Христос под следствием. Журналист расследует факты об Иисусе

Глава 11. МЕДИЦИНСКИЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА. Может быть, смерть Иисуса была притворной, а Воскресение — мистификацией?

Я остановился перед табличкой на двери приемной перед кабинетом врача: «Пусть стихнет разговор. Пусть прекратится смех. Здесь смерть почтет за честь помочь живому».

Это был необычный врач. Я снова приехал к доктору Роберту Стайну, всемирно известному патологоанатому, работающему в области судебной медицины. Стайн — большой, шумный, с хриплым голосом — вечно потчевал меня историями о неожиданных уликах, которые ему удавалось найти во время вскрытий. Этот человек умел услышать голос мертвеца, и часто благодаря ему «рассказы» покойников помогали вершить правосудие в мире живых.

За долгие годы работы судебно-медицинским экспертом округа Кук (штат Иллинойс) доктор Стайн произвел более двадцати тысяч вскрытий, дотошно выискивая факты, позволяющие судить об обстоятельствах смерти. Благодаря зоркому взгляду, глубочайшим познаниям в анатомии человека и сверхъестественной интуиции этот детектив со скальпелем в руках раз за разом восстанавливал картины человеческой смерти.

Иногда результаты его работы помогали оправдать невиновных. Но чаще они оказывались приговором подсудимому — как это было в случае с Джоном Уэйном Гейси, казненным после того, как Стайн помог уличить его в тридцати трех зверских убийствах.

Вот насколько важны бывают медицинские доказательства. С помощью медицины можно определить, был ли ребенок убит или погиб от несчастного случая, скончался ли человек от естественных причин или кто-то отравил его, подсыпав в кофе мышьяк. По концентрации калия в глазах покойного медики могут точно определить время его смерти и подтвердить или опровергнуть алиби подозреваемого.

И даже когда речь идет о жестокой древнеримской казни — распятии, свершившемся две тысячи лет назад, медицинское расследование способно сыграть очень важную роль — и опровергнуть доводы тех, кто считает Воскресение Христово — наивысшее доказательство Его божественности — всего-навсего остроумной мистификацией.

Мысль о том, что Иисус на самом деле не умер на кресте, впервые встречается в Коране (VII век)[99]. Мусульмане-ахмадиты считают, что Он избежал казни и бежал в Индию. До наших дней сохранилась гробница в кашмирском городе Сринагар, которую называют «могилой Иисуса»[100].

На заре девятнадцатого столетия Карл Бардт, Карл Вентурини и другие пытались доказать, что Воскресения не было — Иисус не умер на кресте, а лишь потерял сознание, или Ему дали какое-то наркотическое средство, вызвавшее видимость смерти, а позже, в холодной сырой гробнице, Он пришел в себя[101].

Эту идею поддержали сторонники «теории заговора»; они подчеркивали, что Иисусу на кресте дали губку с какой-то жидкостью (Мар. 15:36), а Пилат удивлялся, как быстро умер Иисус (Мар. 15:44). Следовательно, утверждали они, явления Иисуса были не следствием чудесного Воскресения, а лишь свидетельством того, что Он пришел в себя; гробница же была пуста, потому что Он из нее ушел.

Ученые давно отвергли эту «теорию обморока», но она до сих пор тиражируется в научно-популярной и художественной литературе. В 1929 году даже Д. Г. Лоуренс написал рассказ о том, как Иисус после казни бежал в Египет и влюбился в жрицу Изиды[102].

В бестселлере Хью Шонфилда (Hugh Schonfield) «Пасхальный заговор» (“The Passover Plot”), опубликованном в 1965 году, сюжет заключается в том, что тольконеожиданный удар копьем, нанесенный Иисусу римским солдатом, сорвал изощренный план бегства Иисуса с креста. Правда, сам Шонфилд потом писал: «Мы никогда не говорили… что книга повествует о реальных событиях»[103].

Донован Джойс (Donovan Joyce) в 1972 году снова поднял на щит «теорию обморока» в книге «Свиток Иисуса» (“The Jesus Scroll”), содержащей, по словам Гари Хабермаса — большого специалиста по Воскресению — «еще более немыслимую цепочку несуразностей, чем у Шонфилда»[104]. А в книге «Святая кровь, Святой грааль» (“Holy Blood, Holy Grail”) (1982 г.) появляется еще один лихой поворот сюжета: Понтию Пилату дают взятку, и он разрешает снять Иисуса с креста еще живым. Но и тут авторы делают оговорку: «Мы не могли и не можем доказать свои выводы»[105].

И вот недавно, в 1992 году, мало известная до того в научном мире австралийка Барбара Тиринг опубликовала вызвавшую настоящий ажиотаж книгу «Иисус и тайна свитков Мертвого моря» (“Jesus and the Riddle of the Dead Sea Scrolls”).

В книге, с восторгом принятой одним уважаемым американским издательством, вновь вытаскивалась на свет «теория обморока». Однако Люк Тимоти Джонсон, ученый из Университета Эмори, не оставил от этого опуса камня на камне. Он писал, что эта книга — «чистейшей воды чушь; бред лихорадочного воображения, а не научная работа»[106].

Тем не менее, «теория обморока» оказалась живучей, как «городские легенды». Обсуждая тему Воскресения с людьми, пребывающими в духовном поиске, я всякий раз слышу эту историю. Так о чем же говорят факты? Что на самом деле происходило при Распятии? Что стало причиной смерти Иисуса? Возможно ли, что Он каким-то образом выжил после казни? На эти вопросы, я надеялся, должна ответить медицинская экспертиза.

Вот почему я приехал в Южную Калифорнию и постучался в двери выдающегося врача, подробно изучившего исторические, археологические и медицинские факты о смерти Иисуса из Назарета. Не удалось провести лишь вскрытие — Тело казненного таинственным образом исчезло.

Обстановка являла собой разительный контраст с предметом нашей беседы. Мы сидели в уютной гостиной калифорнийского дома Александера Метерелла (Alexander Metherell), был теплый весенний вечер, нас овевал легкий океанский бриз, а мы разговаривали о неописуемой жестокости: о варварском бичевании, не укладывающемся в сознании своей дикостью, об отвратительной казни, служащей омерзительным примером того, как человек может поступить с человеком.

Я разыскал Метерелла, зная, что он располагает научными и медицинскими фактами, относящимися к Распятию. Но была еще одна причина, по которой я хотел встретиться именно с ним. Мне говорили, что Метерелл способен обсуждать эту тему корректно и беспристрастно, а мне как раз и хотелось, чтобы факты говорили сами за себя, чтобы не было преувеличений и восклицаний, апеллирующих к эмоциям.

Речь Метерелла отличалась научной точностью, чего и следовало ожидать от человека с медицинским образованием (университет Майами, Флорида) и докторской степенью в технических науках (Бристольский университет, Англия). Он прошел аттестацию по диагностике в Американском радиологическом совете и был консультантом Национального института болезней сердца, легких и крови, входящего в комплекс медицинских научно-исследовательских центров Национального института здравоохранения в Бетезде, штат Мэриленд.

В прошлом ученый и преподаватель Калифорнийского университета, Метерелл выпустил под своей редакцией пять научных монографий и опубликовал многочисленные работы в самых разных изданиях — от “Aerospace Medicine” до “Scientific American”. Его исследования мышечного сокращения былиопубликованы в журналах “The Physiologist” и “Biophysics Journal”. Метереллу к лицу его научные регалии: он элегантный, седой, вежливый и деловитый.

Скажу откровенно — в какие-то моменты я диву давался, пытаясь представить себе, что происходит в голове у этого человека. Он медленно и методично, с чисто научной сдержанностью, без тени внутреннего трепета говорил о леденящих душу подробностях смерти Иисуса. Вся боль, которую он, будучи христианином, не мог не испытывать, рассказывая о крестной муке Иисуса, была скрыта за непроницаемой маской профессионала, проведшего десятилетия в научных лабораториях.

Он изложил голые факты — и именно ради этого я проехал через полстраны.

Прежде всего я хотел услышать от Метерелла общее описание событий, приведших к смерти Иисуса. Поэтому после традиционного обмена любезностями я отставил стакан чая со льдом, выпрямился на стуле, чтобы оказаться лицом к лицу с собеседником, и спросил:

— Не могли бы вы описать, что именно происходило с Иисусом? Метерелл прокашлялся.

— Все началось после Тайной вечери, — сказал он. — Иисус пошел с апостолами к Масличной горе, а именно — в Гефсиманский сад, и там, как вы помните, молился всю ночь. В течение молитвы он предчувствовал все предстоящие Ему страдания следующего дня, и, конечно, переживал сильнейший психологический стресс.

Я прервал доктора, подняв руку.

— Вот благодатная тема для скептиков! Евангелия говорят нам, что на челе Иисуса выступил кровавый пот. Может быть, это плод взбудораженного воображения евангелистов? Не ставит ли это под сомнение достоверность их рассказа?

Метерелл спокойно покачал головой:

— Вовсе нет. Известно медицинское состояние под названием «гематидроз». Это — необычное явление, связанное как раз с высокой степенью психологического стресса. Сильный стресс вызывает выброс химических веществ, разрушающих капилляры потовых желез. Немного крови попадает в железы, и пот выходит окрашенный кровью. Речь не идет об обильном кровотечении — для этого достаточно совсем небольшого количества крови.

Я немного успокоился, но не сдавался:

— А в чем еще проявилось это состояние?

— Прежде всего оно сказалось на коже, — ответил Метерелл. — На следующий день при бичевании Его кожа наверняка была крайне чувствительной.

Вот оно что, подумал я и напрягся, стараясь не впустить в сознание зловещие видения. Я — журналист, и мне пришлось повидать немало трупов — жертв автокатастроф, пожаров, мафиозных «разборок»… Однако в жестокой пытке, намеренно призванной доставить сильнейшие страдания, было что-то особенно страшное.

— Расскажите мне о бичевании, — попросил я.

— Известно, что римское бичевание было крайне жестоким, — начал Метерелл, не сводя с меня глаз. — Обычно наносилось тридцать девять ударов, но часто бывало и много больше — в зависимости от расположения духа солдата-экзекутора. Обычно солдаты использовали кнут из кожаных ремней, в которые были вплетены металлические шары. Во время удара эти шары создавали глубокие кровоподтеки, которые при последующих ударах превращались в открытые раны. В кнут вплетали еще и острые обломки кости, которые рассекали кожу и мясо. Бичевалось все тело сзади — плечи, спина, бедра, голени. Это было ужасно.

Метерелл сделал паузу.

— Продолжайте, — попросил я.

— Один врач, изучавший древнеримское бичевание, писал: «В ходе бичевания кнут врезался все глубже, в скелетные мышцы, превращая их в трепещущую окровавленную бахрому». А историк III века Евсевий описывал бичевание такими словами: «Обнажались вены страдальца, и взору становились доступны даже мышцы, жилы и внутренности». Известно, что многие умирали от такого бичевания даже до распятия. По крайней мере, жертва наверняка испытывала ужасную боль и впадала в гиповолемический шок.

Метерелл перешел на язык медицинских терминов, которых я не знал.

— А что это значит — гиповолемический шок? — спросил я.

— «Гипо» значит «низкий», «воль» — объем, а «эмис» — кровь, то есть человек страдает от последствий большой кровопотери, — объяснил доктор. — Это означает четыре вещи. Во-первых, сердце начинает сильно биться, пытаясь перекачивать кровь, которой на самом деле нет. Во-вторых, падает кровяное давление, и человек слабеет или теряет сознание. В-третьих, почки перестают вырабатывать мочу, чтобы сохранить имеющийся объем воды. И, в-четвертых, человек испытывает сильнейшую жажду — организм требует жидкости, чтобы восполнить потерю крови.

— И вы видите в Евангелиях свидетельства этого шока? — спросил я.

— Да, — кивнул Метерелл, — более чем достаточно. Иисус был в состоянии гиповолемического шока на пути к месту казни, на Голгофу, когда Он нес горизонтальную перекладину креста. В конце концов Он потерял сознание, и римский солдат приказал Симону нести крест за Него. А ниже мы читаем, что Иисус сказал: «Я жажду», — и Ему дали глоток винного уксуса. Из-за жутких последствий бичевания Иисус находился в состоянии, близком к критическому, еще до того, как в Его руки и ноги вонзились гвозди.

Я выслушал душераздирающий рассказ о бичевании, но понимал, что главное еще впереди. Все летописцы единодушно свидетельствуют, что Иисус выжил после бичевания и пошел на крест — и именно это убило Его.

В наши дни, когда осужденных преступников связывают и делают им смертельную инъекцию яда или сажают на деревянный стул и пропускают электрический ток, все обстоятельства смерти очевидны и находятся под контролем. Смерть наступает быстро и предсказуемо. Врачи внимательно констатируют смерть. Свидетели с близкого расстояния наблюдают от начала до конца все, что происходит с осужденным.

А можно ли сказать что-то определенное о распятии — жестокой и медленной казни с неясным исходом? В самом деле, большинство людей не представляет себе, от чего умирает распятый. Ведь во времена Иисуса не было судебно-медицинских экспертов, которые могли бы официально заявить, что казненный скончался. А значит, есть вероятность, что Иисус мог остаться в живых после распятия?

Я приступил к расспросам:

— Что произошло, когда Он дошел до места казни?

— Должно быть, Он лег, и Его вытянутые руки пригвоздили к перекладине креста, — объяснил Метерелл. — Эту перекладину, patibulum, только потом соединяли с вертикальным столбом, который устанавливался на месте казни стационарно. Мне трудно было представить себе эту картину; я хотел уточнить подробности:

— Как пригвоздили? — спросил я. — Чем? В каких местах?

— Римляне использовали для распятия острые штыри длиной в пять-семь дюймов. Их вбивали в запястья, — проговорил Метерелл и указал это место на своей руке.

— Подождите, — прервал его я. — Я думал, что гвозди вбивали в ладони. Так изображено на всех картинах. Именно так все представляют себе Распятие!

— В запястья, — подтвердил доктор. — Только так можно было прочно удержать руку. Если бы пробивали ладони, то под тяжестью веса тела кожа быстро разошлась бы, и осужденный упал бы с креста. Пробивали именно запястье. Правда, в те времена запястье считалось частью кисти. Важно понять, что гвоздь, проходя через запястье, разрывал срединный нерв — это важнейший нерв, идущий в кисть руки.

Мои познания в анатомии человека весьма скромны, поэтому я попросил пояснений:

— Какого рода боль человек при этом испытывает?

— Попробую объяснить, — ответил Метерелл. — Вам знакома боль, которая возникает, если ударишься локтем? Там проходит другой нерв — локтевой. Это очень болезненное место. И вот, представьте себе, что Вам раздавливают и разрывают этот нерв клещами. — Он подчеркнул слово «раздавливают», как будто сжимал воображаемые клещи. — Примерно это же испытывал и Иисус.

Я вздрогнул и передернулся.

— Это невыносимая боль, — продолжал доктор. — Она действительно неописуема. Римляне даже придумали для ее описания новое слово; в английский язык оно вошло как прилагательное excruciating — то есть «после креста». Только подумайте: пришлось специально изобретать слово, которого прежде не было в языке, чтобы описать ощущения распятого! Затем Иисуса подняли, прибили перекладину к столбу и пронзили ноги. Нервы на ногах тоже разорвались; снова дикая боль. Нервы — это само по себе звучало жутко; но мне нужно было понять все до конца, и я спросил:

— Что именно происходило при этом с Его организмом?

— Прежде всего, Его руки сразу же растянулись приблизительно на шесть дюймов, и сразу же вывернулись оба плеча — это легко рассчитать с помощью простых уравнений. Так исполнилось ветхозаветное пророчество из Псалма 21, в котором за много столетий было предсказано Распятие, и было сказано: «Кости мои рассыпались».

Метерелл наглядно описал боль, которую терпел Иисус с начала казни. Но мне нужно было понять, что непосредственно прерывает жизнь жертвы распятия — ведь именно это главный вопрос, от ответа на который зависит, можно ли инсценировать смерть на кресте или остаться живым после казни. И я прямо спросил Метерелла о причине смерти при распятии.

— Когда человека подвешивают в вертикальном положении, как при распятии, — ответил он, — это означает неминуемую медленную мучительную смерть от удушья. Причина ее состоит в том, что вдох производится благодаря усилиям мышц и диафрагмы — они приводят грудную клетку в нужное положение. Чтобы сделать выдох, человек должен опереться на ноги — это облегчает мышечное усилие. Но когда распятый делает это движение, гвоздь впивается еще глубже в ногу, упираясь в кости предплюсны.

После выдоха человек должен расслабиться и сделать новый вдох. Для этого ему опять нужно выгнуться, раздирая окровавленную спину о дерево креста, и так далее — до полного истощения, пока он уже не сможет снова оттолкнуться и сделать вдох.

Когда частота дыхания замедляется, человек впадает в так называемый респираторный ацидоз — углекислый газ растворяется в крови в виде карбонат-иона, и кислотность крови повышается. Из-за этого постепенно нарушается ритм сердцебиения. По-видимому, когда сердце Иисуса стало биться неравномерно, Он понял, что умирает, и сумел произнести: «Отче! в руки Твои предаю дух Мой». После этого Он умер от остановки сердца.

Это было наиболее понятное объяснение причины смерти при распятии, которое мне доводилось слышать; но Метерелл на этом не остановился:

— А перед смертью — и это тоже важно — гиповолемический шок, по-видимому, вызвал устойчивое повышение сердцебиения, и это на фоне сердечной недостаточности привело к накоплению жидкости в околосердечной сумке — так называемому экссудативному перикардиту, и в плевральной полости вокруг легких — экссудативному плевриту.

— Почему это тоже важно? — спросил я.

— Вспомните, что произошло, когда римский солдат обошел крест и, удостоверившись, что Иисус мертв, подтвердил его смерть, пробив копьем правый бок. Вероятно, это был именно правый бок; это не вполне понятно, но, судя по описанию, это было правое межреберье. Копье пронзило насквозь правое легкое, вошло в сердце, и когда солдат вынул его, наружу выступила какая-то жидкость — это как раз была жидкость из перикарда и плевральной полости. Это описал очевидец Распятия — апостол Иоанн: сначала хлынула прозрачная, как вода, жидкость, а затем — много крови.

Вряд ли Иоанн понимал, почему вместе с кровью течет прозрачная жидкость, — и вряд ли несведущий в медицине человек мог ожидать чего-то подобного. Однако описание Иоанна хорошо соответствует тому, что должно было произойти, — исходя из современных медицинских знаний. Это значит, что Иоанн заслуживает доверия как очевидец; однако мне вдруг показалось, что в его свидетельстве проступает серьезный изъян. Я открыл Библию и нашел страницу со стихом Евангелия от Иоанна 19:34.

— Подождите-ка, доктор, — возразил я, — вот, смотрите, что на самом деле написал Иоанн — «истекла кровь и вода»; он поставил слова именно в этом порядке. А вы говорите, что сначала должна была потечь прозрачная жидкость. Тут явное противоречие.

Метерелл слегка улыбнулся:

— Я не знаток древнегреческого, но специалисты утверждают, что в этом языке порядок слов мог определяться не последовательностью, а значимостью действий. Это значит, что если крови вытекло больше, чем воды, то и во фразе упоминание о ней должно стоять на первом месте.

Я согласился с доктором, но про себя отметил, что это еще надо доказать.

— Итак, — спросил я, — что же можно после всего этого сказать о состоянии Иисуса?

Мы пристально поглядели друг на друга. Метерелл уверенно сказал:

— Вне всякого сомнения, Иисус умер.

Казалось бы, уверенность доктора Метерелла вполне оправданна и основана на достоверных фактах. Однако оставались некоторые подробности, которые я хотел уточнить; к тому же, в рассуждениях доктора скрывалось по крайней мере одно слабое место, которое могло серьезно подорвать доверие к библейскому повествованию.

— Евангелия говорят, что солдаты перебили ноги двум преступникам, распятым рядом с Иисусом, — сказал я. — Зачем они это сделали?

— Они хотели таким образом ускорить их смерть. Иудейские старейшины, несомненно, хотели покончить с казнью до захода солнца, до начала субботы и пасхи. Римляне использовали в таких случаях стальные прутья или короткие копья: они перебивали кости ног жертвы. После этого приговоренный не мог больше оттолкнуться ногами, чтобы сделать вдох, и смерть наступала в течение нескольких минут. В Новом Завете сказано, что Иисусу не перебили ног, так как солдаты увидели, что Он уже мертв. Его просто ударили копьем, чтобы подтвердить факт смерти. Так исполнилось еще одно пророчество Ветхого Завета о Мессии — о том, что кости Его не будут разбиты.

Я снова вмешался:

— Кое-кто пытается посеять сомнения в достоверности Евангелий, упирая именно на повествование о распятии. Например, много лет назад в “Harvard Theological Review” была опубликована статья, где утверждалось, что во все века распятых привязывали к кресту веревками, а не прибивали гвоздями[107]. Не думаете ли вы, что это говорит о недостоверности Нового Завета?

Доктор Метерелл сдвинулся на краешек стула.

— Да нет же, — вздохнул он. — Современная археология уже давно открыла, что распятых и прибивали, и иногда привязывали.

— Расскажите подробнее, — попросил я.

— К примеру, в 1968 году в Иерусалиме археологи обнаружили останки тридцати евреев, казненных римлянами во время Иудейской войны, около 70 года, — начал Метерелл. — Один из них, предположительно, по имени Иоханан, был распят. Кости его ног были пробиты семидюймовым гвоздем, на котором сохранились даже щепки оливкового дерева от креста. И это явное археологическое подтверждение важнейшей подробности евангельского рассказа о распятии.

Вот оно, подумал я и задал еще один вопрос:

— Но есть и другой повод для сомнений — верно ли определили римские солдаты, что Иисус мертв? Эти люди вряд ли разбирались в анатомии и медицине. Может быть, они ошиблись, и Иисус не умер на кресте?

— Да уж, — кивнул доктор, — эти солдаты не ходили в медицинский институт. Но не забывайте, что они знали толк в убийствах, — это была их работа, и они усердно ее выполняли. Они наверняка знали, чем отличается мертвый человек от живого, — да и нехитрое это дело. И потом: если заключенный каким-то образом совершал побег, виновные солдаты должны были покончить с собой. Так что у них была более чем веская причина тщательно следить за тем, чтобы с креста снимали только мертвых.

Итак, Иисуса не могли снять с креста живым. Метерелл убедительно доказал это с помощью истории и медицины, археологии и римского военного дела. Однако я снова приступил с расспросами:

— И все-таки, могло ли что-нибудь — хоть что-нибудь — дать Иисусу шанс остаться в живых?

Доктор покачал головой:

— Нет! Вспомните: Он уже перед распятием потерял очень много крови и был в гиповолемическом шоке. Он не мог симулировать смерть, потому что остановку дыхания симулировать невозможно! Не говоря уже о том, что Ему пробили сердце копьем, и этого уже достаточно, чтобы закрыть эту тему. И никакой римлянин не стал бы рисковать собственной жизнью и не позволил бы снять тело с креста, не удостоверившись, что это тело мертво.

— То есть, — спросил я, — если кто-нибудь скажет вам, что Иисус просто потерял сознание на кресте…

Метерелл не дал мне закончить:

— Я отвечу, что это невозможно. Невозможно. Это — высосанная из пальца гипотеза, не имеющая под собой никаких оснований. Но я хотел исчерпать тему до конца. Рискуя вызвать гнев доктора, я спросил:

— Ну давайте предположим, что случилось невозможное, и Иисус каким-то образом остался в живых. Допустим, Он высвободился из савана, выбрался из гробницы, скрылся от охранявших гробницу римских солдат. Говоря языком медицины, в каком состоянии Он должен был находиться после того, как апостолы сняли Его с креста?

Метерелл явно не хотел развивать эту тему.

— Ну вот опять, — простонал он. — Я уже сказал вам, что никто не может остаться в живых после распятия. Но если бы Он и смог — как ходить с гвоздями в ногах? Как бы Он преодолевал в краткий срок большие расстояния — скажем, до Еммауса? Что бы Он мог делать вывернутыми и раздробленными руками? И, наконец, вся спина у Него была тяжко изранена, а грудь пробита копьем!

Доктор на секунду задумался, и по глазам его стало ясно, что он готов поставить точку в этой истории и вбить последний кол в сердце живучей «теории обморока». До него еще никому не удавалось опровергнуть аргумент, впервые выдвинутый немецким богословом Давидом Штраусом в 1835 году.

— Послушайте, — сказал Метерелл, — человек в таком состоянии никогда бы не смог убедить своим видом апостолов в том, что они должны идти в мир и прославлять его как Живого Бога, восставшего из мертвых. Вы понимаете, что я имею в виду? После пережитых страданий, с такими травмами и такой кровопотерей, Он мог внушить апостолам только жалость. Они бы скорее бросились лечить Его, нежели провозглашать Его победу над смертью. Абсурдно предполагать, что апостолы, увидев Его в таком плачевном состоянии, ринулись бы проповедовать, что однажды все воскреснут во плоти, подобно Ему. Это просто не пришло бы им в голову. Так не могло быть!

Метерелл мастерски сформулировал свою точку зрения, не оставив и тени сомнения в своей правоте. В основном он отвечал на вопрос «как»: как был казнен Иисус, и мог ли Он при этом выжить? Но, когда он окончил, я почувствовал, что чего-то все же не хватает. Я выудил у доктора информацию, но не заглянул в его сердце. И когда мы уже стояли на пороге, я понял, что мне просто необходимо задать ему вопрос «почему».

— Алекс, я хочу задать вам еще один, последний вопрос, — сказал я, — не как ученому или медику, а просто как человеку.

— Ладно, — ответил он, и я почувствовал, как тает его сдержанность.

— Иисус намеренно отдал себя в руки предателя, Он не сопротивлялся аресту, Он не защищал Себя в суде — очевидно, что Он намеренно пошел на то, что Вы описали как унизительную и медленную муку. И я хочу понять, почему. Что могло подвигнуть человека согласиться на такую казнь?

Александер Метерелл — человек, а не врач, — задумался, подыскивая верные слова.

— Откровенно говоря, я думаю, что обычный человек на такое не способен, — наконец произнес он. — Но Иисус знал, на что Он идет, и Он желал пройти через это, потому что только так Он мог искупить наши грехи, расплатиться за наш бунт против Бога. В этом заключалась цель, ради которой Он пришел на землю.

Я чувствовал, как рационально-логический ум Метерелла стремится свести мой вопрос к твердому и однозначному ответу.

— Если говорить о том, что Им двигало, — заключил Метерелл, — я думаю, что ответить можно одним словом, и это слово — любовь.

Когда я ехал домой, это слово вновь и вновь звучало у меня в голове.

Да, моя поездка в Калифорнию оказалась более чем полезной. Метерелл убедительно объяснил, что Иисус не мог выжить после распятия — казни настолько отвратительной, что римляне подвергали ей своих полноправных граждан разве что за особо тяжкие преступления.

Выводы Метерелла согласуются с мнениями других врачей, изучавших этот вопрос. Среди них — доктор Уильям Д. Эдвардс (William D. Edwards), чья статья была опубликована в 1986 году в журнале “Journal of American Medical Association”.

Вывод статьи гласил: «Все медицинские и исторические факты определенно говорят о том, что к тому моменту, когда Иисусу была нанесена рана копьем в бок, Он уже был мертв… Мнение, будто Иисус не умер на кресте, противоречит современной медицинской науке»[108].

Скептикам, которые отрицают Воскресение Иисуса на том основании, что Он якобы избежал каким-то образом смерти на Голгофе, придется поискать другую, более убедительную теорию. И пусть они придут к тому же жгучему вопросу: что заставило Иисуса сознательно и добровольно пойти на распятие?

1. Что вы думаете о «теории обморока» теперь, услышав мнение Метерелла? Обоснуйте свой ответ.

2. Крест был символом христиан на протяжении двух тысяч лет. Что вы теперь думаете об этом символе?

3. Способны ли вы пострадать во благо другого человека? Ради кого и почему? Что могло бы вас к этому побудить?

4. Как бы вы отнеслись к людям, которые бы оскорбляли, унижали и мучили вас, как солдаты — Иисуса? Что побудило Иисуса сказать во время распятия: «Отче! прости им»?

Edwards, William D., et al. “On the Physical Death of Jesus Christ.” Journal of the American Medical Association (March 21, 1986), 1455 — 63.

Foreman, Dale. Crucify Him. Grand Rapids: Zondervan, 1990.

Hengel, M. Crucifixion in the Ancient World. Philadelphia: Fortress, 1977.

McDowell, Josh. The Resurrection Factor. San Bernardino, Calif.: Here’s Life, 1981.

Глава 12. ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ТЕЛА КАК ДОКАЗАТЕЛЬСТВО. Действительно ли гробница Иисуса оказалась пуста?

Хелен Уорис Брак, наследница огромного состояния, ясным осенним утром вышла из самолета, приземлившегося в самом большом аэропорту мира, смешалась с толпой и… бесследно исчезла. Вот уже двадцать с лишним лет полиция и журналисты тщетно пытаются выяснить, что же произошло с огненно-рыжей активисткой-благотворительницей и любительницей животных?

У следствия нет сомнений в том, что Хелен убита, однако конкретные обстоятельства убийства остаются тайной — в первую очередь потому, что тело Хелен так не было найдено. Полиция поделилась с прессой леденящими душу соображениями, а судья высказал версию, что в исчезновении Хелен замешан некий мошенник. Но тело не обнаружили, а потому официально убийство Хелен Брак осталось нераскрытым, и обвинение не было предъявлено никому.

Дело Хелен Брак — одна из загадок, годами не дающих мне покоя. Время от времени я перебираю в памяти скудные свидетельства и складываю их то так, то этак, силясь понять, что же произошло. Однако эти попытки безрезультатны — я хочу не гадать, а знать, но для этого мне явно не хватает фактического материала.

«Тело исчезло» — знакомая ситуация; такое случается и в детективных романах, и в реальной жизни. Но чтобы тело исчезло из гроба? В отличие от истории Хелен Брак, в истории Иисуса загадка не в том, что Его больше никто и никогда не увидел ни живым, ни мертвым. Его видели живым; Его видели мертвым; и Его снова видели живым. Если верить Евангелиям, то дело не в пропаже Тела. Дело в том, что Иисус жив, жив по сей день, после всех ужасов распятия, подробно описанных в предыдущей главе.

Пустая гробница как вечный символ Воскресения — главнейшее из доказательств божественной природы Иисуса, о которой говорил Он Сам. Апостол Павел в 1-ом послании к Коринфянам 15:17 писал, что Воскресение — стержень христианской веры: «А если Христос не воскрес, то вера ваша тщетна: вы еще во грехах ваших».

Богослов Джералд О’Коллинз (Gerald O’Collins) выразил эту мысль такими словами: «В высшем смысле, христианство без Воскресения — это христианство без последней, заключительной главы. Это вообще не христианство»[109].

Воскресение Иисуса — главное подтверждение Его божественности и боговдохновенности Его учения, доказательство Его победы над грехом и смертью. Его Воскресение — предзнаменование воскресения Его последователей, основа христианской веры, чудо из чудес…

…если, конечно, Он действительно воскрес. Скептики полагают, что исчезновение Тела Иисуса — история, аналогичная исчезновению Хелен Брак: слишком мало свидетельств, говорят они, для того, чтобы прийти к твердым выводам.

Однако есть люди, утверждающие, что дело об исчезновении Тела Иисуса следует считать закрытым, поскольку имеются убедительные доказательства того, что в пасхальное утро Его гробница была пуста. И если вы хотите подробно ознакомиться с этими доказательствами, то лучшее, что вы можете сделать, — это обратиться к Уильяму Лейну Крейгу, одному из наиболее выдающихся специалистов в мире по вопросам, связанным с Воскресением Иисуса.

В первый раз я увидел Билла Крейга в несколько необычном ракурсе: я сидел позади него, в то время как он выступал с речью в защиту христианства перед аудиторией, состоявшей почти из восьми тысяч человек; кроме того, ему внимало бессчетное число слушателей по всей стране — выступление Крейга транслировали более ста радиостанций.

Будучи ведущим дискуссии между Крейгом и представителем Ассоциации атеистов Америки, я не мог не восхищаться тем, как вежливо, корректно, но твердо Крейг отстаивал позиции христианства, развенчивая при этом доводы в пользу атеизма.

Я видел лица людей, впервые в жизни увидевших, что христианство поддается рациональному исследованию.

Этот вечер закончился полной победой христианства. 82% тех, кто вошел в этот зал ярым атеистом, агностиком или скептиком, вышли оттуда в полной уверенности, что аргументы в пользу христианства оказались наиболее убедительными. Сорок семь человек пришли туда неверующими, а ушли христианами — настолько впечатлили их аргументы Крейга, особенно в сравнении со скудными свидетельствами в пользу атеизма. Атеистом же после этой дискуссии не стал никто[110].

Я летел в Атланту на встречу с Крейгом, и мне не терпелось узнать, что же он ответит на утверждения неверующих о гробнице Иисуса.

За несколько лет, минувших с той нашей встречи, Крейг совсем не изменился. Коротко подстриженная черная бородка, резкие черты лица, завораживающий взгляд — казалось бы, нетипичная для мужа науки внешность; и все-таки стоит Крейгу заговорить, как становится ясно: перед вами настоящий ученый. Его речь стройна и логична, он никогда не сбивается, не теряет мысли, на вопросы отвечает последовательно, шаг за шагом, факт за фактом.

И все-таки Крейг — не «книжный червь»; в его богословии бьется и пульсирует живая мысль. Она светится в его глазах, когда он связывает в единую цепь гипотезы и теории; его жесты призывают к согласию и пониманию; в его голосе слышится то неприкрытый восторг от головокружительно сложного богословского открытия, то искренняя горечь и недоумение: ну почему же некоторые ученые упорно закрывают глаза на столь очевидные свидетельства? Короче говоря, богословие для него — дело не только разума, но и сердца. О своих оппонентах-атеистах он говорит без тени высокомерия или враждебности, при этом всячески старается подчеркнуть их достоинства: этот — прекрасный оратор, тот — чудный собеседник…

Во всех хитросплетениях нашего диалога меня не покидало ощущение, что он не лезет вон из кожи, чтобы выбить у оппонента почву из-под ног; он искренне пытается привести людей к истине, потому что, по его мнению, они дороги Богу. И он по-настоящему огорчен и озадачен, когда кто-то не может — или не хочет — осознать, что опустевшая гробница Иисуса — объективный факт.

Крейг угнездился на диване в своей гостиной. Он был в голубых джинсах, белых носках и темно-синем свитере с высоким воротом. За спиной у него висела большая картина — пейзаж Мюнхена.

Именно там, в Мюнхене, работая над докторской диссертацией по богословию, Крейг начал заниматься темой Воскресения. К тому времени у него уже была степень магистра искусств после окончания Евангельской богословской школы Святой Троицы, а также степень доктора философии, полученная в Англии, в университете Бирмингема. Позже он преподавал в школе Святой Троицы и — в качестве приглашенного ученого — в Высшем институте философии при университете Левена близ Брюсселя.

В числе его книг — «Разумная вера»; «Непростые ответы» (“No Easy Answers”); «Правда о Воскресении» (“Knowing the Truth about the Resurrection”);

«Единственный мудрый Бог» (“The Only Wise God”); «Существование Бога и начало Вселенной» (“The Existence of God and the Beginning of the Universe”); и, в соавторстве с Квентином Смитом (Quentin Smith), «Теизм, атеизм и космология Большого Взрыва» (“Theism, Atheism and Big Bang Cosmology”), опубликованная издательством “Oxford University Press”. Крейг выступил в качестве одного из авторов таких работ, как «Что интеллектуалы говорят о Боге» (“The Intellectuals Speak Out about God”); «Иисус под обстрелом»; «В защиту чудес» (“In Defense of Miracles”) и «Существует ли Бог?» (“Does God Exist”). Его научные статьи опубликованы в журналах “New Testament Studies”, “Journal for the Study of the New Testament”, “Gospel Perspectives”, “Journal of the American Scientific Affiliation”, “Philosophy”. Крейг — член пяти профессиональных обществ, в том числе Американской академии религии и Американской философской ассоциации.

Всемирно известный ученый, прославившийся работами о взаимосвязи естественных наук, философии и богословия, Крейг без лишних просьб с моей стороны приступил к теме, по сей день вызывающей у него учащенное сердцебиение, — к теме Воскресения Иисуса.

Прежде чем выяснять, опустела ли гробница Иисуса, нужно было узнать, действительно ли Он был похоронен в гробнице. Согласно историческим данным, распятых преступников оставляли на крестах на растерзание хищным птицам или же бросали в общую могилу. Именно поэтому Джон Доминик Кроссан из «Семинара Иисуса» утверждает, что Тело Иисуса, скорее всего, раскопали и сгрызли дикие собаки.

— Но если такова была общепринятая практика, — спросил я Крейга, — не резонно ли предположить, что именно это произошло с Иисусом?

— Если исходить только из общепринятой практики — да, — незамедлительно ответил он. — Но в нашем случае это означало бы пренебречь особыми обстоятельствами.

— Хорошо, — сказал я. — Тогда давайте поговорим об особых обстоятельствах. Я начал с самой явной проблемы. Евангелия гласят, что Тело было отдано Иосифу из Аримафеи — члену того самого синедриона, который приговорил Иисуса к смерти.

— Но ведь это совершенно неправдоподобно! — голос мой прозвучал резче, чем мне хотелось бы.

Готовясь отвечать, Крейг устроился поуютней.

— Это вполне правдоподобно, — начал он, — если рассмотреть все свидетельства в пользу захоронения. С них и начнем. Во-первых, о погребении Иисуса говорит апостол Павел в 1-ом послании к Коринфянам 15:3 — 7, в контексте самого раннего символа веры.

Я кивнул, поскольку об этом мне подробно рассказывал доктор Бломберг. Крейг, как и Бломберг, полагал, что этот символ веры появился через несколько лет после Распятия Иисуса; он был дан апостолу Павлу после его обращения, либо в Дамаске, либо позже, в Иерусалиме, при встрече с апостолами Иаковом и Петром.

Как только Крейг заговорил о раннем символе веры, я открыл Библию и быстро перечитал этот фрагмент: «Ибо я первоначально преподал вам, что и сам принял, то есть, что Христос умер за грехи наши, по Писанию, и что Он погребен был, и что воскрес в третий день, по Писанию…» Далее апостол упоминал о явлениях воскресшего Иисуса.

— Этот символ веры — немыслимо ранний и, следовательно, достойный доверия документ, — произнес Крейг. — По сути, это догмат, состоящий из четырех строк. Первая строка относится к Распятию, вторая к погребению, третья к Воскресению, четвертая — к явлениям Христа. Как видите, вторая строка недвусмысленно сообщает нам о том, что Иисус был погребен.

— Погодите, — перебил я. — Допустим, Он был погребен — но откуда следует, что именно в гробнице? И какова тут роль Иосифа Аримафейского, этой загадочной личности, которая как будто только для того и возникает ниоткуда, чтобы забрать тело?

— Этот символ веры — краткое и точное изложение евангельского учения, — спокойно пояснил Крейг. — В Евангелиях мы находим четыре независимые рассказа о погребении — и в каждом упомянут Иосиф из Аримафеи. Больше того: свидетельство Марка является настолько ранним, что оно даже теоретически не могло исказиться под влиянием устных легенд.

— Откуда вам известно, что оно такое раннее? — спросил я.

— Тому есть два доказательства. Во-первых, Евангелие от Марка вообще самое раннее. Во-вторых, оно состоит преимущественно из кратких историй об Иисусе и походит скорее на нитку жемчуга, нежели на непрерывное и гладкое повествование. Однако когда дело доходит до последней недели жизни Иисуса, до так называемых Страстей Господних, — рассказ преображается, становится последовательным и связным. Здесь Марк явно прибегнул к еще более раннему источнику, включавшему в себя историю погребения Иисуса.

Все это звучало вполне достоверно, но все же я углядел в Евангелии от Марка одну неувязку.

— Марк пишет, что Иисуса приговорил к смерти весь синедрион, — сказал я. — Выходит, в число осудивших Его входил и Иосиф Аримафейский. С какой же стати ему потом было хоронить Иисуса с почестями? Как-то мало похоже на правду…

Высказав это сомнение, я, сам того не ведая, оказался в хорошей компании!

— Похоже, что это смущало не только вас, но и евангелиста Луку, — сказал Крейг. — Возможно, именно поэтому он добавил в свое Евангелие немаловажную деталь: когда вершился приговор синедриона, Иосиф отсутствовал. И это многое объясняет. Но главное — Иосиф из Аримафеи совсем не та фигура, какая могла бы возникнуть в христианских легендах или стать плодом фантазии христианских авторов.

— Но почему? — Я ждал обоснований.

— Ранние христиане ненавидели еврейских старейшин, приговоривших Иисуса к распятию, — пояснил Крейг, — и потому совершенно невероятно, чтобы они выдумали «хорошего» старейшину, который с почестями похоронил Иисуса, в то время как Его покинули даже ученики! Да и кто рискнул бы дать вымышленному персонажу реальное имя и поместить его в реально существующий круг, когда это так легко было проверить и опровергнуть? Таким образом, нет ни малейших сомнений, что Иосиф из Аримафеи — фигура историческая. Добавлю еще, — продолжил Крейг, предугадав мой вопрос, — что если бы история погребения Иисуса Иосифом Аримафейским была более поздней легендой, то в ней фигурировали бы иные похоронные обряды. Однако ничего подобного мы не наблюдаем!

В итоге, большинство современных исследователей Нового Завета склоняется к мысли, что свидетельство о погребении Иисуса достойно доверия. Покойный Джон Э. Т. Робинсон (John A. T. Robinson), специалист по Новому Завету из Кембриджского университета, называл погребение Иисуса одним из наиболее ранних и наилучшим образом доказанных исторических фактов, связанных с Его жизнью.

Аргументы Крейга убедили меня, что Тело Иисуса действительно было похоронено в гробнице Иосифа Аримафейского. Однако упомянутый выше символ веры оставлял место для разночтений: возможно, в нем подразумевалось, что Тело по-прежнему находится там, где было погребено?

— В раннем символе веры говорится, что Иисус был распят и погребен, а затем воскрес, — подчеркнул я. — О пустой гробнице там не сказано ни слова. Не дает ли это нам основания предположить, что Воскресение было сугубо духовным, а Тело по-прежнему находилось в гробнице?

— Напротив, — возразил Крейг, — этот символ веры со всей определенностью предполагает, что гробница была пуста! Дело в том, что для евреев была характерна как раз концепция физического воскресения, предметом которого были кости — даже не плоть, считавшаяся бренной. После того, как плоть истлевала, евреи собирали кости своих покойных и укладывали в особые ящики — в ожидании конца времен, когда Бог воскресит всех праведников Израиля и соберет в Своем Царстве.

В свете этого евреи тех времен попросту не могли считать, что тело воскресшего из мертвых по-прежнему пребывает в могиле; это было бы логической несообразностью. Вот почему, когда раннехристианский символ веры провозглашает, что Иисус был погребен и в третий день воскрес, это может означать только одно: Его Тело покинуло гробницу!

Крейг убедил меня, что Иисус был погребен, но отсюда неизбежно вытекает второй вопрос: хорошо ли была защищена гробница? Ведь Тело могли украсть!

— Насколько надежной была гробница? — спросил я.

И Крейг приступил к описанию гробницы I века, основанному на данных археологических раскопок.

— К низкому входу в гробницу был прорыт наклонный желоб; по этому желобу скатывали большой плоский камень в форме диска, который прикрывал вход. — Он подкреплял свой рассказ жестами. — Этот диск подпирали камнем поменьше. Скатить диск вниз не составляло особого труда, зато, чтобы поднять его наверх и, следовательно, открыть гробницу, понадобилось бы несколько мужчин. В этом смысле гробница была защищена более чем хорошо.

Да, но сторожил ли ее кто-нибудь? Я знал: некоторые неверующие пытаются бросить тень на общепринятое мнение, что гробницу Иисуса день и ночь охраняли римские солдаты, и если бы они покинули свой пост, то поплатились бы за это жизнью.

— Вы уверены, что римляне охраняли гробницу? — спросил я.

— Из всех евангелистов об этом упоминает только Матфей, — ответил Крейг. — Но, в любом случае, я не считаю этот факт важным аспектом свидетельства о Воскресении. В современной науке этот вопрос вызывает много споров, а я предпочитаю строить свои аргументы на тех доказательствах, которые признаны большинством ученых. Поэтому мы лучше не будем говорить о том, стояли ли у гробницы стражники.

Этот подход удивил меня:

— Разве вы тем самым не ослабляете свои позиции? Крейг покачал головой.

— Честно говоря, эта тема была важна разве что в XVIII веке, когда критики Библии предполагали, что апостолы выкрали Тело Иисуса из могилы; сегодня же в это никто не верит. Когда читаешь Новый Завет, — продолжил он, — не возникает ни малейших сомнений в том, что апостолы искренне верили в Его Воскресение. Каждый из них до самой смерти проповедовал эту истину. В наши дни идея, будто гробница опустела в результате мистификации, заговора или кражи, отвергнута целиком и полностью. Поэтому тема охраны имеет лишь второстепенное значение.

Тем не менее, мне было интересно, существуют ли доказательства в пользу утверждения Матфея о том, что место захоронения Иисуса охраняли римские солдаты. Прекрасно понимая позицию Крейга, я все же попытался узнать у него, подтверждаются ли слова евангелиста историческими фактами.

— Да, — ответил он. — Возьмем хотя бы споры о Воскресении, которые вели между собой иудеи и христиане в I веке. «Иисус воскрес!» — таково было изначальное утверждение христиан. «Нет, просто ученики выкрали Его Тело!» — отвечали иудеи. «Но ведь у гробницы были стражники, — возражали на это христиане, — они бы не допустили кражи!» «А стражники уснули!» — парировали иудеи. «Нет, — отвечали христиане, — это иудеи их подкупили, чтобы они всем говорили, будто уснули!»

Рассудите сами: если бы никакой охраны у гробницы не было, спор пошел бы по другой колее. В ответ на христианское: «Иисус воскрес!» иудеи заявили бы: «Нет, ученики выкрали Его Тело!», христиане бы ответили: «Но ведь у гробницы были стражники», а иудеи возмутились бы: «Какие стражники? Да вы с ума сошли! Никаких стражников там и в помине не было!» Однако ничего подобного иудеи не говорили. Отсюда следует, что охрана гробницы Иисуса — исторический факт, хорошо известный иудеям тех времен; именно поэтому они и вынуждены были выдумать нелепую историю о стражниках, которые уснули и позволили апостолам выкрасть Тело.

Но мне не давал покоя еще один вопрос.

— По-моему, тут есть одна проблема… Зачем вообще иудейским властям было выставлять у гробницы стражу? Если они предчувствовали Воскресение — или подозревали, что ученики захотят инсценировать Воскресение, — то, получается, они понимали Его пророчества лучше апостолов! Ведь апостолов Воскресение изумило!

— Тут вы попали в точку, — сдался Крейг. — Возможно, власти поставили охрану, чтобы на время Пасхи предотвратить ограбление могилы или другие беспорядки. Этого мы не знаем. Признаю, что в вашем доводе есть рациональное зерно. Однако непреодолимым я его не считаю.

Тем не менее, вопрос оставался вопросом, и к нему прибавился еще один.

— Матфей говорит, что римские стражи доложили обо всем, что произошло, иудейским старейшинам. Но это неправдоподобно — ведь они были подотчетны Пилату!

Губы Крейга тронула улыбка.

— Обратите внимание, — начал он, — ведь Матфей нигде не говорит, что стражники были римлянами. Иудеи пришли к Пилату и попросили охрану для гробницы; Пилат ответил им: «Имеете стражу». Вопрос в том, что он имел в виду: «Вот вам взвод римских солдат» или «У вас есть своя храмовая стража»? Ученые много спорили об этом. Поначалу я склонялся к мысли, что стражники были евреями — по той же причине, которую вы упоминали. Однако потом я изменил свое мнение. Дело в том, что слово, употребленное Матфеем, часто употребляется по отношению к римским солдатам, а не к служителям Храма. И вспомните: Иоанн повествует о римском тысяченачальнике, который под руководством иудейских служителей привел римских солдат арестовать Иисуса. Вот прецедент: римские воины подотчетны иудейским руководителям. Вполне вероятно, что так же решался и вопрос об охране гробницы.

Обдумав все услышанное, я уверился в том, что гробница охранялась; и, поскольку Крейг не считал свидетельства о страже безупречными и принципиально важными, я решил больше не задавать вопросов на эту тему. Меня больше волновал другой и, как мне казалось, чрезвычайно убедительный аргумент против того, что в пасхальное утро гробница Иисуса была пуста.

Вот уже много столетий критики христианства выискивают расхождения между разными евангельскими повествованиями о гробнице Иисуса, опустевшей наутро в Пасху. Так, Чарльз Темплтон недавно сказал: «Эти четыре описания… расходятся по стольким пунктам, что мы просто не можем примирить между собой все противоречия, как бы ни старались»[111].

Если принять это высказывание за чистую монету, можно решить, что евангельские повествования о пустой гробнице недостойны доверия. В то утро я прочел Крейгу выводы доктора Майкла Мартина из Бостонского университета:

— И еще, — добавил я, — Мартин отмечает, что Евангелие от Иоанна расходится со всеми тремя. Он заключает: «Таким образом, рассказы о том, что случилось наутро у гроба, не согласуются между собой — а если согласуются, то лишь при условии неправдоподобных истолкований»[113].

Я прекратил читать, поднял глаза, встретился взглядом с Крейгом и напрямую спросил:

— Как же вы, в свете всего этого, можете верить в историю об опустевшей гробнице?

Манера поведения и речи моего собеседника заметно изменились. Пока мы говорили на общие темы или обсуждали не самые острые проблемы, тон его был спокойно-добродушным. Но чем каверзнее становились мои вопросы, тем сильнее он оживлялся. Видно было, как ему не терпится глубже нырнуть в эти бурные и опасные воды.

Крейг прокашлялся и начал:

— При всем моем уважении к Майклу Мартину, он все же философ, а не историк. С точки зрения философа, когда где-то что-то не сходится, в действие вступает закон о противоречии, который подсказывает: «Это не может быть верно!» Историк же, сравнив эти повествования, скажет: «Да, я вижу расхождения, но при этом вижу главное: все они касаются второстепенных деталей». Суть остается неизменной: Иосиф из Аримафеи забирает тело Иисуса и кладет в гробницу; наутро после распятия, в воскресенье, туда приходят несколько женщин — последовательниц, и обнаруживают, что гробница пуста; им являются Ангелы и говорят, что Иисус восстал из мертвых. Дотошный историк, в отличие от философа, не выплеснет вместе с водой ребенка. Он скажет: «Значит, в основе этих рассказов лежит историческая истина, и мы можем с уверенностью положиться на нее, каковы бы ни были расхождения во второстепенных подробностях». Таким образом, мы испытываем полное доверие к историческому факту, лежащему в основе всех четырех повествований. В этом сходится большинство современных исследователей Нового Завета — несмотря на различия, касающиеся имен женщин, точного времени суток, числа Ангелов и так далее. Все это — мелкие разночтения, не вызывающие беспокойства у профессиональных историков.

Даже скептически настроенный историк Майкл Грант (Michael Grant), научный сотрудник Кембриджского колледжа Святой Троицы и преподаватель Эдинбургского университета, в своей книге «Иисус: взгляд историка на Евангелия» (“Jesus: An Historian’s Review of the Gospels”) признается: «Да, в разных Евангелиях по-разному повествуется о том, как была обнаружена пустая гробница; однако если подойти к этим повествованиям с теми же критериями, с какими мы подходим к другим литературным источникам древности, мы обнаружим надежные доказательства того, что последователи Иисуса утром увидели опустевший гроб»[114].

Готовя репортажи об уголовных делах, я не раз видел, как два свидетеля давали одни и те же показания, совпадавшие до мельчайших подробностей, тютелька в тютельку. И что же? Адвокат подсудимого обвинял их в том, что они сговорились заранее!

— Наверное, — сказал я Крейгу, — если бы все четыре Евангелия совпадали до мелочей, это непременно вызвало бы подозрения в сговоре или плагиате.

— Верное наблюдение, — отозвался он. — Разногласия в свидетельствах о том, как гробницу увидели пустой, говорят о том, что это — независимые свидетельства. Порой приходится слышать: «Матфей и Лука все списали у Марка»; но, внимательно прочитав и сравнив Евангелия, нетрудно заметить расхождения, явно показывающие, что даже если Матфей и Лука были знакомы с вариантом Марка, у каждого из них были и свои, отдельные, независимые источники. Итак, когда речь идет о независимых свидетельствах, ни один историк не отвергнет их из-за расхождений в деталях. Вот вам пример из светской истории. У нас есть два повествования о том, как Ганнибал переходил Альпы, идя походом на Рим, и они категорически несовместимы. Однако ни один античный историк не усомнился в том, что этот поход имел место! Расхождения во второстепенных деталях не затмевают сути подлинного исторического события.

С этим я не мог не согласиться. Противоречия, упомянутые Мартином, больше не казались мне непримиримыми. Я признался в этом Крейгу и спросил:

— А есть ли способы примирить эти расхождения?

— Безусловно, — кивнул он. — Возьмем, к примеру, время прихода женщин к гробнице. Один автор говорит, что было еще темно, другой — что уже светало; но это же как пресловутый спор оптимиста и пессимиста, когда оптимист говорит, что стакан наполовину полон, а пессимист — что он наполовину пуст. Дело шло к рассвету, о чем и говорят оба автора, только разными словами. Что же касается того, сколько было женщин и как их звали, — ни одно из Евангелий не претендует на полный список. Везде упоминается Мария Магдалина и несколько других женщин.

Возможно, к гробу пришла целая группа последовательниц Иисуса, а авторы перечислили лишь часть из них. По-моему, называть это противоречием — большая натяжка.

— А то, что произошло потом? — не унимался я. — Марк говорит, что женщины ничего никому не сказали, а другие евангелисты утверждают обратное!

— Это связано с особенностями богословия Марка, — пояснил Крейг. — Он любил подчеркивать благоговейный трепет, охватывающий человека в присутствии Божества. Именно такая реакция — бежали в страхе и никому ничего не сказали — более чем характерна для его богословия и литературного стиля. К тому же, возможно, женщины недолго хранили молчание; потом они могли вернуться и поведали людям об увиденном. — Он усмехнулся: — Да что там «могли»! Именно так они и поступили, иначе откуда бы Марк об этом узнал?

Мне хотелось спросить его еще об одном расхождении, часто цитируемом критиками.

— В Евангелии от Матфея 12:40 Иисус говорит: «…ибо как Иона был во чреве кита три дня и три ночи, так и Сын Человеческий будет в сердце земли три дня и три ночи». Однако, согласно Евангелиям, Он пробыл в гробнице всего один полный день, две полных ночи и еще два неполных дня. Разве это не означает, что Иисус не исполнил Своего же пророчества?

— Некоторые христиане из благих побуждений предполагают, исходя из этого стиха, что Иисус был распят не в пятницу, а в среду! — сказал Крейг. — Однако большинство ученых сходится в том, что, согласно древнееврейской концепции счета времени, любая часть дня считалась полным днем. Иисус пробыл в гробу часть пятницы, всю субботу и часть воскресного утра — и традиционно это воспринималось как три дня. Вот, — заключил он, — еще один пример того, как можно разъяснить или свести к минимуму эти расхождения. Нужно лишь немного базовых знаний — и открытое сердце!

Евангелия сходятся в том, что пустую гробницу обнаружили женщины — ученицы Иисуса. С точки зрения Мартина, это бросает тень на их свидетельства, поскольку друзей и последователей «вряд ли можно назвать объективными наблюдателями». Поэтому я спросил Крейга:

— Как вы полагаете, отношения этих женщин с Иисусом не ставят под сомнение надежность их рассказа?

Сам того не ведая, я сыграл на руку собеседнику.

— Вот довод, который бьет рикошетом по своим сторонникам, — ответил Крейг. — Разумеется, эти женщины были друзьями Иисуса. Но тем, кто представляет себе роль женщины в иудейском обществе I века, остается лишь удивляться, что в этой истории именно женщины первыми обнаружили пустую гробницу! Дело в том, что в те времена в Палестине женщины стояли на чрезвычайно низкой ступени социальной лестницы. Известны раввинистические поговорки тех времен: «Лучше пусть слова Закона сгорят, чем будут препоручены женщинам» и «Блажен породивший сыновей, но горе породившему дочерей!» Показания женщин не имели никакой цены; им даже не разрешалось свидетельствовать в суде. В свете этого особенно важно, что главными очевидцами опустевшей гробницы стали именно эти женщины, дружившие с Иисусом. Если бы свидетельства о Воскресении были вымыслом, то честь такого открытия непременно приписали бы апостолам-мужчинам — Петру, например, или Иоанну. Поэтому, раз первыми свидетелями названы женщины, это может означать только одно: так оно и было! Отсюда следует, что евангелисты верно и непредвзято описали даже обескураживающие события. Их рассказы — не легенда, а точная историческая летопись!

Крейг объяснил все, кроме одного: зачем женщины направились умащивать Тело Иисуса, если они знали, что вход в гробницу завален камнем?

— Какой смысл в этом поступке? — спросил я. Крейг немного подумал.

— Ли, я искренне считаю, — тон его, прежде оживленный и напористый, потеплел, — что ученые сухари, не понимающие, как эти женщины любили Иисуса, не имеют права судить о том, был смысл в их действиях или не было! Скорбящие и осиротевшие, потерявшие Того, Кого они отчаянно любили и за Кем готовы были следовать, они пришли умастить Его Тело — в отчаянной надежде хоть что-то сделать для Него… а критики с высоты минувших веков разглядывают их как бездушных роботов: «Они не должны были идти туда, поскольку знали, что…». — Крейг пожал плечами. — Может быть, женщины надеялись, что поблизости будут мужчины, которые помогут им откатить камень. Например, те же стражники. Не знаю. Очевидно лишь, что приход к гробу и умащение тела умершего благовониями — практика, традиционная для иудеев тех времен; вопрос только в том, кто сдвинул с места камень. И я считаю, что мы не вправе судить, нужно ли им было идти к гробу или оставаться дома!

Готовясь к беседе с Крейгом, я побывал на интернет-сайтах нескольких атеистических организаций. Меня интересовало, какие аргументы против Воскресения приводят неверующие. Надо сказать, что по этой теме я почти ничего не нашел; но один критик все же выдвинул возражение, которым мне не терпелось поделиться с Крейгом. По словам этого критика, главный довод против опустевшей гробницы Иисуса таков: ни апостолы, ни более поздние христианские проповедники не указывают на этот факт! Он пишет: «Казалось бы, ранние христиане должны были говорить: «Вы нам не верите? Так пойдите и убедитесь сами!». Но, продолжает он, апостол Петр в своей проповеди во второй главе Книги Деяний ни слова не говорит о пустой гробнице. «Если даже апостолы не верили, что гробница была пуста, — заключает этот человек, — то почему мы должны в это верить?»

При этих словах глаза Крейга расширились.

— Но это же не так! — в голосе его звучало изумление. Он раскрыл Библию и принялся листать ее, ища вторую главу Деяний Святых Апостолов — проповедь Петра в Пятидесятницу. — Петр говорит о том, что гробница опустела! Вот, стих 24: «Бог воскресил Его, расторгнув узы смерти». Дальше апостол цитирует псалом Давида — о том, что Бог не даст Своему Святому увидеть тления, — и доверительно сообщает: «…да будет позволено с дерзновением сказать вам о праотце Давиде, что он и умер и погребен, и гроб его у нас до сего дня». Но, продолжает он, с Христом все иначе — «не оставлена душа Его в аде, и плоть Его не видела тления. Сего Иисуса Бог воскресил, чему все мы свидетели». — Крейг поднял глаза. — Видите, в этой проповеди гроб, в котором покоится тело Давида, противопоставлен пророчеству Давида о том, что Мессия воскреснет из мертвых, и Тело Его избежит тления. Отсюда ясно следует, что гробница Мессии опустела.

Крейг перелистнул несколько страниц Книги Деяний Святых Апостолов:

— В Деяниях 13:29 — 31 Павел говорит: «Когда же исполнили все написанное о Нем, то, сняв с древа, положили Его во гроб. Но Бог воскресил Его из мертвых. Он в продолжение многих дней являлся тем, которые вышли с Ним из Галилеи в Иерусалим». Здесь тоже явно подразумевается опустевший гроб!

Крейг закрыл Библию и добавил:

— Утверждать, будто ранние проповедники не говорили о пустой гробнице, только потому, что они не употребляли слов «пустая гробница» — это, с моей точки зрения, просто неумно. Несомненно, эти люди — а вслед за ними и их слушатели — понимали, что гроб Иисуса опустел!

Я обрушил на Крейга всевозможные возражения и аргументы против того, что гробница Иисуса была пуста, — и вдруг осознал, что до сих пор не дал ему возможности привести доводы «за». Он лишь вскользь упомянул несколько причин, по которым сам в это верит.

— Сразите меня наповал! — предложил я. — Приведите четыре-пять основных доказательств того, что опустевшая гробница — исторический факт.

Крейг не заставил себя долго упрашивать — он четко и убедительно изложил свои доводы.

— Во-первых, тема пустой гробницы явно подразумевается преданием, на которое ссылается апостол Павел в пятнадцатой главе 1-го послания к Коринфянам; а предание — очень древний и надежный источник исторических сведений об Иисусе.

Во-вторых, местоположение гробницы Иисуса было известно и христианам, и иудеям. И если бы она не была пуста, движение, основанное на вере в Воскресение, не возникло бы в том же городе, где этот Человек был публично распят и похоронен.

В-третьих, по языку, грамматике и стилю евангелиста Марка видно, что он почерпнул историю об опустевшей гробнице — да и все свое пылкое и страстное повествование — из более раннего источника. Есть свидетельства, что Евангелие от Марка было написано до 37 года, когда устное предание еще не могло исказиться. Последнюю мысль поддерживает и А. Н. Шервин-Уайт (A. N. Sherwin-White), выдающийся историк из Оксфордского университета, специалист по Древней Греции и Древнему Риму.

В-четвертых, Марк рассказывает эту историю очень-очень просто. Вымышленные апокрифические повествования II века расцвечены множеством высокопарных подробностей: Иисус восстает из гроба в силе и славе, Его видят все, включая первосвященников, иудейских старейшин и римских стражников. Так гласят легенды; но они возникли несколько поколений спустя после смерти очевидцев реальных событий. Евангелие же от Марка, напротив, поражает своей простотой и отсутствием богословских толкований.

В-пятых, все евангелисты свидетельствуют, что пустой гроб обнаружили женщины, и это — безусловное доказательство подлинности истории. Будь это легенда, честь этого открытия почти наверняка была бы приписана апостолам.

В-шестых, полемика между иудеями и ранними христианами позволяет предположить, что опустевшая гробница — исторический факт. Иными словами, никто из спорщиков не утверждал, что Тело Иисуса до сих пор находится в гробу. Вопрос ставился иначе: «Что произошло с Телом?» Пытаясь ухватиться за соломинку, иудеи выдумали смехотворную историю про уснувшую стражу. Но исходили они все равно из того, что гробница была пуста. Почему? Да потому что прекрасно знали, что так оно и было!

Я внимательно слушал Крейга и ощущал, как его шесть аргументов сливаются в один неопровержимый довод. И все же я хотел проверить, не осталось ли лазеек, через которые под него можно подкопаться.

— А вот Кирсоп Лейк в 1907 году предположил, что женщины просто пришли не к тому гробу, — сказал я. — По его словам, женщины заблудились, а какой-то человек у открытой гробницы сказал им: «Вы ищете Иисуса из Назарета? Его здесь нет!» — и они в страхе убежали. Вам это не кажется правдоподобным?[115]

Крейг вздохнул.

— Вряд ли у Лейка нашлось много сторонников. Дело в том, что иудейским начальникам было хорошо известно местоположение гроба Иисуса. Даже если бы женщины ошиблись, им бы показали нужную гробницу; а когда апостолы возвестили, что Иисус восстал из мертвых, их бы исправили, причем не без злорадства. Я не знаю ни одного человека, который в наши дни придерживался бы теории Лейка.

Честно говоря, остальные альтернативные теории тоже не внушали мне доверия. Очевидно, что у апостолов не было резона красть Тело, а потом гибнуть не за истину, а за ложь. Очевидно и то, что иудейские власти не стали бы выносить тело из гробницы…

— Есть и еще теория, — сказал я, — что опустевшая гробница — это более поздний вымысел, и к тому времени, как он принял форму предания, его уже невозможно было опровергнуть, потому что местоположение гробницы давно забылось.

— Этот вопрос обсуждается с 1835 года, когда Дэвид Штраус провозгласил историю о Воскресении легендой, — ответил Крейг. — Вот почему мы уделили этому столько времени в нашей беседе — и убедились, что история об опустевшей гробнице Иисуса всего на несколько лет «моложе» самого события. Таким образом, теорию о легенде можно спокойно сбросить со счетов. Даже если во второстепенных деталях повествования и возникли элементы легенды, историческая его основа прочна и незыблема.

Да, Крейгу было что ответить на альтернативные теории. Каждая из них с треском рушилась под тяжестью свидетельств. Оставалось только одно — поверить, что распятый Иисус воскрес из мертвых. Но именно в это многим людям особенно трудно поверить… Тщательно подбирая слова, я обратился к Крейгу:

— Хорошо, допустим, у альтернативных теорий есть уязвимые места. Но даже так — разве они не правдоподобней той совсем уж немыслимой идеи, что Иисус — Бог во плоти, воскресший из мертвых?

— В том-то и дело. — Крейг подался вперед. — Мне кажется, те, кто выдвигает эти теории, могли бы с чистой совестью признаться: «Да, наши вымыслы невероятны — но все-таки не так невероятны, как чудо Воскресения». Однако тут мы уже переходим от истории к философскому вопросу о том, насколько вообще вероятны чудеса.

— А вы-то сами как считаете? — спросил я.

— Я не считаю гипотезу о том, что Бог воскресил Иисуса из мертвых, неправдоподобной, — ответил Крейг. — В конце концов, это лучшее объяснение событий, да еще и подкрепленное доказательствами! А вот гипотеза, будто Тело Иисуса воскресло само по себе, действительно весьма экстравагантна. Тут я согласен. Любое объяснение правдоподобней той идеи, что тело ни с того ни с сего ожило. Но, повторюсь, гипотеза о том, что Бог воскресил Иисуса, не противоречит ни науке, ни истории. Единственная предпосылка, которой она требует, — вера в существование Бога; но этому, я полагаю, есть великое множество независимых доказательств. А если существование Бога в принципе возможно, — с воодушевлением заключил Крейг, — то возможно и то, что Он воскресил Иисуса из мертвых!

Доводы Крейга были убедительны донельзя: все факты указывают на то, что гробница Иисуса наутро после погребения опустела — и это величайшее чудо! Но пустая гробница — всего лишь одно из многочисленных доказательств Воскресения. Из Атланты я собирался лететь в Виргинию, к прославленному знатоку в области явлений воскресшего Иисуса, а оттуда — в Калифорнию, к другому ученому, от которого рассчитывал получить важные косвенные доказательства.

Говоря Крейгу и его жене Джен спасибо за гостеприимство, я в который раз подумал: до чего же этот человек, в своих голубых джинсах и белых носках, не похож на пламенного оратора, который сумел уложить на обе лопатки знаменитых атеистов! Но я своими ушами слышал эти дебаты…

Противникам христианства, несмотря на все их старания, так и не удалось «вернуть» Тело Иисуса в гробницу. Они лезут вон из кожи, хватаются за любые соломинки, противоречат сами себе, прибегают к самым невероятным теориям — но гробница остается пустой.

Я вспомнил слова одного из величайших юристов всех времен, сэра Нормана Андерсона (Norman Anderson), который учился в Кембридже, преподавал в Принстоне, получил пожизненный пост профессора в Гарварде и служил деканом факультета права Лондонского университета. Этот человек всю жизнь исследовал вопрос о Воскресении с юридической точки зрения — и подвел итог своим изысканиям в одном предложении: «Пустая гробница — подлинная твердыня, о которую разбиваются все рационалистические теории Воскресения»[116].

1. А как вы сами полагаете: оказалась ли гробница Иисуса в пасхальное утро пуста? Какие факты привели вас к этому умозаключению?

2. Как подчеркивает Крейг, в древности никто не сомневался, что гробница Иисуса к утру опустела, — вопрос состоял лишь в том, каким образом. Можете ли вы привести разумные и логичные объяснения этому факту, иные, нежели Воскресение Иисуса? Если да, то что, по-вашему, ответил бы на вашу гипотезу Уильям Крейг?

3. Прочтите Евангелие от Марка 15:42 — 16:8 — самое раннее свидетельство о том, как был похоронен Иисус и как Его гробница оказалась пустой. Согласны ли вы с Крейгом в том, что это описание «поражает своей простотой и отсутствием богословских толкований»? Почему?

Craig, William Lane. “Did Jesus Rise from the Dead?” In Jesus under Fire, edited by Michael J. Wilkins and J. P. Moreland, 147 — 82. Grand Rapids: Zondervan, 1995.

_____. “The Empty Tomb of Jesus.” In In Defense of Miracles, edited by R. Douglas Geivett and Gary R. Habermas, 247 — 61. Downers Grove, Ill.: InterVarsity Press, 1997.

_____. Knowing the Truth about the Resurrection. Ann Arbor, Mich.: Servant, 1988.

_____. Reasonable Faith. Westchester, Ill.: Crossway, 1994.

Craig, William Lane, and Frank Zindler. Atheism vs. Christianity: Where Does the Evidence Point? Grand Rapids: Zondervan, 1993. Videocassete.

Harris, Murray J. Three Crucial Questions about Jesus. Grand Rapids: Baker, 1994.

Глава 13. ЯВЛЕНИЯ ИИСУСА КАК ДОКАЗАТЕЛЬСТВО. Видели ли Иисуса живым после Его смерти на кресте?

В 1963 году четырнадцатилетнюю Эдди Мэй Коллинз — одну из четырех чернокожих девочек, трагически погибших в позорной бойне, устроенной расистами в церкви, — похоронили в Бирмингеме, штат Алабама. Члены семьи много лет приходили на могилу, молились, приносили цветы. В 1998 году они решили перезахоронить тело на другом кладбище. Однако кладбищенские рабочие, которым поручили выкопать гроб, пришли с леденящей кровь вестью: могила пуста!

Родные пришли в смятение и ужас. Выяснилось, что записи велись неаккуратно, и сотрудники кладбища сбились с ног, пытаясь выяснить, что же произошло. Первая и основная версия состояла в том, что могильный памятник Эдди поставили не на том месте[117]. Рассматривался и ряд других вариантов. Однако никому из участников событий и на миг не пришло в голову, что Эдди Мэй воскресла и вернулась на землю. Почему? Да потому, что опустевшая могила сама по себе вовсе не предполагает воскресения.

Доктор Уильям Лейн Крейг убедительно доказал мне, что наутро после распятия гробница Иисуса опустела. Я знал, что это важное и необходимое свидетельство Его Воскресения, но при этом осознавал: исчезновение тела еще не есть неопровержимое доказательство. Чтобы окончательно установить, действительно ли Иисус восстал из мертвых, требуются и другие факты.

Именно за этими фактами я и летел в Виргинию. Самолет плавно заходил на посадку над лесистыми холмами, а я дочитывал книгу Майкла Мартина, преподавателя Бостонского университета, ярого противника христианства. Я улыбнулся, дойдя до слов: «Пожалуй, на сегодняшний день самые сложные и хитроумные доводы в защиту идеи Воскресения выдвинул Гари Хабермас»[118].

Я глянул на часы. Встреча с Хабермасом назначена на два пополудни. Как раз хватит времени доехать от аэропорта до Линчберга.

Кабинет Хабермаса был обставлен по-спартански просто, однако на стене красовались две фотографии хоккеистов в момент яростной схватки на льду. На одной был бессмертный Бобби Халл из «Чикаго Блэк Хоукс», на другой — Дейв «Молоток» Шульц, дерзкий и жестокий форвард «Филадельфия Флайерс».

— Халл — мой любимый хоккеист, а Шульц — любимый боец, — усмехнулся Хабермас. — В этом вся разница.

Крепкий, бородатый и прямодушный, Хабермас и сам выглядит весьма бойцово. Он похож скорей на вышибалу ночного клуба, чем на высоколобого интеллектуала. Вооруженный историческими фактами и острыми, как бритва, аргументами, он не боится ударов и сам с готовностью лезет в драку.

Энтони Флю (Antony Flew), один из известнейших в мире философов-атеистов, ощутил это на себе, вступив в дискуссию с Хабермасом на тему: «Восстал ли Иисус из мертвых?» В качестве арбитров выступали пять независимых философов из разных колледжей и университетов. Четверо из них признали полную победу Хабермаса, один высказался за ничью. Вот воспоминания одного из арбитров: «Я был удивлен (а скорей — потрясен) тем, насколько слабыми и уязвимыми оказались аргументы Флю… И я подумал: если против Воскресения нет более веских доводов, чем те, что представил Энтони Флю, — тогда, пожалуй, мне стоит отнестись к этой идее всерьез»[119].

Другой арбитр, оценивавший логичность и обоснованность аргументации спорящих сторон (в этом соревновании тоже победил Хабермас), впоследствии писал: «Я пришел к выводу, что исторические доказательства хоть и небезупречны, но все же достаточно вески для того, чтобы здравомыслящий человек признал факт Воскресения Христа… Хабермас завершил свою речь «в высшей степени достойными доверия свидетельствами» в защиту Воскресения как исторического факта — при отсутствии «правдоподобных аргументов против». Таким образом, с моей точки зрения, Хабермас выиграл спор»[120].

Защитив диссертацию по теме Воскресения в университете штата Мичиган, Хабермас на этом не остановился и получил вторую степень — доктора практического богословия — в Англии, в Оксфордском колледже Эммануила. Он — автор семи книг о Воскресении Иисуса, в том числе: «Воскресение Иисуса. Рациональное исследование» (“The Resurrection of Jesus: A Rational Inquiry”); «Воскресение Иисуса. Попытка апологетики» (“The Resurrection of Jesus: An Apologetic”); «Иисус как историческая личность» (“The Historical Jesus”) и «Правда ли, что Иисус восстал из мертвых? Дебаты о Воскресении» (“Did Jesus Rise from the Dead? The Resurrection Debate”) (последняя работа написана под влиянием дискуссии с Энтони Флю).

В числе других книг Хабермаса — «Как преодолеть сомнения» (“Dealing with Doubt”) и «За пределами смерти. Свидетельства в защиту бессмертия» (“Beyond Death: Exploring the Evidence for Immortality”) (в соавторстве с Дж. П. Морлэндом).

Кроме того, Хабермас выступал соредактором «В защиту чудес» и участвовал в создании книг «Иисус под обстрелом» и «Жить по вере: как сократить пропасть между разумом и сердцем» (“Living Your Faith: Closing the Gap between Mind and Heart”). Около ста его статей опубликовано в популярных изданиях (таких, как “Saturday Evening Post”), научных журналах (в том числе “Faith and Philosophy”, “Religious Studies”) и справочниках (например, “The Baker’s Dictionary of Theology”). Хабермас — бывший президент Евангельского философского общества.

Описывая Хабермаса в начале этой главы, я вовсе не хотел сказать, что он агрессивен или задирист; нет, в обычной беседе этот человек вполне любезен, но я не хотел бы оказаться его противником на хоккейном поле — или в философском споре. Внутри у него словно встроенный радар, который выискивает слабые звенья в позиции собеседников, после чего Хабермас обрушивается на них всей своей мощью. Но при этом, как я совершенно неожиданно выяснил, ему не чужда нежность и даже сентиментальность.

Я нашел Хабермаса в его кабинете в университете Либерти, где он преподает, возглавляет отделение философии и богословия и руководит магистерской программой по апологетике. Кабинет выглядел довольно сурово: черные картотечные шкафы, металлический стол со столешницей «под дерево», потертые ковры, складные стулья для гостей. Деловито и без претензий — под стать хозяину.

Хабермас устроился за столом, закатав рукава синей рубашки. Я включил магнитофон и начал с прокурорской безапелляционностью:

— Верно ли, что у Воскресения Иисуса не было ни единого очевидца?

— Совершенно верно. Это событие никто не описывал.

Спокойный ответ Хабермаса наверняка удивил бы тех, кто знаком с темой лишь поверхностно. В молодости я прочел у К. С. Льюиса, что в Новом Завете о Воскресении не сказано ни слова, — и огромными буквами написал на полях: «НЕТ!»

И лишь много позже до меня дошло, что он имел в виду. Никто не видел, как умерший вздрогнул, зашевелился, поднялся на ноги, сорвал с себя саван, откатил камень в сторону и на глазах у остолбеневшей стражи покинул гробницу.

— Не означает ли это, — спросил я, — что все ваши попытки объявить Воскресение историческим фактом обречены на провал?

— Ни в коей мере. Наука имеет дело с причинами и следствиями. Мы же не видим динозавров — мы исследуем окаменелости. Мы можем не знать, как и отчего возникает болезнь, — мы изучаем ее симптомы. Преступления чаще всего совершаются без свидетелей, но полиция собирает улики и выстраивает цепь умозаключений. Поэтому я делю вопрос о Воскресении на две части: во-первых, умер ли Иисус на кресте, и во-вторых, являлся ли Он потом людям? Ответив на эти два вопроса положительно, мы доказываем факт Воскресения, потому что мертвые не ведут себя так, как вел Себя Иисус после распятия.

Сам факт распятия доказан и признан историками. В прошлой главе доктор Александр Метерелл убедительно показал, что пережить эту мучительную казнь Иисус не мог. Таким образом, остается один вопрос — о явлениях Иисуса.

— А какие существуют доказательства того, что люди видели Иисуса после Его смерти? — спросил я.

— Начну с доказательств, признанных практически всеми специалистами, — ответил Хабермас, открывая Библию. — Никто не ставит под сомнение тот факт, что 1-ое послание к Коринфянам написано Павлом; и в этом послании Павел дважды упоминает, что видел воскресшего Христа. Глава 9, стих 1: «Не Апостол ли я?.. Не видел ли я Иисуса Христа, Господа нашего?» И глава 15, стих 8: «…а после всех явился и мне».

Я знал, что последняя цитата относится к символу веры ранней церкви — об этом мы беседовали с Крейгом Бломбергом. И, как позже указал Уильям Лейн Крейг, начало этого вероучения (стихи 3 — 4) говорит о казни, погребении и воскресении Иисуса; заключительная же часть (стихи 5 — 8) — о Его явлениях после Воскресения: «…и что явился [Христос] Кифе, потом двенадцати; потом явился более нежели пятистам братий в одно время, из которых большая часть доныне в живых, а некоторые и почили; потом явился Иакову, также всем Апостолам; а после всех явился и мне, как некоему извергу».

На первый взгляд, это чрезвычайно весомое доказательство того, что Иисуса видели живым после смерти. Здесь приведены имена конкретных людей, видевших его, перечислены целые группы — и все это в то время, когда еще было кому подтвердить или опровергнуть правдивость этих сведений. Зная, что этот символ веры считается основополагающим аргументом в пользу Воскресения, я решил подойти к нему особенно пристрастно. Почему историки так уверены, что это именно символ веры? Заслуживает ли он доверия? Когда именно он написан?

— Вы не будете возражать, если я устрою вам по поводу этого символа веры что-то вроде перекрестного допроса? — спросил я.

Хабермас широко развел руками:

— Сделайте одолжение!

Для начала я хотел выяснить, почему Хабермас, Крейг, Бломберг и другие так уверены, что этот текст — символ веры ранней церкви, а не просто отрывок из послания Павла коринфянам. Поэтому я, не мудрствуя лукаво, произнес:

— Убедите меня, что это действительно символ веры!

— Ну что же. Тому есть веские доказательства. Во-первых, апостол Павел предваряет этот текст словами «преподал» и «принял». Это — раввинистические термины, показывающие, что речь идет о проповеди вероучения. Во-вторых, о том, что перед нами символ веры, свидетельствуют стилистические особенности текста и синтаксический параллелизм. В-третьих, Петр назван Кифой, это арамейский вариант имени, а использование арамейского уже говорит о древности текста. В-четвертых, здесь употреблен ряд фраз, не свойственных Павлу, зато характерных для раннего христианства: «двенадцать», «в третий день», «воскрес» и так далее. В-пятых, употребление некоторых слов указывает на сходство с приемами повествования в арамейском и иврите эпохи Мишны… Продолжать?

— Ладно, ладно, — сдался я. — То есть вас как консервативного евангельского христианина все эти факты убеждают в том, что перед вами — ранний символ веры?

Хабермас, похоже, обиделся на мою шпильку.

— Эти факты убеждают не только консервативных христиан! — возмущенно произнес он. — Эту оценку разделяет широкий круг историков самых разных богословских воззрений. Прославленный ученый Иоаким Иеремия называет этот символ веры «древнейшим из преданий», а Ульрих Уилкенс пишет, что он, «несомненно, восходит к древнейшему периоду истории раннего христианства».

— А можно поточнее? — заинтересовался я.

— Известно, что Павел написал 1-ое послание к Коринфянам между 55-м и 57-м годами. В 15 главе, стихи 1 — 4, он подчеркивает, что прежде уже проповедовал это учение Коринфской церкви — то есть до своего посещения Коринфа в 51-м году. Таким образом, этот символ веры сложился в первые два десятка лет после Воскресения. Однако я согласен с теми исследователями, которые полагают, что это произошло еще раньше — через 2 — 8 лет после Воскресения, то есть в 32 — 38 годах, когда сам Павел получил это учение в Дамаске или Иерусалиме. Таким образом, перед нами действительно очень ранний документ, прямо и безыскусно подтверждающий, что Иисус являлся не только Петру и остальным апостолам, но и неверующим — таким, как Павел или Иаков.

— Но все-таки, — возразил я, — это информация не из первых рук, а из вторых или даже третьих; разве это не умаляет ее ценность?

Оказалось, для Хабермаса — нисколько.

— Не забывайте, — подчеркнул он, — Павел пишет, что Иисус являлся и ему лично; стало быть, перед нами все-таки свидетельство из первых рук. К тому же, эти сведения Павел получил не от первого встречного, а, как считает большинство специалистов, от очевидцев событий — Петра или Иакова; поэтому он стремился передать их как можно точнее.

Сильно сказано, подумал я.

— Откуда вы знаете?

— Я склонен согласиться с теми учеными, которые считают, что Павел получил этот символ веры через три года после своего обращения, когда он отправился в Иерусалим и встретил Петра и Иакова. Это путешествие описано в Послании к Галатам 1:18 — 19. Павел употребляет там очень интересное греческое слово — historeo.

Слово это мне ни о чем не говорило.

— А чем оно так примечательно? — спросил я.

— Это слово, — ответил Хабермас, — показывает, что, встретившись с этими людьми, Павел не болтал с ними о чем ни попадя, а целенаправленно расспрашивал. Он в каком-то смысле играл роль строгого экзаменатора, исследователя, тщательно выверяющего факты. Таким образом, Павел обсуждал вопросы доктрины с двумя очевидцами событий, особо упомянутыми в символе веры, — Петром и Иаковом, что придает тексту дополнительный вес. Как утверждает Пинхас Лапиде, один из немногих евреев — специалистов по Новому Завету, аргументы в пользу этого символа веры настолько сильны, что его «можно приравнять к свидетельству очевидцев». А чуть ниже, в 1-ом послании к Коринфянам 15:11, — продолжил Хабермас, предвосхищая мой вопрос, — Павел подчеркивает, что все апостолы проповедуют одно и то же Евангелие, одну и ту же Благую Весть о Воскресении. А это значит, что очевидец Павел говорит то же, что и очевидцы Петр и Иаков.

Признаюсь честно: доводы Хабермаса меня убедили. Однако вопросы относительно символа веры еще оставались, и я спешил их задать, пока спокойная уверенность моего собеседника не обескуражила меня окончательно.

В символе веры в пятнадцатой главе 1-го послания к Коринфянам мы находим единственное во всей древней литературе упоминание о том, что Иисус «явился более нежели пятистам братий в одно время». Подтверждения этому факту не найти ни в Евангелиях, ни у светских историков. Я воспринимал это как сигнал тревоги.

— Если такое было, почему никто об этом не пишет? — спросил я. — По идее, апостолы должны были повсеместно нести свидетельство об этом событии. Как пишет атеист Майкл Мартин, «трудно не прийти к выводу, что событие такого масштаба крайне маловероятно», и это «косвенно бросает тень на апостола Павла, вынуждая нас усомниться в надежности его свидетельств»[121].

Хабермаса эти слова явно задели за живое.

— Какая нелепость — говорить, что это бросает тень на Павла! — В голосе его звучали одновременно изумление и обида. — Во-первых, хотя об этом событии говорится только в одном источнике, зато этот источник самый ранний, и подлинность его удостоверена наилучшим образом, а это о чем-то да говорит! Во-вторых, Павел явно знал этих людей не понаслышке. Он пишет: «…из которых большая часть доныне в живых, а некоторые и почили». То есть он либо был знаком с некоторыми из этих пятисот, либо знал от общих знакомых, что они живы и готовы поделиться воспоминаниями. А теперь подумайте: стали бы вы писать такую фразу, не будь вы полностью уверены, что люди, о которых вы говорите, могут подтвердить, что видели живого Иисуса? По сути дела, Павел предлагает своим адресатам проверить и убедиться! В-третьих, если у вас имеется всего один источник информации, вы, конечно, вправе спросить: «А почему так мало? Где еще?» Но вы не вправе забраковать этот источник на том лишь основании, что он один. Так что надежность нашего источника никаких сомнений не вызывает. Поверьте, этот Мартин сам был бы рад бросить тень на апостола Павла, да только у него нет на то законных оснований. Это, кстати, типичный пример критика, который пытается усидеть на двух стульях сразу. Как правило, критики ставят авторитет Павла довольно высоко и за счет его посланий пытаются очернить евангельские рассказы о Воскресении. Однако в нашем случае они сомневаются в достоверности свидетельства Павла и противопоставляют ему тексты, которым сами же не доверяют. Ну, и что после этого прикажете думать об их методах?

Однако я по-прежнему не мог представить явление Иисуса огромной толпе народа.

— А где, по-вашему, Он явился сразу пятистам человекам? — спросил я.

— Наверное, где-то на открытой местности, в Галилее, — предположил Хабермас. — Если Иисус сумел накормить пять тысяч человек, так почему Он не мог проповедовать пятистам? Да и Матфей пишет, что Иисус явился в Галилее на горе; возможно, Его видели не только одиннадцать учеников?

Я вообразил эту картину, но по-прежнему не понимал, почему следов ее в истории практически не осталось.

— Но ведь о событии такого масштаба непременно должен быть упомянуть кто-нибудь из историков — например, Иосиф Флавий?

— Вовсе не обязательно, — возразил Хабермас. — Иосиф Флавий писал свои труды шестьдесят лет спустя. Сколько нужно времени, чтобы местное предание выветрилось из людской памяти? Так что Иосиф Флавий либо не знал об этом явлении, либо предпочел умолчать о нем, что более вероятно — как известно, он не относился к числу последователей Иисуса и вряд ли стал писать что-то в Его защиту.

Я молчал, и Хабермас продолжил:

— Понимаете, я бы тоже хотел, чтобы источников было по меньшей мере пять. Но источник всего один, зато заслуживающий всякого доверия, — символ веры, столь прекрасный, что немецкий историк Ганс фон Кампенхаузен писал о нем: «Это повествование обладает всеми признаками исторического документа, какие только могут быть у текста». Кроме того, чтобы подтвердить факт Воскресения, нам совсем не обязательно ссылаться на пятьсот человек, видевших Иисуса. Я, например, вообще не пользуюсь этим аргументом.

В ответе Хабермаса, несомненно, присутствовала логика. Однако на меня тяжким грузом давила еще одна несообразность. В символе веры сказано, что первым, кому явился Иисус, был Петр, а в Евангелии от Иоанна — что это была Мария Магдалина. Вообще, в этом символе веры, в отличие от Евангелий, не упомянута ни одна женщина.

— Разве эти противоречия не имеют значения? — спросил я.

— Никакого, — последовал ответ. — Во-первых, внимательней вчитайтесь в символ веры. Там вовсе не сказано, что Петр первым увидел воскресшего Иисуса. Просто Петр стоит первым в списке. Что же касается женщин — не удивительно, что они здесь не упомянуты, поскольку в иудейском обществе I века женщин не воспринимали в качестве очевидцев, и их свидетельства не имели никакой ценности. Имя Петра стоит первым по значению, а не по хронологии. И опять-таки, — повторил он, — надежность источника нисколько не страдает. Да, кое-какие проблемы есть; но при этом нельзя не признать, что этот символ веры написан вскоре после Воскресения, что он не искажен более поздними преданиями, что он ясен, недвусмыслен и основан на свидетельствах очевидцев.

Волей-неволей я вынужден был заключить, что Хабермас прав, и раннехристианский символ веры — действительно мощное доказательство Воскресения.

Настолько мощное, что, по словам Уильяма Лейна Крейга, с которым я беседовал в предыдущей главе, Вольфхарт Панненберг — наверное, самый выдающийся в мире специалист в области систематического богословия — «перевернул современную скептическую немецкую теологию, полностью построив свою богословскую систему на исторических свидетельствах Воскресения Иисуса — в том порядке, в каком Его явления перечислены у Павла»[122].

Я окончательно убедился, что раннехристианский символ веры из пятнадцатой главы 1-ого послания к Коринфянам — источник, заслуживающий доверия. Настало время обратиться к Евангелиям, где много и подробно говорится о явлениях Иисуса.

Для начала я попросил Хабермаса описать явления воскресшего Христа в Евангелиях от Матфея, Марка, Луки и Иоанна.

— В Евангелиях и Деяниях, — начал он, — упомянуто множество явлений Иисуса самым разным людям и в самых разных местах. Он является то одному человеку, то целой группе, то в доме, то на открытом воздухе; Он является и горячо верующим в Него, например, Иоанну, и маловерам, таким, как Фома. Иногда эти люди прикасаются к Иисусу или едят вместе с Ним, и текст говорит о Его физическом присутствии. Эти явления длятся несколько недель. И у нас имеются основания верить рассказам о них, поскольку они лишены признаков, типичных для мифов и легенд.

— А вы можете сейчас их припомнить?

Хабермас по памяти перечислил явления Иисуса. Он являлся:

• Марии Магдалине (Иоан.20:10–18);

• остальным женщинам (Мат.28:8–10);

• Клеопе и еще одному ученику по дороге в Еммаус (Лук. 24:13 — 32);

• одиннадцати ученикам и другим людям (Лук.24:33–49);

• десяти апостолам и другим, в отсутствие Фомы (Иоан. 20:19 — 23);

• Фоме и остальным апостолам (Иоан.20:26–30);

• семерым апостолам (Иоан.21:1–14);

• ученикам (Мат.28:16–20).

• И еще Он был с апостолами на Масличной горе перед Своим Вознесением (Лук. 24:50 — 52; Деян. 1:4 — 9).

— И что особенно любопытно, — добавил Хабермас, — Додд, ученый из Кембриджского университета, тщательно проанализировал эти явления и заключил, что некоторые из них основаны на чрезвычайно ранних источниках. В числе таких явлений — встреча Иисуса с женщинами в Евангелии от Матфея 28:8 — 10; встреча с апостолами, когда Он дает им Великое поручение, в Евангелии от Матфея 28:16 — 20; встреча с учениками в Евангелии от Иоанна 20:19 — 23, когда Он показывает им Свои руки, ноги и ребра. При этом явления Иисуса не были мимолетны. Не то чтобы некая туманная фигура мелькнула вдали и тут же скрылась, замеченная только одним-двумя посвященными. Он являл Себя много раз, самым разным людям, и некоторые из этих явлений оставили след в Евангелиях и в символе веры из 1-го послания к Коринфянам.

— А другие подтверждения есть? — спросил я.

— Да взять хотя бы Деяния!

Хабермас, конечно же, имел в виду Деяния Святых Апостолов, новозаветную книгу о зарождении и формировании Церкви. В Деяниях многократно и с многочисленными подробностями описываются явления Иисуса Его ученикам.

— Главное, — сказал Хабермас, — что главы с первой по пятую, десятая и тринадцатая тоже включают в себя определенные кредо, которые, подобно символу веры из 1-го послания к Коринфянам, позволяют предположить, что написаны они были вскоре после смерти и Воскресения Христа.

С этими словами Хабермас раскрыл книгу и прочел вывод ученого-библеиста Джона Дрейна (John Drane):

Действительно, Книга Деяний густо пересыпана упоминаниями о явлениях Иисуса. Особенно упорно говорит о них апостол Петр. Вот, Деяния 2:32: «Сего Иисуса Бог воскресил, чему все мы свидетели». В Деяниях 3:15 он повторяет: «…а Начальника жизни убили. Сего Бог воскресил из мертвых, чему мы свидетели». Далее, в 10:31, Петр подтверждает Корнилию, что сам он и другие «с Ним ели и пили, по воскресении Его из мертвых».

А вот непревзойденное свидетельство апостола Павла в 13:31: «Он в продолжение многих дней являлся тем, которые вышли с Ним из Галилеи в Иерусалим и которые ныне суть свидетели Его перед народом».

— Воскресение, несомненно, было центральным постулатом ранней церкви с первых ее дней, — убежденно произнес Хабермас. — Первые христиане не просто признали учение Иисуса; они видели Его живым после распятия. Именно это изменило их жизни и дало начало церкви.

Да, свидетельства Воскресения из Евангелий и Деяний — факт за фактом, доказательство за доказательством, подробность за подробностью, подтверждение на подтверждении — звучали чрезвычайно убедительно. Как я ни старался, мне так и не удалось припомнить событие древней истории, которое было бы так же хорошо удостоверено.

Но я намеревался задать Хабермасу еще один вопрос. Этот вопрос касался одного из Евангелий, которое специалисты считают первым повествованием об Иисусе.

Начав расследовать вопрос о Воскресении, я с тревогой прочел на полях Библии следующий комментарий: «Стихи 16:9 — 20 Евангелия от Марка не входят в наиболее надежные ранние рукописи и другие древние свидетельства». Иными словами, большинство ученых считает, что Евангелие от Марка заканчивается стихом 16:8: женщины видят гробницу пустой, но живой Иисус никому не является. Эта мысль не давала мне покоя.

— Вас не беспокоит тот факт, что в первом из Евангелий нет упоминаний о явлениях Иисуса после Воскресения? — спросил я Хабермаса.

Похоже было, что ничуть не беспокоит.

— Не вижу проблемы, — ответил он. — Конечно, было бы неплохо, если бы Марк написал еще и о явлениях; но вот вам пища для размышления. Даже если Евангелие от Марка действительно заканчивается 8-м стихом — в чем, кстати сказать, уверены далеко не все, — то в этом стихе мы все равно читаем, что гробница была пуста, а юноша в белой одежде провозгласил Воскресение Иисуса и сказал женщинам, что они Его еще увидят. Таким образом, здесь мы видим и возвещение Воскресения, и пророчество о явлениях. Закрыв любимую книгу, вы, конечно, можете воскликнуть: «Автор не рассказал конец истории!»; но сказать что автор не верит в конец истории, вы никак не можете. Очевидно, что Марк верил в Воскресение Иисуса. Юноша говорит, что Иисус явит Себя в Галилее, и из других источников мы знаем, что так и было.

Согласно церковному преданию, Марк был другом и спутником Петра, который своими глазами видел воскресшего Иисуса.

— Но если Иисус являлся Петру, то не странно ли, что Марк об этом не пишет? — спросил я.

— Если Марк вообще не пишет о явлениях Иисуса, то что же странного в том, что он не пишет о явлениях Иисуса Петру? Однако заметьте, что Марк все-таки особо выделяет Петра. В его Евангелии 16:7 сказано: «Но идите, скажите ученикам Его и Петру, что Он предваряет вас в Галилее; там Его увидите, как Он сказал вам». Это полностью согласуется с 1-ым посланием к Коринфянам 15:5, где подтверждается, что Иисус явился Петру, и с Евангелием от Луки 24:34, еще одним ранним символом веры, гласящим: «Господь истинно воскрес и явился Симону», то есть Петру.

Итак, пророчество Марка о явлении Иисуса Петру исполнилось, и это подтверждается двумя кредо ранней церкви, равно как и свидетельством самого апостола Петра в Книге Деяний.

Количество свидетельств и подкрепляющих доказательств того, что воскресший Иисус многократно являл Себя самым разным людям, поистине поразительно. Для наглядности: если бы каждого из очевидцев пригласили в зал суда и подвергли пятнадцатиминутному перекрестному допросу, то в общей сложности дача показаний продолжалась бы — круглосуточно, без перерывов! — с утра понедельника до вечера пятницы. У кого остались бы хоть какие-то сомнения после ста двадцати девяти часов непрерывных свидетельских показаний?

Как журналист, освещавший в печати десятки судебных процессов, гражданских и уголовных, я не мог не согласиться с сэром Эдвардом Кларком (Edward Clarke), судьей английского Высокого суда и автором подробного юридического исследования, посвященного дню Воскресения: «С моей точки зрения, доказательства неопровержимы. Не сосчитать, сколько раз в Высоком суде я выносил вердикт на основании куда менее убедительных свидетельских показаний. Я как юрист не сомневаюсь, что показания очевидцев, звучащие в Евангелии, правдивы и обоснованны»[124].

И все-таки: возможны ли иные правдоподобные объяснения явлений воскресшего Иисуса? Вдруг это лишь легенды? Вдруг те, кто видел Его, страдали галлюцинациями? Мне очень хотелось узнать мнение Хабермаса на этот счет.

Версия первая: явления Иисуса — не более чем миф

Если Евангелие от Марка изначально заканчивалось стихом 16:8, то можно предположить определенную «эволюцию Евангелий»: Марк вообще не упоминает о явлениях Иисуса, у Матфея таких упоминаний совсем немного, у Луки — больше, а у Иоанна — больше всех.

— Не означает ли это, что явления Иисуса — легенда, которая со временем набирала силу? — спросил я у Хабермаса.

— Нет, — и на то есть много причин, — заверил меня он. — Во-первых, далеко не все считают Евангелие от Марка самым ранним. Есть и ученые — правда, их меньшинство — которые полагают, что первым было написано Евангелие от Матфея. Во-вторых, даже если признать правомерность вашего тезиса, он говорит лишь о том, что легенды постепенно разрастались, но вовсе не объясняет, откуда появилась вера в Воскресение Иисуса. Произошло нечто, из-за чего апостолы на самом раннем этапе истории церкви провозгласили Воскресение Христа ее главным догматом. Миф не объясняет, откуда взялись свидетельства очевидцев. Иными словами, можно допустить, что рассказы о Воскресении множились и обрастали подробностями; но непонятно, откуда, собственно, взялись эти рассказы! В-третьих, вы забываете, что кредо из пятнадцатой главы 1-ого послания к Коринфянам сформировалось раньше, чем были написаны Евангелия, — а в нем со всей определенностью говорится о явлениях! Более того, в этом, самом раннем источнике приведено самое большое число — пятьсот: именно столько человек одновременно видели Иисуса живым. Так что у гипотезы о мифе большие проблемы. Самые серьезные основания отвергнуть ее — символы веры в 1-ом послании к Коринфянам и Деяниях, написанные раньше Евангелий. И, наконец, в-четвертых: опустевшая гробница Иисуса. Будь Его явления всего лишь мифом — Тело оставалось бы в гробнице; однако в первый день Пасхи она оказалась пуста! Таким образом, гипотеза обнаруживает свою несостоятельность.

Версия вторая: явления Иисуса — галлюцинации

— А может быть, люди, утверждавшие, что встречали воскресшего Иисуса, не кривили душой и честно говорили о том, что видели, — просто их видения были галлюцинациями?

Это предположение вызвало у Хабермаса усмешку.

— Вы знаете Гари Коллинза? — неожиданно спросил он.

Вопрос застал меня врасплох.

— Разумеется, — ответил я. — Я же совсем недавно брал у него интервью!

— Как по-вашему, он хороший психолог?

— Ну да, — растерянно ответил я, не в силах угадать, какую ловушку готовит мне Хабермас. — Доктор наук, профессор с двадцатилетним стажем, автор десятков книг по специальности, президент ассоциации психологов — конечно же, он профессионал высокого класса!

Хабермас протянул мне лист бумаги:

— Я спрашивал у Гари, не были ли явления Иисуса галлюцинациями. Вот его профессиональное заключение.

— В этом, — сказал Хабермас, — и заключается слабое место вашей гипотезы. Документально засвидетельствовано, что Иисус являлся целым группам людей, и все они впоследствии описывали эти явления одинаково. Есть и целый ряд других аргументов, опровергающих гипотезу о галлюцинациях. После Распятия апостолы испытывали отчаяние, страх, смятение; галлюцинации же предполагают сознание, чреватое ожиданием или предчувствием. Петр, слава Богу, был человеком расчетливым и практичным, Иаков — и вовсе скептиком; трудно представить, чтобы они были склонны к галлюцинациям. Еще нужно отметить, что галлюцинации — явление сравнительно редкое. Обычно они бывают вызваны действием наркотиков или сенсорной депривацией. Готов спорить, вы никогда не встречали человека, у которого были бы галлюцинации, не обусловленные какой-то из этих двух причин. Однако нам предлагают поверить, что люди самых разных судеб и темпераментов, жившие в разных местах, на протяжении двух недель ни с того ни с сего испытывали галлюцинации! Вам не кажется, что эта гипотеза не выдерживает критики?

Кроме того, мы считаем Евангелия источником, достойным доверия, а в них сказано, что апостолы ели с Иисусом и прикасались к Нему. Чем это объяснить? Если Он был всего лишь галлюцинацией, то как Он мог идти с двумя апостолами по дороге в Еммаус? И, наконец, что вы скажете про опустевшую гробницу? Если бы людям просто казалось, что они видели Иисуса, Его Тело оставалось бы погребенным!

Хорошо, подумал я, допустим, речь идет не о галлюцинациях, а о гораздо более тонком феномене.

— А вдруг, — спросил я, — это пример шаблонного мышления, своего рода массовый психоз, когда люди убеждают друг друга, будто видели нечто, чего на самом деле никто из них не видел? Вот что пишет Майкл Мартин: «В пылу религиозного рвения человек нередко видит то, что хочет видеть, а не то, что есть на самом деле»[126].

Хабермас рассмеялся:

— Знаете, Энтони Флю, с которым я дискутировал, не любит, когда атеисты прибегают к этому аргументу, поскольку он обоюдоострый. Флю говорит: «Христиане верят в то, во что хотят верить; атеисты не верят в то, во что не хотят верить». Апостолы никак не могли внушать друг другу идею Воскресения — ведь эта идея была стержнем их веры, за нее они шли на смерть. Будь это, как вы говорите, внушением, они могли бы впоследствии отречься или тихо отойти от былых убеждений.

И потом, Иаков вообще не верил в Иисуса, а Павел преследовал христиан — ну, как можно было внушить таким людям, что они видели Христа? Опять же, вспомним о пустом гробе. И, наконец, эта идея никак не согласуется с прямым и недвусмысленным языком 1-ого послания к Коринфянам 15 и других новозаветных текстов. Очевидцы были убеждены в том, что видели Иисуса живым. Этот факт трудно объяснить коллективным психозом.

Хабермас снял с полки книгу и подкрепил свои аргументы цитатой из выдающегося богослова и историка Карла Браатена (Carl Braaten):

— За какие только соломинки не хватаются люди, — подытожил Хабермас, — пытаясь найти объяснение явлениям Иисуса! Но лишь одно объяснение идеально согласуется с фактами — а именно то, что Иисус действительно восстал из мертвых!

Иисус умер на кресте — это наглядно показал Александер Метерелл. В пасхальное утро Его гробница опустела — тут нам не оставил сомнений Уильям Лейн Крейг. Апостолы и другие люди видели Иисуса, прикасались к Нему и делили с Ним трапезу — об этом более чем убедительно свидетельствует Гари Хабермас. Как выразился известный английский богослов Майкл Грин (Michael Green), «явления Иисуса доказаны и подтверждены не хуже, чем любые другие факты древней истории… У нас нет оснований сомневаться в них, равно как и в том, что именно благодаря этим явлениям ранние христиане твердо уверовали в Воскресение. Они могли со всей убежденностью сказать: «Мы видели Господа». Они знали, что это был Он»[128].

Но доказательства Воскресения этим не исчерпывались. Я уже заказал билеты на самолет и собирался лететь на другой конец страны — беседовать с еще одним экспертом, от которого рассчитывал получить заключительную порцию доказательств. Но прежде чем попрощаться с Хабермасом, я намеревался задать ему еще один вопрос. Точнее, я сомневался, стоит ли его задавать, потому что ответ был слишком уж предсказуем и вполне мог оказаться шаблонным.

Вопрос мой был таков: насколько вообще важна идея Воскресения? Я не зря ожидал стандартного ответа: что Воскресение — сердцевина учения о Христе, ось, вокруг которой вращается христианская вера. Хабермас действительно сказал мне все это — но не только это. Он добавил кое-что еще, совершенно неожиданное, поразившее и растрогавшее меня. Этот буквоед, поклонник фактов, яростный спорщик и непримиримый защитник веры внезапно подпустил меня настолько близко к себе, что позволил заглянуть к нему в душу — и понять, что ответ его пророс из бездны самого черного отчаяния.

Хабермас потер седеющую бородку. Голос его стал тише и глуше, пыл угас. Он больше не цитировал знаменитых ученых и тексты Писания, не выстраивал аргументы, не развенчивал несостоятельные теории. Я спросил, насколько важен факт Воскресения, — и Хабермас рискнул перенестись мыслями в 1995 год, когда его жена Дебби медленно умирала от рака желудка. Смущенный и растроганный, я мог лишь молча слушать…

— Я сидел на крыльце… — начал он, уставившись в пространство; затем замолчал и со вздохом продолжил: — А наверху, в спальне, умирала моя жена. Она провела в больнице всего несколько недель, остальное время страдала дома. Это было ужасно. Ничего страшнее я не мог представить. Но знаете, что поразительно? — Он поднял глаза на меня. — Мне звонили мои студенты — заметьте, не кто-то один, а разные! — и говорили: «В это трудное время вас, наверное, утешает мысль о Воскресении?» Слыша эти слова, я улыбался, несмотря на горечь и отчаяние. Во-первых, ребята пытались утешить и подбодрить меня с помощью моего же учения; а во-вторых — им это удавалось! Я сидел на крыльце и думал об Иове. Пережив все, что ему было суждено, он обращается с вопросами к Богу — но Бог упорно отвечает ему вопросом на вопрос. Я знал, что если бы Бог явился ко мне, я спросил бы Его только об одном: «Господи, почему Дебби умирает?» И, думаю, в ответ Он бы тихо спросил меня: «Гари, воскресил ли Я Моего Сына из мертвых?» А я бы воскликнул: «Господи! Да я семь книг об этом написал! Я знаю, что Он восстал из мертвых! Но я-то спрашиваю о Дебби!»

А Он повторял бы вновь и вновь: «Воскресил ли Я Моего Сына из мертвых? Воскресил ли Я Моего Сына из мертвых?», пока до меня не дошло бы, что Он хочет мне сказать. Воскресение Иисуса две тысячи лет назад — это и есть ответ на мой вопрос о Дебби, умершей в 1995 году. Я понял это тогда, сидя на крыльце, и утешаюсь этой мыслью по сей день. Это было мучительное время, но я все равно знал, что Воскресение — единственный ответ на ее страдания. Конечно, я все равно терзался, я не представлял, как буду в одиночку поднимать четверых детей. Смерть Дебби стала для меня самой страшной трагедией, но не было дня, когда бы истина о Воскресении не придавала мне сил. Я знал, что, раз эта истина помогла мне смириться со смертью Дебби, значит, она поможет пережить и все остальное. Она несла надежду и утешение в 30 году, и в 1995 году, и будет нести всегда.

Хабермас посмотрел мне прямо в глаза.

— Не думайте, что я читаю вам проповедь, — тихо произнес он. — Я верю в то, что говорю, всем сердцем. Если Воскресение — правда, то и рай — правда. Если Иисус воскрес, то воскреснет и Дебби, а когда-нибудь потом — я; и я увижусь с ними обоими!

1. Хабермас свел проблему Воскресения к двум основным вопросам: «Умер ли Иисус?» и «Видели ли Его после смерти?» Как бы вы ответили на эти вопросы теперь, когда узнали столько нового?

2. Связано ли ваше мнение о явлениях Иисуса с символом веры в 1-ом послании к Коринфянам 15? Если да, то каким образом, если нет — почему?

3. Обратитесь к тем евангельским эпизодам явлений Иисуса, на которые ссылается Хабермас. Воспринимаете ли вы их как истину, как доказательство Воскресения?

4. Хабермас рассказал о том, какую роль Воскресение сыграло в его жизни. Знакома ли вам боль утрат? Как может вера в Воскресение повлиять на ваше отношение к ним?

Ankerberg, John, and John Weldon. Ready with an Answer. Eugene, Ore.: Harvest House, 1997.

Geivett, R. Douglas, and Gary R. Habermas, eds. In Defense of Miracles. Downers Grove, Ill.: InterVarsity Press, 1997.

Habermas, Gary, and Antony Flew. Did Jesus Rise from the Dead? The Resurrection Debate. San Francisco: Harper & Row, 1987.

Habermas, Gary, and J. P. Moreland. Beyond Death: Exploring the Evidence for Immortality. Westchester, Ill.: Crossway, 1998.

Morison, Frank. Who Moved the Stone? Grand Rapids: Zondervan, 1987.

Proctor, William. The Resurrection Report. Nashville: Broadman & Holman, 1998.

Глава 14. КОСВЕННЫЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА. Существуют ли доказательства, косвенно подтверждающие Воскресение?

Никто не видел, как Тимоти Маквей погрузил в грузовик «Райдер» две тонны взрывчатки. Никто не видел, как он припарковал этот грузовик у федерального здания Оклахома-Сити и взорвал бомбу, унесшую сто шестьдесят восемь жизней. Ни одна видеокамера не зафиксировала, как Маквей покидает место преступления. Однако суд присяжных заключил, что именно Маквей и никто другой виновен в самом страшном за всю историю Америки террористическом акте, совершенном гражданином этой страны. Как же судьям удалось прийти к этому выводу? На основе косвенных доказательств!

Ни один из ста тридцати семи человек, выступавших свидетелями на суде, не видел, как Маквей совершал свое преступление; однако их показания позволили выстроить цепочку косвенных доказательств его виновности. Предприниматель засвидетельствовал, что Маквей арендовал грузовик «Райдер»; знакомый Маквея показал, что тот не раз говорил о своей злости на правительство и грозился взорвать федеральное здание; криминалист сообщил, что на одежде арестованного были обнаружены мельчайшие частицы взрывчатого вещества…

К этим показаниям обвинение добавило более семисот «вещдоков» — счета мотелей, такси, ресторана, расшифровку телефонных звонков, ключ от грузовика и так далее. Более восемнадцати дней плелась сложная сеть доказательств и улик — сеть, из которой Маквею уже не удалось выпутаться.

Показания очевидцев называют прямыми, или непосредственными, свидетельствами: люди под присягой рассказывают, как своими глазами видели совершаемое подсудимым преступление. Обычно такие показания весьма и весьма убедительны, но порой в дело вмешиваются аберрация памяти, предрассудки, а то и просто измышления. Косвенные же свидетельства выстраиваются на основе косвенных фактов, из которых выводятся логические умозаключения[129]. Вместе взятые, эти свидетельства производят не менее, а зачастую и более сильный эффект, нежели показания очевидцев.

Возьмем, например, Тимоти Маквея. Возможно, он гордился своим «идеальным» преступлением, совершенным без единого свидетеля; однако косвенные доказательства, не менее убедительные и неопровержимые, чем показания очевидцев, все равно привели его в камеру смертников.

Мы уже рассмотрели доказательства того, что гробница Иисуса опустела. Мы выслушали свидетельства тех, кто воочию видел воскресшего Иисуса. Пришла пора ознакомиться с косвенными свидетельствами Воскресения. Я не сомневался в том, что если Он действительно воскрес, то история не могла не сохранить фактов, непрямым образом подтверждающих столь невероятное событие! Именно эта уверенность привела меня на юг Калифорнии, к человеку, известному блестящими познаниями в истории, философии и естественных науках.

Морлэнд (J. P. Moreland) выглядел несколько старше своих пятидесяти лет — густая проседь в волосах, седые усы, очки в тонкой золотой оправе, — однако его энергия буквально била через край! Говорил он оживленно, страстно, то и дело подаваясь вперед в такт речи, а временами и подпрыгивая на месте, словно собирался выскочить из плетеного кресла и наповал сразить меня своими аргументами.

Стройность его мышления поражает. Ум Морлэнда организован так, что в разговоре он с легкостью выдает «нагора» целые параграфы — на удивление связные, без единого лишнего слова, словно готовые к печати и не требующие ни редактора, ни корректора. Когда мне нужно было перевернуть кассету, он делал паузу и затем начинал с того же места, где остановился, без заминки и запинки.

Морлэнд — известный философ, защитивший докторскую диссертацию в университете Южной Калифорнии. В концептуальных мирах Канта и Кьеркегора он чувствует себя как рыба в воде, однако ему свойственно не только абстрактное мышление. Его обширные познания в естественных науках (диссертация по химии в Университете штата Миссури) и истории (о чем свидетельствует его прекрасная книга «Штурм мирского града» (“Scaling the Secular City”)) крепко привязывают его к современности и не позволяют всецело предаться мыслям о вечном.

Кроме того, Морлэнд получил степень магистра богословия в Далласской богословской семинарии. Сейчас он преподает в богословской школе Талбота — готовит будущих магистров в области философии и этики.

Статьи Морлэнда опубликованы в тридцати с лишним профессиональных журналах, таких, как “American Philosophical Quarterly”, “Metaphilosophy”, “Philosophy and Phenomenological Research”. Он выступил в качестве автора, соавтора или редактора дюжины книг; в их числе — «Христианство и природа науки» (“Christianity and the Nature of Science”); «Существует ли Бог?»; «Спор о жизни и смерти» (“The Life and Death Debate”); «Гипотеза творения» (“The Creation Hypothesis”); «За пределами смерти. Свидетельства в защиту бессмертия» (“Beyond Death: Exploring the Evidence for Immortality”); «Иисус под обстрелом»; «Возлюби Бога твоего всем разумением твоим» (“Love Your God with All Your Mind”).

Встретившись с Морлэндом в его маленьком уютном кабинете, я уже знал, что выражение «косвенные доказательства», как правило, встречается во множественном числе. Иными словами, они собираются «по кирпичику», до тех пор, пока не будет построено прочное основание для уверенных выводов. Вот почему я начал нашу беседу с вопроса «в лоб»:

— Вы можете привести мне пять косвенных доказательств того, что Иисус восстал из мертвых?

— Пять примеров? — переспросил Морлэнд. — Бесспорных?

Я кивнул.

Морлэнд на своем вращающемся стуле отъехал от стола и с места в карьер приступил к доказательству номер один: о том, как преобразилась жизнь апостолов, об их готовности погибнуть за веру в Воскресение Иисуса.

— После распятия Иисуса, — начал Морлэнд, — Его последователи были удручены и подавлены. Они уже не были уверены, что Он — Посланник Божий, так как считали, что тех, кто распят, Бог проклинает. Кроме того, их всегда учили, что Мессии Бог не позволит умереть. Движение распалось, ученики разбрелись.

Но проходит совсем немного времени — и что мы видим? Люди бросают привычные занятия, снова собираются и полностью посвящают себя проповеди Благой Вести о том, что Иисус Христос — Мессия, Посланник Божий, Который умер на кресте, воскрес и явил им Себя — Бога Живого! Они готовы посвятить остаток жизни распространению этой вести — бесплатно, без расчета на благодарность — разумеется, с земной, человеческой точки зрения. За это их ждали не дворцы на побережье Средиземного моря, а жизнь, полная лишений. Они голодали, спали на голой земле в дождь и ветер, над ними потешались, их избивали, их кидали в застенок.

А главное, большинство этих людей погибло мученической смертью! Ради чего? Из благих намерений? Конечно, нет! Просто они были твердо убеждены в том, что Иисус Христос являлся им, восстав из мертвых. Попробуйте объяснить, откуда у стольких людей взялась такая уверенность, если они не видели воскресшего Иисуса?

Я перебил его очередным «да, но…»:

— Да, они были готовы умереть за свои убеждения. Но то же можно сказать о мусульманах и мормонах, о последователях Джим Джонса и Дэвида Кореша. Обо всех этих людях можно с уверенностью сказать одно: они фанатично преданы своей вере. Но разве это означает, что их вера истинна?

— Подождите! — Морлэнд развернулся на стуле лицом ко мне — глаза в глаза. — Допустим, мусульмане готовы умереть за веру в то, что Аллах явил себя Мухаммеду; но кто из них это видел? Вероятно, они искренне верят в это, но не знают наверняка, поскольку не были очевидцами события. Значит, они могут и ошибаться. Апостолы же с готовностью шли на смерть, поскольку собственными глазами видели воскресшего Христа и прикасались к Нему. Они не просто верили, что Иисус восстал из мертвых, — они это знали. Одиннадцать человек, чьи честность и бескорыстие не вызывают сомнений, одновременно утверждают, что видели нечто своими глазами. Вы можете придумать этому какое-нибудь «постороннее» объяснение?

Я улыбнулся, осознав, что выбранная мною роль напоминает роль «адвоката дьявола». На самом деле я не сомневался, что Морлэнд прав. В этот момент я понял главное — то, ради чего начал это духовное путешествие. Вот что я понял: люди идут на смерть за свои религиозные убеждения, только если всецело уверены в их истинности. Никто не станет погибать за то, во что не верит.

Обычно люди, веря во что-то, могут лишь надеяться, что вера их истинна и то, во что они верят, — правда. Апостолы же точно знали, что Иисус восстал из мертвых. Они видели Его, говорили с Ним, ели с Ним. Не будь они уверены в этом целиком и полностью, они не пошли бы на мученическую смерть за возвещение Воскресения[130].

— Убедительно, — согласился я. — А другие примеры?

— Вот вам еще одно косвенное доказательство: закоренелые скептики, не верившие в Иисуса при Его земной жизни и довольно резко настроенные против христиан, после Его смерти внезапно обратились в христианство. Эта странная метаморфоза может иметь только одно объяснение: они видели воскресшего Христа!

— Насколько я понимаю, вы говорите об Иакове, брате Иисуса, и Савле Тарсянине — будущем апостоле Павле, — сказал я. — А есть у вас доказательства, что Иаков прежде не верил в Иисуса?

— Есть, — кивнул Морлэнд. — Евангелия сообщают, что все родные Иисуса, включая Иакова, были растеряны и чувствовали себя неловко, когда Он начал Свое земное служение. Они не верили в Него, они противостояли Ему. Семья учителя не приемлет его учение — для иудеев тех времен это была ситуация из ряда вон выходящая. Евангелистам просто не было никакого смысла выдумывать такое! Позже Иосиф Флавий писал, что Иаков, брат Иисуса и руководитель Иерусалимской церкви, был приговорен к побиванию камнями из-за веры в своего Брата. Почему изменилась жизнь Иакова? Павел объясняет: Иакову явился воскресший Иисус. Других объяснений нет.

Действительно, ничего другого на ум не приходило.

— А Савл? — спросил я.

— Савл был фарисеем, и ему было ненавистно все, что нарушало традиции еврейского народа. В его глазах это новомодное течение, называемое христианством, было верхом предательства, и он даже принимал участие в казнях христиан.

И вдруг этот человек не только меняет гнев на милость, но и сам становится христианином! Как это произошло? В Послании к Галатам Павел сам объясняет, что побудило его совершить этот «поворот на 180 градусов» и стать главным поборником христианской веры. Он пишет, что видел восставшего Христа, Который призвал его к служению.

Я ждал, когда Морлэнд заговорит об этом, чтобы познакомить его с мнением критика христианства Майкла Мартина. С точки зрения Мартина, тот, кто считает обращение Павла доказательством Воскресения, с тем же успехом может считать обращение пророка Мухаммеда в ислам доказательством того, что Иисус не воскресал — ведь ислам отрицает Его Воскресение!

— По сути, Мартин утверждает, что обращение Павла и обращение Мухаммеда — взаимоисключающие свидетельства, — сказал я Морлэнду. — И, честно говоря, похоже, что в этом есть рациональное зерно. Что вы скажете?

Морлэнд и не думал глотать наживку.

— Ну что ж, — невозмутимо произнес он, — давайте поговорим о пророке Мухаммеде. О его обращении никто ничего не знает наверняка. Мухаммед утверждал, что удалился в пещеру, и там Аллах вручил ему Коран. Этому нет никаких подтверждений — ни свидетельств очевидцев, ни чудес, которые творил бы Мухаммед. Зато многим было выгодно следовать за Мухаммедом, поскольку в первое время ислам распространялся и утверждался преимущественно путем военных набегов. Мусульмане завоевывали все новые и новые города, «обращая» их жителей в ислам огнем и мечом. Сравните это с позицией ранних последователей Иисуса, к которым принадлежал и Павел. Они проповедовали о событиях, которые видели и другие люди. То, чему они учили, вершилось не только в их умах, но и в реальном мире. Более того, во 2-ом послании к Коринфянам (а никто не сомневается, что написал его именно Павел) апостол напоминает жителям Коринфа о чудесах, которые он творил в их городе. Стал бы он такое писать, если бы это не было правдой?

— К чему вы клоните? — спросил я.

— Понимаете, дело не только в том, что у Павла изменились убеждения. Дело еще и в том, что его новые убеждения полностью шли вразрез с его воспитанием и всей его жизнью; он видел воскресшего Христа, причем не один, а с другими людьми, хотя эти люди могли и не понимать, что они видят; наконец, он творил чудеса, подтверждая тем самым свое апостольство.

— Ладно, ладно, сдаюсь! — сказал я. — Мне нечего возразить. Переходим к следующему примеру.

Этот пример потребовал от Морлэнда экскурса в историю еврейского народа.

— К моменту земной жизни Иисуса евреев угнетали и преследовали уже семьсот лет — вавилоняне, ассирияне, персияне, затем греки и римляне. Многие евреи жили в рассеянии или в плену у других народов.

Однако что мы видим? Евреи живут и процветают по сей день, а куда подевались хеттеи, ферезеи, аморреи, ассирияне, вавилоняне? Войны, межнациональные браки и другие причины привели к тому, что они перестали существовать как народы. Почему же этого не произошло с евреями? Потому что для евреев чрезвычайную важность имели определенные общественные институты; именно они и делали их евреями, определяли их национальное самосознание. Эти элементы общественного устройства передавались из поколения в поколение, отмечались по субботам в синагогах и подкреплялись ритуалами, иначе — и евреи это прекрасно понимали! — народ перестал бы ощущать себя единым целым, другие культуры поглотили бы и растворили его.

И еще одна причина: люди верили, что эти институты связывали их с Богом, и забросить их — значит, обречь свои души на вечную муку в аду.

И тут из провинции, из нижних слоев общества появляется Учитель по имени Иисус. Он проповедует свое учение три года, собирает круг последователей, в основном небогатых и незнатных, потом у Него начинаются неприятности с властями, и в итоге Он заканчивает Свою жизнь на кресте — как и тридцать тысяч других евреев, распятых в тот период.

Однако спустя месяц и неделю после Распятия более десяти тысяч евреев причисляют себя к Его ученикам и провозглашают Его основателем новой религии.

И обратите внимание: при этом они готовы отменить или изменить все пять социальных институтов, которые — как им внушали с младенческих лет — были жизненно важны для евреев как в общественном, так и в богословском смысле.

— Выходит, произошло что-то важное? — произнес я.

— Чрезвычайно важное! — воскликнул Морлэнд.

Революционные перемены

Я попросил Морлэнда рассказать подробнее об этих пяти социальных институтах и о том, как последователи Иисуса отменяли и изменяли их.

— Во-первых, — начал он, — со времен Авраама и Моисея евреям внушали, что во искупление своих грехов они обязаны ежегодно приносить в жертву животных. Бог перенесет их грехи на жертвенное животное, и тогда евреи снова обретут право стать перед Богом, поскольку грехи их будут прощены. И вдруг, после смерти этого «Плотника из Назарета», евреи отказываются от жертвоприношений!

Во-вторых, иудеи всегда подчеркивали, что повинуются законам, данным им Богом через Моисея. С их точки зрения, именно эти законы отделяли их от язычников. Однако вскоре после смерти Иисуса среди иудеев начались разговоры о том, что одно только соблюдение закона Моисеева никого не сделает достойным и выдающимся членом общества!

В-третьих, евреи скрупулезно соблюдали Субботу. В этот день недели они не делали никаких дел, только поклонялись Богу. Именно так они рассчитывали обрести праведность в Его глазах и в глазах всего народа, обеспечить спасение для себя и своей семьи. Однако после смерти «Плотника из Назарета» эта полуторатысячелетняя традиция резко меняется. Христиане начинают поклоняться Богу в воскресенье — почему? Да потому, что в этот день Иисус воскрес из мертвых, отсюда и название!

В-четвертых, иудеи были монотеистами — верили в одного-единственного Бога. Христиане же исповедовали монотеизм особого рода. Они утверждали, что Бог един в трех лицах — Отец, Сын и Святой Дух. Это резко отличалось от иудейской веры. Попробовал бы кто-то сказать, что можно быть Богом и человеком одновременно! Иудеи тотчас объявили бы это высшим проявлением ереси! Однако в первое же десятилетие после смерти Иисуса евреи начали поклоняться Ему как Богу.

И, наконец, в-пятых. Христиане утверждали, что Мессия пострадал и умер за грехи всего мира; евреям же из поколения в поколение объясняли, что Мессия будет в первую очередь политическим вождем, который уничтожит военную мощь Рима.

Закончив перечисление, Морлэнд решил «добить» оппонента посредством риторических вопросов.

— Ли, — произнес он, упорно сверля меня взглядом, — вы можете объяснить, почему в столь краткий срок не какой-нибудь один еврей, а минимум десять тысяч человек готовы были отказаться от этих институтов, веками служивших социальной и богословской основой существования их народа? Почему? Мой ответ прост: потому что они видели Иисуса восставшим из мертвых!

Ответ Морлэнда действительно был прост и ясен. Но покажется ли он таким нашим современникам? Я сказал ему, что человеку, воспитанному в западной культуре двадцатого века, трудно осознать и оценить радикальную природу этой трансформации.

— В наши дни люди с легкостью меняют религиозные убеждения, — сказал я. — Вчера он был христианином, сегодня он «ньюэйджер», завтра буддист, а послезавтра — создатель собственной религии. С нынешней точки зрения перемена, о которой вы говорили, не кажется такой уж существенной.

Морлэнд кивнул. Он явно не в первый раз слышал это возражение.

— Такого человека я бы спросил: «Во что ты свято веришь? Что твои родители были хорошими людьми? Что убивать безнравственно? А теперь подумай: что должно произойти, чтобы ты перестал в это верить?» Может быть, тогда масштаб перемен станет ясней. А ведь мы говорим не об одном человеке, а о целом сообществе людей, которые отринули бесконечно ценные для себя убеждения, передававшиеся из поколения в поколение и данные, как они полагали, Самим Богом. Люди отвергли их, рискуя своим благополучием здесь, на земле; более того, они верили, что если они ошиблись, значит, душам их предстоит вечно гореть в аду. Но и это еще не все: люди изменили свои убеждения не потому, что нашли что-то лучшее, более удобное. Старые традиции их вполне устраивали. Но люди отказались от них, потому что видели чудеса — необъяснимые чудеса, побудившие их взглянуть на мир другими глазами.

— Мы, представители западной культуры, — индивидуалисты; нам нравятся перемены в обществе и технологические новшества, а традиции значат для нас не так уж много, — заметил я.

— Согласен, — ответил Морлэнд. — Но люди, о которых мы говорим, напротив, ценили традиции. В их эпоху рассуждали так: «Чем древнее, тем лучше». Чем старше была идея, тем вернее она им казалась. Поэтому новые идеи воспринимались обществом вовсе не так, как в наши дни. Поверьте, — заключил он, — для еврейского общества это были не какие-то там незначительные нововведения, но грандиозные перемены, нечто наподобие социального землетрясения. А землетрясения не происходят без причины.

Морлэнд сказал, что важнейшие косвенные доказательства Воскресения — возникновение в ранней церкви таких таинств, как причастие и крещение. Однако у меня оставались некоторые сомнения.

— Разве не естественно, что в любом вероисповедании возникают особые ритуалы и обряды? — спросил я. — Это свойственно всем религиям; при чем тут доказательства Воскресения?

— Ну хорошо, давайте поговорим о причастии. Ведь вот как странно: первые христиане собирались вовсе не для того, чтобы отпраздновать Его учение или Его чудеса. Они регулярно устраивали совместные трапезы с одной-единственной целью: отметить, что Иисус был публично казнен самым отвратительным и унизительным способом.

Взгляните на это с точки зрения современного человека. Представьте группу почитателей, скажем, Дж. Ф. Кеннеди. Они собираются, чтобы снова и снова подчеркнуть, какой яркой личностью он был, каким незаурядным политиком, как боролся за гражданские права. Но вряд ли они особо празднуют тот факт, что Кеннеди был убит Ли Харви Освальдом! А вот ранние христиане делали как раз что-то в этом роде. Как это объяснить? Лично я объясняю это так: они понимали, что именно гибель Иисуса была необходимым шагом к Его великой победе. Убийство не было последним словом; последним словом было то, что Он победил смерть, восстав из мертвых. Они праздновали Его казнь, потому что были уверены, что видели Его живым, восставшим из гробницы!

— А крещение? — спросил я.

— Ранняя церковь унаследовала форму крещения из иудаизма. Это было так называемое крещение прозелитов. Когда язычники хотели принять закон Моисеев и жить по нему, иудеи крестили их властью Бога Израиля. Однако по Новому Завету людей крестили во имя Бога-Отца, Бога-Сына и Бога — Святого Духа, а это значило, что Иисуса действительно считали Богом в полном смысле слова. Кроме того, крещение, как и причастие, было символом смерти Иисуса. Погружение в воду символизировало Его смерть, а появление из воды — Его воскресение и новую жизнь.

Я перебил:

— Вы хотите сказать, что эти таинства не были попросту позаимствованы у так называемых мистических религий?

— Именно! — ответил Морлэнд. — Во-первых, нет никаких оснований считать, что до новозаветной эпохи в этих религиях существовала вера в умерших и воскресших богов. Так что если что и было «позаимствовано», то как раз у христианства! Во-вторых, обряд крещения пришел из иудейских обычаев, к которым иудеи относились очень ревностно, не подпуская и близко ничего языческого или эллинского. И, наконец, в-третьих: эти два таинства восходят к периоду самого раннего христианства, то есть ко временам, когда другие религии еще не могли оставить свой след на восприятии смысла и значения смерти Иисуса.

Прежде чем перейти к этому — последнему — примеру, Морлэнд заметил:

— Когда происходит переворот в культуре, историки всегда ищут события, которые могли бы к нему привести.

— Верно, — согласился я.

— Тогда поговорим о том, как зародилась христианская церковь. Совершенно очевидно, что она возникла вскоре после смерти Иисуса и разрасталась столь стремительно, что за какие-то двести лет дошла до дворца Цезаря в Риме! Более того, христианство одержало победу над другими идеологиями и постепенно охватило всю Римскую империю.

— Если бы вы были каким-нибудь марсианином, глядящим вниз на Землю I века, кому, с вашей точки зрения, предстояла бы долгая жизнь — христианству или Римской империи? Вряд ли вы поставили бы хоть самую малую монетку на разношерстную компанию, повсюду сеявшую весть о том, что некий распятый плотник из захолустья восстал из гроба, поправ смерть! Однако проходит двадцать веков — и мы называем своих детей Петрами и Павлами, а собак — Цезарями и Неронами! Мне нравится, как сказал об этом Моул (C. F. D. Moule), кембриджский исследователь Нового Завета: «Если появление церкви Иисуса Назареянина — явление, неопровержимо засвидетельствованное в Новом Завете, — прорывает в истории дыру размером с Воскресение, то чем светскому историку заткнуть эту прореху?»[131]

Мне показалось, что это не самый сильный из аргументов Морлэнда, поскольку другие религиозные движения тоже стремительно зарождались и распространялись. Однако косвенные доказательства опираются не на один отдельно взятый факт, но, скорей, на совокупность фактов, ведущих к неоспоримому выводу.

С точки зрения Морлэнда, вывод этот был более чем ясен:

— Допустим, кто-то, рассмотрев все эти косвенные свидетельства, все-таки придет к выводу, что Иисус не воскресал из мертвых. Что же, имеет право. Однако ему придется предложить альтернативное объяснение всем пяти перечисленным фактам. Имейте в виду, факты верны, это бесспорно; вопрос только в том, как их объяснить. И я никогда не встречал лучшего объяснения, чем Воскресение.

Я мысленно «прокрутил» в голове все пять фактов: готовность апостолов умереть за истину, которую они узнали и пережили; переворот в жизни и сознании скептиков, таких, как Иаков и Савл; радикальные перемены в иудейских социальных институтах, лелеемых веками; внезапное появление таинств причастия и крещения; на удивление стремительное зарождение и распространение христианства. Перебрав их в памяти, я вынужден был согласиться с Морлэндом: объяснить все эти пять фактов может Воскресение — и только Воскресение. Ни одно другое объяснение и близко не подходит. А ведь это лишь косвенные свидетельства! Прибавив к ним мощные аргументы в пользу опустевшей гробницы Иисуса и убедительные доказательства Его явлений после Воскресения, я уже не сомневался в том, что «дело о Христе» можно считать закрытым.

С моим мнением был согласен и сэр Лайонел Лакху, блестящий, гениальный юрист, чьи 245 сенсационных оправдательных приговоров обеспечили ему в «Книге рекордов Гиннеса» место самого преуспевающего адвоката[132]. Дважды посвященный в рыцари королевой Елизаветой, этот бывший судья и дипломат в течение нескольких лет самым пристрастным образом исследовал исторические факты о Воскресении, после чего заключил: «Утверждаю наверняка: свидетельства в пользу Воскресения Иисуса Христа столь обширны и убедительны, что не оставляют ни малейшей лазейки для сомнений»[133].

Но погодите, это еще не все!

Интервью было окончено, диктофон выключен, и я, перебрасываясь с Морлэндом шуточками о футболе, торопливо собирал бумаги, рассчитывая успеть на ближайший рейс до Чикаго. Однако Морлэнд сказал нечто такое, что заставило меня забыть о спешке:

— А ведь есть еще одна категория свидетельств, о которых вы не спросили… Я судорожно прокрутил в памяти нашу беседу — и развел руками:

— Сдаюсь! О чем речь?

— Речь о постоянных и непрерывных встречах с воскресшим Христом — встречах, которые происходят во всем мире, во всех странах, у людей всех судеб и характеров — образованных и невежественных, богатых и бедных, мужчин и женщин, «логиков» и «этиков», — разъяснил он. — Все они с готовностью засвидетельствуют, что Иисус Христос преобразил их жизни. — Морлэнд подался вперед. — Для меня это и есть самое главное — не единственное, но решающее — доказательство того факта, что весть об Иисусе способна распахнуть всякое сердце навстречу воскресшему Христу.

— Наверное, и вы встречались с Ним? — предположил я. — Расскажите!

— В 1968 году, когда я изучал химию в университете Миссури и был весьма циничным молодым человеком, до меня вдруг дошло, что если подойти к учению Иисуса Христа критически, но при этом беспристрастно, окажется, что свидетельств в Его пользу — больше, чем нужно для веры! Тогда я сделал шаг в том направлении, куда указывали эти свидетельства, я признал Иисуса моим Господом и Искупителем и начал общаться с Ним — с воскресшим Христом — серьезно и неустанно. Прошло тридцать лет, я получил сотни ответов на свои молитвы, я видел вещи, которые просто невозможно объяснить естественными причинами, и жизнь моя преобразилась так, как я и представить себе не мог бы.

И все-таки, возразил я, другие религии тоже способны изменить человеческую жизнь.

— Разве не опасно принимать решения, основываясь лишь на субъективном опыте?

— Тут нужно усвоить две важные вещи, — ответил он. — Во-первых, я не говорю: «Доверься своему опыту, и все тут!» Я утверждаю другое: «Спокойно, без эмоций обдумай и взвесь все факты — а решающим свидетельством пусть станет опыт». Во-вторых, если все свидетельства до единого указывают на Воскресение Христа, то эмпирический тест напрашивается сам собой.

— А что это такое? — спросил я.

— Эмпирический тест — это когда вы говорите себе: «Он жив, и я могу доказать это, пообщавшись с ним». Если бы вы были членом суда, где прозвучал уже целый ряд доказательств вины подсудимого, разве разумно было бы выносить вердикт, не услышав последнего, самого главного свидетельства? Какой смысл в том, чтобы признать все доказательства Воскресения Иисуса — и не проверить их на собственном опыте?

— Итак, — сказал я, — если все доказательства указывают в одном и том же направлении, разумно и логично будет перевести их в сферу практического опыта?

Морлэнд одобрительно кивнул.

— Совершенно верно, — сказал он. — Практика — окончательное подтверждение любых доказательств. Скажу больше: доказательства сами требуют эмпирического, практического подтверждения.

1. Апостолы были в особом положении: они наверняка знали, что Иисус восстал из мертвых, и готовы были погибнуть за это свое убеждение. Слышали ли вы хотя бы об одном человеке, который бы сознательно пошел на смерть за то, во что не верил? До какой степени вы должны быть убеждены в чем-то, чтобы умереть за это убеждение? Насколько тщательно вы исследовали бы вопрос, если бы знали, что это — главный вопрос вашей жизни?

2. Во что вы свято верите? Чего бы вам стоило отказаться от этой веры или переосмыслить ее — особенно если бы вы знали, что ценой ошибки станет проклятие вашей души на веки вечные? Как ваш ответ соотносится с тем историческим фактом, что после распятия Иисуса тысячи иудеев внезапно отказались от вековых социальных и религиозных традиций?

3. Можете ли вы найти другое объяснение всем пяти примерам Морлэнда, кроме Воскресения Иисуса? Если да, то представьте себе такого собеседника, как Морлэнд. Что он скажет в ответ на вашу гипотезу?

4. В конце интервью Морлэнд говорил об экспериментальном тесте как об окончательном подтверждении любых доказательств. Что нужно лично вам, чтобы предпринять этот шаг?

Green, Michael. Christ is Risen: So What? Kent, England: Sovereign World, 1995.

McDowell, Josh. The Resurrection Factor, 105 — 20. San Bernardino, Calif.: Here’s Life, 1981.

Moreland, J. P. Scaling the Secular City. Grand Rapids: Baker, 1987.

Moule, C. F. D. The Phenomenon of the New Testament. London: SCM Press, 1967.