Гувернантка

Глава тридцать седьмая

— Кажется, мы знакомы, — обратилась к Мэрион юная девушка, остановив ее на Виктория-стрит.

Ее лицо тоже показалось Мэрион смутно знакомым. На девушке была меховая шубка, защищавшая ее от холодного февральского ветра. И тут Мэрион осенило.

— Дебо! — воскликнула она, узнав сестру Декки. Воспоминания о вечерах, проведенных на Ротерхит-стрит, полоснули ее, точно острым ножом. Ей вдруг стало так больно и горько, что перехватило дыхание. «Всё в прошлом», — заверила она себя и глубоко вздохнула. — Как… как твои дела?

Дебо закатила большие зеленые глаза.

— Сносно, если не учитывать всего того, что выпало на мою долю.

Подмышкой Мэрион зажала газету, на первой полосе которой темнел фотоснимок военных событий в Испании. Мадрид, осажденный правительством, пытался отбить атаку войск Франко. Сотни волонтеров со всего света погибли. К горлу Мэрион подкатил ком. Неужели в числе погибших и Эсмонд с Деккой? Вдруг Дебо имеет в виду именно это? Сама не своя от волнения, Мэрион спросила, живы ли они.

— Да, они уже давным-давно вернулись. Эсмонд там заболел дизентерией. Но сейчас уже поправился и работает в рекламной конторе.

Понадеявшись, что после этих событий Валентин и вовсе передумал ехать в Испанию, Мэрион с облегчением спросила:

— А что тогда у тебя стряслось?

В зеленых глазах полыхнуло негодование.

— Как, по-твоему, я выйду за герцога с моей-то семейкой?!

Мэрион спрятала улыбку. Она ведь совсем позабыла, что выгодное замужество — главная цель Дебо.

— Ты про Юнити слышала? Она в Германии, у фюрера! Они каждый день вместе обедают! Просто неразлейвода! — Дебо вскинула руку, скрестив указательный и средний пальцы, чтобы продемонстрировать, до чего же близки фюрер и ее сестра.

Улыбка на губах Мэрион тут же погасла:

— Какой ужас.

— И это еще не все! Моя сестра Диана влюбилась в Освальда Мосли!

— В того, кто возглавляет Британский союз фашистов?

— В него самого! Ради него она даже мужа бросила, а Мосли ушел от жены! Честно сказать, теперь у меня только и надежда, что на твоих господ.

— На моих господ?

— На короля с королевой.

Мэрион нахмурилась. Из всех признаний Дебо это потрясло ее сильнее всего. Как-никак, никто пока не возлагал на нового монарха с супругой особых надежд.

Драматичная история с отречением закончилась точно страшный взрыв, но, когда дымная завеса рассеялась, стало очевидно, какой серьезный урон нанесен монархии. Новый правитель не мог похвастаться особой популярностью. Скромность Георга VI и заикание, с которым он так и не смог пока справиться, порождали слухи о том, что человек он болезненный и безвольный. Злопыхатели поговаривали, что он не доживет и до майской коронации и уж тем более не вынесет бремени монархии. Но теперь у короля хотя бы будет поддержка в лице Дебо!

Мэрион улыбнулась своей собеседнице:

— Они будут очень признательны тебе за поддержку.

Дебо пожала плечами.

— Ну, это все потому, что они возродили балы дебютанток. Теперь уж меня точно заметит какой-нибудь славный пожилой герцог, и мы будем жить долго и счастливо в богатом поместье за городом! — заявила она и посмотрела на часы. — Ох, да я ведь к парикмахеру опаздываю! Кстати, от Валентина весточек не было?

«С какой стати ему мне писать? — чуть не вырвалось у Мэрион. — Мы ведь расстались почти год назад!» Но тут в памяти вспыхнули его темные, смеющиеся глаза, и в сердце снова вонзился незримый клинок. И все же она нашла в себе силы скрыть нахлынувшие чувства и решительно покачала головой.

— Он ведь в Испанию уехал. Ты слышала? — возбужденно проговорила Дебо.

Мэрион захлестнул ледяной ужас. Перед глазами встал снимок из газеты, которую она прижимала к себе. Разбомбленный Мадрид, плачущие вдовы, склонившиеся к телам погибших мужей…

— Во… воевать? — пролепетала она.

— Ну а зачем еще? Ладно, мне пора, — бросила Дебо и растворилась.

Мэрион медленно направилась к дворцу. Конечно, теперь Валентин живет своей жизнью, и его дела не должны ее касаться. Но несмотря на это, внутри в один миг все словно оборвалось и рухнуло, как рухнули сегодня утром тяжелые портьеры вместе с ламбрекеном и массивной латунной планкой у нее в комнате, чудом не задев ее саму.

Тогда-то она с удивлением обнаружила, что дворец ветшает и разрушается, чего, конечно, никак нельзя было сказать по парадным залам. А еще в нем было ужасно холодно — настолько, что она промерзала до костей. И огонь в камине ни капельки не согревал комнату. Ветер завывал в дымоходе, точно тысяча опечаленных призраков. Учитывая незавидное положение монархии и крах ее любви, трудно было не усмотреть в этом всем метафору.

Она вошла в дворцовые ворота, расправила плечи и кивнула полицейскому. Если с чувствами уже ничего не поделать, то монархии еще можно помочь. Как-никак, теперь это ее обязанность.

Вот только, поднимаясь по винтовой лестнице к себе в комнату, она никак не могла выбросить из головы Валентина. Ей отчетливо вспомнился лукавый взгляд его темных глаз. А когда она вошла в ванную, на нее тоже уставились черные глазки — не менее лукавые и шаловливые.

Это была… мышь! Она восседала на полотенце Мэрион и дерзко смотрела на вошедшую. Казалось, появление Мэрион ни капельки ее не испугало. Напротив, она явно считала себя хозяйкой этих покоев.

Мэрион пулей выскочила в коридор — скорее от неожиданности, чем от страха. Ее ванная комната была расположена по соседству с широким коридором, выстеленным линолеумом, который был во дворце почти повсюду. Она заметила в дальнем конце коридора какое-то движение и узнала дворцового почтальона — человека, чье существование неимоверно ее поразило, когда она только о нем узнала. Она не сразу привыкла к тому, что дворец, по сути, представлял собой большую деревню с коридорами-улочками. Несмотря на то что Мэрион не раз тут бывала до переезда, она и помыслить не могла, что он такой огромный. Ее короткие визиты не давали никакого представления об истинном положении дел.

Почтальон неспешно приблизился к ней, немелодично насвистывая себе под нос какой-то нестройный мотив.

— У меня в ванной, на полотенце мышь! — сообщила ему Мэрион.

Почтальон был круглолицым, румяным толстячком. Он поднес палец к губам и заговорщически склонился к Мэрион.

— Не шумите так громко! А то до нее много охотников найдется!

— Очень смешно, — Мэрион скрестила руки на груди. — Мне-то надо ее прогнать!

— Вам надо послать за королевским крысоловом. Он морит мышей и крыс. Посмотрите в справочнике, как его найти. Чао, моя дорогая! — сказал он и, присвистывая, удалился.

Мэрион вернулась к себе в комнату и переступила через поверженные останки шторы. В стене над окном глубокими ранами темнели дыры от планки. А на столе лежала увесистая книга, которую и имел в виду почтальон. Толщиной она была с дюйм, а на обложке поблескивали королевская корона и надпись: «Отделения и адреса королевских придворных, государственных сановников и королевских служащих».

В свой самый первый вечер во дворце Мэрион с изумлением пролистала этот справочник. Оказалось, что в ветшающем замке живет свыше четырех сотен придворных, большинство из которых может похвастаться причудливыми и непонятными титулами. Например, был среди них не только страж золотой и серебряной казны, но и стеклянной и даже фарфоровой! А еще в списке можно было найти потомственного сокольничьего и смотрителя воронов, смотрителя лебедей, хранителя баржи, королевского историографа, полковника придворной кавалерии. Также в нем значились первый и главный военно-морской флаг-адъютант и сотни конюших, почетных конюших и церемониймейстеров.

Листая страницы, Мэрион не верила своим глазам, не зная, что и думать об этом огромном перечне. Считать ли его романтичным — или это лишь блажь и нелепица? Раньше она без оглядки выбрала бы второе. Но теперь, став частью королевского двора, она поймала себя на том, что ответить на этот вопрос не так-то просто.

Привыкать пришлось не только к размерам дворца и его запустению. Обеды с господской семьей теперь навечно ушли в прошлое. Отныне Мэрион должна была есть в обществе других придворных.

Расстояние между ее комнатой на самом верхнем этаже, с видом на улицу Мэлл, до придворной обеденной залы, которая располагалась на первом этаже и окна которой выходили в сад, было пугающе огромным — нужно было пересечь бесчисленные коридоры и завернуть за множество углов, как две капли воды похожих друг на друга. Первые несколько раз Мэрион даже опаздывала на обеды и входила в залу уставшая и раздосадованная.

Сперва ее пугали эта просторная, многолюдная зала и огромный стол, уставленный тарелками с изображением королевского герба, по обеим сторонам от которых, точно крылья, поблескивали серебряные приборы. А вокруг теснились роскошные серебряные вазы с цветами, серебряные же графинчики с уксусом и маслом, высокие горы салфеток, изысканные хрустальные бокалы. Были в зале и лакеи в красно-золотых костюмах — обслуга для обслуги.

Впрочем, придворные выглядели вовсе не как слуги. У королевских фрейлин были густые, блестящие волосы и стройные, изящные фигуры. Конюшие могли похвастаться аристократичными чертами лица — можно было подумать, что все они происходили из знатных, древних родов, и у каждого из них даже был свой фамильный герб. Мэрион казалось, будто она — новенькая ученица в какой-то престижной школе. И она сразу почувствовала, что ей здесь вряд ли понравится.

Однако она быстро привыкла к новой обстановке и даже стала узнавать многих придворных. Но сегодня на соседний стул опустился какой-то незнакомец. Смуглый, стройный, с точеными чертами лица. Волосы у него были густые и темные, а брови — кустистые. Стоило ей разглядеть незнакомца повнимательнее, и сердце так и подпрыгнуло в груди:

— Мистер Ласеллс!

Щеки ее залил румянец. Она вдруг испугалась, что ее радость покажется собеседнику слишком уж бурной.

Мистер Ласеллс вскинул бровь и сдержанно улыбнулся:

— Как вам дворец, мисс Кроуфорд? Нравится?

Мэрион, уже успевшая оправиться от смущения, доверительно посмотрела на него.

— Буду с вами честна, мистер Ласеллс, моя комната того и гляди рассыплется в пыль, а в ванной я сегодня обнаружила мышь!

Конюший, сидевший чуть поодаль, живо присоединился к разговору.

— Всего одну? — шутливо поинтересовался он. — У меня вот их целых три!

По столу прокатилась волна смеха. Ласеллс промокнул рот салфеткой.

— М-да, реставрация что-то запаздывает, — изрек он.

Послышался новый взрыв хохота, а потом все возобновили прежние беседы. Мэрион взяла вилку и принялась разделывать свою порцию копченого лосося. Мрачное настроение сменилось приподнятым — даже кокетливым. Неужели это все из-за Ласеллса? Мэрион вдруг поймала себя на том, что жаждет его внимания.

— Между прочим, я хочу вам пожаловаться еще на кое-что, — заговорщическим тоном поведала она, склонившись к своему соседу. — В нашу прошлую встречу вы ввели меня в заблуждение!

— В самом деле, мисс Кроуфорд? Что же я такого сказал? — Мистер Ласеллс свел кустистые брови и сощурил черные глаза.

Мэрион улыбнулась уголком рта:

— Вы сказали, что король будет править еще не один год. И что принц Уэльский ни за что не женится на миссис Симпсон!

Ласеллс внимательно посмотрел на нее, но Мэрион выдержала этот взгляд. Он первым потупился и невесело улыбнулся:

— Справедливое замечание, мисс Кроуфорд. В первом случае речь шла о сведениях, переданных мне третьими лицами. А во втором — о моем самостоятельном допущении. Но я ошибся — в этом вы совершенно правы.

Мало перед кем высокомерный Ласеллс согласился бы признать свою ошибку. Мэрион ощутила триумф и неподдельный восторг.

— Как к папочке хочется! — пожаловалась как-то раз Маргарет.

— Нельзя. Он занят тем, что правит страной! — ответила Лилибет.

У короля и в самом деле редко выдавалась свободная минутка. Искусство правления он постигал прямо в работе — и со всем тщанием. С садоводством пришлось распрощаться — как и с карточными играми перед сном. Но, что самое трогательное, он распорядился переставить игрушечных лошадок поближе к своему кабинету, чтобы слышать, как его дочурки на них катаются, и чувствовать присутствие девочек.

— Вечно он с этим мистером Ласеллсом, а на нас времени нет! — жалостливо воскликнула Маргарет. — А тот мне вообще не нравится! А вам? — неожиданно спросила она у Мэрион, и та смущенно зарделась.

— Ха! — победоносно вскричала младшая принцесса. — Да Кроуфи влюблена в мистера Ласеллса!

— Ну уж глупости! — рассерженно перебила ее Мэрион.

И все же стоило признать, что Ласеллс очень ей нравился. Он был интересным и весьма эрудированным собеседником, пускай временами и чересчур высокомерным. Она всегда с нетерпением ждала встреч с ним за обедом и всякий раз расстраивалась, если он уезжал с королем по делам и не приходил.

Он не имел обыкновения заглядывать в классную комнату, где Мэрион проводила с девочками занятия. Поэтому, когда одним прекрасным днем Мэрион увидела его на пороге — высокого, смуглого, явно чем-то раздосадованного, — она не смогла сдержать изумления. Глубоко вздохнув, чтобы унять взволнованный стук сердца, она воскликнула:

— Мистер Ласеллс!

Он окинул подозрительным взглядом комнату — просторную, светлую, с окнами, выходящими в сад. Сперва занятия планировалось проводить на верхнем этаже, в комнате, в которой учился еще сам король, когда был ребенком. Но когда они с Мэрион отправились смотреть эту комнатку — а она оказалась крошечной, с мрачными, зарешеченными окнами, — король торопливо захлопнул дверь и воскликнул: «Нет, это никуда не годится!»

Девочки, сидевшие за партами, мигом обернулись к нежданному гостю. Маргарет одарила его поистине ангельским взглядом.

— Меня постоянно вызывают на встречи с его величеством, — недовольно послышалось из-под густых усов.

— Но это ведь входит в ваши обязанности, разве не так, мистер Ласеллс? — поинтересовалась Маргарет.

Ласеллс остановил на ней строгий взгляд.

— Совсем необязательно. Особенно если в итоге оказывается, что его величество вовсе меня не ждет, — продолжил он и посмотрел на Мэрион. — Телефонистка сказала, что вызов поступил из этой комнаты, — добавил он и кивнул на телефон.

Аппарат, к слову, поставили в классной комнате совсем недавно. Принцесса Маргарет особенно любила с ним играть. Мэрион посмотрела на нее, вопросительно вскинув брови. Та состроила невинный вид и захлопала длинными ресницами.

Ласеллс бросил на Маргарет предупреждающий и вместе с тем подозрительный взгляд и вышел. Но прежде чем переступить порог, встретился глазами с Мэрион. От дружелюбной усмешки, которую она так часто видела за обеденным столом, не осталось и следа. На лице его застыло ледяное презрение. Презрение не только к ее неспособности тщательно следить за своими ученицами, но и к ней самой. Мэрион вдруг заполонило отчаяние, а вместе с ним — и злость на Маргарет, которая явно нарочно все это подстроила, чтобы повеселиться.

Не успела дверь за мистером Ласеллсом захлопнуться, как маленькая шалунья залилась звонким смехом.

— Маргарет! — строго осадила ее Мэрион.

Та устремила на гувернантку невинный взор:

— Это все кузен Галифакс!

— Что же нам с ней делать, Кроуфи?! — в отчаянии воскликнула Лилибет.

«О, это еще полбеды, — подумала Мэрион. — Как теперь быть с Аланом Ласеллсом — вот в чем вопрос».

Глава тридцать восьмая

На смену зиме пришла весна. Когда деревья зацвели, армии Гитлера уже успели вторгнуться в Рейнскую область и пересечь Эссен, Дюссельдорф и Кельн, злостно нарушив условия Версальского договора. Разъяренная Франция призвала союзников к вооруженному сопротивлению. Но Энтони Иден, британский министр иностранных дел, заявил в палате общин, что Великобритания поможет Франции лишь в том случае, если та подвергнется нападению, а пока этого не случилось, разумнее пойти по пути переговоров с неприятелем. Мэрион, которая внимательно следила за происходящим, с тревогой вспоминала разговоры о Гитлере на Ротерхит-стрит, в которых его не раз называли «непримиримым».

И такого мнения придерживались не только верхи общества. Даже в обеденной зале для королевских придворных никто не спорил с тем, что «ни в коем случае нельзя доводить дело до войны».

— Не знаю, как вы, а я не виню Джерри[53] за то, что он так бесстрашно во все это вмешивается, — заметил как-то один конюший. — В конце концов, в прошлый раз ему здорово досталось, надо же теперь как-то брать реванш!

До коронации еще оставалось несколько месяцев. Торжество было запланировано на 12 мая 1937 года — ту же дату, что и неудавшаяся коронация Эдуарда VIII. «Прежняя дата, новый король» — как выразился лорд Чемберлен. Мэрион заметила, что такой расклад облегчил жизнь почти всем, кроме производителей сувениров. Миллионы кружек и тарелок с изображением бывшего короля стали теперь никому не нужны.

Нового короля тоже тревожила — нет, скорее, и вовсе ужасала — предстоящая церемония. Королева же наслаждалась примерками наряда для коронации и увлеченно тренировалась ходить по дворцовым коридорам с простыней, натянутой на плечи на манер мантии, и короной на голове.

— Тяжелая она, надо попривыкнуть! — поясняла она дочкам, которые наблюдали за ней, благоговейно затаив дыхание.

Как только на улице потеплело, Мэрион возобновила занятия на открытом воздухе. Она облюбовала вовсе не террасы с балюстрадами и не поросшие пышным цветом окраины сада, а небольшой холмик у ограды, с которого открывался отличный вид на соседнюю улицу.

— Мне бы такое пальто! — воскликнула Маргарет.

В ней уже проявлялся горячий интерес к моде, и она любила оценивать наряды детей, проходящих по улице.

— Смотрите-ка! Там мама! — подала голос Лилибет и кивнула на блестящий черный автомобиль, который неспешно проскользил по улице, поблескивая хромированными деталями. На заднем сиденье мелькнул знакомый профиль.

— Мы теперь так редко с ней видимся… — со вздохом заметила Маргарет.

После переезда в Букингемский дворец у королевы стало вчетверо больше работы. Что ни день, надо было перерезать бесчисленные ленточки на торжественных открытиях и закладывать камни на местах будущих построек.

— Давайте лучше сыграем в «Если»! — живо предложила девочкам Мэрион, лишь бы поскорее нарушить мрачное молчание.

— Давайте! — просияв, согласилась Маргарет и, мигом позабыв все печали, вскочила на ноги и принялась скакать и кружиться.

— Если бы я могла стать кем пожелаю, кем бы я была? Как думаете? — спросила она.

Мэрион широко улыбнулась и по привычке ответила:

— Послушной девочкой?

— Я бы стала… — Маргарет притихла, задумалась и выдала список самых невероятных профессий: — Пиратом! Кинозвездой! Танцовщицей! Авиатором! — Недавно она прочла в «Детской газете», которую девочкам выписывала Мэрион, статью о подвигах женщин-пилотов — Эми Джонсон и Амелии Эрхарт — и необычайно впечатлилась их историями. — А ты? — спросила она у старшей сестры.

Лилибет относилась к этой игре с куда большей серьезностью и всегда старалась не слишком отвлекаться от реального мира.

— Посыльным при лавке мясника, — сказала она наконец, провожая взглядом мальчишку, который пронесся мимо на велосипеде с корзиной, полной мяса.

Это признание привело Маргарет в ужас:

— Посыльным у мясника?! Но ты же тогда обеднеешь!

— Зато у меня появится велосипед, — заметила Лилибет. — А это очень полезно! Я смогу, например, разъезжать по коридорам и доставлять кушанья к обеду. Тогда они не остынут, пока их несут до обеденной залы. — Расстояние между кухней и комнатой, в которой ела королевская семья, и впрямь было огромным. Лилибет, как и всегда, подошла к вопросу с завидной практичностью.

— Что ж, пора вернуться к урокам! — Мэрион поднялась на ноги.

Но тут она заметила, что по зеленой лужайке к ним спешит черная, пышнотелая знакомая фигура. Аллах подошла к Маргарет и взяла ее за руку.

— Тебя ожидает мистер Берли! — сообщила она.

Мэрион недовольно вздохнула. Мистером Берли звали одного из художников, работавших над портретом новой королевской семьи. Человеком он был приятным и обходительным, но появлялся всегда не вовремя, будто нарочно.

Маргарет радостно запрыгала. Она любила внимание и чужие восторги в свой адрес, так что необходимость переодеться в нарядное платье и позировать художнику для нее была новой увлекательной игрой, не более того.

Лилибет же не испытала особого восторга, но как всегда послушно поднялась с места.

— Как хорошо, что мне никуда не надо, — пробормотала она, направившись в сторону озера.

Озеро, поблескивающее, точно зеркало, посреди буйной зелени, окружали пышные ивы. А по центру темнел островок, на котором утки соорудили себе гнезда. Лилибет очень нравилось за ними наблюдать — как и за всеми животными вообще.

Аллах, не по своей воле помешавшая урокам, теперь жаловалась на то, как ей самой без конца мешают работать.

— Но говорят, что после коронации станет поспокойнее, — наконец заметила она. А после начала гневную тираду против Нормана Хартнелла, которому поручили пошить девочкам наряд к церемонии. — Пустить во дворец такого человека!

— Это какого же? — уточнила Мэрион, хотя прекрасно знала, что имеет в виду няня: Норман не раз шутил над гомофобией Аллах и в ее присутствии начинал вести себя еще более жеманно и эпатажно, чем обычно.

Однако мнение Аллах Хартнелла не особо тревожило. Как-никак, теперь его слава достигла зенита. Помимо принцесс, он еще обшивал к коронации фрейлин.

— О, это просто невероятно интересно! — как-то поделился он с Мэрион. — Пришлось искать шелковую тафту и мех горностая! А заодно учиться шить удлиненную тунику!

— Что-что?

— Тунику! Это платье такое, дорогуша, — пояснил Норман, сверкнув зелеными глазами. — Скоро туники будут на пике моды, и мы все в них облачимся!

И все же в хартнелловской бочке меда имелась и ложка дегтя: ведь платье для королевы заказали у той самой мадам Хэндли-Сеймур, которая, по словам Нормана, «безнадежно испортила» королевский свадебный наряд в далеком 1926 году.

Аллах продолжила было изливать на Мэрион поток жалоб, но та попросила прощения и удалилась — в конце концов, надо было найти Лилибет и продолжить занятия.

Гувернантка поспешила к озеру. Его берега пустовали — любознательной девочки в белых чулках и клетчатой юбке нигде не было видно. Должно быть, Лилибет, со всей свойственной ей ответственностью, сама вернулась в классную комнату.

Но тут Мэрион заметила какое-то движение: кто-то шумно плескался в воде.

— Кроуфи! Я хотела поближе посмотреть утиные гнезда — и упала!

Мэрион тяжко вздохнула. В «Банном клубе» Лилибет получила сертификат спасателя. В воде она чувствовала себя комфортно, и опасаться за ее жизнь не было нужды. Но Аллах, конечно, не упустит возможности высказаться по поводу произошедшего.

Мэрион бросилась выручать принцессу. Но тут мимо нее промелькнул какой-то черным вихрь, а мгновенье спустя послышался громкий всплеск. Кто-то ее опередил!

В насквозь промокшем костюме, весь в водорослях, Алан Ласеллс был мало похож на самого себя.

— Я умею плавать! — с негодованием сообщила ему Лилибет — тоже промокшая до нитки. — И сдавала экзамен! Мне за него даже сертификат спасателя выдали!

— Это чистая правда, — подтвердила Мэрион.

Она старательно боролась со смехом, но вместе с тем была страшно напугана. Страшно ей было оттого, что этот инцидент, случившийся вскоре после происшествия с телефоном, вполне мог переполнить чашу терпения Ласеллса. А смешно — потому что на его аристократичном лице застыло застенчивое выражение, а еще — зеленоватая слизь.

— Я увидел ее из своего окна, — с трудом переводя дыхание, поведал личный секретарь короля. — Мне показалось, что она тут совсем одна!

Мэрион остановила взгляд на его широких плечах, еще отчетливее, чем всегда, обозначившихся под мокрой рубашкой, а когда он снял ее, чтобы выжать воду и вытереть лицо, она увидела его худую, но вместе с тем мускулистую грудь. Он начал спешно вытираться, а влажная кожа поблескивала в лучах солнца. Мэрион затаила дыхание. Сердце взволнованно заколотилось.

Она с трудом заставила себя сосредоточиться на грозящих ей неприятностях: Лилибет вымокла до нитки, а Аллах, узнав об этом, непременно направится к самой королеве.

— Пойду провожу принцессу во дворец, пока… — начала было она, но осеклась: ей не слишком хотелось делиться с секретарем своими переживаниями. Вряд ли от него можно было ждать сочувствия. А особенно если он еще не простил ту выходку с телефоном.

— Пока няня-дракониха ни о чем не прознала? — уточнил он.

От воды его темные волосы сделались и вовсе черными. Прямой, будто вычерченный по линейке, пробор исчез, а все пряди спутались, придав ему сходство с пятнадцатилетним мальчишкой.

— Можно и так сказать.

— Предлагаю укутать принцессу в мою одежду, — предложил Ласеллс, кивнув на свое пальто, которое скинул, прежде чем броситься в воду, — и провести во дворец через мои комнаты. Они как раз выходят прямо в сад. Принцесса вымоется в моей ванной, а вы принесете ей сухую одежду. Дракониха ни о чем не узнает!

Мэрион удивленно посмотрела на секретаря. С какой стати он вдруг решил ей помочь? Объективных причин для этого не было. Может быть, он уже и думать забыл о телефонном инциденте? В конце концов, тот произошел несколько месяцев назад.

— Спасибо, — с благодарностью произнесла она, очарованная его поступком.

Комнаты, в которых жил Ласеллс, были обставлены куда роскошнее, чем ее спальня. Пока Лилибет принимала горячую ванну, Мэрион присматривала за ней. Она успела заметить в покоях секретаря дорогие ковры, диваны, серебристые портсигары, зеркала, начищенный до блеска пол. Дверь в спальню была приоткрыта, и сквозь эту щель она разглядела краешек широкой двуспальной кровати, застеленной голубым бельем, и внутри у нее вдруг вспыхнуло какое-то странное чувство.

— Уютные у вас комнаты, мистер Ласеллс.

— Зовите меня Томми. Как и все остальные, — попросил он, тщательно вытирая голову полотенцем.

— А вы меня — Мэрион.

На каминной полке стояло фото в рамке, с которого на Мэрион смотрела властного вида блондинка.

— Это моя супруга, — пояснил Ласеллс. — Дочь вице-короля Индии.

Мэрион вдруг кольнула ревность, чего она никак не ожидала. Девушка заметила, что к ее юбке пристали травинки, а помада, которой она накрасила губы утром, уже вся смазалась. А между тем Ласеллс внимательно наблюдал за ней.

— А как ее зовут? — храбро поинтересовалась она, стараясь сохранять невозмутимость, хотя на щеках уже вспыхнул предательский румянец.

— Джоан, — ответил Ласеллс.

Он стоял совсем близко. Его шелковый халат с узором пейсли, перехваченный на талии поясом, свободно облегал стройную фигуру. В нос ей ударил его пьянящий аромат. Она вдруг подумала о его обнаженном теле, скрывавшемся под халатом.

— Она живет за городом, — добавил он, обжигая ей ухо своим дыханием.

Она нервно заглянула в его темные, глубоко посаженные глаза. В них читался дерзкий, двусмысленный намек, и Мэрион вдруг охватило вожделение. Оно распалило каждую клеточку ее тела, вскружило ей голову. С трудом отведя взгляд от Ласеллса, она посмотрела в окно, на зеленые лужайки, стараясь прийти в себя.

Что на нее такое нашло? Она ведь совсем потеряла голову! О романе с женатым мужчиной, особенно с таким, не могло быть и речи! Как не стыдно даже думать об этом?

— Какой красивый вид, — проговорила она, хотя глаза ей точно застлала пелена.

Ласеллс отошел на пару шагов назад и вернулся к своему привычному тону — дружелюбному, но отстраненному.

— Да, мне тоже нравится. Хотя, когда в саду устраивают большие чаепития, — не особо. Королевские чаепития — все равно что Судный день. Непременно встречаешь тех, кто вроде бы уже давно умер!

Мэрион рассмеялась, не сумев сдержаться. Но в глубине души ее по-прежнему тревожил вопрос: почудился ли ей этот страстный, манящий взгляд — или он был на самом деле.

Глава тридцать девятая

Лето кончилось, прошла осень, наступила зима. Близилось Рождество.

Вернувшись в Эдинбург, Мэрион пришла в ужас от перемен, произошедших с матушкой. Прежде румяная и пышнотелая, она совсем исхудала и погрустнела.

— Я скоро вернусь! Сразу же после коронации! — пообещала Мэрион.

— А то как же, — бесцветным голосом отозвалась та.

— Честное слово! — воскликнула Мэрион.

— Конечно-конечно. Кстати! Питер поступил на работу в новую школу, — поведала миссис Кроуфорд, торопливо меняя тему. — Она где-то на юге, неподалеку от Лондона. Забыла, как называется…

Начался 1937 год. Теперь на всех уроках, которые Мэрион давала принцессам, так или иначе поднималась тема коронации, в которой должны были участвовать обе девочки.

Мэрион, огромной любительнице истории, безумно нравилось делиться с ними всеми тонкостями этой сложной и красочной церемонии, которая зародилась еще в Средневековье. В былые времена в процессии перед его величеством непременно шла королевская цветочница и устилала ему путь цветами. До недавнего времени существовала и должность королевского защитника, который въезжал в Вестминстер-холл верхом на коне в полном боевом облачении и вызывал на поединок всякого, кто осмеливался оспорить право короля на трон. Но в конечном счете их вычеркнули из списка действующих лиц. Королевский уклад жизни все-таки не был чужд модернизации, пускай и шла та совсем не быстро.

Маргарет все эти истории страшно смешили. Она от души хохотала над древними должностями служащих герольдии, вроде «синей мантии», и посмеивалась над новым титулом старшей сестры, «предполагаемой престолонаследницы».

— Наследить — это значит «натаскать грязи»! Я в словаре посмотрела! Выходит, наследница — это грязнуля!

— А вот и неправильно. Титул «наследница» ведь происходит от слова «наследовать», — поправила ее Мэрион, ободряюще улыбнувшись Лилибет, которая от слов сестры заметно сникла.

Было видно, что Маргарет просто сгорает от зависти.

— Так нечестно! — вечно возмущалась она. — Теперь Лилибет считается третьей леди в стране! Она первая после бабушки и мамы!

Май неуклонно приближался, и Мэрион поймала себя на том, что в последнее время с особой тщательностью читает новости в газетах. И пускай все вокруг только и думали, что о церемониях родом из XII века, — кто-то же должен был держать руку на пульсе и не терять связи с происходящим.

Сказать по правде, это чтение день ото дня становилось все тревожнее. Стало известно, что участники осеннего марша из Джарроу и народное одобрение, которого они добились, так и не убедили правительство помочь безработным. Напротив, когда бастующие вернулись в свой родной городок, им урезали пособие по безработице. Но 26 апреля, почти за две недели до коронации, в Испании произошло событие, которое, пускай и ненадолго, заслонило собой все прочие тревоги и волнения. В этот день немецкие и итальянские самолеты совершили авианалет на Гернику — небольшой бакский городок, уничтоженный бомбами почти до основания.

Мэрион в ужасе читала в газете «Таймс» заметки Джорджа Стира о чудовищном нападении на город. Читала о том, как посреди бела дня, когда ничто не предвещало беды, на городок обрушились четыре тысячи снарядов. Мирные жители, среди которых было немало детей и женщин, умерли в своих собственных домах. Их погибло многие сотни, а может, и тысячи! А что же будет дальше?! О масштабной программе перевооружения, которую затеял Гитлер (и которая еще шла полным ходом), были наслышаны все. Но каковы его намерения? Планирует ли он атаку на Британию?

Между уроками или по пути в обеденную залу и обратно она беспокойно вышагивала по коридорам, не в силах отогнать тревожные мысли. Но еще сильнее ее угнетало то обстоятельство, что кроме нее никто во дворце не то что не обсуждал происходящее — но даже, казалось, вовсе о нем не думал.

— А! Кроуфи!

От неожиданности Мэрион так и подскочила на месте. Обернувшись, она увидела королеву — на плечах у той белела простыня, закрепленная на платье булавками, а на голове поблескивала корона. Королева прогуливалась по красному ковру с распахнутой книгой в руках — видимо, так было проще удержать равновесие.

Мэрион присела в учтивом реверансе, но в душе у нее полыхнул гнев. Неужто королева не слышала о Гернике? И ее нисколько не беспокоит Гитлер?

— Вы это читали, Кроуфи? — Королева махнула перед носом девушки книгой.

На обложке черным готическим шрифтом было отпечатано два слова: «Mein Kampf».

— Впрочем, ее достаточно просто пролистать — и сразу получаешь исчерпывающее представление о его невежестве и складе ума, — продолжила королева своим высоким, звонким голосом. — И о его очевидной искренности, что хуже всего. Вы слышали, что всем молодоженам в Германии дарят эту книгу? Прекрасный свадебный подарок, ничего не скажешь.

А потом королева стремительно удалилась. Белый шлейф простыни скользил за ней по красному ковру. Мэрион смотрела ей вслед. Нельзя сказать, чтобы этот разговор ее обрадовал, но, несомненно, принес облегчение.

И вот наконец наступил торжественный день. Ночью никто толком не спал — мешал шум от громкоговорителей, которые проверяли перед церемонией, и крики толпы, доносящиеся с улицы. В пять утра свою громкую музыку затянул полковой оркестр, приступивший к репетиции.

— Как тебе мои туфельки? — спросила Лилибет сестру, приподняв подол платья и продемонстрировав свою серебристую обувь, а заодно и короткие белые носочки, и загорелые, покрытые царапинами ноги.

— А как тебе мой шлейф? — поинтересовалась в ответ Маргарет и с важным видом закружилась в праздничном платье. Алый бархатный шлейф, отороченный горностаевым мехом, заскользил по полу спальни.

Когда младшая принцесса узнала, что у сестры будет шлейф, а у нее самой — нет, она ударилась в слезы. Но эта возмутительная несправедливость была устранена в самые кратчайшие сроки.

— Зовите меня «Летучим шотландцем»[54], — шутливо попросил Норман. — Вуаля — и шлейф готов!

На ощупь шлейф казался легким, почти невесомым.

Принцессы вышли к Мэрион при полном параде — впервые в жизни они нарядились в длинные платья из белого кружева, расшитые серебристыми бантиками, а на головах у них поблескивали маленькие короны из позолоченного серебра, изготовленные на заказ. Маргарет вскинула маленькую ручку и поправила украшение, искрящееся на ее блестящих, золотистых кудрях. Она явно ждала церемонии с большим нетерпением.

А вот ее старшая сестра места себе не находила от тревоги перед таким масштабным торжеством. Репортаж с коронации планировалось передавать по радио на весь мир. Вдоль пути, которым должна была пройти торжественная процессия, выстроили трибуны, а в самом аббатстве зрителей намеревались разместить на галереях, высившихся чуть ли не под самым куполом. Волнение Лилибет было совсем не сложно понять.

Мэрион никак не могла допустить, чтобы к принцессе вернулись навязчивые страхи, и потому предложила ей вести дневник. Девочка с жаром подхватила эту идею и приготовила для этих целей тетрадь, которую предусмотрительно украсила розовой ленточкой, а на обложке красным карандашом написала: «Коронация 12 мая 1937 года. Маме и папе на память о торжестве. От автора. Ваша Лилибет»

— Глядите-ка, а Кроуфи-то как накрасилась! — пристально посмотрев на гувернантку, воскликнула Маргарет. — Уж не перебор ли это? Она, наверное, хочет кого-то охмурить!

— Как-никак, сегодня особенный день, — попыталась оправдаться Мэрион, стараясь сохранять спокойствие.

Вот только Маргарет, в очередной раз сунув свой любопытный носик в ее жизнь, совершенно верно истолковала ее намерения.

Сегодня Мэрион действительно накрасилась куда смелее прежнего, в точности как ее научила продавщица из салона Элизабет Арден[55], расположенного в универмаге «Хэрродс»: нанесла на веки побольше теней, тщательно припудрилась, выбрала помаду на тон темнее. Назывался этот оттенок «Карменсита» и входил в новую линейку помад от мисс Арден. Бойкая продавщица убедила Мэрион купить в придачу и новые духи под названием «Голубая трава».

Маргарет, с виду очень довольная собой, подошла к окну.

— Вы только посмотрите на эти толпы! — с нескрываемым ликованием воскликнула она. — И все собрались на нас посмотреть!

Мэрион отвела девочек вниз, в гостиную. В этой роскошной комнате уже было полно народу. Собравшиеся пили кофе, стараясь не забрызгать праздничные наряды. В воздухе висел слабый, но узнаваемый запах нафталина.

Лакей протянул Мэрион чашечку кофе, и она с благодарностью ее приняла. Сегодня ей, пожалуй, понадобятся литры этого живительного напитка. Процессия должна была выдвинуться из дворца в одиннадцать, а вернуться никак не раньше пяти.

Лилибет оглядела помещение. На ее лице застыло выражение, которое Мэрион уже однажды видела. Вот только сегодня в гостиной не оказалось принца Филиппа, хорошенького мальчишки, с которым она познакомилась на свадьбе герцога Кентского. Хотя его кузина Марина, в серебристом кружевном платье и с изысканной тиарой на голове, была здесь. На ее лице играла улыбка, но о чем она думала в эти минуты? Раньше Марина смотрела на герцогиню Йоркскую свысока, а теперь та приобрела неоспоримое преимущество.

В гостиной появилась знакомая высокая фигура, и у Мэрион перехватило дыхание. В армейском мундире, со сверкающим наградным крестом на груди Томми был особенно хорош собой. Он вошел не один, а с той самой высокомерной блондинкой. В жизни Джоан Ласеллс была еще красивее, чем на фото. Она явно имела в обществе большой вес, потому что приветствовала собравшихся в комнате представителей знати как давних друзей, коими они ей, по всей видимости, и являлись.

Мэрион вскинула голову, чтобы только не встречаться взглядом с дерзкими, проницательными, жестокими глазами Ласеллса.

— Мэрион! — воскликнул он, скользнув по ней взглядом. — Выглядите великолепно!

— Спасибо, Томми. Вы тоже!

Неужели парфюм от мисс Арден и впрямь сделал свое дело? Мэрион чувствовала, что Ласеллса так и тянет к ней, но боялась, что это ей только чудится.

— Томми! — позвала Джоан своего супруга.

Мэрион заглянула в его темные, глубоко посаженные глаза.

— Вам, кажется, пора.

— Да. — Он на мгновенье задержал на ней взгляд, а потом удалился.

Она смотрела ему вслед, на спину, сокрытую под плотной тканью мундира, и вспоминала влажную от воды кожу.

— Ну и скатертью дорожка, — шепнул кто-то ей на ухо.

Мэрион испуганно обернулась и увидела Хартнелла — он лукаво смотрел на нее своими зелеными глазами и улыбался. Его волнистые волосы были аккуратно зачесаны назад, а на коренастой и мускулистой, точно он был грузчиком, а вовсе не модельером, фигуре безупречно сидел эффектный двубортный пиджак серебристого цвета.

— Норман!

— Ваша фея-крестная тут как тут, — отозвался он. — Макияж превосходный, — отметил он, легонько коснувшись ее щеки. — Очень притягательный.

Мэрион тепло улыбнулась:

— Как же я рада, что вы пришли!

— Должен же кто-то следить, чтобы платья не разошлись по швам! Имен называть не стану, но некоторые дамочки больше похожи на сардельки — так бездарно сшиты их наряды!

Мэрион захихикала. Мимо мелькнула черная высокая тень и направилась к двери. Она невольно проводила ее взглядом.

— Да вы, никак, по уши влюблены! — насмешливо заметил Норман.

— Что за чушь! Об этом и речи быть не может! Он, к вашему сведению, женат!

Норман склонил голову набок:

— И что же?

Комната потихоньку пустела: пэры с супругами один за другим выходили на улицу и рассаживались в экипажи. Карета принцесс ждала своих пассажиров у главного входа.

— Ну что ж, Золушка, до новых встреч, — произнес Норман, ласково подтолкнув Мэрион к выходу. — Пора на бал!

Глава сороковая

— «Когда папу короновали, старинные своды аббатства озарил чудесный свет…» — вслух прочла Мэрион, держа в руках украшенную ленточкой тетрадь Лилибет. — Какое красивое описание! — похвалила она, подняв глаза от страницы.

Они сидели в дворцовом саду на изумрудной траве под сенью раскидистого дуба. Лилибет только что закончила свою хронику великого дня и теперь старательно плела венок из маргариток.

— Думаете, маме с папой понравится? — робко спросила она.

— Не то слово! Ни один историограф не написал бы лучше! — подбодрила ее Мэрион.

«Даже королевский историограф», — подумала она. Этот таинственный человек с величественным титулом еще ни разу не появлялся в обеденном зале для придворных и оставался для Мэрион настоящей загадкой.

Лилибет повалилась на траву.

— И все-таки это был чудесный день, да, Кроуфи?

— Это уж точно!

Со дня коронации минула уже неделя, а Мэрион до сих пор не могла поверить, что все произошло на самом деле, а не пригрезилось ей во сне. Лошадей и экипажей давно и след простыл, наследные принцы и знаменитости, съехавшиеся со всего света, вернулись в родные края. Но воспоминания остались, да и все разговоры, так или иначе, сводились к обсуждению недавних торжеств.

— Давайте сыграем в «Видели ли вы»! — с энтузиазмом предложила Лилибет.

Это была ее любимая игра, к тому же в этот раз у нее было значимое преимущество, и не одно: во-первых, она пересекала зал аббатства в составе процессии, а во-вторых, во время коронации сидела в королевской ложе, как раз за троном королевы, и разглядела куда больше, чем Мэрион — со своего места, на галерее под самой крышей. И Лилибет сполна воспользовалась этими преимуществами — от ее взгляда не укрылось ничего. Каждый раз, когда они с Мэрион затевали эту игру, вскрывались все новые и новые подробности.

— Видели ли вы миссис Ронни? — со смехом начала Лилибет. — Она вся была в бриллиантах, да еще таких огромных — даже больше, чем у бабушки!

Камни и впрямь были гигантские! Мэрион — и та их разглядела. Но ожидать от миссис Ронни Гревилль иного было бы странно.

— Она просила меня звать ее не леди, а владычицей пивной, — со смехом поведала Лилибет.

Миссис Ронни была дочерью несметно богатого шотландского пивовара и известной светской львицей, которая очень любила сводить близкие знакомства с влиятельными и богатыми людьми. Так, например, она сумела стать близкой подругой королевы Марии, а все благодаря хитрой уловке — пообещала королеве, что непременно завещает королю свое великолепное поместье в Суррее, и тем самым обеспечила себе местечко в самом центре королевского круга.

— А махараджей и принцев в тюрбанах, украшенных драгоценными камнями, вы видели? — поинтересовалась Лилибет. Эти гости вызвали у нее особый восторг, и она часто о них вспоминала. — А какая упряжь была у лошадей, которые везли их экипажи! Просто загляденье!

Мэрион живо вспомнилась длинная процессия из разодетых в пестрые наряды, расшитые драгоценными камнями, принцев и вельмож; вспомнились их резвые, стройные кони. Казалось, это красочное шествие явилось прямиком из сказки — шелка переливались на солнце, перья покачивались на ветру, на изящных руках поблескивали изысканные украшения.

— И солдаты наши — красавцы, каких поискать, — с легкой мечтательностью заметила Лилибет. Очень уж ей понравились форменные мундиры.

— А как они здорово держали строй! — добавила Мэрион, вспоминая солдатский марш.

Все в строю двигались слаженно и безупречно. Никто из солдат ни разу не сбился с шага. А когда все они выстроились перед дворцом, шеренга получилась изумительно ровной, словно вычерченной по линейке.

По улице Мэлл, украшенной флагами с изображением королевского герба и с обеих сторон уставленной зрительскими трибунами, спешили экипажи. В одном из них за узорчатым стеклом мелькнул величественный профиль королевы Марии в великолепных золотых украшениях. Рядом с ней сидела ее золовка, королева Норвежская. А сзади, в своей отдельной карете, ехали маленькие принцессы, с интересом наблюдая за происходящим за окном.

— Маргарет так старательно махала зрителям, что у нее даже корона упала, — снисходительно заметила Лилибет, тряхнув головой. — А уж какой шум там стоял, Кроуфи! Аж уши закладывало! Люди не просто приветствовали экипажи — они вопили что было мочи!

Многочисленные зеваки — а их было даже больше, чем на праздновании королевского юбилея, — заполонили парк и тротуары, а некоторые даже взобрались на мемориал Виктории.

— Кое-кто даже на деревья залез! — с изумлением припомнила Лилибет. — Не пожалев праздничных нарядов!

Но когда наконец показалась золотая церемониальная карета, в которой сидел сам король, на мгновенье воцарилась полная тишина. Благоговейный взгляд толпы был прикован к великолепному экипажу, украшенному сусальным золотом, плюмажами и фигурками тритонов и увенчанному короной. Карету везли восемь белоснежных лошадей, и у каждой был свой кучер, облаченный в мундир с золотыми голунами. А за каретой вышагивали бифитеры[56] в красных мундирах, кавалеристы в сверкающих шлемах и другие солдаты в церемониальных костюмах, от красоты которых захватывало дух.

Сперва воцарившуюся тишину разбавлял лишь тихий звон упряжи, цокот копыт и стук колес. А потом, то нарастая, то стихая, точно рев прибоя, грянул громовой шум — взвыли фанфары, застучали барабаны, заулюлюкала толпа. Процессия все не заканчивалась — прошли маршем шотландские волынщики, а за ними — канадская конная полиция, пешие сикхи, премьер-министры со всех краев империи. Новые участники шествия не только восхищали публику, но и расцвечивали собой пестрый ковер истории, который сплетался прямо на глазах у собравшихся.

Сама же Мэрион добиралась до аббатства в автомобиле для придворных, а не в карете. Автомобиль двигался в объезд шествия, по маленьким улочкам. И все же по пути им встретилось несколько заплутавших карет. На козлах больших экипажей, принадлежащих знатным семьям из провинций, сидели кучера, плохо знавшие Лондон. Не раз приходилось видеть, как дверца такого экипажа распахивалась, и из нее высовывался какой-нибудь с виду весьма состоятельный господин и командовал громовым голосом: «Езжай на Пикадилли-Сёркус!» Оуэну даже приходилось несколько раз останавливать автомобиль и предлагать помощь заблудившимся гостям.

— А вы что видели в аббатстве? — полюбопытствовала Лилибет. — Нас видели?

— Ну конечно! От таких красавиц просто глаз было не отвести! — воскликнула Мэрион.

Маленькие, но чинные фигурки в отороченных мехом мантиях, украшенных тесьмой, и в самом деле приковали к себе всеобщее внимание, стоило им только зайти в зал. Но больше всего Мэрион тронул предупреждающий взгляд, которым Лилибет наградила младшую сестру, пока они рассаживались на своих местах в королевской ложе. Маргарет, начавшая было, по своему обыкновению, вертеться на стуле и болтать ногами, как она это часто делала в классной комнате, мигом оправилась и присмирела.

— Маргарет хорошо себя вела?

— Да, она очень старалась, — с ласковой снисходительностью ответила Лилибет. — Мне всего-то пришлось одернуть ее разок-другой, когда она стала слишком уж шумно играть с молитвенником. Расскажите лучше, что еще вам запомнилось?

— Дай-ка подумать… — Мэрион прикрыла глаза.

В памяти тотчас вспыхнули картины церемонии: алтарь, покрытый вышитым шелком, а на нем — сверкающая золотая тарелка; величественные балконы аббатства, украшенные золотисто-алой парчой; трон для коронации[57], поставленный по центру бескрайнего золотого ковра — такой неприметный посреди столь пышного убранства, но вместе с тем бесконечно значимый; знатные дамы, одновременно склонившиеся перед королевой Марией, точно заросли камыша под порывами ветра; преклоненные колени, клятвы, присяги, мечи, скипетры и державы; нарядный блеск диадем и ожерелий в лучах яркого света; колокольный звон, слившийся с торжественным ревом труб и громом канонад… Все эти впечатления были столь яркими и сильными, что выбрать одно было очень трудно.

— А пэров видели? — спросила принцесса, старательно доплетая венок.

— Мне очень понравилась «Имперская корона», — призналась Мэрион.

Этот духоподъемный марш был сочинен молодым, но очень многообещающим композитором Уильямом Уолтоном специально к коронации.

Орган стоял прямо под ложей, в которой сидела Мэрион, и она отчетливо чувствовала, как сотрясается от его торжественных звуков пол у нее под ногами. Соседний балкон занимали мальчики-хористы в белоснежных одеждах, с волосами, разделенными безупречно ровным пробором. Мэрион наблюдала, как они, пережидая особенно долгие части церемонии, со скуки тайком щипали друг дружку.

— А чья свита вам больше понравилась: мамина или папина?

Мэрион задумалась. Свита короля, пускай и разодетая в пух и прах, состояла по большей части из пожилых церковнослужителей. Конец его плотной, обшитой мехом мантии придерживал один-единственный паж в блестящем наряде. А вот шлейф королевы, который отличался красотой и изяществом отделки, придерживали шесть красавиц из высшего общества, чьи платья сшил сам Норман. Больше всего ему приглянулась невысокая дама с «мысом вдовы»[58], леди Урсула Мэннерс, которую он ласково окрестил проказницей. Куда меньше ему нравилась «старая летучая мышь», больше известная как герцогиня Норфолкская, «правительница гардеробной»[59]. Она шла следом за красавицами в пышном платье, отороченном мехом, излучая безграничную надменность.

Наряды, сшитые Норманом, потрясали воображение. Это были платья из атласа с пышными рукавами, украшенные изображением элегантных колосьев.

— Это вовсе не вышивка, дорогуша! Вышивками впору скатерти украшать, — припомнились Мэрион его слова. — Это пайетки!

От воспоминаний ее отвлекла Маргарет, прибежавшая от художника, который еще не успел закончить семейный портрет. Она пересекла лужайку и плюхнулась на траву рядышком.

— Пожалуй, свита королевы мне понравилась больше, — сказала Мэрион, припомнив вопрос Лилибет.

Маргарет с интересом уставилась на них.

— Вы что, играете в «Видели ли вы»? А можно с вами? Вы видели, как доктор Лэнг потерял ленточку?

Это была по-настоящему скандальная история. Архиепископ повязал на корону справа тоненькую красную ленточку, чтобы не ошибиться и не надеть ее на монарха не той стороной. Но когда подошло время, ленточка таинственным образом исчезла. Несколько томительных секунд архиепископ судорожно крутил тяжелую корону в руках, силясь отыскать свою метку.

— Ты же знаешь, папа не любит, когда об этом болтают. — Лилибет смерила сестру неодобрительным взглядом. — Возложение короны — очень серьезный и ответственный момент!

— И очень красивый, — заверила ее Мэрион, бросив предупреждающий взгляд на Маргарет, которая от переизбытка энергии беспокойно колотила подошвами по траве.

— Да! Папа был похож на короля из Средневековья! — смягчившись, отозвалась Лилибет. — Особенно в этой великолепной золотой мантии!

— Которая выглядела точь-в-точь как банный халат, — со смехом подметила Маргарет.

— А вот и нет. Она была великолепна, — строго сказала Мэрион, нисколько не покривив душой.

В миг, когда на голову монарха возлагали корону, всеобщее внимание устремилось к худощавой, бледной фигуре на троне, а все остальное, казалось, перестало существовать.

Лилибет взяла свою тетрадь и прочла вслух:

— «А когда короновали маму, супруги пэров тоже надели свои короны, одновременно, точно по мановению волшебной палочки, подняв в воздух руки в белых перчатках!»

Маргарет отбросила в сторону начатый было венок, потеряв к нему всякий интерес. К ее платью пристало несколько стремительно увядающих маргариток.

— Нас с Лилибет приветствовали громче всех, когда мы возвращались домой в бабушкиной карете! — довольно заявила она. — На какой-то из крыш поставили прибор, чтобы замерять шум толпы. Наш оказался громче, чем мамин с папой!

Мэрион знала, что очень многие наблюдали за шествием с крыш, а в домах, расположенных по пути следования кортежа, за баснословные суммы продавались места у окон.

— Потом нам еще пришлось надевать короны и выходить на балкон! И не один раз, а сто, а может, и тысячу! И толпа внизу так шумела, так аплодировала! — припомнила Маргарет, и ее глаза восторженно заблестели.

— Люди пели национальный гимн, несмотря на дождь и темноту, — тихо добавила Лилибет.

Маргарет поднялась на ноги.

— Дай-ка мне венок! — потребовала она у сестры. — Я тебя короную! Ведь следующая такая церемония будет уже в твою честь! И тогда уже я буду второй леди в стране!

Глава сорок первая

— Полагаю, вы уже слышали новость? — поинтересовался Томми, склонившись к Мэрион за обедом.

— Какую? — откликнулась та, мгновенно встревожившись.

С коронации минул целый месяц, вернувший всех восторженных участников событий с небес на землю. И это падение, сказать по правде, оказалось довольно-таки болезненным.

— О свадьбе.

Так Мэрион и узнала о том, что герцог Виндзорский женился в замке Канде, расположенном в долине реки Луары.

— Произошло это в день рождения Георга Пятого, — подметил Томми. — Сомнительное решение. На свадьбе не присутствовало ни единого родственника — и всего семеро приятелей из Англии. Даже Маунтбеттен не приехал, — а ведь они с герцогом одно время были неразлейвода. Впрочем, Луис привык думать исключительно о себе, так что это неудивительно.

Мэрион подумала об Уоллис. Что та теперь чувствует? После обрушившегося на нее немилосердного шквала критики, она тайно вышла за принца. И теперь им, по всей видимости, придется жить в изгнании. Быть может, именно этого она и хотела. Но Мэрион казалось, что эта сенсационная история получила слишком уж печальный финал.

— В королевском титуле ей категорически отказали, — поведал Томми из-под густых усов.

— То есть она не имеет права называться «королевским высочеством»? — переспросила Мэрион, нахмурившись. — Но почему? В конце концов, бывший король отрекся от престола и уехал из страны вместе с возлюбленной. Чем теперь они могут повредить королевской семье?

Томми вскинул черную бровь:

— Скажем так: кое-кому в высших кругах очень не нравится герцогиня.

Мэрион безошибочно поняла, что он намекает на королеву, в лице которой Уоллис нажила себе непримиримого врага. Ей вновь вспомнилась сцена в доме на Пикадилли: герцогиня Йоркская, целовавшая своего деверя с искренним обожанием. Как сильно он, должно быть, ненавидит ее теперь…

— Разумеется, он вне себя от гнева, — добавил Томми, точно прочтя ее мысли. — Ведь его жена грезила этим титулом. Придется ему теперь заглаживать вину другими способами.

Мэрион сомневалась, что Уоллис действительно «грезила» титулом. Но остальное, вероятно, было правдой. Спустя месяц пришли поистине шокирующие вести о том, что герцог с герцогиней отправились в Германию и даже встретились там с самим Гитлером. Судя по газетным снимкам, эта встреча произвела на них прекрасное впечатление. Герцог, если верить заметкам, выразился о ней так: «Коли уж оказался в логове львов, подружись с ними, и тогда даже сможешь полакомиться с их стола».

Мэрион внимательно разглядела радостное лицо Уоллис. Ей вспомнилось, как та открещивалась от дружбы с Риббентропом. Теперь вера в правдивость ее слов пошатнулась. Припомнились и матушкины сомнения: «Почем ты знаешь, что она с тобой честна?»

Когда-то Уоллис улыбалась ей, Мэрион, такой же ослепительной и обезоруживающей улыбкой, как теперь Гитлеру. От мысли об этом у Мэрион закружилась голова. Подумать только: бывший король свел дружбу с беспощадным диктатором, задумавшим нападение на Восточную Европу! Неужели этого не получится избежать?

Все вокруг, за исключением Уинстона Черчилля, известного вольнодумца и представителя партии тори, не верили, что война действительно возможна. А Германия тем временем активно подписывала соглашения с Италией и Японией и участвовала в кровавой гражданской войне в Испании, поддерживая фашистов.

Как и всегда, Мэрион поделилась своими тревогами с матушкой. Но ее письмо так и осталось неотвеченным. И непрочтенным. Когда оно прибыло в Эдинбург, миссис Кроуфорд уже умерла.

Потрясенная страшной вестью, Мэрион тут же поехала в Шотландию. На скромных похоронах она узнала от знакомых, что матушка вот уже несколько месяцев хворала и слабела день ото дня, но наотрез отказывалась это признать. «Она понимала, что ты не захочешь вернуться, — рассказал Мэрион сосед. — И страшно тобой гордилась».

«Не захочешь вернуться»… Но она ведь обещала матушке, что скоро приедет! Выходит, та ей не поверила… Матушка, женщина мудрая и проницательная, уловила ее истинные намерения даже раньше, чем дочь сама сумела их осознать.

Мэрион поглотили печаль и чувство вины, но она всеми силами старалась их прогнать. Дело ведь вовсе не в том, что ей не хотелось возвращаться. Она попросту не имела на это права! Ей вверили принцесс, которых надо было подготовить к коронации, и потому она даже помыслить не могла об отъезде. А теперь ее ждал только опустевший дом. Одна мысль об этом разрывала душу в клочья, но вместе с тем и приносила облегчение. Впервые после расставания с Валентином она вновь ощутила, что наконец высвободилась из оков. Теперь она уже не была в долгу ни перед кем, кроме принцесс, и намерена была посвятить все свои силы только им, а в особенности — Лилибет.

Возвратившись во дворец, Мэрион с жаром взялась за работу. Истлевающие от времени, запутанные коридоры Букингемского дворца таили немало «учебных материалов», если можно так выразиться. И главным из них была королевская коллекция живописи. Чтобы получить к ней доступ, нужно было добиться разрешения у Кеннета Кларка, смотрителя королевских картин.

Мэрион представляла смотрителя несговорчивым, ворчливым старикашкой, однако мистер Кларк оказался энергичным и остроумным молодым человеком в щеголеватом костюме. Ее предложение он принял с завидным энтузиазмом, и теперь каждую неделю двое служащих в коричневых рабочих халатах и перчатках входили в классную комнату, согнувшись под тяжестью очередного полотна Рембрандта или Каналетто. У Мэрион язык не поворачивался сказать Кларку, который терпеть не мог Ландсира, что из всех картин принцессам нравится только портрет двух собак под названием «Достоинство и Дерзость».

— Достоинство — это я, а Дерзость — Лилибет! — заявила как-то раз Маргарет, безжалостно опровергая истинное положение дел.

Впрочем, сказать по правде, в последние дни обе девочки вели себя скорее дерзко, чем достойно. Маргарет, обнаружив, что дворцовая стража отныне приветствует ее всякий раз, как только увидит, приноровилась при малейшей возможности проходить мимо шеренги солдат, а пройдя, бегом возвращаться к началу, и так несколько раз подряд. Если она куда-то бесследно исчезала, это почти наверняка значило, что она снова во дворе и изводит стражей, которым не повезло заступить в караул именно сегодня.

Даже Лилибет, самая послушная и примерная дочь короля, и та выкидывала неожиданные фокусы. Впервые на памяти Мэрион она шалила в классной комнате, а однажды даже вылила себе на голову чернила на уроке французского! Темно-синяя жидкость растеклась по золотым локонам, перепачкала платье и забрызгала пол классной комнаты. Мэрион не на шутку рассердилась на свою ученицу, что случалось с ней крайне редко. Она строго велела Лилибет сходить за шваброй и за ведром и убрать за собой всю грязь.

Но должного эффекта это, увы, не возымело. Через несколько дней принцесса вернулась с небольшой прогулки, на которую ездила в экипаже вместе с бабушкой. Когда дверь экипажа открылась, лакей, облаченный в красную ливрею, протянул принцессе руку:

— Прошу, юная леди!

Лилибет мрачно уставилась на него.

— Никакая я вам не юная леди, — высокомерно заявила она, — а принцесса!

Из экипажа послышался короткий смешок королевы Марии.

— Надеюсь, ф один прекрасный день ты и леди станешь, — проницательно заметила она.

И только король с королевой, казалось, не замечали, как переменились их дочери. В их глазах они по-прежнему были безупречны.

— Лилибет — моя гордость! — беспечно говорил король. — А Маргарет — моя радость!

Мэрион выслушивала эти похвалы, стиснув зубы. Но бездействовать было нельзя. Отречение от престола свершилось, коронация прошла. Наступила эпоха нового монарха. А вместе с ней пришла пора вернуться к тем принципам, которые она обозначила для себя в самом начале. Пришло время вновь вывести принцесс в реальный мир.

Вот только как это сделать? Таких смышленых девочек, особенно учитывая их социальное положение и уровень образования, лучше всего было бы отправить в хорошую школу. Но теперь Мэрион и сама не была уверена в этой затее. Когда-то герцогиня встретила данное предложение резким отказом, но с тех пор в жизни самой Мэрион многое изменилось: матушка умерла, а сама она рассталась с возлюбленным. Если у нее заберут еще и девочек, что она станет делать?

О том, чтобы брать принцесс на прогулку и приобщать их к «обыденным делам», как она делала это раньше, теперь, когда их отец стал королем, не могло быть и речи. Отныне путешествовать инкогнито было попросту невозможно. Из соображений безопасности оставался только один маневр: если девочки не могут сбежать в обыденный мир, нужно сделать так, чтобы тот просочился к ним. Вот только как этого добиться?

Лето в этом году выдалось душное. Зной накрыл Лондон тяжелым колпаком. Трава в парках пожухла и пожелтела. Разгоряченный асфальт и камни на мостовой обжигали подметки. В небе не было ни единого облачка, а солнце сияло так ярко, что слепило глаза. Однажды Мэрион, дожидаясь, пока светофор загорится зеленым, почувствовала, что вот-вот упадет в обморок.

В один из дней, когда девушка вот так же стояла на переходе, она заметила на противоположной стороне улицы девочку в голубой форме. Та стояла рядом с пожилой дамой и бережно держала ее под руку, явно намереваясь помочь старушке перейти улицу. Мэрион тут же узнала в девочке участницу гайдовского движения[60], которая не желает упустить возможность сделать доброе дело.

И тут ее осенило. Вот же оно, долгожданное решение! Гайдовское движение, чей девиз звучит как «будь готов ко всему!» и чья цель сводится к тому, чтобы вдохновлять и воспитывать юных женщин по всему миру, невзирая на классовые различия и стремясь к взаимному процветанию и пониманию! Чисто теоретически подобную организацию можно учредить где угодно, даже в дворцовых стенах. Как же это будет здорово! И, самое главное, весело!

Вот только Вайолет Синдж, глава гайдовского движения, серьезная женщина в форменном костюме, важно восседающая за своим столом, явно считала иначе. Она осуждающе посмотрела на Мэрион из-под очков в строгой металлической оправе.

— Принцессы не могут участвовать в нашем движении! — заявила она с отчетливым манчестерским выговором. — Это попросту невозможно! Наши девочки относятся друг к другу по-сестрински!

— Но они ведь родные сестры!

Мисс Синдж подалась вперед, сцепив мясистые ладони, и непримиримо посмотрела на гостью.

— Так-то оно так, мисс Кроуфорд. Но они ведь — принцессы, — повторила она так, словно речь шла о чем-то неприятном и неприемлемом.

— Они хотят, чтобы к ним было такое же отношение, как и ко всем девочкам их возраста, — заверила ее Мэрион, стараясь не вспоминать о разговоре Лилибет с лакеем и шалостях Маргарет перед стражей.

На широком лице манчестерки отчетливо читалось недоверие.

— Мисс Кроуфорд, поймите: гайдовское движение нацелено на то, чтобы дать шанс тем, кто занимает куда более низкие ступени социальной лестницы. Большинство наших девочек — выходцы из рабочего класса, — пояснила она, по-манчестерски звонко чеканя согласные. — Уж у принцесс возможностей и без того хоть отбавляй!

— Вы напрасно так думаете, — начала Мэрион, но осеклась: пожалуй, все же не стоило делиться подробностями королевского быта со всеми его запретами и ограничениями.

В голосе мисс Синдж не ощущалось ни капли сочувствия, зато чувствовался эдакий «обратный снобизм» бедных к богатым.

Но тут Мэрион заметила позади собеседницы кое-что такое, что моментально ее приободрило. Она спокойно встретила скептический взгляд мисс Синдж.

— Правильно ли я понимаю, мисс Синдж: вы полагаете, что особам королевских кровей не место в рядах участниц гайдовского движения?

Мисс Синдж скрестила на груди дебелые руки и смерила Мэрион подозрительным взглядом.

Мэрион кивнула на фотографию в рамке, висящую на стене, прямо за спиной мисс Синдж. На ней была изображена Мария, королевская принцесса[61], покровительница гайдовского движения, пожертвовавшая немало средств на его нужды. Мисс Синдж обернулась к фотографии, и корсеты, сокрытые под ее одеждой, звучно скрипнули.

— Насколько я понимаю, когда королевская принцесса выходила замуж, все Марии империи — ее тезки, живущие на британских землях, — собрали деньги ей на подарок и создали таким образом фонд. Который впоследствии был передан на нужды движения.

Когда мисс Синдж вновь повернулась к собеседнице, ее взгляд уже отчасти утратил былую суровость.

— Приезжайте во дворец. Встретьтесь с девочками сами, — попросила Мэрион.

В этом маневре крылась некоторая хитрость. Мало кто мог устоять перед приглашением посетить Букингемский дворец. Впрочем, от мисс Вайолет Синдж вполне можно было ждать отказа. Но она, как это ни странно, согласилась.

Лилибет, не упустив возможности показать себя, лично проследила за подготовкой к чаепитию. Она очень рассчитывала на то, что им все-таки удастся убедить мисс Синдж. Когда глава гайдовского движения прибыла во дворец в своей великолепной синей форме, ее уже ждали бутерброды с яйцом и ветчиной, пирог и маленькие круглые пенсы с джемом, без которых не обходилось ни одно королевское чаепитие.

Мисс Синдж наложила себе полную тарелку вкусностей и с аппетитом принялась за еду, пока девочки взахлеб рассказывали ей, как же им хочется стать участницами движения. Усомниться в их искренности было невозможно — как и противостоять их бесконечному обаянию.

Но у мисс Синдж это получилось. Насытившись, глава движения утерла салфеткой с инициалами рот, над которым темнели усики. Принцессы и Мэрион выжидающе вскинули головы. Аудиенция явно подошла к концу, теперь оставалось только дождаться вердикта. И все трое были уверены, что после столь гостеприимного приема мисс Синдж им точно не откажет.

Гостья глубоко вздохнула. Под синей тканью пиджака пугающе вздулся внушительных размеров живот.

— Боюсь, мы никак не можем вас принять, — сообщила она со своим неизменным манчестерским выговором.

— Как так?! — ахнула Лилибет.

Глаза Маргарет мгновенно увлажнились, а нижняя губа задрожала.

Мэрион вдруг захотелось задушить эту дамочку. Подумать только, они ведь так тщательно готовились к ее визиту! Даже прибрались в старой беседке Георга V, которую планировали теперь переделать в штаб.

— Можно узнать, почему? — уточнила Мэрион, стараясь придать голосу спокойствие.

Мисс Синдж остановила на ней взгляд своих маленьких, как бусинки, глаз.

— Принцесса Маргарет еще слишком мала, чтобы участвовать в нашем движении.

Мэрион никак не могла отделаться от ощущения, что на должность главы организации, цель которой состоит в помощи женщинам, стоило бы посадить кого-то другого. Того, кто, в отличие от мисс Синдж, согласен помогать всем, а не только выходцам из рабочего класса, причем желательно с севера страны. Мэрион уже была готова опустить руки и распрощаться с этой затеей. А вот Лилибет не собиралась так просто сдавать позиции.

— Может, все-таки можно сделать для нее исключение? — уточнила она, упрямо посмотрев на несговорчивую гостью.

Та покачала головой, но уже менее ожесточенно. Лилибет тоже это заметила и с жаром продолжила наступление.

— Между прочим, Маргарет очень сильная, — проговорила она, копируя интонации торговцев, которые успела заметить и подхватить во времена, когда Мэрион ходила с принцессами в булочную. — Маргарет, приподними юбку! Пусть мисс Синдж сама все увидит — велела она младшей сестре.

Маргарет послушно приподняла клетчатую юбку, выставив напоказ упитанные коленки.

— Такие сильные ноги выдержат любой поход! Не станете же вы с этим спорить, а, мисс Синдж? А еще Маргарет обожает пачкаться, правда же, Маргарет? А еще любит жарить сосиски на палочках.

Мэрион покосилась на гостью, в глубине души опасаясь увидеть на ее лице гнев — как-никак, этот краткий пересказ излюбленных гайдовских занятий вполне мог вывести ту из себя. Но дама смотрела на девочку с искренним изумлением. Против шарма Лилибет, который та задействовала в полную силу, не мог устоять никто на свете, раз уж даже у мисс Синдж это не получилось.

— Может, ее все-таки можно принять в самую младшую группу?! — взмолилась Лилибет.

Глава движения посмотрела на принцессу, вскинув бровь, а потом потянулась за очередным пенсом с джемом. После задумчиво откусила кусочек, затем — еще один и запила угощение большим глотком чая. Наконец она положила на стол салфетку и вынесла свой вердикт.

— По размышлении здравом… — многозначительно начала она.

Все затаили дыхание.

— …не вижу причин для отказа.

Мэрион и принцессы радостно переглянулись.

Глава сорок вторая

1938 год начался с того, что Энтони Иден, элегантный и франтоватый выпускник Итонского колледжа, ушел с поста министра иностранных дел. Когда-то он сквозь пальцы смотрел на то, что вытворял Гитлер в Рейнской области, и теперь это обстоятельство сыграло с ним злую шутку. Премьер-министр Невилл Чемберлен применил ту же тактику в отношении Муссолини и его вторжения в Эфиопию. Примирение с Гитлером, как и предсказывали завсегдатаи дома на Ротерхит-стрит, никого не спасло. С наступлением новой весны фюрер вновь отправил свою армию в очередную страну. На этот раз — в Австрию. А спустя месяц он начал подумывать о том, как бы прибрать к рукам Судетскую область — промышленный регион на окраине Чехословакии, переживающий в ту пору непростые времена.

В этот раз королевский конюший удержался от комментариев за обеденным столом.

Начался сезон дебютанток, сюрреалистичным контрапунктом прогремевший посреди всех этих мрачных событий. Дебо, как выяснилось, не ошиблась — балы и впрямь возродили, но посетила ли она их и сумела ли отыскать себе достойную партию — Мэрион не знала.

Принцессы стояли на балкончике, перегнувшись через балюстраду, и с восторгом наблюдали, как во дворец прибывают все новые и новые гостьи в белоснежных нарядах.

— Как хорошо отсюда видно! — восторженно заметила Лилибет.

Военный оркестр играл популярные песни. В зале под огромными люстрами собирались дебютантки — в изящных белых платьях они походили на стайку экзотических птиц. Страусиные перья плавно покачивались на их шляпах, нарядно белели кружевные рукава и длинные перчатки.

Но все это казалось Мэрион до жути устаревшим. До чего же унизительно выставлять напоказ свою потребность в богатеньком муже! Но девочкам она этого говорить не стала, иначе рисковала невольно очернить их родителей, которые явно надеялись, что эта старомодная церемония поможет возродить былое доверие к их пошатнувшемуся правлению.

Маргарет самозабвенно вальсировала по балкону в пеньюаре и напевала слова песни «Чай на двоих»[62].

— А вон бабушка! — воскликнула Лилибет, опасно перегнувшись через балюстраду. — И владычица пивная!

Прямо под ними стояли королева Мария и миссис Ронни. В полном соответствии со своим извечным стремлением перещеголять всех остальных количеством украшений, последняя надела на себя столько драгоценностей, что ее и саму было не отличить от нарядной люстры. Королева Мария, не желая проигрывать в этом состязании, пришла на бал в жемчугах размером с молодые картофелины.

— А вон тетя Марина! — с придыханием прошептала Маргарет.

Герцогиня Кентская была особенно обворожительна в белом платье из парчи, украшенном розовыми и серебристыми цветами.

Процессия в белом медленно продвигалась к золотисто-красным тронам. На груди короля сияло несметное множество звезд — казалось, в Млечном Пути их и то меньше; а наряд королевы сверкал почти столь же ярко.

Все дебютантки по очереди останавливались перед августейшей парой, а когда громко провозглашалось ее имя, каждая опускалась в почтительном реверансе. Позади девушек швейцары с длинными жезлами ловко подхватывали длинные, кружевные шлейфы, а когда поклон завершался, умелым движением набрасывали их девушкам на плечи. Вокруг выстроились полукругом родственники, покровители и поклонники, жаждущие засвидетельствовать столь важный момент.

— И это всё? — вдруг спросила Лилибет.

Мэрион нахмурилась:

— Что ты имеешь в виду?

— Они наряжаются и выстаивают эту огромную очередь лишь для того, чтобы поклониться маме и папе? — уточнила принцесса.

— Совершенно верно.

— Глупость какая! Когда я стану королевой, у меня такого и в помине не будет!

Мэрион не сдержала торжествующей улыбки. Уж она-то сделает из принцессы феминистку!

Чуть позже, вверив девочек няне, Мэрион поспешила к себе в комнату. Путь ее пролегал через картинную галерею под сводчатым стеклянным потолком, сквозь который в помещение проникал дневной свет. Как и всегда, она ненадолго остановилась в зале, чтобы полюбоваться работами старых мастеров. Картины, висевшие на обитых парчой стенах, были великолепны!

— Мэрион! — вдруг окликнул ее кто-то.

Голос был звонкий, слегка надменный и… знакомый.

Мэрион присмотрелась. На одном из золотисто-белых диванчиков, расставленных по галерее, лежала блондинка в белом платье. Ее золотистые локоны были украшены белыми перьями.

— Дебо! — воскликнула Мэрион.

Младшая сестра Декки из хорошенького ребенка превратилась в красивую женщину. Как и у многих знатных дам, кожа у нее была безупречной — будто созданной для того, чтобы драгоценности на ее фоне смотрелись как можно эффектнее. Они поблескивали у нее на шее и на изящной ленте, которой были повязаны волосы, завитые крупными локонами.

— Там так тесно — не протолкнешься, — сообщила Дебо, беспечно махнув рукой в белой перчатке в сторону бальной залы. — Вот я и решила выйти ненадолго, перевести дух. Кстати сказать, я сегодня познакомилась с двумя симпатичными герцогами. Один из них был особенно мил.

— Рада слышать, — проговорила Мэрион, намереваясь уйти.

— Прими мои соболезнования, — с удивительной искренностью произнесла Дебо.

— Спасибо, — отозвалась Мэрион, немало удивившись, что весть о смерти ее матушки распространилась так далеко.

— А ведь он был еще так молод… Какая потеря…

Мэрион вдруг почувствовала странную отрешенность. Судорожно вздохнув, она пошатнулась и схватилась за подлокотник кресла, чтобы не упасть. Ее не оставляло ощущение, что все это происходит не с ней, а она лишь наблюдатель со стороны. И когда она, собравшись с силами, задала вопрос, ее собственный голос показался ей далеким и чужим:

— О ком это ты?

— Как?! Ты не слышала о Валентине? — Зеленые глаза под белыми перьями удивленно округлились.

Обрывки музыки, доносящиеся из бальной залы, слились в единый, неразборчивый шум.

— А что случилось? — одними губами прошептала Мэрион, хотя уже прекрасно знала, каким будет ответ…

В ту ночь она никак не могла уснуть: ворочалась с боку на бок, прислушиваясь к жалобному плачу ветра в печной трубе. Потрясение потихоньку проходило, а душой овладевала тоска. Бывает, что после сильного ожога кожа ненадолго немеет, и боль не чувствуется, — вот и Мэрион теперь испытывала то же самое. Она понимала, что боль непременно придет, и ждала, пока волна мучительных страданий и горя не нахлынет на нее, точно мощный поток на плотину, и не потопит под собой. Но горестного чувства потери все не было. Вместо него на Мэрион тяжелым грузом опустилась печаль, смешанная с сожалением и… с облегчением. Наконец-то она обрела окончательную свободу.

Глава сорок третья

— Девять детей! Подумать только! — воскликнула Аллах, помогавшая Лилибет застегнуть пышное платье.

— Как у старушки, которая жила в башмаке на опушке![63] — заметила Маргарет, с восторгом разглядывая себя в зеркало.

— А эта живет в посольстве. Миссис Кеннеди — супруга американского посла.

— Она, наверное, всех детей в магазине купила, — предположила Маргарет. — Дети ведь так появляются на свет, правда? — спросила она, лукаво покосившись на няню.

Лилибет, которой наконец помогли застегнуть все пуговицы, деловито подтянула чулки.

— Конечно нет. У людей, как и у лошадей, дети выходят наружу между ног, — сообщила она.

Последнее время Лилибет очень часто бывала в виндзорских конюшнях.

Маргарет уставилась на сестру, не в силах скрыть отвращения.

— Ты все врешь!

— Ну будет вам. — Мэрион устало взяла принцесс за руки. — Пора в церковь.

Семейство Кеннеди, прибывшее в Лондон в прошлом году, приехало на выходные в Виндзор. По этому случаю накануне вечером состоялся праздничный ужин, а сегодня принцессы должны были познакомиться с послом, его супругой и их детьми.

Встреча эта была окутана завесой тайны. С недавнего времени король с королевой бросили все силы на улучшение дипломатических отношений. Скандальное Мюнхенское соглашение, подписанное Чемберленом в прошлом сентябре, так и не утратило своей силы. Гитлеру уступили Судеты, которые тот уже и так захватил полгода тому назад, но несмотря на все эти уступки, ходили слухи, что он готовится прибрать к рукам всю Чехословакию.

Весьма полезно было обрести в лице Америки сильного союзника (на чем настаивал Черчилль) на случай, если политика умиротворения агрессора не принесет видимых результатов, а война станет неизбежной. Вопрос был только в том, захочет ли президент Рузвельт, доселе сохранявший нейтралитет, занять сторону Великобритании.

Когда Мэрион с девочками тихонько зашли в часовню Святого Георгия, представитель Рузвельта и его родственники, проявив завидную пунктуальность, уже были на месте.

Сам посол обладал незаурядной внешностью — у него был высокий лоб, толстые круглые очки и белоснежная широкая, почти маниакальная, улыбка. Миссис Кеннеди, стройная, с виду очень молодая женщина, на губах которой тоже играла приветливая улыбка, оказалась в действительности точно такой же, как ее и описывали те, кто уже успел с ней познакомиться. Дети, занявшие всю скамью, были просто живым воплощением истинных американцев — они так и лучились здоровьем и силой и могли похвастаться густыми волосами, красивым загаром и крупными белыми зубами — в точности, как у отца. Самому младшему на вид было примерно столько же, сколько и Маргарет, а старшему — лет восемнадцать-двадцать. Все они поднялись со скамейки, выстроились шеренгой рядом с отцом и с любопытством уставились на принцесс. Лилибет опустила глаза в пол, а вот Маргарет, напротив, с вызовом посмотрела на гостей. Один из старших сыновей — симпатичный парень с густыми каштановыми волосами — подмигнул ей.

После церковной службы, за утренним кофе, Маргарет поспешила занять место рядом с ним. И несмотря на огромную разницу в возрасте, уже очень скоро у них завязалась оживленная беседа. Они много смеялись, однако, о чем именно шел разговор, Мэрион не слышала, но очень надеялась, что не о тайне деторождения, которую недавно поведала сестре Лилибет.

Сама Мэрион сидела в дальнем углу комнаты, делая вид, что присматривает за принцессами. По соседству с ней было окно с видом на сад, обнесенный рвом, и кусты георгинов, которые так любил лорд Уигрэм, дворцовый смотритель.

Королева блестяще справлялась с ролью радушной хозяйки. Они с королем, который был сегодня особенно молчалив, сидели напротив супругов Кеннеди, на зеленом диванчике, обитом шелком и украшенном золотыми нептунчиками. Безупречно причесанная, одетая в голубое платье и в туфлях на высоком каблуке, королева сидела, элегантно скрестив лодыжки, и беспечно разговаривала со своими словоохотливыми американскими гостями.

— Экипаж нашего корабля исполнил нам маорийскую хаку и маркизские свиные танцы! — с восторгом сообщила королева.

Речь шла о давнем путешествии в Австралию, в которой она с супругом побывала лет десять назад.

— Какие-какие танцы? — переспросила миссис Кеннеди.

Королева насмешливо посмотрела на нее:

— Неужели вы ни разу не видели маркизских свиных танцев?! Волшебное зрелище, уж поверьте!

Посол от души расхохотался, прихлопывая себя по колену.

— Ваше величество, вы, как говорят у нас в Штатах, дама что надо!

— Спасибо, многоуважаемый посол. — Королева одарила его ослепительнейшей улыбкой. — Вы тоже «господин что надо». Такие, как вы, нам очень пригодились бы на случай, если отношения с мистером Гитлером осложнятся.

Мэрион удивленно вскинула брови. Королева действовала с молниеносной быстротой. Вступив в непринужденную светскую беседу, она все равно отыскала возможность — и не упустила ее! — протолкнуть свою повестку.

Заметив ее маневр, Кеннеди поспешил его отбить.

— Американский народ не хочет войны, — заметил он, цитируя официальное послание своего правительства, и потянулся за чашкой кофе.

— Даже если на кону стоит судьба демократии? — поинтересовалась королева таким беспечным и дразнящим тоном, что непонятно было, шутит она или говорит серьезно.

Мистер Кеннеди натянуто улыбнулся:

— В прошлый раз мы ввязались в войну, желая защитить демократию. Сами видите, что из этого вышло: теперь миром правит целая толпа диктаторов.

Королева просияла:

— Если бы нас активно поддерживали Соединенные Штаты, если бы мы действовали сообща, мы смогли бы укрепить свои позиции в борьбе с диктаторами!

Мэрион расправила плечи, стараясь скрыть свое потрясение. Королева явно не собиралась так просто сдаваться. В час, когда над ее страной собрались грозовые тучи, не предвещавшие ничего доброго, эта самолюбивая женщина превратилась в умелого и храброго дипломата! Вот только поможет ли это?

На мгновение в комнате повисла тревожная тишина. Миссис Кеннеди прочистила горло и расправила юбку. Король уставился в потолок. Кеннеди опустил на стол чашку с кофе и склонил голову вниз, пряча лицо. А когда вновь его поднял, на нем играла ослепительная улыбка.

— Ваше величество, вам непременно надо побывать в Америке!

— С королевским турне! — подхватила королева, радостно захлопав в ладоши. — С превеликим удовольствием! А то я знаю всего троих американцев: Фреда Астера, Джона Моргана[64] и вас!

Послышался взрыв всеобщего хохота. Напряженный момент миновал. Мало того: дипломатический маневр королевы закончился неоспоримой удачей. Мэрион, сидевшую в самом дальнем углу, охватило теплое чувство почтения к этой женщине. И король, по всей видимости, тоже его разделял. Он смотрел на супругу с нескрываемым восхищением.

А королева как ни в чем не бывало продолжила разговор о Гитлере. Голос у нее так и подрагивал от воодушевления.

— Знаете, моя свекровь, королева Мария, на дух его не переносит! Жалуется, что немецкий в его устах звучит вульгарно и мерзко!

А чуть позже Маргарет пересказала свой разговор с одним из старших сыновей Кеннеди:

— Его зовут Джон, но все называют его Джеком. Однажды он взорвал петардой стульчак в туалете!

— Что?! — возмущенно переспросила Лилибет.

— Да-да! В школе. Шутки ради! — восторженно продолжила Маргарет. — Но у него потом были страшные неприятности. Директор принес этот самый стульчак на церковное собрание и как начал им трясти!..

— Бедные его родители. — сочувственно проговорила Аллах. — Такие юноши ничего в этой жизни не добиваются.

Наступил 1939 год. В марте Гитлер захватил Прагу. Всеобщие опасения сбылись — Чехословакия фактически перестала существовать. Мюнхенское соглашение уже не имело ровным счетом никакого веса, немецкого посла выслали из Лондона, а Великобритания дала Польше железные гарантии того, что непременно окажет ей помощь в случае вооруженного вторжения. Крепкие отношения с Америкой на случай новой войны стали теперь не просто желательны, а прямо-таки необходимы.

Королевское турне по Канаде и Соединенным Штатам назначили на май. Теперь ни у кого не оставалось сомнений в его важности, хотя сама королева по-прежнему видела в этой поездке лишь увлекательное приключение и не более того. Ее влекла мировая сцена, на которой ей теперь предстояло выступить в роли национального духоподъемного символа.

Легкость и непоколебимое чувство юмора, которыми она была наделена сполна, не оставляли ее ни на миг.

«Пока-пока, дружочек-пирожочек, — говорила она кому-нибудь из друзей по телефону. — А с нацистами мы еще поквитаемся!»

И в этом задоре Мэрион ощущала нотки облегчения. После нескольких напряженных лет монархия наконец обрела смысл.

Подготовка к турне подразумевала, помимо прочего, пошив новых нарядов для королевы. Норман, к его огромной радости, вновь был призван во дворец. Как-то утром Мэрион столкнулась с ним в коридоре — он куда-то спешил, точно Белый кролик из книжки про Алису.

— Совсем сбился с ног! — сообщил модист. — Меня ждут оборки и рюшки, без которых нам никак не победить фюрера! Платья, которые низвергнут Геринга! Подолы, которым предстоит изгнать Гиммлера! Юбки, которые спасут этот мир и даруют ему свободу!

— Вы в своем репертуаре, Норман, — со смехом ответила Мэрион.

Он кивнул на свою спутницу — невысокую пожилую женщину, едва видную за стопкой шелка, тюля и кружев светло-карамельного цвета, которую она несла в руках.

— Это Глэдис. Она снимает мерки — измеряет обхват королевских бедер и так далее. Но вы не подумайте — это вовсе не для того, чтобы поглядеть, как наши королевские клиенты смотрятся в неглиже. Правильно я говорю, а, Глэд?

— Совершенно верно, мистер Хартнелл, — подтвердила спутница удивительно низким, грубым голосом.

— Очень красивый цвет, — похвалила Мэрион. — Да и ткани! Выглядят романтично!

— О, это еще слабо сказано! Вот увидите, наряды будут просто мечта Винтерхальтера!

Во дворце висело немало картин этого художника, изображавших большеглазых принцесс с осиными талиями и императриц в пышных и полупрозрачных кринолинах. И пускай все эти образы являли собой слащавые викторианские идеалы женственности, давно ушедшие в прошлое, идея позаимствовать стиль нарядов именно оттуда показалась Мэрион очень удачной — такие фасоны очень подошли бы фигуре королевы и подчеркнули ее до очаровательного консервативные взгляды.

— Это вы славно придумали.

— Хотите верьте, хотите нет, но это король предложил. Протащил меня по этой своей галерее — от картины к картине и заявил: «Хочу, чтобы она выглядела так же!»

«А король умеет удивлять», — уже в который раз подумала Мэрион.

Расписание королевского турне было довольно плотным. Принцессы внимательно отслеживали его по газетным новостям. Но когда королева по вечерам звонила дочерям, ее голос звучал неизменно бодро, словно она только что проснулась.

— Мамочка попробовала хот-дог! — доложила Маргарет после очередного разговора с королевой.

— Не слушай ее, Сьюзан! — воскликнула Лилибет, торопливо зажав ушки своей собаке породы корги, сидевшей неподалеку.

Их возвращения, намеченного на конец июня, не могли дождаться не только принцессы, но и вся страна. Теперь уже никто не выказывал недоверия к монархам. Когда Аллах, Мэрион и принцессы приехали в Саутгемптон встречать короля с супругой, они застали на пристани шумную толпу.

— Нам что, придется отчалить от берега и встретиться с ними в море? — уточнила Лилибет, явно в ужасе от подобной перспективы.

Море она не любила — главным образом за непредсказуемость. Последние дни она проявляла завидную сдержанность, но порой в ней можно было разглядеть снедаемую тревогами девочку, какой она была когда-то.

На палубе, подрагивавшей от работы мощного двигателя, было ветрено. Аллах мгновенно удалилась в каюту. Маргарет же отправилась инспектировать капитанскую рубку и вернулась с вестью, что там совсем скучно и неинтересно.

— А еще у него зеркальце размером с открытку!

— Тебе бы такого точно не хватило, — насмешливо заметила Лилибет.

Принцесс угостили вишней — редкостным лакомством.

— А куда косточки выбрасывать? — спросила ответственная Лилибет.

— В трубу! — предложила Маргарет и выкинула свои в ближайший сток. Они звонко покатились вниз.

А когда родительский лайнер под названием «Императрица Британии» приблизился, девочек охватил восторг, вот только проявился он совсем по-разному: Маргарет тут же начала скакать, размахивая руками, а Лилибет радовалась молча, сдержанно.

А следом произошло долгожданное воссоединение.

— Мамочка! Мамочка! Смотри, как я похудела! — заголосила Маргарет, восторженно подпрыгивая. Королева, и сама заметно осунувшаяся, крепко обняла дочерей.

— Ни за что не угадаете, что я вам привезла! Деревянный тотем!

Возвращение короля с супругой отпраздновали с большим размахом. Было подано и выпито немало коктейлей невообразимой крепости, приготовленных на основе шампанского. Мэрион быстро захмелела и как ни пыталась это скрыть, королева со свойственной ей проницательностью быстро поняла, что к чему:

— Эх, Кроуфи, надо было вас предупредить! На борту вся выпивка очень крепкая!

Впрочем, воздействию алкоголя так или иначе подверглись все: король принялся выпихивать воздушные шарики в иллюминатор, а один из конюших — прижигать их сигаретой, чтобы лопнуть. А потом на палубе начались веселые пляски. Король стоял в сторонке, наблюдая за старшей дочерью, которая кружилась под музыку.

Мэрион, решив подышать свежим воздухом, тоже вышла на палубу и приблизилась к его величеству. Коктейли придали ей смелости.

— Сэр, все в порядке? — спросила она.

На исхудавшем лице короля застыло озадаченное выражение.

— Лилибет так изменилась… Но в чем — не могу понять.

Мэрион посмотрела на принцессу — та танцевала от души. Волосы у нее растрепались, а глаза радостно блестели. Как и всегда, она была одета в точности как Маргарет, но под платьем с детским рисунком уже угадывались женственные формы — округлившиеся бедра и грудь. У Мэрион болезненно сжалось сердце. Она отчетливо увидела то, чего пока никак не мог понять король: Лилибет повзрослела.

Глава сорок четвертая

По прошествии нескольких недель, к ужасу Лилибет, состоялось еще одно морское путешествие — на королевской яхте «Виктория и Альберт». На этот раз корабль держал путь на Девон — семья надумала посетить Дартмутское военно-морское училище, где в юности учился король.

— А до меня там учился дедушка! — поведал он старшей дочери, чтобы хоть немного ее подбодрить. — Его там прозвали Килькой, а меня — Сардиной.

К самому училищу, расположенному в большом здании из красного кирпича, построенном на скалистом берегу у реки, нужно было подниматься по длинной и крутой лестнице. Лилибет, одетая в точно такое же розовое пальто, как у младшей сестренки — только на несколько размеров больше, — аккуратно перебирала ногами в белых сандалиях, терпеливо преодолевая крутой подъем.

— Тоска какая… — недовольно проворчала Маргарет, шагая рядом. — И почему папа не мог приехать сюда один? Зачем нас с собой брать?! — возмутилась она и подняла глаза к небу. — Боже, сделай так, чтобы это скорее закончилось!

Лилибет потрясенно посмотрела на сестру.

— Нельзя просить у Бога такое!

— Почему?

— Да потому что нельзя Его беспокоить по мелочам! Вдруг однажды случится что-то по-настоящему страшное, и тебе потребуется Его помощь?

— Да все и так страшнее некуда! — мрачно отозвалась Маргарет, крайне недовольная происходящим.

И Бог услышал ее молитвы. Когда королевские гости преодолели лестницу, выяснилось, что двое кадетов в училище больны свинкой. Принцесс было решено переместить в капитанский домик, чтобы они, чего доброго, не подхватили заразу. Там жили мальчишки из семейства Далримпл-Гамильтонов, что привело Маргарет в настоящий восторг. Она любила мальчишек, но ей редко удавалось с ними пообщаться, так что она была просто счастлива.

— Спасибо, Господи!

Но когда выяснилось, что играть предстоит с миниатюрной железной дорогой, энтузиазма у нее заметно поубавилось. А вот Лилибет с интересом оглядела аккуратные локомотивы и все мельчайшие детали, составлявшие игрушечный пейзаж: крошечные деревья и мосты, машины, ожидавшие своей очереди на переезде, домашних животных, пасущихся на полях.

— Видишь вон того господина на платформе? У него в руках даже газета есть! — восхитилась она и склонилась пониже, чтобы получше разглядеть человечка. Ее блестящие темные локоны упали на крошечные рельсы. — Кажется, он читает «Таймс»!

— Вечно ты носишься со своим «Таймс», — недовольно проворчала Маргарет.

Недавно король начал читать эту газету вместе со старшей дочерью, выбирая статьи, которые, как ему казалось, ее заинтересуют. А младшая, которой по-прежнему выписывали «Детскую газету», как всегда, страшно завидовала.

Но Лилибет по своему обыкновению не обратила на эту колкость особого внимания.

— Еще я вижу даму в шарфе и с собаками, идущую по полю, — спокойно продолжила она. — Интересно, ее ли это лошади пасутся неподалеку? — Она снова села на корточки и вдруг приняла мечтательный вид. — Вот выйду замуж и поселюсь где-нибудь за городом! Заведу себе побольше собак и лошадей!

Маргарет, в которой еще полыхала обида, не оставила эти слова без внимания.

— Не будет такого, — сердито напомнила она сестре. — Ты ведь должна стать королевой. И выйти замуж за короля.

Лилибет недовольно свела темные брови, и на ее лице вдруг застыло удивительно бунтарское выражение.

— Выйду за кого сама пожелаю, — заявила она.

— Как же, — язвительно вставила Маргарет. — Дядя Дэвид уже попробовал так сделать — сама знаешь, чем это закончилось.

Дверь в детскую распахнулась, и в комнату кто-то вошел. Лилибет, поглощенная игрушечной железной дорогой, замешкалась и не сразу заметила гостя. А вот Маргарет — напротив. От Мэрион не укрылось, как округлились в момент ее голубые глаза и как приоткрылись губки. Она обернулась, чтобы посмотреть, кто же это пришел.

В дверях меланхолично замер высокий юноша потрясающей красоты. На вид ему было лет восемнадцать. У него были точеные, нордические черты лица и светлые, почти белоснежные волосы. Его лицо показалось Мэрион смутно знакомым, но она никак не могла вспомнить, где же она его видела. В комнате, где раньше царило спокойствие, теперь явственно ощущалось напряжение.

Лилибет, почувствовав чужое присутствие, подняла глаза. Их с юношей взгляды встретились, и она выронила игрушечный поезд.

— Вас зовут на обед, — коротко сообщил красавец.

Братья Далримпл-Гамильтоны вскочили на ноги с криком:

— Филипп!

И тут Мэрион осенило. Изящный подросток был не кем иным, как кузеном принцессы Марины — принцем Филиппом Греческим.

Обед был накрыт на золотисто-белой яхте «Виктория и Альберт», где на окнах висели шторы из кретона, а стены были украшены королевскими гербами.

Лилибет, которая всю дорогу от Лондона жаловалась на тряску и качку, теперь притихла. Она не сводила глаз с Филиппа Греческого, а о еде и думать забыла. А он, напротив, не обращал на нее ровным счетом никакого внимания и от души лакомился креветками. Лилибет наблюдала, как его длинные пальцы с ловкостью истинного мастера отделяют панцирь от мяса. Рядом с его тарелкой высилась уже целая гора розовых ошметков.

Миссис Ронни, которая, проявив свою извечную изобретательность, вновь ухитрилась устроиться в королевском кругу, склонившись к Мэрион, сообщила ей приторным шепотом:

— До чего же люблю молодежь!

Ее напудренные щеки подрагивали, а сама она не сводила многозначительного взгляда с английских принцесс и греческого принца.

В конечном счете главной темой разговора за столом неизбежно сделался Гитлер.

— Интересно, какой он человек, — сказал кто-то.

Король, не чуждый озорных выходок, бросил лукавый взгляд на соседку Мэрион.

— С-с-спросите у м-м-миссис Р-р-ронни. Она с ним встречалась.

— О да, но это было целую вечность назад! Он тогда был совсем другим! — заверила собравшихся эта любительница светских знакомств, чье пристрастие вдруг сыграло с ней такую злую шутку. Припудренные щеки побагровели от смущения.

После обеда Мэрион с принцессами в компании Филиппа вновь поднялись по длинной крутой лестнице и пошли на теннисное поле. Филипп без труда перемахнул через теннисные сетки, явно желая впечатлить своих спутниц. И это ему удалось: Лилибет была потрясена до глубины души.

— Глядите, Кроуфи, как он высоко прыгает! Какой он славный, правда?

Прыгал-то он и вправду высоко, но так ведь и допрыгаться было недолго. Его спокойствие и невозмутимость казались показными, точно он чувствовал, что самый надежный способ впечатлить Лилибет — это обходиться с ней равнодушно, посвятив все внимание ее младшей сестре. Мэрион поймала себя на том, что он не вызывает у нее доверия. Ни капли.

А чуть позже двигатель «Виктории и Альберта» протяжно взвыл, и яхта отчалила от берега в сопровождении флотилии дартмутских кадетов, разобравших все мелкие суда, какие только под руку попались. Лилибет и Маргарет, стоя на палубе, с восторгом смотрели на эту водную свиту и от души махали ей. Кадеты отвечали тем же. Непогода и беспокойное море нисколько их не спугнули — напротив, они сами выказали горячее и патриотичное желание устроить гостям пышные проводы.

Тяжелая яхта легко скользила по беспокойным волнам. До Ламанша оставалось всего ничего, а флотилия из шлюпок и моторных лодок, полных восторженных кадетов, по-прежнему верно следовала за королем. Ветер усиливался, он трепал волосы и шарфы и уносил обрывки разговоров с одного края палубы на другой. Король, чей обеденный задор заметно поиссяк в преддверии возвращения к лондонской жизни со всеми ее официальными визитами и обязанностями, накинулся на капитана, весьма недовольный кадетской свитой.

— Это безобразие, притом очень опасное! Посигнальте им, чтобы плыли назад!

На глазах у Маргарет и Мэрион один из матросов побежал на сигнальный мостик за флагами нужной расцветки, а через несколько минут загадочное сообщение на причудливом военно-морском языке взвилось ввысь, на самый верх мачты. Лилибет, которая все это время стояла у ограждения особняком и смотрела вдаль, казалось, мыслями была далеко-далеко отсюда. Кадетская флотилия начала потихоньку рассеиваться: лодки по очереди разворачивались и уплывали обратно, в Дартмут, а старшая принцесса все не сводила глаз с одной-единственной шлюпки, которая упрямо продолжила путь. На веслах сидел парень, который, точно какое-то божество викингов, неустанно боролся с водной стихией, энергично работая руками.

— Ну это же д-д-дурость! — возмутился король, остановившись за спиной у дочери с биноклем в руках. — П-п-пусть сию же с-с-секунду возвращается! Или м-м-мы его сами остановим и отправим обратно!

Лилибет промолчала, только взяла из отцовских рук бинокль и поднесла к глазам, а потом еще долго-долго смотрела на Филиппа, не обращая внимания на суету вокруг и возмущенные крики в рупор. И все же те сделали свое дело — дерзкий принц наконец подчинился: он развернул свое суденышко и уплыл. Но только когда он превратился в крошечную точку на горизонте, Лилибет отняла бинокль от глаз и вздохнула.

— А Лилибет влюбилась в Филиппа! — насмешливо сообщила Маргарет.

Королева внимательно посмотрела на старшую дочь.

— Нельзя влюбляться в первого встречного, моя милая. Любовь с первого взгляда — это сказка.

Лилибет промолчала. А Мэрион, стоявшая неподалеку, почувствовала, как тревожно сжимается сердце.

Глава сорок пятая

— Как вы думаете, Кроуфи, неужели и в самом деле начнется война? — спросила Лилибет.

Они втроем сидели на своем любимом холмике в саду у Букингемского дворца. Сентябрьское солнце согревало лица, а в безоблачном небе порхали и щебетали птички.

«Почти наверняка», — подумала Мэрион. Это мрачное предчувствие буквально висело в воздухе. Повсюду, куда ни глянь, взгляд натыкался на тревожные признаки близящейся беды. Через дорогу от дворца, в Гайд-парке, вовсю рыли траншеи. Вся улица Уайтхолл была завалена мешками с песком, а правительство распорядилось отправить лондонских детей за город.

Мэрион посмотрела на старшую принцессу. Теперь та регулярно читала газеты, а значит, хорошо понимала, что происходит в стране. Обман и увертки были совершенно ни к чему. Лучше горькая правда, чем сладкая ложь.

— Все зависит от России, — ответила она. — Сталин пока не примкнул к гитлеровской коалиции.

— Но, если он встанет на сторону Гитлера, нацисты захватят Польшу, — заметила Лилибет. — Сами знаете, что тогда начнется…

— Гадкий Гитлер! — проворчала Маргарет, недовольно срывая маргаритки. — Всю поездку в Балморал нам испортил!

Лилибет выразительно посмотрела на сестру:

— Скажи спасибо, что нас в Канаду не отправили.

Не так давно королевской семье настоятельно порекомендовали уехать из страны. Но королева наотрез отказалась. «Дети без меня никуда не поедут. А я — без короля! А король ни за что не оставит свою страну!» — таков был ее ответ, который тут же начали всюду цитировать.

Ее преображение из светской львицы в национальный символ шло полным ходом. Когда она узнала, что Гитлер назвал ее «самой опасной женщиной Европы», она пришла в неописуемый восторг. «Самая опасная женщина Европы слушает вас, Кроуфи. Чем могу помочь?» — задорно спрашивала она всякий раз, когда Мэрион обращалась к ней за советом. «Это вас самая опасная женщина Европы беспокоит», — хихикая, представлялась она, позвонив кому-нибудь из друзей.

Но при детях она никогда не позволяла себе ничего подобного, наивно полагая, что они не имеют ни малейшего понятия о войне и человеке, ее развязавшем. Но она сильно ошибалась — особенно в отношении Лилибет, которая сейчас как раз просвещала младшую сестру сведениями о Гитлере.

— Он возглавляет Германию, — начала она. — Там его все называют канцлером.

— У нас ведь канцлер тоже есть! — заметила Маргарет. — Он ведает всеми деньгами!

— Нет, это совсем другое. Гитлер — это, скорее, и премьер-министр, и президент в одном лице. Может делать, что хочет, и никто не в праве ему возразить.

— То есть он как король, которому можно все на свете? — уточнила Маргарет, явно впечатленная этим рассказом.

— Таких людей зовут диктаторами.

— Я видела его на фотографиях, — поведала Маргарет, обняв колени. — Вечно он ходит в пальто, даже когда жарко. От него, наверное, страшно воняет, — заметила она и взъерошила шерсть корги, лежащего рядом. — Интересно, есть ли у Гитлера питомцы?

— Кажется, у него есть кот по имени Шницель.

Мэрион изумленно посмотрела на Лилибет. Память той на детали воистину потрясала. И откуда она вообще узнала про кота?

— А как же он стал таким могущественным? — поинтересовалась Маргарет.

Вопрос был не из легких, и Лилибет с мольбой посмотрела на Мэрион, безмолвно прося помощи.

Мэрион тяжело вздохнула:

— Он умеет убеждать. Люди верят тому, что он говорит с трибун.

— А что он такого говорит?

Мэрион ответила не сразу.

— Что немцы рождены для того, чтобы править всеми остальными народами.

— Папа тоже рожден, чтобы править народами! — заметила Маргарет.

— Да, но тут другое дело.

На нее тут же уставились две пары любопытных голубых глаз.

— То есть как?

— Видите ли, у нас в стране демократия. Наша монархия называется конституционной, а король правит с разрешения народа и парламента. А вовсе не сам по себе.

Взгляд принцесс стал озадаченным.

— А еще Гитлер пообещал дать всем работу, — продолжила Мэрион. — Многие немцы ее лишились и очень переживали по этому поводу.

Это уточнение встревожило Лилибет:

— У нас в стране тоже не у всех есть работа! И многих это волнует!

— Справедливо. Но это все равно разные вещи.

— Но почему? — Лилибет, как и всегда, стремилась разложить все по полочкам и найти логические взаимосвязи. — А что, если у нас тоже появится диктатор? Что тогда будет с мамой и папой, со мной и Маргарет? — спросила она и добавила, задержав взгляд на собаках, бегавших друг за дружкой в зарослях вереска: — И с Дуки и Сьюзан?

Мэрион еще думала над ответом, когда Маргарет решительно тряхнула головой:

— Не волнуйся, Лилибет! Уж мы-то этим немцам покажем, почем фунт лиха!

— Последние уроки перед войной! — объявила Маргарет утром 3 сентября.

Гитлер, как все и предвидели, вторгся в Польшу, а немцы, что тоже было вполне ожидаемо, никак не отреагировали на британское требование о выводе войск. Великобритания была твердо намерена объявить войну, если до одиннадцати часов утра ситуация не изменится в лучшую сторону.

— А ну замолчи! — прикрикнула на сестру Лилибет и запустила в нее тетрадкой.

— Ах ты вредина!

— А ты — хулиганка!

— Кажется, война уже началась, — заметила Мэрион, неодобрительно глядя на девочек.

Во время урока обе принцессы не сводили глаз с часов, висящих над столом.

— Половина одиннадцатого! — провозгласила Маргарет. А через пятнадцать минут объявила: — Без четверти одиннадцать!

И пускай она старалась сохранять внешнее спокойствие, Мэрион заметила, как энергично трясутся под партой ее коленки.

— Одиннадцать! — провозгласила наконец младшая принцесса. — Война началась! Ух, как мы теперь накостыляем проклятым фрицам! — воскликнула она и заплясала по комнате.

— А ну хватит! Прекрати! — прикрикнула на нее Лилибет. — Кроуфи! Скажите ей!

Мэрион включила радио. Комнату тут же наполнил печальный, тихий голос премьер-министра. «Увы, вынужден сообщить, — начал бывший сторонник политики умиротворения, — что договоренность так и не была достигнута, и теперь наша страна объявляет Германии войну».

Маргарет притихла и посмотрела на Мэрион. Ее голубые глаза были полны ужаса.

— Кроуфи, что же теперь будет?!

Глава сорок шестая

Пока машина въезжала в мрачные каменные ворота Генриха VIII, Мэрион не могла отделаться от мысли, что приехали они вовсе не в Виндзорский замок, а в самую настоящую тюрьму.

— Как тут темно… — жалобно протянула Маргарет, оглядев внутренний дворик, где не было ни единого фонаря. — Не нравится мне здесь!

— Жалобы ни к чему, — строго оборвала ее Аллах. — Тебе еще очень повезло. Подумай лучше о тех детках, которым из-за эвакуации пришлось расстаться с родителями и уехать бог весть куда! Они ведь могут никогда больше не увидеть маму с папой!

Это замечание моментально подействовало на принцессу. Она тут же разрыдалась в три ручья.

— А сколько мы пробудем в Виндзоре? — спросила Лилибет, тихонько сидевшая рядом с Мэрион.

— До конца недели, не больше, — уверенно ответила Аллах.

И хотя королева, с которой Мэрион сегодня разговаривала по телефону в Роял-Лодж, дала именно такие распоряжения, в голосе няни слышались нотки, которые не на шутку встревожили Мэрион. Она тут же собрала все вещи, какие у нее только были.

Так называемая Странная война[65] шла уже не первый месяц. Но перемены потихоньку давали о себе знать. Из Европы приходили неутешительные новости: Норвегия и Нидерланды сдались нацистам, а войска союзников оттеснены к Нормандскому побережью. Неужели Франции суждено пасть следующей? Всего несколько дней назад в Букингемский дворец прибыла нидерландская королева Вильгельмина, эмигрировавшая из ровной страны, даже не прихватив с собой никаких вещей. Мэрион узнала об этом от Нормана, которого тут же попросили предоставить наряды для знатной гостьи.

— Мы ей столько шляпок продемонстрировали. — закатив глаза, поведал он. — Но ее величеству ничего не понравилось. А потом она увидела шляпку Глэдис… Это моя помощница, вы ее, наверное, помните…

Мэрион вспомнилась маленькая пожилая женщина с тяжелой стопкой тюля и шелка, которая помогала Норману пошить платья для американского турне королевской четы.

— Так вот, увидела шляпку Глэдис и говорит: «Хочу такую же!»

Чемберлену пришлось уйти с поста премьер-министра, а на его место заступил главный ненавистник Гитлера — Черчилль, который так долго оставался в тени. Мэрион очень понравилась его речь, обращенная к парламенту по случаю вступления в должность, где он говорил о «крови, поте, тяжком труде и слезах», «победе любой ценой» и призывал «бороться с чудовищной тиранией, с которой не сравнится ни одно преступление, оставшееся на мрачных и достойных сожаления страницах человеческой истории». Ей пришелся по сердцу его живой, образный язык, и подкупала его непоколебимая решимость, но особенно ей нравилось, как он произносит слово «нацисты», презрительно растягивая согласные. В его устах оно звучало почти как «нарциссы», и в этом была своя правда.

— А почему мама с папой остались в Лондоне? — взволнованно спросила Маргарет. — А вдруг немцы их схватят?!

— Такого быть не может, — быстро заверила ее Мэрион, чтобы Аллах не успела поделиться с девочкой своими мрачными предположениями.

— Надеюсь, Гитлер вообще сюда не доберется, — беспокойно сказала Лилибет.

— Пусть только попробует! — пригрозила Аллах, будто бы собиралась лично положить фюрера себе на колени и отшлепать за все проступки.

Высокие старинные ворота Виндзора звучно захлопнулись за автомобилем.

Их встретил управляющий замком.

— К ужину мы всегда одеваемся нарядно, — сообщил он густым басом.

Звали его сэр Хилл Чайлд[66], и имя это удивляло ничуть не меньше упоминания о нарядах. Кругом было сумрачно и неуютно — в замке убрали все канделябры и люстры, а яркие лампочки заменили тусклыми, чтобы уберечься при воздушном налете. Хорошо, что Мэрион успела в последний момент бросить в чемодан вечернее платье.

— В восемь часов, в восьмиугольном зале, — уточнил сэр Хилл и удалился.

А Мэрион задумалась. Кругом война, а здесь, в средневековом замке, люди старательно делают вид, будто просто выехали за город отдохнуть, а вовсе не бежали от страшной угрозы. Что это — храбрость или безрассудство?

В британских и американских газетах появились заметки о том, что принцесс эвакуировали в одну из загородных резиденций. Лилибет и Маргарет поселили в Ланкастерской башне, в уютном крыле, отведенном под детскую, где они уже не раз останавливались, когда приезжали в Виндзор. Аллах осталась с ними, а вот Мэрион, по неведомым ей причинам, определили в самый дальний угол крепости — и теперь ей предстояло жить на самом верху башни, куда вела каменная винтовая лестница. Спальня оказалась просторной, но прохладной. К ней примыкала гостиная, а ванная, как это ни странно, была расположена еще выше — на самой крыше, и в ней было безумно холодно.

По внутренней поверхности ванны была проведена черная полоса. Набирать воду выше этой отметки — а располагалась она на высоте дюйма в три от дна, не больше — строго-настрого запрещалось. Это нововведение придумал король, чтобы поберечь ресурсы страны. Такого скромного объема воды хватило бы разве что маленькому зверьку, но никак не взрослому человеку, особенно высокого роста, как Мэрион.

Башня, винтовая лестница, замок, объятый мраком… Она точно попала в страшную сказку — то ли о Рапунцель, хотя волосы у Мэрион были куда короче, то ли о Джеке и бобовом зернышке, хотя все смельчаки давно ушли на фронт и теперь их не было рядом. Зато был злой великан — и всякий знал, кто скрывается под его личиной.

А чуть позже Мэрион с тревожно колотящимся сердцем вышагивала по мрачным помещениям, где вся мебель была убрана в чехлы, чтобы уберечь ее от пыли, а шкафы со стеклянными дверцами были зловеще повернуты к стенам. Как ранее объяснил ей ее проводник, в замке так много окон, что пока их все затемнишь на ночь, уже наступает утро.

Мэрион блуждала по мрачным коридорам, и ей казалось, что вокруг сгущается вся тысячелетняя история замка. Она напряженно прислушивалась к каждому звуку, и ей казалось, что она слышит шаги и далекие стоны прошлого. С каждым поворотом ей чудилось, что она все дальше и дальше отходит от восьмиугольного зала, который ей и нужно было отыскать.

Звук ее собственных шагов сливался с тихим и зловещим шорохом бархата, скользящего по каменному полу. Пару раз она испуганно оглядывалась, боясь увидеть позади жуткий призрак. Но кругом царил один только мрак, и она вдруг поняла, что это шуршит ее собственное платье. Этот наряд из голубой плотной ткани, которую сперва планировалось пустить на шторы для спальни, ей сшила матушка. Платье было с глубоким декольте, и Мэрион вспомнилось, как они с матушкой спорили из-за этого. Ее кольнуло сожаление.

Она вновь завернула за угол и увидела верный знак того, что наконец добралась до цели, — приоткрытую деревянную дверь, за которой мерцал слабый свет одинокой лампочки и виднелся стол, уставленный серебром и хрусталем. За столом сидели трое мужчин в безупречных черных костюмах. Казалось, на ужин она спустилась в само царство Аида. Но сюрреалистичная иллюзия пропала, стоило только сэру Хиллу вскочить на ноги при виде Мэрион.

— Мисс Кроуфорд! Позвольте вам представить сэра Дадли Коллза! А это мистер Джеральд Келли, с которым вы, полагаю, уже имели честь познакомиться.

Мэрион кивнула энергичному маленькому ирландцу. Керальд Джелли, как в шутку называли его принцессы, был знаком очень многим во дворце. Последние несколько лет он работал над портретами, изображавшими короля и королеву на коронации, но пока ни одного из них не закончил. Поговаривали, что ему до того нравится пребывать в королевском кругу, что он каждый день соскабливает все, что успел нарисовать, лишь бы подольше остаться на своей должности.

Из-за двери послышались гулкие шаги. Мэрион обратила внимание, что стол накрыт на пять персон. Место рядом с ней пустовало, но последний гость, судя по всему, должен был вот-вот войти в залу.

В воздухе отчетливо чувствовалось напряжение, а внутри у нее все тревожно сжалось. Она похолодела.

— Томми! Как же я рад вас видеть, старина! — послышался скрип стула, и сэр Хилл вновь поднялся со своего места, протянув вошедшему свою узкую бледную ладонь.

И вот он уже приблизился к ней, неотразимый в своем вечернем костюме. Его густые черные волосы поблескивали в свете свечей. Мэрион снова пронзило, точно острая игла, знакомое чувство вожделения, но она сумела сохранить спокойствие и пожала Томми руку. Его прикосновение обожгло Мэрион, а взгляд черных глаз оценивающе скользнул по ее груди, точно упругая плеть, и кровь у нее в жилах тут же вскипела.

Они сели за стол, и Ласеллс бросил на нее невозмутимый холодный взгляд, но при этом под столом тайком прижался ногой к ее ноге. Мэрион охватило изумление. Она живо почувствовала, что это вовсе не случайность, а безмолвный вопрос.

Казалось, выключатель, который так долго никто не решался тронуть, наконец щелкнул. Мэрион вдруг почувствовала себя преисполненной жизни, и от этого волнительного ощущения все внутри у нее задрожало. Она взволнованно замерла. Томми снова прижался ногой к ее ноге, точно подтвердив их беззвучный договор, а потом отстранился и поудобнее устроился на стуле.

Живот у нее скрутило в спазме, но это было неудивительно, учитывая, насколько неаппетитные кушанья принесли и подали к столу лакеи, соблюдая все до единого церемониальные нюансы. Жесткие куски говядины покоились на невзрачном ложе из сероватого картофельного пюре. Глупо было бы надеяться, что рационирование не затронет Виндзор. Но Мэрион нисколько не беспокоил скудный стол и нормирование продуктов. Ее переполнял восторг, который было невыносимо трудно скрывать. Весь этот мрачный, обреченный мир, объятый войной, вдруг предстал перед ней в ярких красках и посулил головокружительные возможности.

За столом Томми умело развлекал почтенную публику непринужденными беседами и шутками. Мэрион невольно поразилась, как легко у него это получается, учитывая те непростые обстоятельства, в которых они все оказались. Томми рассказал, как король, беспомощно посмеиваясь, посвятил его в рыцари прямо в поезде во время их поездки по Америке.

— А как поживает леди Ласеллс? — вдруг поинтересовался Дадли. — Она тоже в Виндзоре?

Мэрион затаила дыхание. В тот миг она была точно стеклянная ваза, которая стоит на самом краю полки и вот-вот сверзнется вниз.

— Она за городом, — уклончиво ответил Томми, и ее напряжение резко спало.

А потом собравшиеся заговорили о королеве.

— Один вид ее величества укрепляет боевой дух! — заявил сэр Дадли, рассказывая о королевских визитах в лондонские отделения Женской королевской волонтерской службы, Красного Креста и Гражданской противовоздушной обороны.

— При этом военную форму она не носит, — подметил сэр Хилл. — В этом-то вся и прелесть. Ее величество всегда одета по-граждански, а король — как военный. Он представляет разом всех солдат, ушедших из фронт, а она — всех британских домохозяек.

— Самая опасная женщина в Европе… — с улыбкой проговорил сэр Дадли, не без труда нарезая баранину на мелкие кусочки.

Все сошлись во мнении, что для короля эта война стала тяжелым ударом. Без королевы он бы уже давно сломался под гнетом обстоятельств — таким был главный вывод из этой беседы.

— Ох уж эти ее небесные глаза… — мечтательно проговорил Келли, отхлебнув большой глоток портвейна. — Но характер у нее стальной, с такой шутки плохи!

«Голубые глаза и железная воля», — пронеслось в голове у Мэрион. Когда-то королева сказала эти самые слова в адрес Маргарет. «Вот и все, что нужно истинной леди!» — заключила она. Когда Мэрион впервые это услышала, в этих словах ей почудилось что-то унизительное. Но теперь она оценила их по достоинству.

Лакеи внесли пудинг, больше похожий на серое желе.

— Напоминает «Ногу мертвеца»[67], нас таким в школе кормили, — заметил сэр Хилл, окинув пудинг взглядом.

— А у нас он назывался «Монашкиными ногтями», — заметил сэр Джеральд с сильным ирландским акцентом.

Когда ужин подошел к долгожданному завершению, все бокалы опустели, а гости поднялись со своих мест, Томми повернулся к Мэрион.

— Все окна занавешены, и в замке темно. Быть может, вы позволите сопроводить вас до вашей комнаты, мисс Кроуфорд? — спросил он.

От его тона, обманчиво отстраненного и сухого, у нее по спине пробежали мурашки, а внутри запылало желание. Вот он, долгожданный момент!

Они вышли из комнаты, вежливо пожелав остальным спокойной ночи. Каблуки самодельных туфель Мэрион глухо стучали по каменному полу. Коридоры были пусты — они с Томми наконец остались наедине.

Она шла молча, дожидаясь, пока он сделает первый шаг. В темноте его почти не было видно. Только кончик сигареты светился во мраке где-то на уровне его губ. Мэрион натужно сглотнула.

Когда он коснулся ее локтя, она вздрогнула.

— Нам сюда, мисс Кроуфорд.

— Зовите меня Мэрион, — тихонько засмеявшись, попросила она. Кажется, вино все-таки ударило ей в голову.

Он повел ее дальше, рассуждая по пути о садоводстве.

— В минувшие выходные мы с Джоан собирали картошку — а у нас, надо сказать, в этом году прекрасный урожай. И меня поразило, насколько сильно генерал де Голль похож на картофелину! Разве что картофелина куда посговорчивее будет.

— Что-что? — переспросила Мэрион.

Она не могла взять в толк, зачем он заводит с ней эти пустые разговоры, и уж тем более — зачем упоминает о своей супруге, если еще недавно так откровенно пялился на ее собственную грудь и толкал ногой под столом. Ведь не приснилось же ей все это! Или все же почудилось? Неужели она снова неправильно все истолковала?

Он простился с ней у самого входа в ее башню. Она застыла, глядя, как он удаляется, с каждым шагом все больше растворяясь во мраке.

— Спокойной ночи, мисс Кроуфорд.

Глава сорок седьмая

Девочки довольно быстро привыкли к военному положению. Казалось, они без сожаления расстались с прежней сытой жизнью и даже радовались некоторым переменам, которые с ними случились.

У Лилибет появилась своя продовольственная книжка, и она приноровилась тщательно инспектировать все, что попадало на обеденный стол.

— А оно входит в число продуктов первой необходимости? — интересовалась она, кивнув на масло, присланное с виндзорских ферм. Или серьезно цитировала надпись, которую часто размещали на плакатах: — «Помните! В ход можно пустить всю свинью — за исключением разве что визга!»

Маргарет же куда больше занимали мысли о пятой колонне — о подлых иностранных агентах, притворявшихся монашками или женщинами с детьми.

— Точно вам говорю, там, под люлькой, наверняка пулемет спрятан! — заговорщически шептала она всякий раз, когда они проходили в виндзорском парке мимо женщин с колясками.

Временами Мэрион с девочками наталкивались на небольшие группки местных добровольческих сил обороны, патрулировавших местность и вооруженных всем, что только удалось найти: кухонными ножами, привязанными к черенкам метел, вилами, садовыми лопатами. А перед ними расхаживал немолодой старшина и кричал с сильным выговором кокни:

— Мы не отстреливать фрицев будем, а закалывать насмерть! Уж чего они на дух не переносят, так это холодного оружия. Просто терпеть его не могут! Так что, ежели их увидите, вонзайте им сталь прямо в горло! Или в грудь! Или в живот! А потом крутаните и дерните!

А заметив принцесс, старшина обыкновенно расправлял плечи и салютовал им.

— Вот это да! Ох и не поздоровится Гитлеру, если он до нас доберется! — злорадно заметила Маргарет как-то раз, когда они прошли мимо этого пестрого отряда, состоявшего из стариков и совсем еще юных парнишек.

— Маргарет! — одернула ее сестра. — Будь подобрее, в самом деле!

Знойные дни сменяли друг друга. Мэрион с принцессами много времени проводили в саду у замка. Они старательно взращивали здесь все, что только можно было, применяя те навыки садоводства, которые успели освоить в Роял-Лодж. А потом, выслушав за чаем новостные сводки, Лилибет переставляла на большой карте флажки, отслеживая продвижение войск. И сводки, увы, ничуть не радовали. Гитлер захватил Нидерланды и Бельгию и уже продвигался по Франции.

Однажды, когда девочки увлеченно играли в прятки, их вдруг отвлекли непривычные звуки: эхо взрывов и выстрелов, громкий шум самолетов.

— Кроуфи, что это такое? — спросили они.

Ответ пришел позже. Когда они слушали по радио передачу «Детский час», эфир прервал незнакомый мужской голос — твердый, выдержанный, но взволнованный.

— Что такое? — недовольно спросила Маргарет из дальнего угла детской, где она играла с игрушечным истребителем. — Куда делся ягненок Ларри?

— Тсс! — зашикала на нее Лилибет, которая сосредоточенно слушала новости, сдвинув брови.

— Что-то про лодки говорят, да? — спросила Маргарет. Она и сама теперь прислушалась и стала повторять за голосом: — Если в вашем распоряжении есть судно, на котором можно пересечь Ла-Манш, отправляйтесь к французскому берегу и помогите британским солдатам добраться домой. Но зачем? Почему? — Маргарет непонимающе посмотрела на Мэрион и старшую сестру.

Лилибет куда быстрее сообразила, что к чему. Кровь отхлынула у нее от лица.

— Потому что нацисты оттесняют наши войска.

У Мэрион ком встал в горле, а глаза защипало от слез. Она быстро заморгала, пряча их, и выдавила из себя ободряющую улыбку, чтобы успокоить Лилибет.

Но принцесса была белее мела.

— А это значит, — медленно проговорила она, — что Гитлер занял все побережье от Исландии до Испании. Кроуфи! — испуганно воскликнула она. На глаза ей навернулись слезы. — Какой ужас! Что же с нами теперь будет?

Маргарет вскочила на ноги. Она стояла теперь посреди комнаты в своем летнем платье, сдвинув брови, а в глазах ее полыхали молнии.

— Мы будем биться! Мы будем до последнего защищать демократию! — звонко объявила она. — И всякому чужаку, который только ступит на британскую землю, придется несладко! Мгновенная смерть, и никакой пощады! Мы будем отстреливать парашютистов и метать гранаты! — объявила она, а потом, немного помолчав, продолжила, копируя акцент старшины добровольческого отряда: — Мы не отстреливать фрицев будем, а закалывать насмерть! Уж чего они на дух не переносят, так это холодного оружия. Просто терпеть его не могут! А я, между прочим, теперь знаю, куда метить!

Испуг Лилибет улетучился, как и мертвенная бледность. Она улыбнулась сестре своей ослепительной улыбкой, и они прокричали хором:

— «Вонзайте им сталь прямо в горло! Или в грудь! Или в живот! А потом крутаните и дерните!»

Боевой запал Маргарет, казалось, разделяла вся страна, и особенно премьер-министр Черчилль, чью речь в палате общин, произнесенную в самом начале печальных событий в Дюнкерке, часто цитировали по радио: «Мы будем защищать наш остров любой ценой, мы будем биться на пляжах, на побережьях, в полях, на улицах и на холмах; мы никогда не сдадимся!»

— Никогда! — громогласно воскликнула Маргарет, взмахнув карандашом.

Она старательно срисовывала жука-расточителя[68], которого правительство разместило на плакатах, призывающих людей копить средства на военные нужды и не тратить их на лишние покупки. Зубы у него были хищные, физиономия — точь-в-точь как у Гитлера, а все брюшко пестрело свастиками.

И все же с каждым днем ощущение, что Великобритания воюет в одиночку, только крепло. Сильным ударом для страны стала капитуляция Франции, а Америка, несмотря на все старания королевы и наряды, пошитые Норманом, сохраняла уверенный нейтралитет. Продолжая мысль Черчилля, высказанную все в том же выступлении, было совсем не понятно, когда же Новый Свет, со всей его силой и мощью, придет на помощь Старому.

Глава сорок восьмая

Принцессы с нескрываемым изумлением уставились на круглую жестянку.

— Да это же коробка из-под печенья! — воскликнула Лилибет. — Папа вправду хочет, чтобы вы спрятали королевские регалии в ней? — спросила она, до того точно копируя манеру леди Брэкнелл, что Мэрион невольно улыбнулась.

Улыбка заиграла и на исхудавшем, проницательном лице сэра Оуэна Морхэда, библиотекаря Виндзорского замка и человека, которому получили исполнить некоторые из недавних королевских приказов.

— Видите ли, ваше королевское высочество, коробка идеально подходит по размеру, — пояснил он, пока дворецкий с жестянкой в руках спускался в подвал, специально вырытый в меловом фундаменте замка и сокрытый за парой двойных металлических дверей.

— А что, отличная мысль! — бойко одобрила Маргарет. — Гитлер и не подумает искать Рубин Черного Принца[69] в жестянке! — заметила она и на мгновение задумалась. — Если только он не любитель печенья…

Сама Маргарет печенье просто обожала, пускай и в последнее время была сильно в нем ограничена из-за перехода на карточную систему. Мэрион решила не мешать ее размышлениям о любимой выпечке фюрера. В конце концов, пускай она лучше думает об этом, а не усматривает в необходимости спрятать королевские драгоценности прямой намек на неизбежность вражеского вторжения. Справедливости ради, Гитлера в короне святого Эдуарда и представить было нельзя. Мэрион знала, что король скорее умрет, чем уступит ему эту реликвию. Он с супругой начал брать уроки стрельбы, на которые королева неизбежно являлась на высоких каблуках и с яркой помадой.

Гитлер, само собой, рассчитывал на совсем иное развитие событий. Он полагал, что Великобритания падет к его ногам и сдастся сразу же после капитуляции Франции, но действительность показала, что он сильно недооценил своего соперника. Черчилль продолжил выступать с пламенными речами и заявил, что теперь для Великобритании настал звездный час. Но его пылкие надежды вызывали раздражение у тех, кто считал, что война проиграна. Даже король с королевой не знали, что думать.

— Мне он сказал, что успех — это умение двигаться от одной неудачи к другой, не теряя энтузиазма, — рассказал король супруге после очередной встречи с премьер-министром.

— А мне — «Если уж суждено пройти ад, то надо не сбавлять шага», — ответила королева, покачав головой. — А ведь он прав, Берти. Что нам еще остается?

А между тем в небесах над страной уже разворачивалась битва за Британию.

— Гитлер хочет разгромить королевскую авиацию, чтобы вторгнуться в нашу страну! — пояснила Лилибет. — Но этому не бывать!

Из всех самолетов ей больше всего нравился бомбардировщик Ланкастер. А Маргарет — истребитель «Спитфайр».

— А правда, что его назвали в честь чьей-то непослушной дочки[70]? — допытывалась она. Эту историю ей поведал король, и она явно завидовала девчушке, которой оказали такую честь. Она твердо вознамерилась помочь Спитфайрскому фонду, организованному лордом Бивербруком, министром авиастроения. Домохозяек просили пожертвовать ненужные сковородки, кастрюли, цинковые ванночки — словом, все, что можно переплавить и пустить на строительство новых самолетов.

— А что это ты под платьем прячешь, Маргарет? — спросила как-то раз королева, когда ее младшая дочь, встав из-за стола после обеда, направилась к двери с поразительной осторожностью, тихонько звякая чем-то на ходу. Девочка яростно сопротивлялась, но это не помогло, и тогда ей пришлось приподнять подол платья и продемонстрировать всем приличный запас столового серебра, упрятанный в панталончики.

— Это еще ч-ч-что такое?! — изумился король.

— Пожертвование в Спитфайрский фонд! — объявила Лилибет и зажала себе рот от восторга.

Маргарет метнула в нее мрачный взгляд. Ей явно хотелось самой сообщить эту торжественную новость.

— Маргарет, это правда? — мягко спросила королева. Уголки ее губ заметно подрагивали.

Принцесса обвела родителей смелым взглядом.

— Один «Спитфайр» стоит целых пять тысяч фунтов! — объявила она.

— Вообще-то, двенадцать с половиной, — вполголоса уточнил король, глядя на младшую дочь без тени гнева. Казалось, происходящее немало его забавляет.

— Фюзеляж обходится в две с половиной тысячи, а крылья — в тысячу восемьсот! — заявила девочка. — А на это, — она торжественно достала из-под одежды ножи и вилки, — можно купить заклепки и гайки, а может, даже и специальные шторки для ночных полетов! Они стоят шесть-семь фунтов, — сочувственно поведала она.

Лето продолжалось. Люфтваффе прорвало оборону над Ла-Маншем и теперь вторглось на территорию Великобритании, пытаясь сломить сопротивление «Спитфайров» и «Харрикейнов». Шум обстрелов и черные клубы дыма в небе стали обычным делом.

Обе принцессы научились с предельной точностью определять модели самолетов, с шумом проносившихся над головой. Некоторые из них летели так низко над землей, что даже видно было раскраску фюзеляжа.

— Наш! — радостно кричали сестры, завидев самолет с красно-бело-синими отметинами. — Не наш, — недружелюбно ворчали они, различив на корпусе свастику.

Одним сентябрьским днем они услышали негромкий, но зловещий гул, который вскоре начал потихоньку нарастать. Это шумели двигатели аэроплана. Лилибет замерла, закинув ногу на дерево, на которое как раз собиралась взобраться.

— Прислушайся.

— Наш, — уверенно резюмировала Маргарет, уже сидевшая несколькими ветками выше. — Летит бомбить противника!

Вдали послышались приглушенные раскаты взрывов.

Лилибет ахнула:

— Не наш. И где-то над Лондоном!

Дуки раньше всех понял, что к чему, и пулей метнулся к замку. Девочки тут же слезли с дерева и побежали следом, а Мэрион — за ними. Пса они нашли в детской ванной, он забился в угол и никак не хотел выходить, даже когда раздался сигнал воздушной тревоги.

— Надо спешить, — сказала Мэрион, подхватив на руки упитанное рыжее тельце и вытащив его из ванной. — Скорее в убежище!

Виндзорское бомбоубежище располагалось в темнице. Обустраивали его наскоро — только и успели, что немного укрепить и поставить кроватки для девочек. На каменных стенах поблескивали железные цепи, а камеры со сводчатыми потолками тонули в непроглядном мраке. Атмосфера тут царила тяжелая — и дело было не только в стылой сырости. Здесь неимоверно остро ощущались страдания и страхи тех, кому выпало стать узниками этой тюрьмы за долгие годы ее существования.

Мэрион, которая, как всегда, решила всеми силами отвлекать принцесс от тягостных мыслей, раздала им книжки, и они принялись читать по ролям «Сон в летнюю ночь». Вскоре они уже и думать позабыли о нацистах, а вовсю увлеклись уморительными попытками мастеровых поставить пьесу. А когда выглянули наружу, обнаружили, что небо над Лондоном полыхает красным.

— Не бойся, Дуки, — решительно сказала Маргарет, покачивая пса на руках. — Уж мы этим немцам покажем, это точно!

Так начался Блиц[71]. Жалобный стон «Вопящего Вилли», как окрестили местные сигнал воздушной тревоги, давно стал для всех привычным, как и шум зениток.

Как-то ночью Мэрион разбудил оглушительный звон — это подавали сигнал тревоги сирены на крыше замка. Она торопливо скинула ночную рубашку и, натянув плотный комбинезон из зеленого бархата, схватила противогаз и поспешила в укрытие.

Сэр Хилл Чайлд пришел в бомбоубежище в том же нарядном костюме, в каком сидел за ужином. Судя по всему, они с приятелями еще долго пили портвейн после того, как Мэрион ушла к себе. На шее у него, чуть покосившись, висел противогаз, в руке он держал фонарик, а его неправдоподобно огромная тень зловеще подрагивала на каменных стенах.

— А где их королевские высочества? — спросил он.

— Аллах о них позаботится, — ответила Мэрион.

Именно няне поручалось вести принцесс в убежище в случае ночных бомбардировок.

Сэр Хилл застонал:

— Ну и где же носит эту даму?! Она что, сигнала не слышала?

— Это исключено, — сказал дворцовый смотритель лорд Уигрэм. Он и сам был в элегантном черном костюме с бабочкой. — Объявлен красный уровень опасности, мисс Кроуфорд! Вот-вот начнется налет. Принцессы должны сию же секунду быть здесь!

Мэрион пулей выскочила из бомбоубежища и помчалась по коридору, надеясь, что вот-вот натолкнется на три фигурки — одну большую и две маленькие, — спешащие поскорее укрыться от беды под зычные просьбы няни быть осторожнее и смотреть себе под ноги. Но из мрака никто не выныривал.

Мэрион начала торопливо взбираться по бесконечной каменной лестнице, скользкой от влаги и основательно побитой временем. Где же девочки? Они наверняка уже в пути, иначе и быть не может! Сердце колотилось от быстрого бега, а ноги отяжелели, но она упрямо шагала по темным каменным коридорам, распахивая тяжелые, обитые железом двери, время от времени преграждавшие ей путь. Сигнал тревоги звучал, не стихая.

Наконец она добралась до Ланкастерской башни и поднялась по лестнице, ведущей в детскую. Издалека донеслись голоса принцесс и недовольное ворчание Аллах. Стало быть, они еще там!

— Аллах! — крикнула Мэрион, подойдя к самой двери и подергав за ручку. — Это я, Кроуфи! Лорд Уигрэм, сэр Хилл и все остальные уже в бомбоубежище и ждут вас! Надо спешить! Что вы там делаете?

Дверь распахнулась, и перед Мэрион предстала рослая фигура Аллах в безупречно чистом форменном платье. Ее белый чепчик слегка съехал набок, и она как раз пыталась закрепить его поровнее. Противогаза при ней не было, а на лице, как не трудно было предугадать, при виде Мэрион возникло самое что ни на есть рассерженное выражение.

До Мэрион донесся голос Лилибет.

— Мы одеваемся, Кроуфи! — крикнула та. — Аллах сказала, что надо одеться как следует.

Заглянув за широкую спину няни, Мэрион с изумлением увидела, что на кровати принцессы аккуратно разложено кружевное платье и пара белых чулок. Ее охватила ярость.

— Пойдемте со мной! — скомандовала она. — Скорее!

Спустя минуту принцессы, накинув поверх ночных рубашек пальто и прихватив с собой детские противогазы, сделанные в виде масок Микки Мауса, уже спешили по каменным коридорам. Аллах шла следом, но на некотором расстоянии, и что-то недовольно бурчала себе под нос.

В бомбоубежище за это время ощутимо прибавилось народу — сюда успели прийти остальные жители замка. Сэр Хилл был на грани нервного срыва, а лорд Уигрэм расхаживал из угла в угол. Когда принцессы в сопровождении Мэрион и няни наконец вошли в комнату, все вздохнули с нескрываемым облегчением. Вскоре Маргарет уснула на коленях у Мэрион, а Лилибет устроилась на одной из кроватей с книгой.

Сэр Хилл принялся разгадывать кроссворд из газеты «Таймс», примостившись под лампой, а лорд Уигрэм, усевшись неподалеку, стал с интересом изучать каталог георгинов. Джеральд Келли, удалившийся в дальний конец убежища, негромко с кем-то переговаривался. Судя по негромкому стеклянному звону, доносившемуся с его стороны, он то и дело доливал в свой бокал портвейна. Аллах, по своему обыкновению, взялась за спицы. Некоторое время назад она начала вязать морякам носки и, судя по ее усердию, твердо вознамерилась снабдить ими весь Королевский флот.

Мэрион невольно поразилась этой безмятежной сцене посреди объятого войной мира. В бомбоубежище царила дружелюбная, даже уютная атмосфера. Мэрион осторожно переменила положение, чтобы не потревожить маленькую принцессу, прильнувшую к ней своим теплым тельцем. До ее слуха донесся едва уловимый шелест — это Лилибет перелистнула очередную страницу. Мэрион зарылась лицом в мягкие волосы Маргарет, которые приятно пахли чистотой и ароматным мылом, и стала молиться о том, чтобы Господь уберег их всех от беды, чтобы все они выжили.

Сигнал отбоя тревоги раздался только в два часа ночи. Несмотря на всю свою громкость и резкость, он показался Мэрион в тот момент прекраснее даже самой изысканной музыки. Сэр Хилл отвесил Лилибет церемонный поклон.

— А теперь, мэм, можно ложиться спать.

Через несколько дней бомбы обрушились на Букингемский дворец.

— Это даже хорошо, — сказала королева, оценивая случившееся. — Теперь мы наконец-то сможем спокойно смотреть в глаза жителям Ист-Энда.

А вот Лилибет никаких поводов для радости не видела. Ее переполнял гнев, который ей не удавалось скрыть.

— Хочу в армию!

— Но ты ведь уже в ней, — заметила Маргарет, — ты же почетный командир Гренадерской гвардии!

Мэрион спрятала улыбку. Лилибет недавно и впрямь удостоили этой почетной должности, и она приступила к своим обязанностям — а именно, к смотру войск — с завидным тщанием. После одного из парадов, на котором она своим пронзительным голоском отчитала нескольких солдат за грязь на сапогах, их командир отвел Мэрион в сторонку и сказал:

— Мисс Кроуфорд, пожалуйста, донесите до сведения ее королевского высочества, что главное качество хорошего военачальника — это умение сочетать справедливость с милосердием.

Лилибет была еще слишком мала, чтобы поступить на военную службу, а вот Мэрион всерьез задумалась о такой перспективе. Безвылазно сидеть в Виндзоре становилось день ото дня сложнее. Даже больше того — это стало казаться неправильным. Она ведь знала, что множество женщин, подобных ей, служат на фронте и защищают свободу и демократию. Она понимала, что на ее месте матушка тоже подумала бы об этом, да и Валентин. Чувствовала, что должна исполнить свой долг.

Кроме того, ей искренне этого хотелось. Хотелось отправиться навстречу приключениям, присоединиться к защитникам страны, внести свой вклад. Ночами, уединившись в своей спальне, она просматривала брошюры для добровольцев. Больше всего ей приглянулась Женская вспомогательная служба ВМС, все представительницы которой носили нарядную синюю форму и которая действовала под патронажем принцессы Марины, запечатленной на снимке на неизменно высоких каблуках и с красивыми серьгами.

Авторы всех брошюр отчаянно призывали читателей защитить короля и родину. «Интересно, а много ли человек отказывались от королевской службы ради защиты страны?» — невольно подумалось Мэрион.

Королева встретила ее с изумительным радушием, от которого Мэрион уже успела отвыкнуть. Но стоило только двери кабинета захлопнуться у нее за спиной, тут же стало понятно, что поговорить о защите страны будет не так-то просто. Ее величеству не терпелось поделиться подробностями бомбардировки дворца.

— Берти в глаз попала ресничка, и я стала ее вынимать, как вдруг совсем рядом зашумел немецкий самолет! Он пронесся прямо над Мэллом, а потом и над дворцом, и в небе засвистела бомба! Мы только и успели, что переглянуться, а в следующий миг она проскочила мимо нас и взорвалась прямо во дворе! Комья земли тут же взвились ввысь, все кругом заволокло черным дымом… Да еще эти распахнутые окна, которые мы не успели закрыть… — Королева взволнованно прижала ладонь к щеке и продолжила: — Я сразу же побежала на кухню, а там уже вовсю суетится наш повар… Я его спросила: «Вы целы?», а он в ответ широко улыбнулся и сказал, мол, не беда, подумаешь, «un petit quelque chose dans le coin, un petit bruit»[72]. Вот это выдержка, подумать только! А еще он не упустил возможности заверить меня, что Франция непременно возродится из пепла!

Эта история о том, что домашний фронт не менее важен, чем передовая, невероятно тронула Мэрион, но она явственно ощутила, что королева хочет донести до нее еще кое-что.

Предчувствия ее не обманули. Королева с теплом посмотрела на нее и сказала:

— О, Кроуфи! Нам с королем очень повезло, что у нас работают такие славные люди. И в особенности вы. Без вас мы бы ни за что не справились.

Стало быть, не судьба ей защищать демократию в нарядной форме. Впрочем, судьба — особа многоликая, а для того чтобы служить отечеству, вовсе не обязательно носить мундир с галунами и фуражку. Можно, например, заботиться о детях. Причем не просто о детях — а о дочерях правителей. Которые без нее не справятся.

В Мэрион вдруг проснулась гордость, а вместе с ней пришло облегчение. Пожалуй, даже к лучшему, что она даже не успела ни о чем попросить королеву. Пускай начальство ничего не знает о ее военно-морских амбициях.

— Да и потом, Кроуфи, — остановил ее звонкий, насмешливый голос, когда она уже собиралась уходить, — даже если вы и примкнули бы к Женской вспомогательной службе, вас там заставили бы готовить завтраки старым адмиралам — и ничего больше.

Глава сорок девятая

— Уроки конституционной истории? — в ужасе переспросила Лилибет. — Но я же хотела изучать устройство орудий!

Мэрион и сама была не рада затее, предложенной королем. Да и потом, ведь это ее назначили учительницей Лилибет! И в истории она хорошо разбиралась — это был ее любимый предмет! Но никто даже не спросил ее мнения.

Преподавать Лилибет все тонкости государственного устройства и монархии поручили сэру Генри Мартену, проректору Итонского колледжа. Школа располагалась совсем недалеко от замка. И пока они с Лилибет шли по улочке к воротам, Мэрион боролась с негодованием, чтобы не волновать свою талантливую ученицу.

Они остановились у проходной. Мимо прошла группка студентов в цилиндрах и черных фраках. Мэрион подумалось, что они напоминают владельцев похоронного бюро, разве что очень юных.

Лилибет проводила их внимательным взглядом.

— Некоторые шляпы пыльные, а некоторые — чистые и блестящие, — прошептала она.

Навстречу им вышел узколицый мужчина в шляпе-котелке.

— Ее королевское высочество, принцесса Елизавета, — представила ему Мэрион свою юную спутницу.

Швейцара это сообщение ничуть не впечатлило. Он остановил проходящего мимо юношу и сказал:

— Дуглас-Хьюм, тут к сэру Генри гости.

— Гости! — повторила Лилибет и захихикала.

Мэрион удивленно посмотрела на нее. Вопреки всем тревогам, принцесса явно не испытывала особого страха.

Цилиндр у Дуглас-Хьюма оказался холеным и сверкающим. Он почтительно снял его, показав блестящие, тщательно приглаженные волосы, разделенные косым пробором. Эта прическа неожиданно напомнила Мэрион ее собственную «итонскую стрижку», которой она некогда могла похвастаться. Как же давно это было!

Дуглас-Хьюм, не теряя времени даром, направился исполнять поручение швейцара, энергично переставляя длинные ноги, обтянутые элегантными полосатыми брюками. Мэрион и Елизавета поспешили за ним по просторному мощеному дворику. Со всех сторон тот окружали приземистые, симпатичные постройки с бифориями[73] и крышами, украшенными зубцами, точно стены средневекового замка. Посреди возвышалась часовая башня, увенчанная башнями поменьше, а справа от нее — знаменитая часовня Итонского колледжа. Мэрион обвела восторженным взглядом высокие окна, изящные шпили и орнаменты, поражаясь величию и изысканности, нисколько не утраченным за долгие века.

— Какая красивая часовня! — восхитилась она, обращаясь к юноше, ведущему их с Лилибет через двор.

Он пожал плечами под черной тканью костюма.

— Со временем ее как-то перестаешь замечать.

— Скажите, сэр Генри — хороший преподаватель? — поинтересовалась Мэрион, не спеша закончить разговор.

Дуглас-Хьюм метнул в нее презрительный взгляд.

— В Итоне мы зовем профессоров «клювами», — пояснил он.

— Клювами? — со смехом переспросила Лилибет. — Как остроумно!

Здесь, на этом островке Средневековья, в краю цилиндров и непривычного жаргона, легко было напрочь забыть о войне. Но тут в небе раздался гул. Мальчишки, стоявшие группкой неподалеку, бойко вскинули головы.

— Да это же «Юнкерс — восемьдесят восемь»! — воскликнул кто-то из толпы.

— Вообще-то, восемьдесят семь, — звонко поправила его Лилибет. — И это не бомбардировщик, а грузовой самолет, у него ведь три двигателя!

Мальчишки уставились на нее, явно потрясенные услышанным. Принцесса победно посмотрела на Мэрион и подмигнула ей.

Кабинет сэра Генри пустовал — точнее сказать, сэра Генри в нем не было. Зато кабинет оказался под завязку забит вещами и в особенности — книгами. Они были повсюду: громоздились на полках, высились огромными стопками на столах — и даже на полу, точно гигантские сталагмиты.

— Неужели он все это прочел? — с изумлением спросила Лилибет, окинув взглядом томики, находившиеся к ней ближе всего. На корешках поблескивали пугающие названия: «Законы и обычаи конституции» авторства Уильяма Энсона, «Социальная история Англии», написанная Уильямом Тревельяном, «Имперское содружество» лорда Элтона.

Мэрион постучала пальцем по толстому корешку «Основ британской истории», автором которой был указан сэр Генри Мартен.

— Уж эту-то он точно прочел.

Дуглас-Хьюм отвесил Лилибет низкий поклон и учтиво кивнул Мэрион, мгновенно дав им понять, что прекрасно знает, кто перед ним стоит, а потом решительно удалился, звонко стуча каблуками по каменным ступенькам.

Тут в глубине комнаты распахнулась дверь, и из нее вышел невысокий, круглолицый мужчина, на плече которого поблескивало что-то большое и черное. Мэрион не сразу поняла, в чем подвох, а вот Лилибет уловила суть дела куда быстрее.

— Это же ворон! — воскликнула она. — Вас поэтому «клювом» называют, да?

Сэр Генри удивленно посмотрел на принцессу.

— Возможно, — наконец произнес он. — Сказать по чести, мне еще ни разу не задавали таких вопросов.

— Принцесса Елизавета весьма оригинально мыслит, — с улыбкой пояснила ему Мэрион. — Учить ее — одно удовольствие.

Но сэр Генри точно не слышал. Может, он был слегка глуховат. Мэрион покопалась в своей сумочке и достала специально подготовленную для сэра Генри стопку заметок, в которых были расписаны все ученические достижения Лилибет на сегодняшний день. Она подошла к нему и протянула бумаги.

Ворон, уже успевший перепрыгнуть на настольную лампу с абажуром, стоявшую посреди беспорядочно заваленного книгами и вещами стола, внимательно посмотрел на нее и склонил голову набок.

— Ну что, джентльмены, приступим? — спросил сэр Генри, обращаясь к принцессе.

На Мэрион, протягивавшую ему заметки, он даже не взглянул.

— Джентльмены! — со смехом повторила Лилибет. — Как так, сэр Генри? Я же девочка!

— Необыкновенная девочка, — быстро добавила Мэрион, не успев сдержаться.

Ее слова, казалось, на мгновение зависли в воздухе, и она покраснела, вдруг поймав себя на мысли, что подобным образом вела себя Аллах в тот день, когда сама Мэрион впервые приехала в Роял-Лодж.

Но сэр Генри вновь не обратил на ее слова никакого внимания.

— Вам известно, что такое палимпсест? — спросил он у Лилибет.

— Нет, а что это? — удивилась она. — Насест для полипов?

— Это пергамент, текст на котором многократно стирали и переписывали. По сути, о британской конституции можно сказать то же самое.

Мэрион с изумлением поняла, что он уже начал урок — вот так, даже не посоветовавшись с ней, точнее, вообще ни слова ей не сказав, будто она была пустым местом. Не веря своим глазами, не находя в себе сил заглушить обиду и ужас, она кашлянула, надеясь, что это поможет ей привлечь к себе хоть какое-то внимание.

Взгляд лучистых, добрых глаз тут же обратился к ней. Казалось, сэр Генри впервые заметил ее присутствие.

— Мисс… простите, как вас зовут?

— Кроуфорд. Мэрион Кроуфорд. Я гувернантка принцессы и несколько лет давала ей уроки…

— Может, почитать что-нибудь хотите? — перебил ее сэр Генри, поднявшись с кресла и продемонстрировав своим гостьям велосипедные зажимы, поблескивавшие у него на брюках. Он подошел к столу, взял книгу и протянул ее Мэрион. — Совсем недавно вышла, если я ничего не путаю.

Мэрион уставилась на обложку: «Дядя Фред весенней порой»[74]. Подумать только, ее ведь полностью отстранили от дел! То, что она много лет учила Лилибет, не имело в этих стенах ровным счетом никакого значения.

Сама не своя от ярости, она положила книгу на место и скользнула к двери. Ни сэр Генри, ни его новая ученица не обратили на нее внимания, и только ворон каркнул ей вслед, будто в насмешку.

Она вышла во двор и принялась гневно расхаживать взад-вперед неподалеку от часовни, которую «со временем перестаешь замечать». В ней кипела обида. Она была до глубины души возмущена таким надменным отношением.

— Мэрион! Ты ли это?

— Питер!

Это и впрямь был он, разве что в непривычной треугольной шляпе с кисточкой и широкой темной мантии. Он заметно возмужал и хотя в весе, казалось, совсем не прибавил, все равно стал казаться солиднее и серьезнее. От него так и веяло значимостью и авторитетом.

Так вот, значит, в какую школу на юге его перевели!

— Не стоит принимать все это близко к сердцу, — успокаивающе заверил он ее. — Сэр Генри неплохой человек, честное слово.

Они сидели в его комнате — небольшой, но безупречно чистой. Стены тут были увешаны книжными полками, а у маленького камина стояли два потрепанных кожаных кресла. В воздухе висел запах полироли, а вымытые до хрустального блеска оконные стекла мерцали на солнышке. Окна выходили на мощеный двор, и в них хорошо были видны стайки мальчишек, которые слонялись туда-сюда, засунув руки в карманы.

— Славные они ребята, — сказал Питер, заметив ее мрачный взгляд. — Учить некоторых из них — одно удовольствие.

— Этот самый сэр Генри обошелся со мной, как со служанкой! — пожаловалась Мэрион. Притом далеко не самой умной.

Питер улыбнулся:

— Он принадлежит к тому поколению, которое воспринимает женщин только как служанок или жен. Думаю, он в жизни не встречал среди преподавателей женщин — да еще таких юных!

— И девочек среди учеников, — съязвила Мэрион. — То-то же он Лилибет «джентльменом» назвал.

Питер снисходительно покачал головой.

— Строго говоря, он не человек двадцатого века.

— Да тут у вас, по-моему, все такие, — заметила Мэрион, откусив кусочек булочки, которой ее угостил Питер. Сладкое подействовало на нее успокаивающе.

— Твоя правда, — признал он. — Но, может, это не так уж и плохо, учитывая, что нам принес этот самый двадцатый век.

До этого Питер уже успел рассказать ей, что его признали негодным к военной службе.

— С ужасом смотрю на то, как старшекурсников забирают на фронт, — поделился он. — Кто знает, вернутся ли они живыми?

Они еще долго проговорили. Новость о кончине матери Мэрион сильно опечалила Питера.

— Такая славная женщина. И так тобой гордилась…

Мэрион кивнула. Размышлять о том, что подумала бы матушка, стань она свидетелем той унизительной сцены в кабинете сэра Генри, ей совсем не хотелось.

— Ты замужем? — вдруг спросил Питер.

Мэрион нервно вздохнула.

— Нет, — ответила она. Матушке это обстоятельство тоже очень не понравилось бы. — Точнее сказать, я замужем за своей работой, — поправилась она беспечным тоном.

— Понимаю, — печально отозвался он, не сводя с нее своих светлых глаз.

Мэрион показалось, что сейчас он вновь сделает ей предложение. Но нет. Вместо этого Питер спросил:

— Ты останешься с ними?

Мэрион энергично закивала:

— Моя работа крайне важна, Питер. Все-таки Лилибет — дочь нашего монарха, а кругом война.

Он задумчиво крутил в пальцах чайную ложечку. Мэрион чувствовала, что он хочет сказать что-то еще, но не решается. Наконец Питер поднял глаза и тихо и задумчиво произнес:

— Знаешь, я ведь и представить не мог тебя в такой роли. Ты всегда так переживала за тех, кто живет в трущобах, за образование для бедняков…

«И до сих пор переживаю!» — хотелось ей воскликнуть, но слова так и не сорвались с губ, бог весть почему.

Питер помешал чай, пряча улыбку.

— Как ты меня стыдила за то, что я хочу работать в частных школах! — припомнил он. — А какие нотации мне читала о равенстве образовательных возможностей.

Теперь эти самые «нотации» казались Мэрион призрачными и далекими. Воспоминания о них скорее давили на нее тяжким грузом, чем возносили к небесам. Она по-прежнему верила в те свои идеалы, вот только идти той дорогой, которую они открывали, у нее уже не получалось. Это было попросту невозможно.

Мэрион бросила взгляд на часы, висевшие на стене.

— Лилибет! — испуганно воскликнула она и вскочила. — Очень приятно было с тобой поболтать, Питер! Я даже чуть не забыла, зачем вообще сюда пришла.

— Рад был повидаться, Мэрион. Заходи в любое время.

К ее облегчению, урок еще шел. Торопливо поднимаясь по лестнице, она уловила густой бас проректора:

— Правитель должен подписывать все законы, принятые парламентом.

— А если они ему не нравятся? — звонким голосом поинтересовалась Лилибет.

— Теоретически он вправе наложить вето, но в реальности это попросту немыслимо.

— Сэр Генри, у меня такое ощущение, что жизнь монарха состоит из сплошных запретов!

— Если можно так выразиться, вы попали в самую точку, мэм.

Глава пятидесятая

Обучением Лилибет у итонского профессора была недовольна не только Мэрион, но и Маргарет. Былой энтузиазм, с которым та следила за военными действиями, улетучился, и ей было ужасно скучно. Теперь уже самой тревожной сестрой стала она.

— Лилибет ходит в школу к мальчикам! — пожаловалась Маргарет как-то утром. — Но это нечестно! Все потому, что она старше! А как же я? Мне почему нельзя повеселиться?

— Я там вовсе не веселюсь, — возмутилась Лилибет, — а изучаю конституционную историю!

— А все потому, что однажды ты станешь королевой! А как же я? Я-то что буду делать?

— У тебя тоже бывают веселые дни, — заметила Мэрион, чтобы ее утешить. — Вспомни хотя бы чаепития!

В гарнизоне, охранявшем замок, было несколько полковых офицеров — выходцев из достойных семейств, чью компанию сочли достойной для принцесс. Иногда они собирались все вместе и устраивали чаепития — и это были поистине веселые часы, хотя Лилибет, которая всегда с чинным видом сидела за столом и задавала военным вежливые вопросы о доме и семьях, несколько портила веселье.

— Тебе ведь нравится разговаривать с солдатами? — добавила Мэрион.

— Мне рисунки их нравятся, — дерзко ответила девочка.

На стенах солдатской столовой и впрямь висели кое-какие пикантные картинки. Все делали вид, будто в упор их не замечают, но Маргарет приноровилась перерисовывать их в тетрадь вместо того, чтобы выполнить очередное задание по французскому.

— Скукотища, — заныла Маргарет. — Да еще эта война идет, сколько я себя помню!

Лилибет подняла глаза от карты окрестных территорий, на которой, в соответствии с официальными сводками, размечала все медпункты, пожарные депо, телефонные будки и полицейские станции.

— Вообще-то, она еще и двух лет не длится, а тебе уже двенадцать, значит, ты точно помнишь и довоенные времена, — возразила она сестре, как и всегда, взывая к логике.

Но Мэрион прекрасно понимала младшую принцессу. Ей и самой нелегко было вспомнить то время, когда еды было вдоволь, когда сумерки не ложились на город плотным черным одеялом, а тревога не преследовала всех неотступно — что днем, что ночью. Война наполняла ужасом всего человека; иссушала душу, размалывала ее в пыль. Вот уже пятьдесят семь ночей подряд немецкие самолеты бомбили Лондон. Тысячи людей погибли. Ист-Энд лежал в руинах. Силы люфтваффе расширили границы налета и принялись бомбить другие города и порты. С неба то и дело доносился оглушительный рев, а от взрывов сотрясался даже меловой холм, на котором стоял замок.

Как сказал в своем недавнем выступлении по радио король, теперь на линии фронта бился каждый. В таких условиях придумать для Маргарет достойное развлечение было непросто. Возможно, положение исправили бы ее ровесники, но где же их взять?

Мэрион размышляла обо всем этом, прогуливаясь по извилистой аллее, ведущей к Виндзорскому замку. Вдалеке за деревьями, шелестящими разноцветной листвой, высились стены древнего замка. А по бокам от аллеи ютились пабы с низкими потолками, из которых несло пивом, табаком и кожей, и лавочки с эркерными окошками и круглыми стеклами.

У магазина игрушек Мэрион остановилась. Маргарет любила повторять, что она уже слишком большая для игр, да и ассортимент магазина ограничивался теперь военной тематикой. Игрушечная гаубица, стрелявшая маленькими свинцовыми снарядами на трех разных углах наклона, наверняка приглянулась бы Лилибет, но только не ее сестре. Но Маргарет по-прежнему была в восторге от «Спитфайров», и ей наверняка понравилась бы уменьшенная копия истребителя «Хоукер-Харрикейн». Даже «Змей и лестницы» продавали теперь в коробках с военной символикой, сведя всю суть этой давней игры к противовоздушной обороне и событиям Блица. А еще в витрине виднелась настольная игра об эвакуации, участники которой должны были помочь детям найти свою семью.

Мэрион остановила взгляд на ней. Чем-то она зацепила ее внимание. В окрестностях Виндзора жило немало эвакуированных — детей, которых из-за авианалетов решено было отправить вглубь страны, чтобы обезопасить. Многие из них приехали из лондонских трущоб и мало чем отличались от детишек с Грассмаркета, которых она прежде так любила и которым так хотела помочь. В ней вдруг пробудился былой энтузиазм. На память пришли слова Питера: «Ты всегда так переживала за тех, кто живет в трущобах, за образование для бедняков…»

Она напомнила себе, что эти дни давно миновали, а сейчас ей поручена другая, не менее значимая работа. Она оберегает королевских детей в самый страшный и трудный для страны час. Что может быть важнее?

Мэрион вдруг заметила в стекле витрины отражение женщины, которая расхаживала позади нее и с любопытством, будто не веря своим глазам, ее разглядывала, а потом вдруг остановилась и воскликнула с сильным выговором кокни:

— Мэз! Неужто это и впрямь ты?!

Мэрион обернулась. Худенькое лицо, на которое падали яркие лучи осеннего солнца, казалось постаревшим, а в темных волосах серебрились седые прядки. Но Мэрион все равно ее узнала.

— Айви!

Ее тут же схватили щуплые, но на удивление сильные руки.

— Как ты исхудала! Одна кожа да кости! — воскликнула Айви.

— Кто бы говорил! Ты и вовсе ходячий скелет, — ответила Мэрион.

Айви и вправду была такой тощей, что черное платье висело на ней, точно на вешалке.

— Что ты тут делаешь? — спросила Айви, а потом скользнула взглядом по замку, белевшему вдали, и ее улыбка дрогнула. — О, Мэз! Неужели ты еще работаешь у короля?

— Ну… да. Работаю, — подтвердила Мэрион и улыбнулась своей потрясенной подруге. — А ты тут какими судьбами?

— Да так, отдохнуть приехала, — пошутила та, многозначительно глядя в небеса. — Спасибо мистеру Герингу!

— Тебя эвакуировали, да? — спросила Мэрион, остановив взгляд на настольной игре. Вот ведь как бывает! Недаром пестрая коробочка — предвестник этой удивительной встречи — привлекла ее внимание.

— Вместе со всей моей школой. Веселенькие времена настали, знаешь ли! Мы как-то раз от налета я метро прятались — так там люди спали прямо на эскалаторах, только представь себе!

Но внимание Мэрион зацепили лишь два слова:

— Твоей школой?

— Ну да! Я же теперь учительница, как-никак, — пояснила Айви, от души посмеиваясь над изумлением Мэрион. — Я взяла с тебя пример, Мэз! И сразу же, как ушла из обслуги, поступила в колледж! Я теперь в семье одна такая премудрая! — с гордостью добавила она.

— Премудрая? — переспросила Мэрион, которая никак не могла осмыслить весь этот поток удивительных новостей.

— Ну да! У одной меня есть диплом!

— Поздравляю тебя, Айви! — воскликнула Мэрион, наконец немного отойдя от потрясения. — Очень за тебя рада! А чашечку чая со мной не выпьешь? Есть у тебя время?

— Уж на это-то оно всегда найдется!

Они расположились в ближайшем кафе. Айви заказала себе батскую булочку[75], настолько сладкую и липкую, что та, которой Мэрион лакомилась в обители сэра Генри, не шла с ней ни в какое сравнение.

— Забавно: я оставила королевскую семью, чтобы стать учительницей, а ты — в точности наоборот, — заметила Айви.

Мэрион опустила чашку на стол. Радость нежданного воссоединения сразу померкла. Все-таки чем-чем, а тактичностью Айви похвастаться никак не могла.

— Подумаешь, всякое бывает, — Мэрион постаралась произнести это как можно более беспечным тоном.

Но Айви, подперев подбородок рукой, окинула ее проницательным взглядом.

— Вот только не надо прикидываться, Мэз! Со мной этот фокус не пройдет! Я там жила и знаю, каково это. Сущее средневековье! Будто мы и не в двадцатом веке живем.

Замечание о том, что Айви променяла старомодную и совсем не престижную работу на прогрессивную карьеру, а Мэрион поступила в точности наоборот, больно ее хлестнуло. Как и в комнате Питера, ей вдруг захотелось защититься от несправедливых нападок.

— Между прочим, я стараюсь почаще выводить девочек из дворца, чтобы показать им реальный мир! — с жаром проговорила она.

Айви смерила ее недоуменным взглядом.

— Бог ты мой, Мэз, не кипятись так! Я ведь шучу, только и всего. Помнишь, как ты сама смеялась над их выходками? И над моими рассказами о Балморале?

Мэрион выдавила из себя улыбку. Уклад балморалской жизни уже давно ее не веселил — настолько сильно она к нему привыкла. Сейчас он ей, пожалуй, даже нравился. Она решила поскорее переменить тему.

— Как поживает Альф? Помнится, он собирался фруктами торговать. Еще торгует?

К ее ужасу, глаза подруги тут же наполнились слезами.

— Торговал. Но уже никогда не сможет…

— Неужели он…

Айви закивала, не дав ей произнести страшное слово.

— На «Ланкастере»…

«А ведь это любимый самолет Лилибет», — подумала Мэрион.

— Он очень хотел быть пилотом, но чаще всего требовались воздушные стрелки, — начала Айви и, немного помолчав, добавила: — Надо было сразу догадаться почему, но я не сообразила. Чаще всего они погибают в ходе первых же шести полетов, а когда их подстреливают, умирают уже через двадцать две секунды. Так что он недолго мучился — и то хорошо…

Поддавшись внезапному порыву, Мэрион накрыла рукой ладонь Айви, лежавшую на клетчатой скатерти.

— Я тебя так понимаю, — тихо проговорила она. — Не понаслышке знаю, каково это…

Ее вдруг поразило лицемерие собственных слов, но зато она отвлекла Айви от тягостных мыслей. Взгляд подруги, который еще мгновенье назад горел осуждением, теперь наполнился сочувствием.

— Мэз! А я и знать ничего не знала! Я-то думала, ты вообще променяла мужчин на работу! Пожертвовала всем, чем только могла…

Мэрион потупилась. Ей стало противно от самой себя, но отступать было поздно. Оставалось только надеяться, что Айви не станет продолжать эту тему, а самой Мэрион не придется рассказывать, что они с Валентином расстались задолго до его гибели и он быстро нашел ей замену. В сравнении с тяготами самой Айви эта история и выеденного яйца не стоила.

Но Айви, проявив редкостную деликатность, заговорила о другом.

— Теперь у меня, кроме учеников, никого и нет, — сказала она.

Не поднимая глаз, Мэрион кивнула:

— У меня тоже.

— Своих детишек у нас с Альфом не было. Как-то времени не хватило. — В ее глазах задрожали слезы, и она крепко зажмурилась. — Как и у тебя, наверное…

Мэрион покачала головой, по-прежнему не смея поднять глаз.

Айви шмыгнула носом.

— Ну что уж теперь, слезами горю не поможешь.

— Ты права, — отозвалась Мэрион, наконец осмелившись поднять взгляд. — Расскажи про свою школу, Айви!

Та картинно закатила черные, как угольки, глаза.

— Ой, это вообще умом тронуться можно, прошу прощения за свой французский. Уроки мы проводим в церкви, но местному викарию это страшно не нравится, а еще там безумно темно — хоть глаз выколи! Ни водопровода нет, ни туалетов — одни ведра. Детки сидят на коленях, а партами им служат скамейки. Не хватает ни карандашей, ни бумаги. Приходится писать по очереди. Да еще ребята всех возрастов учатся вместе. — Айви возмущенно тряхнула головой и сделала большой глоток чая.

А Мэрион уже размышляла, нет ли на территории Виндзорского замка более подходящего местечка. Построек там полно, может, что и нашлось бы. Она решила непременно разузнать, что к чему. Как знать, вдруг тогда она сможет искупить свою вину перед Айви? Не то чтобы она предала подругу, но в заблуждение ввела нешуточное.

— Но лучше уж в церкви, чем в Виндзоре! — заметила Айви. — Там, поди, вообще скука смертная! И как девочки еще с ума не сошли?

— Им действительно скучновато, — призналась Мэрион, вспоминая о жалобах Маргарет.

Она чувствовала себя обязанной ответить подруге откровенностью на откровенность. К тому же Айви и без того все знала о королевском быте, так что скрывать не было смысла.

— Надо нам их познакомить, — шутливо заметила Айви. — Принцессы и эвакуированные. Думаю, это была бы полезная встреча.

Мэрион посмотрела на нее. Ее вдруг охватило небывалое воодушевление. Вот же она — долгожданная возможность объединить два дела ее жизни — прошлое и настоящее!

«Ты всегда так переживала за тех, кто живет в трущобах, за образование для бедняков…» — «И до сих пор переживаю».

И вот прямое тому доказательство.

— Давай так и сделаем, — сказала она подруге.

Глава пятьдесят первая

Они приблизились к Фрогмору — аккуратному белому домику, построенному неподалеку от озера. Уже на подходе девочки робко сбавили шаг.

— Ну же, чего вы испугались? — спросила Мэрион. — Там вас никто не съест! Они же дети. Такие же, как и вы.

— Ну, не совсем такие же, — надменно заметила Маргарет, всем своим видом подчеркивая свой статус принцессы. И в самом деле, королевские дочки в одинаковых синих пальто, беретках и белоснежных чулках мало походили на бедняцких детей. — Аллах говорила, что они спят на стульях!

— Да, но вовсе не потому, что им так хочется, — заметила Мэрион.

Айви рассказывала ей, что некоторых детишек, живших в особенно бедных семьях, где не было кроваток, даже пришлось учить спать таким образом.

Айви с восторгом приняла щедрое предложение короля перебраться в домик у озера. А он, в свою очередь, обрадовался, что у его дочерей будет возможность пообщаться с эвакуированными. Идея всеобщего равенства, вынужденно навязанная стране войной, прижилась даже в королевских кругах. Когда король приезжал в войска со смотром, он всегда стремился пообщаться не только с командирами, но и с обычными рядовыми. А в число его помощников, к ужасу Томми, теперь входили не только аристократы.

И хотя этот белый домик задумывался вовсе не как школа, пространства и света для занятий в нем было предостаточно. А еще здесь были и водопровод, и туалет, и, что самое главное, здесь отсутствовал тот самый недоброжелательный викарий. Были найдены и столы, и стулья, но с писчими принадлежностями по-прежнему было туго. Как-никак, рационированию подверглись все без исключения семьи в стране, а королевская, пожалуй, в большей степени, учитывая, с каким тщанием король стремился следовать всем законам и предписаниям.

— Постарайтесь подбодрить их и утешить, — увещевала Мэрион принцесс, пока они шли к поблекшей от времени входной двери. — Не забывайте: им пришлось расстаться с родными, а у многих еще и дома разбомбили.

Дверь им открыла Айви, тут же одарив гостей ослепительной улыбкой.

— Милости просим! — радушно воскликнула она.

Принцессы надменно прошествовали мимо, и ее это задело.

— Я что, поклонилась как-то неправильно? — спросила Айви у Мэрион. — Давненько я этого не делала. В Бермондси-то было совсем не до того.

— Они просто волнуются, — сердито отрезала Мэрион.

Айви удивленно посмотрела на нее.

— Доброе утро, ваше королевское высочество! — хором поприветствовал класс принцесс, когда те вошли в комнату.

Приветствие прозвучало учтиво, вот только в глазах нескольких десятков ист-эндских ребят отчетливо промелькнуло неодобрение. Лилибет с отчаянием посмотрела на Мэрион.

Айви, в которой никто из принцесс не узнал бывшую служанку, торопливо начала знакомить их со своими подопечными.

— Это Редж, — представила она, указав на веснушчатого мальчишку лет тринадцати. Волосы у того торчали в разные стороны, несмотря на тщетные попытки их пригладить. У него были узкие зеленые глаза и острый подбородок, и он удивительно напоминал проказливого пикси.

Редж поднялся со своего места и протянул руку Лилибет.

— Как-поживаете мэм-чтоб-рифмовалось-с-«поэм»-но-не-вздумай-назвать-ее-мам?

— Что? — переспросила ошеломленная Лилибет под хихиканье младшей сестры.

Редж в замешательстве посмотрел на старшую принцессу, а потом перевел глаза на Айви.

— Вы же сами мне так сказали: «Зови ее мэм, чтобы рифмовалось с „поэм“, но не вздумай назвать ее „мам“»… — недоуменно заметил он.

— Да, только зачем было повторять всё? Тебе следовало просто запомнить, как правильно произносится слово «мэм», только и всего! — с негодованием воскликнула Айви под хохот остальных учеников, которые тут же принялись толкаться и баловаться.

Смех становился все громче и беспардоннее. Редж, сперва потерпевший унижение, теперь был очень доволен собой. Как-никак, именно он первым нарушил повисшее в комнате напряжение и мигом оказался в фокусе общего внимания. Маргарет тут же уселась рядом с ним.

— А каково это — когда твой дом бомбят? — поинтересовалась она.

Мэрион ахнула, возмутившись такой бестактности, но Редж ничуть не обиделся.

— Не слишком-то приятно, когда тебе на голову кирпичи сыпятся, — поведал он. — Ну а так — довольно весело! Прилетает целый рой «Хейнкелей»[76] — огромных таких, черных, похожих на хищных жуков, — а по бокам их истребители охраняют. А наши самолеты пытаются эту охрану обойти и сбить их! И начинается! Ра-та-та-та-та! Ра-та-та-та-та! — зарядил он, подражая стрекоту пулеметов.

— Как ты это делаешь?! — восхитилась Маргарет.

— Да ничего сложного! Язык упираешь в верхние зубы — и готово! Вот так: ра-та-та-та-та-та!

Лилибет тем временем пошла в дальний конец класса, и Айви устремилась за ней.

— Это Сьюзан, — сообщила она, кивнув на рыжеволосую ученицу примерно одних лет с принцессой.

Девочки обменялись смущенными взглядами.

— Ну как, нравится тебе за городом? — сухо спросила Лилибет.

— Ну да… Тут так тихо и спокойно, — отозвалась Сьюзан.

— Пожалуй.

Девочка вдруг широко улыбнулась.

— Зато тут Слау неподалеку! Там есть завод, где производят шоколадки «Марс»! Дома-то их только по карточкам выдают…

Мальчишка, сидевший перед Сьюзан, обернулся.

— Да сейчас всё по карточкам, куда ни плюнь! — мрачно сообщил он, а после расплылся в улыбке. — Даже мыло!

А Редж тем временем продолжал очаровывать Маргарет историями о бомбежках.

— Спать я лег прямо в носках и ботинках — мало ли что! — сообщил он, рассказывая о налете на собственный дом. Это событие явно стало для него масштабнейшей жизненной трагедией. — А когда все началось, меня так швырнуло, что я улетел в дальний угол комнаты, где стоит кровать брата! А потом мы побежали в убежище, и мама прикрывала мне голову крышкой от мусорного бака!

Маргарет округлила глаза:

— А что такое мусорный бак?

Мэрион и Айви недоуменно переглянулись.

А в эти минуты в конце класса Лилибет и Сьюзан нашли наконец общую тему для разговора — оказалось, что обе они очень любят животных.

— У меня когда-то был котенок, — печально рассказывала девочка, — маленький такой, черный. Мы его на улице подобрали. До чего он был милый — словами не передать! Я его Уинстоном назвала, в честь премьер-министра. А где он сейчас — не знаю. Его, наверное, бомбой разорвало…

На глаза у Лилибет навернулись слезы. Она не могла спокойно слушать истории о страданиях животных.

— Какой кошмар! Приходи к нам в гости — с собаками моими играть! Они такие славные!

— Ну вот еще, — проворчала себе под нос Айви. — У меня, между прочим, до сих пор шрамы не сошли!

— Дуки теперь ведет себя гораздо лучше, — неожиданно для самой себя вступилась за собак Мэрион.

Айви пристально посмотрела на нее, точно собираясь что-то сказать, но потом передумала и огляделась.

— Нам не хватает тетрадок и нечем писать. Неужели у его величества не нашлось бы парочки лишних карандашей?

Мэрион покачала головой:

— Говорю тебе, я спрашивала. Ничего лишнего нет — все нужно для хозяйства.

— Ну где-то же их можно достать! — Айви нахмурилась. — У кого бы еще попросить, не знаешь?

Мэрион уже хотела ответить отрицательно, как вдруг вспомнила о Питере. Уж где-где, а в Итоне всего было в изобилии. В ней вновь проснулось желание загладить свою вину перед подругой. Наверняка же одно из лучших учебных заведений в стране не откажет в помощи тем, кто лишен почти всего в этой жизни?

— Даже не знаю, что из этого выйдет. Может, ничего и не получится, — предупредила она, обрисовав подруге свой план.

Трудно было предугадать, как Питер воспримет ее просьбу, — да что там, она даже не представляла толком, как будет просить его о таком!

— Да ладно, хуже уже не будет. Сейчас-то мы ломаем карандаши пополам, а бумагу рвем на кусочки и пускаем по кругу.

И вот уже перед ними возвышались величественные ворота Итона. Мэрион торопливо обогнала свою спутницу.

— Не стоит тебе сюда заходить! Давай я сама со всем разберусь.

Но Айви смело шагнула за ворота и, окинув взглядом мощеный двор, уютные кирпичные постройки и великолепную часовню, эту величественную обитель, где обучались те, кому суждено было в будущем возглавить страну, воскликнула:

— Вот те на! Хорошо хоть, я оделась поприличнее!

И это было еще слабо сказано. На самом деле Айви основательно прихорошилась: надела свой лучший костюм, который элегантно облегал фигуру, скрывая чрезмерную худобу, но вместе с тем придавая ее формам изящество. Густая тушь и кроваво-красная помада на бледном, исхудавшем лице придавали ей сходство с испанской сеньоритой. Волосы ниспадали на плечи блестящими черными волнами.

— Мэрион! Что ты здесь делаешь? Сегодня у принцессы вроде бы нет занятий, или я что-то путаю? — спросил Питер, как никогда вовремя появившись во дворе.

В мягком предвечернем свете он казался куда моложе своих лет, а элегантный костюм, сменивший широкую мантию, был ему удивительно к лицу.

— Мы так, мимо проходили… — робко ответила Мэрион.

Но Айви заявила своим резковатым говорком:

— Нам нужна ваша помощь!

— Может, чаю выпьем? — предложила Мэрион.

Однако Питер ее не слушал. Он не сводил глаз с Айви, точно человек, которому вдруг открылась величайшая и прекрасная истина.

— Да-да, конечно, — зачарованно проговорил он. — Разумеется! Не затруднит ли вас пройти со мной?

Айви своей цели добилась. В тот день она ушла из Итона со стопкой писчей бумаги с красной окантовкой и узнаваемым оттиском итонского герба, состоящего из изображения щита, лилий и надписи «FLOREAT ETONA»[77] внизу.

— Бог знает, что подумают их родители, — заметила Айви, раздавая детям бумагу для долгожданных писем домой.

Лилибет и Маргарет, ставшие частыми гостьями школы у озера, вызвались помочь ученикам с описанием непривычных загородных красот.

«Тут яблоки растут прямо на деревьях, представляешь! — писала Сьюзан маме. — А вовсе не в корзинах в магазине! Вот это да!»

«Р. S. Меня пока не убило бомбой! — сообщал в своем письме Редж. — Р. Р. S. И газом пока не травили! Р. Р. Р. S. И из пушек по мне не стреляли!»

Маргарет помогала ученикам писать адреса, вот только энтузиазма в ней было заметно больше, чем такта.

«Маме Реджа, — написала она на одном из конвертов. — Трущобы, Лондон».

К счастью, Мэрион успела спрятать злополучный конверт, пока Редж ничего не заметил.

А еще у Айви появился новый коллега. Питер вызвался в свой обеденный перерыв преподавать ребятам из школы у озера античную литературу и древние языки. Сперва дети отнеслись к нему с подозрением, но очень быстро полюбили.

— Битвы и мужа пою![78] — радостно кричал Редж, стоило ему только заметить за окном знакомую голову в черном колпаке, из-под которого торчало несколько растрепанных светлых прядей.

Питер, в свою очередь, видел в Редже талантливого ученика и пророчил ему блестящее будущее.

— Он на лету все схватывает! — восхитился он как-то раз в разговоре с Айви.

Та была очень польщена таким отзывом.

Мэрион заметила, что в последнее время Айви часто пребывала в приподнятом настроении, как, впрочем, и Питер. Ее кольнула ревность. Любовь ушла, оставив после себя зияющую пустоту в душе. К счастью, радом всегда были принцессы, которые ее заполняли, — особенно старшая. Эти девочки стали для Мэрион всем.

Глава пятьдесят вторая

Британия в одиночку билась с врагом долгие семнадцать месяцев, пока наконец у нее не появился союзник: подоспела долгожданная помощь Нового Света.

1942 год стал поистине страшным и, казалось, не принес ничего, кроме бесчисленных поражений. Немецкие подводные лодки нещадно атаковали арктические конвои, Сталинград был взят в осаду, а жуткая правда о гитлеровских лагерях смерти, находящихся в Польше, начала потихоньку просачиваться в мир, точно кровь в щель под дверью.

Родину беды тоже не миновали — гибель герцога Кентского в авиакатастрофе стала тяжелым ударом для королевской семьи. Король с королевой крайне болезненно восприняли эту новость, а принцесса Марина, оставшаяся одна с тремя детьми, едва не сошла с ума от горя. Мэрион подумала о том, какой же долгий и печальный путь той пришлось пройти — из блистательной красавицы, очаровавшей всех на церемонии в Аббатстве, до безутешной вдовы.

После того как японцы атаковали Перл-Харбор — гавань, где размещался Тихоокеанский флот США, — Соединенные Штаты тоже вступили в войну, точнее, как любила злорадно повторять Маргарет, «увязли в ней по самую шею и до последней капли крови». Она теперь без конца донимала старшую сестру шуточками вроде:

— Эй, приятель, жвачка есть?

— Что? — непонимающе переспрашивала Лилибет.

— Эй, приятель, жвачка есть? Все американцы так здороваются, — со знанием дела заявила Маргарет.

В рамках рузвельтовской программы «Сперва Европа»[79] в Великобританию прибыли американские солдаты — и это обстоятельство вызвало как у принцесс, так и у эвакуированных детишек неподдельный восторг. Редж, как нетрудно было предугадать, тут же явился в ближайший военный лагерь, подружился со «снежинками», как прозвали военную полицию в белых касках, и начал выполнять мелкие поручения, за которые ему платили единственной валютой, имевшей в его глазах хоть какое-то значение. Когда Маргарет и Лилибет заходили в гости, он с гордостью демонстрировал им свой запас шоколадок «Херши», батончиков «Малышка Рут» с карамелью, орешками и нугой, круглых мятных леденцов и, конечно, американских комиксов о приключениях Супермена, капитана Марвел, Багза Банни и других персонажей мультфильма «Безумные мелодии».

— А ну дай сюда! — требовала Маргарет, бесцеремонно хватая комикс про Багза Банни.

— Еще чего! — отвечал Редж и отнимал у нее книжицу.

Время от времени они куда-то исчезали, а когда возвращались, от них исходил весьма подозрительный запах.

Однажды Айви не выдержала и, смерив неугомонного мальчишку взглядом, спросила:

— Редж, признайся честно, у тебя с собой сигареты?

— А почему вы спрашиваете, мисс? — нахально отвечал парень вопросом на вопрос. — Вам закурить хочется?

Сьюзан же американцы интересовали совсем по иной причине.

— Богатенькие, хорошие собой, да еще прямо под боком! — описала она заморских солдат в одном из разговоров с Лилибет и залилась смехом.

— Что? — не поняла намека принцесса.

В доме, где остановилась Сьюзан, жила одна эвакуированная девочка постарше, которая ухитрилась пробраться в «фургончик страсти», доставлявший девчонок из центра города прямиком на американскую базу, где часто устраивались танцы. Округлив глаза от восторга, Сьюзан описывала принцессе убранство тамошних танцевальных залов. Сама она их, конечно, не видела, но ее знакомая щедро поделилась с ней впечатлениями.

— Там все украшено флагами — нашими и американскими! И играет прекрасная музыка! — поведала Сьюзан и начала напевать мотив «Серенады лунного света»[80]. — А еще они там все современные танцы знают! — сообщила она и научила Лилибет танцевать джиттербаг, а также зачесывать волосы в объемный пучок.

Наблюдая за всем этим, Мэрион невольно поражалась тому, что не испытывает особой радости. Знакомство принцесс с жителями Ист-Энда когда-то было венцом ее стремлений, но теперь она жалела, что пошла на это. Делить девочек с кем-то еще оказалось куда сложнее, чем она себе представляла.

Мэрион заверила себя, что это вполне понятно. До того как эвакуированные перебрались в домик у озера, принцессы были всецело в ее распоряжении. Особенно учитывая военное положение, когда они все почти безвылазно сидели в замке, а родители навещали их лишь изредка. За это время они успели очень сблизиться. Девочки стали ей как родные дочки, а она заменила им мать. Во всяком случае, так ей казалось.

О Томми Ласеллсе вот уже несколько месяцев не было ни слуху ни духу. В эти непростые дни их дороги редко пересекались. Как личный секретарь короля он все свое время проводил в Букингемском дворце. Но однажды она неожиданно увидела его перед замком во дворе, залитом осенним солнцем. Он тепло ее поприветствовал:

— Мисс Кроуфорд! Мэрион! Если, конечно, позволите вас так называть.

— Да, пожалуйста, — сухо ответила она, твердо вознамерившись больше не тратить время на этого человека. При виде него внутри так же просыпались чувства, вот только они ни к чему не вели.

И все же она не смогла не отметить, что он был так же красив, как и прежде. Война никоим образом не изменила его строгого, но вместе с тем изысканного облика. Волосы по-прежнему были густыми и черными, как смоль, а высокая и худощавая фигура нисколько не утратила элегантности. Из-под густых бровей на Мэрион снова смотрели темные, лукавые глаза. Стоило ей поймать этот взгляд — и внутри вновь полыхнул огонь желания, но она поспешно опустила глаза.

— Ну и как вам Виндзор? Все еще прячетесь в темнице, пока «Хейнкели» бороздят небо?

Она поспешно кивнула, скрыв за этим жестом свои истинные чувства. Как это ни удивительно, но сокровенный мрак старой темницы, сближение с принцессами и победоносное осознание того, что именно она, а вовсе не родные мама с папой, защищает их от смертельной опасности, — ее почти радовали.

— Трудно поверить, что однажды все изменится, — проговорила она.

Он смерил ее внимательным взглядом.

— Даже не сомневайтесь. Сейчас вопрос о том, как и когда разгромить немцев, уже не стоит. Все думают, что с ними делать после разгрома. Не забывайте, мы наконец сплотились с Америкой. Теперь все будет по-новому.

Он принялся увлеченно рассказывать о грядущем визите Элеоноры Рузвельт.

— Лорд-мэр Лондона, увы, пока не проявляет особой сговорчивости. Представьте себе: он хочет встречать миссис Рузвельт на ступенях собора Святого Павла.

— И что тут такого?

Невозмутимость на лице Томми вдруг сменилась легким возмущением.

— Вы поймите, наша главная цель — показать, что мы готовы бросить все свои силы на победу над Гитлером. Встречать ее средневековыми церемониями в нашем случае совсем ни к чему — это может создать о нас ложное впечатление.

Мэрион не без восторга подметила, что в его рассуждениях есть своя логика.

— Все-то вы предвидите!

— Это моя работа, — отозвался он, заглянув ей в глаза.

Мэрион потупилась. Вот уже дважды она попадалась на его удочку, но больше не собиралась этого допускать.

— В этом смысле наши задачи похожи, — неожиданно добавил он. — Вот только никто ведь не понимает.

— Не понимает чего? — спросила она, тщетно пытаясь не смотреть ему в глаза, в которых так и полыхал черный огонь.

— Нашей с вами значимости.

— Нашей с вами? — Мэрион сглотнула.

— Никто не подозревает, как сильно мы нужны королю и королеве, никто со стороны и не догадывается, каково это на самом деле. Порой это непросто, ответственность никогда не ослабевает, наш труд требует полной самоотдачи. И лишь мы двое знаем правду.

Она опустила глаза, обдумывая его слова, с которыми невозможно было не согласиться. Томми был прав. Никто не понимал, каково это. Ни Айви, ни Питер, пожалуй, даже и король с королевой — и те не понимали до конца. Принцессы, пожалуй, тоже, но даже если так, им это простительно в столь юном возрасте. Все равно она старается только ради них.

— Может, присядем? — мягким тоном предложил он.

Они отыскали в саду, у согретой солнцем каменной стены, скамейку. Вокруг вился нежный аромат поздних роз, а впереди открывался вид на изумрудные луга Беркшира.

— Какая красота… — проговорил Томми, хотя смотрел вовсе не на пейзаж, а на Мэрион.

Их глаза встретились. Мир вокруг в один момент затих и остановил свой бег.

«Никто со стороны и не догадывается. И лишь мы двое знаем правду»… Он склонился к Мэрион, порывисто дыша. Она ощутила терпкий запах его одеколона и почувствовала, что он хочет ее поцеловать. Наконец-то.

Мэрион закрыла глаза. Но ничего не произошло. Она почувствовала, как он отстранился. Томми сел поудобнее и прочистил горло.

— Я такую интересную книгу сейчас читаю, — как ни в чем не бывало поведал он. — Собрание писем Понсонби, бывшего личного секретаря королевы Виктории.

Мэрион уставилась на изумрудный пейзаж, слушая его лишь вполуха. Лицо у нее горело. Неужели она снова все выдумала?

— Королева Мария очень возражала против публикации сборника. И все же, если бы представители королевского «закулисья» не оставили нам никаких письменных свидетельств, история лишилась бы самых содержательных документов эпохи! В толк не возьму, как можно сохранить историю в веках, если ничего не записывать.

Глава пятьдесят третья

— Помнится, как-то раз, во время поездки по Австралии, некая восторженная дама неподалеку от Мельбурна пыталась пожать мне руку, — поведала королева, за которой уже давно водилась слава непревзойденной рассказчицы. — Но промахнулась и схватила букет!

Первая леди Америки, восседавшая в кресле, обитом зеленой парчой, посреди роскошной гостиной Виндзорского замка, украшенной позолотой и портретами старых мастеров, затряслась от хохота. В руках она держала главный символ Англии — чашку с чаем.

Элеонора Рузвельт разительно отличалась от предыдущей представительницы американского народа, с которой довелось познакомиться британскому двору. Если Уоллис была худенькой, как спичка, то Элеонора — рослой и пышнотелой, и вовсе не стремилась к внешнему лоску. Напротив, она казалась довольно помятой. И все же она излучала надежду, тогда как ее предшественница внушала предчувствие надвигающейся катастрофы (теперь у Мэрион не осталось в этом никаких сомнений).

В гостиной собралась немногочисленная группка — кроме королевы, тут были еще Маргарет и Лилибет, причем последняя раздала всем круглые пирожные, приготовленные, как она терпеливо разъяснила, из остатков сахара, положенного королевской семье по карточкам. Еще на чаепитии присутствовали секретарь миссис Рузвельт, королевская фрейлина и высокий, стройный брюнет, на которого Мэрион изо всех сил старалась не смотреть.

И все же стоило отдать Ласеллсу должное — со своей работой он справился блестяще. Американская гостья с самого начала увидела Великобританию именно такой, как и рассчитывал Томми, — измученной врагом, но непобежденной. Со станции «Паддингтон» миссис Рузвельт повезли прямиком в Букингемский дворец, где она увидела плотно занавешенные окна и черные метки на каждой ванной. Затем ее повезли в Ист-Энд, улицы которого были засыпаны дымящимися осколками кирпича и битым стеклом, а после уже к собору Святого Павла с пробитым неприятелем куполом.

А потом она вернулась во дворец, где фотографы запечатлели ее на фоне пустых кухонных шкафчиков и где ей предстояло ночевать в королевской спальне, отапливаемой одним-единственным слабеньким электрообогревателем, и подкреплять силы простой пищей, пускай и разложенной на позолоченные тарелки. Чаепитие в Виндзоре было ее последним мероприятием перед возвращением домой.

Королева сидела напротив первой леди на диванчике, обитом зеленым шелком и украшенном золотыми нептунчиками, элегантно скрестив лодыжки. С безупречной прической, в туфлях на высоком каблуке и в изящном голубом платье она являла собой образ безупречно спокойной и радушной хозяйки. Человек незнающий, взглянув на нее, ни за что бы не догадался, что перед ним королева страны, немало пострадавшей в страшной войне, которая пытается добиться расположения властного союзника.

Мэрион почувствовала, как Томми, заерзав на месте, слегка подался вперед, а потом вновь уловила знакомый пряный запах его одеколона, но так и продолжила смотреть прямо перед собой, твердо решив, что на этот раз не выкажет к Ласеллсу ни капли интереса.

— Мне в руки попали кое-какие весьма любопытные сведения, — доверительно прошептал он.

Ее тут же охватил восторженный интерес, который она не сумела спрятать. Как-никак, ежедневно на стол Томми попадали бесчисленные отчеты разведчиков и шпионов со всего света! Неужели он поделится с ней какой-нибудь важной тайной? Она слышала, что сейчас в Египте неспокойно. Из-за этого король последние дни был крайне взволнован и беспокоен, точно кошка на раскаленной черепице или пески Ливийской пустыни, где сейчас находился Монтгомери[81] и вверенная ему Восьмая армия. Мэрион повернулась к Томми. В его глазах плясали задорные огоньки.

— Слышал, вы готовите спектакль… — проговорил он.

— Ах, это! — воскликнула она с негодованием, вновь почувствовав себя обманутой. — Да, все верно. Мы ставим «Золушку».

Эта идея зародилась в бомбоубежище под влиянием пьесы «Сон в летнюю ночь», которую Мэрион с принцессами не раз читали по ролям. Маргарет и Лилибет встретили идею с восторгом, и тогда Мэрион обсудила свою задумку с Питером и Айви. Оба согласились с тем, что лучше способа отвлечь учеников от непростой обстановки не найти. Питер даже вызвался составить текст пьесы, опираясь на безупречное знание античной драмы.

— Только чур, чтобы вышло не слишком тоскливо! — взмолилась Айви.

Питер снисходительно посмотрел на нее.

— Между прочим, античность подарила нам не только трагедию, но и комедию!

— Ловлю на слове, — пожав плечами, ответила Айви, но в ее тоне звучало искреннее одобрение.

— Слышал, на главную роль утвердили принцессу Маргарет? — уточнил Томми.

— Ну а кого же еще?

— Сказать по правде, это моя любимая сказка, — признался он. — Скромная девушка, возвысившаяся до невиданных высот…

Вдруг дверь с шумом распахнулась. На пороге стояла темноволосая женщина в аккуратном синем форменном костюме и юбке-клеш. На ногах у нее были туфли на высоком каблуке, на губах алела ярко-красная помада, а блестящие темные глаза быстро скользнули по комнате. Этот деловитый, решительный взгляд вступал в резкий контраст с ее подчеркнуто извиняющимся тоном.

— Простите меня, любезные дамы, извините, ради бога! — ахнув, воскликнула она, тут же принявшись раскланиваться направо и налево.

Позади появился запыхавшийся лакей в военной форме (по случаю войны привычный лакейский костюм велено было сменить на мундир). Его взгляд был полон неподдельного отчаяния.

— Ваше величество, прошу меня простить! Эта леди уверяла, что вы ее ждете!

Королева так и осталась сидеть на диванчике, не поменяв позы. На ее лице отразилось разве что легкое удивление — но никак не более того. А вот Маргарет и Лилибет, сидевшие неподалеку, едва сдерживали любопытство. Мэрион покосилась на Томми. От его аристократической беспечности не осталось и следа, а лицо перекосила гримаса ужаса. Леди Делия Пил, королевская фрейлина, залилась краской. Смущение отразилось и на округлом лице миссис Рузвельт.

А дама в форменном костюме тем временем без тени смущения подошла к королеве и опустилась в почтительном реверансе.

— Ваше величество, — начала она, захлопав длинными ресницами, — мы с вами встречались у леди Астор! Если помните, я там была с миссис Рузвельт! — сообщила она и широко улыбнулась американской гостье. — Миссис Рузвельт упомянула, что сегодня в замке будет чаепитие, и пригласила меня присоединиться!

Теперь широкое, добродушное лицо миссис Рузвельт приняло озадаченное выражение. Она явно не помнила подобных приглашений, но и спорить с этой странной дамой в присутствии королевы никак не могла.

Мэрион, как и всем присутствующим, оставалось только наблюдать за происходящим в напряженной тишине. Она гадала, что привело сюда незнакомку — невежество или наглость? На ее памяти посторонние уже не раз пытались проскользнуть в королевский дом: каждый год на дворцовые праздники, устраивавшиеся в саду под открытым небом, нет-нет да кто-нибудь проникал. Но тут ситуация была совершенно иной — как-никак, речь шла о личной встрече английской королевы с первой леди Соединенных Штатов, причем в военное время! На памяти Мэрион никто еще не осмеливался на подобную дерзость — и уж тем более не добивался успеха.

А женщина продолжала, нисколько не смущаясь:

— Я бы пораньше пришла, но меня немного задержали бифитеры и солдаты, сами понимаете…

Получается, эта дама сумела заговорить зубы всей охране Виндзорского замка! Оглядев гостиную, Мэрион поняла, что не она одна пришла к такому выводу. Так кто же эта загадочная дама?

Королева, по всей видимости, задавалась этим же вопросом. Она вопросительно посмотрела на миссис Рузвельт.

— Мэм… — смущенно начала первая леди, — позвольте вам представить миссис… — Она замешкалась, силясь вспомнить имя дамы.

— Миссис Гульд! Беатрис Гульд! — просияв, представилась темноволосая дама, точно не замечая всеобщего замешательства, и повернулась к королеве. — Мы с вами разговаривали в гостях у леди Астор, мэм! И вы любезно согласились написать несколько заметок для моего журнала!

— Вашего журнала? — удивленно переспросила королева.

— Именно так, мэм! Для «Лейдис Хоум Джорнал», американского журнала, который я редактирую!

Мэрион в безмолвном восхищении наблюдала за Беатрис, поражаясь ее выдержке. Нет, то была вовсе не простофиля, как ей сперва показалось. Все это волнение и легкомыслие были показными. Миссис Гульд перевела взгляд с супруги президента на жену короля, на мгновение задержавшись на Мэрион. Та на всю жизнь запомнила эти черные, блестящие глаза, в которых горел огонь непоколебимого, бесконечного упорства.

Глава пятьдесят четвертая

— Принцесса Маргарет бледна как мел! — заявила Аллах.

— Вы шутите? — спросила Мэрион, хотя за долгие годы успела уяснить, что няня такими вещами шутить не будет. — Неужели она совсем разболелась и не сможет выйти на сцену?

— Я же вам говорю, мисс Кроуфорд, — она бледная, как мел!

Мэрион досадливо застонала. Еще совсем недавно принцесса была совершенно здорова! Да и потом, все остальные были готовы к спектаклю: и ученики Айви, и студенты Итона, собранные Питером, и охрана Виндзора. Представление должно было собрать без преувеличения несколько сотен зрителей! Билеты, цена которых колебалась от одного до семи с лишним шиллингов, были распроданы, а суммарная выручка составила целых девятьсот фунтов. Эта колоссальная сумма впоследствии была передана в Королевский шерстяной фонд[82] — во всяком случае, так слышала Мэрион.

Когда Лилибет узнала об этом, она была потрясена до глубины души:

— Не может быть, чтобы люди отдали такие деньги, лишь бы просто на нас посмотреть!

— А вот и может! — возразила Маргарет. — Ради этого никаких денег не жалко!

Вот только теперь возможность полюбоваться на младшую принцессу оказалась под серьезной угрозой. Мэрион так и подмывало пойти к Маргарет, встряхнуть ее и спросить, как же ей не стыдно перечеркивать старания стольких добрых людей?! А той едва ли было стыдно.

В расстроенных чувствах Мэрион вернулась в «зал Ватерлоо» — комнату в замке, где по приказу королевы Виктории когда-то возвели сцену для домашнего театра, уже подготовленную к грядущему спектаклю. На красочных декорациях, нарисованных двумя художниками-добровольцами, была во всех подробностях, вплоть до вертела, воспроизведена виндзорская кухня. В углу уже стояла наготове метла для золы.

Мэрион прошлась по сцене и заглянула за кулисы. Там, вдали от зрительских глаз, хранились изысканные платья, украшенные ленточками парики и туфли с серебристыми пряжками, позаимствованные у настоящего театрального костюмера и подписанные именами разных персонажей пьесы. Здесь же хранился паланкин королевы Анны, которому (кто бы мог такое себе представить?!) предстояло сыграть роль кареты Золушки.

А среди всех этих нарядов Мэрион с изумлением увидела его королевское величество. Он стоял, спрятав руки в карманы, и оценивающе оглядывал закулисье.

— Сэр! — воскликнула она, присев в реверансе.

Король начал проявлять интерес к готовящемуся спектаклю всего какую-нибудь неделю назад, когда в нем вдруг проснулся Сесил Демилль[83], и он потребовал во всех подробностях рассказать ему о постановке — так, словно речь шла о планах атак на неприятеля, которые он всегда детально обсуждал с Черчиллем.

Король отвел взгляд от костюмов и декораций и посмотрел на Мэрион.

— Все в порядке, Кроуфи?

— Если честно, сэр, мы столкнулись с кое-какими сложностями.

Король усмехнулся.

— Расскажите мне о них. Уж к сложностям мне не привыкать. Хотя в последнее время стало н-н-немного полегче, — заметил он, явно имея в виду битву при Эль-Аламейне, в которой немецкому войску впервые за долгое время был дан сокрушительный отпор.

Он выслушал рассказ Мэрион, и улыбка на его губах угасла. Присев на трехногую табуретку Золушки, король задумался. А потом встал и посмотрел на нее.

— Я знаю, что делать, Кроуфи.

— И что же, сэр?

— Вместо Маргарет выйдете вы. В конце концов, вы ведь отлично знаете текст!

Мэрион задумалась. Костюм Золушки на нее точно не налезет. Она ведь по меньшей мере вдвое крупнее всех остальных актеров, если не считать парочки старшекурсников из Итона и высоких гвардейцев из виндзорской стражи (чей рост составлял футов шесть, если не больше), которые должны были появиться на сцене под конец истории.

— Может, лучше назначить кого-нибудь из ребят, сэр? Ну какая из меня актриса, в самом деле?

Король смерил ее внимательным взглядом.

— Мы с вами самые настоящие актеры, Кроуфи. М-м-мы ведь каждый день выступаем на публике. И нам с вами пришлось сполна овладеть этим ремеслом.

Уж у кого у кого, а у короля это точно получилось. Теперь он держался куда увереннее, чем раньше, а заикался гораздо реже. Безупречный пример супруги явно пошел ему на пользу.

И вдруг его лицо озарила улыбка — внезапная и ослепительная, в точности такая же, как у его старшей дочурки.

— Впрочем, если вы сообщите ее королевскому высочеству о том, что собираетесь заменить ее, вам, скорее всего, вообще не придется выходить на сцену.

И он, конечно же, был совершенно прав. Стоило Маргарет узнать о готовящейся замене, как она мгновенно вскочила с постели, тут же позабыв о своей загадочной хвори, а ее пугающая бледность мигом прошла.

Постановка имела оглушительный успех. Зал, и без того не маленький, был забит до отказа — главным образом горожанами и прислугой. Само собой, на спектакль, после очередного трудового дня, посвященного добавлению «последних штрихов» на портрет короля и королевы, пришел и Керальд Джерри. В первом ряду разместились король с королевой, надевшей по случаю спектакля украшения с крупными бриллиантами, доставшимися ей по наследству от недавно почившей миссис Ронни. Поместье в Суррее в конечном счете отдали в Национальный фонд охраны исторических памятников, так что драгоценности стали для королевы утешительным призом.

В финале пьесы, слегка переделанном под руководством короля, зрителей ждала самая зрелищная сцена всего спектакля, когда из-за кулис вышла стража Виндзорского замка в великолепных красных мундирах и начищенных до блеска черных сапогах и стала маршировать на глазах у восхищенной публики, а дети тем временем развернули огромный британский флаг и принялись размахивать им под гром аплодисментов.

Актерский состав — и в особенности Маргарет — несколько раз выходил на поклон и явно наслаждался всеобщим вниманием. Хорошенькое личико младшей принцессы так и светилось в лучах софитов. Казалось, в голову этому ангелочку в жизни не приходило ни единой дурной мысли.

Лилибет тоже не могла скрыть своего оживления, а ее щеки заливал восторженный румянец, но Мэрион знала, что причина тому вовсе не бурные аплодисменты, а один из зрителей, сидящий в первом ряду. И зрителем этим был вовсе не король и не королева. А Филипп Маунтбеттен.

Мэрион заметила его сразу же, как только он вошел в комнату, — впрочем, то же можно было сказать обо всех женщинах в зале. Его высокий рост, пульсирующая энергичность и изумительная красота мигом приковали к себе всеобщее внимание. Он смело направился к первому ряду, занял свое место и, вытянув длинные ноги, начал пересмеиваться со своим товарищем, тоже одетым в военно-морскую форму. Золотые галуны на рукавах Филиппа сверкали в лучах софитов, как и золотистые волосы. Он уже успел отличиться на войне — его имя попало в отчеты о морских сражениях у греческих берегов, когда было потоплено несколько итальянских кораблей. Ему тогда поручили следить за прожекторами, и он отлично справился со своей задачей.

Мэрион подумалось, что он и сейчас, по сути, умело направляет свет прожектора — на этот раз на Лилибет. Та вся сияла и светилась. И пускай на сцене она изображала влюбленного прекрасного принца, истинный объект ее чувств на самом деле сидел в зрительном зале, всего в нескольких футах от нее. И одобрительно поглядывал на ее ножки, обтянутые чулками.

Король и королева, казалось, ничего этого не замечали. Временами они смотрели на Филиппа с легкой усмешкой, но не более того. Для них Лилибет по-прежнему была послушным ребенком, и они никак не желали разглядеть в ней юную влюбленную девушку со своим самобытным умом. Но от Мэрион ничего не укрылось. А дерзкий взгляд Филиппа, скользящий по принцессе, которую она воспитывала и учила вот уже десять лет, заставил ее содрогнуться. И вовсе не от осуждения или неприязни. А от страха.

— Мисс Кроуфорд! Разрешите поздравить вас с блестящей постановкой! — слегка язвительно обратился к ней Томми.

Мэрион судорожно вздохнула и обернулась на его голос.

Рядом с ним стояла Джоан. На губах у нее алела помада, нанесенная с безупречной аккуратностью. Золотистые кудри лежали на голове элегантными, блестящими волнами, а модное платье из пестрого шелка облегало худощавое тело. Она одарила Мэрион быстрым, равнодушным взглядом и начала с показным рвением высматривать в толпе кого-нибудь повлиятельнее да поинтереснее.

— Смотри-ка, дорогой, это, случаем, не…

— Дорогая, почему бы тебе не побеседовать пока с кем-нибудь? Мне нужно переброситься парой слов с мисс Кроуфорд.

«Напрасно вы это», — пронеслось в голове у Мэрион.

Он взял ее под руку и намеривался отвести в свободный уголок, где можно было бы переговорить вдали от чужих ушей, но Мэрион решительно вырвала руку и не двинулась с места. Он смерил ее удивленным взглядом.

— Я хотел рассказать вам последние новости, только и всего.

— Какие еще новости?

— Помните нашу прошлую встречу? Она закончилась большим конфузом, и это еще мягко сказано.

Он явно имел в виду чаепитие с миссис Рузвельт, прерванное неожиданной гостьей.

— У нас с Делией Пил потом состоялся очень неприятный разговор с августейшей четой, — мрачно поведал Томми. — Мало того, беда еще не миновала.

— О чем это вы? — с любопытством спросила Мэрион. Первая леди отбыла в Америку уже несколько недель тому назад. — Дело в этой миссис… как же ее звали… — Мэрион нахмурилась, силясь вспомнить имя той самой дамы, но в памяти остался только ее упрямый, уверенный взгляд. Он тоже пробуждал какие-то смутные воспоминания, но разобраться, откуда они, никак не получалось.

— Миссис Гульд. Да, вы совершенно правы, дело именно в ней, будь она неладна. Мне даже пришлось лично встречаться с ней в «Ритце». По просьбе королевы.

— Она еще не уехала? — распахнув рот от изумления, переспросила Мэрион. — О чем же вы говорили?

После того происшествия миссис Гульд имела все шансы стать изгоем. Странно было слышать, что к ней отправили личного секретаря самого короля, да еще и в номер весьма недешевого отеля.

— О заметках для журнала, упомянутых миссис Гульд.

— Но королева, само собой, ничего писать не будет, так?

Томми покачал головой.

— Я с ней целый час разговаривал.

— Час? Ну надо же!

— Пытался убедить, что королева держится в стороне от политики. Что, несмотря на все ее стремления подружить женщин Великобритании с американками, она не сможет писать эти самые статьи.

Мэрион удивленно посмотрела на Томми. Она никак не могла взять в толк, с какой стати королева вообще решила так разоткровенничаться с какой-то журналисткой. Особенно при помощи Томми. Да еще этот разговор длительностью в целый час… Напрасная трата времени, только и всего!

— Но в итоге журналистка уехала в Америку. Очень надеюсь, что больше мы о ней не услышим, — проговорил Томми и добавил, прежде чем уйти: — Прощайте, Мэрион. Счастливого Рождества.

Мэрион ответила любезностью на его любезность. А уже отвернувшись, вдруг вспомнила, где и когда видела такой же упрямый, непоколебимый взгляд, как у миссис Гульд. Ровно так же сегодня смотрел на принцессу Елизавету Филипп Греческий.

Глава пятьдесят пятая

Фотография Филиппа заняла почетное место на каминной полке в спальне Лилибет. Ее родители — возможно, благодаря недюжинной силе воли — по-прежнему ничего не замечали. Эти люди, давшие бесстрашный отпор Гитлеру, несказанно боялись признать, что их дочь влюбилась. И Мэрион это понимала и сполна разделяла их чувства.

Маргарет же, как часто бывало, данные переживания обошли стороной.

— Ну что, Лилибет, свадьба скоро? — подначивала она сестру. — Ты погляди — все кругом женятся! Взять хотя бы Питера и Айви!

А те и в самом деле помолвились и назначили свадьбу на текущий месяц. Проходила она в Виндзорском дворце бракосочетания, выстроенном в нарядном георгианском стиле, и получилась бесхитростной, но радостной. Айви нарядилась в твидовый костюм лавандового цвета, а в петлицу вдела ярко-желтый цветок кабачка. Она так и светилась от счастья. Питер, который, казалось, и сам не мог поверить своей удаче, явился на свадьбу в элегантном черном костюме-тройке с итонской лилией на груди.

— Для меня ты всегда был слишком уж хорош, — сказала Мэрион, заключив его в объятия.

— Это уж точно, — шутливо съязвила Айви, услышавшая ее слова. — Да и потом, ты же все равно, по сути, замужем за этими Виндзорами, будь они неладны!

Маргарет, Лилибет и эвакуированные ребята скопили для свадебного пирога как можно больше сахара, но после этого вся выпечка, которую пекли в Виндзорском замке, еще долго горчила.

Пылкое чувство к юноше, занятому военной службой, вновь пробудило в Лилибет желание уйти на фронт. Ей было шестнадцать — в этом возрасте уже разрешалось записываться добровольцем, но король с королевой не желали ее отпускать и всегда искусно уходили от разговора на эту тему, стоило только Лилибет его начать.

Но энтузиазм принцессы это нисколько не остудило. Она редко пребывала в столь мрачном расположении духа, но теперь принялась недовольно расхаживать из стороны в сторону, сжав губы и сдвинув брови.

— Поговорите с папой, Кроуфи! — молила она. — Вас он послушает!

Мэрион очень в этом сомневалась, но слова Лилибет ей весьма польстили. Как и умоляющий взгляд. Однако сама просьба привела в неподдельный ужас. Отпускать Лилибет на фронт ей хотелось еще меньше, чем отдавать замуж за Филиппа. Военная служба грозила отнять у нее принцессу — быть может, навсегда. Едва ли та вернется в классную комнату, побывав на передовой.

Но выбора не было. Если Лилибет наметила цель, она устремлялась к ней, не обращая внимания ни на какие препятствия. Так что вскоре Мэрион, не вполне понимая, как же так получилось, уже шла неуверенной походкой к двери королевского кабинета.

— Можно мне коротко переговорить с его величеством? Всего пять минут, — спросила она нового конюшего — худощавого человека с острыми скулами и темными курчавыми волосами.

Питер Таунсенд — а конюшего звали именно так — поглядел на часы. Он был одним из новых помощников короля, не принадлежащих к аристократическим родам, и до этого служил в ВВС Великобритании, где снискал немало наград. Ему было около тридцати, но выглядел он гораздо старше. И хотя черты лица у него были изящные и тонкие, почти женственные, война оставила на нем отпечаток усталости, который Мэрион уже доводилось замечать у солдат.

— Встреча скоро закончится, — объявил он. — Если нетрудно, подождите пару минут.

Мэрион кивнула. Полковник Таунсенд ей нравился. Он всегда держался сдержанно и скромно, при том что был человеком отважным и волевым. Когда-то он летал на «Спитфайрах», но его несколько раз сбивали. За свою службу он был удостоен наградного креста «За выдающиеся летные заслуги». «Нервы у него сдали, вот в чем все дело, — насмешливо отзывался о нем Томми. — Потому-то его и определили на конторскую работу». Но несмотря на всю тактичность, с какой Мэрион пыталась затронуть тему войны, ей так ни разу и не удалось выудить из Питера воспоминания о военных событиях. Всякий раз, когда разговор заходил об этом, его охватывало оцепенение, а в глазах вспыхивал странный огонь.

Он смущенно замер рядом с Мэрион в своем серовато-синем мундире, опустив глаза на свои начищенные до безупречного блеска ботинки. На виске у него запульсировала жилка. Он нервно стиснул челюсть и перевел пристальный взгляд на блестящую дверь в королевский кабинет, точно вознамерившись распахнуть ее одной силой мысли.

Но дверь не открылась. Мэрион скользнула взглядом по игрушечным лошадкам, стоявшим вдоль стены. Они давно потеряли первозданный лоск: краска поблекла и облупилась от долгих игр, а гривы заметно поредели. Девочки не катались на них вот уже несколько лет, но король оставил их на память о детстве принцесс, с которым они — в особенности Лилибет — так спешили распрощаться.

Вдруг дверь распахнулась. Таунсенд вытянулся в струнку и отточенным движением отдал честь посетителю, шагнувшему в коридор. Им оказался не кто иной, как сам Черчилль, следом за которым показался король.

Мэрион обмерла от неожиданности, увидев одутловатое лицо премьер-министра. Одет тот был в поношенный костюм в тонкую полоску, а в руках держал свою знаменитую шляпу-котелок. Его проницательные блестящие глаза на миг остановились на Мэрион. Он учтиво кивнул и прошествовал мимо своей неспешной походкой. Мэрион зачарованно проводила его взглядом.

Стоило ему уйти — и атмосфера вокруг стала поистине гнетущей, точно он унес с собой последние крупицы спокойствия. Король, так и оставшийся стоять у порога своего кабинета, на глазах поник и побледнел. В его тонких пальцах дымилась сигарета.

— Заходите в кабинет, Кроуфи. А я перекинусь парой слов с Таунсендом и вернусь.

В кабинете царил запах сигаретного дыма — такой плотный, что Мэрион закашлялась. На стенах висели карты, утыканные булавками. На королевском письменном столе лежал внушительный ворох бумаг, на которых пестрели грифы «секретно» и штампы «Оверлорд».

Мэрион присела за стол и пробежала взглядом самый верхний документ. В нем значилось:

ГЛАВНОЕ КОМАНДОВАНИЕ СОЮЗНЫХ СИЛ

Солдаты, моряки и летчики Союзных сил! Вам предстоит поучаствовать в масштабной кампании, которую мы подготавливали в течение нескольких месяцев. Все взгляды сейчас прикованы к вам…

В кабинет вернулся король.

— Ну что ж, Кроуфи, чем я могу вам помочь?

Она быстро, безо всяких предисловий объяснила королю цель своего визита, предвидя, что в ответ он, недолго думая, скажет свое категоричное «нет». Принцесса будет страшно расстроена, но зато останется дома.

— Лилибет хочет поступить на военную службу, сэр.

Король опустился за стол и шумно выдохнул.

— Вот ведь упрямица, а! — Он поднес сигарету к губам, затянулся и зашелся в приступе резкого, удушливого кашля, который не сразу сумел унять. Затем взял высокий бокал резного стекла, стоявший на столе посреди стаканов с янтарными следами виски, и отхлебнул воды.

— Что ж, Кроуфи, я вас понял, — сказал он, подняв на Мэрион слезящиеся глаза. — Посмотрим, что можно сделать в сложившейся ситуации.

Мэрион уставилась на него, не веря своим ушам.

— Стало быть, вы не против, сэр?

Король коротко кивнул и взял из стопки один из документов со штампом «Оверлорд».

Мэрион вышла, стараясь двигаться бесшумно. Позолоченная ручка двери послушно и тихо повернулась, а добротно промасленные петли ни разу не скрипнули.

Тем временем в коридоре шел оживленный разговор. Собеседники стояли за углом, чуть поодаль, и явно не заметили появления Мэрион.

— Целых двадцать месяцев мы бились денно и нощно, — бубнил приглушенный мужской голос, в котором Мэрион тут же узнала голос Питера Таунсенда. — От нехватки сна я уже начинал сходить с ума. Я так часто сталкивался со смертью лицом к лицу, что жизнь потеряла для меня всякое значение.

Эти признания немало ее удивили. Когда она расспрашивала Таунсенда о войне, тот всегда уходил от ответа. Кому же он приоткрыл душу, да еще с такой охотой?

— Ах, Питер! — воскликнул с придыханием восторженный звонкий голосок, и Мэрион тут же узнала Маргарет. — Какой кошмар!

— Каждый полет был для меня как последний. Я и сам не знал, доведется ли мне вернуться.

— Какое счастье, что вы все-таки уцелели!

Кажется, не одна Лилибет вдруг повзрослела.

Военная форма прибыла незамедлительно. Лилибет осторожно открыла большую картонную коробку и, развернув оберточную бумагу, ахнула от восторга. А вот Мэрион напротив — пришла в ужас.

Маргарет, сидевшая на подоконнике, соскочила на пол и подошла к сестре — проверить, чем это та так любуется.

— Какой мерзкий цвет! — заметила она, потрогав плотный грубый материал, из которого была сшита форма. — Тебе он не пойдет, Лилибет.

Но старшая сестра, по своему обыкновению, пропустила эту провокацию мимо ушей.

— Я ведь не на показ мод собираюсь, — резонно заметила она и, достав из коробки фуражку с блестящим черным козырьком, направилась к небольшому овальному зеркалу, висевшему над туалетным столиком, примерить головной убор.

— Это форма Женского вспомогательного территориального корпуса! — с гордостью сообщила она, и на ее губах заиграла широкая улыбка. — А я теперь — младший офицер Елизавета Виндзор!

Маргарет скрестила руки на груди, недовольно выпятив нижнюю губу и оставив всякие попытки казаться равнодушной.

— Так нечестно! Почему я должна дни напролет просиживать в классной комнате, когда все остальные заняты такими интересными делами?!

Лилибет надела форменную куртку. Нагрудные карманы округлили ее и без того пышную грудь, а ремень, туго затянутый на тоненькой талии, подчеркнул аппетитные изгибы бедер. Мэрион вдруг подумала о том, что далеко не последним преимуществом службы в армии вполне можно назвать долгожданную возможность не носить одинаковых нарядов с младшей сестрой.

— Ну почему тебе папа служить разрешил, а мне нет? Так нечестно! — снова заныла Маргарет.

— Ничего, вот повзрослеешь немного — он и тебе разрешит.

— Да к тому времени война уже кончится!

И пускай Маргарет — единственная из всех — не слишком-то радовалась успехам своей страны на передовой, после битвы при Эль-Аламейне дела союзников наконец-то пошли на лад. Им наконец удалось закрепиться в Италии, Восточной Европе и на Тихом океане. А недавно произошло еще одно знаменательное событие — Лилибет насчитала в небе над замком почти триста «Летающих крепостей»[84].

«Как жаль, что я сбилась на двести восемьдесят четвертом!» — сокрушалась она впоследствии. А Мэрион гадала, связаны ли эти самолеты с «оверлордовскими» документами, которые она видела в кабинете короля.

Старшая принцесса выскочила из комнаты — ей не терпелось показать форму родителям. За ней с радостным лаем кинулись собаки, а следом в коридор выбежала и Маргарет. Мэрион вышла последней, и душу ее переполняло ощущение, что уже очень скоро все изменится. Навсегда.

Денек был солнечным и ясным. Король и королева пили чай на террасе. Прямо под ними пышно цвели садовые розы, радуя глаз нарядной белизной, а обоняние — нежным ароматом. Казалось, кто-то уронил на землю белоснежное покрывало. При взгляде на эту мирную сцену никак нельзя было подумать, что вокруг бушует война, пока Мэрион в форме не ворвалась на террасу. Она бросилась к королю и отдала под козырек.

— Сэр!

Королева так и замерла с серебряным чайничком в руках, глядя на свою дочь, которую уже никак невозможно было и дальше считать ребенком.

— О, дорогая!.. — сдавленным голосом воскликнула королева, точно человек, невольно столкнувшийся со своим давним страхом.

Король тоже пребывал в смятении, но тишину вдруг нарушили новые голоса — громкие, даже оглушительные, с узнаваемыми заокеанскими призвуками. Скорбное выражение на лице короля мигом сменилось изумлением.

— Бог ты мой! Да ведь это Эйзенхауэр!

— А что он тут делает? — спросила Лилибет.

— Как что! Ждет твоих указаний, — поддела ее Маргарет, — младший офицер Елизавета Виндзор!

— Ах ты нахалка!

— А ты — зануда!

— У н-н-нас с ним скоро встреча, — уклончиво ответил король. — А пока генералу и его д-д-делегации показывают замок. Если они завернут за угол, то увидят нас!

— А что в этом плохого? — недовольно поинтересовалась Маргарет.

Эйзенхауэр, чьими портретами последнее время пестрели все газеты, был человеком статным, улыбчивым и любезным.

— Видишь ли, мы же сидим наверху, а он гуляет внизу, — заметила королева. — И оттуда никак не сможет к нам подняться. Так что, если он нас заметит, получится крайне неловкая ситуация.

Лилибет быстро уловила суть проблемы. Казалось, новая форма придала ей решимости. Пока родители терялись в догадках, что же делать, старшая дочь взяла все под свой контроль.

— Остается только одно! — прошептала она, когда американцы, судя по голосам, стали приближаться. — Все под стол! Быстро!

Так они и поступили. И когда верховный главнокомандующий союзных сил наконец появился в саду среди розовых кустов, короля с королевой и след простыл.

— Взгляните-ка на «девичий румянец»[85], генерал! — донесся снизу голос лорда Уигрэма.

— Прекрати немедленно! — строго шепнула Лилибет сестре, которую разбирал хохот. — Он же увидит, как стол дрожит!

— «Мадам Арди» и «миссис Финч» в этом году чудо как хороши.

— Рад слышать, — добродушно отозвался генерал, и в его голосе снова послышались теплые нотки, которые часто можно встретить у жителей Айдахо.

— Да и «королева Елизавета» прекрасна, просто глаз не отвести!

— Самая опасная роза в Европе, — подметил Эйзенхауэр, а настоящая королева, в честь которой и назвали эти красивые цветы, едва успела подавить смешок.

Глава пятьдесят шестая

— Американцы уехали, — пожаловалась Сьюзан. Это обстоятельство стало для нее еще одним серьезным ударом — вторым после отъезда Лилибет. — Но куда — никто не знает!

Впрочем, вскоре правда стала известна. Вечером король выступил со срочным обращением к согражданам.

— Четыре года назад наш народ и страна столкнулись с опаснейшим врагом, атаку которого нам пришлось отражать в одиночку. Никогда еще на нашу долю не выпадало подобных испытаний, но Божьей милостью мы всё выдержали. И теперь нам предстоит еще раз проверить свои силы — в еще более непростых условиях.

Мэрион, сидевшая вместе с принцессами в кабинете короля, заметила, как он на мгновение отвернулся от микрофона и посмотрел на домашних. В глазах у него стояли слезы. Королева тоже была подавлена, что случалось с ней крайне редко. На кону теперь стояли тысячи жизней, и ответственность за них всецело лежала на командовании.

— «День-Д» настал! — объявил Редж утром следующего дня. — Мы высадились во Франции! Вторжение началось! Война скоро закончится! И мы вернемся домой!

Но все оказалось не так просто. Германия пустила в ход новейшее секретное оружие — беспилотные летательные бомбы, которые щедро сыпались на страну. С шумом описав в небе грозную дугу, они зависали на мгновенье и резко падали на землю. За месяц, последовавший за «Днем-Д», погибли тысячи человек, а восемь тысяч попали в больницы.

— А что на самом деле такое «муравьиные львы»[86]? — поинтересовалась как-то раз Маргарет.

— Насекомые такие, живут на берегах Миссисипи, — ответила Сьюзан, которая за время пребывания в эвакуации нежно полюбила природу и даже подумывала о том, чтобы изучать естествознание в университете.

— Немцы зовут эти самолеты «Фергельтунгсваффе Айн», — поведал Редж. — Это переводится как «оружие возмездия номер один». Длина у них — целых двадцать пять футов, а еще они преодолевают расстояние аж в сто сорок миль! — Несмотря на зловещее предназначение этих снарядов, их инженерное устройство очень его занимало.

Питер видел в Редже талант к математике и классической филологии. Новый мир, очертания которого уже начали потихоньку проступать за туманом войны, сулил немало возможностей одаренным ребятам вроде него и Сьюзан. Недавно вышел новый закон об образовании, по которому дети из малообеспеченных семей должны были получать государственные дотации на обучение, начиная со школы и заканчивая университетом. Война, вопреки всем своим ужасам, ускорила прогресс. И распахнула двери, которые прежде были наглухо заколочены, причем не только для бедняков, но и для принцесс.

Лилибет относилась к своим военным обязанностям со всей серьезностью. Дни напролет она проводила на учебной базе в Кэмберли, а по вечерам возвращалась во дворец и взахлеб рассказывала, как прошел день.

— Сегодня у нас был урок механики! — как-то раз объявила она.

— Скука смертная, — грубо перебила ее Маргарет.

Лилибет невозмутимо отрезала себе аккуратный кусочек сыра и положила его на тост.

— А потом была лекция о машинном масле!

— О масле?! — воскликнув это, Маргарет неожиданно сменила тактику. — А давайте съездим в Кэмберли, посмотрим, как там Лилибет устроилась! — взмолилась она.

Мэрион посмотрела на нее, вскинув брови.

— Но ты ведь сама говорила, что это ужасно скучно, разве нет?

— Ой, еще как! — высокомерно ответила девочка. — Но ей, бедняжечке, наша поддержка не помешает!

Эта поездка изначально задумывалась как неформальный визит, но потом король с королевой тоже изъявили желание присоединиться. Теперь по возвращении домой Лилибет с округлившимися глазами рассказывала, как тщательно на базе готовятся к приезду монарха.

— Сплошные страх, суета и паника! — воскликнула она. — Все мечутся, отмывают всё до блеска… Я и не думала, что к приездам мамы с папой обычно так старательно готовятся!

— Не забудь про меня, — ворчливо напомнила Маргарет. — Я ведь тоже еду.

На базу они приехали погожим весенним днем. Маргарет, прошедшая вместе с родителями мимо длинного строя служащих корпуса, не сдержала усмешки, когда сестра поприветствовала ее, поднеся руку к козырьку.

А чуть позже в гараже Лилибет принялась старательно показывать родным свои успехи в постижении инженерного дела. Наблюдая за Маргарет, Мэрион заметила, как в глазах младшей принцессы вдруг вспыхнул лукавый огонек.

— Лилибет! А как же компрессия! — вдруг воскликнула та.

Старшая сестра недоуменно посмотрела на двигатель.

— А что с ней не так?

— Она на нуле, — уверенно сообщила Маргарет.

Лилибет обвела взглядом родителей и многочисленных офицеров, сопровождавших их, а потом с сомнением взглянула на сестру.

— А ты откуда это знаешь?

Маргарет нахально усмехнулась и принялась теребить одну из пуговиц на груди у сестры.

— А почему бы мне этого не знать?

По возвращении в Виндзор, Мэрион направилась прямиком в конюшни, которые теперь переоборудовали под королевский гараж.

— Все так, — подтвердил шофер. — Последнее время ее королевское высочество часто нас навещает! И уйму вопросов задает!

В сентябре свет увидел еще одно секретное оружие Германии — смертоносную ракету «Фау-2», чье воздействие оказалось еще разрушительнее.

— Один снаряд оставляет после себя воронку шириной в пятьдесят футов, а глубиной в десять и может смести целую улицу! — сообщил Редж.

Когда такая ракета уничтожила магазин «Вулвортс» в районе Нью-Кросс, на юго-востоке Лондона, Маргарет была сама не своя от ярости.

Но положение неуклонно менялось в лучшую сторону. Полное затемнение окон сменилось частичным. Русские войска окружили Берлин. Газеты заполонили страшные подробности о Бухенвальде и Берген-Бельзене. Мэрион старательно прятала эти статьи от Маргарет, а Айви — от своих учеников.

А эвакуированным наконец разрешили вернуться домой. Маргарет и Мэрион пошли проводить их — Лилибет в этот день была занята в Кэмберли.

Маленькая группка собралась на платформе станции «Виндзор», у поезда, который должен был вскоре отправиться в Лондон. Поезд фыркал и пускал пар, точно норовистая лошадь. Двери вагонов с лязгом распахнулись, и на станции началась суета. Ребята помладше радостно болтали о возвращении домой, то и дело восторженно вскрикивая, — так им не терпелось поскорее увидеть родных.

Но Редж, Сьюзан и Маргарет неловко молчали. То же молчание воцарилось между Мэрион и Айви. Айви не собиралась возвращаться в Лондон. Она должна была в скором времени перебраться в Итон, к Питеру, и Мэрион была искренне этому рада. В конце концов, это значило, что они смогут видеться чаще.

И все же в последнее время всякий раз, когда она видела свою давнюю подругу, ее охватывало гнетущее чувство. Айви не оставляла попыток уговорить ее покинуть королевский двор, особенно теперь, когда война уже почти завершилась.

— Беги от них, Мэз! Найди мужчину! Заживи уже в свое удовольствие! Заведи детишек!

А Мэрион думала, что Айви ничегошеньки не понимает. Она и так живет в свое удовольствие. И дети у нее есть, пускай и не она подарила им жизнь. Что же до мужчин — то с ними навсегда покончено.

Первой неловкую тишину нарушила Маргарет.

— Ну что ж, до свидания, — вежливо сказала она, протянув руку Реджу.

Редж, одетый в ярко-красный свитер и крепко сжимавший в руке чемоданчик из тонкой фибры, посмотрел на нее с удивлением. До этого он всегда обнимал подругу на прощание, а вот к рукопожатиям совсем не привык. Но в его глазах мелькнуло понимание. В конце концов, война уже почти кончилась. А значит, пришла пора восстановить социальную лестницу. Маргарет, как ни крути, была принцессой. Редж заметно погрустнел, точно его жестоко предали.

Поезд прогудел, сигналя о скорой отправке. Ребята торопливо разбежались по вагонам.

— Пока-пока! — крикнула Айви. — Передавайте привет Бермондси!

В дверях вагона Редж ненадолго замешкался.

— Было здорово, — коротко бросил он Маргарет.

Ее душили рыдания, а по щекам струились слезы. Редж спрыгнул на платформу и крепко обнял ее. Отстраниться друг от друга их заставил лишь пронзительный свист начальника станции. Спустя пару мгновений двери поезда захлопнулись, и локомотив со скрежетом тронулся, а за окнами замелькали десятки детских ладошек, махавших провожающим на прощание.

В апреле 1945-го пришла неожиданная весть о смерти президента Рузвельта, а следом мир узнал о гибели Муссолини и самоубийстве Гитлера. Всего за каких-то сорок восемь часов не стало обоих.

А потом, после страшной ночной грозы, погожим воскресным майским утром, в королевских покоях замка Виндзор зазвонил телефон. Короля и королеву, которые уже собирались на воскресную службу в церковь, пригласили вернуться в Лондон — и принцесс вместе с ними. Война закончилась, и после нее, точно после страшной бури, горизонт прояснился и воцарилась благостная тишина. После стольких мрачных лет в небе наконец засияло солнце.

Глава пятьдесят седьмая

Шум, доносящийся из-за стеклянных дверей, оглушил ее. Мэрион посмотрела на знакомые фигуры, выстроившиеся на балконе и стоявшие к ней спиной. Король, на лице которого читались и усталость, и радость, был одет в нарядный адмиральский мундир с тяжелыми золотыми запонками. Лилибет в своей зеленой военной форме с начищенными до блеска пуговицами и пряжками так и сияла. Рядом стояла королева в одной из своих любимых высоких шляпок с изогнутыми полями и оживленно махала толпе, собравшейся внизу. Маргарет в кружевном платье с отложным воротничком походила на примерную ученицу, которой она отнюдь не была.

А посреди этой нарядной компании стоял невысокий, пышнотелый человек со сбившимся набок галстуком-бабочкой и цепочкой от часов на груди — то был сам Черчилль. Когда он повернул голову к королю, чтобы лучше слышать, что тот говорит, Мэрион заметила, что по его пухлому лицу ручьями текут слезы.

Она и сама плакала. И причиной тому были не только конец войны, но и конец ее жизни во дворце. Во всяком случае, она его предчувствовала. Никто пока ни о чем ей не говорил, но она понимала, что Лилибет едва ли расстанется с любимой военной формой, которой так гордится, и вернется в классную комнату. Да и Маргарет последние месяцы вела себя беспокойно и не проявляла усердия в учебе. А теперь она стояла на балкончике и с восторгом смотрела на радостную толпу, собравшуюся у дворца и вытянувшуюся вдоль улицы Мэлл. Внизу было целое море счастливых горожан: они радостно кричали, пели песни и размахивали флагами. Как после такого вернуться к скучной алгебре?

Мэрион отвернулась от балкона и обвела взглядом комнату. Роскошные зеркала в позолоченных рамах отражали картину разрухи, оставшейся после пышного светского праздника. Вот только это были не руины разбомбленных городов, а длинные шеренги бокалов с остатками шампанского, выстроившиеся на столиках, вдоль каминных полок, повсюду, где недавно пребывали гости. Мэрион заметила на полу сумочку Маргарет и направилась к ней, чтобы поднять. Но ее неожиданно опередил кто-то юркий, стройный, облаченный в форму ВВС.

— Давайте я сам ей передам, — вызвался Таунсенд — а это был именно он.

Мэрион смотрела ему вслед. Он подошел к балкону, шагнул на него и встал прямо за юной принцессой, которая тотчас почувствовала его присутствие. Она обернулась и одарила его ослепительной улыбкой. Он протянул ей сумочку, и их пальцы соприкоснулись, но отдернуть ладонь никто не спешил.

Все случилось так быстро, что Мэрион даже засомневалась, не почудилось ли ей это. Но стоило взглянуть на сияющее лицо принцессы, заметить, какими глазами она смотрит на Питера — и все становилось безошибочно ясно. Между ними и впрямь пробежала искра. Чутье ее не обмануло.

Празднование в королевском дворце не ограничилось торжественным выходом на балкон и продолжалось еще долго. В какой-то момент король, королева и принцессы даже начали отплясывать в нарядных залах конгу[87]. К потолку, украшенному позолоченной лепниной, то и дело взмывали радостные, но вместе с тем благовоспитанно сдержанные возгласы, а от энергичного топота негромко позвякивали тяжелые люстры. Был среди гостей и Томми — явно чувствуя себя не в своей тарелке, он робко придерживал королеву за талию, а Питер Таунсенд с нескрываемым удовольствием обнимал Маргарет. Лакеи в военных мундирах с интересом наблюдали за танцем, но присоединиться не осмеливались, даже в этот миг всенародного единства.

На Мэрион вдруг уставились огромные голубые глаза с невообразимо длинными ресницами, а нежные пальчики дернули ее за рукав.

— Что скажете, Кроуфи? — дрожащим от восторга голосом спросила принцесса.

— А что такое? — переспросила Мэрион, не вполне понимая, о чем речь.

— Папа разрешил нам погулять!

— Кому это — нам?

— Мне и Лилибет!

— То есть как — погулять? Выйти за дворцовые ворота?

— Именно! — просияв, подтвердила та. — Погулять по-настоящему, среди толпы! Отпраздновать нашу победу с народом!

— Как здорово! — с неподдельным восторгом воскликнула Мэрион. — Во сколько пойдем?

Улыбка на губах Маргарет поугасла:

— Нет, Кроуфи, вы с нами не пойдете. Мы пойдем вдвоем. Точнее, с парочкой конюших.

Отгадать, с кем именно, не составило особого труда — для этого достаточно было просто взглянуть, с кем продолжила танец Маргарет. Мэрион стояла посреди комнаты, точно громом пораженная, и внутри у нее вспыхнули боль и страх. Как Маргарет посмела так с ней разговаривать?! Неужели в толпе горожан, празднующих победу, девочкам ничего не грозит? Да еще в обществе женатого мужчины, явно положившего глаз на Маргарет?

Она успокоила себя тем, что принцесса могла слукавить и никакого разрешения на прогулку король на самом деле не давал. Маргарет вполне могла это придумать, воспользовавшись ситуацией и подстроив все так, чтобы в итоге наказали ни в чем не повинных людей. Мэрион решила, что стоит основательно в этом разобраться.

Она поискала взглядом короля и наконец заметила его — он тоже танцевал в длинной цепочке гостей, вот только совсем не так ритмично, как остальные. Мэрион бросилась к нему.

— Ваше величество! Маргарет мне сказала, что они с Лилибет сегодня вечером пойдут гулять…

Король зашелся натужным, болезненным кашлем, а когда тот чуть поутих, кивнул Мэрион. Из глаз у него брызнули слезы, а дыхание сбилось.

— Бедные мои девочки, — наконец проговорил он. — Они ведь и веселья-то особого никогда не знали, — заметил он и с этими словами удалился.

Мэрион вспомнилось все, чем они с принцессами занимались за эти долгие годы. Неужели им не было весело вместе? Она ведь старалась, как могла, придумывала, как сделать их жизнь интереснее, изобретала для этого непростые и находчивые планы.

Неужели этого никто не заметил? Неужели всем все равно?

Чувствуя себя брошенной и ненужной, Мэрион опустилась на стул в коридоре. Мимо проносились танцующие, объятые радостью и восторгом, а у нее на душе было тяжело и тоскливо. Пускай война выиграна — но она потеряла все, что так любила.

Чуть позже Мэрион отправилась на прогулку одна. Казалось, весь мир в этот день радуется и празднует победу. Точно сквозь мутное стекло, она наблюдала за тем, как благодарный народ в гражданском чествует всех, кто вышел на улицы в форме — солдат, моряков, дам из женских вспомогательных служб.

Все дружно распевали «Выкатывай бочку»[88], а от гомона толпы закладывало уши. Казалось, весь город ревет, вопит и кричит от счастья. Люди на улицах смеялись и плакали. Незнакомцы заключали друг друга в объятия и целовались. Ужас, лишения, страх и горе, выпавшие на долю народа, нашли теперь выход в этой истеричной, бескрайней радости. Вот только Мэрион ее совсем не чувствовала и не разделяла всеобщего ликования. В душе поселилась пустота.

Она несколько раз увильнула от задорных «хоуки-коуки» и «ламбет-уолка»[89], но чуть позже у статуи львов на Трафальгарской площади на нее налетел в толпе незнакомец — темноволосый, с широкой, приятной улыбкой.

— Здравствуй, красавица! — поприветствовал он ее, силясь перекричать шум. — До чего ж ты хороша! Прям кинозвезда! Никак со съемочной площадки к нам сбежала?

Мэрион смерила его невеселым взглядом. Уж чего-чего, а флиртовать ей сейчас совсем не хотелось.

Нисколько не смутившись ее недружелюбию, мужчина обвел ее смелым взглядом.

— Может, выпьем чего-нибудь?

Она замешкалась, но все же кивнула. Алкоголь ей сейчас не повредит. Уж во всяком случае, точно поднимет настроение. Ощущать такую тоску посреди всеобщего торжества было не просто неуютно, а поистине страшно Она чувствовала себя каким-то инопланетным существом.

Незнакомец схватил ее за руку и потащил вон из людского моря, а она не стала сопротивляться.

— Я ведь даже не знаю твоего имени! — крикнула она ему.

— Джордж, — бросил он через плечо. — Майор Джордж Бутлей к твоим услугам!

В пабе было людно и душно. От оглушительных воплей захмелевших посетителей закладывало уши. Кто-то фальшиво наигрывал на пианино. Рядом примостилась группка поющих, но они горланили так громко, что слов было почти не разобрать.

«Беги, кролик, беги, кролик, беги, беги, беги…»[90]

Ее впечатлило, что Джордж оказался майором.

— А где же твой мундир? — громко спросила она, но ответ расслышала с трудом. Кажется, он рассказал, что служил на Ближнем Востоке, но его часть расформировали еще до окончания войны. А у нее в голове уже созрел второй вопрос: — А откуда ты?

— Из серебряного города, окруженного златыми песками.

Она посмотрела на него вопросительно.

— Из Абердина, — уточнил Джордж.

Мэрион удивленно округлила глаза. Стало быть, он тоже шотландец! Но по речи этого никак нельзя было заметить — слишком уж сильно шумели вокруг.

— Никогда не слышала, чтобы его так называли!

— Ну куда тебе, — усмехнулся Джордж. — Ты ведь, как я погляжу, англичанка.

— Я шотландка! — обиженно воскликнула Мэрион.

— В самом деле? — В его темных глазах мелькнула насмешка. — А так и не скажешь! Как тебя зовут?

Как это ни странно, но его нахальная манера нисколько не злила Мэрион. Во всяком случае, сегодня, когда о правилах приличия, казалось, позабыл весь город.

Она сделала вид, будто не слышала его вопроса, а вместо ответа спросила, где он работает.

— В банке! — отозвался он. — А ты?

— Я учительница, — прокричала она в ответ.

Джордж смерил ее взглядом.

— Пожалуй, преподам тебе один урок, — вдруг сказал он и, притянув ее к себе, поцеловал.

Это произошло до того неожиданно, что Мэрион, не успев ни о чем подумать, невольно поддалась порыву. Ее вдруг охватило желание. Она почувствовала жаркую напористость Джорджа, крепко прижавшегося к ней. Он коснулся горячими губами ее уха и прошептал:

— Пойдем к тебе, а?

Она расхохоталась в голос. В Букингемский дворец?

— Ко мне, увы, никак нельзя.

— Ко мне тоже, — признался он.

Оказалось, что живет он в Эрлс-Корте — в пансионе, которым владеет крайне любопытная до чужих дел дама.

Все в итоге случилось прямо в переулке у кирпичной стены, посреди труб и водосточных канав. То было торопливое совокупление — и явно не единственное в округе. Радость от долгожданной победы распалила страсть во многих. Джордж оказался грубым, но поистине будоражащим любовником. Дрожа в его жарких руках, Мэрион вдруг почувствовала, как в ней наконец растворяется мучительное напряжение, а стеклянная стена, отгородившая ее от мира, рассыпается на мелкие осколки.

Глава пятьдесят восьмая

В рождественские каникулы умерла Аллах. Ее похоронили в небольшой хертфордширской деревушке, откуда она и была родом. Мэрион, пришедшую проводить в последний путь свою давнюю соперницу, поразило, до чего мало людей собралось на похороны. В старой белокаменной церкви XVI века раздавалось лишь несколько тонких пожилых голосов. Никто из членов семьи, которой усопшая так верно и долго служила, не пришел, чтобы с ней проститься. Открытка от королевы и фиалковый венок казались совсем уж ничтожной благодарностью за самоотверженную преданность няни. По спине Мэрион пробежал холодок. Неужели ее ждало то же самое? Может, и впрямь пришло время уйти? Тем более, что теперь она не одна — у нее есть Джордж…

Она думала, что после той встречи в праздничной толпе они расстанутся навсегда, и каждый пойдет своей дорогой, но ошиблась. С тех пор у них было еще множество страстных свиданий, а еще они много гуляли по городу, ходили на концерты. Для столь храброго и даже нагловатого молодого человека у него были чересчур сентиментальные музыкальные вкусы.

Зайдя в зал Альберт-холла, Мэрион с благоговением огляделась. Это место потрясало воображение своим изумительным размахом, балкончиками, выстроенными в несколько ярусов, арками, рядами сидений, расположенных под уклоном, широкой полукруглой сценой со ступеньками. А когда начался концерт, она с головой ушла в музыку Элгара, преисполненную сладостной и таинственной грусти. Чарующая мелодия окутала ее, пробудила тоску и истому. А во второй части, когда оркестр заиграл Рахманинова, ее душа воспарила под бойкие и меланхоличные аккорды. Она вдруг поняла, что влюблена — отчаянно и слепо!

— Я подумываю от них уйти, — сказала Мэрион Джорджу.

Она далеко не сразу призналась ему, у кого на самом деле работает, и он принял это откровение с непоколебимым спокойствием, отчего она полюбила его еще сильнее.

И теперь, услышав о ее планах, он нежно погладил ее по щеке и сказал:

— Можешь не торопиться. Нет никаких причин для спешки.

Но причины все-таки имелись. Мэрион было уже за тридцать, и она прекрасно понимала, что если сейчас еще не поздно родить детей и вернуться к прежней работе, то скоро момент будет уже безнадежно упущен.

— Женись на мне! — прошептала она, содрогаясь от удовольствия, пока Джордж ласкал языком ее шею.

Он застыл на месте.

— Что-что?

Мэрион повторила свое предложение.

— Я-то думал, это мужчина должен просить у дамы руки и сердца, — с усмешкой заметил он, хотя с его лица по-прежнему не сходило озадаченное выражение.

— Добро пожаловать в современный мир! Почему женщины не вправе делать предложение?

Он внимательно посмотрел на нее и широко улыбнулся.

— Действительно! Как-то несправедливо получается!

Но Лилибет, конечно, никак не могла сама предложить Филиппу взять ее в жены, хотя, бесспорно, не преминула бы воспользоваться этой возможностью, если бы она у нее была. Филипп должен был испросить разрешения у ее отца, а тот едва ли ответил бы согласием — что сейчас, что в будущем.

Первый визит принца в Балморал прошел из рук вон плохо. Юноша пришел в ужас от коричневатой воды, которую разносили в кувшинах по спальням, и осыпал насмешками килты, обозвав их «девчачьими юбками». На ужин он явился в пиджаке, который явно был ему не по размеру, а на охоту отправился не в твидовых, а во фланелевых брюках. Ни одна из этих выходок попросту не могла вызвать расположение короля, но зато Мэрион была очень довольна сложившимися обстоятельствами. В конце концов, Филипп — этот наглый, неприятный мальчишка — пожинал ровно то, что посеял.

— Мне запрещают любить! — исступленно жаловалась принцесса, точно дело было вовсе не в отвратительных манерах ее возлюбленного.

— Да хватит ныть, — недовольно отзывалась Маргарет. — Зато мы скоро в Южную Африку поедем!

Они сидели в покоях, которые не так давно выделили для Лилибет. Теперь у нее были собственная спальня и гостиная, и это обстоятельство только лишний раз подчеркивало, что она стала взрослой. И все же комнатам не хватало очарования — увы, в этом смысле Лилибет была не похожа ни на младшую сестру с ее изысканным чувством стиля, ни на мать, которая умела сделать любую комнату красивой и уютной. Старшая принцесса, особо не разбираясь, довольствовалась тем, что хранилось в дворцовых кладовых. Маргарет же постоянно переставляла вещицы и украшения и перевешивала картины.

— Не хочу я ни в какую Африку! — отрезала Лилибет. — Мама с папой делают вид, будто мы едем туда поблагодарить африканцев за помощь в войне! Но я-то знаю, что они просто хотят, чтобы я забыла Филиппа! — с негодованием воскликнула она и, немного помолчав, добавила: — Но этому не бывать!

— Кроуфи вот не жалуется, — заметила Маргарет, бросив на Мэрион лукавый взгляд. — А ведь ей тоже придется расстаться с возлюбленным! Правда же, Кроуфи?

Поймав на себе насмешливый взгляд голубых глаз, Мэрион неожиданно даже для самой себя залилась краской. С возрастом взгляд Маргарет становился все пронзительнее, а умение ударить собеседника по самому больному месту заметно отточилось.

— Не говори ерунды! — резко одернула Мэрион принцессу, когда к ней наконец вернулся дар речи.

— Вот именно, — поддержала ее Лилибет. — Кроуфи — наша гувернантка! Откуда у нее возлюбленный?

Как Мэрион ни пыталась выбросить из головы это замечание, оно больно ее ранило. Она твердила себе, что Лилибет вовсе не хотела ее обидеть. Что она переживает из-за Филиппа — и не более того. И что та наглая манера, в которой она высказала свою мысль, тот тон, которого у прежней Лилибет и в помине не было, — все это она невольно переняла у греческого принца. Чем скорее она расстанется с ним, тем лучше.

По плану они должны были проехаться по югу Африки и посетить множество городов: Кейптаун, Порт-Элизабет, Грэхэмстаун, Ледисмит, Питермарицбург, Дурбан, Преторию, Йоханнесбург. Предполагалось, что путешествовать Мэрион и королевское семейство будут на Белом поезде — усовершенствованной версии королевского поезда, предназначенном для поездок в Шотландию. Он состоял из четырнадцати вагонов, в которых были и роскошные купе, и обеденная зала, и гостиная с просторными, удобными креслами, и даже с телефонами! То было, по меткому выражению Джорджа, «настоящее чудо техники, превращенное в предмет роскоши». Он счел, что поездка в Африку — это великолепная возможность повидать мир, а рассуждения Мэрион о том, что лучше бы ей остаться в Лондоне, с ним, он даже слушать не хотел. В конце концов она вынуждена была согласиться.

Хартнеллу заказали гардероб для турне, и его теперь вновь можно было встретить в коридорах дворца с измерительной лентой на широких плечах. Он заметно пополнел с их прошлой встречи, а в его волнистых волосах орехового цвета поблескивала седина. Но жаловаться он любил ничуть не меньше, чем раньше.

— Работы сейчас раза в три больше, чем обычно, — сообщил он Мэрион. — Да еще Мэгги всюду сует свой любопытный носик — ей, видите ли, хочется, чтобы платье выглядело по-молодежному! — воскликнул он. Подопечных Мэрион он называл не иначе как «Мэгги» и «Бетти». — Видать, хочет этого своего пилота впечатлить, — подметил модельер.

Мэрион изумленно покачала головой. Подумать только, ничего-то от Нормана не скрыть! До сей поры она думала, что никто больше не догадывается, почему младшая принцесса и бывший пилот-ас так пристрастились к долгим прогулкам в окрестностях Виндзора. Хотя Розмари Таунсенд, жена Питера, возможно, и догадывалась о происходящем — ходили слухи, что между супругами пробежала черная кошка. Чем это закончится и когда, было непонятно. Но Мэрион надеялась, что путешествие в Южную Африку спасет положение и на сей раз.

— Велено сшить платья на любую погоду и случай, — продолжил свои жалобы Норман. — И придумать, как избежать главной опасности — ветра!

— Если ветер в голове, то тут уже ничего не поделаешь.

Норман пропустил ее ироничное замечание мимо ушей.

— А от ветра, если вам интересно, спасут только тяжелые подолы. Но ладно бы только ветер — это еще полбеды, если честно. Еще мне нельзя использовать материалы, которые привлекают тканеядных насекомых! И застежки, которые могут заржаветь из-за повышенной влажности!

— Тут уж никуда не денешься — работа у вас такая.

— Что ж, давайте тогда поговорим о том, от чего вам никуда не деться. Что там с вашей помолвкой? Есть новости?

Мэрион покачала головой.

— Мы решили отложить это дело до моего возвращения из Африки.

«Чтобы избежать лишней спешки и суеты», как выразился Джордж. Мэрион не могла взять в толк, что же тут сложного: ведь нужно было всего-навсего купить кольца и сообщить о помолвке близким, но спорить не стала.

Норман недоверчиво покосился на нее.

— Так не о вашей помолвке речь, дорогая моя. Я о Бетти и этом ее морячке-соблазнителе. Уж очень хочется сшить для нее свадебное платье.

Время шло. Знойное лето сменилось нарядной осенью. Дни укорачивались. Временами Мэрион подходила к окну классной комнаты и смотрела на автомобили, спешащие по улице Мэлл и освещавшие себе путь яркими фарами. До сих пор было сложно поверить, что свет, который еще совсем недавно боялись включать по всей Европе, больше не таил никакой опасности. Эта перемена казалась волшебной и удивительной. Впрочем, главным чудом ее жизни все же была встреча с Джорджем. Восхитительно снова чувствовать себя влюбленной и любимой.

— Кроуфи! Вот вы где! — окликнул ее дружелюбный голос королевы. — А я вас везде ищу!

Позади нее, за дверью, быстро мелькнул белый чулок лакея. Если королева и впрямь искала Мэрион, то явно не своими силами.

Королева, как всегда элегантная в шифоновом платье небесно-голубого цвета, присела на стул и ослепительно улыбнулась.

— Мы думали взять вас собой в Южную Африку, — беспечно сообщила она. — Но выяснилось, что у нас совсем мало места для прислуги, и мы решили, что лучше возьмем еще одного конюшего.

Мэрион заглянула в ее светлые глаза. Вот уже не в первый раз получалось так, что она рассчитывала на одно, а потом королева в самой что ни на есть очаровательной манере велит ей поступить в точности наоборот. За годы службы во дворце такое случалось не раз, и после подобных разговоров Мэрион всегда чувствовала обиду и унижение. Но теперь она ощутила неподдельное облегчение. Что ж, оно и к лучшему. Стало быть, она останется в Лондоне. Но это еще не все. Быть может, теперь подошел тот самый момент, когда нужно поставить точку.

— Маргарет очень рада, что Питер поедет с нами! Там ведь столько чудесных пляжей, по которым можно покататься верхом, а Питер — превосходный наездник! А вас, Кроуфи, верховая езда, кажется, никогда не прельщала? — спросила королева, и ее тонкие алые губы изогнулись в доброжелательной улыбке.

Мэрион опустила голову, устремив недоуменный взгляд в пол. Ей было совершенно очевидно, что Маргарет нарочно заговорила с королевой о верховой езде, чтобы Мэрион не взяли в поездку. Проницательная девочка знала, что Мэрион догадалась об истинной природе ее интереса к Питеру. И твердо решила, что не даст гувернантке испортить ей веселье.

Но разве же не такой возможности она так долго ждала? Лилибет гувернантка уже не нужна, да и Маргарет тоже. Так зачем она здесь? Вскинув голову, она выдавила из себя улыбку.

— Вам не кажется, мэм, что пришло время расстаться окончательно? — беззаботным тоном спросила она. — Маргарет быстро взрослеет. Сомневаюсь, что по возвращении из поездки ее будет легко заманить в классную комнату.

Стоило этим словам сорваться с губ, как она вдруг ощутила свободу и легкость. Кто бы знал, что это окажется так просто!

Но королева посмотрела на нее с неподдельным ужасом.

— О, Кроуфи! Это исключено! Само собой, Маргарет вернется к учебе! И думать забудьте об уходе! Мы без вас ни за что не справимся!

— Но я ни за что не останусь! — сказала она Джорджу, когда пересказывала ему события минувшего дня. — Это моя жизнь! И я сама решаю, что делать!

Он задумчиво играл ее волосами, а когда ласково скользнул пальцами по шее, по ее коже пробежала сладостная дрожь.

— Так-то оно так, но ведь она — королева, — шутливо заметил он. — Ты же не хочешь окончить свои дни в Тауэре?

Она перевернулась на живот и заглянула ему в глаза.

— Джордж! Можно подумать, ты мечтаешь, чтобы я с ними осталась! Неужели тебе не хочется, чтобы мы наконец зажили своей жизнью?

Он пробежал кончиком пальца по ее губам, а потом оставил на них поцелуй — долгий и страстный. Она тут же растворилась в море его ласк и томительного желания; ушла в него с головой, позабыв обо всем, что ее тревожило.

— Не волнуйся, — прошептал он, скользнув рукой ей под блузку. — Время у нас еще есть.

Глава пятьдесят девятая

Зима 1947 года стала, пожалуй, самой суровой на ее памяти. Все кругом замерзло и обледенело. Движение на дорогах парализовали снегопады и наледи. Магазинчики опустели, а поставка новых товаров в таких условиях шла крайне тяжело. Однажды ночью Мэрион проснулась и обнаружила у себя на лице кровь — оказалось, она порезалась уголком простыни, заледеневшим от ее же дыхания.

Газеты пестрели снимками овец, замерзших насмерть в полях — в том числе и неподалеку от Балморала. Некоторые статьи Мэрион высылала в Южную Африку в ответ на письма принцесс, приходившие с завидной регулярностью. Послания от Лилибет были полны сочувствия к страданиям британского народа.

О своих же собственных муках она не упоминала. Но из ее спальни исчез снимок бородатого юноши — видимо, Лилибет забрала его с собой. Из Англии принцесса отбывала в подавленных чувствах. Во всех газетах напечатали снимок, на котором она стояла у корабельного борта и с тоской смотрела назад, в сторону Англии. Все думали, будто она тоскует по родине.

А от писем Маргарет, напротив, так и веяло радостью. Она писала, что в Южной Африке чудесно, а Белый поезд великолепен. Но истинной причины своего восторга не упоминала. О Питере Таунсенде в ее письмах не было ни слова.

— Может, уйти прямо сейчас, пока они в отъезде? — однажды сказала Мэрион Джорджу.

Дело было воскресным утром в пансионе Эрлс-Корта. Чтобы проникнуть туда, требовалась особая изобретательность. Мэрион даже пришлось переодеться в один из костюмов Джорджа и прикинуться его коллегой, чтобы не вызвать подозрений вездесущей миссис Бэтстоун. Это было просто до умопомрачения весело — и вместе с тем эротично. Всякий раз, когда Мэрион сбрасывала пиджак, под которым ничего больше не было. Джордж рассыпался в комплиментах и говорил, что она безумно похожа на Марлен Дитрих.

— Как-то это не по-человечески — сбегать втихаря после стольких лет службы, — заметил Джордж.

— Думаешь? — с сомнением спросила она.

Недели сменяли друг друга, отнимая у нее драгоценное время. Уволиться, пока короля и его супруги нет в стране, — этот шаг казался ей очевидным и правильным. Ее донимало беспокойство. Давнее стремление не упускать ни единой из возможностей, какие только подбрасывает судьба, пробудилось в ней с новой силой. Когда-то в прошлом она была прогрессивной девушкой, живущей в мире, который по большей части можно было назвать старомодным. А теперь она и сама стала живым пережитком феодального прошлого в дивной новой Британии.

Ветер поствоенных перемен шквалами обрушивался на страну, сметая прежнее раболепие и пиетет; смел даже Уинстона Черчилля, чьи последователи так и не смогли добиться, чтобы ему «дали закончить работу». Он оставил пост премьер-министра, а вместо него на эту должность заступил Клемент Эттли, чье лейбористское правительство тут же занялось вопросами бесплатного здравоохранения, разбором трущоб и строительством на их месте настоящих удобных домов, а главное — созданием «государства благосостояния», готового прийти на помощь самым бедным членам общества. В этом мире гувернанткам уже не было места. А может, даже и королям.

— Лучше повременить, — твердо сказал Джордж. — Уходить надо с гордо поднятой головой, в медалях и при солидной пенсии!

— В медалях? — переспросила Мэрион и удивленно посмотрела на него.

О пенсии она и не задумывалась! В конце концов, она еще молода! Что она намеревалась сделать — так это вернуться к учительской работе.

— Да-да, пускай дадут тебе орден Британской империи, присвоят титул, все честь по чести. А еще за все твои заслуги пожалуют тебе дом!

Мэрион рассмеялась:

— Ну будет тебе дурака валять!

— Я просто о тебе волнуюсь, вот и все.

Королевское семейство возвратилось на родину. Уже очень скоро вид элегантного спортивного автомобиля Филиппа, припаркованного у бокового входа во дворец, сделался для всех привычным, а вечерами Мэрион, сидя в своей спальне, часто слышала шум в гостиной Лилибет, где принцессы и Филипп обыкновенно ужинали, а потом гонялись друг за дружкой по дворцовым коридорам.

Мэрион же на такие ужины не приглашали. Но проблема была не в том, что Филипп ее недолюбливал, — он, скорее, в упор ее не замечал, что было куда хуже. Для него она была обыкновенной прислугой, не представлявшей ровным счетом никакого интереса и не имевшей в его глазах ни капли значимости. Однако его мнение мало волновало саму Мэрион. Что ее действительно тревожило — так это то, что он внушит Лилибет такое же отношение.

Греческий принц не вызывал у нее никаких теплых чувств. И даже его шутки неизменно казались грубыми и бестактными. Но Лилибет, которая раньше была такой совестливой и чуткой, звонко над ними смеялась. Когда принц начал забавы ради кидать мячом по электрическим лампочкам — роскоши, которую в то время мог себе позволить далеко не каждый, — Лилибет с восторгом к нему присоединилась, даже не подумав о том, что кому-то придется потом эти самые лампочки заменять.

Как-то вечером под громкий звон железных подносов, на которых Филипп с принцессами решили прокатиться по лестнице, Мэрион решила уйти добровольно, пока еще есть такая возможность. Передав лакею записку, она выскользнула из дворца, чтобы позвонить Джорджу.

— Я попросила у нее встречи по одному очень важному и срочному личному вопросу, — сообщила она в трубку.

На том конце провода на мгновенье воцарилось молчание.

— Ясно, — отозвался наконец Джордж.

Внутри у Мэрион закопошилась тревога.

— Ты разве не хочешь на мне жениться?

— Конечно, хочу! — поспешно проговорил он, силясь ее успокоить. — Просто это все немножко неожиданно. Улик только-только назначил меня управляющим банка.

Мэрион не поверила своим ушам.

— Улик? Сэр Улик Александр?

Неужели это тот самый надменный и осанистый господин, занимавший должность хранителя денег на личные расходы короля?! Она и не думала, что Джордж с ним знаком!

— Он меня позвал — и я согласился, — подтвердил Джордж. — Как-никак, майоры должны держаться вместе, — заметил он, хотя, сказать по правде, крайне редко упоминал о своей военной службе.

Трубку Мэрион повесила с чувством смутной тревоги. Неужели это все — дело рук королевы? Неужели она нарочно завлекла Джорджа в свои королевские сети, чтобы ей, Мэрион, сложнее было уйти из дворца? Время стремительно иссякало — медлить было нельзя.

В назначенный час она, запыхавшись от быстрой ходьбы, постучалась в дверь королевского кабинета, сама не своя от волнения.

— А, Кроуфи, это вы! Входите!

Королева сидела за столом, и ее едва было видно за бахромистыми абажурами и фотографиями в серебряных рамках. В комнате, как и всегда, было душно, а воздух насквозь пропитался ароматом роз.

Лакей, изо всех сил стараясь быть незаметным, закрыл за Мэрион дверь, и она шагнула к королеве. Чтобы почувствовать себя хоть немного увереннее, она надела на эту встречу новое платье из красного шелка, купленное по настойчивой просьбе Джорджа. Наряд был эффектный и модный — с узкой юбкой и широкими плечиками. Джордж настоял и на покупке туфель на шпильках, которые теперь утопали в мягком ковре, так что удерживать равновесие было непросто, а особенно с большой фотографией в тяжелой раме, которую Мэрион прижимала к себе. Идея захватить ее с собой сперва казалась ей удачной, но теперь она всерьез засомневалась.

Мэрион рассчитывала, что королева первым же делом заметит снимок, но этого не случилось. Зато та обратила внимание на пчелу, присевшую на один из розовых бутонов.

— Когда мы были в Оранжевой Республике, случилась презабавнейшая история, — весело поведала она. — Нас вышел встретить один влиятельный человек, а когда он снял шляпу, оттуда выпорхнул целый рой пчел! Видимо, их привлек запах его помады для волос. Вы представляете, какая прелесть?

Мэрион уже приблизилась к самому столу. Опуститься в глубоком реверансе с тяжелой фотографией подмышкой оказалось даже сложнее, чем идти по ковру. Медленно, на непослушных ногах, Мэрион присела. А королева тем временем невозмутимо продолжала:

— На острове Святой Елены мы видели двухсотлетнюю черепаху! Представляете? Она, наверное, знавала самого Наполеона!

Мэрион скользнула пальцами по рамке. Откладывать было нельзя. Она выпрямилась и протянула снимок королеве:

— Мэм, вот она, та личная причина, по которой мне нужно срочно с вами поговорить.

Королева поднялась из-за стола, выставив напоказ свое элегантное светлое платье, расшитое рюшами, и взяла фотографию в руки, задержав внимательный взгляд на простой деревянной рамке. Она долго молчала. Тишина загудела у Мэрион в ушах — хотя, может, то была пчела, залетевшая в кабинет.

— Как его зовут? — наконец спросила королева.

— Майор Джордж Бутлей. Он из Абердина, — с надеждой и гордостью ответила Мэрион.

Как-никак, шотландское происхождение ее избранника и близость Абердина к Балморалу должны были выставить его в глазах королевы в весьма выгодном свете.

Королева вернула ей фотографию и снова спряталась за стену из серебряных рамок и абажуров.

— Означает ли это, что вы намерены нас покинуть? — спокойно спросила она. — Видите ли, Кроуфи, вы выбрали для этого далеко не самое подходящее время. Для Маргарет сейчас такие резкие перемены совсем не желательны.

Позже, когда она уже была в своей комнате, кто-то постучал в дверь. Внутри тут же вспыхнула жгучая и отчаянная надежда, что это королева пришла дать ей добро на увольнение и отпустить с миром. Мэрион вскочила и, как была в мятой шелковой ночной рубашке и чулках, так и бросилась открывать.

На пороге стояла Лилибет в нарядном желтом платье. Она была чудо как хороша и вся так и светилась от радости, точно маленькое солнышко.

— Глядите, Кроуфи! — воскликнула она, шагнув в комнату и протянув Мэрион левую руку. На тоненьком белом пальце поблескивал крупный, квадратный бриллиант, а по бокам от него — два бриллиантика поменьше. — Ну разве же он не чудо! — сказала она и стала увлеченно рассказывать о том, что матушка Филиппа выслала ему свою тиару прямиком из Афин, чтобы из нее извлекли драгоценности для кольца. — А все потому, что у него нет денег! Ни гроша! До чего романтично! Правда ведь?

Мэрион ничего не ответила — в горле встал ком. Но Лилибет решила, что дар речи у гувернантки пропал от радости.

— Мои мечты сбываются! — восторженно провозгласила принцесса. — Мы с Филиппом очень скоро поженимся!

Глава шестидесятая

— От стекляшек проще всего избавиться, — надменно заметила графская дочь. — Надо их пнуть хорошенечко — и дело с концом. А вот с серебром посложнее. Но нам с Уолтером повезло — пока мы наслаждались медовым месяцем вдали от дома, у нас украли все подчистую.

Гости залились смехом, а Мэрион с трудом сдержала презрение. Небольшая толпа состояла по большей части из приятелей Филиппа, который, по всей видимости, водил дружбу исключительно с легкомысленными богатеями; во всяком случае, после того, как он завез Лилибет во дворец вечером, о нем поползли именно такие слухи.

Принцесса всегда избегала людей такого сорта, однако теперь с нескрываемым ликованием демонстрировала им коллекцию своих свадебных подарков, на которую с завтрашнего дня, уплатив один шиллинг, мог полюбоваться любой желающий. Выставка обещала собрать огромные очереди длиной в несколько миль. Как-никак, страну охватила настоящая свадебная мания.

Почти всю бальную залу Сент-Джеймсского дворца занимал длинный стол, покрытый белой скатертью. А на нем было разложено порядка двух тысяч шестисот шестидесяти семи подарков, присланных не только из самых дальних уголков империи, но и со всего света! Их было так много, что зала больше напоминала сокровищницу Аладдина. Нарядно мерцали стекло и фарфор, весело сияли серебро и золото, поблескивали кожа, латунь и начищенная до блеска мебель. На картинах и зеркалах плясали солнечные зайчики. Добра здесь запросто хватило бы, чтобы обставить несколько дворцов, а не один-единственный дом молодоженов.

Принцесса вела свою экскурсию в платье пшеничного цвета, с которым в последние дни не расставалась, — видимо, потому что оно очень нравилось Филиппу. Стоило признать — вкус у того был отменным: желтый действительно очень шел Лилибет, подчеркивая ее темные блестящие волосы, пухлые яркие губки и молочно-белую кожу, залитую легким румянцем. Она по-прежнему почти не пользовалась косметикой, и в ее облике еще оставалась прежняя детская невинность.

Чего никак нельзя было сказать о знатных гостьях, которые расхаживали вокруг стола, цокая высокими каблуками и то и дело поправляя дорогие шубки на изящных плечах. Чья-то рука в белой перчатке вопросительно взметнулась в воздух и указала на стопку толстых книг в изысканных кожаных обложках.

— Это подарок от мистера Черчилля! — сообщила Лилибет своим звонким, хрустальным голоском. — С дарственной надписью!

Обладательница руки в белой перчатке прочла название, вытесненное золотыми буквами на одной из книг.

— «Мировой кризис»?! Тоже мне, хорошенькое чтение перед сном! — заметила графская дочь и подошла к россыпи крупных, сверкающих рубинов. — А вот это мне уже нравится!

— Это подарок бирманцев, — поспешила уточнить Лилибет.

— Поглядите на эти бриллианты! — восторженно перебила ее герцогская сестра. — Красота неописуемая!

— Их прислал низам Хайдарабада.

Эта новость была встречена звонким хохотом.

— Кто-кто?

— Что такое «низам»?

— Да какая разница? — бросила девушка в белых перчатках, не сводя глаз с бриллиантов.

Гости снова расхохотались.

Так они и продолжили свой неспешный осмотр, то и дело восторженно ахая и изумленно вскрикивая.

— Бог ты мой, а это еще что такое?

Процессия остановилась у крупного розоватого камня. Лилибет широко улыбнулась и сообщила:

— Это необработанный алмаз. Его прислал мистер Джон Уилсон, алмазный король.

— А это тоже он прислал? — поинтересовалась герцогская дочка, пройдя несколько шагов вперед и кивнув на крупный серый булыжник.

— Это кусочек Сноудона[91]. Его мне прислал один старик из Уэльса. В письме сказано, что камень приносит удачу.

«Удачу, как же…» — невесело подумала Мэрион. Самой ей удача последнее время отнюдь не улыбалась. Как она и боялась, про нее совершенно забыли, сделали из нее «девочку на побегушках», которую теперь никто в упор не замечал. А ведь когда-то она была для Лилибет всем — верным другом, любимой учительницей, товарищем по играм, утешением от военных тревог! Но теперь, когда в жизни принцессы появился Филипп, все это точно в Лету кануло. Она жестоко ошибалась, когда уверяла Айви, будто у нее есть своя жизнь и дети, ибо теперь осталась ни с чем.

А принцессы… теперь ей казалось, что они на самом деле никогда и не хотели покинуть золотую клетку.

Рядом с осколком горы лежал маленький кусочек золота.

— А это прислали валлийцы нам на обручальные кольца! — воскликнула Лилибет, не скрывая восторга.

А Мэрион подумала о том, что жители Уэльса вновь вынуждены бастовать, и вдруг вспомнила, как Лилибет впервые привела ее в Маленький домик. Сердце у нее сжалось, глаза застлали слезы, и она торопливо отвернулась.

Процессия равнодушно прошла мимо викторианского кружевного пеньюара ручной работы, подаренного принцессе одной знатной дамой, чьи предки носили его из поколения в поколение. Вот только теперь этой традиции суждено было прерваться — Лилибет явно не собиралась надевать эту вещицу.

— А это что такое? — поинтересовалась девица в белых перчатках, указав на кусок светлой ткани.

— Набедренная повязка. От Махатмы Ганди. Он сам ее сделал. На прялке.

— А зачем?

— Он ведь отказался от всех мирских благ… — пояснила Лилибет и кивнула на серебряную пепельницу. — А это — подарок Эйзенхауэров. Напрасно они его прислали, если честно, — Филипп как раз обещал бросить курить…

Когда гости добрались до тарелки, на которой лежало два бесформенных уголька, комнату огласили брезгливые возгласы. Мэрион знала, что там лежит, — в конце концов, посылку с этим подарком она открывала лично. На тарелке приютились два сгоревших тоста. Их прислали две восторженные девушки, которые как раз готовили ужин, когда услышали по радио новость о королевской свадьбе. Это известие привело их в такой восторг, что они даже сожгли хлеб.

— Это ж кем надо быть, чтобы прислать такое! — насмешливо фыркнула герцогская дочка.

— А кем надо быть, чтобы их готовить! — язвительно добавила дама в белых перчатках.

Лилибет, которая в детстве и сама очень любила поджаривать хлеб, залилась звонким смехом.

— Это просто кошмар какой-то! — возмутился Норман. Он заметно похудел, а курить начал в разы больше, чем прежде. — Они хотят подкупить моих служащих! Упаковщику вон целую яхту предложили!

Мэрион зябко куталась в свою куртку. Был конец октября, и на улице стоял холод, но им пришлось выйти в сад, потому что Норман всерьез подозревал, что во дворце повсюду припрятаны «жучки». Последнее время, войдя в комнату, он непременно проверял, нет ли в уголках под потолком шпионских камер. В эти минуты он очень походил на королевского детектива Кэмерона и напоминал Мэрион о визите в отделение Всемирной христианской молодежной женской ассоциации. О счастливых, безвозвратно ушедших днях.

— Яхту? Вы шутите? — переспросила Мэрион, стараясь отвлечься от тягостных воспоминаний.

— Говорю же вам, это сущий ад! — с каким-то истеричным восторгом в голосе подтвердил Норман. — Весь мир жаждет фотографий моего платья! Приходится окна муслином занавешивать! А управляющий мой буквально ночует в салоне! — Он закурил новую сигарету и взволнованно выдохнул.

На продумывание фасона ушло несколько месяцев, но оно того стоило — в итоге получилось великолепное атласное платье, расшитое жемчугом и украшенное изысканными кружевами, прославившими Хартнелла на всю страну. Мэрион была в числе немногих посвященных, которым он показывал эскизы. Вот только королева, которая и должна была принять окончательное решение в этом вопросе, далеко не сразу выдала Норману свое одобрение.

Королевская чета явно тянула время, доблестно стараясь скрыть ужас и отчаяние от мысли о скором расставании с дочерью. Король, осыпанный поздравлениями, без которых он с большим удовольствием обошелся бы, на людях пытался казаться радостным и беспечным, а безмятежная улыбка королевы давалась ей не легче, чем в страшные военные годы, когда нужно было любой ценой не терять присутствия духа.

Мэрион окинула взглядом деревья, расцвеченные яркими осенними красками, и внутри у нее вдруг проснулась светлая грусть. А когда взгляд остановился на серебристой глади озера, в памяти вспыхнуло еще одно воспоминание — о том, как Лилибет, не удержав равновесия, упала в воду. А потом перед глазами вдруг возник мускулистый торс Томми. Мэрион торопливо отогнала от себя эту картину, тут же представив мускулистый торс Джорджа.

— А у меня ведь только-только закончилась эпопея с этими самыми червяками… — устало проговорил Норман.

— Что за червяки? Вы… были нездоровы?

— Да я про шелкопрядов, — тяжело вздохнув, ответил Норман. — Одни решили, что они из Италии, другие — что из Японии. И народ обвинил меня в том, что я, видите ли, использую вражеских червяков! — воскликнул он, выпустив облачко дыма.

— Но война ведь уже кончилась!

— На рынке свадебных платьев она не кончается никогда, моя милая.

Мэрион усмехнулась. Приятно было вот так снова беспечно смеяться над шутками Нормана.

— А как вам Филипп? — спросила она.

— Красив как бог, что уж тут.

Мэрион легонько толкнула его с деланным возмущением.

— Да я не о том! Какой он человек, по-вашему?

— А так ли уж это важно? — спросил он, смахнув сухой лист с пиджака.

Повисла тишина, прерываемая лишь звонким щебетом птиц. Скоро и они улетят далеко-далеко. И только она останется здесь.

— Торт будет, конечно, странноватый, — наконец проговорил Норман. — На третьем ярусе должны изобразить сцену битвы. Той самой, в которой участвовал Филипп. Помогал с освещением — или что-то в этом духе.

— Это при Матапане, что ли?

— Какие уж тут марципаны! Торт вроде покроют королевской глазурью. И выкрасят пищевой краской.

Мэрион снова шутливо толкнула Нормана.

— Да я ведь не о марципанах! А о Матапане! Так называется мыс, при котором разыгралась та самая битва.

Норман торопливо поправил рукав своего безупречного пиджака.

— Вам виднее, но суть-то в другом. Кому придет в голову украшать свадебный торт батальными сценами? Только истинному мачо!

Глава шестьдесят первая

Настал день свадьбы. Ночью Мэрион почти не спала — воспоминания не давали ей покоя. Перед глазами так и стояли картины счастливых деньков в Биркхолле; уроков, на которых Лилибет старательно выводила буквы в тетради; веселая беготня в упряжи с колокольчиками и «доставка хлеба» по саду.

Чутье подсказывало ей, что принцесса тоже не спит, и на рассвете Мэрион — прямо в ночной рубашке — отправилась к ней в покои. Другая возможность поговорить с ней наедине в этот день вряд ли представилась бы: уже вечером Лилибет должна была покинуть дворец вместе с Филиппом. Четырнадцать беззаботных лет подошли к концу.

Они остановились у окна гостиной. Сквозь длинные кружевные занавески пробивался бледный утренний свет. Вся улица была запружена людьми, причем многие явно ночевали под открытым небом, чтобы не опоздать. Конная полиция вальяжно патрулировала Мэлл, уставленный походными печурками, на которых люди поджаривали бекон. Окно в гостиной было слегка приоткрыто, и с улицы доносился негромкий гул толпы и аромат кофе.

Мэрион посмотрела на принцессу, которая изумленно взирала на толпу за окном. В длинной ночной рубашке она казалась совсем миниатюрной, а волосы примялись подушкой. В таком виде юная невеста удивительно напоминала златокудрую девочку, увлеченно гонящую своих скакунов через парк, привязав к кроватным столбикам пояски от ночной рубашки. Волна любви вдруг нахлынула на Мэрион, чудом не сбив ее с ног.

Пока принцесса наблюдала за толпой, Мэрион могла в последний раз хорошенько ее разглядеть, чтобы оставить в памяти этот наклон головы, изящный профиль, бледную, чистую кожу, мягкое сияние темных волос. И когда Лилибет успела превратиться из блондинки в брюнетку? Она ведь даже не заметила этой перемены, потому что всегда была рядом. А сколько еще таких вот драгоценных, сокровенных моментов она не успела уловить в суматохе лет? Поди, и не счесть… Вот только раньше в ней жила надежда, что они повторятся. Теперь же стало понятно, что этому никогда не бывать.

Лилибет подошла к туалетному столику с видом человека, которому не терпится распрощаться с докучливым прошлым. Пришло время прощаться.

Мэрион хотелось, чтобы расстались они легко, с улыбкой. Но когда она направилась к принцессе, ноги точно свинцом налились, а на глаза навернулись слезы.

— Прощай, — проговорила она с трудом. В горле встал ком, и с губ сорвался один только слабый шепот.

Лилибет стояла к ней спиной, глядя в зеркало. Ее голубые глаза смотрели спокойно и решительно.

— Прощайте, Кроуфи, — сухо сказала она, без тени сожаления. — Увидимся в аббатстве.

Они с Джорджем наконец помолвились, поэтому и его включили в список приглашенных. Они сидели теперь в Уголке поэтов[92]. На Мэрион было бархатное платье алого цвета — любимого цвета Джорджа, а голову украшала черная шляпка с широкими полями и черными страусиными перьями, которые были закреплены рубиновыми брошками. Обычно она не носила такие большие головные уборы, но сегодня ей как никогда хотелось спрятать лицо в тень.

Бледный рассвет дал начало пасмурному, блеклому дню. Слабые лучи солнца, преломляясь в витражных окнах, окрашивались сказочными цветами, расцвечивали древние каменные стены и отбрасывали яркие блики на жемчуга и бриллианты, шелка и перья, медали и галуны гостей. Мэрион вдруг подумалось о том, до чего же часто она тут бывала. Сколько свадеб, похорон и крещений посетила. А ведь она до мельчайших деталей помнила каждую церемонию!

И Томми, наверное, тоже помнил. Он сидел по соседству в безупречном парадном костюме со своей ненаглядной Джоан, украсившей голову диадемой, а руки — длинными белыми перчатками. Мэрион вежливо кивнула им обоим. Томми кивнул в ответ, задержав на мгновение невозмутимый взгляд на Джордже.

— Это что еще за чванливый индюк? — шепотом спросил у нее тот.

На свадьбу наследницы английского престола собралось пять королей, восемь королев и восемь принцев с принцессами из самых разных стран — от Румынии до Ирака; были здесь и представители Дании, Норвегии и Голландии.

Филиппу совсем недавно было даровано британское гражданство. Ради этого ему пришлось отказаться от своего греческого титула, но взамен он тут же приобрел сразу несколько британских — от герцога до барона, — причем титулы эти предусмотрительно были рассеяны по разным частям империи[93]. Его мать, загадочная принцесса Алиса, которую изредка можно было встретить во дворце в длинных черных одеждах, точно таинственного призрака, сидела неподалеку от алтаря. Ее сестры, вышедшие замуж за бывших нацистов, когда-то занимавших высокие чины, на свадьбу не приехали.

Впрочем, и среди гостей невесты были такие вот «дезертиры». Сильнее всего бросалось в глаза отсутствие герцога Виндзорского, который теперь жил в Париже. Впервые за долгое время Мэрион вспомнила об Уоллис. О ней сейчас, к слову, почти все позабыли — впрочем, это явно произошло неслучайно. Их изгнание стало необратимым и намеренным. Если уж королева решала от кого-то избавиться, у несчастной жертвы не было пути назад.

Со своего места Мэрион хорошо видела королеву. Сегодня на ней было непривычно простое платье из персиковой парчи — не менее странного для нее материала. На ее лице, как и всегда, застыло выражение учтивой сдержанности, но Мэрион живо представляла себе, что на самом деле творится в этом самом таинственном из всех королевских умов.

— А как зовут вон ту высокую птичку? — поинтересовался Джордж, кивнув на брюнетку, сидевшую в первом ряду.

— Эдвина Маунтбеттен, — ответила Мэрион.

Эта элегантная, красивая и умопомрачительно богатая дама была женой лорда Луиса. Он, к слову, стоял рядом и ничуть не уступал ей в надменности и аристократичности профиля, разве что под глазами у него залегли темные тени, которых у супруги, по счастью, не было.

Накануне у Филиппа состоялся мальчишник. Фотографы преследовали компанию морских офицеров до самого Дорчестера, а потом Маунтбеттен предложил, чтобы, справедливости ради, сперва гуляки сфотографировали газетчиков, а потом уже наоборот. Фотографы послушно передали камеры Филиппу и его дружкам, и те расколотили их о мраморный пол. Впоследствии эту историю превратили в иллюстрацию изобретательности Маунтбеттена, но Мэрион казалось, что он поступил подло и жестоко. «Яблочко от яблони недалеко падает», — пронеслось у нее в голове.

Негромко заиграл орган. Время от времени двери распахивались, впуская опоздавших гостей, а с улицы доносились крики толпы: «Хотим видеть Елизавету! Хотим видеть Филиппа!»

— Да мы тоже хотим, — недовольно проворчал Джордж. — Сидим тут уже незнамо сколько! Куда они запропастились?

Двери главного входа вновь распахнулись, и по залу пробежал взволнованный ропот. Под старинной аркой, вот уже не первое столетие встречавшей монархов, теперь стоял отважный, моментально узнаваемый, но тем не менее возмутительно непунктуальный человек. Черчилль неспешно проследовал между рядами к своему месту вместе с верной супругой Клементиной, которая держала его под руку.

— Он вообще знает, какой сейчас час? Впрочем, какая разница. Звездным он для него уже точно не станет, — съязвил Джордж, усмехнувшись собственной шутке.

И вот долгожданный момент наконец настал. Все взгляды устремились на большую западную дверь. Мэрион затаила дыхание. На пороге стояла Лилибет.

Принцесса медленно пересекла зал, взяв под руку короля, надевшего парадный мундир с галунами. Мэрион ахнула. Внутри боролись противоречивые чувства — сердце затрепетало от гордости, но душу, точно тяжелым камнем, придавило печалью. Лилибет походила на ослепительной красоты корабль; она плыла по собору, стройная и высокая, точно мачта, а пышные юбки и воздушная вуаль реяли у нее за спиной, будто парус. Она стремилась по красному ковру, распростертому перед ней, словно бескрайнее море, к своему дорогому лейтенанту.

Шелкопряды, оказавшиеся на поверку вовсе не «вражескими», сделали свое дело на славу, — в золотистых отсветах высоких канделябров атласная ткань излучала белоснежное сияние. Юбки были украшены россыпью жемчужин и мелкого хрусталя, выложенных в форме соцветий роз, сирени и жасмина. Норман заявил, что на это платье его вдохновила «Весна» Боттичелли, но Мэрион не заметила никакого сходства между блистательной Лилибет и простоволосой язычницей, изображенной на полотне. Лилибет была куда красивее этой самой ренессансной Весны.

Джордж легонько толкнул ее локтем.

— Дыши!

Мэрион судорожно выдохнула. Чувство у нее было такое, будто она катится вниз с огромной горы.

— А вон Мэгги! — шепнул ей Джордж.

Мэрион с замиранием сердца проводила взглядом младшую принцессу. На той было восхитительное пышное платье из тюля, и она чинно шагала за старшей сестрой в полном одиночестве, высоко вскинув хорошенькую блестящую головку, а следом за ней шли подружки невесты. Ее обособленное положение должно было подчеркнуть статус, но вместе с тем из-за него она казалась покинутой и хрупкой. А ей ведь было всего семнадцать. Как же она теперь будет жить без Лилибет? И как же она, Мэрион, теперь справится с ней? Мысли об этом были самыми что ни на есть безрадостными.

Церемония пронеслась незаметно. Архиепископ Йоркский обвенчал молодых и призвал их к «терпению, пылкому сочувствию и снисходительности» в семейной жизни.

Услышав эти слова, Джордж насмешливо фыркнул.

— И что же это такое им, интересно, придется терпеть? — язвительно поинтересовался он.

«Много чего», — подумала Мэрион, не сводя глаз с нахального красивого лица Филиппа.

Пара обошла алтарь, а когда вернулась, Лилибет так и светилась от счастья. Она заскользила по проходу между рядами и, поравнявшись с родителями, опустилась перед ними в глубоком, изящном реверансе. Воспоминания о ее первом реверансе перед королем в день его вступления на престол нахлынули на Мэрион с несокрушимой силой, и она торопливо достала из кармана платок.

А на улице уже вовсю звонили колокола и радостно кричала толпа, собравшаяся вокруг аббатства. Маргарет вышла из собора в сопровождении Питера Таунсенда, одетого в эффектную летную форму. Младшая принцесса смотрела на своего спутника с таким нескрываемым обожанием, что этот взгляд попросту невозможно было истолковать двусмысленно.

Следом за ней к выходу пошла королева. Поравнявшись с Мэрион, она замедлила шаг и улыбнулась.

— Кажется, она счастлива, Кроуфи, — сказала королева и с тоской посмотрела на Мэрион.

— Прекрасно вас понимаю, мэм, — откликнулась Мэрион, и это была чистейшая правда. — У меня и самой такое чувство, будто я родную дочь потеряла.

Королева отступила на полшага назад и, помолчав с пару секунд, проговорила со своей извечной безмятежной улыбкой:

— Что поделать, Кроуфи. Дети вырастают и вылетают из гнезда — и с этим надо мириться, больше ничего не остается. — С этими словами она направилась к экипажу.

Лилибет с Филиппом уже вышли из собора под бурные аплодисменты толпы и устремились к светлому будущему по залитой солнцем дороге.