Хазары

Волжская Булгария и мир ислама

В десятом веке Хазария, которая раньше играла ведущую роль в восточноевропейской политике, окончательно сдает позиции. Только на южных границах каганат чувствовал себя более или менее уверенно, но причиной была не сила каганата, а слабость его соседей. Арабский халифат находился в глубоком кризисе и распадался на части; отдельные его провинции стали почти независимыми государствами, и воспользовавшаяся этим Византия в середине века отвоевала у халифов часть земель на юго-востоке Малой Азии, Крит и Сицилию. Арабам в те годы было не до хазар. Но упрочить свои позиции в регионе каганат тем не менее уже не мог.

На северо-востоке Волжская Булгария по-прежнему находилась в зависимости от хазар и выплачивала им дань. Но со временем булгары стали проявлять по отношению к своим сюзеренам признаки самостоятельности и даже строптивости.

Ибн Фадлан, который в начале века лично побывал в этой стране, рассказал о подчиненном положении булгар и насилиях, которые беззастенчивый хазарский царь чинил своим соседям и данникам. Правда, арабский дипломат почему-то называет жителей Волжской Булгарии славянами (в оригинале — сакалибами; обычно их отождествляют со славянами). Тот факт, что население Булгарии было преимущественно тюркоязычным, нимало не смущал Ибн Фадлана, но он был не этнографом, а дипломатом, — впрочем, в эту эпоху точность формулировок вообще ни от кого не требовалась. Во всяком случае, Ибн Фадлан, хотя и употребил слово «сакалибы», описал именно Волжскую Булгарию и ее царя — в этом никаких сомнений у историков не имеется.

Он рассказывает: «На царе “славян” [лежит] дань, которую он платит царю хазар; от каждого дома в его государстве — шкуру соболя». Болгарский царь, в свою очередь, обогащался за счет Хазарии: он собирал с приезжающих из каганата купцов торговую пошлину: «Если прибудет корабль из страны хазар в страну “славян”, то царь выедет верхом и пересчитает то, что в нем [имеется], и возьмет из всего этого десятую часть. А если прибудут русы или какие-нибудь другие [люди] из прочих племен с рабами, то царь, право же, выбирает для себя из каждого десятка голов одну голову».

Хазарский властитель, если верить Ибн Фадлану, не только получал с болгар дань, но и позволял себе самоуправство и насилие даже по отношению к царским особам этой страны: «Сын царя “славян” является его заложником у царя хазар. До царя хазар дошла [весть] о красоте дочери царя “славян”, так что он послал сватать ее. А он высказался против него и отказал ему. Тогда тот отправил [экспедицию] и взял ее силой, хотя он иудей, а она мусульманка. Итак, она умерла, [находясь] у него. Тогда он послал, требуя вторую его дочь»^{695}.

Не вполне понятно, почему булгарин не захотел скрепить браком свои отношения с сюзереном, но он срочно выдал вторую дочь замуж за собственного подданного, чтобы не отдавать девушку хазарину. Отказав иудею, царь обратился к халифу с просьбой построить для него крепость, «чтобы укрепиться в ней от царей, своих противников». Он утверждал, что мог бы построить крепость и на собственные средства, но «хотел получить благословение от денег повелителя правоверных». Возможно, упорство булгарского царя вызвалось различием религий — он был, если верить Фадлану, ревностным мусульманином (тем более ревностным, что имел виды на деньги халифата). Но не исключено, что дальновидный булгарин попросту почувствовал ослабление хазарских позиций на политической арене. Халифат в эти годы тоже находился в состоянии полураспада, но ислам в Волжской Булгарии становился ведущей религией, и правители страны, вероятно, предпочитали делать ставку на единоверцев.

В самом каганате ислам к этому времени получил огромное распространение (напомним, что, по сообщениям арабских авторов, мусульман в Итиле было больше, чем представителей любой другой религии). Настал момент, когда правительство Хазарии оказалось перед необходимостью расставить точки над i и, несмотря на всю свою веротерпимость, объяснить, какая религия все-таки является в каганате государственной. Воспользовавшись тем предлогом, что мусульмане разрушили синагогу в безвестной «усадьбе Ал-Бабунадж» (возможно, в Иране^{696}), царь приказал разрушить минарет соборной мечети в Итиле, казнил ни в чем не повинных муэдзинов и сказал: «Если бы, право же, я не боялся, что в странах ислама не останется ни одной неразрушенной синагоги, я обязательно разрушил бы [и] мечеть»^{697}.

Вероятно, эти меры возымели действие, потому что особых проблем Хазарии мусульмане больше не доставляли. И даже посольство Ибн Фадлана в Волжскую Булгарию (которое совпало по времени с этими событиями) не имело особого успеха. Ибн Фадлан прибыл к булгарам по просьбе их царя: тот хотел, чтобы к нему прислали «кого-либо, кто наставил бы его в вере, преподал бы ему законы ислама, построил бы для него мечеть, воздвиг бы для него кафедру…». Кроме того, он просил о содействии в распространении ислама «во всех областях его государства» и о постройке крепости, «чтобы укрепиться в ней от царей, своих противников.^{698}

Ни один из пунктов этой программы выполнен не был. Таким образом, альянс Булгарии и арабского мира не состоялся. Но, несмотря на это, хазары не могли чувствовать себя на востоке достаточно уверенно, потому что с самого конца IX века здесь усилили свои позиции гузы (узы).

Гузы

Гзы занимали огромные территории от низовий Сырдарьи и Аральского моря на востоке до хазар и волжских булгар на западе. Раньше гузам приходилось распределять свои силы между хазарами и печенегами, но в последние годы IX века печенеги откочевали на запад, и хазары в этом районе остались с гузами один на один.

Гузы воевали с хазарами, в то же время в хазарской армии служили гузские наемники^{699}. Во всяком случае, это было неспокойное соседство. Ибн Фадлан, побывавший у гузов со своим посольством, был поражен дикими нравами этого народа. Арабский дипломат с изумлением сообщает: «Они не имеют никакого дела с водой, особенно зимой… Никто из купцов или кто-либо другой не может совершать омовения после нечистоты в их присутствии, кроме как ночью, когда они его не видят. И это потому, что они гневаются и говорят: “Этот хочет вас околдовать, так как он уставился в воду”, — и штрафуют его деньгами»^{700}.

Ибн Фадлан описывает, как гузский военачальник принял от послов подарок — дорогие наряды: «Он снял парчовую одежду, бывшую на нем, чтобы надеть упомянутые нами почетные подарки. И я увидел бывшую под ней куртку, — она распалась [лохмотьями] от грязи, так как правила их [таковы], что никто не снимает прилегающую к телу одежду, пока она не рассыплется на куски»^{701}.

Конечно, неопрятность гузов была их личным делом, но были у них, как у соседей, и более значимые недостатки: гузы не признавали дипломатических переговоров и ни во что не ставили неприкосновенность послов. Ибн Фадлан сообщает, что гузский военачальник, приняв от арабов дары, собрал своих приближенных для того, чтобы посоветоваться, что ему делать с гостями. Посольство прибыло в его страну с самыми мирными намерениями и подарками, кроме того, оно направлялось к царю Булгарии, который приходился военачальнику зятем. Тем не менее гузские советники были настроены весьма решительно.

Один из них заявил: «Это нечто такое, чего мы совершенно не видали и о чем не слыхали, и мимо нас [никогда] не проходил посол какого-либо государя с тех пор, как существуем мы и отцы наши. Я думаю, что не иначе, как [этот] государь [халиф] устраивает хитрость и направляет этих [людей] к хазарам, чтобы поднять их войной против нас. И лучше всего разрезать этих послов каждого пополам, а мы заберем то, что с ними имеется». Второй советник сказал: «Нет! Но возьмем то, что с ними, и оставим их голыми, чтобы они возвратились [туда], откуда прибыли». И лишь замысел третьего имел какое-то отношение к дипломатии: он предложил отконвоировать гостей к хазарскому царю и обменять их на пленных гузов, — впрочем, такое решение вопроса тоже не слишком обрадовало злополучных послов. Они провели несколько не самых веселых дней, ожидая решения своей участи, после чего здравый смысл у гузов возобладал и дипломаты были отпущены с миром — на радостях они преподнесли подарки гузским советникам, в том числе и тому, который требовал «разрезать… каждого пополам»^{702}.

Таких соседей Хазарский каганат в начале X века имел на северо-востоке своих владений.

Аланы

Кроме того, у каганата стали возникать проблемы с аланами — не с теми, которые массово обитали на территории Хазарии и являлись подданными кагана, а с теми, которые издавна имели свое государство в Предкавказье.

Константин Багрянородный писал: «[Знай], что узы способны воевать с хазарами, поскольку находятся с ними в соседстве, подобно тому как и эксусиократор (правитель. — Авт.) Алании. [Знай], что девять Климатов Хазарии прилегают к Алании и может алан, если, конечно, хочет, грабить их отселе и причинять великий ущерб и бедствия хазарам, поскольку из этих девяти Климатов являлись вся жизнь и изобилие Хазарии»^{703}.

Что имел в виду император, говоря о «Климатах» Хазарии, не вполне понятно; здесь, вероятно, речь идет о Нижнем и Среднем Прикубанье или же о более обширной области на Северном Кавказе. Что же касается Алании, это северокавказское государство по крайней мере до конца VII века находилось в подчинении у хазар. Но уже в начале VIII века аланы, вероятно, обрели некоторую самостоятельность — по крайней мере, Византия в 717 году вела с ними переговоры как с независимым государством^{704}. В VIII–IX веках многие аланы, стараниями Константинополя, были обращены в христианство, и с тех пор Алания играла роль аванпоста Византии против хазар и кочевников южнорусских степей^{705}. Но в прямые конфликты с хазарами она поначалу вступать опасалась (как, впрочем, и Византия).

Автор «Кембриджского документа» (напомним, что так называют письмо, написанное неизвестным иудеем любознательному испанскому еврею Хасдаю ибн Шапруту) сообщает, что в правление хазарского царя Вениамина (вероятно, на рубеже IX и X веков) аланы выступили на стороне каганата, когда «поднялись все народы на [казар] и стеснили их [по совету] царя македонского» (то есть византийского). Автор считает, что аланы поддержали хазар, потому что «часть их (тоже) соблюдала иудейский закон»^{706} — это сообщение не вполне понятно, поскольку со слов ибн Русты известно, что в начале X века аланский царь исповедовал христианство, а большинство его подданных были язычниками^{707}.

Во всяком случае, чуть позднее, в правление Аарона, сына Вениамина, аланы уже не вспоминали ни о каком иудаизме и, пойдя на поводу у Византии, ввязались в войну с хазарами.

«Также и во дни царя Аарона воевал царь аланский против казар, потому что подстрекнул его греческий царь. Но Аарон нанял против него царя турок, так как тот был (с ним дружен], и низвергся царь аланский перед Аароном, и тот взял его живым в плен. И оказал ему [царь большой] почет и взял дочь его в жены своему сыну, Иосифу. Тогда [обязался] ему аланский царь в верности, и отпустил его царь Аарон [в свою землю]. И с того дня напал страх пред казарами на народы, которые (живут) кругом них»^{708}.

Произошло это, вероятно, в 932 году — именно так датирует Масуди отпадение алан от христианства. Вновь оказавшись в вассальной зависимости от иудеев, аланы уже не видели смысла оставаться в лоне византийской церкви. Масуди пишет: «После 320 года (932 г. н.э. — Авт.) они отвратились от христианства и изгнали бывших прежде епископов и священников, присланных к ним царем румским»^{709}.

Впрочем, новый альянс алан и хазар длился недолго, и в середине X века аланы уже дали Багрянородному основание написать, что они могут «причинять великий ущерб и бедствия хазарам». К этому времени Алания могла конкурировать с каганатом. Примерно в те же годы Масуди писал: «Царь алланов выставляет 30 000 всадников. Это царь могущественный, сильный и пользующийся большим влиянием, чем остальные цари. Царство его представляет беспрерывный ряд поселений настолько смежных, что если кричат петухи, то им откликаются другие во всем царстве, благодаря смежности и, так сказать, переплетению хуторов»^{710}.

Таким образом, бывший вассал Хазарии превратился к середине X века в ее политического соперника.

Русы

На западе дела каганата обстояли не лучше. Соседями хазар здесь стали печенеги — об этом народе мы уже рассказывали. Но опасность заключалась еще и в том, что печенеги вступали в союзы с русскими князьями. «Повесть временных лет» сообщает, что в 915 году «пришли печенеги на Русскую землю и, заключив мир с Игорем, пошли к Дунаю». В 920 году Игорь «воевал против печенегов». Но через двадцать с небольшим лет он же нанимает печенегов для очередного похода на Константинополь: «Игорь собрал воинов многих: варягов, и русь, полян, и славян, и кривичей, и тиверцев, и нанял печенегов, и заложников у них взял, и пошел на греков в ладьях и на конях…»^{711}

Но самым мощным и опасным соседом Хазарии в X веке стало сформировавшееся к этому времени Древнерусское государство, в котором под властью киевского князя были объединены и пришлые варяги, и местные славяне. Набеги русских князей, если верить русской летописи, держали в ужасе даже Византию. В X веке они трижды осаждали Константинополь.

В 907 году окрестности города были разорены Олегом, и византийцы спасли свою столицу, согласившись на унизительный для них мир. «И сказали греки: “Что хочешь, дадим тебе”. И приказал Олег дать воинам своим на две тысячи кораблей по двенадцати гривен на уключину, а затем дать дань для русских городов: прежде всего для Киева, затем для Чернигова, для Переяславля, для Полоцка, для Ростова, для Любеча и для других городов: ибо по этим городам сидят великие князья, подвластные Олегу»^{712}.

Но мир длился недолго. В 941 году, как сообщает летопись, на Царьград пошел Игорь с 10000 кораблей. «И пришли, и подплыли, и стали разорять страну Вифинскую, и попленили землю по Понтийскому морю до Ираклии идо Пафлагонской земли, и всю страну Никомидийскую попленили, и Суд весь пожгли. А кого захватили — одних распинали, в других же, как цель их ставя, стрелами стреляли, заламывая назад руки, связывали и вбивали железные гвозди в головы. Много же и святых церквей предали огню и по обоим берегам Суда захватили немало богатств…»^{713}

В конце концов византийцы отбились с помощью греческого огня, но через три года Игорь решил повторить поход, пригласив для участия в нем печенегов. «Услышав об этом, цесарь прислал к Игорю лучших бояр с мольбою, говоря: “Не ходи, но возьми дань, какую брал Олег, прибавлю и еще к той дани”. Также и к печенегам послал паволоки и много золота»^{714}.

Таким образом, у хазар были все основания опасаться своих воинственных западных соседей. Тем не менее в течение почти всего X века, вплоть до разгрома каганата Святославом в 965 году, отношения между хазарами и Русью были вполне добрососедскими. Вопреки распространенному мнению, русским князьям не за что было «отмщать неразумным хазарам». «Повесть временных лет» не упоминает ни одного конфликта между Русью и хазарами от 885 года и до войны со Святославом в 965 году. Хазария была в ту эпоху мирным торговым государством, озабоченным не расширением своей территории, а удержанием того, что от нее осталось. Что же касается русов, они охотно пользовались хазарскими торговыми путями, караван-сараями и рынками и вовсе не жаждали содержать всю эту отлаженную систему самостоятельно. Забегая вперед, отметим, что Святослав, разгромив Хазарию, не стал присоединять большую часть ее земель к Древнерусскому государству, не установил над ними практически никакого контроля, и они после некоторого периода запустения перешли к половцам.

Русы платили хазарам не только торговую пошлину — за право прохода через каганат они делились с ними военной добычей. В 913/914 году «приблизительно пятьсот кораблей руссов, содержащих каждый по сто человек» вошли в Хазарию со стороны Черного моря, которое арабы называли морем Нитас. Масуди пишет: «Там занимали посты воины царя хазарского в сильных укреплениях, защищая проход от идущих из моря Нитас и от тех, кто шел из внутренних земель, где дорога, ведущая водою из моря Хазар в море Нитас».

Масуди говорит о некоем канале, который соединял Черное и Каспийское моря. Вероятно, имелись в виду притоки Волги и Дона, которые подходили очень близко друг к другу. В этом месте имелась переволока, соединявшая бассейны двух морей. Канала в буквальном смысле слова там быть не могло — тогда бы потребовалась система шлюзов. Но так или иначе, суда из Дона в Волгу попадали.

«По прибытии судов руссов к посту хазар, защищавшему вход в канал, они послали к царю хазар спросить у него позволения пройти через его государство и войти в великую реку Хазар с тем, чтобы спуститься к морю Хазарскому… под условием вручить ему половину добычи из того, что они захватят у народов, живущих при этом море. Царь дал благоприятный ответ на их просьбу, и они вошли в канал, откуда проникли в рукав реки, по которому поднялись до самой реки Хазар, а по ней спустились до города Итиль, прошли его и достигли устья реки и места впадения ее в море Хазарское».

Суда русов рассеивались вдоль всего западного побережья Каспия. «Руссы пролили массу крови, увели в рабство женщин и детей и повсюду несли с собою грабеж, разрушение и пожары. Раздавались вопли вокруг этого моря среди народов, так как они с давних времен не ожидали прихода врага на них со стороны моря, и попадались на нем только суда купцов и рыболовов… После того как руссы достаточно награбили и им надоел такой образ действий, они отправились к устью реки и месту ее впадения, а затем послали к царю хазар посольство и препроводили к нему богатство и добычу согласно уговора с ними».

Русы честно расплатились с хазарами, и царь их не имел претензий к своим союзникам. Однако проживавшие в Хазарии мусульмане возмутились действиями грабителей (хотя, справедливости ради, надо признать, что такого рода нападения были в ту эпоху делом обычным, и войска других народов вели себя на покоренных территориях ничуть не лучше). Возможно, хазарское правительство и не прислушалось бы к голосу простых мусульман, но среди возмущенных оказалась и Ларисия — личная гвардия царя. Гвардия потребовала: «Дай нам свести счеты с этим народом; ведь он разграбил земли наших братьев мусульман, пролил их кровь и поработил их жен и детей».

Царь не сумел удержать собственную гвардию. Единственное, что он смог сделать, — предупредить русов о готовящемся нападении. Впрочем, не исключено, что хазарский правитель не слишком сдерживал своих мусульманских подданных. Свою долю добычи он получил, а воинственные русы, обитавшие на границах каганата, надо думать, давно не давали ему спать спокойно… Масуди пишет:

«Мусульмане собрались и двинулись в поход навстречу руссам, спускаясь вниз по течению. Когда они завидели друг друга, руссы сошли со своих кораблей. Мусульман было около 15 000 конных и вооруженных; с ними же были и христиане, жившие в городе Итиль. Битва между ними длилась три дня, и помог Господь мусульманам против врагов. Мусульмане приняли их в мечи, и часть была убита, а часть утонула. Спаслось бегством около 5000 человек. Они прошли по другому руслу реки на своих кораблях в тех местах, что граничат с буртасами. Они оставили суда и высадились на сушу, но часть их была убита буртасами, а часть достигла болгар, попала в руки мусульман и была ими избита. Можно считать, что из них убито мусульманами на берегу реки Хазар около 30000 человек. После этого года руссы не возобновляли своей попытки»^{715}.

Однако Масуди ошибся — в 943/944 году русы вновь пришли на берега Каспия. На этот раз их целью стал город Бердаа, расположенный в устье Куры. Этот поход подробно описал чиновник и историк X–XI веков Ибн Мискавейх. Окончился он для русов несколько лучше, чем первый, но далеко не так удачно, как они рассчитывали.

Сначала русы без особых потерь взяли Бердаа и даже, по сообщению очевидцев, не злоупотребляли грабежами, — видимо, их целью на этот раз был не банальный набег, а захват территории и основание собственного княжества. Но побежденные обитатели Бердаа не оценили столь лестное предложение и продолжали оказывать сопротивление. В конце концов жителям было предложено покинуть город в трехдневный срок.

«И вышли все, у кого только было вьючное животное, которое могло увезти его, жену и детей его. Таких ушедших было немного. Пришел четвертый день, и большая часть жителей осталась. Тогда Русы пустили в ход мечи свои и убили много людей, не сосчитать числа их. Когда убийство было закончено, захватили они в плен больше 10 000 мужчин и юношей вместе с женами, женщинами и дочерьми».

Пленникам было предложено выкупать себя.

«И часто случалось, что кто-нибудь из мусульман заключал сделку с Русом относительно той суммы, которою он выкупал себя. Тогда Рус шел вместе с ним в его дом или его лавку. Когда хозяин извлекал свое сокровище и его было больше, чем на условленную сумму, то не мог он оставаться владельцем его, хотя бы сокровище было в несколько раз больше того, на чем они сговорились. Он (Рус) склонялся к взысканию денег, пока не разорял совершенно. А когда он (Рус) убеждался, что у мусульманина не осталось ни золотых, ни серебряных монет, ни драгоценностей, ни ковров, ни одежды, он оставлял его и давал ему кусок глины с печатью, которая была ему гарантией от других. Таким образом скопилось у Русов в городе Бердаа большое богатство, стоимость и достоинство которого были велики. Овладели они женщинами и юношами, прелюбодействовали с теми и другими и поработили их».

Наконец, объединенные силы мусульман пришли на помощь единоверцам. Поначалу им не везло, но потом среди русов началась эпидемия, и военное счастье от них отвернулось.

«Когда уменьшилось число Русов, вышли они однажды ночью из крепости, в которой они пребывали, положили на свои спины все что могли из своего имущества, драгоценностей и прекрасного платья, остальное сожгли. Угнали женщин, юношей и девушек столько, сколько хотели, и направились к Куре. Там стояли наготове суда, на которых они приехали из своей страны; на судах матросы и 300 человек Русов, с которыми поделились они частью своей добычи и уехали»^{716}.

История эта, хотя хазары в ней и не упоминаются, имеет к ним самое прямое отношение. Дело в том, что в сообщении Ибн Мискавейха есть некоторая несообразность: он пишет о том, как русы «проехали море, которое соприкасается со страной их» и «пересекли его до большой реки, известной под именем Куры». Страна русов, как ни проводи ее границы, при всех условиях не выходила к Каспийскому морю. И это значит, что хазары вновь дали им возможность воспользоваться своими водными путями. Правда, высказывалась точка зрения, что русы могли идти до Каспия сушей^{717}. Но во-первых, этот маршрут тоже пролегает через Хазарию, а во-вторых, Ибн Мискавейх прямо пишет о судах, на которых русы «приехали из своей страны». Так что есть основания думать, что хазары вновь прельстились долей русской добычи или же попросту побоялись отказать своим воинственным соседям.

Существует еще несколько сообщений арабских авторов о походах русов на Каспий в конце IX — начале X века. Не исключено, что некоторые из этих сообщений относятся к одному и тому же походу, поэтому трудно сказать, сколько их было всего^{718}. Ясно одно: всякий раз налетчики проходили через территорию каганата, и, значит, не только правители Древнерусского государства, но и независимые варяжско-славянские дружины в эти годы находились с Хазарией во вполне дипломатических отношениях.

Все это противоречит декларации, которую сделал в своем знаменитом письме хазарский царь Иосиф. Он писал в Испанию: «Я охраняю устье реки и не пускаю Русов, приходящих на кораблях, приходить морем, чтобы идти на исмаильтян, и (точно так же) всех врагов (их) на суше приходить к “Воротам”. Я веду с ними войну. Если бы я их оставил (в покое) на один час, они уничтожили бы всю страну исма-ильтян до Багдада и до страны…»^{719}

Но у Иосифа были основания покривить душой: Испания в те годы находилась под властью мусульман и хазарам, если они хотели произвести на адресатов благоприятное впечатление, не стоило брать на себя ответственность за резню, которую русы учиняли на берегах Каспия.

Поход Хельгу

Несмотря на то что Хазарский каганат в целом имел мирные отношения с русами, сохранилось упоминание об одном серьезном вооруженном конфликте между каганатом и неким Хельгу, который в «Кембриджском документе» именуется «царем Русии» и который, судя по всему, никогда не был даже удельным князем. Судьба этого авантюриста вообще очень загадочна, и в научном мире существуют самые противоречивые мнения по поводу того, кем он был и как участвовал в политической и военной истории X века.

Из «Кембриджского документа», несмотря на то что он пестрит пробелами и сомнительными для толкования местами, можно понять следующее. Во времена хазарского царя Иосифа и «во дни злодея Романа» (под каковым злодеем понимается византийский император Роман I Лакапин) в империи были гонения на иудеев, санкционированные верховной властью. Случилось это в 943–944 годах. В отместку хазарский царь «ниспроверг множество необрезанных» — то есть каким-то образом покарал подчиненных ему христиан, проживавших в каганате. Тогда Роман в отместку решил с помощью русов разграбить хазарский город Самкерц (Таматарху), бывший важнейшей опорой каганата на юге: «А Роман [злодей послал] также большие дары Х-л-гу, царю Русии, и подстрекнул его на его (собственную) беду. И пришел он ночью к городу С-м-к-раю и взял его воровским способом, потому что не было там начальника, раб-Хашмоная»^{720}.

Хельгу безусловно не был царем Русии хотя бы потому, что в Киеве в это время княжил Игорь. Но не исключено, что именно потому он и взялся за деликатное поручение императора, — действительный князь, возможно, не захотел бы портить отношения с соседями. Что же касается Хельгу, скорее всего, он был предводителем очередной варяжской банды, которая скиталась по миру в поисках добычи, а если повезет, то и места, где можно было бы осесть, собирая дань с окрестных народов и получив статус князя и княжеской дружины соответственно. Недаром в этой истории он выступает как обычный наемник, который ввязался в войну, получив от Романа «большие дары».

Хельгу надолго задержался в Самкерце (вероятно, ему попросту некуда было оттуда идти), а возмущенные хазары стали в отместку разорять византийские владения в Крыму. Хазарское войско возглавил некий «досточтимый Песах», носивший не вполне понятный титул «Бул-ш-ци». «И пошел он в гневе на города Романа и избил и мужчин и женщин. И он взял три города, не считая большого множества пригородов». В конце концов Песах дошел до города Шуршун (вероятно, Херсон) «и воевал против него». Дальше рукопись изобилует пропусками, но успехи «досточтимого Песаха» несомненны: он заставил своих врагов выйти из страны «наподобие червей», заставил их платить дань, кого-то (или что-то) спас, а кого-то поразил мечом и умертвил.

Покарав должным образом подданных коварного Романа, Песах пошел войной на Хельгу, осадил Самкерц, воевал несколько месяцев, одержал победу и отнял у злополучного руса захваченную им добычу. Пристыженный Хельгу стал оправдываться перед своим победителем.

«И говорит он: “Роман подбил меня на это”. И сказал ему Песах: “если так, то иди на Романа и воюй с ним, как ты воевал со мной, и я отступлю от тебя. А иначе я здесь умру или (же) буду жить до тех пор, пока не отомщу за себя”. И пошел тот против воли и воевал против Кустантины на море четыре месяца. И пали там богатыри его, потому что македоняне осилили (его) огнем. И бежал он, и постыдился вернуться в свою страну, а пошел морем в Персию, и пал там он и весь стан его. Тогда стали Русы подчинены власти казар».

В этой незамысловатой истории существует множество неточностей и недомолвок, и еще больше — мест, которые, возможно, имеют параллели у византийских и арабских писателей и поэтому трактуются разными исследователями по-разному. Оставим на совести автора «Кембриджского документа» вопрос о стыдливости наемника, которая помешала ему вернуться на родину, и о том, что русы с его легкой руки были «подчинены власти казар». Но есть и другие интересные моменты, которые стали предметом научных дискуссий.

Во-первых, непонятно, с кем из известных исторических лиц можно отождествить Хельгу и возможно ли это вообще. Существуют попытки увидеть в Хельгу летописного князя Олега, который действительно ходил на Царьград^{721}. Но дата похода Олега, известная по «Повести временных лет», не согласуется с известной нам датой похода Хельгу (последний отправился в него не раньше, чем Роман начал преследовать евреев в Византии). Хронологические нестыковки можно путем определенных допусков и использования разных списков летописи свести к минимуму, но при всех условиях бесславная гибель Хельгу в Персии никак не может быть связана с черепом его почившего коня… Существует мнение, что Хельгу был одним из воевод князя Игоря и ходил на Царьград вместе с ним — то есть опять-таки представлял собой не самостоятельную варяжскую дружину, а Киевскую Русь^{722}.

Некоторые исследователи считают, что поход русов на Каспий, который Масуди относит предположительно к 913/914 году и который, возможно, состоялся около 925 года, и есть поход Хельгу^{723}. Более распространено мнение, что Хельгу участвовал в походе 944 года, описанном Ибн Мискавейхом.

Авторам настоящей книги видится, что Хельгу — не более чем искатель добычи и приключений, предводитель дружины (а точнее, банды) таких же авантюристов, какими Скандинавия, а позднее и Русь наводнили Европу. Тот факт, что «Кембриджский аноним» называет его царем, может лишь свидетельствовать, что хазарам хотелось придать больше веса своей победе над Хельгу; к тому же средневековые хронисты очень легко раздавали титулы своим героям, не слишком заботясь об их соответствии действительности.

Кстати, блистательная победа, которую «досточтимый Песах» одержал над русом, тоже представляется сомнительной. Если дружина Хельгу была разбита хазарами, трудно представить, чтобы ее остатки могли немедленно идти на прекрасно защищенный Константинополь. И трудно поверить, чтобы Песах под честное слово отпустил на все четыре стороны побежденного врага, если враг этот был еще столь силен, — ведь Хельгу ничто не помешало бы пойти не на Византию, а на Хазарию.

Представляется более резонным, что Хельгу после того, как он разграбил Самкерц, ничто больше не удерживало в этом городе (основать собственное княжество и сохранить власть на этом слишком желанном и для хазар, и для Византии месте у него, вероятно, не было сил). И поэтому он, решив продолжить свои «подвиги» под стенами Царь-града, более или менее полюбовно договорился с Песахом, что тот пропускает его через Керченский пролив и русы уходят с миром.

Поражение Хельгу под Константинополем тоже, вероятно, было не таким сокрушительным, как его себе представляет «Кембриджский аноним». В противном случае опять-таки непонятно, почему хазары пропустили разбитую дружину давнего врага через свои земли. Они могли сделать это, лишь убоявшись его военной силы или прельстившись долей в его военной добыче.

Очень интересной представляется политика Хельгу на берегах Каспия, если придерживаться наиболее распространенной и резонной точки зрения, что это именно он напал на Бердаа. Из книги Ибн Мискавейха следует, что русы приложили все усилия, чтобы сохранить хорошие отношения с жителями покоренного города: «…Люди эти (Русы) вошли в город, сделали в нем объявление, успокаивали жителей его и говорили им так: “Нет между нами и вами разногласия в вере. Единственно чего мы желаем, это власти. На нас лежит обязанность хорошо относиться к вам, а на вас — хорошо повиноваться нам”»^{724}. Это опять-таки свидетельствует о том, что Хельгу не был воеводой киевского князя — тот не мог надеяться удержать в повиновении город, который отделяли от него тысячи километров и территория чужого государства. Для киевлян этот поход, как и их походы на Царьград, мог быть только грабительским. Но если принять версию о том, что Хельгу и его дружина были независимыми варягами, которые искали место для княжения^{725} (как это когда-то сделали Рюрик, Олег и другие русы), то все противоречия снимаются.

При всех условиях Хельгу в те времена еще не мог одолеть Хазарию, и на ее территории ему пришлось ограничиться разграблением Самкерца. Это было, судя по всему, единственное военное столкновение хазар и русов за восемьдесят лет, которые предшествовали походу Святослава. Но о нем — в следующей главе.