Хазары

В первой половине — середине VIII века в Хазарии начинается очередной этап больших перемен и массовых миграций. По всей стране, от Средней Волги до Крыма и Приазовья, возникает огромное количество поселений — происходит своего рода «второе пришествие» Хазарии в земли, которые были завоеваны раньше. Теперь, после установления политического контроля над регионами, следует их заселение и хозяйственное освоение. Из разоренного арабо-хазарскими войнами Предкавказья идет отток населения на север.

На север переносится и столица Хазарии — вероятно, для того, чтобы уберечь ее от неожиданного набега арабов. Правда, с конца тридцатых годов между арабами и хазарами установился относительный мир, но о том, что он будет достаточно прочным и долгим, в VIII веке знать не могли. Новой столицей каганата становится Итиль в дельте Волги. Не исключено, что город этот стоял здесь издавна, назывался ал-Байда и уже в тридцатые годы VIII века каган имел в нем постоянную резиденцию. Но именно с середины VIII века Итиль начинает из малоизвестного городка превращаться в блистательную столицу государства.

Примерно в середине VIII века складывается салтово-маяцкая археологическая культура, общая для большинства народов Хазарии. Важнейшей ее составной частью (по которой археологи прежде всего эту культуру определяют) стала аланская керамика, а в степях, кроме того, — некоторые веши, связанные с бытом кочевников, например известные каждому археологу-хазароведу котлы «с внутренними ушками».

Верхний Салтов

Прежде всего в переселении народов приняли участие аланы, которые еще со времен гуннского нашествия (а возможно, и раньше) осели в Предкавказье, сменив кочевую жизнь на оседлую. Теперь некоторые из них снова стронулись с места и направились в основном на северо-запад (а небольшая часть — на юг). Причины, по которым аланы оставили насиженные места и компактными группами расселились вдоль границ Хазарского каганата, усматриваются самые разные. Некоторые ученые считают, что аланы устали от арабо-хазарских войн, которые нередко шли на их территории и с их участием. Некоторые полагают, что аланы были частично вытеснены пришедшими в район Кисловодской котловины болгарами. Существует и версия о том, что аланы покинули родину, спасаясь от эпидемии чумы…^{335}

Так или иначе, массовое переселение народа в государстве с центральной властью не могло происходить бесконтрольно. Скорее всего, верхушка каганата не просто дозволила аланам искать лучшей доли, но и направила их в те места, где они могли принести наибольшую пользу, а именно на границы своего государства. Аланы поселились в низовьях Кубани, где им, вероятно, предписывалось защищать каганат со стороны Черного и Азовского морей. Небольшая их группа переселилась на юг, чтобы контролировать ведущие в Закавказье горные перевалы. И наконец, самая большая группа алан появилась в лесостепях Северского Донца и Среднего Дона, к западу от которых уже обитали славянские племена^{336}.

Возле современного села Верхний Салтов (на правом берегу реки Северский Донец в Харьковской области) археологи обнаружили огромный комплекс памятников хазарского времени: городище с остатками белокаменных стен цитадели, примыкающее к нему поселение и грунтовый (то есть без курганов) катакомбный могильник, занимающий площадь около 100 гектаров. На другом берегу реки оказались еще одно городище и еще один могильник, но уже не катакомбный, а грунтовый ямный — они называются «Нетайловскими» (хотя археологи объединяют оба городища и могильники в один, Верхне-Салтовский, комплекс).

Отметим, что «катакомбы» на языке археологов, в отличие от общепринятой речи, вовсе не означают сложную систему глубоких подземных коридоров и галерей. Обычно катакомба — это могила, сооруженная по следующему принципу: вертикальный входной колодец (длина его может достигать нескольких метров), горизонтальный или наклонный коридор (дромос) и в его конце — «грот» — погребальная камера, в которой и находится сам погребенный. Дромоса может и не быть — тогда вход в погребальную камеру расположен прямо у дна колодца. Может отсутствовать и входной колодец — тогда дромос начинается на поверхности земли и наклонно идет вниз. В восточноевропейских степях специалисты выделяют целую археологическую культуру, которая получила название «катакомбной», оставившие ее народы жили в конце III — первой половине II тысячелетия до н.э. Они, равно как и их соседи, еще не имели письменности, и мы не знаем, как они себя называли, поэтому археологам только и остается, что называть их по самой распространенной конструкции их могил — «катакомбниками». Но катакомбы были популярны и у многих других народов разных эпох, в том числе у алан Северного Кавказа, которые традиционно хоронили своих покойников в грунтовых Т-образных катакомбах (ось дромоса была перпендикулярна длинной оси погребальной камеры)^{337}. Что же касается грунтовых ямных погребений — это обычные ямы без курганной насыпи; именно они заполняют наши современные кладбища.

Но вернемся к Верхне-Салтовскому комплексу. Входящая в его состав каменная цитадель была построена хазарами чуть позже. Что же касается обоих городищ и могильников, то они возникли в середине VIII века.

Верхне-Салтовское городище было когда-то крупным населенным пунктом, площадью около 120 гектаров. Его окружали валы и рвы, к северу от него вдоль реки тянулся большой посад. В самом городе проживало около семи тысяч человек, а с учетом пригородов (в которые входило и второе городище), население его достигало 20000.^{338} Рядом с городом располагался могильник, в котором, по предварительному подсчету ученых, было похоронено 30 000 человек^{339}. Более 700 могил уже раскопано^{340} — в основном это катакомбы. Ступени вели в открытый сверху наклонный дромос, имевший несколько метров в длину. На глубине от 2 до 5 метров дромос переходил в могильную камеру — овальную в плане, со сферическим сводом. Для знатных людей сооружали отдельную катакомбу, люди попроще довольствовались семейными склепами. Покойников укладывали на подстилку из луба, подсыпку из речного песка или угля. После очередного погребения вход в камеру закладывали каменной плитой или досками^{341}.

С покойными клали оружие, украшения, керамические сосуды, предметы быта. В могилах воинов лежали конская сбруя и седла. Сами кони были похоронены в отдельных могилах, рядом со своими хозяевами. Самым распространенным оружием у верхнесалтовцев был боевой топорик-чекан, а вот копья встречались очень редко. Вероятно, салтовское войско состояло из легкой конницы.

Жители Верхне-Салтовского городища любили украшения. Даже на конской сбруе найдено множество декоративных блях и лунниц — серебряных и бронзовых, иногда позолоченных, часто украшенных растительным орнаментом. Одежда погребенных была расшита бубенчиками, мелкими бусами. На многих были надеты ожерелья из стеклянных, костяных, сердоликовых, коралловых бусин, ракушек, бусин из горного хрусталя. В ожерелья вплетены бронзовые подвески: лунницы, кольца с птичьими головами, фигурки и головы птиц, лошадей, верблюдов, баранов… Очень часто среди бусин встречаются серебряные арабские монеты с пробитой в них дырочкой. Мужчины и женщины носили золотые, серебряные и бронзовые серьги, причем женщины — в каждом ухе, а мужчины — только в одном. Рядом с женщинами лежали туалетные принадлежности: волосяные кисточки с рукояткой из серебра или бронзы, маленькие ножички, пилочки, коробочки, зеркала из белой бронзы, отполированные с одной стороны и покрытые сложным орнаментом с другой. В мужских погребениях часто встречаются многочисленные серебряные или бронзовые накладки на пояс — такие пышно украшенные пояса были непременной принадлежностью воинов хазарского времени. Накладки были декорированы растительными узорами, чаше всего — стилизованными листьями водяной лилии^{342}. В погребальных камерах и в дромосах стояла керамическая посуда — прежде всего лощеные кувшины и горшки с яйцевидным туловом и поверхностью, украшенной линейно-волнистым орнаментом.

И в конструкции могил Верхнего Салтова, и в стилистике найденных здесь вещей прослеживаются явные аланские корни. А исследование черепов показало, что большинство из них — долихокранные, характерные для алан. Все это — прямое свидетельство того, что на территории Верхне-Салтовского городища жили аланы, переселившиеся сюда в середине VIII века.

Но рядом, в расположенном через реку пригороде — Нетайловском городище и его могильнике — мы видим несколько иную картину. Прежде всего отличие касается конструкции самих могил — из 15 000 погребений, насчитанных археологами, подавляющее большинство — ямные. Здесь преобладают брахи- и мезокранные черепа, характерные в том числе для болгар^{343}. Многие исследователи считают, что в нетайловском пригороде жили именно болгары (впрочем, существуют и другие версии)^{344}.

Некоторые нетайловские могилы, будучи ямными, имеют так называемые «подбои» — ниши, которые в какой-то мере сближают их с катакомбами. По крайней мере в одной из этих могил подбой похож на катакомбную камеру. А рядом с катакомбами Верхнего Салтова можно встретить ямные могилы, хотя и немногочисленные. То же самое касается и черепов: среди черепов аланского могильника встречаются брахи- и мезокранные (то есть, возможно, болгарские), и, наоборот, в Нетайловском могильнике иногда похоронены люди другого антропологического облика (вероятно, аланы)^{345}.

Погребальный инвентарь Нетайловского могильника во многом похож на верхнесалтовский: те же сероглиняные лощеные кувшины и горшки, боевые топоры, богатые поясные наборы, бубенчики, зеркала, бусы из сердолика, стекла и коралла…^{346} Отличительные особенности этих предметов, прежде всего керамики, из обоих могильников (исключая импорт) и определили содержание термина «салтово-маяцкая» культура (вторую часть своего названия она получила в честь расположенного в этих же местах Маяцкого городища).

Все это навело исследователей на мысль о том, что здесь, в верховьях Северского Донца, шло слияние пришлой аланской и какой-то из местных культур (по мнению большинства ученых — близкой к тюркам, возможно — болгарской). Оседающие на землю кочевники и пришедшие из Предкавказья аланы населили один большой город и во многом смешались друг с другом, переняли у соседей некоторые традиции, хотя в чем-то и сохранили самобытность. Город, в котором они так мирно уживались, был крупным административным, ремесленным и торговым центром. В могильниках найдено очень много предметов, говорящих о торговле: монеты (прежде всего арабские), импортные украшения и зеркала из Нижнего Подунавья, Среднего Поволжья, Крыма, Северного Кавказа… Встречаются здесь даже шелковые ткани, завезенные из Китая и Индии. Интересно, что монеты найдены в основном в аланском могильнике (впрочем, почти все они имеют дырочки или петли и использовались не как деньги, а как украшения), а импортные предметы преобладают в могильнике их соседей^{347}.

По всей видимости, в городе располагалась хазарская администрация, решались политические и военные вопросы, здесь же был пункт сбора дани с соседних славянских племен. Известно, что на северо-западной окраине каганата обитали четыре славянских племени: поляне, северяне, вятичи и радимичи, — платившие дань хазарам.^{348}

Славянская дань

Сведения о дани, которую платили славяне хазарам, сохранила «Повесть временных лет». Сначала, когда речь идет о временах столь далеких, что автор затрудняется их датировать, он пишет:

«…Стали притеснять полян древляне и иные окрестные люди. И набрели на них хазары, на сидящих в лесах на горах, и сказали хазары: “Платите нам дань”. Поляне, посовещавшись, дали от дыма по мечу, и отнесли их хазары к своему князю и к старейшинам своим, и сказали им: “Вот, новую дань нашли”. Те же спросили у них: “Откуда?” Они же ответили им: “В лесу на горах над рекою Днепром”. Опять спросили те: “А что дали?” Они же показали меч. И сказали старцы хазарские: “Не на добро дань эта, княже: мы добыли ее оружием, острым только с одной стороны, — саблями, а у этих оружие обоюдоострое — мечи. Им суждено собирать дань и с нас и с иных земель”. И сбылось все это, ибо не по своей воле говорили они, но по Божьей воле»^{349}.

Некоторые комментаторы считают, что под «данью мечами» надо понимать вооруженный отпор, который поляне оказали хазарам^{350}. Но «Повесть временных лет» под 859 годом отмечает, что, несмотря на сомнения прозорливых хазарских старцев, славяне все-таки стали платить дань: «хазары брали с полян, и с северян, и с вятичей по серебряной монете и по белке от дыма». Размер этой дани вызывает споры. Из оригинального текста не понятно, идет ли речь о монете и беличьей шкурке («по беле и веверице») или же о белой (вернее, серебристой) шкурке зимней белки («по белей веверице»)^{351}. В последнем случае дань эту нельзя считать обременительной, потому что белки в славянских лесах водились во множестве; считалось, что они выпадают из туч. «Повесть временных лет» рассказывает: «…Мужи старые ходили за Югру и за Самоядь, так видели сами в северных странах: спустится туча, и из той тучи выпадут белки молоденькие, будто только что родившиеся, и вырастают и расходятся по земле»^{352}.

Кстати, иногда названия шкурок употребляли для обозначения монет или их частей. В эпоху создания «Повести временных лет» были известны денежные единицы: «векша», она же «веверица» (белка) и «куна» (куница)… Поэтому не исключено, что «по белей веверице» означает «по серебряной монете». Впрочем, и такая дань была, вероятно, почти символической. Сегодня трудно с уверенностью говорить о курсе «веверицы» в хазарское время, но записанный в ХII веке «Златоструй» говорит о ней, как о ничтожной сумме: «Очень беден, даже и двух векш не имеет»^{353}.

Так или иначе, славян эта дань, вероятно, не слишком обременяла, и «отмщать неразумным хазарам» они в те времена еще не собирались. Некоторые историки полагают, что в эти годы «можно говорить скорее о добрососедских, чем о враждебных отношениях» славян и жителей западных границ каганата. Впрочем, есть и такие, кто считает, что отношения между славянами и салтовцами могли строиться только на принуждении и использовании военной силы^{354}.

Но даже если «официальная» Хазария и воспринималась славянами в качестве захватчика, на взаимоотношениях простых смертных это не слишком сказывалось. Они общались, торговали и вступали в смешанные браки. На славянской территории стала появляться керамика, имеющая салтовские черты, а в культуре салтовцев, в свою очередь, проявилось славянское влияние. Для вчерашних кочевников земледельческие навыки славян служили примером для подражания. Аланы обрабатывали землю уже достаточно давно, но на новом месте опыт соседей в этом вопросе тоже не был для них лишним. В глубине славянских земель появились центры со смешанным славяно-алано-болгарским населением и смешанной же культурой, например Битицкое городище^{355}. А в самом центре Хазарского каганата, на Нижнем Дону, в VIII–IX веках стали возникать славянские поселения: поселение у хутора Ближняя мельница, у станицы Богоявленской… Вся кухонная домашняя посуда была здесь лепной, славянской (интересно, что славяне даже там, где они тесно общались с аланами, так и не захотели освоить гончарный круг^{356}), но в качестве «парадной» столовой посуды использовались сделанные на круге лощеные сосуды, купленные у местных салтовцев-алан. Судя по керамике, славяне переселялись сюда с северо-западных границ каганата, не считая хазар своими врагами. Серьезное их противостояние было впереди.

Степь

Вариант салтово-маяцкой культуры, который сложился в верховьях Северского Донца и на Среднем Дону, получил название «среднедонского», или «аланского». Но были у этой культуры и другие варианты. Один из них — «степной», или «нижнедонской», существовал южнее, в среднем и нижнем течении Северского Донца и в низовьях Дона. Считается, что здесь жили осевшие на землю кочевники — болгары, потомки орд хана Куврата. Аланы сюда массово не переселялись, но какое-то их количество здесь все-таки, видимо, обитало, и они оказали на болгар немалое влияние: те стали выпускать лощеную керамику, подобную аланской.

Очень популярны становятся здесь керамические котлы «с внутренними ушками». Особенность этих котлов в том, что «ушки» для веревки, на которой сосуд подвешивается над огнем, были прилеплены не снаружи, как это обычно делается, а внутри и поэтому веревка не могла перегореть от слишком сильного пламени. Такие котлы были издавна популярны у алан Предкавказья, те принесли эту традицию в степь и лесостепь, и здесь она мгновенно распространилась среди оседающих на землю кочевников, завоевав особую популярность в нижнедонских степях. Поскольку кочевники эти еще не были знакомы с гончарным кругом, они, позаимствовав у алан саму идею «внутренних ушек», стали делать такие же котлы, только лепные. Но иногда археологи находят в степях и чисто аланские котлы, выполненные на гончарном круге, — это говорит о том, что какое-то количество алан в степях все-таки обитало^{357}.

Впрочем, некоторые археологи высказывали предположение, что котлы «с внутренними ушками» были придуманы болгарами самостоятельно, задолго до их знакомства с аланами (тем более что этот вид посуды особо удобен именно в быту кочевников). Тем не менее, насколько известно авторам настоящей книги, по сей день не найдено подобных котлов, которые были бы сделаны в степи до VIII века.

Но кто бы ни изобрел эти замечательные котлы, их обломки стали для археологов одним из основных маркеров салтово-маяцкой культуры. Отметим, что вся эта культура определяется прежде всего керамикой — ремесленные, похоронные и прочие традиции у разноэтничных салтовцев могли быть самыми разнообразными.

В середине VIII века в степях появляется множество небольших поселений, жители которых — вчерашние кочевники — стали осваивать земледелие и ремесла. Они строили здесь стационарные дома-полуземлянки, но по старой памяти делали их круглыми, похожими на юрты. В центре такого жилья располагался открытый очаг, кроме того, в доме или во дворе мог стоять тандыр — круглая глиняная печь, на стенках которой пекли тонкие лепешки. Во дворах вырывали и обмазывали глиной огромные расширяющиеся книзу ямы для хранения зерна. Очень часто эти ямы позднее использовали как мусорные. В селениях или за их пределами, как правило, имелись гончарные мастерские — здесь изготавливали с помощью ручного круга и обжигали керамику «салтовского» типа. Кроме того, археологи находят в этих поселениях довольно много осколков амфор, сделанных в Крыму и в окрестностях Константинополя, — это значит, что степные салтовцы активно торговали с южными соседями.

Одно из таких поселений, получившее название «Золотые Горки», довелось раскапывать авторам настоящей книги, о чем они подробно и с удовольствием рассказали в предисловии. И теперь авторы вновь возвращаются к любимой теме, чтобы сказать несколько слов о месте Золотых Горок среди других салтовских поселений Нижнего Дона. Это был достаточно большой населенный пункт, он стоял на высокой террасе, примерно в километре от Аксая — старицы

Дона, которая в древности, возможно, была его главным руслом. Впрочем, современный Дон тоже протекает в пределах видимости, и, где бы ни проходило в те времена главное русло, жители Горок могли по воде связываться и с другими подобными городками, во множестве стоявшими на берегах Дона и Северского Донца, и с не такими уж далекими Таманью и Крымом. Не исключено, что торговали они и с хазарскими городами, стоявшими на Волге, — арабские авторы сообщают о канале или переволоке (первое, конечно, невероятно), которые соединяли притоки Дона и притоки Волги^{358}.

От других салтово-маяцких городков и поселков Горки отличались тем, что здесь имелось каменное домостроительство. Даже в крепостях Хазарии население обитало в основном в юртах и землянках с глиняными стенами на каркасе из жердей, иногда — в домах с дощатыми стенами, тоже обмазанными глиной. Необычные дома археологи обнаружили в Карнауховском поселении: их сплетали из тростника, обмазывали глиной и обжигали докрасна. В результате получался керамический дом с прочными стенами толщиной до 30 сантиметров^{359}. Но каменной кладки в степи не знали, ее можно было встретить только на салтовских поселениях Тамани и Крыма и на Кавказе. Впрочем, и здесь каменными обычно были только цоколи (выше шли глинобитные стены), причем укладывали камень не слишком профессионально: в одном и том же доме сосуществовали разные виды кладки.

А вот в Горках каменная кладка была однотипная. Строительным материалом служил местный ракушечник, который добывали совсем рядом, в балке, расположенной в нескольких сотнях метров, — там до сих пор видны следы кустарных карьеров. Мы исследовали около 900 квадратных метров городища, и почти вся эта площадь была покрыта остатками каменных цоколей. Правда, из камня только эти цоколи и были выложены — выше, вероятно, шел слой сырцовых кирпичей.

Интересно, что все исследованные нами постройки не имели фундамента и не были заглублены. Никаких следов пола, кроме земляного, тоже не сохранилось. Жить в таких домах было бы очень холодно, но в них, судя по всему, никто и не жил: ни в одной комнате мы не нашли ничего даже отдаленно напоминающего печку или очаг (немногочисленные очаги и тандыры найдены только во дворах). Культурного слоя внутри домов тоже почти не было, а ведь в земляной пол обычно втаптываются и кусочки керамики, и кости, и бусины, и множество других мелких предметов. Все это навело археологов на мысль, что постройки эти имели сугубо хозяйственное назначение, но какое именно — понять невозможно. Что же касается жилых кварталов, то они, вероятно, лежат в еще не раскопанной части городища^{360}.

В остальном Золотые Горки были типичным нижнедонским салтовским городком. Здесь было развито гончарное производство: мы обнаружили печи для обжига керамики и огромное количество черепков и вокруг этих печей, и по всей территории городища. Это обычная салтовская керамика, среди которой нашлись и осколки «котлов с внутренними ушками» (включая и сами ушки). В огромных хозяйственных ямах жители хранили зерно, — возможно, его отправляли вниз по течению Дона, на Тамань, в Крым, в Византию, а оттуда получали амфоры с вином и оливковым маслом — осколки этих амфор тоже валялись по всему городищу.

Никаких других находок, кроме черепков (и нескольких мелких и невыразительных металлических предметов), мы на Горках не сделали. Но это — обычная картина для небольших хазарских поселений: большую часть находок здесь составляют черепки и кости животных.

Следов пожара или осады в Горках не найдено. Судя по всему, в первой половине IX века жители городка мирно уложили все свои вещи, снялись с места и переселились куда-то. Не исключено, что процесс этот начался и раньше, во всяком случае, керамики, которую можно было бы датировать второй половиной IX века, в Золотых Горках уже нет, а значит, к этому времени здесь не осталось и жителей. В гончарной печи стояла обожженная, но невынутая посуда, которая была «в моде» в начале IX века, — видимо, мастер, собираясь в дорогу, не захотел тащить ее с собой.

Тамань

В середине VIII века салтово-маяцкая культура распространяется и на берегах Керченского пролива, в том числе на Тамани. Еще с конца VII века, со времен хазарского вторжения в Крым, эти земли попадают под власть каганата и для них начинается новая эпоха. Раньше здесь, на задворках Византийской империи, после гуннских и тюркских погромов IV и VI веков жизнь едва теплилась; в VI–VII веках на всю Тамань известно 22 поселения. В VIII–IX веках их насчитывается уже 69 (и это лишь те, что обнаружены археологами). В них развивались скотоводство и земледелие (прежде всего виноградарство), в портовых городах — торговля и ремесла. В хазарском городе Таматархе (позднее — Тмутаракань), возможно, массово выпускали амфоры для вина и высокие красноглиняные кувшины для транспортировки нефти — археологи находят здесь огромное количество таких черепков^{361}.

Люди, поселившиеся на Тамани, были вчерашними кочевниками, вероятно болгарами, тем же самым народом, который заселил степи Нижнего Дона.

Кроме того, в этих местах появились и выходцы из Малой Азии, которая входила в состав Византии. Империю тогда раздирали религиозные распри: в 730 году император Лев III Исавр, убоявшись идолопоклонства, выступил против почитания икон. Правда, существует мнение о том, что богобоязненный император думал не столько о душе, сколько о том, чтобы привлечь к себе симпатии мусульман и иудеев, которые никаких икон не признавали. Но так или иначе, Лев III законодательно утвердил то, о чем раньше лишь дискутировали знатоки Священного Писания.

Его преемник Константин V Копроним (муж хазарской царевны Чичак) пошел еще дальше и объединил усилия государства и церкви. В его правление, в 754 году, был созван Иконоборческий собор, который постановил, что «всякая икона, сделанная из какого угодно вещества, а равно и писанная красками при помощи нечестивого искусства живописцев, должна быть извергаема из христианских церквей». Собор приравнял иконы к идолам, а художников предал анафеме: «Кто лики святых будет изображать вещественными красками на бездушных иконах, которые не приносят ровно никакой пользы… — тому анафема». Кроме того, анафеме были преданы и все те, кто «не лобызает с полной готовностью» постановлений собора^{362}.

Принять такое решение собору было нетрудно, потому что сторонников иконопочитания на него попросту не пригласили. После этого в империи началась охота как за иконами, так и за теми, кто им поклонялся. Их, по сообщению Феофана Исповедника, умерщвляли мечами и ударами бичей, ослепляли, поджигали им бороды, предварительно пропитав смесью воска и масла… Некоторых отправляли в изгнание^{363}.

В 787 году Седьмой Вселенский собор восстановил иконопочитание, но потом его вновь отменили. Так происходило неоднократно, и каждый раз воспрявшие было иконопочитатели подвергались казням и ссылкам. Известный иконоборец император Феофил приглашал своих идейных противников на богословские диспуты, но в качестве аргумента использовал плеть и приказывал выжигать на лбу упорствующих стихи собственного императорского сочинения (отметим, что стихи были достаточно бездарными, а главное — весьма длинными)^{364}.

Особенно ополчились иконоборцы на монахов, а их в империи было множество. Большинство монастырей оказалось разгромлено. В 765 году при сжигании Пелекитского монастыря около сорока человек из братии были загнаны в развалины древних терм и там живыми засыпаны землей^{365}. В одном только Константинополе в результате душеспасительной деятельности иконоборцев опустело 120 монастырей, некоторые из которых насчитывали до тысячи монахов. Из страны началась массовая эмиграция^{366}. Толпы неудачливых иконопочитателей оставляли империю и переселялись во владения хазар, которые хотя и были язычниками, но отличались редкой веротерпимостью и к изображениям христианских святых относились гораздо лучше, чем официальная Византия. Здесь прибывшие селились по преимуществу в Крыму и на Тамани.

Массовый исход иконопочитателей на Тамань примерно совпал по времени с оседанием здесь кочевых болгар. Византийцы принесли сюда свои строительные традиции. Дома они строили довольно большие, часто возводили двухкомнатные пятистенки обшей площадью до 20 квадратных метров. Одна комната была жилой, вторая — хозяйственной; до VIII века таких домов на Тамани не было.

Болгары жили в небольших однокомнатных строениях площадью не больше 12 квадратных метров^{367}. Даже в городах они так и не смогли полностью отойти от старых кочевых привычек и иногда, соорудив в углу комнаты современную печь, в центре устраивали еще один круглый очажок^{368}. Они переняли у алан гончарные традиции, и в городах и селениях Таманского полуострова стала выпускаться типичная салтовская керамика, в том числе котлы с внутренними ушками.

Крупнейшими городами Тамани были в то время Тама-тарха и Фанагория. Там до сих пор идут раскопки, и не исключено, что самые сенсационные находки еще впереди.

Массовая миграция затронула и Крым, в котором тоже сложился свой вариант салтово-маяцкой культуры. Но истории Крыма в VIII веке будет посвящена отдельная глава.