Холод смерти

Глава 28

Джерри поехал в суд допросить Макги. По дороге он завез меня в порт, где осталась моя машина. Луна поднялась выше и приняла более естественные размеры и окраску. В ее мертвенном свете яхты на причале походили на призрачный флот Летучего Голландца.

Я поехал обратно в мотель переговорить с Мадж Герхарди. Но она уже испарилась вместе с остатками виски в моей бутылке. Я сел на кровать и набрал ее номер, но к телефону никто не подошел.

Я позвонил Брэдшоу. Судя по всему, старая миссис Брэдшоу плотно оккупировала место у телефона. Она подняла трубку после первого же гудка.

— Кто это? — дребезжащим голосом спросила она.

— Это всего лишь Арчер. Рой еще не вернулся?

— Нет, и я очень беспокоюсь о нем, очень. Последний раз я видела его в субботу утром. Я уже звонила его друзьям...

— Я бы не стал этого делать, миссис Брэдшоу.

— Но должна же я была что-то делать.

— Иногда лучше ничего не делать. Подождите, не волнуйтесь.

— Не могу. Случилось что-то ужасное, да?

— Я думаю, вам это известно.

— Это связано с этой ужасной женщиной, Макреди?

— Да. Необходимо выяснить, где она находится. Я уверен, что ваш сын мог бы мне помочь, но я не знаю, где он. Вы уверены, что не встречались с этой женщиной после Бостона?

— Абсолютно уверена. Я виделась с ней один раз, когда она приходила ко мне за деньгами.

— Не могли бы вы ее описать?

— Я чувствую, что это мой долг.

— И пожалуйста, в мельчайших подробностях. Это очень важно.

Она задумалась. Я слышал звук ее дыхания — ритмичный легкий хрип.

— Она была высокого роста, выше меня, с рыжими волосами. Волосы короткие, искусственная завивка. У нее была неплохая фигура, разве что чересчур пышная, правильные черты лица и зеленые глаза, темно-зеленые — они-то мне и не понравились. На лице очень много косметики, подходящей скорее для сцены, чем для обычной жизни. Она была отвратительно одета.

— Опишите ее туалет.

— Ну, сейчас, через двадцать лет, трудно вспомнить. Но на ней была леопардовая шкура — искусственное пальто, насколько я помню, и под ним что-то полосатое. Прозрачные чулки со спущенными петлями. До смешного высокие каблуки. Масса бижутерии.

— Манера говорить?

— Как у уличной женщины. Жадная, настырная, похотливая. — Меня не удивило негодование, звучавшее в ее голосе. Она ведь чуть не потеряла Роя из-за этой женщины.

— Вы бы узнали ее, если бы увидели снова — может быть, в другой одежде и с перекрашенными волосами?

— Думаю, узнала бы, если бы пригляделась.

— Мы вам предоставим эту возможность, когда найдем ее.

Я подумал, что цвет глаз изменить несколько труднее, чем цвет волос. Единственная зеленоглазая женщина, имеющая отношение к этому делу, была Лаура Сазерленд. У нее были подозрительно хорошая фигура и привлекательные черты лица, все остальное не соответствовало описанию Макреди. Хотя она, конечно, могла измениться. Я встречал женщин, которые менялись до неузнаваемости и за более короткое время.

— Миссис Брэдшоу, вы знакомы с Лаурой Сазерленд?

— Да, немного.

— Она не напоминает вам Макреди?

— Почему вы спрашиваете об этом? Вы что, подозреваете Лауру? — спросила она, повысив голос.

— Ну, не надо преувеличивать. И все же вы не ответили на мой вопрос.

— Нет, это невозможно. Это совершенно разные женские типы.

— А физические данные?

— В этом смысле между ними есть что-то общее, — с сомнением произнесла она. — Роя всегда привлекали женщины с ярко выраженным женским началом.

«Напоминающие маму», — подумал я.

— Я хотел бы задать вам еще один вопрос, более интимного свойства.

— Да? — она затаила дыхание.

— Вы знали, что Рой был пациентом доктора Годвина?

— Пациентом доктора Годвина? Не может быть. Он не мог скрыть это от меня. — Несмотря на ее полуциничное знание внутренней жизни Роя, выяснялось, что ей не так уж много о нем известно.

— Мне сказал об этом доктор Годвин. И, судя по всему, Рой лечился у него в течение нескольких лет.

— Это ошибка. Рой абсолютно здоров. — Она замолчала, и в трубке повисла напряженная тишина. — Не правда ли?

— Именно об этом я и хотел вас спросить. Простите, что я начал этот разговор. Но, я думаю, никаких оснований для волнений у вас нет, миссис Брэдшоу.

— Как же нет, когда моему ненаглядному мальчику грозит опасность?!

Она не хотела отпускать меня, ей надо было, чтобы я чем-нибудь успокоил ее бедную старую перепуганную душу, но я попрощался и повесил трубку. Одна из подозреваемых — Мадж Герхарди — отпала, полученное описание ни в коей мере не соответствовало и никогда не могло соответствовать ей. Следующей была Лаура.

Конечно, для Брэдшоу не было особого смысла сначала разводиться с ней, а потом снова заключать брак. Но никаких доказательств их брака, кроме утверждения самого Брэдшоу, у меня не было. А его свидетельства, как я уже понял, можно было растягивать, как эластичные бинты, и рвались они с такой же легкостью. Я поискал в адресной книге адрес Лауры — она жила на Колледжских высотах. Только я начал переписывать ее адрес к себе в записную книжку, как зазвонил телефон.

Это был Джерри Маркс. Макги отрицал, что сообщал Ти или какой-либо другой женщине об отношениях между его женой и Брэдшоу. Единственный человек, с которым он говорил об этом, был сам Брэдшоу.

— Брэдшоу сам мог сказать этой женщине, — предположил я. — А может быть, она подслушала Макги.

— Может быть, хотя и не очень похоже. Макги говорит, что он встречался с Брэдшоу у него дома.

— Она могла быть у него в доме в отсутствие матери.

— Ты считаешь, что она живет где-то здесь?

— В любом случае где-то в Южной Калифорнии. Я уверен, что Брэдшоу вел с ней полулегальный образ жизни и что именно она повинна в обоих убийствах — и Макги, и Хагерти. Я только что получил подробное описание ее внешности от матери Брэдшоу. Думаю, его надо передать полиции. Тебе есть на чем писать?

— Да. Я сижу за столом шерифа.

Я перечислил известные приметы Летиции Макреди, не упомянув о Лауре Сазерленд. С ней я хотел поговорить сам.

Колледжские высоты прилегали к территории колледжа со стороны города. Район представлял собой смесь строений разного рода: студенческие общежития, двухквартирные дома и меблирашки, на которых там и сям виднелись объявления о продаже. В одном из ярко освещенных общежитий какой-то парень, аккомпанируя себе на гитаре, пел, что «эта земля принадлежит тебе и мне».

Лаура жила в одном из лучших домов, который выходил в сад с бассейном. Мужчина, сидевший у бассейна и ловивший комаров, указал мне ее дверь, скромно заметив при этом, что дом принадлежит ему.

— Она не одна?

— По-моему, одна. К ней заходил мужчина, но он уже ушел.

— Какой?

Мой собеседник в изумлении уставился на меня:

— Это ее личное дело.

— Полагаю, это был декан Брэдшоу, из колледжа.

— Зачем спрашивать, если знаете?

Я обошел бассейн и постучал к ней в дверь. Она открыла ее через цепочку. За прошедшие дни лицо ее сильно поблекло. На ней был темный костюм, словно она носила траур.

— Что вам угодно? Уже поздно.

— Вы считаете, что нам уже поздно разговаривать, миссис Брэдшоу?

— Я не миссис Брэдшоу, — не слишком уверенно ответила она. — Я не замужем.

— Вчера вечером Рой сказал мне противоположное. Так кто из вас говорит неправду?

— Пожалуйста, входите. Там мой хозяин. — Она откинула цепочку и отошла от двери. — Заходите, раз вам надо.

Она снова закрыла за мной дверь на цепочку. Я не стал осматривать комнату, хозяйка вызывала у меня больший интерес, но по первому впечатлению ее квартира была уютным и со вкусом убранным жилищем. Свет мягко поблескивал на дереве и керамике. Тем временем я пытался выискать в лице Лауры следы прошлого, которое столь разительно отличалось от ее настоящего. Но напрасно: в чертах ее лица не было ни жестких складок, ни мешков под глазами, свидетельствующих о распутной жизни, хотя оно не было покойно. Она смотрела на меня, как на грабителя.

— Чего вы боитесь?

— Я не боюсь, — ответила она испуганным голосом. Прижав руки к горлу, она попыталась успокоиться. — Мне не нравится ваше вторжение в мой дом, и я возражаю против намеков на мою личную жизнь.

— Ну в каком-то смысле вы сами пригласили меня войти.

— Только потому, что вы вели себя очень несдержанно.

— Я назвал вас по фамилии мужа. Вы возражаете?

— Я не возражаю, — сказала она с вымученной улыбкой. — Я горжусь ею. Но мы с мужем пока храним это в тайне.

— В тайне от Летиции Макреди?

Она никак не отреагировала на это имя. Но я и так уже отказался от мысли, что оно могло принадлежать ей. Никакие ухищрения косметологов не смогли бы обмануть — было очевидно, что она гораздо моложе. Когда Брэдшоу женился на Летиции, Лаура была еще девочкой.

— Летиция как?.. — переспросила она.

— Летиция Макреди. Или Ти.

— Я не знаю, о ком вы говорите.

— Могу рассказать, если вам интересно. Можно сесть?

— Пожалуйста, — сказала она без особого удовольствия. Я был гонцом, принесшим дурные вести, прежде за это убивали.

Я сел на мягкий кожаный пуф у стены. Она осталась стоять.

— Вы любите Роя Брэдшоу?

— Я бы не вышла за него замуж, если бы не любила его.

— Когда был заключен ваш брак?

— Две недели назад, десятого сентября. — При воспоминании об этом дне ее щеки слегка порозовели. — Он только что вернулся из Европы. И мы решили сразу поехать в Рено.

— А до этого летом вы были с ним в Рено?

Она удивленно нахмурилась и покачала головой.

— Кому пришла мысль поехать в Рено?

— Конечно, Рою, но я не возражала. Я давно хотела съездить туда, — сказала она во внезапном порыве искренности.

— Что препятствовало заключению вашего брака?

— Ну, на самом деле ничего не препятствовало. Мы откладывали его по нескольким причинам. У миссис Брэдшоу очень силен комплекс собственницы, а у Роя ничего нет, кроме заработка. Может, это выглядит меркантильно... — Засмущавшись, она замолчала.

— Сколько лет его матери?

— Шестьдесят с чем-то. А что?

— Она энергичная женщина, несмотря на все свои болезни. Она может еще долго прожить.

Холодное пламя вспыхнуло в глубине ее глаз.

— Мы не собираемся ждать ее смерти, напрасно вы так думаете. Мы просто ожидаем удобного психологического момента. Рой надеется, что ему удастся переубедить ее и она поменяет отношение ко мне. А пока... — Она опять замолчала и с недоверием посмотрела на меня. — Но это все не ваше дело. Вы собирались мне рассказать о Макреди. Ти Макреди? Это фиктивное имя?

— Может быть, но женщина вполне реальна, уверяю вас. Ваш муж незадолго до вашей свадьбы развелся с ней в Рено.

Она сделала шаг и упала в кресло, словно ноги отказали ей.

— Я вам не верю. Рой никогда раньше не был женат.

— Тем не менее так оно и было. После некоторого сопротивления это признала даже его мать. Правда, это был несчастливый брак, который он заключил, еще будучи студентом Гарварда. Но до этого лета он его не расторгал. Конец июля и август он провел в Неваде, занимаясь бракоразводным процессом.

— Ну теперь я знаю наверняка, что вы ошибаетесь. Все это время Рой был в Европе.

— Надеюсь, у вас есть письма и открытки, чтобы доказать это?

— Конечно, — сказала она, вздохнув с облегчением.

Она вышла в соседнюю комнату и вернулась с пачкой корреспонденции, перевязанной красной ленточкой. Я перебрал открытки и расположил их в хронологическом порядке: Тауэр (Лондон, 18 июля), Библиотека имени Бодлея (Оксфорд, 21 июля) и так далее, и так далее до Английских садов (Мюнхен, 25 августа). На последней открытке Брэдшоу писал:

Дорогая Лаура!

Вчера посетил резиденцию Гитлера на Берхтесгаден — красота пейзажа омрачается ассоциациями, которые вызывает это место. А сегодня, ради разнообразия, я отправился автобусом в Обераммергау, где разыгрываются Страсти Христовы. Я был потрясен почти библейской простотой жителей. Вся эта область Баварии буквально напичкана маленькими очаровательными церквушками. Как жаль, что ты не можешь насладиться этим видом вместе со мной! Жаль, что ты все лето пробыла одна. Ну, как бы там ни было, лето скоро кончается, и я с нетерпением жду, когда все европейские красоты останутся позади и я буду дома.

С любовью

Рой.

Я сел и еще раз перечитал это невероятное послание. Оно почти дословно повторяло письмо, показанное мне миссис Брэдшоу. Я пытался поставить себя на место Брэдшоу, чтобы понять причины, толкнувшие его на это. Но я не мог себе представить, до какой степени должно дойти раздвоение личности и беспомощный мазохизм, чтобы посылать своей матери и своей невесте одинаковые фальшивые открытки.

— В чем дело? — спросила Лаура.

— Да так, ни в чем.

Я вернул ей письма, и она с нежностью взяла их.

— Только не рассказывайте мне, что их писал не Рой. Это его почерк и его стиль.

— Он написал их в Рено и отправил приятелю или сообщнику, который путешествовал в это время в Европе.

— Это точно?

— Боюсь, что да. Вы не знаете никого из его друзей, кто бы мог помочь ему в этом?

Она закусила губу:

— Доктор Годвин провел это лето в Европе. Они с Роем очень близки. Кроме того, Рой был его пациентом довольно долго.

— От чего Годвин лечил его?

— Мы не говорили с ним на эту тему, но, кажется, это было связано с его чрезмерной... чрезмерной зависимостью от матери. — Краска стала медленно заливать ее, поднимаясь от шеи к щекам. Она отвернулась, словно желая покончить с этой темой. — Но зачем два взрослых серьезных человека затеяли эту глупую игру с письмами?

— Это еще неясно. Вероятно, это связано со служебными интересами вашего мужа. Вероятно, он не хотел, чтобы узнали о его первом неудачном браке и разводе, и, для того чтобы все сохранить в тайне, были предприняты такие ухищрения. Точно такой же набор открыток и писем он послал своей матери. Возможно, существует и третий экземпляр, который он посылал Летиции.

— Кто она? Где живет?

— Я думаю, что в этом городе. По крайней мере, она была здесь в прошлую пятницу. Судя по всему, последние десять лет она провела здесь. Очень странно, что вашему мужу удалось сохранить все это в тайне, даже от вас.

Она все еще стояла. Я взглянул на нее — глаза ее были полны слез. Она помотала головой:

— А может быть, это совсем и не странно. Он очень хорошо умеет обманывать людей, ведь он живет словно в нескольких измерениях, в определенном смысле обманывая самого себя. С маменькиными сыночками такое частенько бывает. Им ведь надо куда-то убегать из оранжереи. — Грудь ее высоко вздымалась. — Хотя он и не маменькин сынок. Возможно, у него были свои сложности, когда он был моложе, но сейчас он зрелый мужчина, и я знаю, он любит меня. За всем этим что-то таится. — Она взглянула на письма, которые продолжала держать в руках.

— И я так думаю. Я думаю, что за всем этим таятся два убийства. И убийцей в обоих случаях, скорее всего, была Ти Макреди.

— Два убийства?

— Ну, на самом деле их было три за двадцать два года: Элен Хагерти в прошлую пятницу, Констанция Макги десять лет тому назад и Люк Делони в Иллинойсе еще до войны.

— Делони?

— Люк Делони. Вы его не знаете, но, думаю, что Ти Макреди знает.

— Он как-то связан с миссис Делони, которая остановилась в «Прибое»?

— Она его вдова. А вы с ней знакомы?

— Лично нет. Но незадолго перед тем, как уйти, Рой говорил с ней по телефону.

— Что он сказал?

— Просто, что он к ней приедет. Я спросила его, кто она такая, но он слишком спешил и не ответил.

Я встал.

— Прошу извинить меня. Попробую поймать его в гостинице. Я уже целый день пытаюсь связаться с ним.

— Он был здесь, со мной. — Она невольно улыбнулась, хотя выражение ее лица продолжало оставаться смущенным. — Пожалуйста, не передавайте ему то, что я вам рассказала. Вообще не говорите ему, что я вам что-то рассказывала.

— Постараюсь, но все это может всплыть.

Я направился к двери и дернул за ручку, но она была закрыта на цепочку, и это несколько задержало меня.

— Постойте, — произнесла она за моей спиной. — Я вспомнила еще кое-что... он написал на сборнике стихотворений...

— Что он написал?

— Ее имя.

Она рванулась в соседнюю комнату, по дороге ударившись бедром о косяк, и письма Брэдшоу посыпались на пол. Она не стала их собирать.

Она вернулась с открытой книгой и не глядя протянула мне ее. Это был сильно потрепанный сборник избранных стихотворений Йетса, открыт он был на стихотворении «Среди школьников». Первое четверостишие четвертой строфы было подчеркнуто карандашом, и рядом на полях рукой Брэдшоу было написано единственное слово — «Ти».

Я прочел эти четыре строки:

И образ дивный твой не канет в Лету,

Он словно создан мастерами Кватроченто:

Прозрачна плоть, и вьется прядь, как лента,

Ты вся — игра теней в потоках света.

Я не очень понял, что имеется в виду, и сказал об этом Лауре.

Она грустно ответила:

— Это значит, что Рой все еще любит ее. Йетс написал это о женщине, которую любил всю жизнь. Может быть, Рой даже специально оставил мне этот сборник, чтобы я узнала о Ти. Он ведь очень деликатен.

— Думаю, он написал это имя здесь давным-давно и забыл об этом сам. Если бы он любил ее, не стал бы разводиться и заключать брак с вами. Кстати, я хочу вас предупредить, что ваш брак может быть признан незаконным.

— Незаконным? — Она была обычной женщиной, и такая возможность потрясла ее. — Но мы расписались в Рено у судьи.

— Скорее всего, его развод с Ти недействителен. Как я понял, она даже не была поставлена в известность о нем. А по калифорнийским законам это означает, что, если она возражает против развода, он будет признан недействительным.

Вся дрожа, она выхватила книгу у меня из рук и кинула ее в кресло. Из страниц выпал листок. Я поднял его.

Это было еще одно стихотворение, записанное рукой Брэдшоу:

ЛАУРЕ

Когда бы мир, как старый негатив,

Преображенный камерой обскура,

Предстал передо мной, открыв

Завесу тайны сумрачной натуры,

Я увидал бы, что луна черна,

Белеса ночь, как воронова стая,

А ты б, моя любимая, была

Последней грешницей в преддверье рая.

Это стихотворение я читал за завтраком Арни и Филис. Оно было напечатано двадцать с лишним лет назад в «Звезде Бриджтона» и подписано инициалами Д. Р. Б. У меня было это предчувствие, и вот Бриджтон и Пасифик-Пойнт соединились в ревущем потоке времени. Д. Р. Б. — Джордж Рой Брэдшоу.

— Лаура, когда он написал вам это стихотворение?

— Прошлой весной, когда отдавал мне Йетса.

Когда я уходил, она стояла, перечитывая стихотворение и воскрешая в памяти прошедшую весну.