Хорёк-писатель в поисках музы

Глава 25

Ясным солнечным утром чета хорьков-писателей взошла на борт частного реактивного самолета, который должен был доставить их из Прыг-Вбока на Манхэттен. Самолет любезно предоставил медиа-магнат Хорек Стилтон, дальний родственник и близкий друг Воксхолла.

У трапа их встретил капитан — высокий хорек в пилотке, темных очках и темно-синем шарфе с четырьмя золотыми нашивками. Когда пассажиры поднялись на борт, капитан снял очки:

— Здорово, хорьскауты!

Баджирон замер от восторга. Он узнал этот голос — голос из далекого прошлого. Он узнал эту улыбку!

— Строуб! — завопил он. — Не может быть! Строуб!!!

Друзья крепко обнялись, забыв обо всем на свете. Перед мысленным взором Баджирона замелькали картины из детства — огромное ранчо Монти, разноцветные овцы... Снова, как наяву, он услышал окрики и свист хорьскаутов, и громкий топот бегущих овец, и колокол Поварихи, сзывающей всех к обеду.

Но вот капитан отстранился и с любопытством взглянул на писателя:

— Пробил себе дорогу в мире, а, Баджи?

— Н-ну, я... — Баджирон обернулся к жене. — Даниэлла, это он! Строуб! Мы с ним вместе были у Монти...

Пилот поклонился и галантно коснулся носом ее лапки.

— Для меня большая честь встретиться с вами, мэм!

Строуб оказался выше и поджаристей, чем запомнил его Баджирон. Теперь его окутывал ореол властного достоинства — и, похоже, эту незримую мантию Строуб носил так же легко и небрежно, как и форменный шарф с нашивками.

— Будьте любезны, сюда...

Он провел пассажиров в роскошный салон — с диванчиками, набитыми первосортной шерстью радужных овец, с широкими мягкими креслами, с обеденными столиками из отполированной древесины ценных пород и с фирменным знаком корпорации, на котором золотыми буквами значилось: «Пуш-ТВ».

— Добро пожаловать в президентский салон, — сказал капитан. — Отсюда — самый лучший обзор. Мы покидаем Последний Перевал, друзья мои, и впереди нас ждет долгий путь по овечьей тропе... Впрочем, ты и сам уже все понял!

Строуб подмигнул старому другу и направился в кабину, оставив пассажиров на попечение стюарда и двух служителей.

Когда самолет набрал высоту, капитан пригласил писателей в кабину. От шепота небесной сини за стеклом иллюминатора Даниэллу уже клонило в сон, и она предпочла вздремнуть на президентском диванчике. Но Баджирон принял приглашение.

Он уселся в кресло, которое любезно уступил ему второй пилот, и надел наушники. Какое-то время он молча вертел головой: прямо перед ним пестрила кнопками и лампочками приборная панель, справа за стеклом разворачивались невиданные панорамы, а слева сидел за штурвалом Строуб.

Но вот Строуб оторвал лапу от штурвала и нажал кнопку микрофона.

— Миннеаполис-Центральный, — объявил он. — «Пуш-ТВ-1», высота три-семь-ноль.

Затем он обернулся к своему другу, которого знал еще в ту далекую пору, когда совсем не умел летать.

— Как только я вернулся домой из учебного центра хорьскаута Монти, — проговорил он по интеркому, — я понял, что пора бросать школу и браться за самолеты.

— Ты бросил школу? Летчик кивнул.

— Одного семестра в летном училище мне с головой хватило. А родителям я так и сказал: не надо тратить на меня деньги. «Вперед к Настоящим Делам...»

Баджи подхватил строчку, которую так часто выкрикивали хором юные хорьскауты:

— «Вперед к Приключениям! К Романтике Небесных Просторов!»

Друзья счастливо рассмеялись.

— И полеты дали мне все это, Баджи. От ученика — до летного инструктора. На чем только я не летал!

Почтовые самолеты, кукурузники, чартерные рейсы, грузовые рейсы, авиалинии...

Он примолк, погрузившись в воспоминания, но вскоре встряхнулся и продолжал:

— Я и представить не мог, что мой сосед по комнате школьного общежития станет телемагнатом! Но в один прекрасный день Стилтон разыскал меня и предложил присматривать за его самолетами. Я согласился. А через какое-то время он сделал меня шеф-пилотом.

Строуб улыбнулся.

— Быть шеф-пилотом, Баджи, — это значит летать в горах по ночам на обледеневшей машине, то и дело уворачиваясь от деревьев и мечтая только оказаться где-нибудь в другом месте... желательно — в тепле и НА ЗЕМЛЕ.

— Ты молодец, Строуб, — сказал Баджирон.

ЭЛТ-индикаторы на приборном щитке высвечивали зеленым цветом воздушные трассы, стрелка компаса светилась белым, а голубые огоньки на карте обозначали местонахождение ближайших аэропортов.

— И ты молодец, — отозвался пилот. — Слава хоречьим ангелам, мне-то не приходится зарабатывать себе на жизнь сочинительством!

Мчась под облаками на субзвуковой скорости, писатель узнал, что их старый приятель по хорьскаутскому лагерю, Боа, вступил в ряды Спасательной службы и работает на приморской базе в штате Вашингтон.

— А какие чудеса он творил с механикой! — воскликнул Баджирон. — Помнишь тот старый трактор, что стоял за конюшней?

— Ржавая развалюха, — кивнул пилот. — Тогда Монти сказал: «Даже и не пытайся, щенок. Этой железяке давно кранты». Помнишь?

— Боа всем утер нос.

— Добрый старый Боа, — вздохнул капитан. — Давно уже хочу с ним повидаться.

— А как Алла?

— Алла роется в земле. Раскапывает всякие древние города.

— Вот это да! Значит, она стала археологом? Капитан кивнул.

— Она как-то заглянула ко мне... Проездом в Персию через Нью-Йорк. Мы пообедали вместе. Она все никак наговориться не могла! «Мы нашли Феретиму, затерянный город!» Как я понял, это какой-то здоровенный дворец посреди пустыни. Высеченный в скале. Его давным-давно занесло песком, но наша подруга вроде как вычислила, где его надо искать. «Во всякой легенде есть зерно истины! Наконец-то мы узнаем, откуда мы пришли!» В общем, ты знаешь Аллу. Если ей что-то втемяшится в голову...

В небе над Кливлендом пилот преподал Баджирону урок летного мастерства — показал, как поворачивать, как набирать и сбрасывать высоту.

— Научиться летать можно за пять минут, — заявил он. — А всю оставшуюся жизнь будешь тренироваться.

Писатель немного потренировался — несколько раз повернул машину вправо и влево.

— Я бы тебе показал еще кой-какие штучки, — сказал пилот, — но из диспетчерской уже сигналят. Мы отклонились от положенной высоты на триста лап, и они там все на уши встали. В погожий денек гораздо веселее летать низко и на биплане, чем на большой высоте и на такой махине. Может, когда-нибудь доведется...

— Я бы с удовольствием ! Ты только не забудь. — Баджирон отпустил штурвал, передавая управление капитану. — А ты еще не женился, Строуб?

— Хороший вопрос, — улыбнулся пилот. — Еще недавно я бы ответил тебе, что этому не бывать никогда. А теперь — не знаю, что и сказать. Может, я так и останусь холостяком. Но месяц назад я встретил Шторми. Она летела на юг над горами Сискью, на грузовом. Попала в ужасную бурю и предупредила меня по радио. А я летел на север и тоже предупредил ее о непогоде на юге. Мы вместе сели в Реддинге, пообедали вдвоем... и с тех пор уже успели побывать друг у друга в гостях. Она замечательная хорьчиха, и летчица хоть куда…

Впереди показался Манхэттен, и Строуб повел самолет на посадку. Второй пилот вернулся в кабину, Баджирон уступил ему место и вернулся в салон.

Самолет прокатился по взлетно-посадочной полосе и встал. Строуб вышел к пассажирам.

— Ну, теперь скажу вам всю правду как на духу. Смертельно боюсь высоты и смертельно боюсь толпы.

Как только вон та дверь откроется, я вас брошу на произвол судьбы.

Даниэлла сердечно обняла его.

— Спасибо, Строуб. Как замечательно, что вы поддержали Баджи в такой день!

— Да что вы, мэм! Это он меня поддержал. Стюард тронул Строуба за плечо.

— Можно открывать люк, сэр.

— Ну, если вы переживете то, что вас ждет снаружи, то еще увидимся, — сказал пилот. — Я повезу вас в Бостон. Удачи, дружище!

Он в последний раз сжал лапу Баджирона, улыбнулся Даниэлле, взял под козырек и нажал кнопку у выхода. Заслонка дверного люка скользнула вверх.

У ворот для встречающих колыхалось целое море меха — шкурки всех мастей и расцветок, от белоснежного до угольно-черного, темные маски, светлые маски, мордочки без масок, приветственно машущие лапы...

Таблички: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, ХОРЬЧИХА ДАНИЭЛЛА», «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, БАДЖИРОН».

Щенки в пестрых, как колибри, шляпах с вышитыми надписями: «Стайк меня любит».

Даниэлла нервно сглотнула и посмотрела на мужа.

— Я не ожидала... — прокричала она, пытаясь перекрыть шум толпы.

Баджирон ободряюще похлопал ее по плечу.

— Это будет весело.

Даниэлла смущенно потрогала себя за ушами:

— Шляпка нормально сидит?

Ее мягкая шляпка из блестящего черного бархата была лихо надвинута на лоб — так, что ярко начищенный латунный козырек почти закрывал глаза.

— Ты прекрасна, — заверил Баджирон, легонько коснувшись ее лапки.

Даниэлла двинулась вперед первой, улыбаясь и помахивая лапкой первой в своей жизни толпе поклонников.

Баджирон направился следом. Его переполняла гордость за жену. «Они любят ее ничуть не меньше, чем ее героинь», — думал он.

Вот Даниэлла приблизилась к воротам... Еще шаг — и ей пришлось бы нырнуть прямо в толпу... Но тут путь ей решительно преградила молодая хорьчиха. Она подняла лапку и прокричала:

— Я — Беатрис Шатеору. Издательский дом «Хорек». Мы накрыли стол... камеры...

Они потерлись носами слева и справа, и издательница повела Даниэллу и Баджирона сквозь толпу. Никто не пытался потрогать писателей, никто не толкался. Толпа почтительно расступалась.

Беатрис включила микрофон.

— Добро пожаловать всем! — сказала она. — Мы приветствуем Даниэллу и Хорька Баджирона!

Хорьки и хорьчихи в толпе зашумели вдвое громче и вовсю замахали лапами и разноцветными плакатами:

МЫ ТЕБЯ ЛЮБИМ, ДАНИЭЛЛА! А ВОТ НАСЧЕТ ВЕРОНИКИ — СКАЗАТЬ ТРУДНО!

МОЖЕТЕ НАЗЫВАТЬ МЕНЯ... ВАЛЬХОЙ! ВОТ ИДЕТ ВЕРОНИКА!

Двое щенков устроились на плечах родителей и развернули ленту с надписью:

УРА СТАЙКУ!

— От имени... — начала Беатрис и осеклась. Приветственные крики не стихали. — От имени...

Но толпа так и не утихомирилась. В конце концов издательница передала микрофон Даниэлле.

— Спасибо вам, жители Манхэттена, — проговорила она. — Спасибо вам за радушный прием.

Хорек Баджирон не понимал, что происходит: то ли его жена чудесно преобразилась в одно мгновение, то ли всегда была такой, а он просто не замечал.

Даниэлла — помощница в школе, читающая щенкам сказки.

Даниэлла — лапокюрша, дружащая со всеми своими клиентками.

Даниэлла — писательница, выдумывающая испорченных хорьчих, которые к концу романа становятся столь же благородными, как и читатели, для которых она писала...

И эта же самая Даниэлла — ангел во плоти перед телекамерой!

— Да она же настоящая звезда!

Баджирон чуть не обернулся посмотреть, кто это сказал, но вовремя сообразил, что возглас этот вырвался у него самого. Его жена была рождена для славы — точь-в-точь, как королевы рождаются для того, чтобы править.

— Если бы Вероника была здесь, — негромко продолжала Даниэлла, предоставив трудиться микрофону, — она бы уже придумала, как украсть эти прожекторы. Но здесь всего лишь мы с Баджироном, и мы так рады, что вы пришли повидать нас!

Камеры любовались ею. Ее пышный мех переливался серебряным блеском в свете прожекторов, искрился золотом и бронзой под лампами-вспышками. На мониторах она представала воплощенным изяществом — вся, от щегольски надвинутой на брови шляпки до кончика смоляного хвоста.

Она не притворялась — она действительно была счастлива и полна любви ко всем, кто пришел ее приветствовать. И все это чувствовали.

Баджирон смотрел на ее поклонниц — элегантная хорьчиха, стоящая перед ними на сцене, отражалась в их глазах, как в зеркалах. Они рассчитывали, что Даниэлла будет очаровательной, эффектной и непредсказуемой. Они рассчитывали, что она станет отражением их собственных тайных мечтаний и надежд. И она их не разочаровала. И пока она говорила, тепло и свет разливались по залу: любовь между читателями и писательницей оказалась взаимной.

Кто-то дернул Баджирона за шерсть на коленке. Он опустил глаза и увидел крошечную хорьчиху с еще не обозначившейся маской. Она стояла рядом с отцом и крепко сжимала в лапах мягкого игрушечного колибри размером чуть поменьше ее самой. Баджирон наклонился к ней, и меховое море сомкнулось над его головой.

— Спасибо вам за Стайка, — прошептала малышка, пристально и серьезно глядя на Баджирона темными глазами-пуговками. Она понимала, что все вокруг слушают Даниэллу, и не хотела мешать.

— Не за что!

Писатель потрепал по голове игрушечного Стайка.

— Я очень рад, что ты с ним подружилась.

— А пчелы были совсем не плохие. — Круглые темные глазенки смотрели ему в глаза, не отрываясь. — С ними я тоже подружилась.

И в этот момент перед глазами Хорька Баджирона все поплыло и смешалось. Он обнял маленькую хорьчиху, выпрямился и, благодарственно кивнув ее отцу, смахнул лапой набежавшие слезы.

«Вот ради чего нужно писать, — подумал он. — Ты вынашиваешь в себе образ, ты влюбляешься в него, а потом делишься им с читателем. Образы и мысли, персонажи и диалоги — все это как факелы, которые мы передаем друг другу, чтобы всем было тепло и светло».

— Ей нравятся ваши «Пчелы-разбойники», — сказал отец малышки. — А «Послеполуденный отдых Стайка» мы только что купили. Ей вообще-то бабушка читает вслух. Вот она и позвонила сегодня и говорит: «Бросай все, беги и купи Кимре эту книжку!» А потом мы прочитали в газете, что вы приезжаете...

— Спасибо, — сказал Баджи. — Спасибо, что пришли.

— Вы не подпишете книжку?

Хорек-отец достал из сумки книгу и ручку.

Баджирон пристроил книгу на коленке и написал:

«Кимра! Пчелы — твои друзья навек. Баджирон».

А потом быстро пририсовал сбоку большое облако и летящих к нему бок о бок щенка, колибри и пчелу.

Только он успел вернуть книгу и ручку, как Даниэлла закончила свою речь, и толпа взорвалась аплодисментами. Беатрис Шатеору взяла микрофон и объявила, что Даниэлла и Баджирон с радостью дадут автографы всем желающим, после чего поедут в центр, на телевидение.

Так прошел для Даниэллы и Хорька Баджирона первый час их большого турне.