Гувернантка

Глава восьмая

Поезд с грохотом несся по живописным полям на юг. Вдоль дороги мрачной стеной тянулась неряшливая изгородь зелени, а порой мелькали ветвистые деревья, отделявшие друг от друга золотистые луга, на которых колосилась спелая пшеница. А у самых рельс пестрели желтые якобеи и алел барбарис.

На полке над головой Мэрион лежал ее чемоданчик, набитый по большей части старой одеждой. Пальто у нее тоже было поношенное. Купить новые вещи было ей не по карману: королевская семья не сулила особых богатств.

Матушка пребывала в расстроенных чувствах. Она, как могла, старалась подлатать дочкин гардероб, но очень переживала, что получилось не особо хорошо.

— Да не волнуйся ты так, — сказала ей Мэрион. — Я ведь уезжаю всего на месяц! Да и потом, если они и вправду потребуют, чтобы я одевалась изысканнее, я попрошу, чтобы мне сперва повысили жалованье!

Сказать по правде, жалованье, которое пообещало ей герцогское семейство, было еще меньше, чем у леди Роуз, а все потому, что Мэрион должна была жить в их доме. Ей отвели комнату в Роял-Лодж — загородной резиденции, расположенной в Виндзоре, куда герцог с женой и детьми выезжал на выходные. А по будням Мэрион должна была жить в его доме на Пикадилли.

— Представь, у этой семьи аж два дома! — с восторгом сообщила она матушке.

— Недаром они королевских кровей, — заметила в ответ миссис Кроуфорд, точно это все объясняло.

Но, увы, объяснение исчерпывающим не было — во всяком случае, для Мэрион. И особенно остро она это ощутила, когда прощалась с Энни в ее жалком жилище, которое день ото дня ветшало лишь сильнее. Мэрион сердилась на себя за то, что не может рассказать, куда же она уезжает. Но как в таком признаешься? Слишком уж велика пропасть между тем миром и этим.

— Я скоро вернусь, — пообещала она девчушке.

Энни прижалась к ней. Ноздри Мэрион обжег резкий запах немытого тельца.

— Мисс Кроуфорд, а можно мне с вами? — спросила девочка с сильным эдинбургским выговором.

Мэрион зарылась чистым лицом в ее сальные волосы.

— О Энни… — прошептала она, — как бы я этого хотела…

Раньше Мэрион не обращала особого внимания на маленьких принцесс, но перед отъездом основательно изучила матушкин альбом. Девочки на снимках больше походили на куколок с белоснежней кожей и аккуратными локонами, чем на живых детей. Они всегда были безупречно причесаны и носили одинаковые пышные платьица. Мэрион долго разглядывала их на снимках, пытаясь угадать характер сестер. Но лица девочек были непроницаемы.

Старшую из принцесс звали Елизаветой Александрой Марией. Она родилась в Лондоне, в апреле 1926-го. В этот день министр внутренних дел лично присутствовал в доме, а свои поздравления прислали девять правящих королей, одна королева и император. Мэрион живо представился государственный муж в цилиндре, который нервно расхаживает по комнате, куда то и дело прибегают почтальоны с конвертами, на которых стоят королевские гербы. А спустя четыре года в замке Глэмис на свет появилась принцесса Маргарет Роуз Йоркская, став первым за три сотни лет отпрыском королевских кровей, родившимся в Шотландии. В Лондоне ее рождение ознаменовал колокольный звон в соборе Святого Павла и праздничный залп из сорока одной пушки, выставленной в Тауэре.

Какими же росли эти девочки, чье рождение праздновали с таким размахом? Страшно избалованными, судя по всему. Когда принцессе Елизавете исполнился всего годик, жители Австралии и Новой Зеландии подарили ей целых три тонны игрушек. А французы, не желая уступать позиций, чуть позже презентовали ей двух кукол с набором из ста пятидесяти аксессуаров, среди которых было и несколько пар перчаток, и шкатулки для украшений, и расшитые бисером сумочки, и веера, и солнцезащитные очки, и черепаховые гребни, и даже писчая бумага с вензелями.

Но, пожалуй, больше всего Мэрион встревожил снимок, сделанный на прогулке принцесс в парке, — на заднем фоне были видны стволы деревьев, окутанные туманом. Принцесса Маргарет в нарядном чепчике восседала на белоснежных перинках в огромной, начищенной до блеска черной коляске, больше похожей на карету. А рядом шла принцесса Елизавета в высоких гамашах на пуговицах и плаще с капюшоном. Носы ее башмаков ослепительно сверкали, а сама она с надменным видом смотрела в камеру.

Девочек сопровождали две дамы в темных нарядах — по всей видимости, няни, — особая порода людей, с которой Мэрион успела познакомиться за время работы у леди Роуз. Они не пускали в свое «королевство» никого, зорко следя за тем, чтобы распорядок отхода ко сну, купаний и приема пищи ни в коем случае не нарушался, а на гувернанток смотрели искоса, с большим подозрением. Но няни принцесс и вовсе казались сущими мегерами, особенно та, которая толкала перед собой коляску. Судя по подписи, ее звали миссис Клара Найт.

Впрочем, речь ведь идет всего об одном месяце. За это время они с герцогиней обе должны прощупать почву и понять, подойдут ли они друг другу. Сама Мэрион была уверена, что ей в королевской семье не понравится.

И все же она с нетерпением ждала переезда в Лондон. И когда поезд наконец остановился на вокзале Кингс-Кросс, Мэрион пришлось переключить все свое внимание на чемодан, поиск нужной ветки на схеме движения поездов и пересадки. С огромным трудом она отыскала поезд до Виндзора, и спустя час, когда он резко свернул на подъезде к месту назначения, увидела вдалеке каменные стены и башни — большие и маленькие. В алых лучах закатного солнца, словно черные клыки, темнели бойницы. Реял на ветру флаг. Мэрион проехала почти всю Англию — и теперь до цели оставалось всего ничего.

На станции было темно и тихо. Когда она вытащила на платформу свой чемодан, к ней подошел человек в темно-зеленой униформе и приподнял шляпу.

— Мисс Кроуфорд? Как вы юны, боже правый! А я-то думал, к нам едет совсем уж старушка. Это ваш чемодан? — поинтересовался незнакомец. Его каркающий лондонский выговор с непривычки резанул слух.

— Да и да, — ответила она сразу на оба его вопроса, не сумев скрыть своего изумления.

Ей еще не доводилось ездить на автомобиле, но поездка, надо сказать, очень понравилась, разве что в салоне было шумно и пахло сигаретами. Вскоре они выехали из города. Мэрион всматривалась в окна, но не могла различить ничего, кроме едва заметных в полумраке очертаний деревьев.

— Ну вот и приехали, — сообщил водитель, когда они пронеслись мимо ворот, выкрашенных белой краской. Впереди стоял большой дом, а из окон его лился янтарный свет.

В дверях тут же возникла величавая фигура во фраке. Седые волосы незнакомца серебрились в лучах электрического света.

— Мисс Кроуфорд? Меня зовут мистер Эйнсли. Я дворецкий. Их королевские высочества герцог и герцогиня Йоркские сегодня в Лондоне.

Мэрион испытала облегчение. Значит, можно сразу же лечь спать! Она так вымоталась за день, что готова была улечься прямо на полу.

— Но ее королевское высочество принцесса Елизавета соизволили вас дождаться. Прошу, ступайте за мной, — серьезным тоном изрек дворецкий.

Такое желание было вполне в духе той избалованной девочки, которую себе и представляла Мэрион. Она сердито зашагала за мистером Эйнсли по просторной, искусно украшенной зале. Здесь все было точно в прекрасном сне: со стен смотрели роскошные портреты в золотых рамах, за арочными окнами темнел ночной мрак.

Они прошли несколько коридоров, преодолели несколько лестничных пролетов, и наконец Эйнсли остановился у белой двери, которая мгновенно распахнулась, стоило ему только постучать. На пороге возникла рослая дама в черном платье и с тяжелой, квадратной челюстью. Она смерила Мэрион холодным взглядом, и та мгновенно узнала мегеру с газетного снимка. Живьем та пугала куда больше, чем на фото.

Даже Эйнсли — и тому явно было не по себе.

— Мисс Кроуфорд, познакомьтесь, это миссис Найт, — представил он и спешно удалился, точно ему не терпелось побыстрее сбежать.

Мэрион, затаив дыхание, следила, как няня обводит взглядом ее поношенное пальто. Завершив осмотр, дама развернулась к ней широкой спиной и решительно зашагала вперед, перебирая крепкими ногами в простых, но удобных туфлях. Мэрион поспешила за ней по просторной розовой детской. Тут стояли стол и стулья, а стены были увешаны книжными полками и уставлены шкафами. Интересно, здесь ли хранились те самые три тонны игрушек и французские куклы с гербовой бумагой?

Она и не ожидала, что комната будет обставлена так просто — совсем как в Росайте. Да и детская спальня выглядела почти как та, что осталась в доме леди Роуз: это была уютная комната с коричневыми стенами и камином, у которого стояли сушилка для одежды и кресло, а на полу лежал коврик.

А у противоположной стены в маленькой кроватке сидела малышка с густой шапкой непослушных кудрей.

Заметив ее, Мэрион удивленно остановилась. Эта шестилетняя девочка, известная на весь свет, ничуть не походила на разряженную куклу с фотографий. На ней была простая ночная сорочка с узором в мелкую розочку, а в руках она держала два пояска от ночной рубашки, прочно привязанных к кроватным столбикам, которые она без конца тянула и дергала.

— Пошла, пошла! — командовала она тонким голоском, явно обращаясь к невидимой лошади.

Вся эта картина производила удивительно комичное впечатление.

— А ты всегда в кровати скачешь? — спросила Мэрион.

Девочка утвердительно тряхнула золотистыми кудрями.

— Да! Каждый день! Перед сном я обязательно объезжаю парк разок-другой, чтобы лошади не застаивались!

Миссис Найт шагнула вперед.

— Это мисс Кроуфорд, — гробовым тоном, точно страшную весть, сообщила она малышке.

Принцесса отпустила пояски и впервые смерила девушку внимательным взглядом. Глаза у нее были точь-в-точь как у мамы — небесно-синие и пронзительные.

— А почему у вас нет волос?

Миссис Найт сдавленно хохотнула, но Мэрион, не обратив на нее никакого внимания, спокойно сняла шляпу.

— Устала я от них. Это называется «итонская стрижка», — ответила она.

Это объяснение принцессу вполне удовлетворило. Она кивнула и снова схватилась за «поводья». Заложив крутой и, по всей видимости, очень опасный вираж, она решительно поинтересовалась:

— Вы будете жить с нами?

— Какое-то время, — заколебавшись, ответила Мэрион.

— А теперь нам пора спать, — строго заметила миссис Найт, вмешавшись в их разговор.

Принцесса послушно легла на подушки, позволив няне укутать себя одеялом, но через мгновение вновь подскочила и посмотрела на Мэрион.

— А вы завтра со мной поиграете?

— Да, конечно!

На губах девочки тут же появилась ослепительная улыбка, которая мгновенно преобразила ее строгое, серьезное личико. Эта разительная перемена потрясла Мэрион до глубины души. И когда малышка радостно сказала ей на прощание: «Доброй ночи! Увидимся завтра!», девушка все еще была во власти нахлынувших на нее чувств.

Глава девятая

В ту ночь Мэрион спала крепко, а просыпалась медленно и тяжело, точно человек, продирающийся сквозь толщу воды к поверхности. Обнаружив себя в незнакомой обстановке, она уставилась в белый потолок, силясь вспомнить, куда же попала.

И тут к ней ослепительной вспышкой вернулись воспоминания о вчерашнем дне. Роял-Лодж. Мегера в детской. Круг по парку перед сном.

Мэрион спустила ноги на пол и подошла к окну. За занавесками с цветочным рисунком уже вовсю светило солнце, пробиваясь сквозь ветви деревьев. А за деревьями раскинулась лужайка, обрамленная клумбами. По траве беспечно скакали птички.

Ее внимание привлек тихий, но отчетливый звук, похожий на детский крик. Мэрион встревоженно накинула на плечи старый халат и бросилась к двери. В коридоре было пусто, но шум здесь стал заметно громче. Теперь она явственно различила плач, крики и какой-то глухой стук.

Ей вспомнилась маленькая девочка, подгонявшая незримых лошадей. Вспомнилась ее ослепительная улыбка. Неужели она в опасности? А где же прислуга? Мэрион поспешила на шум, даже не потрудившись обуться.

Она спустилась по лестнице, завернула по коридору и нырнула в открытую дверь, ведущую в просторную спальню. Посреди голубого ковра, спиной к ней стояла девочка в ночной сорочке в мелкую розочку и сжимала подушку, обшитую кружевом.

— Елизавета? — позвала ее Мэрион.

Принцесса обернулась. Щеки у нее раскраснелись, а в синих глазах плясали радостные огоньки.

— Мисс Кроуфорд! — воскликнула она, и тут из-за двери выглянула другая девчушка, пухленькая и совсем еще маленькая.

Издав победоносный клич, первый за триста лет отпрыск королевских кровей, родившийся в Шотландии, со всей силы стукнул сестру подушкой.

— Ах ты вредина, Маргарет! Да еще исподтишка! — возмутилась старшая сестра и с мстительным воплем кинулась за малышкой, которая, пронзительно вереща, поспешила прочь. А Мэрион вдруг заметила чуть поодаль широкую кровать. Под шелковым голубым одеялом отчетливо угадывалось два больших бугра, которые время от времени легонько подрагивали. Но когда на них обрушился немилосердный град подушек, из-под покрывала вынырнули два недовольных и раскрасневшихся лица.

Мэрион с изумлением поняла, что видит перед собой герцога и герцогиню Йоркских.

— Сдавайтесь! — потребовала младшая из принцесс, угрожающе замахнувшись подушкой.

— Ни за что! — драматично, точно героиня кинофильма, воскликнула герцогиня, прижав ко лбу тыльную сторону ладони. От удара подушкой ее темные волосы совсем растрепались.

— Моли о пощаде! — потребовала Елизавета у отца, шмякнув его подушкой со всей своей силы.

— Н-н-никогда! — ахнув, вскрикнул он, а потом зашелся в приступе кашля.

Подушка, брошенная Маргарет, рухнула на полированный туалетный столик, опрокинув на пол все, что на нем стояло; хрустальный флакон с духами звонко стукнулся о серебряный гребень; крышка серебряной коробочки отлетела в сторону, взметнув маленькое облачко тальковой пудры — и все это под восторженные детские крики.

Мэрион стояла на месте, вдыхая тяжелый аромат, поднимавшийся от пятна на ковре. Она не знала, что сказать. Как вдруг герцогиня сама ее заметила.

— Мисс Кроуфорд! Ну и что вы теперь о нас подумаете?!

На герцогине была плотная шелковая пижама. Мэрион на миг задумалась, что же эта знатная особа подумает о ней самой и о ее ветхом халате и по-шотландски бледных босых ступнях.

Но герцогиня только весело рассмеялась.

— Надо было вас предупредить, что по утрам мы разрешаем себе такие вот шалости! Мы хотим, чтобы у наших девочек было самое что ни на есть обычное, нормальное детство, насколько это вообще возможно!

Возвращалась к себе Мэрион под те же крики и вопли, эхо которых гулко разносилось по коридору. Поверить увиденному было нелегко, но еще труднее далось ей осознание слов, сказанных герцогиней. Неужели же это «обычно» и «нормально» — первым делом с утра отправляться к родителям и бить их подушкой? И кто, интересно, прибирает комнату после таких вот побоищ? Хорошо хоть, что это не ее забота.

И все же смятение уступило место радости, когда она заметила у двери в свою комнату большой поднос. Чего на нем только не было: и серебряный чайник, и фарфоровая чашка, и блюдце с королевским гербом, и два вареных яйца, и серебряная подставка для тостов — тоже с королевским гербом, как и масленка. А еще на подносе лежала белоснежная салфетка в серебряном кольце и газета, выглаженная утюгом, чтобы удобнее было читать.

Мэрион уединилась в своей комнате, разложила газету на маленьком, но вполне удобном столике и приступила к завтраку и чтению. В новостях сообщалось, что число трудоустроенных граждан выросло до трех миллионов. Но на севере Англии, в ее родной Шотландии и на юге Уэльса дела по-прежнему шли из рук вон плохо. Сокращение пособий только усугубило ситуацию — настолько, что в столицу даже отправилось несколько голодных маршей, чтобы привлечь внимание к людским невзгодам и потребовать отмены ненавистной «оценки нуждаемости».

Мэрион посмотрела на серебряный нож, зажатый в руке, на масленку с королевским гербом, и разгоревшийся было аппетит тут же пропал.

Она едва успела одеться, как дверь в комнату распахнулась.

— Мисс Кроуфорд! Пойдемте смотреть Маленький домик!

На принцессе Елизавете было розовое платье с ленточками на груди и пышными белыми рукавами. Выглядело оно слегка аляповато и напоминало наряды тирольцев. Туфельки ее были начищены до зеркального блеска, а волосы старательно расчесаны и уложены. На ногах красовались высокие — до самых белоснежных коленок — кружевные гольфы. В этой примерной девочке с трудом можно было узнать ту разбойницу, которая еще совсем недавно кидалась подушками в родителей.

— Что за домик такой? — спросила Мэрион.

— Мне его жители Уэльса подарили, — беззаботно сообщила принцесса. — Как это мило с их стороны, правда?

Взгляд Мэрион скользнул по истощенным лицам жителей королевства, запечатленных на газетном снимке.

— Весьма, — с трудом ответила она.

— Ну пойдемте же! — с нетерпением позвала ее девочка.

Сад был уже весь в цвету, хотя в Шотландии в это время года еще только набухали почки. При свете дня Мэрион разглядела, что Роял-Лодж на самом деле вовсе не белый, а бледно-розовый. Этот дом с рядами арочных французских окон и изысканными украшениями на балюстрадах выглядел удивительно экзотично, точно сказочная беседка, особенно в окружении разноцветных рододендронов и на фоне нежно-зеленых крон деревьев, высаженных позади.

— Ты, наверное, любишь лазать по этим деревьям? — спросила Мэрион, когда они шли мимо раскидистого ливанского кедра.

— Ни разу не пробовала.

— Правда?

— Мне нельзя: Аллах не одобрит. Ходить надо только по дорожкам и следить, чтобы одежда не запачкалась.

— Аллах? — изумленно переспросила Мэрион, не вполне понимая, при чем тут мусульманский бог.

— То есть миссис Найт, — пояснила девочка. — Глядите! Вон он, мой Маленький домик!

Домик оказался настоящим домищем, — Мэрион и вообразить не могла, что он настолько большой. По сути, это был самый настоящий дом, только все в нем было подогнано под рост шестилетней девочки. На крыше торчала аккуратная квадратная труба, стены были выкрашены в нежно-голубой цвет, а внизу, на уровне первого этажа, белели нарядные окна. Еще три окна были расположены чуть выше, на втором этаже, под золотистой соломенной крышей.

Перед домом была выстроена невысокая кирпичная стена, а рядом с ней, на аккуратном круглом газончике, возвышались солнечные часы. В сам дом вела аккуратная дверь, над которой темнели крупные готические буквы.

— Тут написано «Y-Bwthyn Bach», — прочла Елизавета по-валлийски. — Это значит «Маленький домик». Проходите! Только пригнитесь!

Пригнувшись, Мэрион зашла в домик следом за принцессой и изумленно огляделась. Он был обставлен совсем как настоящий — тут были и миниатюрные стулья, и напольные часы, а на окнах, которые можно было даже открыть, висели настоящие ситцевые занавески.

Елизавета щелкнула выключателем, и в домике вспыхнул свет.

— Тут даже электричество есть!

Мэрион вновь вспомнились тревожные статьи из газеты.

— А у большинства жителей Уэльса его нет и в помине…

На нее тут же устремился взор невинных, небесно-голубых глаз.

— Зато у них много угля, мисс Кроуфорд. Мне бабушка рассказывала. Она столько раз в шахты спускалась!

Мэрион невольно нахмурилась. Девочка явно не имела ни малейшего понятия о том, как живется людям за стенами дворца. И, кажется, пришла пора развеять ее иллюзии.

— Почти все шахты закрылись.

— Вот здорово! — Елизавета захлопала в ладоши. — Шахтеры, наверное, страшно этому рады!

— Как бы не так!

В детских глазах вспыхнуло неодобрение.

— Мне бабушка рассказывала, что это ужасно грязная и тяжелая работа! Разве нет?

— Да, вот только…

— Так что же вы спорите! — недовольно перебила ее принцесса и с плохо скрываемым ликованием поспешила на маленькую кухоньку.

А Мэрион замешкалась. Этот короткий разговор глубоко поразил ее. С чего же начать разговор с принцессой, если она так мало знает о реальной жизни?

Быть может, с грязной сушилки?

— К слову об «ужасной грязи», — сказала она, проведя пальцем по толстому слою пыли. — Почему бы тебе здесь не прибраться?

— Прибраться? — удивленно переспросила принцесса. — А я не умею.

Мэрион подняла на девочку глаза.

— Боже мой! — воскликнула она.

— Что, что такое? — с тревогой спросила принцесса.

— Если валлийцы узнают, как тут грязно, они наверняка страшно расстроятся! — заметила Мэрион. — И, скорее всего, заберут свой подарок обратно!

— Что же нам делать, мисс Кроуфорд? — спросила принцесса, в панике перескакивая с ноги на ногу.

Мэрион прошла в кухню и распахнула маленький шкафчик. Внутри обнаружились несколько маленьких метелок и небольшая швабра с ведром.

— Прибраться, разумеется.

Принцесса показала себя талантливой хозяюшкой. Особенно ей понравилось до скрипа вытирать оконные стекла газетой. Она старательно взбила подушки на миниатюрной кровати с балдахином и даже побрызгала крошечный унитаз чистящим средством из небольшой канистры. А потом принялась увлеченно мыть липкую глиняную посуду из миниатюрного дубового буфета.

— А это, оказывается, так здорово, Кроуфи! — с восторгом воскликнула она, по локоть вымазав руки в мыльной пене, и на губах у нее заиграла все та же ослепительная улыбка.

— Еще бы! — согласилась Мэрион, стараясь не думать о малышке Энни Макгинти, которой приходилось вместе с мамой ходить по богатым домам и убираться в них, чтобы только заработать себе на хлеб.

Глава десятая

— До чего прелестно! Совсем как у обычных людей! — с восторгом заметила герцогиня Йоркская.

Сравнение с «обычными людьми», по всей видимости, было ее любимой фигурой речи.

Дочь только-только закончила рассказывать ей об уборке в домике. Время было обеденное, и Мэрион пригласили к герцогскому столу, к немалому ее удивлению. За обедом царила удивительно непринужденная, напрочь лишенная формальностей атмосфера. О необычности обстановки напоминали только изысканное столовое серебро и лакеи, выстроившиеся вдоль обитых деревом стен.

Мэрион заметила их не сразу. Они были очень рослыми и до того похожими друг на друга, что казалось, их подбирали специально. Одеты они были в черные фраки, бриджи, алые камзолы, белоснежные рубашки и чулки и туфли с пряжками. Лакеи так и приковывали взгляд, но герцог и его семейство, казалось, в упор их не замечали.

— Мисс Кроуфорд так удивилась, когда узнала, что в Маленьком домике провели электричество! Представляешь, пап? — продолжила щебетать Елизавета. — Она сказала, что в Уэльсе мало у кого такое есть!

На несколько секунд в комнате повисла тишина. Щеки Мэрион залила краска.

— Справедливости ради, Лилибет, мисс К-к-кроуфорд права, — наконец ответил герцог. — Валлийцам с-с-сейчас живется несладко, и мы должны им помогать, насколько хватает сил.

— Благодарю, Эйнсли! — проворковала герцогиня дворецкому, налившему ей шампанского.

Мэрион прихватила с собой папку с учебными материалами, решив, что герцог с супругой наверняка захотят обсудить расписание и планы уроков, но пока об этом никто ни разу не упомянул. Наконец герцогиня заметила папку. Ее алые губы тронула улыбка.

— А что это за фолиант, мисс Кроуфорд? — с нескрываемым интересом спросила она.

— Я собрала тут несколько учебных планов для занятий с принцессой Елизаветой, — пояснила Мэрион и хотела было протянуть герцогине папку, но та с содроганием отмахнулась:

— О, тут мы даем вам полную свободу, мисс Кроуфорд. Смотрите только не замучьте Лилибет! Мы хотим, чтобы она наслаждалась образованием. Чтобы у нее была счастливая жизнь, совсем как у обычных людей.

Мэрион не сумела сдержать недоумения. Даже леди Роуз — и та в свое время проявила к учебному плану куда больший интерес!

— Хорошо, мэм.

Ее взгляд упал на тарелку принцессы, и она удивленно нахмурилась. Елизавета аккуратно нарезала мясо на маленькие треугольники и разделила все овощи на тарелке на кучки одинакового размера.

Мэрион стала тайком наблюдать за этим хитрым и искусным ритуалом. Пока принцесса сосредоточенно жевала кусочки баранины — а каждый из них она прожевывала ровно пять раз, — она держала вилку и нож ровно и прямо, точно по линеечке. Потом она насадила на вилку пять горошинок, отправила их в рот, а затем нарезала морковку на пять одинаковых кусочков и тоже съела. После вновь вернулась к мясу — и все повторилось сначала. Всякий раз, отпивая из серебряной именной чашки, украшенной с одной стороны цветочной гравюрой, она уверенным движением ставила ее на стол, так, чтобы цветок смотрел прямо на нее. Ногти у девочки были обкусаны чуть ли не до основания.

А вскоре дверь распахнулась, и Мэрион увидела маленькое, круглое личико под шапкой золотистых кудрей. Высокая и мрачная фигура бережно подвела малышку к столу и исчезла.

— Маргарет! — воскликнул герцог, затушив сигарету о дно серебряной пепельницы.

— Хочу сахару! — заявила крохотная принцесса, подойдя к отцу на своих неуклюжих, толстеньких ножках и вытянув вперед пухлую ручку. Герцог зачерпнул полную ложку крупного колотого сахара и протянул дочке, а та жадно набила им рот.

Елизавета же, напротив, поступила с угощением примерно так же, как с обедом: выложила все кусочки перед собой, рассортировав их по размеру, да так, чтобы между ними было одинаковое расстояние, и неспешно, по очереди съела их. В колледже Мэрион преподавали детскую психологию, и потому она сразу же узнала симптомы обсессивно-компульсивного расстройства. Она часто сталкивалась с ним в трущобах — там, где дети пытались хоть как-то справиться с неподвластными им обстоятельствами. Но она и помыслить не могла, что встретится с тем же в резиденции Роял-Лодж.

Улучив момент, когда родители отвлеклись на младшую дочурку, Мэрион склонилась к Елизавете.

— Зачем ты это делаешь? — шепотом спросила она.

Принцесса подняла на нее свои чистые, невинные глаза.

— Чтобы прогнать все страхи.

Эта удивительная формулировка еще крутилась у Мэрион в голове, когда герцогиня, промокнув алые губы салфеткой, заявила:

— Сегодня к нам на чаепитие приедут король с королевой!

— Они будут проверять мисс Кроуфорд? — полюбопытствовала Елизавета.

В ее взгляде читался искренний интерес. Казалось, это вовсе не она совсем недавно призналась в том, что ей страшно, — и уж точно не выказывала повышенной тревожности.

Зато Мэрион стало не по себе. Эта самая императорская «экзаменовка» страшила, но, сказать по чести, ее невозможно было представить. Для Мэрион король был лицом с почтового штампа или с плаката на стене, а отнюдь не живым человеком.

Герцогиня весело посмотрела на нее и осушила бокал с шампанским.

— У моей свекрови свои и весьма непоколебимые взгляды на образование! Так что готовьтесь — вероятнее всего, вас ждет обстоятельная лекция в истинно германском духе, — заметила герцогиня и, склонившись к Мэрион поближе, добавила доверительным шепотом: — А еще она жует битые бутылки и в полнолуние превращается в оборотня![14] Я вас предупредила!

Мэрион невольно задумалась, принимает ли герцогиня всерьез хоть что-нибудь в этой жизни. Королева Мария же, напротив, всегда сохраняла строгий вид, во всяком случае, на фотографиях в альбоме миссис Кроуфорд. А Георг V всегда казался сердитым и мрачным. В прошлом году он впервые поздравил соотечественников с Рождеством по радио, вот только речь его больше походила на недовольное брюзжание. «Ни слова не понять, ну что ты будешь делать», — недовольно проворчал тогда сосед.

Мэрион велели дожидаться королевской четы в саду, и она принялась расхаживать по дорожкам, не находя себе места от волнения. Тропинка вывела ее к небольшой роще, в которой росло несколько вековых дубов, — и не случайно, ведь дуб издревле считался одним из главных символов страны. Повинуясь внезапному порыву, Мэрион опустилась в реверансе перед мощными стволами.

Она и сама понимала, сколь глуп и странен этот жест, — к тому же в высокой траве двигаться было совсем не удобно, и она даже едва не упала. Опустив голову в шутливом поклоне, она с уважением произнесла: «Ваше величество!» и присела — так низко, как только смогла.

Птицы с щебетом порхали с ветки на ветку. Их, кажется, тоже позабавило это ироничное приветствие. Вдруг Мэрион уловила звук, совсем не похожий на птичьи трели. Она обернулась и увидела, что по широким ступенькам, ведущим к лужайке, спускаются две безошибочно узнаваемые фигуры: Защитник веры[15] и его августейшая супруга. Неужели они видели, как она кланялась деревьям? На глазах у изумленной Мэрион королева Мария и король Георг, точно сошедшие с фотоснимков, неспешно, но уверенно устремились прямиком к ней.

Глава одиннадцатая

Королева Мария оказалась удивительно рослой — она была не ниже, а то и выше самой Мэрион, — а спину держала так ровно, что можно было только позавидовать. Приблизившись, она замедлила шаг и наконец застыла, излучая высокомерное хладнокровие. Она уже не походила на ожившую фотографию — нет, то было куда более диковинное явление. На черно-белых газетных снимках ее любовь к моде прошлого века была куда менее очевидна. А вот в реальности ее лавандовый наряд поистине потрясал воображение.

Воротник доставал ей чуть ли не до подбородка, а рукава, туго стянутые пуговицами на запястьях, напоминали своей формой огромные бараньи ноги. Длинный подол доставал до самых лодыжек. Живот у нее был бесформенный, необъятный и напоминал большую подушку, которую запихнули под ткань. Шляпка-ток[16] была обильно украшена лиловыми цветами и походила на цветочный горшок. Но больше всего Мэрион поразило, что седые букли, ниспадавшие на лоб королевы, были накладными и держались на шпильках!

Серый наряд короля смотрелся куда современнее, хотя цветок белой гардении в петлице и брюки, отутюженные по бокам, а не спереди, выглядели весьма старомодно. По сравнению со своей дородной супругой он казался маленьким и хрупким. У него были большие водянистые глаза, такие же, как у сына, а вот мертвенную бледность герцог явно унаследовал не от отца. Над королевской бородой, седой, с желтыми — по всей видимости, от табака — пятнами пылал огненный румянец.

Королева подалась вперед, опершись на свой лиловый зонтик, и смерила Мэрион неодобрительным взглядом. Та торопливо и неуклюже присела в реверансе.

— Фы и есть мисс Кроуфорд? — спросила королева с сильным немецким акцентом. — Гуфернантка?

— Да, ваше величество.

Лицо у королевы было густо напудрено, а над губой темнели тонкие усики. Маленькие глазки сверкали на широком лице.

— Я придерживаюсь сфоего мнения об образофании! — заявила она.

«О, это я уже поняла», — заметила про себя Мэрион. Теперь она легко была готова поверить, что королева и впрямь жует битые бутылки.

— Лилибет надо учить истории! — продолжила королева. — И королефской генеалогии! Она должна знать фсех предстафителей Саксен-Кобург-Готской династии!

Мэрион изумленно уставилась на нее.

— И, разумеется, географии! Как-никак, империя Георга занимает большую часть земного шара!

Король, стоявший рядом с супругой, то и дело неодобрительно ворча, резко стукнул тростью о землю.

— Научите Маргарет и Лилибет красиво писать, бога ради! Больше я ни о чем не прошу! — прогремел он, и от неожиданности Мэрион аж подскочила. Напрасно она решила, будто он нежный и хрупкий. Этот человек наводил ужас. Его голос, оглушительный, сокрушающий, пронесся эхом по саду, точно отзвук страшного взрыва.

— Никто из моих детей не умеет писать как следует! — проревел он, и Мэрион тут же вспомнила рассказы о его военной службе. — Все они пишут одинаково! А я люблю, когда в почерке есть неповторимое своеобразие!

Он явно рассчитывал, что Мэрион пустит в ход бесчисленные упражнения по чистописанию, которые так любили в викторианских школах, и суть которых заключалась в кропотливой отработке безупречной каллиграфии с самого юного возраста. Вот только сегодня учителя придумали множество способов проводить уроки с большей пользой. Вместо того чтобы корпеть над прописями и зазубривать таблицу умножения, ученикам позволили самостоятельно совершать открытия! А учиться разрешили не в тесных классах, а прямо на природе: взбираться на крутые холмы, чтобы потом составить карту местности; ходить в парки, чтобы изучить местную флору и водную фауну.

Мэрион задумалась, стоит ли рассказать обо всем этом королю. Впрочем, она совсем не была уверена, что сможет произнести хоть слово. Она совсем потеряла дар речи, точно оказалась в диковинном сне — или в Стране Чудес, как Алиса из книжки.

Королева снова оперлась о зонтик.

— История — это самый фажный предмет! Куда фажнее арифметики!

— Но ведь без арифметики — никуда, — возразила Мэрион. Слова королевы настолько ее потрясли, что она не смогла сдержаться.

— Не нужна Лилибет арифметика! — заявила та в ответ, перебив девушку. — Ей федь в жизни не придется следить за семейным бюджетом!

— А поэзии вы их учить будете? — громогласно осведомился король. — Мне вот всегда нравилось стихотворение про холодную зиму[17]. Это шедевр, как по мне!

— Да, пример отличный, — вежливо согласилась Мэрион.

— Как вы сказали?! Комичный? — переспросил король, явно не расслышав ее ответа.

Сказать по правде, она и впрямь улавливала печальный комизм. Не в стихотворении Кристины Россетти, а в поведении августейшей четы. Совсем не правильно с их стороны заковывать внучку в цепи викторианского образования. Впрочем, герцог с супругой тоже хороши. Прекрасно, что они не запрещают детям шалить, но ради блага Елизаветы они просто обязаны воспротивиться этому произволу, а не отмахиваться от него, принимая равнодушный вид. Кто, в конце концов, в ответе за эту девочку?

«Впрочем, моя ли это забота», — подумалось ей, когда король с королевой, развернувшись, пошли восвояси. Все равно ведь она здесь ненадолго.

На террасу вышла герцогская чета. Мэрион подумала, что это все до боли напоминает спектакль. Одни актеры ушли со сцены, а им на смену тотчас явились другие.

Правда, выглядели герцог с герцогиней уже совсем по-другому, точно и вправду успели за это время сменить не только одежду, но и роли. На герцоге теперь был темно-синий комбинезон, а на его супруге — высокие резиновые сапоги и старое твидовое пальто с поясом. Они напоминали пару бродяжек.

Мэрион думала, что ее начнут расспрашивать о разговоре с королем и королевой, но у герцогини на уме явно было совсем другое.

— Надеюсь, у вас легкая рука и в садоводстве вы понимаете! — весело воскликнула она.

От мысли, что ей придется еще и в саду возиться, Мэрион охватили печаль и негодование. Она ведь приехала в Лондон вовсе не для того, чтобы копаться в клумбах! Она надеялась увидеть высший свет, побывать в галереях — словом, культурно обогащаться при любой возможности.

Спустя час ее единственное приличное платье было все в репейнике, как и чулки, которые к тому же порвались так, что их было уже не спасти. А еще одежда насквозь пропахла дымом, поднимавшимся от огромного костра, в котором герцог жег мусор. Мэрион с раздражением вспомнила, какие просторные шкафы стоят в спальне у герцогини — и какой крохотный шкафчик выделили ей самой.

— О, запах дыма! — воскликнула герцогиня по-французски, поравнявшись с костром. — Как он чудесен! Его ни с чем не спутаешь!

«А особенно если деться от него некуда», — мрачно подумала Мэрион, в отчаянии глядя на свои ладони. Она поломала себе все ногти, пытаясь выполоть из земли одуванчики. Некоторые корни оказались длинными и толстыми, точно пастернак, и никак не поддавались. Первоначальное впечатление о герцогах Йоркских, которые сперва показались ей просто необычными людьми, сменилось убеждением, что они не в своем уме — и это еще мягко сказано. Ей вспомнились новостные статьи, которые она прочла только сегодня утром. Казалось, это было тысячу лет назад. По всей стране люди страдают от голода и безработицы, а королевский сын, у которого дом полон лакеев, разгуливает по саду в резиновых сапогах, точно Мария-Антуанетта в мужском обличье. Смех, да и только.

Позади раздался хохот герцогини.

— Роберт Луис Стивенсон говорил, что самое интересное занятие на свете — это выпалывать сорняки!

«В этом-то он явно ошибся», — сказала про себя Мэрион. А может, просто пошутил. Она опустилась на корточки, подобрав под себя перепачканные туфли-лодочки, которые еще недавно были чистыми и блестящими, и окинула взглядом своих «коллег». Никто из них особой радости от работы в саду явно не испытывал.

Дворецкий Эйнсли катил тачку, стараясь не терять привычного достоинства, а шофер мел листья, заметно приуныв. А неподалеку от него герцог с энтузиазмом помешанного орудовал пилой. На земле вокруг уже валялось несколько толстых ветвей и инструментов — таких острых, что, казалось, при одном взгляде на них уже можно было порезаться. Мэрион вновь вспомнилась Мария-Антуанетта. Пожалуй, герцог с супругой почти заслуживают того, чтобы на них кинулась разъяренная толпа.

— Сыграем в мяч, а, мисс Кроуфорд? — услышала Мэрион и обернулась.

Позади стояла принцесса Елизавета с красным мячом в руках и выжидающе смотрела на гувернантку. В отличие от родителей, сменивших свои наряды на рабочую одежду, она переодеваться не стала, только добавила к своему и без того нарядному платью широкую белую ленту — видимо, по случаю приезда августейших бабушки с дедушкой. «Неужели у нее нет уличной одежды», — с изумлением подумала Мэрион, а потом вспомнила, что Елизавета ни разу не лазила по деревьям, а все потому, что ей строго-настрого запрещено сходить с тропинок и пачкаться. Это тоже было по-своему смешно, нелепо и печально. Дети на то и дети, чтобы вести себя по-ребячески, а не копировать с самых юных лет жеманные повадки взрослых.

Она поднялась на ноги и вытерла руки о платье, рассудив, что хуже ему уже не будет — оно и так все в грязи.

И они начали бойко перебрасываться красным мячом. Принцесса то и дело неловко роняла его, а Мэрион ее подначивала.

— Руки у тебя дырявые! — в шутку заметила она.

Елизавета серьезно осмотрела свои ладони.

— Обыкновенные руки, и вовсе не дырявые, мисс Кроуфорд, — не согласилась она.

Мэрион рассмеялась.

— Это шутка такая! Просто ловец из тебя неважный, только и всего!

Девочка, насупившись, взглянула на нее из-под кудрей, украшенных лентами.

— Все потому, что мне не с кем играть, мисс Кроуфорд. Сестра еще слишком мала.

Мэрион вдруг пронзила жалость, и удивительно сильная. Бедная малышка! Узница этой странной жизни, этих удивительных людей… Одинокая и беспокойная. Ей вдруг вспомнилось признание принцессы за обеденным столом и крики короля.

Они продолжили игру, но та по-прежнему шла из рук вон плохо. В очередной раз подняв мяч с земли, Мэрион заметила, что принцесса задумчиво смотрит на нее своими небесно-синими глазами.

— Что такое?

— Придумываю вам прозвище.

— А зачем?

— У нас в семье у всех есть прозвища!

Мэрион вспомнились все эти «Желторотики» и «Пушинки». Прозвища звучали манерно и напыщенно — вполне в духе герцогини.

— Может, остановимся на мисс Кроуфорд?

Принцесса отрицательно покачала белокурой головкой.

— Вам непременно нужно прозвище. У нас уже есть Аллах, а мою сестрицу зовут Бутончиком, потому что она еще слишком маленькая, чтобы зваться Розочкой. Какое имя вам дали при крещении?

Мэрион назвала его.

— Что ж, может, и это сгодится, — задумчиво произнесла Елизавета. — Зову же я бабушкиных фрейлин Цинтией и Еленой!

Мэрион совсем не хотелось иметь хоть что-то общее со старыми летучими мышами, сопровождавшими королеву Марию. Одна мысль о них навевала ужас. Да и вообще, вся эта затея с прозвищами казалась ей просто напрасной тратой времени. Ведь по прошествии месяца ее уже здесь не будет.

Принцесса снова уронила мяч.

— Ах, Кроуфи! — с досадой воскликнула она, а потом ее личико озарилось. — Кроуфи! Точно! Так я и буду вас звать!

День кончился так же, как и начинался — суетливо и шумно. Сперва в гостиной затеяли оживленную игру в карты, которая довела обеих девочек чуть ли не до истерики, тогда как в это время им уже пора было бы утихомириться и готовиться ко сну. А потом начались шалости в ванной, расположенной этажом выше. Мэрион отчетливо слышала, как герцоги Йоркские и их детишки брызгаются и вопят. Ей живо представилось, как они перебрасываются мочалками и кусками мыла, а потом беспечно убегают из комнаты, затопив пол и промочив все полотенца, оставляя после себя бедлам, который предстоит убирать целой армии горничных.

«Обычное и нормальное детство, как же», — ехидно подумала Мэрион, прежде чем с удивлением осознала, что за весь день ни разу не вспомнила о Валентине.

Глава двенадцатая

На то, чтобы перевезти всю семью из Роял-Лодж в дом герцогов Йоркских на Пикадилли, потребовалось два огромных, сверкающих лимузина. Герцог с супругой уехали на первом. А Мэрион с принцессами устроилась во втором — вместе с миссис Найт, которую обычно все сторонились, но которая теперь уверенно заняла переднее сиденье, точно это было ее законным правом. На коленках у нее извивалась принцесса Маргарет, уже чересчур тяжелая и большая для такого обращения и в своем пышном белом платье напоминавшая маленького барашка.

Мэрион же, усевшаяся на откидном сиденье, спиной к водителю, тщетно боролась с тошнотой. Чтобы немного отвлечься, она стала расспрашивать Елизавету о книжках.

— А сказки ты любишь?

— Они все глупые. Там вечно рассказывается о принцессах. Вот только на меня они совсем не похожи!

Когда они подъехали к городу, начался дождь. Большой, теплый и уютный лимузин скользил по улицам, а за окном лондонцы торопливо спускались в подземку. Елизавета, прижавшись лбом к стеклу, с тоской следила за городским пейзажем.

— Ты когда-нибудь бывала в метро? — спросила ее Мэрион.

Девочка посмотрела на нее.

— Нет! А вы?

— Один раз. Когда только-только приехала из Шотландии и должна была пересесть на другой поезд. Там здорово!

— Что-то сомневаюсь, — мрачно заметила миссис Найт, вклинившись в разговор.

«Интересно, — подумала Мэрион, — а нравится ли этой насупленной женщине вообще хоть что-нибудь в этой жизни?» Она открыла сумочку и достала из ее глубин новенькую карту метро, которую взяла на станции «Кингс-Кросс». Карта потрясала воображение. Это было настоящее произведение искусства, на котором отчетливо прорисовали каждую остановку, присвоив каждой из линий свой цвет. Работница билетной кассы протянула Мэрион этот листок с нескрываемой гордостью.

— Вот, взгляни, — сказала девушка, передавая карту принцессе. — Такая удобная штука! Тут собраны все станции лондонской подземки! В реальности они разбросаны по городу, а на схеме выстроены в ровные линии, причем на одинаковом расстоянии друг от друга! — объяснила она, надеясь, что девочке понравится карта, учитывая ее безграничную любовь к порядку. — Вот и получилась простая, аккуратная и очень удобная схема.

Елизавета тут же вырвала карту у нее из рук и принялась изучать.

— Понятно! — просияв, воскликнула она через пару мгновений. — Допустим, я стою на «Гайд-Парк-Корнер» и хочу доехать до «Элефант-энд-Касла»[18]… До чего смешное название, просто умора, — ослепительно улыбнувшись, заметила она и посмотрела на Мэрион.

От ее взгляда у девушки внутри словно вспыхнул огонек — яркий и теплый. Она улыбнулась принцессе в ответ.

— И правда! Так как же ты туда доедешь?

Златокудрая головка вновь склонилась над картой.

— Доеду до «Пикадилли-Сёркус» и пересяду на «Бейкерло».

— Не читай в машине, а то затошнит! — неодобрительно воскликнула миссис Найт.

Дом 145 по улице Пикадилли, куда они вскоре приехали, оказался каменным четырехэтажным зданием с изящными колоннами, вдоль которого тянулись широкие тротуары. Судя по карте города, которую Мэрион внимательно изучила, отсюда было рукой подать до главных столичных музеев, галерей, парков и, конечно, магазинчиков. Ее охватили восторг и нетерпение. Уж тут-то ей точно понравится!

В окнах стояли двойные рамы, а еще в доме обнаружился электрический лифт. Окна со стороны фасада были украшены горшками с гортензиями, — ничего подобного Мэрион еще видеть не приходилось. На самом верху находился «детский этаж», где под огромным стеклянным куполом располагалась круглая галерея, стены которой были уставлены игрушечными лошадками. Их гривы были аккуратно причесаны, седла держались на спинах ровно, а сами скакуны размещались на одинаковом расстоянии друг от друга — словом, здесь царил безупречный, даже немного пугающий порядок.

Мэрион с радостью обнаружила, что окно ее комнаты выходит не на задворки, а на оживленную улицу. Отсюда можно было с легкостью наблюдать за всем, что происходит в округе. Распахнув окно, она высунулась наружу, и ее накрыло волной подлинного восторга. Вот он, Лондон, шумный и суетливый! И неважно, каким странным путем она сюда попала и как близок ее отъезд — главное, что она оказалась в самом сердце империи, в лучшем городе на Земле! Она опустила взгляд на оживленную улицу внизу и восхищенно замерла.

Там кипела жизнь. Мимо, шумно сигналя, проносились оклеенные рекламными объявлениями автобусы, под завязку забитые пассажирами. Спешили машины, экипажи, запряженные крепкими лошадьми, катились велосипедисты.

А через дорогу за черной оградой зеленел парк. Дождь уже перестал, и из-за туч ненадолго выглянуло вечернее солнце, прежде чем уйти на покой до утра. В его лучах искрилась трава и поблескивали капельки на ветках. Звонко пели дрозды. А за деревьями Мэрион разглядела золотистую верхушку знакомого памятника и длинный фасад с колоннами. Сердце в груди так и подскочило. Неужели это и в самом деле Букингемский дворец, да еще так близко?!

Она никак не могла свыкнуться с мыслью, что лично познакомилась с августейшей четой, а от воспоминаний о том, какими именно перед ней предстали король и королева, ей и вовсе делалось не по себе. Обычным людям и невдомек, что они такие, впрочем, это и не удивительно — ведь далеко не каждому доводится пообщаться с королевской семьей с глазу на глаз. Но, может, это только к лучшему. Как знать, не исключено, что революция, которую предрекал Валентин, наступила бы куда раньше, если бы народ увидел истинное лицо своих правителей.

До ее слуха донесся какой-то шум, похожий на хоровое пение. Она опустила глаза и, увидев, что по Пикадилли движется толпа, с интересом высунулась из окна подальше.

Толпа казалась поистине огромной и двигалась удивительно быстро, точно черная река, заполонившая улицу. Над головами реяли длинные красные транспаранты. Видимо, это была какая-то демонстрация. Двигалась толпа оживленно и взволнованно, а по бокам от нее бежали мужчины в темной форменной одежде, в которых Мэрион распознала полицейских. А следом спешили рядовые лондонцы — прохожие, которые разглядывали демонстрацию с неподдельным интересом, точно редкостную диковинку.

Что же это происходит? В воздух взметнулись шляпы — их было целое море. Люди заголосили. Мужские голоса прокричали слоганы, которые у Мэрион никак не получалось разобрать. А потом зазвучала песня — Мэрион уловила знакомый мотив. Валентин часто напевал ее — это был «Интернационал», гимн социалистов.

Мэрион зажала рот ладонью. Так это один из голодных маршей, о которых она читала в газете! Один из отчаянных походов безработных жителей городов, в которых позакрывались заводы и фабрики! Когда она различила на некоторых красных транспарантах белые серпы и молоты, по коже побежали мурашки.

В горле у Мэрион пересохло. Ее переполнило безграничное сочувствие. Теперь, когда людской поток сместился, она отчетливо видела всех участников марша — тут были люди всех возрастов, в ветхой одежде, с голодными, изможденными лицами. Молодые ребята особенно ее тронули — они шагали, дерзко расправив плечи, всем своим видом демонстрируя уверенность и самодостаточность. На богатые дома они поглядывали чуть ли не с презрением.

Интересно, есть ли среди них Валентин? Мысль об этом пронзила ее, точно стрела. А вдруг он и впрямь скрывается в толпе незнакомцев под одной из шляп? Нет, невозможно. Он наверняка далеко, в Эдинбурге, вместе со своими радикальными воззрениями на любовь. Она решительно прогнала все мысли о нем.

Процессия теперь шагала прямо под ее окном. Она отчетливо видела, как полицейское оцепление теснит и толкает демонстрантов, как служители порядка бьют людей дубинками, точно пытаясь спровоцировать их на агрессию, чтобы потом схватить и увезти в участок за нападение на полицейских.

«Возмутительно! — подумала Мэрион. — У этих людей есть право на мирный протест! Они страдают — как и их семьи! А иначе зачем им было проделывать столь долгий путь, преодолевая пешком сотни миль, ночуя под заборами, довольствуясь любой пищей, какой только удавалось разжиться по пути?!»

Она всмотрелась в самый конец процессии, обвела взглядом последние флаги и транспаранты, поношенную и бедную одежду протестующих. Они по-прежнему храбро пели, и их голоса прорезали громкий гомон клаксонов и гудков, доносившихся от автомобильного потока, спешащего прямо за ними. Процессия свернула за угол, углубилась в парк и исчезла из вида.

Мэрион опустилась на кровать и закрыла лицо руками. От былой радости не осталось и следа. Теперь она чувствовала только злость, вину и жалость. Ее симпатии были всецело на стороне протестующих, но, если бы кто-нибудь из толпы поднял голову и увидел ее в окне, он наверняка решил бы иначе. Подумать только, она — и в доме у герцога, выходца из королевской семьи. Что она тут забыла?

От мрачных мыслей ее отвлек высокий, пронзительный голосок. Принцесса Елизавета была совсем неподалеку — в галерее за дверью. Еще Мэрион услышала глухое ворчание миссис Найт. Девушка кинулась к двери и распахнула ее. В тот миг она была слишком взволнована, чтобы принять спокойный и благопристойный вид.

В лучах закатного солнца, пробивавшихся сквозь стеклянный купол, принцесса казалась живой иллюстрацией безупречного детства. Ее золотые, тщательно расчесанные кудри сияли, а теплая розовая ночная рубашка и тапочки в тон внушали чувство уюта и защищенности.

Она стояла на коленях рядом с одной из игрушечных лошадок и причесывала ей шерстку маленьким гребнем, причем действовала старательно, по одной ей известному порядку. После этого с таким же серьезным видом она расчесала лошадке гриву и хвост. А напоследок надела ей на голову маленькую корзинку.

— Вот твоя торбочка, Молния, — сказала она, погладив лошадку по шее. — Приятного аппетита!

Потом она перешла к следующему скакуну, бережно сняла с него седло и уздечку и принялась так же старательно его причесывать. «Неужели она так всех лошадок обойдет?» — с удивлением подумала Мэрион. Как-никак, скакунов тут было штук тридцать. За час и не управишься.

Та же мысль, по всей видимости, пришла на ум и миссис Найт.

— Ну будет тебе, Лилибет, — с легкой усмешкой сказала она. — Пора помахать в окошко Дедушке-Англии[19]!

— Аллах, вы же знаете, что сперва я должна поухаживать за всеми лошадьми! — с нескрываемой паникой в голосе напомнила Елизавета.

— Не хочешь же ты разминуться с его величеством?! Он ведь всегда в это время ждет твоего появления с биноклем в руках!

— А толпа уже ушла? — спросила старшая принцесса, снимая упряжь с очередной лошадки. Теперь ее движения заметно ускорились.

— О да, — удовлетворенно подтвердила миссис Найт. — Добрые полицейские всех прогнали.

— А что хотели эти люди, Аллах?

— Устроить беспорядки.

— Но зачем?

— Их об этом попросили очень нехорошие люди.

Мэрион ахнула. Ее охватило нестерпимое желание пулей выскочить из комнаты, вот только проповеди в галерее вряд ли возымели бы успех. Она вернулась к себе, сама не своя от ярости.

Глава тринадцатая

А следующим утром начались уроки. Полночи Мэрион просидела за столом, доделывая учебный план. Она положила на это немало сил и осталась очень довольна получившейся программой, пускай ни герцог, ни герцогиня так и не захотели с ней ознакомиться, вообще не проявив ни малейшего интереса.

О комнате для занятий никто заранее не позаботился. В доме на Пикадилли было двадцать пять спален и даже одна бальная зала, но никому и в голову не пришло, что Мэрион понадобится помещение для занятий.

— Можете воспользоваться моим будуаром, — беспечно махнула рукой герцогиня.

Будуар оказался пышно обставленной комнатой на первом этаже. Тут была и обитая шелком мебель, и множество зеркал, и напольные часы. Столик же имелся только один — с золотыми ножками и мозаикой. Елизавета, как всегда в белом кружеве, уселась в центре розового шелкового диванчика.

— Давай позанимаемся на улице, — решительно предложила Мэрион.

— Но я же испачкаюсь! Аллах будет ругаться!

Мэрион окинула взглядом наряд принцессы. Его оборочки, судя по всему, надлежало отутюживать вручную, а стирка такого платья наверняка была сущим кошмаром для прислуги: вся спинка была искусно расшита сотнями маленьких пуговок.

— Какой кошмар, — печально заметила Мэрион.

И все же они вышли на улицу. Но едва успели приступить к первому уроку, как к ним направилась герцогиня, осторожно ступая по грязной траве своими белыми туфлями на высоком каблуке. Мэрион в очередной раз заметила, что герцогиня неравнодушна к шляпам с перьями — возможно, потому, что они зрительно прибавляют ей роста. Еще на ней была одна из ее любимых лисьих шубок, наброшенная поверх нежно-голубого платья из крепа. На шее поблескивало несколько жемчужных нитей, а на запястьях и пальцах сверкали бриллианты.

— О, вы занялись рисованием, как я погляжу! Волшебно!

— На самом деле у нас урок естествознания.

— Но ведь Лилибет что-то рисует!

— Так она гораздо лучше поймет биологию растений, — пояснила Мэрион.

Герцогиня удивленно заморгала своими голубыми глазами.

— Боже правый! Ох уж эти современные методики. Но вообще-то Лилибет пора к мистеру Адамсу. Он нас ждет.

Мэрион нахмурилась.

— Мне никто об этом не говорил.

— Забыли, наверное, — обезоруживающе улыбаясь, предположила герцогиня. — Пойдем, Лилибет!

Судя по всему, и Мэрион должна была последовать за ними. Но она оставалась стоять, точнее, сидеть на прежнем месте.

— Кто такой мистер Адамс?

— Он нас фотографирует! «Приготовьтесь, сейчас вылетит птичка! Три, два, один!» и все в таком духе, — с улыбкой пояснила герцогиня. — Славный малый. Ну же, Лилибет, идем скорее!

— Но мы ведь только начали занятие, — возразила Мэрион.

Но герцогиня пропустила ее слова мимо ушей. Все свое внимание она сосредоточила на дочери.

— Солнышко мое, Аллах ждет тебя, чтобы помочь переодеться. А Оуэн скоро подъедет на автомобиле.

Мэрион поднялась наверх, в свою комнату. Часы шли. В доме то и дело хлопали двери, а откуда-то доносились приглушенные смешки. Ей очень хотелось присоединиться к веселью, но здесь, как и в доме адмирала, прислуга держалась от нее в стороне.

Внутри ледяной змеей закопошилась тоска. Мэрион написала коротенькое письмо домой. Ее так и подмывало рассказать матушке всего да побольше, описать, что она видела, вот только реальность оказалась такой странной, так не похожей на то, что она себе представляла…. С чего же вообще начать?

«Через считанные недели уже буду дома», — с облегчением завершила она свое короткое послание.

Принцессы с мамой вернулись домой под конец дня. Мэрион спустилась вниз, чтобы их встретить на пару с миссис Найт, которая уже была тут как тут, готовая мигом утащить девочек с собой. А потом принцессы отправились мыться — и посещение ванной вновь не обошлось без шума, шалостей и толпы горничных, которые только и успевали, что сновать по коридору в насквозь промокшей одежде и обуви, устраняя последствия бурного веселья. Мэрион с тревогой подумала, как же они будут сушиться и позволят ли им это в рабочее время.

Чуть погодя Мэрион, устроившись у себя в комнате с книгой, услышала внизу какой-то шум и мигом выбежала на начищенную до блеска лестницу, ведущую с галереи на нижние этажи. В дом кто-то вошел — у незнакомца были золотистые волосы, разделенные прямым пробором, а одет он был в клетчатый костюм. Его появление было столь шумным, что даже четырьмя этажами выше все было отлично слышно.

Мэрион тут же узнала принца Уэльского, и сердце в груди взволнованно заколотилось. Сама она думала, что уже привыкла к знаменитым и знатным особам. Но теперь, когда по всему телу, до самых кончиков пальцев горячей волной растекся восторг, она поняла, как сильно заблуждалась.

— Эй, есть кто дома?! — крикнул главный сердцеед Британской империи. — Ау!

К нему вышла герцогиня в светлом вечернем платье, расшитом блестками. В руке она держала высокий стакан с коктейлем. Свет люстры, висящей в холле, лился на ее обнаженные руки и плечи. Она поцеловала своего деверя с теплотой — нет, даже с легкой истомой.

— Елизавета! — поприветствовал герцогиню принц и, отняв сигарету от губ, ответил на ее поцелуи. — Как поживаете, моя дорогая? Все блистаете?

— Ну а как же! — со смешком отозвалась герцогиня. — Завтра вот выступаю с речью перед Женским союзом помощи!

«„Блистаете“? Так, значит, они называют исполнение своего долга?» — Мэрион невольно нахмурилась.

Принц печально усмехнулся:

— Что ж, надеюсь, вы там найдете каких-нибудь дам, которые помогут мне!

— О, вы просто неисправимы! Пора бы вам уже отыскать себе хорошенькую принцессу и остепениться!

В ответ на это дружелюбное замечание принц раздраженно простонал:

— Помилуйте. Папа мне уже целый список кандидаток составил. Самой старшей в нем — пятьдесят, а младшей — семнадцать! Как же надоело быть принцем Уэльским, сил моих больше нет!

Эти слова поразили Мэрион. Надоело быть принцем? Неужели она не ослышалась?

А вот герцогиню этот ответ нисколько не удивил. Ей явно уже доводилось его слышать.

— Да будет вам. Вы же это не всерьез, — возразила она.

— Ошибаетесь, — раздраженно ответил принц. — Это ведь все сплошной маскарад. Притворство, и ничего более! Да-да, я действительно это все терпеть не могу! Скука смертная, честное слово. На прошлой неделе я провел смотр Валлийской гвардии, наградил победителей Полицейского турнира по боксу, побывал на открытии нового Аукционного дома и вручил почетные дипломы членам Общества аптекарей. И это еще не весь список.

Его невестка залилась звонким смехом.

— И все равно вам до меня далеко, милый мой! Я вот недавно ездила в Шеффилд и потом три дня отмывалась! В жизни еще так не пачкалась! Там кругом дым, стальная стружка и угольная пыль!

Наследник престола пригладил свои золотистые волосы. На одном из пальцев поблескивал перстень-печатка.

— Некоторые прикованы к письменному столу, а я вот — к банкетному, — со вздохом заметил он.

Мэрион схватилась за перила — так ее потряс этот приступ жалости к самому себе. А вот герцогиня, напротив, деловито заметила:

— Подумаешь! Что тут сложного? Надо играть, только и всего! — И она энергично направилась через холл, вскинув руки, точно приветствуя невидимые толпы обожателей. — Вы к нам издалека пожаловали? — спросила она у напольных часов. — Сколько лет вашему очаровательному малышу? — поинтересовалась у столика.

— Вот видите! У вас получается куда лучше, чем у меня! — рассмеялся принц.

— Какое красивое пальто! — хихикнув, воскликнула герцогиня, обращаясь уже ко входной двери. — Погода нас что-то сегодня не балует! А вы водопроводчик? — осведомилась она, глядя на окно. — О, как интересно! Всегда мечтала побольше узнать о трубах!

Но принца ее спектакль явно не убедил.

— А завтра я должен присутствовать в больнице, на открытии нового отделения. Терпеть не могу больниц. Век бы там не бывал!

— Как бы не так, мой милый! — весело поправила его герцогиня. — Вы заблуждаетесь. Мы же — члены королевской семьи! И обожаем больницы!

Лицо принца вдруг озарилось.

— Знаете, мне сейчас в голову пришла отчаянная мысль! Это вам с Берти надо занять престол. А вовсе не мне на пару с какой-нибудь несчастной эрцгерцогиней из Центральной Европы, которую мне придется выбрать из папиного списка, будь он неладен!

Вся веселость герцогини в момент испарилась.

— Не смейте так шутить!

В холл вышел герцог — тоже с коктейлем и с привычной сигаретой в руках. Брат похлопал его по спине.

— Берти! Как поживаешь, Бригадир?

От крепкого удара герцог зашелся кашлем.

— П-п-прекрати т-т-так м-м-меня называть!

— Отчего же? — шутливо спросил принц. — Папа мне все уши прожужжал о каком-то там профсоюзе, который ты почтил визитом.

— О-о-объединенный п-п-профсоюз м-м-машиностроителей, — уточнил герцог. — У него т-т-тысяча восемьсот отделений и с-с-выш-ш-ш… Черт!..

— Свыше трехсот двадцати тысяч членов! — быстро закончила за него супруга.

Но принц, казалось, совсем ее не слушал. Он окинул взглядом холл.

— До чего же уютное у вас гнездышко. Я бы тоже такое хотел, — задумчиво и печально признался он. — Везунчик ты, Берти, вот что я тебе скажу.

«Сколько же в нем этой нелепой жалости к себе!» — подумала Мэрион. Вдруг принц вскинул голову, и она в страхе отскочила от лестницы. Неужели ее заметили?!

— А где мои любимые девочки? — звучно крикнул он своим высоким голосом. Позабыв об апатии, он взбежал по ступенькам с такой прытью, что Мэрион не успела спрятаться. Когда он заметил ее, она от неожиданности так и застыла на месте, испуганно уставившись в его сияющие, точно солнце, голубые глаза.

— Ну и ну! Кто это у нас здесь? — спросил он.

Мэрион в момент утратила дар речи. Казалось, собственный язык больше ей не повиновался. Вблизи принц оказался стройным и хрупким, а в его глазах читались скука и печаль.

— А, это Кроуфи, — сообщила герцогиня, наконец нагнав деверя. От бега по ступенькам она слегка запыхалась, но по-прежнему крепко сжимала в руках коктейль. — Наша новая гувернантка, — уточнила она, насмешливо глядя на Мэрион.

— Значит, гувернантка, — повторил принц, окинув ее взглядом. — Вы в литературе что-нибудь понимаете?

— Немного, сэр.

Он нырнул в карман своего клетчатого костюма.

— Леди Десборо подарила мне сегодня вот эту симпатичную книжечку. Вы о ней слышали?

Мэрион подняла взгляд и прочла на обложке название: «Джейн Эйр». Он что, шутит?

Но не успела она проверить свою догадку, как тишину прорезали детские крики. Две маленькие фигурки выскочили из детской — одна бежала, а вторая ползла на четвереньках. Миссис Найт проворно спешила следом.

Мэрион скользнула к себе в комнату. Письмо к матушке так и лежало на столе. Она взяла перьевую ручку, сняла с нее колпачок и стала торопливо дополнять свое послание рассказом о принце Уэльском. Стоило ей облечь эту историю в слова, и на душе почему-то стало гораздо легче. Болезненный узел злости и изумления, затянувшийся в груди, заметно ослабел.

А потом она описала еще несколько своих впечатлений: рассказала о битве подушками, о прополке сада, о знакомстве с королем и королевой. Пересказала слова миссис Найт о демонстрации и подземке. К концу письма к Мэрион начала возвращаться былая беспечность. Заклеивала конверт она уже с улыбкой. Теперь-то матушке точно найдется пища для размышлений!

Глава четырнадцатая

Недели шли, и заведенного порядка вещей ничто не нарушало. Выходные проходили в Роял-Лодж за садоводством и играми в Маленьком домике, в котором теперь трудами принцессы всегда царила безупречная чистота. А будние дни семейство проводило на Пикадилли, где Мэрион исправно занималась с Елизаветой, если им только никто не мешал, а еще много играла с ней в саду — и, надо сказать, скоро у девочки и впрямь заметно прибавилось проворства, к несказанной радости гувернантки.

Теперь принцесса почти не пропускала мячи и с завидной ловкостью прыгала через скакалку, привязанную одним концом к дереву. А уж когда они играли в классики, Елизавета прыгала по квадратам с изяществом танцора, умело отплясывающего шотландский народный танец.

Одежды для игр и прогулок у нее так и не появилось. Мэрион попыталась было обговорить это с герцогиней, но та отправила ее к миссис Найт, которая в свою очередь велела обратиться к герцогине. И так продолжалось снова и снова, хотя пыльные кусты за домом на Пикадилли раз за разом оставляли черные полосы и пятна на кружеве и шифоне, и каждый раз принцесса, окинув грязь печальным взглядом, восклицала: «Что же теперь Аллах скажет?!»

«Пусть говорит, что хочет», — думала Мэрион. Уже совсем скоро это будет не ее забота. И все-таки прощаться с Елизаветой, к которой она успела привязаться, будет совсем не просто — девушка уже понимала это.

«Сегодня она попросила звать ее „Лилибет“, — поделилась она с матушкой в письме. — Сказала, что вся родня ее так зовет. Приятно чувствовать себя частью семьи! Я буду по ней скучать, когда вернусь домой».

Но назначенный месяц истек, а никто ей не напомнил об отъезде.

Прошло еще две недели, прежде чем Мэрион наконец поняла, что задавать вопросы ей придется самой. В один из выходных дней она заглянула в кабинет к герцогине. Ее взору предстала восьмиугольная комната, уставленная столами со стопками книг и обитая деревом. На стенах висели огромные портреты. Тут царил уют, а воздух был пропитан стойким ароматом цветов. В вазах стояли и привычные розы, и нежно-голубые гортензии с ярко-оранжевыми крокосмиями. Удобные кресла, обитые ситцем с цветочным рисунком, стояли на мягком коричневом ковре, а в камине из зеленого мрамора мирно потрескивал огонь.

В дальнем углу кабинета, у высокого окна, задернутого розовыми шторами, возвышался большой стол красного дерева, уставленный фотографиями и всякими безделушками.

— Кроуфи! — вскинув голову, воскликнула герцогиня. На ее коже цвета слоновой кости плясали отсветы от лампы с абажуром, украшенным бахромой. — Вы хотели со мной поговорить?

Мэрион в нерешительности остановилась. Стройная, уверенная речь, которую она тщательно отрепетировала у себя в комнате, точно стерлась из памяти. Казалось, женщина за столом властвует над всем, что происходит в этом кабинете, и все силы стекаются к ней. «Немудрено, — подумала Мэрион. — Герцогиня здесь полноправная хозяйка, а мне пора уезжать».

— Дело в том, что… — несмело начала она.

Женщина за столом грациозно склонила голову.

— Так в чем же?

Мэрион уставилась на свои руки и нервно переплела пальцы.

— Мы с вами договаривались, что я проведу здесь месяц, мэм. Так вот, он закончился.

— В самом деле?

— Да, мэм. И я… — Тут Мэрион снова запнулась.

Слова о возвращении в Шотландию, к своему истинному призванию, так и не сорвались с губ. Голубые глаза властно пригвоздили ее к месту, и она не в силах была шевельнуться.

— Разумеется, вы должны у нас остаться, — мягко произнесла герцогиня, точно этот вопрос уже давно улажен, а его решение настолько очевидно, что не нуждается в обсуждении.

— Но мэм… послушайте…

Телефон, стоявший на столе, оглушительно затрезвонил. Герцогиня взяла трубку и с нескрываемой радостью воскликнула:

— Здравствуй-здравствуй, дорогой друг!

Разговор явно был окончен. «Такое чувство, — подумала Мэрион, выходя из комнаты, — что у герцогини под столешницей есть специальная кнопка, на которую нажмешь разок, когда надо, — и тебе тут же позвонят».

Домой она все же вернулась — якобы за вещами.

— Даже не знаю, что делать, — призналась она матушке. — Меня как будто силком туда тащат! А я ведь собиралась уйти!

И эта возможность у нее пока оставалась. Дома, в Шотландии, когда между ней и августейшим семейством пролегало такое большое расстояние, что на нем можно было уместить чуть ли не всю Англию, пронзительный взгляд небесно-голубых глаз герцогини уже не имел над ней власти. Здесь Мэрион была свободна и могла делать все, что только пожелает, о чем грезила и строила планы. Например, вернуться в колледж и на Грассмаркет, ровно в ту точку, на которой все прервалось.

— А может, не стоит уходить? — задумчиво спросила матушка.

— Что?!

Они стояли в их маленькой кухоньке. Миссис Кроуфорд жарила на завтрак яичницу с беконом. На чисто выскобленном деревянном столе рядом с зеленой эмалевой кастрюлей стояли наготове две белые тарелки.

— Ты разве не хочешь, чтобы я вернулась домой, мама?

— Конечно, хочу! Мне тут без тебя очень одиноко, — со вздохом призналась матушка, но тут же решительно сдвинула брови. — Но работа с Елизаветой еще не закончена. Точнее сказать, едва начата, — подметила она, и от этих слов у Мэрион сжалось сердце.

С принцессой, несомненно, тяжело будет расставаться. Раньше Мэрион не приходилось встречать таких преданных и услужливых детей, да еще со столь острым и быстрым умом. Елизавета была полной противоположностью большинству своих родственников.

— Ничего страшного, найдут кого-нибудь мне на замену. Она справится и без меня.

— Напротив, — возразила матушка и понесла тарелки в маленькую гостиную, где уже стоял наготове складной столик, — не справится.

Мэрион направилась следом с большим коричневым чайником. Она решила, что матушка имеет в виду ее методы преподавания. Они действительно оказались весьма успешными, — принцессе очень понравилось учиться под открытым небом, да и потом радостно было видеть, как она поднаторела в играх, нагнав обычных детей. Обсессивно-компульсивное поведение давало о себе знать куда реже, даже ногти — и те почти отросли.

— Сейчас многие преподают на улице. И о психологии не забывают, — заметила Мэрион.

— Я совсем не об этом, — отозвалась матушка.

Мэрион посмотрела на нее. Матушка редко давала советы, предпочитая наставлять дочь личным примером честности и трудолюбия. Но когда она все-таки решала высказаться, Мэрион ловила каждое слово.

— А о чем же?

Миссис Кроуфорд поставила тарелки на стол.

— А о том, что ты одна видишь их истинное обличье, — ответила она и, сняв фартук, разгладила платье, прежде чем они с дочерью уселись за стол.

Мэрион разлила чай по чашкам.

— Не понимаю, — призналась она. — Что с того, что я вижу это самое «истинное обличье»?

Миссис Кроуфорд отрезала кусочек бекона.

— Долго они так не протянут, судя по твоим жутким письмам.

— Жутким? — удивленно переспросила девушка.

Ее рассказы и в самом деле были подробными и откровенными. Но неужели они нисколько не позабавили матушку?

— Особенно для республиканца, — заверила ее миссис Кроуфорд, — или для революционера, — добавила она, скривившись, и раскрыла утреннюю газету.

Мэрион бросила взгляд на заголовок. Еще одна петиция, предназначенная для парламента и принесенная в Лондон участниками очередного голодного марша, была конфискована полицией. Марш не обошелся без потасовок. Мэрион вспомнилось, как полицейские сами раззадоривали демонстрантов, провоцируя их на агрессию.

— Ты действительно думаешь, что будет революция?

— Не исключено. История знает похожие примеры.

В конце концов, миссис Кроуфорд была истинной шотландкой. А шотландцы совсем иначе смотрят на непоколебимость монархии. Взять хотя бы Карла I. Или несчастную Марию Стюарт.

Впрочем, в словах матушки был смысл. В последнее время монархи, утратившие связь с народом, не раз оказывались под ударом. А ведь русский царь приходился английскому королю двоюродным братом! Мэрион похолодела, вспомнив громкие крики, которые разносились по коридорам Роял-Лодж и так испугали ее в то утро. Крики маленьких девочек. Крики Лилибет.

Она посмотрела на матушку, округлив глаза от страха.

— Но что я могу?

Если революция и свершится, то неизбежно, ведь она, по словам Валентина, не что иное как историческая необходимость.

А вот матушка считала совсем иначе.

— Спаси малышку из этих дворцовых стен, — сказала миссис Кроуфорд. — Покажи ей, как живут обычные люди. Больше этого некому сделать. Всех заботит совсем другое. А ведь она — будущее королевской семьи!

У Мэрион было такое чувство, точно ее загнали в тупик.

— Но ведь мое место здесь! Я хочу работать на Грассмаркет! Хочу приносить пользу!

Матушка положила теплую ладонь на руку дочери и ласково сжала.

— Быть может, пора принести пользу чужому краю. И вовсе не так, как ты планировала.

Глава пятнадцатая

И снова поезд нес Мэрион к югу, по изумрудным полям и долинам, еще не окрашенным цветами осени. Чемодан на полке был набит новыми вещами. Не для нее самой — ее гардероб остался прежним, хотя матушка горячо пообещала сшить и прислать ей новые платья. Нет, в этот раз все ее деньги и силы были потрачены на наряды для шестилетней принцессы.

На то, чтобы прострочить на швейной машинке юбку из плотной шотландки и связать теплый красный жакет, у миссис Кроуфорд ушло несколько вечеров, но оно того стоило. Наконец-то у Лилибет появился костюм для игр и прогулок.

А у Мэрион — план. Она смотрела в окно поезда на сельские красоты, но едва замечала их. В голове множились мысли о новом расписании, об «обычных» приключениях и «нормальных» вещах.

Первыми в ее мысленном списке значилось знакомство с метро, и не важно, что скажет по этому поводу миссис Найт. Затем — поездки на автобусе. Еще она планировала показать принцессе кондитерские, магазины игрушек и все в таком духе, вот только не роскошные и дорогие, а самые обычные и дешевые. Пускай Маргарет и в самом деле единственный за три столетия отпрыск королевского рода, рожденный в Шотландии, зато ее сестра будет первой принцессой в истории, побывавшей в «Вулвортсе»[20].

А еще в списке значилась собака. Первой о ней заговорила матушка, и Мэрион согласилась с ней в том, что королевскому семейству со всеми их огромными домами и обширными территориями очень не хватает домашнего питомца — даже странно, что они до сих пор его не завели. К тому же старшая принцесса души не чаяла в животных. Каждый вечер она высматривала в окно знакомых упряжных лошадей, многим из которых придумала имена и за чьим здоровьем тщательно следила.

Выйдя на перрон на вокзале Кингс-Кросс, Мэрион не без радости смешалась с шумной толпой. Она уже успела соскучиться по Пикадилли, которая ранним утром заполнялась повозками с различной снедью, а потом — горожанами, спешащими на работу, а после — туристами и покупателями. И, сама того не сознавая, Мэрион успела сжиться с ритмом столицы, стала ее частью. А теперь ей еще предстояло довершить задуманное, сыграть свою роль в самом сердце империи.

Первым делом, вернувшись в дом номер 145 по Пикадилли, надо было вручить миссис Найт одежду для принцессы. Как и всегда, няня потребовала, чтобы Мэрион общалась с ней на пороге детской, пересекать который учительницам было строго-настрого запрещено.

На широком и мрачном лице Аллах не дрогнул ни один мускул, пока ее толстые пальцы разворачивали сверток. Мэрион посмотрела поверх ее головы в детскую с зелеными стенами, где Маргарет по своему обыкновению стояла в кроватке, схватившись за деревянные прутья, и смотрела на волнистых попугайчиков, сидевших в клетке у окна. Казалось, она полностью разделяет их чувства.

«Об этом тоже надо бы поговорить, — подумала Мэрион. — Хотя этот непростой разговор можно отложить и на другой день».

А вот Лилибет нигде не было видно. Видимо, ее пораньше уложили спать, точно куклу — недаром ведь миссис Найт одевала ее в кружева и бантики. Впрочем, скоро этому должен был наступить конец.

— Это еще что такое, мисс Кроуфорд? — спросила няня, вытащив из свертка юбку и жакет, в ее голосе слышалась скрытая угроза.

— Одежда для игр и прогулок, миссис Найт, — пояснила Мэрион.

Джемпер и юбка нарядно алели на фоне мрачной черноты няниного наряда, внушая надежду на добрый исход. Миссис Найт держала вещи брезгливо, будто боялась запачкаться. Мэрион вдруг стало очень обидно за матушкины труды, но, помня о том, что наряд — важная часть ее новой стратегии, она широко улыбнулась и беспечно добавила:

— Было бы здорово, если бы вы одевали Лилибет в эту одежду перед нашими уроками.

А чуть погодя, не сумев отыскать в доме герцогиню, Мэрион спустилась на первый этаж и постучала в дверь кабинета. К изумлению, ее встретил взрыв хохота. Она осторожно повернула ручку и просунула в комнату голову.

— Можно войти?

У камина уютно расположились и герцог, и его супруга. Вечернее солнце играло бликами на бриллиантовых кольцах герцогини и поблескивало на двойной жемчужной нити.

— А, Кроуфи, это вы! — поприветствовала она гувернантку так, словно та не предпринимала отчаянного путешествия через всю страну, чтобы изменить свое — да и королевское — будущее, а нагрянула в гости из соседнего дома.

— Да, мэм. Вот, вернулась из Шотландии.

Герцог держал граненый стакан с виски, а его супруга — почти опустошенный бокал с шампанским.

— Как поживает край родимый? — спросила герцогиня, шутливо копируя шотландский акцент.

— Неплохо, мэм.

«Интересно, как долго они уже пьют», — подумала Мэрион.

Глаза герцогини уже затуманились, а бокал опустел.

— «О Каледония, твой лик порою строг, порою дик!» — продекламировала она. — До чего же хочется перебраться в какой-нибудь далекий и уютный домик на берегу сияющей реки!

Дверь вновь распахнулась, и в кабинет вошел лакей с серебряным подносом, на котором стоял высокий бокал с шампанским. Он подал его герцогине, а пустой забрал.

— Благодарю, Фотерингей.

Наблюдая за лакеем, который с поклоном удалился, Мэрион напомнила себе, что вернулась сюда с безотлагательной миссией и что непременно должна познакомить этих людей с обыденной жизнью. Задача не из легких, но отступать некуда.

— Мэм! — позвала она.

Герцогиня отхлебнула большой глоток шампанского.

— Прекрасные икры, — загадочно заметила она.

— Икры? — недоуменно переспросила Мэрион.

— В давние времена у лакеев крепкие икры ценились превыше всего. В бытность моего дедушки, дворецким даже измеряли их обхват!

Нет, так дело не пойдет. Мэрион с надеждой посмотрела на герцога.

— Сэр…

— Как вам ф-ф-флаг? — неожиданно поинтересовался тот, кивнув на огромный потрепанный стяг, висящий в рамке на стене. — Он с «Коллингвуда»[21], на котором я когда-то служил. М-м-между прочим, Ютландское сражение я в-в-видел с его борта собственными глазами!

— У Берти в кабинете столько диковинок! — восторженно заметила его супруга. — Вы только поглядите на эти великолепные бивни!

Бивни висели над самой дверью, такие длинные, что, поставь их кто-нибудь вертикально, они оказались бы не ниже самой Мэрион. Размеры животного, которому они принадлежали, и вообразить было трудно.

— Это слоновьи бивни, мисс Кроуфорд. Его застрелил сам к-к-к-к…

— Кабака Буганды! — воскликнула герцогиня. — Африканский король, с которым мы познакомились в тысяча девятьсот двадцать четвертом году, когда ездили на сафари! Перед охотой пришлось аж в половину пятого утра встать! — поведала она, тряхнув темной головкой. — Но зато сколько там было свободы! О, старый добрый Нил!

— С-с-старый добрый Нил…

Мэрион глубоко вздохнула. Надо поскорее завершить начатое, а то еще, чего доброго, терпение совсем иссякнет, и ей придется сбежать в Шотландию.

— Кстати, о свободе, мэм. Хотела спросить у вас разрешения покатать принцессу Елизавету на метро.

Герцог с супругой изумленно уставились на нее.

— На метро?! — лицо у герцогини стало точь-в-точь как у леди Брэкнелл, узнавшей, что Джека нашли в саквояже[22]. Сразу было видно, что охотиться у берегов «старого доброго Нила» на пару с каким-то там кабакой — это для нее в порядке вещей, а вот спуститься в лондонскую подземку — странно и дико. Ее голубые глаза в ужасе округлились. — Но… зачем?!

— Думаю, ей полезно было бы увидеть… — начала Мэрион, готовая провозгласить свой манифест, но осеклась, обдумывая, что сказать дальше. Первой ее мыслью было завершить свою речь фразой «нормальный мир», но в этом герцогиня могла уловить намек, что сейчас Лилибет живет в мире «ненормальном». «Реальный мир» тоже не подходил — тогда получалось, что принцессы живут в «мире иллюзий». — …увидеть обыденный мир, — наконец закончила она.

Герцогиня, казалось, лишилась дара речи.

— Увидеть, как живут… — продолжила Мэрион и снова замолчала, опять подбирая подходящее слово, — …другие люди, — нашлась она.

Девушка перевела взгляд с округлого лица с нежной кожей на серое и мрачное, дожидаясь, когда же они наконец поймут. Когда они уже увидят, что она всего лишь пытается помочь им — и, конечно, их дочери.

Но герцог с супругой смотрели на нее с искренним непониманием. В комнате повисла тишина. Мэрион уже готова была поверить, что напрасно все это затеяла, как вдруг герцог сказал, обращаясь к герцогине:

— Н-н-неплохая з-з-затея, по-моему, дорогая.

— На метро, Берти! Ты только вдумайся! — воскликнула герцогиня, стиснув свой бокал.

— Н-н-необязательно в-в-ведь далеко уезжать. Пускай съездят в гости к маме с папой.

Мэрион охватило нетерпение. Поездку от особняка на Пикадилли до Букингемского дворца едва ли можно было считать погружением в реальный мир. Но, по счастью, она это предусмотрела:

— Я подумала, может, съездить с ней в новое отделение Всемирной христианской молодежной женской ассоциации?

Герцогиня участвовала в его открытии год назад, а значит, знала, где оно находится и что собой представляет.

Но взгляд герцогини так и остался непонимающим.

— Вы ведь сами его открыли, мэм! На Тоттенхэм-Корт-роуд. Помните?

— Ах да… Правда, смутно. Кажется, здание спроектировал мистер Лаченс, причем в весьма современном стиле.

— Именно так, мэм, — подтвердила Мэрион. Она выбрала этот дом не случайно, ведь Лилибет, скорее всего, в жизни не бывала в зданиях, построенных позже середины девятнадцатого века. — Там все очень современное. Даже есть кафе самообслуживания.

И тут, точно по зову невидимого колокольчика, вернулся Фотерингей. Он принес на подносе новый бокал шампанского и поставил его рядом с герцогиней. Та задумчиво отпила.

— Самообслуживания? Как это, должно быть, весело!

Глава шестнадцатая

Утром перед вылазкой в город Лилибет собиралась долго и тщательно. Точнее сказать, долго и тщательно ее собирала миссис Найт — причем нарочно, в чем Мэрион, наворачивающая круги по галерее, нисколько не сомневалась. Остекленевший взгляд лошадок только усиливал ее тревогу. Когда дверь детской наконец распахнулась, она испытала несравненное облегчение, на смену которому тут же пришло разочарование.

— Этот наряд никак не годится, миссис Найт!

Лилибет, в нетерпении перескакивающая с ноги на ногу, помахивая картой подземки, была одета в белоснежные атласные туфельки и кружевное платье.

— Она ведь поедет в общественном транспорте! — напомнила Мэрион. — А где одежда, которую я привезла?

Она не видела юбки и жакета с тех самых пор, как отдала их няне, — а ведь прошла уже почти неделя! Но когда она пускалась в расспросы, миссис Найт всегда находила какие-то отговорки, впрочем, совсем не убедительные. Убедительностью она вообще не блистала.

Вот и теперь няня безучастно пожала плечами под черной тканью платья.

— Наверное, в стирке.

— Но они ведь чистые, — напомнила Мэрион, стараясь сохранять спокойствие, хотя давалось ей это с большим трудом. Ей было безумно обидно за матушку, которая так старательно шила этот наряд, притом с самыми добрыми намерениями. — Лилибет ни разу их не надевала.

Мэрион ожидала, что ее подарок разозлит няню и та, вероятно, даже закатит скандал. Но ей и в голову не могло прийти, что миссис Найт попросту откажется одевать принцессу в юбку и жакет. И теперь она ругала себя за то, что не предусмотрела такого поворота событий. Ведь он был очевиден с самого начала! Ну как можно быть такой наивной и легковерной?!

И все же этой мрачной даме не сбить ее с пути. Ведь на кону — важнейшая цель, и Мэрион от нее просто так не отступится.

— Может, еще разок поищете, а, миссис Найт? — предложила она, стараясь сохранять учтивость. — Или я сама поищу.

Няня сощурила свои глазки-бусинки. Уж этого-то она ни за что не допустит. В конце концов, именно ей поручено следить за одеждой, и все шкафы и ящички в детской — это ее «королевство».

Мэрион вздохнула: чтобы победить в войне, придется признать поражение в этой маленькой битве.

— Тогда, может, добавить к этому хотя бы пальто и берет? — предложила она. Что угодно, лишь бы спрятать кружевные оборки и дурацкие атласные ленточки.

Наконец, после всех этих досадных задержек, они вышли из дома и поспешили по Пикадилли. Следом за ними шагал Кэмерон.

Так звали личного детектива герцогов Йоркских, человека столь же мрачного и недружелюбного, как и его коллега из детской. Возможно, они и впрямь состояли в сговоре — Кэмерон был весьма неплохим сообщником, учитывая его детективные полномочия. Облачившись в макинтош и шляпу хомбург, этот шотландец с тонкими усиками и подчеркнуто подозрительным взглядом являл собой идеальный образец представителя свой профессии.

Неужели его подослали, чтобы сорвать их прогулку?! Когда они спускались в метро, на станцию «Гайд-Парк-Корнер», он ступал решительно и деловито, заложив руки за спину и обводя внимательным взглядом всё и вся на своем пути. Прохожие первым делом замечали его, а уже потом малышку Лилибет.

Она не произвела фурора даже тогда, когда, по настоянию Мэрион, отправилась в кассу покупать билеты (на этот маневр, надо сказать, ушло немало времени). Встав у прилавка в своем пальто и берете, она принялась сосредоточенно рыться в маленьком кошелечке, украшенном вышивкой, вылавливая из него незнакомые монеты. Мэрион была точно на иголках, всерьез опасаясь, что Лилибет в любой момент может воскликнуть: «Но дедушка ведь совсем не так выглядит!», как было в тот раз, когда она впервые увидела аверс трехпенсовика.

Билетерша так старалась помочь маленькой покупательнице, что даже не узнала ее. Наконец принцесса отошла от прилавка с маленькими картонными билетиками и победоносной улыбкой, как будто была не просто пассажиркой подземки, а главной ее изобретательницей. Все тревоги тут же покинули Мэрион, а на смену им пришла радость. Выходит, не зря она все это затеяла!

Она покосилась на Кэмерона. Выдающийся детектив стоял, отвернувшись от них, лицом к стене и внимательно разглядывал рекламные плакаты об отдыхе на южном побережье. Соблазн сбежать от него вместе с принцессой был нестерпимо велик. Но через мгновенье он резко обернулся, сощурился с комичной недоверчивостью, точно персонаж мультика, и поспешил за ними к платформам.

— Глядите, Кроуфи! Лестница движется! — пронзительно закричала Лилибет.

Мэрион встала рядом с девочкой, чтобы отгородить ее от лондонцев, которые уже давно привыкли к новым эскалаторам и с любопытством поглядывали на принцессу. А Лилибет схватилась за поручень и, затаив дыхание от страха, понеслась вместе со всеми вниз, в глубины подземки.

На платформе Лилибет с нескрываемым интересом разглядывала лондонцев.

— Нехорошо так глазеть на людей! — шепнула ей Мэрион.

— Вовсе я не глазею! — ответила та высоким и звонким голосом. — А чем это тут так противно пахнет?

Пришлось Мэрион отвести своих спутников в сторонку, туда, где уже не чувствовалась невыносимая вонь, исходившая от какого-то бродяги. Наконец, с шумом прибыл поезд, и пассажиры устремились к нему.

— Чудо какое! — воскликнула принцесса, когда двери открылись сами собой.

Мэрион вновь захлестнула волна радости, которая тут же и растаяла, стоило ей обратить внимание на Кэмерона. Тот, воинственно скрестив руки на груди, пристально разглядывал окружающих. Такое поведение грозило испортить всю поездку. Девушка в отчаянии сжала кулаки. Даже она, приезжая, прекрасно знала, что в метро надо смотреть в пол, на худой конец, — в газету.

А Лилибет только усугубляла положение. Она заговорила с соседкой — пышнотелой, румяной дамой, ошеломленно уставившейся на девочку.

— Кроуфи! Это миссис Симмонс! — с ликованием сообщила принцесса. — Уборщица с Масвэлл-хилл! Вот ведь здорово, правда?!

Когда поезд подъехал к станции и за окошком, на облицованной плиткой стене появилась надпись «Тоттенхэм-Корт-роуд», Мэрион выдохнула с облегчением. Наконец-то приехали!

Здание молодежной женской ассоциации Лилибет очень понравилось, причем все — начиная с великолепной лестницы, которая, раздваиваясь, вела к кирпичному крыльцу, и заканчивая просторным кафе с удобными столами и стульями.

Сильнее всего ее поразило чаепитие: массивные чашки с блюдцами, огромные бутерброды, совсем не похожие на те крошечные и тонкие, к которым она привыкла, а главное, тот удивительный миг, когда принцесса, думая, что ей, как обычно, все подадут, позабыла чайник на прилавке. Продавщица, опершись на мясистые локти, проревела ей вслед:

— Эй! У нас тут самообслуживание, между прочим! Хочешь чаю — сама сходи за ним и принеси!

— Как же громко она кричала! — с восторгом вспоминала потом Лилибет.

Они успели просидеть в кафе от силы минут десять. Принцесса сама расставила на столе посуду, нарезала масло и хлеб на восемь одинаковых кусочков и начала по очереди есть их, запивая сладким чаем. Но потом гул голосов посетителей прорезал истошный крик. Упитанная блондинка, сидевшая за соседним столиком, громко вопросила, округлив глаза от изумления:

— Это принцесса Елизавета, что ли?!

А потом события стали развиваться с головокружительной скоростью. Не успела Мэрион сообразить, что к чему, как Кэмерон решительно увел их в кабинет главы ассоциации. Их усадили на стулья, поспешно выставленные в ряд напротив директорского стола, а в это время по звонку на Пикадилли 145 к зданию срочно была вызвана машина.

— А без этого никак нельзя? — шепотом спросила Мэрион у детектива.

Он выразительно посмотрел на нее, блеснув стеклами миниатюрных очков в круглой оправе.

— Мисс Кроуфорд, вы недооцениваете серьезную опасность, которая исходит от ирландских республиканцев. Сейчас повсюду террористы!

— Террористы?! — с восторгом переспросила Лилибет.

Вскоре подъехал автомобиль, и они торопливо выбежали из здания, точно оно было заминировано снизу доверху. План с возвращением домой на метро сорвался.

Мэрион буравила взглядом шляпу детектива, севшего рядом с водителем. Будь он проклят, этот Кэмерон! Черт бы его побрал! Наверняка именно из-за него их с Лилибет увидели! Слишком уж сильно он привлекал внимание, напыщенно расхаживая по кафе, неистово записывая что-то в блокнот и с нелепой придирчивостью разглядывая мебель. Неудивительно, что пышнотелая блондинка их заметила.

Случившееся не на шутку разозлило ее и расстроило. Подумать только, она вытащила Лилибет из золотой клетки, а все ради чего? Ради того, чтобы ее тут же утащили обратно, захлопнув дверцу. Мэрион мрачно поглядывала на магазинчики на Оксфорд-стрит, мелькавшие за окном. Она думала о враждебной миссис Найт, о непонятливой герцогине, о бестолковом Кэмероне. Злость сменилась отчаянием.

Быть может, она напрасно тратит время, силясь познакомить королевское семейство с обыденной жизнью? Может, это невыполнимая задача? Сами они этого не хотят, и их едва ли заставишь. В конце концов, она ведь всего лишь девчонка из Шотландии, представительница рабочего класса, а они — члены правящей династии, которая держится у власти вот уже тысячу лет. И о чем она только думала?!

Вдруг пальцы почувствовали чье-то прикосновение. Маленькая ручка в белой перчатке, заляпанной маслом из кафе, стиснула ее ладонь. Мэрион повернулась. На нее смотрело участливое маленькое личико.

— Кроуфи, не переживайте так! — с чувством проговорила малышка. — Вы ни в чем не виноваты!

К горлу Мэрион подкатил ком.

— Было так весело, — продолжила Лилибет, грустно глядя на маленький картонный билетик из метро, который крепко держала в другой руке. В этот миг она почти наверняка думала о том, удастся ли ей еще хоть разок побывать в «обыденном мире».

Мэрион посмотрела на девочку, и у нее словно прибавилось сил. Ее вновь наполнила уверенность. «Скоро все будет, — тихо пообещала она себе. — Потерпи чуть-чуть».

А чуть позже, в письме матушке, описывая их сегодняшние приключения, она добавила:

«Не волнуйся, я непременно отыщу твой подарок принцессе».

Глава семнадцатая

Само собой, идти к герцогине не было особого смысла. Та наверняка предпочтет, чтобы ее не втягивали в войну между учительской комнатой и детской. К тому же последние дни ее удавалось застать лишь тогда, когда она, разрядившись в меха и встав на каблуки, спешила к автомобилю — чтобы, вне всяких сомнений, еще где-нибудь «поблистать».

Мэрион глубоко задумалась. Миссис Найт явно припрятала одежду до той поры, пока принцесса из нее не вырастет — а это, судя по тому, как быстро она растет, должно было случиться уже очень скоро. Сегодня днем они уезжают в Роял-Лодж. Впереди их ждут очередные выходные, полные тягостных попыток вскарабкаться на дерево в неудобном шифоновом платье.

А потом, как выяснилось, им предстоит поездка в Шотландию. Герцогиня как-то упомянула вскользь, что все семейство через считанные дни окажется в Балморале. До этого она о нем никогда не говорила. Мэрион живо представила Лилибет, которая пробирается через вересковое поле, зачерпывая атласными туфлями болотную воду и цепляя кружевами шипы утесника.

Действовать надо было немедленно, но как? От мысли о прямом столкновении у нее все так и сжалось внутри, но выбора не было. И Мэрион направилась к двери в детскую.

— Мисс Кроуфорд? — в голосе миссис Найт, как и ожидала Мэрион, отчетливо слышалась враждебность.

На руке у няни висела одна из длинных белых рубашек Маргарет, которую она складывала перед тем, как гувернантка отвлекла ее от работы.

— Хочу поговорить с вами об одежде Лилибет для игр и прогулок, — сказала Мэрион, сохраняя учтивость, но не теряя напористости.

Миссис Найт не ответила, а только отвернулась и удалилась вглубь комнаты. Мэрион услышала негромкий звук — няня что-то бормотала себе под нос, продолжив складывать одежду. На тонких губах играла едва заметная ухмылка.

Мэрион переступила заветный порог и вошла в детскую. Миссис Найт тут же затихла и воззрилась на нее. Девушка спокойно выдержала ее взгляд.

— Где вещи? — спросила она.

— Не видела. — Няня не сводила с нее сурового взгляда.

— Но они наверняка где-то здесь! Где им еще быть?!

В ответ няня промолчала. Мэрион понимала, что она не в силах на нее повлиять. В конце концов, детская — это «королевство» миссис Найт. И о том, чтобы самой броситься к шкафам и начать в них копаться, и речи быть не могло. Девушка рассерженно развернулась и вышла.

У лестницы она нажала на кнопку вызова лифта. Внутри кипела досада. Мэрион нисколько не сомневалась, что миссис Найт преследует свои собственные интересы. За нарядными, пышными платьями нужен особый и тщательный уход, а за повседневной одеждой, привезенной ею, — нет. Неудивительно, что няня в первую очередь думала о том, как бы не потерять работу, а вовсе не о Лилибет или ее семье.

Спустя пару минут начищенные до блеска двери весело звякнули и распахнулись. Внутри стояла девушка примерно ее возраста, но пониже, с темными волосами и вздернутым носиком. Мэрион ее знала — это была одна из горничных, которая постоянно переезжала с ними из Пикадилли в Роял-Лодж и обратно. Кажется, ее звали Айви, но она ни разу не обменялась с Мэрион ни единым добрым словом, в точности как и ее коллеги.

Мэрион тоже опустила взгляд, стараясь не глазеть на служанку. Это было не трудно, учитывая, что та была ниже чуть ли не на голову. Когда двери закрылись и лифт, подрагивая, увлек их вниз, Мэрион остановила взгляд на блестящей обивке, снова и снова прокручивая в голове разговор с няней, который так вывел ее из себя.

— Что случилось? — вдруг послышалось снизу. — К чему так полошиться, позвольте спросить? — поинтересовалась Айви с сильным выговором кокни.

— Полошиться? — переспросила Мэрион, заглянув в черные глаза-угольки.

Девушка усмехнулась, обнажив мелкие кривые зубки.

— Волноваться и переживать, — пояснила она. — Вы ведь вся точно на иголках!

— Что верно, то верно, — призналась Мэрион.

— Так что стряслось? Эта старая крыса Найт вас обидела?

Мэрион удивленно посмотрела на Айви. Она-то думала, что за дверьми детской царит полная солидарность!

— Вот ведь грымза дряхлая, — злобно процедила Айви. — А ужимки и манеры похлеще, чем у самой герцогини! Стоит ей только платок выронить или еще чего — так она сразу прислугу зовет, а сама ни за что не поднимет!

— Она сказала, что не знает, где одежда, которую я привезла Лилибет для игр и прогулок.

Айви поднесла тонкий палец к блестящей латунной панели и нажала на кнопку. Лифт тут же дернулся и застыл.

— Еще как знает! Я своими глазами видела, как она их прячет в матушкин шкап!

— В шкап? — непонимающе переспросила Мэрион.

— Ну да, в шкафчик! Для посуды! У-у-у, ведьма старая!

Мэрион нахмурилась. Ее догадка оказалась правильной.

— Хотите, я вам их верну? — спросила горничная.

Мэрион удивленно уставилась на Айви. Такого она никак не ожидала. Вот это чудо!

— А сможете?

На худеньком лице отразилась непоколебимая решимость.

— Пожалуй, смогу. Она ведь не знает, что я видела одежду. Вот только дождусь, пока ведьма по нужде не отлучится. Это у нее дело небыстрое.

— Почему вы мне помогаете? — вдруг спросила Мэрион. — До сих пор со мной даже словом никто не обмолвился.

Айви пожала плечами.

— Как по мне, это несправедливо. Я же вижу, человек вы неплохой.

Но этот план так и не был приведен в исполнение до трех часов пополудни, когда вся семья выехала в Роял-Лодж. Сев по своему обыкновению на заднее сиденье, Мэрион погрузилась в размышления. Зачем она дала себя обнадежить? Наверняка это все просто розыгрыш. Мерзкая шутка. Она набрала в легкие побольше воздуха. Ее охватила самая настоящая паранойя.

— Глядите! — радостно воскликнула Лилибет, когда они завернули на Гайд-Парк-Корнер. — Старая леди в черном снова тут!

Мэрион посмотрела в окно на печальную пожилую даму, которая каждую пятницу стояла у ворот парка и ждала августейшую семью. Ей вдруг сделалось невыносимо ее жалко. Подумать только: столько времени ждать, пока королевский автомобиль просто проедет мимо!

— А что с ней будет, когда мы уедем в Балморал? — с тревогой спросила Лилибет. — Надеюсь, она сильно переживать не станет!

— Ничего, она обо всем узнает из «Придворного циркуляра»[23], — снисходительно заметила Аллах, сидевшая напротив и тщетно пытавшаяся совладать с Маргарет Роуз.

Они прибыли в Роял-Лодж, а дальше все продолжилось в давно привычном духе. Герцог с супругой надели старую одежду, вооружились секачами и отправились в сад, а Мэрион с Лилибет ушли в Маленький домик.

Над крошечным камином в махонькой гостиной висел миниатюрный портрет герцогини Йоркской. Художник очень точно передал цвет ее глаз и нежный румянец.

— Мамочка такая красивая, правда? — с нежностью заметила Лилибет. — Она — само совершенство! Так все говорят! Папа считает ее самым чудесным созданием на всем белом свете!

Принцесса показала Мэрион содержимое своих шкафчиков: в первом ящичке обнаружилось малюсенькое столовое серебро и именное постельное белье с вышитой на нем буквой «Э» и короной. В другом ящике лежала дарственная с самой настоящей печатью — это была единственная полноразмерная вещь во всем домике.

— Тут сказано, что домик — мой и больше ничей! — с гордостью сообщила Лилибет.

«Но долго ли это продлится?» — подумала Мэрион. Какой всему этому отмерен предел? Прополка сада в наряде Марии-Антуанетты, роскошный домик для игр… Все это настолько далеко от реальности, что рано или поздно непременно канет в Лету. По спине у девушки пробежал холодок.

А позже, когда Лилибет отправилась в детскую, Мэрион вышла на улицу и решительно зашагала по подъездной дороге. Ей хотелось размять ноги, развеять смятение и тревогу, накопившиеся за день. Айви к ней не заглядывала, одежда для прогулок так и не нашлась, и она уже начала терять надежду.

За воротами Роял-Лодж раскинулся во все стороны Виндзорский парк. От выжженных солнцем полей веяло неожиданной дикостью. А еще кругом пестрело бескрайнее море цветов: тут были и смолевка — и белая, и розовая, — и темно-синие васильки, и бледно-желтые скабиозы, и небесно-синие стрелы вероники, и кроваво-красные маки.

Эта первозданная красота утешала, придавала сил. Казалось, время не властно над бескрайним простором. Под высоким дубом собралась стая оленей. Со своими нежно-коричневыми спинами, испещренными белыми точками, с тонкими ногами, почти невидимыми в ярких лучах солнца, они казались существами, сошедшими со страниц средневековых манускриптов. Короли Англии наслаждались этой красотой столетиями. Но всегда ли так будет?

Мэрион продолжила путь и вышла к большому озеру с неподвижной, зеркальной гладью. На противоположном берегу за деревьями виднелись очертания башенок. Этот вид — романтичный и суровый — зачаровал девушку. Казалось, перед ней миниатюрный Камелот из легенд о короле Артуре, наследие эпохи рыцарства, которая, увы, безвозвратно прошла. Мэрион затаила дыхание, глядя на серебристую воду, точно из нее могла вдруг вынырнуть тонкая белая рука с мечом, усыпанным драгоценными камнями.

«Кто достанет сей меч из камня, тот и есть истинный король всей Англии».

Интересно, что же это там, впереди? Точно не Виндзорский замок — до него много миль пути. Нет, этот замок был гораздо меньше и смотрелся куда интереснее со всеми его зубцами и бойницами, пробитыми в стенах. На фоне голубого неба реял яркий флаг. Мэрион стало очень любопытно, кто же там живет.

Ночью к ней в дверь постучали. На пороге она увидела Айви. Ее худенькое личико разрумянилось, а в руках она держала жакет и клетчатую юбку.

Мэрион подняла на девушку восторженный взгляд, а потом, не сумев сдержаться, заключила ее в объятия.

— Спасибо!

Этот порыв удивил Айви, но ничуть не расстроил.

— Да не за что! Поквитаться с этой старой коровой мне только всласть. Она же как гвоздь в сидальнице, ей-богу.

— В сидальнице?

— Ну да! В заднице то бишь.

Мэрион расхохоталась.

— Впервые слышу это слово!

— Ну еще бы! Вы же из Лихорандии!

Мэрион испуганно ощупала лицо, решив, что Айви намекает, что на нем выступила лихорадка. Но той не было и в помине.

Айви звонко рассмеялась.

— Я имела в виду, из Шотландии! Неужели вы никогда не слыхали о рифмованном сленге? На нем говорят те, кто родился в Ист-Энде. Такие, как я. Нас в семье, кстати, было девять культе́й.

— Куль…

— То бишь детей.

— А-а-а! — Мэрион наконец начала понимать, как строится этот причудливый язык. Ее очень подкупило дружелюбие Айви. — Проходи! — предложила она, перейдя на «ты», и робко приоткрыла дверь пошире. Как же давно она не общалась с ровесниками!

Айви зашла в комнату и опустилась на кровать. Девушки обменялись смущенными взглядами. Мэрион торопливо размышляла, о чем же спросить гостью, но на ум пришел только один вопрос:

— А какой он, Балморал?

— Балморал?

— Судя по всему, я еду туда на следующей неделе. А ты?

— Нет, хвала небесам! — воскликнула та с таким жаром, что Мэрион удивилась.

— А чем он так плох?

Айви задумчиво склонила голову набок.

— Каким бы словом его описать…

Мэрион видела замок на снимках и хорошо помнила его причудливые очертания на фоне темных елей.

— Чересчур мрачный? Аляповатый?

— Странный.

— Странный?

— О, это еще слабо сказано.

— Расскажи поподробней!

Айви подобрала колени к груди и обняла их. Ее башмаки застыли над простынями, но она тщательно следила за тем, чтобы ничего не испачкать.

— С чего бы начать? С любимого кресла королевы Виктории, на котором никому не разрешается сидеть? Хотя она уже тридцать лет как мертва.

— Шутишь?

— Или, может, с волынщиков, которые каждый вечер маршируют вокруг стола за ужином и трубят так, что из ушей того и гляди кровь хлынет, причем один из них всегда вусмерть пьян!

— Как-то даже не верится…

— А еще там есть главный дворецкий, который подает ужин в пастушьем плаще. Это потому, что давным-давно, при королеве Виктории, тогдашний главный дворецкий позировал вместо принца Альберта, когда того рисовали в образе пастуха!

— Смеешься, что ли?

— А пикники у озера со столовым серебром, скатертями и лакеями?!

Мэрион прижала ладони к щекам и покачала головой, не веря своим ушам.

— Не может быть! — воскликнула она. — Ты шутишь!

— Вовсе нет! — с озорной усмешкой заверила ее Айви. — Еще у них там своя особая ткань-шотландка. Носить ее можно только членам королевской семьи. Вот только как-то они не жаждут, если честно. Там всё в шотландскую клетку, даже линолеум. Навевает тоску, как по мне.

Мэрион решила пропустить мимо ушей эту колкость в адрес народного костюма, который так любили у нее на родине. Поводов для переживаний и без того было предостаточно. Судя по рассказам Айви, Балморал — это сущий кошмар, подобных которому она еще в жизни не видывала. Если служанка ей не солгала, попытки спасти Лилибет заранее обречены на провал.

— А еще король всюду ходит с попугаем!

— Ну теперь-то ты точно шутишь! — воскликнула Мэрион, метнув в Айви насмешливый взгляд.

Глава восемнадцатая

Королевский поезд несся по стране, неприметной блестящей змейкой скользя меж мрачных предместий промышленных городов с их грязными каналами, неприглядными многоквартирными домами и заводами с черными трубами. Мэрион провожала взглядом веревки с потемневшим от сажи бельем, натянутые в узких проулках между домами, и истощенных девушек с колясками, надевших мужские шляпы, чтобы хоть как-то защититься от дождя.

Что бы сказали все эти люди, узнав об отдельной платформе на Кингс-Кросс и о роскошных вагонах — по одному на каждого члена королевской семьи, — обставленных не только кроватями, окованными серебром, но и снабженных ванными комнатами, обитыми красным деревом. О вагонах, в которых есть даже гостиные комнаты с портьерами, коврами, абажурами, креслами и картинами в золотых рамах. О том, что в распоряжении пассажиров имеется даже повар в белом колпаке, да не один, а с целой командой поварят.

Для Мэрион это было первое по-настоящему масштабное путешествие с королевской семьей, и в действительности все оказалось куда хуже, чем пророчила Айви. Напротив, служанка сильно недооценила реальное положение дел. Даже герцоги Йоркские и их тяга к роскоши меркли по сравнению со всем этим. Когда поезд подъехал к Баллатеру — ближайшей к Балморалу станции, — Мэрион уже успела окончательно свыкнуться с чувством, что она попала на другую планету, а то и вовсе в другую вселенную.

В неподвижном, рябящем от мошкары воздухе разлились первые звуки «Шотландии смелой»[24]. А по платформе шагал раскрасневшийся волынщик в килте. Он выпучил глаза от натуги, а его алые щеки раздулись до пугающих размеров.

Члены августейшего семейства из поезда пока не вышли, зато на улицу высыпали толпы слуг, приехавших из самого Лондона, и начали торопливо разгружать багаж. Вскоре маленькую платформу заполонили чемоданы, шляпные картонки и высокие горы обувных пар, связанных шнурками и начищенных до блеска. А еще дорожные сундуки с посудой и столовым серебром. Однако никаких попугаев не было и в помине.

Значит, Айви и впрямь пошутила.

Наконец на платформу спустились два лакея в красных форменных плащах. Их волосы были щедро усыпаны пудрой, которая стремительно таяла под мелкими каплями дождя. Один из них нес огромную золотую клеть, в которой сидело какое-то крупное и серое существо. Заслышав звуки волынки, оно возмущенно завопило.

Мэрион зажала рот рукой.

— Шарлотта, дорогуша! — пронеслось по платформе. Король, вынырнув из своего шикарного вагона с инициалами, прогремел: — Хорошо тебе спалось, а?

Потрясало уже одно то, что он обращался с этим вопросом к попугаю. Но и внешность короля поражала воображение: на нем были килт, короткий твидовый плащ и тэм-о-шентер[25], украшенный помпоном и пером. Обут он был в броги со шнурками, элегантно перевязанными вокруг икр, а еще на ноги были натянуты плотные носки, которые доходили чуть ли не до бугристых коленок, и на поясе висел серебряный кинжал. Дополнял наряд огромный спорран[26], украшенный длинными — до самой земли — ремешками.

Следом за отцом на платформу вышел герцог Йоркский — с такими же бугристыми коленками, тоже в килте, брогах и при кинжале. За ним последовали принц Уэльский, а потом и принц Генри с принцем Георгом — младшие сыновья короля. Все явно нервничали, когда король окинул их придирчивым взглядом, точно войско на смотре.

— Ничего нет на свете прекрасней наряда древних галлов! — прогремел король на всю станцию.

Принц Уэльский согнал с колен докучливых мошек.

— Ну здравствуй, рай блошиный, — вполголоса произнес он, и у Мэрион тут же не осталось никаких сомнений, что для наследника престола поездка в Балморал ничем не лучше бесконечных банкетов.

Следующей из поезда вышла королева Мария. На ней тоже был наряд в духе «древних галлов», вот только юбка была длинной — по моде эдвардианской эпохи. Ее привычная шляпка-ток сидела на голове безупречно ровно, а в руке она сжимала клетчатый зонтик.

— До чего же шотландцы ферный народ! — восхитилась она, окинув взглядом служащих станции, которые выносили вещи с платформы, согнувшись в три погибели.

— О, рай! — воскликнула герцогиня Йоркская, когда волынщик снова прошел мимо с пунцовыми щеками, огромными, точно футбольные мячи. — Волынок вой да плеск ручьев! Да царственные скалы!

— Кроуфи! Кроуфи! — Лилибет выскочила на платформу и схватила Мэрион за руку. — Мы в Шотландии!

«Что верно, то верно», — подумала Мэрион. Вот только совсем не в той, какую она знает и любит всю жизнь.

Кортеж из королевских автомобилей начал свой путь по изумрудной долине, поросшей папоротником. Принц Уэльский сидел напротив Мэрион, рядом с водителем. А на заднем сиденье, глядя вперед, восседала миссис Найт. На ее коленях, как всегда, затянутых черной тканью, беспокойно ерзала Маргарет.

Мэрион посмотрела в окно. Любоваться красотами было трудно — мелкая изморось, начавшаяся, когда поезд прибыл в Баллатер, превратилась в настоящий ливень. По крыше звонко барабанили дождевые капли.

— Ох уж эта река Ди[27] да ее окрестности! — иронично заметил принц Эдуард. — Самое засушливое местечко во всей Шотландии, право слово.

Серая стена за окном, наконец, кончилась. Перед Мэрион предстали высокие кованые ворота, украшенные золотом и буквами «V. R.». Они были распахнуты, а за ними, чуть поодаль, стояла толпа людей: тут были и горничные, и садовники, и повара с кухарками, и лакеи. Мэрион с изумлением разглядела, что все они вымокли насквозь. Дождь растрепал и испортил прически и промочил тщательно выглаженные фартуки, да так, что те стали прозрачными от влаги. Начищенные до блеска туфли бесстрашно тонули в топкой земле, размоченной ливнем.

Когда королевский кортеж ехал мимо, вся толпа принялась кланяться и делать реверансы. Мэрион украдкой бросила взгляд на Лилибет, которая махала прислуге в окошко, как это делали добрую сотню лет назад.

Мэрион вспомнила, что на самом дне ее небольшой дорожной сумки лежит одежда для игр. Хорошо, что в ее распоряжении есть хотя бы это! Впрочем, короткая юбочка и маленький красный жакет — сомнительное оружие в борьбе с привилегиями, накопленными веками.

Наконец впереди показался сам замок — Мэрион и представить себе не могла, что он такой огромный! Ей невольно вспомнилась маленькая крепость неподалеку от Роял-Лодж. Балморал тоже походил на видение, вот только совсем другое. Если та крепость пробуждала в памяти легенды о короле Артуре, то тут вспоминались сказки братьев Гримм. Здесь была одна высокая четырехугольная башня, возвышавшаяся над всем зданием, и множество остроугольных башенок поменьше. Позади высились горы, укутанные облаками, а перед самим замком расстилалась изумрудная лужайка. На ней, судя по виду, и впрямь жило бесчисленное полчище насекомых.

Внутренне убранство действительно потрясало воображение: здесь, как и рассказывала Айви, ткань-шотландка была повсюду. Ею было украшено все до последнего дюйма, причем с завидной щедростью. Мэрион изумленно оглядывала комнаты, путешествуя по замку вместе с королевской семьей. От зала к залу стиль убранства резко менялся: были тут и мрачные залы с веерным сводом, напоминавшие готические соборы, и комнаты в стиле барокко, украшенные золотом и лепниной.

Герцогиня обернулась к Мэрион, одарив ее ослепительной улыбкой.

— Это вам не Лондон, здесь все по-другому! Как же тут хорошо! Как говорится, вдали от обезумевшей толпы…

«Лучше не продолжайте», — подумала Мэрион.

О Шотландии здесь настойчиво напоминала не только клетчатая ткань. Принцу Альберту, который, судя по всему, и обставил замок по своему вкусу, было явно недостаточно поистине шотландских видов из окон. Стены были щедро увешаны оленьими рогами, которые торчали, точно ветви невидимых деревьев. На обоях, которыми были оклеены стены в коридорах, пестрел рисунок чертополоха[28].

Еще одним лейтмотивом был сам принц Альберт. В холле гостей встретила белая мраморная статуя, изображавшая принца в килте, он же был запечатлен на многочисленных картинах. Мэрион внимательно их оглядела, ужаснувшись обилию крови и жестокости: на одной из картин Альберт сидел верхом на убитом олене, на другой — красовался перед кладовкой для дичи, полной мертвых животных, а его супруга в пышном бальном платье и диадеме стояла неподалеку и смотрела на него.

Все семейство ненадолго собралось в огромной и мрачной гостиной, а потом разбрелось кто куда. Усатый и насквозь промокший егерь увел с собой короля и герцогов. Экономка, которой каким-то чудом удалось отвертеться от встречи гостей под проливным дождем, увлекла за собой Лилибет, королеву и герцогиню. Миссис Найт, не выпуская из рук беспокойную Маргарет Роуз, решительно направилась в комнату для прислуги, чтобы поприветствовать давних знакомых.

В сумрачной, тихой гостиной было до того темно, что Мэрион казалось, будто она попала и не в замок вовсе, а в самый настоящий мавзолей. Очертания черных холмов за окном только усиливали это впечатление. Отличное место для детского отдыха, ничего не скажешь!

Глаза у нее так и слипались от усталости. Приметив неподалеку аккуратное кресло — разумеется, тоже обитое шотландкой, — Мэрион уже хотела было на него присесть, как вдруг кто-то вскрикнул. Вопль разбил тишину вдребезги, точно кирпич — стеклянное окно.

— Кроуфи, стойте!

Мэрион испуганно распрямилась.

— Что случилось? — спросила она. Дыхание так и перехватило от страха.

В дверном проеме стояла герцогиня Йоркская.

— Это любимое кресло королевы Виктории! На него ни в коем случае нельзя садиться! Это запрещено!

Таково было малообещающее начало их путешествия, а дальше дела и вовсе пошли из рук вон плохо. Выяснилось, что Айви и вправду нисколько не шутила, рассказывая о Балморале. За ужином, проходившим в просторной, обитой деревом зале, вокруг стола и в самом деле маршировали шестеро волынщиков, и дудели они так, что барабанные перепонки чудом не лопались, причем один из музыкантов явно был навеселе, в точности как и рассказывала Айви. А перед волынщиками ступало иссохшее, морщинистое создание, укутанное в охотничий плащ, больше похожий на огромный коричневый ковер. Это был тот самый главный дворецкий, чей предшественник подменял принца Альберта, когда тот позировал Ландсиру[29] для портрета шотландского пастуха.

В какой-то момент Мэрион даже перестала удивляться происходящему: слишком уж много невероятных событий разворачивалось перед ней. Ее соседями за столом оказались пожилой мужчина, которого все звали каноником Далтоном, и сестра Агнес — злобного вида дамочка в рыжем парике. Никто из них не сказал Мэрион ни слова.

За трапезой вообще почти не беседовали. Королевское семейство за столь роскошным столом казалось совсем малочисленным. Видимо, поэтому Мэрион и пригласили к ужину — чтобы стол не пустовал. Августейшее семейство разместилось посередине. На фоне пронзительных завываний волынок всеобщее молчание было тем более заметно. Вилки негромко постукивали о тарелки. С лица принца Уэльского не сходило скучающее выражение.

— Ужин в Балморале почти ничего не стоит! — неожиданно проревел король, положив себе лосося из серебряного блюда, услужливо поднесенного дворецким. — Лосось — из реки! Оленина — с холмов! Малина — из сада! Какая экономия! — Его голос отразился от стен гулким эхом.

— Справедливо замечено, ваше величество, — торопливо проговорил каноник Далтон.

Мэрион опустила глаза в тарелку, на которой, как и на столовом серебре и бокалах, стояли инициалы королевы Виктории. «Смотря что понимать под экономией», — подумала она. Если не считать астрономических расходов на содержание замка и прислугу — возможно.

Принц Уэльский шумно вздохнул. Отец тут же накинулся на него.

— Пойдешь завтра на охоту, а? — поинтересовался он.

Изящные черты принца тут же исказила гримаса недовольства.

— Если не возражаете, папа, я лучше в замке посижу. С вышивкой.

— С вышивкой?! — взревел король, едва не перейдя на крик.

Принц встал из-за стола. Разговор начал принимать оборот, который ему явно не нравился. Монарх не сводил с сына глаз. Теперь, когда принц поднялся, Мэрион заметила, что он успел переодеть килт, в котором вышел из поезда. Его новый наряд был столь же изыскан, сколь предыдущий — необычен. Он облачился в разноцветный клетчатый костюм и рубашку переливчато-синего цвета. Шелковый галстук в яркую полоску был завязан непривычно крупным узлом, а свободные брюки франтовато подвернуты на американский манер.

— У нас что, потолок протекает? — проорал король. Принц, который в это время как раз закуривал сигарету, подскочил от неожиданности и выронил ее.

— Потолок? К чему вы это?

— К чему подворачивать штаны, если не для того, чтобы перебираться через лужи?! А твидовые костюмы вообще годятся лишь для крысоловов!

Мэрион покосилась на королеву Марию. Уж она-то непременно вмешается, как же иначе! Но королева сидела невозмутимо и неподвижно — только ее бриллиантовые украшения поблескивали в свете свечей.

— Хуже тебя в Лондоне никто не одевается! — возобновил атаку король. — А среди друзей у тебя не водится ни одного джентльмена!

Завершив свою разгромную тираду, он вернулся к ужину и принялся с хищным остервенением жевать листья салата.

— Папа… — начал было принц Уэльский. Он достал новую сигарету взамен выпавшей и закурил. У него заметно тряслись руки.

— А ну молчать! — приказал разгневанный монарх и вновь набил рот салатом.

Принц Уэльский затянулся и выдохнул струйку дыма в потолок.

— Все равно уже ничего не поделаешь…

— А вот в этом ты прав, черт побери! Увы и ах!

— Нет, папа, я не о том. Я хотел сказать, что на зелени сидела гусеница. Но вы ее уже съели.

Глава девятнадцатая

Столь неприкрытая вражда между королем и наследником удивляла. И кто такие эти самые друзья, среди которых нет ни одного джентльмена? Почему они так не нравятся королю? У Мэрион не было ответов на эти вопросы.

Распутать этот клубок без Айви у нее вряд ли получится. Да и потом, куда больше она волновалась за Лилибет.

Знакомить принцессу с реальной жизнью было само по себе нелегко, даже в Лондоне 1932 года. Но здесь, в Балморале, где календарь, казалось, навечно замер на 1851-м, трудностей становилось только больше. Атмосфера прошлого здесь застоялась настолько, что ее можно было резать церемониальным мечом.

А еще эта бесконечная резня… Айви предупреждала, что в замок будут ежедневно прибывать телеги, груженные трупиками самой крупной пернатой дичи. Кроме того, пони каждый день притаскивали огромных мертвых оленей с закатившимися глазами и залитыми кровью боками.

Мэрион сидела в своей холодной, унылой комнате в самом конце коридора, по соседству с детской, и прислушивалась к стуку дождя по крыше. Что же делать? Наконец на ум пришел потрясающе простой ответ.

— Давай устроим соревнование по поеданию хлеба с патокой!

Лилибет изумленно уставилась на нее.

— Это еще что такое?

Мэрион с трудом скрыла свое удивление.

— Хочешь сказать, ты ни разу ни с кем не соревновалась, кто больше хлеба с патокой съест? Ни разу не набивала им желудок до краев, лишь бы только одержать победу?

Девочка покачала головой, и золотые кудряшки запрыгали по плечам.

— Как думаешь, меня одолеть сможешь?

— Ага! — воскликнула принцесса, и в ее глазах заплясали озорные огоньки.

Неподалеку от замка пробегал ручей, посреди которого был островок. На нем-то Лилибет с Мэрион и устроили состязание, из которого Лилибет вышла бесспорной победительницей. Она съела аж двенадцать кусочков хлеба, и Мэрион так и не смогла побить этот рекорд.

— В толк не возьму, что случилось! Совсем у нее аппетит пропал, — с недоумением пожаловалась миссис Найт во время полдника.

Мэрион, стараясь не замечать лукавых искорок в глазах Лилибет, ощутила угрызения совести. Последнее время миссис Найт проявляла пугающее здравомыслие. Вопреки опасениям Мэрион, она безропотно приняла из ее рук одежду для игр и прогулок. Возможно, она просто устала от бесконечной стирки или забыла утюжки для кружева в Лондоне.

А в другой раз они с Лилибет, затаив дыхание, ждали «рыбный экспресс» из Абердина. Как только вдалеке послышался его шум, Лилибет с восторгом уставилась на монетки, поблескивавшие на рельсах. Мэрион научила ее, как класть монетки так, чтобы их расплющило колесами. Когда локомотив с ревом унес вагоны, полные трески, вдаль, они спустились за монетками.

— Получилось! — с восторгом воскликнула Лилибет, продемонстрировав Мэрион расплющенный и сверкающий пенс. — Только поглядите, что стало с дедушкиным лицом!

А еще они ходили гулять на холмы. Принцесса всегда с охотой спешила на эти прогулки, и ее не пугала даже смена погоды, которая происходила порой по нескольку раз на дню. Ища убежище от дождя, они неожиданно натыкались на маленькие каменные лачуги, которые были спрятаны на дальних лесных полянках или у берегов небольших озер. Кое-какие из них сохранили свой изначальный облик (ибо домики эти строились как убежища для охотников и пастухов), а некоторые были основательно расширены и украшены и теперь, видимо, предназначались для туристов, прибывших полюбоваться на замок. В одной из таких лачуг — самой дальней и роскошной — Мэрион с принцессой обнаружили даже пианино и кушетку!

Этот домик был у них самым любимым, и они частенько сюда заглядывали. Тут они готовили тосты с колбасками, выпрошенными на балморальской кухне, и луком, который Лилибет методично нарезала тоненькими одинаковыми колечками, а после жарила чуть ли не дочерна.

— Какая же вкуснотища, Кроуфи! — восклицала она, выкладывая подгорелые кусочки на тарелки с инициалами «VR».

Ели они обычно на скамеечке у двери, любуясь природой, которая и впрямь потрясала воображение, особенно в этом местечке. Над одинокими озерами парили величественные хищные птицы, а белые куропатки бесшумно взмывали над крутой скалистой стеной Лохнагара[30].

А однажды они набрели на каирны — одиннадцать огромных каменных груд разных форм — от высоких треугольников до приземистых башенок. Среди зарослей высокого, яркого папоротника они особенно бросались в глаза и походили то ли на руины деревни инков, то ли на останки некогда могущественной цивилизации, хотя в действительности возникли здесь лишь в середине XIX века — впрочем, благодаря не менее могущественной силе. Почти все они появились в память о свадьбах детей королевы Виктории, но самый большой был воздвигнут в честь усопшего.

Это была огромная серая пирамида с надписью: «Памяти принца Альберта, благородного и добродетельного принца-консорта, от безутешной вдовы Виктории R. I.[31], чье сердце навеки разбито».

Они долго стояли у памятника. Клетчатая юбка Лилибет и ее красный жакет алели на фоне папоротников, точно яркое пламя.

— Неужели сердца действительно разбиваются на кусочки? — спросила девочка, нахмурившись. — Так разве бывает?

Мэрион тихонько рассмеялась.

— Это значит, что она очень горевала по мужу, потому что сильно его любила.

Принцесса с любопытством покосилась на свою гувернантку.

— А когда люди влюбляются, они и правда теряют голову, точно ее никогда и не было?

Мэрион задумалась, вспоминая Валентина. Пожалуй, тогда она ровно так себя и ощущала. Забавно, как быстро в ней иссякла злость, а вот память о радостных минутах жила до сих пор.

— Нет, конечно, — сказала она. — Это выражение означает, что на влюбленных часто находит мечтательность, только и всего.

Лилибет не сводила с нее внимательных голубых глаз.

— А с вами такое случалось, Кроуфи?

— Было разок, — призналась девушка.

— А у меня так будет?

— Возможно.

Принцесса нахмурила тонкие бровки.

— А как я пойму, что влюбилась?

Мэрион почувствовала, как к щекам приливает румянец.

— О, это невозможно не заметить!

Ближайший городок — Баллатер — нельзя было назвать скучным и ничем не примечательным. Чуть ли не каждую лавку здесь украшали львы и единороги, давая понять, что по разрешению монарха хозяева поставляют свои товары ни много ни мало к королевскому двору. Но зато в городе была кондитерская лавка, а это дорогого стоило. Лилибет ведь ни разу в жизни в таких лавочках не бывала. Все ее представление о сладостях сводилось к изысканным викторианским десертам, сделанным лучшими придворными кондитерами, к конфетам с лавандовым кремом, к позолоченным марципанам и так далее. В отличие от большинства своих ровесников, она ни разу не пробовала ни круглых мятных леденцов, которые все звали «бычьими глазами», ни разноцветных карамелек, таких твердых, что о них запросто можно сломать зубы… Пришла пора исправить это упущение.

Учитывая близость Балморала, наивно было полагать, что их никто не узнает. И в самом деле: стоило хозяйке лавки, степенной и невозмутимой матроне, увидеть принцессу и ее гувернантку, как лицо женщины восторженно вспыхнуло, а от надежд, которые питала Мэрион, не осталось и следа. Зато Лилибет была на седьмом небе от счастья. Увидев всевозможные вкусности, она так и ахнула. На полках, прибитых к дальней стене, выстроились стеклянные банки с лимонным, лаймовым и анисовым драже и черно-белыми кругляшками «бычьих глаз». На прилавке поблескивали горы ирисок в блестящих обертках, шоколадные батончики, ленточки лакрицы, разноцветные леденцы на палочке и карамельки — белые снаружи и радужные внутри.

— Не знаю, что выбрать, Кроуфи! — восторженно призналась девочка, крепко сжимая в разгоряченном кулачке шиллинг, который ей дала Мэрион.

Прежде чем зайти в лавку, они, как и полагается истинным ценителям конфет, несколько минут простояли у входа, обсуждая угощения на витрине. Мэрион объяснила Лилибет, что в хорошей кондитерской продавец непременно доложит тебе еще конфетку после взвешивания.

И теперь, когда Лилибет уже стояла у прилавка, продавщица с улыбкой поинтересовалась:

— Не желаете ли сперва что-нибудь попробовать, ваше королевское высочество?

— А можно?!

Мэрион отошла в сторонку, чтобы не мешать принцессе делать покупки самостоятельно, и заметила в дальнем углу молодого человека, внимательно рассматривающего газеты, выложенные на продажу. Он был в белой рубашке, с красным шарфом на шее; густые черные волосы волнились на голове, а на лоб упала озорная прядка.

Мэрион замерла от неожиданности. Заметив это, он повернулся и вонзил в нее знакомый дерзкий взгляд, точно острый клинок, а потом, ослепительно улыбнувшись, шагнул навстречу.

— Приветствую, товарищ!

— Не называй меня так, — прошипела Мэрион, покосившись на Лилибет.

Та самозабвенно наблюдала за тем, как продавщица взвешивает разноцветные мармеладки.

— Прекрасно выглядишь. Прогулки с принцессами идут тебе на пользу.

Мэрион вдруг захлестнуло теплой волной, но она не подала виду.

— Что ты тут забыл? — процедила она. — Как ты меня нашел?

Он выразительно вскинул бровь.

— А как же «Придворный циркуляр»?

Стало быть, его читает не только пожилая дама с Гайд-Парк-Корнер.

— Уходи. А не то детективу про тебя скажу, — пригрозила Мэрион с тяжело колотящимся сердцем.

Отсюда она отчетливо видела Кэмерона, который подозрительно оглядывал из-под полей шляпы малолюдную улицу. Если он и заметил Валентина, то умело это скрывал.

— А вот и не скажешь.

— Гляди! — Но она не двинулась с места.

Лилибет тем временем с удовлетворением наблюдала, как продавщица, взвесив мармеладки, доложила сверху еще одну.

— Прости меня, Мэрион, — серьезно посмотрев на нее, сказал Валентин. — Нам надо поговорить. Я не мог не приехать.

— О чем тут вообще разговаривать? — спросила она. «Принцесса может обернуться в любую секунду. Надо выпроводить его отсюда. И поскорее», — пронеслось в голове.

— О многом. О нас с тобой.

Она закатила глаза.

— Нет никаких «нас», и думать забудь!

Он посмотрел на нее с мольбой.

— Давай начнем все сначала!

На губах у нее застыло решительное и бесповоротное «нет», но вслух она, и сама того не ожидая, с деланной неохотой сказала совсем другое:

— Поговорим в другом месте.

— Когда и где?

На миг в голове у Мэрион стало пусто. Но когда мысли вернулись в былое русло, на ум ей пришло местечко, как нельзя более подходящее для такого случая. Она объяснила Валентину, как его найти.

После этого разговора ее ни на миг не оставляло волнение, из-за которого она ни на чем толком не могла сосредоточиться и под конец дня даже едва не забыла переодеть Лилибет. И только когда маленькая фигурка в шерстяном жакете и юбке из шотландки побежала по коридору в детскую, Мэрион, спохватившись, кинулась следом, окликая принцессу. Лилибет — не иначе как из глубокого уважения — безропотно подчинилась ее приказам и выполнила весь странный ритуал с переодеванием, ни разу не возмутившись.

Вечер выдался безветренным. В ветвях звонко щебетали птицы. Тропа вилась меж зарослей вереска и серых валунов. Над темными деревьями взошла огромная желтая луна, залив своим светом окрестный пейзаж, который ширился перед взором Мэрион по мере того, как она поднималась в гору. Сперва впереди показались лощины и скалы, а потом — узкие долины, в которых поблескивали маленькие озера.

На самой вершине, среди деревьев, ютилась хижина. Увидев ее, Мэрион замерла. Сердце взволнованно билось о ребра. Можно ведь повернуть назад. Совсем не обязательно с ним встречаться.

И все же неведомая сила влекла ее вперед. Она решила, что побудет с Валентином недолго, всего пять минут. Выслушает его — и дело с концом. Она добралась до небольшой полянки перед входом и замедлила шаг. Внутри было темно, но сквозь окно ясно проглядывали кушетка и камин, выкрашенный белой краской.

Дверь распахнулась, едва Мэрион успела постучать. А в следующий миг их с Валентином губы слились в поцелуе, и они начали торопливо раздевать друг друга, не в силах совладать со страстью. А после на жестком ковре у пустого камина мир, казалось, замедлил свой бег, а то и вовсе остановился.

Спустя несколько минут после того, как страсть была утолена, свет внутри Мэрион погас, а на смену ему пришел мрак и ненависть к себе. Он ведь снова ее одурачил!

— Я люблю тебя, — сказал Валентин.

Она горько рассмеялась.

— Вернись ко мне, Мэрион. — Он уткнулся носом ей в шею.

— Будь ты даже единственным мужчиной на всем земном шаре, я бы к тебе ни за что не вернулась!

— Вот как… — спокойно заметил он. — То-то ты всего несколько минут назад так стонала и кричала, так просила, чтобы я…

Она зажала ему рот ладонью.

— Замолчи! Даже если бы я и хотела вернуться — а я не хочу! — теперь я работаю в Лондоне.

— Да-да, в королевской семье, черт бы ее побрал! С какой стати, позволь спросить? Ты же вроде как социалистка.

В ответ она промолчала. Оправдываться совсем не хотелось, как и пускаться в объяснения.

«Никогда не оправдывайся и не жалуйся!» — не раз учила герцогиня свою старшую дочку.

— А как же трущобы? И Грассмаркет? — насмешливо поинтересовался он.

Внутри у Мэрион жарко полыхнула злость. Как он смеет нападать на нее?! Сам-то он много ли сделал для жителей Грассмаркета? Или вообще для кого-нибудь? Тогда какое право он имеет ее судить?!

— Как тебе не стыдно?! Я же скоро вернусь на Грассмаркет! — выпалила она и вдруг осознала, что нарушила сразу два главных правила — и оправдалась, и пожаловалась.

— В самом деле? — Валентин приподнялся на локте и с усмешкой посмотрел на нее.

Его широкие, обнаженные плечи на миг распалили в ней желание, но она рассерженно затушила этот пожар. Она желала его и в то же время до глубины души ненавидела. И как такое возможно?

— Ты хоть знаешь, что происходит в мире? — спросил он. — Или в королевском доме все всё видят в розовом свете? Слышала ли ты про три миллиона безработных? Про Мосли[32] и его приспешников? Про восстания?!

Она выдержала его взгляд.

— Спасибо, что сообщил, но я и без тебя все знаю. Представь себе, я читаю газеты.

— Ну тогда не забудь разузнать подробности о семи тысячах полицейских, в том числе и конных, которые жестоко избили участников голодных маршей в Гайд-парке.

— Что?!

— Да-да, это случилось вчера. Но ты, кажется, все пропустила. Неужто роскошный завтрак в Балморале отвлек?

Она и вправду не заметила этой новости — слишком уж увлеклась планом сводить принцессу в кондитерскую лавку. И теперь Мэрион с грустью слушала рассказ о том, как правительство Рамсея Макдональда применило грубую силу против своих же граждан.

— Последний раз уличные беспорядки подавлялись с таким размахом лишь в тысяча восемьсот сорок восьмом году! — пафосно уточнил Валентин. — Видишь: дело пошло! Перед Великой Октябрьской революцией было примерно то же самое!

— Да ну, чушь какая-то… — отозвалась Мэрион, стараясь скрыть волнение.

Валентин торжествующе вскинул кулак.

— Штурм Зимнего дворца возвестил смерть империализма и начало эпохи международной пролетарской революции! Штурм Букингемского дворца уже не за горами!

По спине у Мэрион пробежал холодок. Сколько же ненависти было в этом жутком восторге!

— Замолчи! Не будет такого! — воскликнула она. Но в ее тоне, пускай и резком, не хватало уверенности. Она и сама слабо верила в свои слова.

Валентин поднялся и вновь вскинул кулак.

— Будет-будет! Революция грядет! Течение истории не остановить, и оно сметет их на корню! И тебя тоже, если останешься! Поедем со мной!

Мэрион с ужасом подумала о Лилибет. Сердце забилось испуганной птицей. Она поднялась, собрала раскиданную одежду и начала торопливо одеваться, несмотря на дрожь в пальцах.

— Знаешь что?! Я ведь и в самом деле подумывала вернуться. Но теперь, после разговора с тобой, точно никуда не поеду.

Глава двадцатая

1932 год подошел к концу, а начало 1933-го не сулило ничего доброго. Адольф Гитлер наконец стал канцлером Германии, не оставив своим оппонентам никакого шанса. А следующее голосование подарило ему поистине диктаторскую власть.

— Сразу видно, что он — бывший маляр, — снисходительно заметила герцогиня. — И усы эти ему совсем не идут! До чего нелепый вид!

Но Мэрион видела в Гитлере не повод для насмешек, а истинную опасность. В Германии творились жуткие вещи. Фюрер — как нарек самого себя Гитлер — усмотрел в страшном пожаре в здании Рейхстага (немецкого «брата» парламента) происки коммунистов. Единственным доказательством этому было то, что неподалеку задержали полуслепого и малообразованного голландского коммуниста, у которого обнаружили материалы для растопки. Однако, по мнению людей сведущих, Рейхстаг подожгли бензином и реагентами, которых у задержанного не было.

Газетные снимки этого растерянного парня, сидящего на скамье подсудимых в тюремной робе, пробудили в Мэрион сочувствие. Она нисколько не сомневалась, что его просто подставили и что слова Валентина о Гитлере — чистая правда: тот вознамерился сокрушить коммунистов и готов дать резкий отпор всем, кто встанет у него на пути.

А на родине Мэрион безработица только росла. Правительство неуклонно сокращало расходы, не желая отказываться от урезания пособий, начатого пару лет назад, так что теперь даже те, кто еще недавно процветал, невольно попали в паутину безжалостной бедности.

В Эдинбурге, куда Мэрион приехала на Рождество, она неожиданно столкнулась на улице с давней приятельницей. В тот день она так спешила на Грассмаркет, что даже не сразу узнала Этель. Она помнила ее пухленькой девушкой с густой копной блестящих волос и пружинящей походкой, а теперь перед ней стоял совсем другой человек. Этель страшно похудела, точно шарик, из которого выпустили воздух. Некогда красивые волосы были растрепаны и всклокочены. Карие глаза, в которых прежде всегда плясали веселые огоньки, потускнели, а от всей ее фигуры так и веяло безнадежностью. Что с ней? Может, она тяжело больна?

— Как семья? — спросила Мэрион.

У Этель было двое детей: Томми и Джун.

— Джок за ними приглядывает, — ответила девушка.

— Как здорово! — похвалила Мэрион, подумав, что многим мужчинам стоило бы взять с него пример и разделить со своими супругами бремя воспитания детей. Но отчего же Этель смотрит на нее так враждебно?

— Здорово, как же, — процедила та. — Он работу потерял, между прочим. Работал на верфи клепальщиком, а потом там пошли сокращения, вот и… — Этель закусила губу, не договорив.

— Это не его вина, — с чувством заверила ее Мэрион.

— Верно! — горячо согласилась Этель. — Но многие в городе думают, будто он это нарочно подстроил, чтобы жить на пособие и дурака валять! Дармоедом его зовут и бездельником! — воскликнула она, и глаза у нее заблестели от навернувшихся слез.

— Какой ужас! — возмутилась Мэрион и крепко обняла подругу.

Этель рассказала, что перебиваются они на одном хлебе, маргарине да чае и находятся, по сути, в полушаге от бездны.

— Томми раньше газеты разносил, но теперь пришлось отказаться, — добавила она.

— Это еще почему? — удивленно спросила Мэрион.

Сыну Этель было уже восемь лет, и он вполне мог помогать семье.

— Чтобы у Джока ничего из пособия не вычитали! — задыхаясь от злости, пояснила Этель. — А все эта проклятая оценка нуждаемости!

Мэрион смотрела на нее, не веря своим ушам. Неужели правительство и правда готово отобрать у ребенка жалкие несколько пенсов, заработанных разносом газет?!

— Матушку пришлось из дома убрать, — продолжила Этель. — Из-за нее нам тоже пособие урезали — дескать, мы с нее якобы имеем доход как с квартирантки. А ведь она уже совсем старенькая! — воскликнула подруга и закрыла рот замерзшей ладонью.

Мэрион опустила глаза. Слов не было. И зачем только она призналась Этель, где работает! Ни за что бы этого не сделала, если бы подруга сама не спросила.

Вдруг она почувствовала, как ее руку крепко сжали. Отчаяние в глазах Этель сменилось внезапной неукротимой надеждой.

— Король непременно нам поможет! — исступленно воскликнула она. — Замолвишь за нас словечко? Прошу тебя!

— Я очень постараюсь.

С тяжелым сердцем Мэрион пришла на Грассмаркет. Дела там шли значительно хуже, чем она предполагала. Макгинти вернулся из очередного загула, не принеся ни пенса, зато спустил на выпивку все, что до того заработали его жена и дочь.

— Когда он напьется, в него точно злой дух вселяется! — поведала Энни.

Девчушка и раньше не могла похвастаться упитанностью, а теперь и вовсе превратилась в живой скелет. Личико у нее было чумазое — она явно давно не мылась, — а рыжие волосы торчали во все стороны. Тоненькое хлопковое платье давно сносилось, как и старая шаль, в которую она куталась. Ходила Энни шумно шаркая, чтобы не потерять огромные мужские тапки, найденные на помойке.

Ее мать, когда-то бывшая примерной и заботливой хозяйкой, теперь была совсем больна и не справлялась со своими обязанностями. К тому же миссис Макгинти почти ослепла и страдала от невралгии. Чтобы хоть немного облегчить боль, женщина повязывала на голову грязный кусок фланели, но пользы от него почти не было. В комнате стоял нестерпимый холод, да еще в разбитые окна задувал холодный декабрьский ветер, пробиравший до костей.

Вернувшись домой, Мэрион рухнула на софу и дала наконец волю ярости и негодованию.

— Как же это несправедливо, матушка! И до чего невыносимо! Я должна им помочь!

Миссис Кроуфорд присела на подлокотник и погладила дочь по голове, пытаясь избавить от тревожных мыслей.

— Тут уже ничего не поделаешь.

И Мэрион знала, что это чистая правда. Ей не под силу вернуть Джока на верфь, а о дальнейшем обучении Энни, которая, по примеру матери, занялась поденной уборкой, и речи быть не могло. Отец девочки этого бы не допустил.

— А как же наши с тобой планы? — спросила миссис Кроуфорд. — Как же «Вулвортс» и иже с ним? Мэрион, ты должна вернуться!

И она вернулась. Тогда-то и началась золотая эпоха. Первой победой стал поход в «Вулвортс». На Пикадилли они возвратились с полными карманами маленьких глиняных собачек, которых Лилибет тут же понесла в будуар к маме.

— Мамуля, смотри, что мы в «Вуллис» купили!

— Какая прелесть! — отозвалась герцогиня, передернувшись.

Она лежала на софе и поглощала шоколадные конфеты. На полу перед ней была расстелена газета, на первой полосе которой сообщалось о том, что Оксфордский союз, этот оплот правительства, выступил с сенсационным заявлением: «Парламент в его текущем составе не станет защищать ни короля, ни свою страну».

— Но я очень хотела бы живую собаку! — продолжила Лилибет. — Мы с Кроуфи часто о ней говорим!

— Но зачем она нам? — удивленно спросила герцогиня. — На Пикадилли ведь нельзя охотиться! И фазанов тут нет. Кого ей тут ловить?

— Для радости, мамочка! Как ты не понимаешь? Чтобы было, кого любить!

Для того чтобы Лилибет узнала цену деньгам, Мэрион повезла ее на автобусе к Банку Англии.

— А где же старая леди? — с удивлением спросила Лилибет, когда они приехали на место.

— Какая леди?

— Вы же сказали, что мы поедем повидаться «со старой леди с Треднидл-стрит»[33]!

— Это просто фигура речи, — пояснила Мэрион, с улыбкой кивнув на украшенный колоннами вход. — Так называют само здание.

Глава банка в длинном сюртуке провел их анфиладой залов, выдержанных в неоклассическом стиле, и сопроводил в подземное хранилище. На пути им встретилось множество кованых дверей, а проводник успел продемонстрировать потрясающее разнообразие ключей причудливых форм. Когда они вошли в хранилище, детское личико Лилибет отразилось во множестве сверкающих золотых слитков — гарантов стабильности британской экономики.

— Если сможете поднять слиток, он ваш, — сказал глава банка.

Мэрион с улыбкой наблюдала, как принцесса, раскрасневшись от усилий, со свойственным ей упорством пытается сдвинуть с места тяжелый слиток — увы, безуспешно.

А потом они заглянули в маленький полицейский участок, укрывшийся внутри Арки Веллингтона, через дорогу от Пикадилли.

— Мы видели, как дедушкины солдаты едут верхом! — с восторгом поведала Лилибет герцогине по возвращении домой. — Мы смотрели на Лондон сверху, было так красиво! — Она вся так и светилась от радости, от головокружительной свободы. — Да, мамочка, забыла самое главное! — торопливо добавила Лилибет, подскакивая на месте от возбуждения. — Там был кот! Настоящий! Его зовут Шерлок! Он живет прямо в арке и раскрывает преступления! — Она указала на окно, где белел за деревьями большой памятник.

Герцог отложил свежий номер «Таймс».

— Р-р-раскрывает преступления?

— Именно так, сэр. Это нам сержант рассказал, — смело взглянув герцогу в глаза, подтвердила Мэрион.

Ей совсем не хотелось развенчивать эту очаровательную выдумку, чтобы только сохранить серьезность и достоинство, столь важные для взрослых. Зачем они вообще нужны?

На первой полосе газеты чернел заголовок: «Два дня, потрясших Эдинбург», явно отсылавший читателей к революционным событиям в России. Мэрион уже читала эту самую статью — в ней говорилось о тысяче безработных, собравшихся в шотландской столице, чтобы привлечь внимание к своим бедам.

— А еще я бы хотела кошечку… — мечтательно добавила Лилибет. — Но куда больше — собаку!

Но ее просьбам никто не внял, и принцессе пришлось довольствоваться зверятами из мультфильмов Уолта Диснея, которые показывали в новом кинотеатре, открывшемся рядом с вокзалом Виктория. У здания кинотеатра был изящный фасад, напоминавший своими очертаниями океанский лайнер. Лилибет очень любила маленькие, похожие на пещеры залы с рядами сидений и арочной крышей. Больше всего ей нравилось сидеть в самом центре первого ряда.

Перед мультфильмами по экрану пускали новостную сводку, которая чуть не испортила Мэрион с Лилибет их первый поход в кино. Мэрион и не думала, что кадры хроники, на которых родственники принцессы разъезжают по стране с официальными визитами, так подействуют на девочку.

— Глядите! — завопила та, когда перед показом «Трех поросят» на экране появилась королева Мария, присутствовавшая на церемонии спуска на воду очередного океанского лайнера. — Это же…

Но Мэрион успела мягко закрыть ей рукой рот. Зрители в зале захихикали, заподозрив в девочке страстную патриотку. Но когда следом за королевой на экране возник Йозеф Геббельс, обращавшийся к молодежи Берлина, стоя рядом с горящими книгами, всем стало уже не до смеха.

— А зачем они жгут книги? — озадаченным шепотом спросила Лилибет.

Мэрион вздохнула. Непросто было объяснить такое.

— Нацисты уничтожают все, что им не нравится, — ответила она. — Все, с чем они не согласны и что противоречит их идеям.

— Но, Кроуфи, вы же сами говорили, что важно знакомиться с другими точками зрения!

— Это так. Но Гитлер хочет властвовать над чужими умами, — пояснила Мэрион, испытав несказанное облегчение, когда наконец заиграла музыка и на экране появились три поросенка.

Они вернулись на Пикадилли и, войдя в холл, выстеленный персиковым ковром, услышали неожиданный звук — будто чей-то лай. Лилибет обратила на Мэрион взгляд, полный надежды. Маленькая ладошка стиснула гувернантке руку — крепко, точно клещами!

— Кроуфи! Это что… собака?!

Что-то маленькое и рыжее прошмыгнуло в комнату. Взвизгнув от восторга, принцесса бросилась к пушистому созданию.

— Осторожно, Лилибет! — предупредила герцогиня, появившись из-за двери. — Он кусается!

Точно в подтверждение ее слов появилась Айви, бледная от усталости и боли. Их с Мэрион взгляды встретились, и прислуга с негодованием покосилась на щенка, который проворно ерзал по груди принцессы, а та, лежа на ковре, заливалась счастливым смехом.

У Айви на щиколотке, затянутой в чулок, краснел кровавый след от укуса, а вот герцогиня ничуть не пострадала. Крошка Маргарет, проковылявшая к сестре, чтобы присоединиться к веселью, тоже была цела и невредима, а вот Аллах, торопливо бросившаяся за своей подопечной, судя по следам на коже, разделила участь Айви.

Сделав вывод, что пес, по всей видимости, хорошо отличает тех, кто живет «над лестницей», и тех, кто ютится под ней, Мэрион отступила назад. Эйнсли же наворачивал взволнованные круги по холлу, нервно улыбаясь.

— Он меня не обидит, мамочка! — заверила герцогиню Лилибет, ласково теребя щенячьи ушки и поглаживая продолговатое тельце.

В доказательство этих слов щенок высунул длинный розовый язык, облизал ее и завилял коротким обрубком хвоста.

«Интересно, что это за порода», — подумала Мэрион.

— Это корги, — пояснил герцог, который тоже не остался в стороне от происходящего. — Его зовут Р-р-розавель — Золотой Орел.

Лилибет села, крепко прижимая к себе щенка своими худенькими, бледными ручками. При этом тот продолжал неустанно вылизывать ей лицо.

— Какое длинное имя, папа, — нерешительно заметила принцесса. — Он же совсем маленький!

Все задумчиво уставились на пушистого упитанного малыша.

— Может, не Розавель, а Роуз? — предложила герцогиня. — Или Пряник! А то он цветом напоминает пряничного человечка!

Мэрион искренне пожалела, что ранее вообще завела разговор о собаке. Уж такие имена она бы для пса ни за что не выбрала.

— В питомнике его звали Дуки, — припомнил герцог. — Потому что знали, что ему предстоит жить в герцогском доме[34].

Маргарет и Лилибет встретили это имя довольными возгласами:

— Дуки!

На том и порешили. Отныне пса, который впоследствии попортил немало крови обитателям дома 145 на Пикадилли, звали не иначе, как Дуки.

— Если повезет, скоро он им надоест, — сказала Мэрион Айви, когда они вечером мыли ноги теплой водой с раствором антисептика.

Айви подняла над дымящимся тазом удивительно изящную ступню. Следы от укусов на ее коже были темнее и глубже, чем у Мэрион. Дуки и впрямь уяснил иерархию в доме с потрясающей чуткостью.

— Про принца Уэльского и миссис Симпсон точно так же говорят, — заметила Айви.

— Про кого-кого?

— Ты что, ничегошеньки не знаешь?

— Да в чем дело-то?!

Глава двадцать первая

— Он мог выбрать любую, этот ваш принц Уэльский, — поведала Айви, вновь вынув ногу из воды и покрутив ею в воздухе. — Но выбрал ее. Проныру заморскую, тощую, как скелет, и старую, да еще двоемужницу!

— Двоемужницу?!

— Я что, не рассказывала? Эта самая миссис Симпсон разведена. Когда-то она была замужем за янки, который служил в авиации. И однажды его командировали в Китай. Там-то она всяким штучкам и обучилась…

— Каким еще штучкам?

— Ну, всяким постельным фокусам. — Айви вскинула темную бровь. — Там же полно публичных домов! И теперь она умеет делать «китайский захват»! Это когда… — Тут она прервалась и склонилась к самому уху Мэрион, хотя они были в комнате одни.

Мэрион слушала с широко распахнутыми глазами. Прежде она никогда не слыхивала о таком — чтобы возбужденный пенис сжимали, точно тисками, натренированные мышцы влагалища.

— А еще поговаривают, что она может этим самым местом стрелять шариками для пинг-понга, — многозначительно добавила Айви.

Мэрион захихикала и шутливо толкнула ее.

— Все-то ты выдумала, признайся!

В выходные, когда семейство уехало в Роял-Лодж, Мэрион решила побродить по Виндзорскому парку. Долгое время непогода и короткий световой день не давали ей этого сделать, но теперь наконец настало лето и дни удлинились.

Ее путь пролегал мимо большого озера с серебристой водой, которое, как она выяснила, называлось Вирджиния-Уотер. Взгляд Мэрион вновь привлекли очертания маленькой крепости, башенки которой высились над кронами деревьев. Она не стала отказывать себе в удовольствии рассмотреть крепость получше.

Дойдя до подъездной дороги, ведущей к воротам крепости, Мэрион услышала громкие голоса, смех и музыку. Владельцы, судя по всему, устроили шумные посиделки.

Она узнала мелодию и начала подпевать. Музыка влекла ее к себе, так и приглашая подойти ближе. Здешний сад очень походил на тот, что раскинулся вокруг Роял-Лодж: те же рододендроны и азалии, те же кедры. Ровная зеленая лужайка была обнесена зубчатой стеной, в нишах которой даже стояли маленькие пушки с крошечными ядрами, аккуратно сложенными рядом. Все здесь казалось каким-то игрушечным, не хватало только солдатиков в красных мундирах.

Внутри крепости под аркой Мэрион заметила дверь, выкрашенную белой краской и распахнутую настежь. Но смех и музыка доносились с другой стороны, а вскоре к ним добавились крики и плеск. Девушка присмотрелась и увидела светлую каменную террасу и край бассейна с прозрачной водой, а также блестящий рупор граммофона и официантов, разносивших шампанское.

— Чем могу вам помочь? — неожиданно послышалось сзади.

Голос был женский и низкий, с теплым американским выговором. Мэрион так и застыла на месте. А потом медленно обернулась. Дама, стоявшая позади, точно сошла с черно-белой фотографии: огромные солнечные очки с круглыми линзами; черные, как уголь, волосы, блестящие и будто покрытые лаком; бледная и гладкая, точно внутренняя сторона раковины, кожа, а также белая блузка и черная юбка с рисунком зигзагами. И только помада у незнакомки была ярко-красная, и потому рот особенно бросался в глаза.

— Вы из прессы? — осведомилась она.

— Что? — Этот вопрос сбил Мэрион с толку.

Неужели она похожа на журналистку в своем желтом летнем платье? Журналисты ведь носят макинтоши и всегда ходят с блокнотами. И с камерами.

Со стороны бассейна послышался новый взрыв хохота. Возможно, дама просто хочет перестраховаться. Мало ли, может, среди ее гостей есть известные люди.

— Я живу неподалеку, — объяснила Мэрион. — Решила немного прогуляться и увидела… вот это все. — Она неловко указала на крепость. — Мне стало интересно. Простите меня…

Это объяснение, казалось, успокоило даму. На ее алых губах заиграла обворожительная улыбка.

— Ну и как вам? Нравится?

— Тут очень красиво.

— Я Дэвиду без конца говорю: «„Мой дом — моя крепость“ — это лишь поговорка, а не руководство к действию», — пошутила дама.

Мэрион рассмеялась. «Интересно, кто такой Дэвид», — подумала она и решила, что это, должно быть, хозяин крепости.

— Так-то лучше. Вам очень идет улыбка, дорогуша.

Руки у дамы были белые и тонкие, а на запястьях сверкали тяжелые браслеты с драгоценными камнями. Пальцы тоже были унизаны дорогими кольцами. В руках она держала пучок мяты.

— Это для джулепа, — пояснила она. — Я сама собираю мяту. Дворецкий вечно приносит плохие листочки — хорошие он найти не в состоянии, и это в нашем-то огромном саду, черт возьми! Вы любите коктейли?

— Ни разу не пробовала, — призналась Мэрион.

Сказать по правде, она и о джулепе никогда не слышала.

— Что?! Ни разу?! Дорогуша, откуда же вы такая взялись?

— Из Шотландии.

Дама вопросительно вскинула тонкие брови.

— Да я не о том. Вы сказали, что живете неподалеку. А где?

— В Роял-Лодж. Я там работаю.

Почему-то эта подробность ошеломила собеседницу.

— У герцога Йоркского?

Мэрион кивнула:

— Ну да. Я гувернантка принцессы Елизаветы.

Она ждала, что дама тут же проявит к ней живой интерес. В конце концов, кто же не любит юную принцессу?! Вот только дама смерила ее взглядом и невесело проговорила:

— Что ж, дорогуша, кажется, вы забрели прямиком во вражеский стан.

В последний раз изогнув алые губы в улыбке, она торопливо ушла, прихватив с собой мяту.

А Мэрион с колотящимся сердцем поспешила в Роял-Лодж. В голове крутилось множество мыслей и вопросов. Неужели она встретила саму миссис Симпсон? Дама явно была американкой и упомянула про вражеский стан. И все же с Мэрион она вела себя дружелюбно и сумела расположить к себе. Она совсем не походила на то распущенное, хитрое создание, о котором рассказывала Айви. А еще она упомянула какого-то Дэвида, хотя принца Уэльского зовут Эдуард.

Айви осталась в Лондоне, так что Мэрион не с кем было посоветоваться. Возможно, Лилибет что-то знала о крепости, но расспрашивать ее напрямую было никак нельзя. Все-таки тема была деликатная.

Тогда Мэрион решила сводить Лилибет на озеро — покататься на лодке. Если девочка действительно что-то знает о крепости, то при виде нее она, возможно, сама все расскажет.

Озеро Вирджиния-Уотер, окруженное высокими деревьями и камышовыми зарослями, неподвижно застыло под безмятежным голубым небом. Кругом царила тишина. Слышно было только пение птиц, пчелиный гул и влажный плеск весел да сосредоточенное кряхтение принцессы, вызвавшейся грести.

Лилибет умоляла пустить ее за весла с той самой секунды, как они уселись в лодку. Принявшись за дело с так свойственными ей сосредоточенностью и усердием, она очень быстро приноровилась к новой работе и повела лодку по воде четкими, проворными движениями.

Скользя кончиками пальцев по воде, Мэрион не отрывала взгляда от крон деревьев и башен за ними. Но Лилибет, чересчур увлеченная греблей, не сводила глаз с воды.

Время тянулось медленно — со скоростью листочка, неспешно плывущего по спокойным водам. В золотистых лучах солнца плясали мошки. Тени на водной глади начали удлиняться. Увы, скоро придется возвращаться.

— Лилибет, а что это такое? — наконец спросила Мэрион, указав на башенки.

Девочка вскинула голову и, без особого интереса бросив взгляд на крепость, отвернулась.

— А, это? Крепость.

— Это я и сама вижу, — с улыбкой заметила Мэрион. — А чья она?

— Дяди Дэвида.

По телу Мэрион теплой волной разлился восторг. Тайна разгадана, пускай и частично!

— А я и не знала, что у тебя есть дядя по имени Дэвид.

Лилибет недоверчиво посмотрела на нее.

— Не может такого быть. Его все знают.

Мэрион покачала головой.

— И вы знаете! — упрямо заверила принцесса. — Он же следующим взойдет на престол!

— Но ведь наследник — Эдуард…

— Так о нем и речь! Полное имя дяди — Эдуард Альберт Кристиан Георг Эндрю Патрик Дэвид, — без единой запинки выпалила Лилибет. — Но все в нашей семье зовут его Дэвидом. Впрочем… — Она смерила гувернантку внимательным взглядом и услужливо подсказала: — Вы его, наверное, называете «ваше королевское высочество».

Мэрион не ответила. В голове вновь заметались беспокойные мысли. «Я Дэвиду без конца говорю: „Мой дом — моя крепость“ — это лишь поговорка, а не руководство к действию»… Стало быть, это и в самом деле была она — знаменитая миссис Симпсон.

— Кроуфи, пригнитесь! — завопила Лилибет.

Спустя пару мгновений они угодили в цепкие объятия плакучей ивы, но сумели из них вырваться. А когда опасность миновала, Мэрион вновь взялась за расспросы:

— А ты в гостях у него бываешь?

— У кого?

— У дяди Дэвида.

— Не-а.

Мэрион замешкалась. Она уже узнала ответы на все мучившие ее вопросы. Ни к чему продолжать этот разговор. И все же она не смогла устоять перед соблазном:

— Но почему?

Лилибет налегла на весла.

— Из-за нее.

У Мэрион перехватило дыхание.

— Из-за кого?

— Из-за миссис Симпсон, — уточнила Лилибет и осторожно поправила весла в уключинах.

Мэрион затихла. От былого восторга не осталось и следа. Чувство было такое, будто она зашла чересчур далеко, распахнула дверь, которую уже никогда не получится закрыть. Она от души пожалела, что задала этот вопрос.

Но девочке, казалось, стало только легче от этой беседы. Окинув внимательным взглядом пустынные берега, она склонилась к Мэрион и прошептала, выпучив глаза:

— Это тайна! Мне нельзя о ней знать, но я знаю! Я слышала их разговоры. Она — злая ведьма, вот только дядя Дэвид этого не понимает.

Мэрион опустила взгляд на воду. По правде сказать, она тоже не разглядела в миссис Симпсон ведьму, но сейчас явно не стоило об этом рассказывать. Она огляделась, ища повод поскорее сменить тему.

— Лилибет! Гляди, какие птицы! Это камышницы!

Но Лилибет оставила птиц без внимания.

— Он хочет на ней жениться, — объявила она.

— Что?! — Мэрион схватилась за борта лодки. Та начала раскачиваться с пугающей силой. — Быть такого не может!

Как-никак, Айви о свадьбе не упоминала, но ни за что не отказала бы себе в таком удовольствии, будь это правдой.

Мэрион в панике попыталась найти хоть один веский аргумент в этом споре.

— В конце концов, твой дядя Эдуард — принц Уэльский! И может жениться на любой женщине в этой стране, да что там — во всем белом свете!

— Так-то оно так, но ему нравится только она, гадкая ведьма! А ведь у него есть целый список принцесс, Кроуфи! Я слышала, как мама папе рассказывала…

Уж это точно было правдой. Мэрион тоже собственными ушами слышала, как принц рассказывал в холле на Пикадилли: «Папа мне уже целый список кандидаток составил. Самой старшей в нем — пятьдесят, а младшей — семнадцать! Как же надоело быть принцем Уэльским, сил моих больше нет!»

— Но они ему совсем не нравятся, — добавила Лилибет, и в ее звонком голосе послышался страх. — Мне так страшно… Что же будет дальше?

Мэрион вновь посмотрела на башенки над деревьями, силясь успокоиться, собраться с мыслями. Теперь все только сильнее походило на сказку. Злая ведьма. Список принцесс… Вот только сказкам нет места в реальной жизни — это всякий знает. Лилибет и сама их не любила. Сказочные принцессы, по ее же словам, были совсем на нее не похожи.

— Не волнуйся. Ничего страшного не случится, — заверила ее Мэрион. — Все будет хорошо.

И тут лодка вновь принялась страшно раскачиваться.

— Лилибет, весла! — крикнула Мэрион, когда они обе чуть не упали в воду, а потом подалась вперед и в самый последний момент чудом успела их перехватить.

Глава двадцать вторая

По счастью, миссис Симпсон была лишь мимолетным увлечением принца Уэльского, не более. Во всяком случае, так Айви, которая вообще была в таких делах большим знатоком, уверяла Мэрион. Она поведала, что у того есть еще две возлюбленные. Одна из них, Фрида Дадли-Уорд, уже давно числится в его фаворитках и даже помогала ему обставлять Форт-Бельведер (именно так называлась крепость у озера). Еще одна дама его сердца, леди Фернесс, как раз и устроила ту вечеринку, где принц познакомился с американкой. Если бы леди видела в ней соперницу, она бы ни за что ее не пригласила.

Да и Лилибет больше не упоминала о миссис Симпсон. Мэрион внимательно слушала все, что говорит ее подопечная, но та упорно молчала о возлюбленных дяди. И со временем гувернантка оставила былые опасения. В конце концов, ее главной задачей было дать принцессе достойное образование и познакомить с реальным миром, насколько это возможно.

Они продолжили совместные прогулки по Лондону. Побывали в зоопарке, где Лилибет пришла в неописуемый восторг при виде слона, не сумела сдержать радости, завидев тигров, и исступленно хлопала в ладоши, наблюдая за чаепитием шимпанзе.

Еще они взяли за привычку выгуливать Дуки в Виндзорском парке. А в саду за домом на Пикадилли они часто играли в «доставку»: Мэрион в нарядной красной упряжи с колокольчиками изображала лошадь, а принцесса — кучера. Они бегали по саду, доставляя воображаемую выпечку покупателям — деревьям, кустам и клумбам. Лилибет любила вести с покупателями долгие и теплые разговоры. Из нее получился бы великолепный продавец.

Временами Мэрион казалось, что прохожие, шагая мимо ограды дома герцога Йоркского, проявляют к зданию подозрительный интерес, но она отгоняла от себя эти мысли.

Лето кончилось так же быстро, как и настало. Миссис Симпсон никуда не делась. Айви сообщила, что она провела в Форт-Бельведере несколько выходных и даже протанцевала всю ночь с принцем Уэльским в Посольском клубе на Мейфэр. «Ну и что с того, — подумала Мэрион, — миссис Симпсон — приятная женщина. Каждый захочет позвать ее в гости и пригласить на танец. Что же в этом такого?»

Да и потом, две другие возлюбленные тоже не пропадали из вида. А когда осенью принц Уэльский отправился в Балморал, стало очевидно, что привычному укладу жизни королевской семьи поистине ничего не угрожает.

Разве что принц Уэльский неожиданно начал играть на волынке.

— А ну прекрати эти адские стоны! — проревел тогда в окно его отец.

От Валентина не было ни слуху ни духу. И это одновременно и радовало, и печалило Мэрион. Вот уже год к ней не прикасался мужчина, и она чувствовала себя бесконечно одинокой.

Рождество она отпраздновала с матушкой, которая поджидала ее с главной новостью:

— Питер вернулся.

Это известие немного смутило Мэрион — она невольно вспомнила, как он делал ей предложение в «Дженнерс», — но и обрадовало. Ей очень хотелось повидаться с кем-нибудь из прошлого, а особенно с добрым, надежным, умным Питером…

Они снова встретились в «Дженнерс». Оба и не вспомнили о том, до чего же неловко тогда расстались. Расставания будто и не было вовсе.

— Ты такая красавица, Мэрион, — с нескрываемым обожанием сказал Питер. — В Лондоне ты расцвела, вот уж точно.

Она невольно задумалась, так ли это. И вдруг поняла, что уже много месяцев живет в нескончаемой тревоге и напряжении. Ей вдруг безумно захотелось рассказать ему о том, что происходит сейчас и может произойти вскоре, спросить у него совета. Но она понимала, что это невозможно.

Как выяснилось, Питер перебрался работать в другую школу и теперь поселился в Лестершире, возглавив отделение классической филологии. Было видно, что эта работа очень ему по душе: о своих учениках он рассказывал с сияющими глазами, называл их славными малыми и хвалил за острый ум. Она же отвечала на вопросы о своей ученице коротко и с большой неохотой, стараясь не сболтнуть лишнего.

— Мне ты можешь довериться, Мэрион, — в какой-то момент заметил Питер. — Я умею хранить тайны.

— Никаких тайн и в помине нет, Питер, — улыбнулась она, невозмутимо заглянув ему в глаза.

А после они обнялись и разошлись, кто куда. Мэрион поймала себя на том, что завидует и его прямоте, и нехитрой сути его работы. Ее же собственная, казалось, требовала противоположного.

На смену 1933 году пришел 1934-й. С того разговора на озере Лилибет ни разу не упоминала о миссис Симпсон, но это вовсе не значило, что она о ней не думает. Мэрион кожей чувствовала, что все в доме герцога Йоркского — да что уж там, все королевское семейство думает о ней. Она незримо парила над ними, точно невидимая птица.

— А у меня новости! — как-то раз сообщила Айви.

— Неужели ты от нас уходишь? — По спине у Мэрион пробежал холодок.

— Недалеко — в Букингемский дворец! — хихикнув, уточнила Айви.

Мэрион не поверила своим ушам.

— Ты же сама говорила, что там тоска невыносимая! — напомнила она.

Альф, приятель Айви, служивший во дворце лакеем, рассказывал ей, что король с королевой каждый вечер ужинают при полном параде, в роскошных нарядах и украшениях, хотя кроме них за столом никто не сидит. Или что при приближении королевской особы все слуги должны немедленно повернуться к стене (а еще лучше стать невидимками). Или что монархи строго-настрого запрещают смотреть им в глаза.

Мэрион бывала во дворце, но очень редко. Он ей совсем не понравился. Комнаты в нем были огромные, построенные с большим размахом, и все пространство до последнего дюйма было чем-нибудь да украшено. Стены были затянуты дамасской тканью, а потолки сияли золотом. Пышные шторы на гигантских окнах были обвязаны толстыми шелковыми шнурами. Здесь встречались громадные зеркала в золотых рамах, огромные портреты и блестящие диванчики с шелковыми подушечками, набитыми так туго, что, того и гляди, лопнут, налетев на золотые подлокотники. Взгляд то и дело натыкался на расписные медальоны, позолоченную лепнину, статуи, причудливо изогнувшиеся в альковах и слепо глядящие перед собой. Все это казалось слишком вычурным и тяжеловесным, оторванным от остального мира, хотя буквально в двух шагах, за окнами, прикрытыми парчовыми шторами, кипела лондонская жизнь.

— Тоска тоской, но есть ведь и хорошее, — уклончиво ответила Айви.

И тут Мэрион осенило.

— Ты об Альфе! — воскликнула она. И как она только раньше обо всем не догадалась? Айви ведь постоянно только о нем и болтает!

Айви так и лучилась радостью, и Мэрион даже почувствовала зависть. И все же она была искренне рада за подругу и постаралась скрыть свои подлинные чувства.

— Ну будет тебе, Мэз! Зато я разузнаю все самые громкие сплетни о принце Уэльском! В Букингемском дворце, поди, знают все, что нужно.

— Я буду скучать по тебе, — вздохнула Мэрион.

Сплетни сплетнями, а вот дружеское плечо, что греха таить, — это и важно, и ценно. Она очень привязалась к Айви и ее странному восприятию этого удивительного мира, в котором они жили. С кем ей теперь хохотать и веселиться? Можно, конечно, писать письма друг другу, так будет легче, но живого общения это никак не заменит.

— Ну а ты что? — вдруг спросила Айви.

— О чем ты?

— Неужели тебя и впрямь не тянет к парням, а? Жаль, если так. Такую красотку, как ты, еще поискать надо!

Мэрион нахмурилась. О Валентине она Айви не рассказывала. Да и о Питере тоже. Обе истории были довольно запутанными и пробуждали в ней самой сложные, противоречивые чувства.

— Да как-то времени нет, — пробормотала она.

Айви, многозначительно посмотрев на нее, подметила:

— А нашлось бы, если б ты захотела.

Если раньше по вечерам Мэрион болтала или гуляла с Айви, то теперь она приноровилась строчить длинные письма домой и читать от первой до последней страницы газеты, которые только сильнее вгоняли ее в отчаяние.

В Германии начали бойкотировать еврейские лавки. Гитлер, заявив, что против него готовится заговор, расправился с Рёмом, который когда-то был его лучшим другом, и со Шлейхером, бывшим рейхсканцлером. В ходе этой «чистки» погибли сотни человек. Но больше всего ее потрясло, что нацисты ворвались в Венскую канцелярию и застрелили доктора Дольфуса, главу Австрии. Неужели этого ужаса никто не замечает?!

Палата общин уж точно не обращала на эти события никакого внимания. Канцлер казначейства, Невилл Чемберлен, и вовсе призвал парламент взбодриться и возрадоваться, заявив, что скоро всех ждут перемены к лучшему. «Мы покончили с „Холодным домом“, пришла пора насладиться первой главой „Больших надежд“», — сказал он. Мэрион злобно швырнула газету на пол. Запрокинув голову, она принялась легонько массажировать мышцы на шее, которые так и сковало от напряжения. В висках тоже пульсировала боль. Когда же это все кончится?!

Мэрион всеми силами старалась сохранить заинтересованный вид, когда Айви, как и обещала, сообщила ей сплетни о Форт-Бельведере, вызнанные у прислуги Букингемского дворца. Одна из любовниц принца, леди Фернесс, уехала в Америку, поручив приглядывать за ее возлюбленным, пока она не вернется, Уоллис Симпсон.

— Да это ведь все равно что лисе поручить сторожить курятник, — со смехом подметила Айви.

Мэрион по-прежнему не верилось, что миловидной и обходительной даме, с которой она встретилась у крепости, свойственна жестокость. Впрочем, сплетни, возникшие после возвращения Тельмы Фернесс, заставили Мэрион всерьез усомниться в порядочности миссис Симпсон.

— За ужином принц и Уоллис сидели рядышком! И все пересмеивались, а она еще то и дело шлепала его по руке!

— По руке?!

— Да, поговаривают. — Айви многозначительно кивнула. — Леди Фернесс так на нее смотрела, а той хоть бы что! А утром леди Ф. уехала. И больше не возвращалась.

— Но есть ведь еще миссис Дадли-Уорд, — напомнила Мэрион. — Миссис Симпсон еще не всех соперниц устранила!

Но спустя несколько недель Айви сообщила, что миссис Дадли-Уорд запретили звонить во дворец.

— Подумать только, один приказ телефонистке — и шестнадцать лет дружбы коту под хвост! — Айви возмущенно тряхнула головой.

В ту ночь Мэрион никак не могла уснуть от волнения. Она слышала оглушительный храп миссис Найт, доносящийся из детской. На вдохе он становился громче, а на выдохе — затихал, напоминая рев волн, разбивающихся о скалы. Но в ночной тишине Мэрион уловила и еще один звук. Она села, прислушалась, а потом торопливо соскочила с постели.

Свет пробивался из-под двери в комнату Лилибет. Мэрион вошла к девочке в спальню.

— Ты что делаешь?

Принцесса не спала, а сидела на полу у кровати в своей ночной рубашке в розочку. Ее встревоженный взгляд блеснул из-под золотистых локонов в отблеске свечей.

— Ставлю обувь поровнее.

— Обувь? Так ведь ночь на дворе!

— Она неаккуратно стояла.

У Мэрион сжалось сердце. Кажется, прежние приступы тревоги возвращались к принцессе с новой силой.

Она присела рядом с девочкой, обняла ее и прижала к себе, вдыхая нежный аромат мыла, исходивший от кожи.

— Это не страшно, — прошептала она, надеясь, что ее слова хоть сколько-нибудь убедят воспитанницу.

— А что значит «проходимка»? — вдруг спросила Лилибет.

— Что? — Мэрион мягко отстранила от себя принцессу и заглянула ей в глаза.

— Это дама, которая любит много ходить и гулять? — предположила Лилибет.

Мэрион печально улыбнулась.

— Похоже на то. А почему ты спрашиваешь?

— Слышала, как бабушка сказала это слово. Она была вне себя от ярости! Ругала дядю Дэвида за то, что он такой строп… строп…

— Строптивый? — предположила Мэрион.

Девочка энергично закивала.

— А что это значит? — спросила она.

— Что он знает, чего хочет.

— Но это ведь хорошо?

— Иногда — да, — уклончиво ответила Мэрион. Она посмотрела на броги. Они поблескивали в свете свечей и стояли ровно-ровно, точно по линеечке, а шнурки одинаковой длины были туго затянуты и аккуратно завязаны. Мэрион ободряюще улыбнулась маленькой принцессе. — Теперь твои башмачки стоят очень аккуратно. Можно и спать ложиться, Лилибет.

Принцесса оценивающе посмотрела на броги.

— Да, пожалуй, Кроуфи.

Мэрион дождалась, пока маленькая фигурка заберется на кровать и уютно устроится под одеялом, и только потом вернулась к себе в комнату, но до самого утра так и не смогла сомкнуть глаз. Так дальше нельзя. Надо срочно что-то предпринять.

Глава двадцать третья

— Общественные бани? — с сомнением переспросила герцогиня.

— Да, мэм. Елизавете полезно будет пообщаться с ровесницами. Можем и Маргарет с собой взять.

— Но принцессам нельзя обнажаться на публике!

Мэрион тяжело вздохнула.

— Без этого они никак не смогут искупаться в бассейне, мэм.

В качестве плацдарма для общения со сверстницами и «публичного обнажения» был выбран «Банный клуб» на Довер-стрит. Но мисс Дэли, инструкторшу по плаванию со свежим, юным личиком, такой расклад тоже смутил.

— А мне надо будет делать реверанс каждый раз, как принцесса переплывет бассейн?

— Совсем не обязательно, — с улыбкой заверила ее Мэрион. — В воде мы все равны.

Уроки плавания стали для девочек главным и самым желанным развлечением. Обычно Мэрион садилась на кованый балкончик для зрителей, Лилибет радостно бросалась в воду, а пухляшка Маргарет в темно-синем купальнике опасливо останавливалась у края бассейна, явно не горя желанием в него прыгать.

— Ну же, Маргарет! Прыгай! — в очередной раз потребовала Лилибет, высунула руку из воды и схватила сестру за лодыжку. Та испуганно взвизгнула.

Бултых! Маргарет наконец плюхнулась в воду и огласила бассейн истеричным воплем. А Лилибет расхохоталась. Наблюдать за ней было одно удовольствие, а тем более — слышать этот смех.

От жаркого, пропитанного хлоркой воздуха Мэрион стало клонить в сон. Последние недели выдались уж очень напряженными. Она подалась вперед и уперлась лбом в ограждение.

— Мисс Кроуфорд! — воскликнул кто-то и уселся рядом с ней.

Мэрион вздрогнула и вскинула голову. На нее смотрела пара ярко-зеленых, точно вода в бассейне, глаз.

— Можно вас на минуточку? — поинтересовалась мисс Дэли и выразительно кивнула Мэрион на бассейн.

Та перегнулась через ограду и посмотрела вниз.

— Опять! Да что ж это такое!

Мисс Дэли в безупречной спортивной форме ослепительно улыбнулась:

— Я просила ее подождать в раздевалке, но увы. Может, хоть вас она послушает…

— О, непременно, — иронично отозвалась Мэрион, поспешив следом за мисс Дэли вниз, к бассейну, где уже не в первый раз обосновалась миссис Найт, разложив полотенца, расчески, тальковую пудру и даже коробки с шоколадными конфетами. — Этих запасов на целую экспедицию хватит, — заметила Мэрион. — Ума не приложу, почему она спасательную шлюпку не прихватила!

Настало лето. В этом году принц Уэльский в Балморал не приехал, и его отсутствие очень бросалось в глаза. Он отправился в круиз по Карибскому морю вместе с компанией, в составе которой, разумеется, была и миссис Симпсон. Айви поведала Мэрион, что та заставила принца чуть ли не на коленях молить ее о совместном путешествии.

— Опять ты все выдумываешь! — с раздражением бросила Мэрион.

Айви проницательно посмотрела на подругу.

— Хочешь сказать, принц Георг не любит одеваться женщиной, никогда не был наркоманом и что его вовсе не шантажирует бывший возлюбленный из Парижа?!

Мэрион недоверчиво усмехнулась. Принц Георг, самый младший из четырех королевских сыновей, был высок и удивительно хорош собой. Более мерзких сплетен о нем и представить невозможно!

— Вот увидишь, теперь он, не ровен час, женится на этой греческой принцессе! А что еще ему остается?

Мэрион покачала головой:

— Айви, твоя беда в том, что ты удержу не знаешь.

А пару дней спустя герцогиня ворвалась в обеденную залу на Пикадилли.

— У меня прекрасные новости, Лилибет! — провозгласила она. — Дядя Георг женится! На писаной красотке — принцессе из Греции. Ее зовут Марина.

Мэрион уставилась на белую скатерть, чтобы только не встречаться взглядом с Айви. Ее подруга стояла у стены, дожидаясь начала ужина, с самым что ни на есть невинным видом.

— Ты будешь подружкой невесты и наденешь красивое платье! — продолжала тем временем герцогиня.

Как ни странно, новость Лилибет возмутила.

— Терпеть не могу красивые платья, — пробормотала она. — В них даже по деревьям не полазаешь! Больше всего я люблю этот наряд! — Она окинула взглядом клетчатую юбку и жакет.

Мэрион спрятала усмешку. Стало быть, времена кружев и ленточек и впрямь миновали, но какой трудный путь ради этого пришлось пройти!

Герцогиня мило улыбнулась, но Мэрион кожей почувствовала ее неодобрение.

— В Вестминстерское аббатство в таком наряде нельзя, моя милая. Завтра утром Кроуфи отвезет тебя на примерку.

Теперь пришел черед возмущаться Мэрион:

— Завтра утром?!

На утро у них уже были запланированы уроки.

— Да, — ответила герцогиня, смерив девушку спокойным взглядом. — В ателье мистера Хартнелла на Брутон-стит. Я уже заказала машину.

— Не нужно, спасибо, — твердо ответила Мэрион.

— То есть как? — потрясенно спросила герцогиня.

— Брутон-стрит за углом, мэм. Мы и пешком дойдем.

Лилибет разодели в пух и прах — в пышное белое платье вроде тех, которые она носила раньше, и в белоснежное пальто.

— Только не трогай перила, а то перчатки испачкаешь! — предупредила миссис Найт.

Из дома Мэрион вышла в мрачном расположении духа. Перчатки, по ее мнению, были вообще ни к чему, а уж тем более белоснежные, с жемчужными пуговицами. Да и вообще, во всем этом походе не имелось особого смысла — и уж тем более незачем было устраивать его во время уроков.

И все-таки в глубине души ее снедало любопытство. Норман Хартнелл был выдающимся кутюрье. Она видела его наряды в журналах, и они очень ей нравились.

Лилибет шагала вприпрыжку рядом.

— А кто такой этот мистер Хартнелл?

— Кутюрье. Он шьет платья.

— Смешная профессия для мужчины! Так Аллах говорит.

— Еще бы ей так не сказать.

— Что?

— Мы пришли. — Мэрион нажала на блестящую, латунную кнопку звонка, расположенную сбоку от тяжелых двойных дверей.

Она терялась в догадках, каким окажется ателье Хартнелла. Представляла себе тесную комнатку, где повсюду валяются обрезки ткани и ножницы. Ателье располагалось в шикарном здании, построенном в георгианском стиле. Когда они вошли в холл, Мэрион поразили головокружительно высокий потолок и огромная люстра. Оглядевшись, она увидела высокие зеркала в золотых рамах, высокие белые двери, большие светлые окна и элегантную лестницу с кованой балюстрадой.

К ним поспешил незнакомец, звонко стуча каблуками по мраморному полу.

— Доброе утро! — энергично поприветствовал он гостей. — Я — Норман Хартнелл.

Мэрион ожидала увидеть высокого и стройного красавца, но человек, возникший перед ней, был крепкий, с мускулистой, как у моряка, фигурой, широким смуглым лицом и светло-каштановыми вьющимися волосами. Одет он был в серый двубортный костюм, который безупречно сидел на его плотной фигуре, а туфли были начищены до ослепительного блеска.

— Мы прибыли за нарядом, в котором я пойду на свадьбу к моему дяде, принцу Георгу, — заявила Лилибет.

— Вот это событие! — с улыбкой отозвался Норман Хартнелл, и его зеленовато-карие глаза озорно блеснули. — Не хотите ли полюбоваться свадебным платьем принцессы Марины?

Лилибет восторженно приоткрыла рот.

— Хочу! Покажите, пожалуйста!

Норман кивнул на двери у себя за спиной:

— Оно вон там. Можете заглянуть.

Лилибет, тут же воспользовавшись предложением, исчезла в соседней комнате.

— Извините. — Мэрион печально посмотрела на Хартнелла.

Он уставился на нее своими сияющими глазами.

— Да ничего страшного! Я и не рассчитывал, что она привыкла сама открывать себе двери. Боже правый, и во что она только одета?! В скатерть, которой ее матушка свой туалетный столик покрывает? И почему все женщины из королевской семьи так плохо одеваются? Мешки с картошкой — и те изящнее смотрятся, чем герцогиня Йоркская.

Мэрион изумленно взглянула на него. На ее памяти еще никто не осмеливался критиковать герцогиню. То была неслыханная, крамольная дерзость, чистой воды хулиганство, но в нем было свое очарование.

— Это няня ее так одела.

— Так значит, вы — не няня.

— Я гувернантка.

— Гувернантка? Бог ты мой, как старомодно! Я уж думал, они все перевелись.

Мэрион оскорбленно воззрилась на Хартнелла. Неужто он не видит, что перед ним молодая и прогрессивная девушка, в которой нет ровным счетом ничего старомодного?!

Кутюрье, скрестив руки на груди, обвел ее внимательным взглядом.

— Ну да, теперь и сам вижу.

— Что видите?!

— Что вы — гувернантка, — склонив голову набок, отозвался он. — Одеты безвкусно. Серенькая, как мышка.

Мэрион вспыхнула от ярости: да как он смеет?!

— К вашему сведению, на жалованье от герцога особо не разгуляешься!

Хартнелл устало вскинул бровь.

— Поверьте, милая моя, я и сам прекрасно это знаю. Мне тоже платят всего ничего.

Мэрион была рассержена и возмущена до глубины души. Она всегда старалась идти в ногу с модой. Вот разве что в последнее время чуть подотстала. Давно миновали дни розовых платьев и итонских стрижек.

На соседней стене висело огромное зеркало. Она внимательно изучила свое отражение, хотя уже очень давно этого не делала. На нее смотрела высокая женщина без косметики, с волосами, убранными в пучок, чтобы не мешались. Она едва узнала собственное лицо. Фасон ее костюма, сшитого из плотного, практичного материала немаркого цвета, не показался ей таким уж старомодным — впрочем, и чересчур современным его никак нельзя было назвать. Обувь — опять же, из практических соображений, была дешевой, тяжелой и простенькой на вид. Мэрион охватил ужас. Неужели она, и сама того не заметив, превратилась в миссис Найт?!

Хартнелл возвышался у нее за спиной. Он неодобрительно посмотрел на потрепанные швы жакета и провел рукой по ткани.

— Нет, это совершенно недопустимо. Что это вообще за оттенок? То ли цвет нильской воды, то ли грязи. Сами его шили, небось?

— Нет, матушка шила, — процедила Мэрион.

В отражении она видела, как Хартнелл отпрянул от нее. В его зеленовато-карих глазах вспыхнуло сожаление.

— Прошу прощения. Кажется, я вас обидел.

— Еще как! — с осуждением подтвердила Мэрион. Пусть этого наглеца совесть помучает — он заслужил.

— Быть может, я смогу помочь. Материал-то неплохой, если честно. — Он вновь принялся ощупывать ткань, собрал ее с боков, потом снова расправил. — Талию я бы заузил, юбку немного ушил, укоротил бы подол, — перечислил он, а потом обошел Мэрион и, оценивающе посмотрев на нее спереди, поморщился. — И лацканы бы переделал. Эти слишком узкие. Да и новые пуговицы не помешают.

«Нет уж, спасибо», — так и вертелось у Мэрион на языке. Но она сдержалась. В конце концов, Хартнелл был знаменитым кутюрье, а ее наряд и вправду знавал лучшие времена. Но если он всерьез решил загладить свою вину и подлатать ее костюм, то пускай.

Он отошел еще на пару шагов и с улыбкой подбоченился.

— Милая моя, а у вас ведь прекрасная фигура. И рост отличный. Жалко такое прятать, честное слово. Когда я все сделаю, вы будете ничем не хуже моих моделей!

Она почувствовала, что в ней вновь просыпается симпатия к этому человеку.

— Кроуфи! — восторженно закричала Лилибет, высунувшись в дверной проем позади Мэрион. — Вы только посмотрите на платье моей тети, принцессы Марины!

— Как вам кажется, — вполголоса начал Хартнелл по дороге в соседнюю комнату, — бедняжка «тетя Марина» вообще представляет, что ее тут ждет?

Мэрион покосилась на кутюрье. И откуда он обо всем знает?!

— У красавца Георга ведь в жизни всякое бывало, — продолжил Хартнелл. — Но, поговаривают, он отрекся от старых грехов. Так что Кики Престон, эту «девушку с серебряным шприцем», как ее зовут в обществе, на свадьбу вряд ли пригласят. Зато там будут другие гости, и очень-очень неожиданные.

Мэрион бросила взгляд на Лилибет, весело скользящую по блестящему полу.

Комната с высоким потолком, в которую они вошли, была вся залита светом. Посредине стоял манекен, одетый в длинное платье из серебристо-белой парчи.

— Невозможная красота! — ахнув, прошептала Мэрион.

— Это вы верно заметили. Целых двенадцать футов тончайшего фамильного кружева и французского серебристого ламе[35], на которое даже дышать страшно! И все это, между прочим, выткано русскими беженцами.

— Русскими беженцами?!

— Нашли, чему удивляться. Наша Марина ведь наполовину русская. Ей хотелось, чтобы те, кому пришлось покинуть ее родной край, внесли свой вклад в создание ее наряда. Звучит красиво, конечно, вот только беднягам, которым пришлось срочно искать русских эмигрантов — да еще умеющих шить! — пришлось совсем несладко, — поведал он и, закрыв глаза, устало помотал головой и застонал, точно желая прогнать страшный кошмар.

— Но оно того стоило! Идеальное платье для королевской свадьбы!

— Сомнительная похвала, — усмехнулся Хартнелл. — В прошлый раз так говорили о свадебном наряде герцогини Йоркской, а ведь он был самым нелепым и уродливым из всех, какие только свет видывал. Мадам Хэндли-Сеймур расстрелять за такое мало.

Мэрион невольно расхохоталась над его шуткой, но тут к ним, скользя по начищенному полу, приблизилась Лилибет.

— А почему у вас руки все время уперты в бока? — поинтересовалась она у Хартнелла.

— Чтобы эти самые бока не потерять, — с усмешкой отозвался кутюрье.

Из ателье они ушли час спустя. Лилибет прижимала к груди эскизы своего платья. Хартнелл предложил сшить белый наряд до колен с пышными рукавами и широкой юбкой из тюля, а волосы украсить головным убором из роз. Мэрион несказанно позабавили его планы. На деле у знаменитого кутюрье оказалось куда больше общего с ее матушкой, чем он подозревал.

Глава двадцать четвертая

Норман превзошел самого себя. Он сумел довести костюм Мэрион до совершенства, подчеркнуть ее прямые плечи и стройную талию, да и вообще добавить ее фигуре легкости и элегантности. Юбка теперь доходила только до колен, больше не пряча под собой длинные ноги девушки. Потертые кожаные пуговицы Норман заменил на плоские блестящие, а лацканы вообще отпорол, пришив на их место новые — бархатные и черные, которые теперь эффектно контрастировали с цветом костюма.

— Да я ведь теперь совсем другой человек! — ахнула Мэрион, кружась перед зеркалом в ателье.

— Я вам больше скажу, — заметил Норман. Он явно был очень доволен успехом своей работы, — вы теперь наконец-то стали собой: очаровательной, прогрессивной, современной красавицей.

И это была чистая правда. Норман договорился о скидке в салоне на Бонд-стрит, где пышно разодетый парикмахер подстриг ее так, чтобы, по его меткому выражению, «не прятать лебединую шейку». Острые скулы, которые до этого скрывались под растрепанными кудрями, тоже стали гораздо заметнее.

Теперь из зеркала на нее смотрела смелая девушка, которая не побоялась состричь волосы и подвернуть юбку. «Серая мышка» Мэрион канула в прошлое.

— Вы просто гений, — сказала она Норману.

— Да, мне это уже говорили. А теперь бегом на бал, Золушка!

— На свадьбу, вы хотели сказать. На бал я не пойду. Его устраивают накануне, но меня на него не позвали.

Король с королевой и правда собирались дать бал в Букингемском дворце, и это событие обещало пройти с огромным размахом. Коронованные особы из Европы были приглашены в полном составе. А герцогиня всю неделю выбирала себе по этому случаю диадему поэффектнее.

— А кто приглашен, знаете? — поинтересовался Норман, и в его глазах заплясали лукавые огоньки. — Птичка мне на хвосте принесла, что одной весьма вульгарной особе сейчас шьют наряд под стать.

Он явно имел в виду миссис Симпсон.

— Никакая она не вульгарная, — возразила Мэрион.

Нормана очень задело, что она лично знакома с Уоллис, а он — нет. Но куда больше его оскорбило, что миссис Симпсон заказала наряд не у него. Она предпочитала платья от Шанель, которые он на дух не переносил.

— С минимализмом-то каждый дурак справится! А вот творить с размахом дано не каждому!

Мэрион всерьез сомневалась, что на бал действительно позовут миссис Симпсон. Все-таки это было официальное мероприятие. Не станет же принц Уэльский приглашать на него любовницу — женщину, которую сама королева Мария назвала «проходимкой». Да и потом, ни леди Фернесс, ни преданная Фрида Дадли-Уорд не удостаивались чести появиться на глазах у столь почтенной публики. Норман явно что-то напутал.

Во всяком случае, Мэрион горячо на это надеялась. Уоллис ей нравилась, но повышенное внимание к любовным похождениям принца Уэльского грозило большими неприятностями Лилибет, а значит, и ей самой.

В день свадьбы она сидела в одном из нефов Вестминстерского аббатства. В соборе собралась шумная толпа гостей, жаждущих полюбоваться на греческую красавицу.

Столицу охватила настоящая «маринамания». Лондонцы восторгались абсолютно всем: от романтичного имени принцессы до ее головных уборов. Чаще всего на публике она появлялась либо в шляпке с широкими, опущенными полями, высокой тульей и помпоном, либо в дерзкой шляпке без полей, украшенной сбоку пером. Похожие головные уборы можно было увидеть на головах многих горожан, пришедших поглазеть на принцессу, которую везли в парадной стеклянной карете от дворца до аббатства.

Норман, конечно, был глубоко убежден, что главная причина всеобщего восторга — это пошитый им наряд.

— Народу не терпится его увидеть! — с ликованием заключил он, когда они с Мэрион еще стояли в фойе. — Весьма недурно для сына трактирщика из Стритхем-Хилл!

— Вы же говорили, что ваш отец торгует спиртным.

— А это почти одно и то же! — парировал неугомонный Хартнелл.

Позади Мэрион сидела группка пожилых леди — супруг кого-то из пэров. Напротив, через проход, она заметила принца Уэльского, которому жених поручил обязанности шафера. Одет он был в форму офицера флота и был изумительно хорош собой. Но на его лице, как и всегда, застыло скучающее выражение. Он подозвал к себе священника, проходящего мимо, и прикурил от церковной свечи.

Позади возмущенно заахали.

— Нет, вы это видели?! И он еще получит титул Защитника веры!

Принц, который, вероятнее всего, слышал все эти замечания — а может, даже нарочно пытался на них нарваться, — выпустил густое облачко дыма.

Сзади вновь зашептались:

— Представляете, он ее вчера во дворец привел! На бал!

Мэрион в своем новеньком костюме напряженно замерла.

— Пренеприятнейшая особа! И с каким самодовольным видом расхаживает!

— Слуги в Форте видели, как он под утро вышел из ее комнаты! Весь в помаде!

— Боже правый!

— У нее над ним полная власть! А о раздутом самомнении и говорить не приходится! Поговаривают, что в Биаррице она страшно жаловалась, что ее не познакомили с местной аристократией…

— А если бы познакомили, она бы еще пуще жаловалась.

Мэрион нервно сглотнула. Трудно было поверить, что доброжелательная дама, с которой она разговаривала у крепости, и есть та самая мегера, о которой тут все судачат. Вот только все эти слухи были очень похожи между собой. Неужели она ошибается, а сплетники правы?

Мэрион попыталась сосредоточиться на головокружительной красоте аббатства: на резьбе, позолоте, разноцветной мозаике. Остановила взгляд на греческой королевской семье, сидевшей в сторонке с таким самодостаточным и величественным видом, точно под ней был самый настоящий трон, а вовсе не скамья.

Они заранее собрались в Букингемском дворце. Среди них был светловолосый мальчишка изумительной красоты. Звали его Филипп, и он приходился Марине двоюродным братом. Лилибет боязливо посматривала на него из соседней комнаты. А он делал вид, что в упор ее не замечает.

Большой орган провозвестил появление невесты. Марина неспешно направилась вперед, моментально приковав к себе все взгляды. В разноцветных отсветах от старинных мозаичных окон ее бриллиантовые украшения нарядно сверкали.

Мэрион бросила взгляд на герцогиню Йоркскую. Та сидела на скамье в нежно-розовом платье и с совершенно безмятежным видом. Но Мэрион было так просто не одурачить. Герцогиня Йоркская питала к Марине самую настоящую ненависть. Поговаривали, что греческая принцесса считала дочь шотландского графа неровней себе. А та платила ей той же монетой.

Но сейчас герцогиня едва ли чувствует себя победительницей, — подумала Мэрион, наблюдая за приближающейся принцессой. Платье Хартнелла, мерцая в ярком свете, потрясало своим великолепием и подчеркивало изысканную и хрупкую красоту невесты, доведя ее до совершенства. Она была бледна той аристократичной бледностью, которой герцогине никогда не добиться, и пользовалась ничуть не меньшей народной любовью.

В храме появилась и Лилибет в своем тюлевом платье и головном уборе из роз. Она степенно шагала за Мариной, и ее взгляд был строг и серьезен. Но у нее, как и у греческой принцессы, были свои «недруги». Малышка Маргарет, сидящая на бархатном стульчике у ног матери, косилась на сестру с нескрываемой яростью. Она была возмущена и обижена тем, что ее не взяли в подружки невесты, но, в отличие от своей матушки, не умела скрыть обиду. Ее личико под белым чепчиком так и горело от самой пламенной злости, на какую только способен четырехлетний ребенок.

А пожилые дамы за спиной у Мэрион всё судачили о миссис Симпсон:

— Я слышала, она без конца требует денег и бриллиантов!

— Специально ломает карандашные грифели, чтоб у прислуги было больше работы!

— Довела садовника до слез, требуя, чтобы все персики в саду сейчас же зацвели!

— Быть такого не может!

«Да, не может!» — подумала Мэрион. Но, возможно, она ошиблась в миссис Симпсон. Как показала история с Валентином, она не так уж и хорошо разбирается в людях.

Марина подошла к алтарю, где уже стоял ее будущий супруг. Этим утром принц Георг удостоился титула герцога Кентского. Высокий рост и блестящие черные волосы придавали ему сходство с кинозвездой. Поэтому рассказ Нормана, будто бы однажды принц под псевдонимом победил на танцевальном соревновании в Каннах, нисколько не удивлял.

Принц Уэльский поднялся с места, и галуны на его форме блеснули в свете канделябров. В последний раз глубоко затянувшись, он бросил сигарету на пол и быстро огляделся. Кажется, он кого-то высматривал.

— О, само собой, она тоже здесь, — заметила какая-то из дам позади Мэрион. — Он выхлопотал ей лучшие места, разумеется.

— Места? Она что же, с мужем пришла?

— Ну конечно! Вы хоть знаете, как она его называет? «Эрнест — мой крест»!

— Какая прелесть.

Впереди, через несколько рядов от Мэрион, началось какое-то движение. Присмотревшись, Мэрион остолбенела, безошибочно узнав Уоллис.

Сперва она испытала облегчение. Миссис Симпсон выглядела ровно так, как и раньше. В ее глазах не читалось ни лукавства, ни жестокости, ни злобы. Она сидела на скамейке, где обычно размещался хор, и на ней был элегантный черный жакет по фигуре, резко контрастировавший с позолотой вокруг. Шляпка отсутствовала, и черные волосы поблескивали над жемчужно-бледным лицом. На губах была все та же кроваво-красная помада, а в огромных черных глазах плясали задорные огоньки, уже знакомые Мэрион.

— Вон! Глядите! — зашипели сплетницы.

«Вот-вот, глядите, — подумала Мэрион. — Все хорошо. Она славная женщина. Ничего страшного не случится».

А принц смотрел на Уоллис так, точно других женщин на свете не существовало. То был сокровенный, интимный момент, волею случая ставший достоянием общественности. Только дурак при взгляде на эту парочку не понял бы, что к чему.

Мэрион перевела глаза на Лилибет, терпеливо замершую позади сияющей Марины. В этой маленькой фигурке, застывшей посреди величественного древнего храма, было что-то хрупкое и бесконечно трогательное.

На миг Мэрион сковал страх, но на смену ему явилась внезапная, непоколебимая решимость. Она должна защитить маленькую принцессу во что бы то ни стало! Это ее долг.

Глава двадцать пятая

Приближался серебряный юбилей царствования короля[36]. Более неподходящего времени для праздника и придумать было нельзя. Масштабные торжества таили в себе огромную опасность.

Впрочем, свадьба герцога Кентского тоже прошла с большим размахом, но ее спасло то, что тогда в центре событий была хорошенькая юная особа, да и проходили торжества в Лондоне — и нигде больше. Серебряный же юбилей, праздник в честь старика, известного своей заносчивостью, должен был отмечаться по всей Англии.

Мэрион была сама не своя от волнения. Если в стране и в самом деле затевается революция, то более подходящего момента просто не найти. Народ, измученный безработицей и бедностью, едва ли станет чествовать человека, который живет в полном достатке и ни в чем не нуждается. При том что подданные знают далеко не всю правду. Им неведомо о перепалках во дворце, о том, что разведенная американка рассорила всю семью. Но что будет, если они обо всем этом узнают?

По счастью, народ почел юбилей за желанное развлечение. Увидел в нем возможность на время позабыть о своих горестях.

И правящие круги, надо заметить, создали для этого все условия. Улицу Мэлл увесили большими флагами с изображением золотой имперской короны. Здание универмага «Селфриджес» на Оксфорд-стрит украсили статуей Британии со львами, высота которой составила аж восемьдесят футов! А королевские дворцы, Вестминстерское аббатство, Каунти-холл и фасады галереи Тейт и Национальной галереи, на которых разместили яркие прожекторы, впервые поучаствовали в самом настоящем световом представлении, подобных которому Лондон еще не видывал.

Сыновья короля исколесили всю страну: от Глостера до Ирландии, от Йорка до Шотландии и, конечно, Уэльса. И повсюду их встречали тепло и радушно. Сам король вместе с супругой проехал по городу в кортеже из четырех шикарных экипажей, побывав и в северной, и в южной, и в восточной, и в западной частях столицы. Его величество рассказал Лилибет, которая охотно поделилась новостями с Мэрион, что улицы Ист-Энда оказались самыми нарядными — они были украшены пестрыми бумажными цветами, флагами и транспарантами, скрывавшими унылые кирпичные террасы. Еще он поведал, как нарядно поблескивали латунные шлемы местных пожарных в лучах солнца. И что на улицы были вынесены пианино, столы с огромным чайниками, а люди хором распевали песни.

— Дедушка был очень удивлен, что в народе его так любят! — с восторгом рассказала Лилибет. — Хотя он, по сути, самый обычный человек, такой же, как и все!

Но кульминацией чествования «самого обычного человека» стал благодарственный молебен в соборе Святого Павла. Принцессы должны были вместе с родителями, дедушкой и бабушкой поучаствовать в праздничной процессии от Букингемского дворца до самого собора. Мэрион пообещала Лилибет, что будет стоять в толпе и махать ей.

— А я помашу вам в ответ, Кроуфи! — откликнулась девочка.

Было раннее утро, но в воздухе уже чувствовалась духота. На фоне ясного неба реяли флаги с большими золотыми коронами. Мэрион рассчитывала добраться до собора по улице Мэлл, но быстро поняла, каким наивным был этот план. Тротуары заполонили зеваки, и в этой толпе было просто не протолкнуться. Чтобы хоть немного пробиться вперед, надо было умело лавировать между горожанами, огибая их, протискиваясь сквозь толпу, подныривая под чужими локтями.

Мэрион скользнула взглядом по людскому морю. У большинства из тех, кто пришел поглазеть на процессию, была старая, поношенная обувь, а на одежде пестрели заплатки, у многих были худые и изможденные лица. Это все — безработные, озлобленные, подвергшиеся ненавистной «оценке нуждаемости». Что, если они вдруг осознают всю несправедливость своего положения и восстанут против своих угнетателей, как предрекал Валентин?

Сердце сжалось от страха. Мэрион уже давно не бывала в толпе. Даже когда они ходили гулять с Лилибет, поблизости всегда находился Кэмерон. Но теперь ее было некому защитить.

Неподалеку послышался громкий вопль, а потом воцарилась тишина. Мэрион насторожилась. Что это такое? Неужели поворотный момент? Она опасливо огляделась, силясь прочесть выражения, застывшие на неприветливых лицах. Она подумала о Маргарет и Лилибет, ехавших в открытой карете. В поединке с разъяренной толпой у них нет ни единого шанса уцелеть. Мэрион бросила взгляд на гвардейцев в красных мундирах, выстроившихся вдоль улицы. Могут ли они начать палить по толпе, в случае чего?

Тишина болезненно звенела у девушки в ушах. Но тут раздались цокот копыт и звон упряжи. Над морем людских плеч и голов пронеслось что-то красное и золотое, мелькнула лошадиная голова, а потом и рука в перчатке. Следом за ней появилась нарядная шляпка королевы Марии, похожая на безе. Перья, украшавшие ее, раскачивались в такт карете. Мэрион увидела и короля — сперва его бороду, потом галуны и цветистые медали, а затем и скучающий, высокомерный профиль его сына и наследника. Видит ли народ его подлинную сущность?

— Боже, храни принца Уэльского! — прокричала толпа.

Теперь над людским морем показалась Лилибет — она улыбалась и махала горожанам рукой в белой перчатке. Завидев ее, толпа ошалела от восторга.

— Боже, храни юных принцесс!

— Да уж, храни, как же, — иронично подметил голос позади.

Мэрион мгновенно узнала его и тут же, быстро обернувшись, увидела перед собой большие темные плаза и блестящую волну черных волос. И красный шарф, танцующий на ветру, точно пламя.

— Валентин!

— Мэрион! Выглядишь волшебно.

Переделав ее костюм, Норман взялся за другие наряды. Сегодня девушка оделась в желтое платье, когда-то купленное на распродаже за бесценок, а впоследствии перешитое искусными руками Нормана и украшенное смелыми красными пуговицами.

Главным же украшением Валентина был большой плакат с надписью: «Никто не голосовал за монархию».

Прочитав ее, Мэрион испуганно округлила глаза:

— Ты с ума сошел?

— Я — нет, чего не скажешь об этой безумной толпе, — со все той же очаровательной улыбкой, которую она так хорошо знала и помнила, заметил он. — Кстати, это Декка, — представил он.

Из-за его плеча высунулась улыбчивая девушка с тонкими, изогнутыми бровями и блестящими светлыми волосами.

— Здрасьте! — поприветствовала она Мэрион с небрежным выговором, какой часто бывает у представителей высшего сословия.

Мэрион почувствовала, как на смену изумлению резко приходит ревность.

— Только не пойми неправильно, — с усмешкой поспешил вставить Валентин. — Декка встречается с Эсмондом.

Мэрион не преминула вспомнить обожаемого однокашника Валентина, редактора школьной газеты, шутника и смелого борца с предрассудками. Теперь он стоял перед ней собственной персоной. Его крупная, почти квадратная голова вынырнула из-за спины Декки.

— Здравствуй! — обезоруживающе улыбнувшись, произнес он.

— А меня Филиппом звать! — сообщил прыщавый парнишка, неожиданно присоединившийся к их группе. Он был худощав и носил очки.

От духоты и самой неожиданности этой встречи у Мэрион закружилась голова, девушка покачнулась. Но Валентин подхватил ее, не дав упасть.

— Держись за меня! Пойдем лучше по чашечке чая выпьем, — предложил он и помахал своим спутникам. — До скорого, ребята!

— Погоди… Ты теперь живешь в Лондоне? — удивленно спросила она.

— Ага. Мы все живем в одном доме. Он принадлежит приятелю Эсмонда и Декки.

— И она с вами живет?

— Теперь — да. Она сбежала от своих родственничков.

— А что они обо всем этом думают?

— Смотря кого спросишь. У всех свое на уме. Одна из ее сестер — фашистка, другая обожает Гитлера, а третья мечтает стать герцогиней. А Декка, разумеется, коммунистка. С такой семейкой не соскучишься, — подытожил он с усмешкой.

Мэрион осуждающе посмотрела на Валентина.

— Врешь ты все. Не бывает на свете таких полоумных семеек.

— Да ладно?! А как же та, в которой ты работаешь? — насмешливо спросил он.

Она ответила ему хмурым взглядом.

— Много ты знаешь!

— Уж достаточно. У меня есть проверенные источники.

Мэрион опустила взгляд первой. С нее было довольно. Мало того, что она оказалась посреди толпы из беднейших лондонцев, чествовавших главных богатеев города, так еще и наткнулась на горстку выходцев из богатых и влиятельных семей, прикинувшихся поборниками всеобщего равенства!

— Мне пора, — заявила она и нырнула в толпу.

Мэрион думала, что Валентин схватит ее за руку, притянет к себе и помешает уйти, но он, вскинув в воздух кулак, запел:

Люди в толпе стали подозрительно коситься. Мэрион кинулась к нему.

— Прекрати!

Но он продолжал петь, дразняще глядя ей в глаза.

Горожане вокруг начали недобро хмуриться. Мэрион живо представила, как взметнутся в воздух грязные кулаки, а потом на Валентина обрушаться тяжелые ботинки с металлическими носами. Ей тут же вспомнилась узкая эдинбургская улочка и он, скорчившийся на земле.

— Рабочие, объединяйтесь! Да свершится революция!

— Перестань! — взмолилась Мэрион.

Двое крепких мужчин, стоявших неподалеку, обменялись многозначительными взглядами и выразительно посмотрели на Валентина.

Мэрион испуганно схватила его за запястье.

— Да они же…

— На лоскуты меня порвут?

— Можно и так сказать…

— А тебе, стало быть, не все равно? — В глазах у него вновь заплясали лукавые огоньки, распалив в Мэрион страстное, томительное желание.

— Еще чего! — огрызнулась она.

Но стоило ему вновь вскинуть плакат, как она опять вцепилась ему в руку.

Валентин покачал головой. На глаза ему упала прядь волос — совсем как в давние времена. И точно так же, как и тогда, Мэрион почувствовала, что тает под его взглядом.

— Если хочешь меня остановить, придется выпить со мной чашечку чаю, — предупредил он.

— Если только одну, — недовольно проворчала она.

Все ушли любоваться процессией, и потому в ближайшем ресторане «Лайонс-Корнер-Хаус» было пусто. Они уселись у эркерного окна. От духоты и быстрой ходьбы Мэрион так взмокла, что платье прилипло к груди. Валентин, ни капельки не стесняясь, не сводил с нее глаз. И Мэрион это раздражало куда меньше, чем полагалось бы.

Он рассказал, что уехал из Эдинбурга.

— Без тебя там все равно тоска, — с притворной скорбью поведал он.

— Неужели это и есть истинная причина?

— Ну, и еще я завалил экзамены, и меня выгнали из университета. Так что теперь я тут. Разжигаю костер всемирной пролетарской революции и готовлюсь к свержению империализма.

— Получается, судя по всему, неплохо, — фыркнула Мэрион, кивнув на окна, за которыми шагала огромная людская толпа, размахивая портретами короля-императора.

— Им просто надо повысить самосознание! Победа рабочих над правящим классом исторически неизбежна, — заверил ее Валентин с набитым ртом и для пущей выразительности взмахнул кусочком бисквитного торта. — Сейчас этот торт называют «Викторией», но в славный день революции его переименуют в честь Сталина!

Мэрион покачала головой, не веря своим ушам. А все-таки она соскучилась по нему, по его дурацким шуткам, даже по его нелепой коммунистической риторике.

— И где именно вы строите эти ваши планы по свержению капитализма?

— В Ротерхите. У самой реки. Местечко что надо! К нам часто приходят всякие писатели и художники. Мы закатываем сумасшедшие вечеринки! Кстати сказать, в субботу у нас как раз намечается одна, — поведал он и запихал в рот остатки торта. — Обязательно приходи.

Глава двадцать шестая

Мэрион ответила отказом и не собиралась идти на попятный. Но в субботу вечером неожиданно обнаружила себя на улице, которую он упомянул, рядом с домом, который он ей назвал. В воздухе повис сырой запах реки, а мощенные булыжником улочки заволок туман. Мимо нее проплывали в полумраке неясные фигуры. Судя по виду, район был бедный, но тут царили своя атмосфера и свой особый уют. С соседних улочек слышались веселые крики и смех.

Она осторожно скользнула в облезшую, старую дверь, и из темноты ей навстречу шагнул незнакомец с мертвенно-бледным лицом. Он безумно походил на призрака.

— Чем могу помочь? — спросил он.

— Тебя, кажется, зовут Филиппом? — припомнила Мэрион.

Глаза за круглыми очками удивленно расширились.

— Все так, а ты…

— Мэрион, — представилась она.

— Пришла повеселиться с нами?

Мэрион кивнула.

— А выпить что-нибудь принесла? У нас тут все вскладчину.

Мэрион нырнула рукой под пальто и достала бутылку, позаимствованную из герцогского буфета. Она рассудила, что герцог вряд ли обнаружит пропажу. В конце концов, у него выпивки еще полно.

— «Поль Роже» 1927 года, — прочитал Филипп надпись на этикетке и присвистнул. — Вот это улов! С таким вечер точно скучным не будет.

Мэрион проследовала за ним по коридору, уставленному проржавевшими и поломанными велосипедами. Со второго этажа доносились смех и музыка. Девушку охватило приятное возбуждение. Еще бы: ведь она впервые за долгое время окажется среди ровесников!

Филипп гулко застучал каблуками по голым ступенькам, не покрытым ковром. Поднявшись наверх, он взмахнул бутылкой.

— Глядите! Теперь мы и впрямь «шампанские социалисты»[37]!

Мэрион робко поднялась следом за ним. Наверху, на лестничной площадке, толпилось множество гостей: были тут и юноши в элегантных джемперах, и девушки с короткими стрижками и сигаретами. Все смеялись, и громче всех, беспечно запрокинув голову назад, — Декка.

— Ты все-таки пришла! — воскликнул Валентин, подлетев к Мэрион. На глаза ему вновь упала непослушная прядь. — Какая ты красавица!

Сегодня на ней было черное платье, эффектно подчеркивающее фигуру. Изначально наряд был вполне повседневным и ничем не примечательным, но Норман сумел придать ему неуловимое очарование — впрочем, как и всему, к чему он только прикасался. Мэрион чувствовала себя утонченной и изящной, но превосходства над остальными не ощущала. Ей было спокойно и уютно. Казалось, все складывается единственно верным образом. Сердце набухло и расцвело, как бутон диковинного цветка, а по венам до самых кончиков пальцев заструилось тепло. Она была счастлива.

— Вот, выпей, — вложил ей что-то в руки Валентин.

Это оказалась банка из-под варенья, до половины наполненная красным вином.

Она посмотрела на банку, а потом на Валентина.

— Но я ведь принесла шампанское!

— Вот как! — Валентин огляделся в поисках приятеля. — Филипп! Неси эту бутылку сюда!

Прижимая к себе одной рукой банку, до половины наполненную шампанским, Мэрион позволила Валентину увлечь ее за собой.

— Мэрион! — поприветствовала ее Декка, спешащая мимо. На ней было желтое платье с нарядным узором, а губы она накрасила красной помадой и была просто чудо как хороша. — Познакомься — это моя сестра Дебо!

Дебо оказалась как две капли воды похожа на Декку, разве что была помладше и пониже. На ней были твидовый жакет и брюки для верховой езды. Она сидела у распахнутого окна.

— Угощайся, — сказал ей Валентин, наливая шампанское в стеклянную банку, которую Дебо держала в руках.

Та недовольно посмотрела на пузырьки, пляшущие в банке.

— Терпеть не могу шампанское. От него изо рта дурно пахнет!

— Нечего жаловаться! — возмутилась Декка. — Никто тебя сюда силком не тянул!

— Ошибаешься! Спроси у Мав! Она меня сюда притащила прямо с урока верховой езды! — пожаловалась Дебо и кивнула на свои брюки.

Декка раздраженно закатила глаза и ушла, а Мэрион устроилась рядом с ее сестрой на подоконнике.

— Тебе тут не нравится?

— Ужасное место! Но Мав отправила меня сюда, чтобы я последила за Деккой и обо всем рассказала ей, потому что Декка больше ни с кем не общается.

Мэрион вспомнился рассказ Валентина об этих сестрах, каждая из которых придерживалась своих политических воззрений. Неужели он ее не обманул? Она гадала, какие взгляды исповедует Дебо. Грустно, должно быть, когда сестры перестают общаться…

— Только вообрази, какой кошмар, — недовольно продолжила Дебо. — Я мечтаю выйти за герцога, но это не так-то просто, когда о твоих сестрицах без конца пишут в газетах, — со вздохом поведала она. — Мав говорит, что всякий раз, как ей на глаза попадается заголовок со словами «Дочь пэра выкинула то-то и то-то», у нее сердце сжимается, потому что она понимает, что речь о ком-то из нас. — Она вскинула ногу в блестящем сапоге для верховой езды. — Временами я очень жалею, что родилась в семье Митфорд.

Она спрыгнула с подоконника и исчезла в толпе, недовольно дернув узкими плечами под твидовым жакетом. Мэрион отпила шампанского из ее банки. Оно тут же ударило ей в голову, а от пузырьков защипало язык.

Несмотря на то что в доме царил сущий хаос, ей тут очень понравилось. На стенах висели картины без рам, написанные густыми масляными красками. Вместо мебели повсюду стояли высокие пачки газет «Дэйли Уоркер», служившие столами и стульями. Главным источником света были свечи, воткнутые в бутылки. И хотя повсюду, куда ни глянь, был страшный бардак, это местечко показалось Мэрион романтичным.

— Давай познакомлю тебя кое с кем, — сказал невесть откуда возникший Валентин, взяв ее за руку и потянув за собой. — Это Эрик, он писатель. Поговори с ним, а я скоро вернусь.

В тусклом свете Эрик, худощавый и печальный, казался усталым и измученным, точно в жизни ему приходилось очень несладко.

— А о чем вы пишете? — вежливо поинтересовалась Мэрион.

— Моя книга называется «Дорога на Уиган-пирс», — сообщил он и затянулся самодельной папиросой.

— Пирс? Стало быть, это про жизнь у моря?

Эрик презрительно покосился на Мэрион.

— Не совсем.

К ним бочком подошла Декка, улыбаясь своей белозубой улыбкой.

— Вообще, речь там о том, как рабочий класс на севере борется с «оценкой нуждаемости», — сообщила она со своим звенящим акцентом. — Такой памфлет против правых, верно я говорю, а, Эрик?

— Много ты понимаешь, Декка! — огрызнулся он.

Впрочем, враждебность в его тоне была деланной.

— А вторая часть будет? — спросила Декка, явно желая его раззадорить.

— Можно и так сказать. Кстати, хочу спросить твоего мнения. Первая строка будет такой: «Был холодный ясный апрельский день, и часы пробили тринадцать»[38]. Как тебе, нравится?

Декка показала ему большой палец в знак одобрения и растворилась в толпе, от которой вдруг отделилась мечтательного вида дама. На ней было длинное, свободное платье, а волосы собраны в пучок на затылке.

— Вот ты где, Эрик! — звучным, глубоким голосом поприветствовала она его.

— Здравствуй, Вирджиния.

— Уистен тоже здесь. Пойдем к нам!

Эрик с Вирджинией удалились, а Мэрион вновь осталась одна. Но против такого расклада она ничуть не возражала. Она могла часами вот так сидеть на подоконнике и наблюдать за происходящим. Ей нравились эти яркие веселые люди. Они общались так легко и притом на равных! Каждый из гостей мог запросто заговорить с кем угодно. Она вдруг поймала себя на том, что совсем отвыкла от такого.

В дальнем конце комнаты она увидела Эсмонда, вокруг которого собралась толпа почитателей. На его массивном лице царило воодушевление, и он оживленно что-то рассказывал, энергично жестикулируя. Кажется, не один Валентин души в нем не чаял.

До нее доносились обрывки разговоров: «Джингоизм, шовинизм, национализм — все это безнадежно устарело».

Кто-то громко пел «Красный флаг» под аккомпанемент укулеле.

Из толпы вынырнул Филипп и, пошатываясь, направился к ней.

— Хочу с кем-нибудь переспать! — заявил он, с трудом держась на ногах.

— Прости, ничем не могу помочь, — с улыбкой отозвалась она.

Он пожал плечами:

— Ну и ладно! Попытка — не пытка!

Кто-то завел пластинку, и дом наполнился звуками песни «Ночью и днем»[39]. Они окутали Мэрион, вскружили ей голову, точно вино. Ей вдруг захотелось танцевать. Она ведь не танцевала уже целую вечность! Давненько она не делала всего того, что обычно вытворяет молодежь в двадцать. А ведь ей уже двадцать шесть! Как быстро летит время… Ее вдруг охватила паника. Сделав большой глоток шампанского, Мэрион закрыла глаза и начала плавно покачиваться в такт музыке.

«Ночью и днем только ты…»

Кто-то взял ее за руку. Ахнув, Мэрион открыла глаза и увидела прямо перед собой Валентина. Он притянул ее к себе и поцеловал. Неспешно вальсируя, они слились в поцелуе. Свечи таинственно мерцали и отбрасывали на стены длинные тени. Мэрион доводилось видеть и золотые бальные залы, и великолепные короны, но все они не шли ни в какое сравнение с прелестью этого мига. Ободранные стены, пыльные половицы, окно без занавесок… Она знала, что запомнит этот вечер на всю жизнь.

— Пойдем со мной? — прошептал он ей в волосы.

Постелью ему служил матрас, лежащий прямо на полу. Но никаким даже самым роскошным кроватям с пологом было с ним не сравниться! Пальцы Валентина каждым касанием распаляли в ней жаркое пламя. Она закрыла глаза и отдалась порыву. Какое же это было блаженство! Как же долго она его ждала!

Проснувшись утром, Мэрион не сразу поняла, где находится. Свет лился в комнату сквозь грязное, незанавешенное окно. Рядом крепко спал Валентин. От выпитого накануне голова была тяжелой.

Мэрион села и со стоном обхватила голову руками. Она не знала, сколько сейчас времени. Но очень надеялась, что еще рано. Девушка осторожно оделась, пошатываясь от головокружения. Надо было срочно возвращаться во дворец, пока ее не хватились.

Когда она выскользнула из комнаты, Валентин со стоном перевернулся на другой бок, потянув за собой сбившуюся простыню. Внизу гости спали прямо под страницами «Дэйли Уоркер». На кухне Декка, то ли уже проснувшаяся, то ли вовсе не спавшая, и вовсе не факт, что трезвая, оживленно говорила о чем-то с бородатым незнакомцем.

— Меня отправили в Париж, в пансион для благородных девиц! Но я там едва не померла от скуки!

— Вам что, не приглянулся Париж? — поинтересовался бородач, с обожанием глядя на свою собеседницу.

— Да что там вообще могло приглянуться?! Нас учили играть в бридж, раз в неделю водили в церковь, а еще в оперу. Но с последнего акта «Фауста» нас выгнали, потому что он считался аморальным, — со смехом поведала она. — А потом я вернулась и начались эти треклятые «Лондонские сезоны». Но это была уже последняя капля! Подумать только, и я, по их мнению, должна была найти себе мужа среди этих богатеньких недоумков?!

Мэрион проскользнула мимо и спустилась по лестнице. Облезлая дверь поддалась не сразу, но в конце концов она с ней справилась. По мощеной улочке, как и вчера, стелился густой туман, в котором проглядывали очертания пакгаузов. Где-то на реке гудели пароходы. Кругом царила загадочная и романтичная атмосфера. Мэрион поспешила к станции метро, чувствуя себя эдакой «Золушкой наоборот». Золушке из сказки пришлось уезжать из дворца, ей же надо поскорее в него вернуться.

На следующих выходных она вновь навестила Ротерхит. А через неделю все повторилось. Ее влекло не только к Валентину — нет, сам дом, казалось, обладал пленительной силой. Там всегда можно было встретить молодых людей с непоколебимыми воззрениями.

Мэрион любила сидеть рядом с Валентином в приглушенном свете свечей и слушать жаркие споры о политике, которые обычно заканчивались глубокой ночью, а то и вовсе длились до самого утра. Безработица. Вторжение Муссолини в Эфиопию. Германское перевооружение. Новый премьер-министр Стэнли Болдуин, недавно сменивший на этом посту Рамсея Макдональда… Многие из этих тем не на шутку пугали ее и тревожили, но слушать такие дискуссии было куда приятнее, чем читать газеты в одиночестве, думая, что никому на свете больше нет дела до всех этих бед.

И все же Мэрион старалась не участвовать в таких беседах, какие бы сильные чувства ни пробуждали в ней темы, затронутые гостями. Она боялась привлекать к себе внимание, предчувствуя, что в такой пламенной и эмоциональной компании вряд ли одобрят ее работу. Правда, никто у нее не спрашивал, чем она занимается, да и Валентин никому об этом не рассказывал, но ведь рано или поздно тайное непременно станет явным. Мэрион казалось, что она зависла меж двух миров, но не может примкнуть ни к одному из них. Но так ли это важно, пока рядом ее возлюбленный?

Осенняя поездка в Шотландию, без которой не обходился ни один год, вынудила Мэрион на время расстаться с Ротерхитом, о чем она очень сожалела. Но ее немного утешало то, что новоиспеченная герцогиня Кентская, прибывшая в Балморал вместе с супругом, тоже была отнюдь не в восторге от такого отдыха.

— Как вам Балморал, дорогая моя Марина?! — прогремел король, точно пушка на военном корабле.

Принцесса Марина, недоверчиво возившая вилкой по тарелке с хаггисом[40], удивленно вскинула голову, услышав этот громовой раскат.

— Тут полно насекомых, — неодобрительно заметила она, бросив скорбный взгляд на красные точки, которыми были усеяны ее тонкие и белые, словно лилии, руки.

— Надо вам «Нэви-кат»[41] почаще курить! Мошкара и на пушечный выстрел не подлетит! — заботливо посоветовал свекор.

Прекрасные темные глаза Марины изумленно округлились. Герцогиня Йоркская, так и не начавшая питать теплых чувств к своей невестке, тихонько захихикала. Принц Георг наклонился вперед:

— Папа, Марина не курит.

Повисла небольшая пауза, вызванная тем, что человек в коричневом плаще принес королю оленину на серебряном подносе.

— Милый мой горный рай! — прогремел король, когда дворецкий отошел. — Так Балморал называла сама королева Виктория!

— Место и в самом деле… историческое, — согласилась Марина.

Мэрион вдруг пришло в голову, что у принцессы, как и у всех, под кроватью наверняка стоит ночной горшок с инициалами.

— Да попросту сказочное! — проревел король так громко, что скрещенные мечи, украшавшие стену, задребезжали. — Тут ведь все в точности так, как было при ней! Дети обожают замок за то, что тут ничего не меняется!

Принц Георг в замешательстве посмотрел на братьев. Марина промокнула губы салфеткой.

— А что там изображено? — спросила она, напряженно вглядываясь в большую картину, висящую напротив.

Ее супруг с опаской покосился на короля.

— Как принц Альберт потрошит оленя, дорогая.

— Что?!

— Ну, кишки из него выпускает, — со вздохом пояснил Георг.

У Марины сделался такой вид, будто она сейчас упадет в обморок.

Герцогиня Йоркская склонилась к невестке.

— Непременно сходите на охоту с его величеством, Марина! Он превосходный стрелок! Всегда попадает точно в цель! От его выстрелов птицы гибнут прямо на лету, не успев упасть!

Греческая принцесса в ужасе зажала рот рукой, на которой поблескивали дорогие украшения.

После ужина Мэрион освободили от работы. Королева Мария, скользя подолом клетчатой юбки по клетчатому же ковру, решительно направилась в гостиную и увлекла за собой свою новую невестку.

— Какие у фас красные ногти, милая моя! Мой Георг не любит крашеных ногтей!

— А мой — любит! — запальчиво отозвалась Марина.

Мэрион поднялась по лестнице, тоже выстеленной клетчатым ковром. Со стороны гостиной послышался истошный вопль:

— Марина! Сюда нельзя садиться! Это любимое кресло королевы Виктории!

Это кричала герцогиня Йоркская, и в ее голосе звучали торжествующие нотки.

Глава двадцать седьмая

Не успела Мэрион вернуться из Шотландии, как на горизонте уже замаячило Рождество — а значит, и очередной отъезд из Лондона, и разлука с Валентином до самого Нового года.

Накануне отъезда Валентин пригласил ее выпить. Вечер был промозглый и туманный, и в пабе «Роуз-энд-Краун» было не протолкнуться. Посетители громко распевали «Может, все потому, что я — лондонец», собравшись вокруг расстроенного пианино.

— Так больше продолжаться не может, — сказал Валентин.

Мэрион уставилась на свой липкий бокал с шерри.

— Ты прав.

«Чудесное чувство проснулось внутри…» — пел тем временем нестройный хор.

— Я устал притворяться перед друзьями, — продолжил Валентин.

Мэрион подняла на него взгляд.

— Но ведь Декка с Эсмондом знают, что я — учительница.

— Но не знают, кого ты учишь. Что они скажут, когда все откроется…

Мэрион буквально подскочила на месте.

— Тебе важно, что Эсмонд подумает, а остальное тебя нисколечко не заботит!

Она ожидала, что он тут же накинется на нее, начнет оправдываться, но он лишь устало посмотрел ей в глаза.

— Ты же знаешь, что это не так. Меня много чего волнует. Да и тебя до недавнего времени волновало.

— Я никогда не была коммунисткой, — отрезала Мэрион. — Так что не начинай, пожалуйста.

Он не сводил с нее глаз.

— Ты же понимаешь, о чем я.

На сердце ей вдруг навалилась невыносимая тяжесть. Да, она понимала, к чему он клонит. И он был совершенно прав. Она почувствовала, что он собирается навсегда с ней порвать. И горестно опустила голову.

Толпа затянула другую песню. А они всё молчали под расстроенные аккорды пианино.

Он потянулся к ней, взял за руки и внимательно заглянул в глаза.

— Выходи за меня.

От неожиданности Мэрион распахнула рот. Это было уже второе предложение руки и сердца в ее жизни, но до чего же сильно оно отличалось от предыдущего! Дыхание перехватило от счастья, а душа точно воспарила к небесам. Радость наполнила ее сердце…

— За тебя? Замуж?.. — В ушах у Мэрион так звенело, что она с трудом расслышала собственный голос.

Он кивнул, обворожительно улыбнувшись.

— Почему бы и нет?

— Но тогда придется уйти с работы, — медленно проговорила она.

Среди королевской обслуги супружеских пар не было. Этой привилегии удостаивались только члены августейшей семьи.

— Не беда. Я уже все продумал. Ты поселишься на Ротерхит-стрит. Устроишься на работу в школу. Станешь настоящей учительницей. Тут их сильно не хватает.

Она внутренне поморщилась, услышав слова «настоящая учительница», но решила не заострять на этом внимание. Ей вспомнились исхудавшие дети, которых она видела в окрестностях Ротерхита. Личики у них были чумазые, а одеты они были сплошь в лохмотья. Валентин прав — ими непременно стоило заняться.

— Но у меня ведь нет диплома, — напомнила она.

— Доучись здесь, за чем же дело стало? — сказал он. Похоже, у него были готовы ответы на все вопросы. Стало быть, он действительно все продумал. — Ты удивишься, но в Лондоне тоже есть колледжи, и немало.

В памяти у Мэрион всплыло личико Лилибет, и ее накрыла теплая волна любви. Но потом ей вспомнилась Энни, и стало совестно. Вот ведь чем она сперва планировала заняться…

А следом за этими размышлениями пришли мысли о доме, о собственных детях. В душе забрезжила надежда, которую сменил дикий восторг. Мэрион посмотрела на Валентина.

— Надо матушку спросить, — пробормотала она.

Валентин раздосадованно закатил глаза.

— Напомни-ка, кажется, она у тебя закоренелая роялистка и противница революции?

— Все так.

— Бог ты мой! Ну тогда обо всех планах лучше сразу позабыть.

Но, к изумлению Мэрион, миссис Кроуфорд благословила ее безо всяких колебаний.

— Конечно, совсем не о таком зяте я мечтала, — призналась матушка за скромным рождественским ужином. — Не чета он Питеру… — И она с нескрываемым сожалением отхлебнула самодельного бузинового вина.

— А Лилибет? Ты разве больше не боишься кровавых восстаний?

Миссис Кроуфорд с упреком посмотрела на дочь.

— После юбилея — ни капельки. Оказалось, что монархия покоится на куда более прочных основаниях, чем я думала. Пожалуй, еще никогда прежде она не была столь сильна. Да и потом, ты уже многое сделала для принцессы Елизаветы. Пришла пора подумать о себе. И о своих дочурках.

Но не только о свадьбе говорили они в это Рождество. Мэрион пришло письмо от Айви, написанное удивительно изящным почерком. Подруга писала из Сандрингема, где находилась еще одна королевская резиденция и куда ее отправили на работу, и сообщала, что они с Альфом поженятся весной. «Так что скоро мы увольняемся! Отец Альфа — костермонгер[42], и он пристроит его на новую работу».

Мэрион понятия не имела, кто такие эти «костермонгеры».

В своем письме Айви подробно описывала, как королевская семья отпраздновала Рождество в Норфолке. Принц Уэльский впал в немилость за то, что отлучился поиграть в гольф в то время, как его отец поздравлял по радио всю страну с праздником. А потом, изрядно устав от пышных торжеств, он уехал в Швейцарию — кататься на лыжах вместе с Уоллис Симпсон.

Мэрион вспомнился Сандрингем. Из всех королевских резиденций он нравился ей меньше всего и представлял собой длинную вереницу кирпичных зданий, построенных в викторианском стиле, а еще очень напоминал гостиницу для гольфистов. Вот уж где в полной мере проявлялись все причуды королевской семьи; а страсть короля к пунктуальности и вовсе цвела тут пышным цветом. Он даже учредил в Сандрингеме свой личный часовой пояс — «сандрингемское время» — и приказал перевести все часы на полчаса вперед. Айви рассказывала, как король поприветствовал однажды принца Генри, всего на две минуты опоздавшего к ужину после полугодового отсутствия.

«Как всегда не вовремя, Генри!» — неодобрительно прогремел он тогда.

Лилибет же рассказала о Рождестве в куда более радужных красках. Ее письмо было выведено старательной детской рукой и написано карандашом.

«Подарки из „Вулвортса“ пришлись всем по душе! Бабушка пришла в восторг от фарфоровой мышки, а дяде Дэвиду очень понравился платок!»

У Мэрион сжалось сердце, когда она вспомнила их поход в магазин. В тот день Маргарет тоже отправилась с ними. Девочки радостно накупили для близких календари с карандашами. А еще бутылочку розовой соли для ванной в подарок миссис Найт — эта покупка особенно воодушевила принцесс. Да и сама Мэрион не раз представляла, как ее главная соперница после такой ванной выкрасится в цвет фуксии с ног до головы, и эти мысли неизменно поднимали ей настроение в рождественские праздники.

Тогда в универмаге Мэрион старательно делала вид, что не замечает, как они покупают для нее тонкое бисерное ожерелье — сверточек, который она раскрыла в Рождественское утро. А миссис Кроуфорд досталась очаровательная брошка в виде слоненка, которая очень ее растрогала.

— А ценник с коробочки снять не подумали, — улыбнулась она.

Они с матушкой сидели в своей уютной гостиной, а за окном шел страшный снегопад, когда по радио передали новость о том, что король простудился и слег.

— Бедняжка, — сочувственно произнесла миссис Кроуфорд, расположившаяся в кресле с шитьем.

Через несколько дней поступило известие, что у короля осложнения на сердце. Услышав эту новость, Мэрион, в тот момент мывшая посуду после ужина, замерла и нахмурилась. Король никогда ничем серьезным не болел. Напротив, он производил впечатление человека, который будет жить и здравствовать еще долгие годы.

В этом Мэрион убедилась на обеде по случаю юбилея царствования, проходившем в Парадной зале Букингемского дворца. Посреди просторной комнаты под белоснежным потолком с позолоченными украшениями, за длинным столом, покрытым белой скатертью и уставленным серебряной посудой, располагались званые гости — представители королевских родов и высокопоставленные чины. Мэрион сидела в самом конце, так близко к военному оркестру в красных мундирах, что даже видела заголовки партитур. Музыканты играли «Уплывает наше войско»[43] — любимую военную песню короля.

По соседству с ней оказался новый личный секретарь короля — Алан Ласеллс. Раньше она его ни разу не видела. Это был высокий, стройный мужчина с прямой осанкой, аристократичными, точно высеченными из камня чертами лица и острыми темными глазами, которые смотрели из-под кустистых бровей. Волосы, зачесанные на прямой пробор, были густыми и черными, как смоль. Держался он до нелепого высокомерно, но присутствовала в нем и какая-то горячечная беспечность, которая очаровала Мэрион.

Они обсудили успех юбилея. Мэрион трудно было скрывать свое удивление, а вот Ласеллс, напротив, явно предвидел, что так оно все и получится.

— Любой общественной системе необходимо некое олицетворение Божьего всесилия, — с бесконечным пафосом заявил он. — Короли и королевы — это выходцы из мира поэзии, ведь именно благодаря им можно почувствовать связь с прошлым и будущим!

Мэрион подавила смешок. Уж кто-кто, а Георг V, по ее мнению, точно не принадлежал к миру поэзии. Да и искусства как такового. Однажды она слышала, как он заявил, что «даже если просто хлопать дверью спальни, и то получится куда более приятная мелодия, чем у Вагнера».

— Короли — точно церковные шпили, что видны за речной долиной, — продолжал тем временем Ласеллс. — Они — отражение многовековых верований!

Мэрион не ответила. Она не сводила глаз с Маргарет, сидевшей напротив и пристально смотревшей на одного из лакеев, которого это явно нервировало.

Поднос у него в руках задрожал, а когда с него на ковер упала вилка, Маргарет победоносно подскочила на своем стульчике и залилась радостным смехом.

— Маргарет! — осадила принцессу Мэрион.

На нее уставилась пара лукавых голубых глаз.

— Да, Кроуфи?

— Ты это нарочно?

— Не понимаю, о чем вы! — Девочка невинно захлопала длинными ресницами. — Это не я, это все кузен Галифакс! — Этот вымышленный персонаж частенько оказывался виноватым в проступках Маргарет.

Мэрион со вздохом повернулась к секретарю, который по-прежнему восхвалял монархию. Видно было, что это его излюбленная тема.

— Но можно объяснить данный феномен и в мирских категориях! Человек становится королем потому, что другие люди относятся к нему как поданные.

Мэрион узнала эту цитату: Валентин часто ее приводил.

— Между тем люди думают, что они — подданные, потому что он — король, — не скрывая своего торжества, добавила она.

Произнесенное далее имя так и повисло в воздухе посреди нарядной королевской залы.

— Вы знакомы с работами Карла Маркса, мисс Кроули? — Ласеллс внимательно посмотрел на Мэрион, точно впервые ее увидел.

— Кроуфорд, — поправила она и, подняв бокал, смело взглянула ему в глаза. — Как всякий образованный человек, я интересуюсь его трудами. Как-никак, коммунизм — мощная сила современного мира! — заявила она, и сердце в груди взволнованно замерло.

Говорить о таких вещах в стенах Букингемского дворца было неслыханной дерзостью, но как же от этого захватывало дух!

Черные глаза замерцали в тени густых бровей.

— Разумеется. Но здесь эта сила никогда не будет пользоваться почетом. Мы, британцы, — вольный народ, мы презираем насилие и не потерпим истерии. Поднимать кровавые восстания — удел рабов.

Мэрион отпила вина.

— Стало быть, британцы рабами никогда-никогда не будут.

— Никогда-никогда. — Его губы тронула ледяная улыбка. — Ни при каких обстоятельствах. Вы же слышали, что сказал король Фарук?

— Увы, это я, кажется, пропустила.

— К концу двадцатого века в мире останется всего пять монархий. Миром будут править червонный, бубновый, пиковый и трефовый король. И Англия. — Он поднял бокал и чокнулся с Мэрион. — За здравие короля!

— Думаете, он здоров? — спросила Мэрион, покосившись на монарха, который оглушительно требовал у дирижера, чтобы тот еще разок сыграл «Уплывает наше войско».

Ласеллс улыбнулся:

— Когда я только вступил на эту должность, меня заверили, что король пребывает в полном здравии, и еще не один год будет с нами.

Теперь же выяснялось, что Алана Ласеллса ввели в заблуждение.

«Жизнь короля медленно клонится к мирному закату», — мрачно и торжественно сообщил диктор.

Мэрион посмотрела в окно, за которым пронзительно завывала метель. В голове всколыхнулась жуткая мысль: «Если король умрет, его место займет принц Уэльский».

— Есть одна старинная поговорка, — проговорила миссис Кроуфорд, откусив нитку. — Коли дому конец, то и смерть недалече.

— Что это значит?

Матушка объяснила Мэрион, что после триумфального правления длиной в четверть века королю больше ничего не остается, кроме как умереть. Вот только что будет с семьей, когда на троне окажется принц Уэльский?

Мэрион вновь вспомнился праздничный обед в честь юбилея. Они с Ласеллсом тогда успели и коротко поговорить о принце, которым личный секретарь короля, мягко скажем, был весьма недоволен.

— Шесть лет назад я оставил службу при принце Уэльском. Обстоятельства, прямо скажем, были не самые радужные.

Мэрион с интересом навострила уши. Недаром она с самого начала подозревала, что Ласеллс далеко не так прост, как кажется на первый взгляд.

— Что еще за обстоятельства?

— Позвольте не пускаться в подробности. Довольно будет того, что мне всю дорогу казалось, будто я работаю вовсе не на наследника короля Англии, а на сына новоиспеченного американского миллионера.

Странно было слышать столь откровенные речи от человека, занимавшего такое высокое положение. Но Мэрион жаждала подробностей.

— Но ведь принц пользуется большой популярностью, — заметила она.

— Он, бесспорно, обладает шармом, — быстро согласился Ласеллс. — И блистателен, и хорош собой. Признаться, я мало знаю людей, способных составить ему конкуренцию.

Мэрион ощутила разочарование. Критический запал в ее собеседнике явно угас. Однако удивляться не стоило.

— Но разве же этого достаточно, чтобы быть королем? — вопросил Ласеллс, вскинув бровь. — Сегодня народ требует, чтобы в монархе была хоть крупица «посредственности», которая роднила бы его со средним классом.

В голове у Мэрион уже созрел самый каверзный вопрос, какой здесь только можно было задать. Она склонилась поближе к секретарю — так близко, что почувствовала резковатый запах его одеколона.

— А что вы скажете о миссис Симпсон?

Собеседник промокнул тонкие губы салфеткой.

— У народа есть определенные требования к королевской семье и свое мнение о том, что ей можно делать, а чего — нельзя, и в списке запретных поступков значится свадьба с дамами определенного сорта. Британский народ не потерпит, чтобы их король женился на давно потерявшей товарный вид американке с двумя здравствующими мужьями и голосом, похожим на скрежет ржавой пилы! Такой королевы у нас быть не может!

Мэрион невольно отпрянула от него — настолько резкими ей показались эти слова. И все же то был вполне внятный ответ на вопрос, что будет, если принц Уэльский станет королем, — тогда он не сможет жениться на миссис Симпсон.

Глава двадцать восьмая

Двадцать первого января появилась новость о том, что «король мирно почил накануне вечером, в 23:55». До самого конца он не оставлял своих обязанностей и даже провел в своей спальне, в резиденции Сандрингем, тайный совет, а после дрожащей рукой поставил подпись под завещанием.

Мэрион видела газетные снимки, на которых были запечатлены толпы соотечественников, собравшихся у ворот резиденции. Кутаясь в зимние пальто, люди читали и перечитывали официальное сообщение, вывешенное в траурной рамке. До чего же странно было видеть со стороны место, так хорошо знакомое ей изнутри! Нарядные кованые узоры ворот Норвич-Гейтс, через которые она столько раз проходила; поверенного, пробирающегося от главного здания по заснеженной тропинке, зажав в руке, облаченной в перчатку, плотный конверт. Знакома ли она с ним? Глядя на фотографии, Мэрион отчетливо слышала взволнованные вопросы, звучащие из толпы с узнаваемым норфолкским акцентом, к которому она уже успела привыкнуть, хотя когда-то он казался ей странным и чуждым.

Она страшно переживала за Лилибет и Маргарет. Кто их сейчас утешает? Герцогу и его супруге наверняка не до того — они обязаны соблюсти все сложные процедуры и протоколы. Кто же сидит с принцессами?

— Я должна поехать к ним, — сказала она матушке.

— Вовсе нет, у тебя каникулы, в конце-то концов, — заметила миссис Кроуфорд. — Да и потом, ты же замуж собралась!

А вскоре почтальон принес телеграмму. Мэрион прочла ее на ходу, пока возвращалась в гостиную.

— Герцогиня просит меня вернуться, — сообщила она.

— Что?! — удивленно подняла брови миссис Кроуфорд, оторвав взгляд от шитья. — Телеграфируй, что не сможешь.

Но мальчишка-почтальон сказал, что телеграфные линии оборваны из-за снегопада. С герцогиней теперь было никак не связаться.

— Нельзя упускать такую возможность, — заявила матушка. — Сейчас — самый подходящий момент порвать с ними. Новый король — новое начало.

— Но я ведь не могу выйти на связь, — взволнованно откликнулась Мэрион. — Что они обо мне подумают?!

— Они всё поймут. Давай дождемся, пока сойдет снег, — а потом ты им скажешь всю правду.

— Не поймут, матушка! Я должна ехать в Англию и поговорить с ними с глазу на глаз.

В пути она постоянно мерзла, а сама дорога казалась бесконечной. Эта поездка чем-то напоминала самую первую, но была в сотню раз хуже.

Стоило Мэрион только переступить порог Роял-Лодж, как она отчетливо услышала плач. Точнее сказать, леденящие душу рыдания, в которых слышалась бесконечная боль. Они эхом разносились по просторному холлу с зеленоватыми стенами. Кто это плачет? Девочки? Ужас сковал сердце Мэрион.

Она оставила свои вещи у самой двери и кинулась наверх, в детскую. В мрачном коридоре маячили две неясные, маленькие фигурки. Но никто из девочек не плакал.

— Кроуфи! — вскричала та, что повыше, и бросилась к гувернантке. — Мы так вас ждали! — Маргарет тоже подбежала следом за сестрой. Они накинулись на нее и так крепко стиснули в объятиях, что Мэрион невольно ахнула. Она со смехом прижала девочек к себе, зарываясь лицом в их шелковистые локоны и вдыхая сладковатый запах мыла и детства.

Тишину вновь пронзил горестный вопль.

— Это Аллах, — прошептала Лилибет.

— Не понимаю, чего она так распереживалась, — презрительно заметила Маргарет. — Она ведь дедушку и не знала толком!

— Сейчас вся страна скорбит о его величестве, — заметила Мэрион. — При том, что вообще мало кто хорошо его знал.

— Я вот о кролике только недавно услышала, — призналась Маргарет.

— О каком еще кролике?

Выяснилось, что однажды Георг V приобрел «половину» кролика. Этот кролик принадлежал маленьким детям — братику и сестричке. Узнав, что брат — к ужасу сестры — собрался продавать свою часть крольчонка, король выкупил ее за десять шиллингов и подарил его сестренке.

— Как это мило, правда?! — восхитилась Лилибет.

— А мне вот дедушка кролика так и не купил! — обиженно проворчала Маргарет. — Он меня вообще не любил! Только Лилибет. Она успела с ним попрощаться, а я — нет!

Лилибет поведала, как они узнали о смерти дедушки во время прогулки в саду Сандрингема. Этот рассказ был простым и бесхитростным, но Мэрион живо представились темные кусты барбариса, заснеженные рододендроны, клумбы, тоже укутанные плотной пеленой снега, бескрайние лужайки, ослепительно-белые и пустые, если не считать двух маленьких девочек, которые увлеченно приделывают к снеговику забавный нос-морковку — единственное яркое пятно на этом одноцветном, безрадостном полотне.

А потом из огромного кирпичного дома с его многочисленными фронтонами, трубами и башенками выходит высокая, мрачная фигура — это королева Мария. Она спешит к девочкам по снегу в своем длинном «эдвардианском» платье. Лилибет уводят в дом попрощаться с дедушкой.

— Ее одну, — обиженно повторила Маргарет. — А меня — нет!

— Бабушка не нарочно, — отозвалась Лилибет, которую эти слова сильно задели.

— Еще как нарочно! Она меня тоже не любит! — заявила маленькая принцесса и, приняв хмурое выражение, так хорошо знакомое всем подданным королевы, произнесла с сильным немецким акцентом: — Какая же ты маленькая, Маргарет! Когда же ты фырастешь?

Аллах наконец перестала завывать, и в Роял-Лодж воцарилась тишина.

— А мама с папой тут? — спросила Мэрион девочек.

— Уехали в Лондон. Но мама оставила вам записку.

На плотной кремовой бумаге герцогиня вывела своим знакомым, немного ленивым, петлистым почерком всего два предложения: «Не позволяйте им слишком уж сильно горевать, Кроуфи! Они же еще совсем маленькие».

«Ни слова благодарности», — подумала Мэрион. А она ведь горы свернула ради того, чтобы приехать. Неужели стоило поступить иначе?

А Лилибет уже спешила рассказать ей во всех подробностях о дедушкиной спальне. Она сообщила, что там на стенах висят в рамках таблички с разными надписями, например: «Настоящий моряк может все» или: «Научи же меня покориться правилам игры».

— Какой такой игры, интересно, а, Кроуфи? — озадаченно спросила Лилибет.

— В крестики-нолики, — авторитетно заявила Маргарет. — Лучше расскажи Кроуфи про смертный одр! И про имя доктора! Оно такое смешное!

— Ах да! Сэр Фаркуар Баззард!

— Ха-ха-ха! И про надпись расскажи! Ту, что про зверя!

— «Если я призван на эту землю страдать, то пускай уподоблюсь благонравному зверю, который прячется, чтобы страдать в тишине».

— Ха-ха! Это тоже забавно. Дедушка никогда не страдал в тишине! Он вечно кричал!

Снова послышались глухие рыдания миссис Найт.

— Может, в ферму поиграем? — предложила Мэрион.

— Нам разве можно играть? — спросила девочка, устремив на нее недоверчивый взгляд.

— Само собой! Дедушка не хотел бы, чтобы вы грустили!

Уж кто-кто, а Маргарет точно не печалилась. Она беззаботно плясала неподалеку от лестницы.

— Теперь королем будет дядя Дэвид! — провозгласила она. — Эдуард Восьмой! А я отныне — племянница короля! Ура!

Мэрион перевела взгляд со старшей, спокойной и выдержанной, принцессы на младшую, ликующую и самодовольную. До этого мига она и не задумывалась о том, что теперь на ее попечении племянницы короля. Если раньше она была где-то на задворках, то теперь оказалась в самой гуще событий, ставших трагичными для всей страны. Она, с одной стороны, разделяла ужас и тревогу Лилибет, но с другой — как и Маргарет, никак не могла заглушить в себе радостного предчувствия. Пожалуй, она действительно останется здесь еще на какое-то время. Пока все не успокоится. А потом уедет.

Глава двадцать девятая

Герцог и герцогиня то и дело отлучались по делам в Лондон, а Мэрион с принцессами оставались до поры до времени в Роял-Лодж. Тем временем о новом короле поползли странные слухи. Поговаривали, что, когда отец умер, Эдуард VIII добрый час проплакал на груди у своей матушки. Мэрион сложно было в это поверить. В конце концов, грудь королевы Марии неизменно украшали многочисленные драгоценности. Плакать на ней было все равно что на гравийной дорожке.

Но куда правдоподобнее прозвучала новость о том, что первым же указом новоиспеченный монарх повелел перевести часы в Сандрингеме, чтобы они показывали правильное время. Мэрион представила, как Эдуард отдавал это распоряжение — в брюках с внушительными подворотами, среди своих друзей, в числе которых якобы нет ни одного джентльмена. В этой компании наверняка нашлось место и для миссис Симпсон. Слуги сплетничали о том, что она якобы расхаживает по Форт-Бельведеру, радостно приплясывая, и думает, какое же платье надеть на коронацию, а еще отказывается носить траур, объясняя это тем, что «ни разу не надевала черных чулок с тех пор, как бросила танцевать канкан». Но правда ли это? Слухи не вызывали у Мэрион особого доверия, но она и сама не знала, чему верить.

По почившему королю скорбела вся страна. В газетах то и дело мелькали фотографии моря цветов, оставленных безутешными подданными у ворот Виндзора и Сандрингема. Часовня Святого Георгия и вовсе утонула в них.

Лилибет, бледная, одетая в черное пальто и черный бархатный тэм-о-шентер, отправилась вместе с родителями в Вестминстер-холл, где было возложено тело почившего монарха, чтобы все желающие могли с ним попрощаться. Несмотря на январский холод, к королевскому гробу стояла очередь длиной в пару миль. Проститься с монархом пришли представители всех классов, верований и рас.

— Но мы зашли в отдельную дверь, сзади! — восторженно поведала Лилибет по возвращении.

Захлебываясь от торопливости, она рассказала Мэрион о безмолвных толпах, об ароматном море цветов, принесенных людьми, о больших свечах, которые горели в зале. Но больше всего ее поразило то, что ее отец и дяди, переодевшись в военную форму, обступив задернутый пурпурной тканью катафалк, несли у него караул.

— Дядя Дэвид тоже там был и ни разу не шелохнулся! Даже глазом — и тем не моргнул! А еще там было тихо-тихо! Словно дедушка просто уснул!

Хоронить короля планировалось с соблюдением всего положенного мрачного церемониала, со всей пышностью и длинными процессиями. Сперва гроб следовало доставить на станцию Паддингтон, а оттуда отправить поездом до Виндзора. Шествие должны были сопровождать людские толпы, барабанщики, экипажи, и на него приглашены были коронованные особы из Европы. Маленьких принцесс тоже пригласили.

Узнав об этом, Мэрион направилась прямиком к герцогине.

— Думаю, мэм, они очень устанут: как-никак, путь не близкий. Да и толпы там будут гигантские.

Елизавета Йоркская сидела за столом и как ни в чем не бывало подписывала пригласительные с траурной каймой.

— Вы правы, Кроуфи, — отозвалась она, задумчиво прикусив кончик перьевой ручки. — Пускай проводят его со станции.

До Паддингтона они ехали по непривычно притихшему городу. Все лавочки и магазинчики в городе закрылись в знак траура. Неоновые вывески погасили. Лондон был так же сер, как и мрачное небо над ним. На улицах было черным-черно, а все из-за траурных толп, пожелавших сопроводить короля в последний путь.

На самом вокзале было не протолкнуться, и атмосфера здесь царила самая что ни на есть напряженная. Мэрион понимала: если принцесс заметят, может случиться все что угодно. Надо было куда-нибудь спрятаться, но только куда? Об уборных и речи идти не могло: в них, несомненно, можно было укрыться от Кэмерона, но точно не на полтора часа.

— Можно посидеть в зале ожидания! — предложил королевский детектив, но эта идея не вызвала у Мэрион восторга.

Она даже не стала ничего отвечать. Где бы этот зал ни находился, до него еще нужно добраться сквозь плотную толпу, которая, того и гляди, их растопчет.

— В буфете! — предложила Маргарет, которая всегда была не прочь вкусно поесть.

— Лучше у начальника станции! — воскликнула Мэрион. Она увидела дверь с табличкой и облегченно вздохнула.

Начальник станции Большой западной железной дороги при виде принцесс и их гувернантки сорвал фуражку с розоватой лысины, отправил подчиненного за чаем и уступил гостям свои стол и кресло. А потом потянулись полтора часа ожидания, за которые принцессы успели израсходовать на игру в крестики-нолики целую стопку почтовой бумаги.

Лилибет, устроившаяся за большим и тяжелым столом под бакелитовыми часами, вывела уверенный крестик рядом с еще двумя.

— Опять ты выиграла! — в ярости воскликнула Маргарет.

Ее сестра улыбнулась — широко, до самых ушей, — но улыбка тотчас же потухла. С улицы, оттуда, где собралась огромная толпа, донеслись новые звуки: игра похоронного оркестра, бой барабанов, стук лошадиных копыт.

Лилибет вскочила. Ее личико побледнело и едва заметно задрожало. Но спустя миг она собралась и, вскинув подбородок и расправив плечи под черным жакетом, спокойно взглянула в глаза Мэрион.

— Надо идти, Кроуфи. Дедушка уже тут!

Моряки торжественно везли гроб, положенный на лафет, по платформе. На гробе возлежала императорская корона, и драгоценные камни на ней поблескивали в лучах вокзальных огней. А под короной раскинулся золотисто-пурпурный королевский штандарт — единственный яркий проблеск среди черно-серой толпы.

— Глядите, там дядя Дэвид! И папа! — ахнув, воскликнула Лилибет.

— Какие у них смешные шляпы!

— А кто все эти люди, что идут позади?

— Короли, наверное.

— Тот, что в белом костюме, такой хорошенький! А в перьях — очень смешной, просто умора! — заметила Маргарет и вновь захихикала. — А что это за толстячок в блестящей фуражке?

По спине у Мэрион пробежал холодок. Из газет она знала о намерениях генерала Геринга, верного помощника Гитлера, выступить посланником нацистского режима на похоронах короля. Его очень отговаривали, и все-таки он приехал.

— И что за значок у него на плече? — спросила Мэрион, ни к кому не обращаясь.

Послышалась приглушенная барабанная дробь. Над стеклянным куполом вокзала потихоньку сгущались сумерки. Прощальные лучи солнца коснулись короны на крышке гроба, и она в последний раз ослепительно сверкнула. Процессия двинулась вглубь платформы, а повозка с гробом, запнувшись, пошатнулась. Корона подскочила, и бриллиантовый крест, отломившись от нее, с громким стуком упал на пол.

— Господи боже мой! — нетерпеливо воскликнул новый король. — Чего еще ждать?

О визитах в Ротерхит теперь не могло быть и речи. Но когда Мэрион наконец удалось навестить Валентина, тот был явно рассержен и опечален.

— Ты сказала, что уйдешь от них! — возмущенно напомнил он. — Хотела стать моей женой, поселиться здесь, устроиться на работу в школу!

— Так и будет, — пообещала она. — Когда все поутихнет.

Ее сердце разрывалось на две части: одна питала искреннюю привязанность к Валентину и была убеждена, что именно так все и произойдет, а вторая, обращенная в сторону девочек, не была в этом столь уверена. Похороны закончились, но над семейством герцога Йоркского по-прежнему висела завеса плотного мрака.

Даже герцогиня — и та стала смеяться гораздо реже. У самого герцога развился нервный тик — над его узкой, острой челюстью часто дергалась какая-то мышца, а заикание заметно усилилось. Маргарет, которую, в отличие от всех остальных, не покинула привычная веселость, называла внезапные приступы отцовского гнева «папиным скрежетом». Что за ними стояло — никто точно не знал. Но не оставалось сомнений, что причиной всему — новый король. В воздухе чувствовалось напряжение: казалось, все чего-то ждут.

Но в Ротерхите Эдуард VIII никого особенно не интересовал. Вместо этого молодежь, которой было не занимать самоуверенности, с жаром спорила об Испании. Бывший губернатор Канарских островов, невысокий, коренастый мужчина по имени Франко, поднял восстание против республиканского правительства.

— Его надо во что бы то ни стало остановить! — заявила одна особенно громогласная спорщица — девушка по имени Лаура, обладательница прямых бровей, пухлых губ и немного раскосых зеленых глаз.

Ее непослушные рыжие волосы были небрежно забраны назад, точно у нимфы с классической викторианской картины. Порой Мэрион замечала, как Лаура на нее косится.

Завсегдатаи Ротерхита считали, что иберийский конфликт — это главный фронт борьбы с фашизмом. У всех на устах был республиканский слоган «No pasaran!» — «Они не пройдут!». Впрочем, как однажды метко заметил Филипп, «они все равно проходят и топчутся, где им только вздумается».

А как-то раз Эсмонд вдруг заявил, что собирается поехать в Испанию в качестве корреспондента.

— И ты его отпустишь? — спросила Мэрион у Декки, думая, что та наверняка в ужасе от опасностей, грозящих ее возлюбленному.

Но Декка только ослепительно улыбнулась:

— Не только отпущу, но и сама поеду с ним! Буду его секретаршей!

— А ты знаешь испанский?

— Совсем чуть-чуть. Но мы как-нибудь выкрутимся.

— Только не говори, что ты тоже собрался в Испанию, — со страхом сказала Мэрион, глядя на Валентина.

Она прекрасно знала, как на него влияют дела и поступки Эсмонда.

Валентин посмотрел на нее без тени улыбки.

— А разве тебя это расстроит?

Люди, ощущая смутную тревогу, но так и не получив никаких разъяснений от короля, начали шпионить и подслушивать за августейшими особами. Пересекая холл дома на Пикадилли, часто можно было увидеть, как кто-нибудь из обслуги испуганно отскакивает от замочной скважины.

Опускаться до такого Мэрион не хотела. До того дня, когда ей довелось пройти мимо гостиной, в которой герцогиня пила чай с архиепископом Кентерберийским.

— Вы историю с документами слышали? Некоторые из них возвращаются с винными пятнами! — сообщил с придыханием высокий голос из гостиной.

Мэрион остановилась как вкопанная и бесшумно приблизилась к двери.

— Боже правый! — поразился архиепископ.

— Но это хотя бы значит, что он их читает, — продолжил голос под оживленный звон чашек и блюдец. — А бывает, что документы отсылают обратно без подписи! Он их, наверное, даже не просматривает!

— Какой ужас!

— Мистер Болдуин начал уже забирать важные бумаги, потому что мой деверь, видите ли, разбрасывает министерские документы по всему Форту. При этой, прошу заметить, дамочке и ее сомнительных дружках.

— О какой конфиденциальности тут может идти речь…

— В том-то и дело, что ни о какой, архиепископ! Вы ведь знаете, что Министерство иностранных дел следит за ней? Берти ужасно беспокоится!

Мэрион никогда прежде не слышала у герцогини в голосе таких ноток. Та была серьезна, опечалена и, казалось, вот-вот расплачется:

— Дэвид ничего ему не рассказывает! Он явно ему не доверяет! Поэтому мы понятия не имеем, что происходит!

— По счастью, народ понимает и того меньше. В прессу сейчас почти ничего не просачивается. Информационная блокада делает свое дело.

Услышав эти слова, Мэрион нахмурилась. Стало быть, поэтому упоминания о миссис Симпсон ни разу не появлялись в газетах?

— Да, лорд Ротермир и лорд Бивербрук пока что держат свое слово.

Мэрион прижалась спиной к стене и подняла взгляд к потолку, на котором висела люстра. Подвергать прессу цензуре — это преступление против демократии. Именно так и делалось в фашистских государствах, которые ужасали всех на Ротерхит-стрит. Этот ужас передался и Мэрион, вот только сейчас новость о цензуре ее вовсе не возмутила, хотя должна была. Теперь цензура была на другой стороне — на стороне людей, которые точно знают, что делают. Люстра над ее головой мерцала и поблескивала. А в душе сгустился зловещий восторг. Как-никак, теперь она находилась в самом центре событий!

Герцогиня вновь заговорила:

— Зато в американской прессе публикуют снимки с этого позорного нахлинского[44] круиза, будь он неладен! Пишут, что это главная сенсация после Воскресения Христова.

— Какая дерзость! — возмущенно воскликнул архиепископ, полный праведного гнева.

— А я думала, вам понравится, — заметила герцогиня, и в ее голосе на мгновение промелькнули привычные проказливые нотки, но потом она добавила, помрачнев: — Уоллис, между прочим, подала на развод. Если он состоится, Дэвид сможет жениться на ней еще до своей майской коронации.

— Ну уж на такое он ни за что не пойдет!

— Не хотите бренди, архиепископ?

— Не откажусь.

Послышался звон бокалов, а потом герцогиня продолжила:

— Все без конца твердят Берти, что дело может закончиться отречением от престола.

— Отречением? — ошарашенно переспросил собеседник, не веря своим ушам.

«Отречением?!» — пронеслось в голове у Мэрион, и коридор вокруг нее закачался.

— Еще бренди, архиепископ?

— Благодарю.

Глава тридцатая

Обстановка в Испании стремительно накалялась. Каждый вечер по радио передавали сводки событий, в которых перечислялись всё новые и новые незнакомые города с мелодичными названиями, павшие под натиском «правых». Эсмонд все-таки уехал в Испанию и теперь работал на «Рейтер»[45].

— Он переводит сводки с баскского фронта! — с завистью поведал Валентин.

Мэрион охватила паника:

— Но ты же туда не собираешься, надеюсь?

— Я подумывал присоединиться к ополчению.

— Но… — Мэрион начала судорожно подыскивать веский контраргумент. — Ты ведь не испанец.

— И что же? Интербригады состоят из добровольцев со всего света! Из Франции, Америки, даже Германии — хочешь верь, хочешь — нет. Товарищеская взаимопомощь.

Интербригадами назывались собранные коммунистами войска, поддерживающие республику. Сердце встревоженно заколотилось у Мэрион в груди.

— Но ты ведь не умеешь воевать, — покачала она головой. — В школе ты был пацифистом.

— Да уж, военная подготовка мне бы сейчас пригодилась, — печально заметил Валентин. — Но уже слишком поздно. Да и потом, там никто толком воевать не умеет.

— Как это?!

— Интербригады состоят из гражданских. Из лавочников, университетских профессоров, официантов — кого там только нет. И обучают тебя всему прямо на месте.

Мэрион хотелось спрятать лицо в ладонях и закричать. Но вместо этого она глубоко вздохнула.

— Ты же обещал, что не поедешь.

— А ты обещала бросить свою ненаглядную Лилибет и выйти за меня замуж.

— Так и будет! Вот увидишь!

Она стала подыскивать подходящую возможность, вот только герцога с супругой не так-то просто было вызвать на разговор. Они либо были в разъездах, либо принимали посетителей. С верхнего этажа, где располагалась круглая галерея, Мэрион наблюдала, как с виду очень важные особы одна за другой пересекали холл и исчезали в гостиной.

Среди них были премьер-министр Стэнли Болдуин, не на шутку встревоженный и с неизменной трубкой в зубах. И полная противоположность ему — невозмутимый и порывистый министр иностранных дел, Энтони Иден, разодетый во франтоватый костюм в тонкую полоску. И даже королева Мария в ее узнаваемой шляпке. Еще Мэрион пару раз видела Алана Ласеллса, который сновал по первому этажу, явно не ведая, что она наблюдает за ним сверху.

Чем сильнее становилось напряжение, тем старательнее она пыталась отвлечь девочек. Они стали чаще бывать в бассейне, в разных магазинах и музеях и передвигались по большей части на автобусе. А по выходным с небывалым усердием убирали Маленький домик. Даже Маргарет, которая терпеть не могла труд, — и та к ним присоединялась.

В тот раз они как раз протирали посуду из крохотного дубовою шкафчика, как вдруг до их слуха донесся шум большого автомобиля. Лилибет настороженно прислушалась. Руки у нее были по локоть в мыльной пене.

— Кто это?

— Дядя Дэвид! — завопила Маргарет, подскочившая к окну. С ее рук стекала вода.

Мэрион с Лилибет бросились к ней. Машина въехала в ворота Роял-Лодж и резко развернулась на подъездной дороге, взметнув волну гравия, который дробью просыпался на каменные ступеньки.

— Он не один! — ахнула Маргарет. — С ним какая-то дама!

Не успела Лилибет ответить, как Мэрион предупреждающие посмотрела на нее. Младшая принцесса и не догадывалась о существовании миссис Симпсон — и то была, прежде всего, заслуга Мэрион. Саму ее мучило страшное беспокойство. Вспомнит ли Уоллис об их встрече у Форта? Если да, это будет крайне неловко.

Но ведь уже несколько лет прошло. Наверняка она ее не запомнила. Да и потом, существует все-таки вероятность, что в машине сидит вовсе не миссис Симпсон.

Принцессы и Мэрион поспешили к дому и обнаружили, что герцог и герцогиня, облаченные в свои «садовничьи» наряды, уже стоят у машины. На пассажирском месте сидела дама. Ее глаза были скрыты за темными очками в белой оправе, голова повязана белым платком из какого-то воздушного материала, а под ним виднелись блестящие, черные волосы, разделенные прямым пробором. Кроваво-красные губы особенно бросались в глаза на белоснежно-белом лице.

Мэрион накрыла волна ужаса.

— Мы тут как раз выезжали из Форта, — поведал король Эдуард. Как всегда неотразимый, в изысканном твидовом костюме в клетку, солнечных очках и перчатках, он сидел за начищенным до блеска рулем. Его золотистые волосы искрились в лучах солнца, а сам он ухмылялся, зажав в зубах сигарету, — и я решил заскочить, показать тебе мой американский автомобиль, — сказал он брату.

— И проходимку эту американскую заодно, — мрачно пробормотала герцогиня, спрятавшись за плечом супруга, одетого в комбинезон.

Казалось, ее очень задевает разительный контраст между ее собственным нелепым нарядом — грязными резиновыми сапогами, плащом, подвязанным шнурком на поясе — и элегантным обликом нежданной гостьи.

— Кто это, мамочка? — спросила Маргарет, потянув герцогиню за руку.

Но та сделала вид, что не замечает малышку.

— Прокатиться не хочешь, а, Берти? — добродушно предложил король, лукаво глядя на брата.

Герцог вопросительно посмотрел на супругу, а потом перевел тоскливый взгляд на блестящий автомобиль. Это был великолепный родстер кремового цвета, длинный, с открытым верхом, с подножками, сверкающими ручками, большими фарами, ребристыми кожаными сиденьями и хромированной приборной панелью. Маргарет тут же принялась восторженно выплясывать вокруг машины с криками «би-би!», указывая на большой медный клаксон.

Они как раз недавно прочли «Ветер в ивах»[46].

— Можешь посигналить, если хочешь! — сказал его величество и поспешил продемонстрировать всю оглушительную мощь клаксона.

Миссис Симпсон расхохоталась, а Маргарет сжала большой резиновый шар что есть мочи. Клаксон пронзительно завизжал, и девочка весело засмеялась. Герцог и герцогиня молча наблюдали за происходящим, а Лилибет тихонько стояла рядом с ними.

— Ну прокатись хоть немного, Берти! — беззаботно повторил свое приглашение король.

Герцогиня положила маленькую ладонь на спину мужу.

— Иди, — прошипела она, — покатайся чуть-чуть — и дело с концом. А я пока покажу этой наш сад.

Миссис Симпсон грациозно поднялась со своего места. Ее элегантный обтягивающий костюм от Шанель — черный, но отороченный белым, — подчеркивал осиную талию и узкие бедра. На солнце блеснул тяжелый браслет, украшенный драгоценными камнями.

Герцог уселся на место миссис Симпсон. Автомобиль стремительно дал задний ход, подняв новую волну гравия.

Уоллис уверенной походкой направилась к герцогине. Гравий громко шуршал под подошвами ее туфель на высоком каблуке, а губы расплылись в широкой, дружелюбной улыбке.

— Погуляйте-ка в лесу до чаепития, Кроуфи, — негромко велела герцогиня.

— Кто это такая? — громко поинтересовалась Маргарет, когда Мэрион схватила ее за руку и потянула за собой.

Девочка с нескрываемой враждебностью уставилась на сестру, нисколько не сомневаясь, что той известно куда больше, чем ей.

— Лилибет знает! Знаешь ведь, да? Ну почему ей можно знать, а мне — нет?! Так нечестно!

А чуть позже они вернулись в дом пить чай. Слуги, притаившиеся у дверей гостиной, при виде них стыдливо разбежались кто куда.

Экскурсия по саду — как и поездка с королем — явно уже завершились. Герцог, герцогиня и их гости сидели полукругом у большого камина. Когда Мэрион и ее подопечные остановились в дверях, до них донеслись обрывки разговора. Миссис Симпсон, уютно устроившись в одном из мягких кресел, увлеченно давала герцогине советы по садоводству.

— Симпатичный садик. Но, мне кажется, если срубить часть деревьев, будет только лучше. И, может, срыть половину холма?

Герцогиня откусила кусочек бисквита — явно для того, чтобы удержаться от колкости. Ее взгляд метал громы и молнии. Она раздраженно притоптывала ногой. И хотя уже успела сменить резиновые сапоги на туфли на каблуке, ее напряжение от этого нисколько не спало.

Король сидел рядом с Уоллис и смотрел на нее с обожанием.

— Разве же она не чудо? А как искусно умеет подбирать интерьер! Вы бы видели ее квартиру!

— Как жаль, что пока не довелось, — сухо отозвалась герцогиня.

Уоллис вновь ослепительно улыбнулась:

— А заезжайте к нам, когда пожелаете. Мы часто устраиваем ужины вскладчину.

Герцогиня закашлялась.

— Я их просто обожаю, — подхватил король. — Уоллис сама закупает все необходимое! — похвастался он так, будто это была какая-то исключительная, редчайшая способность. Впрочем, в его глазах это, видимо, так и было.

Герцогиня густо покраснела и, начав задыхаться, схватила стакан с водой.

— Форель я всегда заказываю одинакового размера, — поведала миссис Симпсон. — А если мясник не знает, как отрезать нужный мне кусок, я листаю свою поваренную книгу и показываю ему схему.

Глаза короли восторженно сияли.

— Нет, ну разве же она не чудо?

— О, еще какое, — отозвалась герцогиня, наконец придя в себя и имея в виду явно не то, что услышал король.

Эдуард не сводил глаз со своей возлюбленной. И снова, как когда-то в аббатстве, Мэрион увидела в нем безграничную преданность миссис Симпсон.

— Уоллис — самый необычный человек из всех, кого мне только доводилось встречать. Единственная женщина, которой искренне интересна моя работа.

— В самом деле? — натянуто улыбнулась герцогиня. Она явно сомневалась, что только исключительные особы могут позариться на главу Британской империи.

Но король, казалось, не уловил иронии в ее вопросе.

— Да-да! Она очень любит слушать про мои визиты в жилищные ассоциации, к безработным из долин Уэльса и все в таком духе!

Герцогиня наконец заметила собственных дочерей в дверях гостиной и, точно усмотрев в них своих спасительниц, протянула к ним руки.

— Маргарет! Лилибет!

У Мэрион внутри все сжалось. Узнает ли ее Уоллис? Поприветствует ли? Они с девочками приблизились к гостям, и черные глаза миссис Симпсон на мгновение остановились на ней. А потом она равнодушно отвела взгляд.

Ночью Мэрион разбудил какой-то шум. Неужели Лилибет снова решила поставить обувь поровнее?

Она глубоко вздохнула, не в силах скрыть своего разочарования. Она ведь так надеялась вытащить принцессу из мира тревог и страхов раз и навсегда. Но, видимо, эта задача была невыполнимой, а особенно после приезда незваных гостей.

Мэрион спустила ноги на пол и поморщилась — до того он был холодный. Распахнула дверь, высунулась в коридор. Звук доносился из спальни миссис Найт, расположенной через несколько комнат от нее.

Мэрион подошла к ее двери и прислушалась. Звук был такой, будто… Нет, не может такого быть! Она вновь напрягла слух. Кажется, она все-таки не ошиблась. Миссис Найт, упрямая и твердая, как кремень, та самая миссис Найт, от которой никак нельзя было ожидать подобного, горько плакала.

Глава тридцать первая

Мэрион постучала. В ответ послышался скрип, глухое ворчание и шаги босых ног по паркету.

Мэрион еще ни разу не видела миссис Найт после отбоя, а вид был, надо сказать, весьма и весьма необычный. Поверх пышной белой сорочки, в которой она спала, няня накинула тяжелый черный уличный плащ. Он был слегка помят, точно она и спала в нем.

— Вы в порядке? — спросила Мэрион, хотя ответ на этот вопрос был очевиден: крупное, квадратное лицо миссис Найт было залито слезами.

Няня отвернулась. Перед сном она распустила свой привычный строгий пучок, и теперь вдоль широкой спины тянулась длинная коса, седая и тонкая. Ее Мэрион тоже видела впервые.

— Почему вы плачете?

— Все из-за него! — натужно ответила няня.

В голове Мэрион тут же пронеслись мысли о каком-то таинственном и запретном романе с загадочным и неверным кавалером, но она отогнала их.

— Из-за кого?

Миссис Найт резко развернулась к ней. Ее черные глаза-бусинки пылали гневом.

— Он ведь творит все, что только душе угодно! Ни о ком больше не думает!

Мэрион вдруг поняла, что она говорит о короле.

— Вы боитесь, как бы он не женился на миссис Симпсон?

Миссис Найт зажала себе рот бледной ладонью и кивнула. На глаза у нее вновь навернулись слезы. Она отняла руку от лица.

— Каково тогда придется бедняжке Лилибет?! — выпалила она.

Эти слова потрясли Мэрион. Она ведь привыкла видеть в миссис Найт соперницу. Ей и в голову не приходило, что и та любит маленькую принцессу.

Она снова посмотрела на черный плащ, поношенный, изрядно пострадавший от непогоды, и на тонкую седую косу. А ведь та вполне могла быть черной, густой и блестящей. Когда-то и миссис Найт была молода и прекрасна. Но ее юность и красота померкли, пока она служила королевской семье. А вместе с ними сошли на нет и шансы выйти замуж — ведь к ней обращались не иначе как «миссис» исключительно из уважения — и завести детей. У нее никогда не было возлюбленного — ни тайного, ни явного. В своей жизни она пожертвовала всем.

Мэрион погладила истрепавшийся, мятый рукав. Вся ее неприязнь и обида в момент улетучились. Простить — значит понять, и это понимание наконец далось ей. Теперь и она увидела угрозу, которая так страшила няню. Жуткую перспективу, что дерзкая супруга короля возьмет под свою опеку малышку Лилибет. Как-никак, герцогиня почти ничего не рассказывала о происходящем, и нельзя было исключать, что все именно так и сложится.

— Вы и в самом деле думаете, что он на ней женится? Она ведь нездешняя, да и замужем уже была… — заметила Мэрион, но ей и самой сразу стала очевидна бессмысленность ее слов. Как-никак, она собственными глазами видела глубокую преданность короля. Но тут ей вспомнился разговор герцогини с архиепископом. — А вдруг он отречется от престола?

Миссис Найт подняла на нее усталый взгляд.

— Он поступает, как ему заблагорассудится, мисс Кроуфорд. И так было всегда. А кому потом наводить порядок? Таким, как мы с вами.

Она говорила о национальном кризисе так, точно в действительности речь шла о беспорядке в детской комнате. Мэрион еще крепче сжала ее рукав.

— Ох, миссис Найт…

— Зовите меня Аллах, — невесело попросила та. — Пора бы уже. Впереди большая работа. Забота о будущей наследнице престола лежит на нас.

На следующий день Мэрион вернулась на Ротерхит-стрит. Она собиралась обо всем рассказать Валентину в надежде, что тот поймет ее, как только узнает все подробности. Так или иначе, этот разговор должен был помочь ей принять окончательное решение. Она надела костюм, сшитый Норманом для свадьбы герцога Кентского, и прихорошилась. Недавно она подстриглась, и новая прическа выгодно подчеркивала ее острые скулы и тонкую шею.

Добравшись до нужной улицы, как всегда сокрытой туманом, Мэрион поспешила к дому, звонко стуча каблуками по мостовой. У самого дома она подняла взгляд и увидела, как в окне мелькнула голова Валентина. Сердце тут же наполнилось радостью.

— А его нет дома, — открыв ей дверь, заявил с порога Филипп.

Мэрион уставилась на него, не веря своим ушам.

— Но я ведь только что видела его в окне!

Филипп замялся.

— Ты, наверное, обозналась.

— Исключено! Это точно был он! — заявила она.

Если сперва в ее голосе звучали осуждающие нотки, то на середине фразы ее охватило замешательство, на смену которому пришли смутные подозрения. Что-то тут не так. Она нахмурилась.

Заметив это, Филипп шумно вздохнул.

— Ладно, заходи.

Мэрион уселась на кухне. Густой вечерний свет лился в комнату сквозь грязное окошко, озаряя высокие, шаткие горы грязных кастрюль. Мэрион вспомнила, как пришла сюда впервые, вспомнила людную вечеринку и все остальные посиделки, на которых ей довелось побывать. И рыжеволосых красавиц с зелеными глазами….

Она заметила, что в руке Филиппа блеснул кастет.

— Скоро будет масштабный фашистский марш, — пояснил он, заметив ее замешательство. — Мосли хочет пройти по Ист-Энду.

Эта деталь, сообщенная как бы между делом, немало ее удивила.

— Вместе с БСФ[47]? — удивленно переспросила она. — Но тогда беспорядков не избежать!

— Мы на это и рассчитываем. Вот только его будет защищать полиция. Это просто возмутительно!

Когда Валентин наконец спустился, виду него был робкий, а руки он спрятал в карманы. Мэрион всеми силами постаралась придать лицу циничное выражение, думая, что сейчас он вновь заведет с ней спор о множестве возлюбленных. Отчасти ей даже хотелось, чтобы это случилось. Но он лишь уставился в пол, не поднимая глаз.

— Все кончено, — тихо сказал он наконец. — Прости.

Паника захлестнула ее горячей волной.

— Почему?! — со стоном отчаяния и страха спросила она.

Ей совсем не хотелось его терять. Куда проще было уступить его сопернице, чтобы он мог любить их обеих, но потерять — ни за что!

Он поднял глаза. Она еще никогда не видела его таким печальным и не замечала в его больших глазах такой серьезности. И в этот миг ей стало понятно, что надежды нет. Что-то переменилось, и этого уже не исправишь.

— У нас с тобой разные цели, Мэрион.

— Неправда!

— Ты ведь не хочешь уходить со своей работы, — продолжил Валентин. Голос у него был спокойный, вдумчивый, сдержанный. В этот раз роль отчаявшейся просительницы была уготована ей. — Королевская семья живет в мире иллюзий и тебя туда заманила, а ты и довольна.

— Что за чушь?!

— Эта семья поглотила себя. Но погоди — рано или поздно тебя прожуют и выплюнут.

— Наглая ложь!

— Нет, Мэрион. — Он тяжело вздохнул. — Лжешь тут только ты. Самой себе.

Валентин еще что-то сказал, но она уже не слышала. К горлу подступила тошнота. Ей вспомнилась комната на втором этаже, которую она так хорошо знала. Этот знакомый хаос, состоящий из сигаретных окурков, газет, одежды, постельного белья. Матрас, на котором она столько раз лежала, глядя в растрескавшийся потолок. А сейчас на нем наверняка лежит другая женщина. Прямо у нее над головой. Она кожей чувствовала ее присутствие, пускай и находилась этажом ниже.

В их прошлую встречу она и не догадывалась, что все скоро закончится. Что он больше не будет ее целовать, переполняя сердце нежностью и любовью, что она уже никогда не задрожит в его ловких, умелых руках.

Трудно было с этим смириться. Несмотря на слабость, она встала и вышла. А на улице прислонилась ненадолго к грязной кирпичной стене. Чувство было такое, точно она навек попрощалась с мечтой.

Глава тридцать вторая

«Вот ведь дурочка! — ругала себя Мэрион, глядя в зеркало. — Идиотка!»

Прошло уже несколько недель. Начались шотландские каникулы герцога Йоркского и его семейства, и отъезд помог Мэрион по-новому взглянуть на произошедшее. Теперь она была в сотне миль от Лондона и Ротерхита, где произошла сцена расставания с Валентином.

Она все тщательно обдумала. На смену отчаянию, как и когда-то давно, пришла злость. Причем злилась она и на него, и на себя. Ведь все это уже было! Как же она допустила, чтобы такое повторилось?!

Впрочем, различия все-таки имелись. В прошлый раз она была еще студенткой, почти ребенком. Перед ней открывался целый мир со всеми его возможностями. Однако теперь, когда она стала старше (и отражение в зеркале — тому свидетельство), ее возможности сократились. Она упустила свой шанс, и это не подлежало сомнению. Но так ли ей хотелось за него хвататься?

Нахмурившись, Мэрион склонилась поближе к зеркалу. Это что, седой волос? Порой ею овладевало неприятное чувство — ей казалось, что она горюет не только по утраченной любви, но и по своим разбитым, несбыточным мечтам.

«У нас с тобой разные цели»… Какая чушь. Да, пускай она никогда не ратовала за пролетарскую революцию, но все же разделяла его идеалы равенства и тоже жаждала справедливости в мире. Так было всегда. Мэрион скользнула щеточкой в тюбик с тушью и нанесла ее на ресницы, а потом крепко зажмурилась и широко раскрыла свои большие карие глаза. Так-то лучше.

«Королевская семья живет в мире иллюзий и тебя туда заманила — а ты и довольна»… Здесь он тоже ошибся. Сам мир иллюзий Мэрион нисколько не прельщал. Главными для нее были девочки, которых она горячо любила (а Лилибет — особенно) и которым стала близка, как родная мать. А может, еще ближе — ведь герцогиня далеко не все свое время уделяла малышкам, как это делала Мэрион. Именно она, гувернантка, знала своих девочек как никто другой, знала все их страхи, тревоги, радости и печали. Именно она гуляла и играла с ними, давала им новые знания.

«Эта семья поглотила тебя. Но погоди — рано или поздно тебя прожуют и выплюнут»… Мэрион улыбнулась своему отражению. Это уже совсем смешно! С какой стати? Она нужна этим людям. Нужна всей семье. И это чувство, говоря откровенно, пьянило. Подумать только — самое знаменитое семейство на свете не может без нее обойтись! А главное — она в любой миг может все прекратить. Вернуться в реальность. Но так ли уж ей туда хочется? С каждым днем эта самая реальность все меньше и меньше манила ее.

Мэрион скользнула взглядом по отражению комнаты в зеркале, и ее внимание привлекла вчерашняя газета, лежавшая в углу. На первой полосе было размещено сообщение о «Битве на Кейбл-стрит» — именно ею закончилась попытка Освальда Мосли провести двухтысячный отряд «чернорубашечников» по Ист-Энду, где жило довольно много евреев. Как и предсказывал Филипп, произошла потасовка, в ходе которой пострадали тысячи людей — большей частью полицейских. Мэрион очень надеялась, что Филипп уцелел. И Валентин, конечно. Она поморщилась, вспоминая, как он лежал посреди эдинбургской улочки. Казалось, это было целую вечность назад. Именно тогда-то все и началось: и их роман, и работа в королевской семье. До чего странно, что с самого начала две эти истории, можно сказать, шли рука об руку.

Но пришла пора расстаться. Мэрион вскинула голову и посмотрела на свое отражение. Взгляд карих глаз из-под накрашенных ресниц был решительным и твердым. Валентин ошибся во всем. Если ее кто и заманил, да еще обманом — так это только он.

В этом году герцог Йоркский с семьей предпочел провести шотландские каникулы не в замке, а в Биркхолле — еще одной королевской резиденции, расположенной неподалеку. Формальным предлогом для этого стало то, что в Балморале якобы было маловато места. Но, по слухам, в замке ожидали миссис Симпсон, так что угадать истинную причину такого решения было не так уж сложно.

Мэрион трудно было поверить в правдивость этих слухов. Уоллис, как ей всегда казалось, вовсе не была любительницей отдыха на природе, как и сам король. Эдуард VIII вообще старательно пытался быть «прогрессивным монархом», который летом уезжает в круизы и летает на аэропланах.

Странно, что он вообще согласился приехать в Балморал, где все напоминало об отце и других родственниках. Но то, что он и в самом деле привезет на эту вражескую территорию свою любовницу, действительно казалось маловероятным.

Биркхолл разительно отличался от Балморала. Сама резиденция стояла на отшибе и представляла собой просторное белое строение, состоящее из нескольких домиков, которым была уже не одна сотня лет. Резиденция прекрасно вписывалась в романтический пейзаж долины реки Ди, чего никак нельзя было сказать о Балморале, ее чудаковатом соседе.

Да и внутри Биркхолл куда сильнее радовал глаз: стены тут были обиты сосновыми досками и увешаны забавными рисунками, а вовсе не рогами и картинами с принцем Альбертом; а шотландки тут не было и в помине. На улице был разбит симпатичный цветистый садик с густыми лужайками и ручейком, который весело журчал меж зарослей рододендрона и бобовника.

Обилие деревьев, которые под порывами почти не стихающего шотландского бриза быстро сбрасывали листву, создавало идеальные условия для «Счастливых дней» — игры, которой Лилибет научилась от Мэрион. Ее суть сводилась к следующему: сколько листьев сумеешь поймать до того, как они приземлятся, столько «счастливых дней» ждет тебя впереди. Лилибет быстро стала искусным ловцом. Смеясь и подпрыгивая, она гонялась за листвой, влекомой шотландскими ветрами, пахнущими землей и мхом. Она беспечно прыгала, а длинные пряди волос падали ей на лицо, и от всей этой картины веяло счастливой беззаботностью. У ног Лилибет скакал Дуки, тоже надеясь урвать и для себя хоть немножко собачьего счастья. Наблюдая за всем этим, Мэрион вдруг ощутила нежность даже к нему.

— У меня будет необычайно счастливая жизнь, — довольно объявила принцесса, продемонстрировав ворох листьев, которые спрятала в подол. — Ох, милая Кроуфи! — со вздохом прошептала она и прикусила губу, увидев добычу Мэрион. — А у вас-то улов поскромнее!

Мэрион улыбнулась:

— Это потому что я уступила тебе. Поделилась с тобой своими счастливыми деньками!

А на лужайке неподалеку сидели герцог с супругой, погрузившись в чтение. Герцогиня читала Вудхауса и так и покатывалась со смеху.

— Последний роман чудо как хорош! — сообщила она мужу. — Ты знал, что первую свою книгу он посвятил моим кузинам?

Герцога эта новость нисколько не позабавила. Он мрачно склонился над свежим номером «Таймс», где писали о марше из Джарроу — протестном шествии безработных жителей небольшого городка, расположенного у реки Тайн и жившего главным образом судостроением.

По пути на прогулку Мэрион ненадолго задержалась в холле, чтобы прочесть эту новость. В отличие от множества подобных маршей, этот поистине потряс народное воображение. Предводительствовала шествием решительная и храбрая Эллен Уилкинсон — миниатюрная рыжеволосая женщина, состоящая в парламенте от города Джарроу. По вечерам на Би-би-си рассказывали о продвижении марша, а дневные сводки появлялись в газетах.

— Ну послушай, Берти! — нетерпеливо сказала герцогиня. — Всех этих людей эксплуатируют в политических целях! Все так говорят! И марш из одного конца страны в другой едва ли разрешит их трудности!

— В-в-возможно, — согласился герцог. — Но что им еще делать? — Он отложил газету в сторону и вздохнул. — Л-л-люди в отчаянии, Елизавета. К-к-как бы м-м-мне хотелось им п-п-помочь!

Мэрион, которая тайком прислушивалась к их разговору, пока ловила листья, замерла. Марш из Джарроу ее тоже не на шутку встревожил. Спокойствие, которое наконец воцарилось в душе после разрыва с Валентином, нарушилось. Теперь внутри появилась странная пустота. А в голову вновь закрались сомнения. Чем же можно оправдать ее работу на самую богатую семью в Великобритании, когда в стране столько бедняков? Какое отношение вообще имеет королевская семья к протестующим из Джарроу — да даже просто к обычным людям с улицы?

А вот герцогиню никакие сомнения не мучили.

— Берти, мы уже и так помогаем, — энергично заметила она.

— Тем, что участвуем во всяких сомнительных т-т-торжествах? А к-к-какой им от этого п-п-прок?

Его супруга встрепенулась на своем шезлонге.

— Все не так просто! Мы отвлекаем народ от них самих и от их несчастного существования! Даем им надежду! Воспитываем в них преданность Родине, постоянство! — Герцогиня ненадолго прервалась, чтобы сделать глоток шампанского. — Берти, не забывай, когда речь заходит о королевской семье, главный ключ к успеху — преемственность!

Мэрион испытала облегчение. Стало быть, вот он, ответ на все ее вопросы. Герцогиня права. Она и сама заметила, что помпезное костюмированное шествие, устроенное в честь королевского юбилея, отвлекло людей от невзгод. Она уже готова была согласиться с Аланом Ласеллсом, утверждавшим, что короли — это выходцы из мира поэзии. А теперь, когда страна потихоньку распадалась на части, раздираемая бедностью и политическим экстремизмом, как никогда важно было чувствовать преемственность. Работая у герцога Йоркского, она нисколько не поступилась своими принципами и не стала поборницей несправедливого режима. Она делала доброе дело. И оно того стоило.

Мэрион подпрыгнула за листом — и поймала его.

На лужайке появился Эйнсли и бодро направился к ним.

— Вот пробил час, и наш пришел спаситель! — весело воскликнула герцогиня и помахала ему пустым бокалом из-под шампанского.

Но дворецкий бутылки с собой не взял. Мэрион со страхом наблюдала за тем, как он кинулся к герцогу и что-то прошептал ему на ухо. Герцог испуганно ахнул и вскочил на ноги.

— Берти! Что такое?!

— Аб-б-бердинская больница! Д-д-дэвид! Надо спешить…

И они торопливо направились к дому.

Лилибет испуганно посмотрела на Мэрион.

— Что случилось? Дядя Дэвид заболел?

— Можно и так выразиться, — пробурчал Эйнсли по пути к дому.

Вечернюю газету доставили в Биркхилл после обеда, еще до возвращения герцога с супругой. Мэрион, забежавшая в дом за ракетками для тенниса, заметила ее на столике в холле. Она взяла номер в руки. На первой полосе были две фотографии, сделанные сегодня днем. На одной из них герцог с герцогиней, в последнюю минуту подменив «заболевшего» короля, открывали новое отделение в абердинской больнице. А на другой был изображен король собственной персоной. Вполне здоровый с виду, он стоял на абердинском вокзале в автомобильных очках и радостно улыбался.

— Поезд миссис Симпсон опоздал, — пояснил Эйнсли, вышедший в холл. — Пришлось его величеству ее дожидаться. Он, видимо, понадеялся, что из-за очков его никто не узнает. Но, разумеется, получилось в точности наоборот. Его не узнал всего один полицейский, попросивший переставить автомобиль.

— Так он здесь… — медленно проговорила Мэрион. Да еще при таких поистине абсурдных обстоятельствах…

— Боюсь, Абердин никогда его не простит, — неумолимо заключил Эйнсли. — А может, и вся Шотландия, если об этой истории все узнают.

Вечером Мэрион вышла прогуляться. У нее страшно разболелась голова. В последние дни это случалось довольно часто, а причиной тому были ее собственные волнения, помноженные на переживания за королевскую семью.

Когда она вернулась, то застала герцогиню в приступе праведного гнева. Точно ангел отмщения, та схватила газету и, увидев заголовок, швырнула ее на пол.

— Нет, ты только подумай, Берти! Какой абсурд — встречать эту женщину лично! Мы с тобой, должно быть, выглядели круглыми идиотами!

Эта женщина в элегантном костюме от Шанель черным облаком нависла над герцогом и его семьей.

Мэрион захотелось подняться на холм, посмотреть на каирны, а заодно и подышать свежим воздухом. С каждым шагом ей становилось легче. Крики кулика, журчание воды, шумная возня куропатки в цветущем вереске — все эти звуки окутали ее, и постепенно Биркхелл с его бедами остался где-то далеко-далеко в стороне. А вскоре за деревьями проглянули высокие горы камня.

Первым она увидела «Купчий каирн» — самый первый памятник, воздвигнутый в честь покупки резиденции. Они с Лилибет сошлись на том, что он выглядит в точности как нос лодки, которая рухнула с неба и наполовину ушла под землю.

Следом она заметила высокую, плоскую пирамиду, посвященную «Памяти принца Альберта, благородного и добродетельного принца-консорта, от безутешной вдовы». Мэрион немного постояла перед ним, припоминая разговор с Лилибет о любви. «А когда люди влюбляются, они действительно „теряют голову“, точно ее никогда и не было?»

У нее защемило сердце. Лилибет потихоньку взрослела. Уже совсем скоро, всего через несколько лет, она и сама пустится в плавание по бурливым водам любви. Оставалось только надеяться, что ей повезет больше.

Мэрион вновь подумала о Валентине. Здесь, неподалеку от хижины, где они занимались любовью, она вдруг ощутила, как же он ей близок. Она надеялась, что смирится с тем, что между ними все кончено и она больше никогда его не увидит. Но теперь мысль об этом показалась ей невыносимой. Ей очень не хватало его непоколебимой уверенности, особенно теперь, когда мир вокруг стал таким коварным и сложным. Она прислонилась к каирну и дала волю слезам.

— Что случилось? — с любопытством поинтересовался голос позади.

Мэрион ахнула от неожиданности и резко обернулась.

Позади нее стояла женщина в длинном, элегантном пальто в ломаную клетку. На ее блестящих черных туфлях на высоком каблуке не было ни пылинки, а иссиня-черные волосы, разделенные пробором посередине, лежали безупречно. На жемчужно-белом лице не было и следа усталости — только в больших черных глазах застыла тревога, а кроваво-красные губы были сочувственно поджаты.

— Расскажите мне о своих бедах, милая моя, — попросила Уоллис Симпсон с усталой улыбкой. — А я вам поведаю о своих.

Глава тридцать третья

Изумлению Мэрион не было предела. Откуда ни возьмись, прямиком из лесного сумрака, к ней вышла сама ведьма из кошмаров Лилибет. Хитрая соблазнительница, бесстыдная уничтожительница королевского покоя. Мэрион была в таком потрясении, что и слова вымолвить не могла.

А вот миссис Симпсон держалась как ни в чем не бывало.

— Мы с вами ведь уже встречались? — уточнила она с приятным балтиморским выговором, который Мэрион тут же вспомнила. — Вы же однажды забрели к нам в Форт!

— Да… Я думала, вы забыли об этом…

Красные губы изогнулись в лукавой усмешке.

— Я хотела вас уберечь от неприятностей, только и всего, дорогая.

Смысл ее слов дошел до Мэрион не сразу. Так значит, Уоллис ее защитила?!

— Спасибо вам.

Та усмехнулась в ответ.

— Не за что, моя милая.

В голове у Мэрион завертелся круговорот мыслей. Стало быть, первое впечатление об Уоллис ее не обмануло. Вопреки всем слухам, миссис Симпсон вовсе не была эгоистичным чудовищем, готовым на все ради того, чтобы добиться завидного положения в обществе. А была человеком понимающим и преисполненным сочувствия. Даже к скромным гувернанткам. Она ведь легко могла рассказать, что уже виделась с Мэрион, и тем самым в два счета заткнуть герцогиню за пояс. Но не стала этого делать.

Мэрион вдруг остро ощутила всю несправедливость такого расклада. Уоллис — добродетельную женщину — все зовут проходимкой, чудовищем, даже не достойной того, чтобы обращаться к ней по имени. В этой женщине видят угрозу не только личному счастью, но всему привычному укладу жизни.

Мэрион очень хотелось примирить две стороны, меж которыми вспыхнуло столь серьезное недопонимание. Но стоило этой идее только прийти на ум, как она решительно отогнала ее. Об этом и речи быть не могло! Слишком уж далеко все зашло. Единственным связующим звеном между этими враждующими лагерями была она сама — и никто больше.

И никто больше… Она задумалась над этой мыслью. В самом деле, а вдруг получится? Вдруг она, Мэрион Кроуфорд, скромная гувернантка, сможет повлиять на саму королевскую семью?

Мысли в голове стремительно разгонялись. Миссис Симпсон относится к ней с сочувствием. Так может, она и впрямь справится? В конце концов, на свете чего только не бывает. А в этой семье — особенно. Надежда есть — это бесспорно.

У Мэрион перехватило дыхание. От ослепительных возможностей, возникших вдруг перед ней, голова пошла кругом. Если все получится, она спасет семейство герцога Йоркского! А может, и монархию! И все будут ей безмерно благодарны. Может, даже воздвигнут каирн в ее честь.

На эти размышления ушло всего несколько секунд. А Уоллис тем временем подобрала полы своего элегантного пальто.

— Может, присядем?

Эта женщина, которая всем вокруг виделась эдаким чудищем, гигантским и злобным, в реальности была худенькой и миниатюрной. Почти невесомой. Поговаривали, что питается она одними грейпфрутами да кофе и каждое утро взвешивается, а если весы показывают хоть немногим больше сотни фунтов[48], начинает морить себя голодом.

Мэрион прислонилась к высокому валуну рядом с Уоллис, набираясь храбрости. Сердце забилось тяжело и гулко, а к горлу подступила тошнота. В лучах закатного солнца лужайка, раскинувшаяся перед ними, казалась золотистой. Мэрион наклонилась и сорвала цветок вереска — необычайно крупный и яркий.

— Расскажите же, что вас так тревожит, моя милая, — Уоллис ласково тронула ее рукой, облаченной в перчатку. Перчатки у нее были изысканные — кроваво-красные, плотно прилегающие к коже.

Слова замерли у Мэрион на языке, готовые сорваться в любое мгновенье. Ей живо представилась Маргарет на трамплине у бассейна. Вспомнился веселый голос Лилибет. «Ну же, Маргарет! Прыгай!»

Хватит ли ей самой смелости «прыгнуть»? Она встревоженно обхватила себя за плечи.

— Вы, — едва слышно призналась она.

Уоллис, склонившаяся было к Мэрион, удивленно отпрянула.

— Я?!

Мэрион с мольбой заглянула в ее черные глаза.

— Все страшно вас боятся. А особенно девочки. Боятся, что будет, если вы выйдете замуж за короля.

Уоллис задумчиво нахмурилась. Вблизи ее брови оказались вовсе не такими идеально ровными, как казалось со стороны.

— Они хотят, чтобы мы расстались? — медленно спросила она совершенно спокойным голосом.

Повисла тишина. Даже птицы — и те словно затаили дыхание. Каирны, притаившиеся в полумраке, казалось, тоже прислушиваются к беседе. Эти памятники славным деяниям королей прошлого с интересом ждали новостей о королях нынешних.

Миссис Симпсон по-прежнему сидела, нахмурив ухоженные брови. Ее миниатюрные ладони в красных перчатках сжались в кулаки.

Мэрион ждала — сама не зная, чего. Рассерженных воплей? Разъяренного шипения? По спине пробежал холодок. Перед ней сидела всесильная женщина, сама любовница короля. О чем она сейчас думает?

Тишину прорезал пронзительный звук, который Мэрион никак не ожидала услышать.

— Подумать только, они хотят, чтобы я оставила его в покое! — воскликнула Уоллис, согнувшись пополам. Она вся дрожала — но вовсе не от слез! Вечернее безмолвие нарушил смех — звонкий и чистый, точно хрусталь!

Сердце Мэрион тревожно забилось. Стало быть, она неправильно все поняла? Миссис Симпсон явно не собиралась отрекаться от своего королевского возлюбленного. И вправду, зачем ей это?

Вдоволь насмеявшись, Уоллис подняла голову и утерла слезы рукой в красной перчатке. Мэрион же, потупившись, смотрела на позолоченную солнцем траву, ожидая, что миссис Симпсон сейчас начнет бранить ее за дерзость.

— Поверьте, да я бы с удовольствием с ним порвала, — вдруг сказала Уоллис. — Это моя главная мечта.

Мэрион вскинула голову и нахмурилась. Неужели ей почудилось?

— А особенно, если это пойдет на пользу малышкам, — продолжила собеседница. — Какие же они славные! Хотелось бы мне познакомиться с ними поближе… Своих-то детей у меня нет… — На мгновение она погрустнела.

На смену отчаянию, сжавшему Мэрион в свои беспощадные тиски, вдруг пришла надежда.

— Так расстаньтесь с ним! Этим вы спасете всех! Все будут вам так благодарны! Все… — возбужденно затараторила она. Подумать только, она совершила невозможное! Пробила брешь в этой неприступной стене!

Но Уоллис только покачала головой и улыбнулась:

— Милая моя, это невозможно.

Еще мгновенье назад голова у Мэрион кружилась от восторга, а вместе с ней — и мир вокруг, но теперь он замедлил свой бег и замер.

— Почему?! — чуть ли не со слезами спросила она.

— Он меня не отпустит, — коротко ответила миссис Симпсон. — Попробуйте-ка отказать человеку, который правит целой империей и ни разу в жизни не слышал слова «нет».

Мэрион вспомнились выходки короля в Роял-Лодж. Влюбленный взгляд, который он не сводил с Уоллис в аббатстве. Все привыкли думать, будто это она подчинила себе короля. Но далеко не каждый слышал его высокомерные, избалованные речи в холле на Пикадилли: «Как же надоело быть принцем Уэльским, сил моих больше нет!»

С ее губ сорвался тяжелый вздох. Теперь все встало не свои места. Она ни капли не сомневалась, что собеседница говорит чистую правду.

— И людская молва только все портит, — продолжила Уоллис усталым голосом, со все тем же своим балтиморским выговором. — Он видит, что все его порицают, и ему еще сильнее хочется настоять на своем.

«Он поступает, как ему заблагорассудится, мисс Кроуфорд. И так было всегда».

— Они из кожи вон лезут, лишь бы нас остановить. Клевещут, шпионят, пытаются помешать моему разводу…

Мэрион вспомнился разговор про информационную блокаду.

— Даже странно, что мне до сих пор автоаварию не подстроили.

Цветок вереска, сорванный Мэрион, теперь лежал у нее на ладони, ободранный и тонкий. Она сорвала с него все лепестки. Говорят, вереск приносит удачу, вот только теперь от нее не осталось и следа. Она посмотрела на голый стебель, не в силах вымолвить ни слова. Ничего уже не поделаешь. Она не в состоянии помочь семье герцога Йоркского. И не в силах спасти Уоллис. Получается, вовсе не одна Лилибет живет в золотой клетке. Вот только судьба любовницы короля никого не тревожит. Никто не жаждет ей помочь. Совсем наоборот.

— Я ведь прекрасно знаю, что обо мне судачат, — тихим, задумчивым тоном, точно говоря с самой собой, поведала миссис Симпсон. — Я — ведьма, садомазохистка, властная госпожа… Я веду себя, как мужчина. А Дэвид страдает от психического расстройства, у него фиксация на матери, на няньке! А еще я вожу близкую дружбу с Риббентропом. Вы ведь тоже всё это слышали, да? — уточнила она, устремив на Мэрион пронзительный взгляд, и та невольно кивнула.

Слухи о том, что миссис Симпсон близка с советником Гитлера, произвели настоящий фурор среди прислуги.

— Но это неправда. Мы виделись пару раз — на обеде у Изумруд Канард[49], — только и всего. А разговоров-то сколько! — Она посмотрела в темнеющую даль. — И, кстати сказать, я совсем не хочу становиться английской королевой. Это весьма сомнительное удовольствие. Ничего хуже и придумать нельзя. Тогда мне, к примеру, придется приезжать сюда каждый год. Вы только представьте: насекомые, дождь, волынки с утра пораньше. Про убранство дворца я вообще молчу — худший декор на планете. Куда ни глянь — всюду этот неуемный зверолов в шотландском наряде!

Мэрион не сумела сдержать улыбку, и Уоллис улыбнулась ей в ответ.

— А кормят тут вообще хуже некуда. Зелени я не видела с тех самых пор, как сюда приехала! А уж о клубном сэндвиче[50] тут и подавно никто не слышал! — возмутилась она, тряхнув холеной головкой.

На фоне золотистого заката, который с каждым мигом разгорался все ярче и ярче, еще отчетливее проступила линия ее худеньких плеч под элегантным нарядом. Миссис Симпсон вздохнула и печально поникла.

— Поверьте, мне в Балморал совершенно не хотелось. А откуда мне было знать про ту больницу, будь она неладна? Дэвид мне не рассказывал, что должен поучаствовать в открытии нового отделения! Да и потом, я не просила меня встречать! Мне совсем ничего не стоило поймать кэб и уехать с вокзала самой! Но он настоял, что непременно меня встретит — и теперь оказывается, что это я во всем виновата: очередная выходка злобной ведьмы.

На ее лице вдруг проступила усталость, а сама она точно в один миг состарилась. Мэрион гадала, сколько же ей лет? Как и король, миссис Симпсон была, по всей видимости, лет на двадцать старше ее самой. Они с Дэвидом были уже далеко не юнцы.

Уоллис посмотрела на часы, вскочила и разгладила складки одежды.

— Мне пора. Сегодня в замке торжественный ужин — одному богу известно, что подадут на стол. А еще эти ваши Йорки приезжают. И я должна буду их встречать. Так что самое время вернуться и овладеть хорошими манерами, пока еще не поздно.

Мэрион тоже поднялась на ноги. Уоллис, не дожидаясь ее, зашагала прочь. Руки она спрятала в карманы, а голову опустила, сосредоточенно глядя себе под ноги, чтобы не упасть в темноте.

— Мне страшно жаль, что все так вышло, — поторопилась заверить ее Мэрион, поспешив за ней следом.

И эти слова точнее всего выражали то, что она чувствовала в тот миг. Она ведь и не подозревала, что правда столь страшна и ужасна. А хуже всего было то, что из сложившейся ситуации не было ровным счетом никакого выхода. Все стремительно двигалось к неизвестному, но неизбежно трагическому финалу, который больно ударит по всем, и по монархии в том числе. Ибо что скажет народ, когда правда откроется?

— Мистер Болдуин считает, что я должна покинуть Британию, — точно угадав ее мысли, сказала Уоллис. — У одного моего приятеля есть вилла в Каннах. Но даже если я туда переберусь, это ничего не даст. Ведь Дэвид уедет следом за мной!

— Понятно… — отозвалась Мэрион, стараясь не запнуться о древесные корни. — Ситуация сложная… И, наверное, безумно страшная… — Ей самой и вообразить было жутко, каково это — когда против тебя ополчился весь мир.

— Временами на меня без конца кричат, — призналась миссис Симпсон. — Стены моего дома расписывают всякой похабщиной, бьют кирпичами окна.

Мэрион нахмурилась:

— Я думала, только владельцы газет знают об истинном положении дел.

— Вот-вот, — спокойно согласилась Уоллис. — Они-то всё это и затевают. Подкупают людей. Бедняжка мистер Лу уже давно сам не свой от страха.

— Это ваш дворецкий? — уточнила Мэрион, вообразив выходца из какой-нибудь азиатской страны.

Уоллис, нырнув под очередную ветку, громко рассмеялась:

— Вообще-то это мой пес. Мне его Дэвид подарил.

«Какая же она храбрая, — подумала Мэрион. — Какая смелая, тактичная, образованная и вместе с тем остроумная! Какая элегантная и щедрая! Какова ирония… а ведь из нее бы получилась безупречная королева».

Уоллис вдруг остановилась, обернулась к своей спутнице и, одарив ее своей ослепительной улыбкой, пожала ей руку.

— Милая моя, да не переживайте вы так! Я справлюсь, — заверила она Мэрион. — Я же сильная. Сила на то и нужна, чтобы переживать непростые времена.

Замок был совсем рядом. Они дошли до того места, где дорога разветвлялась на две тропы — одна вела в Балморал, а вторая — в Биркхолл. Солнце уже опустилось за горизонт, и все потонуло во тьме. Но Мэрион все равно поймала на себе внимательный взгляд миссис Симпсон.

— И вам тоже не помешает сила, милая моя.

— Да…

— Ведь и у вас есть любимые люди в этой семье.

— Вы про Лилибет?.. — спросила Мэрион.

Последние лучи закатного солнца упали на блестящие черные локоны. Миссис Симпсон кивнула.

— Если не спасетесь отсюда вовремя, то и для вас это все плохо закончится, — сказала она и вдруг схватила Мэрион за руку. — Послушайте! У меня вот детей нет. Мой поезд ушел. Но вы еще можете успеть! — Она крепко стиснула ладонь Мэрион. — Главное — сбежать, пока не поздно. Обещаете?

Глава тридцать четвертая

Близилось Рождество, а разговоров об Уоллис Симпсон становилось больше и больше. Теперь невозможно было сходить в «Вулвортс», не услышав по пути старинных рождественских гимнов, перепетых на новый лад, чтобы только поддеть возлюбленную короля. Излюбленная перепевка лондонцев звучала так: «Ангел звонко нам поет — Уоллис короля крадет!» А над шутками вроде «Эдуард Восьмой и миссис Симпсон Невыносимая» от души хохотали жители всей страны.

Положению Уоллис было сложно позавидовать. От нескольких рассказчиков Мэрион слышала разные истории о том, как же прошел тот «кошмарный ужин» в Балморале.

Герцогиня описывала случившееся с нескрываемым отвращением. «Она вышла ко мне с этой своей победоносной улыбочкой, — поведала она. — А я прошла мимо и сказала: „Я пришла на ужин не к вам, а к королю“».

Тот разговор с Уоллис теперь казался Мэрион нереальным, точно сон. Но возымели ли действие ее просьбы? Газетные заголовки сообщали, что Уоллис наконец отвергла своего венценосного возлюбленного и перебралась к друзьям во Францию.

Однако народ только посмеивался над этой новостью, сомневаясь в ее правдивости. Едва ли это было всерьез. Миссис Симпсон наверняка нарочно так дурно обходится с королем, чтобы только сильнее раззадорить его чувства. С какой стати ей с ним расставаться? Король ведь пляшет под ее дудку! Она сцапала его, и вовсе не собирается разжимать свои хищные когти! Она ведет себя с ним как с пажом, а сама нежится на Лазурном берегу да считает бриллианты, деньги и дни до восшествия на престол!

А из Форт-Бельведера доходили слухи об исступленных звонках короля в Канны. На линии были страшные помехи, и потому крики, вопли и слезные мольбы Эдуарда слышались по всему замку. «Да я за тобой на край света поеду!» — божился он в трубку. Уоллис оказалась довольно точна в своих предсказаниях: ее положение было отчаянным, а вовсе не триумфальным.

И Мэрион была счастлива, что знает всю правду. Роль единственной истинной свидетельницы этих исторических событий чрезвычайно ей нравилась. Но и переживаний вызывала немало — и грозила одиночеством. Даже матушка, единственная, кому она честно обо всем рассказала, выразила сомнения в правдивости миссис Симпсон. «Почем ты знаешь, что она была с тобой честна?» — поинтересовалась миссис Кроуфорд в письме.

Неужели Уоллис и впрямь ее одурачила? Мэрион и сама уже начала задаваться этим вопросом, а ответ не заставил себя долго ждать. Как-то раз, возвращаясь на Пикадилли с целой охапкой рождественских подарков, она торопливо взбежала по серым каменным ступенькам и постучала в высокие двойные двери. Притоптывая, чтобы хоть немного согреться, она предвкушала, как зайдет в уютный дом, согретый теплом мраморных каминов и больших обогревателей с железными сетками.

— Глядите! Вон она! — вдруг послышалось за спиной.

— Это Симпсон!

Мэрион охватило изумление. Впрочем, отель «Ритц» находился как раз через дорогу, чуть в стороне. Должно быть, прохожие заметили, что Уоллис туда направляется.

За оградой, которой был обнесен герцогский дом на Пикадилли, уже собралась толпа зевак.

— Это и впрямь она! Надо же!

Кто-то из толпы угрожающе потряс кулаком.

— Прошмандовка американская! Будь ты проклята!

Мэрион ошарашенно распахнула рот. Ее костюм, тщательно и со вкусом переделанный Норманом, совсем не был похож на наряды от Шанель, которые обычно носила Уоллис. Ее шляпка была сшита из искусственного меха. И, самое главное, она была на добрых двадцать лет младше миссис Симпсон!

— Вы обознались! — крикнула Мэрион толпе.

Одна из женщин выступила вперед. Ее глаза гневно сияли на перепачканном лице.

— Ты это, ручонки свои загребущие к королю не тяни! — злобно воскликнула она.

— Домой убирайся! Потаскуха! Оставь нашего короля в покое! — выкрикнул еще один голос.

Что-то просвистело мимо уха Мэрион и шлепнулось на лестницу. Она потрясенно уставилась на желток, усеянный осколками яичной скорлупы, и на прозрачную жидкость, потекшую вниз по ступенькам. Несколько капель попали ей на юбку.

Зубы у Мэрион застучали от страха. Она заколотила в дверь кулаками, но тщетно. Никто не спешил ее впускать. Девушка судорожно жала на кнопку звонка, снова и снова.

— Эйнсли, пустите! — взмолилась она. — Откройте дверь, прошу вас!

И наконец через несколько минут, показавшихся ей вечностью, Эйнсли ей открыл, и Мэрион кинулась в дом, да так стремительно, что запнулась о порог и едва не упала на ковер. Теперь у нее не осталось никаких сомнений, что Уоллис Симпсон ей не солгала. И народ обо всем прознал — никакой тайны уже не существовало. Злоба и ненависть прямо-таки витали в воздухе. Что же будет дальше?

«Нельзя тебе там оставаться! — написала ей матушка, страшно встревоженная рассказом дочери. — Скорее возвращайся домой!»

Мэрион всерьез задумалась над ее словами. Как-никак, нападение было вполне веским поводом пересмотреть свои планы. Быть свидетельницей исторических событий — это, конечно, почетно, как и верно служить своим господам. Но если тебя готовы разорвать на кусочки, оно вряд ли того стоит. Ей вспомнилась судьба русского царя и предсказания Валентина о революции. Вспомнилась и Эллен Уилкинсон с бесстрашной пятидесятитысячной толпой бастующих из Джарроу.

Но она торопливо заверила себя, что никаких вооруженных восстаний в этой стране точно не будет. Об этом говорил и сам Алан Ласеллс. Вот только в жизни королевской семьи и всего народа явно наступил переломный момент. Решительных перемен никак не избежать.

«Мы ведь обе с тобой не молодеем, — написала матушка в конце письма. Всю свою жизнь она не знала хворей, но последнее время ее здоровье заметно пошатнулось. — Хотелось бы мне еще успеть понянчить внучат на своем веку».

Матушка права, решила Мэрион. В первую очередь надо быть верной не королевской семье, а своей собственной. Как только тот самый переломный момент произойдет, она уедет домой. А если все случится в рождественские дни, то еще лучше: она сможет начать новый год с чистого листа!

Праздники приближались. У герцога Йоркского с семьей была запланирована поездка в Сандрингем, а у Мэрион — в Шотландию. Но никто не спешил уезжать. Все напряженно ждали. Вот-вот должна была грянуть буря.

Герцога и герцогиню теперь не так-то легко было застать. Герцог пропадал на каких-то встречах, а его супруга все чаще лежала в постели со страшной мигренью. Мэрион, уже приноровившись сохранять привычный уклад в непривычных условиях, усадила девочек мастерить рождественские украшения. В итоге у них получился целый ворох гирлянд, которыми щедро украсили Роял-Лодж. Нарядное убранство разбавило мрачную атмосферу, царившую в доме. Теперь повсюду висели «цепочки» из цветной бумаги, а под раскидистой рождественской елкой лежали чулочки, связанные маленькими пальчиками и набитые подарками. Для Аллах, как обычно, припасли яркую соль из «Вуллис».

Веселым шалостям в ванной пришел конец, но карточные игры по вечерам никто так и не отменил — и они вызывали не меньше восторга, чем раньше. И если прежде Мэрион казалось, что не стоит девочкам так веселиться перед отходом ко сну, то теперь она только радовалась, что принцессы отвлекаются от царящего в доме напряжения. В комнате, пропитанной приятным запахом дыма, то и дело раздавались громкие «Ах ты вредина!» да «Так нечестно!» — это девочки с упоением играли в «Мчащегося демона».

Языки пламени, бушующие в мраморном камине, бросали свои отсветы на готические стены, обитые зеленоватыми досками, и на золотистые рамы картин. Высокие арочные окна были плотно задернуты шторами, и в комнате царил приятный полумрак. «Более мирной и уютной обстановки и пожелать нельзя», — подумала Мэрион, оглядевшись. Учитывая все обстоятельства, она справлялась достойно. Если не сказать — блестяще.

Как-то в гостиную заглянул герцог — нечастый участник вечерних забав. Он сел у камина и начал раскладывать на коврике карты, чтобы сыграть в «Двадцать одно», при этом зажал меж исхудавших пальцев сигарету, а по его изнуренному лицу плясали блики от огня. Герцогиня, по своему обыкновению, заперлась у себя в комнате.

— Ну что, все готовы? — спросил он, окинув собравшихся взглядом и старательно изобразив улыбку.

— Да, папа!

Отец вопросительно посмотрел на Лилибет:

— К-к-карту или хватит?[51]

— Хватит!

Герцог повернулся к Мэрион:

— А вы, К-к-кроуфи, что скажете?

— Карту! — воскликнула Мэрион, но тут же разочаровалась в своем решении. С таким числом очков быстрой победы ей не видать.

Подошла очередь Маргарет. С привычной беспечностью младшая принцесса схватила карту, потом еще одну, а после в отчаянии швырнула весь свой набор в воздух.

— Банкрот! — рассерженно объявила она.

Герцог неодобрительно покачал головой, явно осуждая ее резкость.

— Ак-к-куратнее н-н-надо быть, Мэг.

— Это все кузен Галифакс! — в очередной раз заявила Маргарет.

— Ну что ж, значит, и ему аккуратность не помешает.

Лилибет перевернула все свои карты, а герцог, взявший в этой игре на себя роль банкира, тоже объявил о банкротстве.

— Глядите! — радостно воскликнула принцесса. — Это же королевским понтун[52]!

В холле зазвонил телефон. Лицо герцога, кажущееся в свете огня таким мягким и добрым, посерьезнело и застыло, точно каменное. В комнату вошел Эйнсли. Дворецкий был мрачнее тучи.

— Ваше высочество, Форт-Бельведер на линии. Его величество хочет поговорить с вами.

На пороге появилась герцогиня в длинной черной ночной рубашке. На ее лице не было ни грамма макияжа, а волосы были собраны в длинную черную косу на спине. На вид ей можно было дать лет шестнадцать, не больше. Принцессы устремили на нее удивленный взгляд.

— Мамочка! Ты выздоровела?

Но герцогиня по-прежнему выглядела неважно. Она бросилась к мужу и схватила его за руку. А потом они вместе вышли из комнаты.

Лилибет успела еще раз обыграть сестру, а Маргарет — снова стать банкротом, как вдруг за окном зашумел мотор автомобиля. Вот только шум этот потонул в криках сестер — победном и отчаянном, — и никто его не услышал. А потом по гравию зашуршали колеса, и машина унеслась вдаль. Когда Мэрион ложилась спать, герцогиня все еще не вернулась.

Глава тридцать пятая

Утром Мэрион остановилась перед белой дверью, ведущей в спальню герцогини. Несмотря на то что ее сюда пригласили, дверь была плотно закрыта. Изнутри доносились голоса — приглушенные и взволнованные. Девушка решила пока не стучать, а подождать.

Дверь неожиданно распахнулась, и на пороге возникла королева Мария. Она вся иссохла и казалась теперь куда старше своих и без того почтенных лет. Всегда прямая, как жердь, она заметно поникла и ссутулилась. Даже бюст ее — и тот точно уменьшился в размерах.

Мэрион тут же присела в реверансе, а когда выпрямилась, пожилая королева окинула ее мрачным взглядом.

— М-да, мисс Кроуфорд, положение, гофоря открофенно, ахофое, — процедила она и неспешно удалилась, тяжело опираясь на свой зонтик.

На кровати, застеленной желто-синим бельем, возлежала на высоких подушках одинокая фигурка в кружевном болеро и с длинной, растрепавшейся косой черных волос. С порога она казалась совсем крошечной.

— Заходите, Кроуфи, — слабым голосом позвала герцогиня.

Мэрион пересекла нежно-голубой ковер. К ее удивлению, герцогиня протянула ей руку, беззвучно призывая подойти ближе и пожать ее. Она редко допускала физические контакты, но теперь ласково сжала ладонь Мэрион своими бледными, тоненькими пальчиками, а потом подняла на нее большие фиалковые глаза.

— Боюсь, скоро нас всех ждут огромные перемены, Кроуфи, — приглушенно призналась она.

По спине Мэрион пробежал холодок. Так значит, все случилось. Один брат передал корону другому, и женщина, лежащая в постели перед ней, больше не герцогиня Йоркская.

— Ваше величество… — сказала Мэрион и вот уже во второй раз за последнюю пару минут опустилась перед королевой в реверансе. Все мысли в голове спутались. А в душе радость смешалась с сожалением. И изумлением — подумать только, как же быстро произошло то самое долгожданное событие, о котором было столько пересудов!

Но, самое главное, — теперь она могла уехать. Ей наконец-то представилась возможность уйти. Она собралась с духом, чтобы сказать об этом. Обеим сторонам будет не так-то просто пережить ее увольнение. И новость о нем наверняка вызовет бурный скандал.

— Переезд в Букингемский дворец будет довольно болезненным, — продолжила королева, и в ее голосе слышалось сочувствие. Она явно чего-то недоговаривала, вот только чего?

И тут Мэрион, точно острым клинком, пронзило осознание, столь неожиданное и горькое, что она невольно ахнула. Выходит, ее отстраняют от дел, вот так, ни с того ни с сего. Конечно, это отчасти понятно: как-никак, во дворце полно прислуги, а значит, найдется, кому присмотреть за принцессами.

И все-таки эта надуманная новость застала ее врасплох. Она ждала, что герцог с супругой проявят к ней большую благодарность, что ли.

Мэрион попыталась усмирить нахлынувшую было обиду. В конце концов, именно такого исхода она и сама желала.

— Да, мэм. От всей души желаю вам удачи.

Королева встрепенулась и резким, пронзительным голосом воскликнула:

— Только не говорите, что надумали нас покинуть!

Мэрион, вновь сбитая с толку, уставилась на нее. Получается, она им еще нужна? Ее вдруг накрыла волна облегчения, а желание уехать вдруг пошатнулось. Она подумала о матушкином письме. О ее болезнях, о внуках. Она открыла было рот, чтобы заверить королеву, что дело обстоит именно так.

Но та пригвоздила ее пристальным взглядом.

— Даже если так, Кроуфи, сейчас не самый подходящий момент, — проговорила она мягким, но убедительным тоном. — Вы нам нужны. Вы нужны Маргарет и Лилибет.

Подумать только, король с королевой нуждаются в ней! И наследница престола тоже… Эта льстивая мысль полыхнула в уме яркой вспышкой — чарующей и ослепительной. И все прежние намерения Мэрион тут же рассеялись без остатка, точно их и не было.

— Да, ваше величество, — послушно сказала она, сама до конца не осознавая, что делает.

— А, и еще кое-что! — послышалось из роскошной постели. — Сообщите обо всем девочкам, хорошо?

Вспышка, озарившая мысли Мэрион, моментально погасла. Она вопросительно посмотрела на собеседницу:

— О чем? Что их родители теперь король и королева?

Само собой, она уже давно привыкла замещать принцессам родителей. Но столь ошеломительную и важную новость детям явно должна сообщать вовсе не гувернантка. Шутка ли, когда твои мама и папа вдруг становятся главами самой знаменитой королевской династии в мире?!

— Именно, Кроуфи. — Новоиспеченная королева зевнула. — Если вас это не затруднит.

Мэрион снова присела в реверансе и вышла из комнаты. К потрясению, охватившему ее после разговора с королевой, теперь примешивалось и благоговение. Другие люди, которые тоже в ней нуждались, планы, которые она сама же и строила раньше, — все это померкло рядом с ошеломительным осознанием, что ей отныне уготована своя роль в истории. Если раньше она пряталась в закулисье, то теперь пришел черед выйти на главную сцену, подобных которой нет в целом свете.

Чуть погодя Мэрион собрала принцесс в будуаре и закрыла дверь. Внутри нее жарко пульсировали восторг и нетерпение. Как-никак, ей доверили почетную и ответственную задачу. Девочки — и в особенности Лилибет — на всю жизнь запомнят это мгновенье. И она сама теперь навечно останется в их памяти. А значит, нужно сыграть свою роль достойно. Она тщательно подбирала слова.

Девочки застыли перед ней в своих одинаковых клетчатых юбках и жакетах. В их взглядах читалось легкое негодование.

— Но мы ведь уже все уроки сделали! — напомнила Маргарет.

— Уроки тут ни при чем, — мягко поправила ее Мэрион. — Хочу с вами поговорить о переезде, — продолжила она, решив зайти именно с этой стороны.

Маргарет удивленно округлила глаза:

— О каком еще переезде?

— В новый дом.

— Не хочу никуда переезжать! — Маргарет насупилась. — Мне и тут очень нравится!

— А если новый дом куда больше и красивее этого?

Девочка просияла:

— Ну тогда ладно, так и быть!

Мэрион посмотрела на Лилибет. Та и слова еще не проронила, а на ее лице застыло странное выражение, которое сложно было разгадать. Последнее время ее умение мастерски скрывать свои чувства проявлялось чаще и чаще. А вот Маргарет, напротив, никогда не стеснялась говорить все, что думает, а лицо ее, точно раскрытая книга, выдавало каждую мысль.

— А еще вам предстоит поменять имена, — продолжила Мэрион. — Отныне вы больше не принцессы Елизавета и Маргарет Йоркские.

Маргарет ахнула:

— То есть как? Мы больше не принцессы?

— Принцессы, но не Йоркские, — ответила Мэрион и сделала глубокий вдох. Нет, совсем не так представляла она себе этот разговор. Она надеялась разъяснить все мягко и бережно, но дело грозило кончиться слезами. Большие голубые глаза младшей принцессы влажно заблестели.

— Но я ведь только-только научилась писать слово «Йоркская»! — плаксиво протянула Маргарет.

Надо было срочно раскрывать все карты. Затея с осторожной, выверенной беседой явно не удалась.

— Вы переезжаете в Букингемский дворец! — выпалила Мэрион.

— Что?! — наконец вступила в разговор Лилибет. — Навсегда?!

— Да. Отныне вы — дочери короля и королевы Англии.

В глазах Маргарет, в которых еще мгновенье назад дрожали слезы, теперь вспыхнули радостные искорки.

— Папа стал королем! А я теперь королевская дочка! — воскликнула она и восторженно запрыгала по позолоченной комнате. — Ура!

Лилибет же стояла неподвижно и осмысляла эту новость по-своему. По ее лицу совершенно невозможно было догадаться, о чем она думает. Может быть, в этот момент она размышляла, чем именно обернутся столь резкие перемены.

Маргарет наконец перестала скакать и подбежала к сестре. На ее круглом лице застыло благоговейное выражение.

— Получается, следующей королевой будешь ты, Лилибет?

Лилибет отозвалась не сразу.

— Да, — наконец спокойным тоном произнесла она. — Всё так.

Глава тридцать шестая

— Неправильно ты все пишешь, папа! — возмутилась Маргарет. — Тебя ведь Альберт зовут, а не Георг!

Мэрион привела девочек в кабинет к отцу, чтобы пожелали ему доброй ночи. Короля, а теперь пришла пора воспринимать его только так, они застали за столом — он одиноко сидел под флагом с «Коллингвуда» и тренировался выводить новую подпись на листе бумаги.

— Для своих я п-по-прежнему Альберт. Но д-д-для всех остальных — Георг.

— Король Георг, — поправила Лилибет. — Как дедушка!

— Именно так.

Привычный и верный порядок вещей наконец восстановился, вопреки всем неурядицам. Про бывшего короля никто даже не вспоминал. Во всяком случае, в господских комнатах. Под лестницей же так и бурлили сплетни. Рассказы об отречении от престола, произошедшем в Форт-Бельведере, прямо-таки потрясали воображение. Поговаривали, что Эдуард VIII, занеся королевское перо над судьбоносным документом, воскликнул: «Чернильница пуста, черт бы ее побрал!» И тогда кто-то протянул ему авторучку.

Бывший король должен был в скором времени покинуть страну и отплыть из Портсмута на эсминце навстречу своей возлюбленной. Даты его возвращения никто не знал. Ни один из слуг не выказал желания сопровождать его в путешествии. После того, как он отрекся от престола, от него самого, казалось, все отреклись.

— Что такое, Лилибет? — спросил новоиспеченный король.

Девочка, взиравшая на стол с нескрываемым благоговением, указала на конверт, на котором значилось: «Ее Величеству Королеве».

— Это маму теперь так зовут, да? — спросила она.

И все же бывшему монарху Эдуарду VIII предстояло еще одно дело, которое нужно было осуществить публично. Он должен был выступить по радио с прощальной речью, и именно это обстоятельство и породило первый кризис в эпоху правления нового короля.

Джон Рейт, глава Би-би-си, хотел было представить бывшего короля как мистера Эдуарда Виндзора, но новый монарх вмешался и отдал свое самое первое королевское распоряжение — даровать его брату титул его королевского высочества, герцога Виндзорского.

— Если хотите, мисс Кроуфорд, можем вместе радио послушать, — предложила Аллах своим суровым голосом.

Последнее время она проявляла к Мэрион заметное дружелюбие, пускай и нечасто.

И вот, уложив девочек в постель, Мэрион с няней устроились в гостиной, примыкавшей к детской, чтобы вместе услышать прощальное обращение Эдуарда VIII — человека, чьи поступки затронули их чуть ли не сильнее, чем всех прочих.

Аллах села у большого радио с деревянным корпусом и настроила волну. В отблесках огня, горящего в камине, ее лицо казалось особенно хмурым. Да и сама комната, всегда такая светлая и опрятная, теперь выглядела мрачной. За окнами клубился туман, книги точно опасливо жались друг к дружке в высоком шкафу. Даже плюшевые мишки, сидящие на полках, и те глядели строго и торжественно.

Послышался щелчок, и стараниями Аллах детская на Пикадилли тоже вышла на связь с империей. Мэрион живо представился бескрайний мир за пределами королевского дома. Представились люди, которые жадно слушают Би-би-си повсюду от Индии до Ислингтона, от диких широт Канады до Котсуолдских деревенек — люди, жаждущие узнать подробности драматических обстоятельств, в самом эпицентре которых она и оказалась. Для всех этих слушателей участники событий — это лишь лица с газетных снимков. Но для нее — это живые люди. И она — часть их огромной семьи. И важная часть. «Вы нам нужны. Вы нужны Маргарет и Лилибет», — пронеслись у нее в голове слова королевы.

Мэрион задалась на мгновенье вопросом, разделяет ли Аллах те же чувства. По ее виду этого никак нельзя было сказать наверняка. Она взяла пряжу и принялась невозмутимо работать спицами, которые то и дело тихонько звенели, сталкиваясь друг с другом.

— Ну что ж, послушаем, что он скажет, — наконец сказала она с привычным хартфордширским выговором.

Из динамиков послышался голос — голос бывшего короля, обращавшегося к своему народу из Виндзорского замка.

«Несколько часов назад я снял с себя все обязанности короля и императора…»

К своему изумлению, Мэрион вдруг почувствовала, что на глаза навернулись слезы. Конечно, то была лишь иллюзия. Эдуард никогда не мечтал о троне и на роль короля подходил плохо. Но в некотором смысле его отречение было трагедией — и огромной потерей. Как-никак, он — единственный из всей королевской семьи — пользовался до некоторой поры бесконечной популярностью и народной любовью. Он был одним из знаменитейших людей на планете. И трудно было поверить, что всему этому суждено было закончиться именно так.

А усталый, печальный голос тем временем продолжал:

«Я нахожу невозможным и дальше нести тяжкое бремя ответственности без помощи и поддержки любимой женщины…»

Мэрион подумала об Уоллис, которая в эти минуты наверняка тоже сидит у приемника на вилле в Каннах и слушает это обращение. Худшие страхи той все же сбылись.

Эдуард тем временем заговорил о брате:

«Он обладает одним несравненным даром, которого я напрочь лишен и за который вы все так его любите, — он счастливый семьянин, нежно любящий свою супругу и детей…»

Спицы замерли в руках у няни. Она потянулась к карману за носовым платком.

«Что ж, да здравствует новый король! Я от всего сердца желаю ему и его славному народу — всем вам! — счастья и процветания. Боже, храни короля!»

Мэрион представилось, как одинокая фигурка покидает древнюю крепость и спешит сквозь туман в Портсмут, навстречу неясному будущему. Правление Эдуарда VIII продлилось в итоге меньше года — всего триста двадцать пять дней.

В комнате послышался скрип, потом шорох и тяжелый вздох. Аллах поднялась с кресла. Мэрион, тоже поднявшаяся с места, заметила, что глаза у няни блестят от слез. Две женщины — молодая и пожилая — заглянули друг другу в глаза.

— Боже, храни короля! — провозгласили они.

Назавтра, ближе к полудню, король предстал перед всем семейством в великолепной темно-синей форме, украшенной золотом. На ее фоне особенно бросалось в глаза его бледное, осунувшееся лицо.

— О, я знаю, знаю, это форма обмирала флота! — с гордостью поведала Маргарет.

— Не обмирала, а адмирала, — поправила ее Лилибет.

На мгновенье усталое лицо нового монарха озарила слабая улыбка. Он посмотрел на Мэрион и сообщил, что едет в Сент-Джеймсский дворец на встречу с Советом престолонаследия. А королева еще лежит в постели.

— А это значит, что когда ваш папа вернется к обеду, он будет уже полноправным королем Англии! — пояснила Мэрион принцессам, когда дверь за их отцом закрылась. — Не забудьте почтить его реверансом!

Маргарет изумленно уставилась на нее:

— Папу? Реверансом?

— Да-да, теперь их с мамой надо приветствовать только так. Непривычно, правда? Давайте немного потренируемся, пока его нет. А то еще упадете ненароком.

До самого обеда они старательно отрабатывали всевозможные книксены и поклоны. Маргарет двигалась особенно порывисто и театрально. То и дело раздавались вспышки хохота.

Когда король вернулся, в холле его встретили двумя безупречными реверансами. Он застыл, как вкопанный, и на лице его отразилось подлинное изумление.

— Что такое, папа? — спустя несколько мгновений спросила Лилибет, чтобы только нарушить тревожное молчание. — Мы неправильно кланяемся?

Георг VI покачал головой. Шея у него напряглась, и на ней отчетливо проступили вены — и явно не от привычного заикания. Судя по всему, и для него настал миг откровения. Теперь и он получил неопровержимые доказательства того, что невозможное свершилось. Он действительно стал королем Англии.

Отец посмотрел на дочек глазами, полными слез, теребя тощими пальцами адмиральскую фуражку, украшенную золотым плетением. А потом склонился к принцессам, притянул их к себе и крепко обнял.