Холодное солнце Эллана

День первый

Ночной зимний лес дышал тяжело и тревожно. Легкая поземка змеилась меж узловатых корней, подгнившего валежника и присыпанного снегом папоротника. Небо над лесом было настолько чистым, что Хвост Белой Кобылы[1] казался плохо зажившим шрамом на усыпанной звездами коже небосвода. Полная Луна, пугающе огромная и близкая, выглядывала из-за вековых сосен, словно ревнивое око одноглазого великана.

Путник остановился, полной грудью вдохнул прохладный воздух с запахом талого снега и сосновой смолы, закинул голову и посмотрел ввысь. Звезды подсказывали, что тропа ведет на запад. Насколько можно было разглядеть в полумраке лунной ночи, начиналась она на каменистой поляне в глухом лесу. Странное место. Кому и зачем понадобилось забредать так далеко вглубь леса, где, кроме поросших мхом валунов, ничего и не было? И сколько еще брести ему по этой едва заметной тропе, петляющей по склону заросшего соснами холма?

"Надеюсь, Силлим – или как там его звали на самом деле – не соврал насчет поселка", оглянувшись назад, подумал путник. Меньше всего ему хотелось бы оказаться на холодном северном острове одному, без единой человеческой души вокруг.

Вчерашнее утро застало его в Порт-Клейсе, небольшом рыбацком городке, откуда можно было добраться до Имралтина. Чтобы не вызывать лишних вопросов, он представлялся Иваром. Ему очень нужно было попасть на Имралтин, однако за те деньги, что у него оставались, никто не соглашался брать к себе на борт бродягу в иноземной одежде. Уже под вечер мальчишка-разносчик свел его с Силлимом, хмурым купцом с гневливыми серо-голубыми глазами навыкате. Поняв, что большей платы ему не выторговать, Силлим согласился взять Ивара на свой карв[2] и доставить его на Имралтин за пять серебрянных торкелей.[3]

Ивар быстро смекнул, что за "купцы" были Силлим и его диковатые приятели. Обычные контрабандисты, коих в здешних краях водилось немало. Всю дорогу они резались между собой в тафл[4] на деньги. Ивару была знакома эта игра: наставник Бельтион еще в юности обучил его премудростям костяных фигурок. Видя, что мореходы играют из рук вон плохо, Ивар решил попытать счастья и отыграть хотя бы часть отданного за проезд золота. Поначалу удача была на его стороне – пока он не сел играть с Силлимом. Ивару не составило особого труда заметить, что пучеглазый капитан откровенно жульничает. Тогда он тоже решил применить парочку не самых честных приемов. Чего уж греха таить, был у него некоторый опыт в этом деле. Но Ивар словно забыл, с кем сел играть. Едва начав проигрывать, Силлим просто-напросто смахнул фигуры с доски и принялся громко кричать, обвиняя Ивара в нечестной игре. Потом приказал отобрать у него выигрыш и ссадить на берег. Они тогда как раз проплывали мимо этого островка. Судя по всему, Силлим опасался, что рассерженный чужестранец может рассказать лишнего про их груз портовой страже Имралтина. Поэтому пучеглазый контрабандист подвел свой карв к обрывистому берегу, спустил на воду легкий кожаный коракл[5] и высадил туда возмущенного Ивара с одним из своих людей. Напоследок Силлим крикнул, что в глубине острова должен быть какой-то поселок. Так Ивар оказался на этом неприветливом скалистом островке, без денег, еды и надежды добраться до Имралтина.

Еще раз оглянувшись назад, он продолжил свой путь. Южный ветер, предвестник близкой весны, стих окончательно, лишь легкое поскрипывание подтаявшего снега эхом разносилось в безмолвном лесу. "О воды Сильверайна, таящие ключи от древних врат Самайна,[6] затерянных в ночи" – отчего-то всплыл в памяти обрывок старой баллады, рассказанной ему когда-то наставником Бельтионом. Что это были за "древние врата", Ивар не знал. Быть может, о том мог бы поведать седовласый Бельтион, но он остался далеко на юге, за многие тысячи миль отсюда.

Неожиданно потянуло горьким запахом горелого дерева. Сквозь темные сосны Ивар разглядел прилепившуюся к опушке леса хижину, а рядом с ней – несколько дымящихся курганов высотой с человеческий рост. Углежоги. Ивар вспомнил рассказы о коварных угольщиках, водивших дружбу с волками и науськивавших их на людей. "Быть может, это всё и досужие россказни, но вряд ли стоит беспокоить под утро уставших углежогов. И уж, тем более, хульдр, сторожащих их печи и поддерживающих в них тлеющий огонь". Едва ли найдется человек, способный противостоять чарам хульдры – даже невзирая на уродливый коровий хвост, который она стыдливо прячет под длинной, до пят, юбкой. Лишь углежоги знают, как подчинить себе лесную деву, не ссорясь с ней и не позволяя увести себя в горы. Ну а хульдры, конечно же, помогают угольщикам не бескорыстно, а в обмен на еду, что те оставляют им под деревьями, возле углежогных поленниц и ям.

Сумрачный лес закончился, теперь тропинка бежала по неглубокой лощине между полузаснеженных холмов. Сзади, за спиной Ивара, небо над лесом понемногу начинало светлеть. Занимался новый день.

Вдалеке, милях в трех, показался обнесенный частоколом поселок, стоявший на невысоком холме. Ивар облегченно выдохнул и ускорил шаги. Между ним и поселком протянулись поля с озимыми, присыпанные снегом и изрезанные невысокими каменными изгородями. "Надеюсь, здесь найдется какая-нибудь работа для меня. Скорее бы накопить на дорогу до Имралтина и…"

– Да что ты говоришь?! – внезапно прозвенел откуда-то сбоку, как будто из-под земли, возмущенный детский голос. – Может, мне тебя еще и тащить на себе?

Ивар понял, что голос раздавался из неглубокого оврага сбоку от тропинки. Через пару секунд из низины показалась рыжеволосая голова девочки лет десяти, а следом – и сама ее обладательница, одетая в серую курточку с красным капюшоном и сапожки из телячьей кожи.

Девочка тоже заметила чужака и озадаченно уставилась на него. В ее взгляде не было ни испуга, ни удивления; скорее, в нем сквозила легкая досада. Вслед за девочкой, тяжело сопя, из оврага поднялся растрепанный мальчишка примерно тех же лет. Одет он был в серый тулупчик, а за спиной тащил высокую корзину, наполненную хворостом. Мальчишка тоже остановился и настороженно уставился на незнакомца. В его серых глазах, неприветливо взиравших из-под густой копны соломенных волос, явственно читалось недоверие.

– И вам доброго дня, – нарушил молчание Ивар. – Могу я поинтересоваться, очаровательные дети, все ли в вашем поселке столь милы и дружелюбны?

Дети посмотрели на него с таким видом, как будто с ними заговорило дерево. Потом мальчик все-таки собрался с духом, насупился и важно произнес:

– А тебе что за забота?

– А мне то за забота, что я бы хотел остаться в вашем поселке на какое-то время. Но для начала – могу я поинтересоваться, как называется ваше славное селение?

– Почему ты разговариваешь так по-дурацки? – Без обиняков спросил мальчик. – Ты колдун?

– Я думаю, нет, – ответил Ивар. – По крайней мере, до сего дня у меня не было поводов так думать.

– А кто ты? – вступила в разговор девочка. – Почему у тебя такой смешной язык?

Только сейчас он обратил внимание, что выговор детей слегка отличается от привычного ему. "И что им ответить? Такой простой вопрос: "кто ты?" – но разве бывают в жизни вопросы сложнее? Рассказать им правду? Или сочинить что-нибудь на ходу?…"

– Если ты и вправду не знаешь, как называется наш поселок – то как ты оказался здесь, на Эллане? – рассудительно заметила девочка.

– Эллан – так называется ваш остров? – спросил у нее Ивар.

– Ну разумеется! Это наш остров, Эллан. Ты что, не знаешь, где находишься?

– На самом деле, не очень…

– Но хотя бы имя свое ты помнишь? – спросила девочка.

– Да. Ивар, к вашим услугам. Кстати, а с кем, в свою очередь, имею честь?

– Что?! – едва ли не хором переспросили дети.

– У вас у самих есть имена? – переиначил свой вопрос Ивар.

– Я – Аскур, – представился мальчик. – А это – моя сестра Витра.

– Рад знакомству, – Ивар церемонно поклонился.

– Угу, – угукнул Аскур. – И откуда же ты идешь?

– Вон оттуда, – махнул рукой Ивар в сторону леса.

– С капища? – удивился Аскур.

– Я не знаю, – пожал плечами Ивар. – Я не видел там никакого капища.

– Это тропа ведет к Каменному Узору в глубине леса, его нельзя не заметить, – настаивал Аскур.

– Я помню поляну в лесу, там, кажется, были какие-то камни, но вроде это обычные валуны. К тому же, под деревьями было темно, и я не сильно вглядывался.

– Зачем тебе понадобился Каменный Узор? – недоверчиво спросил Аскур. – Обычно туда ходит только наш филид по своим делам. Ну и иногда парни с девушками перед помолвкой, чтобы посоветоваться с камнями.

– Посоветоваться с камнями? – переспросил Ивар.

– Ну да, – ответила Витра. – В вашем селении разве не делают так?

– Как именно?

– Вообще, никто не знает, сколько камней в Узоре. Люди говорят, что со временем одни камни появляются, другие исчезают. Когда парень и девушка собираются жить вместе, они приходят в урочную ночь к Каменному Узору и начинают обходить его с разных сторон, пересчитывая камни. Потом встречаются в центре Узора и говорят друг другу, сколько насчитали. Если ответы отличаются друг от друга несильно, значит, камни благоволят женитьбе. Если больше, чем на три – то вряд ли их семья будет крепкой. А если больше, чем на пять – то лучше даже и не искушать судьбу.

– И кто-то уже пытался искушать ее подобным образом?

– Говорят, в старые времена Ллеу Светлый и Блодьювед "Цветочек" не послушались камней. Потом Блодьювед изменила Ллеу с Гронвом Пебиром, а Ллеу за это превратил ее в ночную сову. Так говорят.

– Очень интересно. Нет, я не помню, чтобы в наших краях были такие каменные ордалии. Но что касается вашего острова – Эллан, так ведь?

– Да, – подтвердил Аскур. – Вообще, поскольку ты не из нашего поселка, ты либо из Крейга – что вряд ли: я знаю там почти всех. Ну или же ты приплыл на кнорре с Имралтина – он как раз вчера заходил к нам в Оллтре.

– Так называется ваш поселок?

– Да. Оллтре, – кивнул Аскур.

– А Крейг – это где? – уточнил Ивар.

– Крейг – это другой поселок на нашем острове, на западной стороне. Он поменьше Оллтре, там в основном живут рыбаки, китобои, лесорубы и несколько пастухов-овцеводов.

– Оллтре, стало быть, больше Крейга?

– Раза в два. В Оллтре дворов тридцать будет, а в Крейге – едва ли вполовину того.

– Тридцать дворов – это человек сто, выходит?

– Больше, около полутора сотен. А в Крейге – десятков семь.

– А сам остров большой?

– По сравнению с Имралтином – маленький. Хотя на Имралтине я пока не был, но люди рассказывали, – ответил Аскур. – А наш – миль двадцать всего, если с одного края до другого.

– А занимаетесь вы здесь чем?

– Да обычными делами, – ответил Аскур. – Многие ходят в море за рыбой. Кто-то сажает зерно, овощи и всякие травы. С десяток человек пасут овец, стригут шерсть и мотают пряжу. Есть несколько пасечников, знахарка Маллт и другие. У нас даже есть свой филид, кузнец, мельник и солевар.

– Филид – это что-то вроде древвида? – предположил Ивар.

– Наверное. Я в этом не очень разбираюсь. Филид – значит "далеко видящий, многое понимающий". Нашего филида зовут атре Дерог. Он знает все законы, умеет разговаривать с богами, учит детей и может заговорить боль. На сегодня он задал нам к вечеру два стиха из Далиана.

– Это, если я правильно понял, какой-то поэт?

– "Какой-то"?! – возмущенно фыркнула Витра. – Это Далиан Имралтинский, самый великий среди поэтов.

– Ну хорошо, хорошо, – улыбнулся Ивар. – Извини, если обидел твоего Далиана. – Немного помолчав, он спросил:

– А число сегодня какое, вы не знаете?

– В смысле "число"? – в недоумении переспросили дети.

– Ну, число месяца – какое сегодня?

– Ты что, слепой? Разумеется, первое, – удивленно ответила Витра.

– Почему "слепой" и почему "разумеется"?

– Ты разве не видел полную Луну только что?

– Видел.

– Тогда почему спрашиваешь?

Ивар замялся.

– Я правильно понимаю, что у вас лунный календарь? – наконец, предположил он.

– Ну а какой же еще? – слегка опешив, ответила Витра. Аскур промолчал, однако, судя по его насторожившемуся взгляду, мальчик, видимо, начал подозревать в Иваре умалишенного.

– Ну хорошо, то есть полнолуние – это первый день любого месяца, я правильно понял?

Взгляд Аскура немного потеплел. Видимо, этот чужестранец не настолько глуп, каким кажется на первый взгляд.

– Да, – подтвердил Аскур.

– А месяц сейчас какой?

– Сегодня начался анагант.

– Что значит "анагант"?

– Это значит "тот, в котором не путешествуют, никуда не ходят, сидят дома". Он считается неудачливым, потому что в нем двадцать девять ночей.

"Обнадеживающее" начало", усмехнулся про себя Ивар.

Между тем, уже почти рассвело. Над поселком поднимались первые столбики дыма. Внезапно Ивар почувствовал, что совсем продрог стоять в открытом поле под порывами влажного ветра.

– Как думаете, найдется для меня работа в вашем поселке? – поеживаясь, спросил он детей.

– Не знаю, – ответил Аскур. – В самом поселке сейчас заняться особо нечем, разве что рыбакам нужны будут дополнительные руки.

– Ну что ж, пойду попытаю удачу.

– Подожди, мы сейчас дособираем корзину и тоже пойдем, – ответила Витра.

Вскоре Ивар в сопровождении детей шагал по тропе, ведущей к поселку на холме.

Перед входом в поселок дорога изгибалась так, чтобы идущие с западной стороны заходили в него под правую руку. Дети объяснили Ивару, что повернуть налево при входе в дом или селение считается дурным знаком.

Что больше всего поразило Ивара при первом знакомстве с поселком – это количество детей и котов. При этом взрослых практически не было видно. Дети же были повсюду: копошились на огородах, бегали друг за другом, громко кричали и просто стояли посреди улицы. Разумеется, с появлением Ивара все их внимание переключилось на чужака. Скоро вокруг него уже образовалась целая ватага гомонящих детей.

Стены большинства домов в поселке представляли из себя невысокие, примерно по грудь, окружности, сложенные из серых каменных пластин толщиной с кулак. На эти каменные кольца опирались конусообразные крыши, покрытые где тесом, где потемневшей соломой. По центру крыш торчали квадратные трубы, сложенные из небольших камней. Входные двери из струганных досок были довольно низкими, в рост пятнадцатилетнего подростка. Между домами белели присыпанные снегом огороды, разделенные между собой изгородями из толстых почерневших прутьев.

Аскур и Витра посоветовали Ивару обратиться сначала к старосте Гервину, дом которого находился рядом с "главной площадью". На самой площади Ивар заметил высокий столб с закрепленной на нем необычной конструкцией. Судя по всему, это были масляные часы, только вместо привычных цифр у них была медная пластина с четырьмя знаками, вниз по которой перемещался блестящий двухклювый ворон. Как объяснили Ивару дети, первый знак означал вечер, второй – полночь, третий – утро и последний – полдень. Как и повсюду в этих краях, новые сутки начинались с наступлением темноты. Сейчас клюв медного ворона указывал на третий знак.

Дом старосты возвышался неподалеку. Поджарый рыжий кот, дремавший на поленнице у плетня, поднял голову, прижал рваные уши, зашипел и стремглав сиганул в хлев. Поднявшись на крыльцо, Ивар постучался и, не дожидаясь ответа, толкнул дверь. Аскур и Витра остались дожидаться его на улице у крыльца.

Открывая дверь, Ивар рассчитывал увидеть за ней темные сени, но оказался на пороге ярко освещенного помещения круглой формы, с большим оконным проемом справа от входа. Рядом с окном, за массивным столом сидел грузный мужчина лет пятидесяти, одетый в стеганый халат из темно-красного бархата. Посреди комнаты, в небольшой каменной печи, догорали дубовые поленья. Рядом с хозяином дома, спиной ко входу, стоял еще один человек. При появлении Ивара он резко обернулся и быстро спрятал что-то в карман одежды.

– Кого там еще несет ни свет ни заря? – дородный мужчина в халате был явно недоволен ранним вторжением. – А тебе я еще раз говорю: нет, и не проси! – снова повернулся он к своему собеседнику. – И довольно разговоров: завтра, всё завтра.

Тот, кому были адресованы эти слова, развернулся, скользнул взглядом по Ивару и суетливо удалился. На вид он был немногим старше хозяина: невысокого роста, слегка ссутуленный, с коротко стрижеными волосами мышиного цвета, длинными обвисшими усами и колючими кустистыми бровями. Особенно бросалась в глаза крупная бородавка на левой щеке, у самого носа.

– Прошу простить меня, – начал Ивар. – Я вовсе не хотел помешать вашей беседе, почтенный староста. Однако я не из здешних мест и не предполагал, что вот так сразу окажусь в рабочем кабинете.

Судя по слегка оторопевшему взгляду старосты, значение слова "кабинет" было ему до сей поры неведомо. Ивар продолжил:

– Зовут меня Ивар, – представился он. – Дело в том, что со мной приключилось некое прискорбное происшествие, плодом которого стало то, что я… – Ивар сам не понимал, почему изъясняется со старостой таким замысловатым слогом.

– Ты можешь говорить по-человечески? – оборвал его староста. – По твоему выговору я уже понял, что ты не из здешних мест. Кто ты и что тебе нужно на Эллане?

Ивар решить сократить свою историю до необходимого минимума:

– Мне очень нужно попасть на Имралтин. Однако волею судеб я оказался на вашем гостеприимном острове без средств к существованию. Возможно, почтенный староста мог бы поручить мне какую-нибудь работу за умеренное вознаграждение?

– Ты очень сложно изъясняешься, Ивар – так, кажется, тебя зовут? У меня уже голова от тебя разболелась. Сейчас анагант, а в это время работы немного. Но и выгнать тебя я не могу – гейс не велит. Ступай пока к нашему солевару Дайардину, думаю, он найдет для тебя занятие. Что касается пищи и крова – передай ему, что я возмещу, пусть не сквалыжничает, старый скупердяй. Всё у тебя?

– Благодарю, почтенный староста. Но как мне найти этого Дайардина?

– От моего дома пойдешь по той улице, что ведет на север, и на самом краю поселка, у пруда, увидишь большой дом, выше, чем остальные. Там и живет Дайардин с женой. Ступай.

Ивар еще раз поблагодарил старосту и вышел на улицу. Аскур и Витра стояли все там же у изгороди.

– Что сказал тебе староста? – поинтересовался Аскур.

– Сказал пойти к Дайардину и спросить его насчет работы, пищи и ночлега.

– Это хорошо. Дайардин и Рой – хорошие люди, хоть и странные. Но хотя бы с голоду умереть не дадут. До встречи, Ивар. Заходи к нам при случае, познакомим тебя с родителями. Видишь вон тот дом справа по улице, с навесом и горном? Мы там живем.

– Ваш отец – кузнец? – догадался Ивар.

– Он самый. Фариер его имя.

С этими словами дети повернули в сторону дома, а Ивар, окинув взглядом окрестные строения и раздвинув облепивших его детей, неспешно пошел на север.

Вскоре после того, как Ивар покинул дом старосты Гервина, последний вышел в огород, окликнул жену и негромко сказал ей:

– Дилис, срочно сходи к мельнику Тервелу и передай ему, чтоб возвращался ко мне. Дело важное.

Дилис вытерла руки о подол, открыла калитку и направилась к дому мельника. Спустя какое-то время на пороге дома старосты вновь появился человек с бородавкой на лице.

– Тервел, слушай внимательно, – понизив голос, начал староста, увлекая гостя внутрь дома. – Сейчас ко мне приходил этот странный тип – ты видел его, такой черноволосый с рыжей бородой. – Мельник кивнул. – Скорее всего, это какой-нибудь беспутный бродяга с Имралтина, невесть зачем заплывший сюда. Но все же нужно держать ухо востро. Бодо с Имралтина – ты же знаешь Бодо? – рассказывал, что у них в последнее время завелись шальные люди – фении – которые с поздней осени по раннюю весну живут в лесах, в основном, охотясь, но не брезгуя и пограбить кого при случае. Вряд ли, конечно, их заинтересует наш островок, но кто знает. Может, этот Ивар только притворяется невинной овечкой, а на самом деле пришел сюда разнюхивать, что да как, в то время как в Поющем лесу засели его дружки с ножами да топорами? Поэтому у меня к тебе дело: походи за ним несколько дней, посмотри повнимательней – не заметишь ли чего странного. И обо всем докладывай мне. Тогда твой вопрос насчет муки из Крейга можно будет считать решенным.

– Без подношения? – с надеждой спросил мельник.

– До чего ж ты жадный, Тервел, – осклабился староста. – Подношение – само собой. Завтра приноси, пораньше только.

Направляясь к северной околице поселка, Ивар заметил ниже по улице оживленное скопление жителей. В центре круга зевак стояли друг напротив друга двое молодых парней, настроенных явно недружелюбно. Подходя ближе, Ивар услышал, как один из них, с виду чуть постарше, рослый, с длинными темными волосами и аккуратной клиновидной бородкой, с издевкой спросил:

– И когда же это она тебе такое говорила, милый братец?

– А вчера и говорила! – ответил ему парень пониже ростом, с наголо выбритой головой и светло-рыжей всклокоченной бородой.

– Не смеши меня! Ты вчера весь день, кроме овец своих, и не видел никого.

– Тебе-то откуда знать?!

– Перед людьми не позорился бы! Нужен ей такой Дристан беспорточный…

– Ты у нас, что ли, богатый шибко?

– Да уж побогаче тебя, философ голозадый!

Глаза рыжебородого парня, прилюдно обозванного философом, налились кровью от негодования:

– Шиш ты в следующий раз получишь, а не Форалефа!

– Да нужен больно твой Форалеф! Будто коней других на острове нет…

– Ну вот и бери других, а моих больше не получишь!

Видимо, последний аргумент все же возымел действие.

– Послушай, Оверет, ну зачем она тебе, сам рассуди? – чуть более миролюбиво заговорил темноволосый. – У тебя ж до сих пор ветер в голове. Пасешь своих овечек – ну и паси дальше. Кстати, ты с долгами рассчитался уже, женишок?

– За себя беспокойся лучше! Послали же боги братца!.. – Оверет развернулся и, раздвинув зевак, широким шагом двинулся к центру поселка.

– Опять из-за Анейры ссорятся братики, – прокомментировал произошедшее невесть откуда взявшийся рядом с Иваром мужичок помятого вида с красными бегающими глазками. – Потому что олухи оба два. Не нужны они ей. Девка который уж год хвостом крутит, а эти телята и рады друг другу в горло вцепиться.

– Что-то не особо похожи они на братьев? – заметил Ивар и добавил: – Меня Ивар зовут.

– А меня – Хейни. Ты откуда к нам, с Имралтина? – не дожидаясь ответа, красноглазый мужичок продолжил: – Того, который чернявый, Эсгисом зовут, у него дом на северо-востоке. А который рыжий и лысый – брат его Оверет, пастух наш, живет на северо-западе, рядом со мной. Даже дома себе сложили подальше друг от друга. Они раньше оба светленькие были, только один потемнел со временем, а другой порыжел.

Но Ивар имел в виду не только цвет волос. Старший брат показался ему спокойным и рассчетливо-хладнокровным, в то время как у младшего бросались в глаза запальчивость и горячность.

– Хейни, ты не знаешь, что такое "гейс"? – сменил тему Ивар, вспомнив свой разговор со старостой.

– Да ты, видать, совсем издалека к нам приплыл? – прищурился Хейни. – Гейс – это запрет, табу. Что-то вроде зарока богам. Иначе сказать – баланс, основа. Гейс никак нельзя нарушить. Если нарушишь – боги отомстят, и жестоко. Может так случиться, что и не одному тебе, но и близким твоим. Люди говорят, что нарушивших свой гейс духи забирают к себе в Самайн, в первую ночь года.

– Ты сказал "баланс"?

– Ну да. Допустим, дают тебе при рождении имя "сильный" и, чтобы оно сбылось, скрепляют его гейсом "никогда не бить тех, кто слабее". Если ударишь – растеряешь всю свою силу, а то и еще чего похуже. Или выбирают тебя старостой – и дают тебе гейс "никому не отказывать в приюте". Или, например, досталась тебе богатая невеста – и ты, чтобы не дразнить богов удачей, берешь себе гейс "не отказывать в подаянии ни одному страждущему". Жаль, что у тебя нет такого гейса, – вздохнул Хейни. – Я бы сейчас не отказался от небольшого подаяния. Прошлой ночью немного засиделись в корчме, ну ты понимаешь…

– У вас и корчма есть?

– А куда ж без нее? Вон, рядом с главной площадью, видишь длинный дом с двумя трубами? Это и есть наш "Птенец орла". Корчма, она же постоялый двор, вот только гости у нас нечасто бывают.

– Знаешь, Хейни, я бы с удовольствием угостил тебя кружкой-другой, да вот только нынче я совсем без гроша. Но если Дайардин найдет для меня работу…

– А и ладно, за знакомство угощу тебя, хоть это и против моих правил, – обреченно вздохнул Хейни и двинулся в направлении корчмы: – Пойдем же, чего здесь на ветру мерзнуть?

Внутри корчма выглядела не вот чтобы уютно. За ночь она остыла, и только что разведенный очаг еще не успел прогреть заиндевевшие стены. Поторговавшись с хозяйкой, Хейни заплатил пять медных торкелей за две кружки темного пива для себя и горшочек с чем-то мясным – для Ивара. Внутри горшка оказались куски тушеной баранины, перемешанные с луком-пореем, морковью, брюквой и чем-то еще.

– Так как ты у нас оказался? – жадно отхлебнув пива и заметно подобрев, спросил Хейни.

– Сел играть не с теми людьми, – невесело ответил Ивар. – Затем немного повздорили. Ну и они высадили меня на вашем острове. Видимо, испугались, что я донесу на них имралтинским властям. А все деньги я отдал им за дорогу еще в Порт-Клейсе.

– Бывает, – судя по выражению лица Хейни, рассказ Ивара не произвел на него особого впечатления. – И куда теперь думаешь?

– На Имралтин. Как туда доплыть, знаешь? Расскажешь про здешние земли и моря?

– Это я могу, – приободрился Хейни. – Как говорится, "я с легкостью сделаю это, хоть это и кажется трудным". Слушай же. Круг наш земной окружен Океаном, моря которого разделяют землю на три части…

– Погоди-погоди, – прервал его Ивар. – Сдается мне, ты начал слишком уж издалека. Меня интересует, как далеко от вашего острова до Имралтина; что лежит к северу от Эллана, к западу и в других углах света.

– До Имралтина от нас плыть одну ночь и один день при хорошем ветре. То есть получается… – Хейни напряженно принялся считать. – Получается больше двухсот миль.

– Ого! – удивился Ивар. – Путь неблизкий.

– Значит, к западу от нас, за Длинноволосым морем – Имралтин. На востоке – Порт-Клейс и логрийские земли. Где-то далеко-далеко за ними – Озерный край, но о тамошних местах мы почти ничего не знаем. На юге, если пересечь Море нйоглей, будет Страна корриганов.

– Что за корриганы? – не понял Ивар.

– Про них у нас тоже мало что знают. Одни говорят, что это прекрасные златовласые девы, увлекающие путников в пучину волн. Другие рассказывают про мерзких карликов со сморщенной кожей, козлиными копытами и кошачьими ногтями на руках. Как бы то ни было, в Стране корриганов имеется множество рек, ручьев и других водоемов, и исток каждого их них, глубоко во чреве земли, охраняют корриганы.

Хейни отхлебнул еще пива и продолжил:

– А к северу от нас простирается Гиблое море. Если плыть по нему девять ночей, говорят, увидишь Острова на Севере Мира. Только оттуда пока еще никто не возвращался. Люди говорят, что на тех островах скрываются боги старого мира. Но о них тебе даже наш атре Дерог вряд ли что поведает. О чтоб тебе! – неожиданно выругался Хейни. – Стоило вспомнить белоглазого, так он и легок на помине.

Хейни склонился над столом и опустил лицо в кружку, словно пытаясь спрятаться в ней. Ивар обернулся. Сзади него, у входа в корчму, стоял высокий, нестарый еще мужчина с причудливо выбритой головой и необычного цвета глазами. Это не были бельма – это были до того светлые радужные оболочки, что казались почти бесцветными. Немигающий взгляд этих ледяных глаз в обрамлении белесых ресниц и седых бровей оказывал действие почти магнетическое. Филид, посмотрев в сторону Хейни, укоризненно покачал головой и перевел взгляд на Ивара.

Хейни понял, что остаться незамеченным не удастся, поэтому залпом допил кружку, встал из-за стола и не вполне твердой походкой направился в сторону двери:

– Доброго дня, атре Дерог, – почтительно поклонился он филиду. – А мы вот сидим тут, беседуем про разные земли…

– Так ты и есть тот самый чужестранец, что объявился у нас сегодня с рассветом? – произнес Дерог, не отрывая взгляда от Ивара. Тон его нельзя было назвать слишком уж приветливым.

– Я самый, – кивнул Ивар. – А ты, насколько я понимаю, филид Дерог?

– Филиды, древвиды, ваты, барды, – с легким раздражением в голосе произнес белоглазый. – Оставим эти тонкие материи для людей более образованных. Зови меня просто "атре". Так что тебе нужно в нашем поселке?

– То же, что и всем – кров и пища, телесная и духовная. Пока что староста направил меня к Дайардину спросить насчет работы, но мы с Хейни решили немного поболтать за кружкой пива.

– И явно не последней на сегодня, – Дерог снова осуждающе взглянул на Хейни.

– Что-то засиделись мы с тобой… как там тебя – Ивар? Пора и поработать от души. – Хейни схватил со стола свой шерстяной капюшон и поспешно распрощался: – Удачного дня, атре Дерог. Бывай, Ивар.

– Гвайн, – крикнул Дерог хозяйке после того, как дверь за Хейни затворилась. – Что сегодня на завтрак?

– Каул, как обычно, – выглянула с кухни хозяйка корчмы. – Один?

– Ты уже завтракал? – спросил Дерог у Ивара.

– Да, благодарю.

– Тогда один – и кружку вина моему гостю. – После того, как они уселись за стол друг напротив друга, Дерог спросил:

– Так о чем же вы тут беседовали с нашим невоздержанным Хейни?

– Он весьма живо повествовал мне о морях и землях, окружающих Эллан.

– Угу, – молча кивнул Дерог. – А о какой духовной пище ты говорил?

– Я подумал, что у вас в селении, возможно, найдется несколько мудрых книг…

– Мудрых книг не бывает, – резко оборвал Ивара филид. – Мудрость – в жизни, в богах, в самом человеке, а не в ваших размалеванных книжках. Они – не более чем порождение тщеславия и гордыни своих аукторов. Простецы полагают, что черпают из книжек знания о жизни. Наивные глупцы! Книжки расскажут им о чем угодно, но только не об истинном. Верней всего, они расскажут им о других измышленных книжках, с коими они купно плетут прельстивую сеть химерного мира. Повествуй они о настоящей жизни, их просто никто не стал бы читать. Ибо настоящая жизнь скучна и бесприкрасна. Поэтому простецы так любят досужие фантазии, химеричные плоды воспаленного воображения тщеславных голов. – Под конец сердитой речи Дерога его белесые глаза зримо покраснели от гнева и напряжения.

– Но разве ваш поэт Далиан, о котором мне рассказали Аскур и Витра – разве он не писал книг?

– Писал?! – возмущенно воскликнул Дерог. – Разумеется, нет! Хуже ваших книжек – только письменность, наивреднейшее из измышлений человеческих.

– Но почему? – искренне удивился Ивар. – Разве письмо не есть средство для памяти?

– Не для памяти, а для забывчивости! Письменное слово даст читающему лишь иллюзию знания. Оно подобно амбару, в котором ты хранишь прошлогоднее зерно. Зерно сие давно уже сгнило и растащено мышами – ты же думаешь, что по-прежнему обладаешь им. Но оно не сможет дать пищи твоему разуму. Возведя таких амбаров многие тысячи, ты, возможно, возомнишь себя мудрецом, но внутри тебя не будет ничего, кроме тлена и пустоты. Только то, что ты осознанно и непрестанно удерживаешь в памяти – только это имеет смысл.

– Но если бы я сейчас записал эти твои слова, сохраняя их, таким образом, в назидание потомкам – разве это не было бы хорошо?

– Нет! – отрезал Дерог. – Это не было бы хорошо.

– Но почему?

– Письменное слово, в отличие от живого, не ведает, с кем говорит. А ведь это – самое главное. Ибо не столь важно то, что сказано, сколь то, как и когда оно сказано. Разговаривая с ребенком, я бы выразил свои мысли одним способом, беседуя с мудрым старцем – совсем иным. Что проку в мудрых словах, если ты не смог их донести, не расплескав по дороге? Или того хуже – донес, но в искаженном виде? Когда хотел сказать "день", а собеседник твой услышал "ночь"? Живое слово может заметить промашку и исправить себя, растолковать непонятное, опустить лишнее. Мертвому же слову, погребенному в домовинах из букв-закорючек, не дано защитить себя от невольных или злонамеренных искажений. Поэтому даже самые мудрые письмена, попав в не те руки, оборачиваются заумью, заурядностью, нелепицей или мерзостью.

– Мне очень сложно согласиться с этим, атре, – задумчиво произнес Ивар. – Но я бы отложил этот спор на более позднее время.

– Помяни мое слово, чужестранец: если мы не остановим это письменное безумие, когда-нибудь люди станут не более чем пустоголовым придатком к гигантскому сонмищу завлекательных, но бесполезных книжек. И будут разговаривать меж собой измышленным языком этих книжек, не понимая, что язык сей подобен лабиринту, из которого нет выхода.

Поднимаясь из-за стола, Дерог бросил напоследок:

– Надумаешь продолжить наш спор – добро пожаловать в мой дом на юго-востоке поселка. Я думаю, ты не спутаешь его с другими.

Ивар тоже поднялся и вышел вслед за филидом. Снаружи уже вовсю растеплело. Утренняя дымка рассеялась, и яркое предвесеннее солнце, слепя глаза, искрилось в хрусталиках безупречно белого снега. Ивар продолжил свой путь к дому Дайардина.

Пройдя пару перекрестков, он заметил, как впереди, у подножья холма, блеснула на солнце холодная гладь небольшого пруда. Слева от дороги показался двухэтажный дом, крытый свежим тесом. "Похоже, это и есть дом солевара", подумал Ивар.

У входа в дом стоял на привязи редкой красоты конь: высокий, белоснежной масти, с ярко-голубыми глазами – умными, печальными, почти человеческими. При приближении Ивара конь поднял голову и как будто с грустной надеждой вглянул на него.

Дверь дома распахнулась, и на порог выскочил уже знакомый Ивару темноволосый парень. "Эсгис", вспомнил Ивар имя старшего брата, бранившегося пару часов назад на улице. "А он что тут делает?"

За Эсгисом в дверном проеме показался пожилой мужчина. Сказать, что он был рыжеволосым – значит не сказать ничего. Его густая шевелюра жестких как проволока волос, полностью скрывавших уши и нижнюю часть лица, имела столь яркий оттенок перезрелой рябины, что казалась выкрашенной охрой. Несмотря на возраст, мужчина был столь статным и могучим в плечах, что двадцатилетний Эсгис казался рядом с ним тщедушным подростком.

– И не забудь помириться с братом! – крикнул огненнобородый вдогонку удалявшемуся Эсгису. – До чего ж надоели эти ваши распри на пустом месте!

– Не забуду, – без особой радости в голосе ответил Эсгис. – Спасибо, отец, что уговорил его дать Форалефа. – С этими словами темноволосый парень вскочил на коня и помчался в сторону блестевшего под холмом пруда. Словно зачарованный, Ивар глядел, как стремительно исчезает вдали грациозный белый конь с умными голубыми глазами.

– Хорош, да? – услышал он за спиной голос краснобородого гиганта. – В кои-то веки что путное сделал мой бестолковый младшенький. Такого красавца-коня взрастил.

– Так Эсгис и Оверет – ваши сыновья? А вы, я так понимаю – солевар Дайардин? – учтиво поинтересовался Ивар.

– А ты кто такой и почему спрашиваешь? Или ты тот самый чужестранец, что, молвят, объявился у нас сегодня невесть откуда?

– Быстро же у вас тут слухи разлетаются, – ответил Ивар. – Он самый и есть. Староста Гервин направил меня к вам спросить насчет работы, еды и крова. Он сказал…

– …что всё возместит, – закончил за Ивара солевар. – Знакомая песня. Да только скорее небо упадет на землю, чем этот жулик расстанется с деньгами.

Ивар не ожидал такого поворота. Видимо, придется искать работу в другом месте. Дайардин продолжал смотреть на него равнодушным взглядом – очевидно, дожидаясь, когда незваный гость уберется восвояси.

– Прошу простить, что потревожил, – откланялся Ивар. – Не затруднит ли вас посоветовать, к кому еще… Ай! – Ивар вдруг схватился за левый висок и согнулся от пульсирующей боли. На секунду ему показалось, что в его голову вонзили железный гвоздь.

– Что с тобой? – удивленно взглянул на него Дайрадин. – Ты припадочный?

– Н-нет, – часто дыша, выдавил из себя Ивар. – Просто голова, разболелась вдруг…

– Только не помри мне тут, – Дайрадин перевел взгляд за спину Ивара. – Ты посмотри, Рой-Энайд: до чего ж хилый народ эти имралтинцы: чуть что – сразу в обморок.

Ивар медленно разогнулся и посмотрел назад. В паре ярдов от него стояла женщина лет сорока пяти со строгим, словно высеченным из мрамора лицом и длинными седыми волосами. Ее серо-синие глаза изучающее смотрели на него. Ивар поздоровался, но женщина ничего не ответила, лишь молча продолжила смотреть на него в упор.

– Что вы там застыли как соляные столбы? – прогремел над ухом Ивара голос солевара Дайардина. – Рой-Энайд, давай скорей корзину и проходи в дом. А тебе, юноша, судя по всему, не работа нужна, а лекарь хороший.

Жена солевара, уже переступив одной ногой через порог, вдруг обернулась, и, все так же пристально глядя на Ивара, спросила:

– Как тебя зовут?

– Ивар.

– Странное имя. Ты чем-то болен?

– Нет, – ответил Ивар. – Просто разболелась голова. Раньше со мной такого не было, но вряд ли это что-то серьезное.

– Хороших лекарей у нас в Оллтре, к сожалению, нет, – покачала головой женщина. – Но есть знахарка, Маллт. Если повернешь направо и пойдешь по тропе вдоль пруда, то увидишь самый крайний дом рядом с небольшой рощей. Там она и живет. Иногда ее настойки все же помогают, но особо уповать на них я бы не стала.

– Спасибо, – поблагодарил хозяйку Ивар. – К сожалению, не расслышал твоего имени, госпожа…

– Рой-Энайд. Но все зовут меня просто Рой.

– Спасибо, Рой, – поклонился Ивар и побрел к дому знахарки. Пройдя с полсотни шагов, он обернулся и увидел, как Дайрадин и Рой о чем-то оживленно спорили у ворот.

Знахарка Маллт оказалась вовсе не злобной скрюченной старухой, как почему-то решил Ивар, а довольно миловидной женщиной лет тридцати пяти. Лишь чуть косящий левый глаз портил ее нестарое еще лицо с круглыми кошачьими глазами. Знахарка долго расспрашивала Ивара о том, о сем, заставляла поднимать то одну руку, то другую, однако, по всей видимости, сталкивалась с чем-то подобным впервые. В конце концов, она продала ему, в долг, какую-то склянку с мутной жидкостью, наказав отхлебывать из нее по два глотка утром и перед сном.

Было уже за полдень, когда Ивар покинул дом знахарки. Перед уходом он хотел было поинтересоваться, почему она живет на отшибе, в отдалении от соседей, но побоялся прослыть невежей. Возвращаясь назад тем же путем, что и пришел, Ивар размышлял по дороге о том, что правильнее всего было бы вернуться к старосте и спросить его про другие возможности заработка. Погруженный в свои мысли, он не заметил, как рядом с ним выросла исполинская фигура Дайрадина.

– И что тебе сказала эта мошенница Маллт? – спросил без какого-либо вступления меднобородый великан.

– Дала какую-то жидкость, сказала пить утром и на ночь, – пожал плечами Ивар.

– Мы тут… я тут подумал, что, быть может, ты и сгодился бы на что-то. У меня есть соляные поля рядом с побережьем. Это если пройти через поселок, потом идти все время на юг вдоль речки Аверн, до озера Семи Ветров, ну и там совсем чуть-чуть останется. Если по прямой, то мили две пешком. Нужно будет носить бурдюк с рассолом от побережья вон до тех срубов, видишь? – Дайардин указал рукой на бревенчатые сооружения в сотне шагов от своего дома. За каждый бурдюк плачу два медных торкеля. Если не ловить ворон и не падать в обморок на каждом шагу, то может получиться один серебряный торкель в день. Согласен? Сверх того, стол в моем доме и ночлег. Ночлег не в доме, конечно, но на нашем сеновале сейчас довольно тепло. Согласен?

Одна серебряная монета в день – это были какие-никакие, а деньги. Особо не колеблясь, Ивар согласился.

– Тогда подходи к нам сегодня к ужину.

– И как мне узнать, когда у вас ужин? – спросил Ивар.

– Как солнце сядет за лесом, так сразу и ужин.

– Спасибо, я понял, – ответил Ивар и направился к расположенному по соседству пруду.

Небольшой пруд был с трех сторон окружен заснеженным ельником. Сквозь кристально чистую воду Ивар мог видеть, как неторопливо шевелили плавниками маленькие рыбки над бурыми и светло-серыми валунами, устилавшими дно. Кромка земли у берега слегка подтаяла, обнажив прошлогодние листья, подушки мха и побеги молодой травы.

Сбоку от себя, на склоне холма, спускавшегося от поселка к пруду, Ивар разглядел свинопаса и нескольких хрюшек, раскапывающих посыпанную снегом землю. Судя по дубовой рощице неподалеку, свиньи, по-видимому, искали желуди. Явно скучавший свинопас оживился при появлении нового лица и неспешно направился навстречу Ивару. Подойдя ближе, он широко улыбнулся и произнес слегка нараспев:

– Судя по всему, ты и есть тот Ивар, что забрел к нам в Оллтре сегодня? – Круглое веснушчатое лицо пастуха светилось радушием. Легкий ветерок трепал остатки светлых волос на его наполовину облысевшей голове. Маленькие подслеповатые глазки, короткий приплюснутый нос, круглые румяные щеки и приличных размеров животик – всей своей внешностью свинопас чем-то напоминал своих питомцев, бродивших неподалеку.

– И чем же я себя выдал? – улыбнулся Ивар.

– Во-первых, вряд ли кто из наших стал бы пялиться в воду просто так среди бела дня. Разве что наш пастух Оверет, любитель поговорить с деревьями и камнями. Во-вторых, мне уже показали на тебя пальцем мои любопытные соседи. Ну и в-третьих: я просто-напросто знаю в лицо всех местных жителей, – еще шире улыбнулся обладатель безупречной логики.

– Твой разум слишком остер для свинопаса, – слегка поддел Ивар своего собеседника.

– Вот, даже приблудшие бродяги замечают это! – отвесил ему свинопас той же монетой. – На самом деле, свинопас я лишь отчасти. Да и то – не свинопас, а собиратель трюфелей. – Селянин сунул руку в карман своего брэта[7] и достал оттуда сначала какой-то зеленый камень яйцевидной формы, потом темный клубень, похожий на крупную редьку. – Держи вот, угощайся.

– Спасибо, – поблагодарил его Ивар, кладя трюфель в свой мешок. – А имя у тебя есть, собиратель трюфелей?

– Батюшка с матушкой прозвали меня Киврис, Киврис Нейдр. Хотя, по правде сказать, матушки своей я никогда не видел. А ты к нам откуда?

Ивар вкратце рассказал свои злоключения последних дней.

– И что собираешься делать дальше? – поинтересовался Киврис.

– Пока поработаю у Дайардина, а там – жизнь покажет.

– Дайардин взял тебя к себе? – удивился свинопас. – Чем же ты ему так приглянулся?

– Не знаю. Сначала вроде не хотел брать, потом передумал. Слушай, Киврис, а почему про Дайардина и Рой говорят, что они странные?

– Да я бы не сказал, что сильно странные. Хотя некоторые и считают их колдунами или навроде того. Дескать, они могут прозревать будущее и всё такое. Я лично думаю, что парочка совпадений еще не делает тебя колдуном.

– А кроме Эсгиса и Оверета, других детей у них нет? – поинтересовался Ивар.

– Почему ты спрашиваешь? – искоса взглянул на него Киврис.

– Просто интересно, – пожал плечами Ивар.

– Вообще да, говорят, что когда-то у них было пятеро детей. Еще когда они жили на Имралтине. Но это было давно, во времена Великой усобицы. Что стало с остальными, никто не знает. Скорее всего, погибли или умерли от болезней.

– А что за Великая усобица?

– Об этом тебе лучше наш Дерог расскажет. Сам я неграмотный, пергаментов старых не читал, а у Дерога много этого добра. Ну или Дайардин – он тоже должен кое-что помнить про те времена. В общем, пару десятков лет назад случилась Великая усобица. Сам я тогда был еще безусым мальчишкой. Много городов и селений оказались тогда сожжены, много людей погибло от меча, голода и черной оспы. По крайней мере, так говорят. Но Эллана всё это почти не коснулось.

Сверху, со стороны поселка, послышался приближающийся стук копыт. Обернувшись, Ивар увидел Эсгиса верхом на белоснежном Форалефе. Через несколько секунд тот остановил коня в нескольких шагах от берега. Окинув быстрым взглядом Ивара и поприветствовав его легким кивком, Эсгис повернулся к Киврису:

– И снова здравствуй, сосед. Я всё по тому же делу… Эй, эй, тпру, Форалеф, да что с тобой такое?! – Всадник безуспешно пытался совладать с конем, который неожиданно принялся громко фыркать и мотать шеей в разные стороны. Киврис опасливо отошел на два шага назад. Сколько ни пытался Эсгис повернуть коня, Форалеф упорно разворачивался левым боком к стоявшим у берега Киврису и Ивару. В конце концов, Эсгису пришлось отъехать в сторону, где он, спешившись, прошептал что-то на ухо коню и уже пешком направился к Киврису.

– Не пойму, что за беда с Форалефом – уже второй раз на тебя так ярится. Ты, Киврис, не с волками ли начал дружбу водить? – улыбнулся Эсгис слегка натянутой улыбкой.

– Всякое может быть, – пожал плечами Киврис. – Пока по лесу набродишься, чего только к одежде ни прицепится. Может, и волчьей шерсти насобирал где.

– Ладно, не об этом я, – продолжил Эсгис. – Что там насчет нашего уговора?

– Уговора? – поднял брови Киврис.

– Ну да. Ты же мне обещал третьего дня. Или забыл?

– Что обещал?

– Как "что"?! Или ты прикидываешься? Двенадцать золотых торкелей одолжить – не ты мне обещал? – уже начинал сердиться Эсгис.

– А, это… Извини, Эсгис, совсем из головы вылетело. Конечно, конечно, обещал – одолжу. Когда тебе нужно будет?

– Думаю, ночи через три.

– Хорошо.

– Завтра на ярмарку идешь? В "скачках под конем" участвуешь?

– Староват я для ваших забав, Эсгис. Да и силы уже не те. Лучше я на тебя поставлю.

– Ну как знаешь. Удачного вечера, – Эсгис вернулся к коню, ловко вскочил на него и ускакал в поселок.

– Завтра будет ярмарка? Где? – спросил Ивар.

– С западной стороны поселка есть большой пустырь, недалеко от дома Оверета. Там у нас обычно ярмарки и проходят. Приходи тоже повеселиться. Участвовать тебя, видимо, уже не допустят, ну да это Дерога со старостой дело. Хотя там и без того будет на что посмотреть. Ох, ладно, – спохватился Киврис. – Пора мне возвращаться к моим свинкам. До встречи, Ивар! – И насвистывая что-то себе под нос, свинопас неспешно удалился.

Остывшее солнце окончательное скрылось за верхушками елей – а значит, пора было поспешать на ужин в дом Дайрадина.

На просторной, освещенной десятком свечей кухне уже сидели за столом трое солеваров. Ивар подоспел как раз в тот момент, когда Рой разливала по мискам густой гороховый суп. Через дверной проем Ивар мимолетом увидел некое подобие гостиной, с двумя резными стульями и лежавшей на столе толстой книгой в черном кожаном переплете. Рядом с книгой стоял семисвечный светильник с четырьмя зажженными свечами.

Закончив с супом, Рой расставила на столе миски с кусками вареного мяса и квашеной капустой, после чего, пожелав всем доброго ужина, удалилась. Самый молодой из рабочих поначалу пытался поговорить с Иваром о житье-бытье, но усталость быстро взяла свое, и ужин прошел в полной тишине.

Поденщики разошлись по домам, а вернувшаяся на кухню Рой отвела Ивара к месту его ночлега. Сеновал находился прямо за стеной дома Дайардина и, действительно, был довольно теплым. Удобно расположившись на чуть влажном, пахнущем прелой осенью сене, Ивар закрыл глаза, по-кошачьи потянулся и тут же заснул.

Он видел, как вспыхнула белая Луна на черном, как гагат, небе. Луна все приближалась и приближалась – пока не закрыла собой половину небосвода. Он видел, как в глубине лунных впадин сверкнули два гигантских сапфира. Затем из-под них брызнула кровь. Камни полностью утонули в крови, но она все прибывала и прибывала, заливая белое лицо Луны. Кровь бурлила, кипела, взывала о мщении. Потом он увидел, как клокочущая кровь окружила четыре горящие свечи, подбираясь к ним все ближе и ближе. Послышалось ледяное шипение ветра – и пламя одной из свечей, задрожав, угасло во тьме. Снова раздалось зловещее шипение – и вот уже вторая свеча дрожит, готовая сгинуть во мраке под напором ледяного ветра…

Ивар испуганно открыл глаза – но увидел пред собой лишь темноту сеновала. В окутавшей его ночной тиши не было ни шипений ветра, ни кровавых морей на белой Луне. Он повернулся на другой бок и снова попытался заснуть. Но сон так и не пришел к нему в эти два предрассветных часа.