Ходок - 7

15 Глава

На встречу не опоздал никто. В воздухе еще не растаял звук от последнего – восьмого удара главного колокола на Церкви Единого, а все бригадиры уже сидели за большим деревянным столом в неприметной таверне «Морская Дева». Стол этот, отполированный локтями и лицами многочисленных посетителей, располагался в общем зале таверны в компании семерых своих собратьев, таких же крепко сбитых и отполированных. Не исключено, что при наличии в «Морской Деве» отдельных кабинетов, встреча происходила бы в одном из них, но увы – чего не было, того не было. Так что, ввиду отсутствия гербовой, пришлось писать на простой.

Однако, может оно и к лучшему – компания угрюмых мужиков, уединяющихся в «кабинете», наверняка привлекла бы ненужное внимание, а так собрались ребята нажраться, и все дела. Все – как обычно. Лист лучше всего прятать в лесу.

По случаю вечернего времени все места были заняты, в зале стоял гомон и дым коромыслом – подслушать и подглядеть что-либо в таких условиях было бы проблематично даже самому Джеймсу Бонду с его хитроумной аппаратурой, так что никто из присутствующих бригадиров шпионажа не опасался. Тем более, что они слыхом ни слыхивали ни про знаменитого агента, ни про его, не менее знаменитые, гаджеты. А если бы знали, то не исключено, что хоть немножко, да волновались бы! Это еще раз подтверждает универсальность закона: меньше знаешь – крепче спишь.

Почему Эргюст Вир выбрал именно это заведение общепита для встречи со своей командой было понятно – он не хотел никаких неожиданностей, ни приятных, ни, тем более, неприятных. За время, прошедшее с момента расставания и до момента встречи, произойти могло многое, ибо времена для Серго Цеха, а не исключено, что и для всего «Союза», наступили смутные. Слишком грозных врагов они нажили из-за своего покойного руководителя, чтоб он провалился на самое дно, самого нижнего Ада!

Однажды, давным-давно, в самом начале своей карьеры профессионального киллера, юный Эргюст побывал на выступлении бродячего цирка. Акробаты, жонглеры и уж тем более фокусники, его воображение не поразили. И действительно – чем может удивить фокусник в мире, где есть магия? Скорее всего – ничем, но профессия такая существовала и находились благодарные зрители, которые позволяли фокусникам сводить концы с концами и не умереть с голода.

А вот кто запал в душу Старика, который не был тогда еще Стариком, так это укротитель тигров. Всю жизнь воспоминание о том, как могучие звери хоть и с недовольным рыком, но все же подчинялись воле человека, время от времени всплывало у него в памяти. Вот и в ночь, после избрания начальником Серого Цеха, ему снова припомнился дрессировщик и его тигры, и понял тогда Эргюст, почему не может забыть то давешнее представление.

Озарение посетило его и осознал Эргюст, что ничем не отличается от того хмурого, жилистого мужика, который остается, с глазу на глаз, в клетке с могучими зверями, каждый из которых может отправить его к праотцам одним взмахом лапы. Но! Может-то – может, однако вместо того, чтобы разорвать глотку дрессировщику и вонзить клыки в парное мясо, выполняет все команды человека и позволяет ему выйти живым из клетки.

Постигнув свое сродство с укротителем, понял Старик и то, что жизнь и здоровье, как дрессировщика, так и начальника Серого Цеха зависят от их наблюдательности. Они должны успеть отследить малейшие нюансы в изменении поведения своих подчиненных – зверей, или людей – кому, какая труппа досталась. Правда, начальнику Серого Цеха посложнее приходится – его питомцы поопаснее.

Короче говоря – любое изменение поведения подопечного может свидетельствовать о назревающей опасности. А для того, чтобы его отследить, необходимо знать, какое поведение является обычным, нормальным, что в свою очередь влечет за собой необходимость постоянного наблюдения за звериным – вне зависимости от имиджа, контингентом.

Старик не страдал излишней подозрительностью, просто он постоянно был настороже. Как говорится: я не злопамятный, просто память у меня хорошая. Начальник Серого Цеха хорошо относился к своим людям, доверял им, но… проверял. Причем, не раз и не два, не от случая к случаю, а на регулярной основе. Выражалось это в том, что Эргюст задушевно беседовал с каждым из серых и многое знал о жизни каждого – у кого мать болеет, кто ждет прибавления в семействе, у кого сын поет церковные гимны исключительно хорошо, у кого жена редкостная сука, а мать ее и того хуже, и прочее, прочее, прочее, что составляет обыденную, повседневную жизнь любого человека, вне зависимости от его профессии, будь он хоть булочником, хоть киллером.

Никакой идиосинкразии это перманентное тестирование у подчиненных не вызывало. Главным образом из-за того, что они не догадывались, что их тестируют. Старик не задавал вопросов. Или же задавал, но очень редко, когда от него это явно ждали. Он просто сидел за рюмочкой яблочного коньяка, или за кружкой эля, в компании своих людей и слушал, но не отмалчивался, а тоже рассказывал о своей жизни – что младшая внучка растет еще той вертихвосткой, что характер жены с годами стал еще хуже, да и был не сахар, ну, и так далее. Короче говоря – грузил подчиненных разнообразной ботвой и в ответ получал такую же.

Разумеется, занимался Эргюст этим не из банального любопытства и уж, тем более, не из желания покопаться в чужом грязном белье. В его интересе к интимным подробностям жизни личного состава не было ничего общего с темным и липким вниманием околоподъездных старух к жизни своих соседей. Регулярные задушевные беседы с подчиненными нужны были начальнику Серого Цеха для того, чтобы доверять своим сотрудникам, чтобы по мельчайшим, трудноуловимым изменениям нюансов поведения успеть отследить зарождающуюся измену и провести операцию по «опережающему отражению». И благодаря этой кропотливой работе, он был уверен в лояльности своих людей. Был уверен до прошлой ночи. Теперь все изменилось – мирная жизнь закончилась и началась война. А это означало, что изменились правила игры, и к этому надо быть готовым.

Эргюст не исключал, что за те несколько склянок, что они не виделись, кто-то из его подчиненных мог попасть в лапы темных Лордов и променять свою преданность «Союзу», Цеху и лично ему, на жизнь, а это означало, что вся информация, которой располагали эти гипотетические пленники, стала достоянием северян.

Старик не был прекраснодушным идеалистом, поэтому в стойкость и несгибаемость своих людей, и их готовность умереть под пыткой, но не раскрыть рта, верил слабо. А если быть честным с самим собой, то не верил вообще. В данном случае, ключевая информация – время и место встречи. Попади она в лапы Лордов – тут и до геноцида недалеко! В их способности быстро и эффективно вырезать всех собравшихся (включая относительно мирных посетителей «Морской Девы»), начальник Серого Цеха не сомневался ни мгновения. Как правильно говорится – рыбак рыбака…

Эргюст был реалистом до мозга костей, никаких иллюзий никогда не питал и несмотря на очень хорошее отношение к своим людям, вполне справедливо полагал, что предают только свои. Врагу проблематично пробраться к тебе за спину на расстояние вытянутой руки, а другу, товарищу, соратнику – без проблем. В спокойное время вероятность предательства, конечно же, была невелика, но как только обстановка стала накаляться и перед окружающими встала, или могла встать альтернатива – своя жизнь, или твоя, все резко менялось.

Начальник Серого Цеха сумел дожить до весьма почтенного возраста, и попутно, сохранить свой пост. Понимающие люди – ветераны «Союза», число которых было весьма невелико, ибо работа в этой специфической организации не особо способствовала долголетию, отмечали, что это большое достижение, причем, как одно, так и другое.

А помог Старику достигнуть таких верши некий дуализм, с которым он относился к людям. В природе это явление тоже встречается. Наиболее яркий пример – свет. Он, как известно, одновременно и частица и волна. Так вот, Эргюст никогда не забывал, что каждый сотрудник – это потенциальный предатель, но, в то же самое время никак это внешне не демонстрировал, вербально и невербально внушая окружающим, что он им всецело доверяет. Эргюст был сильным манипулятором и ему это вполне удавалось. Такой вот бег по лезвию бритвы с дуализмом наперевес.

Никакой паранойи в таком отношении Старика к жизни не было, заговоры на каждом шагу ему не мерещились, но любую возможность предательства он старался минимизировать заранее, настолько, насколько мог. В данном конкретном случае этим объяснялся выбор точки рандеву.

Никто из бригадиров до вчерашней ночи, когда прозвучало название места встречи, о таверне ничего не знал. Точнее, не так – слыхал когда-то краем уха, что есть такое заведение – и все. Назвать сходу, где точно «Морская Дева» расположена, особенности ее архитектуры, карту скрытых подходов, наличие, или отсутствие подземных ходов и другую важную информацию никто бы их них не смог – короче говоря, попади кто из бригадиров в плен, выдавать ему было бы нечего. Хотя… такая формулировка не совсем точна. Пожалуй, правильнее будет так: пленник смог бы выдать меньше, чем если бы совещание происходило в хорошо ему известном месте. Так будет правильно. А вот Эргюст все вышеперечисленное про «Морскую Деву» знал, а еще и много чего другого, не менее, если не более, важного в игре на выживание, в которую все они были вынуждены теперь играть.

Старик, в отличие от значительной части начальства всех уровней, которые искренне считают, будто народ должен ждать начальство, а иначе, что это за начальство? полагал, что точность – вежливость не только королей, но и руководителей, уважающих своих сотрудников. Поэтому, когда он не появился в «Морской деве» с восьмым ударом главного колокола на Церкви Единого, это вызвало у собравшихся бригадиров некоторое удивление. К счастью, задержался он не на много и удивление не успело перерасти в тревогу. Кстати говоря, в рассуждениях о точности и вежливости, непременно следует иметь в виду, что точность хороша только в том случае, если она не противоречит разумной осторожности. Человек, например, является на стрелку в строго оговоренное время, а его там фаршируют свинцом, как рождественского гуся яблоками – что ж хорошего в такой точности?

В том, что Старик задержался не было ничего удивительного. И никакой невежливости в этом не было и в помине. И никакого начальственного чванства – мол, подождут, мол, никуда не денутся с подводной лодки! Отнюдь. Опоздание было чисто техническим. Эргюст задержался ровно настолько, сколько ему потребовалось, чтобы удостовериться, что «хвостов» никто не привел. А если быть предельно корректными в формулировках, то не «не привел», а он «не обнаружил» – так будет точнее. Эргюст проследил за своими бригадирами на подходе к таверне, проследил за людьми, пришедшими после них и пришел к выводу, что если кто-то и шпионит, то вычислить соглядатая он не может, а значит – нечего и время терять. От Судьбы не уйдешь и не надо разумную осторожность превращать в трусость. К слову говоря – это совершенно разные проявления человеческой психики.

В темном углу материализовалась одна из теней, отбрасываемых неверным светом дешевых масляных фонарей, и к столу, где расположилась элита Серого Цеха, проскользнул его начальник. Можно было дать голову на отсечение, что никто, кроме бригадиров, его появления не заметил. Как правильно говорится – мастерство не пропьешь! Особенно, если пить в меру.

И хотя начальник Серого Цеха давно оперативной работой не занимался – сказывалось высокое положение в иерархии и возраст, но базовых навыков он не утратил. О высоком классе начальника Серого Цеха говорил хотя бы тот факт, что Эргюст сумел протиснуться между двух, в дым пьяных, матросов, которые уже успели по разу съездить друг дружке по уху и собирались продолжить это увлекательное занятие. Причем Старик проскользнул так, что они на этот вызывающий маневр даже внимания не обратили.

Устроившись в торце стола, на «председательском» месте, он внимательно оглядел хмурые лица своих соратников. Хмурые – это ладно – веселиться особо не с чего, но вот тщательно скрываемая растерянность и, чего греха таить – даже страх, Эргюсту сильно не понравились. Никогда раньше он своих бригадиров такими не видел, хотя… с другой стороны – никогда раньше они в такой переплет и не попадали. За одно злосчастное утро уничтожены четыре лучшие пятерки. Правда, про Святошу точных данных нет, но Эргюст привык доверять своей интуиции, а она однозначно говорила, что если он когда и встретится со своим лучшим бригадиром, то разве что в преисподней. Еще раз оглядев своих людей, начальник Серого Цеха заговорил:

– О чем болтают в городе я знаю. Пересказывать сплетни не надо. Пусть говорят те, кто видел что-нибудь своими глазами.

Высказавшись таким образом, Эргюст сделал большой глоток черного эля и выжидательно уставился на подчиненных. Как он и предполагал, очереди из желающих поделиться информацией не возникло. Все сидели опустив глаза в кружки, медленно потягивали их содержимое, и открывать рот никто не спешил. Некоторое время за столом царило молчание, но бесконечным, к счастью, оно не стало. Первым его нарушил бригадир шестой пятерки Шест. Роста он был обычного, однако же худ до чрезвычайности. Шутили, что в профиль он становится невидимкой. Ну, невидимкой, не невидимкой, но то, что не намного толще своего погоняла – это точно.

– Сам не видел… но боец мой видел черного демона в «Империуме». Говорить?

– Это который? – бросил на него острый взгляд начальник Серого Цеха.

– Трюм.

Эргюст, как любой правильный военачальник, знал всех своих людей. Ничего удивительного в этом не было. У Суворова и Александра Македонского было людей побольше, чем в его двенадцати пятерках, и ничего – всех знали. Никого не забывали. Трюму Старик симпатизировал. Парень не был «сынком». Как ни крути, но все «служащие» Серого Цеха пытались пристроить своих отпрысков к себе под крылышко. Разумеется, Серый Цех это не «Газпром» – такие кормушки вообще можно по пальцам одной руки пересчитать во всех мирах, но все же, по бакарским меркам, контора не из последних.

Конечно же, никто не будет спорить, что сынишка профессионального киллера – это не самый плохой человеческий материал, чтобы достойно сменить отца на «трудовой вахте» – из многих «сынков» получались вполне достойные профессионалы, высоко несущие знамя социалистического соревнова… тьфу ты! пардон-пардон – это из другой оперы, но Эргюст предпочитал self-made mans.

Так вот, возвращаясь к Трюму – парень рано осиротел, лет в пять-шесть, может чуть раньше, а может и чуть позже – точно никто, включая его самого, не знал. Отец не вернулся из очередного то ли торгового, то ли пиратского рейса, мать с горя слегла и за неделю сгорела от горячки, а Трюм, которого звали тогда Гемелл Каликс, оказался на улице, как и все его многочисленные братья и сестры. Поголодав, парнишка прибился сначала к Цеху Нищих, а потом «пошел на повышение» – начал воровать, потом грабить и в конце концов сумел пробиться в элиту «Союза» – Серый Цех. Кличку свою получил за любовь к морю, доставшуюся, по наследству, от отца.

– Хорошо… – кивнул Эргюст. – Я слушаю. Итак, что нового рассказал Трюм?

– Нового ничего, – нахмурился Шест. – Просто у него руки дрожат… Постоянно.

Если бы Шест обладал возвышенно-романтическим складом ума и способностью выражать свои эмоции словами, он бы непременно рассказал собравшимся о том, что поразило его до глубины души. О том, что Трюм стал бояться темноты и не постеснялся в этом признаться, о том, что Трюм схватил его за руку и умолял не оставлять одного… И еще, что в глазах у Трюма затаилась тень от черного демона, отчего взгляд у него стал затравленным, как у подранка, которого окружила свора легавых, что в голове у Трюма постоянно звучит вой этого самого демона, что прежнего, смелого и спокойного Трюма больше нет, что душу Трюма медленно, но неуклонно, как сахар в кипятке, разъедает страх, но ничего этого Шест – душевно черствый воинствующий материалист и прагматик не сказал. Не сказал не потому, что хотел что-то скрыть, а потому что не умел так говорить. Однако, собравшимся было и так все ясно. Им было достаточно сообщения о дрожащих руках. Шест замолчал, но чувствовалось, что внутри у него происходит борьба – говорить, или не говорить. Наконец, он решился:

– Не знаю… может показалось ему… – Шест вздохнул. Чувствовалось, что продолжать бригадиру не хочется, но раз начал, надо доводить дело до конца: – Трюм еще сказал, что видел там Святошу. До демона…

– Святошу?!? – прошелестело над столом.

– Да. Святошу. – Повторил Шест. – Так Трюм сказал. Он еще сказал, что Святоша странный был.

– В смысле? – поднял глаза Эргюст. – Что значит странный?

– Ну-у… лицо Святоши, а сам вроде и не Святоша… Потом он исчез, а вскоре демон начал наших выкидывать… – После этих слов ледяной ветерок просквозил по спинам всех собравшихся. Оказалось, что детские страшилки про лис оборотней вбиты в подсознание глубже, чем хотелось бы, что детские страхи никуда не делись. Каждому припомнилось, КТО жил под кроватью и поджидал во дворе, куда приходилось ночью выскакивать по нужде.

Настроение, и так не сильно хорошее, эти ностальгические воспоминания не улучшили. Тишина повисла над столом. Нарушил ее Карлик – бригадир девятой пятерки. Он протянул огромную, такую же, как он сам, ручищу, схватил свою галлонную кружку и одним глотком, с шумом, влил в себя не менее половины. При его размерах ничего необычного в этом не было – мог бы и полностью осушить. Такие гиганты в Сером Цехе, где лучшим достоинством считалась незаметность, не приветствовались, но выдающиеся профессиональные качества позволили ему занять достаточно высокую ступеньку в иерархии цеха. Кроме того, что Карлик великолепно владел духовой трубкой, чем конечно же никого не удивишь – таких самородков хватало, он был прекрасной, можно даже сказать – самой лучшей в Цехе, фигурой отвлечения.

В любом месте, где появлялся двухметровый гигант, выглядевший, из-за коротких ног, широких плеч и не менее широкой задницы, скорее приземистым, чем высоким, он тут же приковывал к себе всеобщее внимание, чем значительно облегчал работу своих людей. Пока обыватели глазели на бригадира, бригада делала свое черное дело и растворялась в людском море.

Если бы жители и гости славного города Бакара имели доступ к земной литературе последних лет, то они были бы поражены насколько Карлик походил на гнома, как их обычно рисуют на обложках фэнзийных книг, а именно – бородатый хрен, поперек себя шире – это что касается тушки. Лицо же бригадира особых примет не имело и выглядело, на удивление, благообразно. Можно даже сказать, что мясистый нос и маленькие, близко посаженные глазки, органично вписывались в широкую физиономию Карлика, придавая его облику завершенность и даже некий определенный шарм.

Так что, единственным отличием от земного шаблона были размеры – этакий двухметровый гномик! Но, так как на Сете про гномов слыхом не слыхивали, а суть людская везде одинакова и без сплетен обойтись не может, а внешность Карлика не могла не породить вышеупомянутые сплетни, то насчет его генетических корней имелись различные гипотезы. Одни злые языки, за его спиной, шептались, что мамаша Карлика согрешила с горным троллем, другие – что с гориллой, но в лицо этого, разумеется, ему никто не говорил, а на все сплетни и шепотки Карлику было плевать – он был поразительной флегмой, а не исключено даже, что и – фаталистом.

Вот и сейчас, не обращая внимания на тягостную атмосферу, воцарившуюся за столом, Карлик, вторым глотком, до конца осушил свою кружку и сыто отрыгнул, как бы внося тем самым посильный вклад в роскошь человеческого общения, происходящего за столом. Однако, его попытка оживить обстановку (если это действительно была сознательная попытка) пропала втуне, и мрачное молчание мгновенно отыграло утраченные, было, позиции.

Эта молчаливая мрачность, вкупе с общей аурой опасности, излучаемой серыми, как невидимым куполом, отгораживала собравшихся профессиональных убийц от шума и гама остального зала. Прочие посетители «Морской Девы» явственно ощущали границу, переходить которую не следовало и вели себя сдержанно и можно даже сказать – прилично.

Заведение пользовалось широкой известностью в узких… точнее говоря – в определенных кругах гостей и жителей славного города Бакара. Круги эти отличались низкой законопослушностью, и наоборот – высоким правовым нигилизмом. Любимым занятием завсегдатаев, которые составляли не менее девяти десятых из числа посетителей, был развод лохов. Лохами считались любые другие клиенты, не являющиеся завсегдатаями.

Развод осуществлялся, как по-хорошему, так и по-плохому. В первом случае лохи покидали заведение с пустыми карманами, но на своих ногах и без телесных повреждений, во втором – с теми же пустыми карманами, но вдобавок изрядно помятыми. Конечно же все проистекало без излишнего фанатизма – до смертоубийства дело не доходило. Проблемы с полицией не были нужны никому.

И казалось бы, что столик за которым собрались девять незнакомых аборигенам людей, спокойных и на вид вполне себе мирных и добропорядочных, должен был привлекать нехорошее внимание буйных завсегдатаев «Морской Девы». Ан нет! Никто не подкатывал с предложением проставиться за новоселье, или вернуть несуществующий должок, или же, по-простому, по рабоче-крестьянски, сначала дать в морду, а уже потом попросить проставиться за новоселье, или потребовать несуществующий должок. Что-то останавливало вышеупомянутых завсегдатаев за шаг от роковой черты.

Так, раскормленные домашние псы – ну, те которые поумнее, при встрече с уличными котами лаять – лают, но бросаться не торопятся – понимают, что глаза и нос у них не железные. Придурки и отморозки, встречающиеся в собачьем племени не реже, чем у людей, те – бросаются. И часто задирают ничего не сделавшего им плохого кота, но не менее часто остаются без одного глаза, а то и без обоих и с долго незаживающим носом. После этого от классовой ненависти к семейству кошачьих излечиваются и больше на рожон не лезут.

Завсегдатаи «Морской Девы», весьма охочие до чужих кошельков, оказались не глупее среднестатистических собак и сделали вид, что мутного столика вообще не существует – даже особо не поглядывали в его сторону, что благотворно сказалось на состоянии их здоровья. А может все было гораздо проще – вряд ли проспиртованные мозги местных завсегдатаев могли уловить тонкий флер Смерти, исходящий от столика Серого Цеха, и от недружественных актов местных удерживало присутствие за столом Карлика? Может и так. Главное, что все был чинно и благородно. Скандалы были серым ни к чему.

И пожалуй да – следует согласиться, что главную роль в сдержанности аборигенов играл именно Карлик. Это, как наличие у страны ядерного оружия – что бы она себе ни позволила, как бы ни накосячала, все ее соседи, и дальние и ближние, разве что устроят вой в СМИ, ноты протеста предъявят, санкции объявят, а так, чтобы что-то реальное – это ни-ни. Жить-то все хотят.

Однако, от отвлеченных материй возвращаемся к нашим баранам. В смысле – к бригадирам. После того, как Карлик высказался, своеобразно, конечно же, но можно считать, что высказался, плотина молчания рухнула и из-под ее обломков послышались робкие звуки, складывающиеся в членораздельную речь – слово взял следующий оратор:

– Я видел одного из Лордов на Зеленой площади у «У трех повешенных», – негромко обронил Мельник, бригадир десятой пятерки. Его иссиня-черные волосы с самого раннего детства, когда Мельника еще звали Аттикус Церес, были припорошены сединой, словно обсыпаны мукой, так что выбор прозвища был небольшим: или Мельник, или Седой, другие варианты, вроде Булочника, не рассматривались.

Дело было в том, что облик булочника предполагает наличие в нем чего-то вкусного, домашнего что ли, чего-то доброго в конце концов, а во внешности и внутренних свойствах юного Аттикуса всего вышеупомянутого и близко не наблюдалось. Посему, при выборе между Седым и Мельником, общественное мнение шайки малолетних преступников, где Аттикус имел честь подвизаться, большинством голосов склонилось к Мельнику, ввиду природной кряжистости фигуры и общей основательности юного бандита. С тех пор так и пошло – Мельник и Мельник.

После нападения на «Арлекин», никто из работников Серого Цеха высокопоставленных северян не видел. И что характерно – и не стремился, а ровно наоборот. Поэтому неудивительно, что после такого интригующего начала взоры всех присутствующих обратились к бригадиру десятой пятерки, а он, в свою очередь, не стал изображать из себя эстрадную звезду и заставлять себя упрашивать:

– Северяне разрешили похоронить наших с утра, – продолжил он, и все присутствующие угрюмо покивали. Это было общеизвестно – за площадью, куда вывезли тела бойцов Серого Цеха во главе с его бывшим главой без головы – вот такой вот каламбурчик, следили сотни глаз и примерно такое же количество ушей, и объявление воли Северных Лордов, которую озвучил Амор, мгновенно было доведено до сведения всех заинтересованных лиц.

Кстати говоря, если кого-то удивило нестрогое совпадение количества следящих глаз и ушей, чего, в принципе, следовало бы ожидать, то объяснение этому явлению очень простое – некоторые из наблюдателей не имели полного комплекта органов зрения и слуха. У кого глаза не было, у кого уха, а у кого и того, и другого! Жизнь рядового бандита не сахар, это не в Сколково нанотехнологии клепать, хотя и там опасно –могут проверить… рано, или поздно. Но, у бандитов условия труда все же похуже, и соответственно – травматизм выше.

– Соваться на похороны стремно, – дернул щекой Мельник и остальные бригадиры, сидящие за столом, молча с ним согласились. Никто не исключал, а подавляющее большинство вообще было непоколебимо уверенно в том, что северные демоны просто хотят добить всех участников нападения на их корабль и только и ждут, чтобы серые явились торжественно попрощаться со своими боевыми товарищами. – Поэтому, ночью я навестил Грача, – начальник Цеха Нищих уж больно напоминал эту птицу и другого прозвища у него просто не могло быть, – и напряг похоронить ребят. – Бригадир десятой пятерки по-волчьи ощерился. – Он не хотел, но я упросил. – Мельник криво ухмыльнулся. – Остальные бригадиры понимающе покивали, хорошо представляя, как именно он «упрашивал» главного бакарского нищего. – Грач вписался… Хотя не хотел. – Повторил Мельник. И снова все присутствующие покивали. При этом некоторые испытали легкое чувство стыда, потому что не предприняли, со своей стороны, никаких шагов для организации похорон. А некоторые не испытали – наличие, или отсутствие совести от профессии не зависит. Можно быть совестливым депутатом, или губернатором и бессовестным пастором, или детским врачом. По статистике, однако, вероятность и того и другого не слишком велика.

А вот начальник Серого Цеха самоустранился от организации похорон по причине никак не связанной с душевным выбором. Он был таким же, как Шест, прагматиком до мозга костей и для него не существовало моральной дилеммы: кого спасать – молодую женщину, или ее маленького ребенка, если есть возможность спасти только кого-то одного. Конечно же, женщину – она родит еще детей. Для Эргюста главным и единственным приоритетом было сохранение личного состава Серого Цеха. Однако и тут все было не так просто и ясно.

Казалось бы, для сбережения своих людей, начальник Серого Цеха должен был отдать четкий и однозначный приказ – не приближаться к телегам с телами соратников и вообще держаться подальше от Зеленой площади и от трактира «У трех повешенных», но он этого не сделал. Эргюст никому не стал навязывать свою точку зрения на организацию похорон братьев по оружию, предоставив каждому бригадиру право самому решать, как поступить и что сказать своей бригаде. И это было правильно – никто не сможет потом объяснять свое поведение полученным приказом, а самое главное – некого будет винить.

В противном случае – если бы он отдал конкретный и однозначный приказ, причем не важно какой именно – участвовать в похоронах, или же нет, это неминуемо привело бы потом, когда ситуация таким, или иным способом устаканится, к разброду, шатанию и расшатыванию внутренних скреп Серого Цеха. Если бы Эргюст приказал всем участвовать даже не в самих похоронах, а только лишь в их организации, и при этом были бы новые жертвы среди сотрудников, то оставшиеся в живых непременно заявили бы, что они всегда были против такого решения и лишь категорический приказ начальника Цеха погнал их на бойню.

А если бы он приказал на лигу не приближаться к Зеленой площади, то нашлись бы такие, что стали бы шептаться у него за спиной, что хотели проводить товарищей в последний путь и лишь трусливый приказ руководства лишил их этой возможности. Так что Эргюст поступил единственным, возможным для себя, в данной ситуации, способом – даровал всем свободу воли. Как говорится – каждый пьет свое какао.

– Грач фуфло никогда не гнал… – покривил губы Мельник, – сукой не был. Но… – Он обвел хмурым взглядом высокое собрание, присутствующее за столом, и высказал вслух то, что у каждого было на душе: – Время наступило смутное. Любой может кинуть… – От этих слов будто бы порыв ледяного ветра пронесся над столом. Зябко всем стало, мурашки по спине пробежали, и неизвестно, что бы еще произошло с организмами собрвышихся, продлись такое состояние подольше, но тут раздался бесстрастный голос Старика:

– Не отвлекайся. Давай ближе к делу. – И от этих простых слов, всех отпустило. Компания снова задышала.

– Я позырить решил, чтобы нищие не кинули. В первую склянку пробрался в дом Старого Пня, – продолжил Мельник и вновь собравшиеся высказали ему свое молчаливое одобрение. Дом Старого Пня – отставного сотрудника Серого Цеха, отошедшего от дел по старости и слабости здоровья, идеально подходил для наблюдения за трактиром «У трех повешенных». С эркера второго этажа открывался прекрасный вид как на сам трактир, так и на телеги, а можно даже сказать – катафалки, с телами павших соратников.

Кстати говоря, Старый Пень был еще одним редким человеком, чье погоняло изменилось со временем. Обычно, кличка, которую получал бакарский мафиози, сопровождала его от «рождения» – когда он вступал в ряды этой замечательной организации, и до могилы. А со Старым Пнем получилось иначе. Изначально он звался просто Пнем из-за общей корявости фигуры и лица. Лучшего идентификатора подобрать для него было невозможно. Однако, время шло и его воздействие на Пня привело к тому, что при упоминании его имени многие товарищи стали добавлять прилагательное «старый» – уж больно Пень стал походить именно на старый, трухлявый пень. И с какого-то момента, точно назвать который никто бы не смог, Пень превратился в Старого Пня.

– Я как раз зыкал на голову Змея, – продолжил свой рассказ Мельник. При этих словах Эргюст поморщился. Все сотрудники Серого Цеха – и бригадиры и рядовые бойцы, знали, что Старик не любит блатной жаргон. Он сам по фене не ботал и терпеть не мог, когда в его присутствии это делали другие, тем более «офицеры». Использование Мельником арго могло быть следствием двух причин. Первая состояла в том, что последние события настолько расшатали строгую дисциплину в Сером Цехе, что бригадир счел для себя возможным положить с прибором на лингвистические пристрастия и предубеждения своего непосредственного руководителя и изъясняться в удобной для себя манере, без оглядки на авторитеты. Вторая – в том, что из-за нервных перегрузок он просто-напросто позабыл про табу. Такое бывает – сильный стресс произвольно стирает из памяти информацию и Мельник забыл, что любит, а чего не любит начальник Серого Цеха. В любом случае все это было не очень хорошо и Эргюст нахмурился. Нахмуриться – нахмурился, но промолчал, а Мельник продолжил, как ни в чем не бывало: – Когда он появился. – Насчет того, кто именно появился, у собравшихся за столом вопросов не было. Вопрос был в другом – имел ли Мельник в виду, употребив термин «появился», именно то обстоятельство, которое страшило всех, знавших Змея, до нервного тика, или же что-то другое.

– Появился? – хмуро уточнил Эргюст.

– Да. – Мельник был тверд в своем ответе, и это очень сильно не понравилось всем присутствующим.

Дело было в том, что Змей, среди остальных пугающих особенностей, типа невероятной, нечеловеческой скорости, обладал способностью исчезать, мгновенно растворяясь в воздухе и, соответственно, появляться, в самых неожиданных местах, где его никто не ждал, точно так же материализуясь из этого самого воздуха, что объясняло, почему убить его было, практически, невозможно, в чем убедились многочисленные покушавшиеся, решившиеся это проделать в начальный период его правления. Второго шанса Змей никому не давал и эта полезная привычка свела число его открытых недоброжелателей к нулю.

Скрытые, возможно, оставались, но так как они свою недоброжелательность никак не проявляли, то и определить их было затруднительно, а Змей выявлением потенциальных инсургентов не занимался, справедливо полагая, что когда высунутся, тогда он им головы и отчекрыжит. И вот теперь получалось, что эти гратовы Лорды из той же конюшни! Именно к таким людям… а может и нелюдям – кто его знает, короче говоря, именно к таким существам относилось оговорка «практически». Потому что, хотя убить Змея было практически невозможно, фактически они именно это и проделали.

С того момента, когда присутствующие за столом узнали, что Лорды убили Змея, им сделалось сильно не по себе. И это состояние продолжалось по сию пору. Да что там кривить душой – «не по себе». Им всем было страшно. Змей и в одиночку внушал трепет всем членам «Союза», так что уж говорить об этой парочке, сумевшей обезглавить бывшего главу Ночной Гильдии и остаться, при этом, в живых. Хорошего мало, мягко говоря, нажить таких врагов. А если еще припомнить их черного демона, о котором, впрочем, никто и не забывал, то вообще можно идти топиться, или вешаться.

Конечно же, во всем случившемся, начиная с приказа о нападении на «Арлекин» и заканчивая сегодняшней трусливой, тайной встречей в «Морской Деве», был виноват только один человек – Змей, да только кому от этого легче? Вряд ли Лорды станут слушать оправдания. Короче говоря, если бы у каждого из присутствующих был выбор – заполучить таких врагов, или засунуть разъяренную змею себе в штаны, то многие предпочли бы змею.

– Сдается мне, – хрипло выдавил Амбал – бригадир одиннадцатой пятерки, – что Змей и эти, – он не уточнил о ком идет речь, но все прекрасно его поняли, – одну сиську сосали. – Был Амбал, как и следовало ожидать из его прозвища, невысок, сухощав, поджар и вообще напоминал тощего мальчишку. Единственное, что сильно его отличало его от мальчугана – это глаза и глубокие морщины.

– Насчет сиськи неизвестно… может и одну, – дернул щекой Шест, – но что все трое явились к нам из одной преисподней – это точно!

Эргюст бросил быстрый взгляд на обоих говорунов и те мгновенно заткнулись – можно сказать, что прения прекратились, фактически, не начавшись.

– Что дальше было? – взглянул начальник Серого Цеха на Мельника.

– Дальше… – слегка помедлил тот с ответом, – дальше он бозланить начал: «Можете хоронить!»

– А кто был на площади?

– Кто-кто… нищие…

– Больше никого?

– Ну-у… еще с ним Амор латался. Потом подошел. Он садовником у Змея…

– Я знаю. Что дальше? – Эргюст чувствовал, что самое важное впереди, что там или бездонная пропасть, в которой и сгниют их косточки, или та же самая пропасть, но с перекинутым через нее тоненьким бревном. Нервическое нетерпение охватило его. – Ну! – не выдержал он.

– Он повернулся и в ставни мне позыкал…

– В глаза посмотрел?! – изумился Карлик, до этого внимавший рассказу совершенно бесстрастно.

– Это как? – не понял начальник Серого Цеха. – Ты же был на эркере у Старого Пня. Или я ошибаюсь?

– На эркере! – упрямо качнул головой Мельник.

– А он у входа в трактир?

– У входа.

– Это локтей пятьдесят… – задумчиво протянул Эргюст, – не меньше. Тем более – ты ведь наверняка не торчал на виду, а прятался. Ты ведь прятался?

– Линял… – начал было Мельник, но тут Старик не выдержал и рявкнул:

– Говори нормально! – Одновременно он кратко, но емко охарактеризовал Мельника: – Блядский выползень! – При этом обычно тусклые глаза Эргюста так сверкнули, что Мельник почувствовал будто его молнией прошибло от затылка до пяток. А может, и наоборот – от пяток до затылка. Направление прострела сразу распознать было трудновато. И сразу же к нему вернулась способность общаться с помощью нормативной лексики. Вот что благотворящий начальственный рык творит!

– Прятался! Я стоял в глубине эркера. Он не мог меня заметить никак!

– Тогда как? – сузил глаза начальник Серого Цеха.

– Я не знаю как! – Мельник чуть не кричал, что в обычной обстановке представить было невозможно, но обстановка, к сожалению, была далека от обычной. Был самый настоящий форс-мажор. – Ты мне не веришь!?! – сорвался он на визгливый фальцет. В ответ Эргюст еще некоторое время посверлил его взглядом, а потом внезапно, как-то резко, расслабился.

– Верю. – Начальник Серого Цеха стал спокойным, как камень. – Верю. – Повторил он. – Что было дальше? – Спокойствие Старика умиротворяюще подействовало и на бригадира – успокоился и Мельник.

– Лорд заговорил, глядя мне в глаза и я прекрасно его слышал… хотя это невозможно, – самокритично уточнил Мельник.

– С этими детьми Тьмы, что со Змеем, что с Северными Лордами, все возможно, – «успокоил» бригадира начальник Цеха. – Мы все верим тебе, – продолжил он сеанс психотерапии и одобрительный гул собравшихся подтвердил его слова. – Итак. Что он сказал?

– Он сказал… – Мельник вздохнул и поднял глаза к потолку, пытаясь вспомнить все слова грозного северянина, как можно более точно. – Он сказал, что командир, отдавший преступный приказ и солдаты, оказавшие сопротивление уже наказаны и что они не будут преследовать солдат, сложивших оружие. – Бригадир судорожно вздохнул. Было видно, что он не привык произносить длинные речи, и что это занятие ему не по нраву, но переложить свой крест было не на кого – он был единственным свидетелем и очевидцем, так что нести свой крест придется в одиночку. – Северянин сказал, – продолжил Мельник, хмуро вглядываясь в не менее хмурые лица товарищей и пытаясь понять, верят они ему, или нет, – что у него нет претензий к солдатам честно выполнявшим свой долг, и что неисполнение приказа худшее преступление, чем исполнение преступного приказа…

– Это точно… – вздохнул Пипо – бригадир двенадцатой пятерки. Когда он малышом попал к нищим – то ли сам прибился с голодухи, то ли украли его – видать не очень тщательно следили за ним родители, то мальчишка сообщил, что зовут его Пипо. Кличка это, или имя он не знал и с тех пор так и пошло – Пипо и Пипо. Был он человеком глубоко верующим, богобоязненным и, как это ни странно прозвучит – честным. Это к вопросу о совестливых депутатах и бессовестных проповедниках. Однако же, трудовая и производственная дисциплина были для него альфой и омегой и прочно стояли на первых местах в списке жизненных приоритетов, что и подтвердила следующая, высказанная им, сентенция: – Прикажут зарезать Святую Цицилию Эрхенвальдскую, – он вздохнул еще глубже, – придется резать… хотя грех. И там спросят, – он грустно кивнул на пол, куда непроизвольно бросили взгляд все присутствующие. От этих слов облако уныния повисло над столом, хотя, надо честно сказать, и до них особого веселья не наблюдалось. Но это был уже перебор, надо было выправлять ситуацию, а лучшим лекарством в таких случаях является переход от абстрактной тоски к суровой конкретике жизни.

– Ну, что ж… – взял слово начальник Серого Цеха, – пока все, что мы услышали от Мельника – это хорошая новость. – Все присутствующие дружно закивали, соглашаясь, что отсутствие у северян намеренья передушить их всех к гратовой матери – это уже хорошо. Однако, Эргюст общее воодушевление не разделял. Он хорошо знал, что люди склонны верить в то, во что хотят верить, и в то, чего боятся. А здесь присутствовали оба этих мотива. – Если Лорд не врал, – остудил он готовую вспыхнуть эйфорию. И бригадиры, ожидаемо, сникли. Старик с сожалением отметил, что его люди выбиты из колеи и что их легко бросает с сияющих вершин Надежды в темные пучины Отчаянья, и наоборот. С еще большим сожалением он констатировал, что доверять таким людям нельзя – напуганный до икоты соратник продаст за дырявую монетку, не говоря уже о собственной шкурке. В этой связи ему показался сильно подозрительным пассаж Пипо о безусловном выполнении любого приказа, но разбираться сейчас с этим времени не было – надо было вырабатывать стратегию и тактику выживания. Все остальное потом. – Наверняка северянин сказал и что-то плохое, – Эргюст взглянул на уныло таращившегося вдаль бригадира десятой пятерки. – Да, Мельник?

– Да. – Мельник обвел собравшихся тяжелым взглядом. – Он сказал, что все, кто участвовал в нападения на «Арлекин», должны выплатить виру. – При этих словах над столом пронесся тяжелый вздох.

– Сколько? – внешне абсолютно бесстрастно поинтересовался Эргюст.

– Он сказал – по тысяче золотых за каждого убитого моряка. Это тридцать пять тысяч. И по пятнадцать тысяч ему с Лордом Арамисом за какой-то ущерб. Он сказал какой, но я не понял. Мотальный вроде… или оральный…

– Не расстраивайся, – криво ухмыльнулся начальник Серого Цеха. – Это неважно. Значит, если я правильно понял, мы должны шестьдесят пять тысяч золотых?

– Да. – Подтвердил Мельник. И снова вздох пронесся над столом – таких денег в Цехе не было. – Еще он сказал, – продолжил свой, в высшей степени, интересный доклад бригадир десятой пятерки, – что надо вернуть все похищенное. До последней пуговицы.

– Ну, теперь-то все? – поинтересовался невозмутимый Карлик. Вернее, не то чтобы совсем уж невозмутимый… – просто гораздо более невозмутимый, чем остальные. С его габаритами он мог себе это позволить. До известной степени. Хотя… если их будут искать, с такой внешностью далеко не уйдешь и не понимать этого он не мог – был далеко не дурак, так что, видимо – действительно невозмутимый.

– Все! – твердо заверил Мельник.

– Срок? – деловито уточнил Эргюст.

– До завтрашней полуночи.

– А чем грозил? Ну-у… если не заплатим, или не все отдадим? – вклинился в разговор Карл – бригадир пятой пятерки. Свое незамысловатое прозвище он получил за почти что стопроцентное сходство с профилем Карла Валента – покойного отца нынешнего императора. Когда в руки бригадира попадала монета прежней чеканки, Карл всегда испытывал сильное воодушевление, разглядывая свой профиль, отчеканенный на золотом кругляше. Пустячок-с – а приятно! Да и товарищи уважают. Одно время, он даже пытался пустить окружающим пыль в глаза, выдавая себя за потерянного в детстве сына Императора, но, к его сожалению, излишней доверчивостью сотрудники «Союза» не отличались. Так что, этот номер не прокатил. Следует отметить, что особого расстройства по этому поводу бригадир пятой пятерки не испытал, так как распространял эту байку не из корыстных интересов, а так – для прикола.

– А чего ему грозить?.. – меланхолично отозвался Апельсин – бригадир седьмой пятерки. Свое погоняло он получил за нездоровую, ноздреватую кожу, сильно смахивающую на кожуру вышеупомянутого фрукта. – Человек Змею голову отрезал, – вздохнул он, – так что… – Апельсин криво ухмыльнулся, – ему можно и без угроз.

– … или не человек – грат их разберет, этих северян, кто они, на самом деле, Тьма с ними обоими! – поддержал Апельсина Пипо.

– Да даже, если бы эти гратовы Лорды были безобидны, как молочные поросята, хватило бы только их черного демона, чтобы никому, ничем не грозить! Вон, Шест говорит, что Трюма до сих пор трясет, а он его только увидел, и все! Демон, ведь, ему ничего не сделал. Трюм его только увидел… а он смелый парень. Был… Я его знаю. – С некоторой горячечностью вступил в разговор Рыбак – бригадир восьмой пятерки. Был он типичным серым – с неброской внешностью и смазанными, незапоминающимися чертами лица, а прозвищем своим был обязан хобби, которому отдавался со страстью юного любовника, впервые в жизни дорвавшегося до не менее юного женского тела. Рыбалке он посвящал все свободное время и весь пыл души. Выполнит очередной заказ, заскочит домой за удочками, и на рыбалку. Если был срочно нужен – всегда можно было найти на мостках, где собирались такие же одержимые. Рыбак был не одинок в своем увлечении.

«Ну, что ж… – подумал начальник Серого Цеха, – сейчас и увидим, у кого яйца тяжелее мозгов. – Он на мгновение запнулся, после чего признался самому себе: – У меня легче… И ничего в этом постыдного нет!» – попытался Эргюст успокоить поднявшего головы трехглавого дракона – Чувство Собственной Важности, Чувство Собственного Достоинства и Мужскую Гордость. И это ему почти что удалось. Во всяком случае, он твердо решил, что решение за которое будет голосовать, продиктовано лишь заботой о судьбе вверенного его попечению подразделения, а не элементарным, животным страхом перед страшными северными выродками. Вслух же произнес:

– Какие будут предложения? – И глядя на расстроенные и какие-то смазанные, что ли, лица своих бригадиров, потерявших привычную твердость, уточнил: – Только без соплей и конкретно. Начинаем, как обычно.

«Как обычно» означало, что свое мнение бригадиры должны были высказывать в порядке убывания номеров пятерок, начиная с двенадцатой и так далее. Такой принцип используется во всех иерархических структурах с начала времен и по сей день – первыми говорят лейтенанты, а заканчивают генералы и маршалы. Солдаты, старшины и матросы помалкивают – их дело телячье, обоссался и стой.

Кстати говоря, далеко не всегда мнение обладателей больших звезд оказывается правильным, но тут уж ничего не поделаешь, в армии ведь как? – в армии, как в анекдоте: приказано жрать кактус – значит будешь колоться, плакать, давиться, но есть! И не важно, что Главный Маршал Бронекавалерийских Войск, принявший такое решение, ни хрена не понимает в структуре плазменных отражателей, решивших исход операции. Главное, что он – Маршал!

Эргюст же, как умный и ответственный руководитель, развития событий по такому сценарию категорически не хотел. Не желал он брать на себя единоличную ответственность – ведь в случае выбора неправильного решения под угрозой оказывалось существование не только Серого Цеха, а всего «Союза». Поэтому и решил, что вместо обычного завершения такого рода совещаний, когда он, выслушав всех, объявлял окончательное решение, на сей раз просто озвучит волю большинства.

Эргюст хмуро посмотрел на Пипо, вцепившегося в свою кружку двумя руками и вперившего в нее взор. Складывалось впечатление, что Пипо ждал какого-то знака от Богини Судьбы и твердо рассчитывал, что подаст она его именно в сосуде с элем. Однако, никакого знамения не было и молчание затягивалось. Начальник Серого Цеха не хотел никого торопить, но время поджимало – чем быстрее они примут решение, неважно какое, но примут, тем больше времени останется на его реализацию. Хотя… чего себя обманывать… Старик почти не сомневался, какое решение примут его бригадиры. Свое он уже принял. Однако, запущенную процедуру надо было довести до конца. Эргюст хотел было уже поторопить бригадира двенадцатой пятерки, когда тот, не поднимая глаз и не глядя по сторонам, заговорил:

– Я думаю… надо заплатить… северным демонам… – Пипо сделал паузу, – если деньги найдем… А если нет… – он обреченно махнул рукой и присосался к своей кружке.

«И все же интересно, – отстраненно подумал Эргюст, – найдется хоть один, кто скажет, что надо воевать? А если найдется, то по-глупости, или это будет политика? Кто-нибудь рискнет сыграть по крупному?.. Думаю, что никто, но… Времена смутные – все может быть…»

Он перевел взгляд с Пипо на Амбала, сидящего с кислым видом. Чувствовалось, что тому не хочется открывать рот, но почувствовав на себе взгляд руководителя, бригадир одиннадцатой пятерки хмуро выдавил:

– Платить…

Следующим должен был говорить Мельник и Старик, к большому своему сожалению, был уверен в его ответе. К сожалению, не потому, что считал его точку зрения неправильной, вовсе даже – наоборот, а потому, что Мельник смотрел в глаза этому северному грату. Как только Эргюст услышал об этом, он тут же мысленно вычеркнул бригадира десятой пятерки из списка действующих боевиков. Справедливо, или нет, но он твердо решил, что Мельник теперь подобен бойцовой собаке, которую растерзал, но не до конца, соперник на арене. Физически такой пес может восстановиться, но его боевой дух, который и делал его бойцовым псом, потерян безвозвратно.

Правда, с другой стороны, в сложившихся обстоятельствах вообще было непонятно, кому можно доверять, а кому нет. Кто еще хищник, а кто уже травоядный. А если хищник, то будет ли он слушаться дрессировщика, или попытается вцепиться своему повелителю в горло? На кого можно опереться в случае форс-мажора, а кто подтолкнет, если споткнешься. Все это было неясно. Времена настали смутные, и абстрактные рассуждения Пипо о верности присяге только усиливали природную подозрительность начальника Серого Цеха.

«Сомневаюсь, что Мельник захочет иметь такого врага, особенно рассмотрев его вблизи, – хмуро предположил Эргюст. – Я и сам не хочу, – мрачно усмехнулся Старик, – хоть и не смотрел ему в глаза. И все же…» – Несмотря на то, что начальник Серого Цеха был реалистом, что сам уже мысленно переломил шпагу через колено, что уже положил ключи от города на золотой поднос и был готов к безоговорочной капитуляции, ему все же хотелось, причем абсолютно трансцендентно и алогично, чтобы хоть кто-то из его бригадиров взбрыкнул, доказал что у него есть яйца и проголосовал за войну! Эргюст ни на мгновение не допускал возможность такой войны, понимая всю ее гибельность для Цеха, но все равно в глубине души хотел, чтобы кто-то из его людей плюнул на рационализм и сказал, «что лучше умереть стоя, чем жить на коленях!» – Мельник смелый человек. Был… – поправил себя начальник Серого Цеха. – Однако… Чудеса иногда бывают. Все же, Мельник единственный, кто хоть что-то сделал для похорон. Послушаем, что он скажет. Может и сейчас он меня удивит?»

– Надо платить… – глядя в пол, высказал свое мнение бригадир десятой пятерки.

Никто из оставшихся военачальников оригинальничать не стал и выставлять свою кандидатуру на вакантный пост предводителя партии войны поостерегся. И это было к лучшему, ибо в сложившихся обстоятельствах только разброда и шатаний не хватало для того, чтобы ситуация из отчаянной превратилась в катастрофическую. Однако, как старом анекдоте про серебряные ложечки, осадочек остался. Как ни крути, а хотелось Эргюсту, тайно, подспудно, но хотелось, чтобы все-таки нашелся безрассудный храбрец в его команде. Чтобы поднял горящий взор и сказал: «Да вы что, мужики!?!? Бабы мы что ли, чтобы терпеть такое!?!?! Навалимся толпой, да и замочим гадов!!!», или как-то по другому призвал к восстанию угнетенного пролетариата, но чтобы не было полного пораженческого единодушия. Однако, чего не было, того не было – все были умные и шансы прикидывать умели.

И тут перед начальником Серого Цеха во весь рост встала следующая дилемма: высказывать свою позицию, или нет. В связи с тем, что все бригадиры единогласно высказались за капитуляцию, он, по законам Цеха, обязан был подчинится такому безоговорочному решению большинства. Как говорится – демократия в действии, хе-хе-хе…

Так вот, если он промолчит, то когда-нибудь, в будущем, если оно, конечно, у него будет, Эргюст сможет… не сказать конечно же – нет-нет, а тонко намекнуть, что он был против такого решения. Что он хотел сражаться до победного конца и лишь забота о людях заставила его, скрипя зубами или скрепя сердце – грат его знает чем, подчиниться воле общего собрания колхозников. Разумеется, если ситуация будет требовать такого намека. На первый взгляд казалось бы, что промолчать сейчас – наилучшее решение.

Но… – опять это пресловутый союз. Не в смысле названия организации бакарской организованной преступности, а в смысле части речи русского языка. Но, ведь и соратнички, грат их дери, все прекрасно понимают. Понимают, что празднуют труса, а если их начальник промолчит, то он как бы и не трус совсем, а так… – присоединился, вынуждено. Все в дерьме, а он в белом… ну, или в сером, на худой конец. А такое не забывается. Могут, при случае, и припомнить. А времена настали смутные, дышло личной истории могло качнуться в любую сторону, к успеху, или к фиаско, а то и вообще – развернуться назад, грат его знает куда. Надо было принимать решение и делать это быстро.

– Я тоже считаю, что откупиться от Лордов – единственно правильное решение, – негромко заговорил Эргюст. И глядя на немного, но просветлевшие, лица своих бригадиров, мысленно поздравил себя, что тоже принял единственно правильное решение – времена настали трудные и надо быть ближе к людям. Не надо противопоставлять себя коллективу. – Теперь будем решать технические вопросы, – деловым тоном продолжил Старик, – и первый из них… – он остановил свой взгляд на Апельсине, и тот моментально и грустно откликнулся:

– Где деньги взять?.. – озвучил он вопрос, тяжело, как грозовая туча, давно уже висевший над столом.

– Именно! – подтвердил Старик. – Конечно, по справедливости, надо было бы воспользоваться счетом Змея, он всю эту кашу заварил – ему и расплачиваться, но, счет именной… – вздохнул начальник Серого Цеха и сделал паузу, которой немедленно воспользовался Пипо:

– А может его девчонку… того… – он пошевелил пальцами, – наверняка эта маленькая сучка знает, как снять денежки. Уж больно Змей ее баловал – может и счет общий сделал! – Пипо глумливо ухмыльнулся: – Когда старый перец молоденькую сучку прет, особо малолетку, он с головой не дружит. Все для нее делает. Мог и счет сделать общим.

– Мог… – задумчиво кивнул Старик. – Предложение было небезынтересное и только братва собралась обсудить детали, как заговорил Мельник:

– Совсем забыл. Этот сказал, что все имущество Змея теперь их, дом тоже их и люди в доме. Так что… – заканчивать Мельник не стал – и так все было понятно. Вздох разочарования пронесся над столом.

– Ну-у… Нет – так нет. В таком случае и говорить не о чем, – покривил губы Эргюст. – Как вам известно, у Цеха таких денег нет, – медленно оглядел он присутствующих, заглядывая всем в глаза. И это была истинной правдой. Конечно же, никто из работников Серого Цеха, не говоря уже о его начальнике, не бедствовал. Все, начиная от последнего бойца двенадцатой пятерки и заканчивая Эргюстом жили хорошо, нужды ни в чем не испытывали, но в золоте не купались. – Думаю, что не ошибусь, – продолжил Старик, – если скажу, что вы все уже догадались, какой источник финансирования мы используем для решения возникшей проблемы. – При этих словах, бригадиры начали интенсивно переглядываться. Во взглядах присутствовали две эмоции: несомненная гордость за своего руководителя, умеющего так гладко и не побоимся этого слова – витиевато, выражаться и некоторое смущение от предстоящего решения. Дело было в том, что в долгой истории «Союза» еще никогда ни один Цех не грабил другие, а то, что это придется сделать было очевидно всем присутствующим. – Платить будут все! – Озвучил окончательный вердикт начальник Серого Цеха. – Змей был главой «Союза», а не Серого Цеха. Если он накосячил – значит отвечает весь «Союз», а не только Серый Цех. Мы и так заплатили самую высокую цену – кровью! Погибли двадцать наших людей.

– Правильно! – дружно поддержали своего руководителя все собравшиеся. Взаимопонимание было полным. Такое единодушие можно было наблюдать разве что на съездах КПСС, когда дорогой Леонид Ильич читал свой Отчетный доклад. Выслушав одобрительные крики с мест, Эргюст начал излагать план действий и раздавать указания.

– Первое, – прищурился Старик, – к третьей склянке начальники всех Цехов должны сидеть за моим обеденным столом. Я хочу с ними вдумчиво переговорить и добиться взаимопонимания, чтобы к четвертой они уже были в банке и наперегонки опустошали свои счета, – при этих словах, все присутствующие понимающе ухмыльнулись, а Эргюст продолжил излагать свой «хитроумный» план: – Я хочу, чтобы к пятой склянке все шестьдесят пять тысяч лежали у меня на столе – мало ли что, должен быть запас времени. – Бригадиры дружно закивали, целиком и полностью поддерживая планы своего руководителя. Как правильно говорилось во время оно: планы партии – планы народа! – Апельсин, – начальник Серого Цеха обратил свой взор на бригадира седьмой пятерки: – На тебе таможня. Справишься?

– Да, – кивнул головой бригадир.

– Может еще кого дать? – слегка усомнился Эргюст. Это было общим местом, что Таможенный Цех, как самый богатый в «Союзе» был и самым своевольным и только стальная рука Змея, лежащая у него на горле, удерживала его руководство в рамках трудовой, производственной и финансовой дисциплины, да и вообще – в рамках приличий. Теперь же, в связи с гибелью последнего, и наступлением смутных времен, от Бенигнуса Клитемнестра можно было ожидать чего угодно. Кличку Слон он получил не только за размеры и успех у женщин – как поговаривали злые языки, из-за наличия хобота, но и за то, что со слонами не любят связываться даже тигры. Естественно, все это не относилось к прежнему главе «Союза», рядом с которым грозный Слон превращался в трогательного плюшевого слоненка. С другой стороны – а кто кинет в него камень? – кто не превращался?

– Единственно… – замялся Апельсин и мгновенно взоры всех присутствующих слегка помрачнели, и скрестились на бригадире седьмой пятерки. – Как Змея, – он чиркнул себя по горлу, – так все попрятались, как тараканы от лучины. Где Слона искать непонятно… Наверняка у какой-нибудь бабы, а у этого хрена столько баб… Грат его знает с какой начинать. – При этих словах, бригадиры и начальник Серого Цеха помрачнели уже по-настоящему. Проблема действительно имела место быть. Про любвеобильность этого козла… в смысле – Слона, ходили легенды и где он мог заныкаться только Творцу было известно. Однако, как тут же выяснилось, Бог был на стороне больших батальонов, а именно – Серого Цеха.

– Бенигнус у Ютурны, – совершенно неожиданно для всех подал голос Мельник, переключив тем самым всеобщее внимание на себя.

– Откуда ты знаешь? – поднял брови Эргюст.

– Грач сказал, – пожал плечами бригадир десятой пятерки. – Когда я от него уходил.

– Так-так-так… – побарабанил пальцами по столу Старик. – Если это правда… – задумался он. – Если это правда, будем считать, что нищие большую часть своего взноса уже внесли… если конечно, это правда, – повторил начальник Серого Цеха. – Хотя… какой резон ему врать? – сам себя спросил Старик и сам же ответил: – Никакого! Что он еще сказал?

– Что будет у себя дома.

– Это хорошо… – задумчиво протянул Эргюст, после чего улыбнулся бригадирам: – Все ясно? – Ответом ему послужили молчаливые кивки. От вездесущих взглядов нищих укрыться было невозможно и раз глава их Цеха шел на добровольное сотрудничество, то отказываться от такой разведывательной поддержки было бы верхом легкомыслия. Галантерейщик и кардинал – это сила. Чего уж говорить про нищих и киллеров – это лошадиная сила! Грач всегда отличался здравомыслием и, по всей видимости, оно и подсказало ему единственно правильное решение – вовремя примкнуть к Серому Цеху. Единственной альтернативой был Бенигнус Клитемнестр и Таможенный Цех, но бывают времена в истории, когда сталь дороже золота, и именно эти времена сейчас для «Союза» и наступили. Главное было вовремя это осознать.

– А кто такая, эта Ютурна? – запоздало вспомнил кто-то из бригадиров.

– А хрен ее знает, – честно признался Мельник.

– Это неважно, – начальник Серого Цеха остановил попытку увести производственное совещание в сторону и вернул его в конструктивное русло, – важно, что Грач знает, где найти Слона и остальных. Все остальное неважно. Так что, сейчас я распределю работу и за дело. – Он пристально посмотрел в глаза бригадиру седьмой пятерки. – Апельсин, я последний раз спрашиваю – уверен, что справишься один, может возьмешь еще кого?

– Никого не надо. Слон же умный… – нехорошо прищурился бригадир. И все присутствующие молча с ним согласились. Не мог не понимать Бенигнус Клитемнестр, что после гибели четырех лучших пятерок, сотрудников Серого Цеха лучше не раздражать. Они и так на взводе, могут огорчиться, ну, а потом – огорчить. Точнее, даже – не могут, а обязательно огорчат, если что не так. И кому потом жаловаться в случае чего? Змея-то нет. И жаловаться можно только в том случае, если будет наличествовать жалобщик, а то ведь, мертвые не жалуются. Конечно же, у Слона была многочисленная и преданная охрана, но против профессионалов из Серого Цеха она была, как «плотник супротив столяра». Но, самое главное, что охрана Слона об этом прекрасно знала. – Откупится по полной, – резюмировал Апельсин. – И молча. Главное его найти, а с этим, – он кинул быстрый взгляд на Мельника, – проблем вроде не должно быть.

Разумеется, Старик и сам все это прекрасно осознавал, но утренняя дойка Слона была ключевым элементом финансового плана по спасению Серого Цеха и ошибиться здесь было никак нельзя. Конечно, можно было бы послать на охоту за начальником Таможенного Цеха несколько пятерок, но людей и так было мало, а дел много, а самое главное – коллективная ответственность расхолаживает. Можно как угодно строго назначить главного ответственного за операцию и переподчинить ему несколько пятерок, но все бригады привыкли работать самостоятельно и в самый ответственный момент это может подвести. Кто-то на секунду замешкается, ожидая подтверждения приказа от своего бригадира, какой-то бригадир на секунду взъерепенится, мол какого грата ему приказывает этот хрен! – и все! – эта секунда потеряна и операция провалена. Враг заходит в город, пленных не щадя, потому что в кузнице не было в гвоздя! Повторимся – Эргюст переспрашивал Апельсина из-за осознания важности его миссии, а вовсе не из-за старческого склероза, маразма и потери памяти.

– Хорошо, – после секундного раздумья согласился Эргюст, – работай. – После чего повернулся к Рыбаку: – На тебе воры. – Бригадир восьмой пятерки молча кивнул. – Карлик, – продолжил раздавать задания начальник Серого Цеха: – за тобой Игорный Цех. – Здоровяк повторил пантомиму, исполненную Рыбаком – молча покивал. Все было правильно – говорить было не о чем. – Мельник, на тебе Сладкий Цех, а ты – Пипо, одним глазом присматриваешь за нищими, но твоя главная задача, чтобы все барахло с корабля, к четвертой склянке, лежало у меня во дворе. До последней пуговицы! – Эргюст так сверкнул глазами, что бригадир двенадцатой пятерки непроизвольно вздрогнул.