Хроника времён «царя Бориса»

Глава XIX Восход на фоне заката

А потом Россия занялась выборами и референдумом. Демократы, окрыленные запрещением непримиримой оппозиции, вдохновились, встряхнулись, оправили потрепанные перья. Все случившееся посчитали своей победой и стали в привычном для себя стиле совершать одну ошибку за другой. Ни для кого не секрет, что Указ от 21 сентября был отчаянной попыткой Президента переломить ситуацию и перехватить стратегическую инициативу. И это ему удалось. В параграфах прежней Конституции, власть над которой была в руках парламента, Президент имел лишь номинальную самостоятельность. И всякий раз дополнительные полномочия, которые запрашивал Президент у съезда и парламента, воспринимались депутатами не как деловой запрос, обусловленный нестандартностью обстоятельств, а как посягательство на их нескончаемую власть. Три прожитых нами года на многое открыли глаза. Нестабильность в обществе инициируется не только социальным напряжением, которое вполне правомерно при проведении реформ. Из развитых стран мы последними вступили на этот путь. Мы слишком долго были ослеплены своей собственной революцией. И провоцирует нестабильность неослабевающий конфликт между ветвями власти. Он парализует управление страной, а значит, и управление реформами. Учитывая, что та и другая власть избраны народом, народ неминуемо втягивается в конфликт, с неминуемым повторением исторической беды — за кого ты: за белых или за красных, за Ельцина или Хасбулатова.

Всякий спор о большей или меньшей легитимности определялся только сроками, кто избирался раньше и на кого распространялась в большей мере свойственность, присущая другой, теперь уже не существующей стране — Союзу Советских Социалистических Республик.

Парламент успел сделать во вред Президенту многое, но не сумел совершить главное — лишить Президента его влияния на силовые структуры.

Президент допустил массу ошибок: потерял прокуратуру, утратил свое влияние на Конституционный суд. Разгул откровенной враждебности к Президенту обрел повсеместно безнаказанность только в силу того, что первоисточником враждебности был сам парламент. Но роковой ошибки Президент не допустил, он успел перекусить бикфордов шнур, по которому уже бежала змейка огня в сторону армии, МВД и КГБ. Из этого следует малоприятный вывод, что заряды достаточной мощности внутри этих структур уже были наготове и ждали лишь бегущей к ним искры. Министр обороны Павел Грачев провел определенную деполитизацию армии, остановил разгул офицерских собраний, который допустил либеральный Шапошников, оброс новым генералитетом.

Президент вовремя спохватился и создал в армии свою генеральскую когорту. Помнится, кто-то посмеялся над моей наивностью, когда я сказал о возрастающей весомости в армейской среде лейтенантского и капитанского состава. Мой оппонент рассуждал прямолинейно, по-военному. Он был многозвездным генералом.

— Роту и даже батальон можно изолировать, — сказал мой военный собеседник. — И то и другое, бесспорно, сила, но сила подавляемая. Самой боеспособной единицей в армии является полк. Полк может взять город, полк может обеспечить наступление. Полк — это уже не бой, а сражение. Командиры полков — опора власти. Запомни это, мой уважаемый штатский друг.

То, что частично удалось Президенту в армии, он так и не смог сделать в органах безопасности. Последовавшую после октябрьских событий реорганизацию органов можно счесть признанием президентской неудачи трех предшествовавших лет. Ознакомившись с документами, аттестующими деятельность бывшего руководителя ГБ Баранникова как недостойную, как политическое двурушничество, Президент произнес удручающую в своем отчаянии фразу:

— Я верил ему, как себе самому.

Назначение Голушко, конечно же, было поспешным. Пуста скамейка запасных в президентской команде.

Одной из черт президентской власти, как и власти современной России в целом, является удивительная бедность, отсутствие кадрового резерва. Каждое новое назначение превращается в мучительную процедуру. Поиск, как правило, заканчивается ничем. Возвращают уже известного, нелюбимого оппозицией, а значит, не способного расширить поле президентского влияния.

Уход Степанкова с должности Генерального прокурора не разрешил острейшие проблемы прокуратуры. Политическая неверность Степанкова лишила прокуратуру даже тени справедливости. Мы каждый день могли ждать новых обвинений, обусловленных не буквой закона, а превосходством тех или иных политических сил, в плену которых в тот момент находился Генеральный прокурор. Власть искалечила Степанкова. Она пришла к нему слишком рано, в возрасте 36 лет. Для России такая молодость высшего прокурорского лица дело рискованное. Русские — нация философическая. И для неё власть, лишенная житейской мудрости, уже не власть, а только должность. Степанков не справился и со своими профессиональными обязанностями. Окружение, вся прокурорская этажность пересилила Степанкова. Она оттеснила его от прокурорских обязанностей, позволила ему быть властью, отдаться своему увлечению, а им, обвыкшимся и приладившимся, дать возможность вершить свои дела, сохранять верность прежним идеалам. Во времена Степанкова прокуратурой не было раскрыто ни одного крупного дела, не состоялось ни одного громкого процесса, исключая суд над членами ГКЧП.

Суд над гэкачепистами показал полную деградацию республиканской прокуратуры как сферы активного обвинения. Именно суд над ГКЧП подтвердил истину, что Генеральный прокурор России и подведомственная ему прокуратура живут двумя разными жизнями. Один увлечен многоликостью своей власти (и депутат парламента, и Генеральный прокурор), ну, а команда созерцает своего начальника на телевизионном экране. Степанков посещал заседания парламента с такой тщательностью, которой мог позавидовать солдат, заступающий на дежурство; ни один парламентарий, работающий в Белом доме постоянно, не мог похвастаться такой дисциплинированностью. Заметив его на очередном заседании, я терялся в догадках: когда же он работал, вершил свое прокурорское дело?

А затем книга о членах ГКЧП, написанная Степанковым в соавторстве со следователем по особо важным делам Лисовым, который вел это дело и предал гласности его факты и детали ещё до суда. Действие незаконное, юридически несуразное, но и показательное, к сожалению.

В любой стране это стоило бы прокурору его кресла и предрешило бы мгновенный закат его профессиональной карьеры. В любой стране, но только не в России, переживающей свое судорожное демократическое рождение, сделавшее безалаберность, безответственность, безнаказанность образом обретенных свобод.

Степанков понимал, что никакого значимого суда над ГКЧП не будет. Политическая конфронтация буквально на глазах сжирала дивиденды, на которые он мог рассчитывать как Генеральный прокурор. Он уже давно играл в противоположной команде. Другой вопрос — по своей воле или по принуждению? Надо отдать должное Хасбулатову, он буквально спеленал Степанкова. И вот тут меркантильная сущность молодого Генерального прокурора взяла верх. Зачем же добру пропадать. Степанков получил за книгу хорошие деньги. А разразиться скандалу на этой почве, реальному в любой цивилизованной стране, помешал Верховный Совет, отклонивший отставку Генерального прокурора. Как я уже сказал, с кадрами у власти (и законодательной тоже) было скверновато. А этот свой, меченый, нужен Верховному Совету и лично Хасбулатову в другом, назревающем скандале вокруг материалов, обнародованных вице-президентом Руцким. Но была ещё одна причина. Степанков слишком много знал и был опасен, окажись он вне сферы постоянного парламентского давления. Когда Президент после Указа 21 сентября провел блестящий маневр с переназначением Степанкова, но уже от своего имени, тот в ответ едва ли не был арестован в Белом доме Баранниковым и Ачаловым.

Разумеется, в новой политической ситуации, сложившейся после Указа, Степанков был не лучшим вариантом Генерального прокурора. Перетянутый на сторону Президента, можно сказать, силой обстоятельств, не сделавший этого шага по собственной воле, он слишком был расчетлив, этот молодой Генеральный прокурор. Материалы, которыми располагала комиссия по борьбе с коррупцией при Президенте, в том числе и против него, чего не скрывал Андрей Макаров, сделали положение Степанкова безвыходным. В его руках был компромат на исполнительную власть. После Указа Президента значимость этого материала снизилась, но не перестала существовать. Разумеется, в будущем Степанков Генеральным прокурором оставаться не мог. Появление в этой истории Якубовского, с его телефонным разговором с самим Степанковым (операция, не без блеска проведенная недавним помощником Генерального прокурора, начальником контрольного управления при Президенте Ильюшенко), поставила в этом деле точку. Но, как потом станет ясно, предрешив судьбу не только Степанкова, но и самого Макарова.

(Более благосклонной судьба в этой тройке оказалась к Ильюшенко, он был выявлен, замечен и обласкан, но, как подтвердили последующие события, слишком поспешно. Возможно, взрывоподобное появление на прокурорском Олимпе переломит психику и душу молодого многозвездочного прокурора, и, может быть, навязчивая фраза, повторяемая Ильюшенко в кабинетах высокого начальства: «Только вам я обязан своим выдвижением на эту высоту», — стала свидетельством обреченной радости последнего).

И все-таки тот самый разговор, а я имел возможность прослушать пленку, конечно же, был достаточно криминален. Степанков не возражал против предлагаемого Якубовским плана по пресечению активности Макарова, к тому времени всколыхнувшего достаточную грязь вокруг Степанкова на основании документов, которыми Макаров разжился как глава межведомственной комиссии при Президенте. Генеральный прокурор республики с таким политическим балластом — невеликое приобретение. Однако все познается в сравнении. Не без нажима со стороны демократов Степанков был отправлен Президентом в отставку. Роль Андрея Макарова, Александра Котенкова, министра юстиции Калмыкова и все того же Ильюшенко в свержении Степанкова — это роль взрывателей, заложивших заряд в шурф. На кнопку автоматического устройства, приведшую заряд в действие, нажал Президент. Единственным человеком в окружении Ельцина, усомнившимся в бесспорности этого шага, был Сергей Филатов, знавший наверняка, что «запасного» Генерального прокурора у команды нет.

24 сентября случилось некое потрясение. На пост Генерального прокурора был назначен Алексей Казанник. Забегая несколько вперед — спустя полгода Казанник подаст в отставку. И «Комсомольская правда», выразившая недоумение в дни его назначения (ибо неготовность Казанника к столь значимой должности была настолько очевидна, что усомниться в перспективности назначения можно было, как говорится, не моргнув глазом), завершила эту недолгую прокурорскую эпопею остроумным заголовком «Инопланетянин отбывает в Омск». Казанник действительно через два дня после своей отставки вернулся в родной город.

Появление Казанника не имело никакой особой предыстории, кроме известного факта, когда в 1988 году Алексей Казанник уступил свое место в Совете национальностей бывшего Верховного Совета Союза Борису Ельцину. Тогда это был поступок. С того момента началось политическое возрождение Ельцина. В ту пору Центральный Комитет партии снял его со всех возможных и невозможных партийных постов. И с партийного Олимпа спустился не только Ельцин. Наступило время новой партийной истории, которая на этот раз оказалась короткой. Так Борис Ельцин стал должником Алексея Казанника. Ко времени своего назначения Генеральным прокурором России Казанник занимал не очень внятную должность председателя областного комитета по вопросам национальностей в Омской области. Узнав о назначении Казанника, я позвонил Филатову и спросил, не скрывая недоумения:

— Что же вы делаете? Кто насоветовал Президенту сделать этот немыслимый выбор?

— Не я, — с раздражением ответил Филатов.

Еще по инерции я что-то говорил о донкихотстве этого человека; возможно, он был бы неплохим священником, лучше в каком-либо отдаленном приходе. В своем наивном проповедничестве он чист и искренен. Милые эмоциональные всплески. Но какое отношение все это имеет к российской прокуратуре? Если на Алексея Казанника взглянуть со стороны, то можно понять — мы обрели стыдливого, застенчивого человека, неофита в сферах высокой власти. Этому только бы радоваться, если бы как первая, так и вторая черта явились внятным дополнением к высокому профессиональному навыку, воле, организаторскому таланту и крайне необходимому в этой ситуации знанию повседневной политической жизни. Власть, избранная народом, пороки отечественные содержит в избытке. Чтобы быть вне политики, надо досконально знать политику, а не заниматься проповедями, обращенными к областным и краевым прокурорам. «С этой минуты никакой политики, только закон». Это даже не идеализм, это паралич сознания. В этом смысле отстраненность и бездействие есть лучшая форма независимости. Если прокуратура в течение последних трех лет была объектом политических претензий ветвей власти, а во все предыдущие годы частью политического аппарата партии, а потому как власть была неделима, то следует признать возвращение прокуратуры в лоно чистой законности будет долгим. Я был свидетелем откровений А. Казанника, аттестующего свое прокурорское окружение как собрание людей честных, обаятельных и высокопрофессиональных, которые вздохнули свободно только в дни восшествия на прокурорский престол самого Казанника. И далее, как любят, как уважают, как ценят его подчиненные. Я слушал эти восторженные всхлипы и недоумевал, что это самовнушение, бегство от грязной реальности или врожденная слепота сознания? Возможно, город Омск (из которого он прибыл по вызову Президента) на другом конце света, но не в другой же галактике. Непостижимая оторванность от жизни. Прекрасно, когда глава ведомства так говорит о своих сотрудниках. Но тогда что же такое атмосфера всеобщего недовольства бездействием прокуратуры, её повязанностью с преступным миром, выжидательной позицией в отношении правового беспредела, сотрясающего общество? Генеральная прокуратура переварила Казанника, как удав переваривает свои жертвы. Он даже не знал об этом. Ему отвели роль венценосца. И он не принимал решений, перепоручая их своим заместителям, отвечал невпопад на различные запросы, как правило, повторяя суждения своих помощников и сотрудников, легковерно доверяясь им. Он двигался по прокуратуре, как можно двигаться по музею, осматривая зал за залом, наполняясь чувствами и уставая от положительных эмоций. Эдакое маниловское фантазерство — «Хорошо бы мост построить. А ещё лучше перелететь в теплый мир справедливости и всеуважительности».

Говорят, после беседы с Хасбулатовым он не спал всю ночь. Узник Лефортова отчитал и отругал Генерального прокурора по всем статьям. Это было похоже, как если бы он посетил Руслана Имрановича в его прежней должностной значимости.

Казанник угодил в ту же ловушку, что и Степанков. Прокуратура отгородила себя от Генерального прокурора, продолжая жить своей, независимой от главы ведомства жизнью. Трудно было сдержать улыбку, когда вы видели, с каким удовольствием, хотя и нечасто, наши прокуроры носили свои парадные мундиры, расшитые золотыми галунами. На Степанкове мундир сидел получше. Казаннику мундир был узковат. Портной переусердствовал, а может, подогнали готовый.

Решение Думы об амнистии при всех его изъянах имело одно печальное достоинство. Оно со всей очевидностью доказало, что в России нет Генерального прокурора, способного действовать самостоятельно и, уж тем более, умеющего взять на себя ответственность. Прозрение даже через боль все равно полезно. Возможно, амнистия уберегла прокуратуру от повторного судебного позора, подобного суду над ГКЧП. Не знаю, успел бы Казанник написать книгу, как это сделал Степанков? Наверное, успел бы. Надо быть полностью вне ощущения жизни, чтобы, взирая на 147 трупов — жертв октября, испытывать большие затруднения в определении состава преступления. Понимание, что из себя представляет Казанник, его невлияние на процессы, происходящие в прокуратуре, устойчивые симпатии к непримиримым внутри самого законоохранного ведомства позволили оппозиции в Думе провести двухходовую комбинацию в пределах вольера власти. Общество, в своем большинстве относящееся к акту поспешной амнистии отрицательно, было выведено за рамки этого действия. Зашумели, заволновались, когда поезд уже ушел. Неверие в возможность столь откровенного выступления против Президента оказалось сильнее умения анализировать и предвосхищать события со стороны президентской команды. В эти дни в коридорах Кремля я встретил чиновника из протокольных служб. Не стану называть его имени. Я знаком с ним давно, со времени всевластия Бурбулиса. Времена меняются, теперь он о своем бывшем шефе говорит в осуждающих тонах. Однако наш разговор был приметен совсем другим. Он задержал меня у лифта, оглянулся опасливо на пустынный коридор и, нагнувшись к самому уху, прошептал:

— Шахрай — главный раскольник.

Мой смех напугал его.

— Вы мне не верите?

— Отчего же, верю.

В этот момент двери лифта закрылись, и я уехал, ничего ему не объяснив. В этом что-то есть. Главный инспектор, главный инженер, главный архитектор, главный врач. И тут же — некий высший титул в мире интриг главный раскольник.

Шахрай сделал свой выбор. Надо идти дальше. Сергей Михайлович прощупывает тропу.

Сразу после амнистии узники Лефортова дают первые интервью. Поговаривают об их возвращении в большую политику. За исключением Анпилова, каждый посетовал на оторванность от жизни, изъявил желание отдохнуть и оглядеться. Генерал-полковник Ачалов сказал приметную фразу:

— Больше я не поддамся на провокации.

Это непростой вопрос: почему Белый дом и его сторонники решились на вооруженный конфликт? Почему они решились на штурм мэрии и «Останкино»? Для Президента ситуация была ещё более тупиковой, чем для парламента. Необходимость решительных мер становилась все более очевидной. Парламент в осаде набирал очки сострадания. Относительное спокойствие в регионах становилось зыбким. Очаг, провоцирующий повышение температуры в столице, продолжал действовать. Переговоры в Даниловом монастыре зашли в тупик. Жесткая, непримиримая позиция на переговорах, которую от имени парламента заявил Воронин, конечно же, свидетельствовала о нарастающей уверенности Белого дома, что Президент не воспользуется армией, не решится на применение оружия, а значит, он вынужден будет уступить парламенту, его к этому побудят регионы. Выступления Тулеева на сессии возбуждали депутатов, вселяли в них надежду: «Ура! С нами Кузбасс!»

У политики свои законы. Если потрясению суждено повториться, оно неминуемо повторяется как фарс. Но столь же закономерен и обратный ход. Теперь уже ясно — август 91-го при всем драматизме был фарсом. Октябрю 93-го, отчасти повторившему события, суждено стать трагедией.

Военная хунта внутри Белого дома меньше всего была расположена к философским умозаключениям. А зря. Они не учли трех моментов. Первое криминальности защитников Белого дома, их чувственной агрессивности и опьяненности правом употребить оружие. Чеченцы, участники боев в Приднестровье, волонтеры, казаки и просто искатели приключений, с легкостью приезжающие куда угодно, главное — туда, где стреляют. И, наконец, баркашовцы. Вся эта масса более предрасположена к анархическим, бунтующим действиям. Фактор профессиональной военной выучки был лишь у части уволенных в запас. Но и они в большей степени были готовы выступать на митингах, но не идти под пули. Хотя и обижены. Долой Ельцина! Долой Грачева! Еще сто раз долой, но повязать себя кровью — нет.

Второй фактор — завышение собственной значимости. Действительно, большинство региональных советов не поддержали Указ Президента, но из этого совсем не следовало, что регионы охвачены чувством солидарности с парламентом. Советы почти повсеместно не пользовались значимым авторитетом.

Хасбулатов последние месяцы жил в мире самовнушения, инициируя многолюдные сборы представительной власти, выступая на каждом из них с докладами, проникнутыми идеями вождизма и ненависти к Ельцину.

И, наконец, третий момент. Преждевременные «похороны» Президента. Они совершили ту же ошибку, что и путчисты в 91-м, которые преувеличили нелюбовь общества к Горбачеву, переоценили падение его популярности. Они слишком поверили летучим социологическим исследованиям и нашей постигающей вкус к сенсационности печати. Плюрализм не отделяет информацию от дезинформации. Он предоставляет равные права той и другой. Недуг излишней доверчивости — явление, скорее, психологическое. После выборов 12 декабря 93-го года проигравшие демократы будут предавать анафеме отечественную социологию и все исследовательские фонды и центры, вместе взятые, которые пророчили им победу. Знали ли депутаты доподлинно настроение в обществе? Конечно же, нет. Их недоумение по поводу отмолчавшейся Москвы выразил Руцкой на одной из первых своих пресс-конференций уже в качестве мини-президента на территории Белого дома:

— Я обеспокоен равнодушием общества и намерен немедленно выехать на заводы, раскрыть людям глаза и призвать их на защиту Конституции.

Неприязнь, переходящая в ненависть, непременно порождает слепоту разума. Даже если допустить всеохватную нелюбовь к Ельцину, а Указ № 1400 от 21 сентября парламентом трактовался как признание Президентом своего краха, то нельзя было допускать немыслимого тождества: нелюбовь к твоему противнику — есть выражение любви к тебе лично. Депутаты продолжали жить иллюзиями весеннего референдума, когда народ отказал в досрочных выборах как Президенту, так и депутатам. В доводах «за» или «против» мы очень часто ссылаемся на реакцию своих знакомых. Каждый из находящихся в Белом доме реакцию родственников воспринимал как факт общественного негодования. Палитра действительности получалась достоверной. Знакомые и соратники Анпилова, Руцкого, Хасбулатова, Сыроватко, Бабурина, Варфоломеева, Югина, генералов Тарасова и Макашова, депутата Челнокова были разными знакомыми и при сложении создавали иллюзорный образ общества, отвергающего власть Ельцина. А толпа сподвижников 3 октября, сначала на Смоленской площади, а затем прорвавшая кольцо истомленной непонятным ожиданием милиции (к тому времени она стояла в оцеплении Белого дома уже более десяти дней), была многолюдной. Вид этой толпы не просто взвинтил, он породил эйфорию, вернул ощущение силы, вседозволенности, всевластия. Желание мстить вырвалось наружу.

Но существовал ещё один побудитель агрессивных действий. Возможно, он более чем что-либо инициировал непримиримость А. Руцкого, Р. Хасбулатова, Ю. Воронина. Не верилось, что министр ГБ Баранников, утративший свой пост месяц назад и, по его собственному признанию, имевший в ГБ свою сеть, не сумеет привести в движение эти скрытые силы. Не меньшие надежды вселял Дунаев, бывший первый заместитель министра внутренних дел, убедивший депутатов в невлиятельности Ерина как главы МВД. Происходившее становилось похоже на некий фокус. Получившие отставку Баранников и Дунаев были немедленно подобраны противоборствующей стороной и решением парламента возвращены на свои высокие должности. Дунаев даже получил повышение и был назначен министром.

Я уже говорил — обе ветви власти испытывали чрезвычайный голод на профессиональные кадры. Одна и та же колода тасовалась по нескольку раз. Власть не знала сама, чем она в конце концов станет, и поэтому путано нащупывала замену на места выбывших. Отсеченные от президентской когорты Баранников и Дунаев не могли оказаться в другом лагере с пустыми руками, они пришли с легендой о своем влиянии в тех самых структурах, откуда они были изгнаны. И как доказательство этого влияния они захватили с собой информацию, компрометирующую исполнительную власть. Я не думаю, что, сложись ситуация иначе, проиграй это противоборство Ельцин, судьба двух генералов была бы в будущем благополучной. Они нужны были на момент столкновения. Ну а потом уже другая власть напомнила бы им о материалах, которые были оглашены ранее, об их женах, магазинах, норковых шубах, счетах в швейцарских банках. Являясь агентом как бы двух сторон, президентской и хасбулатовской, Баранников мог рассчитывать на будущее там, где властвовал либо тот, либо другой. Ельцин его изгнал сам, Хасбулатов был следующим, даже в случае своей победы в союзе с Руцким (что, кстати, спикер прекрасно осознавал).

Слухи о следственном управлении МВД, перешедшем на сторону осажденного парламента, о взбунтовавшейся Лубянке, конечно же, запускались в общественное сознание Баранниковым и Дунаевым. Первыми, кто верил в эту желаемую, но вымышленную информацию, оказывались депутаты. Сам ход последовавших затем событий лишь укреплял их веру. Легко отступившая милиция, легко совершившийся штурм мэрии, беспрепятственное движение вооруженных людей по Москве, ни одного заслона на их пути. В эти несколько часов город был открыт и беззащитен. Пишу эти строки и начинаю понимать, что ультиматум, заявленный Ворониным в Даниловом монастыре, был предчувствием близкой победы. Все шло по плану.

Мятежники споткнулись в «Останкино». Немыслимое поведение батальона специального назначения, который практически оголил мэрию, — это фрагменты хорошо разыгранной мятежниками партитуры. И что бы ни говорил впоследствии полковник Васильев — командир частей особого назначения — о якобы продуманном плане рассечения фронта атакующих, все это лишь усиливает чувство неуверенности и подозрительности. Последовавшая вслед за этими событиями, согласно распоряжению Президента, немедленная реорганизация частей спецназа подтверждает вывод — происшедшее не явилось случайностью. Как бы там ни было, а третьего октября к вечеру вернувшийся из загородной резиденции Президент, вертолет сел на Ивановской площади Кремля, получил неоспоримый шанс овладеть ситуацией. Президент понимал — силовое вмешательство без жертв обойтись не может. И, мучимый сомнением, он искал мирного решения, искал компромисса. Более того, весь предыдущий период непримиримые толкали Президента на крайние меры. Нужна была пролитая кровь, нужны были масштабные беспорядки, чтобы импичмент Президенту не встретил общественного сопротивления. И в июне, и в июле, и в августе, и в сентябре непримиримые ждали ельцинского срыва. И вот теперь ситуация развернулась на 180 градусов. То, что было невозможно для Президента вчера, стало необходимым и оправданным сегодня. Незаконно вооруженные люди учинили массовые бесчинства в столице. Президент обязан обеспечить безопасность сограждан, защитить их и подавить мятеж. Объективно с этой минуты общественное мнение на его стороне. Решительные действия, даже несмотря на их драматизм, восстановят его популярность. Россия любит сильную власть. Выход, который он мучительно искал, подарили ему непримиримые. Они пролили кровь. Теперь вопрос в другом — обладает ли он реальной силой, не замыкается ли круг верных ему людей стенами Кремля? Может ли он рассчитывать на армию? Сработают ли те сто с лишним генералов, которых аттестовал уже он? Грачев нервничает, сомневается. Ему нравится эта формула — армия вне политики. Сейчас они затеяли спор: кто должен отдать приказ? В угрозу штурма Кремля он не верил. Это возможно в одном случае, если армия и милиция перейдут на сторону парламента. Он ещё раз спросил у Ерина и Голушко, контролируют ли они ситуацию. Голос у Ерина бодрый — в полном объеме. Голушко, тот осторожнее — в основном да. Возможно, Москва так и не узнает, какую ночь она пережила с 3 на 4 октября. И в книге Президента опять же будет объективная субъективность.

В 22 часа Президенту сообщили, что штурм «Останкино» захлебнулся. Подошло подкрепление. Обстановка вокруг телецентра полностью контролируется. Макашов увел своих обратно к Белому дому.

В 23 часа Грачев подтвердил, что части регулярной армии входят в город для обеспечения порядка. Впереди трудная ночь и ещё более трудное утро. Одно ясно. Белый дом должен быть освобожден от засевших там вооруженных людей и депутатов.

— К восьми часам утра, пока Москва ещё не пришла в движение, все должно быть кончено. Главная задача — избежать кровопролития. Объяснить бессмысленность сопротивления. Предложить сложить оружие. Все гарантии, исключающие дальнейшие преследования, будут даны.

Таким Президенту представлялся итог.

К двум часам ночи Ельцин уже знает, сколько войск вошло в город и где они сосредоточены. Настроение стало ровнее. Беспокойство не улеглось, но перелом произошел. Он позвонил Черномырдину и попросил предупредить телевидение, что утром он выступит с обращением к народу. Теперь он это может сделать. Все должное случиться уже произошло. Он будет говорить уверенно и жестко. В такие минуты проповеди неуместны. Народ увидит и услышит решительного Президента.

Потрясение от происшедших событий уходило в прошлое. Уточнялись цифры погибших. Представительная власть в регионах, негромко огрызаясь, самораспускалась. Россия вняла призыву Президента и приступила к подготовке выборов. У нас будет другой парламент, с другим названием. У нас будет другая Конституция. Разумеется, если то и другое произойдет. И выборы, и референдум.

Произошло, свершилось. Результаты оказались ошеломляющими. Об этом много сказано, ещё больше написано. Сам я отказался баллотироваться и в Думу (нижнюю палату), и в Совет Федерации (верхнюю палату) нового Федерального Собрания. Причина? Поначалу ещё было какое-то сомнение, но оно оказалось недолгим. Должно пройти отравление от моего прошлого депутатства. Устаешь отмежевываться от решений, которые принимаются вопреки твоей воле. На все сделанные мне предложения я ответил категорическим отказом.

Победу на выборах одержала партия Жириновского (Либерально-демократическая партия). Весомо выглядели коммунисты и аграрии. Эти три силы в нижней палате в результате блокирования составят устойчивое большинство. Демократы разругались ещё в преддверии выборов. Шахрай затеял новый маневр и образовал партию, уже с прицелом на президентские выборы, партию, ориентированную не на центр, а на регионы, всячески обкатывая идею федерализма. Григорий Явлинский создал свой блок из ранее замеченных, а затем обиженных нынешней властью. Лидерами блока стали сам Явлинский, бывший вице-премьер, Болдырев, бывший руководитель Контрольного управления при Президенте, Лукин, бывший посол в США. Каждый из названных имел свой личный объект борьбы. Явлинский хотел бы закопать Гайдара, впрочем, последний никогда бы не появился в сфере высокой политики, не окажись до него в этой политике Явлинского со своей программой «500 дней». Это был конфликт не только талантливых экономистов-теоретиков, но и сверстников, которые при той, прежней великовозрастной власти были завлабами, руководителями отделов и готовили той власти предреформаторские доклады. Болдырев имел персонального врага в лице Филатова, на долю которого выпала материализация долгого недовольства Болдыревым глав администраций, в результате которого и появился президентский Указ о его отставке. Без предваряющих встреч с главой государства и объяснений по поводу отставки. Лукин боролся с министром иностранных дел Козыревым и мысленно уже дважды занимал его место, но мир воображаемый существовал недолго и удручающие реалии все возвращали на свои места. Сначала Лукин, не без помощи Козырева, уехал в Америку в качестве посла. А затем, в этом же качестве, уже Козыреву противостоял. Почувствовав зыбкость своего положения в Америке (Буш потерпел поражение), решил попытать счастья вновь в сфере внутренней политики. Блок оказался удачлив на выборах, миновал пятипроцентный барьер, и его лидеры оказались в Думе.

Партия Травкина впервые выступила индивидуально и не ошиблась. Все три силы: ПРЕС (или партия Шахрая), ЯБЛОКО (или блок Явлинского, Болдырева, Лукина) и Демократическая партия России (партия Травкина) — с небольшой разницей набрали близкие проценты. Не повезло Движению демократических реформ, возглавляемому Гавриилом Поповым, Анатолием Собчаком, Евгением Шапошниковым. Они были слишком аморфны как организующее ядро и не преодолели того самого пятипроцентного барьера.

Сенсацией выборов оказался провал движения «Выбор России», лидером которого являлся Егор Гайдар.

Я употребляю эти жесткие выражения — сенсация, шок, сокрушительное поражение — даже не по своей воле, а как бы соответствуя лексике послевыборного анализа, который в своем подавляющем большинстве был истеричен, если говорить о демократах, и злораден, если говорить о коммунистах. Берусь утверждать, что демократы на выборах не потерпели никакого поражения. Они потерпели его после выборов.

Партия может считаться проигравшей выборы, если утратила большинство в парламенте либо резко убавила свое присутствие в нем. Ничего подобного не случилось. Еще задолго до выборов, при создании блока «Выбор России», преподнесенного обществу как правительственный блок, демократы придумали свое превосходство, создали мир мнимых величин, определив свое будущее парламентское присутствие как 38 процентов от общего числа депутатов.

Я участвовал в работе этого вече и выступал там. Я назвал прогноз будущих депутатов беспочвенным и непрофессиональным. Демократы приняли запрет, наложенный президентским Указом на участие в выборах непримиримых, с оптимизмом, как свою уже состоявшуюся победу. Для начала демократы раскололись. Это нельзя считать неудачей. Прав Явлинский — «отколовшись, мы самоорганизуемся и можем использовать энергию некоторой оппозиционности. Безграмотно этот капитал отдавать непримиримым».

То же самое сделал Шахрай, разумеется, не очень задумываясь о судьбе демократического движения, так как аттестовал партию как консервативную, но был повязан с демократами своей биографией и длительным присутствием в ближайшем окружении Президента.

Просчет «Выбора России» и в том, что движение сразу заявило себя как пропрезидентское и проправительственное. Само того не ожидая, оно сразу превратилось в движение чиновников-демократов, а именно их считают виновниками экономических невзгод полунищего, но привычного социализма. Отношение к ним можно определить как раздраженно-отрицательное. Появление среди лидеров движения таких разноплановых фигур, как Бурбулис, Полторанин, Шумейко, ещё вчерашних, говоря словами Бурбулиса, «соратников», а ныне разобщенных любовью и нелюбовью к каждому из них Президента, по сути конкурентов, осложнило ситуацию внутри блока ещё больше. Если взять по отдельности Егора Гайдара, Бориса Федорова, Анатолия Чубайса (двое последних по настоянию Гайдара стали вице-премьерами), Андрея Козырева, Геннадия Бурбулиса, Владимира Шумейко и Михаила Полторанина, теоретически каждый из них мог претендовать на лидерство. Трудно не увидеть, что большинство из названных поштучно убеждены, что первый именно он. Известен анекдот, когда молодого Когана великий маэстро Ойстрах назвал вторым в скрипичном мире, тот уже за праздничным ужином решил уточнить, кто же первый. Маэстро ответил: «О, первых много». Именно эта амбициозность вообще-то даровитых людей погубила движение изначально. Естественно, и Шахрай, и Явлинский, считающие себя никак не меньшими величинами, поспешили отколоться. Лучше быть первым в ЯБЛОКЕ и ПРЕСе, чем шестым в «Выборе России». И вот выборы прошли. Демократы в прежнем парламенте в самые лучшие времена, до первой ротации, имели устойчивые 20 процентов. А что же теперь? 15 процентов «Выбор России». 7,5 процента — ЯБЛОКО. 6,5 процента — ПРЕС. В общем, где-то в пределах 30 процентов. И это только по партийным спискам. Демократы на выборах не получили ни максимум, ни минимум, они обрели самое реальное — оптимум. В послевыборной истерии демократы в своем несуществующем поражении сначала убедили коммунистов и Жириновского. И тем ничего не оставалось, как в этом же самом теперь убедить самих демократов. Кстати, коммунисты, добившиеся на выборах умеренных результатов, стали сразу рассуждать оптимистичнее. Если демократы проиграли, значит, мы выиграли.

Почему одержал победу Жириновский? Потому что демократические силы не числили ЛДП в ряду ощутимых противников. Они продолжали бороться с коммунистами. Случился эффект «велосипедной гонки», когда лидер оглядывается на того, кто идет вторым, и старается оторваться от него. А в результате побеждает четвертый, выскочивший из-за правого плеча. Бесспорно, предваряющий социологический анализ, сосредоточенный в крупных городах, давал извращенную картину, бесспорно, и бездарно проведенная предвыборная компания, и груз невоплотившихся надежд, связанных с реформами, и обещания менее затратного пути, связанного с меньшими страданиями, чего на самом деле не произошло, — все это усложнило предвыборную баталию демократических сил. Определенным шоком для демократов оказался факт дистанцирования Президента от движения. Это случилось как бы внезапно, к чему демократические силы были совершенно не готовы. Демократы априори числили Ельцина своим лидером. Это было, с одной стороны, справедливо (ностальгически адресуясь к 90–91-му годам), с другой — политически выигрышно. Рейтинг Ельцина хотя и снижался, но по-прежнему превосходил рейтинг всех видимых и невидимых соперников. Увы, но демократы в своих рассуждениях шли по проторенному, ошибочному пути. Не наличие демократов усиливало Президента, а присутствие в их стане Президента оставалось единственной опорой демократов. Демократическое движение так и не сумело избавиться от этого синдрома политического иждивенчества. Президент почувствовал это и сделал выжидательный ход. Если бы демократы проиграли при его формальной поддержке, а это могло случиться, поражение следовало бы считать двойным. Президент в своей ненавязчивой манере сделал объединяющий жест. Пригласил лидеров блоков (Гайдара, Шахрая), получил от них заверения во взаимном уважении и в обязательном сотрудничестве в будущем… И успокоился.

Президент нуждался в Конституции, новой Конституции. Он, как автор этой идеи, хорошо понимал, что провал референдума по Конституции может стать крахом всех надежд. Соединяя эти две кампании: выборы и референдум, Президент действовал достаточно расчетливо, полагая, что политические партии употребят свои силы прежде всего на утверждение своего «Я», им будет не до Конституции. Партии и их лидеры сосредоточатся на вопросах экономики, критики реформ. Если они против Конституции, то выборы, которые проходили, не имеют смысла, так как концепция новой законодательной власти вытекает уже из новой, а не из старой Конституции. Следовательно, критика новой Конституции если и будет, то будет вялой. И ещё одно просчитывалось явственно. Предвыборная полемика своей остротой, взаимообвинениями, скорее всего, усилит нервозность в обществе. Конституция, как гарант стабильности, на этом фоне выигрывает. Конечно, результат голосования по Конституции мог быть более внушительным, сказалась поспешность. Но раздельная процедура выборов и референдума могла приговорить проект. Единственность цели объединила бы противников сильной президентской власти, и сам референдум неминуемо превратился бы во всеобщее политическое противостояние. Этого удалось избежать.

Предсказание, что Президент получит Думу, которая по стилю своего поведения по отношению к нему лично будет хуже прежнего парламента, скорее похоже на социологическое кликушество, столь модное ныне.

Думу будет вечно преследовать тень прошлого парламента, и она приговорена открещиваться от своего неудачного предшественника. Это заставит Думу искать другой общественный образ. Дума неизмеримо сложнее прошлого парламента, её конфронтирующие возможности имеют устойчивую политическую структуру. Если в прежнем парламенте фракции придумывали несуществующие партии, то ныне партийный мандат реализован и фракции отражают более реальную расстановку политических сил в обществе. Недавнее избрание Думы позволяет ей говорить о большей легитимности по отношению к Президенту, так как теперь уже он избирался в политической среде, именуемой СССР.

Есть ли перспективы у ЛДПР? Вопрос следует разделить — перспективы ЛДПР и перспективы Жириновского. Я сомневаюсь в какой-либо значимости этих сил, собравшихся стихийно. Их будущая политическая самостоятельность проблематична. Желание властвовать доступно тысячам, умение — единицам. Жириновцы, кстати, болеют той же болезнью, что и демократы 1990 года. Естественнее существование ЛДПР, входящей в общую стратегию российских коммунистов. В этом случае они играют от противного. На прошедших выборах, упустив ситуацию из рук, коммунисты не просчитали в полном объеме Жириновского. Он отобрал голоса в том числе и у них. Коммунистам нужен был этот раздражитель, таран, крушащий демократов. Им нужен был экстремизм Жириновского. Это позволило коммунистам действовать на фоне двух сил: демократов, допустивших коррупцию, преступность, лишивших общество привычного уклада жизни, а значит, посягнувших на святая святых российских консерваторов, — и фюрерства Жириновского, его схожестью и замашками вождя германских национал-социалистов. На этом фоне их умеренность, признание частной собственности, требования порядка и безопасности для сограждан, но без походов на побережье Индийского океана, без полевых судов, вернут симпатии общества. Коммунисты готовы разменять свою ортодоксальность на социал-демократические поветрия. Для них важно оторваться от собственного прошлого, от 37-го года, от «железного занавеса», от холодной войны, всесилья КГБ. Они почти уверены, что демократы в том виде, как они были заявлены в 1991 году, изжили себя. И значимой силы на будущих выборах составить не смогут. Еще и извечная скандальность демократов, внутренние распри. Значит, им придется бороться с другой силой, пока они не знают, какой именно, как она сконструируется. До той поры бревно в виде ЛДПР, партии, порождающей страх, коммунистам необходимо. Не опасна эта партия. Опасен Жириновский как возможный президент. Этого коммунисты не могут не понимать. Они будут нащупывать новых союзников, в том числе и в стане изменивших либералов. Именно президентская Конституция делает Жириновского опасным.

Кто они, будущие президенты? Попробуем вглядеться в них если не внимательнее, то чуть пристальнее. И представить их в кремлевском облике. У Ельцина есть одна особенность. Он породил некую фактурность российского президента. Скорее всего, Ельцин повторит свое выдвижение в 1996 году. Не будет он препятствовать и выдвижению Черномырдина. Для последнего участие в президентских баталиях реально только в случае благоприятных перемен в экономике. Иначе его задача на выборах — как лидера отвлекающего маневра, оттянуть голоса консерваторов с партийным прошлым. Вряд ли это устроит Черномырдина. Если к тому времени исполнительная власть в его руках остается, он может рассчитывать на поддержку административного аппарата на местах. Но, как показала история нашего недавнего прошлого, аппарат силен в коридорах власти, но он порой бессилен вне правительственных зданий, на улице. И тем не менее, адресуясь к 96-му году, рисунок совместных действий Президента и премьера будет подчинен достижению одной цели — удержать власть. Судя по всему, кандидатов в президенты будет, наверное, несколько больше их числа на первых президентских выборах. Они будут иметь четкое деление. За спиной одних — сложившиеся политические партии: Зюганов, тот же Жириновский, возможно, Руцкой. Руцкому нужны выборы. До 96-го года лефортовский пленник утратит узнический аромат. Руцкой не удержится, его вовлекут, толкнут в водоворот событий, чтобы сбить пену, которую подымет Жириновский. Бесспорно, Зюганову, когда он появится на политической арене в новом качестве, не нужны ни Жириновский, ни Руцкой, но тот и другой необходимы как противовес Ельцину и Черномырдину. У Зюганова есть тыл. Остаточный менталитет РКП, даже убывающий как шагреневая кожа. Эта партия в сравнении с новыми, народившимися — наиболее многочисленна. Бесспорно, это, в своей основе, люди преклонного возраста. Распалась организация не в сто или двести человек — 18 миллионов — такова была численность КПСС в 1985 году. У Зюганова тяжелая, так говорят, нетоварная внешность. Это его беспокоит. О своих президентских притязаниях он особенно не распространяется.

Непримиримые гужуются, плюсуются, умножаются. В октябре 94-го года они съехались в Калининград на свой объединительный съезд. Калининград выбран не случайно. Кусок России на отшибе. С одной стороны — литовское давление (военная база Российского флота); с другой стороны — Германия (старые идеи об исторической принадлежности этих земель Пруссии). Есть ещё третья сторона — страны Скандинавии, которые почему-то тоже чувствуют себя неуютно оттого, что на противоположном берегу моря существует Калининград. Странно, когда был Союз, четыре года назад, это особых беспокойств не вызывало. Все вместе — достаточные основания, чтобы проявиться патриотическому синдрому. Чем же занимался этот объединенный съезд? Выработкой общей тактики на предполагаемых выборах? И да, и нет. В какой уже раз выявились разногласия. Откололся пассионарный Илья Константинов, рассорившийся с флангом коммунистического кликушества, олицетворяемого Сажи Умалатовой и генералом Макашовым. Константинов выступил на съезде с постисторическим откровением.

— Следует признать, — заявил он, — что лозунги «Да здравствует Советский Союз! Вся власть Советам! Долой приватизацию!» в настоящих условиях являются анахронизмом.

Однако вернемся к Калининграду. На закрытых заседаниях прощупывалась возможность выдвижения единого кандидата на предстоящих выборах. Если и не договорились окончательно, если не ударили по рукам, то эскизно определились. Нет, не Руцкой. Он ещё был остаточно энергичен, но не мог не заметить, что любовь сотоварищей по борьбе убывает. Этим самым «единым кандидатом» Руцкой назван не был. Из таежных глубин Сибири был извлечен Петр Романов — красноярский заводчик. В недавнем прошлом член президиума Фронта национального спасения. Человек догматичный, достаточно косноязычный, сделавший журналистам поразительное заявление: «Моя фамилия многого стоит!» В недавнем прошлом коммунист, Романов намекал на свое родство не с Георгием Васильевичем Романовым, в не очень далеком прошлом первым секретарем Ленинградского обкома КПСС, что тоже было бы значимо для человека из советского периода. Ничего подобного. Петр Романов, мучимый подозрениями о своих исторических корнях, прямиком устремился в глубины династии Романовых, царствовавших на Руси более трехсот лет. Уже нет сомнения, что этот неофит в политике, достигший шестидесятилетнего возраста, будет выставлен на дистанции президентского марафона.

Не скрывает своего непомерного честолюбия Шахрай. Обстоятельства вынудили сделать этот шаг и Гайдара. Пребывая в настроении 1994 года, объявил о своем желании выдвигаться на президентский пост Григорий Явлинский, он подтвердил это совсем недавно, 10 марта, а затем ещё раз и ещё раз. Не хочется употреблять этот модный ныне термин — электорат. У всех троих одна аудитория. В этом их слабость. За её пределы более других может продвинуться Шахрай. Но в этой общей аудитории его часть наименьшая. Он не знает экономики, по-прежнему самой насущной беды. До 1996 года Шахрай ещё раз или два уйдет в отставку, отодвигая от себя тень неудачливого правительства. Пока Черномырдин благоволит Шахраю, этим он как бы подчеркивает свою нечуждость реформаторам. Шахрай даже стал вице-премьером. Это его третье восхождение в ранг вице-премьера.

Однако вернемся к будущим претендентам. Все трое имеют непрезидентскую фамилию, и это существенно снижает их шансы. Бесспорно, соперничество Гайдара и Явлинского зрительно наиболее интересно. Оба интеллектуалы, превосходные полемисты, оба со знанием экономики, помноженным на политику. Явлинский признается, что стал мудрее, разумнее, постарел. Я давно уже не слышал из его уст таких слов:

— Президент назначает команду, и с этой минуты команда — исполнитель его воли.

Это в ответ на вопрос Беллы Курковой, приглашал ли его Черномырдин в новое правительство. Он ответил не без хитрости:

— Я согласился сформировать новый кабинет. После моего ответа, буквально через четыре часа, Президент подписал Указ о новом составе правительства, которое сформировал Черномырдин.

Есть люди, у которых разум написан на лице. Явлинский принадлежит как раз к этому типу. Вот уже несколько раз я предлагал Гайдару теледебаты с Явлинским. Заманчивая идея. Это могло бы стать зрелищем. Сейчас я понимаю этого делать не стоит. Они не могут договориться об общей пресс-конференции, хотя и тот, и другой считают себя потенциальными союзниками. Им будет непросто в президентской гонке, если они на неё решатся.

При всей разности ощущений, политических симпатий они в границах одного реформаторского поля. Они готовы объединить усилия и воспрепятствовать наступлению реакции. Объединиться ненадолго, без каких-либо обязательств на будущее. Их сторонникам будет непросто поделиться между собой. В одинаковости их биографий — их слабость. В правительственном лабиринте Гайдар прошел дальше Явлинского. Он сумел начать дело и совершить ошибки, Явлинский же покинул корабль и до начала дела, и до совершения ошибок. И дело, и ошибки он унес в небольшом кейсе. Он уехал в Нижний Новгород и там опробовал свою экономическую модель. Затем он Нижний покинул. Сейчас область вроде как новаторствует, но никто не говорит, что в жизнь претворяется концепция Явлинского.

И Гайдар, и Явлинский, даже объединившись, внутри этого объединения останутся фигурами противостоящими. Одно поколение, похожее образование, похожие увлечения, похожие симпатии Запада, похожая безбедная жизнь до того. И как итог — некая одинаковость претензий и амбиций.

У меня на столе удивительный документ, полученный из неофициальных источников. Свидетельство некоего лица о заговоре, который должен был совершиться в марте. Стиль, лексика документа хотя и отдают авантюрой, но несут на себе печать времени. Отголоски его, с частичной передачей его сути, появились в ряде газет. Затем он полностью был опубликован в «Общей газете», с некоторым редакционным сопровождением, в «Комсомолке». Документ называется интригующе — «Версия № 1». Как правило, сенсации такого рода приурочиваются к отъезду или отпуску Президента. Новой Конституцией Президент оградил себя от взбалмошных посягательств законодателей, но одна причина отстранения всегда существует — нездоровье Президента и, в силу этого, невозможность исполнять свои обязанности. Первой ласточкой, предвестником этой волны слухов можно считать мартовское выступление в Думе депутата Исакова, который сообщил депутатам об угрозе распада личности Президента. Исаков к теме нездоровья Президента возвращался многократно и ранее. На этот раз он пошел дальше, посчитав отныне всенародное избрание Президента ненужным, предложил этот ритуал перевести в Федеральное Собрание, где Президент должен избираться из числа депутатов на совместном заседании палат. Естественно, потребуется изменение Конституции, но председатель комитета по законодательству большой беды в этом не видит. Уже меняли, и не раз. Откровение Исакова было столь претенциозно, что Иван Рыбкин, спикер Думы, откомментировавший этот факт, сразу после заседания был сфотографирован в позе крайнего недоумения. Рыбкин заметил, что с трибуны прозвучали слова не депутата Думы Исакова, а члена прошлого Верховного Совета. Зацикленность Исакова на своей неприязни к Ельцину стала уже притчей во языцех. «А Карфаген должен быть разрушен».

И потом, спустя неделю. На улице шел немартовский снег. Было сыро, гололедно, ветрено. В газетах уже громыхало: «Из конфиденциальных источников — заговор!» Если внимательно вчитаться в этот документ, сосредоточенный на личностных деталях участников заговора, то неминуемо угадываешь и авторскую обеспокоенность, и авторское умение сосредоточиться на факте достоверности. Характерная черта прошлых материалов — они, как правило, являлись информацией из лагеря политических противников, оппонентов. Теперь же в перечне идеологов заговора были задействованы не лица, близкие к Президенту (это выдавало бы явную нацеленность информации, её злонамеренность), а попросту ключевые фигуры политической жизни, второй страхующий ряд. Они были странным образом перетасованы. Сосковец, Кокошин, Колесников — начальник Генерального штаба, Лужков, конечно же, очевидный кандидат и на президентство и на премьерство, как, впрочем, и Сосковец. Степашин, только что получивший назначение на пост начальника государственной безопасности. Правдивость документа строилась на трех бесспорных координатах. Подтверждался факт дружественных отношений между Сосковцом и Кокошиным, Кокошиным и Колесниковым, Скоковым и Лужковым, Лужковым и Сосковцом. Эти отношения были общеизвестны и обывательски, в своем кругу, конечно же, обсуждались (жены, дети, общие знакомые, шахматы, рыбалка, охота, игра в теннис, или волейбол, или футбол).

Правдой было и то, что каждый первый заместитель имел, естественно, трения с главой ведомства. Недовольство начальства прямо пропорционально недовольству первых заместителей. Если не говорилось вслух, то подразумевалось, а значит, разносилось по коридорам власти помощниками, секретарями. Перечень первых заместителей должен был зародить подозрение. Всякий бунт полковников всегда подразумевает смещение генералов.

Скокову в этом документе предлагалась особая роль — человека, компрометирующего всех сразу и каждого в отдельности. А как апофеоз публичное самосожжение самого Скокова. Неожиданно накануне этих событий последовало несколько телефонных звонков мне и Александру Николаевичу Яковлеву. Вопрос был один и тот же. Верно ли, что мы отклонили и не выпустили в эфир в одном случае — заявление Юрия Скокова, в другом передачу с его участием. Еще одно «случайное» совпадение. Именно в этот момент на страницах печати появились новое воззвание и новая общественная коалиция, заимствовавшая девиз невоплотившегося движения «Согласие ради Отечества». Тогда одним из инициаторов его был Ю. Скоков, и вместе с ним от имени оргкомитета движения заявление подписали Абдулатипов, Рогозин, Травкин, Степашин, Попцов, Вартазарова, Кожокин, Скоков.

Теперь партитура якобы та же. Девиз движения «Согласие во имя России», правда, состав исполнителей другой. В. Зорькин — в аттестации не нуждается; А. Руцкой — в аттестации не нуждается; Лапшин — лидер аграрной партии; Г. Зюганов — в аттестации не нуждается; П. Романов — член руководства Фронта национального спасения; А. Тулеев — в аттестации не нуждается; С. Глазьев — бывший министр внешнеэкономических связей, единственный член правительства, не поддержавший президентский Указ от 21 сентября 1993 года, подавший в связи с этим повторно в отставку; С. Бабурин — в аттестации не нуждается; В. Липицкий — идеолог «Гражданского союза», бывший работник ЦК КПСС, соратник Руцкого; А. Проханов — писатель, подурневший от избытка ненависти к своим оппонентам, редактор газеты «День»; Г. Селезнев — бывший главный редактор газеты «Правда», центрист с правым уклоном; В. Чикин — в аттестации не нуждается; А. Шилов — художник, точнее, придворный художник прошлого режима; С. Говорухин — кинорежиссер, смесь политических воззрений где-то между Родзянко и генералом Корниловым, как правило, оппозиционер; А. Ципко — политолог, реакционер с демократическими привычками. Вся группа подписавших ещё одно риторическое воззвание аттестует себя лидерами левоцентристской оппозиции.

Вышеуказанное действо благословил митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн, находящийся в непримиримой оппозиции к Патриарху Московскому и всея Руси Алексию. Пресса мгновенно окрестила этот блок как второй Фронт национального спасения.

Кто же инициировал многостраничную информацию о заговоре? Кому это выгодно? Окружению Президента, а точнее, части его, увидевшей в Сосковце, Кокошине, Колесникове и Шумейко некую угрозу для себя? Вряд ли. В информации намертво завязаны как вторые лица, так и первые, от которых якобы вторые получили благословение на переворот. Любопытна редакция акция, назначенная на 10 марта, сорвалась и поэтому связанные с ней лица покинули Москву. Скоков улетел в Германию, Колесников — во Францию, Степашин лег в больницу, Черномырдин отбыл в Финляндию. Если представить на минуту, что Черномырдин одержим идеей захвата высшей власти, то для него подобный документ пагубен. Так, медленно, но верно, наши предположения относительно происхождения подтасованного документа смещаются в сторону Думы и политических сил, стоящих за ней. Назовем эти силы непримиримой оппозицией.

Вопрос первый — может ли такой состав заговорщиков удовлетворить непримиримых? Присутствие в составе инициаторов заговора Юрия Лужкова делает это предложение нелепым. Непримиримые нетерпимы к Кокошину в той же степени, как и к Грачеву. Ко второму — за преданность Президенту, к первому — за интеллигентность. Непримиримым чужд и Виктор Черномырдин которого в их глазах не оправдывает даже принадлежность к корпусу красных директоров. Смирятся ли непримиримые, завершись заговор победой и усилением власти именно этих людей? Никогда! Следовательно, непримиримые к этой продуманной дезинформации отношения иметь не могут.

Подозрения насчет РКП тоже малоубедительны. За исключением Лужкова, Грачева, возможно Степашина, Полторанина, хотя последний, уже в депутатском звании, совершает свой очередной дрейф то в сторону РКП, то вокруг острова под названием «Жириновский», под знаменем компромисса и согласия. Нельзя исключить, что деятельность Полторанина в Думе не самоинициативна, за этим стоит глубоко запрятанная договоренность с Президентом. Это предположение. В своем интервью от 12 марта в «Российской газете» Полторанин неожиданно выдвигает внешне разумную, но и скользкую идею. Продлить срок думского депутатства на два года, как и срок ельцинского президентства, дабы не мучить страну новым предвыборным ажиотажем, не тратить на ветер деньги, которых и без того малая малость, и дать Думе, которая к тому времени обретет законодательную культуру, плодотворно поработать. Что касается Президента, его бы этот вариант устроил при лояльности к нему лично Федерального Собрания. Ельцин устал. Участие в выборах 1996 года — шаг, по сути, вынужденный. Его вполне бы устроило суммарно семилетнее правление, нежели выдвижение своей кандидатуры и на следующий пятилетний срок.

(Любопытно, что три месяца спустя эту же идею выскажет Владимир Шумейко в своем докладе перед верхней палатой парламента. Причем на вопрос, знает ли об этом Президент, Шумейко даст утвердительный ответ — мы советовались. После данного сенсационного заявления Шумейко предположение о неслучайности мартовских прощупываний общественных настроений Полтораниным представляется ещё более правдоподобным).

И все-таки кто стоит за скандальным документом?

Практически единственной силе выгодно инициировать этот шаг радикально настроенным демократам второй волны. В жертву приносится один Степашин, но ставятся под подозрение все неугодные, в том числе Юрий Лужков. По этой кандидатуре непременно возник бы раскол, начни инициаторы лжеинформации на очередной тусовке дискуссию по этому вопросу. Всех заявленных в подложном документе лиц в политическом запале радикалы называют антиреформаторскими силами. Что же касается Павла Грачева и Ерина, у радикалов есть свои счеты к силовым министрам за события с 3 на 4 октября. Появление в напечатанном «Комсомольской правдой» дополнении к данной скандальной информации ещё имени Валентина Лазуткина, якобы организовавшего всю положенную предэфирную работу со Скоковым (но ему в последний момент помешал демократ Александр Яковлев), позволяет предположить, что радикальные демократы к этой истории отношение действительно имеют. Упоминание фамилии Лазуткина как бы уже вслед событиям крайне неаккуратно. Смещенный со своей должности одного из руководителей «Останкино» Кирилл Игнатьев, ныне руководитель подкомитета по радио и телевидению Госдумы, считающий Лазуткина непримиримым врагом брагинской волны в «Останкино», мог сочинить такое дополнение.

Впрочем, все сказанное не больше чем «Версия № 1».

Эти маленькие потрясения уподоблены пробным подземным толчкам, напоминающим, что через 22 месяца президентские выборы.

От Лефортовской тюрьмы до Кремля в обычный день вы добираетесь за 30 мин. Это если на машине, вам не препятствуют транспортные пробки и дорога сухая — ни дождя, ни снега.

Сейчас многие задают вопрос: Лефортово и Матросская тишина — это политический капитал на предстоящих выборах или, наоборот, зона торможения, убавляющая общественную значимость? Из узников Матросской тишины, организаторов путча 1991 года, кандидатов в будущие президенты мы вряд ли найдем.

Возможно, из плеяды того времени рискнет ещё раз Рыжков. Внешне он в прекрасной форме. Образ плачущего большевика с либеральными манерами глубоко запал в душу. Но уже слишком изменилась жизнь. Однако Рыжков сегодня возглавляет один из процветающих коммерческих банков. Вполне возможно, это адаптация к новым условиям, чтобы спустя два года примерить президентский кафтан.

Одной из причин, обрекших заговор 91-го года на поражение, была крайняя непопулярность «могучей кучки», их личностная неинтересность. Ни Янаев, ни Язов, ни Пуго, ни Павлов не вытягивали на авторитет, способный перешагнуть пороги их кабинетов и, разумеется, узкий круг подчиненных, близких знакомых, обязанных им лично за продвижение по службе. Я не говорю уже о Тизякове, Стародубцеве, Бакланове, Шейнине. В армии более других был известен Варенников, но его авторитет можно было бы назвать историческим достоянием, но никак не общественным. «Матросская тишина» у сентиментальных коммунистов и россиян породила сочувствие к узникам, но не добавила им общественной значимости. Лукьянову повезло больше, он был вознагражден за свой большевистский менталитет и стал депутатом Госдумы. Ему повезло даже ещё больше, его крайне слабые поэтические пробы были названы стихами и изданы в виде внушительной книги. Рецидив времени. Лукьянова объявляют поэтом, а Александра Невзорова, не имеющего высшего образования, избирают академиком. Не исключено, что и Лукьянова водрузят ещё на знамя на президентских выборах, хотя почти уверен, что осторожная мудрость этих уже состарившихся политических лиц удержит их от этого безумия.

Лефортово не столь отдалено по времени. И жертвенность Белого дома образца 1993 года казалась более ощутимой.

Руцкой и Хасбулатов. О том и другом произнесено и написано много слов. Они покинули Лефортово и по-разному, и очень одинаково. И того и другого от ворот тюрьмы увезли в шикарных «мерседесах». И того и другого сопровождали многочисленные охранники. Они покидали тюрьму не как герои страна по большей части безучастно молчала, по меньшей — недоумевала. Витийствовали лишь их малочисленные сторонники и Жириновский, который греет руки у любого костра. Он даже здесь проводил предвыборную агитацию, разумеется, не за Руцкого, а за Жириновского. Трудно поверить, чтобы Руцкой и Хасбулатов ушли из политики, хотя Руслан Имранович о своем отравлении политикой уже заявил. Но что для политика слова — не больше чем созвучие известному анекдоту: «Я хозяин своему слову. Хочу, дам. Хочу, возьму обратно». Сегодня сподобиться на призыв «Хасбулатова — в президенты!» может только умалишенный. Не станем вдаваться в подробности, повторять очевидное: умен, хитер, но не любим. Организаторский навык невелик, те же завлабовские изъяны. Заведовал кафедрой. Численность кафедры — 23 человека. Иных организаторских проявлений в прошлом не имел. Оставаясь у руля законодательной машины, преуспел в интригах, однако в практическом действии слаб и даже наивен. Преподавательский навык и недавнее профессорство употребил с максимальной удачливостью. За время спикерства написал и издал не то три, не то четыре книги, две из которых являются учебниками. В популяризаторстве собственных идей доходчив и убедителен. Умело использует непросвещенность аудитории. В длительной полемике озлобляется. Мстителен по натуре.

И без того одолел немыслимое. Будучи чеченцем по национальности, продержался во главе законодательной власти в России в течение трех лет. Понимает, что президентом России стать не может, хотя мысленно видит себя на этом посту. Проигрывать не умеет. Собственную вину в проигрыше признавать не любит, а если признает, то в пределах, мало угрожающих ему лично. От участия в российских президентских гонках, скорее всего, откажется. В Чечне, куда сразу отбыл после освобождения, имеет неплохие перспективы, но там свой фараон. Впрочем, это уже глава другой книги. Если Хасбулатов вернется в политику через Северо-Кавказский коридор, России придется искать второго генерала Ермолова.

Как сказал Станислав Говорухин в одном из телевизионных интервью, у Руцкого живой литературный язык. Общаясь с Александром Владимировичем, замечу, что государственного деятеля, употребляющего такое количество матерных слов «на одном квадратном метре» совместной беседы, я ещё не встречал. Матерится Руцкой с удовольствием, хотя в словарном выборе неизобретателен. Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. Руцкой хочет постоянно — и очень многого. Появление его фамилии под очередным воззванием очередного оппозиционного блока («Согласие во имя России») вместе с частью его соратников можно считать заявочным листом на участие в будущих президентских выборах. И хотя все, подписавшие воззвание, ранее Руцкого поддерживали и практически выстраивали, моделировали его действия против Бориса Ельцина, одна частность обращает на себя внимание присутствие среди подписавших Геннадия Зюганова. Зюганов, поддерживающий Руцкого в 92–93-м годах, и Зюганов образца 94-го года — это не одно и то же. Тогда Геннадий Зюганов, оставаясь лидером РКП, действовал как бы за кулисами, сохраняя все нити управления тем же Руцким в своих руках. Теперь Зюганов на открытой сцене. Депутат Думы, глава фракции и потенциальный кандидат в президенты. Этот шаг Зюганова, конечно же, не случаен. Пока силы, заявленные в новом блоке, нужны ему как союзники. Возможно, Зюганов не уверен в своем имидже. Не хватает обаятельности, артистичности. Тяжелое лицо, тяжелый взгляд, недолгая улыбка. Остальные тоже не с лицом Алена Делона, но все-таки…

Зюганов готов уступить высший пост, но не потерять влияние на возможную власть. Он уверен, что все заявившие о новом движении, а их четырнадцать, претендующих на лидерство, задай им вопрос: Руцкой или Зюганов? — скорее всего, выберут Руцкого. Поживем, увидим, — рассуждает Зюганов, — а пока… Он в союзе со всеми, кто против демократов, в союзе сиюминутном, в союзе на час, на день, на месяц.

Руцкой — фигура иного калибра. Приметен внешне, эмоционален. Его держат не против Ельцина. Александр Владимирович излишне гусарист и легковесен, хотя в больнице прочел Ильина, Столыпина. В Лефортове тоже, наверное, читал. Он способен оттеснить Жириновского, а в предстоящей предвыборной кампании бои местного значения могут решить судьбу сражения в целом. Политический пасьянс многофигурен уже в том раскладе, который есть на сегодня: март-апрель 1994 года. Новые имена, появление которых постоянно предрекают политологи, не более чем инфантильное желание. Все перечисленные сделали немного, но удержались на плаву в смутное время. Вот и весь их, на сегодняшний день, политический достаток. Волной не смыло, уже хорошо.

Россия не взорвалась. Не так мало, по нынешним временам. Из заслуг Ельцина — эта главная. Президентство трудно выстраивается. Владимир Шумейко, отвечая на вопрос журналистов о том, будет ли он участвовать в президентских выборах, претендовать на высшую ступеньку, ответил уклончиво, но объемно:

— Пока в этой стране один человек знает, что такое быть президентом.

Шумейко прав. У Ельцина надо будет выигрывать не на выборах. Он может и отказаться от участия в них. Сам Ельцин не исключает такого поворота событий. У Ельцина надо будет выигрывать после избрания. А это намного сложнее.

Так было в марте 94-го, а в феврале 95-го года Владимир Шумейко на вопрос, будет ли он выдвигать свою кандидатуру в президенты, ответил утвердительно — буду.

Март 94-го года мало чем отличался от июля 93-го. Досадная одинаковость слухов. Болен. Инсульт, инфаркт, гипертонический криз, паралич. Это все о Президенте. (Мы догоняем США, и это приятно. У нас всегда была эта цель — догнать и перегнать. Разборки мафии, как в кварталах Бруклина. Заказные убийства. Сообщения по телефону о взрывных устройствах, подкинутых в самолет, оставленных в универсаме. Москва уже немного смахивает на Белфаст. Правда, ответственность за взрывы пока никто на себя не берет.)

Отсутствие второй фигуры, уже конституционно оформленное, ещё в большей степени инициирует подозрения. Конституционное изменение в духе времени. Неверность вице-президента Руцкого имела печальный итог не только для него лично, но и для его должности. Мы проживем без вице-президентов.

21 марта 94-го года в ночном информационном вещании выбрасывается ещё один фонтан слухов. О срочно выехавшем в Сочи премьере (где отдыхает Президент), о приведенных в боевую готовность частях спецназа, о телефонной связи Белого дома, работающей в одностороннем режиме. И тут же, через минуту, опровержение. «Только что мы связались с канцелярией премьера. Не подтвердилось. Связались с Генеральным штабом — не подтвердилось». И телефонному молчанию в Белом доме нашлось объяснение. 21 марта — воскресный день.

Легкость, с которой произносятся и тиражируются слова о частях специального назначения, приведенных в готовность, армии, поднятой по тревоге, говорит не об изменившейся ситуации, просто механизм дезинформации достигает своего совершенства. Вторая среда информации, каковой принято считать слухи, незаметно для нашего сознания становится первой. И в этой налаженной системе дезинформации находят свое место не только органы безопасности, пять-шесть изданий, два-три информационных агентства (Постфактум, скажем, или АР НИ), но и правительство, его пресс-службы, и даже Кремль, аппарат Президента. Всякая замкнутость власти, её желание избежать утечки информации по поводу своих решений и действий, лишь усиливает давление второй информационной среды. В этом случае закон информационного пространства вечен: «Если информации нет, её придумывают».

Очередная история с якобы очередным заговором перешла в затухающий режим. С некоторым запозданием откликается провинция. «Не позволим!» Или прямо противоположное. «Этого следовало ожидать!»

Реакция Президента была нестандартной:

— Найти сочинителей хулы и подать в суд!

26 марта стал известен один из соавторов конспиративного документа. Глеб Павловский — зам. главного редактора газеты «XX век», приверженец шестидесятников, в последнее время опубликовавший несколько желчных статей в адрес демократов второй волны. Как и Егор Яковлев, исполнен желания выступить в роли человека, вставшего над событиями, и оттуда, из непонятно чем защищенного высока, судить нас, грешных, не скупясь на гротеск, вымысел, эмоциональное бурление. Объяснение Павловского, данное какому-то ошалелому журналисту, кроме всего прочего, познавательно:

— Я просто систематизировал информацию, блуждающую по страницам печати, в теле — и радиоэфире. Я сочинил некую «рыбу», которая показалась мне любопытной; события, выстроенные во временной последовательности, обрели логику. Я выполнял заказ для одного из аналитических центров. Текст был заложен в компьютер, откуда был изъят неизвестным лицом.

Фамилии соавторов Павловский назвать отказался. Вечером того же дня на своей первой пресс-конференции глава российской контрразведки Сергей Степашин сообщил, что выявлены ещё четыре человека, имевшие отношение к этой дезинформации. По понятным причинам он не захотел называть их имен.

Навязчивое упоминание армии как участницы событий 3 и 4 октября в определенной степени делает политическую власть заложницей генералитета. И то, что произошло с бюджетом, когда армия выдвинула требования о выделении дополнительных ассигнований и это требование поддержал Президент, а затем на этом же настоял и Совет Федерации, лишь подтверждает эту истину. Теперь уже нет сомнений, что Владимиру Шумейко поручается либо опробование президентских идей, либо их прикрытие, как это произошло с бюджетом.

Если вернуться к первым выборам Президента России, уже тогда нестабильность и желание общества быть защищенным выплеснули на политическую арену сразу трех генералов из высшей военной элиты: Макашова, Громова и бывшего министра внутренних дел бывшего Советского Союза, а затем председателя КГБ Бакатина.

Еще из недалекой истории. Читая документы обвинения по делу ГКЧП, делаешь жутковатое открытие. Организационной пружиной и вдохновителем заговора был не Янаев — вице-президент, не Павлов — премьер, а Крючков председатель КГБ.

Думаю, что на будущих президентских выборах повторится проявление общественной ностальгии по сильному человеку и среди фигур, претендующих на высшую коронацию, окажутся имена из военной элиты. Нет смысла говорить о генерале авиации. Во-первых, он не военная элита. Во-вторых, армия в лице её офицерства вряд ли видит в Руцком своего кумира. Скорее всего, это будут генерал армии Громов или маршал авиации Шапошников. Ну, а Руцкой вернется в политику через другой коридор.

Евгений Иванович Шапошников — по-своему явление редкое. Оказавшись на перепутье политических бурь в самое неустойчивое время (закат Горбачева, первые шаги российского суверенитета, распад Союза), обреченный отстаивать идею единства вооруженных сил, он объективно угодил под колесо независимости России. Его недолгое пребывание в ранге министра имело свое объяснение. Даже внешний образ: открытая, располагающая улыбка, непривычная для армейских кругов, доступность в общении, немаршальская демократичность, застенчивость и, судя по всему, добрый и начисто лишенный казарменной грубости характер. Солдат, но не солдафон. Это не первый министр, который не приживается в среде интригующего, сосредоточенного на своих привилегиях генералитета. Грачев, сменивший Шапошникова, и попроще и пожестче. Он сразу же пресек всяческие иллюзии офицерского собрания на роль управителя армии и был прав. Растерянность Шапошникова, сидящего в президиуме этого самого Общесоюзного офицерского собрания, проходившего в Кремле, была столь явственной, что даже дилетанту, далекому от армии, в одночасье стало ясно офицерские собрания, повторяющие, по сути, депутатский съезд — кратчайший путь к расколу и развалу армии. Митингующая армия — это даже не анархия, это стреляющее в разные стороны оружие. Человек с ружьем, самовольно покинувший казармы, на пути от них до улицы становится опорой криминальной среды. И все-таки Шапошников, его открытость, удивительно русская внешность, порядочность, роднящая его с офицерством дореволюционных времен, приближает Шапошникова к образу общегражданского лидера. Ему очень многое надо добавить. Как-то, оказавшись в окружении военных, я услышал откровения одного из военачальников. Поминая Шапошникова, он с сожалением заметил:

— Кулака нет! А в нашем деле без кулака быка не повалишь. И защитить, и пробить, и напугать — всюду нужен кулак. Евгений Иванович хороший человек. Недопустимо чувственный и порядочный для нашего жухлого, замешанного на заботах, поте и матюгах времени.

Возможно, армия, решись Шапошников выдвинуть свою кандидатуру, его не поддержит. Грачев, ставший, по сути, антиподом Шапошникова, к этому руку приложит. Да и Громову (формально своему заместителю) Грачев не выстелит тропу цветами.

Но армия в предвыборных сражениях, в силу своей численности (2–3 млн человек), решающего перевеса иметь не может.

В эти мартовские дни, отмеченные двумя отпускными неделями Президента, страну сотрясал ещё один скандал местного значения. Известный тележурналист, руководитель телерадиокомпании «Санкт-Петербург — 5 канал» Бэлла Куркова была обвинена в коррупции и получении взятки в размере 12 млн рублей. Взятку якобы получил её муж на содержание малозаметной в печатном мире газеты, которую он сам и редактировал, и распространял.

И покатилось: возбуждено уголовное дело, прокуратура Санкт-Петербурга дает санкцию на арест, депутаты Думы направляют комиссию. Очень скоро стало ясно, что в раздувании скандала странным образом объединились коммунисты, леворадикалы, «соколы» Жириновского, финансовая группа «Мост», владелец пяти газет и НТВ (негосударственное телевидение).

НТВ было укомплектовано за немалые деньги из числа тележурналистов «Останкино», многие из которых уже ранее совершили бегство. Сначала из «Останкино» они перешли на РТР, затем их сманил обратно в «Останкино» Егор Яковлев, недолгий шеф Компании. Затем, вступив в конфликт с «оловянным» Брагиным, опять же скоротечным лидером «Останкино», сменившим Егора Яковлева, они покинули ставшее опостылевшим гнездом «Останкино» и завербовались в «Мост-банк». Именно так. Как того требовала дисциплинарная и юридическая норма — сотрудники будущего НТВ подавали заявление о приеме на работу в правление «Мост-банка». Чего не сделаешь в нашем обществе во благо независимости. Рядом с «Мост-банком» в числе зачинателей скандала был господин Марычев, в недавнем прошлом заместитель Жириновского по Санкт-Петербургскому отделению ЛДПР. А дальше в списке низвергателей Курковой шли депутат Госдумы Александр Невзоров и радикальные демократы, соратники Бэллы Курковой по демократической юности.

Куркова — человек, возможно, не эталонного воспитания, склонный к самовзвинченности, пленница своего неврастенического характера, в то же самое время женщина искренняя, лишенная житейской хитрости, шумливая, не умеющая ни взвешивать, ни просчитывать последствия собственных поступков. Она из тех, кто в порыве смел, непререкаем, неотступен и жертвенен. Из тех, кто взойдет на костер, но только в порыве. Она не сжигает за собою мосты, они вспыхивают сами. Ее надо знать, чувствовать — и либо понимать, либо терпеть. На это хватает немногих. Потому друзей у неё и врагов в лучшем случае поровну. А если по правде, без эмоциональных оправданий — друзей на треть, все остальные — совсем не друзья.

Сейчас можно по-разному оценивать ситуацию. Жажда быть больше, чем ты есть, обуревает многих. И, вспыхнув однажды, мы ещё долго живем жаром этой вспышки, никак не предполагая, что мы уже давно потухшие звезды.

Хитрый Полторанин уловил это неистощимое желание Курковой встать вровень с телекомпаниями «Останкино» и РТР. Он лишь немного поддержал Куркову за локоток, и она сама ринулась в эту мрачную пещеру. Она явилась в мир, который был ей враждебен. История с Санкт-Петербургским телевидением стала ещё одной политической комбинацией, которую затеял и провел в жизнь бывший министр печати. Идея была не столь сумбурной, как это могло показаться, — заставить правительство выделить деньги на создание третьего федерального канала, используя политическое тщеславие второй столицы. Как и всякая полторанинская идея, она была не лишена искры, нестандартного подхода, но, как и многие предыдущие его идеи, несколько недодумана. Любая полторанинская идея может быть уподоблена незаживающей ране, она постоянно болит, не дает покоя, требует внимания и средств на лечение. Разумеется, Санкт-Петербургское телевидение стало политическим тылом и самого Полторанина. Со временем у него разладилось с правительством, затем с Президентом. Он сгорал на огне собственного раздражения, вызванного отчасти тяжелыми переживаниями по поводу охлаждения своих отношений с Ельциным. Сначала он отошел в сторону, сделав ложный выпад, затем перешел под чужой флаг, в депутатство, которое ещё недавно высмеивал и презирал. Это был не первый случай, когда неудобный и нестандартный человек, измученный своей невостребованностью, выталкивается с президентского корабля.

Так к врагам Бэллы Курковой присоединились враги Михаила Полторанина, а посредством казни Курковой, на которую они очень рассчитывают, они как бы полуказнят и самого Полторанина, оставляя пепелище там, где он когда-то строил.

Мечта сбылась! Неидеальный персонаж, за глаза — фурия, пассионария, железная Бэлла, перестанет стоять как кость в горле. Разумеется, даже истовые враги понимали, что история со взяткой имеет шаткую гарантию устоять долго. Расчет был на мгновенную дискредитацию, на столь же решительные и молниеносные действия санкт-петербургской прокуратуры, которая арестует Куркову, пусть и продержит под арестом не более дня, но дело будет сделано. Возможно, позже многое прояснится, и действия прокуратуры будут расценены как ошибочные, недостойные, и кого-то показательно накажут в той же самой прокуратуре. Но одно бесспорно. После такого скандала человек не может возглавлять государственное телевидение. Никто не станет впоследствии предавать её анафеме. Важно столкнуть со ступени, а дальше она покатится сама. Президент послал комиссию. Комиссия столкнулась с предвзятостью санкт-петербургской прокуратуры, которая, по сути, выполняла социальный заказ антисобчаковских сил. В этом случае не следует питать иллюзий. Анатолий Собчак раздражает не только коммунистов, ура-патриотов, «соколов» Жириновского, он раздражает и окружение Президента и его самого. Бесспорный радикализм и непримиримость самой Курковой явились первопричиной многих разладов и на телевидении, и в масштабах города, и за его пределами. Тут уж ничего не поделаешь — мы такие, какие есть.

Создатель некогда самой популярной политической программы «Пятое колесо», известивший о переходе умеренного либерализма в состояние либерализма радикального, атакующая Бэлла Куркова так и осталась в образе демократической пассионарии с факелом в руке. Добрый, неуемный, незащищенный человек, всегда прикрывающий собой идущих вослед. Открывшая многих, и бездумно и преданно проповедуя их идеи, возвела их на высшие ступени власти, оказалась на пустой улице у глухих дверей этих тучных властных зданий наедине с презрительными усмешками упитанной, гладко выбритой охраны, с недоумением разглядывающей её провинциальный документ, а затем возвращающей его с неприступными словами: «Не положено». Непростые уроки нашего демократического прозрения. Низвержение предшествующих, отрицание их революционного предназначения. Демократическая непримиримость повторяет эту ущербную революционность, замешанную на классовом самосознании, ибо этот вид демократии неминуемо претендует на авангардность. А всякий авангард диктатурен внутренне.

В настоящее время против Курковой объединились недоброжелатели Президента, недоброжелатели Полторанина, недоброжелатели Собчака и её собственные недоброжелатели, в сотворении которых Бэлла Куркова преуспела достаточно. Затем действие развивается по законам диффузии. Противостоять объединенным силам Куркова не может, ей нужны союзники. С союзниками хуже. Скажем, Президент, Полторанин и Собчак объединены, скорее, прошлым, а не настоящим. Те, кто поддерживает Президента, крайне сдержанно относятся к Полторанину. Те, кто поддерживает Полторанина, а сейчас их просчитать непросто, достаточно холодно относятся к Собчаку. Союзники Собчака подозрительно относятся к окружению Президента, которое, как кажется Собчаку, восстанавливает Ельцина против него. Гайдар не может простить Курковой её симпатии к Явлинскому, а значит, тоже полусоюзник. Выводы комиссии Контрольного управления при Президенте не понравились кое-кому из окружения Президента. Их потребовали ужесточить. Отсюда следует малоутешительный итог — Куркова не устраивает не только непримиримую оппозицию, но и часть президентского окружения. Ей не могут простить многого коммунисты, прежде всего её непримиримости к недавнему прошлому. Ура-патриоты — её верности Президенту. Демократы санкт-петербургского замеса — верности Собчаку. Просто консерваторы — резкости суждений, которые не всегда подкреплены знанием предмета.

Не будем углубляться в этот конфликт далее. Случись победа мнимых союзников над Курковой, обыватель это воспримет как поражение Президента. В этом есть логика. Проигранный бой местного значения — дурной предвестник поражения в главном сражении. А оно грядет, ему название — президентские выборы 1996 года. Возможно, и раньше.

На дворе весна. Апрель 1994 года. Весна тревоги нашей. Политические прогнозы повторяются, как времена года. Обещают весеннее наступление оппозиции. Впрочем, оно уже началось. Три фрагмента повседневной жизни способны потрясти спокойствие любой страны.

Газета «Коммерсант — Daily» публикует статью о практике повсеместного прослушивания в кремлевских и правительственных кабинетах, после чего Президенту кладут на стол умело составленные досье на неугодных. После чего ранее доверенные лица переводятся в ранг просто сотрудников президентского аппарата, а затем, уже с меньшим шумом, становятся персонами non grata, покидают его. Такова схема. Поговаривают о борьбе в президентском окружении, о неуютных отношениях между Филатовым и Коржаковым, а теперь уже между Коржаковым и Илюшиным. Президент верен себе, у него есть пространство для маневра. Жесткий фланг: Коржаков, Барсуков, Рогозин. Либеральное крыло: Филатов и группа помощников и советников: Лифшиц, Сатаров, Батурин, Краснов, Рюриков и Илюшин — он посередине. В этой вязкой борьбе вокруг Президента особенно активен начальник Службы безопасности Президента генерал А. Коржаков (пожалуй, самый близкий Президенту человек); генералы Барсуков и Рогозин — его подчиненные, это одна команда. Здесь и особые части, и неусыпный контроль над спецсвязью.

Президенту не откажешь в воле, интуиции и памятливости, но, как человек по натуре добрый, он внушаем. Внушаемость возможно счесть президентской слабостью, но следует признать, что доверчивость у любого человека, и в том числе Президента, есть признак нравственной незамутненности. Складывается впечатление, что в очередном противостоянии Илюшин может взять верх, но есть ещё Коржаков, который неудобен как Филатову, так и Илюшину.

Информация о прослушивании так и осталась мини-сенсацией. Один из журналистов заметил: в Америке Уотергейт стоил Никсону президентства, а в России информация подобного рода не более значима, чем сообщение о сгоревшем магазине…

Впрочем, это поверхностное суждение.

Информация такого рода не просто дискредитирует президентский аппарат. Она идет дальше. Она создает атмосферу подозрительности и страха, а значит, нежелание работать в такой системе. От Президента таким методом отсекают ярких и работоспособных профессиональных специалистов, факт прослушивания — ещё и факт личного унижения. В результате скамейка запасных в президентской команде становится ещё короче. Деталь. Во время моего очередного посещения С. Филатова, уже после этой скандальной статьи, последний предложил мне продолжить разговор в коридоре, что мы и сделали, вышагивая взад и вперед по долгим кремлевским паркетам.

Второй сенсацией, как уже было сказано, явился материал о заговоре под названием «Версия № 1». Любопытная частность: если первую сенсацию предал гласности Яковлев-сын, редактор «Коммерсанта», то вторую Яковлев-отец, главный редактор «Общей газеты». И та и другая информация погружают Президента в мир неуверенности и подозрений. Такие вещи случаются, когда интересы обиженного КГБ и обиженных леворадикалов совпадают. И тех и других не устраивает власть, которую они вынуждены были покинуть. Те же, кто остались, тоже хотели бы лишиться конкурентов.

О третьей сенсации уже было сказано. Бэлла Куркова как главная «взяточница» Российской Федерации. Не станем множить подозрительность и произносить сакраментальную фразу: «Это не может быть случайностью». Для себя же уясним — умелое соединение случайного есть кратчайший путь к выработке закономерности.

Во всяком движении власти есть своя логика. Долгий неуспех утомляет власть, длительный успех расхолаживает, притупляет реакцию. В игнорировании законов, предназначенных властью для общества, власть последовательна. Как правило, машины ГАИ не обращают никакого внимания на красный свет, двигаются беспрепятственно. Власти, высшая и низшая, очень похожи друг на друга, потому как всякий низший имеет подчиненного, для которого относительно невысокая ступенька власти — почти Олимп.

Любые катаклизмы в обществе опасны для правителей не утратой власти, а изменением её образа. И тогда наиболее близкие заменяют необходимых, независимых и, естественно, более отдаленных. С этого момента преданность ценится больше, чем профессионализм. Решают дело не люди, с которыми советуется власть, выполняя свои повседневные обязанности, а с которыми она парится в бане, делит застолье, плавает в бассейне, охотится или рыбачит. Их нельзя отпускать от себя далеко, потому что они знают больше других. Это, как правило, миг торжества преданных и близких и начало конца власти.

Им ведомы не политические, экономические слабости и просчеты власти. Как правило, они в этом не разбираются. Им известны слабости личные, которые для общества всегда за семью печатями. Потому как власть, лишенная тайны, перестает быть властью. И власть, заявившая о своей открытости, оказывается перед костром, который готовят ей сподвижники, ибо для них утратить тайну, значит потерять власть.

На улице солнце. Воскресный день 27 марта 1994 года. Весна. Не хочется думать о политике.

Синоптики обещают обильный паводок, снега действительно много. А сегодня — к вечеру похолодание и снова надоевший всем снег.

Долгая зима. Началась в ноябре. Морозная и бесснежная, сделала паузу на декабрь со слякотью и неправдоподобным теплом. А потом, как и положено, снег, снег, снег.

Все газеты, телевидение наперебой предупреждают о возвращении Президента из краткосрочного отпуска. В Сочи, говорят, тоже непогода. Приходит на ум газетная эпитафия: «Всякий раз, как Президент отъезжает в краткосрочный отпуск, в бесхозную Москву вселяется нечистая сила. Тотчас появляются подлые грамотки, составляются дворцовые заговоры, газеты пугают народ здоровьем Бориса Николаевича, чиновники стервенеют. Дела приходят в расстройство, в умах смятение. К исходу первой недели народ томно посматривает на небо, не летит ли Хозяин? Плохо в стране без Хозяина. Завтра прилетит!»

Справедливые слова. Россия испокон веку Россия.