Гуманный выстрел в голову

Олег Шрайбер ХЭММЕЛ МИЛЛ И ЕГО ДЕРЕВЯННАЯ ЖЕНА

В маленьком домике, стоящем на окраине деревушки Нижние Хвосты, затерявшейся в лесу на отрогах Клинковых гор, за столом сидело двое. Первого, того, что повыше, звали Хэммел Милл, он был мельником, и пришел в гости ко второму. Этот второй был гномом и по совместительству кузнецом. Но это не главное — он так же был счастливым обладателем единственного в округе перегонного аппарата и огромной рыжей бороды. Звали его Джеф Дуболом. Они были старыми друзьями. Шел мужской разговор:

— Ты меня уважаешь? — спросил мельник.

— Уважаю, — ответил кузнец.

— Тяжело мне одному, — Хэммел стукнул пустым стаканом о стол, — понимаешь?

— Понимаю, — кивнул Джеф.

— Наливай, — махнул рукой Хэммел.

— Наливаю, — ответил Джеф, не двигаясь с места.

— Тяжело одному, — продолжил Хэммел, — а хочется легкости. Приходишь домой — а там пусто. Понимаешь?

— Понимаю. А ты женись.

— Да на ком?

— Не знаю, — помотал головой гном.

— И я вот не знаю.

— А ты с шаманом посоветуйся.

— Это мысль! — поднял палец мельник, — за это надо выпить.

— Надо, — согласился кузнец.

— Наливай, — махнул рукой Хэммел.

— Наливаю, — кивнул головой Джеф.

На следующее утро Хэммел Милл отправился к шаману, принарядившись и воткнув в свою соломенную шляпу перо зимородка. Под мышкой он держал белую курицу с лапами, перевязанными красной ленточкой. Оглядевшись по сторонам, он решительно зашагал по узким улочкам к дому шамана.

— Гляди-ка, старина Хэм к шаману пошел, совета просить, — шептались за его спиной односельчане.

Чем ближе подходил Хэммел Милл к избушке шамана, тем его походка становилась менее уверенной. Перед самым порогом Хэммел остановился. Шаман Хин был огром и обитал в очень неприятном месте. Даже деревенские мальчишки, существа без тени уважения и страха в душе, не решались шутить с шаманом свои любимые шутки. Скажем, метнуть через забор мешок с соседским поросенком или привязать к двери суровою нитку и поводить по ней куском древесной смолы, от чего у находящихся внутри возникало ощущение нападения на дом птицы-рашпиля. Пустые глазницы черепов собак и коз, надетых на кривой штакетник, равнодушно смотрели, как Хэммел Милл снимает шляпу, зажав возмущенную курицу между коленями, как пестрым платком вытирает несуществующий пот со своей худой шеи. И как он, пытаясь удержать рвущуюся на волю курицу, падает в дверь, споткнувшись о высокий порог и ударившись головой о низкую притолоку.

В это время шаман Хин вдыхал дым шишек магического куста Ирр. Сидя на тростниковой циновке в позе «созерцатель-на-облаке», он нависал над жаровней, и на его неподвижных лицах, похожих на маски, лишь широкие ноздри шевелились и подергивались, ловко ловя поднимающиеся вверх, к утонувшим во тьме стропилам, струйки сизого дыма. Сверху доносился шорох и сыпался вниз разнообразный мусор — обитавшие там нетопыри пользовались дармовым дымком, чтобы пообщаться через астрал с дальними родственниками из тропических лесов Тафира. Левой рукой шаман, аккуратно помешивал потрескивающие и плюющиеся искрами шишки, пальцы же правой были сложены в знак максимальной концентрации и отрешения от всего земного — ку-ки, называемый безграмотными простолюдинами фигой. Хотя все четыре глаза шамана были открыты, закатившиеся под лоб зрачки свидетельствовали о хорошем качестве шишек куста Ирр. Шаман уже был во втором небе, населенном низшими духами природы, которые на самом деле — астральные проекции деревьев и прочих существ. Как опытный путешественник по астралу, Хин преследовал сразу две цели: первая, самая главная, состояла в том, чтобы убедить дух соседского петуха не орать так рано по утру и не будить уставшего от астральных поисков шамана ни свет ни заря. Вторая, менее важная, задача заключалась в поиске способа отвадить мышей от амбара старосты. То, что половина кабаньей туши, которой староста рассчитался за работу, была уже съедена шаманом, вовсе не делало ее более важной в глазах Хина. Пригрозив физической расправой духу мятежного петуха, шаман принялся собирать вокруг себя духов всех мышей в округе, что заняло довольно много времени. Мышиные духи оказались очень беспокойным народцем и шаман уже жалел, что ввязался в эту авантюру. То и дело духи пытались разбежаться, испугавшись тени, упавшей из более высоких слоев астрала, иногда кто-нибудь из них с визгом исчезал, сожранный духом кота, а иногда среди них возникали маленькие духи новорожденных мышат и начинали бестолково гоняться друг за другом. Когда же мыши начали дружно хихикать, держась за пузики, у шамана лопнуло терпение.

— Что тут такого смешного? — набросился на них Хин.

— Хи-хи, — тихо смеялись духи, — Хэммел Милл приехал верхом на курице, хи-хи.

— Хи-хи, — вторили им другие, — Хэммел Милл решил жениться, хи-хи.

— Хо-хо-хо, — смеялся дух старого толстого мыша, — кто ж за него пойдет, хо-хо-хо.

Опытный в этих делах Хин разделил поток своего сознания надвое, и одна голова шамана встряхнулась, выйдя из транса, и уставилась на визитера.

— Жениться собрался? — спросил шаман.

Хэммел Милл был меньше всего похож на человека, собравшегося жениться. Тихо постанывая, он лежал на циновке у входа, на которой закончился его стремительный полет. Одной рукой он держался за шишку, медленно, но неумолимо растущую на лбу, второй — за ушибленную ногу, а на его плече сидела курица, била крыльями и изредка поклевывала своего мучителя.

— Понятно, — кивнула голова огра, — подумаю над твоей проблемой. Но одной курицы маловато будет за такое дело. Мне, кстати, лыжи нужны. Зима на носу, а лыж у меня нет. Усек? Все, топай к Зиммеру-плотнику, мне еще с этими мышами разбираться.

Продолжая стонать, Хэммел Милл благодарно кивнул и на четвереньках покинул гостеприимного шамана, сбросив, наконец, с себя мстительную курицу и оставив на циновке сине-зеленое перо. Шаман же, вернувшись к собранному им мышиному парламенту, с ужасом увидел, что половина духов разбежалась, а оставшиеся ничего не помнят из предыдущей беседы, поскольку родились после нее. Разогнав серый народец, шаман глотнул еще дымка и отправился на третье небо, к духу одной знакомой суккубши, с которой можно было неплохо провести время и в астрале.

Вновь очутившись на крыльце шаманьей избы, Хэммел Милл с облегчением вздохнул, привел в порядок свою одежду и отправился к лучшему плотнику, обитавшему в деревушке под названием Нижние Хвосты. Справедливости ради, а старый Хэм был человеком очень справедливым, надо сказать, что Карп Зиммер был также и единственным представителем славного цеха плотников в данном селении. По происхождению Зиммер был невысокликом, или, по-другому, полуросликом, но в душе он был поэтом. Только этим можно объяснить то, что женат он был на краснолюдке Розочке. Впрочем, благодаря этому дом его, как и избушка шамана, был избавлен от шалостей деревенской ребятни, боявшейся Розочку еще больше, чем двухголового огра.

Оказавшись на крыльце Зиммеров, Хэммел вновь замялся. Чтобы постучаться в старую и обшарпанную дверь плотника, требовалась храбрость ничуть не меньшая, чем для визита к шаману. На дух не вынося запах спиртного, Розочка, как и все краснолюды, была излишне подозрительна. Вот и сейчас, отворив на робкий стук Хэммела скрипящую на три голоса дверь, она первым делом обнюхала его с ног до головы. Могучие легкие с такой силой втягивали воздух, что одежда визитера вновь пришла в некоторое расстройство. Не уловив искомого запаха, краснолюдка чуть смягчила выражение лица и вежливо спросила:

— Ну, чего приперся?

— У-у меня д-дело, к-к Карпу, — слегка заикаясь от волнения, отвечал Хэммел.

— Какое еще дело? — Розочка выгнула бровь, что не предвещало ничего хорошего.

— Д-д-деловое, — не сдавался Хэммел.

Внезапно Розочка сменила гнев на милость и гаркнула в глубину дома:

— Карл!

Внутри раздался грохот, словно от падения чего-то тяжелого, затем дробный топоток протрещал за дверью и тщедушная фигура Карпа протиснулась между Розочкой и дверью на крыльцо.

— Карл? — Розочка всегда называла его именно так, и сейчас в ее голосе явно слышалась угроза.

— А, привет, Хэммел. Козочка, это ко мне, но важному делу, — засуетился Карп, теребя в руках мощные очки на тесемочках. Хмыкнув и поджав губы, краснолюдка развернулась и скрылась в глубине дома. Когда затих скрип половиц под ее тяжелыми шагами, полурослик вытер рукавом пот со лба, водрузил очки на нос и спросил:

— Ну, что у тебя там стряслось?

— Да вот, лыжи нужны…

— Лыжи?! В конце октября? — слегка опешил плотник. — Ты это, лучше бы к шаману сходил…

— Да был я уже у шамана, он меня сюда и послал, — отвечал Хэммел.

— Да? — все больше и больше удивлялся Зиммер, — а что ещё?

— Еще жениться, — упавшим голосом сказал Хэммел Милл.

— Что?! Жениться?! — подпрыгнул полурослик. — И с этим тоже ко мне?

— Да нет, это вообще, так, — неопределенно махнул рукой Хэммел.

— Л-ладно, — процедил Карп, опасливо косясь на своего старого знакомого, внезапно сошедшего с ума, — будут тебе лыжи, если другого способа нет. Что с тобой поделаешь. Пошли, поможешь лошадей запрячь. Подходящее дерево в лесу еще найти надо.

Помогая запрягать низкорослых пони в миниатюрную, казавшуюся игрушечной, телегу, Хэммел Милл думал об одном — о женитьбе. Об этом же он размышлял и сидя на телеге, влекомой маленькими лошадками в лес, по узкой дороге, петляющей между высоких сосновых стволов и густо усыпанной прошлогодней хвоей.

— Эх, на ком же мне жениться, — поделился он своими думами с Карпом.

— Да, ежели ты до этого не женился, то теперь уж и вовсе… Ума не приложу, кто за тебя пойдет… — отвечал Зиммер.

Помолчали. Шустрые лошадки бодро трусили по мягкой лесной дороге.

— Вот разве на вдове Стона женись, — сказал плотник.

— На трольчихе?! Мне на нее смотреть страшно, а ты — женись! Да она из избы только по ночам выходит, свету дневного боится.

— Мда, трольчиха не подходит, — согласился Карп, — ну, тогда на дочке Эрвандила женись, на Эрвениле. Писаная красавица!

Дык она ж эльфка! Лыцари там разные с прынцами к ней сватаются, да и те не солона хлебавши домой возвращаются. Нет, не пойдет она за меня. Да и больно надо — корову, скажем, доить она не умеет. Или там курицу общипать. Бесполезная она в хозяйстве, вот что.

— И это мимо, — кивнул головой полурослик, — а больше у нас в деревне никого и нетути… О, гляди, вот это подойдет!

— Это ж не сосна.

— Точно. Это морбуку. Для лыж в самый раз. Ну, берись за пилу, — сказал Карп, останавливая телегу.

Спилив высокое дерево и отрубив ветки, они закинули бревно на телегу и молча вернулись в деревню.

— Лыжи тебе к завтрему будут, как и договаривались, — пообещал Зиммер Хэммелу, прощаясь.

— Ладно, за мной не заржавеет, — подмигнул Хэм полурослику, и отправился домой.

Дома он сразу лег в кровать и быстро уснул.

В то самое время, когда Хэммел Милл уснул в своем доме, стоящем на окраине деревушки Нижние Хвосты, вампир Адам Эммануэль Блодринкер Третий проснулся в своем фамильном замке, грозящем небу шпилями башен по ту сторону Клинковой гряды. Поскольку Адам Эммануэль, как фамильярно называл он сам себя, был аристократом от кончиков клыков до широких фалд смокинга, то делал это, то есть просыпался, нерегулярно. Обычно к обеду. Поскольку окрестности замка пользовались дурной славой на протяжении почти тысячи лет, то обед забредал сюда достаточно редко. Последний раз это случилось лет двадцать назад. Тогда в лес по соседству нагрянула бригада лесорубов. Лесорубы попались на редкость шустрые — успели даже построить избушку. Одного пришлось оставить на развод — во-первых, к концу обеда бедняга тронулся умом, а во-вторых, даже тронувшись, он виртуозно владел топором.

Проснувшись, Адам Эммануэль долго не мог понять, зачем он это сделал. Лежа в своем удобном гробу и недоуменно глядя в потолок, он смутно чувствовал, что причина пробуждения кроется во сне. Адам Эммануэль хотел было уснуть опять и пересмотреть свой сон в поисках причины пробуждения, но ничего путного из этой идеи не вышло — на голодный желудок уснуть никак не получалось. Тогда он решил посоветоваться со своей старинной знакомой — гадюкой Змеей Подколодниковой, обитавшей под трухлявой колодой в лесу. По быстрому войдя в астрал и найдя там Подколодникову, вампир был очень удивлен. Подсознание гадюки транслировало на всех уровнях какое-то маленькое белое пятнышко. Напрягшись, Адам Эммануэль разглядел тоненький хвостик и розовую бусинку глаза. Это была белая крыса. В профиль. Вампир попытался достучаться до Змеи, в ответ белое пятнышко превратилось в зелененькое. Адам Эммануэль с трудом разглядел в нем лягушку. Анфас. «Наверное, в горах уже зима», — подумал вампир, и попробовал уснуть.

Постучав на следующее утро в ветхую дверь плотника, Хэммел был изумлен — открыл ему сам Карп, на лице которого играла победная улыбка.

— Э… А что с Розочкой? — осторожно спросил Хэммел.

— Заходи, соседушка, заходи, не стой на пороге, — зазывно поманил пухлым пальчиком низушек, — ты уже завтракал? — Хэммел Милл утвердительно икнул. — Ну так будем чай пить.

Ошеломленный и растерянный Хэммел, ведомый полуросликом за руку, прошел через темную прихожую и оказался на большой, просторной кухне. Там было хорошо: в теплом воздухе витал аромат жареного лука, чесночные и луковые косы вились между начищенными до блеска медными котлами, висевшими на вбитых в беленые стены крюках. Но ярче медных котелков сиял латунный самовар, возвышающийся на столе. Сказать, что самовар был большим — значит не сказать ничего. Самовар был огромен — монументальный цилиндр уходил под потолок, большой кран исходил паром. Даже никогда не бывавшему в подземном пределе, у мастерового народа, и никогда не видавшему паровоз Хэммелу казалось, что самовар сейчас выпустит клуб пара, издаст протяжный, грустный гудок и, пыхтя, двинется через кухню в прихожую, а оттуда все дальше и дальше, по деревянным тротуарам Нижних Хвостов, затем по старому тракту, а потом и вовсе без дороги, через заснеженный перевал в страну мечты, тонущую в блистающих, колющих глаза искрах… Лишь заслонившись ладонью от самоварного сияния, Хэммел Милл увидел Розочку. И тотчас зажмурился, страстно захотев оказаться в другом месте — где угодно, но только подальше. Розочка НАКРАСИЛАСЬ. Алая краска на щеках плавно переходила на ее большие, чувственные губы, черные полосы над бровями распластались крыльями летучей мыши, темно-синие круги на веках усилили глубину ее прекрасных глаз. Приоткрывши один глаз, Хэммел увидел, что внимание краснолюдки полностью приковано к его скромной особе — та неотрывно смотрела на него и улыбалась обаятельной улыбкой, завидев которую, любой медведь в округе счел бы своим долгом стремительно ретироваться.

— Присаживайся, — подтолкнул к табуретке гостя Карп, — сейчас я тебе чая налью.

Выхватив из буфета чашку, низушек резво вскарабкался на высокую табуретку и, улегшись грудью на столешницу, дотянулся до крана и повернул его. Самовар вздрогнул и выплюнул струю кипятка, затопив все густым паром. Ухватившись в тумане обеими руками за ручку чашки и упираясь локтями в стол, Карп с видимым усилием подтянул чашку к Хэммелу и довольно уселся на своей табуретке, вытерев со лба пот тыльной стороной ладони.

— Помнишь наш вчерашний разговор? — спросил полурослик, болтая ногами в воздухе.

Хэммел кивнул.

— Я нашел решение! Это гениально! — гордо выпятил грудь Карп. — Пошли, покажу!

Соскочив с табурета на пол, он схватил гостя за рукав и с силой потащил его к выходу. Хэммел еле успел поставить чашку на стол. Стремительно распахнув двери мастерской и ловко подхватив упавшие на него лыжи, Карп отбуксировал Хэммела на середину просторного помещения, пахнущего свежей стружкой. Возле стены возвышалась фигура, укрытая холстом. Ростом фигура была на две головы выше Хэммела и раза в три выше полурослика.

— Вот, плод ночных бдений, — разглагольствовал плотник, указывая на нечто, драпированное холстом, — без ложной скромности скажу — шедевр. Поэма, так сказать, в дереве.

Карп решительно дернул за холст, но ничего не произошло. Он дернул посильнее, но ткань осталась на месте. Тогда он обернулся, и, вцепившись в занавес двумя руками, повис на нем. Ткань с треском разошлась, и полурослик упал на пол. Перед Хэммелом предстала грозная фигура деревянной валькирии — на лице статуи застыла маска гнева, мощные руки тянулись к горлу невидимого врага, столбообразные ноги были монстру надежной опорой.

— Что это? — пролепетал Хэммел Милл.

— Не что, а кто! Знакомься — твоя жена! — обиделся Карп. — Розочка мне позировала!

Ноги Хэммела подкосились, и сознание милосердно покинуло его.

Когда он очнулся, вокруг было темно и пахло палеными шишками полезного куста Ирр. Голоса во тьме спорили:

— Что это? — дуэтом вопрошал огр.

— Жена! — отвечал тонкий голос полурослика.

— Чья? — спросила одна голова, а другая икнула от неожиданности.

— Его, — кто-то пнул Хэммела под ребро.

— Ик! — сказала первая голова, а вторая сказала — М-да! И зачем ты их сюда притащил?

— Воскрешать! — закричал Карп. — Неужели непонятно!

— Ну, этот сам очухался, — Хэммела пнули в другой бок, и гораздо сильнее, — а как я буду эту бабищу воскрешать, идиот! Она же из древесины морбуку! А морбуку магии не поддается!

— Так я ж не знал!

— У морбуку мощная антимагическая аура. Это раз. А сколько у нее пальцев? — голос шамана стал тихий и вкрадчивый,

— Д-д-десять, — вдруг замялся плотник.

— Десять-то десять, но на одной руке три, а на другой семь. Так, абстракционист ты наш?

— Т-т-так, — голос полурослика дрожал.

— Это два, — сказал шаман, — а третье заключается в том, что сделать ее надо из сосны, и чуть пониже ростом. И позирует пусть не Розочка, а, скажем, Эрвандилова дочка. Как ее там — Стервенилла?

— Эрвенилла, — подал голос Хэммел, садясь на полу, — да только не согласится она.

— Факт, — поддакнул Карп, — нипочем не согласится.

— Ну, это дело поправимое, — сказал Хин, — у меня для этого специальное заклинание есть, «спайкам» называется. Сегодня что — пятница? Значит, банный день. Дуйте за бревном, одна нога здесь, другая тоже здесь. И инструмент прихватите. А это, — Хин ткнул пальцем в статую, — уберите от греха подальше, неровен час, увидит кто.

Забросив несостоявшуюся жену на телегу, Хэммел с Карпом галопом помчались в лес. Быстро срубив сосну и отпилив подходящее бревнышко, они уставились на лежащую на телеге статую.

— А ее куда? — спросил Хэммел.

— Давай тут оставим, — сказал Карп, — в кусты сбросим, кто ее тут увидит?

Поднапрягшись, они сбросили статую с телеги. Упав в кусты, она приняла вертикальное положение, мрачно скалясь из-за веток.

— У, какая устойчивость! — почесал в затылке плотник, — низковато я центр тяжести сделал.

Надвигались сумерки, лунный луч тускло высветил грозные клыки. По спине Хэммела поползли мурашки.

— Жуть! — сказал полурослик. — Двигаем отсюда!

Забросив бревно, они прыгнули в телегу и стегнули лошадей.

В доме шамана все было готово к действию. Хин сдернул скатерть со стола и занавесил ей окно. Карп критически рассматривал бревно сквозь очки и перебирал инструменты. Хэммел Милл нервничал. Наконец шаман пробормотал какую-то тарабарщину и тихо ударил в бубен. На скатерти появилось нечеткое подрагивающее изображение.

— Чего это? — удивился Хэммел.

— Деревня наша, вид сверху, — объяснил шаман. — Где это банька Эрвендила?

— Неудобно как-то, — засмущался Хэммел.

— Ради такого дела — нет, — ответил Хин, — сам, понимаешь, погибай, но товарища выручай.

— Искусство требует жертв, — поддакнул плотник, — и вообще: в студии художника, это как в кабинете лекаря — стыд недопустим. И даже вреден. Для дела. А банька вот она — большая квадратная крыша — это бунгало эльфа, а возле нее поменьше — это она и есть.

Картинка дрогнула, и начала быстро приближаться к земле. Хэммела замутило.

— Это, что ли? — остановил Хин картинку, когда все заволокло дымом из трубы.

— Это, — удовлетворенно кивнул Карп, — давай поближе, и ракурс другой возьми, а то и ваять мне придется сверху.

Внезапно все трое очутились внутри баньки. Огр икнул дуэтом. Карп охнул и схватился за инструменты. Хэммел сказал:

— Так, я пошел домой.

— Правильно, еще насмотришься, — не оборачиваясь, сказал полурослик, — а нам работать надо. Утром придешь. Слыш, шаман, у тебя выпить нечего?

— Не-а, — отвечал тот, неотрывно глядя на разворачивающееся на скатерти действо, — на вот, пожуй.

— Что это? — заработал челюстями Карп. — Странный вкус.

— Шляпки мухоморов, сушеные.

— Ладно, сойдет. Начнем, пожалуй. Увеличь-ка мне вот этот фрагмент…

Хэммел захлопнул дверь и не спеша пошел домой, но в его ушах еще долго стоял стук киянки о долото и команды плотника: «Так, хорошо, но ближе, ближе… А теперь с другой

стороны… Зайди снизу… Хорошо… Зафиксируй… Пропорции, пропорции соблюдай…». Ночь опустилась на Нижние Хвосты, по стройным стволам сосен струился лунный свет, и где-то далеко, у перевала, выл то ли одинокий волк, то ли голодный вампир.

Вторые сутки Адам Эммануэль боролся с бессонницей. Устав от этой бесполезной борьбы, он с воплем отчаянья покинул свой уютный лакированный гроб и нервно закружил под потолком фамильного склепа. Желудок сводило судорогой. «Придется пойти на охоту», — подумал вампир. Спикировав к гробу, он в полете выхватил из-под подушки зубную щетку и, выписывая круги под потолком, принялся чистить клыки. До темноты оставалось несколько часов.

— Уши надо закруглить, — задумчиво рассматривал Хэммел результат ночной работы, — а это в руке у нее что?

— М-м-мочалка, — с трудом ответил плотник, лежа на полу.

— Убрать, — распорядился Хэммел, — а так, в общем, ничего, мне нравится. Когда одушевлять будем?

— Погоди ты одушевлять, — вмешался шаман, — сначала все проверить надо.

Хин несколько раз обошел вокруг деревянного изваяния, иногда наклоняясь и придирчиво рассматривая некоторые детали.

— Это ладно, это хорошо, — бормотал он успокоительно, — а что с зубами?!

— А что с зубами? — спросил Хэммел.

— Никуда не годятся, — Хин засунул свой толстый палец статуе в рот и с хрустом отломал два деревянных зуба, — придется протезирование делать.

— Ну, это не ко мне, — полурослик вдруг вскочил с пола, где пытался спать, и засобирался домой, — с этим к Бороде идите. Можно, конечно, из твердых пород дерева сделать, но лучше пусть железные будут. А меня дома жена ждет, — кидал он инструменты в сумку, — все, если что — я дома.

— К кузнецу с пустыми руками идти нечего, — проводив взглядом полурослика, наставительно пробормотал шаман, — у тебя деньги есть?

— Есть немного, — кивнул Хэммел.

— Топай тогда в лавку к Эрвандилу, купи чего-нибудь по-забористей, — посоветовал Хин.

— У него там кроме эльфийских вин двухсотлетней выдержки нет ничего. Джеф его пить не будет, да и денег у меня на него не хватит, — отвечал ему Хэммел, — лучше ему свеклы отвезти.

— Джеф Дуболом ест свеклу?! — удивился огр.

— Да нет же, он из нее «орчью кровь» гонит.

— Орчью кровь? Из свеклы? Неадекватно! А можно мне поучаствовать? — загорелся Хин.

— Можно. Только свеклы у меня нет. Может, у тебя есть?

— У меня тоже нет, — отвечал огр, — но я знаю один амбар…

Дождавшись темноты и прихватив с собой Карпа с телегой, друзья погрузили на нее корнеплоды из амбара старосты, и отправились к кузнецу. Джеф Дуболом встретил их на пороге кузни. Красноватый свет горна, лившийся из дверей, делал его приземистую фигуру еще ниже и шире, а его рыжую бороду почти черной.

— Да, это свекла, — сказал он вместо приветствия, — ну что ж, приступим.

Протянув руку за дверь, он дернул за кольцо на цепочке, и крыльцо, издав натужный скрип, приподнялось, обнажив наклонный желоб, уходящий под землю, в темноту. Затхлость подвала отравила прохладный вечерний воздух. Друзьям стало не по себе.

— Бросайте ее туда, — ткнул гном пальцем себе под ноги, в черную дыру подвала.

— Погоди ты с «орчьей кровью», у нас к тебе дело, — сказал полурослик.

— Не боись, процесс полностью автоматизирован. Мойка, очистка, измельчение, брожение и перегонка. Сыпь, не бойся. Займемся мы вашим делом. У меня одного резерва сто декалитров, да и так найдется, что выпить.

— Не пойдет, — покачал головой Хэммел.

— Почему не пойдет? Челюсти как челюсти, — пожал плечами Джеф Борода.

— Да ты на них посмотри — такими зубищами бревно перекусить можно!

— На совесть сделано, — согласился кузнец.

— Нет, мне саблезубая жена не нужна! Переделывай!

— Вот незадача, зачем я тогда медвежий капкан испортил?

Хэммел Милл стоял у окна шаманьей избушки, отвернувшись и втянув голову в плечи. Джеф, Карп и хозяин дома сидели за столом. Закутанная в скатерть женская фигура стояла в центре начерченной на полу пентаграммы. Свечи, стоявшие по углам магического чертежа, были погашены. В комнате пахло воском и унынием.

— Сесть! — скомандовал шаман. Фигура, издав протяжный скрип, села.

— Встать! — подал команду Хин.

— Оставь ее в покое, у меня от скрипа уже голова болит! — возмутился полурослик.

— Может машинным маслом смазать? — задумчиво сказал гном.

Все трое мрачно посмотрели на него.

— А чего я сказал? И вообще, в чем проблема?

— Деревянная она, понял? — процедил Карп, глядя на кузнеца исподлобья, — а Хэму такая жена не нужна.

— Ну а я тут причем? Я зубы ей сделал? Сделал. А больше от меня ничего и не требовалось.

— Точно, — кивнул плотник, переводя пристальный взгляд на шамана, — я тоже свою работу сделал. Это ты лопухнулся. Две башки на плечах, а мозгов ни в одной нет. Ты чью душу в нее вселил, а? Швейной машинки или ветряной мельницы?

— В заклинании это параметр по умолчанию, — глядя в стол, ответил огр.

— Ну и о чем же умалчивают в твоем заклинании? — язвительно спросил полурослик.

— А по умолчанию используется «гомункулус ординарис», — вздохнул шаман.

— Давай ее переколдовывай, нечего нам мозги пудрить! — закричал Карп. — Правильно я говорю, Хэммел?

— А идите вы все в баню! — отмахнулся мельник.

Его деревянная жена со скрипом развернулась, и, громко стуча деревянными ногами, вышла за дверь.

— Куда это она? — удивился гном.

— В баню, куда же еще, — вскочил полурослик с табуретки, — держи ее! В темноте не найдем!

Когда последний закатный луч погас и ночь вступила в свои права, укутав саваном тьмы Клинковый хребет и окрестности, Адам Эммануэль покинул свой замок. Голод гнал его вперед. Темные вершины и черные провалы пропастей мелькнули внизу, и он приземлился в лесу на окраине Нижних Хвостов. Отряхнув смокинг, он углубился в заросли, приближаясь к селению. Вдруг что-то белое мелькнуло среди ветвей. Вампир огромным прыжком бросился вперед, и больно ударился головой о что-то твердое. Подняв голову, он вздрогнул. Это был тотем туземцев, изготовленный из антимагической древесины морбуку и наверняка призванный охранять поселение от злых духов. Фигура тотема была женской. Клыки внушали уважение. «Меня хотели испугать. Боятся — значит уважают!» — обрадовался Адам Эммануэль. Он отошел на шаг назад и еще раз Осмотрел тотем. «Фи, какая мерзость! Они мне просто льстят!» Воодушевленный, вампир помчался вперед. Еда была там, он это чувствовал.

Полурослик бежал самым последним. Белая скатерть изредка мелькала впереди и исчезала, заслоненная спинами друзей. Вдруг что-то черное пронеслось над головой невысоклика и упало на дорогу. Вампир, не рассчитав роста жертвы, промазал.

— Вампир! — закричал Карп, — спасайся кто может!

Плотник бросился в кусты, вампир преследовал его по пятам. Чувствуя, что вот-вот будет схвачен, полурослик заорал на весь лес!

— Уберите его от меня, хватайте его! А-а-а!

Адам Эммануэль почувствовал, как чьи-то сильные руки схватили его за плечи и оттащили от желанной добычи, почти схваченной. Он рванулся — бесполезно, хватка была железной.

— Бейте его! — запищал полурослик.

Адам Эммануэль почувствовал, как его приподняли, а затем ствол дерева метнулся навстречу, и голова вампира загудела от удара. Изогнувшись, он вонзил клыки в своего врага. Острая боль пронзила его, и рот наполнился кровью. Его собственной. Враг был деревянный. Отчаянно завыв, Адам Эммануэль Блодринкер Третий рванулся изо всех сил в небо, и вырвался, наконец, из цепких лап врага, оставив в них значительную часть смокинга. Залетев на вершину ближайшей горы, вампир принялся отращивать сломанный клык, регенерировать ободранную кожу и обдумывать план мести. Смокинг восстановлению не подлежал.

В доме шамана царила суматоха. Шаман и кузнец вооружались для борьбы с нечистью. Шаман повесил на грудь связку чеснока. Одна из голов тотчас скусила одну чесночину и принялась жевать. Кузнец затачивал осиновый кол.

— Сейчас мы ему покажем! — орал Джеф Дуболом, — пусть только сунется! От этой драной летучей мыши только перья останутся!

— У летучих мышей нет перьев, — заметила голова огра, брезгливо смотря на свою жующую подругу.

— Значит ни хрена не останется! — еще громче заорал гном.

Хэммел Милл стоял около своей жены и гладил ее по деревянной голове.

— Он тебя обидел, этот вампир, да? Бедная моя! Плотник замазал сосновой смолой две дырочки, оставшиеся от укуса кровососа.

Вампир сидел на заснеженной вершине и злился. «Надо же, гомункулуса на меня натравили. Мерзавцы! Что же делать?» Внезапно его осенило.

— Есть! — закричал Адам Эммануэль. — Придумал! Я превращу эту деревянную бабищу в обычную! Они у меня еще попляшут!

Он выковырял застрявшую между зубами сосновую щепку.

— Ха-ха-ха, — мрачно захохотал вампир, — большего для обряда мне и не надо!

— Я тебя в обиду не дам. — Хэммел не обращал внимания на шум и гам, — я тебя все равно люблю, хоть ты и деревянная. Я тебя Варей буду звать, хорошо? Я люблю тебя, Варя! — и Хэммел поцеловал ее. Губы, вначале деревянные, вдруг стали мягкими и податливыми. Из груди Вари вырвался вздох, на щеках заиграл румянец. Волосы упали на плечи. Она оглянулась по сторонам.

— О, Хэммел, тут куча народу, а я почти раздета!

— Чудо! — плотник сел на пол и захлопал глазами, — свершилось чудо! Она стала настоящей!

— Пошли домой, любимая! — вскочил Хэммел. Обняв ее за плечи, он открыл дверь.

— Что, не ждали? — гаркнул ему в лицо вампир. Подскочивший кузнец воткнул кол кровопийце в брюхо, а голова огра плюнула в вампира своей чесночной жвачкой.

— О ужас! — завопил Адам Эммануэль, набирая высоту, — осиновый кол, чеснок! Скорее в замок, смыть кислотой убийственную дрянь!

— Как мы его! А где Хэммел и Варя? — оглянулся Джеф с победной улыбкой.

— Не мешай им, — ответил полурослик, — они ушли. Она стала совсем, совсем как настоящая. Вот что значит сила любви!

— Да, — покачал головами огр, — теперь мы старину Хэммела не скоро увидим.

Хэммел Милл нахлобучил соломенную шляпу на голову и взялся за ручку двери. Хлопотавшая до это на кухне Варя вдруг оказалась перед ним, уперев руки в боки. Прищурив один глаз и наклонившись к нему, она подозрительно спросила:

— Ты куда это собрался, муженек?

— Да так, соберемся у Джефа с друзьями, выпьем…

— Что!? — невесть откуда взявшаяся сковородка обрушилась на голову Хэммела. Ноги его подкосились, перед глазами закружился хоровод маленьких звездочек. Начиналась легкая жизнь.