Хроника времён «царя Бориса»

Глава V Боже, какими мы были наивными

Позже будут возникать самые разные обстоятельства, перестанет существовать Государственный совет, а за ним, возможно, и Совет безопасности. Исполнительные функции в полном объеме вернутся правительству. С ним уже не надо бороться окружению Президента. То, прежнее, в полном составе подало в отставку. Избран Президент. Структура исполнительной власти должна меняться. На V съезд республика приходит без правительства. Былого уже нет, нового ещё нет. Главный вопрос даже не избрание Председателя Верховного Совета, а кому будет поручено формирование правительства. Молва бродит по коридорам власти, выплескивается на телетайпы, газетные полосы, в эфир.

— А вы кого видите во главе правительства?

На заседании Консультативного совета, накануне съезда, Президент ещё раз вопрошает — кого?! И хотя присутствующие не очень склонны были верить, что у Президента нет собственных вариантов, они оживились.

Назначение премьера достаточно затянулось. Идеи кружились вокруг уже известных лиц. Называли Емельянова, Скокова, сам Ельцин подбросил кандидатуру Святослава Федорова. Так и разошлись в настроении глубокой озабоченности. Ничего конкретного, близкого к определенности, что без особых возражений было бы принято всеми, не случилось.

Вечером в тот же день я допустил психологическую ошибку. Сказать, что это был принципиальный просчет, я не решусь, но он очень точно отражает настроение и характер взаимоотношений в высшем эшелоне власти. За три или два дня до Консультативного совета Полторанин пересказал мне суть своей последней встречи с Ельциным. Президент пребывал в полной растерянности. Съезд накануне, а состояние неясности нарастает, и, как бы перебрав все возможные варианты, он готов бросить в дело главные, самые надежные силы. Он предлагает Полторанину возглавить Кабинет, предупреждает о своем опасении. Полторанин наиболее близок ему, и он не хотел бы им рисковать. Президент отдает себе отчет, что это правительство смертников, но у него, похоже, нет выхода. Скокова не приемлют демократы, Рыжов отказался, Федоров — это несерьезно, Явлинский — умен, но смотрит в рот Горбачеву, все время ставит на две лошади. Команда, которая подобрана: Гайдар с его компанией, группа американских экспертов, молодое ядро старого правительства, поднявшего «бунт на корабле»: Н. Федоров, А. Козырев, А. Днепров, Э. Панфилова. «Ты всех устраиваешь, ищи людей и бери управление на себя» — такова приблизительная суть их беседы. И хотя ответом был отказ Полторанина — он не знает банковской системы, он готов быть побуждающим началом в правительстве, но не премьером, — и Ельцин соглашается с ним, однако не то шутит, не то говорит всерьез:

— Остальные, кого ни поставишь, сгорят дотла и уже никогда не вернутся в политику. Ты другое дело, ты выкрутишься.

И с этим напутствием «выкрутишься» Полторанин уходит. Спустя день он предлагает Ельцину структуру правительства. Ельцин идею одобряет и просит оставить схему. В новой структуре есть одна особенность: Бурбулис, не желающий смириться даже со второй ролью, выведен за пределы правительства. Две должности не вписываются в состав правительства: вице-президент и государственный секретарь, им надо придумывать их роли. Полторанин не скрывает этого. Ельцин хотя и отшучивается, но можно понять — вариант не вызывает у Президента особых возражений. Позже наступит период вязкой борьбы. Ее даже нельзя назвать борьбой — вытаптывание пространства вокруг Президента, вытеснение одних персоналий другими.

Бурбулис — бесспорный мастер политической интриги. Он хорошо понимает — выиграет тот, кто окажется ближе к власти. Вернувшись с Консультативного совета, я позвонил Полторанину и рассказал в подробностях о только что закончившемся заседании. Мое внимание было сосредоточено на деталях. Полторанин умел мыслить нестандартно, и для суммарного анализа это всегда плюс. Он слушал меня очень внимательно, не перебивал. Это не насторожило меня, хотя обычно он более динамичен в разговоре.

Здесь следует сделать несколько уточнений. Во-первых, Консультативный совет есть некая надстроечная структура, созданная в период нащупывания Ельциным своего стиля власти. В Совете по большей части оказались те, кто разуверился в Горбачеве, та самая элита интеллигенции, которая не просто приняла идеи перестройки, а стала её гарантом: Марк Захаров, Татьяна Заславская, Олег Богомолов, Георгий Арбатов, Алексей Емельянов, Николай Шмелев, Даниил Гранин, Юрий Болдырев, — этот из молодых, Валерий Махарадзе, Гавриил Попов, Анатолий Собчак, Егор Яковлев. Впоследствии состав Совета менялся, дополнялся новыми именами. В разные времена на заседаниях Совета присутствовали: Григорий Явлинский, Николай Петраков, Сергей Шахрай, Святослав Федоров, Галина Старовойтова. Роль секретаря Совета негласно взял на себя Геннадий Бурбулис. На заседаниях Совета Ельцин, как правило, делал короткий анализ ситуации, а затем начинался обмен мнениями. Высказывались, как правило, все. Многие из членов Консультативного совета являлись членами Межрегиональной группы, созданной на I союзном съезде народных депутатов. Кстати, Полторанин был одним из сопредседателей этой группы. Последнее уточнение имеет значение. Зная о предшествующих коллизиях, и прежде всего о главном разговоре, состоявшемся между Ельциным и Полтораниным, во время которого Президент напрямую высказался о полторанинском премьерстве, я обязан был и почувствовать и понять, что такие предложения для человека, даже если он их не принимает и находит тысячу причин для отказа, не проходят бесследно. Полторанин отказывался, возражал, ссылался на незнание банковской системы — все так… Однако в чисто личностном, внутреннем состоянии он уже поднимался на эту должностную высоту и как бы одновременно и гнал от себя эту мысль, и верил в нее. Уже после первых десяти-пятнадцати фраз нашего полуночного телефонного разговора я уловил нарастающее напряжение, хотя сам разговор ничего подобного не предполагал. Полторанин ждал от меня совсем других вестей. Я должен был почувствовать это чуть раньше. И, почувствовав, соврать, но я этого не сделал. Я назвал все предложенные кандидатуры на пост будущего премьера. И, уже перечисляя их, понял, что совершаю немыслимую ошибку, не называя в этом перечне фамилии Полторанина. Однако предупреждение внутреннего голоса я услышал слишком поздно. Полторанин обиделся. Всегда, когда это случалось, он до неприятности грубо обрывал разговор. Нечто подобное случилось и сейчас: «Ладно, меня эта возня не интересует. Все! Пока!» — выпалил он и с какой-то внезапной поспешностью повесил трубку. Будем справедливы, из всего окружения Президента Полторанин наиболее самобытная, но и наиболее непредсказуемая фигура. Его внешняя простоватость: крупное лицо, открытая улыбка, быстро меняющееся настроение — очень обманчивы. Он профессиональный журналист. Остроумен, ход мысли нестандартен. В то же время злопамятен и упрям в достижении своей цели. Удивительное сочетание бесшабашности с фанатичностью. Он человек идеи, такие поднимаются на костер молча. Впоследствии, по мере углубления нашего знакомства, я смог разглядеть в Полторанине совсем иные качества, но в тот момент мое собственное мнение о нем казалось мне бесспорным. Отношения Бурбулиса с Полтораниным рассматривались внутри президентского окружения как дружественные. Но вряд ли кто догадывался, что именно между ними шла скрытая борьба за преобладание своего влияния на Президента. Полторанин как бы заведомо уступал пространство, предоставляя Бурбулису возможность быть ближе к Президенту. Здесь сказывались охотничьи повадки Полторанина. Он вырос на Алтае и с детских лет владел охотничьим ружьем. Отдавая Бурбулису инициативу, Полторанин отдавал ему и право первым совершить ошибку. Себе в таких случаях он отводил роль судьи, не скрывая при этом своего отношения к совершенной ошибке. В суждениях человек откровенный, он не скупился на эпитеты. Трудно было поверить, что столь беспощадные оценки Полторанин дает своему другу. Структура правительства, предложенная Полтораниным, не понравилась Бурбулису. К этому моменту Геннадий Бурбулис в полной мере состоялся в понимании собственной значимости. История с вице-президентством его многому научила. Он не настроен был упускать собственного шанса.

У ситуации была своя неприятная краска — автором новой структуры правительства был Полторанин — человек, близкий Ельцину. Более того, друг самого Бурбулиса. Кстати сказать, несмотря на внешнюю близость, Бурбулис никогда не открывался Полторанину в полной мере, когда речь шла о его собственных карьерных помыслах. Уже одно это исключало полную искренность в их отношениях.

Перед Бурбулисом стояла непростая задача. Надо было убедить Ельцина в неправильности предложенной структуры будущего правительства. С одной стороны, следовало оттеснить вице-президента, низвести его до роли порученца Ельцина. Уже давал о себе знать темперамент Руцкого. Да и окружение вице-президента активизировалось и не уставало нашептывать: «Вы, Александр Владимирович, второй человек в России». Вице-президента, как человека эмоционального, а значит, внушаемого, не надо было долго убеждать. Ельцин уже сделал, как считал Бурбулис, досадный промах, поручив формирование правительства государственному секретарю и вице-президенту. И вот теперь Полторанин, со своими немыслимыми идеями, в качестве главы правительства.

В личном разговоре с Ельциным Бурбулис атакует сразу две цели. Он дает понять Президенту, что для него крайне нежелательно чрезмерное влияние Полторанина и Руцкого. Он дает понять Президенту, что по темпераменту эти два человека близки друг к другу и в будущем не исключен союз между ними. А это крайне опасно, потому как усложнит положение Президента. Трудно поверить, что сверхосторожный Бурбулис позволил себе высказать столь доверительное толкование ситуации в присутствии руководителя Секретариата Президента. Скорее всего, суть разговора с Бурбулисом Илюшину передал сам Президент. Бурбулис не мог не знать, что Илюшин уже давно уязвлен чрезмерным продвижением Геннадия Эдуардовича, претендующего, ко всему прочему, и на руководство аппаратом Президента, где влияние самого Илюшина было до сих пор подавляющим. Человек, приговоренный быть тенью Президента, а Илюшин в эту роль вжился, не мог смириться с подобной несправедливостью. Так тайное, спустя короткое время, стало явным. Полторанин узнал как о самом разговоре, состоявшемся между Ельциным и Бурбулисом, так и о реакции Президента. Ельцин выслушал соображения Бурбулиса, хотя своего раздражения скрыть не мог. Полторанин посчитал дело сделанным и успокоился. А Бурбулис?!

Мы уже говорили, в политических интригах выигрывает тот, кто хотя бы на метр ближе к вершине власти. С тщательностью крота Бурбулис продолжал рыть свою нору. Равновесие в правительственных структурах было восстановлено. И в один из дней общество было ошарашено указом Президента, объявившего Геннадия Бурбулиса первым вице-премьером.

По-разному истолковывалось данное назначение. Для всех было очевидно, что эта роль не для Бурбулиса, но именно с ним вся вновь набранная команда дала согласие работать. Команду, видимо, устроил бы и Полторанин, но Ельцин, взвешивая возможные жертвы, решил в качестве первой отдать предпочтение Бурбулису. Все это случилось уже после съезда, когда Президент принял руководство правительством на себя.

Итак, человеком, осуществляющим повседневное руководство правительством, или, как говорят в правительственных кулуарах, «пастухом» Кабинета, стал Геннадий Бурбулис. В первый или второй вечер после назначения у меня случился с ним откровенный разговор. Он понимал, что отдан на заклание, но, как человек тщеславный, принял вызов. Более того, процедил сквозь зубы:

— У них ничего не получится.

Кто эти они, у которых ничего не получится, он не уточнил. В жизни Геннадия Бурбулиса началась новая эра. Надо было ответить на немыслимый вопрос: как, оказавшись внутри костра, — не сгореть. Его мало успокаивал довод, что в условиях кризиса временность правительства есть величина постоянная. Надо было не только пройти по «лезвию ножа», рискуя быть рассеченным пополам, но еще, непонятно каким образом, сохранить за собой политическое пространство для будущей карьеры. Задача, практически не имеющая положительного решения. То, что он не отказался, все расценили как факт гипертрофированного тщеславия. Кто-то сочувствовал, кто-то ликовал, предсказывая быстрый кризис. Вывод был общим — в этом качестве Бурбулис ненадолго.

Ему тридцать пять. Он обратил на себя внимание уже на I съезде народных депутатов. Невысокого роста, с негромким голосом, неизменно одетый в темно-синий костюм. Однажды, приглашая его на телевидение, кажется, это была передача «Без ретуши», учитывая, что Шахрай брюнет, а в студии предполагался глубокий темный фон, я предложил ему приехать на передачу в сером костюме. Помощник Шахрая ответил:

— Второго костюма у него нет.

Неплохое свидетельство. Кажется, мы переживаем новизну во всем: политики не только новые, не только молодые, но и не обремененные достатком. Профессионалы, которые никогда не были властью, ибо не вкусили её обеспеченности. Они поднялись на первой волне демократии, составив успешную конкуренцию на митингах и диспутах большевизму со стертыми деснами. И ещё одна особенность, характерная для этой генерации. Если все мы вышли из прошлого, то они, в силу возраста, им 35, выходцы из почти настоящего. Их воззрения сформировались в период застоя, когда чистота помыслов уже не числилась как достоинство, скорее анахронизм. Они грамотны, холодны, рациональны и циничны. Попадись им навстречу уже сошедшие с Олимпа, им их удел не в зависть: «Мы, — говорят они, — возьмем сполна…» Они убеждены, что настал их час, отсюда такое нетерпение. Другая жизнь, значит, другие лидеры. Шахрай один из них. Его наиболее яркая черта работоспособность. Не просто юрист, юрист-аппаратчик, и здесь ему нет равных. Как оратор он не ахти. Речь слишком выверенная, гладкая, юридически отточенная. О таких говорят — законодательно одарен. Неплохой полемист. Не блестящий, нет, но цепкий, всегда может переиграть оппонента в анализе. В политике чувствует себя свободно. Для юриста преимущество завидное. По роду обязанностей занимается политикой, по роду пристрастий — увлекается ею. Всякому избытку политической энергии ищет применения. Мастер интриги. Его умные карие глаза на миг замирают, и вы чувствуете, как взгляд прощупывает вас. Выражение лица не меняется, гримаса выжидательной внимательности на нем. Так обычно ведут себя люди, которым дано понять много больше сказанного их собеседником. Странно, что, при всей внешней спокойности, Шахрай крайне эмоциональный и чувственно предвзятый человек. Пожалуй, эта чувственная предвзятость мешает Шахраю соединить точность анализа, которая ему присуща, со столь же выверенным собственным поведением. Его взаимоотношения с Хасбулатовым, Бабуриным, министром юстиции Федоровым в этом смысле чрезвычайно показательны. Шахрай желает быть значимым. И эти его претензии не беспочвенны. Его способности как юриста, правоведа, законодателя можно назвать заметными. Он не Демосфен, это очевидно, скорее Макиавелли, Талейран. Вязкий полемист, король закулисного действия. Страсть быть власть творящим распыляет его натуру, но, как человек волевой, он способен скрыть эту страсть, побороть её. Сначала он возглавил Комитет по законодательству и практически вытеснил из него своего соперника Сергея Бабурина, почти сверстника, человека с иной профессиональной амплитудой оратора, адвоката-златоуста для небольшого зала судебного заседания. Очень скоро, в силу своей работоспособности и в силу законодательной непросвещенности депутатского корпуса, Шахрай делает свой комитет ключевым. Без визы этого комитета не может появиться практически ни один законодательный акт. Ненавязчиво, но почти сразу он становится человеком, незаменимым для Ельцина.

Еще будучи Председателем Верховного Совета, Ельцин сделал две рискованные попытки избрать Сергея Шахрая на пост заместителя Председателя Верховного Совета. Обе попытки не принесли успеха. Это был тот случай, когда признание профессионального авторитета не перерастает во всеобщую любовь. Шахрай и сам неоднократно нацеливался на штурм должностного Олимпа. Сначала это был пост заместителя Председателя Верховного Совета. На III съезде он выставлял свою кандидатуру в состав Конституционного суда. На IV — был соперником Хасбулатова на пост спикера парламента. Именно он и Лукин разъединили демократов, оттянули на себя часть голосов и практически блокировали выборы. Проиграв в первом туре, Шахрай отказался обратиться к своим сторонникам с призывом отдать свой голос во втором туре за Руслана Хасбулатова. Для Шахрая оказалось предпочтительнее унизить своего соперника, но ни в коем случае не помочь ему выстоять в этом изнуряющем выборном марафоне.

Съезд пять раз проводил голосование. Хасбулатов так и не набрал нужных голосов. Кажется, на II или даже на III съезде, успокаивая его, а Шахрай не мог простить измены демократам, которые, опустив глаза, частично проголосовали против, так вот, успокаивая его, я что-то говорил ему о временности чувств. А затем — какое шило укололо меня? — я вдруг сказал:

— Ты из тех, кому не суждено быть избранным. Твой удел быть назначенным.

Мне тогда очень понравилась моя мысль, и я не посчитал её обидной для него, я говорил искренне. Возможно, он не придал моим словам значения. Возможно, не я один предупреждал его — не торопись, твое время впереди. Его, конечно же, раздражало подобное кликушество. В его настойчивости проглядывало что-то одержимое — непременно быть избранным, непременно. Шахрай из тех, кого лучше разглядывать издалека. Не рискую назвать себя провидцем, но я оказался прав. В 1991 году Ельцин назначает С. М. Шахрая советником Президента по правовым вопросам, а затем, спустя пять месяцев, уже в 1992-м, Шахрай получит новое назначение, на пост вице-премьера в правительстве Ельцина, оставаясь при этом государственным советником. Уже никого не удивляет его работоспособность, но, пожалуй, именно здесь, в правительстве, где чувство команды более важно, чем где-либо, проявились его претензии на особую роль, не в правительстве, а в состоянии власти вообще. По своей сути Шахрай не правительственная фигура. В нем нет организаторского напора, и он это осознает. Шахрай политик. И чем бы он ни занимался, на какие бы посты ни выдвигался, он всякие должности, обязанности перевоплотит в обязанности политические. Еще на I и II съездах бросалось в глаза, что Ельцин чувствовал неуверенность, когда рядом не оказывалось Шахрая! И это естественно. Какой из Ельцина законодатель? Шахрай же мгновенно продемонстрировал свой законотворческий профессионализм. Был ли Шахрай до того человеком Ельцина? Нет.

Отличительной чертой Ельцина, когда он вторично высадился на континент, именуемый политикой, был образ человека без команды. Немыслимо, но факт. Рядом с ним оказалось несколько преданных ему людей, таких, как Лев Суханов, Виктор Илюшин, кое-кто из личной охраны — вот и все. Остальные — некая стихия, толпа, жаждущая своего кумира. Горбачев уже «двигался с ярмарки», Лигачев был до отчаянья одноцветен, Политбюро — мир теней на выставке собственных саркофагов. И вдруг, в эпицентре политических страстей — бунт. У Ельцина не могло быть команды в привычном смысле этого слова. Свердловск далеко, да и осмысленного ядра в пересчете на управление республикой не существовало. Он всегда шел в политику не от каких-либо сил, а как бы от себя лично. Не случайно, что, когда образовалась Межрегиональная группа, она образовалась не вокруг Ельцина, а вокруг Сахарова. И они, ещё в столкновениях, нелицеприятных разговорах, решали: вовлекать Ельцина в круг единомышленников или воздержаться. В этом случае доминирующей оказалась точка зрения Полторанина. Именно Полторанин и отчасти Попов соединили два понятия — Ельцин и Межрегиональная группа. Интеллектуалы, интеллигенты поначалу сторонились Ельцина, его жестковатости, провинциальности. Но была ещё одна причина, объяснявшая отсутствие команды. Разумеется, московский период в политической карьере Ельцина, будь он более длительным и благоприятным, мог заложить основы команды Ельцина. Он стал туда подтягивать силы из Свердловска. Но, во-первых, серьезных сил не было, а во-вторых, он полагал, что совладает с Москвой и уж тогда… Партократические легионы Москвы встретили Ельцина в штыки. Свердловского пришельца блокировали. Его бунтующее новаторство встретило глубоко эшелонированное сопротивление. У каждого члена Политбюро был свой клан, своя система связей, пронизывающая сверху донизу весь партаппарат, политические и государственные структуры самой Москвы. По сути, аппарат Москвы, управляющий городом, и столичный бюрократический мир напоминали сиамских близнецов, имеющих общую кровеносную систему. Стоило Ельцину тронуть транспорт, строительство, торговлю, как это мгновенно отзывалось в высших эшелонах власти. По словам самого Ельцина, его разум не мог представить таких масштабов предательства, которое было совершено по отношению к нему московским партийным окружением. Москва лишила Ельцина возможности создать команду.

Затем выборы в союзный парламент. Чуть позже — на съезд России. Команда, организующая выборы, и команда, управляющая страной, это разные команды. В этом феномен Ельцина и его драматизм. Он не был лидером сложившейся политической группы, он не вышел из её нутра. Скорее, группа арендовала его.

После смерти Сахарова начальный демократический пул мог развалиться. Ему нужен был таран, скала, которая была бы твердой и заметной. Таким человеком-скалой оказался Ельцин. Он был незаменим для бунтаря. Видный партийный функционер, личное открытие Лигачева, который по поручению Горбачева пустился на поиски лиц, способных обновить закостенелое Политбюро. Ельцин и в эту стихийную оппозицию пришел слегка упираясь, постигая её интуитивно, не во всем доверяя ей. По натуре он человек, долго присматривающийся к людям. Это объяснимо. Предательство неизменно заражает человека подозрительностью. Политическая ситуация изменялась стремительно. Времени на взвешивание не было, отсюда появление в окружении будущего Президента случайных, не отсеянных результативным делом людей.

Шахрай возник на I съезде. Ельцин по складу практик. Законодательный Олимп не его амплуа. Он поставил перед собой цель и достиг её. Председатель Верховного Совета — высшая ступень главенствующей власти. Над ним, в пределах республики, уже никого нет. И тем не менее это не его власть, не свойственная его натуре. Его утомляет многословие законов, процедурные препирательства.

Идею президентства на взрыхленную почву суверенных пристрастий уронил Горбачев. Россия искала точку опоры, и собственное президентство могло оказаться такой опорой. Нечто подобное пережил и сам Горбачев. Хотя парламентская стезя ему была ближе — все-таки Московский университет, юридический факультет. У Ельцина самая практическая специальность — он строитель. У него и сознание фрагментарное, блочно-панельное. Он должен осязать результат. Оказавшись во главе законодательной власти, в юридическом вакууме, не в смысле отсутствия юристов-парламентариев, они были, а в смысле полного неведения: кто эти люди, с кем они? На I съезде его подручным юристом был Исаков. Он помогал Ельцину отработать первичные навыки. Глава законодательной власти делал это провинциально, но упрямо. Возможно, Ельцин, к тому времени уже хлебнувший столичных невзгод, но не утративший своего провинциального замеса, пожелал иметь рядом более уступчивого, сговорчивого с ним, с Ельциным, человека.

Шахрай появился на том же съезде. Он выделил себя сам. И, в какой-то мере, сам же себя предложил Ельцину, мгновенно оттеснив Исакова. Не будучи зараженным докторской чванливостью, Шахрай готов был делать самую черновую работу. Он делал это с удовольствием. В отличие от других, Шахрай человек, наделенный карьерным мышлением. Если остальные считали результатом для себя депутатство как факт принадлежности к высшей власти, Сергей Шахрай выстраивал свои поступки по другим схемам. Он знал свой маневр. Он выбрал комитет по законодательству не только в силу собственного юридического предшествия, зарубежной практики по изучению западного парламентаризма, а ещё и потому, что в парламентской деятельности этот комитет был главным. Затем вторая ступень к цели. В главном комитете — стать главным человеком, возглавить его. Он без особого труда вытеснил своих конкурентов, ещё в преддверии I съезда доказав, что превосходит их по тщательности и усердию. А в отсутствие команды это незаурядное преимущество, когда один способен сотворить труд четверых. Шахрай очень скоро ушел в отрыв. Это его качество, брать резвый старт, удивительно выделяло его среди, возможно, и равных ему по одаренности коллег. Он, как правило, начинал буксовать потом, когда выяснялось, что бежать надо не километр, на который настраивал себя, а десять километров. Его нетерпение обладать властью, соизмеримой его способностям, было столь явственным, что непременно замечалось другими. И тотчас зависть других становилась препятствием на пути Шахрая.

Так получилось с бесплодными попытками быть избранным заместителем Председателя Верховного Совета. Одержимость Шахрая, помноженная на упрямство Ельцина, не смогла одолеть упрямства депутатов. Трижды Шахрай не был избран на эту должность. Бесспорной характерной чертой Шахрая является умение в любой ситуации нащупать ключевую позицию и постараться занять её. Став советником Президента по правовым вопросам, устроив несколько сцен Президенту (Шахрай позволял себе капризничать), пригрозив собственной отставкой, при этом точно осознавая, что никакой отставки не случится. Президенту необходимо прочное юридическое прикрытие, а значит, Ельцин зависит от него. Президент — человек привычек, и ему будет очень сложно найти должную замену Шахраю. Не следует забывать, что Шахрай — автор абсолютного большинства указов и решений Президента по наиболее острым проблемам чисто политического характера: взаимоотношения внутри СНГ, создание Министерства обороны России, отношение к Черноморскому флоту, российско-прибалтийская линия… Получив назначение в качестве вице-премьера, он немедленно создает Главное правовое управление и сосредоточивает в своих руках контроль за появлением любого документа, выходящего из правительственных кабинетов. Помимо этого, под его опеку, как вице-премьера, поступают Комитет государственной безопасности, МВД и армия. Распределение обязанностей внутри правительства не особенно афишировалось, но как только об этом узнал парламент — там началось встречное движение.

Шахрай никогда не скрывал своего увлечения политикой. Для юриста политика — это почти всегда сумма интриг. Шахрай в этом смысле не исключение. Он автор многих замыслов. Пока он играл в команде парламента, он плел сеть вокруг правительства, и в тот же час он опирался на Николая Федорова — министра юстиции, он играл вместе с Полтораниным, Андреем Козыревым. Силаев знал о близости Шахрая к Ельцину и старался не портить с ним отношения. Цель Шахрая была осознанной и даже благородной дезавуировать правительственный аппарат, под влияние которого угодил премьер. Но не только это. Разрушить наметившийся союз между Силаевым и Хасбулатовым.