— Вы не имеете права ничего у нас спрашивать! Документы есть, я покажу их только представителю власти! А это частные владения, и я, директор строительства, требую немедленно их покинуть!

— Какие на фиг частные владения?! — крикнул кто-то из толпы. — Это наш город, земля принадлежит Киевсовету!

Директор хотел что-то ответить, но толпа ринулась внутрь. Раздались крики, мат. Охранники в пятнистом ловко орудовали дубинками, нанося удары по предплечьям и голеням, то есть самым болезненным местам. Некоторых все же удалось схватить и обезоружить. Началась дикая свалка.

Директор испуганно отступил и скрылся за вагончиками на колесах. Телохранители последовали за ним, не вмешиваясь в столкновение. Потом охранников прибыло, и жители домов начали отступать: все-таки большинство из них были женщины или мужчины в пенсионном возрасте. Только давешний Виталий скалой стоял чуть сбоку и отшвыривал очередного пятнистого с дубинкой, как щенка. Но и на стройку войти не пытался. Казалось, он пришел сюда из чувства долга, но толком не знал, что делать. На острие армии наступающих горожан барахтались юристка и гражданский сопротивленец, они что-то кричали и размахивали бумагами, охранники их сдерживали.

— Виталя! — послышался женский голос.

Парень оглянулся. Его беременная жена помахала рукой и устремилась к нему, протискиваясь сквозь толпу.

— Уходи немедленно! С ума сошла! — закричал Виталий.

Воспользовавшись моментом, его толкнули, и он не удержался на ногах, упал. Правда, сразу же вскочил и побежал к жене. Но в ту сторону уже двигалась цепь из пяти пятнистых защитников строительства. Они сцепились локтями и напирали на поредевших нападающих. Все произошло очень быстро. Диану толкнули в живот, она упала, закричала. Закричал, как раненый зверь, Виталий, бросился к ней, нанося по пути жестокие удары, от которых падали, как подкошенные, и чужие, и свои.

— Дианка! — Он подхватил ее на руки. — Как ты?!

— Живот…

— Кто-нибудь, вызовите «скорую»! — заревел Виталий.

Драка прекратилась, люди отступили, образовав полукруг. Потом, покачивая головами, принялись расходиться. Стоявшие на другой стороне улицы милиционеры решили, что можно уже и вмешаться. Несколько человек в форме подошли поближе, остальные что-то озабоченно докладывали по своим рациям.

Виталий держал плачущую Диану и смотрел на людей так, что вокруг него очень быстро образовалось пустое пространство. Наконец подъехала «скорая», и супругов забрали…

Юристка и активист стояли у театра в одиночестве. На них глядели издалека, но пока не подходили.

— Ужасно как все вышло, — вздохнула девушка.

— Не парься, Таня. Вышло как обычно.

— Беременных в живот не бьют! Сережка, как ты можешь быть спокойным?

Он пожал плечами.

— А чего горевать? Из-за этой будущей мамаши возмущение еще больше возрастет, что нам на руку. Ряды наших сторонников увеличатся, волонтеров прибавится…

— Но она же беременна! Что, если…

— Сама виновата. Нечего было переться в толпу.

Таня пихнула его локтем в бок.

— Ты, жестокая скотина!

— Я прагматик. Теперь в прессе поднимется волна, строительство вместе с его охранниками обольют помоями, прокуратура вынуждена будет отреагировать.

— Да, но какой ценой?.. Это безнравственно!

Сергей вздохнул.

— Может быть. Но не мы все это начали, так что не мы отвечаем за цену. Нам объявили войну. Понимаешь ты? Это настоящая гражданская война. И мы обязаны использовать любые методы. Нравственные или не очень. Главное — победить.

— Ты уверен в победе?

— Я не уверен, что мы победим. Они слишком сильны, а нас слишком мало. Но мы можем выиграть хоть несколько сражений. — Он помолчал. — А иначе вообще какой смысл?

В больнице у Дианы начались преждевременные роды. В пять месяцев ребенок не выживает, сказали Виталию врачи, но можно, если все будет хорошо, дорастить его в специальной камере…

Всю ночь Виталий мерил шагами длинный больничный коридор. Не присаживаясь, не выходя в ночной супермаркет, не разговаривая ни с кем. Врачи работали в операционной, с ними поговорить было нельзя. Утром хирург, пошатываясь, вышел и покачал головой. Спасти не удалось. И ребенок, и мать умерли. Какие-то осложнения.

— Мы сделали все, что могли. Примите мои соболезнования…

Виталий перестал дышать. Его лицо побелело, глаза сползлись к переносице. Он застыл, как камень.

— Сестра! Скорее сюда! — закричал хирург…

* * *

Вечером Вера позвонила Андрею.

— Ну что? Когда ты освободишься? Помнишь, мы в кино собирались.

Молчание. Потом он ответил:

— Э… Прости, милая. Не получается. Ну никак, честно. Работы выше крыши. Как раз с одним клиентом закончил, а через полчаса еще подъедут.

Теперь уже Вера замолчала.

— Он неожиданно позвонил, — оправдывался Двинятин. — Это давний знакомый, у него акита-ину, редчайшая порода собак. Таких в Киеве всего несколько. Надо посмотреть, там проблемы…

Вера не хотела говорить все, что об этом думает, по телефону. По телефону такое нельзя. Слишком легко бросить резкое слово и отключиться. Слишком просто, когда не смотришь в глаза.

— Когда ты придешь?

— Верунчик, я не знаю. Как только освобожусь.

Она сдержалась привычным усилием. Слишком привычным.

— Хорошо. Буду ждать. В кино пойду без тебя, извини.

— С кем? — ревниво вскинулся ветеринар.

— Одна, — усмехнулась она.

Снова молчание. Ну? Что же ты не скажешь весело: «Конечно, дорогая, я буду только рад за тебя»? Расстроился? Тоже хотел посмотреть этот фильм? И знаешь, что сам никогда не выберешься. Только со мной. Ну?

— Но как же…

— Прошло две недели, — терпеливо, как малому ребенку, сказала Вера. — Я ждала тебя, ты не мог. Сегодня последний день демонстрации этого фильма.

Он вздохнул.

— А что завтра вечером, Андрюша? Опять работаешь? Хочется гулять, пойти куда-нибудь развлечься. В парках сейчас хорошо, листья опавшие толстым ковром, красиво. Можно тепло одеться и пойти пошуршать… А можно на выставку. Или в гости?..

— Не знаю, — ответил Андрей после паузы. — Давай завтра обсудим. А в кино иди, конечно… Потом расскажешь. Прости, мне пора. До встречи.

Они отключились одновременно.

Вот так. Вера опять одна…

Что происходит в их отношениях? Почему он все время пропадает на работе? Вера тоже трудится в клинике, а с некоторыми пациентами приходится встречаться и вне ее стен. Но она успевает уделять внимание и дому, и Андрею. А он? Что-то тут не так…

Конечно, рано или поздно в отношениях двоих наступает… нет, не охлаждение, а переход страсти в более спокойное состояние. Они познакомились несколько лет назад на отдыхе у моря. Курортный роман разгорелся ярким пламенем. На тот момент он был разведенным одиноким мужчиной, а брак Веры напоминал злополучный «Титаник» в самый разгар событий. Вернувшись в родной Киев, они поняли, что совершенно не могут жить дальше друг без друга, и сняли квартиру. Это было счастье. Стопроцентное попадание в того самого человека, необходимого, понимающего. Правда, однажды… Но тот случай не считается — Андрея просто подставила его бывшая жена, специально. Вера купилась на искусную, тщательно обставленную ложь. Они оба страдали, но потом правда выяснилась…

А что творится сейчас? Уже несколько месяцев Андрей буквально днюет и ночует в клинике. У него кто-то есть? Нет, это мы тоже проходили. Вера ревновала к практикантке… Что ж, психотерапевт тоже может ревновать. Она не женщина, что ли? Еще какая! Значит, тут другое.

Самое простое объяснение — стремится больше заработать. Нынче что-то вроде кризиса, все дорожает, зарплаты медикам урезают… И рвение мужа понятно. Но что, если дома ему элементарно скучно? И он пользуется любым предлогом, чтобы вернуться попозже и больше времени провести на работе. Даже если неосознанно… Тогда, получается, в их отношениях тоже назрел кризис. Только не финансовый, как в стране.

Хотя и финансовый вопрос тут присутствовал, оказывается.

— Я стараюсь, как могу, — хмуро оправдывался Андрей на следующий день утром.

Они вместе завтракали в своей кухне, которую и кухней назвать было нельзя, потому что от комнаты она ничем не была отделена. Кроме небольшого возвышения, вроде подиума.

— Ты же сама все знаешь, — добавил он. — У тебя на работе похожие обстоятельства.

— Почти. Но ты сам вызвался закончить строительство дома в Пуще! Когда убедился, как это дорого и как ненадежны любые наемные строители. Помнишь?

Андрей отхлебнул кофе, не чувствуя его вкуса. Он ужасно не любил выяснять отношения. А с любимой женщиной — особенно.

— Помню. И что?

— По-моему, с тех пор прошло около года. И дом сейчас на том же этапе, что и тогда. Поправь меня, если ошибаюсь.

Андрей снова поднес к губам чашку.

— Да, я не спешил, — сказал он с вызовом. — Потому что я, во-первых, занят на работе. Во-вторых, оказалось, что одному многие вещи не под силу. И не все материалы еще закуплены, каждый раз выясняется, что чего-то не хватает… И главное, я думал — куда спешить? Мы прекрасно живем в замечательной квартире, в престижном районе…

Вера уже все поняла. Да и разговор этот происходил не в первый раз. Но сейчас она уже не могла остановиться на полпути. Надоело.

— Ты прав. И арендная плата замечательно быстро растет. А наши прекрасные зарплаты не увеличиваются, а наоборот — несколько раз мне, например, не давали премию. И мы с тобой уже решили, что хотим жить в доме, а не тратиться ежемесячно на чужую жилплощадь, разве нет?

Двинятин в глубине души понимал, что она права. Но ведь все было так хорошо! Удобно, спокойно. День за днем, год за годом. Ну почему надо что-то менять? Он тянул, конечно же, в надежде, что Вера передумает съезжать отсюда или что-то изменится, помешает. Дом в сосновом лесу — это круто, но так лень заниматься им… Это ж надо рано вставать, все организовывать, потому что один человек такое строительство не поднимет. Нужны деньги, наконец. Денег не хватало, может быть, совсем чуть-чуть, но ужасно не хотелось вкладывать их в дом. А вдруг с работой что-то? Со здоровьем, в конце концов? Опасно не иметь финансового запаса, своего рода соломки, которую можно подстелить.

Андрей честно изложил Вере свои сомнения насчет денег. Она выслушала и покачала головой:

— Сейчас, пока деньги еще есть, пусть и не все, именно и надо закончить жилье. Они могут внезапно обесцениться или понадобятся на что-то другое. Я не хочу оставаться всю жизнь в арендованной квартире! Мы уже не юноша и девушка. Пора заводить собственное жилье.

— Давай временно перекантуемся у моей мамы, я сто раз тебе предлагал.

— А я сто раз отвечала: никогда. Самый прекрасный чужой человек — это все равно чужой. И для твоей мамы новая хозяйка — это стресс, в ее возрасте. Нет, ни за что!

Вера встала, повернулась к плите. У нее дрожали плечи.

— Может, я тебе мешаю?

— Что? — не понял Андрей.

— Ну, отвлекаю тебя от твоих чисто мужских занятий. Ведь построить дом — это мужское дело, да?

Он нахмурился.

— Да, — решительно сказала сердитая женщина, — мне все больше кажется, что это из-за меня. Я к тебе пристаю, требую уделять мне внимание… И ты не можешь разорваться на части. Знаешь, давай тогда немного поживем врозь.

Андрей ошеломленно заморгал. Такого вывода он не ожидал услышать.

— Как это — врозь?

— Поживи один, без меня. То есть у мамы. Посмотрим, а вдруг у тебя появится время на строительство. Да и стимул, надеюсь, тоже.

«Ах так? — подумал вдруг мужчина. — Я тебе плох, да?»

— Ну что ж. — Он поднялся. — Надо попробовать, вдруг действительно это ускорит стройку. Спасибо за завтрак.

Вера надеялась, он начнет ее уговаривать, уверять, что она ошибается. Пообещает быстро все закончить. К зиме или хотя бы к весне. Она верила, что сам разговор послужит стимулом… А он согласился! Неужели разлюбил?!

Значит, страсть не просто прошла. Андрей явно от нее отдаляется, раньше он ни за что не согласился бы пожить отдельно хотя бы сутки. Она, Вера Лученко, нынче для него не так важна… Зато работа — все… Это его наркотик, благодаря которому он может не думать о проблемах.

— Я помогу тебе собраться, — сказала она. А когда Андрей с лицом обиженного ребенка попытался было отказаться от помощи, мягко добавила: — У меня это получится лучше, дорогой.

* * *

Строительные конструкции достигали уже высоты пятого этажа. Два башенных крана нависали над стройкой своими хищными клювами, верхушки кранов терялись в высоте. Из бетона торчала железная арматура устрашающего вида острыми концами вверх. Вся стройка представляла собой лес массивных бетонных колонн с полукружьями выступов — каких-то будущих балконов или галерей. На первых двух этажах краснели кирпичные стены, впрочем, сляпанные наспех и не до конца. В остальных местах зияли провалы и темнели щели. Наверху постоянно сновали деловитые рабочие, и если постоять у забора, то можно было услышать будничный мат, почти без вкрапления нормальных слов. Работа шла в три смены, строительство продвигалось довольно быстро.

Несколько раз, правда, стройка останавливалась на один-два дня. Это когда прокуратура города выносила постановление о прекращении незаконного строительства, и ликующие жители микрорайона вместе с работниками театра и активистами дела спасения Киева устраивали праздник. Многочисленные копии решения расклеивали на заборе, пели песни, обнимались и поздравляли друг друга. А потом снова внутрь заезжали самосвалы, гудели краны, грохотала прочая техника.

Люди терялись, недоумевали, они ничего не могли понять. Как так? Ведь запретили же? Татьяна, юрист «Гражданского сопротивления», отбивалась от десятков вопросов как могла, составляла новые заявления и иски.

— То шо ж вы за сопротивление такое?! — кричала на них раздосадованная активистка из ближайшего дома. — Толку от вас…

Остальные высказывались в том же духе.

Перед воротами несколько раз организовывали концерт в знак протеста. Певцы пели песни, иллюзионисты показывали фокусы. Это все были не профессионалы, они работали бесплатно. А когда подключались артисты театра и разыгрывали сцены из классики, тут уже звучали настоящие овации.

Надо сказать, что здание театра заметно пострадало от строительства. По фасаду его сверху вниз поползла трещина, она раздваивалась и выглядела страшновато. Главный режиссер театра писал протесты и заявления в разные инстанции, включая Министерство культуры и президента. Результат был ровно такой же, как и с прокуратурой: на день стройка замирала, затем возобновлялась.

— Наверняка хозяин этого безобразия какой-нибудь народный депутат, — говорили знающие люди. — Очередной миллионер, олигарх, трясця його матери… Мы против него все равно что муравьи.

Директора стройки подкарауливали журналисты, совали свои микрофоны под его длинный нос, задавали сто пятьдесят вопросов в минуту. Ответ был один: «Без комментариев». Так что хозяин безобразия пока оставался неизвестным.

В этот день в городе свистел сильный ветер. Он пригибал деревья к земле, носил по воздуху скрюченные желтые листья каштана и пыль пополам с мусором. Гулко хлопали на ветру какие-то незакрепленные доски. Осень решила заявить о себе так, чтобы всем это стало заметно. Но работа есть работа, и ни метеорологические катаклизмы, ни смена времен года ей мешать не должны.

— Стефко, дуй нагору, — сказал мастер молодому парню. — Там треба ище пара рук.

Богатырского вида парень в оранжевой каске улыбнулся, подкрутил усы и показал мастеру ладони, размером с тарелку каждая:

— Ось така пара?

Тот хмыкнул.

— Давай-давай, здоровань…

Загудел механизм, парень унесся в небо на подъемнике. Мастер отвернулся. В лицо ему дунул ветер и сыпанул песок, он заслонился рукой в брезентовой перчатке. В этот момент откуда-то сверху грохнул звук, похожий на выстрел. Мужчина инстинктивно отскочил, пригибаясь, потом выпрямился и посмотрел вверх.

Там творилось неправдоподобное, такое, во что поверить было никак невозможно. Подъемник летел вниз, накреняясь и переворачиваясь, обрывок троса немыслимой извилистой кривой летел вслед за ним. Мастер изо всей силы укусил себя за кулак, шепнул «Не-не, не…» — и тут подъемник грянул о землю.

— Стефан!!!

Отовсюду сбежались рабочие, они подходили к груде искореженного металла и тут же отворачивались, закрывали глаза. Некоторые начали осенять себя крестом…

Шансов у богатыря не было, конечно, никаких. Бедный Стефко… Мастер мельком глянул на расплывающуюся из-под обломков кровь, отвернулся и начал звонить. Не в «скорую», а директору, своему начальнику. Он, мастер, был человеком опытным и повидал немало несчастных случаев. Нужно немедленно известить начальство, а там завертится: сохранить до начала расследования несчастного случая обстановку, проинформировать нужные органы, организовать комиссию, начать расследование… У него аж зубы заныли. Сроки теперь, конечно, не выполним. А главное, эти шакалы, что снаружи, тут же пронюхают. И начнется шабаш…

Вечером у ворот строительства все еще стояла машина «скорой помощи» и два милицейских автомобиля. Служители порядка в полном спецназовском облачении — со щитами, дубинками и касками — сдерживали толпу.

— Доигрались! — слышались крики. — Так вам и надо! Предупреждали же — не захватывайте нашу землю!

Несколько оперативников и следователь прокуратуры сидели в вагончике на территории и жалели, что они не догадались вчера заболеть или уйти в отпуск. Дело совершенно тухлое. С одной стороны, общественность с них не слезет, газеты завтра впадут в истерику и станут визжать о произволе на строительстве, полном игнорировании техники безопасности, надругательстве над человеческой жизнью… Журналисты — мастера придумывать хлесткие слова. С другой стороны, администрация стройки уже намекает, что это не несчастный случай, а дело рук активистов сопротивления и местных жителей. То есть заранее спланированное жестокое преступление. Это необходимо проверить.

Трос уже осмотрели, обнюхали, кусок отрезали и послали на экспертизу. Вызвали экспертов прочесать все место происшествия. Но оперативники были тертыми калачами и знали, что выводы экспертов все равно повернут в политически выгодную сторону. Даже если обнаружат на тросе следы ножовки — «не заметят», если не надо. Эксперты напишут, бумажка потеряется, память у всех отшибет. Обычное дело, и не такое забывали. А если, наоборот, надо, чтобы заметили, — обнаружат что угодно. Тут попробуй вякни, живо со службы вылетишь. Честность нынче невыгодна, а говорить правду никому просто в голову не приходит… Поэтому они сидели, скучали и ждали только одного: конца своего дежурства.

Само собой, Таню-юристку и жующего жвачку татуированного Сергея, как главных деятелей в общественной организации «Гражданское сопротивление», забрали на следующий день в отделение, допрашивали долго и с пристрастием. Пугали, намекали на чистосердечное признание. Но ребята оказались привычные, молчали как партизаны. К тому же знали свои права. Трудно с такими…

Их отпустили и начали ходить по домам, приглашая повесткой в прокуратуру особенно упертых или проявивших себя недоброжелательно по отношению к стройке жильцов. Ничего интересного это не принесло. Сунулись было к Виталию, вдовцу, но все пятеро ментов тут же покатились вниз по лестнице. Сопротивление сотрудникам при исполнении?! Приходить с ОМОНом? Потом узнали о его горе. А, ладно, ну его к черту, этого ненормального! Решили оставить несчастного в покое.