Гувернантка

Глава первая

Платье получилось пышным: в нем так и хотелось танцевать и кружиться! Со стороны ни за что не скажешь, что сшили его дома, да еще по бесплатной выкройке из журнала. Матушка превзошла саму себя! Платье безупречно сидело в талии, подчеркивая стройную фигуру Мэрион, а чуть укороченный подол оголял ее красивые ножки.

Она уже хотела было перейти на другую сторону улицы, но вовремя отскочила назад. Мимо — прямо по лужам, оставшимся после недавнего ливня, — пронесся блестящий автомобиль с королевским гербом. Девушку окатило струей грязной воды, моментально запачкавшей юбку и чулки.

Мэрион ужаснулась. С деньгами у них в семье было туго, и потому новые наряды появлялись у нее нечасто. А теперь платье было безнадежно испорчено…

— Вот, возьмите! — послышалось откуда-то сзади.

Кто-то протянул ей смятый носовой платок.

— Спасибо, — отозвалась Мэрион и, не глядя, взяла его.

Первым делом надо спасать платье, остальное — потом! Но пока она оттирала грязную ткань, ее взгляд невольно задержался на обуви человека, вызвавшегося ей помочь. Ботинки у него были поношенные, а один из шнурков развязался. Но сшиты они были из плотной кожи и явно стоили немало.

— Пожалуй, следует представиться, — проговорил незнакомец. — Меня зовут Валентин.

— Валентин? — переспросила она, даже перестав на миг чистить платье, — и подняла взгляд, встретившись глазами с темноволосым молодым человеком. — Это в честь святого Валентина, не так ли?

— Все так говорят, — спокойно произнес он. — Но на самом деле в честь персонажа из «Двух веронцев».

Его английский был истинно британским, пускай и лишенным привычной чопорности и отрывистости, столь свойственной англичанам. По речи чувствовалось, что собеседник образован и далеко не беден, и, надо сказать, слушать его низкий, теплый, слегка хрипловатый голос было весьма приятно.

— Не видела этой постановки, — распрямившись, пожала плечами Мэрион.

— О, это я тоже слышу частенько! А вас как зовут?

— Мэрион.

— В честь девы Марион?[3]

— Все так говорят, — парировала Мэрион. И хотя это было ложью, она решила ничего больше не объяснять.

— Ну что ж, тогда мы квиты, — заметил он, широко улыбнувшись, а Мэрион вдруг точно током прошило от мысли, как же он красив!

Глаза у него были большие и черные, и в них поблескивали озорные огоньки. Непослушная прядь упала на лоб, придав Валентину сходство с непоседливым мальчишкой — хотя, наверное, они с Мэрион были ровесниками, и ему тоже было немногим больше двадцати. Помимо поношенных ботинок, его облаченье состояло из мятых фланелевых брюк, чуть потрепанного твидового пиджака и алого, точно пламя, шарфа. С плеча свисала холщовая сумка цвета хаки с откидным клапаном, на вид очень громоздкая и тяжелая.

— Вы, как я посмотрю, местная, — заметил он.

— Чего не скажешь о вас, — усмехнулась Мэрион.

— Неужели это так бросается в глаза?

— У вас нет шотландского диалекта.

— О да, научиться ему — это и впрямь целое дело, — невозмутимо отозвался Валентин. — Даже шотландцы — и те не справляются. В Глазго вон с этим совсем беда!

Мэрион не смогла удержаться от смеха.

Валентин вновь одарил ее ослепительной улыбкой.

— Я из Лондона. Не бывали там?

Мэрион покачала головой. Еще ни разу в жизни она не покидала пределов Шотландии, вот только это никогда ее особо не заботило. Но сейчас она вдруг почувствовала себя ограниченной провинциалкой.

— Мне пора, — сказала она.

— А можно вас проводить?

— С какой стати? — с подозрением поинтересовалась Мэрион.

— А с такой, что вы необыкновенно красивы!

Комплимент прозвучал столь неожиданно, что она снова чуть не расхохоталась. Но куда больше, чем смеяться, ей хотелось поверить, что он и на самом деле так думает.

— Эта прическа вам очень идет, — добавил Валентин, и на душе у Мэрион потеплело.

Сама она отнюдь не была довольна тем, как подстригли ее каштановые волосы. Стоило бы пойти к парикмахеру поопытнее, но денег хватило лишь на салон миссис Маккласки.

Короткая стрижка должна была привнести в ее облик изысканность и лоск, подчеркнуть ее свободу и независимость, но в действительности придала ей сходство с кроликом, с которого содрали шкурку. Во всяком случае, так казалось ее матушке.

— О, Мэрион! Что ты с собой сделала! — запричитала та, увидев новую прическу дочери.

«Это не я, это миссис Маккласки», — недобро подумала тогда Мэрион. Как ни крути, трудно следовать моде, когда в кармане нет ни гроша.

— Это называется «итонская стрижка», мама. Сейчас такое очень модно.

— Какая-какая стрижка? — недовольно переспросила миссис Кроуфорд. — Бандитонская? Оно и видно!

Однако же утонченный гость из столицы сделал Мэрион комплимент! Впрочем, обнадеживать его она не спешила. Но это было и не нужно: Валентин безо всяких приглашений бодро устремился вслед за девушкой.

— А куда вы направляетесь? — поинтересовался он, поравнявшись с ней.

— На Грассмаркет.

Его черные глаза удивленно округлились.

— Вы там… живете?

Мэрион так и подмывало подшутить над ним, но она, неожиданно даже для самой себя, ответила правдиво:

— Нет, только преподаю в свободное время.

Он перекинул тяжелую сумку на другое плечо.

— Что ж, я впечатлен!

Мэрион сделала вид, будто его похвала ее нисколько не тронула.

— Я хочу стать учительницей и как раз сейчас изучаю педагогику. И дети из малоимущих семей представляют для меня профессиональный интерес.

Она нисколько не сомневалась, что после этих слов Валентин уйдет. Как правило, новость о том, что Мэрион работает в трущобах, повергала людей в ужас. Спустя три года после печально известного биржевого краха и последующих экономических бедствий в народе укрепилось убеждение, что бедные сами виноваты в своих несчастьях. Но даже если это и правда, в чем Мэрион очень сомневалась, дети тут ни при чем.

Она решительно продолжила путь, прибавив шагу. К ее изумлению, Валентин по-прежнему шел рядом, несмотря на свою тяжелую ношу.

— В самом деле? Это же замечательно! — воскликнул он.

Может, и замечательно, но только с одной стороны. С другой же — страшно, жестоко и несправедливо. Еженедельные визиты Мэрион в трущобы познакомили ее с миром, который ужаснул бы и самого Диккенса. Нищета и зловоние — это еще полбеды, куда хуже то, как бедность воздействовала на умы — в самом прямом смысле слова. Дети, растущие в трущобах, страдали от рассеянности, соображали медленно, а от долгого недоедания начинали слепнуть и глохнуть. На то, чтобы прочесть книгу — пусть даже самую простую, — у них уходила целая вечность.

До Королевской Мили оставалось всего ничего. Пока они шли, на улице распогодилось и над городом раскинулось безоблачное синее небо. На севере поблескивал, точно сапфировый ковер, залив Ферт-оф-Форт. С южной же стороны возвышался над городскими башенками и шпилями величественный Трон Артура[4]. А над громадными вратами Эдинбургского замка нарядно блестел на солнце золотистый герб с королевским девизом — «Nemo Me Impugne Lacessit».

— «Никто не тронет меня безнаказанно», — с ходу перевел Валентин.

— Или, как сказали бы шотландцы, «ты со мной не шути, др-р-ружище!» — вставила Мэрион, по-шотландски растягивая согласные.

— Но с ними все же шутили — и дошутились, — заметил Валентин. — Марию Стюарт и Карла Первого казнили. А Якова Второго и Красавчика принца Чарли[5]лишили трона. На месте этих господ, — он выразительно кивнул на Холирудский дворец, — я бы поостерегся.

— Чего именно?

Его взгляд под непослушными прядями, упавшими на лоб, вдруг заметно посерьезнел, а Мэрион вновь отметила про себя, какое же у него красивое и благородное лицо, пухлые, выразительные губы, острые скулы.

— Всенародной пролетарской революции! — провозгласил он.

— Вы республиканец?

Его темные глаза сверкнули.

— Монархия как институт безнадежно устарела. Как вообще можно оправдывать систему, внутри которой все привилегии, власть и положение в обществе определяются исключительно происхождением?! В современном мире ей не место! — заявил он и, немного помолчав, взволнованно добавил: — Победа рабочих над правящим классом исторически неизбежна: это так же верно, как и то, что на смену зиме приходит весна!

— Так вы коммунист! — ахнув, воскликнула Мэрион.

— Ну да, красен насквозь, и что с того? — с усмешкой спросил он и посмотрел на нее.

Пространство между ними, казалось, наполнилось электрическими разрядами. Мэрион никак не могла отделаться от мысли, что он не только «красен», но и прекрасен — настолько, что у нее аж перехватило дыхание, а внизу живота разлилось тепло.

Он приоткрыл сумку, и Мэрион увидела, что та до отказа набита газетами с красной эмблемой «серп и молот» и крупным заголовком — «Дэйли Уоркер».

— Мне пора, — торопливо сказала она и сбежала по темным ступеням, ведущим от Замковой скалы.

Внизу ее ждала грязная мостовая и неприветливые, мрачные дома с высокими фронтонами. Когда-то здесь обитала городская аристократия. Теперь же Грассмаркет стал убежищем — если это слово тут вообще уместно — для людей совершенно иного сорта.

Она слышала, как Валентин бежит следом, но ему было за ней не угнаться. Пока он спускался по лестнице, Мэрион уже успела затеряться в лабиринте переулков. И теперь, прижавшись к влажной стене и вдыхая зловонный воздух, она думала о том, что же вынудило ее на этот внезапный побег.

От Валентина как будто бы исходила опасность, но какая? Коммунизм ее не страшил — скорее, наоборот — привлекал. Да и сам Валентин показался ей остроумным и обаятельным. А эта его улыбка, ослепительная и теплая, точно солнце! Мэрион вдруг захлестнула волна сожаления, но было уже поздно. Едва ли они встретятся вновь — в таком большом городе это попросту невозможно…

Дверь в жилище семейства Макгинти располагалась на первом этаже, по соседству с полуразрушенной лестницей, давно лишившейся перил. Как и всегда, Мэрион тут же отбросила всякие мысли о своих финансовых затруднениях. По сравнению с жителями таких вот домов она была богата как королева, как выходцы из монаршей семьи, по чьей милости пострадало ее платье. По счастью, грязные пятна потускнели — платок Валентина пришелся очень кстати. Она сунула руку в карман и нащупала матерчатый комок. Так значит, она забыла его вернуть!

Мэрион постучала в дверь, которая чудом удерживалась на петлях, и показалось маленькое бледное личико. Сперва на нем читалось настороженное выражение, но мгновенье спустя его озарила неподдельная радость.

— Мисс Кроуфорд!

Мэрион познакомилась с Энни прошлой зимой. Тогда девочке было восемь, но на вид ей трудно было дать больше пяти. Ее отец — шарманщик, зарабатывающий на жизнь игрой на улицах Эдинбурга, — всегда брал малышку с собой. В тот день, когда Мэрион их увидела, было особенно сыро и холодно, и босые детские ножки на мокрой мостовой казались замерзшими и жалкими. И все же девчушка с очаровательным рвением исполнила старинную шотландскую песню про озеро Лох-Ло́монд.

У Мэрион и у самой было старое пальто, а башмаки знавали дни и получше. Но в тот день, укрывшись под навесом ближайшего магазинчика, она, делая вид, что разглядывает столовое серебро, выставленное в витрине, благодарила судьбу за то, что у нее есть хотя бы такая одежда. Когда песня закончилась и шарманщик отошел в сторонку, Мэрион, улучив момент, подбежала к девочке.

— Почему ты не в школе? — ласково спросила она и тут же нахмурилась, увидев на щуплых детских руках синяки и ссадины. На лбу, под спутанными и грязными волосами, проглядывала глубокая, но уже заживающая рана.

В глазах Энни вспыхнул страх. Она сказала, что охотно пошла бы в школу, вот только отец всегда берет ее с собой, и она должна ему помогать. Ровно в этот момент из грязного паба, расположенного по соседству, вышел сам шарманщик. У него были маленькие недобрые глазки, точно у бойцовской собаки. Утерев рот тыльной стороной перепачканной руки, он шумно ругнулся на дочку и потащил ее за собой прочь, тут же вырвав из худеньких детских пальчиков шестипенсовик, полученный от Мэрион. Девушка, не теряя времени, устремилась следом, и в конечном счете отыскала не только Грассмаркет, но и свое, как ей казалось, истинное призвание.

К счастью, сегодня шарманщика не было дома. Матушка Энни, бледная, изнуренная женщина, работавшая уборщицей, лежала на постели, прикрыв глаза. Голова у нее была обвязана грязной фланелевой тряпицей.

— У мамочки голова болит, — сказала Энни.

Мэрион с сочувствием посмотрела на женщину, жалея, что не может ей помочь. К сожалению, она вовсе не врач, и уж тем более не водопроводчик, не стекольщик, не электрик или плотник — словом, не владеет ни одним из тех умений, которые в совокупности, вероятно, помогли бы сделать эту жалкую хибару хоть сколько-нибудь пригодной для жилья. Увы, она простая учительница, притом пока даже без диплома.

Но ведь образование — это начало всему! Если Энни научится читать и писать, если она овладеет азами арифметики, то сможет найти достойную работу и вырваться из этой дыры, да и мать вытащит!

Из размышлений ее вывел нетерпеливый вопрос Энни:

— А читать мы будем, мисс Кроуфорд?

— Да, Энни, конечно! Прости! — Мэрион поспешно достала «Принцессу на горошине».

Ей вдруг подумалось, до чего же неудачно она выбрала сказку. Но Энни, казалось, и не думала сравнивать свое незавидное жилище с роскошными хоромами, описанными в книге. Картинка с изображением большой кровати с пологом и горой нарядных, узорчатых матрасов привела ее в подлинный восторг.

— То была настоящая принцесса! — прочла Энни.

И Мэрион с щемящим сердцем принялась слушать, как малышка старательно складывает слоги в нехитрые слова.

Глава вторая

Мэрион просидела с Энни куда дольше, чем собиралась, а когда наконец пошла домой, Старый город уже купался в золотых лучах закатного солнца. Здесь, в самом сердце древней столицы, острее всего ощущалась вся ее мрачная красота.

Путь девушки пролегал мимо улочки, в конце которой маячило несколько молодых людей. Они что-то громко кричали, пересмеиваясь, а присмотревшись, Мэрион с ужасом поняла, что они еще и ожесточенно пинают что-то, лежащее на земле. Или кого-то. Неужели там, за мельтешением черных штанин и блестящих ботинок, и впрямь лежит человек? Парни избивали несчастного в полную силу. Эдак и дух выбить недолго!

Не тратя времени на раздумья, Мэрион бросилась в ту сторону по улочке, густо усеянной газетами. Приблизившись, она разглядела, что под градом ударов, свернувшись клубком, лежит мужчина. Судя по виду, бедняга был едва жив.

Девушку охватил ужас.

— Прекратите! — крикнула она, не медля ни секунды.

К ней тут же обернулся один из хулиганов, стоявших неподалеку. Он вскинул кулак, и в свете фонарей сверкнул кастет. Мэрион зажмурилась, готовясь к сокрушительному удару твердого металла по своей нежной плоти и хрупким костям.

Но удара не последовало. Парень, смерив ее взглядом, пожал плечами и отвернулся. Нападавшие неохотно отступили от своей жертвы и убрались восвояси. Мужчина остался неподвижно лежать на земле. Темные волосы разметались по лицу, а на белой рубашке алели пятна. И тут Мэрион узнала его. Это был Валентин.

— Смелости вам не занимать, дева Марион, — пробормотал он.

— Скорее уж, глупости, — тихо отозвалась она.

А через полчаса они уже сидели в таверне «У городской тюрьмы», неподалеку от улочки, где Мэрион нашла Валентина. Местечко тут было мрачноватое, но Мэрион это было только на руку: когда она чуть ли не на себе втащила Валентина внутрь и заказала ему стакан виски, чтобы оправился от потрясения, никто и бровью не повел. Себе она взяла то же самое. А потом они оба повторили заказ.

Оказалось, что Валентин вовсе не в таком плачевном состоянии, как Мэрион сперва привиделось. Кровь на груди оказалась всего-навсего ярко-красным шарфом. Ему подбили глаз, рассекли губу, а щека предательски опухла, но жизненно важные органы ничуть не пострадали, как и зубы: его ослепительная улыбка по-прежнему была широка.

— Главное — свернуться клубком, как ежик, — поведал он. — Сжаться в комочек, как можно крепче.

— Говорите со знанием дела, — заметила Мэрион.

— Что поделать, издержки работы, — кивнул он на газеты, подобранные с земли. Мэрион собрала самые чистые из них и сложила в сумку, найденную у подножья городской стены. — Как-никак, коммунизм не всем по душе. А уж поклонникам Муссолини — тем более.

— Так зачем вы этим занимаетесь?

Он достал из кармана пачку сигарет и протянул одну ей. Мэрион еще ни разу в жизни не курила, но зажала бумажную трубочку между пальцев и поднесла к губам. Валентин чиркнул спичкой, и та вспыхнула. Мэрион подалась вперед, чтобы прикурить, и вдруг оказалась совсем близко от его лица. Она почувствовала запах — от Валентина пахло табаком и чем-то пряным и теплым — и торопливо отстранилась.

— Все члены партии должны продавать нашу газету.

Мэрион достала из сумки один из номеров и быстро его пролистала.

— Выглядит скучновато.

Валентин рассмеялся.

— Если вы имеете в виду, что тут нет пошлостей и веселых шуточек, которыми так и пестрит популярная пресса, то это сделано намеренно.

— Да? Но зачем?

— Чтобы не отвлекать народ от борьбы, разумеется!

— А вдруг ему нравится отвлекаться? — предположила Мэрион и еще немного полистала газету. — А у вас тут ни карикатур, ни модных новинок! Даже советов по ставкам на скачках — и тех нет!

— Ставки на скачках никак не помогут уничтожить оплот буржуазии, — уверенно заявил он. — А мода — тем более.

Мэрион закрыла газету.

— Меня вот эта ваша революция совсем не вдохновляет!

— Да? — Валентин выпустил тонкую струйку дыма. Отчего-то это показалось Мэрион ужасно соблазнительным. — А что лично вы делаете для того, чтобы вернуть обществу равенство и справедливость?

Мэрион удивленно уставилась на него. Разве ж это не очевидно?

— Я помогаю жителям трущоб. Учу читать бедняков — самых настоящих, всамделишных.

Валентин нетерпеливо отмахнулся.

— Пусть так, но за кого вы отдали свой голос на прошлых выборах?

— За Рамсея Макдональда[6].

Валентин насмешливо фыркнул:

— Ой, ну это вообще пустой номер!

Первое лейбористское правительство и вправду всех горько разочаровало — с этим невозможно было спорить. Но, что самое страшное, лейбористский премьер-министр впоследствии сделался главой национальной коалиции, в которой ровным счетом ничего лейбористского не осталось, как, впрочем, и от партии Макдональда.

Это были первые в жизни Мэрион парламентские выборы (и по совместительству второе голосование в стране, в котором учитывались голоса женщин), и когда восторг от участия в них поутих, стало очевидно, что реальность отнюдь не оправдала сказочных ожиданий. И все же соглашаться с Валентином ей не хотелось. Его самоуверенность начинала не на шутку действовать ей на нервы.

— Но это же не только вина Макдональда! — вступилась она. — Ему пришлось нелегко: чего только стоит мировой финансовый кризис! А биржевой крах?!

Но Валентин твердо стоял на своем:

— Но не обязательно было урезать госрасходы! Можно было поступить по завету Мейнарда Кейнса[7]и укрепить экономику! А не сокращать зарплаты, обкрадывая и без того бедных людей! Разве же это социализм?!

В душе у Мэрион вспыхнуло негодование. Валентин говорил так, будто сама она не имела об этом ни малейшего понятия, словно она не сталкивалась каждую неделю с живыми последствиями такой вот государственной экономии, сильнее всего ударившей по тем, кто и так не мог похвастаться богатством. «Интересно, — подумалось ей, — знает ли он вообще, какова она — жизнь бедняков, или все его разговоры о народных массах — только пустая болтовня?»

Валентин невозмутимо осушил стакан.

— Не хотите еще? Между прочим, на раз притупляет боль.

— Нет, мне пора домой, — отказалась Мэрион.

Валентин тут же вскочил.

— Я вас провожу.

— Ни в коем случае, — отрезала Мэрион, представив матушкину реакцию при виде коммуниста, насквозь пропахшего виски, да еще в синяках.

Он широко улыбнулся, точно прочитав ее мысли.

— Ну тогда дойдем до моей автобусной остановки.

— Вот уж не думала, что революционеры ездят на автобусах.

— Что поделать? Надо же как-то перемещаться.

Мэрион взвалила на плечо его сумку с газетами и взяла Валентина под руку. Он тяжело навалился на нее, а по пути то и дело горестно вздыхал и морщился от боли. Она нисколько не сомневалась, что он притворяется — пусть и самую малость.

— Лучше обнимите меня. Вот так, — сказал он и положил ее руку себе на пояс. По коже у Мэрион побежали мурашки, а руку точно огнем обожгло. В следующий миг это жаркое пламя заполыхало уже у нее в сердце. Внутри вспыхнул ослепительный свет, точно кто-то ударил по выключателю.

Они продолжили путь по темным улицам. Та самая остановка оказалась удивительно далеко.

— Мы пришли, — наконец объявил Валентин, кивнув на остановку в тени раскидистого дерева.

А потом вдруг взял и поцеловал ее. Мэрион еще ни разу никто не целовал, тем более так нежно и вместе с тем так настойчиво. Прильнув к Валентину, она ощутила, как по телу прокатилась жаркая волна. Когда они наконец оторвались друг от друга, ей показалось, что ее губы распухли, увеличившись чуть ли не вдвое. Внизу живота что-то сжалось и запылало. Она понимала, что должна оттолкнуть его, но поцелуй ей понравился, и от него это не укрылось.

Сумка звучно шлепнулась на тротуар. Валентин достал из кармана ручку, удивительно проворно опустился на корточки и написал что-то на самой верхней газете. Потом послышался треск разрываемой бумаги. А в следующий миг он вложил ей в ладонь обрывок газеты, где прямо под изображением серпа и молота значился адрес университета.

— Приходи повидаться, — сказал он, неожиданно перейдя на «ты».

Мэрион спрятала адрес в карман. Само собой, навещать Валентина она не собиралась.

Наконец подъехал автобус, и Валентин вскочил в него. Проходя мимо водителя, он что-то негромко сказал, и тот так и покатился со смеху. Автобус с ревом уехал, унося молодого человека с собой. Мелькнув в окне красной молнией, он с улыбкой помахал Мэрион.

Глава третья

Мэрион надеялась, что матушка уже спит. Но пока девушка приближалась по узенькой улочке к дому, она успела заметить полоску света между двумя занавесками на окне гостиной. Мэрион вставила ключ в замок и вошла в тесную прихожую.

— Мэрион!

Заглянув в гостиную, она увидела матушку, которая уютно устроилась с шитьем в кресле у камина; яркие лучи настольной лампы очерчивали ее фигуру. От этой столь знакомой и милой сердцу картины Мэрион захлестнула волна нежности.

— Здравствуй, мама! Прости, что опоздала.

Однако на круглом простодушном лице миссис Кроуфорд не появилась привычная улыбка. Оно было омрачено беспокойством, а во взгляде пылало возмущение.

— Ужасно опоздала! Мы не знали, что и думать!

Неприятное предчувствие мурашками пробежало по спине Мэрион.

— Мы?

— Питер заходил! Или ты забыла, что он обещал заглянуть?!

Питер! Ее приятель-старшекурсник из колледжа! Они ведь собирались вместе сходить в театр, на «Микадо»! Мэрион, простонав, опустилась в кресло напротив и закрыла лицо руками.

— Он тебя ждал до последнего, — укоризненно продолжала миссис Кроуфорд. — Но потом подумал, что ты, видимо, решила встретиться с ним прямо в театре, — и ушел.

Мэрион представила, как Питер вытягивает длинную шею в людном фойе, беспокойно высматривая ее близорукими глазами сквозь стекла очков в стальной оправе. И с губ ее сорвался стон раскаяния.

— Нет, Мэрион, в самом деле! Как тебе не стыдно так с ним обходиться? — вопросила мать. Недовольство в ее голосе сменилось гневом. — Он ведь такой милый мальчик! И так тебе предан — это уж вне всякого сомнения!

— О чем ты говоришь, мама? — отозвалась девушка. — Мы просто друзья.

Питер ей нравился, но не более того. А вот матушка горячо его любила. Серьезный, вежливый, трудолюбивый и надежный, он являл собой просто идеал зятя. Но от одной мысли о том, что придется делить с ним супружеское ложе, Мэрион передергивало.

— А Питер, по-моему, думает совсем иначе. Лучшей партии тебе вовек не найти!

Мэрион хотела было пустить в ход свою любимую отговорку — напомнить, что она вообще никакие партии себе искать не собирается и Питер ей не интересен, как и любой другой мужчина. Но потом вспомнила Валентина, и на щеках тут же вспыхнул румянец.

Матушка окинула дочь взглядом и испуганно ахнула.

— А с платьем твоим что стряслось? Оно ведь новехонькое! Это что, кровь?!

— Ну да… Понимаешь, на улице была драка, и я…

— Драка?! — взвизгнув, переспросила миссис Кроуфорд.

— Да не волнуйся, мама, меня-то никто не тронул! Просто я помогла одному пострадавшему.

На лице миссис Кроуфорд проступило неподдельное осуждение.

— Стало быть, ты забыла о Питере и испортила новое платье, а все ради того, чтобы помочь какому-то драчуну?!

— Ну, можно и так сказать… — Мэрион устало опустила плечи, не в силах дальше спорить.

Матушка сжала свои полные губы в тонкую линию и, отложив шитье на маленькую деревянную тумбочку, стоявшую неподалеку, встала и расправила платье.

— Пойду спать, — холодно объявила она и вышла из комнаты.

Мэрион остановила на незажженном камине полный смятения взгляд. Ее матушка почти никогда не злилась. После смерти отца у Мэрион не было никого роднее и ближе, чем она. Видимо, это еще один знак того, что не стоит больше встречаться с этим Валентином. Они ведь только познакомились, а от него уже одни неприятности! Чутье ее не обмануло: он поистине опасен.

А на следующий день весь мир для нее словно преобразился, стал острее и ярче. Небо было голубым-голубым, точно одежды Мадонны, а Ферт-оф-Форт искрился серебром. Клумбы садов Принцесс-стрит очаровывали своим пышным многоцветием. Но с этой новой остротой чувств к Мэрион вернулось ощущение несвободы. Она как никогда явственно чувствовала, что город, который до сего дня был для нее целым миром, — это лишь крошечная его частичка.

Она торопливо вбежала в колледж, тут же почувствовав непривычно сильный запах мебельной полироли, который ударил в нос. А ее собственные каблуки стучали по выложенному елочкой паркету вдвое громче обычного. Мэрион опоздала, что бывало с ней нечасто; занятия уже начались. Сквозь стеклянную дверь она различила директрису колледжа, дородную женщину в твидовом костюме, которая уже вовсю вещала.

А еще она увидела в первом ряду светловолосую голову Питера. Он обернулся и посмотрел на нее сквозь очки. Мэрион ответила ему печальным, виноватым кивком, но он великодушно улыбнулся и показал глазами на свободное место рядом с собой. Мэрион встретила его взгляд со смесью облегчения и какого-то нового чувства — сродни раздражению.

Глубоко вздохнув, она проскользнула в дверь и стала пробираться к своему месту между рядами стульев. Мисс Голспи окинула ее строгим взглядом.

— Замечательно, что вы пришли, мисс Кроуфорд. — сухо проговорила она. — Мы как раз заканчиваем изучать труды доктора Фрёбеля[8]!

Мэрион кивнула и опустилась на стул.

— Можешь взять у меня конспекты, — прошептал Питер, кивнув на тетрадь, исписанную тонким, размашистым почерком.

Его взгляд лучился теплом, и Мэрион почувствовала, как сами собой сжались пальцы у нее на ногах.

После занятий мисс Голспи велела Мэрион зайти к ней в кабинет. Питер сделал знак, что подождет у двери, и с поникшим видом отошел в сторонку.

Мэрион с трепетом вошла в обитый дубовыми панелями кабинет директрисы. Мисс Голспи сидела под портретом основательницы Гертон-колледжа — первого женского колледжа в Кембридже, в котором она сама училась когда-то. Мэрион замерла перед ней, ожидая выговора.

— Мне написала леди Роуз Левесон-Гоуэр, — вместо этого начала директриса. — Ее супруг служит адмиралом в Росайте.

В Росайте, неподалеку от Эдинбурга, находилась крупная база Королевского военно-морского флота. Мэрион кивнула, давая понять, что представляет, о сколь значимой фигуре идет речь.

— Ее дочери, леди Мэри, нужна учительница на лето. Меня попросили кого-нибудь порекомендовать. И я сразу подумала о вас.

Это была удача, и огромная! Изабель Голспи могла выбрать любую из своих учениц, тем более что Мэрион даже еще не была старшекурсницей. Да и деньги им с матушкой не помешают — об этом и говорить нечего!

— Спасибо вам! — с благодарностью воскликнула Мэрион.

Она вышла за начищенные до блеска двойные двери, и Питер ринулся ей навстречу.

— Извини за вчерашнее, — сказала ему Мэрион.

— Да, неудачно вышло, — грустно отозвался Питер. — Нанки-Пу[9] был просто великолепен, а ты не увидела…

— Как жаль!

— Ладно, не переживай. У меня для тебя новости, — сообщил он, и его светлые глаза за линзами очков радостно блеснули. Мэрион еще не доводилось видеть его в таком восторге. — Но сперва пойдем в «Дженнерс», выпьем чаю! — с энтузиазмом, который тоже был ему совсем не свойственен, добавил он.

Мэрион удивленно уставилась на Питера. «Дженнерс» считался одним из лучших универмагов города, и цены в его ресторане были соответствующие. Питер не привык сорить деньгами, а сама она уже и так потратилась на билет в оперу, который в итоге пропал. Стало быть, новости, которые он хочет ей сообщить, действительно очень важные.

В «Дженнерс» они уселись среди серебряных чайников, подставок, наполненных выпечкой, и пальм в горшках. Небольшой оркестр играл вальс. Вечер выдался душный, и сквозь звон фарфоровой посуды и гул голосов слышно было, как разрезают густой воздух вентиляторы, висящие на потолке. «Не хватает только парочки слонов», — обмахиваясь платком, подумала Мэрион и не смогла сдержать улыбку, когда мимо в самой что ни на есть слоновьей манере прошествовали две пышнотелые эдинбургские матроны.

Лицо у Питера раскраснелось и взмокло от пота. Ко лбу прилипли тоненькие прядки светлых волос. Взяв с тарелки сэндвич с яйцом и откусив кусок, он объявил:

— Мне предложили работу. Постоянную учительскую должность!

— Питер, это замечательно!

Он смерил ее взглядом.

— Да, и впрямь неплохо.

— А где?

У них с Питером были совершенно разные преподавательские амбиции. Он давно мечтал поработать в какой-нибудь из лучших частных школ страны. И вот эта мечта исполнилась: оказалось, что его берут младшим преподавателем древних языков и античной литературы в какую-то школу неподалеку от Инвернесса.

— Поздравляю! — радостно воскликнула Мэрион.

Он не сводил с нее глаз, в которых отчетливо читалась тревога.

— Я тут подумал… — начал он. — Точнее, хотел спросить…

— О чем? — уточнила она, силясь сдержать смех: Питер слегка изменил положение тела, и теперь папоротник, растущий в горшке у него за спиной, казалось, торчал прямо из его головы.

— Выходи за меня! — задыхаясь от волнения, выпалил он.

Мэрион резко опустила чашку на блюдце и схватилась за подлокотники. Голова закружилась, точно она пила джин, а вовсе не эрл-грей. Она выхватила из кармана грязный платок — платок Валентина. И уставилась на Питера. Стук сердца гулко отдавался в висках. Какое замужество?! Ей ведь чуть больше двадцати, и она только начинает путь по ослепительной дороге жизни!

— Еще чаю, мадам? — подошла официантка с серебряным чайником в руках — она, вне всяких сомнений, слышала их разговор.

— Само собой, ты поедешь со мной! — добавил Питер, когда официантка ушла, и откусил еще немного от сэндвича. — Жить будем при школе.

Ослепительная дорога в ее воображении тут же исчезла за тоскливым фасадом школы, отрезанной от остального мира горами и глубокими озерами. И Питером, который был ей другом, но которого она вряд ли смогла бы когда-нибудь полюбить. Она не чувствовала к нему ни капли физического влечения.

— Что скажешь? — спросил он, ободряюще улыбнувшись. В зубах у него завяз кусочек салата.

Мэрион глубоко вздохнула.

— Питер, мне очень приятно… — начала она и невольно поморщилась, увидев в его светлых глазах надежду. — Но, если честно, о свадьбе я пока вообще не думаю. Работа для меня на первом месте, да и потом, мне ведь еще целый год учиться, — поспешно добавила она.

В его взгляде мелькнуло разочарование.

— Какая же ты карьеристка, Мэрион!

Она кивнула, радуясь, что он принял ее отговорку.

— Пожалуй, ты прав.

— Хорошо хоть, я не успел спросить разрешения на свадьбу у твоей матушки.

Мэрион мысленно возблагодарила за это небеса. Разговор вышел неловким, но ведь все могло сложиться куда как хуже! Узнай матушка после вчерашнего скандала, что она, Мэрион, не хочет выходить замуж за Питера, у той, всегда такой выдержанной и спокойной, точно случился бы сердечный приступ.

— Впрочем, я рад, что дело именно в работе, а не в том, что ты нашла другого парня.

Они расстались у универмага. Питер выглядел удовлетворенным, как человек, который узнал правду и сделал все, что было в его силах. Он быстро ушел, а Мэрион замешкалась. Возвращаться домой не хотелось. Матушка, которая по-прежнему сердилась из-за испорченного платья и несостоявшегося похода в театр, явно будет не в восторге от последних новостей.

Мэрион пошла по улочке, вдоль пекарен, радуясь, что можно прятаться в тени от зданий. Чем ближе она подходила к университетскому кампусу, тем роскошней становились дома, и тем отчетливее в них просматривались черты неоклассицизма. Наконец она приблизилась к самому университету с его множественными куполами, каменными портиками, украшенными статуями, канелюрами и элегантными широкими ступеньками. Именно так, по мнению Мэрион, и должен был выглядеть настоящий храм науки. Она забрела сюда безо всякой задней мысли — казалось, ноги сами ее принесли.

В кармане по-прежнему лежал обрывок газеты с адресом. И, конечно, носовой платок. Может, стоит заглянуть ненадолго в гости, раз уж она тут оказалась? Просто посмотреть одним глазком, как тут живут, и мигом уйти.

Швейцар со знающим видом указал нужную дверь. Сердце в груди у Мэрион взволнованно колотилось. Она думала, что страшно смутится, увидев Валентина, но вместо этого внутри вдруг вспыхнула радость.

— Я знал, что ты придешь, — заявил тот, ни капли не удивившись ее появлению.

Одет он был точно так же, как и вчера. На подбородке появилась щетина. Шею по-прежнему украшал красный шарф, а на рубашке темнели пятна крови. Неужели он прямо в этой одежде и спал?

В комнате царил сущий бедлам. Одежда валялась на полу, а дверца шкафа была распахнута, являя взору беспорядочный ворох бумаг. На каминной полке стоял бюст — по всей видимости, Ленина, — а на стенах были беспорядочно развешены плакаты, изображающие крепко сбитых крестьян и рабочих. Все вокруг было завалено газетами и книгами, тут и там стояли переполненные пепельницы. В комнате повисла удушающая вонь застарелого сигаретного дыма.

— Нельзя ли немного проветрить? — попросила Мэрион, зажав рот ладонью.

Валентин послушно бросился к окну. По тому, как неумело он возился с рамой, сразу стало понятно, что раньше он к ней никогда не подходил. Но все это скорее изумило Мэрион, чем ужаснуло. Она и не думала, что можно с таким равнодушием относиться к своему быту, так решительно пренебрегать уютом и порядком. Ей впервые встретился такой человек, и он казался ей удивительным и загадочным.

— А что ты изучаешь? — спросила она, силясь разглядеть корешки книг на полках. Большинство из них были повернуты к стене — видно было, что к этим книгам уже давно никто не притрагивался.

— Историю. Но на самом деле тружусь на благо будущего. Ради победы славной революции! — Приблизившись, он заключил девушку в объятия и поцеловал — а потом еще и еще.

Его постель была разобрана, а простыни — смяты и перекручены, но она этого не заметила. В ней вдруг вспыхнула слепящая, почти животная страсть. Они сорвали друг с друга одежду, и Мэрион ощутила теплое прикосновение его кожи. Валентин развел ее ноги в стороны и склонился над ней.

— Это твой первый раз? Не бойся, я буду бережен, — пообещал он.

Она вцепилась в его мускулистую спину и прошептала:

— Это ни к чему.

А после все изменилось. Казалось, мир рассыпался на кусочки, а потом собрался заново, но совсем не так, как раньше. А Мэрион вдруг накрыла волна спокойствия и радости, точно она наконец обрела то, чего так долго искала.

Глава четвертая

Начались летние каникулы, и Мэрион приступила к работе в семействе Левесон-Гоуэров. Денег ей платили немного — даже меньше, чем она рассчитывала, но, как правильно заметила матушка, бедным выбирать не приходится. Мэрион часто вспоминался Грассмаркет. Дом Кроуфордов богатством не отличался, но и назвать его нищенским тоже было никак нельзя.

А вот дом адмирала, напротив, блистал великолепием. По всему чувствовалось, что здесь живут выходцы из совсем иного социального слоя. Ничего подобного Мэрион в жизни не видела. Дом с прислугой был ей в новинку, точнее сказать, показался удивительно старомодным. Держать прислугу в эпоху всеобщего избирательного права и изобретения всевозможной бытовой техники — это сущий анахронизм, во всяком случае, таково было ее убеждение. То же она думала и об иерархии, запрещавшей слугам с ней разговаривать. Как гувернантка она занимала промежуточную ступень между семьей и обслугой.

Неписаный закон нарушала разве что кухарка — вот уж кто любил поговорить (по большей части о своих нанимателях и об их связях в высшем обществе). Всякий раз, когда Мэрион проходила через кухню по пути в дом — или из дома, — кухарка неизменно потчевала ее отборными сплетнями. Вот только Мэрион они нисколько не интересовали.

Знала ли она о том, что герцогиня Йоркская приходится леди Роуз Левесон-Гоуэр сестрой? Нет, не знала. А слыхала ли, что леди Роуз зовет сестру Желторотиком? Нет, но это ее нисколько не заботила. А рассказывали ли ей, что достопочтенного Уильяма Спенсера Левесона-Гоуэра, супруга леди Роуз, друзья называют не иначе, как Пушинка? Это Мэрион позабавило. Пушинками обычно зовут худощавых и легких людей, а в адмирале веса было фунтов за двести[10].

По мнению кухарки, леди Роуз могла бы подыскать себе куда более выгодную партию, чем адмирал Росайта. И в это было нетрудно поверить. Леди Роуз была чудо как хороша собой — точно красавица со старомодной валентинки. У нее были овальное лицо и нежная кожа цвета густых сливок. Природа наделила ее прямыми черными бровями, тонким, ровным носом и золотистыми волосами. Но больше всего в ее облике поражали сияющие глаза фиалкового цвета.

— Так вот! — продолжила кухарка, многозначительно округлив глаза, чтобы подчеркнуть значительность сведений, которые она намеревается сообщить. — Поговаривают, что ее светлости предлагали руку и сердце раз двадцать, а то и больше! Даже сам принц Уэльский — и тот был от нее без ума!

— Ну надо же… — отозвалась Мэрион, прекрасно понимая, что кухарка не заметит в ее голосе ни тени иронии.

Миссис Кроуфорд, напротив, всегда с нетерпением ждала новостей из мира аристократов и выслушивала их с большим удовольствием. Поэтому Мэрион пересказывала ей все, что только могла упомнить. После отъезда Питера, ставшего для матушки настоящим потрясением, радостно было видеть, как она наслаждается своей близостью к придворным кругам. О том, что ее дочь теперь вхожа в общество сильных мира сего, тут же узнали буквально все — и друзья, и соседи, и даже покупатели в очереди к прилавку мясника.

А вот близость дочери с Валентином миссис Кроуфорд отнюдь не радовала. Она с самого начала невзлюбила этого молодого человека и оказалась совершенно нечувствительна к его чарам, а его фамильярная манера возмутила ее до глубины души. Питер никогда бы себе не позволил заявиться на порог без приглашения, называть хозяйку дома не иначе как «миссис К.» и беспардонно лакомиться всем, что только найдется в буфете. Выслушивая все эти жалобы, Мэрион каждый раз думала о том, что Валентин позволяет себе много других дерзостей, о которых Питер не осмелился бы даже мечтать — дерзостей, которые приносят ей столько радости и наслаждения.

Политические взгляды Валентина тоже вызвали у миссис Кроуфорд острое неприятие.

— Только и знает, что болтать о рабочем классе, хотя сам ни единого дня в своей жизни не проработал! — возмутилась она как-то раз.

— Но он ведь еще учится, мам, — заметила Мэрион.

На самом деле она была целиком и полностью согласна с миссис Кроуфорд и все-таки почла за долг защитить от нее Валентина. Хотя истинное положение вещей было и того хуже: на деле Валентин куда чаще бывал на бесчисленных партийных собраниях, чем на лекциях.

— Каковы же его намерения? — осведомилась миссис Кроуфорд.

Мэрион нутром ощутила, что про победу над капитализмом лучше не заикаться.

— Ну мам! На дворе тысяча девятьсот тридцать третий! Девушкам уже не нужны мужчины «с намерениями». У нас и свои есть!

Впрочем, Валентин и вправду имел кое-какие намерения, но они миссис Кроуфорд точно не понравились бы. Когда стало понятно, что она против его появления в доме, молодые люди взяли за привычку отправляться на долгие прогулки за город, причем в любую погоду. Там-то Валентин и достигал своих «целей» — на залитых солнечными лучами вересковых полях или в пещерах, если день выдавался дождливый.

А после он рассказывал о себе. Валентин происходил из богатой лондонский семьи и, точно конфетти, сыпал упоминаниями о разных местечках английской столицы. После его рассказов Мэрион еще острее ощущала себя узницей крошечного мирка.

В юности он сменил немало частных школ, причем из многих его выгоняли.

— А твоя матушка не ругалась? — поинтересовалась Мэрион, когда узнала об этом. Ей-то казалось, что такими возможностями получить образование ни в коем случае нельзя разбрасываться.

— Матери было не до того, — с пренебрежением заметил Валентин. — Она тогда наслаждалась жизнью в Монте-Карло со своим вторым муженьком.

Мэрион задумчиво слушала его. Мир, о котором он рассказывал, казался ей диковинным и чуждым.

— А за что тебя выгоняли из школ?

— Сейчас перечислю, — взмахнув сигаретой, пообещал он. — Сперва мы отказались проходить военную подготовку. А потом выкрасили статую короля красной краской.

«Вот так глупости», — подумала она, а вслух уточнила:

— Кто это — «мы»?

— Мы с Эсмондом, — пояснил он так, будто это имя говорило само за себя.

— А кто он?

— Мы с ним вместе учились в одной из школ. Он-то и познакомил меня с коммунизмом, кстати сказать. А еще он выпускал журнал «Вне границ»!

В его голосе звучали подобострастные нотки, и Мэрион ощутила укол ревности. А Валентин так и заливался соловьем, на всевозможные лады расхваливая Эсмонда, этого бесстрашного борца с предрассудками.

— В День памяти павших[11] мы тайком рассовали антивоенные листовки во все молитвенники. Когда объявили минуту молчания, все листовки вылетели наружу. Ох и переполох тогда начался!

Эта выходка показалась Мэрион дерзкой. В конце концов, за четыре страшных года война унесла миллионы жизней.

— И зачем было так себя вести? — укоризненно спросила она.

— А затем, что в частных школах ученикам навязывают вредную и устаревшую классовую систему! — бойко ответил Валентин, но эти слова только сильнее разозлили Мэрион.

— Трущобы ничем не лучше, — парировала она. — Но оттуда, увы, не так-то просто вырваться.

Валентин приподнялся на локте.

— Кто бы говорил? Ты-то у нас работаешь в доме сестрицы герцогини Йоркской!

Мэрион посмотрела на него. Валентин обезоруживающе улыбался, и она тут же растаяла. Он был невообразимо хорош собой, к тому же споры только возбуждали их обоих.

— Да, но только до осени, — напомнила она. — А в сентябре я вернусь в колледж. И на Грассмаркет.

Ну а пока она сполна наслаждалась ежедневными прогулками вдоль побережья, любуясь очертаниями Росайта и серебристым блеском пролива Ферт-оф-Форт, мерцающего за деревьями. Вдоль лесной тропы росли дикие цветы: голубая и лиловая герань, розовая смолевка, белая звездчатка. Каждый раз, когда Мэрион шла этой дорогой, ей казалось, что цветы с восхищением заглядываются на нее, и ей это очень нравилось. Она любила украшать ими шляпку, маскируя помятость.

— Ну как проходят уроки? Вы с Мэри поладили? — очаровательно улыбнувшись, спросила у нее всеобщая любимица леди Роуз по прошествии нескольких недель.

Дело было под вечер, и хозяйка дома пригласила Мэрион в гостиную, которая полнилась ароматами цветов. Вазы с ними стояли повсюду, куда ни кинь взор. Ее светлость обожала цветы, в особенности розы, и потому они присутствовали здесь во всем изобилии размеров и оттенков.

— Все прекрасно, — ответила Мэрион, нисколько не покривив душой. Она и вправду питала теплые чувства к Мэри, несколько медлительной, но очень смышленой девчушке. — Мэри — настоящая умница, — добавила она.

— Вам и в самом деле удалось ее «зацепить»! Она ведь мне все уши прожужжала про каких-то гениальных профессоров из Кембриджа, расщепивших атом!

— Вы, наверное, о Кокрофте и Уолтоне, — улыбнулась девушка.

Их смелый новаторский эксперимент буквально заворожил Мэри, которая явно питала склонность к естественным наукам.

— А вы не думали отправить Мэри куда-нибудь учиться? — спросила Мэрион.

Это решение казалось ей самым что ни на есть очевидным, учитывая, что осенью ей самой предстояло вернуться в колледж.

Прекрасные фиалковые глаза леди Роуз изумленно округлились. Ее хорошенькое овальное личико на мгновенье застыло, но вскоре к нему вернулось привычное милое выражение.

— Бог с вами, мисс Кроуфорд! Как по мне, это совсем не обязательно! К примеру, нас с сестрами воспитывала гувернантка — и больше никто! И мы все удачно вышли замуж! — Леди Роуз сделала выразительную паузу. — А кое-кто — весьма и весьма удачно, — многозначительно добавила она.

Мэрион подняла на ее светлость удивленный взгляд. Неужели та еще не поняла, что времена, когда успешное замужество было единственной путевкой в интересную жизнь (если так вообще можно выразиться), давно миновали? Как-никак, сегодня женщина может получать образование и строить карьеру! А леди Роуз, по всей видимости, прочно застряла в Средневековье.

Спустя неделю, когда Мэрион в очередной раз зашла в комнату для занятий, Мэри поприветствовала ее радостным возгласом:

— У меня прекрасные новости! Завтра приезжает тетя Питер!

Мэрион тут же представилась рослая, мужеподобная женщина в брючном костюме и с моноклем. Надо ли говорить, что эта картинка отнюдь ее не вдохновила? Мэрион взяла со стола тоненькую книжку.

— Ну что, ты удобно устроилась? Давай узнаем, что было дальше с Аланом Бреком и Дэвидом Бэльфуром!

И они погрузились в чтение «Похищенного»[12]. Вскоре Мэри с интересом спросила у гувернантки, примкнула бы та к якобитам, если бы жила в их эпоху.

— Вот уж ни за что! — Мэрион отрицательно качнула головой. — Не тот путь они для себя избрали.

— А я бы пошла защищать Красавчика принца Чарли! — с жаром призналась Мэри.

— Но ведь он стольких людей предал! — напомнила Мэрион. — Они за него жизнь готовы были отдать, а он их оставил, сбежал за границу и не вернулся!

Мэри мрачно задумалась над столь неудачным образчиком королевского поведения. Но тут ей на ум пришла хорошая мысль.

— А вот принц Уэльский никогда бы так не поступил! — воскликнула она.

Когда урок закончился, Мэрион собралась домой и надела шляпку. Сорванные утром цветы уже поникли и печально свисали с полей, придавая головному убору еще более жалкий вид, чем обычно.

На пороге она столкнулась с леди Роуз, которая тоже куда-то собиралась. На той была аккуратная шляпка-клош перламутрового цвета, украшенная пером в тон.

— Мисс Кроуфорд! — радостно воскликнула она при виде гувернантки. — Как же я рада, что вы еще здесь!

Мэрион замерла, не зная, что думать. Неужели хозяйка дома узнала, как нелестно она отзывалась о Чарльзе Эдуарде Стюарте? Некоторым шотландцам ее мнение резко не понравилось бы.

— У нас завтра гости, — сообщила леди Роуз.

Мэрион кивнула, и чахлые цветы на шляпе дернулись в такт.

— Мэри говорила, что приедет некая тетя Питер.

К ее изумлению, леди Роуз звонко расхохоталась.

— На самом деле ее зовут Елизавета. Когда дети были маленькими, им трудно было выговорить это имя, и они прозвали ее Питером.

Тетя Елизавета… Мэрион тут же вспомнилась одна-единственная тетя Елизавета. Самая знаменитая тетя Елизавета на планете.

Фиалковые глаза леди Роуз заблестели.

— Впрочем, сегодня мы все должны величать ее не иначе как ее королевское высочество, герцогиня Йоркская.

Мэрион ждала, что сейчас ей наверняка сообщат, что по причине визита знатной особы ее присутствие в доме не понадобится. И она была бы этому даже рада. Стало быть, можно будет немного позаниматься перед новым семестром.

— И мне очень хотелось бы, чтобы вы с ней познакомились, — улыбнулась леди Роуз.

Глава пятая

На следующий день Мэри пребывала в непривычно бойком расположении духа, и Мэрион, решив не упускать момент, затеяла с ней веселые игры на лужайке. А когда они направились в дом на второй завтрак, их остановила одна из горничных.

— Вас ожидают в гостиной, — известила она.

Внезапно вспомнив о визите ее светлости, Мэрион в отчаянии посмотрела на свой наряд: подол был весь мокрый, на ткань налипли травинки. Ей вспомнился шикарный автомобиль, забрызгавший ее грязью в Эдинбурге. Интересно, и почему встречи с членами королевских семей никогда не обходятся без испорченного платья?

Мэрион вскинула подбородок. Ну что ж, пускай встречают ее в том, что есть.

В прямоугольной, вытянутой гостиной стены украшали картины в тяжелых золотых рамах, а эркерные окна в дальнем конце комнаты выходили на море.

К ней тут же подлетела леди Роуз. На ее устах играла улыбка.

— Мисс Кроуфорд! — воскликнула она. — Давайте я вас представлю моей сестре. — И взяла Мэрион под руку. — Во время знакомства обратитесь к ней «ваше королевское высочество», — шепнула она ей на ухо. — А потом можно и просто «мэм». Главное — не скажите от волнения какое-нибудь нелепое «мам», а то будет очень неловко!

Герцогиня Йоркская сидела у окна. Она была изумительно похожа на сестру, разве что брови у нее были чуть погуще, волосы — потемнее, а лицо — немного шире. Кожа у нее была безупречная, точно фарфоровая, а глаза — небесно-синие. Ноги, в светлых туфлях на высоком каблуке, и руки с бриллиантовыми украшениями были миниатюрными, как у куклы. А одета она была в платье из голубого шифона, расшитого жемчугом.

Никогда еще Мэрион не испытывала такой неловкости за свою поношенную, самодельную одежду и дешевые, хоть и добротные туфли, все мокрые от росы и покрытые травинками.

Герцогиня встретила ее с озорным восторгом.

— А вот и знаменитая мисс Кроуфорд! — радостно воскликнула она своим звонким голосом. — Роуз мне рассказывала, что вы каждый день по нескольку миль проходите пешком! Миль, подумать только! Послушать ее, так вы любого атлета за пояс заткнете!

Смущение Мэрион начало понемногу рассеиваться.

— Я очень люблю ходить, — пояснила она и торопливо добавила: — Ваше королевское высочество!

Но герцогиня лишь проказливо отмахнулась от этого обращения, словно оно нисколько ее не заботило.

— Ну еще бы! Тут такие живописные края — одно загляденье! «О Каледония, твой лик порою строг, порою дик!»[13] — провозгласила эта маленькая, словно девочка, дама в голубом платье и наклонилась вперед. — Мы, шотландцы, должны держаться вместе!

Мэрион изумленно посмотрела на собеседницу. Она и подумать не могла, что герцогиня — тоже шотландка. Выговор у той был не местный. Одна мысль о том, что у них есть кое-что общее, казалась смешной и нелепой. Как-никак, они были существами с разных планет.

— А вы, мисс Кроуфорд, уже, наверное, сдали не один чудовищный экзамен, да? — спросила герцогиня.

— Да, кое-какие сдавала, мам, — ответила Мэрион и поспешно поправилась: — То есть мэм!

— А я в своей жизни сдавала всего один экзамен. В ужаснейшем месте под названием Хакни. Там меня заставляли есть тапиоку, вы представляете?! Я до сих пор так и киплю от гнева, вспоминая об этом! Подумать только, претерпеть такие мучения — и все без толку! Как вы уже, наверное, поняли, экзамен я провалила, — доверительно сообщила она. — Скажу по секрету: ум — не главное мое достоинство.

Стоило Мэрион только подумать, что герцогиня точно сошла со страниц книг Вудхауса, как та, словно прочитав ее мысли, помахала кому-то и крикнула:

— Берти!

Мэрион обернулась. Берти оказался стройным темноволосым мужчиной, который о чем-то переговаривался с адмиралом, но, услышав зов герцогини, тотчас кинулся к ней. Одет он был в чрезвычайно изысканный твидовый костюм, который прекрасно на нем сидел. Меж тонких пальцев была зажата сигарета, от которой тянулась тонкая струйка дыма.

Он с обожанием взглянул на герцогиню.

— Да, любимая?

— Познакомься с мисс Кроуфорд, она просто чудо! — с энтузиазмом воскликнула его супруга, точно Мэрион была цирковым животным. — Она ежедневно проходит сотни миль и сдала уже тысячи чудовищных экзаменов!

Принц Альберт, казалось, уже давно привык к тому, что супруга вечно все преувеличивает.

— Доб-б-рое утро, мисс Кроуфорд, — не без труда выговорил он после нескольких безуспешных попыток закончить фразу.

Жена окинула его веселым взглядом.

— Я как раз рассказывала мисс Кроуфорд, какие мы с тобой дремучие!

— О, н-н-не то слово, — согласился герцог. — Я в-в-вот был п-по успеваемости аж на шестьдесят седьмом месте из шестидесяти восьми, когда учился в военно-морском колледже в Осборне.

— Но Берти не виноват! — вступилась за супруга герцогиня, повернувшись к Мэрион. — Это всё пожилые учителя, которые изрядно подпортили ему юность! Так, Берти?

Герцог глубоко затянулся и кивнул, отняв сигарету от губ.

— С-с-сперва меня учила мадам Брика. Она п-п-преподавала еще моей м-м-матери, когда та была девочкой. И была уже очень ста… ста… — Он закашлялся.

— Старой, — закончила за него герцогиня и подергала мужа за рукав. — Не забывай дышать. Помнишь, что мистер Лог говорил?

Герцог сделал несколько размеренных вдохов. Это помогло.

— …и толстой, — продолжил он. — И вечно приносила с собой эти проклятые французские и немецкие буквари, будь они не ладны!

Герцогиня захихикала.

— Расскажи еще про усатого!

Герцог снова глубоко затянулся, втянув впалые щеки так сильно, что острые скулы проступили гораздо отчетливее.

— Его з-з-звали Хансель. Он носил твидовые костюмы, курил трубку и был зна… зна… зна… Черт! Черт!

— Знатным господином? — невозмутимо подсказала герцогиня. — Дыши глубже, Берти!

Герцог посмотрел на нее с благодарностью и повторил попытку:

— Нет… зна…зна… знатоком хра…хра…хра… да что такое!

На то, чтобы выговорить фразу «храмовой архитектуры», ушло некоторое время. Но мучения мужа нисколько не выбили герцогиню из колеи.

— А расскажи мисс Кроуфорд про учителя, который ел головастиков!

— Ах да! Мистер X… X… X…

— Хуа!

— Точно! Мы с братьями как-то рыбачили на пруду в Сандрингеме и наловили целое ведро головастиков, а потом упросили повара выложить их на х-х-хлеб и п-п-п-подать ему. Хотели его уг-г-гостить!

— Берти! — воскликнула герцогиня, заливисто хохоча. — Ну что о нас подумает мисс Кроуфорд?!

А в голове у мисс Кроуфорд была только одна мысль: почему же король с королевой со всем их богатством не отправили сыновей в школу? Так проку было бы куда больше. Одна надежда, что герцог с супругой усвоят урок и не повторят эту ошибку со своими детьми.

Когда Мэрион, уставшая и обессилевшая после долгого дня (из-за знатных гостей ей пришлось раньше прийти на работу и изрядно на ней задержаться), вернулась домой, матушка тут же накинулась на нее с расспросами:

— В чем была ее высочество?

Мэрион вспомнился наряд из шифона и замши и то, каким жалким ей показалось собственное платье в сравнении с ним. Но говорить об этом не хотелось — в конце концов, матушка всегда с большим тщанием шила ей одежду. Да и потом, она по-прежнему дулась на дочь за испорченное розовое платье.

— В голубом.

— Что?! — с негодованием воскликнула матушка. — И это весь ответ?

Мэрион послушно описала наряд леди Елизаветы во всех подробностях. Он не вполне подходил для столь молодой особы: фасон платья давно вышел из моды, хоть и сшито оно было из роскошной ткани, а заниженная талия только портила фигуру, учитывая, что та была полновата, а вот пышной грудью герцогиня похвастаться не могла.

Матушка слушала рассказ дочери с нескрываемым интересом.

— А прическа? — уточнила она, когда отчет о платье завершился.

Прическа тоже показалась Мэрион старомодной: на лбу — челка, а на затылке — массивный пучок волос. Уж она бы на месте герцогини так скромничать не стала, будь у нее деньги на лучших парикмахеров в стране.

— А юные принцессы там были? — осведомилась миссис Кроуфорд.

Мэрион покачала головой:

— Они остались с королем в Балморале.

— О, Балморал! — всплеснув руками, воскликнула матушка.

А Мэрион стало овладевать нетерпение. Ей хотелось поскорее лечь спать. Но миссис Кроуфорд явно еще не закончила свой допрос.

— А герцог? Как он смотрелся?

— Прямой пробор, точно выверенный по линеечке, обувь начищена до зеркального блеска. А, и еще у него нарушения речи.

— Неужто заикается? Боже мой! — ахнула матушка. От волнения она сидела точно на иголках.

Мэрион встала и, позевывая, потянулась.

— Боюсь, это все, что я помню. Довольно с нас болтовни о королевской семье.

В доме Левесон-Гоуэров все потихоньку возвращалось на круги своя после визита герцогини с мужем. Прислуга несколько дней обсуждала это знаменательное событие, а кухарка без конца пересказывала свои коротенькие разговоры с герцогиней.

— Я спросила у нее, сколько сейчас лет принцессам, — вновь и вновь повторяла она, точно заведенная пластинка. — Ее королевское высочество посмотрела на меня — вот в точности так, как я сейчас на тебя смотрю! — и ответила: «Одной — пять, другой — два годика!» Пять и два! Это ж надо! — восхищалась кухарка, потрясая мясистыми щеками.

Но Мэрион ее не слушала. Встреча с королевской семьей быстро стерлась у нее из памяти. Сейчас все ее мысли были о Валентине и о новом семестре, который стремительно приближался.

В один из дней, когда Мэрион уже надевала шляпку, собираясь домой, к ней вышла леди Роуз.

— Можно вас на пару слов, мисс Кроуфорд? Давайте пройдем в гостиную.

Гостиная вся потонула в розах. В комнате стоял их сладкий и сильный запах, который смешивался с ароматом кедра, горящего в камине. Камины тут топили даже в самые жаркие дни.

Ее светлость грациозно опустилась на диванчик, обтянутый шелком, и убрала за ухо золотистую прядь.

— Судя по всему, вам удалось произвести впечатление, мисс Кроуфорд, — заметила она своим мягким, тихим голосом.

— О чем вы?

— Моя сестра хочет, чтобы вы занялись обучением ее дочерей.

Мэрион уставилась на леди Роуз. В голове разверзлась пустота.

Леди Роуз откинулась на спинку дивана и звонко расхохоталась.

— Ну и лицо у вас, мисс Кроуфорд!

Духота в комнате вдруг показалась Мэрион невыносимой, а запах роз — удушающим.

— Вы про… герцогиню Йоркскую? — с трудом выговорила Мэрион.

— Ну разумеется, — усмехнулась леди Роуз.

— И про ее дочерей, принцессу Елизавету и принцессу Маргарет?

— Маргарет Роуз, — поправила ее леди Роуз. — Именно так. Сестра считает, что вы прекрасно им подойдете, — сообщила она. Бриллианты, которыми были украшены ее серьги, заискрились в лучах солнца, пробивавшихся в окно. — Что скажете, мисс Кроуфорд?

Глава шестая

Мэрион сделала глубокий вдох, чтобы поскорее успокоиться, и попыталась навести в мыслях хоть какой-то порядок. Нет, об этой работе и речи быть не может! У нее ведь совсем другие планы.

— Для меня огромная честь получить такое предложение, да еще от герцогини…

— Ну еще бы!

— Но я вынуждена отказаться.

— Что?! — Леди Роуз побледнела, как бумага. — Отказаться? — переспросила она, явно не веря своим ушам.

— У меня уже есть другие обязательства, — невозмутимо уточнила Мэрион. — Надо закончить колледж. А потом я планировала преподавать детям бедняков.

Тут уж леди Роуз пришел черед изумляться.

— Этим… — выдохнула она, не в силах даже произнести этого слова. — Этим… — Она округлила глаза и с трудом сглотнула.

— Да, — кивнула Мэрион, — в трущобах.

Повисла тишина, лишь изредка прерываемая треском пламени в камине. Леди Роуз остановила взгляд на огне. А потом посмотрела на Мэрион. К ней вернулось прежнее спокойствие, хотя в глазах все еще полыхало недоумение.

— Мисс Кроуфорд, — начала она. — Вы говорите об обязательствах. Но разве есть на свете обязательство важнее, чем послужить королю и его семье? Разве же воспитание нового поколения правителей империи не самая благородная и ответственная задача?

Мэрион воззрилась на леди Роуз, изумившись ловкости этого ее хода. Мэрион попыталась сыграть на обязательствах, но леди Роуз искусно побила этого «туза».

— Вам понравится в Лондоне, — заверила она девушку, чтобы упрочить свои позиции. — Такой красавице там будет чудо как хорошо!

Мэрион подавила тягостный вздох. Ей вдруг подумалось, что она ведь и вправду всегда стремилась к новым горизонтам, хотела вырваться из дома. Но попутешествовать можно и позже! А сейчас в ее планы совсем не входит работа в королевской семье. Ее предназначение — помогать представителям совсем иного социального слоя.

— Увы, никак не могу, — твердым тоном повторила она.

— Что ж, хорошо, мисс Кроуфорд. — Леди Роуз встала. — Я передам сестре ваш ответ, — смиренно глядя на Мэрион своими фиалковыми глазами, сказала она.

А чуть позже, когда Мэрион возвращалась домой через лес, она никак не могла выбросить из головы этот удивительный разговор. Сильнее всего ее поражало то обстоятельство, что семейство герцога Йоркского выбрало именно ее, ту единственную гувернантку на свете, которая не готова радостно уцепиться за такую шикарную возможность.

И все же она нисколько не сомневалась в правильности своего решения. В конце концов, это ее выбор — и ее будущее. Но было очевидно и то, что последствия точно не заставят себя долго ждать.

Валентин наверняка одобрит ее решение, а вот матушка — ни за что. Оба этих обстоятельства отнюдь не радовали. Причины, по которым она отказала герцогине, никоим образом не были связаны с коммунизмом, но Валентин непременно запишет ее поступок в список «народных побед». А миссис Кроуфорд, напротив, расстроится, что дочь упустила шанс свести более близкое знакомство с королевской семьей.

За последнее время интерес матушки к этому семейству стал чуть ли не маниакальным. Она даже смастерила самодельный альбом из больших листов коричневой бумаги, сшив их нитками, и стала вклеивать туда фотографии августейших особ, вырезанные из газет. Чаще всего на снимках были запечатлены юные принцессы.

На самой окраине леса Мэрион сбавила шаг. Денек сегодня выдался жаркий и душный, а в воздухе чувствовалось приближение грозы. Сквозь листья, трепещущие на едва уловимом ветерке, пробивались тягучие лучи солнца.

«Лучше сейчас пойти к Валентину, — наконец решила девушка. — Он, конечно, меня не ждет, но новость наверняка выслушает с большим интересом. Как-никак, вытерпеть его ликование будет куда проще, чем матушкину печаль».

Когда она добралась до города, небо заволокли темные тучи, похожие на громадные черные башни, пророча страшный ливень. Мэрион со всех ног бросилась по Принцесс-стрит, думая лишь о том, как бы поскорее укрыться от непогоды. Прохожие тоже заметно ускоряли шаг, с тревогой поглядывая на мрачное небо.

Начался дождь, и с каждым мгновением мощь его нарастала. Совсем скоро он накрыл весь город непроглядно-серой пеленой, звонко стуча по тротуару и журча в водостоках. Шляпа у Мэрион насквозь промокла, и ее безнадежно испорченные поля теперь неказисто свисали на самое лицо, вместе с поникшими цветами. Мокрые волосы прилипли к шее, а платье — к ногам. Вода хлюпала в туфлях, а каблуки скользили по влажной мостовой.

Народу на улицах почти не было. От грозы все кругом так потемнело, что редким автомобилистам, проезжавшим мимо, даже пришлось включить фары. Сквозь шипящую стену дождя те походили на желтые глаза. В вышине загремел гром, а потом полыхнула молния.

Наконец впереди показались размытые и мрачные очертания университета. Придерживая испорченную шляпу, Мэрион побежала по мокрой траве. Под ногами у нее хлюпала вода, каблуки проваливались в размокшую землю. С лестницы, ведущей в центральное здание, сбегал самый настоящий водопад.

Она пронеслась по коридору и взбежала по деревянным ступенькам. Впереди замаячила заветная дверь. Мэрион повернула ручку и с широкой улыбкой вошла в комнату Валентина.

Приветствие так и замерло у нее в горле. На постели, в хаосе знакомых простыней, лежали двое. Один из них — Валентин — зажмурился в экстазе, пристроившись меж двух белоснежных, широко расставленных ног. Они принадлежали хорошенькой длинноволосой блондинке, голова которой металась по подушке, — пик наслаждения был близок.

— Боже! — кричала блондинка с безупречным английским произношением. — Боже!

Глава седьмая

Никогда еще в своей жизни Мэрион так не злилась. Какая же она наивная дурочка! А Валентин — наглый обманщик, да и только! Ему нет никакого дела до народа — он думает лишь о себе! Она не желала больше его видеть. Да пошел он к черту с этим своим ненаглядным Эсмондом и остальными чванливыми аристократиками, которые строят из себя не пойми что и прикидываются социалистами! Ей вспомнились сладостные стоны той блондинки. Хорош борец с оплотом буржуазии, нечего сказать! Вместо того, чтобы срывать оковы с рабочего класса, он лучше сорвет белье с богатенькой девицы.

Матушка, которой Мэрион изложила сокращенную версию событий, только сильнее испортила ей настроение.

— А я тебе говорила! — заявила она, щедро присыпав солью дочкины раны. — Я ни секунды ему не доверяла!

А когда она узнала, от какой работы сегодня отказалась дочь, ее негодование запылало с новой силой. Она и здесь сочла виноватым Валентина, и Мэрион не стала ее разубеждать.

Девушка с головой ушла в подготовку к новому семестру. Но сосредоточиться было трудно. Предательство Валентина изменило все. Былые мечты больше не влекли. Она разочаровалась во всем — даже в учебе и в своем желании вернуться на Грассмаркет.

Ей нестерпимо хотелось исчезнуть — хотя бы на время. Она даже подумывала, не поехать ли в Гордонстоун, к Питеру, — может, он согласится ее принять! Но, если отмести в сторону романтическую подоплеку, неужели частная школа в горах — и впрямь ее истинное призвание?

Работа в доме герцога, от которой Мэрион так решительно отказалась, представилась ей теперь в новом свете — она разглядела в ней желанную возможность уехать в Лондон, пускай и на время. А на Грассмаркет можно вернуться и потом, как только страсти поулягутся.

Но момент был упущен. Наверняка на ее место уже позвали другую. Как любила повторять матушка, целый свет так и жаждет поработать на герцога Йоркского да понянчить юных принцесс.

Мэрион проводила дни напролет в этих невеселых размышлениях, но в один прекрасный день, к полному ее изумлению, на пороге как ни в чем не бывало возник Валентин. Матушки в это время дома не было — видимо, он тщательно подбирал момент, а может, ему просто повезло.

Мэрион сидела с книжками за раскладным столиком: в гостиной было слишком тесно, чтобы поставить сюда обычный письменный стол. Валентин уселся в кресло миссис Кроуфорд, стоявшее у камина, закурил и посмотрел на Мэрион чистым, невинным взглядом.

— Я не хочу тебя терять, — заявил он.

Мэрион нестерпимо захотелось расхохотаться, но еще сильнее — стукнуть его вазой.

— Поздновато как-то, тебе не кажется? — спокойно спросила она. — Между прочим, я застала тебя в постели с другой!

— Да, но это ничего не меняет.

— То есть как это не меняет?! — не веря своим ушам, переспросила она.

— Можно любить двоих одновременно.

— Что?!

— Я называю это пересмотром традиционных отношений, — поведал он, улыбнувшись еще шире. — В наш прогрессивный век и любить надо по-новому!

Мэрион распахнула рот от изумления.

— И я вправе любить вас обеих, — пояснил Валентин так, будто ничего проще на свете не существует, и пригладил волосы. — Почему нет?

Мэрион лишилась дара речи. Но, по счастью, кое-кому удалось избежать той же участи.

— Пошел вон! — грозно вскричала миссис Кроуфорд.

Никто не слышал, как она вернулась. Матушка не могла похвастаться ни высоким ростом, ни физической силой. Но теперь, замерев на пороге комнаты, она походила на мифическое существо, явившееся покарать преступника. Ее взгляд метал молнии, а на круглом и добром лице застыла подлинная ярость.

— Как будто мы мало от тебя натерпелись, — злобно процедила она.

Валентину не пришлось повторять дважды. Он послушно сбежал вместе со своей «прогрессивной любовью».

— Скатертью дорожка! — крикнула ему вслед миссис Кроуфорд.

Громко хлопнула дверь. Портрет королевы, который матушка недавно повесила на стену, покосился.

— Нашла у порога. Наверное, принесли с почтой, — сказала матушка, помахивая каким-то конвертом. — Выглядит внушительно. Если, конечно, не обращать внимания на грязь. Юный мистер Ленин ухитрился наступить на него, когда убегал!

На увесистом кремовом конверте и впрямь темнел отпечаток подошвы… а еще королевская корона! Внутри лежали два плотных и гладких листа бумаги. Вверху одного из них витиеватыми красными буквами был отпечатан адрес: «Роял-Лодж, Большой Виндзорский парк».

Мэрион пробежала глазами строки, выведенные округлым, петлистым почерком.

— Пишет герцогиня Йоркская, — медленно сообщила она.

Миссис Кроуфорд так и ахнула.

— Чего она хочет?! Что там?

«Почему бы вам не приехать к нам на месяц, чтобы мы все же могли присмотреться друг к другу?» — писала герцогиня.

Мэрион удивленно округлила глаза. Несмотря ни на что, ей все-таки дали второй шанс.