Болтливые героини Даниэллы общались со своей создательницей днем и ночью — никак не могли наговориться.
Проснувшись среди ночи, Баджирон уже не впервые услышал, как Даниэлла в темноте водит пером по бумаге, что-то шепча себе под нос. Утром, открыв блокнот, она снова удивится и с любопытством примется расшифровывать свои ночные каракули, в которых сохранились сцены, иначе пропавшие бы к рассвету без следа.
Баджирон затаил дыхание, чтобы ненароком не разбудить ее.
«На самом деле эти записи не очень-то ей нужны», — подумал он. Хорьчиха Даниэлла никогда не испытывала недостатка в идеях. Баджирон не знал никого, кто так тонко разбирался бы в душевной жизни хорьков и во всех тайнах и неожиданных поворотах отношений между ними.
Скрип пера затих. Даниэлла уронила голову на подушку, но, прежде чем снова провалиться в беспокойный сон, повернулась к Баджирону и, не открывая глаз, пробормотала: «Я тебя люблю».
Волна тепла поднялась в груди Баджирона. Невероятно! Она сказала это во сне!
«Чем я заслужил такое чудо?» — подумал он и, счастливо вздохнув, потянулся к Даниэлле. Она расслабилась от его прикосновения, прижалась к нему, и миг спустя ее дыхание снова стало глубоким и ровным.
«Вот она, жизнь писателя, — сказал он себе. — Как прекрасно, когда у тебя есть дар! Но до чего же трудное испытание — научиться его использовать!»
И с этой мыслью Хорек Баджирон тоже погрузился в сон.
Ему приснился какой-то старинный город — гранитные дома, мощенные булыжником улицы, сходящиеся к центральной площади. И плоские крыши... чем-то смутно знакомые.
Хорек Баджирон стоял один-одинешенек посреди площади и внимал городскому глашатаю — черному, как ночь, хорьку в красной шапочке и золотом шарфе. Глашатай громко читал по широкому пергаментному свитку:
— Ты нашел то, что находил каждый писатель, живший до тебя, и что предстоит найти всем писателям, которые придут после тебя.
Он поднял голову и посмотрел в глаза Баджирону, но продолжал говорить как по писаному:
— Чем больше у тебя идей, тем больше новых идей к тебе приходит.
А Баджи все смотрел на эти крыши за спиной глашатая. Где-то он уже видел такую крышу...
— Ты наделил волшебной жизнью целое племя персонажей. Если ты позовешь, они придут и принесут свои истории, которые ты сможешь облечь в слова.
Глашатай умолк и выжидающе посмотрел на Баджирона:
— Ты приглашаешь их?
— Я? — переспросил писатель. — Кого я должен пригласить? Идеи? Персонажей?
— Ты приглашаешь их? — жестко переспросил глашатай. — Да или нет?
Баджирон растерялся: он не привык, чтобы во сне ему задавали вопросы, да еще и требовали ответа.
— Ну, да, — пробормотал он. — Приглашаю.
Хорек-глашатай пристально взглянул ему в глаза и кивнул:
— Так тому и быть.
Он уверенно скатал свиток и перевязал его темной лентой. Церемония завершилась.
— Так тому и быть, — повторил он совсем другим голосом, ласковым и очень знакомым. И исчез.
Писатель перевернулся с боку на бок. Он еще не проснулся толком и ничего не понимал. Кажется, ему приснился вещий сон. Но что он предвещал? Загадка...