Христос под следствием. Журналист расследует факты об Иисусе

Глава 1. СВИДЕТЕЛЬСТВА ОЧЕВИДЦЕВ. Можно ли доверять жизнеописаниям Иисуса?

Когда я впервые увидел робкого и тихого Лео Картера, ему было семнадцать лет, и все эти годы он провел в самом мрачном районе Чикаго. Показания Лео привели за решетку троих убийц. А в черепе у него засела пуля 38-го калибра — зловещее напоминание об ужасе, начавшемся в его жизни в тот миг, когда Элайджа Бэптист застрелил местного бакалейщика.

Играя в баскетбол, Лео и его друг, Лесли Скотт, увидели, как Элайджа у входа в бакалейную лавку выстрелил в ее хозяина. К шестнадцати годам Элайджу уже тридцать раз задерживала полиция.

Лео знал бакалейщика с раннего детства. «Когда нам нечего было есть, он нас подкармливал, — еле слышно говорил он мне. — Я пошел в больницу навестить его. Мне сказали, что он умер. Тогда я понял, что обязан рассказать обо всем, что видел».

Показания очевидцев — могучая сила. Один из самых напряженных моментов судебного процесса — когда свидетель преступления во всех подробностях сообщает об увиденном и с уверенностью указывает на обвиняемого: «Это сделал он!» Элайджа Бэптист прекрасно понимал, что единственный способ избежать тюрьмы — заткнуть рты очевидцам. Он и его дружки выследили Лео, Лесли и брата Лео, Генри, когда те шли по улице, и под дулом пистолета затащили всех троих в полутемный док.

— Ты мне нравишься, парень, — сказал двоюродный брат Элайджи, обращаясь к Лео, — но я должен это сделать.

С этими словами он приставил пистолет к переносице Лео и нажал на курок. Прогремел выстрел; пуля прошла наискось, лишив Лео правого глаза, и застряла в голове. Когда он рухнул и скорчился на полу, раздался еще один выстрел — на сей раз пуля застряла в двух дюймах от позвоночника.

Притворясь мертвым, Лео видел, как убийцы безжалостно застрелили в упор его друга и плачущего навзрыд брата. Когда бандиты убежали, Лео ползком выбрался из дока…

Вопреки всем законам теории вероятности, Лео Картер выжил. Но извлечь у него из головы пулю так и не удалось — слишком глубоко она засела. Несмотря на страшную головную боль, от которой не спасали даже самые сильные лекарства, он выступил в качестве единственного свидетеля преступления на суде, где Элайджа Бэптист обвинялся в убийстве бакалейщика Сэма Блю. Присяжные поверили Лео, и Элайджу приговорили к восьмидесяти годам тюремного заключения.

Лео был опять-таки единственным, кто мог засвидетельствовать, что его брата и его друга убил Элайджа со своими дружками. И снова его показаний хватило для того, чтобы отправить всю троицу за решетку до конца их дней.

Лео Картер навсегда останется для меня примером гражданского мужества. Он сделал все от него зависящее, чтобы правосудие свершилось, и дорого заплатил за это. Всякий раз, размышляя о ценности свидетельских показаний, я как наяву вижу перед собой его лицо — даже сейчас, двадцать лет спустя[2].

Да, свидетельства очевидцев бывают убедительными и неоспоримыми. Если человек своими глазами наблюдал, как совершалось преступление, если он не руководствуется тайными мотивами и своекорыстными интересами, если он честен и правдив, — то его показаний в зале суда бывает достаточно, чтобы приговорить подсудимого к тюремному заключению или даже к высшей мере наказания.

Показания очевидцев играют огромную роль и в расследовании исторических вопросов, в том числе и такого: «Верно ли, что Иисус Христос — Сын Божий?»

Но располагаем ли мы такими показаниями? Есть ли у нас свидетельства тех, кто лично общался с Иисусом, слушал Его проповеди, видел творимые Им чудеса, был свидетелем Его смерти и, может быть, даже встречался с Ним после Его Воскресения? Остались ли нам в наследство записи «журналистов» I века от Рождества Христова, которые расспрашивали очевидцев, задавали им каверзные вопросы, дотошно выясняли истину и честно фиксировали ее в письменном виде? И, что не менее важно, — выдерживают ли эти свидетельства критику со стороны дотошных скептиков?

Я не сомневался: как показания Лео Картера позволили уличить троих жестоких убийц, так и свидетельства очевидцев из глубины веков помогут решить важнейший из духовных вопросов. Чтобы узнать, существуют ли такие свидетельства, я договорился об интервью с доктором Крейгом Бломбергом (Craig Blomberg), написавшим книгу по столь интересующей меня теме — «Историческая достоверность Евангелий» (“The Historical Reliability of the Gospels”).

Я знал, что Бломберг — большой ученый. Внешность его вполне соответствовала стереотипному представлению об интеллектуале: высокий (шесть футов два дюйма), с мягкой бородкой и волнистыми каштановыми волосами, небрежно зачесанными назад. Он был похож на отличника, которому в свое время было поручено произнести торжественную речь от имени всех выпускников школы (так оно и было), на лауреата государственной стипендии (что тоже соответствовало действительности) и на обладателя диплома с отличием, свидетельствующего об окончании престижного теологического учебного заведения, в данном случае — Евангельской богословской школы Святой Троицы.

Но я искал не просто умного и образованного человека — я искал настоящего специалиста, знатока своего дела, который не станет обходить стороной скользкие места и не отмахнется от сложных вопросов, связанных с летописью истории христианства. Мне нужен был человек правдивый и прямодушный, который уже не раз отстаивал свою веру, который говорит убедительно, но не безапелляционно, который не отметает напрочь критические замечания, а честно отвечает на них.

Мне говорили, что Бломберг — именно такой человек, и по пути в Денвер я все гадал, оправдает ли встреча с ним мои ожидания. Надо сказать, что кое-какие основания для сомнений у меня были: когда я наводил справки о Бломберге, на поверхность выплыл один факт, который сам он наверняка предпочел бы скрыть: Бломберг не устает надеяться, что на его веку «Чикагским щенкам» удастся-таки выиграть чемпионат США по бейсболу.

Что, надо сказать, заставило меня усомниться в его здравомыслии.

Крейг Бломберг считается одним из самых выдающихся американских исследователей Евангелий — жизнеописаний Иисуса. Он защитил докторскую диссертацию по Новому Завету в Абердинском университете (Шотландия), позже работал старшим научным сотрудником в издательстве «Тиндл-Хауз» в Кембриджском университете, где с лучшими специалистами из разных стран участвовал в создании знаменитой серии книг об Иисусе Христе. Последние двенадцать лет он преподает Новый Завет в Денверской семинарии — весьма почтенном заведении.

Среди трудов Бломберга — «Иисус и Евангелия» (“Jesus and the Gospels”), «Толкование притчей» (“Interpreting the Parables”), «Сколь широка пропасть?» (“How Wide the Divide?”), а также комментарии к Евангелию от Матфея и 1-му посланию к Коринфянам. Он участвовал в издании шестого тома «С евангельской точки зрения» (“Gospel Perspectives”), где подробно рассматривается чудотворство Иисуса. Он написал главы об исторической достоверности Евангелий для книги «Разумная вера» (“Reasonable Faith”). Он — соавтор «Введения в толкование Библии» (“Introduction to Biblical Interpretation”)и автор прославленной книги «Иисус под обстрелом» (“Jesus under Fire”). Он — член Общества изучения Нового Завета, Общества библейской литературы и Института библейских исследований.

Как я и ожидал, кабинет его был заставлен и завален книгами; объемистые труды едва умещались на полках, и даже галстук на Бломберге был расцвечен книжными иллюстрациями.

Однако я сразу заметил, что стены кабинета украшены не только пыльными фолиантами древних историков, но и рисунками маленьких дочерей Бломберга. Причудливые и яркие картинки, изображающие зверушек, домики и цветы не были пришпилены как попало — видно было, что их любовно и тщательно подбирали, заботливо вставляли в рамочки, подыскивали им лучшие места. На каждом рисунке гордо красовалась подпись автора: Элизабет или Рейчел. У этого человека явно есть не только ум, но и сердце, подумал я.

Бломберг говорит с математической точностью (да-да, в прежние годы ему доводилось преподавать и математику), тщательно взвешивает каждое слово, боясь упустить любое, даже самое малое звено в цепи доказательств. Именно такой собеседник и был мне нужен.

С чашкой кофе в руке он устроился на стуле с высокой спинкой; я тоже отхлебнул горячего кофе, надеясь согреться — Колорадо встретил меня прохладно. Я сразу почувствовал, что Бломберг не из тех, кто одобряет хождение вокруг да около, и с места в карьер задал вопрос, ради которого, собственно, и прилетел.

— Скажите-ка, — не без вызова начал я, — неужто разумный, интеллигентный, критически мыслящий человек может верить, что Евангелия написаны именно теми людьми, чьи имена на них стоят?

Бломберг поставил чашку на край стола, испытующе посмотрел на меня и убежденно ответил:

— Да.

Он откинулся на спинку стула и продолжил:

— Важно отметить, что, строго говоря, Евангелия анонимны. Однако ранняя церковь единодушно свидетельствует, что Матфей, известный также как Левий, сборщик налогов и один из двенадцати апостолов, написал первое новозаветное Евангелие; что Иоанн Марк, товарищ Петра, написал Евангелие, которое мы зовем Евангелием от Марка; и что Лука, которого Павел называет «возлюбленный врач», написал Евангелие от Луки и Деяния Святых Апостолов.

— И все же насколько единодушны эти свидетельства? — спросил я.

— Истории неизвестны другие люди, которые могли бы считаться авторами этих трех Евангелий, — ответил он. — Такая проблема вообще не возникала.

Но на этом я не успокоился:

— Простите мой скептицизм, но не могло ли случиться так, что кто-то, по каким-то лишь ему известным мотивам, приписал авторство Евангелий людям, которые на самом деле их вовсе не писали?

Бломберг помотал головой:

— Очень маловероятно. Подумайте сами, — он усмехнулся, — можно ли представить менее подходящие кандидатуры? Марк и Лука даже не были апостолами. Матфей, правда, был; но ведь прежде он служил сборщиком налогов. Представитель столь презренной профессии в общественном мнении разве что чуть-чуть не дотягивал до Иуды Искариота, предавшего Иисуса! Сравните это с более поздними апокрифическими Евангелиями. Народ приписывал их авторство прославленным и достойным подражания фигурам — Филиппу, Петру, Марии, Иакову. Эти имена имели куда больший вес, чем имя Матфея, Марка или Луки. Итак, можно сказать, что у современников не было оснований приписывать авторство Евангелий этим троим не особенно почитаемым людям.

Звучало резонно; однако мой собеседник почему-то не упомянул о четвертом евангелисте.

— А как же Иоанн? — спросил я. — Уж он-то был знаменит, да еще как! Он ведь был не просто одним из двенадцати — он, вместе с Иаковом и Петром, входил в число наиболее близких к Иисусу учеников.

— Да, — кивнул Бломберг. — Иоанн — единственное исключение. И, что любопытно, именно авторство Евангелия от Иоанна оставляет место для сомнений!

— В чем же суть этих сомнений?

— Имя автора — Иоанн, это бесспорно, — ответил Бломберг. — Вопрос в том, какой именно — апостол или другой Иоанн. Видите ли, христианский автор Папий около 125 г. упоминает Иоанна-Апостола и Иоанна-Старшего, причем непонятно, говорит ли он о двух разных людях или об одном человеке, но с разных точек зрения. Но это — единственное исключение. Все остальные свидетельства ранней церкви в один голос утверждают, что Евангелие от Иоанна написал апостол Иоанн, сын Зеведея.

— А вы-то сами верите, что это был он? — Я все не терял надежды загнать его в угол.

— Да, я в этом уверен. На это указывает большая часть исторических материалов. Однако если внимательно читать Евангелие от Иоанна, можно предположить, что над его последними стихами потрудился редактор. Лично я вполне готов поверить, что в этой роли выступил человек, близко знакомый с апостолом Иоанном. Он привел в порядок заключительные строки и позаботился о стилистическом единстве текста. Но, в любом случае, — подчеркнул Бломберг, — очевидно, что это Евангелие, как и остальные три, основано на свидетельствах очевидцев.

Мне нравилось то, что говорил Бломберг, и все-таки я еще не был готов двигаться дальше. Авторство Евангелий — вопрос чрезвычайной важности, и мне нужны были конкретные подтверждения — имена, даты, цитаты. Я допил кофе, поставил чашку на стол и, с пером наперевес, устремился дальше на поиски истины.

— Давайте вернемся к Марку, Матфею и Луке, — сказал я. — Есть ли у вас конкретные доказательства того, что именно они написали соответствующие Евангелия?

Бломберг подался вперед:

— Самое древнее и, пожалуй, самое значительное (важное) свидетельство принадлежит все тому же Папию, который в 125 г. утверждал, что Марк тщательно и точно записал со слов Петра все то, что тот видел воочию. Вернее, Папий писал, что у Марка «нет ни одной ошибки и ни одного ложного утверждения». Писал он и о том, что Матфей сохранил в неизменности учение Иисуса. Позже, около 180 г., Ириней подтвердил традиционную версию об авторстве Евангелий. Вот, смотрите.

Он потянулся за томом и, открыв его на нужной странице, процитировал:

Я оторвался от своих записей:

— Позвольте мне уточнить. Если мы вполне уверены, что Евангелия написаны апостолами Матфеем и Иоанном, помошником апостола Петра Марком и спутником апостола Павла, историком Лукой, своего рода «журналистом» I века, значит, мы можем не сомневаться и в том, что события, о которых они пишут, основаны на прямых или косвенных свидетельствах очевидцев. Так?

Бломберг слушал эту тираду очень внимательно, не упуская ни единого слова. Когда я закончил, он кивнул и твердо произнес:

— Именно.

И все же в вопросе о Евангелиях мне было ясно далеко не все. В частности, мне хотелось понять, к какому литературному жанру их следует относить.

— В книжных магазинах, в разделах биографической литературы, мы видим книги, написанные совсем не так, как Евангелия, — сказал я. — В наши дни автор, задумавший написать биографию, стремится выведать все подробности жизни своего героя. Но возьмем Марка — он ничего не сообщает нам о рождении Иисуса, да и о его юных годах говорит крайне мало. Все его внимание сосредоточено на трехлетнем периоде взрослой жизни Христа. А половина Евангелия посвящена событиям, непосредственно предшествовавшим последней неделе Его жизни, и собственно описанию этой недели. Как вы это объясните?

— Тут есть две причины, — сказал Бломберг и для убедительности выставил два пальца, — литературная и богословская. Литературное объяснение таково: в древности биографии писались именно таким образом. В те времена люди, в отличие от нас с вами, не считали нужным уделять равноценное внимание всем периодам жизни героя, описывать ее в строго хронологическом порядке или даже приводить дословные цитаты — достаточно было просто передать суть сказанного. У древних греков и иудеев не было даже символов, соответствующих нашим кавычкам. Они писали исторические летописи с одной-единственной целью — в назидание потомкам. Поэтому биографы подробно останавливались на тех событиях жизни своих героев, которые казались им важными, достойными примера, могли принести пользу читателям или придавали особую значимость историческому периоду.

— А богословское объяснение? — спросил я.

— Оно вытекает из моего последнего утверждения. Христиане полагают, что какими бы удивительными ни были жизнь Иисуса, Его учение и Его чудеса, все это имеет смысл лишь потому, что Иисус действительно умер и воскрес из мертвых, тем самым искупив и простив грехи человечества. Вот почему Марк, автор первого Евангелия, почти половину своего повествования посвящает событиям, приведшим к последней неделе жизни Иисуса, и непосредственному описанию этой недели, смерти Христа и Его Воскресения. Для древней литературы, — заключил Бломберг, — это совершенно логично, если учитывать значение Распятия.

Исследователи зачастую ссылаются не только на Евангелия, но и на так называемый «Q» (первая буква немецкого слова Quelle, что означает «источник»)[4]. Из-за сходства языковых средств и содержания традиционно считается, что Матфей и Лука основывали свои Евангелия на написанном ранее Евангелии Марка. Но ученые утверждают, что, помимо этого, Матфей и Лука черпали сведения из этого загадочного «Q» — сведения, которых нет в Евангелии от Марка.

— Что же такое «Q»? — спросил я Бломберга.

— Не более чем гипотеза, — ответил он, снова откидываясь на спинку стула. — За несколькими исключениями, речь идет лишь о нескольких высказываниях или проповедях Иисуса, которые прежде, возможно, составляли отдельный, самостоятельный документ. Видите ли, в те времена сборники высказываний почитаемых учителей представляли собой весьма популярный вид литературного творчества — ну, как сейчас выбирают лучшие песни из разных альбомов одного музыканта и выпускают диск «Золотые хиты». Возможно, «Q» — как раз что-то в этом духе. По крайней мере, есть такая гипотеза.

Но если этот «Q» существовал до Евангелий от Матфея и Луки, выходит, он содержал более ранние сведения об Иисусе — и мог бы обогатить нас новым знанием о Нем?

— Скажите, — попросил я, — если мы возьмем только ту информацию, которая якобы содержалась в «Q», какого Иисуса мы увидим?

Бломберг погладил бородку и устремил взгляд в потолок.

— Ну, — произнес он, поразмыслив, — скажем для начала, что «Q» — это сборник изречений. Следовательно, в нем не содержалось повествовательного материала, который помог бы нам более полно представить себе Иисуса. — Было видно, как тщательно он выбирает слова. — Но, в любом случае, Иисус известен нам чрезвычайно смелыми заявлениями о Себе — например, Он называл Себя воплощенной мудростью, Тем, Кому Бог доверил судить человечество, независимо от того, признает Его это человечество или отвергнет. Недавно в одной серьезной научной книге была высказана мысль, что если собрать воедино все высказывания из «Q» и проанализировать их, мы получим тот же образ Христа, что и из Евангелий, — образ Того, Кто делал о Себе столь смелые заявления.

Мне хотелось продолжить и развить эту тему:

— А получим ли мы образ Чудотворца?

— Рассказы о чудесах, — ответил он, — тоже представляют собой повествование, а в «Q» повествования нет — это в первую очередь сборник цитат.

Бломберг потянулся к лежавшей на столе Библии в кожаном переплете, зашелестел потрепанными от частого чтения страницами:

— Вот, например, в Евангелии от Луки 7:18 — 23 и от Матфея 11:2 — 6 рассказывается, как Иоанн Креститель послал своих учеников к Иисусу с вопросом, действительно ли Он — Христос, Мессия, Которого все ждали? Иисус ответил им: «Пойдите, скажите Иоанну, что вы видели и слышали: слепые прозревают, хромые ходят, прокаженные очищаются, глухие слышат, мертвые воскресают, и нищие благовествуют». Поэтому, — заключил Бломберг, — даже из «Q» совершенно ясно, что Иисус творил чудеса.

Услышав о Евангелии от Матфея, я припомнил, что собирался задать еще один вопрос — о структуре жизнеописаний.

— Почему, — спросил я, — Евангелие от Матфея, который, как считается, воочию видел Иисуса, включает в себя часть Евангелия от Марка? Ведь Марк, по всеобщему убеждению, не был очевидцем описываемых им событий? Если Евангелие от Матфея написано очевидцем, то разве не разумнее ему было писать о том, что он видел сам?

Бломберг улыбнулся:

— Этому может быть только одно объяснение: Марк взял за основу воспоминания Петра. А Петр, как вы сами отметили, входил в узкий круг самых близких учеников Иисуса; он видел и слышал то, чего не видели и не слышали другие апостолы. Так что у Матфея, хотя он и сам был очевидцем событий, имелись веские основания полагаться на версию Петра, изложенную Марком.

Звучит резонно, подумал я. Мне припомнилась история из репортерской практики. Толпа журналистов, среди которых был и я, осадив ныне покойного мэра Ричарда Дейли, «патриарха» чикагской политики, засыпала его вопросами о скандале, разразившемся в полицейском управлении. Протискиваясь к лимузину, Дейли произнес несколько фраз.

Да, я был очевидцем этого события, я слышал эти фразы, — но все же бросился к радиожурналисту, стоявшему ближе к Дейли, и попросил его дать мне прослушать запись. Мне хотелось убедиться, что я ничего не напутал.

Вот так, наверное, поступил и Матфей. Он был апостолом и многое помнил сам, но, стремясь к безупречной точности, обратился к Евангелию от Марка — ведь там содержались сведения, поступившие непосредственно от Петра, который входил в число самых близких учеников Христа.

Вполне удовлетворившись ответами Бломберга на вопросы о трех первых Евангелиях (из-за сходства общего плана и содержания их еще называют синоптическими, что в переводе с греческого означает « имеющие общую точку зрения»)[5], я переключился на Евангелие от Иоанна. Когда читаешь все Евангелия подряд, нельзя не заметить, насколько Евангелие от Иоанна не похоже на остальные. Я хотел узнать, не таятся ли здесь какие-то противоречия.

— Вы бы могли объяснить, чем Евангелие от Иоанна отличается от синоптических? — спросил я Бломберга.

Его брови поползли вверх:

— Ничего себе вопрос! Я надеюсь когда-нибудь написать на эту тему целую книгу!

Когда я заверил его, что меня интересует не исчерпывающая информация, а лишь начальные, самые общие сведения, он расслабился и уселся удобней.

— Действительно, — начал он, — между Евангелием от Иоанна и синоптическими Евангелиями больше различий, нежели сходства. Из всех событий, изложенных в первых трех Евангелиях, лишь очень немногие появляются у Иоанна — но ситуация резко меняется, когда дело доходит до последней недели жизни Иисуса. С этого момента возникают более явные параллели. Еще у Иоанна совсем иной стиль повествования. Иисус у него употребляет другие слова, и проповеди Его становятся длиннее. Кроме того, этому Евангелию свойственна особая, более высокая христология, в нем звучат откровенные и смелые утверждения: Иисус — Единое Целое с Отцом; Иисус — Сам Бог; Иисус — Путь, Истина, Жизнь; Иисус — Воскресение и Жизнь.

— Чем же объясняются эти различия? — спросил я.

— Многие годы считалось, что Иоанн знал все написанное Матфеем, Марком и Лукой, и ему не было нужды повторяться, поэтому он сознательно решил дополнить их рассказы. Позже возникла другая точка зрения: независимость этого Евангелия от остальных трех объясняется не только иным подбором материала, но и иным взглядом на Иисуса.

— Но ведь у Евангелия от Иоанна есть и богословские отличия, — заметил я.

— Безусловно; но заслуживают ли они того, чтобы называть их противоречиями? Полагаю, что нет, и вот почему: практически каждая тема и каждая особенность Евангелия от Иоанна находит свои параллели — пусть даже немногочисленные — у Матфея, Марка и Луки.

Сильно сказано! Тогда я задал, пожалуй, самый сложный из всех вопросов о различиях между Евангелием от Иоанна и синоптическими Евангелиями:

— Иоанн ясно и недвусмысленно говорит, что Иисус — Бог. Кое-кто объясняет это тем, что писал он позже остальных евангелистов и слегка приукрашивал действительность. А звучит ли тема Его Божественности в синоптических Евангелиях?

— Да, звучит, — ответил Бломберг. — Не так явно, но вполне отчетливо. Вспомните, как Иисус ходил по воде у Матфея 14:22 — 23 и у Марка 6:45 — 52. В большинстве английских переводов Библии Иисус просто говорит: «Не бойтесь, это Я». Но в оригинальном греческом тексте Он говорит: «Не бойтесь, Я есмь». Именно так — «Я есмь» — Он заявляет в Евангелии от Иоанна 8:58 о Своей Божественности, потому что этими же словами Бог явил Себя Моисею из горящего куста в Исходе 3:14. Так Иисус сообщает, что Он обладает той же божественной властью, что и Яхве, Бог Ветхого Завета.

Я кивнул и сказал:

— Это лишь один пример. Есть ли другие?

— Да, об этом можно говорить долго, — сказал Бломберг. — Например, в первых трех Евангелиях Иисус чаще всего называет Себя Сыном Человеческим, и…

Я поднял руку, прерывая его:

— Подождите!

Я достал из портфеля книгу и нашел нужную мне цитату:

— Карен Армстронг, бывшая монахиня, автор популярнейшей книги «История Бога», говорит, что термин «Сын Человеческий», скорее всего, «просто подчеркивает слабость и тленность земного существования», поэтому, используя его, Иисус давал понять, что Он — «бренный Человек, Которому предстоят страдание и смерть»[6]. Если это так, то, выходит, Иисус вовсе не претендовал на божественность?

Бломберг досадливо нахмурился.

— Послушайте, — с нажимом произнес он. — Вопреки расхожему мнению, выражение «Сын Человеческий» изначально не имеет отношения к человеческой природе Иисуса. Это — прямая ссылка на Книгу Пророка Даниила 7:13 — 14.

С этими словами он открыл Ветхий Завет и прочел строки пророчества Даниила:

Бломберг закрыл Библию.

— Теперь вы понимаете, в каком смысле Иисус называл Себя Сыном Человеческим? — продолжил он. — Сын Человеческий — это Тот, Кто подходит к небесному престолу Всевышнего и получает владычество над всем сущим. «Сын Человеческий» — это возвеличивание, а не указание на человеческую природу.

Позже я наткнулся на схожее замечание другого ученого, с которым мы вскоре встретимся в этой книге, — Уильяма Лейна Крейга (William Lane Craig):

Бломберг продолжал:

— К тому же, в синоптических Евангелиях Иисус говорит, что Он прощает грехи, а это может делать только Бог. Иисус принимает молитву и поклонение. Иисус говорит, что тех, кто признает Его, Он признает перед Отцом небесным. Мог ли такое сказать простой человек? Нет, это была бы чудовищная самонадеянность! Люди понимали, что перед ними — Бог. Теперь вы видите, что синоптические Евангелия всеми возможными способами сообщают нам о божественности Христа, а в Евангелии от Иоанна эта тема просто выражена более явно.

Поскольку Евангелие Иоанна было написано последним, он имел возможность подольше поразмыслить над богословскими вопросами. Я спросил Бломберга:

— Если Иоанн писал свое Евангелие «с уклоном в богословие», не означает ли это, что с исторической точки зрения его текст не вполне достоверен?

— Я бы не сказал, что в Евангелии от Иоанна больше богословия, — возразил Бломберг. — Просто у него свое богословие. То же можно сказать и об остальных евангелистах. Матфей, Марк, Лука — у каждого из них была ясная богословская позиция. Лука в первую очередь думал о бедных и о благе общества; Матфей пытался проникнуть в суть взаимоотношений христианства и иудаизма; Марк изображал Иисуса страдающим Слугой. Список теологических различий между Матфеем, Марком и Лукой можно продолжать долго…

Я перебил, заподозрив, что от него ускользнул более широкий смысл моего вопроса:

— Да, но не повлияли ли богословские взгляды евангелистов на их способность — и желание — излагать события точно и беспристрастно, не приукрашивая историю и не подгоняя ее под собственные убеждения?

— Разумеется, мы не можем полностью исключить такую возможность — как и во всех случаях, когда дело касается идеологически направленного документа, — признал Бломберг. — Действительно, порой люди из корысти или по идейным соображениям пытаются перекроить историю на свой лад; но почему-то считается, что так происходит всегда, что иначе и быть не может. Это ошибочное мнение. Самая мысль о том, чтобы просто, без идеологической подоплеки, вести хронику исторических событий, была совершенно чужда древнему миру. Ведь летописи создавались в назидание потомкам — а иначе кто стал бы их писать?

Я улыбнулся:

— Не хотите ли вы сказать, что это должно вызывать у нас подозрения?

— В определенном смысле — да, — ответил Бломберг. — Но если мы довольно точно воссоздаем историческую реальность на основе разнообразных древних источников почему бы нам не применить тот же подход к Евангелиям? Идеология-то есть и там, и тут. Он помедлил, ища подходящий пример в подтверждение своей мысли.

— Вот вам современная аналогия. Находятся люди — как правило, антисемиты, — которые преуменьшают или вовсе отрицают ужасы Холокоста. Еврейские же исследователи пишут книги о Холокосте, создают музеи, собирают материальные свидетельства, расспрашивают очевидцев. Безусловно, ими движут идеологические мотивы, а именно — сделать все, чтобы эти зверства никогда не повторились, — но при этом они проявляют максимальную объективность и добросовестность в изложении исторических событий. Подобным же образом христианство основано на конкретном историческом утверждении — что Бог один-единственный раз вошел в пространство и время, воплотившись в Иисуса из Назарета. Поэтому христианская идеология сама по себе предполагает самый тщательный поиск исторической истины.

Он выждал некоторое время, чтобы я успел вникнуть в суть сказанного, затем посмотрел мне в глаза и спросил:

— Понимаете?

Я кивнул. Я понимал.

Одно дело говорить, что Евангелия берут начало из прямых или косвенных свидетельств очевидцев, но совсем другое — утверждать, что эти свидетельства сохранились в неизменности до того самого момента, когда были, наконец, изложены письменно. Понимая, что именно здесь кроется суть разногласий, я хотел напрямую спросить об этом Бломберга.

Я снова достал книгу Карен Армстронг «История Бога».

— Послушайте, что еще она пишет:

Я сунул книгу обратно в портфель и, повернувшись к Бломбергу, продолжил:

— Некоторые ученые говорят, что, поскольку Евангелия создавались через много лет после описанных в них событий, легенды заслонили историческую истину, и Иисус из обычного мудреца и учителя превратился в Сына Божьего. Разумна ли эта гипотеза — или все же есть доказательства, что Евангелия были созданы раньше, когда миф еще не успел исказить факты?

Бломберг прищурился и твердо произнес:

— Это два разных вопроса, и давайте рассматривать их отдельно. Да, я считаю, есть веские основания предполагать, что Евангелия писались раньше, чем здесь говорится. Но даже если бы это было не так, все равно довод Армстронг несостоятелен.

— Почему?

— Общепринятые даты, не вызывающие протеста даже в самых либеральных научных кругах, таковы: Евангелие от Марка — 70-е годы, от Матфея и Луки — 80-е, от Иоанна — 90-е. Но послушайте: ведь в это время еще были живы самые разные люди, видевшие Иисуса, в том числе и весьма враждебно настроенные к Нему, которые не смолчали бы, если бы распространяемое о Нем учение было ложным! Следовательно, Евангелия были написаны не так уж поздно. Вообще, тут будет уместно одно довольно поучительное сравнение. Два наиболее ранних жизнеописания Александра Македонского были написаны Аррианом и Плутархом более четырехсот лет спустя после смерти Александра в 323 г. до Р. Х., и все историки находят их вполне достойными доверия. Да, легенд об Александре появилось немало — но все они возникли позже, когда его биографов уже не было в живых. Иными словами, за пятьсот лет, миновавших после смерти Александра Македонского, представления о его жизни не претерпели заметных изменений; легенды о нем начали появляться лишь в последующие пятьсот лет. На фоне этих цифр дискуссия о том, были Евангелия написаны через шестьдесят или через тридцать лет после земной жизни Иисуса, вообще не имеет смысла.

Я был согласен с его доводами, но в глубине души сомневался. Мне казалось, что чем короче промежуток времени между событием и письменным отчетом о нем, тем точнее будет этот отчет. Дело тут не только в легендах, но и в том, что с годами память очевидцев ухудшается, воспоминания искажаются…

— Допустим, что вы меня убедили, — сказал я. — Давайте вернемся к датам создания Евангелий. Итак, вы думаете, что они были написаны раньше, чем принято считать?

— Да, — ответил он. — И это можно доказать с помощью Книги Деяний Святых Апостолов, которую написал Лука. Книга Деяний практически осталась незавершенной — ее главный герой, апостол Павел, находится в Риме под домашним арестом; на этом книга резко обрывается. Что произошло с Павлом дальше? Почему Деяния не сообщают нам об этом? Не потому ли, что они написаны до того, как Павел был казнен? — Бломберг говорил все возбужденнее. — Значит, Книга Деяний написана не позднее 62 г. Идем дальше. Поскольку Деяния — вторая из двух частей работы одного и того же автора, мы делаем вывод, что первая часть — Евангелие от Луки — написана раньше. А поскольку Лука включал в свое Евангелие фрагменты Евангелия от Марка, значит, последнее было создано еще раньше! Если предположить, что на каждый из этих текстов ушло не менее года, выходит, что Евангелие от Марка написано не позднее 60 г., скорее даже в 50-е. Если Иисус был предан смерти в 30 или 33 г., мы получаем временной промежуток в тридцать лет или около того. — Он с победным видом откинулся на спинку стула. — По меркам истории, особенно в сравнении с Александром Македонским, это просто последние известия!

Звучало и впрямь впечатляюще — получалось, что разрыв во времени между событиями земной жизни Иисуса и созданием Евангелий по историческим меркам ничтожен! И все же я не успокаивался. У меня была цель — вращать стрелки часов назад до тех пор, пока они не приблизят меня к самым ранним сведениям об Иисусе.

Я встал и подошел к книжному шкафу.

— Попробуем вернуться в еще более далекое прошлое, — сказал я, обернувшись к Бломбергу. — Можно ли установить, когда зародились основы веры в Искупление, Воскресение и божественность Иисуса?

— Вспомним, что книги Нового Завета расположены не в хронологическом порядке, — начал он. — Евангелия были написаны позднее, чем почти все послания Павла, чье писательское служение началось в конце 40-х. Большая часть его посланий написана в 50-е годы. Так что нам нужно вчитаться в них и задаться вопросом: «Есть ли тут указания на то, что он опирался на более ранние источники?»

— И что мы выясним? — спросил я.

— Мы выясним, что Павел включил в свои послания некоторые самые ранние символы веры, догматы и гимны, восходящие к зарождению церкви вскоре после Воскресения. Наиболее известные догматы изложены в Послании к Филиппийцам 2:6 — 11, где Иисус Христос назван Господом, и в Послании к Колоссянам 1:15 — 20, где сказано, что Он — «образ Бога невидимого», сотворившего все сущее, и что посредством Его, «Кровию креста Его», все сущее примиряется с Богом. Эти стихи важны чрезвычайно, поскольку они объясняют нам, как верили в Иисуса первые христиане, во что именно они верили. Но с исторической точки зрения, наверное, еще важнее пятнадцатая глава 1-го послания к Коринфянам, в которой апостол Павел использует специальную терминологию. А это значит, что устная традиция уже начала закрепляться, приобретая более или менее фиксированную форму.

Бломберг нашел в Библии эти стихи и зачитал их мне:

— Вот это и есть наша точка отсчета, — сказал Бломберг. — Если Распятие совершилось в 30 г., то Павел обратился ко Христу примерно в 32 году — и сразу же отправился в Дамаск, где встретился с христианином по имени Анания и несколькими другими верующими. Его первая встреча с апостолами в Иерусалиме состоялась около 35 г. Приблизительно в это время Павлу и был дан этот символ веры, который уже использовался в ранней церкви.

Таким образом, мы знаем все важнейшие факты о смерти Иисуса во искупление наших грехов, а также имена всех, кому Он являлся после Воскресения. И все это датируется периодом от двух до пяти лет после самих событий! Это вовсе не «мифы», возникшие, как полагает Карен Армстронг, через сорок лет, если не больше. У нас есть веские основания утверждать, что христианская вера в Воскресение закрепилась — хотя еще и не в письменной форме — за два года с момента Воскресения! И это чрезвычайно важно! — Для убедительности Бломберг слегка повысил голос. — Заметьте, мы уже не сравниваем тридцать или шестьдесят лет, с одной стороны, и пятьсот — с другой; мы говорим всего о двух годах!

Я не мог отрицать важности этого свидетельства. Оно явно развенчивало все заявления о том, что Воскресение (которое христиане считают главным подтверждением божественности Иисуса) — не более чем миф, возникший через много лет, когда свидетельства очевидцев обросли фантастическими подробностями. На меня, скептика, которому подобные заявления всегда казались веским аргументом против христианства, это произвело особое впечатление.

Я оперся спиной о книжный шкаф. Мы многое обсудили; теперь, после последнего пылкого и убедительного монолога Бломберга, явно настал момент для паузы.

День клонился к вечеру; говорили мы долго, без отдыха, но мне не хотелось заканчивать беседу, не подвергнув свидетельства очевидцев всем испытаниям, каким подверг бы их юрист или журналист. Мне необходимо было знать, выдержат ли эти «показания» проверку — или окажутся в лучшем случае сомнительными, а в худшем — недостоверными?

Но перед тем, как продолжить разговор, я предложил Бломбергу пройтись и немного размяться.

1. Влияют ли на ваше мнение о том или ином событии свидетельства очевидцев? Каким образом вы обычно определяете, насколько их рассказ правдив и точен? Способны ли Евангелия выдержать проверку на соответствие фактам?

2. Верите ли вы, что Евангелия, будучи богословскими текстами, отличаются при этом объективностью изложения? Если да — почему, если нет — тоже почему? Кажется ли вам убедительной приведенная Бломбергом аналогия с историей Холокоста?

3. Повлияло ли то, что вы узнали из этой главы, на ваше мнение по поводу надежности и достоверности Евангелий?

Barnett, Paul. Is the New Testament History? Ann Arbor, Mich.: Vine, 1986.

_______. Jesus and the Logic of History. Grand Rapids: Eerdmans, 1997.

Blomberg, Craig. The Historical Reliability of the Gospels. Downers Grove, Ill.: InterVarsity Press, 1987.

Bruce, F. F. The New Testament Documents: Are They Reliable? Grand Rapids: Eerdmans, 1960.

France, R. T. The Evidence for Jesus. Downers Grove, Ill.: InterVarsity Press, 1986.

Глава 2. ПРОВЕРКА ПОКАЗАНИЙ ОЧЕВИДЦЕВ. Выдержат ли ее Евангелия?

Голос шестнадцатилетнего Майкла Маккалоу был настолько слаб, что присяжные не разбирали слов: их заглушал едва слышный гул аппарата искусственного дыхания, поддерживавшего в мальчике жизнь. Специалист, читающий по губам, склонился над постелью и громко повторял вслух каждое слово Майкла — так осуществлялась дача показаний в больничной палате, ставшей на это время залом суда.

Пуля, поразившая спинной мозг, парализовала Майкла от шеи и ниже. Состояние юноши не позволяло доставить его в зал, где шел судебный процесс над двумя молодыми людьми, которые обвинялись в нападении на Майкла, — и потому судья, присяжные заседатели, подсудимые, адвокаты, репортеры и зрители собрались в больничной палате, которая была объявлена временным отделением окружного суда.

Отвечая на вопросы обвинения, Майкл рассказал, как вышел из своей квартиры в Чикаго с двумя долларами в кармане и как на лестнице в подъезде подсудимые, отнимая у него деньги, намеренно выстрелили ему в лицо. Его показания подтвердили двое мальчиков, которые были там, на лестнице, и наблюдали за нападением, оцепенев от ужаса.

Подсудимые не отрицали своей вины, но настаивали на том, что стреляли не нарочно: пистолет внезапно выстрелил сам, когда они размахивали им перед лицом Майкла. Защитники знали, что единственный способ уменьшить их клиентам срок заключения — опровергнуть показания свидетелей обвинения, утверждающих, что выстрел являлся актом насилия, преднамеренным и жестоким. И они сделали все возможное, чтобы бросить тень на эти показания.

Защитники пытались доказать, что с того места, где находились свидетели, невозможно было видеть подробности преступления, но это им не удалось. Они пытались сыграть на расхождениях в показаниях, но ключевые эпизоды в рассказах обоих свидетелей полностью совпадали. Они придирались к репутации потерпевшего и свидетелей обвинения, — но все трое оказались законопослушными мальчиками, никогда не имевшими дела с полицией. Они надеялись доказать, что у свидетелей имеется предубеждение по отношению к подсудимым, — но и здесь потерпели поражение. Они выражали сомнение в том, что один из свидетелей, девятилетний Кит, способен понять, что такое показания под присягой, — но всем присутствующим было очевидно, что мальчик прекрасно все понимает.

Защитникам не удалось подорвать доверие к показаниям жертвы и свидетелей преступления. Подсудимые были признаны виновными в покушении на убийство и приговорены к пятидесяти годам заключения. Спустя восемнадцать дней Майкл Маккалоу скончался[10].

Перед защитником стоят трудные задачи: сомневаться и пробуждать сомнения, нащупывать слабые места в свидетельских показаниях. Вот почему они подвергают эти показания разнообразным проверкам. Смысл этого процесса в том, что честные и точные показания устоят перед любым испытанием, а ошибки, натяжки и намеренная ложь неизбежно выплывут наружу.

В случае с Майклом Маккалоу справедливость восторжествовала — присяжные убедились, что и жертва, и свидетели честно и точно рассказали о том, что им довелось пережить.

Вернемся к расследованию исторических свидетельств, касающихся Иисуса. Настал момент подвергнуть показания доктора Бломберга испытаниям, которые позволят выявить их слабые места. Методы проверки, которые я задумал, во многом совпадали с теми методами, к которым много лет назад прибегли защитники подсудимых, стрелявших в Майкла Маккалоу.

— Я хочу предложить вам восемь испытательных тестов, — сказал я, когда после пятнадцатиминутного перерыва мы с Бломбергом вновь сели за стол.

Он взял со стола чашку дымящегося кофе и откинулся на спинку стула. Трудно сказать наверняка, но мне показалось, что он с нетерпением ждет испытания.

— Поехали, — сказал Бломберг.

Цель этого теста — установить, имели ли авторы явно выраженное или подразумеваемое намерение точно передать факты истории.

— А эти авторы в I веке — они вообще ставили перед собой задачу верно отразить события? — спросил я.

Бломберг кивнул:

— Да. Это явствует из первых стихов Евангелия от Луки, которые очень походят на предисловия к другим общепризнанным историческим и биографическим документам древности.

Он взял свою Библию и зачитал начало Евангелия от Луки:

— Вот видите, — продолжал он, — Лука недвусмысленно заявляет, что намерен в точности описать события, расследованные им и подкрепленные свидетельствами очевидцев.

— А другие Евангелия? — спросил я. — Они-то не предварены такими вступлениями. Не означает ли это, что их авторы руководствовались иными намерениями?

— Действительно, Евангелия от Марка и от Матфея не снабжены столь ясными предисловиями, — ответил Бломберг. — Однако терминологически и жанрово они очень близки к Евангелию от Луки. Следовательно, есть основания предположить, что в словах Луки, как в зеркале, отразились и намерения этих евангелистов.

— А что вы скажете об Иоанне? — спросил я.

— Именно в Евангелии от Иоанна — глава двадцатая, стих тридцать первый — мы находим второе и единственное заявление о цели Евангелий: «Сие же написано, дабы вы уверовали, что Иисус есть Христос, Сын Божий, и, веруя, имели жизнь во имя Его». — Но, — возразил я, — это скорее богословское утверждение, чем историческое!

— Тут вы правы, — ответил Бломберг. — Но богословие обязано опираться на точные исторические факты. Кроме того, есть и важные косвенные доказательства, которыми мы никак не можем пренебречь. Обратите внимание на тон Евангелий: взвешенные и здравые утверждения, точность второстепенных деталей, тщательность и скрупулезность. В Евангелиях вы не найдете ни претенциозных заявлений, рассчитанных на внешний эффект, ни откровенного мифотворчества, свойственного многим другим античным источникам. О чем это нам говорит? — спросил Бломберг и сам ответил: — Все это подводит нас к выводу, что авторы Евангелий твердо намеревались в точности описать то, что происходило на самом деле.

Ответы на возражения

Хорошо. Допустим, цель евангелистов была именно такова — но насколько им удалось к ней приблизиться? Некоторые критики настаивают на следующей — довольно спорной — версии. По их мнению, ранние христиане были уверены, что Иисус вернется на землю еще при их жизни, и ход истории завершится. Поэтому они не считали нужным сохранять на письме свидетельства о Его жизни и учении. И впрямь, зачем это делать, если Он вот-вот явится, и миру придет конец?

— И вот, — сказал я, — годы спустя, когда стало ясно, что явления Иисуса не стоит ждать с минуты на минуту, обнаружилось, что точных сведений о Его пребывании на земле попросту нет. История ничего не сохранила, и евангелистам не на чем основываться. Не так ли обстояло дело?

— На протяжении истории встречались секты и группы, в том числе религиозные, которые так и думали; но к ранним христианам это не относится.

— Это почему же? — не сдавался я. — Чем они так уж отличались от прочих?

— Во-первых, — сказал Бломберг, — я считаю, что исходная посылка несколько преувеличена. На самом деле, из учения Иисуса вытекает, что до конца света должно пройти еще немало времени. Это раз. А во-вторых, даже если некоторые из Его учеников и впрямь верили, что Он вот-вот вернется, нельзя забывать о том, что христианство уходит корнями в иудаизм! На протяжении восьми веков иудеи пытались совместить несовместимое: с одной стороны пророки один за другим возвещали, что день Господень вот-вот грядет; с другой — история Израиля шла своим чередом. И все же последователи пророков записывали и бережно хранили их предсказания. Последователи же Иисуса считали, что Он — больше, чем пророк, поэтому более чем резонно предположить, что они поступали так же.

Это показалось мне убедительным; но у меня в запасе было еще одно возражение, которое я не преминул высказать:

— Говорят, многие ранние христиане утверждали, что Иисус, покинув этот мир физически, продолжает пророчествовать Своей Церкви их устами. Эти пророчества считались столь же надежными и непогрешимыми, сколь и слова Самого Иисуса, сказанные Им в земной жизни. Поэтому ранние христиане не отделяли подлинные слова Иисуса как исторической Личности от более поздних высказываний. В результате в Евангелия вошли как те, так и другие, и мы не в состоянии их различить. Этот вопрос беспокоит многих. Что вы скажете по этому поводу?

— Ну, этот аргумент обоснован гораздо хуже, чем предыдущий, — улыбнулся Бломберг. — А опровержение его содержится непосредственно в Новом Завете. Да, там встречаются ссылки на раннехристианские пророчества, но они всегда четко отделены от слов Самого Господа. Например, в седьмой главе 1-го послания к Коринфянам апостол Павел ясно дает понять, где он приводит услышанное им слово Господне, а где цитирует сказанное Иисусом на земле. В Откровении тоже легко понять, когда — считанные разы! — Иисус Сам обращается к пророку, а когда Иоанн рассказывает о собственных боговдохновенных видениях.

А в четырнадцатой главе 1-го послания к Коринфянам, говоря о критериях истинности пророчеств, Павел отмечает, что церковь обязана сама проверять подлинность пророчеств. Исходя из его иудейcкого воспитания, мы можем с уверенностью предположить, что критерии истинности были, в частности, таковы: исполнилось ли пророчество и совпадает ли оно с тем, что было ранее сказано Господом.

Однако самого главного опровержения в Евангелиях мы не найдем. После Вознесения Иисуса раннюю церковь раздирали разнообразные противоречия — нужно ли христианам обрезание, как регулировать говорение на языках, как сохранить единство между эллинами и иудеями, какова роль женщины в служении, можно ли разводиться с неверующими супругами…

Все эти разногласия благополучно разрешились бы, если бы ранние христиане могли просто прочесть в Евангелиях то же, что Иисус говорил им из иного мира. Однако этого не произошло. Споры длились очень, очень долго, — а значит, христиане разграничивали то, что происходило при земной жизни Иисуса и то, о чем позже говорилось в церковных общинах.

Ладно. Допустим, авторы искренне намеревались в точности донести до читателей исторические события. Но могли ли они выполнить свое намерение? Как нам убедиться, что за тридцать лет сведения о жизни и учении Иисуса сохранились неизменными и были зафиксированы в Евангелиях без искажений?

— Люди часто ошибаются, верят в то, во что хотят верить, их подводит память… к тому же, предания имеют свойство обрастать новыми подробностями и превращаться в легенды. Не кажется ли вам, — спросил я Бломберга, — что за тридцать лет устных пересказов жизнеописание Иисуса наверняка исказилось до неузнаваемости?

Он начал свой ответ издалека — с культурно-исторического контекста.

— Не будем забывать, что мы ведем речь о совсем другой стране и совсем другой эпохе, когда не было не то что компьютера — печатного станка. Книги — а точнее, свитки папируса — были, можно сказать, редкостью. Учителя и проповедники несли знание из уст в уста. Раввины славились тем, что знали наизусть весь Ветхий Завет. И ученикам Иисуса было вполне по силам помнить и излагать наизусть гораздо больше информации, чем заключено во всех четырех Евангелиях, вместе взятых.

— Минутку! — перебил я. — Но это же немыслимо! Как такое могло быть?

— Да, — согласился он, — в наши дни это трудно представить. Однако такова была культура устной речи — она полностью основывалась на человеческой памяти. Кроме того, 80 — 90 % речей Иисуса имели стихотворную форму. Нет, рифмованными они не были; я говорю о метре, ритме, параллельных структурах и так далее. Все это было большим подспорьем для запоминания.

Вдобавок нужно отметить еще одну вещь: понятие «запоминание» в те дни было более гибким. Исследования устных традиций показывают, что изложение пользовалось определенной свободой и варьировалось в зависимости от ситуации — что-то звучало, что-то оставалось невысказанным, что-то сохранялось неизменным, что-то перефразировалось, что-то разъяснялось и так далее. Согласно результатам одного исследования, в каждом конкретном пересказе варьировалось примерно от десяти до сорока процентов священного текста. Однако всегда оставалось что-то неизменное и незыблемое — и слушатели имели полное право исправить рассказчика, если он ошибался в одном из таких важных, принципиальных моментов.

И вот любопытное… — он помедлил в поисках подходящего слова, — совпадение: сравнив любой фрагмент текста синоптических Евангелий, мы получим именно эту цифру — от 10 до 40 %.

— Поясните, пожалуйста, — попросил я, чувствуя, что Бломберг явно на что-то намекает. — Что именно вы хотите этим сказать?

— Я хочу сказать, что и сходства, и расхождения синоптических Евангелий станут намного понятнее, если предположить, что апостолы и другие ранние христиане твердо помнили, что говорил и делал Иисус, но пересказывали это по-разному. Однако в каждом пересказе сохранялось и подчеркивалось значение Его учения и Его поступков.

И все же у меня оставались сомнения относительно способности ранних христиан передавать изустное предание точно и без искажений. Слишком уж живо помнилась мне любимая игра детства — «испорченный телефон», где слова за считанные минуты становятся неузнаваемыми.

«Испорченный телефон»

Вы, наверное, и сами не раз играли в эту игру: дети садятся в кружок, и один скороговоркой шепчет на ухо соседу какую-нибудь фразу, а тот передает ее следующему — и так по кругу. В результате «пустые обещания» превращаются, например, в «составьте завещание».

— Давайте-ка посмотрим правде в глаза, — сказал я Бломбергу. — Разве устное предание об Иисусе не напоминает вам «испорченный телефон»?

Бломберга, похоже, мой пример не убедил.

— Не напоминает, — ответил он. — И вот почему. Когда мы вдумчиво и старательно учим что-то наизусть и никому не пересказываем, пока не запомним как следует, — мы следуем совсем другим правилам, нежели правила игры в «испорченный телефон». Ведь «испорченный телефон» тем и забавен, что ты обязан передать фразу соседу независимо от того, понял ты ее или не понял, расслышал или не расслышал. Переспрашивать запрещается! Шепот, скороговорка — все это делается ради того, чтобы еще сильнее запутать и исказить услышанное. А если в кругу — человек тридцать? Понятно, почему все катаются по полу от смеха, когда круг замыкается.

— Вот именно — подхватил я. — Только я так и не понял: почему вы считаете, что древняя традиция устного пересказа не похожа на эту игру?

Бломберг отхлебнул кофе.

— Видите ли… Если вы хотите перенести свою аналогию на культурную почву I века, то вам придется учесть один важный момент: каждый третий игрок непременно переспросит первого — причем громко, четко и во всеуслышание: «Так?

Я правильно расслышал?» И если окажется, что неправильно, — исправится. Общество постоянно следило за тем, чтобы содержание и форма сказанного оставались неизменными, и, если нужно, вносило коррективы. Именно так обеспечивались цельность и сохранность устного предания. Какой же это «испорченный телефон»?

Задача этого теста — выяснить, можно ли доверять авторам Евангелий. Ведь если автор когда-то был уличен в бесчестном или аморальном поведении, это, несомненно, бросает тень на его способность (или намерение) в точности передать факты истории?

Бломберг покачал головой:

— У нас нет ни единого факта, позволяющего хотя бы на миг заподозрить евангелистов в нечестности. Они донесли до нас слова и деяния Человека, призывавшего их к такому уровню честности, какого прежде не знала ни одна религия. Они воплощали свою веру в жизнь — да так, что десять из одиннадцати апостолов погибли мученической смертью. Это ли не свидетельство безупречной репутации? Если говорить о честности, о правдивости, о добродетели, о морали — репутации каждого из этих людей можно только позавидовать.

Именно это испытание, утверждают скептики, Евангелиям не пройти. По их мнению, Евангелия безнадежно противоречат друг другу, содержат непримиримые расхождения, а значит, доверять им нельзя.

Бломберг не стал опровергать тот факт, что на первый взгляд Евангелия расходятся по многим пунктам: от незначительных различий в формулировках до известнейших расхождений, которые выглядят противоречиями.

— Мое убеждение таково. Если принять во внимание те особенности текста Евангелий, о которых мы уже говорили, — парафраз, сокращения, разъяснения, избранные места, пропуски, — то окажется, что Евангелия замечательно согласуются между собой по меркам своей эпохи. А судить о них по каким бы то ни было иным меркам было бы несправедливо.

— И вот что занятно, — вставил я, — ведь если бы тексты Евангелий в точности совпадали, их авторов непременно обвинили бы в сговоре, и недоверие бы только усилилось.

— Верно, — согласился Бломберг. — Если бы Евангелия идеально согласовывались между собой, этот факт сам по себе вызывал бы сомнения в объективности авторов. Говорили бы, что перед нами не четыре независимые свидетельства, а лишь одно, остальные же — подражания.

Мне вспомнились слова Саймона Гринлифа (Simon Greenleaf) с юридического факультета Гарварда, знаменитейшего юриста, автора фундаментального трактата о доказательствах. Исследовав Евангелия с точки зрения их согласованности, он пришел к следующему выводу: «В них хватает расхождений, и это показывает, что между авторами не было предварительной договоренности; в то же время они совпадают в главном, и это показывает, что авторы независимо друг от друга повествуют об одних и тех же великих событиях»[12].

Сходное мнение высказывает и немецкий ученый Ганс Штиер (Hans Stier), специалист по античной истории. На его взгляд, сходство в главном и различия в деталях указывают на то, что Евангелия достойны доверия; сфабрикованные свидетельства обычно прекрасно согласуются между собой и совпадают до мельчайших подробностей. «Если описания какого-либо чрезвычайного события напрочь лишены расхождений и противоречий, — пишет он, — у историка неизбежно возникают подозрения»[13].

Все это, конечно же, верно; но все же я не мог закрыть глаза на проблемы, вызванные кажущимися противоречиями Евангелий. Я решил подробнее расспросить Бломберга о наиболее явных расхождениях — тех самых, которые обычно приводят в пример скептики, утверждая, что Евангелиям нельзя верить.

Мнимые противоречия

Начал я с известной истории об исцелении слуги сотника:

— В Евангелии от Матфея сказано, что сотник сам пришел к Иисусу с просьбой об исцелении слуги. Лука же утверждает, что сотник послал к Иисусу иудейских старейшин. Явное противоречие!

— Мне так не кажется, — ответил Бломберг. — Попробуйте взглянуть на это под другим углом. Мы с вами ежедневно слышим в сводках новостей: «Президент США в своем сегодняшнем выступлении объявил…» Но мы-то знаем, что текст выступления писал специальный человек, составитель речей, а зачитывал пресс-секретарь; президент же в лучшем случае пробежал эту речь глазами. Тем не менее, никто не считает, что ведущие канала новостей нас обманывают! Сходным образом обстояли дела и в древнем мире. Говорилось: «Тот-то сделал то-то», но при этом подразумевалось, что он не делал этого самостоятельно, а поручил своим подчиненным или посланцам. В нашем случае в роли таких посланцев выступили иудейские старейшины.

— То есть вы хотите сказать, что правы оба — и Матфей, и Лука?

— Именно, — подтвердил Бломберг.

Вполне удовлетворенный этим объяснением, я перешел ко второму примеру.

— Марк и Лука пишут, что Иисус превратил бесов в свиней в стране Гадаринской, а Матфей — что это было в стране Гергесинской. Критики усматривают в этом явное и непримиримое противоречие — географически это два разных пункта. Уж тут-то, кажется, дело закрыто?

— Не торопитесь, — усмехнулся Бломберг. — Есть и другая версия. Один из этих топонимов — город, а другой — область.

Как-то все слишком гладко у него получается, подумал я. Чересчур правдоподобно.

— По-моему, дело обстоит несколько сложнее, — сказал я. — Бесы увлекли свиней с обрыва в море, где они и потонули, и произошло это в земле Гергесинской — месте, которое находилось очень и очень далеко от моря Галилейского.

— Разумно, — согласился Бломберг. — Но сравнительно недавно на восточном берегу моря Галилейского, в том самом месте, археологи обнаружили руины древнего города. Мы называем его «Херса», но если учитывать транскрипцию или транслитерацию древнееврейского слова в греческом языке, то мы получим название, по звучанию очень близкое к корню слова «Гергесинская». Таким образом, дело вполне могло происходить в городе Херса, в области Гадара.

— Ваша взяла, — я с улыбкой развел руками. — Тут я сдаюсь. Но есть орешек и покрепче: что вы скажете о различиях в родословиях Иисуса у Матфея и у Луки? Критики часто указывают на то, что эти родословия безнадежно противоречат друг другу.

— А здесь, — ответил Бломберг, — мы снова имеем дело с проблемой выбора версии.

— То есть?

— Первая версия такова: Матфей ведет родословие Иисуса по линии приемного отца — Иосифа. Матфею важно подчеркнуть, что царское происхождение Иисуса ведется от Его законного отца. Лука же прослеживает Его родословие по линии Марии. А поскольку и Иосиф, и Мария принадлежали к роду Давида, то чем дальше мы возвращаемся в прошлое, тем больше сходятся эти родословия.

Вторая же версия гласит, что оба родословия с целью соблюдения требований закона ведутся по линии Иосифа. Только в Евангелии от Луки прослеживается «человеческая» линия, а в Евангелии от Матфея — «законная». Расходятся они в тех местах, где у кого-то из рода не было прямых потомков, и наследниками, в соответствии с ветхозаветными традициями, становились другие люди. Проблема осложняется еще и тем, что некоторые имена опущены. Это вполне соответствует нормам той эпохи. Кроме того, есть и текстуальные разночтения — при переводе с языка на язык имена приобретали иное произношение и написание, отчего тоже возникала путаница.

Итак, Бломберг предложил как минимум два рациональных объяснения. Их нельзя назвать неопровержимыми, но, по крайней мере, они позволяют примирить повествования разных Евангелий.

Мне не хотелось, чтобы наша беседа выродилась в игру «поймай-умника-на-слове», и я перешел к следующему вопросу. Постепенно мы с Бломбергом сошлись на том, что лучше всего разбирать каждый вопрос отдельно — только так можно найти разумный способ разрешения мнимых противоречий. Разумеется, нет недостатка во влиятельных источниках, которые скрупулезно, порой даже чересчур, показывают, как можно примирить эти различия[14].

— Кроме того, — сказал Бломберг, — бывают случаи, когда стоит отложить все рассуждения и просто сказать себе: если мы самым тщательным образом исследовали евангельские тексты и пришли к выводу, что в целом они достойны доверия, то все сомнительные места, крайне редкие и незначительные, можно и нужно трактовать в пользу Евангелий.

Задача этого теста — выяснить, не были ли Евангелия окрашены предубеждениями своих авторов. Ведь если евангелисты преследовали собственные интересы, это не могло не отразиться на их труде.

— Нельзя недооценивать тот факт, — начал я, — что эти люди любили Иисуса. Это были не бесстрастные наблюдатели, но преданные последователи. И поэтому они могли приукрашивать действительность, чтобы Тот, о Ком они писали, выглядел в жизнеописании лучше, чем в жизни.

— До сих пор я с вами согласен. Такая точка зрения имеет право на существование. Но, с другой стороны, именно почтение к Иисусу и преклонение перед Ним побуждали учеников описывать Его жизнь с величайшей честностью, без прикрас.

В этой честности проявлялась их любовь к Учителю. Да и на какую такую славу могли рассчитывать евангелисты? Ни о какой корысти, ни о каких выгодах речи не шло. Преследования, гонения, мученичество — вот и вся награда, какой они вправе были ожидать за свой труд. Зная об этом, они могли бы принижать и замалчивать учение Иисуса, отречься от Него, вообще вычеркнуть Его из жизни. Но любовь к Нему побудила их честно рассказать обо всем, чему они были свидетелями, — пусть даже это влекло за собой страдания и мученическую смерть.

Выступая в качестве свидетелей, люди нередко пытаются выгородить, обелить себя или других, «забывая» сказать о том, что им неприятно вспоминать или трудно объяснить. Такая «забывчивость» в отдельных деталях бросает тень на показания в целом. Вот почему я спросил Бломберга:

— Скажите: евангелисты включили в свое повествование подробности, способные выставить их самих в неприглядном свете, или же постарались выглядеть как можно благопристойней? Сообщают ли они о чем-то неприятном для себя, невыгодном, труднообъяснимом?

— Это серьезный вопрос, на который не ответить в двух словах. Учение Иисуса содержит в себе множество так называемых «трудных изречений». Некоторые из них требуют от нас нравственного подвига. Если бы я придумывал религию на свой вкус, вряд ли я велел бы себе быть совершенным, как совершенен мой небесный Отец, или назвал бы мысленное вожделение прелюбодеянием.

— Но и другие религии выдвигают перед своими приверженцами высокие моральные требования?

— Да, это верно. И потому самыми трудными из всех считаются изречения Иисуса, которые не вполне согласуются с тем, чему хотела бы учить Его церковь.

Ответ Бломберга показался мне несколько туманным.

— А можно пример? — попросил я.

Он призадумался, затем произнес:

— Ну хорошо. В Евангелии от Марка 6:5 сказано, что Иисус не мог совершить в Назарете больших чудес из-за неверия жителей города. Из этих слов вроде бы следует, что Его могущество имеет пределы. А в Евангелии от Марка 13:32 Иисус говорит, что не знает дня и часа Своего возвращения; не значит ли это, что Он не всеведущ? На самом деле, никакого богословского противоречия тут нет. Апостол Павел в Послании к Филиппийцам разъясняет, что Бог во Христе намеренно и сознательно ограничил проявления божественных атрибутов. Но если бы автор бесцеремонно обращался с евангельской историей, ему было бы легче опустить это «противоречие», нежели обременять себя разъяснениями. Еще один пример — крещение Иисуса. Конечно, можно объяснить, зачем оно понадобилось Ему, Который без греха; но еще проще было бы вообще не упоминать об этом. А крик Иисуса на кресте: «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» Разве не в интересах евангелистов было опустить этот момент, по сей день вызывающий массу вопросов?

— Но, — вставил я, — мы знаем об апостолах много такого, что способно привести в замешательство.

— Это правда, — кивнул Бломберг. — Например, Марк крайне нелестно отзывается о Петре, который задавал тон среди апостолов. Вообще, ученики Иисуса часто не понимали Его или понимали неправильно. Когда Иаков и Иоанн стремились занять места по правую и левую сторону от Иисуса в славе Его, Ему пришлось преподать им трудный урок, разъяснив, что значит быть слугой и первым в служении. Ученики довольно долго оставались недалекими эгоистами, пекущимися лишь о собственной выгоде. Сегодня нам известно: евангелисты записывали далеко не все, что знали. Завершая свое Евангелие, Иоанн утверждает, пожалуй, даже несколько преувеличенно, что если писать о всех делах Иисуса подробно, то «и самому миру не вместить бы написанных книг». Так что если бы евангелисты заодно опустили и некоторые «трудные» моменты, вряд ли кто-то обвинил бы их в фальсификации истории. Но вот в чем соль: если они не опустили даже того, что им было бы удобно и выгодно оставить «за кадром», то можно ли утверждать, что они произвольно добавляли и изменяли материал, не имея на то никаких исторических оснований?

Вопрос повис в воздухе. Бломберг немного помолчал и уверенно ответил сам:

— Я бы не рискнул.

Я начал этот тест с вопроса:

— В Евангелиях упоминаются конкретные люди, места и события. Верно ли они названы, реальны ли, соответствуют ли действительности? Разумеется, я говорю о случаях, когда это можно проверить.

Такие свидетельства (в судебной практике они называются подкрепляющими) чрезвычайно ценны, когда необходимо установить, всегда ли автор дотошно придерживается истины.

— Да, — убежденно ответил Бломберг. — Более того: чем дольше люди исследуют Евангелия, тем больше деталей подтверждается. За последние сто лет археологические находки подтвердили истинность множества евангельских подробностей — в первую очередь из Евангелия от Иоанна, которое, по иронии судьбы, вызывает больше всего подозрений! Конечно, остаются и неразгаданные загадки, а археология порою даже подбрасывает новые, — но их число ничтожно в сравнении с количеством подкрепляющих доказательств. Основные факты учения и жизни Иисуса находят подтверждение во множестве внебиблейских источников. И если учесть, что древние историки занимались в основном всякого рода правителями, императорами, царями, религиозными деятелями, военачальниками и философами, то просто удивительно, как много они сообщают нам об Иисусе и Его последователях, не входивших ни в одну из этих категорий.

Это был исчерпывающий ответ. И все-таки, хотя у меня не было ни малейших оснований сомневаться в компетентности Бломберга, я сделал пометку на полях блокнота: «Получить экспертное заключение археолога и историка».

Цель этого теста — получить ответ на вопрос: «Были ли очевидцы, способные опровергнуть или исправить евангельские свидетельства, окажись те искаженными или ошибочными?» Иными словами, утверждал ли кто-то из современников Иисуса, что Евангелия говорят неправду?

— В те времена, — сказал Бломберг, — многие хотели дискредитировать христианство — и с удовольствием сделали бы это, если бы в их силах было заново переписать историю. Но обратите внимание на то, что именно говорили Его противники. В более поздних еврейских источниках Иисус назван «чародеем», сбивавшим израильтян с пути истинного. Употребив это слово, авторы тем самым признают, что Иисус творил чудеса, хотя и считают, что у Его могущества совсем иные источники. Казалось бы, у них была прекрасная возможность заявить что-то вроде: «Христиане скажут вам, что Он творил чудеса, но вы не верьте — мы-то знаем правду!» Однако противники Иисуса никогда не утверждали ничего подобного. Напротив, все их высказывания позволяют предположить, что Евангелия говорят правду — Иисус действительно творил чудеса.

Я спросил:

— Могло ли христианство пустить корни в Иерусалиме — там, где прошла большая часть служения Иисуса, где Он был распят и похоронен, где Он воскрес, — если бы люди, знавшие Иисуса, считали, что Его ученики преувеличивают или искажают истину?

— Думаю, что нет, — ответил Бломберг. — Христианское движение поначалу было хрупким и уязвимым, последователи Иисуса подвергались гонениям и преследованиям. Если бы недоброжелатели могли обвинить христиан в искажении фактов, они не преминули бы это сделать. Однако, — с нажимом произнес он, — этого не произошло.

Не буду скрывать: Бломберг произвел на меня сильное впечатление. Эрудированный и высокообразованный, умеющий говорить доходчиво и убедительно, он прекрасно выстроил аргументы в защиту достоверности Евангелий. Он доказал, что Евангелия написаны именно теми людьми, чьи имена на них стоят; он проанализировал основные догматы веры в Иисуса, показав, что они возникли очень и очень давно; он обосновал, почему устная традиция сохранила в неприкосновенности историю жизни и служения Иисуса; он тщательно исследовал внешние расхождения между Евангелиями. Все эти свидетельства стали прочным фундаментом для моего исследования.

И все-таки расследование, призванное определить, действительно ли Иисус — Сын Божий, обещало быть долгим. После беседы с Бломбергом мне стало ясно, куда двигаться дальше. Хорошо, допустим, Евангелия в полной мере достойны доверия; но как убедиться, что их тексты дошли до нас без искажений? Ведь с тех пор минуло уже минимум 2 тысячелетия. Откуда нам знать, что Евангелия, которые мы читаем сегодня, сохранили хоть какое-то сходство с оригиналом, созданным в I веке от Рождества Христова? А главное — откуда нам знать, что Евангелия говорят нам всю правду об Иисусе?

Я глянул на часы. Если не застряну в пробке и вовремя доберусь до аэропорта, то смогу сегодня же вылететь домой в Чикаго…

Собирая свои записи и выключая диктофон, я снова окинул взглядом рисунки дочек Бломберга — и вдруг на миг увидел в нем не ученого, не писателя, не преподавателя, а просто родителя, который, присев вечером на краешек кровати, тихонько рассказывает детям о чем-то самом важном. Интересно, что он говорит им о Библии, о Боге, об этом Иисусе, который заявлял о Себе такие немыслимые вещи? Я не удержался и напоследок спросил:

— Ну, а вы-то сами веруете? Все эти ваши исследования — как они повлияли на вашу веру?

Не успел я договорить, как он ответил — уверенно и не раздумывая:

— Только укрепили. Я сам, в результате собственной работы, убедился, что Евангелия достойны доверия. — Он немного помолчал и продолжил: — Вот парадокс: ведь по Библии похвальна как раз та вера, которая не требует доказательств. Вспомните, что сказал Иисус Фоме: «Ты поверил, потому что увидел Меня; блаженны невидевшие и уверовавшие». Я понимаю, что никакие доказательства не заставят человека уверовать в Бога, никакие исследования не заменят Святого Духа. Вот что я вам скажу: среди специалистов по Новому Завету многие сначала были неверующими, однако их работа привела их ко Христу. А те исследователи, которые уже были христианами, ощутили, что вера их окрепла и стала более обоснованной. К этой второй категории принадлежу и я.

Я же изначально принадлежал к первой категории. Нет, я не был ученым — я был скептиком, бунтарем, ниспровергателем основ, настырным репортером, который взялся раскопать правду об Иисусе, Человеке, сказавшем о Себе: «Я есмь путь и истина и жизнь».

Я защелкнул портфель, встал и поблагодарил Бломберга. Теперь можно спокойно лететь в Чикаго. Расследование началось как нельзя лучше.

1. Как и почему ответы Бломберга на вопросы моих восьми тестов повлияли на ваше мнение о достоверности Евангелий?

2. Какой из этих тестов показался вам наиболее убедительным и почему?

3. Когда разные люди слегка по-разному рассказывают вам об одном и том же, ставите ли вы под сомнение их честность — или пытаетесь найти объективный способ примирить свидетельства? Убедил ли вас проделанный Бломбергом анализ внешних расхождений в Евангелиях?

Archer, Gleason L. The Encyclopedia of Bible Difficulties. Grand Rapids: Zondervan, 1982.

Blomberg, Craig. “The Historical Reliability of the New Testament.” In Reasonable Faith, by William Lane Craig, 193 — 231. Westchester, Ill.: Crossway, 1994.

________. “Where Do We Start Studying Jesus?” In Jesus under Fire, edited by Michael J. Wilkins and J. P. Moreland, 17 — 50. Grand Rapids: Zondervan, 1995.

Dunn, James. The Living Word. Philadelphia: Fortress, 1988.

Marshall, I. Howard. I Believe in Historical Jesus. Grand Rapids: Eerdmans, 1977.

Глава 3. ДОКУМЕНТАЛЬНЫЕ СВИДЕТЕЛЬСТВА. Жизнеописания Иисуса Христа — действительно ли они дошли до нас в целости и сохранности?

Работая репортером в “Chicago Tribune”, я превратился в «архивную крысу» и бесконечно рылся в судебных делах, вынюхивая лакомые кусочки для газетных новостей. Занятие это было трудоемкое и кропотливое, но игра стоила свеч — мне то и дело удавалось обходить конкурентов в сражении за первую полосу.

Например, как-то раз мне удалось раскопать кое-какие засекреченные стенограммы заседаний Большого Жюри, по случайности оказавшиеся общедоступными. После этого я написал несколько статей о крупной афере с завышением смет на некоторые строительные проекты (включая строительство крупнейших автострад), которые финансировались из городского бюджета.

Но самое поразительное «захоронение», которое мне довелось раскопать, относится к знаменитому процессу, в котором автомобильной компании «Форд» было предъявлено обвинение в убийстве по неосторожности — когда три подростка сгорели в малогабаритном двухдверном «Пинто». Впервые американскому производителю было предъявлено уголовное обвинение по подозрению в продаже опасной продукции.

Листая это дело в здании суда крошечного городка Уинамак в штате Индиана, я нашел множество внутренних документов «Форда». Выяснилось, что производитель заранее знал: «Пинто» может взорваться, если в него врежутся сзади со скоростью выше 30 километров в час. Из документов следовало, что производитель не стал улучшать безопасность модели — он предпочел немного расширить багажник и сэкономить пару долларов на каждой машине.

Юрист «Форда», случайно проходя мимо, заметил, что я снимаю фотокопии с этих документов, и стремглав помчался к судье, требуя закрыть доступ к этому досье.

Но уже было поздно. Моя статья, озаглавленная «Форд» пренебрег пожароопасностью «Пинто»: секретные меморандумы» вышла в свет и мгновенно разлетелась по всей стране[15].

Но найти секретные меморандумы фирмы — это лишь полдела. Прежде чем журналист опубликует их, прежде чем обвинение примет их в качестве доказательства, необходимо удостовериться в их подлинности.

Возьмем, к примеру, те же «бумаги «Пинто». Не подделаны ли бланки «Форда», на которых они написаны? Настоящие ли подписи? Как убедиться в этом? Документы были пересняты несколько раз — не вкрались ли при этом искажения? Иными словами, могу ли я быть уверен, что каждая из копий идентична исходному меморандуму, которого я не видел?

Более того, откуда мне знать, что эти документы отражают ситуацию в целом? Они представляют лишь малую толику всей внутренней корреспонденции корпорации «Форд». Может быть, есть и другие документы, по-прежнему скрытые от глаз общественности, и, знай мы о них, общая картина предстала бы совсем в ином свете?

Столь же важные вопросы встают при изучении Нового Завета. Когда я открываю Библию, то в руках у меня, по сути дела, копии древних исторических документов. Оригинальные рукописи с жизнеописаниями Иисуса от Матфея, Марка, Луки и Иоанна давным-давно обратились в пыль, как и все остальные книги Ветхого и Нового Завета. Как же мне удостовериться, что моя «современная версия» — результат бесчисленных переписываний на протяжении многих и многих веков — имеет хоть какое-то сходство с тем, что было написано изначально?

Кроме того, откуда мне знать, вся ли история изложена в этих четырех жизнеописаниях? Что, если были и другие биографии Иисуса, на которые ранняя церковь наложила запрет, потому что ее не устраивал представленный в них образ Иисуса? Как можно быть уверенным, что деятели церкви не уничтожили другие жизнеописания — не менее точные, чем те четыре, что в результате вошли в Новый Завет, — которые пролили бы новый свет на слова и дела этой противоречивой Личности, этого Плотника из Назарета?

Итак, передо мной стояло два вопроса, заслуживающие самого тщательного рассмотрения: во-первых, не исказились ли жизнеописания Иисуса, пока дошли до нашего времени; и, во-вторых, не уничтожены ли церковью другие, не менее точные и достоверные жизнеописания?

Я знал, что есть человек, который считается общепризнанным авторитетом в этих вопросах. Спеша встретиться с ним, я полетел в Ньюарк, арендовал там машину и направился в Принстон.

В тот субботний вечер я застал восьмидесятичетырехлетнего Брюса Метцгера (Bruce Metzger) в его обычном прибежище — библиотеке Принстонской богословской семинарии.

— Люблю сдувать пыль с книг, — улыбнулся он.

Многие из них написаны им самим — в частности, прекрасные книги, посвященные Новому Завету. Всего доктор Метцгер написал и отредактировал пятьдесят книг, в числе которых «Новый Завет: истоки, развитие, содержание» (“The New Testament: Its Background, Growth, and Content”); «Текст Нового Завета» (“The Text of the New Testament”); «Канон Нового Завета» (“The Canon of the New Testament”);

«Манускрипты греческой Библии» (“Manuscripts of the Greek Bible”); «Построчные комментарии к греческому Новому Завету» (“Textual Commentary on the Greek New Testament”); «Введение в апокрифическую литературу» (“Introduction to the Apocrypha”); «Оксфордский библейский справочник» (“The Oxford Companion to the Bible”). Некоторые из них переведены на немецкий, китайский, японский, корейский, малагасийский и другие языки. Доктор Метцгер — член редакционной коллегии Новой Оксфордской Библии с примечаниями, включающей в себя апокрифические книги, и ответственный редактор почти тридцати томов серии «Методы анализа и исследования Нового Завета» (“New Testament Tools and Studies”).

Брюс Метцгер получил степень магистра в Принстонской богословской семинарии, магистра и доктора — в престижном Принстонском университете. Он почетный доктор пяти колледжей и университетов, в том числе старейшего шотландского университета СентЭндрюс, Мюнстерского университета (Германия), университета Почефструм (ЮАР).

В 1969 году он работал по приглашению научным сотрудником в издательстве «Тиндл-Хауз» (Кембридж), в 1974 и 1979 годах — в «КлэрХолл» (Кембридж) и «Вулфсон-Колледж» (Оксфорд). Брюс Метцгер — заслуженный профессор в отставке Принстонской богословской семинарии, где он сорок шесть лет преподавал Новый Завет.

Доктор Метцгер — председатель комитета Новой пересмотренной стандартной Библии (NRSV), член-корреспондент Британской Академии, член куратория Института “Vetus Latina” при монастыре Берон в Германии; экс-президент Общества библейской литературы, Международного общества изучения Нового Завета, Североамериканского общества патристики.

Откройте примечания к любому авторитетному труду по Новому Завету — можете не сомневаться, вам попадется немало ссылок на Метцгера. Его книги входят в списки обязательного чтения в университетах и духовных академиях всего мира. Он пользуется высочайшим уважением ученых самых разных богословских воззрений.

Брюс Метцгер родился в 1914 году, и его манеры во многом заставляют вспомнить о минувших временах. Вот он выходит из серого «бьюика» (который называет «мой кабриолет с моторчиком»), одетый в темно-серый костюм и синий галстук допотопного фасона. Это его повседневный наряд, в котором он ходит в библиотеку и в будни, и в выходные. Седые волосы тщательно причесаны; глаза в очках без оправы — яркие и внимательные. Доктор Метцгер ходит уже не так быстро, как в былые годы, но по-прежнему без труда поднимается на второй этаж, в свой аскетичный кабинет, где занимается научной работой.

С чувством юмора у Метцгера все в порядке. Он показал мне оловянную коробку, которую унаследовал вместе с постом председателя комитета NRSV. Метцгер приподнял крышку и дал мне взглянуть внутрь, на пепел Библии, которую проповедник-ортодокс сжег в 1952 году в знак протеста.

— Ему не понравилось, что в Послании к Евреям 1: 9 комитет заменил «соучастников», как было в Библии короля Иакова, на «товарищей», — со смешком объясняет Метцгер. — Он кричал о коммунистической пропаганде!

Метцгер говорит медленно, подыскивая слова, вставляет старомодные фразы типа «всецело с вами согласен» — но во всем, что касается Нового Завета, он по-прежнему стоит на передовых рубежах научной мысли. Когда я попросил кое-какие статистические данные, он не стал обращаться к своей книге 1992 года издания, а провел дополнительное исследование, чтобы снабдить меня свежей информацией. Его живой ум без труда оперирует именами и географическими названиями. Ни одна подробность споров между исследователями Нового Завета не ускользает от его внимания, и коллеги высоко ценят его мудрость и интуицию.

Рабочий кабинет у доктора Метцгера размером с тюремную камеру, окон в нем нет вовсе, а стены выкрашены в унылый «больничный» цвет. Два простых деревянных стула (меня он усадил на тот, что поудобнее). Во всем этом есть что-то очень трогательное. Видя его доброту, скромность и внутреннее благородство, мечтаешь к старости стать похожим на него.

Мы немного поболтали о пустяках, и я задал первый из припасенных вопросов: как убедиться, что дошедшие до наших дней жизнеописания Иисуса достойны доверия?

— Признаться честно, — сказал я Метцгеру, — когда я узнал, что не сохранилось ни одного оригинала Нового Завета, меня охватили сомнения. Я подумал вот о чем: если у нас есть лишь списки со списков с еще одних списков, то откуда мне знать, что наш Новый Завет хоть чем-то похож на первоначальный текст? Что вы на это скажете?

— Этот вопрос относится не только к Библии, но и ко всем документам, дошедшим до нас из древности, — ответил Метцгер. — Но в пользу Нового Завета в сравнении с другими древними произведениями говорит беспрецедентно большое количество сохранившихся копий.

— А почему это важно? — спросил я.

— Дело в том, что чем чаще разные копии согласуются друг с другом (тем более, если они пришли из разных географических областей), тем больше возможностей для их взаимного сопоставления, позволяющего выяснить, каким был исходный документ. А согласовываться они будут только в том случае, если принадлежат к одному и тому же «генеалогическому древу», отражающему происхождение манускрипта.

— Понятно, — сказал я. — Чем больше рукописей из разных мест, тем лучше. А что вы скажете о возрасте документов? Ведь это тоже важно, разве не так?

— Всецело с вами согласен, — ответил Метцгер. — И это еще один аргумент в пользу Нового Завета. Существуют списки, отстоящие от оригинала всего на пару поколений, в то время как у других древних текстов разрыв между оригиналом и древнейшей из сохранившихся копий иногда составляет пять, восемь или десять веков. Кроме греческих текстов, имеются довольно древние переводы Евангелий и на другие языки: латынь, сирийский, коптский. Есть и так называемые «вторичные» переводы, сделанные несколько позже, — например, на армянский и готский. Есть и другие — грузинский, эфиопский и так далее.

— Но какая от них польза?

— Даже если бы до нас не дошли греческие тексты, мы смогли бы воспроизвести содержание Нового Завета, систематизируя информацию из этих относительно древних переводов. И даже если бы мы не располагали этими переводами, мы все равно сумели бы воссоздать текст по многочисленным цитатам в комментариях, проповедях и письмах ранних Отцов церкви.

Все это звучало впечатляюще, но не вполне убедительно. Чтобы удостовериться в подлинности Нового Завета, мне был нужен более широкий контекст. Например, как обстоит дело с другими известными книгами древности?

— Вы говорите о великом множестве новозаветных манускриптов, — начал я. — Давайте проведем количественное сравнение с другими древними книгами, которые наука признает достоверными. Расскажите мне, к примеру, о работах авторов, писавших во времена Иисуса!

Словно предвидя этот вопрос, Метцгер заглянул в свои записи.

— Возьмем Тацита, римского историка, который написал свои «Анналы» — историю императорского Рима — около 116 г. Первые шесть книг «Анналов» сохранились лишь в одном экземпляре, датируемом примерно 850 годом. Книги с восьмой по шестнадцатую дошли в рукописи XI века. Книги с седьмой по десятую не сохранились. Видите, сколько веков прошло от периода, когда Тацит собирал материал и писал книгу, до создания немногих уцелевших манускриптов! Или, скажем, Иосиф Флавий, историк I века. Мы располагаем девятью греческими манускриптами его «Иудейской войны» — X, XI и XII веков. Еще у нас есть перевод на латынь IV века и древнерусские документы XI — XII веков.

Я был поражен. Оказывается, лишь тончайшая рукописная нить связывает античные труды с современным миром!

— А теперь, для сравнения, — спросил я, — сколько греческих списков Нового Завета сохранилось до наших дней?

— В каталоги занесено более пяти тысяч! — его глаза блеснули, а голос от воодушевления взлетел на октаву.

Подумать только, целая гора — по сравнению с ничтожной кучкой у Тацита и Флавия!

— Насколько это необычно для древности? И кто идет на втором месте? — спросил я.

— Новый Завет в этом смысле не с чем сравнить, — ответил Метцгер. — Следом по количеству письменных свидетельств идет «Илиада» Гомера — своеобразная библия Древней Греции. Она дошла до нас менее чем в 650 греческих списках, зачастую только фрагментами. Самые ранние относятся ко II — III векам. Если вспомнить, что Гомер создал свой эпос около 800 г. до Р. Х., то разрыв получается весьма солидный.

«Солидный» — это было еще мягко сказано; речь шла о тысяче лет! Да, количество письменных свидетельств Нового Завета просто ошеломляет, когда сравниваешь его с другими почтенными античными источниками — книгами, в подлинности которых у ученых нет ни малейших сомнений.

Мое любопытство распалилось до предела, и я попросил Метцгера описать какие-нибудь новозаветные манускрипты.

— Самые древние из них — кусочки папируса. Этот древний прообраз бумаги изготовляли из одноименного растения, росшего в Египте, в мелководье дельты Нила. До нас дошло девяносто девять папирусных фрагментов, каждый из которых содержит от небольшого отрывка до нескольких книг Нового Завета. Самой значительной находкой считаются так называемые «библейские папирусы Честера Битти», обнаруженные в 1930 году. Папирус номер один, который датируется III веком, содержит отрывки из четырех Евангелий и Книги Деяний; папирус номер два, датируемый примерно 200 годом, — большие фрагменты из восьми посланий Апостола Павла и фрагменты Послания к Евреям; папирус номер три, который относят к III веку, — значительную часть Апокалипсиса. Нельзя не упомянуть и о папирусах, которые в свое время приобрел швейцарский библиофил Мартин Бодмер. Самый древний из них, примерно двухсотого года, содержит около двух третей Евангелия от Иоанна. Еще один папирус, с отрывками из Евангелий от Луки и Иоанна, датируется III веком.

Получалось, что временной разрыв между созданием Евангелий и появлением самых ранних манускриптов ничтожно мал. Но какую из дошедших до нас рукописей можно считать самой древней? Насколько близко мы можем подобраться к оригиналам?

— Какой из списков Нового Завета считают самым древним? — спросил я.

— Фрагмент восемнадцатой главы Евангелия от Иоанна, — не задумавшись ни на секунду, ответил Метцгер. — В нем пять стихов, три на одной стороне и два на другом, а размером он примерно шесть на девять сантиметров.

— А как его нашли?

— Его приобрели в Египте, еще в 1920 году, и он долгие годы пылился в хранилище вместе с другими клочками папируса. В 1934 году Колин Робертс из оксфордского колледжа Сент-Джонс наткнулся на него, разбирая папирусы в манчестерской Библиотеке Джона Райландса, — и мгновенно определил, что перед ним — сохранившийся фрагмент Евангелия от Иоанна. По характеру письма он сумел сделать выводы о возрасте этого документа.

— И что выяснилось? — спросил я.

— Робертс отнес его к периоду от 100 до 150 года. Очень многие известные палеографы — сэр Фредерик Кенион, сэр Гарольд Белл, Адольф Дейсманн, Хэтч, Ульрих Вилкен и другие — согласились с его оценкой. Дейсманн был убежден, что эта находка восходит как минимум к периоду правления императора Адриана (117 — 138 годы) или даже Траяна (98 — 117 годы).

И это было открытием эпохального значения. Ведь немецкие богословы XIX века с пеной у рта доказывали, что четвертое Евангелие написано не ранее 160 года, и потому не может считаться достоверным историческим документом — слишком много лет прошло со времен земной жизни Иисуса. Эта точка зрения укоренилась настолько, что целые поколения исследователей относились к Евангелию от Иоанна с неприкрытым недоверием.

— Выходит, ученым пришлось полностью пересмотреть свои взгляды, — заметил я.

— Вне сомнения, — согласился Метцгер. — К тому же, этот древнейший экземпляр Евангелия от Иоанна принадлежал христианской общине из Египта, что весьма далеко от Ефеса в Малой Азии, где предположительно был создан оригинал.

Эта находка буквально перевернула тогдашние исторические воззрения, сдвинув время написания Евангелия от Иоанна гораздо ближе ко дням пребывания Иисуса на земле. Я отметил про себя, что нужно узнать у археологов, есть ли другие находки, подтверждающие достоверность четвертого Евангелия.

Древнейшие списки Нового Завета начертаны на папирусе, однако существуют и рукописи на пергаменте — материале из шкур быков, баранов, коз, антилоп.

— Бывают так называемые «унциальные манускрипты», написанные только прописными греческими буквами, — рассказывал Метцгер. — Сегодня в нашем распоряжении 306 таких рукописей; некоторые относятся еще к III веку. Самые ценные из них — «Синайский кодекс», единственный полный список Нового Завета, выполненный унциальным письмом, и неполный «Ватиканский кодекс». Оба они относятся примерно к 350 году. Примерно в 800 году появился новый стиль письма, по своей природе более близкий к скорописи, — так называемый «минускул». Манускриптов это рода у нас 2856. Есть также «лекционарии», где новозаветное Писание излагается в той последовательности, в какой его читали в ранних церквях в течение года. В каталоги внесено в общей сложности 2403 таких манускрипта. Итого, в общей сложности мы обладаем 5664-мя греческими рукописями.

А кроме греческих, добавил он, существуют тысячи древних списков Нового Завета на других языках: от восьми до десяти тысяч рукописей латинской «Вульгаты» и около восьми тысяч эфиопских, славянских, армянских списков; в общей сложности — примерно двадцать четыре тысячи манускриптов.

— Так каков же ваш вывод? — спросил я, желая убедиться, что понял его правильно. — Если исходить из количества рукописей и временного разрыва между оригиналом и первой из сохранившихся копий — как выглядит Новый Завет на фоне других знаменитых древних документов?

— Великолепно выглядит, — ответил он. — Можно не сомневаться в точности дошедшего до нас текста, тем более в сравнении с другими документами древности.

Это мнение разделяют выдающиеся ученые из разных стран. Вот что писал покойный Ф. Ф. Брюс, знаменитый профессор Манчестерского университета, автор книги «Новозаветные документы: достоверны ли они?» (“The New Testament Documents: Are They Reliable?”): «Во всей древней литературе не найдется текста, который обладал бы таким объемом достоверных документальных подтверждений, как Новый Завет»[16].

Метцгер уже упоминал имя сэра Фредерика Кениона, бывшего директора Британского музея и автора «Палеографии греческих папирусов» (“Palaeography of Greek Papyri”). По словам Кениона, «такого краткого промежутка между датами создания оригинала и самого раннего из сохранившихся списков, как у Нового Завета, нет ни у одного древнего источника»[17]. Далее он заключает: «Исчезли последние мотивы для сомнений в том, что тексты Библии дошли до нас именно такими, какими были написаны»[18].

Но что можно сказать о разночтениях между рукописями? Ксероксов в те времена не было, тексты переписывались вручную, буква за буквой, слово за словом, строка за строкой, и при этом не обходилось без ошибок. Возникает вопрос: могли ли эти ошибки закрепиться и дойти до наших дней?

— Если учесть, что некоторые греческие буквы очень похожи одна на другую, а условия, в которых трудились переписчики, были крайне примитивными, — наверное, ошибки при копировании были неизбежны? — спросил я.

— Вы совершенно правы, — согласился Метцгер.

— А в дошедших до нашего времени рукописях обнаружены буквально десятки тысяч разночтений, так?

— Да, именно так.

— Не следует ли из этого, что им нельзя доверять? — в моем голосе непроизвольно зазвучали обвинительные нотки.

— Нет, сэр. Не следует, — убежденно произнес Метцгер. — Позволю себе напомнить: среди древних переписчиков наверняка были и близорукие, а очки были изобретены только в 1373 году в Венеции. Прибавьте сюда и то, что им приходилось переписывать высохшие манускрипты с отслаивающимися чернилами. Были и другие трудности — например, небрежность некоторых писцов. Так что, хотя в целом переписчикам были свойственны усердие и скрупулезность, в их работу действительно вкрадывались ошибки. Но, — тут же добавил он, — были и факторы, которые нейтрализовали или сглаживали эти ошибки. Допустим, зрительная память писца сыграла с ним дурную шутку, и он перепутал порядок слов. Так вот, в этом ничего страшного нет, поскольку греческий язык, в отличие от английского, — флективный.

— А это значит…

— А это значит, что в английском, где важен порядок слов, между предложениями «Человека укусила собака» и «Человек укусил собаку» — огромная разница. В греческом — нет. Подлежащее остается подлежащим, где бы оно ни стояло; соответственно, даже если слова были написаны в неправильном порядке, смысл предложения не менялся. Таким образом, хотя некоторые разночтения между манускриптами действительно существуют, но по большей части это несущественные расхождения. Иное дело — различия в написании.

И все-таки меня по-прежнему смущали все эти «варианты» — расхождения между манускриптами. Я читал, что по подсчетам их около двухсот тысяч[19]! Но Метцгер тут же объяснил, что эта цифра завышена:

— Поначалу кажется, что это огромное число, но тонкость состоит в методике подсчета вариантов.

Оказывается, если одно и то же слово неправильно скопировано в двух тысячах манускриптов, то это засчитается как две тысячи расхождений.

Я повернул к самому важному:

— Сколько церковных догматов оказалось под угрозой из-за этих разночтений?

— Я не знаю ни одного, — уверенно ответил он.

— Ни одного?

— Ни одного, — повторил он. — Конечно, к нам приходят свидетели Иеговы и говорят: «Ваша Библия Короля Иакова неправильная: в 1-ом послании от Иоанна 5:7 — 8 сказано: «Отец, Слово и Святый Дух; и Сии три суть едино», а в древнейших манускриптах этого нет». И они в определенной степени правы. Эти слова присутствуют только в семи-восьми списках, и все они XV или XVI веков. Я допускаю, что эти слова не входили изначально в боговдохновенное послание. Но это вовсе не подрывает позиций доктрины о Троице, ясно подтвержденной в Библии. При крещении Иисуса Бог-Отец говорит, что крестится Его возлюбленный Сын, на Которого нисходит Дух Святой. А апостол Павел завершает 2-ое послание к Коринфянам словами: «Благодать Господа нашего Иисуса Христа, и любовь Бога Отца, и общение Святаго Духа со всеми вами. Аминь». О Троице в Библии говорится не раз и не два.

— Значит, когда попадаются варианты, они обычно несущественны, второстепенны?

— Да, конечно, именно так, — и ученые не жалеют сил, пытаясь пробиться через варианты к изначальному тексту. Но даже самые существенные различия не подрывают ни одну церковную доктрину. И в любом хорошем издании Библии есть примечания, предупреждающие читателя о существенных разночтениях, которые — повторюсь — крайне редки.

Действительно, они настолько редки, что ученые Норман Гейслер (Norman Geisler) и Вильям Никс (William Nix) приходят к следующему выводу: «Таким образом, Новый Завет не только сохранился в большем количестве рукописей, чем любая другая книга древности, но и сохранился точней, чем любая другая книга, — он точен на 99,5 процента»[20].

Но даже если Новый Завет дошел до нас через века, не утратив достоверности, — откуда нам знать, что перед нами полная картина? Церковь обвиняли и обвиняют в том, что ее иерархи уничтожили другие, не менее достойные доверия документы, освещавшие жизнь Иисуса в ином свете. Откуда нам знать, что в двадцати семи книгах Нового Завета представлена самая надежная информация? Почему Евангелия от Матфея, Марка, Луки и Иоанна вошли в нашу Библию, а многие другие древние жизнеописания — «Евангелие от Филиппа», «Египетское Евангелие», «Евангелие Истины», «Евангелие от Марии» — не вошли?

Пришла пора вернуться к вопросу о каноне. Термин «канон» происходит от греческого слова со значением «правило, норма, стандарт» и относится к книгам, официально признанным церковью и включенным в Новый Завет[21]. Метцгер — один из ведущих авторитетов в этой области.

— Как пастыри ранней церкви определяли, какие книги считать авторитетными, а какие — отбросить? — спросил я. — На основе каких критериев они решали, что именно следует включить в Новый Завет?

— Ранняя церковь в основном применяла три критерия, — ответил он. — Во-первых, книги должны были быть написаны самими апостолами — очевидцами описанных ими событий, или же их учениками. Так, хотя Марк и Лука не принадлежали к двенадцати апостолам, раннехристианская традиция считает Марка помощником Петра, а Луку — товарищем Павла.

Вторым критерием было соответствие так называемому «правилу веры». Иными словами — соответствовал ли документ базовой христианской традиции, которую церковь признавала нормой? И, наконец, третий критерий — насколько давно признан документ церковью в целом?

— И что же, они просто отсекали все, что не подходило под эти критерии?

— Нет, нельзя сказать, что пастыри церкви применяли их механически, — ответил Метцгер. — Наверняка были разные мнения по поводу того, какой из критериев имел наибольший вес. Но вот что замечательно: даже при том, что некоторое время границы канона оставались неопределенными, за первые два столетия церковь приняла большую часть Нового Завета — причем в высшей степени единодушно. А ведь речь идет об очень разных общинах, разбросанных по огромной территории.

— Выходит, четыре Евангелия, которые входят сегодня в Новый Завет, отвечали этим критериям, а остальные нет?

— Именно, — ответил Метцгер. — Получилось, так сказать, своеобразное «выживание наиболее приспособленных». Как говаривал своим студентам в Гарварде Артур Дарби Нок (Arthur Darby Nock): «Самые оживленные дороги Европы — это самые лучшие дороги; потому-то по ним все и ходят». Хорошая аналогия. Британский комментатор Библии Уильям Баркли (William Barclay) сказал об этом так: «Будет чистой правдой, что книги Нового Завета стали каноническими именно потому, что никто не мог этому помешать». Если говорить о роли в христианской истории и христианском вероучении, то никакие книги тех времен, несомненно, не могут сравниться с Новым Заветом. Изучая историю становления канона, приходишь к убеждению, что в Новом Завете собраны лучшие источники, связанные с Иисусом. Те, кто определял границы канона, имели ясное и гармоничное представление о Вести Христовой. Да вы сами почитайте те, другие документы. Они написаны гораздо позже четырех Евангелий — во II, III, IV, V и даже VI веках, — и в целом весьма неоригинальны. Их названия — например, «Евангелие от Петра» и «Евангелие от Марии» — не имеют отношения к их настоящим авторам. Четыре Евангелия, напротив, с поразительным единодушием были признаны подлинными.

Однако я знал, что некоторые либеральные теологи, в большинстве своем — представители широко известного «Семинара Иисуса», — считают, что «Евангелие от Фомы» заслуживает того же статуса, что и четыре канонические Евангелия. Может быть, это загадочное Евангелие пало жертвой церковных междоусобиц и в конце концов было отвергнуто из-за своего «неудобного» содержания? Вот об этом-то, подумал я, мы сейчас и поговорим.

— Доктор Метцгер, хочу расспросить вас о «Евангелии от Фомы», найденном в 1945 году в Египте среди документов Наг Хаммади. Там сказано, что оно содержит «тайные речения, которые Иисус говорил в Своей земной жизни, а Близнец Фома записал». Почему же этот текст не признан церковью?

Оказалось, что Метцгер досконально изучил «Евангелие от Фомы».

— «Евангелие от Фомы» появилось на свет в списке V века на коптском языке, и я его переводил на английский. В нем содержатся 114 высказываний, приписываемых Иисусу, но нет ничего о Его деяниях. Скорей всего, «Евангелие от Фомы» было написано на греческом языке в Сирии, приблизительно в 140 году. Я полагаю, в некоторых случаях этот текст верно передает слова Иисуса, хотя и с некоторыми изменениями.

Конечно же, я был заинтригован:

— Расскажите, пожалуйста, подробнее!

— К примеру, в «Евангелии от Фомы» Иисус говорит: «Не может укрыться город, стоящий на верху высокой горы». Добавлено прилагательное «высокая», а остальное совпадает с Евангелием от Матфея. Или другие слова Иисуса: «Отдавайте кесарево кесарю, Божие Богу, а Мое Мне» — здесь добавлена последняя часть фразы. Но есть в «Евангелии от Фомы» и кое-что, совершенно чуждое каноническим Евангелиям. Например, Иисус в нем говорит: «Расколи дерево — Я в нем. Подними камень, и найдешь Меня под ним». Это не что иное как пантеизм, вера в то, что Иисус растворен в природе. Такое представление о Нем совершенно не соответствует каноническим Евангелиям. А заканчивается «Евангелие от Фомы» таким высказыванием: «Пусть Мария оставит нас, ибо женщины не достойны жизни». Иисусу там приписываются и такие слова: «Вот, я наставлю ее на путь, чтобы она стала мужем и обрела дух живой, подобный вашему, мужи. Ибо каждая женщина, превращающая себя в мужа, войдет в Царствие Небесное». — Метцгер вскинул брови, словно изумляясь собственным словам. — Нет, это не тот Иисус, Которого мы знаем из четырех канонических Евангелий!

— Я слышал, что церковные соборы намеренно устроили заговор молчания вокруг «Евангелия от Фомы».

— Это исторически ошибочный вывод, — последовал ответ. — Синоды и соборы V и последующих веков лишь утверждали то, что уже и так было признано как иерархами церкви, так и простыми верующими. Нельзя сказать, что «Евангелие от Фомы» было исключено неким декретом церковного собора; скорее, оно само себя «исключило», поскольку не соответствовало тем свидетельствам о Христе, которые ранние христиане признавали достойными доверия.

— Итак, вы не согласны с теми, кто хотел бы приравнять «Евангелие от Фомы» к четырем библейским Евангелиям?

— Да, категорически не согласен. Полагаю, ранняя церковь поступила благоразумно, отказавшись от него. И признать его сейчас, на мой взгляд, означало бы признать нечто менее обоснованное, чем другие Евангелия, — ответил он. — Только не поймите меня превратно. «Евангелие от Фомы» –интересный документ, но он включает в себя пантеистические взгляды и выпады против женщин и тем самым исключает себя из числа достоверных текстов. Нужно уяснить, что канон — не результат «конкурсного отбора», отягощенного церковными интригами, а интуитивный выбор самих христиан. В Евангелии от Иоанна они явственно слышали голос Пастыря Доброго; в «Евангелии от Фомы» этот голос звучал приглушенно и искаженно, да еще и с инородными примесями. Официальное решение о каноне всего лишь утвердило то, что уже было и так определено общим ощущением всей церкви. Видите ли, канон — это не столько утвержденный список книг, сколько список утвержденных книг. Эти документы обрели признание не из-за того, что были канонизированы; каждый из них обрел признание прежде, чем попал в канон. Ранняя церковь просто прислушалась и почувствовала, что этим источникам можно верить. И говорить, что библейский канон появился в результате соответствующих решений соборов и синодов, — все равно что сказать: «Пусть музыкальные академии сделают официальное заявление о том, что музыка Баха и Бетховена превосходна!» Спасибо, не нужно! Мы сами чувствуем, какая музыка хороша, а какая — нет. То же самое относится и к библейскому канону.

И все-таки, заметил я, некоторые новозаветные книги (а именно Послание Иакова, Послание к Евреям и Откровение Иоанна Богослова) входили в канон труднее и медленнее, чем остальные. Следует ли поэтому относиться к ним с осторожностью?

— На мой взгляд, это говорит лишь о том, как внимательно подходили к этому вопросу ранние христиане, — ответил он. — Они не были легковерны и не хватались за каждый документ, в котором было хоть что-то сказано об Иисусе. Это свидетельствует об их осмотрительности и скрупулезности. Но даже и в наши дни часть сирийских христиан не признает Откровение Иоанна Богослова. А на мой взгляд, Откровение — чудеснейшая книга. — Он покачал головой. — По-моему, эти люди сами себя обделили.

Аргументы Метцгера оказались вполне убедительными. Все мои сомнения в том, дошел ли до нас текст Нового Завета в первозданном виде, рассеялись без следа. Бенджамин Уорфилд (Benjamin Warfield), один из выдающихся предшественников Метцгера по Принстонской богословской семинарии (он защитил четыре докторские диссертации и преподавал систематическое богословие вплоть до самой своей смерти в 1921 году) выразил это такими словами:

Рассматривая документы, вошедшие в Новый Завет, отметим, что достоверность двадцати из двадцати семи его книг никогда не вызывала серьезных сомнений. Это книги от Евангелия от Матфея и до Послания к Филимону, а также 1-ое послание Петра и 1-ое послание Иоанна. Естественно, сюда же относятся четыре Евангелия[23]. Оставшиеся семь книг, достоверность которых одно время подвергалась сомнению руководителями ранней церкви, были, как пишут Гейслер и Никс, «окончательно и полностью приняты церковью в целом»[24].

Что касается апокрифической литературы — многочисленных евангелий, апостольских посланий и откровений, появившихся в первые века после Рождества Христова (в их числе — «Евангелия» от Никодима, Варнавы, Варфоломея, Андрея; «Послание Апостола Павла к Лаодикийцам», «Откровение Стефана» и т. д.), — то все они «вымышленные и еретические… в целом не обладающие ни истиной, ни ценностью», и «ни один Отец церкви, канон или собор» не счел их достоверными и достойными включения в Новый Завет[25].

Кстати сказать, я последовал совету Метцгера и прочел многие из апокрифов.

В сравнении с точными и здравыми свидетельствами очевидцев Матфея, Марка, Луки и Иоанна апокрифы действительно заслуживают того определения, которое им дал древний христианский историк Евсевий: «Совершенно бессмысленные и нечестивые»[26]. В моем расследовании они бесполезны — они слишком удалены от земного служения Иисуса, написаны не ранее V — VI веков, в них слишком много вымысла, и потому их нельзя считать достоверными историческими документами.

Пора было переходить к следующему этапу моего расследования. Я хотел узнать, сколько свидетельств о «Плотнике-Чудотворце», жившем в I веке, существует вне евангельских текстов. Что говорят античные историки? Подтверждают они или отрицают то, что сказано в Новом Завете о Его жизни, учении, чудесах? Мне предстояла поездка в Огайо, к одному из лучших американских специалистов в этой области.

А пока я поблагодарил доктора Метцгера за бесценную помощь и потраченное на меня время. Он тепло улыбнулся и предложил проводить меня. Мне не хотелось злоупотреблять его гостеприимством, тем более накануне выходного дня, — но я не мог покинуть Принстон, не задав еще один вопрос.

— Вы десятки лет занимались исследованиями, учились, писали учебники, углублялись в тончайшие нюансы новозаветных текстов… Как это отражалось на вашей личной вере?

— О! — По-моему, эта тема была ему приятна. — Моя вера укреплялась с каждым днем. Я видел, с какой точностью эти материалы дошли до наших дней, в каком множестве списков, в том числе и очень, очень древних…

— Значит, ученость не иссушила вашу веру, а…

— …поддержала ее, — подхватил он. — Я всю жизнь задавал вопросы, рылся в текстах, исследовал их — и сегодня я точно знаю, что моя вера в Иисуса основана на прочном фундаменте. — Он помолчал, глядя на меня, и с воодушевлением добавил: — На очень прочном фундаменте!

1. Вы прочитали интервью с доктором Метцгером. Как по-вашему, насколько надежно передавалась информация при переписывании новозаветных текстов?

2. Найдите в своем экземпляре Нового Завета примечания, где говорится о разночтениях. Какие именно варианты вы нашли? Как влияют эти примечания на ваше восприятие текста?

3. Считаете ли вы разумными критерии создания новозаветного канона? Объясните, почему. Можете ли вы предложить дополнительные критерии? С какими трудностями сталкиваются современные ученые, выясняя, почему одни документы вошли в канон, а другие — нет?

Bruce, F. F. The Canon of Scripture. Downers Grove, Ill.: InterVarsity Press, 1988. Geisler, Norman L., and William E. Nix. A General Introduction to the Bible. 1968; reprint, Chicago: Moody Press, 1980.

Metzger, Bruce M. The Canon of the New Testament. Oxford: Clarendon Press, 1987.

_______. The Text of the New Testament. New York: Oxford Univ. Press, 1992.

Patzia, Arthur G. The Making of the New Testament. Downers Grove, Ill.: InterVarsity Press, 1995.

Глава 4. ПОДКРЕПЛЯЮЩИЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА. Существуют ли достоверные свидетельства об Иисусе вне Евангелий?

Гарри Алеман обернулся и ткнул в меня пальцем.

— Вы! — с яростью и отвращением прошипел он. — Когда вам уже надоест писать обо мне всякую гадость?

И он ринулся вниз по черной лестнице, спасаясь от репортеров, которые рыскали по всему зданию суда, разыскивая его.

Впрочем, невозможно быть репортером криминальной хроники в Чикаго 70-х годов и не интересоваться Гарри Алеманом — типичным наемным убийцей преступного синдиката. А чикагцы с их извращенными вкусами обожают читать об организованной преступности.

Прокуратура безуспешно пыталась засадить Алемана за решетку из-за очередного хладнокровного убийства, совершенного, как они подозревали, по приказу боссов синдиката. Все упиралось в отсутствие свидетелей, которые согласились бы давать показания против гангстера с такой жуткой репутацией.

А затем в деле произошел перелом. Луис Альмейда, бывший закадычный приятель Алемана, был арестован при покушении на убийство профсоюзного деятеля в Пенсильвании. Осужденный за попытку вооруженного нападения и приговоренный к десяти годам тюрьмы, Альмейда в обмен на снисходительность обвинения согласился дать показания против Алемана по нераскрытому убийству представителя профсоюза водителей грузовиков в Чикаго. Таким образом, Альмейда был заинтересован в сотрудничестве, и это, несомненно, в определенной степени снижало ценность его показаний. Работники прокуратуры понимали, что необходимо упрочить позицию обвинения, подкрепив слова Альмейды чем-то еще.

Вот как определяется значение слова «подкрепить» в словаре Вебстера: «сделать более определенным, подтвердить: «Он подкрепил мою версию происшедшего»[27]. Подкрепляющие доказательства поддерживают другие свидетельства, подтверждают существенные элементы рассказа очевидца. В качестве подкрепляющего доказательства может выступать документ публичного характера, фотография, дополнительное заявление второго или третьего лица. Подкрепляющее доказательство может подтверждать все свидетельство или его ключевые части.

Таким образом, подкрепляющее доказательство, подобно тросам-растяжкам высокой антенны, помогает основному доказательству стоять твердо и нерушимо. Чем больше подкрепляющих доказательств, тем надежней дело.

Но где обвинители могли найти подтверждение рассказу Альмейды? И тут выяснилось нечто совершенно неожиданное: скромный законопослушный гражданин по имени Бобби Лоу выгуливал собаку и случайно увидел, как Алеман убил представителя профсоюза. Несмотря на зловещую славу Алемана, Лоу согласился подкрепить рассказ Альмейды своими показаниями против гангстера.

На судебном процессе над Алеманом присяжные как зачарованные слушали показания Лоу и Альмейды. Рассказ Альмейды о том, как он вел машину от места преступления, в точности сходился с рассказом Лоу о том, как Алеман 27 сентября 1972 года убил свою жертву прямо на тротуаре.

Прокуроры считали, что напуганному наемному убийце не вырваться из сплетенной ими сети улик, но в ходе процесса они почувствовали неладное. Впервые они насторожились, когда Алеман отказался от суда присяжных и предпочел, чтобы его дело рассматривал судья.

В результате оправдались наихудшие опасения обвинителей: несмотря на неопровержимые показания Лоу и Альмейды, судья признал Алемана невиновным и выпустил его на свободу.

Так что же произошло? Не забывайте, что дело было в Чикаго, в округе Кук, который печально известен разгулом коррупции. Много лет спустя открылось, что судья получил десять тысяч долларов за оправдательный приговор. Когда осведомитель ФБР вытащил на свет историю со взяткой, судья (к тому времени уже отставной) покончил с собой, а прокуратура вновь выдвинула против Алемана обвинение в убийстве.

Ко времени второго судебного процесса закон изменился, и обвинители могли потребовать рассмотрения дела в суде присяжных, что они и сделали. И вот, через двадцать пять лет после убийства, Алеман был признан виновным и приговорен к сроку от ста до трехсот лет тюремного заключения[28].

Дело Алемана, несмотря на все проволочки, показывает, как важны подкрепляющие доказательства. Не менее важны они и тогда, когда дело касается истории. Доктор Крейг Бломберг показал, что в Евангелиях представлены исчерпывающие свидетельства о жизни, учении, смерти и Воскресении Иисуса. Но есть ли другие доказательства, подкрепляющие эту информацию? Есть ли внебиблейские источники, подтверждающие основные сведения об Иисусе и раннем христианстве?

Скажем иначе: существуют ли дополнительные документы, позволяющие окончательно «решить дело» Христа, — подобно тому, как показания Бобби Лоу окончательно решили судьбу процесса против Гарри Алемана? По словам нашего следующего «свидетеля», такие доказательства существуют — и возможно, что их количество и качество станет для вас полной неожиданностью.

Эдвин Ямаучи (Edwin Yamauchi) работает в университете Майами, в живописном городке Оксфорд, штат Огайо. Направляясь к импозантному кирпичному зданию, где находится его кабинет, я прошел под каменной аркой с надписью: «Познай истину, и истина сделает тебя свободным». Ямаучи, один из лучших американских специалистов в области древней истории, большую часть жизни провел в поисках исторической истины.

Эдвин Ямаучи, сын иммигрантов с острова Окинава, родился в 1937 году на Гавайях. Жизнь его не баловала: отец умер как раз перед нападением японцев на Перл-Харбор, а мать, оставшись без средств к существованию, работала горничной в зажиточных семействах. Сама она не смогла получить образование и потому побуждала сына читать и учиться, принося ему чудесно иллюстрированные книги, на всю жизнь привившие ему любовь к учению.

Научные достижения доктора Ямаучи весьма и весьма впечатляют. Став бакалавром в иудаике и эллинистике, он затем получил в университете Брандейса магистерскую и докторскую степени за исследования по средиземноморской тематике.

Доктор Ямаучи удостоен восьми научных стипендий — от ученого совета университета Ратджерса, Национального фонда гуманитарных наук, Американского философского общества и так далее. Для работы он изучил двадцать два языка — в том числе арабский, китайский, древнеегипетский, русский, сирийский, угарийский и даже язык команчей.

Доктор Ямаучи семьдесят один раз выступал с докладами на научных конференциях, читал лекции более чем в сотне семинарий, университетов и колледжей, в том числе в Йейле, Принстоне и Корнелле; был председателем, а затем президентом Института библейских исследований, президентом Конференции по истории и религии; восемьдесят его статей опубликованы в тридцати семи научных журналах.

В 1968 г. он принимал участие в первых раскопках храма царя Ирода в Иерусалиме — тогда были найдены доказательства того, что храм был разрушен в 70 г. Ямаучи написал ряд книг на археологические темы, в том числе «Камни и Библия» (“The Stones and the Scriptures”), «Библия и археология» (“The Scriptures and Archaeology”), «Мир первых христиан» (“The World of the First Christians”).

Эдвин Ямаучи, воспитанный в буддистской среде, перешел в христианство еще в 1952 году — как раз в год моего рождения. Меня особенно интересовало, как повлияла его многолетняя вера во Христа на оценку исторических свидетельств. Иными словами, насколько скрупулезно он придерживается фактов, не поддается ли соблазну зайти в своих выводах дальше, чем позволяют свидетельства?

Профессор Ямаучи — человек вежливый и скромный. Он говорит тихо, на вопросы отвечает тщательно и подробно, время от времени прерываясь, чтобы показать свои статьи на соответствующую тему (хороший ученый знает, что информации никогда не бывает много).

Мы сидели в его заваленном книгами кабинете, в самом центре зеленого университетского городка, тронутого осенними красками, и беседовали на тему, от которой у него даже после стольких лет исследований и преподавания по-прежнему загораются глаза.

После беседы с Бломбергом я уже не говорил, что евангельские сведения об Иисусе недостаточны, и начал с такого вопроса:

— Можете ли вы как историк дать оценку исторической достоверности Евангелий?

— В целом, Евангелия — великолепные исторические документы, — ответил Ямаучи. — Они-то и есть самые достоверные, полные и надежные источники информации об Иисусе. Дополнительные источники содержат меньше подробностей и имеют ценность лишь как подкрепляющие доказательства.

— Да-да, именно об этом я и хотел узнать — о подкрепляющих доказательствах, — откликнулся я. — Скажем прямо: некоторые намекают, что таковых вообще нет. Вот, в 1979 году вышел роман Чарльза Темплтона (Charles Templeton) «Дело Божье» (“Act of God”), в котором один из персонажей, археолог, делает заявление, отражающее довольно распространенную точку зрения … — Я раскрыл книгу:

— Ну так что, — не без намека в голосе сказал я, — похоже, вне Библии найдется не так много подтверждений жизни Иисуса?

Ямаучи улыбнулся и покачал головой:

— Этот археолог из романа попросту заблуждается, — произнес он негромко, но тоном, не допускающим возражений, — потому что такие подтверждения, причем весьма существенные, есть и у Тацита, и у Флавия. В самих Евангелиях сказано, что многие из тех, кто слышал Иисуса, даже Его близкие родственники, не верили Ему при Его жизни. Но в результате сегодня Его знают повсюду — а Ирод Великий, Понтий Пилат и другие «сильные мира сего» известны несравнимо меньше. Так что Он все-таки «произвел впечатление» на тех, кто в Него верил.

Он замолчал, а затем добавил:

— А на тех, кто не верил, — на тех, конечно, нет.

И Темплтон, и Ямаучи упомянули Иосифа Флавия, историка I века, хорошо известного в научных кругах, но не слишком популярного у широкой публики.

— Расскажите немного о Флавии, — попросил я. — Что именно он говорит об Иисусе?

— Пожалуйста, — ответил Ямаучи, положил ногу на ногу и откинулся на спинку кресла. — Иосиф Флавий — известнейший еврейский историк I века. Он родился в 37 году и до конца века написал большую часть своих четырех книг. В автобиографии он оправдывает свои поступки во время Иудейской войны, которая длилась с 66-го по 74-й год. Дело в том, что во время осады он сдался римскому полководцу Веспасиану, хотя многие его соратники предпочли плену самоубийство. — Профессор усмехнулся. — Иосиф Флавий решил, что Бог не хочет его самоубийства, а потом стал приверженцем римлян.

Похоже, этот Флавий был довольно колоритной личностью, подумал я. Было бы неплохо понять его побудительные мотивы и предрассудки.

— Расскажите о нем побольше. Каким он был человеком? — спросил я.

— Он был священником, фарисеем, довольно самовлюбленным. Его самая известная работа называется «Иудейские древности» — это история еврейского народа от Сотворения мира. Предполагается, что он завершил книгу примерно в 93 году. Флавий сотрудничал с оккупантами-римлянами, и можно предположить, что соотечественники-евреи его ненавидели. Но среди христиан он был очень популярен, поскольку в своих работах упоминал Иакова, брата Иисуса, а также самого Иисуса.

Вот и первый пример неевангельских подкрепляющих доказательств.

— Расскажите, пожалуйста, об этих упоминаниях, — попросил я.

— В «Иудейских древностях», — начал Ямаучи, — описано, как первосвященник по имени Анания воспользовался смертью римского наместника Феста (который тоже упоминается в Новом Завете), чтобы предать Иакова смерти.

Он потянулся к книжной полке, вытащил толстый том и сразу открыл его на нужной странице.

— Ага, вот оно. «Он созвал синедрион и поставил перед ним человека по имени Иаков, брата Иисуса, называвшегося также Христос, и некоторых других. Он обвинил их в нарушении закона и приговорил к побиванию камнями»[30].

— Я не знаю ни одного ученого, — уверенно заявил Ямаучи, — которому удалось бы оспорить этот отрывок. Л. Фелдман (L. H. Feldman) отмечал, что будь это поздняя вставка христианских времен, то ее тон был бы более панегирическим по отношению к Иакову. Итак, вот вам упоминание о брате Иисуса (который обратился в христианство, видимо, после того, как Христос воскрес, — посмотрите в Евангелии от Иоанна 7:5 и 1-ом послании к Коринфянам 15:7) и подтверждение того факта, что некоторые считали Иисуса Христом, что значит «помазанник» или «мессия».

Я знал, что Иосиф писал об Иисусе еще больше в так называемом «Свидетельстве Флавия». И еще я знал, что этот античный текст, содержащий явные и развернутые подтверждения жизни, чудесам, смерти и Воскресению Иисуса, веками вызывал особенно жаркие споры.

Но подлинный ли это текст? Или за долгие годы его «подправили»? Я спросил об этом доктора Ямаучи — и тут же понял, что задел вопрос, в высшей степени его волнующий.

— Это поразительный отрывок! — восторженно сказал он, подавшись вперед с книгой в руке, — И действительно спорный.

Он прочел вслух:

Это явно было мощное подкрепляющее доказательство в пользу Иисуса.

— Вы сказали, что это место спорное. Что же именно говорят о нем ученые?

— В науке сменились три подхода по отношению к этому отрывку. Ранние христиане по понятным соображениям считали его замечательной и бесспорно истинной характеристикой Иисуса и Его Воскресения. Затем, в эпоху Просвещения, подлинность всего этого фрагмента была поставлена под сомнение. Но в наши дни и иудейские, и христианские ученые на удивление единодушны в том, что в целом отрывок аутентичен, хотя в нем, возможно, есть более поздние вставки.

Я вскинул глаза.

— Вставки? Что это значит?

— Это значит, что раннехристианские переписчики дописали фразы, которых у иудейского писателя Иосифа Флавия быть не могло, — ответил Ямаучи.

Он указал на предложение из книги.

— Вот, например, в первой строке написано: «Появился к тому времени Иисус, мудрый человек». Христиане обычно так об Иисусе не говорили, а для Флавия это вполне нормально.

— А вот следующая фраза — «если можно назвать его человеком» — намекает на сверхчеловеческую сущность Иисуса, поэтому возможно, что эти слова были вставлены позже.

Я кивнул, давая ему понять, что пока поспеваю за ходом его мысли.

— Далее сказано: «…он совершал в самом деле необычайные поступки, наставник людей, которые благорасположены к истине. И привлек многих иудеев и также многих греков». Вполне совпадает с обычной лексикой Флавия и в целом выглядит достоверным. А следом идет недвусмысленное утверждение: «Это был мессия (Христос)». Похоже на вставку, потому что…

— Потому что, — перебил я, — в отрывке об Иакове Флавий говорит: «…называвшийся также Христос».

— Верно, — сказал Ямаучи. — Сомнительно, чтобы в одном месте Флавий сам напрямую называл Иисуса мессией, а в другом месте говорил, что мессией Его считали последователи.

Следующая часть «Свидетельства Флавия», в которой говорится о суде и распятии, а также о том, что последователи Иисуса по-прежнему любят его, не вызывает возражений и считается подлинной. Далее идет фраза: «Он и в самом деле появился на третий день, снова живой». Опять же, это явная декларация веры в Воскресение, и вряд ли эти слова написаны рукой Флавия. Итак, три фрагмента, видимо, вставлены в этот текст поздней.

— И каков же общий вывод? — спросил я.

— Вывод такой: «Свидетельство Флавия» действительно было написано Иосифом, за исключением трех вставок, о которых мы упомянули. И тем не менее, здесь содержится важная информация об Иисусе: Он создал церковь в Иерусалиме; Он был мудрым учителем, Который оставил после себя многих верных последователей, несмотря на то, что Он был распят при Пилате по наущению иудейских старейшин.

Да, это важные независимые подтверждения — но все-таки странно, почему Иосиф Флавий так скупо описывает столь значительную историческую фигуру I века. Насколько я знаю, некоторые скептики (например, философ Майкл Мартин (Michael Martin) из Бостонского университета) высказывают те же сомнения. Мартин пишет, что вообще не верит в существование Иисуса: «Если бы Иисус существовал, можно было бы предположить, что Иосиф Флавий… напишет о нем больше… Очень странно, что Флавий упоминает о нем лишь вскользь, в то время как другие мессианские личности и Иоанн Креститель описываются в подробностях»[32].

Я спросил Ямаучи, как он относится к заявлению Мартина. Он ответил неожиданно резко.

— Люди не раз пытались отрицать само существование Иисуса, но это дело безнадежное, — сказал он сердито. — Существуют неоспоримые доказательства существования Иисуса, и все эти умозрительные рассуждения попросту высосаны из пальца. Но я все-таки отвечу. Иосифа Флавия интересовали политические события и борьба против Рима, а Иоанн Креститель представлял большую политическую опасность, чем Иисус, и поэтому был для него интересней.

— Минуточку! — вскинулся я. — А разве некоторые ученые не утверждают, что Иисус был зелотом или, по меньшей мере, сочувствовал им?

Зелоты были своего рода революционерами I века и вели политическую борьбу с Римом.

Ямаучи движением руки отмел это соображение.

— Эта гипотеза не подтверждается Евангелиями, — ответил он, — Вспомните, Иисус не возражал даже против того, чтобы платить римлянам налоги. А поскольку Иисус и Его приверженцы не представляли непосредственной политической угрозы, то Флавий, естественно, не слишком интересовался этой «сектой» — мы же, с нашим знанием истории, совсем по-иному оцениваем ее историческое значение.

— Итак, на ваш взгляд, насколько важны эти две ссылки у Иосифа Флавия?

— Очень важны, — ответил Ямаучи. — И в первую очередь потому, что его сведения об Иудейской войне оказались очень точными. Их подтверждают данные археологических раскопок в Масаде, а также такие историки, как Тацит. Иосиф Флавий заслуживает доверия, и поэтому его упоминание об Иисусе имеет огромную важность.

Ямаучи упомянул известнейшего из римских историков I века, и я захотел обсудить, что говорил Тацит об Иисусе и о христианстве. — Пожалуй, из всех небиблейских материалов самые важные ссылки на Иисуса содержатся именно в трудах Тацита, — сказал Ямаучи. — В 115 году он со всей определенностью пишет, что Нерон преследовал христиан, чтобы переложить на них вину за огромный пожар, опустошивший Рим в 64 году.

Он подошел к полке, высматривая нужную книгу.

— Вот он, — сказал Ямаучи и вытащил толстый том.

Мне уже был знаком этот текст, и я хотел узнать, как Ямаучи отреагирует на замечание известного ученого Дж. Андерсона (J. N. D. Anderson).

— Андерсон предполагает, что слова Тацита о «пагубном суеверии», которое было «сдержано на время», а потом «разгорелось опять», невольно свидетельствуют о вере первых христиан в то, что Иисус был распят, а затем восстал из мертвых. Вы с этим согласны?

Ямаучи на мгновенье задумался.

— Да, некоторые ученые интерпретируют это место именно таким образом. Но что бы ни подразумевал Тацит, один факт не подлежит сомнению: распятие было отвратительнейшей участью из всех возможных, и не так просто объяснить существование движения, основанного на поклонении распятому. Как могла набрать такую силу религия, основанная на поклонении человеку, которого казнили самой позорной из всех возможных казней? Конечно же, причина в том, что Иисус воскрес! Если не верить в это, можно, конечно, выдвигать и альтернативные теории; но, на мой взгляд, они вряд ли окажутся убедительными.

Я попросил дать оценку свидетельству Тацита.

— Это важное свидетельство недружелюбно настроенного очевидца об успешном распространении христианства и о Христе как об исторической личности, Иисусе, который был распят при Понтии Пилате, — сказал он. — Особенно примечательно то, что Тацит говорит о «великом множестве других», которые столь преданы своим верованиям, что готовы скорей умереть, чем отречься от них.

Я знал, что о христианстве упоминал в своих трудах еще один римлянин — Плиний Младший.

— Скажите, а у Плиния Младшего тоже можно найти подкрепляющие доказательства?

— Безусловно. Он — племянник Плиния Старшего, известного энциклопедиста, погибшего при извержении Везувия в 79 году. А Плиний Младший был легатом в Вифинии (северо-запад современной Турции). До наших дней дошла значительная часть переписки Плиния Младшего с его другом, императором Траяном.

Ямаучи протянул мне ксерокопию книжной страницы:

— В этой переписке он особо упоминает об арестованных им христианах.

— Насколько важна эта информация?

— Очень важна. Это было написано около 111 года, а значит, христианство быстро распространялось как в городах, так и в сельской местности, среди всех классов и слоев населения, среди рабынь и римских граждан (Плиний говорит, что посылает христиан, являющихся римскими гражданами, для суда в Рим). И еще в ней говорится о вере в божественность Иисуса, о приверженности христиан высоким моральным нормам, о том, что их нелегко отвратить от веры.

Евангелисты свидетельствуют, что в день, когда Иисус был распят на кресте, «настала тьма по всей земле». Меня это всегда смущало. Что это — просто литературный прием, подчеркивающий значимость Распятия и не привязанный к реальному историческому эпизоду? Если же действительно «настала тьма по всей земле», то упоминания о таком необычном событии должны найтись и вне Библии.

Доктор Гари Хабермас (Gary Habermas) пишет об историке Таллюсе, который в 52 году написал книгу по истории восточного Средиземноморья, начиная с Троянской войны. И хотя работа Таллюса не сохранилась, ее цитирует Юлий Африкан в 221 г. — и там упоминается тьма, о которой сказано в Евангелиях[35]!

— Может ли это считаться независимым подтверждением библейского высказывания? — спросил я.

— Юлий Африкан говорит, что Таллюс в третьей книге своей истории объясняет тьму солнечным затмением, с чем он не согласен. Таким образом, Таллюс подтверждает, что во время Распятия землю укрыла тьма, и связывает это с затмением. Африкан же опровергает это объяснение, исходя из даты Распятия.

Ямаучи нашел на столе лист бумаги.

— С вашего позволения, я процитирую, что об этой тьме говорит ученый Пол Майер (Paul Maier) в примечаниях к своей книге о Понтии Пилате, вышедшей в 1968 году:

— Итак, — продолжил Ямаучи, — Майер отмечает, что существуют внебиблейские подтверждения тьмы, укрывшей землю во время распятия Иисуса. Кое-кто, видимо, хотел объяснить это явление естественными причинами, называя это затмением.

Когда Ямаучи упомянул о Пилате, я вспомнил, что некоторые критики сомневаются в достоверности Евангелий из-за того, как там изображен этот римский наместник. Согласно Новому Завету, Пилат колеблется, а потом уступает давлению толпы иудеев, требующей распять Иисуса. В других же исторических документах Пилат изображен человеком жестким и непреклонным.

— Разве в этом случае Библия и светские историки не противоречат друг другу?

— По большому счету, нет, — ответил Ямаучи. — Майер в своей работе о Пилате отмечает, что его покровителем был Сеян, который утратил власть в 31 году из-за участия в заговоре против императора.

— Какое это имеет значение? — удивился я.

— После этого, в 33 году от Рождества Христова, когда, скорей всего, был распят Иисус, положение Пилата было очень шатким, — ответил профессор. — Так что вполне можно понять его нежелание конфликтовать с евреями и наживать дополнительные неприятности с императором. А из этого следует, что библейское описание Пилата, скорей всего, соответствует действительности[37].

До сих пор мы говорили в основном о подкрепляющих свидетельствах римского происхождения. Но есть ли подобные свидетельства в иудейских источниках, помимо Иосифа Флавия?

Я спросил у Ямаучи, есть ли упоминания об Иисусе в Талмуде, имеющей огромное значение иудейской книге, завершенной примерно в 500 году. В Талмуд входит Мишна, составленная примерно в 200 году.

— Обычно евреи не вдавались в подробности, когда речь шла о еретиках, — ответил он. — В Талмуде Иисус упоминается в нескольких местах, его называют лжемессией, который прибегал к чародейству и был справедливо осужден на смерть. Там также повторяются слухи о том, что Иисус был рожден Марией от римского солдата. Отсюда можно предположить, что в рождении Иисуса было нечто не совсем обычное.

— Выходит, — спросил я, — иудейские источники, несмотря на негативное отношение к Иисусу, все-таки подтверждают некоторые факты?

— Да, конечно, — ответил он. — Именно об этом пишет профессор М. Уилкокс (M. Wilcox) в своей статье для научного справочника:

Мы нашли вне Писания не так уж мало упоминаний об Иисусе, но мне казалось, что их должно быть еще больше. Я знал, что до наших дней дошло совсем немного документов I века, но все же спросил:

— Но разве мы не вправе ожидать, что в древних небиблейских текстах найдется гораздо больше информации об Иисусе?

— Письменные документы о зачинателях религиозных движений нередко появляются уже через несколько поколений после их жизни, — ответил Ямаучи. — Однако об Иисусе сохранилось больше исторических свидетельств, чем об основателе любой другой древней религии, — это неопровержимый факт.

Вот об этом я и не подозревал.

— Не может быть! Расскажите, пожалуйста, подробней.

— Например, хотя знаменитые «зороастрийские гаты», датируемые 1000 годом до Р. Х., считаются подлинными, большинство зороастрийских писаний появилось только после III века. А самая известная биография Зороастра, написанная его приверженцами, была написана в 1278 году. Изречения Будды, который жил в VI веке до Р. Х., были записаны только в I веке. И хотя в Коране собраны все высказывания Мухаммеда, жившего в 570 — 632 годах, его первая биография появилась только в 767 году — более чем через сто лет после его смерти. Так что в отношении Иисуса сложилась уникальная ситуация — не говоря уже о том, как много мы знаем о Нем из внебиблейских источников.

Мне хотелось подытожить то, что я выяснил в ходе этой беседы.

— Представим себе, что у нас нет ни Нового Завета, ни других христианских текстов, — сказал я. — Что мы могли бы узнать об Иисусе по одним лишь нехристианским источникам — опираясь на Иосифа Флавия, Талмуд, Тацита, Плиния Младшего и так далее?

— У нас все равно остается немало важных исторических свидетельств, — улыбнулся Ямаучи, — и их вполне достаточно, чтобы очертить абрис жизни Иисуса.

— Во-первых, — он загнул палец, — мы бы узнали, что Иисус был еврейским вероучителем; во-вторых, многие верили, что Он исцеляет людей и изгоняет злых духов; в-третьих, некоторые считали Его Мессией; в-четвертых, иудейские руководители отвергли Его; в-пятых, Он был распят при Понтии Пилате, в царствование Тиберия; в-шестых, несмотря на Его позорную смерть, Его приверженцы, верившие, что Он жив, появились за пределами Палестины, и в 64 году их было много даже в самом Риме; и наконец, в-седьмых: самые разные люди — крестьяне и горожане, мужчины и женщины, рабы и свободные — почитали Его как Бога.

Итак, убедился я, количество независимых подтверждений весьма велико. Мы можем восстановить общие контуры жизни Иисуса даже без Евангелий; более того, мы обладаем сведениями, которые появились раньше самих Евангелий.

Апостол Павел не видел Иисуса при Его земной жизни. Однако, по его словам, он встретился с Ним после Воскресения, а потом разговаривал с Его учениками, дабы удостовериться, что несет ту же Весть.

Поскольку Павел начал писать апостольские послания за годы до того, как были написаны Евангелия, его письма — один из самых ранних источников информации об Иисусе; настолько ранний, что он не мог быть искажен более поздними мифологическими наслоениями.

— Люк Тимоти Джонсон (Luke Timothy Johnson) из университета Эмори утверждает, что послания Павла представляют собой «ценную внешнюю верификацию» «древности и распространенности» преданий, связанных с Иисусом[39], — сказал я. — Вы согласны с ним?

Наша беседа длилась уже довольно долго. Профессор поднялся, размял ноги и снова сел.

— Послания Павла, бесспорно, самые древние из новозаветных документов, — сказал он, — и в них содержатся важнейшие факты о жизни Иисуса.

— Какие именно?

— Павел пишет, что Иисус был потомком царя Давида, что Он был Мессией, что Его предали, судили, распяли за наши грехи, похоронили, что Он воскрес из мертвых на третий день, и Его видели многие — в том числе Иаков, брат Иисуса, который до Воскресения не верил в Него.

Интересно, что Павел не упоминает о некоторых самых важных моментах, отраженных в Евангелиях, — например, о притчах и чудесах Иисуса, — но уделяет особое внимание Его искупительной смерти и Воскресению. На взгляд Павла, наиболее важно в Иисусе именно это — и именно это превратило самого Павла из гонителя христиан в величайшего христианского проповедника, готового претерпеть любые трудности и угнетения во имя веры.

Апостол Павел также подтверждает некоторые важные черты характера Иисуса — Его смирение, кротость, любовь к грешникам и так далее. Во второй главе Послания к Филиппийцам он призывает христиан мыслить подобно Христу. Это знаменитый текст, в котором Павел, возможно, цитирует раннехристианский гимн об уничижении Христа, Который был равен Богу, но принял облик человека, раба, и претерпел жестокую казнь — Распятие. Так что Послания Павла — важнейшее свидетельство божественности Христа. Павел называет Иисуса «Сыном Божиим» и «образом Божиим».

— И еще очень важно, — прервал я его, — что Павел, выходец из монотеистической иудейской среды, поклонялся Иисусу как Богу!

— Конечно, — сказал Ямаучи. — И это опровергает популярную теорию о том, что идея божественности Христа привнесена в христианство позже, из языческих верований. Это не так. Даже Павел на самой заре христианства поклоняется Иисусу как Богу. Должен сказать, что все подтверждения в посланиях Павла имеют огромное значение. Но мы располагаем и другими ранними посланиями, написанными Иаковом и Петром, которые лично видели Иисуса. Иаков, например, вспоминает Его Нагорную проповедь.

До нас дошли и многочисленные сочинения «апостольских мужей» — раннехристианских авторов более поздних времен. Это послания Климента Римского, Игнатия, Поликарпа, Варнавы и других. В этих текстах многократно подтверждается основная информация об Иисусе, в особенности о Его учении, Распятии, Воскресении и божественной природе.

— Какую из этих работ вы считаете наиболее значительной?

Ямаучи задумался. Он не назвал какое-то одно имя, но сослался на семь писем Игнатия, епископа из сирийского города Антиохии, погибшего смертью мученика в царствование императора Траяна, не поздней 117 года.

— В письмах Игнатия существенно то, — сказал Ямаучи, — что он подчеркивает богочеловеческую сущность Иисуса и выступает против докетической ереси, отрицавшей Его человеческую природу. Игнатий также подчеркивает, что христианство имеет историческую основу: в одном из посланий, написанных перед казнью, он утверждает, что Иисус действительно подвергся гонениям при Пилате, что Его действительно распяли, что Он воистину восстал из мертвых, и те, кто верует в Него, тоже воскреснут[40].

Свидетельства Иосифа Флавия, римских историков и чиновников, иудейские книги, послания Павла и апостольских мужей — все это вместе взятое убедительно подкрепляет все существенные факты, касающиеся Иисуса. И даже если бы у нас не было ни одной странички Евангелий, мы все равно получили бы необычайно яркое и объемное изображение Иисуса как Единородного Сына Божьего.

Я поднялся и поблагодарил профессора Ямаучи за бесценную помощь.

— Я знаю, мы не успели коснуться еще очень многого, ведь на эту тему написаны целые книги. Но я хотел бы задать вам еще один, последний вопрос. Личного характера, если вы не против.

Профессор тоже поднялся.

— Да, пожалуйста.

Я окинул взглядом его скромный кабинет, до предела набитый книгами и рукописями, статьями и журналами, компьютерными дисками и бумагами — атрибутами жизни, посвященной изучению минувших эпох.

— Вы сорок лет занимаетесь историческими и археологическими исследованиями древнего мира, — сказал я. — Как это отразилось на вашей собственной духовной жизни? Ваша личная вера в Иисуса Христа — окрепла она или же ослабела?

Он на миг опустил взгляд, а потом посмотрел прямо мне в лицо и сказал — искренне и твердо:

— Несомненно, эти исследования в огромной степени расширили и обогатили мою духовную жизнь. Благодаря им я лучше понял культуру и исторический контекст тех событий. Конечно же, остаются неразрешенные вопросы, и я это отлично понимаю; в земной жизни мы не способны обрести полное знание. Но это нисколько не подрывает мою веру в истинность Евангелий и всех других книг Нового Завета. А все попытки объяснить распространение христианства социологическими и психологическими причинами кажутся мне неубедительными, — он покачал головой. — Весьма неубедительными. — Он помолчал и добавил: — Исторические свидетельства только укрепили мою веру в то, что Иисус Христос — Сын Божий, что Он любит нас, что Он отдал жизнь за нас и восстал из мертвых. По-моему, это очевидно.

Я вышел из здания; вокруг шумело море студентов. Я протискивался сквозь толпу и думал о том, насколько плодотворной оказалась поездка в крошечный городок Оксфорд в штате Огайо. Я приехал сюда в поисках доказательств, подкрепляющих сведения об Иисусе, — и вот в моем распоряжении целая сокровищница материалов, подтверждающих все важнейшие факты Его жизни, чудес, божественности, победы над смертью.

Конечно же, то, что я почерпнул из нашей краткой беседы, было лишь верхушкой айсберга. Я нес подмышкой книгу «Вердикт истории» (“The Verdict of History”), которую перечитывал, готовясь к встрече с профессором Ямаучи. В этой книге историк Гари Хабермас (Gary Habermas) перечисляет тридцать девять древних документов, в которых он насчитал более сотни упоминаний о жизни, учении, Распятии и Воскресении Иисуса[41].

Более того, в двадцати четырех из этих документов, в том числе в семи светских источниках и в нескольких раннехристианских символах веры, затрагивается вопрос о божественной природе Иисуса. «Эти символы веры показывают, что церковь приняла доктрину о божественности Иисуса не поколение спустя, как твердят современные богословы, — эта доктрина была уже у первых христиан», — пишет Хабермас и приходит к выводу: «Эти символы веры возникли именно потому, что они адекватно отражают учение Иисуса»[42]. Что это, как не поразительное подкрепляющее доказательство самого важного утверждения самого великого Человека!

Я застегнул куртку и сел в машину. Обернувшись на прощание, я снова увидел в лучах октябрьского солнца надпись, которую заметил, въезжая в этот совершенно светский университетский городок: «Познай истину, и истина сделает тебя свободным».

1. Бывало ли так, что вы сомневались в какой-то истории, пока вам не приводили подкрепляющие доказательства? Находите ли вы в этом параллели с подкрепляющими доказательствами, которые привел профессор Ямаучи?

2. Какие из этих доказательств кажутся вам наиболее убедительными?

3. Древние источники свидетельствуют, что первые христиане не отказывались от своей веры даже под угрозой мучительной смерти. Как вы думаете, почему они так держались за свои убеждения?

Bruce, F. F. Jesus and Christian Origins outside the New Testament. Grand Rapids: Eerdmans, 1974.

Habermas, Gary. The Historical Jesus. Joplin, Mo.: College Press, 1996.

McDowell, Josh, and Bill Wilson. He Walked among Us. Nashville: Nelson, 1994.

Глава 5. НАУЧНЫЕ СВИДЕТЕЛЬСТВА. Подтверждает или опровергает археология жизнеописания Иисуса?

В моем обеде с доктором Джеффри Макдональдом было что-то сюрреалистическое. Вот он сидит в конференц-зале здания суда Северной Каролины, беспечно уплетает сэндвич с тунцом и картофельные чипсы, отпускает легкомысленные замечания и явно наслаждается жизнью, — а в соседней комнате отдыхают двенадцать присяжных. Они только что слушали свидетельские показания о том, как Макдональд зверски убил жену и двух малолетних дочерей.

Обеденный перерыв уже заканчивался, когда я не удержался и задал Макдональду вопрос, который напрашивался сам собою:

— Как вы можете вести себя так, словно ничего не случилось? — в моем голосе смешались изумление и негодование. — Неужели вас ни капли не заботит, что присяжные могут признать вас виновным?

— Эти? — Макдональд беспечно махнул рукой с недоеденным сэндвичем в сторону комнаты присяжных. — Они ни за что меня не осудят, — с усмешкой ответил он и, сообразив, насколько цинично прозвучали его слова, быстро добавил: — Потому что я невиновен.

Больше я его смеха не слышал. Через несколько дней Макдональда, бывшего десантника и врача неотложной помощи, признали виновным в нанесении колотых ран, которые привели к смерти его жены Колетт и дочерей — пятилетней Кимберли и двухлетней Кристины. Его приговорили к пожизненному заключению и увели из зала суда в наручниках.

Макдональд (историю которого мастерски изложил Джо Макгиннес в книге-бестселлере и телефильме «Роковое видение») самонадеянно полагал, что его алиби позволит избежать обвинения в убийстве.

Он сказал следователям, что среди ночи в дом ворвались обкуренные хиппи. Макдональду удалось отбиться, но его избили и порезали ножами до потери сознания. Очнувшись, он обнаружил, что вся его семья зверски убита.

Детективы сомневались в его показаниях с самого начала. В гостиной, где, по словам Макдональда, он спал, не было заметно следов схватки не на жизнь, а на смерть. Раны Макдональда оказались неглубокими. К тому же, он описал нападавших в мелких подробностях, хотя зрение у него плохое, а ночью он был без очков.

Но на одних сомнениях обвинение не построишь — нужны серьезные доказательства. Чтобы распутать клубок лжи в деле Макдональда и предъявить ему обвинение в убийствах, следователи обратились к науке.

В криминалистике используются различные научные методы исследования, от определения принадлежности ДНК до судебной антропологии и токсикологии. Макдональда отправили за тюремную решетку серологические анализы (исследования крови).

Следователям повезло в том смысле, что у всех членов семьи Макдональда были разные группы крови. Проанализировав расположение пятен крови в квартире, криминалисты сумели восстановить последовательность событий той жуткой ночи. Результаты полностью расходились с версией Макдональда.

Исследование мельчайших волокон голубой пижамы, разбросанных по дому, также подрывало алиби Макдональда. А осмотр его пижамы под микроскопом показал, что дыры в ней не могли быть проделаны ножом для колки льда, который был, по его словам, у нападавших. Одним словом, именно специалисты в белых халатах из лабораторий ФБР посадили Макдональда за решетку[43].

Научные исследования способны также определить, насколько точны новозаветные повествования об Иисусе. Конечно, серология и токсикология вряд ли прольют свет на интересующую нас тему, но другая научная дисциплина — археология — имеет прямое отношение к вопросу о достоверности Евангелий.

Археология, которую иногда называют «наукой, изучающей долговечный мусор», обнаруживает и исследует предметы материальной культуры, архитектурные сооружения, произведения искусства, монеты, памятники, документы и иные следы древних цивилизаций. Эксперты изучают эти реликвии, чтобы понять, например, как жили люди в дни, когда Иисус странствовал по пыльным дорогам древней Палестины.

Я знал, что из земли извлечены сотни археологических находок I века, и меня крайне интересовало: подтверждают они или развенчивают рассказы очевидцев об Иисусе? Однако мое любопытство смешивалось со скептицизмом: слишком часто христиане преувеличивали значение археологических доказательств. Не хотелось бы опять наткнуться на что-то в том же роде.

Именно поэтому я искал такого специалиста, который бы сам раскапывал древние руины Ближнего Востока, который имел бы энциклопедические познания в находках древности, который бы осознавал, что археологическая наука имеет свои пределы, и в то же время мог объяснить, что она сообщает нам о жизни в I веке.

Многие ученые и студенты-археологи пользуются доскональным и беспристрастным 432-страничным учебником «Археология и Новый Завет». Автор этого фолианта — Джон Макрэй (John MacRay). Отдел художественных и развлекательных телепередач, заботясь о достоверности программы «Загадки Библии», приглашает консультантом опять-таки Макрэя. А когда журнал “National Geographic” ищет специалиста, способного разобраться в хитросплетениях библейского мира, то в пригороде Чикаго, в Уитонском колледже, звонит телефон в кабинете все того же доктора Макрэя.

Он учился в университете гебраистики, в Библейском и археологическом французском лицее в Иерусалиме, на факультете практического богословия университета Вандербилта и в Чикагском университете, где в 1967 году защитил докторскую диссертацию. Доктор Макрэй — профессор Уитонского колледжа, где уже более пятнадцати лет преподает Новый Завет и археологию. Его статьи можно найти в семнадцати энциклопедиях и словарях, его изыскания отражены в «Бюллетене Ближневосточного археологического общества» и других научных журналах, двадцать девять его научных работ представлены в различные профессиональные общества.

Доктор Макрэй был членом-корреспондентом и членом правления иерусалимского Института археологических исследований Олбрайта, членом правления Американской школы восточных исследований. Сейчас он –действительный член правления Ближневосточного археологического общества, член редколлегий изданий «Археология и библейский мир» и «Бюллетень библейских исследований», издаваемых Институтом библейских исследований.

Ему нравится преподавать и писать работы о древнем мире, но не меньше он любит археологические раскопки. Профессор Макрэй более восьми лет руководил экспедициями в Израиле, раскапывавшими Кесарию, Сепфорис и Иродиум. Он изучал римские археологические памятники Англии и Уэльса, исследовал раскопки в Греции, повторил маршруты многих путешествий апостола Павла.

Доктору Макрэю шестьдесят шесть, его волосы тронула седина, а стекла очков стали толще, но от него по-прежнему веет духом приключений. Над столом в его кабинете (и над кроватью в спальне тоже) висит подробная панорамная фотография Иерусалима. «Живу под сенью этого города», — говорит он мечтательно, показывая на фотографии места раскопок и важных археологических находок. В его кабинете я уселся на уютный диванчик, какой чаще можно встретить на крыльце загородного дома, а Макрэй, в легкомысленной рубашке без ворота и поношенной — явно любимой — спортивной куртке, устроился за своим рабочим столом.

Желая узнать, не склонен ли он преувеличивать значение археологии, я начал с вопроса не совсем обычного: чего археология не может рассказать нам о достоверности Нового Завета? Ведь, как пишет в своем учебнике сам Макрэй, даже если археологи установят, что города Мекка и Медина действительно существовали в западной Аравии VI — VII веков, это еще не доказывает, что там жил Мухаммед, и ничего не говорит об истинности Корана.

— Археологические данные ценны, и притом весьма, — начал он, растягивая слова в манере, свойственной уроженцу юго-восточной Оклахомы, — но конечно, она не в состоянии доказать, что Новый Завет есть Слово Божье. Если мы проводим раскопки в Израиле и находим древние поселения, местоположение которых согласуется с Библией, это говорит лишь о том, что библейские история и география верны, — но не о том, верно ли учение Иисуса Христа. Археология не может ни подтвердить, ни опровергнуть духовные истины. Он привел в пример историю Генриха Шлимана, который искал Трою, чтобы доказать истинность гомеровской «Илиады».

— Трою-то он нашел, — улыбнулся Макрэй, — но это не значит, что каждое слово в «Илиаде» — правда. Это значит лишь, что Гомер точно указал координаты города.

С пределами археологической науки я определился, и мне не терпелось узнать, что она может поведать нам о Новом Завете. Я решил начать с наблюдения, основанного на собственном опыте, — опыте судебного журналиста с юридическим образованием.

Пытаясь определить, правду ли говорит свидетель, журналисты и юристы проверяют в его показаниях все, что только поддается проверке. И если обнаруживаются неточности в мелочах, это бросает подозрение на достоверность всей истории. Если же детали подтверждаются, то это дает основания — хотя, конечно, не стопроцентные — верить показаниям свидетеля в целом.

К примеру, рассказывая о поездке из Сент-Луиса в Чикаго, человек упоминает о том, что сделал остановку в Спрингфилде, штат Иллинойс, посмотрел фильм «Титаник» в кинотеатре «Одеон» и там же купил большой батончик «Кларк» со скидкой. Следователи могут проверить, есть ли в Спрингфилде такой кинотеатр, показывали ли в нем тогда этот фильм, продавались ли там конфеты именно такого сорта и размера именно в это время и именно по такой цене. Если результаты расследования противоречат словам свидетеля, это серьезно подрывает доверие к нему. Если же все сходится до мелочей, это, конечно, не означает, что все остальные показания верны, но повышает их достоверность.

В каком-то смысле так действуют и археологи. Они исходят из того, что если подтверждаются второстепенные детали из книги древнего историка, то повышается доверие к другим данным, которые проверить труднее.

— Скажите, мистер Макрэй, — начал я, — когда археология подтверждает детали Нового Завета, она тем самым укрепляет или подрывает веру в него?

— Разумеется, укрепляет, — без промедления ответил Макрэй. — Доверие к любому древнему документу лишь возрастает, когда археологи выясняют, что место или событие описано автором точно и подробно.

Он привел в пример Кесарию, древний город на средиземноморском побережье Израиля, где он участвовал в раскопках гавани Ирода Великого.

— Ученые долго не верили Иосифу Флавию, историку I века, что эта гавань была не меньше Пирея — главного порта Афин. Считалось, что это неверно, поскольку в наши дни бухта кажется совсем маленькой — камни выступают там над поверхностью воды. Но когда мы приступили к подводным раскопкам, выяснилось, что гавань была гораздо глубже, простиралась дальше, и ее общие размеры были вполне сопоставимы с портом Пирея. Так что Флавий был совершенно прав. И это дает нам основания верить, что он знал, о чем говорит!

А авторы Нового Завета? Знали ли они, о чем говорят? Это я и надеялся выяснить.

Лука, врач и историк, написал Евангелие, названное по его имени, и книгу Деяний Святых Апостолов, — то есть около четверти объема всего Нового Завета, — поэтому для нас крайне важен вопрос, можно ли ему доверять.

— Что же выяснили археологи о Луке? — спросил я. — Точен он был или небрежен?

— И либеральные, и консервативные исследователи, — ответил Макрэй, — сходятся в том, что Лука как историк был дотошен и скрупулезен. Он эрудирован, у него великолепный стиль, его греческий близок к классическим образцам, он писал как образованный человек. Археологические изыскания неизменно подтверждают точность Луки.

Кроме того, добавил он, было несколько случаев, подобных истории с гаванью в Кесарии: ученые считали, что Лука ошибается, но дальнейшие находки подтверждали его правоту.

Так, в Евангелии от Луки 3:1 говорится, что около 27 года тетрархом в Авилинее был Лисаний. Многие годы историки приводили эту информацию как пример того, что Лука не знает, о чем говорит: как известно, Лисаний был не тетрархом, а правителем Халкиды, причем на полстолетия раньше. Как же можно доверять Луке, говорили они, если он неверно изложил столь важный факт? Но затем в дело вмешалась археология.

— Была найдена надпись времен Тиберия, правившего с 14 по 37 год, где Лисаний именуется тетрархом Авилы (Авилинеи) близ Дамаска — именно так, как писал Лука. Оказалось, что имя Лисаний носили два правительственных чиновника! Так что Лука в очередной раз оказался прав.

Еще один пример — Деяния 17:6, где Лука упоминает о городских начальниках (политархах) города Фессалоники.

— Долгое время считалось, что Лука ошибается, поскольку ни в каких других древнеримских документах не было найдено упоминаний о «политархах», — рассказывал Макрэй. — Но потом археологи нашли на арке I века надпись, которая начиналась словами «Во время политархов…» Вы можете увидеть ее своими глазами в Британском музее. А потом — внимание! — археологи нашли более тридцати пяти надписей, в которых упоминались политархи, в том числе из Фессалоник того самого периода, о котором пишет Лука. Опять Лука оказался прав, а критики ошиблись!

Мне припомнилось одно возражение:

— Вот в Евангелии от Луки сказано, что Иисус излечил слепого по имени Вартимей по пути в Иерихон, — а у Марка говорится, что по пути из Иерихона[44]. Разве это не явное противоречие? Разве оно не подрывает веру в Новый Завет?

— Вовсе нет, — спокойно ответил Макрэй. — Это только кажется противоречием. Вы мыслите в современных категориях, по которым города строятся раз и навсегда, на одном и том же месте. Но в древности бывало и по-другому. Древний Иерихон находился по меньшей мере в четырех разных местах, отстоящих друг от друга на четверть мили, если не больше. Город разрушали, потом строили заново возле другого источника, новой дороги, или ближе к горе, или еще как-нибудь. И можно было идти от одного Иерихона к другому, как мы едем из одного пригорода Чикаго в другой.

— Так вы хотите сказать, что могут быть правы и Лука, и Марк?

— Именно. Иисус вполне мог идти из одного района Иерихона в другой.

И вновь археология подтверждает правоту Луки. А поскольку существенная часть Нового Завета написана именно им, то нам крайне важно знать, что Лука был чрезвычайно точен даже в мелочах. Один выдающийся археолог тщательно исследовал «географию Луки» — тридцать две страны, пятьдесят четыре города, девять островов — и не нашел ни одной ошибки[45].

Итак, вывод: «Если Лука столь скрупулезно относился даже к мельчайшим историческим деталям, то на каком основании мы должны предполагать, что он был неточен или легковерен, сообщая о вещах несравненно более важных, причем не только для него самого, но и для других?»[46] Например, о таких, как Воскресение Иисуса — важнейшее свидетельство Его божественности, подтверждаемое, по словам Луки, «многими верными доказательствами» (Деян. 1:3).

Археология подтверждает, что Луке можно верить, — но ведь Новый Завет писал не только он. Мне было интересно узнать, что ученые говорят об Иоанне. Его Евангелие не раз ставили под сомнение, поскольку речь в нем шла о местах, расположение которых проверить невозможно. Некоторые ученые даже утверждали, что если у Иоанна не найти тех или иных подробностей, значит, он мало что знал о событиях жизни Иисуса. В последние годы, однако, этот вывод пришлось полностью пересмотреть.

— Появились находки, доказывающие, что Иоанн совершенно точен, — сообщил Макрэй. — Например, в пятой главе своего Евангелия (Иоан. 5:1 — 15) он рассказывает о том, как Иисус исцелил больного у купальни в Вифезде. Иоанн говорит, что в ней было пять крытых входов. Долгое время это считалось примером свойственной Иоанну небрежности, поскольку это место не было найдено. Но недавно купальню в Вифезде раскопали (она оказалась покрыта более чем десятиметровым слоем земли) — и у нее действительно оказалось пять портиков, то есть крытых галерей или входов с колоннами, как и описывал Иоанн. Да и другие открытия — купальня Силоам (Иоан. 9:7), колодец Иакова (Иоан. 4:12), возможное местонахождение каменной кладки возле ворот Яффо, где Иисус предстал перед Пилатом (Иоан. 19:13), даже идентификация личности самого Пилата — все это подтверждает историческую достоверность Евангелия от Иоанна.

— Говорят, что Евангелие от Иоанна не может быть точным, поскольку написано значительно позже жизни Иисуса. Выходит, это не так? — спросил я.

В ответ Макрэй фактически повторил рассказ Брюса Метцгера о том, как археологи нашли фрагмент восемнадцатой главы Евангелия от Иоанна, который ведущие специалисты датировали примерно 125 годом. Показав, что списки Евангелия от Иоанна существовали в столь давние времена и распространились вплоть до Египта, археологи успешно развенчали домыслы о том, что Евангелие от Иоанна было создано лишь во II веке.

Другие ученые выступили с нападками против Евангелия от Марка, которое считается первым из жизнеописаний Иисуса. Майкл Мартин, атеист, обвинил Марка в незнании географии Палестины. По его мнению, это означает, что Марк не жил в этих местах во времена Иисуса. В особенности Мартин подчеркивает стих 7:31: «Выйдя из пределов Тирских и Сидонских, Иисус опять пошел к морю Галилейскому через пределы Десятиградия». «Доказано, — пишет Мартин, — что если бы Иисус шел в этом направлении, он бы как раз удалялся от Галилейского моря»[47].

Выслушав это, Макрэй нахмурился. Он достал с полки греческий текст Евангелия от Марка и целую кипу справочников и развернул огромную карту древней Палестины.

— Этот ваш критик рассуждает так, словно Иисус сел в свой лимузин и помчался по федеральному шоссе, — сказал он.

Основываясь на тексте оригинала, учитывая гористый рельеф и вероятное расположение дорог в регионе, а также размытость понятия «Десятиградия» (оно относилось к союзу десяти городов, состав которого менялся с течением времени), Макрэй проложил на карте наиболее вероятный маршрут — и этот маршрут точно совпал с описанием Марка!

— Если верно учитывать контекст, — заключил он, — то сведения Марка не вызывают сомнений.

И вновь археологические данные помогли разобраться с мнимым камнем преткновения в Новом Завете. Тогда я спросил Макрэя, встречались ли ему археологические находки, вопиюще противоречащие новозаветной информации.

Макрэй покачал головой.

— Археология не обнаружила ничего, что явно противоречило бы Библии, — уверенно ответил он. — Напротив, как мы видели, ученые-атеисты часто настаивали на «фактах», не выдержавших столкновения с археологическими находками.

Но у меня оставалось еще несколько нерешенных вопросов. Я раскрыл свои записи, чтобы загадать Макрэю три давнишние загадки. Мне казалось, что археологам они окажутся не по зубам.

В рассказах о рождестве Иисуса говорится, что Мария и Иосиф должны были вернуться в родной город Иосифа Вифлеем для участия в переписи.

— Вы меня простите, но я скажу прямо: по-моему, это бессмыслица, — сказал я. — Как правительство могло заставить всех жителей вернуться в родные места? Есть ли хоть какие-то археологические доказательства, что подобная перепись вообще происходила?

Макрэй спокойно взял с полки книгу собственного авторства.

— Вообще-то, были найдены древние «бланки», которые проливают свет на порядок проведения переписи, — сказал он, перелистывая страницы. Найдя то, что искал, он зачел вслух выдержку из правительственного указа 104 года:

— Как видите, — сказал он, закрывая книгу, — из этого документа следует, что перепись действительно проводилась, хотя порядок ее проведения может показаться вам странным. А в другом папирусе, датируемом 48 г., указано, что в переписи должна участвовать вся семья.

Однако для меня вопрос не был исчерпан. У Луки сказано, что перепись, из-за которой Иосифу и Марии пришлось идти в Вифлеем, проводилась «в правление Квириния Сириею» во времена Ирода Великого.

— Тут возникает серьезная проблема, — указал я, — потому что Ирод умер в четвертом году до Рождества Христова, а Квириний стал правителем Сирии лишь в шестом году от Рождества Христова, и вскоре после этого провел перепись. Так что разрыв получается большой. Как, по-вашему, преодолеть столь серьезное расхождение?

Я поднял вопрос, над которым археологи бились многие годы. Вот что ответил мне Макрэй:

— Замечательный археолог Джерри Вардаман (Jerry Vardaman) проделал большую работу в этом отношении. Он нашел монету с именем Квириния, написанным очень мелкими буквами, — мы называем такие надписи «микрографией». Отсюда следует что Квириний был проконсулом Сирии и Киликии с 11 года до Рождества Христова и оставался им еще некоторое время после смерти Ирода.

— И что это значит? — озадаченно спросил я.

— Это значит, что Квириниев, по всей видимости, было двое, — ответил Макрэй. — Римляне с одинаковыми именами встречались не так уж редко, поэтому тут нет ничего удивительного. Перепись производилась во время правления первого Квириния. А поскольку переписи проводились каждые четырнадцать лет, то все сходится.

Эти умозрительные построения не вполне меня убедили, но я решил поразмыслить над ними позже. В дальнейшем я выяснил, что сэр Уильям Рэмсей, покойный археолог, профессор сразу и Оксфордского, и Кембриджского университетов, выдвинул в свое время сходную теорию. Исследуя различные надписи, он пришел к выводу, что Квириний был один, но правил Сирией дважды, в том числе и в период проведения переписи[49].

Другие ученые отмечали, что текст Евангелия от Луки можно было бы перевести и как «перепись проводилась до правления Квириния в Сирии», что тоже решает проблему[50].

Да, ответ на этот вопрос не настолько очевиден, как хотелось бы, но все же Макрэй и другие ученые предложили вполне правдоподобные объяснения. Теперь я мог с уверенностью заключить: Иисус действительно родился тогда, когда проводилась перепись населения, и в этот период от людей действительно требовалось вернуться в родной город, — что мне по сей день кажется странным!

Многим христианам и невдомек, что в свое время скептики уверяли: «Новый Завет учит, что Иисус рос в Назарете; но в то время никакого Назарета не было!»

В статье под названием «Где никогда не ступала нога Иисуса» (“Where Jesus Never Walked”) атеист Фрэнк Зиндлер (Frank Zindler) говорит, что Назарет не упоминается ни в Ветхом Завете, ни у апостола Павла, ни в Талмуде (где встречаются названия шестидесяти трех городов Галилеи), ни у Иосифа Флавия (перечислившего еще сорок пять городов и деревень Галилеи, включая Яфу, располагавшуюся в миле от территории современного Назарета). Ни один историк или географ вплоть до IV века не упоминает о Назарете[51]. Это название впервые появляется в еврейской литературе в стихотворении, написанном около VII века[52].

Такое отсутствие упоминаний выглядит весьма подозрительно, поэтому я напрямую спросил у Макрэя:

— Есть ли археологические доказательства, что в I веке Назарет существовал? Вопрос этот не оказался для Макрэя неожиданностью.

— Доктор Джеймс Стрэндж (James Strange) из университета Южной Флориды, специалист в этой области, говорит, что Назарет был очень маленьким населенным пунктом, площадью около шестидесяти акров, и к началу I века в нем жило не больше 480 человек.

Но это был уже вывод, а я хотел доказательств.

— Откуда он это знает?

— Стрэндж отмечает, что в 70 году, когда пал Иерусалим, Храм был разрушен, и священники стали не нужны, поэтому их разослали в разные места, в том числе и на север, в Галилею. Археологи нашли список на арамейском языке, где перечислялись двадцать четыре переселенные семьи священников и указывалось, что одна из них была направлена в Назарет. Следовательно, этот город тогда уже существовал.

Кроме того, сказал Макрэй, в ходе археологических раскопок в окрестностях Назарета были найдены захоронения I века. Это позволяет очертить границы застройки, поскольку по иудейским законом нельзя было хоронить умерших непосредственно в черте города. В двух могилах были обнаружены предметы — керамические светильники, стеклянные сосуды и вазы — I, III и IV веков.

Макрэй раскрыл книгу знаменитого археолога Джека Финегана (Jack Finegan), выпущенную издательством Принстонского университета, и прочел вслух: «На основании захоронений… можно сделать вывод, что в римский период Назарет был сугубо иудейским поселением»[53].

Макрэй поднял взгляд на меня:

— Да, ученые спорили о местоположении некоторых объектов I века — например, где именно находится могила Иисуса, — но среди археологов никогда не было серьезных сомнений относительно расположения Назарета. Тому, кто сомневается в его существовании, можно предъявить огромное количество доказательств.

Это звучало убедительно. Даже всегда скептически настроенный Иэн Уилсон (Ian Wilson), говоря о дохристианских останках, найденных в 1955 году под Церковью Благовещения в современном Назарете, вынужден был признать: «Такие находки позволяют предположить, что Назарет мог существовать во времена Иисуса, хотя, несомненно, был совсем маленьким и незначительным поселением»[54].

Настолько незначительным, что становится понятным удивленное восклицание Нафанаила: «Из Назарета может ли быть что доброе?» (Иоан. 1:46).

Евангелие от Матфея рисует страшную картину: Ирод Великий, царь Иудеи, испуганный пророчеством о рождении младенца, который в будущем захватит его трон, посылает своих воинов убить всех вифлеемских детей в возрасте до двух лет. Иосиф, предупрежденный ангелом, вместе с Марией и Иисусом бежит в Египет.

И только после смерти Ирода они возвращаются в Назарет. Вся эта история — исполнение трех древних пророчеств о Мессии (см. Мат. 2:13 — 23).

Проблема в том, что у нас нет независимых подтверждений массовым убийствам. Об этом умалчивает Иосиф Флавий, молчат и другие древние историки; археология тоже хранит молчание. Ни надписей, ни документов — ничего.

— Но событие такого масштаба должен был отметить кто-то еще, кроме Матфея! — настаивал я. — А если история и археология молчат, то не логично ли предположить, что никакой резни в Вифлееме не было?

— Я понимаю ход ваших мыслей, — ответил Макрэй. — Случись что-либо подобное в наши дни, об этом бы трубили все телекомпании и газеты мира.

Еще как трубили бы! Я помню, как в 1997 и 1998 годах на нас обрушился поток новостей о набегах мусульманских экстремистов, которые вырезали в Алжире целые деревни, не щадя ни женщин, ни детей.

— А теперь, — сказал Макрэй, — представьте, что вы перенеслись в I век. Во-первых, Вифлеем был размером с тот же Назарет. Как вы думаете, сколько детей такого возраста было в деревне с пятью-шестью сотнями жителей? Не тысяча и даже не сотня. Во-вторых, Ирод Великий был кровожадным царем: он убивал даже своих кровных родственников, он казнил множество людей. Так что убийство нескольких детей в Вифлееме вряд ли привлекло бы внимание в далеком Риме. И, в-третьих, тогда не было ни радио, ни газет, ни телевидения. Новости распространялись медленно, тем более из какой-то захолустной деревушки. Историкам было о чем писать и без этого.

— То есть такая история никого бы не заинтересовала? — недоверчиво переспросил я.

— Скорее всего. Во всяком случае, в те времена. Убивать каждого, кто покажется потенциально опасным, — это было в порядке вещей для такого безумца, как Ирод. Позже, в эпоху христианства, этот эпизод приобрел гораздо большее значение, но раньше — меня бы крайне удивило, если бы он вызвал большой отклик.

Мне, журналисту, приученному вынюхивать сенсации, живущему в эпоху высоких технологий и мгновенного распространения информации по всему миру, было очень трудно такое представить. Однако я знал, насколько кровавой была история древней Палестины, и разъяснения Макрэя казались мне вполне резонными.

У меня оставался всего один вопрос — один, но самый захватывающий.

Несомненно, в археологии есть свое очарование. Древние захоронения, загадочные надписи, выбитые в камне или нацарапанные на папирусе, черепки керамики, потертые монеты — все это так заманчиво для исследователя! Однако мало находок возбуждало такой интерес, как свитки Мертвого моря — сотни манускриптов, написанных в период между 250 г. до Р. Х. и 68 г. и найденных в 1947 году в пещерах, в тридцати километрах на восток от Иерусалима. По всей видимости, иудейская секта ессеев спрятала эти свитки, прежде чем римляне разрушили их поселения.

Чего только не наворотили вокруг этих свитков! Некий Джон Марко Аллегро (John Marco Allegro), например, написал книжку, в которой утверждал, что христианство произошло от культа плодородия, адепты которого ели галлюциногенные грибы[55]! А специалист по папирусам О’Каллаган (Jose O’Callaghan) выдвинул более логичное, но не менее спорное утверждение, что один из фрагментов свитков — часть самого раннего списка Евангелия от Марка, которая была написана через 17 — 20 лет после смерти Иисуса. Впрочем, большинство ученых отнеслось к этой версии весьма недоверчиво[56].

В любом случае, невозможно говорить об археологии I века и не упомянуть свитки Мертвого моря.

— Говорится ли в них что-нибудь непосредственно об Иисусе? — спросил я Макрэя.

— Нет, Сам Иисус ни в одном из свитков не упоминается, — ответил он. — Эти документы в основном знакомят нас с жизнью и обычаями евреев тех времен. — Он достал какие-то бумаги и ткнул пальцем в статью, опубликованную в конце 1997 года. — Здесь приводится очень интересная информация о манускрипте 4Q521, которая проливает свет на то, Кем считал себя Иисус.

Это разожгло мой аппетит.

— Расскажите же, скорее!

Вот что рассказал мне Макрэй. Евангелие от Матфея повествует о том, как Иоанн Креститель, терзаемый сомнениями о сущности Иисуса, послал к Нему своих последователей с вопросом из вопросов: «Ты ли Тот, Который должен придти, или ожидать нам другого?» (Мат. 11:3). Иоанн Креститель напрямую спрашивал, действительно ли Иисус — долгожданный Мессия.

Столетиями христиане дивились загадочному ответу Иисуса. Он не сказал ни «да», ни «нет»; Он ответил так: «Пойдите, скажите Иоанну, что слышите и видите: слепые прозревают и хромые ходят, прокаженные очищаются и глухие слышат, мертвые воскресают и нищие благовествуют» (Мат. 11:4 — 5). Иисус цитирует здесь 61-ую главу Книги Пророка Исаии, но по какой-то причине включает в нее слова «мертвые воскресают», которых в Ветхом Завете нет. Вот здесь и вступает в силу документ 4Q521! Этот небиблейский манускрипт из собрания свитков Мертвого моря, написанный на иврите, относится к III веку до Рождества Христова и включает в себя версию 61-ой главы Книги Пророка Исаии, где содержатся пропущенные слова «мертвые воскресают»!

— Крейг Эванс (Craig Evans), изучавший свитки, подчеркивает, что эта фраза из документа 4Q521 безусловно имеет мессианский смысл, — сказал Макрэй. — В ней говорится о чудесах, которые будет творить грядущий Мессия, когда небо и земля будут повиноваться Ему. И поэтому в ответе Иисуса нет ничего двусмысленного; ведь Иоанн Креститель тотчас же понял Его слова как прямое утверждение: Иисус есть Мессия.

Макрэй показал мне статью, в которой приведены слова Эванса: «Из документа 4Q521 становится понятно, что ссылка [Иисуса] на Книгу Пророка Исаии 61 носит мессианский характер. В сущности, Иисус говорит посланцам Иоанна, что Мессия уже творит Свои деяния. Это и есть ответ на вопрос [Иоанна]: «Да, Он Тот, Который должен прийти»[57].

Поразительно! Современная археология открыла смысл высказывания двухтысячелетней давности, в котором Иисус ясно дает понять, что Он — Помазанник Божий!

Археологические данные постоянно подтверждают правоту Нового Завета, тем самым свидетельствуя о его надежности, — особенно заметной в сопоставлении с Книгой Мормона, от которой археология не оставляет камня на камне.

Джозеф Смит, основатель мормонской церкви, декларировал, что его Книга Мормона — «самая верная из всех книг на земле»[58]. Однако ее заявления о событиях, происходивших в прошлом на американском континенте, не находят археологического подтверждения.

Мне доводилось обращаться в Смитсоновский институт с запросом о том, существуют ли доказательства правоты мормонов. Ответ в самой недвусмысленной форме гласил, что археологи института «не видят прямой связи между археологией Нового Света и содержанием Книги Мормона».

Джон Энкерберг (John Ankerberg) и Джон Уэлдон (John Weldon) в своей книге на эту тему заключают: «Иными словами, топонимы, на которые ссылается Книга Мормона, не обнаружены, ни одна личность, ни одно место, народ или имя, звучащие в Книге Мормона, не найдены; ни одного артефакта, ни одной рукописи, ни одной надписи… ни единого доказательства, что Книга Мормона — не миф и не выдумка»[59].

С Новым Заветом дело обстоит совершенно иначе. Точка зрения профессора Макрэя перекликается с выводами многих других ученых, в том числе выдающегося австралийского археолога Клиффорда Уилсона (Clifford Wilson): «Зная факты, нельзя не заключить, что Новый Завет — в высшей степени надежный источник»[60].

Итак, Крейг Бломберг доказал мне, что тексты Нового Завета достойны доверия, Брюс Метцгер — что они дошли до нас неизменными, Эдвин Ямаучи — что они подтверждаются свидетельствами античных историков и разнообразными документами древности. Теперь, когда Джон Макрэй убедительно продемонстрировал свидетельства археологии в пользу Нового Завета, мне оставалось лишь согласиться со словами Уилсона. Мое следствие было еще далеко от завершения, но я знал, что под ногами у меня твердая почва.

Однако я знал и другое: есть именитые ученые, которые не согласны с этим выводом. На них ссылается журнал “Newsweek”, они дают интервью в вечерних новостях, где говорят о необходимости радикально переосмыслить личность Иисуса. Настало время разобраться в этой проблеме. Вот почему я направлялся в Миннесоту, на встречу с блестящим и бесстрашным ученым по имени Грегори Бойд.

1. В чем, на ваш взгляд, плюсы и минусы применения археологических данных для подтверждения Нового Завета?

2. Как выяснилось, Лука и другие авторы Нового Завета точно отражали второстепенные детали. Считаете ли вы, исходя из этого, что они были так же точны в более существенных вопросах? Объясните свою позицию.

3. Убеждает ли вас объяснение доктором Макрэем загадок переписи населения, древнего Назарета, избиения вифлеемских младенцев?

4. Расследуя «дело о Христе», вы ознакомились с показаниями очевидцев, документальными фактами, подкрепляющими доказательствами и научными свидетельствами. Теперь попытайтесь сделать собственные выводы. Как вы оцените достоверность Евангелий по десятибалльной шкале, где нулевой отметкой будет «не верю», а десятибалльной — «верю безоговорочно»? Обоснуйте свое решение.

Finegan, Jack. The Archaeology of the New Testament. Princeton: Princeton Univ. Press, 1992.

McRay, John. Archaeology and the New Testament. Grand Rapids: Baker, 1991.

Thompson, J. A. The Bible and Archaeology. Grand Rapids: Eerdmans, 1975.

Yamauchi, Edwin. The Stones and the Scriptures. New York: J. B. Lippencott, 1972.

Глава 6. ОПРОВЕРГАЮЩИЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА. Иисус как историческая Личность и Иисус, в Которого верят христиане, — одно Лицо?

В детективах про Перри Мейсона такое случается сплошь и рядом — но чтобы в реальной жизни! Когда свидетель преступления не стал давать показания против подсудимого и вместо этого признался в убийстве сам, зал замер в изумлении, а я, естественно, бросился строчить сенсационный репортаж в “Chicago Tribune”.

Подсудимый, Ричард Мосс, обвинялся в том, что в баре на северо-западе Чикаго застрелил девятнадцатилетнего местного жителя. Друг детства Мосса, Эд Пассери, давал свидетельские показания о ссоре, которая привела к убийству. Он живописал сцену, разыгравшуюся в пабе «Ржавый гвоздь». Защитник спросил, что произошло с жертвой дальше. Пассери, не моргнув глазом, ответил: «Он ударил меня ножницами — и я выстрелил в него».

Судебный протоколист разинул рот, прокуроры всплеснули руками, судья немедленно приостановил слушание, чтобы предупредить Пассери о его конституционном праве не давать показания против себя. А затем и подсудимый подтвердил: да, это преступление совершил Пассери.

— Признание Пассери — мужественный шаг! — заявил адвокат. Но обвинители вовсе не были в этом уверены.

— Где тут мужество? — спросил один из них. — Пассери прекрасно знает, что ему не грозит судебное преследование, поскольку единственное наше свидетельство указывает на Ричарда Мосса!

Обвинители по-прежнему не сомневались в виновности Мосса. Они понимали, что теперь им придется предъявить веские доказательства, оспаривающие заявление Пассери. Говоря юридическим языком, им требовались «опровергающие доказательства», которые «демонстрируют несостоятельность свидетельских показаний»[61].

На следующий день обвинение допросило трех других свидетелей, которые подтвердили, что стрелял именно Мосс. На основании этих и других свидетельств, присяжные, разумеется, признали Мосса виновным[62].

Обвинение совершенно справедливо усомнилось в голословном заявлении Пассери. Он явно хотел помочь другу, в то время как доказательства недвусмысленно указывали на виновность последнего.

Но какое отношение имеют опровергающие доказательства к моему следствию о Христе?

Я побеседовал с выдающимися специалистами, получил от них убедительные свидетельства. Теперь мне было необходимо изучить диаметрально противоположную позицию небольшой группы ученых, чьи имена то и дело мелькают в заголовках новостей.

Вам наверняка попадались на глаза статьи о них. В последние годы средства массовой информации много и восторженно говорят о «Семинаре Иисуса». Это — совсем небольшая и не слишком влиятельная группа исследователей Нового Завета, но интерес к ней в прессе непропорционально высок. Журналистов не в последнюю очередь привлекла необычная процедура голосования: обсуждая, действительно ли Иисус говорил то, что написано в Новом Завете, участники «Семинара Иисуса» голосовали цветными бусинками. Красная бусина означает, что Иисус несомненно сказал именно это; розовая — что это очень вероятно; серая означает, что Он произнес нечто близкое по смыслу; а черная — что Он вообще не говорил ничего подобного.

В результате они пришли к заключению, что Иисус не говорил 82% того, что приписывают ему Евангелия. Подлинными признаны всего 2% высказываний, остальные 16% считаются сомнительными[63]. Журналисты, охочие до сенсаций и не обладающие достаточными знаниями, чтобы оценить методику «Семинара», извели на эту историю море чернил.

Затем «Семинар Иисуса» выпустил «Пять Евангелий» — четыре канонических плюс спорное «Евангелие от Фомы», — где слова Иисуса были окрашены в разные цвета, в зависимости от вердикта «Семинара». Пролистайте эту книгу — и вы увидите сплошь черные страницы с редчайшими вкраплениями красного. Например, в молитве Господней «Семинар» признал за Иисусом лишь слова «Отче Наш».

Но все это — на поверхности, на уровне кричащих заголовков, а мне хотелось копнуть глубже и узнать, существуют ли доказательства, способные опровергнуть громкие заявления «Семинара Иисуса». Основаны ли выводы «Семинара» на объективных научных исследованиях — или же они, как и злополучное утверждение Пассери, совершенно бездоказательны, хотя и продиктованы наилучшими побуждениями?

В поисках ответов я проехал шесть часов до Сент-Пола, штат Миннесота, чтобы поговорить с доктором Грегори Бойдом (Gregory Boyd), высокообразованным профессором богословия, чьи книги и статьи противостоят «Семинару Иисуса».

Первое столкновение Бойда с «Семинаром» произошло в 1996 году, когда он камня на камне не оставил от либеральных взглядов на Иисуса. Его критический труд назывался «Циничный мудрец или Сын Божий? Возвращение к истинному Иисусу в эпоху ревизионизма» (“Cynic Sage or Son of God? Recovering the Real Jesus in an Age of Revisionist Replies”). Читатели журнала “Christianity Today” назвали этот416-страничный том, снабженный обширным справочным аппаратом, одной из лучших книг года. Известная книга Бойда «Осажденный Иисус» (“Jesus under Siege”) развивает те же темы на более популярном уровне.

В числе других книг Бойда — удостоенные премии «Письма скептика» (“Letters from a Skeptic”), где он и его отец, тогда еще неверующий, обсуждают сложнейшиевопросы христианства (в результате отец становится убежденным христианином), а также «Бог воюющий: Библия и духовная борьба» (“God at War: The Bible and Spiritual Conflict”). Когда создавалось особое издание Библии для людей, задающихся интеллектуальными вопросами о христианской вере, Бойд был приглашен научным консультантом.

Получив диплом бакалавра в университете штата Миннесота по специальности «философия», Бойд с отличием окончил факультет практического богословия Йельского университета и стал магистром, а затем блестяще защитил докторскую диссертацию в Принстонской богословской семинарии.

При этом он вовсе не похож на стандартный тип высоколобого интеллектуала. Крепкий, жилистый, с волнистыми черными волосами и кривоватой улыбкой, Бойд напоминает скорее комика, играющего роль ученого, — и, как положено комику, фонтанирует энергией. Он говорит без умолку, с головокружительной скоростью «разбирая по косточкам» сложнейшие теории и богословские концепции, он ерзает, он жестикулирует, он подпрыгивает на стуле. Рубашка у него выбилась из-под брюк, по кабинету раскидано несметное множество бумаг, книги грудами высятся на полу — Бойд ничего этого не замечает. Он слишком занят: он размышляет, полемизирует, оспаривает, интересуется, мечтает, обдумывает, сочиняет — и осуществляет один проект за другим.

Одной научной деятельности Бойду мало: он не только профессор богословия в Вефиль-колледже, но еще и пастор в церкви Вудланд-Хиллз, где в результате его вдохновенных проповедей число прихожан выросло с сорока двух в 1992 году до двух с половиной тысяч на сегодняшний день. Постоянное общение с прихожанами не дает ему слишком отдаляться от реальности.

Он вступает в дискуссии с атеистами — просто ради интереса. Он вел дебаты с покойным Гордоном Стайном на тему «Существует ли Бог?» Он дискутировал с разуверившимся пастором Дэном Баркером о том, восстал ли Иисус из мертвых. А в программе, спонсируемой исламским центром Миннесоты, Бойд вел с мусульманами спор о триедином Боге. Живой и гибкий ум, сообразительность, чуткость к собеседнику, энциклопедические познания в библеистике и философии — все это делает его грозным противником.

Более того, в нем как ни в ком другом из знакомых мне людей сочетаются научные и популярные знания. Он может начать с обсуждения нового фильма, а закончить заоблачной ссылкой на сложнейшую философскую головоломку. Он читает комиксы и смотрит мультфильмы так же увлеченно, как пишет книгу «Троица и развитие: критическая оценка и реконструкция биполярного деизма Хартсхорна по направлению к метафизике Троицы».

Легкий, несерьезный стиль Бойда (вы знаете ученого-библеиста, который бы употреблял такие слова, как «бредятина» или «спятить»?) помог мне быстро освоиться в его кабинете, и я почувствовал, что мой собеседник рвется в бой.

Я решил начать с точки зрения среднестатистического потребителя новостей.

— Человек открывает газету или журнал, читает о «Семинаре Иисуса» и приходит к выводу, что в научном мире утвердился именно такой взгляд на Новый Завет, — сказал я. — Но так ли это?

— Нет, — ответил Бойд с таким выражением лица, словно ненароком хлебнул какой-то кислятины. — Нет, конечно, это вовсе не так. Но вы правы — у читателя действительно создается такое впечатление.

Он покрутился в кресле, устроился поудобнее и приступил к рассказу.

— Когда в “Time” вышла первая большая статья о «Семинаре Иисуса», — начал он, — я как раз вел разговоры о христианстве с одним человеком, который был большой скептик от природы, да еще и увлекался идеями «Нью Эйдж». Один наш общий друг попал в больницу, я пришел его навестить, а там, в палате, уже сидел этот парень и читал “Time”. Увидев меня, он воскликнул: «Эй, Грег! Похоже, ученые думают не так, как ты!» — и бросил мне журнал. — Бойд грустно и недоуменно покачал головой. — Знаете, после той статьи у парня были все основания не принимать меня всерьез. Он, конечно, знал, что я ученый, но из статьи-то вытекало, что эту точку зрения разделяет большинство ученых — ну, кроме разве что совсем спятивших фундаменталистов.

Я понимал его чувства — слишком многие мои знакомые ставили знак равенства между «Семинаром Иисуса» и библеистикой в целом.

— Вы считаете, что у вашего приятеля такое впечатление возникло случайно?

— Да ну, какое там «случайно»! «Семинар Иисуса» нарочно пытается создать это впечатление, — ответил Бойд. — Кстати, это раздражает не только евангельских христиан, но и ученых вообще. Посмотрите на книжку «Пять Евангелий» — они говорят там о «семи столпах учености», как будто стать настоящим ученым можно, только следуя их методике. Но множество специалистов в самых разных областях имеет серьезные претензии против этих «столпов». И еще «Семинар Иисуса» называет свой перевод Библии «научным» — что это значит? Что остальные переводы не научны? — Он на мгновение умолк, а затем сразу взял быка за рога: — На самом деле, «Семинар Иисуса» — это жалкая горстка радикально настроенных ученых, занимающих ультралевую позицию в отношении Нового Завета. Они вовсе не представляют основное направление науки. И что самое смешное, на них самих лежит печать фундаментализма. Они говорят, что правы — и точка. Причем не исключено, что люди они довольно ограниченные. Впрочем, почему бы и нет? — добавил он со смешком. — Разнообразия ради!

— Зато, — заметил я, — участники «Семинара Иисуса» очень настойчивы в достижении своих целей.

— Да уж. Они откровенно заявляют, что хотят спасти Библию от фундаментализма, а американцев — он «наивной» веры в библейского Иисуса. Они говорят, что нам нужен современный Иисус, Иисус сегодняшнего дня. Один из членов «Семинара» заявил, что традиционный Иисус не отвечает на вопросы экологического кризиса, ядерного кризиса, феминистического кризиса, — поэтому нам нужен новый образ Иисуса, или, как выразился еще один из них, «новая выдумка». Одна из их уловок состоит в том, что они обращаются напрямую к массам, а не к другим ученым. Они хотят вынести свое открытие из «башни слоновой кости» на рынок, чтобы повлиять на общественное мнение. А открыли они не что иное как «новую форму христианства».

Идея нового Иисуса, новой веры, нового христианства показалась мне занимательной.

— А какого Иисуса предлагает нам «Семинара»? — спросил я.

— В основном, они «открыли» то, что хотели открыть. Кто-то видит в Нем революционера, кто-то — религиозного фанатика, кто-то считает Его мечтателем, феминистом, поборником равноправия, подрывным элементом — разнообразия у них хватает. Но все они сходятся в одном: Иисус в первую очередь должен быть «естественным». Иными словами, что бы о Нем ни говорили, Иисус был таким же человеком, как вы или я. Может быть, Он был выдающимся человеком. Может быть, Он тронул наши сердца, как никто другой, но ничего сверхъестественного в Нем не было. Поэтому они утверждают, что Иисус — как, впрочем, и Его первые ученики — не считал Себя ни Богом, ни Мессией, и Его смерть не имела особого значения. Конечно, распятие — это было очень печально, и Его скорбящие последователи придумали себе в утешение сказку о чудесном Воскресении. Вот что они считают!

Я встал и подошел к книжной полке Грегори Бойда.

— Лично вы верите в Воскресение, — начал я. — Не слишком ли сильно повлияла эта вера на ваши взгляды? Вот участники «Семинара Иисуса» заявляют, что они, в отличие от людей глубоко верующих — таких, как вы, например, — не имеют богословских предубеждений и в поисках истины ведут себя беспристрастно.

Бойд повернулся в мою сторону.

— Да нет, на самом деле все обстоит совсем по-другому, — с досадой сказал он. — Предвзятости у членов «Семинара» ничуть не меньше, чем у евангельских христиан, — рискну сказать, даже больше. Они, как и все, кто занимается исследованиями, прибегают к умозрительным допущениям. Таких допущений у них целая обойма. Главное их допущение — которое, кстати сказать, очень трудно назвать непредвзятым, — состоит в том, что Евангелия в принципе, в общем и целом, доверия не заслуживают. Именно из этого «Семинар» исходит в своих изысканиях. Ну конечно, ведь в Евангелиях описаны чудеса — хождение по воде, воскрешение мертвых и так далее. Такого, говорят они, не бывает, такие события исторически неправдоподобны. Это типичный материалистический подход: у каждого явления в нашем мире имеется естественная причина.

— Но ведь на этом и основана человеческая жизнь, разве нет? — удивился я. — Или вы считаете, что всякому событию или явлению нужно искать сверхъестественное объяснение?

— Безусловно, незачем искать сверхъестественные объяснения, когда в них нет необходимости, — сказал Бойд. — Но эти ученые идут дальше — они заявляют, что этого не нужно делать вообще никогда. Они исходят из предположения, что все и всегда происходило в соответствии с их собственным опытом. Стало быть, если они никогда не видели чудес, значит, чудес не бывает. Они изначально вычеркивают сверхъестественное, вот что они делают! А потом говорят: «Теперь давайте рассмотрим свидетельства об Иисусе». К каким выводам они могут после этого прийти?

— Хорошо, а как рассуждаете вы?

— Я признаю, что незачем искать сверхъестественные объяснения, пока не возникла такая необходимость. Сначала мы ищем естественные причины событий.

Я всю жизнь так и делаю. Если дерево упало — возможно, его источили термиты. Мог ли его свалить ангел? Я не соглашусь с таким выводом, пока у меня не будет определенных доказательств. Но мы слишком мало знаем о Вселенной, чтобы утверждать: «Бог — если, конечно, Бог есть — не может войти в наш мир сверхъестественным путем». Это слишком самонадеянно. Это абстрактное умозаключение, не основанное на реальных событиях. Мне кажется, ученому необходимо хоть немного смирения. Тогда он сможет сказать: «Знаете что? Возможно, Иисус Христос восстал из мертвых. Возможно, Его ученики действительно видели то, о чем написали в Евангелиях». И нужно исследовать эту возможность, если иными способами объяснить факты не удалось. Вот в чем, на мой взгляд, заключается беспристрастность.

Утверждая, будто Иисус не говорил большую часть того, что ему приписано в Новом Завете, члены «Семинара» исходят из собственных предпосылок и собственных критериев. Вопрос в том, объективны ли эти критерии, — или они, как шулерские игральные кости, выпадают все время «нужной» стороной?

— С их предпосылками и критериями сплошные проблемы, — начал Бойд. — Например, «Семинар» исходит из допущения, что все высказывания Иисуса на самом деле вложены Ему в уста ранней церковью. Это допущение вытекает из их подозрительного отношения к Евангелиям, а оно, в свою очередь, зиждется на еще одном допущении: что чудес не бывает. В исторической науке существует презумпция невиновности. Считается, что историк должен сам доказывать, что то-то и то-то ложно или неправдоподобно, поскольку люди в общем и целом не склонны ко лжи. Без этой презумпции мы бы мало что узнали о древней истории. «Семинар Иисуса» вывернул это положение наизнанку: на их взгляд, это вы должны доказать, что те или иные слова принадлежат Иисусу, а уж потом на сцену выйдут они и развенчают ваши доказательства — исходя из своих весьма сомнительных критериев. Конечно, ученые имеют полное право выяснять, сказал ли Иисус ту или иную фразу. С этим я вполне согласен. Меня не устраивает вот какой ход мысли: «Иисус не удовлетворяет нашим критериям, значит, Он ничего этого говорить не мог».

Я почувствовал, что безнадежно заплутал в этом царстве логических конструкций, и мне, как глоток свежего воздуха, нужны конкретные примеры.

— Расскажите о каких-нибудь их критериях, — попросил я.

— Ну вот, к примеру, так называемый критерий двойного несходства, — начал Бойд. — То есть, они считают слова Иисуса верными, если эти слова не похожи на высказывания кого-нибудь из раввинов или отцов церкви. А иначе они заключают, что эти слова позаимствованы из иудейских или христианских источников. Очевидная проблема с этим критерием состоит в том, что Иисус был одновременно евреем и основателем христианства — что же удивительного, что Его слова звучат по-иудейски и по-христиански одновременно! И все же на основе критерия двойного несходства «Семинар» «забраковал» огромное количество высказываний Иисуса.

Еще есть «критерий множественного подтверждения»: можно верить, что высказывание действительно принадлежит Иисусу, только если оно встречается более чем в одном источнике. Конечно, если текст найден в ряде независимых источников, ему больше веры. Но они-то доказывают обратное: если слова найдены только в одном источнике, то им верить нельзя!

В конце концов, большая часть древней истории строится на единичных источниках! И если источник в целом признан достоверным — а я готов доказать, что Евангелие можно считать таковым по целому ряду причин, — то он заслуживает доверия, даже если ему нет подтверждений из других источников.

Даже когда слова Иисуса повторяются в двух или даже трех Евангелиях, «Семинар» все равно считает, что они не соответствуют критерию множественного подтверждения. Евангелия от Марка, Матфея и Луки они считают одним источником, поскольку полагают, что Матфей и Лука пользовались Евангелием от Марка, — и не желают замечать, что все больше ученых выражают серьезные сомнения в этой теории. В общем, соответствовать критерию множественного подтверждения практически невозможно!

Бойд готов был продолжать, но я перебил его и сказал, что уже понял его главную мысль. Некорректные критерии, как и жульнические игральные кости, неизбежно поворачиваются «единственно нужной стороной».

Один из подходов «Семинара» состоит в поиске параллелей между Иисусом и другими персонажами древней истории. Тем самым они пытаются доказать, что Его слова и дела не суть нечто уникальное, а сам Иисус — лишь один из многих.

— Что вы на это скажете? — спросил я. — Среди древнееврейских мудрецов были и такие, что изгоняли злых духов, вызывали молитвой дождь и так далее. Поэтому некоторые ученые говорят, что Иисус — всего лишь один из иудейских чудотворцев. Приемлемы ли, на ваш взгляд, подобные сравнения?

Тут я увидел Бойдаполемиста во всей красе. Он разбирал этот непростой вопрос по косточкам, не обращаясь к записям. Хорошо, что я взял с собой магнитофон, — застенографировать этот скорострельный ответ я бы ни за что не успел.

— Если присмотреться получше, то все параллели рассыпаются в прах, — начал он, по своей привычке быстро набирая скорость. — Во-первых, сверхъестественное было главным и определяющим в жизни Иисуса, что само по себе не имеет параллелей в еврейской истории.

Во-вторых, чудеса Иисуса, я бы сказал, радикальны. Тут не просто дождь, вызванный молитвой, — тут исцеление слепых, глухих, прокаженных, усмирение бури, преумножение рыб и хлебов, воскрешение из мертвых. Какие уж тут параллели!

В-третьих, величайшее отличие Иисуса состоит в том, что Он творил чудеса собственной властью. Именно Он сказал: «Если же Я перстом Божиим изгоняю бесов, то, конечно, достигло до вас Царствие Божие» — и сказал Он это о Себе. Иисус говорит: «Он помазал Меня отпустить измученных на свободу». Конечно, Он воздавал славу Богу-Отцу и благодарил Его, но никогда не просил что-то сделать — Он Сам вершил Свои деяния силою, данной Ему Богом-Отцом. И этому тоже нет аналогов в истории.

Все это полностью соответствует другим Его высказываниям о Себе: «дана Мне всякая власть на небе и на земле», «кто мне служит, того почтит Отец Мой», «небо и земля прейдут, но слова Мои не прейдут». Вы не найдете еврейского вероучителя, который сказал бы такое о себе.

— Ну, и каков же ваш вывод? — прервал я этот поток аргументов. Бойд рассмеялся.

— Любые параллели с еврейскими мудрецами-чудотворцами попросту притянуты за уши.

Сообразив, что Бойд в полемическом задоре способен кого угодно заговорить до полусмерти, я решил перейти к вопросу посложнее: о видимых параллелях между Иисусом и одной исторической личностью — Аполлонием из Тианы.

— Вы знаете все свидетельства не хуже меня, — сказал я Бойду. — Речь идет о человеке, жившем в I веке, о котором говорят, что он исцелял людей и изгонял демонов, воскресил маленькую девочку, а после своей смерти являлся некоторым из своих последователей. Кое-кто тычет в это пальцем и восклицает: «Ага! Если вы собираетесь объявить историю Аполлония мифом, то почему нельзя сказать того же об Иисусе?»

Бойд слушал меня и кивал, показывая, что следит за ходом моей мысли.

— Вполне допускаю, что это звучит впечатляюще, — сказал он наконец. — Я впервые услышал об Аполлонии еще в колледже — и был потрясен. Но объективное историческое исследование показывает, что эта параллель не выдерживает критики.

Меня интересовали не обобщения, а подробности.

— Ну-же! — подтолкнул я. –Развенчайте эту теорию!

— Так вот. Во-первых, Филострат, биограф Аполлония, писал через полтора столетия после его смерти, а Евангелия были написаны еще при жизни людей, знавших Иисуса. Чем ближе к событию, тем меньше возможность того, что наслоится миф, вкрадется ошибка, подведет память.

Во-вторых, в нашем распоряжении имеются четыре Евангелия, подкрепленные писаниями Павла, и мы можем до определенной степени провести перекрестное сравнение с небиблейскими авторами — Иосифом Флавием и другими. В случае с Аполлонием мы имеем дело с единственным источником. Кроме того, Евангелия прошли стандартное испытание, с помощью которого определяют историческую достоверность, а об истории Аполлония мы этого сказать не можем.

В-третьих, Филострат писал эту биографию по поручению императрицы, последовательницы Аполлония, желавшей посвятить ему храм. Филострат был материально заинтересован в том, чтобы приукрасить историю и выдать императрице то, что она хотела. Евангелисты же, составляя жизнеописания Иисуса, не получали ничего, зато многое теряли, и у них напрочь отсутствовали скрытые мотивы — такие, например, как денежное вознаграждение.

В-четвертых, стиль Филострата существенно отличается от стиля Евангелий. Евангелисты писали глазами очевидцев, словно фиксируя события на кинопленку. У Филострата же то и дело встречаются отступления типа: «Говорят, что…» или «Некоторые утверждают, что эта девушка умерла; другие говорят, что она только лишь заболела». К чести Филострата, следует сказать, что он пишет отстраненно и не выдает желаемое за действительное.

И еще один очень важный момент. Филострат писал в начале III века в Каппадокии, где христианство уже в какой-то степени распространилось. Поэтому, если говорить о заимствованиях, то не христианских авторов у Филострата, а наоборот. Можно предположить, что приверженцы Аполлония воспринимали христиан как конкурентов и говорили: «Ах, так? Да наш Аполлоний делал все то же, что и ваш Иисус». Ну, как дети говорят: «Мой папа побьет твоего!»

И последнее — самое главное. Я готов допустить, что Аполлоний творил чудеса — или, как минимум, заставлял людей в это поверить. Но это ни в коей мере не подрывает ценности свидетельств об Иисусе.

Ладно, сказал я себе, сделаем еще одну попытку. Поколениям студентов внушали, что жизнь Иисуса — лишь отражение древних религий, из которых пришли и истории об умирающих и воскресающих богах, и ритуалы крещения и причастия.

— Что вы можете сказать об этих параллелях? — спросил я.

— Эта теория была очень популярна в начале ХХ века, но к нашему времени она вышла из употребления, поскольку полностью себя дискредитировала. Во-первых, если учитывать фактор времени, то заимствования могли идти из христианства в эти религии, а не наоборот. Во-вторых, эти религии развивались по принципу «бери что хочешь» и свободно заимствовали идеи из всевозможных источников. Иудеи же строго защищали свою веру от внешних влияний. Они считали себя особым народом и жестко отвергали языческие идеи и ритуалы.

Меня особенно интересовала идея аналогии с мифами об умирающих и воскресающих богах.

— Разве они не похожи на христианство? — спросил я.

— Во многих языческих религиях действительно существуют такие верования, но они всегда вращаются вокруг жизненного цикла смерти и рождения, — ответил Бойд. — Осенью растения умирают, весной возрождаются. И люди, в изумлении и восхищаясь этим непрерывным чудом, сочиняли истории об умирающих и оживающих богах. Эти истории обычно принимали форму сказок: «Когда-то, давным-давно…» Сравните это с жизнеописаниями Иисуса Христа! Евангелия повествуют о реальном Человеке, ходившем по земле всего несколько десятилетий назад, называют имена: распят при Понтии Пилате, когда первосвященником был Каиафа, а Симон из Киринеи, отец Александра и Руфа, нес крест — и так далее. Это конкретный исторический документ! Никакого сходства со сказками и мифами.

У христианства нет ничего общего с культом урожая или идеей вечного круговорота жизни. Оно вытекает из иудаизма, из веры в воскресение мертвых, вечную жизнь и воссоединение с Богом. В языческих религиях ничего подобного нет. Что же касается той идеи, что новозаветные доктрины крещения и причастия уходят корнями в язычество, — это полная чушь. Во-первых, свидетельства об этих якобы параллелях появляются только после II века, так что, опять-таки, можно вести речь только о заимствованиях из христианства, а не наоборот. А во-вторых, если присмотреться внимательней, то всякое подобие исчезает. Например, при посвящении жрецов Митры — древнеиранского бога Солнца — закалывали быка, и на посвящаемого лилась бычья кровь, падали внутренности; потом он ел этого быка вместе с остальными. Невозможно предположить, чтобы иудеи увидели что-либо привлекательное в подобных варварских обрядах и пожелали сконструировать на их основе таинства крещения и причастия. Большинство ученых отвергает эту гипотезу.

Пусть в кабинете Бойда царит хаос, зато ум у него острый и методичный. Проведенный им анализ мнимых параллелей не оставлял места для сомнений. Тогда я перешел к другой теме, тоже весьма нашумевшей. Пресса то и дело трубит о «новых открытиях», которым участники «Семинара Иисуса» посвящают целые книги.

— В популярной периодике постоянно пишут о «Евангелии от Фомы», «Тайном Евангелии от Марка», «Евангелии Креста», источнике «Q». Правда ли, что это — сенсационные открытия, способные перевернуть наши представления об Иисусе?

— Нет, — удрученно вздохнул Бойд, — никакие это не открытия, и ничего нового об Иисусе они нам не говорят. «Евангелие от Фомы» обнаружено давным-давно, но только сейчас им воспользовались для того, чтобы создать альтернативный образ Иисуса. Может быть, новы какие-то гипотезы о «Евангелии от Фомы» — но не оно само. Что же касается «Q», так это вообще не открытие, а теория, которой уже полтора века. Она пытается объяснить совпадения в Евангелиях от Луки и от Матфея. Если тут и есть что-то новое, то разве что методы, какими ученые «левого крыла» нещадно кромсают этот «Q» на кусочки в надежде найти подтверждение своим предвзятым выводам.

Я знал, что Джон Доминик Кроссан (John Dominic Crossan) — самый, пожалуй, влиятельный представитель «Семинара Иисуса» — сделал ряд весьма претенциозных заявлений по поводу так называемого «Тайного Евангелия от Марка». Он предположил, что это — полный, доцензурный текст Евангелия от Марка, содержащий тайные сведения для посвященных[64]. Тут же нашлись люди, нашедшие в этом тексте «доказательства» самых вздорных идей — что Иисус был колдуном, что многие первые христиане были гомосексуалистами и так далее. Конечно же, эта детективная версия разожгла воображение журналистов.

— А какие есть свидетельства в ее пользу? — спросил я.

— Никаких, — не раздумывая, отрезал Бойд.

Он явно не видел необходимости расшифровывать свой ответ, но я все же спросил, что он имеет в виду.

— Да нет никакого «Тайного Евангелия от Марка», — ответил он. — Просто некий ученый отыскал цитату из Климента Александрийского (это конец II века), которая якобы была из этого «Евангелия». А потом, неким таинственным образом, даже это свидетельство исчезло, словно испарилось! У нас нет ни «Евангелия», ни цитаты из него — и даже если бы цитата была, это все равно не давало было никаких оснований утверждать, что в ней заключена достоверная информация об Иисусе как реальном историческом лице, или о том, что о Нем думали первые христиане. В придачу ко всему, известно, что Климент с легкостью принимал на веру разнообразные фальсификации. Так что «Тайное Евангелие от Марка» — несуществующая работа, процитированная в несуществующем тексте автора, известного своей легковерностью. Подавляющее большинство ученых не верит всему этому ни на грош. Но к сожалению, мнение меньшинства широко освещается в средствах массовой информации. Прессе подавай сенсации!

— Кроссан высоко ставит и так называемое «Евангелие Креста». Что вы скажете о нем? — спросил я.

— Большинство ученых не считает этот текст достойным доверия, поскольку в нем содержится явный вымысел. Вот вам пример: Иисус выходит из гробницы огромным, Он достает головой до небес, а из гробницы появляется говорящий крест! В четырех Евангелиях явно больше здравого смысла, поэтому к ним мы относимся с большим доверием. «Евангелие Креста» сильно напоминает поздние апокрифические писания. Оно наверняка написано позже, чем Евангелия, так как обусловлено библейским материалом.

Участники «Семинара Иисуса, в отличие от подавляющего большинства ученых-библеистов, придают чрезвычайно большое значение «Евангелию от Фомы», поднимая его до уровня четырех канонических Евангелий. Доктор Брюс Метцгер раскритиковал эту, на его взгляд, ничем не обоснованную позицию. Теперь меня интересовало мнение Бойда.

— Интересно, почему же «Евангелие от Фомы» не заслуживает такой чести?

— Специалисты сходятся в том, что на это Евангелие большое влияние оказал гностицизм — религиозное движение II — IV веков. Гностики предполагали, что существует некое тайное знание, прозрение или откровение, дающее людям ключ к разгадке секретов Вселенной. Считалось, что спасение дается знанием — «гносис» по-гречески означает «знание». Поэтому большинство ученых датирует «Евангелие от Фомы» серединой II века, где оно вполне вписывается в культурную атмосферу. Вот вам пример. Иисусу приписываются такие слова: «Женщина, превращающая себя в мужа, войдет в Царствие Небесное». Это противоречит известному нам отношению Иисуса к женщинам, но вполне соответствует гностическому образу мысли. Однако «Семинар Иисуса» произвольно толкует некоторые места «Евангелия от Фомы» и утверждает, что этот текст отражает взгляды на Иисуса, сложившиеся раньше, чем были написаны канонические Евангелия. Поскольку ни в одном из этих пассажей Иисус не произносит экзальтированных самовосхвалений и не совершает чудес, они приходят к выводу, что вначале Его воспринимали лишь как великого учителя. Но это неверный вывод, типичный порочный круг! Ведь «Семинар» потому и ухватился именно за эти отрывки, что они подтверждают его заранее сложившееся мнение! А истина такова: у нас нет никаких причин ставить Евангелие от Фомы II века выше новозаветных Евангелий I века.

Иисус как историческая личность — и Иисус, в которого верят христиане. «Семинар Иисуса» видит между ними глубокую пропасть. На их взгляд, реальный Иисус был яркой личностью, мудрецом, остроумцем и вольнодумцем, но никогда не провозглашал себя Сыном Божьим. Для верующих же Иисус есть средоточие заповедей, который помогают человеку жить правильно; но по большому счету, это обман, выдача желаемого за действительное.

— Нет никакой пропасти между Иисусом историческим и Иисусом, в Которого верят христиане, — сказал Бойд, когда я затронул этот вопрос. — Люди сами создают эту пропасть, отказываясь верить, что Его учение имеет божественное происхождение и примиряет человека с Богом. Вообще, «Семинар» определяет веру в Иисуса так: существуют некие религиозные символы, весьма значимые для человека, — божественность Иисуса, распятие, жертвенная любовь, Воскресение из мертвых. Человек может и не верить во все это, но эти символы все равно побуждают жить правильно, преодолевать экзистенциальный страх смерти, развивать свой внутренний потенциал, возрождать надежду в пучине отчаяния, и много всякого другого вздора… — Бойд передернул плечами. — Извините. Просто я столько раз слышал эту бредятину, у меня от нее уже оскомина. Так вот, эти либеральные деятели утверждают, что исторические исследования не имеют отношения к Иисусу как Богу христиан, поскольку Он — всего лишь символ. Но вот что я вам скажу: Иисус может быть символом чего бы то ни было только в том случае, если Он — историческая Личность. В Никейском символе веры не сказано: «Ах, как бы нам хотелось верить, что все это так и было на самом деле!» Там сказано, что Иисус Христос был распят при Понтии Пилате и воскрес на третий день; именно из этих исторических фактов и проистекает христианство. Богословская истина опирается на истину историческую. Так построен и Новый Завет. Почитайте проповедь апостола Петра во второй главе Деяний Святых Апостолов. Петр говорит: «Вы, ребята, свидетели всех этих событий, ведь творились они не в тайне. Давид умер, и мы знаем его могилу, — а Иисус воскрешен Богом из мертвых. Поэтому мы провозглашаем Его Сыном Божьим». Если чудес не бывает, то не было и Воскресения; что же тогда остается от христианства? Апостол Павел сказал, что если Иисус не воскресал из мертвых, то наша вера тщетна, бесполезна и пуста.

Бойд на миг прервался. Из голоса его ушла проповедническая нотка. Передо мной был просто человек, излагавший свои убеждения.

— Я не хочу строить свою жизнь на символе, — решительно сказал он. — Мне нужна реальность. И подлинно христианская вера всегда опиралась на реальность, в отличие от веры либеральных ученых. Это они, а вовсе не христиане, строят замки на песке.

Мы долго говорили об Иисусе, каким представляют Его себе участники «Семинара», — о символическом Иисусе, не способном предложить миру ничего, кроме призрачной надежды. Но, прежде чем попрощаться, я хотел услышать об Иисусе Грегори Бойда. Я хотел убедиться, что Иисус, Чью жизнь изучает Бойд, о Ком он пишет научные труды, о Ком рассказывает на занятиях по богословию, — это тот же Иисус, Которого он проповедует в своей церкви на воскресных богослужениях.

— Хочу удостовериться, что правильно вас понял, — сказал я. — Ваш Иисус — тот Иисус, о Котором вы говорите, — это и Бог, и историческая личность одновременно?

Бойд вскинул сжатый кулак, словно я только что забил гол.

— В самое яблочко, Ли! — воскликнул он и, сдвинувшись на краешек стула, принялся излагать мне выводы, к каким привели его наука и вера.

— Когда любишь человека, твоя любовь вырастает из того, что ты знаешь о нем, то есть из фактов. Например, ты любишь свою жену, потому что она замечательная, красивая, славная, милая женщина. Все это — факты. Но любовь больше фактов. Ведь ты можешь знать все достоинства жены, но не любить ее и не доверять ей, — однако ты любишь и доверяешь. Твоя любовь выше и больше фактов, но все-таки основана на них.

То же и с любовью к Иисусу. Любовь ко Христу превыше знания исторических фактов о нем, но она на них основана. Моя вера в Иисуса построена на исторических свидетельствах, но мои отношения с Ним выходят далеко за пределы этих свидетельств. Ведь я верю в Него сегодня, я общаюсь с Ним каждый день.

— Но, согласитесь, — прервал его я, — многому из того, что христианство говорит об Иисусе, попросту трудно поверить!

— Согласен, — ответил Бойд. — Поэтому я рад, что у нас есть такие веские доказательства. Для меня все ясно: нет никакой пропасти, никакого разрыва. Есть бесспорные доказательства, что Иисус именно Тот, Кем называли Его ученики. Есть доказательства Его чудес, Его Воскресения, Его истины. Вот между этими доказательствами и домыслами ультралевых из «Семинара Иисуса» действительно раскинулась пропасть в тысячи световых лет! Да чем они, собственно, располагают? Куцые ссылки на некое утерянное «тайное евангелие» в письме конца II века, которое, увы, видел лишь один человек, а потом потерялось и само письмо. Еще текст о Распятии и Воскресении с говорящим крестом в главной роли, относящийся к III веку, и лишь горстка ученых считает его более древним, чем Евангелия. Что еще? Документ II века, явно гностического характера, цитаты из которого некоторые ученые произвольно относят к более раннему периоду. И еще некий гипотетический текст, построенный на весьма шатких допущениях, к тому же из-за порочного круга в доказательстве ценность его практически сведена к нулю.

Бойд качнулся на своем вертящемся стуле.

— Нет уж, простите великодушно, — покачал он головой. — Не беру. Не верю я «Семинару Иисуса». Верить Евангелиям куда логичней — они-то с блеском прошли проверку на историческую точность!

Вернувшись в мотель, я заново прокрутил в памяти интервью с Бойдом и согласился с ним: если Иисус веры и Иисус истории — не одно лицо, если вера не опирается на историю, если божественная природа Иисуса не доказана фактом Воскресения, то Иисус — не всемогущий Бог, а всего лишь символ, который люди придумали, чтобы облегчить себе жизнь, нечто вроде Санта-Клауса.

Однако Он никакой не символ, и тому есть надежные доказательства. Я уже ознакомился со свидетельствами очевидцев, с документальными, подкрепляющими и научными доказательствами. Все они подтверждали новозаветную весть о том, что Иисус — Бог во плоти. Я готов был продолжать расследование; мне не терпелось отправиться на поиски новых исторических документов, повествующих о Нем и Его Воскресении.

Я знал, что Грег Бойд не одинок в своих выступлениях против «Семинара Иисуса». Его голос — лишь часть нарастающего гула критических голосов, голосов известных ученых, причем не только консервативных евангельских христиан, но и представителей самых разных богословских направлений. Мне не нужно было далеко ходить за примером: пример лежал рядом, на тумбочке — только руку протяни. Это была недавно купленная мною книга «Истинный Иисус» (“The Real Jesus”). Ее автор — Люк Тимоти Джонсон, знаменитый профессор, преподающий Новый Завет и историю раннего христианства в Богословской школе Кэндлера в университете Эмори. Джонсон исповедует католицизм; он был монахом-бенедиктинцем, прежде чем стал ученым-библеистом и написал ряд замечательных книг.

Джонсон остро и язвительно критикует «Семинар Иисуса». Он говорит, что в «Семинаре» «отнюдь не представлены сливки новозаветной учености», что вся его деятельность сведена к попыткам «оспорить подлинность евангельской традиции», и что результаты этой деятельности «известны заранее, поскольку предопределены»[65]. «Это не сколько-нибудь серьезное исследовательское или хотя бы критическое направление, — заключает Джонсон, — а просто забава, участники которой потакают своим прихотям»[66].

Далее он цитирует сходные мнения других выдающихся ученых. Так, доктор Говард Кларк Ки (Howard Clark Kee) называет «Семинар Иисуса» «позором науки», а Ричард Хэйз (Richard Hayes) из университета Дьюка пишет в рецензии на «Пять Евангелий»: «Доказательствам, которые приведены в этой книге, не поверил бы ни один суд»[67].

Я положил книгу на тумбочку и выключил свет. Завтра я продолжу поиск доказательств, которые выдержат любой суд.

1. Доводилось ли вам что-то слышать о «Семинаре Иисуса» и его деятельности? Какова была ваша реакция? Создалось ли у вас впечатление, что выводы «Семинара» отражают мнение большинства ученых? Как по-вашему, можно ли полагаться в таких вопросах на средства массовой информации?

2. Проводя собственное расследование о Христе, вы бы с порога отмели самую возможность сверхъестественных событий, или вначале рассмотрели бы все исторические свидетельства, даже если бы в них шла речь о чудесах? Обоснуйте свою точку зрения.

3. «Я не хочу строить свою жизнь на символе, мне нужна реальность», — говорит Бойд. Согласны ли вы с ним? Устраивает ли вас Иисус только как символ надежды — или вам нужна уверенность в том, что Его жизнь, учение и Воскресение оставили документальный след в истории? Почему?

Boyd, Gregory A. Cynic Sage or Son of God? Recovering the Real Jesus in an Age of Revisionist Replies. Wheaton, Ill.: BridgePoint, 1995.

______. Jesus under Siege. Wheaton, Ill.: Victor, 1995.

Johnson, Luke Timothy. The Real Jesus. San Francisco: Harper San-Francisco, 1996.

Wilkins, Michael J., and J. P. Moreland, eds. Jesus under Fire. Grand Rapids: Zondervan, 1995.