Хазары

Появление хазар в Крыму

Отношения народов Западно-Тюркского каганата, и в частности хазар, с Византией в первой половине VII века, после прихода к власти императора Ираклия I, складывались прочные. Ираклий обменивался со своими восточными соседями посольствами и подарками, вместе с хазарами штурмовал Тбилиси, а за тюркского Тон-яб-гу кагана сосватал свою дочь Евдокию. Будущий правитель Великой Болгарии Куврат воспитывался в Константинополе при императорском дворе и тесно дружил с наследным принцем, будущим императором Ираклием II, — эти отношения они сохранили до конца жизни.

Но в середине VII века всеобщей дружбе пришел конец. Западно-Тюркский каганат распался, и отделившаяся от него Великая Болгария просуществовала очень недолго. Куврат умер, и хазары после войн с его наследниками не только захватили земли болгар, но и продвинулись дальше на запад, дойдя до Боспора и Крыма, которые находились под властью Византии. Не исключено, что уже через несколько лет после смерти Куврата не только Боспор, но и степной, и часть Горного Крыма принадлежали хазарам или, по крайней мере, контролировались ими. Многие поселения были разрушены; оплот Византии в Крыму, Херсон, хотя и не попал под власть новых хозяев, оказался отрезан от районов, снабжавших его продовольствием^{209}.

Сохранились письма опального римского папы Мартина I, который был сослан в Херсон в марте 655 года и умер там, не прожив и полугода. Мартин писал своему другу в Константинополь:

«…Голод и нужда в этой земле таковы, что хлеб в ней только упоминается по названию, однако его совсем не видят. Поэтому, если нам не пришлют содержания из этой страны или из области Понта, жить здесь мы вовсе не сможем. Ибо дух бодр, плоть же немошна, как ты и сам знаешь. Ведь в этой стране невозможно ни за какую цену найти в обеспечение себе хотя бы умеренное пропитание. Поэтому, если, как сказано, сюда будут присланы оттуда хлеб и вино или оливковое масло и всякое иное прочее, поторопись, как можно скорее, переслать все это нам»^{210}.

В другом письме, написанном в сентябре (за несколько дней до смерти), Мартин сообщает: «…Ни разу не смог бы я купить хлеба, происходящего из этой страны… так же, как и других продуктов какого-либо рода, если бы, повторяю, не с суденышек, кои изредка заходят сюда, чтобы уйти с грузом соли». Опальный пастырь называет цену на хлеб в Херсоне — она в 5–17 раз превышала иены на остальной территории империи^{211}.

Такое состояние дел навело некоторых историков на мысль о том, что Херсон уже в 655 году находился едва ли не в хазарской блокаде. Во всяком случае, торговые пути, ведшие в Горный Крым и в Среднее Поднепровье, были перерезаны. Мартин писал о варварах, окружавших христианский Херсон:

«…Те, кто обитает в этой области, все являются язычниками, и языческие нравы восприняли те, которые известны как живущие здесь; они не имеют совершенно никакой человечности, кою природа людей даже среди самих варваров постоянно обнаруживает в нередко [проявляемом] ими сострадании».

О том, к какому народу принадлежали возмущавшие Мартина варвары, высказываются разные мнения; не исключено, что это были хазары^{212}. Вопрос, когда именно хазары захватили Боспор и часть Крыма, тоже является спорным, но в основном историки склоняются к мысли о том, что во второй половине VII века эти земли если и не входили в состав каганата в полном смысле слова, то, во всяком случае, выплачивали ему дань. Согласно письменным источникам, в первые годы VIII века в Фанагории уже работали два хазарских чиновника: один из них занимался сбором дани, второй был официальным представителем кагана — тудуном^{213}. Феофан писал о представителе кагана, «бывшем в Фанагории от его лица»^{214} (возможно, наместнике^{215}) и о подчиненном кагану архонте Боспора^{216}.

Археологи тоже отмечают, что во второй половине VII века в Крыму появляется новая волна кочевников. Как мы уже говорили, хазары практически не оставили грядущим поколениям таких предметов, по которым их можно было бы уверенно «опознать». Да и какой именно народ скрывается за этнонимом «хазары», до сих пор четко не определено. Но известно, что с распадом Великой Болгарии в Крыму начинают появляться погребения, принадлежащие кочевникам[5]. Исследователи считают их хазарскими (тюркют-скими)^{217}. Возможно, по крайней мере некоторые из этих погребений болгарские, но болгары Батбаяна, попав под власть хазар, стали одним из самых многочисленных народов каганата и вместе со своими победителями, вероятно, участвовали в завоевании Крыма.

В этот же период следы новой волны кочевников начинают появляться в городах и на поселениях Боспора и Крыма. Видный исследователь средневекового Крыма А.И. Айба-бин, опираясь на данные археологии, считает, что уже в конце VII века хазары и их союзники заселили и азиатский, и крымский берега Керченского пролива и даже захватили значительную часть Крыма. Жилища новых обитателей появляются в покинутых боспорцами Патрее, Кепах и Гермонассе… В городе Боспор (нынешняя Керчь) хазары построили цитадель. Новые поселения (иногда на руинах старых) появляются на Керченском полуострове, в предгорьях и на побережье Южного Крыма^{218}. Тогда же возникло знаменитое поселение Тау-Кипчак в Центральном Крыму^{219}. Поселения эти, возможно, принадлежали болгарам, но последние не могли так просто заселить Крым, который контролировался Византией. Войти туда в качестве победителей болгары, наголову разбитые хазарами, тоже вряд ли могли. И значит, появиться в Крыму они могли только при поддержке Хазарского каганата, в качестве одного из уже подчиненных им народов.

Некоторые историки считают, что говорить о массовом переселении болгар или хазар на полуостров в конце VII века еще нельзя. Но во всяком случае, их присутствие здесь уже ощущается^{220}.

Византия, естественно, не могла приветствовать тот факт, что возле ее границ и на землях, которые она еще совсем недавно контролировала, появились воинственные пришельцы. Но империя была слишком поглощена борьбой с арабами, и на хазар ей приходилось смотреть сквозь пальцы, тем более что их бесконечные войны с халифатом были на руку Византии. Кроме того, внутри самой империи начиналась смута.

Юстиниан II — зять хазарского кагана

В 685 году император Константин IV «в спокойствии и строгом порядке… закончил остаток жизни и на семнадцатом году царствования скончался». Ему наследовал шестнадцатилетний Юстиниан II, который, по сообщению патриарха Никифора, «принял царствование от отца, распоряжавшегося с целью сохранения мира и установления прочного порядка в государстве, и все разрушил». Подросток расторг мирные договоры, заключенные отцом, и вовлек империю в кровопролитную войну с «саракинами» (то есть арабами), которые «стали опустошать Ромейское государство»^{221}.

«На государственные же должности он поставил мужей суровых и чрезвычайно жестоких: таким были евнух Стефан-перс, казначей императорской казны. Он оскорблял многих из подчиненных и дошел до того, что осмелился напасть на самое мать Юстиниана, наказав ее розгами по образцу того, как наказывают детей учителя; какого-то монаха Феодота, который прежде жил отшельником в так называемом узком проливе (во Фракии), поставил государственным казначеем… Своей чрезмерной жестокостью он не только выжимал деньги из своих подчиненных, которых он подвешивал на веревках и окуривал горящей соломой, но к тому же еще и других известных мужей подвергал конфискациям и убивал жестокими способами»^{222}.

В конце концов жители империи не выдержали, и против императора составился заговор, возглавленный одним из военачальников, по имени Леонтий. Если верить Никифору, все получилось очень просто. К Леонтию, который должен был наутро по приказанию императора отправиться в Грецию, пришли ночью его друзья и предложили ему стать во главе государства. Поскольку один из друзей был настоятелем монастыря, а второй — ученым астрономом, Леонтий не воспринял их слова всерьез и отказался, заявив: «Напрасно вы мне предвещаете царствование, потому что ныне я отсюда ухожу, и мне остается горький конец жизни». Но друзья настаивали, и Леонтий решил попробовать. Он обманом открыл тюрьму, вооружил заключенных и собрал жителей Константинополя на площади. «И толпа стала бранить Юстиниана».

«С наступлением же дня привели к ним Юстиниана. И вследствие кликов толпы, чтобы подвергнуть императора [казни] мечом, Леонтий, щадя его кровь по причине любви к отцу его Константину, отрезал ему нос и язык и выслал его в город Херсон, по окончании еще [только] десятого года его царствования. Леонтий был провозглашен толпой императором. Стефана же евнуха и Федота монаха из-за числящихся за ними дурных дел, хотя и против воли императора, схватили и, связав им ноги веревками, поволокли на так называемую площадь Быка, где и предали огню. Вот как обстояло дело в Константинополе»^{223}.

Однако ни ссылка, ни отсутствие носа и даже языка не помешали Юстиниану продолжить политическую борьбу. Более того, по сообщению Никифора, он «отваживался открыто и часто выступать с речами, чтобы снова овладеть царством». Никифор не видел в этом особого противоречия. Однако жители Херсона, «усматривая в этом отношении для себя опасность, задумали его умертвить или в оковах отправить к Апсимару»^{224} (Апсимар, он же Тиверий III, был новым императором, который уже сместил злополучного Леонтия; тот успел процарствовать всего лишь три года и разделил судьбу своего предшественника: лишился носа и был отправлен в ссылку). Юстиниан узнал о замыслах херсонитов, бежал из города и обратился за помощью к хазарскому кагану Ибузиру Глявану^{225}.

С этого момента начинается новый виток византийско-хазарских отношений, в конце концов приведший нескольких потомков хазарских каганов на константинопольский трон. Каган проявил редкостное сочувствие к свергнутому императору, не смутившись ни постигшим его изгнанием, ни отсутствием носа и языка. Никифор пишет: «Хаган уступил просьбе, принял его с честью и, подружившись с ним, отдал ему в жены свою сестру Феодору. Юстиниан, с его согласия, прибыл в Фанагорию, и жил там вместе с ней».

Узнав об этом, Апсимар обратился к хазарскому кагану с просьбой «прислать Юстиниана живого или его голову», обещая ему за это «много денег и подарков»…^{226}

Деньги и подарки эти (или, во всяком случае, аванс) были, вероятно, переданы кагану, и возможные их следы до сих пор обнаруживаются археологами в донских степях: в нескольких погребениях хазарского времени были найдены золотые солиды, выпущенные Леонтием и Апсимаром-Тиверием. Монеты эти являются большой редкостью, поскольку оба они правили недолго, а свергнувший очередного узурпатора преемник, естественно, выводил деньги с изображением соперника из обращения, заменяя новыми, с собственным портретом. Но монеты, попавшие в степь, изъятию не подлежали. Кочевники редко или вообще не использовали золотые деньги по назначению, то есть для покупок. Обычно это было нечто вроде семейного сокровища, которое хранили как реликвию и могли положить в могилу тому, кто их получил. А зарабатывали их не обычным трудом — очень часто золотые монеты вручались за особые заслуги и в честь каких-либо значимых поводов, как сегодня — медали (недаром к монете иногда приделывали петельку или пробивали в ней дырочку, чтобы носить на одежде). Каган, получивший деньги от византийского императора, мог раздать их ближайшим соратникам, и монеты последовали за ними в могилу. Среднее время, которое проходит между вручением монеты ее постоянному хозяину и его смертью, вряд ли может превышать 20 лет. Таким образом, золотые солиды Леонтия и Тиверия III, найденные в курганах, не только подтверждают сообщения Никифора и Феофана о награде, которую обещали за голову Юстиниана, но и позволяют довольно точно определить дату хазарских курганов, в которых эти солиды найдены^{227}.

Трудно сказать, прельстился ли каган подарками или понял, что зашел слишком далеко и что сердить всесильного соседа все же не следует. Он послал к зятю людей «будто бы для его охраны, под предлогом, чтобы он не стал жертвой заговора своих единоплеменников, в действительности же чтобы он был под охраной и не убежал бы». В то же время каган приказал двум своим боспорским чиновникам: наместнику кагана и архонту Боспора — убить Юстиниана. Но хазарка Феодора, несмотря на то что муж ее, казалось бы, не располагал к нежным чувствам, оказалась верной женой. Кто-то из слуг донес ей о замысле брата, и она все рассказала мужу.

Юстиниан лично задушил архонта и наместника, отослал Феодору к кагану, а сам морем отправился в окрестности Херсона. Здесь он собрал небольшую группу своих сторонников и приплыл в устье Дуная. «Оттуда послал из числа бывших с ним некоего Стефана к Тервелю, тогдашнему государю тамошних болгар, призывая его оказать ему содействие для обратного получения императорского престола, обещаясь дать ему многочисленные дары и свою дочь в жены. Тот охотно на все согласился, принял Юстиниана с великим почетом и, вооружив весь подвластный ему народ, вместе с ним направился к столице»^{228}.

Смена власти, если верить Никифору, снова произошла с удивительной легкостью. Под стенами Константинополя низвергнутый император в течение трех дней требовал у жителей города, чтобы они приняли его обратно. «Они же, гнусно понося его, отсылали его. Тогда Юстиниан ночью вошел вместе с немногими сопровождающими его в город через водопровод и оттуда захватил город»^{229}. Но титул императора не спас его от прозвища, которое теперь прочно приклеилось к его имени: Юстиниан Ринотмет (Носоотрезанный).

Вернув себе трон, Юстиниан «совершил множество убийств и злодеяний по отношению к подданным». Апсимара и Леонтия, которые проявляли к своим предшественникам некоторую гуманность, ограничиваясь отсечением носа, он «во время конских состязаний волочил… направо, волочил налево и попирал их ногами», а потом отрубил им головы. Патриарха, который провозгласил Леонтия императором, он ослепил. «Одних назначал на архонтат и сразу посылал вслед за ними других и убивал; других еще призывал на обед и убивал ядом; других опять же выбрасывал в мешках в пучину моря. По единогласной молве, он был для подданных крайне жестоким зверем»^{230}.

Однако, несмотря на все эти жестокости, Юстиниан проявил себя как хороший муж. Он «послал в Хазарию за своей женой Феодорой и за своим сыном Тиверием, родившимся от нее. И венчал их на царствование»^{231}. Феофан сообщает дополнительные подробности воссоединения этой семьи. Не будучи уверен, что каган отдаст свою сестру и племянника добровольно, Юстиниан «послал флот, чтобы привезти из Хазарии свою жену, но многие корабли затонули вместе с людьми».

«Хаган, услышав об этом, пишет ему: “О неразумный, неужели тебе было недостаточно двух или трех кораблей, чтобы забрать свою жену и не погубить [при этом] столько людей? Или ты считаешь, что и ее возьмешь в сражении? Знай, у тебя родился сын, пошли [за ними] и возьми их”».

Юстиниан привез Феодору и ее сына Тиверия в Константинополь, короновал их, «и они воцарились вместе с ним»^{232}.

Юстиниан воздал своей жене и сыну все мыслимые почести. Тиверий был объявлен соправителем отца. В столице, рядом со статуей императора, была поставлена статуя хазарской царевны. Каган, несмотря на то что он еще недавно покушался на жизнь зятя, был приглашен в Константинополь, и его всенародное чествование происходило в огромном подземном зале-водохранилище — «Цистерне Базилике», которая до сегодняшнего дня практически без перестроек сохранилась в Стамбуле.

Однако союз Юстиниана с хазарами (по крайней мере, политический) оказался не слишком долговечным. Все началось с того, что Юстиниан через пять лет после своего восстановления на престоле вспомнил былые обиды, нанесенные ему жителями Херсона, и решил отомстить. Впрочем, существует и такая точка зрения, что херсониты, не дожидаясь мести жестокого императора, заблаговременно отдались под протекторат Хазарии и в городе появился наместник кагана — тудун^{233}. После этого Юстиниану уже ничего другого не оставалось, как покарать изменников. Никифор пишет:

«Юстиниан, имея в памяти происшедшее с ним из-за козней Апсимара в Херсоне, собрал очень многочисленные и разнообразные корабли, посадил на них счетом до 100 тысяч человек обученных из наборов войск и еще из земледельческого и ремесленного люда, а также и из сената и из городского народа и, поставив над этим флотом начальником некоего Стефана патрикия, по прозванию Асмикта, послал его, приказав казнить мечом всех людей, находящихся в областях Херсона и Босфора (город Боспор. — Авт.), а также и других областей»^{234}.

Стефан достаточно точно выполнил приказ своего императора. Об этом рассказывает Феофан:

«Ромеи, прибыв в Херсон, захватили крепость, так как никто им не воспротивился, и уничтожили всех мечом, кроме подростков, пощадив их как неразумных и годных в услужение, а Тудуна — архонта Херсона, бывшего там от лица хагана, и Зоила, первого гражданина по роду и племени, также и сорок других знатных мужей, протевонов (первых лиц. — Авт.) Херсона, вместе с семьями, связанными отослали василевсу. Других же семерых протевонов Херсона ромеи подвесили на деревянных вертелах и зажарили на огне; остальных двадцать, связав им руки за спиной и привязав к ремням хеландия (корабля. — Авт.), наполнили его камнями и потопили в пучине»^{235}.

Однако Юстиниан остался недоволен масштабом казни (ему не понравилось, что в живых остались херсонские подростки), и он приказал Стефану вместе с флотом вернуться в Константинополь. По дороге флот был уничтожен бурей, количество погибших достигло 73 000. «Когда Юстиниан узнал об этом, то ничуть не опечалился, но, напротив, еще больше преисполнился радости и был уже в высшей степени одержим безумием и, крича, угрожал, что вышлет другой флот, распашет и сровняет с землей все вплоть до стен. Это услышали жители крепостей, приняли меры к безопасности и, вынужденные задумать [что-то] против василевса, послали к хагану в Хазарию просить войско для своей охраны»^{236}.

Тем временем Юстиниан, вместо обещанного флота, отправил в Херсон нескольких своих представителей и отряд в 300 воинов, которые должны были восстановить порядок в городе. Но к стенам Херсона уже подоспели хазары. Жители города (видимо, кто-то из них все-таки остался в живых) одних посланцев Юстиниана казнили сами, а других, вместе с сопровождавшим их отрядом, передали хазарам для отсылки к кагану. Те не стали утруждать своего властителя и по дороге сами расправились с пленными. После чего херсониты и жители других близлежащих крепостей провозгласили императором некоего Вардана, армянина, который отбывал в Херсоне ссылку^{237}. Могло показаться, что это — только декларативный жест, поскольку Херсон находился на окраине империи и большая политика делалась не здесь. Но Юстиниан, видимо, помнил, что основатель его династии, уже упоминавшийся нами Ираклий I, был провозглашен императором в еще более далеком Карфагене, и решил принять меры

«Узнав это, еще больше неистовствовал Юстиниан»^{238}. Снарядив второй флот, он «посылает патрикия Мавра Бесса, дав ему для осады таран, манганики и другие осадные машины, и приказывает ему сровнять с землей стены Херсона и весь город, ни единой души не оставлять в живых, а о происходящем извещать его часто донесениями»^{239}. Мавр прибыл к стенам города и успел разрушить две его башни, но тут на помощь осажденным вновь пришли хазары. Новоявленный император Вардан на всякий случай бежал в ставку кагана. Тогда Мавр увидел, что «неспособен вести осаду и, опасаясь возвратиться к Юстиниану, присоединился к городу херсонитов»^{240}. Переметнувшиеся на сторону Вардана византийцы из-под стен Херсона отправили к хазарскому кагану послов с просьбой прислать к ним нового императора, которого они успели переименовать в Филиппика. Каган отнесся к делу с большой ответственностью и не только взял с них клятву, что они обеспечат безопасность своего владыки, но и потребовал денежный залог. Залог был внесен, клятвы сдержаны, и Вардан-Филиппик прибыл в Херсон в качестве императора без империи^{241}.

Отметим, что все эти годы, начиная по крайней мере с того дня, когда Юстиниан бежал из Херсона под защиту кагана, жители города и обитавшие там ссыльные византийцы удивительно беспрепятственно общались непосредственно с хазарским владыкой, направляя к нему послов и навещая его лично. Все это наводит на мысли, что ставка кагана располагалась в Крыму и, уж во всяком случае, не на берегах Каспия. И это — лишнее доказательство того, что и Боспор, и значительная часть Крыма в то время находились в руках хазар, которые укрепляли здесь свою власть.

Юстиниан, не дождавшись возвращения флота, обратился за военной помощью к своему давнему другу, болгарскому государю Тервелю, а сам отправился к берегам Крыма, чтобы выяснить, что там происходит. Тем временем флот новоявленного императора Филиппика подплыл к Константинополю, и его армия вошла в город без боя. Воины, вместе с Юстинианом вернувшиеся к стенам города, отреклись от своего повелителя, получив от нового императора (точнее, от его полководца) гарантии безопасности. Под такие же гарантии отправились домой и подошедшие было на выручку Юстиниану болгары. Смена власти обошлась почти без жертв, если не считать самого бывшего императора (ему отрубили голову) и его соправителя, сына хазарской царевны Феодоры.

Филиппик послал за мальчиком военачальника Мавра и своего оруженосца Иоанна. «Они его захватили бежавшим в алтарь храма пресвятой богородицы во Влахернах; ворвавшись туда, Иоанн вытащил его, державшегося за святой престол, не считаясь ни со святостью алтаря, ни с обильными слезами его бабушки Анастасии. Защищая внучка, она сама оказалась вместе с ним в опасности. И Иоанн его зарезал, как бессловесную тварь за стеной [на паперти] так называемого Каллиника и приказал похоронить в храме святых Анаргиров [бесеребреников], называемом храмом Павлины»^{242}. Произошло это в 711 году.

Император Лев Хазар

Несмотря на убийство малолетнего императора, который был наполовину хазарином и приходился племянником кагану, хазары не имели претензий к византийцам. Союз между двумя государствами был выгоден им обоим, прежде всего потому, что у них был общий враг — Арабский халифат.

Всю необходимость союза с хазарами Византия особенно ощутила в 717/718 году, когда арабы осадили Константинополь и город (а с ним и империя) едва уцелели. Но в эти годы борьба арабов с хазарами обострилась, хазары в очередной раз берут Дербент и разоряют Закавказье, и Византия сразу почувствовала облегчение. Действия хазар являлись своего рода антиарабским «вторым фронтом»^{243}, возможно спасительным для империи. Ради такого альянса стоило поступиться и племянником кагана, и своими интересами в Крыму. Крымский вопрос стороны уладили миром: Херсон отошел обратно к Византии, а большая часть полуострова осталась за хазарами.

Для того чтобы упрочить союз со своими восточными соседями, в 732 году император Лев III Исавр (717–741) женил своего сына Константина, будущего императора Константина V (741–775), по прозвищу Копроним (Смердящий, или Навозник), на дочери хазарского кагана^{244} Вирхора^{245}, которую звали Чичак (Цветок). Вероятно, ее необычный для Византии костюм пленил воображение жителей Константинополя, потому что вскоре здесь вошла в обиход парадная одежда, получившая название «чичакион»^{246}. После крещения невеста получила имя Ирина; она изучала Священное Писание и отличалась благочестием^{247}. Сын Ирины и Константина стал императором Львом IV (775–780), в историю он вошел как Лев Хазар.

Естественно, что хазары, которых теперь связывали с Византией самые тесные отношения, стали часто бывать в Константинополе. Возможно, в это время здесь появилось «Хазарское предместье». Немало хазар служило и в византийских войсках^{248}.

Позднее, уже в IX веке, один из константинопольских патриархов, Фотий, вероятно, имел хазарские корни. По крайней мере, известно, что император Михаил III однажды обозвал его «хазарской рожей» (chazaroprosopos)^{249}. Правда, отец и мать патриарха были знатными византийцами^{250}, но нельзя исключить, что кто-то из его более далеких предков происходил из Хазарии.