ХРИСТОС И ЕВРЕИ

Предвестия

Для опытного глаза и незначительная рябь на море служит предвестием наступающей бури. И если вглядеться в душу современного еврея проницательно и глубоко, то можно увидеть в ней духовные тропы и сдвиги, ведущие ко Христу, предуказующие грядущий переворот в его сердце.

Еврейская поэзия отражает с большей или меньшей ясностью и глубиной эту жажду. Современный еврейский поэт Бялик остро ощущает духовный кризис еврейства и посвящает ему „Свиток о пламени“ — поэму о роковой неполноте национального бытия в изгнании (Жаботинский). Эта неполнота выражается в отсутствии творчества, в позоре „искреннего рабства“, которое превосходит порабощение времени Рамзеса. Тогда, в дни фараонов, евреи, по крайней мере, скорбели по поводу плена, а теперь они не замечают своих цепей.

Не вспоминает ли поэт прошлое своего народа, воспевая пору юности, когда: „Душа была чиста, словно капля росы в горлышке лилии, сердце ясно, как влага Силоама в хрустальной чаше“? А теперь он ощущает в своем сердце „и нору ехидны и орлиное гнездо“.

Евреи — „непонятые на земле“, „отщепенцы великие“, „сироты мира“. И путь к обновлению их жизни и поэзии — это возврат к Библии.

Библия сохранила еврейский народ на пути его скитания. Поэт называет ее „родником, источником силы, родным лоном, твердыней, матерью-утешительницей, домом нашей жизни, хранилищем души“. За обладание Библией евреев зовут „народом Писания“. В Библии заключена „песня жизни“ и „сердце вечности“.

Как-то я слушал лекцию поэта Черниховского о современной еврейской литературе. Он указывал на то, что оживление еврейского литературного творчества в сфере идей и облекающих их образов приходит лишь с возвращением к древнебиблейским истокам. Молодых поэтов вдохновляют Давид, Соломон и пророки.

По словам этого же лектора, литература и язык еврейского народа расцветут на родной почве, т. е. в Палестине.

Когда же возродится не только литература, но и сама жизнь еврея?

Согласно Библии, это будет в век Мессии. И эту именно веру проникновенно выражает Бялик: „И будет... тоска, ... скука, ... голод. Голод не о хлебе и зрелищах, но голод о Мессии. Не близится ль Мессия? Не слышно ли храпение вдали Его ослицы белой?“

— В каком смысле сказали вы эти слова о Мессии? — спросил я Бялика, посетив его в Тель-Авиве в 1930 году.

— Уж не помню... Это был скорее сарказм (горькая усмешка), а не вера, — услышал я в ответ.

Поистине не может быть подлинной веры в то, что Мессия еще придет, раз Он уже пришел!

Сама Личность Иисуса Христа все более привлекает внимание еврейских поэтов (Быстрицкий, Гринберг, Верфель). Осенью 1930 года я посетил писателя Быстрицкого в Иерусалиме. Он рассказывал мне о своей новой драме „Иуда Искариот“ (на еврейском языке).

— Как же вы изображаете Христа в этом произведении? — спросил я.

— Христос — совершенная красота, которая без слов, одним своим появлением и присутствием, преображает души, — ответил Быстрицкий.

Другой еврейский писатель наших дней — Верфель в своей драме „Павел среди иудеев“ изображает потрясающее влияние Личности Христа на мыслящего еврея того времени.

Евреи — хорошие музыканты, и через музыку они дают нам почувствовать всю бездонную скорбь народа-страдальца. Кто не замирал от ощущения невыразимой красоты при звуках скрипки польского еврея Губермана?! Так рыдать могут струны лишь под рукой много и глубоко страдавшего человека.

Кто не содрогался, слушая в Судный день потрясающую скорбь „Kol-Nidrei“, несущуюся из старой синагоги, на бедной заброшенной улице еврейского квартала в западно-русском или польском местечке?! Тоска и плач, смех и дерзновение, сарказм и нежная грусть, бурная страсть религиозного экстаза и тихая молитва, протест и смирение — создают богатый, причудливый звуковой узор и хватающую за душу мелодию.

А сионизм? Еще в XI веке раздались призывные песни о Сионе, так называемые сиониды из уст испанского поэта-еврея Иегуди Галеви. „Libi bamizrach“ („Сердце мое на востоке“) — так называется одна из этих песен.

Сионизм как организованное движение возникло в 1870 году. Его цель — создание в Палестине для еврейского народа отечества, гарантированного общественным правом. Именно так гласит формула, принятая на I конгрессе сионистов в Базеле в 1897 году: „Ie sionisme tend a la creation en Palestine, pour le peuple juif, d`une patrie garantie par le droit public“

На VI конгрессе, состоявшемся вскоре после погромов в России, обсуждался вопрос о поселении евреев в Уганде, провинции в Северо-Восточной Африке (согласно предложению Англии). Однако предложение это было отвергнуто под влиянием именно российских евреев, хотя они и прибыли из деревень и местечек, еще дымящихся кровью погромов.

Вождь сионизма Теодор Герцль сказал тогда слова, которые являются девизом всего движения: „Если я забуду тебя, Иерусалим, — забудь меня десница моя“ (Пс. 136).

Хотя Палестина тогда еще была недостижима, но вера превозмогла, и евреи предпочли лучше продолжать суровый путь к далекому, но верному идеалу, чем получить удобное убежище в чужой земле. „Взыскующие града“ победили сторонников спокойного „мещанского счастья“. Ибо, „как нам петь песнь Господню на земле чужой?“

Сионизм является теперь в значительной части движением социально-политическим, нейтральным в религиозном отношении. Но со временем духовная и религиозная стороны все яснее выступают в этом течении.

Так называемые „сионисты-мизрахисты“, подчеркивающие необходимость религиозного воспитания детей, растут в своем числе.

Известный еврейский писатель Ахад Гаам (Гинцберг) проповедует так называемый духовный сионизм как предпосылку для истинного возвращения.

Евреи должны прежде возродиться духовно, и для этого нужно создать в Палестине особый духовный центр как образец для подражания — такова суть ахад-гаамизма (см. его статью „Подражание и ассимиляция“).14

Внутренняя тенденция сионизма — это тяготение к Сиону, а оно немыслимо без веры в Мессию. Ибо именно от Сиона „придет Избавитель и отвратит нечестие от Иакова“.

Сион — место сочетания неба и земли, Бога и человека; там явится Мессия — Богочеловек. И потому так понятно великое духовное значение сионизма.

„Устремляя наши очи

На бледнеющий восток,

Дети скорби, дети ночи —

Ждем: придет ли наш Пророк?“

Такими словами Мережковского мы могли бы выразить душу этого движения, этого, так сказать, „третьего исхода“ евреев.

А один из сионистов (доктор Зангвиль) говорит уже определенно об Иисусе Христе, когда заявляет: „Евреи не без вины наказаны. Они отреклись от величайшего из своих сынов. Иисус должен вновь занять Свое место в славной цепи еврейских пророков“.

Ввиду всего этого удивителен ли факт, о котором сообщил мне один из моих друзей — еврей-христианин Р.? После его доклада о Христе в одном из городов Югославии, председатель местного сионистского отдела пожал ему руку и сказал: „Недалеко то время, когда мы, сионисты, провозгласим Иисуса нашим Вождем“.

В своей лекции „Христианство и сионизм“, прочитанной в 1930 году в еврейской колонии „Киннерет“ на берегу Галилейского озера, я пытался показать еврейской молодежи, что именно принятие Христа есть неизбежная логическая необходимость для сионизма: ибо немыслим сионизм без Сиона и Сион без веры в Бога; Бог недосягаем без Мессии, а Мессия пришел в Лице Иисуса Христа.

Упомянутый выше Моисей Мендельсон (род. в 1729 г. в г. Дессау), проповедник ассимиляции, простирал последнюю не только на внешний облик иудея, но и на его религию, которая должна быть реформирована так, чтобы как можно более соответствовать „модерному“ просвещенному христианскому сознанию. („Etre eclaire — c’est-a-dire ressemblir en tout point aux chretiens, tel etait le mot d’ordre de ces reformateurs“. „Быть просвещенным, т. е. походить во всем на христиан — таков был девиз этих реформаторов“, Graetz 15.)

Так возникло движение „евреев-реформаторов“ (Reformjuden).

Подобно саддукеям — скептикам времени пребывания Иисуса в ипостаси человека, они отвергают все сверхъестественное, чудесное, превращая глубоко мистическую библейскую религию в скучную и плоскую рационалистическую теорию. Характерно „исповедание веры“, или, как справедливо говорит еврейский писатель-христианин Давид Барон, „исповедание неверия“, изложенное в 1888 году доктором Краускопфом, главою „реформированной“ иудейской общины в Филадельфии: „Мы отвергаем веру в Единого Бога, Который имеет Свое обитание в межзвездном пространстве. Мы отвергаем, что Библия написана Богом и что поэтому ее учение непогрешимо... Мы отвергаем веру в пришествие Мессии как Человека, Который поведет нас в Палестину. Мы отвергаем веру в телесное воскресение, в адские муки, во все библейские и раввинские верования, в обычаи, церемонии и установления, которые не возвышают и не освящают нашу жизнь“.16

В отличие от ортодоксальных евреев, молящихся в скромных синагогах на древнееврейском языке, не ищущих ложного утешения в пении хора, ни в красоте убранства помещения, евреи-реформаторы строят „храмы“. Я посетил эти синагоги в Одессе и в Праге. Роскошь отделки, открытый хор, в котором поют и женщины, кантор, напоминающий оперного певца, оживленная беседа „молящихся“ между собою — все это делает „храм“ более похожим на клуб, чем на место Богослужения.

Что-то вроде театра, где религия не совершается, а изображается, так же, как и нарисованные на стенах „хлебы предложения“ могут лишь развлекать зрение, но отнюдь не насытить алчущую душу. Захотели быть и иудеями, и христианами, а в результате не достигли ни того, ни другого.

Таковы плоды жалкого намерения приспособить святое и возвышенное ко вкусам толпы, идеал, возвышенный и бездонный, как небо, втиснуть в маленькую раковину человеческого мозга — таков результат попытки „петь песнь Господню на земле чужой“.

А их старание перенести идеи модного европейского рационализма (впрочем, уже отживающего свой век в Европе) на священную почву Библии и в святую землю — не есть ли жалкая попытка петь песнь чужую на земле Господней?

Но и в этом движении есть нечто положительное. Оно сбрасывает иго предубеждения против христианства, повелевающее, согласно косной традиции фанатизма, даже не интересоваться учением Иисуса Христа, ибо, как сказано в Талмуде, „имя Его не должно быть упоминаемо“.

Иудеи-реформаторы не боятся читать Евангелие, цитировать изречения из Нового Завета, когда проповедуют в синагоге, и писать книги о Христе. Вспомним недавнюю успешную борьбу за эту идею раввина Шторана Вайзе в Нью-Йорке. Не так давно вожак реформаторского движения в Англии Монтефиоре написал большой двухтомный комментарий к первым трем (синоптическим) Евангелиям.17 Автор говорит, обращаясь к еврейским читателям: „Новый Завет (или, по крайней мере, Евангелие) должен рассматриваться, как часть иудейства, как лучшая его часть, а Христос должен быть почитаем Пророком в Израиле, даже величайшим его Пророком“.

Конечно, он предлагает рассматривать Евангелие с особой — „еврейской точки зрения“. Монтефиоре также говорит: „Если иудейство не примирится с Евангелием, то я склонен верить, что оно вынуждено будет остаться навсегда изолированной религией, пользующейся незначительным влиянием и лишенной силы распространения. Ортодоксальные евреи скажут, как мне кажется, что им большего не нужно, но либеральные евреи не могут довольствоваться столь немногим“.

Конечно, не страшно, а даже должно истинной религии быть изолированной в этом мире, который „лежит во зле“, но страшно, когда она изолирована от своего живого Источника и Его откровений. Вышеупомянутый труд профессора Кляузнера, признающий Христа великим Учителем этики, также характерно отражает это течение еврейской религиозной мысли.

Подобные факты показывают, что уже начинает исполняться пророчество Захарии: евреи уже взирают на Христа, хотя еще не рыдают о Нем. Они взирают еще не с умилением, но уже с вопросом: „Не Он ли Мессия?“

Как ни привлекательны некоторые черты этого либерализма, но все же понятно, почему поэт Бялик предпочитает этим кричащим храмам тихую закопченную бедную синагогу, где дрожащим заунывным голосом изливается печаль изгнанничества, скорбь о Иерусалиме и о том храме, который был достоин слышать пение и ликование во славу Бога Вседержителя.

А дотоле — на реках современного Вавилона евреи могут лишь сидеть и плакать, повесив на вербах свои арфы.

Можно поистине преклоняться перед обликом бедного старика-еврея, бредущего по заброшенным улицам Варшавы или Кишинева. Весь его облик, костюм, волосы свидетельствуют о том, откуда и куда он идет. Этот изнуренный, всеми осмеиваемый Агасфер мужественно несет бремя свое и свой позор.

В то время как реформаторы чаще встречаются на просвещенном Западе, местом распространения ортодоксального еврейства является Восток. Недостатком этого типа является буквализм в толковании закона, формализм в исполнении обрядов (см. статью Ахад Гаама „Учение сердца“).

Как реакция против сухого и педантичного раввинизма ортодоксальных евреев существует так называемый хассидизм, подчеркивающий в религии значение ее духовной стороны, мистицизма в духе каббалы, энтузиазма, культа радости и доброты. Это течение возникло в XVIII столетии под влиянием известного Israel Baal Shem Tob (Besht). Хасиды группируются вокруг своих наставников, выдающихся по своей духовной жизни (так называемых „цадиков“ — праведников).

Упомянем еще группу евреев-караимов, отличающихся от ортодоксов в том отношении, что они признают только Библию, как руководство в религиозной жизни, и отвергают Талмуд. Данный тип еврея еще ближе к христианству, поскольку Талмуд заключает в себе отрицательное отношение к Евангелию, и поскольку Новый Завет органически и непосредственно вытекает из Ветхого Завета.

Еврей-ортодокс уже потому близок ко Христу, что каждое утро он, произнося упомянутые выше слова молитвы Маймонида, говорит: „Я верую полною верою в пришествие Мессии“. И это изо дня в день, из века в век, в течение тысячелетий.

Если мы, христиане, хотим почувствовать сердце еврейского вопроса, перенесемся мысленно в современный Иерусалим и пойдем к так называемой Стене плача (остаток стены, окружавшей двор храма). Там ежедневно собираются евреи со всех концов земли. Они молятся, плачут, вздыхают и целуют священные камни. Эти желтые громады кажутся „полированным зеркалом, отшлифованным мириадами поцелуев“.18

В августе, в день 9 ава, там совершается моление в воспоминание о разрушении храма. Кантор поет высоким дрожащим тенором:

— Ради чертогов покинутых...

И толпа хором продолжает:

— Одинокие сидим мы и плачем.

— Ради храма разрушенного...

— Одинокие сидим мы и плачем.

— Ради стен ниспровергнутых...

— Одинокие сидим мы и плачем.

— Ради нашего величия, которое миновало...

— Одинокие сидим мы и плачем.

— Ради священников, которые преткнулись...

— Одинокие сидим мы и плачем.

— Ради наших царей, которые презрели Его...

— Одинокие сидим мы и плачем.

— Молим Тебя, умилосердись над Сионом!

— Собери чад Иерусалима.

— Утешь плачущих на Сионе...

— Да воцарятся на Сионе мир и радость!

— Да произрастет ветвь Иессея в Иерусалиме!

— Одинокие сидим мы и плачем.

О, эти тысячелетние слезы! Они способны, кажется, размыть суровые молчаливые камни. Разве не слышит их Тот, Кто любит „миловать“, Который обещал быть для Иерусалима „огненной стеною“, от имени Которого пророк Захария сказал о сынах Израиля: „Касающийся вас касается зеницы ока Бго“ (Зах. 2:5,8)?!

Все слезы людские, рожденные скорбью о правде, сочтены у Бога, и тем более слезы народа избранного. Кто отрет эти слезы?

„Кто даст с Сиона спасение Израилю!“ (Пс. 13:7).