Гуманный выстрел в голову

Ирина Сереброва ДОЛОГ ПУТЬ В НИРВАНУ

Аскет Рамануджа ясно видел, что до будды ему остается один шаг.

Не менее ясно он видел, что будды ему уже не достичь: смерть кивала и подмигивала, маня Рамануджу в инобытие. Остаток Пути Рамануджи в этом воплощении смерть полила топленым молоком и медом, раскрыв объятия для оскользнувшегося.

Но шаг должен быть сделан. Рамануджа, преисполнившись тяжёлой досады, задумался. А после воскликнул:

— Если достаточны для того мои духовные заслуги, пусть в следующем перерождении я продолжу свой Путь к будде!..

И шагнул в липкую, сладкую темноту.

…Рамануджа вновь родился в семье брахмана. Ступил на тропу буддизма, с детства отличившись в повторении священных сутр. Достойно выполнял все десять буддийских заповедей: щадил живые существа, соблюдал целомудрие, воздерживался от лжи, воровства и употребления спиртного, соблюдал пост, о светских развлечениях, спанье на роскошных ложах и приеме в дар драгоценностей и речи не шло, как и об использовании благовоний. Из бродячего монаха за долгие годы Рамануджа стал архатом. И вот уже опять неподалеку замаячил конец земного пути, а войти в нирвану архат так и не успевал. За несколько мгновений до того, как покинуть этот мир, Рамануджа вновь потребовал:

— Если дают мне на то право мои духовные заслуги, пусть и в следующем перерождении я стану идущим к будде монахом!

Медом и молоком пахло в райском саду. Стреляли глазками пышногрудые апсары. Архат не спешил предаваться соблазну — он ждал и дождался. Из ниоткуда раздалось:

— Приветствую, о дваждырожденный!

— Привет и тебе, господин! — ответил настороженно Рамануджа.

— Похоже, ты не стремишься насладиться отдыхом между перерождениями?

— Я стремлюсь к моей цели — стать буддой! Так что пусть колесо сансары быстрее совершит следующий поворот.

— Но ты уже дважды становился на путь буддизма у себя на родине, и это ни к чему не привело. Может быть, попробуем иной путь?

— Мои духовные заслуги дают мне право ставить Условие, за выполнение которого ответственно все Мироздание, — отрезал Рамануджа.

— Условие будет соблюдено, — сказал голос вкрадчиво. — Ты возродишься в Китае, где сможешь последовать чань-буддизму. Чань-буддизм может дать тебе мгновенное просветление и уход в нирвану: все зависит лишь от твоего овладения учением.

Рамануджа почесал в затылке и махнул рукой:

— Хорошо, господин, — я согласен, лишь бы было соблюдено Условие!..

…чаньский монах Ли Юй преуспел в искусстве медитации. Пальцы его были искусны в составлении мудр, в самосозерцании он мог проводить по 16 часов в сутки, а ученики разнесли составленные им притчи. Звание алоханя он заслужил по праву, но этого было мало. И Ли Юй решился повторить пример Бодхидхармы, получившего просветление после девяти лет созерцания стены пещеры. До заветного срока ежедневной терпеливой медитации оставался месяц, когда Ли Юй почувствовал приближение смерти. Монах шевельнул губами:

— Пусть мои духовные заслуги позволят мне продолжить путь к будде…

Покоясь среди цветов на берегу молочной реки, Рамануджа вспомнил свои перерождения и громко сказал:

— Я внимаю.

— Условие, Условие… Ну почему ты не выберешь что-нибудь другое? — недовольно спросил из ниоткуда новый голос.

— Потому что это единственное, чего я желаю, — сообщил Рамануджа с достоинством.

— Ну что же. Я предлагаю тебе вновь возродиться в Китае же и стать приверженцем даосизма. Ты ведь слышал об этом учении? Возможно, тебе поможет отказ от ритуалов.

— Но ведь по условию я должен достичь будды! А чего ищут эти даосы, мне неизвестно.

— К вершине горы ведет много тропок, уважаемый, — ответствовал голос. — Но ближе к цели они начинают сливаться, а сама цель и вообще одна.

— Ну что же… почему бы и нет, — решил Рамануджа.

…даос Фань странствовал по дорогам Поднебесной босым, с сумой и посохом. Простые люди делились с ним рисом и просили совета, собратья-даосы уважали Фаня. Ибо он нашел свой Путь, и продвигался по нему уверенно. Фань знал, что цель близка, но однажды увидел на дороге разбойников, грабящих крестьянскую повозку. В даосские добродетели входило увещевание против злых деяний и просвещение неразумных. Неразумные разбойники обратили против увещевания ножи, и в результате естественного хода событий Фань вскоре пускал кровавые пузыри. Прошедшие воплощения осветили его память, и Фань прохрипел:

— Духовные заслуги… то же Условие…

Молочная река журчала на сей раз в предгорьях — воздух привычно отдавал медом, вдалеке голубое небо сливалось в объятиях со снежными вершинами, стыдливо прикрываясь прозрачной белой дымкой.

— Здравствуй, Рамануджа, — донеслось из ниоткуда с незнакомыми интонациями. — Даосом, значит, тоже не вышло…

— Что можешь предложить? — тут же поинтересовался вечный архат.

— Отправлю-ка я тебя туда, где построже. Может, там, где больше запретов, окажется больше толку.

…Катар Раймон был по рождению знатным рыцарем Окситании. Но вместо того, чтобы после смерти отца вступить во владение замком, он передал его своей сестре, личное имущество и вовсе раздал, после чего принес обеты «совершенных». Посты, покаяния, молитвы, отказ признавать обряды католической церкви, запрет прикасаться к женщинам, лгать и давать клятвы… Постоянные духовные практики начали уже обеспечивать плоды, которые простой люд звал «чудесами», когда в Окситанию пришла война — крестовый поход против еретичества. Раймон оказался среди тех, кого предводитель крестового похода Симон де Монфор застал в побежденном городе Минерве. Монфор предложил выбор: отречение от ереси или сожжение. И Раймон шагнул вперед вместе с теми, кто отказался отречься от веры. На костре, среди торжественного пения, переходящего в совсем не торжественные вопли, задыхающийся от дыма Раймон выкашлял:

— Духовные заслуги да обеспечат мое Условие!..

Молочной реки на сей раз не было. Был сад, богатый одновременно и цветущими деревьями, и уже плодоносящими. Из кустов выпрыгнул заяц, посмотрел любопытно и доверчиво на грызущего сочное яблоко человека и поскакал дальше. Рамануджа отбросил огрызок и пожелал:

— Давайте-ка на этот раз я буду духовно подвизаться в лоне сильной церкви!

— Ну что же, это можно, — откликнулись из ниоткуда.

…Иезуит Рауль был примерным последователем отца Игнация Лойолы. Настолько примерным, что на его усердие и самоотречение нехорошо косились в верхушке ордена. Отправление с миссией в Парагвай Рауль воспринял с восторгом: приобщение бедных дикарей к истинной вере, спасение их невежественных душ — это ли не заслуга перед Богом?! В центре парагвайской миссии Рауль благодаря своему усердию задержался недолго, отправившись проповедовать меднокожим о Христе. О том, что на тень вождя наступать нельзя, бедолага Рауль не знал. Если бы рядом был кто-то, знающий язык Рауля, он был бы озадачен: с заслугами-то у пострадавшего за веру мученика все понятно, но о каком таком Условии кричит миссионер?..

…Стремление стать священником мирной церкви мирного народа сделало его армянским католикосом, погибшим при попытке защитить свою паству от резни турков…

…Требование воплотиться в кого-нибудь ну совсем безобидного, кто может спокойно обеспечить себе духовный рост и притом не быть за это наказанным обратило Рамануджу в юродивого. Никто не обижал Иеронимушку, и с голоду-холоду помереть ему сердобольный народец не давал. Юродивый же хотел не дать помереть сердобольному народцу и потопал в ночь перед коронацией царя Николая II на Ходынское поле, прогонять желающих получить дармовые подарки. Стиснутый толпой Иеронимушка через боль в ломающихся костях шепотом внёс в Условие небольшое, но существенное изменение:

— Чтобы в следующем воплощении я стал буддой легко и наверняка!..

— Эй! — завопил Рамануджа, плюхнувшись в теплую, лениво текущую молочную реку с кисельными берегами. — У меня же кармы почти не осталось! Если я и в следующем воплощении не стану буддой, — а это, напоминаю, должно быть легко и наверняка! — меня этим местам уже просто не выдержать!..

Мироздание ощутимо дрогнуло.

Рамануджа демонстративно встал на молочную поверхность реки, сделал несколько шагов, потом подпрыгнул — и взлетел над кисельными берегами. Не глядя ткнул пальцем в насыщенный медвяными ароматами воздух; под пальцем что-то с треском порвалось, и из образовавшейся дыры пробился луч слепящего света. Рамануджа довольно хмыкнул и изготовил уже целый кулак.

— Погодь! Щас чего ни на есть придумаем, — сказал из ниоткуда ворчливый голос. — А ты пока отдохни, и не буянь тут! Будда, понимаешь…

— Думайте-думайте, только чтоб не слишком долго! — и Рамануджа, прямо в воздухе небрежно сев в позу лотоса, плавно спланировал на кисельные берега.

Из ниоткуда время от времени доносились мысленные отзвуки чьих-то переругиваний: «Ишь, праведники хреновы…» — «Тянут-тянут, до будды сами никак не дотянут, а нам тут думай, куда их приткнуть…» — «И чего ему тут-то не нравится — всем рай как рай, а этому подавай нирвану!» — «Некуда его сейчас. Может, ну его с этим Условием, куда попадёт, туда и попадет?» — «Да как же — он видал чего делает, а потом вообще натворит тут делов…»

— Ещё как натворю, — сказал Рамануджа угрожающе. Зависла нехорошая тишина. Потом кто-то подумал: «Так он ещё и ментальность себе накачал, мученик разэдакий!..» Из ниоткуда вздохнули, и прежний ворчливый голос сказал:

— Щас я ему объясню… Слышь, мученик. Ты вот буддой стать желаешь, ага?

— Желаю, — подтвердил Рамануджа.

— А ты подумал, что для нирваны тебе надо вообще ото всех желаний избавиться?.. Какая же тебе нирвана, если ты всё желаешь и желаешь, а?!

Рамануджу пробрал неприятный холодок.

— Так что ты учти, последний раз, он ведь и для тебя последним будет. А пока тебя и ткнуть-то некуда: обстановочка в мире та ещё. Поэтому сиди тут, жди и не озоруй. Ты-то нам тоже не мёд и даже не молоко топлёное, сами скоро с тобой мучениками станем…

Унылый архат уже устал бродить неприкаянной тенью у молочной реки, когда знакомый голос сообщил:

— Значит, так. Специально под тебя, понял?.. Специально под тебя внушили тут одному умнику идею. Совершенно новая сущность! Вот этот умник сейчас её сотворит, и мы тебя туда отправляем. Три, два, раз, паш-шёл!..

И под чей-то разудалый свист Рамануджа пулей покинул небеса обетованные, чтобы обнаружить себя в плюшевом тельце свежеизобретенного Teddy Bear.

«…как дети, тогда войдете в царствие небесное… то есть… уф… с детьми постоянно, воспитание и умиротворение путем недеяния… уф… и заповеди, уф, и добродетели… а ну его, этот внутренний монолог!» — больше тискаемый детишками Рамануджа ни о чём не думал. По мохнатой морде плюшевого мишки расползалась умиротворенная улыбка будды.