Это был хороший сон. Замечательный. Не было кошмаров. Не было пустоты в груди. Ничего не было. Лишь тепло и спокойствие.
Проснулся я от странного ощущения и далеко не сразу сообразил, что «ощущение» это было чувством нормальности. Я нормально чувствовал себя. Не было больше боли, усталости, дурноты, рези и тошноты. Мне было нормально!
В это не хотелось верить, но поверить пришлось, потому что…
Лочан, он показал. Это наши звери, не мы, ощущают метку-клятву Тени. Это наши звери ее принимают…
И еще до того, как открыть глаза и повернуть голову я знал, что увижу.
Ребекка Стратон, единственная дочь моих Теней, сидела в белом кресле у окна. Точнее, она сжалась в комочек, подогнув под себя ножки-веточки и дремала.
Я не хотел этого видеть, но увидел…
Клятва Верности, лишь называется так… это не столько Клятва, сколько стабильный ментальный канал, но канал односторонний. Она, Тень, будет ощущать эмоции своего Абсолюта. Кто-то больше, кто-то меньше, но телохранителю важно чувствовать господина. Не просто знать, что с ним все в порядке, а Знать это. А вот Абсолюту совсем не нужны страхи, гнев или даже ненависть Тени. Поэтому-то Клятва построена так однобоко.
И вот… она «почувствовала», что я открыл глаза.
Девочка встрепенулась почти мгновенно, вскакивая на ноги. Как и полагается Теням, она сначала оглядела комнату, на дверь посмотрела, в окно, и лишь затем, на меня. Ребекка столько раз видела, как так же делали ее родители.
Она подошла ко мне. В ее глазах не было ничего, кроме спокойствия.
— Больно? — спросила.
— Нет, — говорить было сложно, но куда проще, чем раньше.
— Хотите пить? — предположила девочка, все так же стоя с прямой спиной.
— Нет, — попытался приподняться.
И она сразу же протянула руки, чтобы поддержать.
— Я… — я не знал, что сказать, но она перебила.
— Вы Вальтер Хаурес и мой Абсолют.
Она сказала это так спокойно, словно ничего не случилось.
— Простите, — продолжила она ровно, — но у меня проблемы с памятью. Я не помню вас…
— Не помнишь… — эхом повторил я, ища что-то в ее лице, глазах.
— Почти, — тут же поправилась она. — Все путанно…
Она поморщилась.
— Тебе помогут. Найдем лучших врачей…
— В этом нет необходимости, господин, — снова перебила она.
А я от этого «господин», сказанного без эмоций, вежливого и спокойного, вздрогнул всем телом.
— Я не хочу… вспомнить. — И посмотрела мне в глаза. Прямо и твердо. А в ее зрачках холод замер. Не может у детей быть таких глаз.
Я открыл рот, но в этот момент дверь выбели — и внутрь ворвался Робин.
— Ва… — договорить он не успел, потому что едва успел увернуться от брошенного в него стула.
Ребекка же, пока оборотень изворачивался в сторону, пропуская мимо себя стул, уже рванулась к нему. Я бы ничего не заметил. Заметил зверь.
— Стоять! — рявкнули мы со зверем так, что стекла в окне задрожали.
Молчание.
— Что. Здесь. Происходит? — медленно спросил Робин, не шевелясь.
— Ребекка, нет. Это мой родной брат, — сказал я, игнорируя вопрос, и пристально следя за девочкой.
Робин уставился на девчонку, и только сейчас заметил, что в руке у нее, замершей в полушаге от него, скальпель.
И она, скорее всего, дотянулась бы им…
— Ребекка Стратон, Тень господина Вальтера Хауреса, — представилась девчонка, ловко пряча опасную железку назад, за кожаную нашлепку фирмы джинсов на поясе, одновременно отступая и пропуская брата в палату.