Холодные шесть тысяч

93. (Лас-Вегас, 27 ноября 1966 года)

Едет!

Мистер Биг. Говард Хьюз. Граф Лас-Вегасский.

Литтел наблюдал. Пристроился к толпе журналистов и операторов с камерами. Растворился в толпе. Прошел слух — к нам едет граф! Железнодорожный вокзал — одиннадцать вечера.

Он скоро будет. Путь номер четырнадцать. Смотрите — «Дракула-экспресс».

Народу на платформе — не протолкнуться. Кучковались журналисты, ассистенты операторов катили софиты, сами операторы тащили бобины с пленкой.

Литтел беседовал с мормонами Хьюза. Говорили о нововведениях. Они сообщили ему, что были в «Дезерт инн» и готовили отель к прибытию Дракулы. Продезинфицировали пентхаус, установили холодильники с закусками и угощениями.

Мороженое, пицца и шоколадные батончики. Демерол, кодеин и дилаудид.

Они сказали: скоро мы начинаем. Мы будем торговаться и выторговывать. Мы купим «Дезерт инн». А мафия говорит: скоро начинаем мы. Будем торговаться и продадим отель по нашей цене.

Отель большой. Дракула будет дуться и кривиться, но в итоге таки раскошелится. Дракула будет требовать мормонской гегемонии. Станет кричать: хочу, чтобы моими казино управляли мормоны.

Но мафия знает, что делать. Планировать. И мафия выносит постановление: Литтел должен связаться с Уэйном Тедроу-старшим.

Они будут разговаривать и торговаться. Говорить ни о чем — но в напряженной атмосфере. Папаша Кролик не упустит случая уколоть его по поводу Дженис.

Платформа затряслась. Задребезжали рельсы, засвистел свисток.

Уже скоро.

Подъехал полицейский фургон. Оттуда выбрались копы и принялись извлекать различные причиндалы: кто-то катил больничную каталку, кто-то — навес, кто-то — кислородные баллоны.

Полицейские стали теснить журналистов и зевак. Операторам пришлось откатить камеры. Но репортеры не собирались сдаваться — они принялись лавировать и в свою очередь теснить копов.

Приближались огни поезда — вовсю разрывался гудок.

Литтел поднялся на цыпочки. Какой-то юнец толкнул его локтем. Литтел отступил назад. Ему нужен был обзор.

Полетели искры. Поезд со скрежетом затормозил, остановился и замер. Защелкали фотовспышки. Толпа понемногу рассеялась.

Все бросились к поезду и прилипли к окнам, прикрывая глаза ладонями. Растворились — вверх и назад — двери, и толпа пристроилась сзади копа с каталкой.

Литтел рассмеялся. Он прекрасно знал обычный ритуал Дракулы, знал, что такое «для отвода глаз». Смотрите: вон тент номер два, вон и еще одна каталка. А вон — еще и еще.

Мормоны отступили. И сделали знак. И опустили пандус, плотным кольцом обступив его. Кто-то из них катил инвалидную коляску. В которой сидел граф.

Высокий и тощий, в шляпе, сделанной из коробки из-под бумажных платочков.

94. (Лас-Вегас, 27 ноября 1966 года)

Едет.

Сошел с поезда, уселся в автомобиль. В дурацкой шляпе.

Уэйн бродил по «Дезерт инн». Воздух искрил от слухов, точно от электрических разрядов. Кругом сновали вампиры. И роились сплетни.

Поезд запаздывает. Он вот-вот приедет. Поезд только что прибыл. У него шрамы после крушения самолета. И какая-то кожная болезнь. Из шеи торчат шурупы, как у Франкенштейна.

Вурдалаки устраивались на насестах и хищно смотрели вдаль. Вурдалаки толпились в казино, забирались на стулья; на шеях у них висели фотокамеры. А в руках были книжечки для автографов.

Вурдалаки толпились и снаружи. В толпе сквозь застекленную панель Уэйн увидел Барби. Барби заметила Уэйна и помахала. Он помахал ей в ответ.

Вурдалаки рыскали по округе. Охранники отеля не теряли бдительности. Кто-то завопил: «Лимузины!» Кто-то еще закричал: «Приехал!»

Вурдалаки восторженно завопили. Бросились на улицу. Уэйн подошел к застекленной стене и посмотрел наружу. И все увидел.

Увидел копов, лимузины и фальшивого Говарда Хьюза. Он узнал его. Этого человека он лично задерживал — в шестьдесят втором.

Тот вел детскую передачу. Вытаскивал член и приставал к малолеткам. Честер-педофил, все копы это знали.

Упыри осаждали его. Честер великодушно соглашался позировать для фотоснимков и расписываться в книжечках для автографов. Поблизости затормозил лимузин. Одно из стекол опустилось, и Уэйн мельком увидел седые волосы, пустые глаза и дурацкую шляпу.

Кто-то заорал: «Хьюз не настоящий!» Вурдалаков как ветром сдуло. Они погнались за лимузином.

Барби вошла в отель. Заметив это, Уэйн направился к ней.

— Ты сегодня вечером работаешь?

Барби рассмеялась:

— То же самое хотела спросить у тебя.

Уэйн улыбнулся:

— Я тут думаю о Пите и Уорде. И о том, как началась эта заварушка.

Барби зевнула:

— Расскажешь за кофе, ладно?

Мимо пронесся очередной упырь. Они обогнули его и отправились в бар, где устроились за столиком с видом на казино.

Подлетела официантка. Барби сделала заказ. Им тут же принесли кофе. В казино было почти безлюдно. Честер кидал кости и ждал.

Барби пила кофе маленькими глотками:

— Прошло уже много месяцев, а я все еще хочу сигарету.

— Питу сильнее хочется.

Честер бросил кости и проиграл. Приличную сумму.

Барби наблюдала за ним:

— Есть секреты, которые знают все.

— Не все.

Барби развернула салфетку и повертела в пальцах ложечку.

— Начнем с некоего города в штате Техас. А также планов мафии касательно денег мистера Хьюза.

Уэйн улыбнулся:

— Расскажи мне секрет, которого я не знаю.

— Например?

— Не притворяйся. Пит расставил жучки в половине отелей Вегаса.

Барби повертела в пальцах нож:

— Хорошо. «Ослик» Дом уже давно не покидает «Пещеры». Четыре дня подряд трахается с Сэлом Минео — оба еще не выходили из номера. Коридорные приносят им попперсы[147] и смазку. Интересно, долго ли это продлится?

Уэйн рассмеялся и посмотрел на игравших. Честер кинул кости — на сей раз выиграл. Тоже приличную сумму.

Барби улыбнулась и встала из-за столика, направляясь в сортир. Вурдалаки осадили Честера-Хьюза. К нему точно магнитом тянуло зевак.

Честер впитывал восхищение и великодушно позировал с желающими.

Вернулась Барби. К столику она шла нетвердой походкой. Ресницы ее дрожали, глаза то и дело закатывались, как бывает, когда вмажешься.

Она улыбнулась и повертела в пальцах нож. Уэйн влепил ей пощечину. Она сжала рукоятку и сделала выпад. Слишком низко — руки Уэйна не пострадали.

Уэйн снова ударил ее. Она сделала еще выпад. Острие впилось в столешницу — издав резкий и неприятный звук, нож застрял.

Барби обхватила голову руками. Потерла глаза. Пустила слезу.

Уэйн схватил ее за руки, привлек к себе.

— Тебя затянуло. Нюхаешь порошок — и всякий раз, когда ты это делаешь, ты обманываешь Пита. Думаешь, если тебя бесит его работа и война, то тебе все можно? Ничего подобного. Ты — всего лишь барная певичка, вдобавок прогрессирующая наркоманка и, черт возьми, ограниченная…

Барби вырвала у него руки и схватила нож. Уэйн закатил ей оплеуху. Нож выпал. Она потерла щеки и вытерла слезы.

Уэйн коснулся ее волос:

— Я люблю тебя и не позволю, чтобы ты опускалась на дно за здорово живешь.

Барби поднялась из-за столика. Вытерла глаза и побрела прочь нетвердой походкой наркоманки.

Честер устроил шоу. Собрались зрители — сплошь алкоголики и неудачники. Честер навязывал себя Лас-Вегасу.

Мимо протанцевали журналисты. При виде зрелища брезгливо поморщились. Пошел ты — извращенец из детской передачи.

Уэйн наблюдал за происходящим, не спуская глаз с игроков.

Глотал бурбон и скучал. Нюхал салфетку Барби — она пахла ее кремом для рук и маслом после душа.

Честер раздавал автографы и отпускал непристойные шуточки про грудь Джейн Расселл. Похотливо пялился на маленьких детишек.

Он глотал спиртное. Мысли его лихорадочно сменяли одна другую. Мелькнула Дженис — все еще хромала и важничала; так и не закрасила седую прядку.

Она прошла в игровой зал и принялась кидать монетки в автоматы. Выиграть ей не удалось. А… удалось. Она сгребла монету и всучила ее ошивавшемуся возле автоматов бродяжке.

Тот бухнулся на колени и рассыпался в благодарностях. На нем были разные ботинки. И тут же засыпал добычу в автомат и дернул ручку. И тут же все продул.

Пожал плечами, подобрался и пошел восвояси стрелять мелочь. Пристал к Честеру. Тот послал его подальше.

Дженис, прихрамывая, прогуливалась. И вскоре Уэйн потерял ее из виду. Вероятно, она вышла через заднюю дверь, что вела на поле для гольфа.

Ясно: она направляется в номер Уорда — полночное рандеву.

Уэйн понюхал салфетку. Почувствовал запах Барби. И внезапно вспомнил про Дженис. Его мысли блуждали. Он понял, чего хочет.

Дорога подпрыгивала перед его глазами. Он выжимал почти сто шестьдесят километров в час. Приехал — и сразу вошел в дом. Достал из бара бутылку и направился к отцу.

Вот она, веранда. Там сидел Уэйн-папаша, теперь почти старик. Шестьдесят с лишним. Но совсем не изменился.

С той же ухмылкой, в том же кресле, смотрит в том же направлении, что и раньше.

— Теперь ты пьешь из горла. Всего два года прошло — а ты так изменился.

Уэйн ухватил скамеечку для ног:

— Ты так говоришь, будто это единственное, чему я научился.

— Нет, конечно. Мне докладывают, и я в курсе, что это далеко не так.

Уэйн улыбнулся:

— Значит, прощупывал почву.

— А ты меня избегал.

— Значит, время не пришло.

Уэйн-старший улыбнулся:

— Говард Хьюз и мой сын в один вечер. Бедное мое сердце.

Табуретка оказалась низенькой. Уэйну пришлось смотреть на отца снизу вверх.

— Не бери в голову.

— Бондюран ускорил приезд Хьюза. Значит, со дня на день придет Уорд и будет вымаливать у меня одолжение.

Уэйн услышал выстрелы с севера. Такие выстрелы знакомы любому вегасскому копу: проигравшийся палит по ненавистному городу — выпускает пар.

— Уорд никогда не умоляет. Ты уже должен это усвоить.

— Хочешь, чтобы я похвалил твоего адвоката?

Уэйн покачал головой:

— Всего лишь пытаюсь поддержать разговор.

Уэйн-старший ткнул носком ноги скамеечку. Задев при этом колено сына.

— Чушь. Какие посиделки отца и сына обходятся без вопросов «в лоб»?

Уэйн встал и потянулся. Пнул скамеечку ногой.

— Как твои листовки — все еще сеешь ненависть?

— Да ну тебя. Ты ненавидишь сильнее меня.

— Я задал вопрос — отвечай.

— Хорошо. Я перестал рассылать листовки — дабы приспособиться к изменившимся условиям и перейти на другой, высший уровень.

Уэйн улыбнулся:

— Вижу руку мистера Гувера.

— У тебя всегда было превосходное зрение. Рад, что оно не испортилось.

— Ну же, расскажи.

Уэйн-старший повертел тростью:

— Я работаю с твоими старыми друзьями — Бобом Релье и Дуайтом Холли. Мы тут отдали в руки правосудия несколько самых безбашенных расистов во всех южных штатах.

Уэйн прихлебывал бурбон, сплевывая осадок. Скоро он прикончил бутыль.

— Продолжай. Мне понравилась эта история.

Уэйн-старший улыбнулся:

— Еще бы. Можно ненавидеть глупо и с умом — и ты так и не усвоил разницы.

Уэйн улыбнулся:

— Может, я ждал, что ты мне это растолкуешь.

Его отец зажег сигарету с позолоченным фильтром.

— Мое твердое убеждение — цветным следует предоставить право голоса и уравнять в правах с белыми, что укрепит их коллективный разум и научит сопротивляться демагогам вроде Мартина Лютера Кинга и Роберта Кеннеди. Ваша фармацевтическая эпопея дает им успокоительное, нужное большинству из них, изолирующее от нынешних глупых лозунгов. Мои друзья из полиции говорят мне, что число преступлений, совершенных черными в белых районах Вегаса не особо возросло с начала вашей фармакопеи, так что она, как ни крути, помогла изолировать цветных в своих районах, где им, по большому счету, и место.

Уэйн потянулся. Посмотрел на север — туда, где виднелся Стрип.

Его отец принялся пускать колечки дыма.

— Задумался. Я-то уже надеялся услышать в ответ что-нибудь умное.

— Я очень устал, извини.

— Ага, значит, ты пришел в нужное время.

— В каком-то смысле так и есть.

— Расскажи про Вьетнам.

Уэйн пожал плечами:

— Скучная и бессмысленная война.

— Да, но тебе там нравится.

Уэйн схватил трость отца и принялся выделывать кунштюки. Подбрасывать и ловить. Вертеть и выписывать восьмерки.

Отец отобрал трость.

— Посмотри на меня, сынок. Смотри на меня: я скажу тебе одну вещь.

Смотри: ты похож на него. У тебя его глаза.

Уэйн-старший бросил трость на пол и сжал его ладони — очень сильно.

— Прости меня за Даллас, сынок. Это единственное, о чем я сожалею в этой жизни.

Смотри — он говорит правду — на его глазах выступили слезы.

Уэйн улыбнулся:

— Иногда мне кажется, что я там родился.

— Ты мне благодарен?

Уэйн выдернул руки. Встряхнул, чтобы разогнать кровь. Пощелкал большими пальцами.

— Не надо на меня давить. Не заставляй меня жалеть о сказанном.

Уэйн-старший затушил сигарету. Пепельница аж подпрыгнула — так тряслись его руки.

— Ты уже убил Уэнделла Дерфи?

— Я его не нашел.

— Тебе известно, где он?

— Думаю, в Эл-Эй.

— Я знаю кое-кого из тамошней полиции. Они могут устроить «сигнал всем постам».

Уэйн покачал головой:

— Он мой. Позволь мне разобраться самому.

Послышались выстрелы — десять вечера, северо-запад.

Уэйн сказал:

— А ты меня прости за Дженис.

Уэйн-старший рассмеялся. Он не просто хохотал — он выл и ревел.

— Мой сын трахает мою жену и просит прощения! Извини, что я смеюсь и говорю, что мне насрать, — но его я всегда любил больше, чем ее.

Смотри — мокрые глаза и морщинки от смеха — он говорит правду.

Уэйн-старший откашлялся:

— Выслушаешь мое предложение?

— Да.

— Дуайт Холли проворачивает какую-то шибко сложную операцию против борцов за гражданские права. Ты отлично подойдешь на роль дублера.

Уэйн улыбнулся:

— Дуайт меня терпеть не может. И ты это прекрасно знаешь.

— Дуайт умеет ненавидеть. Он знает, что и ты тоже, — как знает и то, насколько ты можешь быть полезен.

Уэйн пощелкал костяшками пальцев:

— Я ненавижу только плохих. В отличие от дебилов клановцев, которые кончают от того, что бомбят негритянские церкви.

Уэйн-старший поднялся.

— Тебе вполне по силам проводить сложные операции. Ты знаешь жизнь, понимаешь, на чем можно зацикливаться, а на чем не стоит; так что запросто можешь выкинуть из головы всякую ерунду, скооперироваться с нужными людьми и заняться очень интересными вещами.

Уэйн закрыл глаза и перед его внутренним взором предстали слова: НЕНАВИСТЬ. ЛЮБОВЬ. РАБОТА.

— Что-то ты сегодня задумчивый, сынок. Видать, унаследовал папочкин нюх на всякого рода удачные случаи.

Уэйн сказал:

— Не надо на меня давить. Иначе все испортишь.

95. (Лас-Вегас, 28 ноября 1966 года)

Кот бродил по номеру. Кровать он считал своими угодьями. Он точил когти об изголовье, драл простыни и подушки.

Пит проснулся и поцеловал Барби. И заметил огромный синяк на ее щеке. Вчера он вырубился рано. А жена легла поздно. Он даже не услышал, как она вернулась.

Он коснулся ее волос и поцеловал синяк. Позвонили в дверь — но Барби не разбудило и это. Черт — без двадцати восемь утра.

Пит встал, накинул халат, вышел и открыл дверь. Черт, это Фред Турентайн. Растрепанный Фредди — с обалдевшим видом. В его халате и отороченных мехом шлепанцах. Явно в шоке. С магнитофончиком и бобиной. Аж трясется весь.

Пит втащил его внутрь и забрал причиндалы. И дверь прикрыл. Фред понемногу пришел в себя и перестал дрожать и трястись.

— Я ходил на пост прослушки — проверить записи от прошлой ночи, из номеров для парочек. Пит, у Дома и Сэла Минео что-то случилось.

Так.

Пит расчистил место на столе и пристроил магнитофон. Воткнул провод и заправил пленку. И нажал «пуск». Послышалось шипение и сигналы — пока никакого голоса.

Ага — послышался щелчок — микрофон включен.

Сэл: «Дом… э-э… идиот, это моя сте…»

Дом: «Не то, что ты… просто смотрел… этот номер…»

Сэл: «Придурок. Гребаный членосос».

Дом: «Кто из нас членосос, так это ты. Любишь пососать моего большого дружка, гребаный бывший…»

Послышались звуки, точно кто-то что-то опрокинул, сопение, звон и лязг.

Треск. Глухие звуки — кто-то орудовал ножом. «Сэл, нет, нет…» Повизгивание, бульканье, задыхающиеся всхлипы.

Сэл: «Прошу тебя, пожалуйста, пожалуйста. Господи, только не это…»

Всхлипы. Тяжелое дыхание. Сопение и слова молитвы — набожное: «Господи, прости мне мое прегрешение, грешен я, пошел против воли Твоей…»

У Пита пошли по спине мурашки. Он почувствовал, как защемило в паху и встали дыбом волосы на шее. Он выключил магнитофон, ухватил связку ключей и — на всякий случай — пушку.

И вышел. Проверил парковку и номера-бунгало. Восемь утра — стоят припаркованные авто, и все тихо.

Сэл сбежал в Вегас. Дом всегда приезжал трахаться на своей машине. Теперь ее не было на месте.

Тихо — вот и траходром. Пит потряс ручку двери — заперто. Он достал ключ и отпер дверь. И вот что увидел.

Розовые густоворсые ковры забрызганы кровью. Повсюду коробки из-под пиццы и пустые пивные банки. Засохшие остатки пиццы на тарелках. Опрокинутые стулья и столики. Беленые стены — красные потеки замыты до бледно-розовых следов.

Закрыв дверь, Пит побрел на кухню и проверил раковину. Чистящее средство. Губка. В сливной решетке — кусочки мяса. Точнее, внутренних органов — с налипшими черными волосками — и лоскутки смуглой кожи итальяшки.

Педики убивают жестоко, отчаянно и с драматическим размахом.

Пит вошел в спальню. Занавеска для душа исчезла, в унитазе и раковине — ножи. На полу — то тут, то там капельки крови, розовые коврики явно кто-то простирнул. На стене — отпечаток большого пальца. Ровный и четкий.

Пройдясь по номеру и оценив размеры ущерба, Пит запер дверь и направился в свой. Вошел — и увидел Фреда Т. Тот накачивался «Джеком Дэниэлсом» и поглощал кукурузные чипсы. Кажется, окончательно успокоился и оправился от шока. Вот уже пьян как свинья.

Фред рассмеялся, расплескав виски и рассыпав чипсы.

— Это дело можно раскрутить. Сэл номинировался на «Оскар».

Пит принялся рыться в ящиках. Нашел там свой «полароид» и сунул туда кассету.

Фред не унимался:

— Надеюсь, он отрезал Домов хрен. Я бы себе пришил.

Барби проснулась. Пит услышал, как она заправляет кровать.

Фред сказал:

— Никогда не любил Дома. Вечно задирал нос — как и всякий, у кого большой член.

Пит вцепился в него и ухватил за запястья.

— Поговори с Барби. Займи ее, пока я пойду сделаю фотки.

— Пит… Господи… ты что… мы же заодно…

Пит тряхнул его руки:

— Держи язык за зубами, пока я там буду. Я не хочу, чтобы об этом знала вся «Пещера».

— Пит, Пит, Пит. Ты меня знаешь. Я буду молчать, как гребаный Сфинкс.

Пит отпустил его и вышел. Трусцой пробежав по коридору, он отпер дверь злополучного номера. И зашел внутрь. И отщелкал кассету. Двенадцать цветных картинок.

Отпечаток пальца, следы крови, ошметки человеческого мяса в раковине, застиранные коврики, ножи и багровые капельки на полу. Словом, все двенадцать фотографий были готовы. Аппарат сам проявил их и с жужжанием исторг влажные еще картинки.

Он принялся искать отпечатки пальцев. Найдя, сделал еще несколько снимков. Большой палец Дома — застрял в крестовине раковины. Фаллоимитатор, трубка с остатками гашиша и пепел в пепельнице.

Он разложил снимки на диване и проследил, чтобы они высохли. Снял трубку с телефонного аппарата и набрал прямой лос-анджелесский номер.

Три гудка — возьми трубку…

— Оташ слушает.

— Это Пит, Фредди.

Оташ рассмеялся:

— Я-то думал, ты на меня обиделся. Из-за Литтела, помнишь?

— Я отходчивый.

Оташ хмыкнул:

— Ты лживый лягушатник, но по старой памяти прощаю.

Пит откашлялся. Его сердце бешено колотилось — аж в груди защемило.

— Ты знаешь Сэла Минео?

— Ага, Сэла знаю. Как-то помогал ему замять скандал из-за одного смазливого старшеклассника.

— Он снова вляпался. Мне нужен напарник. Подробности при встрече.

Оташ присвистнул:

— Он в Вегасе, что ли?

— Думаю, уже едет обратно в Эл-Эй.

— Деньги?

— Нажмем на него и посмотрим, сколько можно с этого поиметь.

— Когда?

— Хочу прилететь тем рейсом, что в полдень.

— Тогда в моем офисе. И захвати немного денег на случай, если Сэл окажется несговорчивым.

Пит повесил трубку. Щелкнула собачка замка. Вошла Барби. Пит выругался.

Она принялась осматриваться и тут же заметила. Коснулась пальцем ноги пятна на ковре. Наклонилась. Щипнула слипшиеся от крови ворсины. Понюхала пальцы и тоже выругалась.

Пит наблюдал за ней. Она потерла щеку. Осмотрелась. Увидела следы крови на стенах — и снимки. И принялась их изучать. Все двадцать четыре фотографии. После чего посмотрела на Пита.

— Сэл или Дом? А то Фредди так и не сказал.

Пит поднялся. Его пульс бешено колотился. Он схватился за стул и удержался. Пристально всмотрелся в лицо Барби.

— Что это у тебя со щекой?

Барби поморщилась:

— Уэйн тут здорово попытался привлечь мое внимание.

Пит вцепился в обивку стула, вырвал из нее клок.

Барби сказала:

— Я сама напросилась. Мне бы хотелось, чтобы это сделал ты, но Уэйн любит меня по-другому и видит то, чего ты не замечаешь.

Пит швырнул стул в стену. Тот снес кусок штукатурки со следами крови.

Барби посмотрела на Пита. Перевела взгляд на кровавые пятна на стене. Закрыла глаза. И выбежала из номера, не обращая внимания на мужа.

Оташ сказал:

— Дом в багажнике. Ставлю шесть против одного.

Они следили за домом из машины Фреда, откинув спинки кресел. Воняло газами владельца и его же одеколоном.

Они отдыхали, поглядывая на автомобиль убиенного «Ослика» и многоквартирный дом, в котором жил Сэл.

Пит сказал:

— По рукам. Лично я думаю, что он выбросил труп где-нибудь в пустыне.

Оташ закурил сигарету. Заклубился волнами дым. Который дошел и до Пита.

Барби убежала. Он отпустил ее. Как убежала, так и вернется. Уэйн ее ударил. Он любил ее и слетел с катушек. Странный он, Уэйн. Не получалось у него с бабами. Ничего — скоро я его прижму и прочту небольшую лекцию. Чтобы у него в башке прояснилось.

Пит зевнул и потянулся. Как он завидовал курящему Фреду О.!

Он тщательно прибрался в номере. Вытер стены и сжег коврики. Позвонил дружку Дома. Прикинулся шлангом и спросил: а Дом где? Тот: чё? Словом, вообще был не в курсе. Это и хорошо.

Он поговорил с коридорными. Сэла они вообще не видели — все заказы в номер делал Дом. Это тоже хорошо, это им на руку.

Оташ сказал:

— Видать, дела у Сэла совсем плохи. Какая кинозвезда станет жить на съемной квартире?

Пит внимательно смотрел на улицу. Мы в западном Голливуде — месте, где педиков на квадратный метр площади больше, чем где-либо еще.

— Ты хочешь сказать — много нам поиметь не удастся?

Оташ поковырял в носу:

— Ну да, видать, он спускает все на мальчиков и дурь.

— У него есть золотые часы, «ролекс».

— Для начала сойдет.

Небо нахмурилось. Пошел дождь. Оташ поднял стекло.

— Хочешь, скажу, что меня беспокоит? Я боюсь, что он сейчас выворачивает душу перед каким-нибудь пидором в рясе или трансвеститом в гей-баре.

Пит пощелкал суставами пальцев:

— Пьет где-нибудь. Тут ты прав.

— Дом в багажнике. Отсюда чую его вонючую задницу.

— В пустыне. Сотню ставлю.

— По рукам.

Пит достал сотенную купюру. Подъехал автомобиль. Пит узнал его — это был «форд» шестьдесят четвертого года выпуска, принадлежащий Сэлу.

Сэл припарковался и выбрался из машины. И вошел в дом. Пит сделал знак Оташу — на счет «десять».

Они ме-е-е-едленно посчитали до десяти, потом выскочили из машины и побежали к парадной двери, а затем — по коридору.

Вот Сэл. У своей двери. Увидел их и выронил письма и газеты, которые держал в руках. И завозился с ключом. Они подбежали к нему. Пит обыскал его. Оташ схватил ключ, открыл дверь и втолкал Сэла внутрь.

Пит ухватил стул и усадил Сэла. Оташ стащил с него часы:

— Это и половина гонорара за следующий фильм.

С учетом того, что ты получишь взамен, ты дешево отделался.

Нахальный Сэл:

— Это же розыгрыш, так?

Пит сказал:

— Ты прекрасно знаешь, что это.

Сообразительный Сэл:

— А, я понял. Смылся из «Пещеры», не заплатив.

И вы пришли стребовать долг.

Оташ сказал:

— Тепло, тепло.

Невозмутимый Сэл:

— А, точно. Я там напачкал, да. И надо возместить ущерб.

Пит ответил:

— Еще теплее.

Оташ сказал:

— А через пару секунд будет и вовсе горячо.

Спокойный Сэл:

— Вы двое — отличная пара. Как Эббот и Костелло[148], только куда симпатичнее.

Пит вздохнул:

— Мы не властны над временем.

Оташ вздохнул:

— Ну вот, я не успею придумать ответную репризу.

Остроумный Сэл:

— Реприза, вау, какое слово. В школе научили?

Пит спросил:

— В багажнике или в пустыне?

Оташ пояснил:

— Мы тут поспорили. Я говорю, что он на улице в твоей машине.

Пит:

— В пустыне, правда? Ты выкинул его на окраине Вегаса.

Оташ перебил:

— И потом, всегда же есть Гриффит-парк. Гроты там, холмы.

Пит:

— Видел я порнушку с Домом. Хозяйство у него в метр длиной, не меньше.

Храбрый Сэл:

— Что за ерунду вы несете? Какие гроты, какие метры?

Пит замурлыкал «Тот, кого люблю»[149]. Оташ вяло шлепнул его по запястью.

Язвительный Сэл:

— О, а вы, ребята, тоже того? Вот уж чего не знал, того не знал.

Пит вздохнул. Оташ вздохнул. Пит ухватил Сэла, дал ему оплеуху и отпустил. Сэл выплюнул зуб, который угодил в Питов плащ. Фредди стукнул Сэла — а ведь на нем был перстень с печаткой. Который оставил глубокие порезы.

Сэл вытер лицо и высморкался. Запачкался собственной кровью.

Пит сказал:

— Можно сделать так, что следов не найдут. Я беру на себя Вегас, Фредди поможет тебе здесь. Я не хочу, чтобы про мое заведение писали плохое, да и ты вряд ли желаешь сесть за убийство.

Сэл вытер нос. Оташ выдал ему носовой платок. Пит достал фотографии и швырнул их на колени Сэлу.

Бардак. Волосы в раковине. Кровь и отрубленный палец.

Сэл продезинфицировал царапины и ссадины и принялся рассматривать фотографии. И тут же посерел и позеленел. И сказал:

— Знаете, а мне он нравился, правда. Редкостная скотина, но иногда… мог быть таким милым.

Оташ размял костяшки пальцев и вытер перстни:

— Мы или полиция?

Сэл сказал:

— Вы.

Оташ спросил:

— Где он?

Сэл ответил:

— В багажнике.

Оташ нарисовал в воздухе знак доллара. Пит заплатил ему шестьсот долларов — он проиграл.

Пит полетел домой. Самолет то и дело подбрасывало. А он думал о Барби и Уэйне.

Барби нюхала героин. Уэйн знал это и переживал. Уэйн любит его жену. Уэйн сторонится женщин. Уэйн — скорее наблюдатель. И мучается. Его навсегда испортила женщина.

Надо провести с Уэйном профилактическую беседу и ласково объяснить Барби: я знаю тебя — и только я.

Самолет совершил посадку. Вегас так и светился. Пит доехал до «Пещеры» на такси и открыл номер своим ключом.

На него прыгнул кот. Он подхватил его и расцеловал. И тут увидел записку, которая висела на стене — приклеена прямо на уровне его глаз:

Пит порвал записку в клочья. Замолотил кулаками по стенам и шкафам. Крепко обнял кота, не обращая внимания на то, как животное впивается когтями в его рубашку.

96. (Лас-Вегас, 29 ноября 1966 года)

Мо Далиц сказал:

— Полюбуйся.

Литтел подошел к окну и увидел: внизу собрались зеваки с фотоаппаратами, а позади них — толпа детишек.

Мо сказал:

— Они думают, что Хьюз спит в гробу. Полагают, что он просыпается на закате и раздает автографы в ночной рубашке.

Литтел рассмеялся и тут же зашикал. Тс-с-с — мы тут не одни. Метрах в десяти — два стола: мормоны ведут переговоры с администрацией отеля.

Мо ухмыльнулся:

— Черт побери, это мой отель и мой конференц-зал, и я что, должен шептать в собственном доме?

Кто-то из мормонов оглянулся на них. Мо улыбнулся и помахал ему.

— Идиоты гойские. Мормоны, по мне, чуть ли не синоним Ку-клукс-клана.

Литтел улыбнулся и отвел Мо в сторону. Они отошли еще метров на десять — мимо трех столиков.

— Хотите узнать последние новости?

Мо выкатил глаза:

— Валяй. Желательно не употреблять длинных слов.

— Значит, кратко и по существу. Думаю, они заплатят, сколько мы просим. Сейчас они обсуждают налог на нераспределенные прибыли.

Мо улыбнулся. Мо повлек Литтела за собой. Они прошли еще метров десять, миновав очередные три столика.

— Я знаю, ты не в восторге от гойского ублюдка Уэйна Тедроу-старшего, но он необходим для осуществления наших планов. Нам нужен его профсоюз, а также его бывшие дружки и вообще мормоны, которые будут перевозить навар чартерными рейсами. Теперь, когда мы подкупили газетчиков и телевизионщиков, чтобы те гнали волну, мол, Хьюз очистит Вегас от мафии, я считаю, что надо нанять еще парочку мормонов, чтобы перевозили навар чартерами Хьюза, потому что он наверняка станет настаивать, чтобы на позиции главных управляющих тоже поставили мормонов, и я не хочу, чтобы в окрестностях ошивался кто-то из прежних перевозчиков, когда можно устроить на эту работу чистеньких мормонов. Особенно теперь, когда навара будет куда больше.

Литтел стал лихорадочно размышлять. Отошел к окну, увидел зевак, журналистов и типов с камерами.

— Репортеры от нас не отстанут.

Мо зажег сигарету и проглотил таблетку наперстянки.

— Продолжай. Можешь употреблять длинные слова, если уж без них никак.

У Литтела вдруг созрел план. Предложи его, убеди Мо. Окажи услугу мистеру Гуверу — и не стесняйся попросить об ответной услуге. Заработай себе право вернуться в операцию «Черный кролик».

Мо выкатил глаза:

— Опять ты впал в транс. Неужели на тебя наконец-то подействовало вегасское солнце?

Литтел кашлянул:

— Вы все еще отгораживаетесь от тех, кто раньше деньги перевозил?

— От тех, кого мы заменили? То есть выставили ради мормонов?

— Именно.

— Естественно. Так функционирует система.

Литтел улыбнулся:

— А давайте сдадим парочку таких ФБР — сразу, как только Хьюз прикупит-таки несколько отелей. Как раз будет что скормить газетчикам, и мистер Гувер порадуется, а федералы будут по уши заняты расследованием и не станут лишний раз соваться с проверками.

Мо уронил сигарету — она упала на толстый ковер и прожгла его. Мо затушил окурок носком ботинка.

— Мне нравится. Как и все, что можно сделать, чтобы у персонала было поменьше прав.

— Я позвоню мистеру Гуверу.

— Будь добр. Передай от нас привет и наилучшие пожелания в своей неподражаемой адвокатской манере.

За девятым от них по счету столиком гудели голоса — ставки налогообложения, налоговые стимулы и прочее. Мо улыбнулся и повел Литтела за собой. Они отошли метров на восемь, пройдя мимо двух столиков.

— Я знаю, Карлос и Сэм уже говорили с тобой об этом, но я хочу, чтобы ты узнал и мою точку зрения. Мы не хотим повторения, мать их, выборов шестидесятого года. Мы хотим поставить на сильного парня, который быстро разберется со всеми этими агитаторами и зачинщиками акций гражданского, мать его, неповиновения и сможет закрепиться во Вьетнаме, а главное — оставит нас в покое. Что же касается уже упомянутого гойского засранца Уэйна Тедроу-старшего, вот что я тебе скажу. Нам известно, что он больше не рассылает расистские листовки, то есть грязных дел за ним уже не водится. Вместе со своими мормонами он водит дружбу со старым пердуном от политики Ричардом М. Никсоном, который издавна славился тем, что ненавидит красных сильнее, чем так называемую мафию. Вот мы и хотим, чтобы ты потолковал с папашей Тедроу и выяснил, будет ли Никсон выставлять свою кандидатуру, и если да — ты знаешь, чего мы хотим, — и мы готовы за это платить.

Через десять столиков от них гремели голоса: налоги, налоги, налоги, налоги.

Литтел откашлялся:

— Свяжусь с ним, когда получу…

— Ты свяжешься с ним в течение ближайших пяти минут. Встретишься и изложишь наше предложение. Пусть поговорит о деле с людьми Никсона. И непременно передай, что именно он будет нашим связующим звеном с Никсоном, если — и когда — этот хитрожопый ублюдок вздумает баллотироваться.

Литтел сказал:

— Господи Иисусе.

Мо заметил:

— Да-да, ваш гойский спаситель. Тоже в своем роде полноправный кандидат в президенты.

За одиннадцатым столиком не утихали голоса: негры, негры, гигиена, седация.

Игра была вялой. Старики то и дело посылали мяч в тележку. Литтел пил содовую и наблюдал за восьмой лункой.

Там неуклюже били по мячу, мазали мимо лунок и увязали в песке женщины. Обычные любительницы гольфа — не такие, как Дженис.

Он связался с Уэйном-старшим и назначил встречу. Предварительно позвонив мистеру Гуверу — трубку снял один из помощников. Литтел пообещал новости и точные, достоверные данные. Мистера Гувера на месте не оказалось, но помощник пообещал его найти. Позже он перезвонил и сообщил: мистер Гувер занят. Свяжитесь с агентом Дуайтом Холли — он сейчас в Вегасе.

Литтел согласился и принялся размышлять. Мистер Гувер любит Дуайта. Дуайт — его советник. Дуайт встретится с тобой и оценит твое моральное состояние. Надо будет убедить Дуайта, повлиять на его оценку и снова закрепиться в операции «Черный кролик».

Подул ветерок. Игроки по-прежнему мазали по мячу и промахивались мимо лунок. Литтел наблюдал за девятой лункой и раздумывал.

Надо бы обработать Уэйна-старшего и добыть информацию о систематических нарушениях профсоюзного законодательства и гражданских прав сотрудников. Тщательно отобрать данные и отправить их Бобби. Может, уже теперь, а может, и позже… в шестьдесят восьмом?

Он будет свободным — уйдет на покой. Бобби вполне может вступить в предвыборную гонку. Надо слить информацию, абстрагироваться от нее и скрыть источник.

Литтел наблюдал за девятой лункой. Уэйн-старший старался вовсю.

Его мяч угодил в бункер. Коротким точным ударом он выбил его на грин[150] и с третьей попытки загнал в лунку. Засмеялся. Потом оставил своих товарищей по игре и быстро подошел к Литтелу. Тот подставил ему плетеное кресло.

— Привет, Уорд.

— Мистер Тедроу.

Уэйн-старший откинулся в кресле:

— С вами надо держать ухо востро. Каждое слово имеет свое значение.

— Я быстро. Через пять минут вы вернетесь на поле.

Мистер Тедроу грязно ухмыльнулся: мол, ну-ну.

— Думаю, нам следует работать в более дружественной атмосфере Можем поделиться соображениями о некой даме, ну, и так далее.

Литтел покачал головой:

— Я не любитель разговаривать о личной жизни.

— Жаль. А вот Дженис как раз из таких.

Кто-то наподдал по мячу — Уэйн-старший увернулся.

Литтел сказал:

— Моим людям скоро понадобится персонал для работы в отелях мистера Хьюза, а кроме того, еще несколько новых курьеров. Мне бы хотелось просмотреть досье членов профсоюза, чтобы подобрать подходящих кандидатов.

Уэйн-старший повертел тростью:

— Я сам их выберу. В прошлый раз, когда я вел с вами дела, курьеры вышли из профсоюза и лишили меня процента.

Литтел улыбнулся:

— Я вам его возместил.

— С неохотой. И вы — последний человек, кого я подпущу к досье. Дуайт Холли считает, что вам вообще не следует доверять информацию, и я больше чем уверен, что мистер Гувер с ним согласен.

Литтел протер очки. Уэйн-старший поплыл перед его глазами.

— Мне сказали, что вы сблизились с Ричардом Никсоном.

— Мы с Диком сблизились, так и есть.

— Как считаете, он станет баллотироваться в шестьдесят восьмом?

— Уверен, что да. Он предпочел бы соревноваться с Джонсоном или Хамфри, но, судя по всему, его конкурентом станет младший Кеннеди.

Литтел улыбнулся:

— Он проиграет.

Уэйн-старший улыбнулся в ответ:

— Нет, он победит. Бобби до старшего брата далеко.

Мимо прокатился мячик. Литтел подхватил его.

— Если мистер Никсон выставит свою кандидатуру, я прошу вас устроить мне встречу с ним. Я изложу ему просьбы моих клиентов, выслушаю его ответы и по итогам определю, что делать дальше. Если мистер Никсон согласится уважить эти просьбы, его ждет вознаграждение.

Уэйн-старший спросил:

— Сколько?

Литтел ответил:

— Двадцать четыре миллиона.

97. (Нью-Хиброн, 30 ноября 1966 года)

Клановцы не менялись.

Кто-то тащил пушки. Кто-то их смазывал. Кто-то вырезал купоны.

Они набились в Бобову хижину и работали там. Снаружи бушевала гроза с градом. В «бункере фюрера» воняло газами и остатками пороха.

Уэйн прохлаждался. Боб Релье стесывал серийные номера и брюзжал.

— Мои поставщики совсем обленились. Считают, что нужно обязательно выжигать серийные номера, — по мне, так ради Бога, хоть Пит и возражает. Но вот заниматься такой работой самому — это, черт возьми, совсем другое дело.

Уэйн, зевая, наблюдал за процессом. Боб мазал винтовки, обрезы и гранатометы. На нем были резиновые перчатки. Он макал кисть в раствор едкой щелочи. Щелочь разъедала железо — серийные коды с тремя нулями.

Боб сообщил:

— Мои поставщики разворовали возле Мемфиса несколько армейских грузовиков. Там еще городишко есть, называется Уайтхейвен, туда переехали все белые, чтобы не жить вместе с черножопыми. Полгорода — рядовые армии.

Уэйн чихнул — щелочь едко пахла. Уэйн отдыхал и размышлял. Папаша, сделки с персоналом, «умная» ненависть.

Боб сказал:

— Как называется обезьяна, которая сидит на ветке рядом с тремя неграми? Заведующий отделением.

Придурки в капюшонах загоготали. Боб набил нос табаком и принялся за винтовки М-14. Час назад с Уэйном связался Пит и сказал: планы меняются. Ты не поедешь на Кубу — наблюдать за передачей пушек. Прилетай в Вегас. Возьмешь Сонни, и займитесь неплательщиками.

Боб принялся паковать оружие. Скоро должен был приехать Флэш — чтобы сопроводить очередную партию товара. Караван с оружием — из Нью-Хиброна в Бей-Сент-Луис.

Уэйн поднялся и принялся расхаживать по «бункеру». По стенам были развешаны ножи и знамена с расистской символикой. И фотографии на стенах соответствующие: Джордж Уоллес, Росс Барнетт, Орвал Фобус[151].

Групповые снимки: «Королевские рыцари». Фотографии из тюрьмы — трое осужденных — «Легион молнии». В тюремных робах. С улыбками до ушей. И подписи: Клод Дайнин, Лойал Биннс и Джимми Рей.

Боб сказал:

— Слушай, Уэйн, ты вообще говоришь с папой?

Он поехал на север. Из Мемфиса полетел в Вегас. По пути думал о Дженис, Барби и отце.

Дженис старела красиво. Хорошие гены и сила воли плюс плотские радости. Барби же старела быстро. Дурные привычки и упрямство, к которым скоро прибавятся подавляемые желания. Уэйн-старший постарел, но держался молодцом. Его держала на плаву «умная» ненависть.

Дженис хромала. Значит, теперь она будет трахаться охотней и чаще. Чтобы победить свой физический недостаток или по крайней мере его компенсировать.

Самолет приземлился. Уэйн сошел на землю, потирая глаза, — час десять ночи.

А вот и Пит. Стоит у гейта возле багажных тележек. И курит.

Уэйн поставил саквояж и, сонно моргая, подошел.

— Убери чертову сигарету…

Пит толкнул тележку — так, что она врезалась Уэйну в колени. Тот не удержался и опрокинулся на спину. Пит подбежал к нему и поставил ногу на грудь:

— Предупреждаю: мне плевать, что ты там испытываешь к Барби или думаешь, она должна сделать. Если ты еще раз ее ударишь, я тебя убью.

Перед глазами Уэйна поплыли «звездочки». Он увидел небо и Питов ботинок. Вдохнул воздух. Глотнул выхлопов самолета и постепенно смог дышать.

— Я сказал ей то, чего не сказал бы ты, — и ради тебя тоже, между прочим.

— Иди займись. Возьми Сонни. Барби ушла, так что давай забудем.

Мимо прошла монахиня. Испуганно посмотрела на них: мол, что творят, нехристи.

Пит ушел. Уэйн как следует отдышался. Мимо проходили два идиота — увидев лежавшего на спине Уэйна, захихикали.

Тот поднялся, уворачиваясь от носильщиков и багажных тележек. И побрел в телефонную будку. Бросив в щель несколько монеток, набрал номер. Услышал жужжащий звук соединения, три гудка и его голос.

— Кто это звонит в столь поздний час?

Уэйн сказал:

— Я принимаю твое предложение.

98. (Лас-Вегас, 1 декабря 1966 года)

На сцене: Милт Ч. и Джанки-Манки.

Милт спросил:

— Чего это Говард Хьюз устроил тут шумиху?

Джанки-Манки ответил:

— Слышал, он педик и решил переехать поближе к Либерале[152].

Зрители захихикали и заржали.

Милт сказал:

— Да ну, ерунда. Слышал, он трахает Аву Гарднер.

Джанки-Манки ответил:

— Это я трахаю Аву. Она бегает ко мне от Сэмми Дэвиса. Раз к Сэмми подошел на поле для гольфа какой-то мужик и спросил: а у тебя какой гандикап? Ну тот и ответил, мол, я одноглазый черножопый еврей и никак не могу купить себе дом в здешних местах. Я хочу, чтобы Конго и Израиль подписали договор о мире и согласии, а то мне некуда вешать костюмы от Сая Девора.

Зрители хрюкнули. Милт шевелил губами, озвучивая куклу. Получалось у него не очень. Пит смотрел и курил. Пит оплакивал отъезд Барби.

Прошло три дня с тех пор, как она ушла. Не звонила и не писала. И он не звонил ей и не писал. Вместо этого он набросился на Уэйна.

И сделал глупость. Уэйн был прав — и он это знал. Барби его бросила, и он сделал себе поблажки, оправдываясь тем, что у него личная трагедия. Стал курить, есть калорийные бутерброды и вообще положил на диету с прибором. Он пил и смотрел, как выступает Милт и группа Барби. «Бондсмены» без Барби смотрелись отвратительно.

Тем не менее бар был полон. В основном молодежь — юные модники обожали Милта.

Джанки-Манки изрек:

— Фрэнк Синатра спас мне жизнь. Его головорезы били меня ногами на парковке «Песков». Пришел Фрэнк и сказал: «Ладно, парни, хорош».

Толпа заржала. Кто-то тронул его руку. Пит обернулся и увидел Дуайта Холли.

Они зашли в кабинет Пита.

Устроились возле бара — стоя совсем рядом, теснили друг друга.

Пит сказал:

— Давненько не виделись.

— Ну да, с шестьдесят четвертого. Ваш Уэйн пристрелил двоих чернокожих.

Пит зажег сигарету:

— И ты предъявил.

— Он мне изрядно нагадил, но вы с Литтелом все уладили. А теперь угадай — я пришел говорить «спасибо»?

Пит налил себе виски:

— Был в городе и решил заскочить.

— Не совсем. Я приехал, чтобы встретиться с Литтелом, — и предпочел бы, чтобы ты об этом не распространялся.

Пит отпил из стакана. Дуайт легонько постучал по его груди.

— Как моторчик?

— Работает.

— Бросил бы ты курить.

— Тебя забыл спросить.

Дуайт рассмеялся и налил себе виски.

— Не хочешь помочь мне? Надо поймать с поличным одного коммуняку.

— Тебе и мистеру Гуверу?

— Я не буду отвечать на этот вопрос. Молчание, говорят, знак согласия, вот и делай выводы сам.

Пит сказал:

— Выкладывай. Сперва о деньгах.

Дуайт отпил из стакана:

— Лично тебе — двадцать штук. «Наживке», ассистенту и тому, кто будет устанавливать жучок, — по десять.

Пит рассмеялся:

— Уорд блестяще устанавливает жучки.

— Уорд в этом деле — король, но я бы предпочел Фредди Турентайна, а также чтобы король остался в неведении.

Пит придвинул к себе пепельницу и затушил в ней окурок.

— С какой это стати я стану плевать на Уорда, чтобы помочь вам?

Дуайт развязал шейный платок:

— Во-первых, к Уорду это не имеет прямого отношения. Во-вторых, это работа на высшем уровне, от которой ты не сможешь отказаться. Ну и в-третьих — ты повязан, рано или поздно ты вляпаешься — а мистер Гувер вступится за тебя без лишних вопросов.

Пит глотнул виски, повернул шею — и стукнулся головой о стенку.

— Кто?

— Бейярд Растин, мужчина, негр, пятидесяти четырех лет. Борец за гражданские права, питающий слабость к молоденьким белым мальчикам. Похотливый, горячий — и насквозь пропитанный коммунистическими идеями.

Пит постучал по голове:

— Когда?

— В следующем месяце, в Эл-Эй. В «Беверли-Хилтоне» будет благотворительный концерт.

Дуайт пожал плечами:

— Остается наживка. Думаешь…

— Наживка у меня есть. Молодой, гомосексуальный, привлекательный. А еще — на него есть что повесить, так что…

— Так что ему можно посулить, что мистер Гувер за него заступится.

Пит еще раз постучал по голове. Достаточно сильно — аж разболелась.

— В качестве помощника я хочу нанять Фредди Оташа.

— Согласен.

— Плюс Фред Турентайн и десять тысяч на расходы.

— Согласен.

У Пита заурчало внутри — виски раздражало стенки желудка. Питу страшно хотелось чизбургера.

Дуайт улыбнулся.

— Быстро клюнул, ты смотри. Я-то думал, тебя уламывать придется.

— От меня ушла жена, так что у меня есть время.

Оташ сказал:

— Сэл сегодня будет при деньгах. Ставлю шесть к одному.

Они сидели в машине Фреда О. И наблюдали, откинувшись в креслах. Воняло, как и прежде, газами и одеколоном Фредди.

На улице было чисто. Они видели машину Сэла и вход в бар «Клондайк». Пит зажег сигарету. И тоже испортил воздух — еще бы, слопать два чизбургера в столь поздний час.

— Конечно при деньгах. Он же, блин, кинозвезда.

Он тут же вылетел в Лос-Анджелес, позвонил Оташу и просветил его. Они съездили на квартиру Сэла — того не оказалось дома. Тогда они отправились в его любимые заведения: «Четыре звезды», «Рампус рум» и «Биффс байю».

Черт — ни машины, ни Сэла.

Они проверили «Голд кап». И «Артура Джи». Даже «Клондайк» на пересечении Восьмой и Ла-Бреа.

Пит сказал:

— Как думаешь, мог он смыться?

— Из-за Дома? Нет конечно.

— Это почему?

— Потому, что я его новый папочка. Потому, что именно со мной он пьет кофе каждое утро. Потому, что это я сбросил Дома и его машину в известняковый карьер в Анджелесском лесу.

Пит сказал:

— Вегасские концы замели хорошо. Копов пока нет.

— Дом был мальчиком по вызову. Думаешь, его дружок сутенер станет сообщать о его исчезновении?

Вышел Сэл. Не один — в обнимку с мускулистым юношей.

Оташ посигналил. Пит врубил фары. Сэл заморгал. Увидев автомобиль, он попросил своего знакомого подождать и подошел к ним.

Пит опустил стекло. Сэл облокотился о дверь.

— Черт, вы, парни, от меня до конца жизни не отстанете.

Пит достал фотоснимок — напоминание. В свете уличных фонарей показался большой палец «Ослины» Дома. Сэл сморгнул, сглотнул и мгновенно изменился в лице.

Пит сказал:

— Тебе нравятся черные? Ну, периодически хочется?

Сэл развел руками: без разницы, что черный, что белый.

Оташ сказал:

— Мы тут нашли тебе кое-кого.

Пит добавил:

— Славного парня. Потом спасибо скажешь.

Оташ подхватил:

— Симпатичного. На Билли Экстайна похож.

Пит заключил:

— Коммуниста.

99. (Лас-Вегас, 2 декабря 1966 года)

День туриста.

Мини-пентхаус в «Дезерт инн». Мини-логово Большого Графа. В роли гида — Литтел, в роли туриста — Дуайт Холли.

Смотри. Вот кровяные насосы, капельницы, морозильники. Леденцы, пицца, мороженое. Кодеин и метадон, а также дилаудид.

Дуайту страшно нравилось. Своим хмыканьем он обижал мормонов, которые хмуро мерили взглядами мерзкого федерала.

С начала вторжения Большого Графа прошла ровно неделя. Законодатели отложили рассмотрение антитрестовских исков. Держат слово — значит, вперед, Дракула! Купи «Дезерт инн». И «Фронтир». И «Пески». Покупай по-крупному! Покупай политику невмешательства! Покупай «Кастауэйс». Угощайся. И «Серебряная туфля» тоже продается.

Литтел открыл окна. Дуайт выглянул и увидел придурков с плакатами: «Мы любим Г. X.!», «Помаши нам ручкой!», «Хьюза — в президенты в шестьдесят восьмом!».

Дуайт рассмеялся, постучал по циферблату часов — теперь о деле. Они вышли и побрели по проходам. Свернули в складское помещение. Их окружали коробки с документами. Литтел достал список, который составил Мо прошлым вечером.

— Перевозчики навара. Сдать их органам и устроить публичные судебные разбирательства.

Дуайт подавил фальшивый зевок.

— Легко заменяемые неважнецкие не-мормоны, которые отвлекут внимание от Дракулы и подарят тебе расположение мистера Гувера.

Литтел поклонился:

— Не буду спорить.

— Еще бы. Ты же знаешь — мы умеем быть благодарными, и суд будет скорым.

Литтел согнул листик вдвое. Дуайт забрал его и сунул в портфель.

— Я уж думал, ты будешь пытаться подольститься ко мне через Лайла: мол, ты потерял брата, а я — друга, то-се.

Литтел откашлялся:

— Это было больше года назад. Не думаю, что ты часто об этом вспоминаешь.

Дуайт поправил галстук:

— Лайл вел двойную игру. Он слил кое-какие компрометирующие ФБР документы юридическому комитету и лично Бобби Кеннеди. Мистеру Гуверу пришлось убрать несколько жучков.

У Литтела отвисла челюсть. Да ты что? Он выкатил глаза.

Дуайт сказал:

— Лайл — скрытый либерал. Я долго привыкал к этой мысли.

— Я мог бы тебе помочь.

— А ты и помог. Ведь это ты чеки выписывал.

— Помог ли? Знаешь, я предпочел бы бороться с либералами, чем становиться таковым.

Дуайт покачал головой.

— А ты и есть либерал. В тебе говорит католик. Тебе страшно нравится участвовать в секретных операциях и копаться в чужом грязном белье. Ты как папа римский, который переживает, что его церковь зарабатывает деньги.

Литтел расхохотался: Синий Кролик, господи боже мой.

— Ты мне льстишь, Дуайт. Я куда проще.

— Нет, ты именно такой. Поэтому так нравишься мистеру Гуверу. Если сравнить его с Марти Кингом, то ты — Бейярд Растин.

Литтел улыбнулся:

— Бейярд тоже неоднозначная фигура.

— А то. Я следил за ним в шестидесятом. Он заливает кукурузные хлопья пепси-колой.

Литтел улыбнулся:

— Для Кинга он — голос разума. Когда тот позволяет себе совсем уж рискованные высказывания и авантюры, Бейярд его урезонивает.

Дуайт пожал плечами:

— Кинг идет напролом. Его время пришло, и он это знает. А мистер Гувер стареет и с каждым разом все меньше пытается скрыть свою ненависть. Кинг цитирует Махатму Ганди в каждом своем публичном выступлении, и мистер Гувер ведет себя соответственно. Больше всего он боится, что Кинг объединится с Бобби К., и небезосновательно.

Синий Кролик демонстрирует проницательность и смелость. Синий Кролик сомневается в мистере Гувере.

— Чем я смогу помочь?

Дуайт поправил галстук:

— На фронте борьбы с Кингом — ничем. Мистер Гувер полагает, что ты был слишком близко к гибели Лайла и взрыву в Богалусе.

Литтел пожал плечами: я? Да ну.

Дуайт ехидно сощурился:

— Ты хочешь вернуться. Тебя выкинули из операции «Черный кролик», и тебя это мучает.

Литтел сощурился в ответ:

— Интересно, зачем мистеру Гуверу понадобилось присылать за списком тебя, если я легко мог его телеграфировать?

— А то ты не знаешь. Прекрасно понимаешь, что он послал меня прикинуть, каковы твои намерения, и попробовать выяснить, что ты скрываешь.

Литтел вздохнул — старо как мир — вы меня знаете.

— Я скучаю по нашей игре. Передайте ему, что, как «падший либерал», я на его стороне.

Дуайт подмигнул:

— Сегодня утром я говорил с ним. И предложил дать тебе работу по итогам нашего разговора.

— А именно?

— Сказал, что ты — разочарованный либерал, который не одобряет жучков, но, тем не менее, обожает их устанавливать. Так что тебе ничего не будет стоить установить прослушку в семнадцати местах, где обычно останавливаются мафиози, чтобы оставаться в игре.

Литтел вздрогнул:

— Услуга за услугу?

— Именно. Ты установишь аппаратуру и уедешь. Где находятся посты прослушки, мы тебе не скажем. Если попадешься, не выдавай участие ФБР, и мистер Гувер не останется в долгу.

Литтел сказал:

— Согласен.

От сквозняка дверь открылась. Донеслись запахи подгоревшей пиццы, запекшейся крови и мороженого.

100. (Лас-Вегас, 5 декабря 1966 года)

Вторая же отмычка подошла. Уэйн подцепил язычок замка и резко рванул вправо. Пришли выбивать долг — мотель «Пустынный закат», номер шесть.

Сонни сообщил: «У ублюдка двойное имя. Сирхан Сирхан[153]».

Дверь открылась, и они вошли. Настоящая свалка в четырех стенах. Кровать с грязными простынями. Никаких тебе ковров. Плакаты со скаковыми лошадьми, жокейские шмотки и стопки тотализаторных билетов со скачек.

Уэйн проверил комод — повыдвигал ящики и порылся в мусорном ведре. Ватки с лосьоном от прыщей, пустые бутылки и окурки.

— Ну и барахла, — проворчал Сонни.

В комнате воняло. Причем всем сразу — пролитая водка и оконная замазка, засохший сыр и окурки. Уэйн порылся в ящиках более внимательно. И в мусорном ведре. Бланки тотализатора и программки скачек. Газетные вкладыши, посвященные им же, и расистские листовки на дешевой бумаге. Не такие, какие рассылал Уэйн-старший.

Текст и рисуночки антисемитского содержания. Ермолки со знаком доллара и талиты[154] с кровавыми пятнами. Клыки, с которых капает гной. «Сионистские свиньи!», «Еврейские вампиры!», «Еврейская канцерогенная махина!» Евреи с клешнями вместо рук, свинячьими копытцами вместо ног и торчащими членами, кривыми как турецкие сабли.

Уэйн просмотрел текст. Сбивчивый, бессвязный, с множеством повторов и орфографических ошибок. Евреи трахали арабов, арабы клялись отплатить.

Сонни заметил: «Смотрю, ублюдок не любит иудеев».

Поля пестрели пометками: «Убивать! Убивать! Убивать!», «Смерть Израилю!», «Смерть сионистским свинососам!»

Сонни буркнул: «Вот ведь — идейный».

Уэйн отложил листовки, задвинул ящики и поставил на место стул.

— Дадим ему два часа. Он должен Питу штуку с лишним.

Сонни пожевал зубочистку.

— Барби ушла. Честно говоря, я знал, что так будет.

— Может, это я ее достал.

— Скорее, ее достали Питовы дела. Может, она сказала: «Кончай толкать порошок корешам Сонни, иначе я на фиг уйду от тебя, белый ублюдок».

Уэйн рассмеялся:

— Давай позвоним и спросим.

— Вот сам и позвони. Ты, который влюблен в нее и ссышь сказать ей «моя милая».

Уэйн расхохотался и принялся грызть ногти. Оторвал зубами заусенец. Думать о стычке с Питом было больно. Пит хорошо наподдал ему по яйцам и сбил с него спесь. Он был неправ, Пит — прав, и он это знал.

После заварушки он позвонил отцу. Они поговорили: Уэйн-старший обещал РАБОТУ. Хорошую, в свое время, «скоро». Он может согласиться, а может и отказаться. Он был должником Пита: Сайгон, Миссисипи и транспортировка оружия.

Сонни сказал:

— Поехали в Лос-Анджелес. Найдем Уэнделла Дерфи и прострелим ему его черную жопу.

Уэйн рассмеялся и пожевал ноготь. Оторвал еще несколько заусенцев.

Сонни предложил:

— А то давай замочим какого ниггера с улицы и скажем, что это Уэнделл. И тогда твоя репутация точно изменится.

Уэйн улыбнулся. Кто-то потряс дверь — что такое?

Дверь замерла — и тут же распахнулась настежь. Вошел здешний жилец — молодой, смуглый, с шапкой немытых и нечесаных волос.

Увидел их, задрожал и сжался — того и гляди, в штаны наложит.

Сонни засмеялся:

— Арабчик! Где верблюда привязал, а?

Уэйн закрыл дверь:

— Ты должен «Пещере» тысячу сто баксов. Раскошеливайся, иначе братишка Листон сделает тебе больно.

Тот сжался еще сильнее. Не трогайте меня! Из-под задравшейся рубахи показалась заткнутая за пояс пушка. Уэйн быстренько выхватил ее и вытащил обойму.

Сонни поинтересовался:

— А как получилось, что у тебя двойное имя?

Сирхан принялся жестикулировать. Его руки двигались с бешеной скоростью — точно у какого регулировщика.

— Простите… у меня бывают провалы… скачки… головные боли… я забываю, что теряю деньги… если не приму лекарство…

Сонни сказал:

— Ты мне не нравишься. Ты начинаешь смахивать на Кассиуса Клея.

Сирхан начал бормотать что-то по-арабски, нараспев, Сонни сделал выпад левой — кулак угодил в стену. Посыпалась штукатурка.

Уэйн повертел пушку на пальце.

— Братишка Листон отправил в нокаут Флойда Паттерсона и Кливленда «Большого Кота» Уильямсона.

Сонни сделал выпад правой и врубился в стену. Штукатурка снова пострадала. Сирхан застонал и умоляюще залопотал по-арабски. И быстренько вывернул карманы. В коих оказались: бальзам для губ, ручка, сотенные купюры и монетки по пять и десять центов.

Уэйн собрал деньги. Сонни сказал:

— Чем тебе жиды-то не угодили?

Уэйн вернулся в «Пещеру», открыл номер и увидел, что на комоде лежит письмо.

Открыв конверт, он сразу же ощутил запах Барби.

Уэйн еще раз перечитал письмо и уловил оттенки запаха Барби — духи и лавандовое мыло. Он поднес письмо к губам, запер свой номер и отправился в бар.

И нашел там Пита.

Тот пил спиртное и смолил сигарету. На коленях у него устроился кот. На сцене играли «Бондсмены» — трио музыкантов, которые когда-то аккомпанировали Барби.

Уэйн подозвал официанта, отдал ему письмо, сунул пять баксов и показал на Пита. Официант все понял. И направился к нему. И положил письмо на столик.

Пит разорвал конверт. Прочел письмо. Потер глаза. Кот впился когтями в его рубаху — а он даже не заметил.

101. (Беверли-Хиллз, 3 января 1967 года)

Плакаты, кричащие со стен.

Мау-мау[155]. «Голуби мира». Негры держатся за руки.

Банкетный зал с высоченными потолками. Народу — не протолкнуться. Праздничный расовый коктейль — черный и белый истеблишмент.

Политики и звезды шоу-бизнеса. Важные негритянки. Марти Кинг, как же без него. Оскароносец Берл Айвс. И певец Гарри Белафонте по прозвищу Банановая Лодка.

Пит наблюдал и курил. На нем был тесный смокинг. Оташ делал то же самое. Его парадный костюм сидел лишь немногим свободней.

Банкетные причиндалы: помост и кафедра. На подносах дымится еда — жареные цыплята, негритянский деликатес.

С толпой смешались полицейские. Они резко выделялись из толпы — таких дешевых костюмов не было больше ни у кого. Кругом сновали официанты — жонглировали подносами, разнося снедь. Пит забил на свою диету и поедал фрикадельки, паштет из гусиной печенки и прочие вкусности.

Вот мэр Лос-Анджелеса Сэм Йорти. Вот калифорнийский губернатор Пэт Браун. И Бейярд Растин — высокий и худой — в комильфотном клетчатом смокинге. Вот Сэл Минео — прячется по углам — выглядит просто ши-кар-но. А вот… Рита Хейворт? Ее-то кто пустил? Судя по виду, она почти спилась.

Оташ спросил:

— Тебе не приходило в голову, что мы выделяемся из толпы?

Пит закурил:

— Было дело.

— Рита, по-видимому, уже набралась. Пару раз я ее трахнул, ну, лет десять назад. Время беспощадно к рыжухам — за исключением, пожалуй, Барби.

Пит смотрел на Риту. Заметив Оташа, она скривилась и отступила.

Он летал в Спарту на Рождество. Жил у супруги. Они занимались любовью — и воевали. Она крепко ругала его «бизнес на крови».

Барби бросила нюхать порошок и глотать таблетки. И светилась здоровьем — куда там Рите! Она мерила ему пульс — и выворачивала наизнанку. Напрямую заявляла: ненавижу Вегас, ненавижу петь в баре. Не вернусь больше, надоело, не хочу!

Он быстро пересмотрел свои позиции — и попытался найти компромисс. Мол, давай я буду работать в Милуоки. Толкать тут дурь. И мы переедем в Спарту — насовсем.

Барби расхохоталась и ответила: ни за что.

Он подумал и предложил еще один компромисс: хорошо, я насовсем уеду из Вьетнама. Оставлю все дела на Джона Стэнтона — лагерь «Тигр» и наркоту. Уэйн будет мотаться к нему, а Месплед — помогать Уэйну.

Барби сказала: ты любишь Уэйна. Сказала: он меня ударил. Хорошо — он знает тебя — ты победил.

Они достигли перемирия — и принялись обговаривать детали. Он сказал: я останусь в Вегасе. Буду заниматься такси «Тигр» и «Пещерой». Не соприкасаясь с наркотой — просто контролируя перевозки, и все. Теперь как раз шумиха — все из-за Дракулы. Буду работать и приезжать к тебе в Спарту.

Барби план утвердила. С особым условием — во Вьетнам он больше ни ногой.

Они занялись любовью — это скрепило пакт. А потом поехали кататься на снегоходе — подумать только! Спарта, штат Висконсин — лютеране и леса.

Пит осмотрел банкетный зал. Народ сновал туда-сюда. На него мельком взглянул Сэл М. и тут же отвернулся.

Дружок Дома заявил-таки в полицию. Делом занялось полицейское управление Лас-Вегаса. В отель наведались копы. Пит дал им на лапу, и копы дело замяли.

Оташ не спускал глаз с Сэла. Тот четко усвоил сценарий: я ба-а-альшой поклонник движения борцов за гражданские права. Оташ работал с Дуайтом Холли. В квартире Сэла сделали небольшой ремонт: повыбрасывали вещи из кладовки, вставили в дверное окошко прозрачное только с одной стороны стекло и установили камеру, нацеленную на кровать Сэла.

Им помогал Фред Т. Он установил жучки на лампы, стены и даже пружины матраца.

Пит снова окинул взглядом комнату. Знаменитости мило болтали и заискивали перед доктором Кингом.

Оташ спросил:

— Ты читал газеты? Джек Руби умер.

— Читал.

— Ты же с ним… сталкивался. Сэм Джи как-то намекал.

Сэл посмотрел на них. Пит сделал ему знак: давай, пошел.

Подозвав официанта, Сэл подхватил бокал. Залпом выпив его, он вспыхнул. Помедлив, решительно двинулся к цели.

Голубая Тревога — Бейярд Растин, «красно-голубой». В сопровождении подхалимов — Берла Айвса и еще парочки. Сэл подходит к ним близко-близко.

Сэл видит Бейярда. Бейярд видит Сэла. Оба улыбнулись и влажно облизали губы. Берлу это явно пришлось не по вкусу. Это еще кто? Это я здесь — убежденный левак, а он кто?

Оташ шепнул:

— Есть контакт.

Зазвонил звонок. Кушать подано — настоящий пигмейский банкет.

И группки сразу рассосались. Каждый пошел к своему столику. Сэл следил за Бейярдом и даже занял место неподалеку от него. Бейярд это заметил и написал что-то на салфетке. Попросил Пэта Брауна передать записку. Сэл прочел, покраснел и написал ответ.

Пит сказал:

— Двигаем.

И они принялись убивать время.

Устроились по соседству — в заведении «Трейдер Викс». Прихлебывали коктейль май-тай и поедали шашлык «румаки».

В заведение заглядывали копы и рассказывали новости. Ужин кончился — теперь Кинг толкает речь. С пеной у рта. Он красный. Он марионетка. Я это точно знаю. Его любят всякие пацифисты-онанисты. Меня это бесит.

Бармен включил телевизор и принялся переключать каналы. Вырубил звук. По трем каналам подряд — кадры с театра военных действий. Вертолеты и танки. Еще по двум каналам — коммунист Кинг.

Пит посмотрел на часы. Время 22:16. Скоро прилетят пташки. Оташ поедал закуски с большого блюда. Даже ремень ослабил.

22:28. Входит Сэл. Садится. На них не обращает внимания.

22:29. Входит Бейярд. Садится. Приветствует Сэла: здравствуй, малыш! Я так люблю твои фильмы!

Оташ встал. Поднялся и Пит, прихватив с собой несколько шпажек с креветками.

Они вошли в квартиру Сэла. Проветрили кладовку. Приготовили камеру, зарядили пленку и стали ждать. Сидели тихо-тихо, при выключенном свете. Время узнавали по флюоресцировавшим стрелкам часов.

В кладовке было жарко. Они вспотели, и пришлось раздеться до трусов и носков.

23:18, 23:29, 23:42…

Ага — свет в прихожей. Недалеко от места грядущих «событий».

Пит подготовил камеру. Оташ намотал пленку. Включился верхний свет в спальне. Вошел Сэл. Бейярд не отходил от него. Они смеялись и касались друг друга. Терлись бедрами. Бейярд поцеловал Сэла. Оташ аж сморщился. Сэл поцеловал Бейярда в ответ.

Пит навел камеру — взял в фокус кровать. Снимем эпицентр действия — грудным, как говорят киношники, планом.

Сэл сказал:

— Мартин — умелый оратор, но ты симпатич…

Сэл умолк. Что за…

Его голос затрепетал, точно в эхо-камере. Зазвучал, точно из репродуктора, запрыгал и заметался по комнате, усиленный в несколько раз.

ЧЕРТ!!!

Подача звука пошла с опережением. Перебор. Микроф…

Бейярд дернулся. Быстренько оглядевшись, он завопил: «Приве-е-ет!» — и услышал эхо.

Сэл ухватил его за шею и с налету поцеловал, после чего ухватил за задницу. Бейярд толкнул его. Сэл налетел на кровать. Прикрепленный к матрацу микрофон отвалился и упал на пол. И отскочил. И укатился. И остался лежать.

Пит сказал: ч-черт. Оташ выругался крепче. Бейярд завопил: «Привет, Эдгар!» — ответом ему было эхо.

Сэл схватил подушку и закрыл лицо. Сжался и засучил ногами.

Бейярд оглянулся и увидел зеркало. Он подбежал к нему. Ударил в стекло. Выдавил его. Изодрал руки в кровь.

102. (Силвер-Спринг, 6 января 1967 года)

Южное отделение Банка Америки в Вашингтоне. Источник десятины номер три.

Семь штук баксов, украденных у Дракулы, положены на депозит. Пять из них тут же сняты в счет десятины. Пожертвование от некого «Ричарда В. Уилкинса» — его псевдоним номер три.

Литтел проверил баланс на книжке и вышел из банка, уворачиваясь от поземки. Посмотрел, не следят ли за ним, — теперь это стало его обычным ритуалом. Ответ отрицательный. Никаких хвостов. Он знал это.

Он стоял на улице. Там было хорошо. Морозный воздух придавал ему сил. В последнее время он был в разъездах по указанию Бюро. Мотался по городам и весям, устанавливал прослушку и звонил Мо. Того страшно заводила игра — он говорил: мы обманем Драка — я это знаю.

Шестнадцать городов. Шестнадцать мест, где он установил жучки. Шестнадцать заведений, где регулярно появлялись мафиози. Он работал в одиночку. Фред Т. был занят. Ему подкинул работенку Фред О.

Граф-кровосос отпустил Литтела — его обязанности на время перешли к мормонам. Они торговались в Вегасе. Просили: продайте нам «Дезерт инн». И еще парочку отелей.

В Лос-Анджелесе Литтел еще раз просмотрел досье, собранное Джейн. Прошерстил компромат. Тщательно отобрал сведения, касающееся мафиози, что называется, «второго эшелона» с восточного побережья.

Отличные сведения. Грабежи и заказные убийства — не касавшиеся мафиозных главарей, бухгалтерии пенсионного фонда и прочего. Ни про Санто, ни про Сэма Джи, ни про Джонни Росселли и Карлоса с Джимми там ничего не было. Он тщательно перепечатал все на машинке. Сухо и кратко изложил суть. И стер с бумаги свои отпечатки.

Потом были другие города, где он тоже устанавливал жучки: Фриско, Финикс, Филли. Вашингтон и Нью-Йорк. Остановившись на Манхэттене, он снял номер в отеле под вымышленным именем. И изменил внешность практически до неузнаваемости. Купил накладную бороду — русую с сединой. Отличного качества, борода скрывала его шрамы, преображала лицо и прибавляла ему лет десять.

Однажды он встречался с Бобби. За три дня до Далласа. Бобби его наверняка узнает. Он купил робу и поменял очки на контактные линзы. Узнал места, где бывает Бобби. Штаб-квартира ООН, старый кирпичный дом, угол Первой авеню.

Он расспросил швейцара. Тот знал Бобби. Сказал, что он постоянно в разъездах. То на юг — в столицу, то сюда.

Литтел наблюдал и выжидал. Через два дня Бобби объявился. С ним был молодой помощник. Худощавый темноволосый юноша в очках. Судя по всему, неглупый. Он обожал Бобби. И всячески старался ему угодить.

Они ездили по Ист-Сайду — встречались с избирателями. Помощник ловко оттирал чересчур любопытных и откровенных придурков. У него была машина. Литтел списал номер и справился в автотранспортном управлении. Владельцем значился Пол Майкл Горвиц, двадцати трех лет, проживающий в городе Вашингтоне.

Литтел позвонил Горвицу и намекнул кое о чем. Мол, у меня имеется информация. Горвиц клюнул. Они договорились о встрече — вечером в Вашингтоне.

Кассиры ушли. Охранник запер дверь банка. Шел снег. Холодные хлопья согревали его.

Он готовился. Репетировал старомодные манеры, подбирал гардероб и припоминал тягучий южный выговор.

Твидовый костюм, рубашка из мягкой фланели, борода. Придуманный персонаж пришепетывал и старчески сутулился.

Он пришел рано. Назначил место встречи: китайский ресторан «Цзюлун» Эдди Чана. Тамошнее приглушенное освещение идеально ему подходило — оно скроет все ненужное.

Он занял отдельный кабинет и едва не разлегся на диванчике — старый и слабый, трудно сидеть прямо. Заказал чай и принялся поглядывать на дверь — и на часы.

Вот и Пол.

20:01. Мальчик пунктуален. Юный и искренний. Литтел настроился — надо сыграть старого и слабого человека.

Пол оглянулся. Увидел парочки — и одиноко сидящего старика. Он подошел — и Литтел тут же налил ему чаю.

— Спасибо, что пришли так быстро.

— Ну… ваш звонок меня заинтриговал.

— Я на это и надеялся. Вы, молодые, часто завязываете сомнительные знакомства. Но не в этом случае.

— Это сенатор Кеннеди завязывает знакомства, не я.

Литтел улыбнулся:

— Я имел в виду нечто иное, сынок.

— Я понял, что вы имели в виду, но решил не отвечать.

Литтел откинулся на спинку дивана и забарабанил пальцами по столу.

— Вы похожи на Эндрю Гудмана — несчастного мальчика, который погиб в штате Миссисипи[156].

— Мы с Энди вместе учились в летней школе правозащитников. Я мог оказаться на его месте.

— Хорошо, что не оказались.

— Вы южанин?

— Я из Де-Кальба. Крошечный городок между Скьюбой и Электрик-Миллс.

Пол глотнул чаю:

— Вы из лоббистов, верно? Поняли, что встретиться с самим сенатором вам не удастся, так что решили найти молодого и честолюбивого помощника?

Литтел кивнул — аристократические манеры истинного уроженца Юга.

— Я знаю, что молодые и честолюбивые не боятся выставить себя дураками и готовы пускаться в любые авантюры, если существует хотя бы крошечная вероятность того, что удастся нарыть что-нибудь стоящее.

Пол улыбнулся:

— А у вас, стало быть, оно есть.

— Документы, которые я привез, подлинные. Стоит лишь один раз внимательно их прочесть, чтобы вы и сенатор Кеннеди это поняли.

Пол зажег сигарету:

— А вам можно верить?

— Мне все равно, что вы подумаете обо мне, — я предпочел бы, чтобы за меня говорили бумаги.

— Кстати, а что в них?

— Сведения о противозаконных действиях, совершенных представителями организованной преступности. Это только первая партия, за ней последуют другие — я буду отправлять информацию небольшими порциями, так что вы — либо с сенатором Кеннеди, либо самостоятельно — сможете ознакомиться с ней, когда у вас будет на то время и желание. Единственное условие — ничто не должно быть предано огласке до конца 1968-го или начала 1969 года.

Пол повертел пепельницей.

— Полагаете, сенатор Кеннеди тогда станет президентом?

Литтел улыбнулся:

— Ваши слова да Богу в уши. Правда, меня больше интересует то, где буду я сам.

Включились обогреватели на стене. Стало ощутимо теплее. Литтел вспотел.

— Думаете, он выставит свою кандидатуру?

Пол ответил:

— Не знаю.

— Он по-прежнему полон решимости бороться с организованной преступностью?

— Да. Много думает об этом, но очень боится публичности.

Литтел потел. Жарился в тесном твидовом костюмчике. Фальшивая борода стала предательски сползать. Он расставил локти и опустил подбородок на ладони. Сработало. Борода перестала сползать.

— Вы можете рассчитывать на мою верность, но я бы предпочел не называть своего имени на всем протяжении нашего делового общения.

Пол протянул руку. Литтел отдал ему бумаги.

103. (Лас-Вегас, Лос-Анджелес, Вашингтон, Новый Орлеан, Мехико, 4 ноября — 3 декабря 1967 года)

«Дезерт инн», «Пески», «Кастауэйс». На подходе «Фронтир».

Теперь навар перевозят не-мормоны. Прежние курьеры попали за решетку.

Литтел планировал и действовал. Мафия была неугомонна: подкупы, шантаж. Прошло четыре года. Теперь Вегас принадлежит графу Дракуле. Теперь у него — целое графство.

Три казино есть. Осталось еще прилично. На очереди — восемь. Дракула покупает Вегас. Дракула теперь здесь хозяин — чисто номинально, конечно.

Мафия ликует. Мафиози возносят хвалу Литтелу. Они нанимают Уэйна-старшего. Тот развернулся на славу. И принялся нанимать работников: мормонов для «Дезерт инн», «Кастауэйс» и «Песков», уборщиков — с санкции Хьюза — по трудовым книжкам.

Еще отели на продажу — значит, еще мормоны на работу. Дракула получает подписанные бумаги и славу. А мафия получает денежку.

Литтел обратился к мафиози, и те согласились: давайте пока не будем снимать навар. Пускай высохнут чернила на договорах, граф переедет в новые владения и утихнет шумиха. Тогда мы свое и получим. Заполним пустоты. Просверлим дырочку в денежном трубопроводе Дракулы.

Литтел сказал: все готово. Я насчитал шестьдесят одного бизнесмена — все они должники пенсионного фонда. Так что их вполне можно использовать. Так что они вполне созрели. Пора взять навар. Надо будет прикарманить бизнес и перенаправить прибыль на строительство казино за границей.

На бумаге план смотрелся заманчиво. Для него он был спасением. Ключиком к долгожданной отставке.

Отпустите меня. Не могу больше. Мне страшно. Граф пугал его. Он говорил о «паблик рилейшнз». Об открытости финансовых операций.

Пусть мой имидж улучшится. Я проведу ревизию моей бухгалтерии. А потом — опубликую истинные данные. Не надо. Я крал. Не хочу, чтобы все узнали про мою «десятину».

Отпустите меня. Я устал. И с личной жизнью у меня — полный швах. Когда я занимаюсь любовью с Дженис, я мечтаю о Джейн.

Дженис нашла работу. Купила себе магазинчик одежды для игры в гольф. Располагался он в отеле «Пески».

Она устраивала показательные тренировки на закрытом поле. Скоро завоевала репутацию отличного тренера. Тоже крепко ругала себя, как это делала Барби. У нее появились постоянные клиенты. И деньги.

Она все еще хромала и страдала от судорог и спазмов. Стала меньше пить и выпендриваться. Перестала рассказывать ему сплетни. Словом, избавилась от семейства Тедроу окончательно. Выросла, словом.

Он спал с Дженис — и с Джейн. Забитой до смерти дубинкой, расстрелянной, истекшей кровью.

Отправьте меня в отставку. Я выбился из сил. Сон приносит мне мучения. Даже ненавидеть я разучился.

Он работал с Уэйном-старшим. Они торговались. Уэйн-старший рассуждал об имидже. Черт возьми — то, как ты выглядишь в глазах общества, имеет значение. В баню расистские листовки. Я знаком с Диком Никсоном!

Уэйн-старший разглагольствовал про имидж. Говорил о переменах. Про операцию «Черный кролик» — ни звука. Он делал свое дело и держал слово.

Старик Тедроу встречался с Диком Никсоном. И по возвращении сказал: Дик станет баллотироваться. Он согласен посовещаться с вами, ибо Дику нужны ваши деньги.

Литтел позвонил Дракуле. Тот согласился. Сказал, что выплатит свой процент. Тогда Литтел позвонил мафии. Мафиози завопили и возликовали.

Дик любит деньги. Дик готов раздавать «милости». Так говорит мистер Тедроу. Он станет баллотироваться на этот пост, завоюет популярность избирателей, выиграет первый тур. Выставит кандидатуру. И встретится с Литтелом.

Отправьте меня в отставку. Я выбился из сил. Я ненавижу Уэйна-старшего и «скользкого Дика». Я люблю Бобби. Мне нравится его юный секретарь.

Во время поездки в Вашингтон он встречался с Полом Горвицем. Снова передал ему бумаги из досье Джейн. Снова перепечатал сведения на машинке, снова заложил Бобби второстепенных мафиози.

Всего встреч с Полом было четыре. Четыре пакета. Пол благоговел. Передал ему слова Бобби — на его босса сведения произвели должное впечатление. Они формировали базу данных, проверяли каждый факт и цифру, но обнародовать пока не спешили.

Пол сказал: наша сделка остается в силе. Компромат мы придержим до конца 1968 года. Может, Бобби выставит свою кандидатуру, а Джонсон уйдет в отставку. Давайте ждать шестьдесят восьмого.

Он встречался с Полом. Играл манерного южанина. Фальшивая борода, тягучий выговор. Говорили о политике. Он лгал — сочинял байки о своей жизни в штате Миссисипи.

Школа в Де-Кальбе. Либеральные ценности. Южная аристократия. Ку-клукс-клан вывел его из себя. Он переехал на север. Аристократ в изгнании.

Пол слушал байки за ужином. Он одинок, стар и обожает Бобби.

Отпустите меня. Я устал. Я мечтаю.

Он был в разъездах — по работе. Регулярно отсылал чеки на адрес Конференции. Проверял, нет ли за ним хвостов. Когда обнаруживал, пытался отвлечь внимание агентов.

Он понял: слежка точечная, ведется раз в десять дней. И начал действовать в соответствии с этим новым знанием. Девять дней отдыха, один день напряженного внимания. Так и живем.

Мистер Гувер не звонил. Синий Кролик тоже. Он ставил жучки по инструкциям агентов. Сам Синий Кролик точно испарился. Ни пакетов с указаниями, ни сдержанных похвал, ни благодарностей, ни «добро пожаловать обратно».

Его это пугало. Ибо означало, что операция вышла на новый уровень.

Раз в месяц он встречался с Бейярдом Растином. Они обедали в Вашингтоне. Бейярд рассказал ему, что чуть не дал повод себя шантажировать — видел бы ты, что творилось!

Бейярд поведал подробности. Про зеркала и микрофоны. Про то, что ему подослали мальчика. Почерк напоминает Фредди Оташа и Пита Б.

Пит скорбел. От него ушла Барби. Вот и пустился во все тяжкие. Литтел попробовал было расспросить Фредди Т. Тот молчал как рыба. Лишь сказал: у меня есть работа — ее дал Фред О.

Не спрашивай Пита. Он мог подтвердить: да, это я пытался подложить ему мальчика.

Отпустите меня. Мне страшно. Меня пугают собственные друзья.

Он встретился с Бейярдом. Тот много говорил. Мол, Мартин пугает меня. Он строит и строит планы. Таких грандиозных у него еще не было. Наживет себе еще больше врагов.

Забастовки квартиросъемщиков, марши и сходки бедноты, ересь проповедей.

Литтел слушал и вспоминал: а ведь Лайл Холли это предвидел.

Бейярду тоже было страшно. Мартин точно с цепи сорвался. Изрыгал злобу. Его планы приведут общество в шок. Он строит все новые и новые. Противники Мартина еще больше озлобятся. И его триумфы пойдут насмарку. Зато будут новые всплески недовольства. И ересь, не имеющая никакого отношения к здравому смыслу.

Литтел представил себе картину: настоящий Мартин Лютер, 1532 год. Европа в огне. Папа и сам Мартин. Старый мир трещит по швам.

Отпустите меня. Я хочу смотреть на все со стороны. Стать пассивным наблюдателем.

Джимми Хоффа в тюрьме. Я и дальше стану подавать апелляции. Отпустите меня в отставку. Я до смерти наездился по чертовой стране. Пожалуйста, отпустите.

Он летал на юг — в Мехико. Четыре раза — четыре встречи с Сэмом Джи. Они говорили о колонизации Мексики. Сэм рассказывал о своих поездках.

Он объездил всю Центральную Америку. И страны Карибского бассейна. С переводчиками и деньгами. Пообщался с диктаторами и марионетками, а также с лидерами тамошних повстанцев.

Выполнял всю тяжелую работу. Закладывал, так сказать, фундамент. Сеял семена. Сэм говорил: мне нравятся ваши убеждения. Я их разделяю — значит, мы братья. Вот вам немного денег. Будет еще. Скоро я свяжусь с вами.

И раздавал подачки. И тем и этим, — пусть себе будут и бунты, и репрессии, — а иначе казино не построишь.

Пустите меня. В самолетах меня тошнит. От сигаретного дыма в казино — тянет блевать. И Пит тоже хочет на покой. Он тоже устал. Его работа меня угнетает. Я не одобряю ее. Но кто я такой, чтобы осуждать? Лицемер.

Пит продавал дурь и управлялся в конторе такси и отеле-казино. У Пита были Куба и Вьетнам. Двухстороннее помешательство. Он скучал по Вьетнаму. Пуще того — по Барби. Она заставляла его возвращаться домой. Вот он и прекратил свое безумие.

Оставался дома. Или пускался в разъезды. Приезжал к Барби. Куда-то в дыру, в Висконсин.

Ему звонили и Пит и Барби. Он слышал две версии того, что там творилось. Вегас и Спарта — Пит живет ожиданием — возвращается разочарованным. Работает. Прославляет войну. И позволяет себе расслабиться. Барби разносит посетителям мясное рагу, войну ненавидит и от дурных привычек давно избавилась.

Любовный застой. Две версии — его и ее.

Отпустите Пита на покой. Пусть его место займет Уэйн.

Питу снились кошмары. Он рассказывал о них: Бетти Макдональд, петля на перекрытии. Он видел реальную картину. А сам Уорд — нет. Ему было еще хуже.

Джейн Фентресс — Арден Брин-Брювик-Смит-Котс. Зарезана, забита дубинкой или бейсбольной битой.

Картины все время менялись. Неизменным оставалось лишь звуковое сопровождение: письмо мистера Гувера, адресованное доктору Кингу.

«Какой жуткий фарс», «единственный выход», «обязательства».

Отпустите меня. Я постараюсь остановиться. Правда, не факт, что получится.

104. (Вьетнам, Лас-Вегас, Лос-Анджелес, Бей-Сент-Луис, кубинские территориальные воды, 11 апреля — 3 декабря 1967 года)

Больше солдат: прибывающих, воюющих, погибающих.

Больше бомбардировок, наземных рейдов, партизан.

Во Вьетнаме — партизаны. Дома — мятежи. Весь мир сошел с ума. Войны становилось БОЛЬШЕ, чем бизнеса, и Уэйн знал об этом.

Меньше территории, прибылей, потенциала.

Команде теперь приходилось делиться лабораторией с людьми из Канлао. Зачем? Ведь товар Канлао шел в Европу. А их товар — в Вегас. Такое вот распределение.

Дела у команды шли хорошо. Дела у Канлао — великолепно. Чувствуете разницу? Война определяет БОЛЬШЕ, чем бизнес. Противоречие, однако.

Ужесточились условия торговли. Им запретили сбывать товар в западном Вегасе. Значит, о расширении речи не шло.

Пит обменивался со Стэнтоном письмами — раз в месяц. Пит молил его: позволь нам РАСШИРЯТЬСЯ. Из Вегаса — в Эл-Эй и Фриско. У нас есть лагерь «Тигр». Рабы, которые выращивают мак. Поля, на которых он растет, — мно-о-о-ого полей. Мы можем расширить бизнес и заработать гораздо, гораздо больше. И прибыли команды вырастут многократно.

Стэнтон сказал: нет. Уэйн слышал, каким тоном это произносилось. Странным и непонятным. Пит хочет БОЛЬШЕГО — Стэнтон просит сбавить обороты. Назовем это рассогласованием.

Уэйну тоже хотелось большего. Он ездил на восток. Видел там много чего. Солдат, которые курили «травку» и глотали «колеса», стало намного больше. Это означало, что им страшно. А порошок убивал страх. Скоро они это узнают. Уэйн чувствовал это.

Война щекотала ему нервы. Война гремела и разрасталась. А бизнес команды стал его напрягать. Ему все надоело.

Кубинские поездки, сорок с лишним, никаких морских баталий. Скучно и бесперспективно. Так что вся эта история — всего лишь липучка для мух. Вот Пит и увяз в ней и прилип. И Флэш тоже. Они постоянно жужжали о Кубе. Лопатили старье. Повстанцы, коммуняки и неизбежный «принцип домино».

Боб страдал тем же. Вел он себя престранно. Уже много недель как. Дерганый был, озабоченный, напуганный — и в то же самое время необычно возбужденный.

И Боб прилип. Куба — та еще приманка. Зыбучие пески. Клей.

Пит ударил Уэйна. Тот знал за что. Пит извинился. Нервы у него самого стали ни к черту. Барби сбежала. Да и сама команда была точно в ссылке.

Питу нужно больше. Пит разочарован. Стэнтон превысил свои полномочия. Пит застрял на одном месте, ему мешали развернуться. Так что запал у него запросто мог закончиться.

Пит и Барби заключили мирный договор. Который предполагал запрет на поездки. Вьетнам — вето. Вот Пит и застрял — в рамках того самого договора. И планировал действовать в обход. Он полетит в Сайгон, нажмет на Стэнтона и потребует расширения. И тот подмигнет, улыбнется и успокоит его.

Войны становится больше, а бизнеса — меньше. А его отца — ЕЩЕ больше. Теперь они стали на равных. Общались больше как друзья. Конечно, до такого друга, как Пит, отцу было далеко.

Пит ищет БОЛЬШЕГО. Расширить рынок и увеличить прибыли. И его отец тоже желает расти. Он бросает печатать расистские листовки, на чем теряет немаленькую сумму. Пит находит лишь разочарование. А Уэйн-старший — знакомится с Диком Никсоном.

Пит корешается с пушерами, сидит за пультом в диспетчерской своего такси. Он по уши увяз в липкой приманке. Его отец играет в гольф и стреляет по тарелочкам. И пьет с Диком Никсоном.

Он работал на этих совсем непохожих друг на друга людей. Родной отец и названый старший брат. Он влюбился в женщину отца — и любил жену брата. Сам же жил один. То, что сделал Уэнделл с Линетт, не шло у него из головы. Он избегал женщин. По большей части Барби. Во всяком случае, до известных событий.

Он ее ударил. Она схватилась за нож. И сбежала — от него и Пита. Ухватилась за эту войну. И через это излила свою желчь. Злость на Пита, его работу, на жизнь бок о бок с мафией.

Она бросила употреблять наркотики и уехала в другую жизнь. Чистую и честную. Ей удалось вырваться из липкого плена. Теперь она точно знала, кого любит, а кого ненавидит. И растеряла большую часть своего шарма. Тем больше он ее любил. Тем меньше его к ней тянуло. Факел влечения с шипением погас.

И к Дженис он тоже остыл. Это длилось уже 20 лет. Он трахнул ее в отместку за Даллас. И выпутался из этого — а ей пришлось расплачиваться за двоих.

Она все еще хромала, мучалась судорогами и спазмами. В Вегасе он часто видел ее — с Уордом и одну. Иногда она замечала, что он за ней наблюдает. И непременно улыбалась и махала рукой. Посылала воздушные поцелуи.

И он вспоминал, как ждал, что она промелькнет в окне, и как подглядывал в приоткрытую дверь ее комнаты.

Теперь ей было сорок шесть. Ему самому — тридцать три. Бедра ее странно выгибались теперь — хромота не могла не сказаться на ее походке. Интересно, насколько она сейчас может раздвинуть ноги?

Надо снова разжечь факел. Гляди, как горит. Зацени причинно-следственные связи. Ты снова ее хочешь — потому что ты вернулся к отцу.

Рутина — письма с угрозами. Изучаем ненависть — как она работает, о чем она говорит.

Папаша сказал: я формирую базу данных. Тягаю сведения у ФБР. Отслеживаю общественное недовольство. Прощупываю его пульс. Теперь оно превратилось в объект изучения.

Уэйн-старший говорил красиво. Отвлеченные фразы. Расплывчатые сравнения. Уэйн понимал: он тебя учит. Ненависть надо читать — бессмысленная ненависть глупа и непродуктивна.

Он мотался в Сайгон, в Вашингтон и обратно. Перехватывал почту, вскрывал письма. Крал письма, размножал на мимеографе, снимал с них отпечатки пальцев — ничего. Применял нингидрин — все равно обнаруживал лишь отдельные фрагменты. Зато выучил Азбуку Ненависти:

Г — гнев. Б — боязнь. И — идиотия. Т — тупой. С — смехотворный. О — оправданный.

Цветные смеялись над законом и сеяли хаос. И плодили безумие. И те, кто писал эти письма, прекрасно знали об этом. Как и его отец. Как и он сам. Те, кто это писал, жили, чтобы ненавидеть. Это — неправильно. Вот где настоящее безумие. Те, кто ненавидел, пускали под откос прежде всего собственные жизни. Питались хаосом. Иными словами, копировали тех, кого так ненавидели.

Д — дебил. В — возмутительный. А — агрессия.

Он усваивал уроки. Полный курс ненависти от Уэйна Тедроу-старшего. И попутно искал Уэнделла Дерфи.

Мотался в южные штаты, совершал вылазки на Кубу с командой; рыскал по Комптону, Уиллоубруку и Уоттсу[160].

Наблюдал за неграми. Негры — за ним. Он оставался спокойным и сохранял хладнокровие. Ибо знал Азбуку Ненависти. Уэнделл же как сквозь землю провалился. Уэнделл, где ты? Я тебя ненавижу. Я убью тебя. И никакая ненависть меня не остановит.

Надо ненавидеть с умом — как отец. У — уравновешенный. X — храбрый и хладнокровный.

Он перехватывал письма. Копил ненависть и улавливал безумие.

Странно. Однажды он прижал неплательщика — в конце прошлого года. Недоумка звали Сирхан Сирхан. У него в номере он нашел письма с угрозами. Адресованные лично сенатору Кеннеди. У этих писем были точно такие же пометки на полях.

Сплошь заглавные буквы и нытье про головные боли, гной и сионских вредителей. Сирхан брызжет пеной. Его ненависть глупа. Он безумен.

Не надо. Это непродуктивно. Глупо. Это, в конце концов, безумие.

Надо ненавидеть с умом. Учись у моего папаши. И у меня.

105. (Лас-Вегас, Спарта, Бей-Сент-Луис, кубинские территориальные воды, 4 ноября — 3 декабря 1967 года)

У тебя нет дома.

В Вегасе ты — гость. Домой тебе путь заказан. Как беженец какой.

Это тюрьма. Ночлежка. Гостевой брак — еще не развод, так ведь? Даже не разлука.

Барби сбежала. Пит ездил к ней — они все еще любили друг друга. И всякий раз он возвращался один, раздосадованный и разочарованный. Эти поездки выматывали его, зато именно они дали ему понять: теперь ты ненавидишь Вегас. Без Барби это дыра. Ты случайный вегасский прохожий.

У него было три бизнеса — все в Вегасе. Такси, торговля героином и отель-казино «Золотая пещера». Он не мог сбежать — мафия держала его на поводке. Крепком таком строгаче под названием «Даллас».

Работа ему нравилась. А вот город — нет. Все повязаны.

Его Барби разносила тарелки. Ни «шпилек», ни блесток. Сестра давала ей работу — и давала заработать хоро-о-о-ошие проценты. Барби Б. — бывшая ресторанная певичка, а ныне официантка и совладелица ресторанчика.

Она не хотела к нему возвращаться — во всяком случае, на его условиях.

Работал он в Вегасе. Летал в Миссисипи — с неохотой. Тупые деревенские увальни и не менее тупые ниггеры. Москиты и песчаные блохи.

Он мотался на Кубу на моторном катере. У него развилась морская болезнь, пульс зашкаливал, он глотал драмамин. Вылазки ему наскучили — внезапность и пара скальпов, вот и все. Такое впечатление, что им не особо и сопротивлялись.

Транзитный пассажир, уставший от бесконечной поездки. Беженец.

Ты хочешь то, чего не можешь иметь. И бросить дела не в твоих силах. У тебя — дурные привычки, которые тебе не нужны, но избавиться от них ты тоже не можешь.

Курево. Калорийная еда — пицца и пирог с орехами. Крепкое спиртное и отбивные с кровью.

Во время поездок в Спарту он скрывал свои пристрастия от жены. Зато уже в самолете на пути обратно он отрывался по полной.

Транзитный пассажир. Обжора. Беженец. Везде — в поездках на Кубу, на Юге и в Вегасе.

Теперь Вегас принадлежит Дракуле. На бумаге, конечно. Кого-кого, а графа он знал хорошо. Работал на него много лет назад, поставлял ему баб и дурь. Тогда граф был жаден до удовольствий. И сейчас мало что изменилось.

Как-то он приехал по делам в «Дезерт инн» и подкупил мормона — можно посмотреть? И до-о-о-олго не мог отвести взгляд.

Граф дремал. Графу поставили капельницу с кровью — чистейшей мормонской. Кровь не преминули сдобрить гормонами. Сухопарый, шикарный. В шляпе, сделанной из коробки из-под «Котекса», и шлепанцах из коробки из-под бумажных платочков «Клинекс».

Дракула торчал. Барби же соскочила. Пит толкал дурь — но в недостаточных количествах — мог бы и больше. Ему точно подрезали сухожилия. И явно лишили приличного куска прибылей. Наркокурьер.

Он только что не умолял Стэнтона. Прошу тебя, давай расширять бизнес! Стэнтон всегда отказывал. Он засыпал Стэнтона посланиями. Мольбами, уговорами, посулами. Но тот отказывал, ссылаясь на Карлоса и прочих мафиозных боссов.

Они этого не хотят — смирись. Решение окончательное и обжалованию не подлежит. Вот он и смирился — с большой неохотой смирился с положением мальчика на побегушках.

У него появились идеи. А не полететь ли мне в Сайгон и не поговорить со Стэнтоном лично? Не нарушить ли соглашение? Я поговорю с Барби и попрошу ее разрешить мне одну поездку — чтобы наконец прояснить всё и вся.

Скажу Стэнтону: либо ты позволяешь нам расширяться, либо засунь бизнес себе в задницу. Стэнтон будет срать кирпичами, мафия, скорее всего, тоже. Но эти могут пойти на компромисс — а могут и не пойти.

Может сработать. Дать им встряску. Может, и перестану беженцем быть. Мне это нужно. Мне нужно хоть что-нибудь. Мне нужно БОЛЬШЕ.

Ему стало скучно. Он начал сходить с ума. Жалел о Кубе, о своих тщательно запланированных вылазках — и странно, что до сих пор они не повстречали береговой охраны. Жалел о том, что связался с Бобом Релье — нервным и издерганным.

Тот нес ерунду: мол, предприятию скоро крышка, мол, у меня есть другая работа, куда круче.

Проходя мимо бобовского бункера, он краем глаза увидел, как тот возится с оружием. Как уничтожает кодировку — с тремя нулями.

А? Что? Не надо хвататься за соломинку. Беженцу не пристало распускать язык.

Ему было скучно. Он сходил с ума. Пульс его бешено колотился.