Дабы великие подвиги, совершенные в ходе войн между Францией и Англией, были достойным образом отмечены и занесены в вечную память скрижалей, откуда благородные люди смогли бы черпать примеры, я желаю взяться за их описание в прозе.
Правда, что мессир Жан Ле-Бель[54], каноник льежского собора Святого Ламберта, уже кое-что написал об этом в свое время. Однако я желаю дополнить его книжную историю, основываясь на итогах честных изысканий, которые я вел, путешествуя по свету и вызнавая истину о минувших событиях у храбрых людей, рыцарей и оруженосцев, которые способствовали приумножению оных подвигов. Я также опрашивал некоторых гербовых королей[55] и их маршалов, как во Франции, так и в Англии, куда я ездил к ним, чтобы добыть достоверные сведения. Эти люди по праву считаются лучшими знатоками и судьями в таких делах, и я полагал, что, дорожа своей честью, они не осмелятся солгать мне.
И вот теперь я собираюсь по порядку изложить все это в книге, полагаясь прежде всего на помощь Божью и на рассказы вышеназванных свидетелей. При этом я никого не буду превозносить более остальных, но, как вы и сами убедитесь, читая книгу, добрые деяния благородных людей, на чьей бы стороне они ни воевали, будут здесь описаны без утайки и оценены по достоинству. И дабы в грядущие времена знали достоверно, кто эту книгу создал, — меня зовут сир Жан Фруассар, я священник и уроженец города Валансьенна.
Прежде чем я собрал все необходимые сведения и упорядочил их, мне пришлось пройти через множество разнообразных трудов и тягот, как умственных, так и телесных, но все это делалось и совершалось с удовольствием и добросовестным усердием, как станет ясно далее из этой книги. В ней вы найдете столько рассказов о великих подвигах, удивительных приключениях, жестоких столкновениях, великих битвах и всех прочих событиях подобного рода, связанных с проявлением доблести на войне, сколько не прочтешь ни в какой иной истории — ни в старой, ни в новой!
Все юные дворяне, стремящиеся выдвинуться на ратном поприще, должны прилежно внимать таким рассказам о знаменитых храбрецах и героях, ибо благодаря им вспыхивают и воспламеняются отвагой все доблестные сердца. Ведь, чтоб вы знали, после 1326 года, — то есть после того, как король Английский мессир Эдуард[56] был коронован еще при жизни своего отца, — было совершено столько великих ратных деяний, что он и все те, кто вместе с ним участвовал в этих битвах, удачных и счастливых, должны за это крайне почитаться. В их числе следует назвать королевского сына, принца Уэльского[57], двух герцогов Ланкастерских — мессира Генриха[58] и его зятя мессира Джона[59], графа Уорика[60], мессира Рейнольда Кобхема[61], мессира Джона Чендоса[62], мессира Ватье де Мони[63], мессира Джеймса Одли[64] и многих других, о каждом из коих я сейчас говорить не могу.
Также и королевство Французское никогда не было настолько опустошено, чтобы англичане не могли найти там большого количества добрых рыцарей. Храбрыми и весьма отважными мужами были и король Филипп де Валуа[65], и его сын король Иоанн[66], и герцог Бургундский[67], и мессир Карл де Блуа[68], и герцог Бурбонский[69], и граф Алансонский[70] и многие другие высокородные бароны и башелье[71], о каждом из коих я тоже не могу говорить, ибо это слишком отвлекло бы меня от основной темы.
Следует считать храбрецами и даже вдвойне храбрецами всех тех, кто столь часто сражался в этих великих битвах, тех, кто затеял эти мощные и жестокие столкновения и бился в них до конца. И если кто-нибудь остался лежать мертвым на поле брани, он должен быть хвалим и почитаем среди добрых людей. Поэтому о смертях благородных воинов будем мы говорить часто, ибо, как гласит Писание, «воскрешайте мертвых!»[72].
Однако теперь я желаю закончить это предисловие и приступить к основному повествованию, дабы показать, в силу каких изначальных причин и обстоятельств между королем Франции и королем Англии разгорелась война, в ходе которой столько зла сотворилось на свете — и на суше, и на море, как вы узнаете из этой книги, I-если будет кому ее для вас прочитать, и если я доведу ее до конца.-II[73][74]
Достоверно известно, что средь англичан бытует общее мнение, в справедливости коего они уже не раз убеждались на собственном опыте, что после одного храброго короля в Англии обязательно правит какой-нибудь менее достойный. Это ясно подтвердилось на примере доброго короля Эдуарда [I][75], который доставил столько неприятностей датчанам и шотландцам и неоднократно разбивал их в сражениях.
В отличие от него, его сын Эдуард Второй[76] вовсе не был так отважен, так знаменит и исполнен столь большого разумения. Он управлял своим королевством небрежно, безответственно и по худому совету, за что впоследствии очень жестоко поплатился. Довольно скоро после его коронации король Роберт Брюс[77], который правил в Шотландии и очень упорно сражался с королем Эдуардом [I] (отцом того, о коем я веду речь), отвоевал все города и замки, захваченные англичанами в Шотландии, в том числе и добрый город Бервик[78]. Он также разорил и опустошил обширную область королевства Английского, вторгшись в него на целых четыре или пять дневных переходов. Затем он разбил короля Эдуарда в сражении под шотландским замком, который называется Стерлинг[79]. Там был уничтожен или захвачен в плен весь цвет английского рыцарства. Погоня и разгром длились целых два дня, и шотландцы очень глубоко вторглись в пределы английского королевства.
Когда король Эдуард прибыл в Лондон, то его собственные подданные стали очень сильно его бранить и порицать за эту неудачу. Они говорили, что именно из-за своей беспечности и доверчивого следования худым советам понес он такой урон.
Этот король Эдуард [II], отец благородного короля Эдуарда [III], имел двух единокровных братьев[80]. Один из них получил звание графа Маршала и был очень диким и невыдержанным человеком. Другой звался мессиром Эдмундом и был графом Кентским. Этот мессир Эдмунд пользовался большой любовью у всех добрых людей Англии за свою мягкость и обходительность.
Король Эдуард [II] был женат на дочери[81] короля-красавца Филиппа Французского[82]. Поговаривали, что король Франции выдал за него свою дочь назло графу Фландрскому.
Дело в том, что граф Ги[83], правивший тогда во Фландрии, собирался выдать свою дочь за английского короля без одобрения и разрешения короля Франции, коему вовсе не хотелось, чтобы граф заключил брачный союз с английским домом. Когда король-красавец Филипп узнал, что скоро должна состояться свадьба, то попросил графа Фландрского послать к нему в гости свою дочь, которая была его крестницей. Не заподозрив ничего худого, граф послал ее сразу и без проволочек. Когда король ее увидел, то взял под стражу и велел стеречь таким образом, чтобы она уже никогда не вернулась во Фландрию[84]. Из-за этого события множество сражений состоялось потом во Фландрии и во Франции — в том числе и битва при Куртре[85], в которой потерпело разгром и погибло столько отважных сеньоров и прочих воинов. Однако, благодаря этому, король-красавец Филипп выдал свою дочь Изабеллу замуж за короля Англии и дал ей в приданое все графство Понтьё и другие доходные земли.
От этого короля Англии и от этой госпожи появилось на свет четыре ребенка: два мальчика и две девочки. Старший сын, который был таким отважным и с которого начинается эта история, получил имя Эдуард. Второй сын звался Джоном Элтемским[86] и умер в юности.
Одна из дочерей носила имя Изабелла и стала королевой Шотландии[87], выйдя замуж за короля Дэвида Шотландского[88], сына короля Роберта Брюса. Ее выдали за него при заключении мира, с согласия и одобрения знати двух королевств — Английского и Шотландского[89].
На другой дочери[90] женился герцог Гельдернский[91]. Она родила ему двух дочерей и двух сыновей, мессира Рено[92] и мессира Эдуарда (второй из названных был очень храбрым рыцарем). Одна из двух дочерей[93] вышла замуж за графа Бергского, а другая[94] —за графа Жана де Блуа[95], как вы узнаете далее из этой истории. И да будет ведомо, что этот граф Бергский, который был женат [на племяннице короля Эдуарда, приходился сыном графу Вильгельму, правившему в графствах Юлихском и Бергском[96]]; и впоследствии, по распоряжению императора Людвига Баварского[97], граф Юлихский и Бергский [был произведен в маркграфы), а еще позднее, по постановлению императора Германии и Рима, монсеньора [Карла Люксембургского[98], он был произведен в герцоги] Юлихские.
Чтобы лучше раскрыть эту великую и благородную тему и чтобы проследить важные родственные связи, я хочу еще слегка отвлечься и показать, сколь близкой родней приходился французскому королевскому дому король Эдуард [III], который осаждал Турне[99].
Он происходил из французского дома по прямой женской линии. У его деда, короля-красавца Филиппа [IV], было три сына и одна дочь. Все три сына были очень красивыми сеньорами, а статью и манерами — великими и могучими рыцарями. Старший, именем Людовик, при жизни отца был королем Наварры и прозывался Сварливым[100]. Второго сына звали Филипп Красивый[101], а третий носил имя Карл[102]. После смерти своего отца, короля Филиппа [IV], они все становились королями в порядке старшинства, но не оставили прямых наследников мужского пола от законного брака. Поэтому после смерти последнего из них, короля Карла [IV], двенадцать пэров и бароны Франции распорядились короной по своему усмотрению. Они отказались передать ее сестре почившего короля, которая была королевой Англии, поскольку, как они говорили и утверждали (и до сих пор продолжают это делать), королевство Французское столь благородно, что не должно наследоваться ни женщиной, ни тем более ее сыном, коль скоро сама мать не имеет и не может иметь никаких прав наследования[103].
Исходя из этих соображений, двенадцать пэров и бароны Франции твердо постановили отдать корону и земли королевства Французского в безраздельное владение монсеньору Филиппу де Валуа, сыну тогда уже почившего монсеньора Карла де Валуа[104], который был родным братом короля-красавца Филиппа. Тем самым они отняли корону у королевы Английской и ее сына, который был наследником мужского пола и племянником недавно почившего короля Карла [IV]. Это решение было оглашено во дворце в Париже, при огромном стечении народа.
Многим людям тогда показалось, что королевство ушло из-под власти законной династии. Как вы услышите далее, из-за этого потом разразились великие войны, и настало великое разорение людям и землям в королевстве Французском и прочих странах. Это-то событие и послужило истинным основанием всей дальнейшей истории! Именно благодаря ему мы можем теперь рассказывать о великих предприятиях и великих ратных подвигах, совершенных в ходе войн[105] между Англией и Францией! Со времен доброго короля Карла Великого, который был императором Германии и королем Франции, не случалось в королевстве Французском такого множества больших военных столкновений, сколько случилось тогда из-за этого события. Все это вы узнаете из книги, но только если у меня хватит времени и досуга ее написать, а у вас — ее послушать.
Однако теперь я хочу помолчать об этом до более подходящего времени и места, чтобы вернуться к своей изначальной теме.
Рассказ гласит, что король Эдуард [II], отец благородного короля Эдуарда [III], коему посвящено наше повествование, управлял страной очень сумасбродно и совершал при этом много жестокостей. Его главным советником и наперсником был монсеньор Хъюг Диспенсер[106], который с раннего детства воспитывался вместе с ним. Этот мессир Хъюг добился того, что он и мессир Хъюг, его отец[107], стали самыми влиятельными баронами Англии, собрав в своих руках огромные деньги и богатства. Они постоянно верховодили в королевском совете и, будучи весьма завистливы, хотели повелевать и помыкать всеми другими видными баронами Англии. Поэтому впоследствии со страной и с ними самими случилось много бед и несчастий.
После того, как король Шотландии, Роберт Брюс, нанес под Стерлингом сокрушительное поражение королю Англии и всем его баронам (об этом вы уже слышали), великий ропот и возмущение поднялись в стране Английской средь знатных баронов и королевских советников, и в первую очередь против названного монсеньора Хъюга Диспенсера. Его обвиняли в том, что англичане были разгромлены именно из-за его худых советов. Дескать, он благоволил королю Шотландии и потому умышленно давал королю неверные советы и держал его в беспечности. Таким образом, он позволил шотландцам захватить добрый город Бервик, дважды вторгнуться в Англию на расстояние четырех или пяти дневных переходов и оставить после себя лишь руины и пепелища.
По этому поводу названные бароны неоднократно устраивали совещания и обсуждали, как им действовать дальше. Граф Томас Ланкастер[108], который приходился королю дядей, был среди них самым знатным и влиятельным. Однако названный монсеньор Хъюг Диспенсер проведал об этих делах и о том, какой ропот поднялся против него и его поступков. Поэтому он стал очень сильно опасаться, как бы его не постигла беда, и тотчас измыслил против этого средство — очень жестокое.
Он пользовался у короля великим благоволением, доверием и был близок с ним, как никто на свете. Поэтому он пришел к нему и сказал, что сеньоры составили против него заговор и скоро изгонят его из королевства, если он не поостережется. Своими наущениями и коварными кознями он добился того, что однажды король велел схватить всех этих сеньоров прямо на их собрании. Затем, без всяких отсрочек и разбирательств, он велел обезглавить до двадцати двух самых видных баронов. В первую очередь был казнен его дядя, граф Томас Ланкастер, который был святым и праведным мужем и совершил после смерти множество дивных чудес.
Этим деянием названный мессир Хъюг навлек на себя ненависть всей страны и особенно королевы Английской и графа Кентского, брата названного короля Англии. Но даже после этого мессир Хъюг не перестал подстрекать короля на злые дела. Когда он почувствовал неприязнь со стороны королевы и графа Кентского, то с помощью своего коварства посеял столь великое несогласие между королем и королевой, что король уже и видеть не хотел свою жену и отказывался приезжать в места, где она находилась.
Эта ссора длилась довольно долго, пока не нашелся один человек, желавший предупредить королеву и графа Кентского о грозящей им опасности. Под большим секретом он сказал им, что скоро с ними может случиться беда, ибо названный мессир Хъюг неустанно строит против них великие козни. Когда королева и граф Кентский услышали эту новость, то очень встревожились, ибо знали, что король скор на расправу и сумасброден, а их противник вертит королем, как хочет. Поэтому дама решила, что она неприметно покинет Англию и отправится во Францию, дабы навестить своего брата короля Карла, тогда еще живого, и рассказать ему о своих невзгодах. И возьмет она с собой своего юного сына Эдуарда, дабы он повидал своего дядю-короля[109].
Итак, дама тайно и тщательно собралась в путь. Сначала она совершила паломничество в аббатство Святого Томаса Кентерберийского, а затем прибыла в Винчелси. Там под покровом ночи королева, ее сын, граф Эдмунд Кентский и мессир Роджер Мортимер[110] взошли на один неф, приготовленный для них, а на другой неф было погружено их имущество. Ветер дул попутный, поэтому уже следующим утром, незадолго до часа прим[111], они причалили в гавани Булони. Когда королева Изабелла, ее сын и ее деверь граф Кентский высадились на берег, им навстречу вышли именитые горожане и местный аббат. Оказав королеве очень радушный прием, они проводили ее в город и поселили в аббатстве вместе со всей свитой. Королева отдохнула два дня, а на третий день вновь отправилась в путь и ехала до тех пор, пока не прибыла в Париж. Король Карл, ее брат, был уже извещен о ее приезде и потому выслал ей навстречу самых знатных мужей своего королевства — тех, что тогда находились при нем: монсеньора Робера д’Артуа[112], монсеньора де Куси[113], монсеньора де Сюлли[114], сеньора де Руа[115] и многих других. Эти сеньоры с почетом проводили королеву в город Париж, к королю Франции.
Когда король увидел, что его сестра, с которой он расстался уже очень давно, приближается к его покою, то вышел ей навстречу, взял ее за правую руку, поцеловал и сказал:
«Добро пожаловать, моя прекрасная сестрица и мой милый племянник!»
Затем взял он их обоих за руки и повел дальше. Дама если и была рада, то лишь тому, что оказалась подле своего брата-короля. Она три или четыре раза порывалась припасть к его ногам, но король ей этого не позволял. Он постоянно удерживал ее за правую руку и очень участливо расспрашивал о положении ее дел, а дама отвечала ему очень рассудительно.
Наконец, их разговор дошел до того, что она сказала:
«Монсеньор, для меня и моего сына дела идут очень плохо, ибо король Англии, мой супруг, неизвестно за что, проникся ко мне лютой ненавистью. И все из-за подстрекательств одного рыцаря, которого зовут Хъюг Диспенсер. Этот рыцарь так сильно подчинил короля своей воле, что тот выполняет все его прихоти, и уже многие бароны и сеньоры Англии стали жертвами его злокозненности. Так, однажды, с одобрения короля, он велел схватить и обезглавить незаконно и беспричинно до двадцати двух из них, и, прежде всего, доброго графа Томаса Ланкастера, смерть которого стала очень большой потерей, ибо он был честным праведником и исполнен доброго совета. И теперь никто в Англии, как бы знатен и влиятелен он ни был, не осмеливается этого Хъюга прогневить и прекословить его желаниям.
В довершение ко всему, один человек, достаточно осведомленный о замыслах и намерениях моего супруга-короля и этого Хъюга Диспенсера, сообщил мне под большим секретом, что они затаили против меня великую злобу, и если я еще немного пробуду в Англии, король, по злому и лживому навету, прикажет меня казнить или уморить позорной смертью. Однако я вовсе этого не заслужила, ибо я никогда против него не злоумышляла и не совершала ничего достойного порицания.
Когда я услышала жестокую весть об опасности, нависшей надо мной без всякой причины, то почла за лучшее покинуть Англию и повидать вас, дабы доверительно сообщить вам, как своему сеньору и милому брату, об опасном положении, в котором оказались я и брат моего супруга-короля, граф Кентский, коего вы здесь видите. Он впал в немилость так же, как и я, и все из-за козней и лживых подстрекательств этого Хъюга Диспенсера. Поэтому я, как женщина растерянная и беззащитная, бежала к вам за советом и помощью, ибо, если сам Господь и вы не заступитесь за меня, то я уже не знаю к кому и обратиться!»
Когда благородный король Карл Французский выслушал эти горькие жалобы своей сестры, которая взволнованно и со слезами излагала ему свое дело, то проникся к ней великим сочувствием и сказал:
«Моя милая сестра, успокойтесь и утешьтесь, ибо, клянусь своей верой в Господа и Святого Дионисия, я приму надлежащие меры».
Тут уже дама опустилась перед королем на колени, хотел он того или нет, и сказала:
«Мой дражайший сеньор и милый брат! Господь да услышит вас!»
Тогда король заключил ее в объятия и повел в другой, более дальний покой, который был полностью убран и приготовлен для нее и юного Эдуарда, и оставил ее там.
Так, во время этой первой встречи, благородная королева Английская была обласкана и радушно пригрета своим братом, королем Карлом Французским. И велел король выдавать через казначейскую палату все, что могло потребоваться ей самой и ее свите.
По прошествии не слишком долгого времени после этого события, о коем вы слышали, король Карл Французский собрал множество знатных сеньоров и баронов своего королевства, чтобы получить совет и решить, как уладить дело своей сестры-королевы. Ведь он обещал ей защиту и помощь, и хотел сдержать свое обещание. Тогда ему посоветовали как наилучшее, чтобы он позволил госпоже своей сестре приобретать и вербовать друзей и сторонников в его королевстве, а сам делал вид, что ничего об этом не знает. Ибо ему не пристало затевать вражду с королем Англии и вовлекать свою страну в войну. Но пусть он тайно и скрытно оказывает сестре поддержку и помощь своим золотом и серебром, ибо это как раз те металлы, с помощью коих приобретается любовь дворян и бедных башелье.
Король согласился с этим советом и мнением и велел потихоньку передать его своей сестре, королеве Англии, через монсеньора Робера д’Артуа, который тогда был одним из самых влиятельных людей во Франции. После этого добрая дама, очень обрадованная и обнадеженная, постаралась приобрести как можно больше друзей в королевстве Французском. Некоторых она просила, другим сулила и раздавала деньги, и так она преуспела, что уже очень скоро многие знатные сеньоры, молодые рыцари и оруженосцы пообещали ей поддержку и помощь для того, чтобы вооруженной рукой вернуть ее в Англию.
Однако расскажем вам немного о мессире Хъюге Диспенсере, а затем сразу вернемся к королеве.
Он видел, что большинство его желаний исполнено: самые влиятельные бароны Англии уничтожены, королева и ее старший сын изгнаны из страны, а король уже настолько покорен его воле, что не возражает против любых его слов и поступков. После этого он, постоянно упорствуя в своей великой злокозненности, велел казнить и предать смерти, незаконно и без суда, множество добрых людей лишь потому, что подозревал их во враждебных замыслах.
Обуреваемый гордыней, он совершил столько жестокостей, что уцелевшие бароны и остальные жители страны уже не могли этого выносить. Некоторые из них потихоньку составили заговор и тайно дали знать своей вышеназванной государыне-королеве, которая, как вы слышали, была изгнана из королевства Английского и вот уже три года жила в Париже[116], — так вот, они дали ей знать, что если она как-нибудь сумеет набрать тысячу латников, или примерно столько, и вместе с этим отрядом и своим сыном высадится в Англии, то они сразу же перейдут на ее сторону и станут повиноваться ей как своей государыне, а ее сыну — как своему государю. Ибо они больше не могут терпеть безобразия и преступления, которые король творит в Англии, следуя советам названного монсеньора Хъюга Диспенсера и его приспешников.
Когда письмо с этими вестями было тайно доставлено во Францию, королева показала его своему брату, королю Карлу. Тот ответил весьма обрадовано:
«Милая моя сестра! Сам Господь помогает вам! Ибо ваши дела идут как нельзя лучше! Итак, смело начинайте приготовления, и наберите из моих людей отряд такой численности, о которой вам написали ваши английские сторонники. Я полностью дозволяю моим рыцарям отправиться в этот поход и велю выдать им такое жалование золотом и серебром, что они последуют за вами охотно!»
За эту добрую даму просило уже множество отважных и горячих рыцарей, которые уверяли, что они с большой радостью отправятся воевать в Англию.
Совершенно неприметно уладив свои дела, дама стала готовиться к походу, но все-таки не смогла сделать этого настолько скрытно, чтобы мессир Хъюг Диспенсер об этом не проведал. I-Тогда начал он опасаться, как бы король Франции не вернул ее назад в Англию вооруженным путем. И решил он, что дарами переманит короля Франции и его советников на свою сторону так, что они потеряют всякую охоту помогать этой даме во вред ему.
Затем послал он во Францию ловких людей, снабдив их тайными письмами, а также большим количеством золота, серебра и роскошных драгоценностей. Эти посланцы в короткое время сделали так, что король и все его ближайшие советники оставили всякие помыслы о том, чтобы помогать названной даме. И отменил король весь этот поход, и запретил, под угрозой изгнания из королевства, чтобы кто-либо отправился в путь вместе с дамой, дабы помочь ей вернуться в Англию вооруженной рукой. Из-за этого очень многие рыцари и башелье названного королевства были сильно расстроены и дивились меж собой, почему столь внезапно король издал этот запрет. Некоторые ворчали и поговаривали, что вся причина в золоте и серебре, которое в большом количестве было прислано ему из Англии-II[117].
I-Поскольку время позволяет, я расскажу вам, что еще замыслил мессир Хъюг Диспенсер. Когда он увидел, что со стороны короля Франции ему уже ничего не грозит, то, желая довести свои козни до особой изощренности[118], решил насильно вернуть королеву в Англию, чтобы вместе с королем держать ее под строгим надзором. Поэтому он заставил английского короля обратиться к Святому Отцу[119] с весьма настойчивой письменной просьбой: пусть папа соблаговолит написать королю Карлу Французскому и потребует от него, чтобы он отослал королю Эдуарду его жену. Дескать, он, Эдуард, хочет быть чистым перед Богом и светом, и это вовсе не его вина, что жена от него сбежала, поскольку он всегда относился к ней с искренней любовью и хранил ей верность, как и надлежит делать в браке.
Следуя указанию мессира Хъюга, король написал оправдательные письма к папе и кардиналам. Вместе с ними, а также многими другими хитрыми путями, которые нет смысла описывать, мессир Хъюг послал большие суммы золота и серебра многим прелатам и кардиналам — самым близким советникам папы. Его посланцы, опытные, сообразительные и ловкие, так улестили папу дарами и лживыми речами, что в итоге вся ответственность была возложена на королеву Изабеллу Английскую, и была она признана неправой стороной, а король Английский и его совет — правой.
По совету некоторых кардиналов, состоявших в сговоре с названным Диспенсером, папа написал королю Карлу Французскому, чтобы он, под страхом церковного отлучения, отослал свою сестру королеву Изабеллу в Англию, к ее супругу-королю. Это письмо доставил и вручил королю особый посланец, а именно епископ Сента[120], что в Пуату, наделенный полномочиями папского легата. После встречи с ним король был крайне возмущен поведением своей сестры и сказал, что не желает ее больше поддерживать вопреки воле Церкви. И велел он ей передать (ибо уже давно не говорил с ней лично), чтобы она срочно и быстро покинула его королевство, а иначе он прикажет изгнать ее с позором.-II[121]
I-Когда королева услышала эту новость, то растерялась и испугалась пуще прежнего, ибо она чувствовала себя растоптанной и брошенной без всякой помощи и поддержки. И сделал это с ней ее родной брат, король Карл, на которого она так надеялась! Поэтому не знала она, что сказать и на что решиться. По распоряжению короля, все французские сеньоры уже отдалились от нее, и ей не с кем было посоветоваться, кроме как со своим дорогим кузеном, монсеньором Робером д’Артуа.
Мессир Робер советовал и помогал ей, как мог, однако делал это тайно и негласно. Ведь король, злясь и гневаясь на королеву, запретил помогать ей. Все это очень печалило мессира Робера, ибо он хорошо знал, что только из-за злобы и ради корысти изгоняют королеву из Франции.
Мессир Робер д’Артуа был с королем в превосходных отношениях. Но, несмотря на это, он не смел вступаться за королеву, поскольку слышал, как король сказал и поклялся, что всякий, кто заведет о ней речь, будет лишен всех земель и изгнан из королевства.
И вот мессир Робер тайно проведал, что король желает взять под стражу свою сестру, ее сына, графа Кентского и мессира Роджера Мортимера, чтобы потом отдать их в руки короля Англии и названного Диспенсера. Поэтому прибыл он ночью к королеве, чтобы уведомить и предупредить об опасности, в которой она оказалась. Тогда дама очень испугалась и, рыдая, попросила совета у монсеньора Робера д’Артуа: что она может сделать и где ей искать надежного пристанища и защиты?
«Во имя Господа, сударыня, — сказал мессир Робер, — я вам советую покинуть королевство Французское и отправиться в земли Империи. Там много великих сеньоров, которые могут сильно помочь вам, — и, прежде всего, граф Гильом д’Эно и мессир Жан д’Эно[122], его брат. Два этих великих сеньора славятся своей добропорядочностью и честностью. Враги их боятся и опасаются, а друзья — души в них не чают! Они исполнены великого разумения и образцовой чести. Я уверен, что у них вы найдете искреннее участие и добрый совет, ибо они не смогут и не захотят отказать вам в помощи».
Благодаря речам и уговорам монсеньора Робера д’Артуа, дама остановилась на этом решении и слегка приободрилась. Она велела своим людям собраться в дорогу и рассчитаться с хозяином гостиницы столь тихо и незаметно, сколь это возможно. Затем вместе со своим юным сыном, графом Кентским и своей свитой она выехала из Парижа и направилась в сторону Эно.
Королева Английская продолжала свой путь до тех пор, пока не прибыла в Камбрези. Оказавшись в пределах Империи, она почувствовала себя несколько уверенней, чем прежде. Проследовав через Камбрези, она въехала в земли Остреванта, относящиеся к Эно, и остановилась в Бюньикуре[123] — замке одного небогатого рыцаря, коего звали сир Обресикур[124]. Рыцарь и его супруга оказали королеве очень радушный прием и окружили ее большой заботой. Поэтому она и ее сын навсегда прониклись к хозяевам великой любовью и впоследствии различными способами продвигали по службе их сыновей, коих у них было двое[125].-II[126]
Новость о том, что королева Англии приехала в Эно, скоро стала известна во дворце доброго графа Гильома д’Эно, который пребывал в Валансьенне вместе со своим братом, мессиром Жаном. И тогда же узнал вышеназванный мессир Жан д’Эно, что королева расположилась в замке сеньора Обресикура. Он был весьма достойным молодым человеком и желал заслужить честь и славу. Поэтому он спешно сел на коня и выехал с малой свитой из Валансьенна. Тем же вечером он прибыл в Бюньикур и выказал королеве Английской все мыслимые знаки почета и уважения, ибо хорошо умел это делать.
Дама, пребывавшая в глубокой печали и растерянности, очень трогательно расплакалась и начала жаловаться на свои беды и горести. Она рассказала, как, изгнанная из Англии, прибыла вместе с сыном во Францию, доверчиво надеясь на помощь своего брата-короля; как, по призыву английских друзей и с дозволения брата, она пыталась набрать во Франции латников, дабы под их надежной защитой вернуться в Англию и отвезти туда сына; и как ее брат потом передумал (обо всем этом вы уже слышали). И в заключение она поведала, от какой опасности она сюда бежала вместе с сыном, не зная уже, у кого и в какой стране искать помощи и поддержки.
Когда благородный рыцарь, мессир Жан д’Эно, услышал столь горькие жалобы королевы, которая при этом рыдала, заливаясь слезами, то проникся к ней великим сочувствием и тоже прослезился, а потом сказал так:
«Сударыня, не тревожьтесь! Вот перед вами ваш верный рыцарь, который не бросит вас даже под угрозой смерти и даже если от вас отвернется весь свет! Я сделаю все, что в моих силах, чтобы доставить вас и вашего сына в Англию и вернуть вам подобающее положение с помощью ваших друзей, которые, как вы говорите, ждут вас за морем. Я и все те, кого я смогу уговорить, положим на это жизни и, если будет угодно Богу, соберем достаточно латников, не спрашивая дозволения у короля Франции!»
Услышав столь благородную, возвышенную и ободряющую речь, госпожа-королева, прежде сидевшая напротив мессира Жана д’Эно, выпрямилась в полный рост и захотела броситься перед ним на колени, побуждаемая великой радостью, которую она испытала, найдя в нем такую большую любовь и участие. Но благородный сир де Бомон никогда бы этого не допустил. Он тут же вскочил и, обняв даму, сказал:
«Господу не угодно, чтобы королева Англии так поступала или даже помышляла об этом! Но, сударыня, воодушевитесь сами и обнадежьте ваших людей, ибо я сдержу обещание, которое дал. Вам нужно повидать монсеньора моего брата, госпожу графиню Эно[127] и их милых детей. Они примут вас с великой радостью, ибо я слышал, как они об этом говорили».
Дама растроганно сказала в ответ:
«Сир, я нашла в вас больше участия и любви, чем во всем свете! За ваши великодушные обещания я приношу вам пятьсот тысяч благодарностей! Если вы соизволите выполнить то, что мне пообещали движимые учтивостью, я и мой сын навсегда станем вашими слугами и на законных основаниях отдадим все королевство Английское в ваше полное распоряжение».
Тогда благородный рыцарь, мессир Жан д’Эно, который был во цвете лет, сказал в ответ:
«Конечно, моя дражайшая госпожа! Если бы я не хотел этого делать, я бы не стал вам этого обещать! Но я вам это пообещал, и потому не брошу вас, что бы ни приключилось. Я лучше предпочту умереть!»
Так побеседовав и условившись, мессир Жан д’Эно простился на тот вечер с королевой, ее сыном и с находившимися там сеньорами Англии. Вернувшись в Денэн, он заночевал в местном аббатстве.
Следующим утром, отслушав мессу и выпив вина, он сел на коня и вернулся к королеве, которая приняла его с великой радостью. К тому времени она уже пообедала и была совершенно готова отправиться в путь.
I-Покидая замок Бюньикур, королева простилась с его хозяевами — рыцарем и дамой. Она поблагодарила их за теплый и радушный прием и пообещала, что наступит время, когда она и ее сын отплатят им большим добром. Затем поехала она в обществе благородного сеньора де Бомона, который проводил ее в Валансьенн, развлекая и теша в пути. При подъезде к городу ей навстречу чинным строем выступило множество именитых горожан в красивых нарядах, дабы оказать ей почетный прием.
Затем монсеньор Жан д’Эно препроводил королеву к доброму графу Гильому д’Эно, который вместе с графиней устроил ей очень радостную встречу. И попотчевали они ее на славу, ибо хорошо умели это делать.
В ту пору у графа было целых четыре дочки: Маргарита, Филиппа, Жанна и Изабелла[128]. Но юный Эдуард, который впоследствии стал королем Англии, увлекся именно Филиппой и выказал ей больше любви и внимания, чем всем остальным. Также и юная девушка свела с ним более близкое знакомство и чаще находилась в его обществе, чем любая из ее сестер. Так мне потом рассказывала сама добрая дама — в ту пору, когда она уже была королевой Англии, а я находился у нее на службе. Жаль, послужить я ей успел недолго![129] Ведь она сделала мне столько добра, что я обязан молиться за нее вечно!-II[130]
I-Итак, когда уже весь свет отвернулся от королевы Англии, госпожи Изабеллы Французской, она нашла поддержку у монсеньора Жана д’Эно. Она провела в Валансьенне, в гостях у доброго графа и госпожи графини Жанны де Валуа, восемь дней. За этот срок по ее распоряжению были проведены необходимые дорожные приготовления.
Меж тем названный мессир Жан д’Эно велел разослать очень проникновенные письма к тем рыцарям и воинам Эно, Брабанта и Хесбена[131], на помощь которых он особенно рассчитывал. В этих письмах он заклинал их всеми дружескими чувствами и умолял, как только мог, чтобы они отправились с ним в английский поход. Многие люди согласились отправиться в Англию из любви к нему, но нашлось немало и тех, кто не явился на сбор, хотя их об этом и просили.
Кроме того, мессир Жан был очень сурово порицаем своим братом и некоторыми людьми из его же собственного совета. Его затея казалась им слишком дерзкой и опасной, учитывая рознь и вражду, существовавшую тогда между баронами и народом Англии, а также то, что англичане обычно очень настороженно относятся ко всем иноземцам, которые вмешиваются в их дела, и тем более в пределах их собственной страны. Поэтому все боялись и опасались, что названный мессир Жан и его спутники никогда не смогут оттуда вернуться.
Но, как его ни укоряли и ни отговаривали, благородный рыцарь не желал отказываться от задуманного. Он заявлял, что все равно два раза не умирать, и он весь в воле Нашего Господа. Раз уж он дал обещание королеве благополучно доставить ее в Англию, то не подведет ее, даже если ради этого придется умереть. И если понадобится, он будет столь же рад принять смерть вместе с этой благородной изгнанницей, как и в любом другом месте. Ибо истинные рыцари должны, не щадя себя, помогать всем добрым дамам и девам, гонимым и беззащитным, и тем более когда их об этом просят.-II[132]
Такой вот решимости и отваги был исполнен мессир Жан д’Эно!
Он объявил военный сбор и попросил эннюерцев быть в Халле[133], брабантцев — в Мон-Сент-Гертруде[134], а некоторых голландцев, откликнувшихся на его призыв, — в Дордрехте[135]. Наконец, королева Английская простилась с графом Эно и графиней. Она весьма горячо и сердечно поблагодарила их за почетную, красивую встречу, которую они ей устроили, и за радушное гостеприимство; и поцеловала на прощание графа, графиню и их детей.
Затем дама, ее сын и вся их свита отбыли из Валансьенна в сопровождении монсеньора Жана д’Эно, который с большим трудом сумел получить дозволение на отъезд у своего сеньора-брата, хотя поначалу тот и одобрил его затею.
В конце концов, граф отпустил его с чистым сердцем, ибо мессир Жан д’Эно сказал ему очень красивым языком:
«Монсеньор, я молод, и мне надо заслужить известность! Поэтому я полагаю, что сам Бог послал мне этот случай, дабы я мог отличиться! Если Господь мне поможет, у меня хватит смелости довести наше предприятие до счастливого завершения. Ибо я твердо уверен, что завистники поступили грешно и несправедливо, изгнав из Англии эту добрую королеву и ее сына! А ведь во славу Божью и во имя милосердия следует защищать и поддерживать всех слабых и беззащитных, и особенно таких благородных и знатных дам, как эта. Ведь она — королевская дочь, принадлежит к знатнейшей династии и является нашей родственницей. Я лучше предпочту отказаться от всего ценного, что у меня есть, и навсегда отправлюсь служить Богу за море, чем позволю доброй даме уехать от нас без помощи и поддержки. Поэтому отпустите меня в этот поход и благословите от чистого сердца. За это, брат мой, я буду вам признателен и легче справлюсь со своей задачей».
Когда добрый граф Эно выслушал своего брата и убедился, сколь сильно он стремится в этот поход, каковой мог обернуться высочайшей честью для него и его наследников на все времена, то понял, что он говорит верно. И сказал он, охваченный великой радостью: «Милый брат, Господу не угодно, чтобы я пресек и порушил ваш добрый замысел, и я даю вам благословение во имя Божье!» Тут он его поцеловал и пожал ему руку в знак великой любви. Затем отбыл от него мессир Жан д’Эно и остановился тем вечером на ночлег в Монсе[136], что в Эно, и так же сделала королева Англии.
К чему затягивать рассказ? Они ехали до тех пор, пока не прибыли в Дордрехт, что в Голландии, где был назначен срочный военный сбор. Там, на месте, они зафрахтовали все суда, какие только смогли найти, и большие, и малые, и погрузили на них своих лошадей, припасы и снаряжение. Затем они отдали себя под защиту нашего Господа и отправились в плаванье.
Вместе с монсеньором Жаном д’Эно в этот поход отправились следующие эннюерские рыцари: мессир Анри д’Антуэн[137], мессир Мишель де Линь[138], сир д’Авре, кастелян Монса[139], мессир Робер де Бофор[140], сеньор… [Небольшая лакуна в тексте манускрипта.], сир де Гомменьи[141], мессир Персево де Семери[142], мессир Л’Эстандар де Монтиньи[143], мессир Санш де Буссуа[144], сир де Потель[145], сир де Виллер[146], сир де Энен[147], сир де Сар[148], сир де Бузи[149], Ульфар де Гистель[150], а также многие другие рыцари и оруженосцы — все исполненные великого стремления служить своему предводителю.
Когда они отчалили из гавани Дордрехта, их флот, при своей численности, был очень красив и хорошо снаряжен. Погода была прекрасная и спокойная, воздух — довольно влажный, а ветер — умеренный. После первого прилива они встали на якорь перед голландскими плотинами, у самого края суши, а на следующий день снялись с якоря, подняли паруса и поплыли дальше вдоль берегов Зеландии.
Они намеревались причалить в одном порту, выбранном ими загодя[151], но не смогли, ибо в море их застигла большая буря, которая отнесла их столь далеко от намеченного курса, что в течение двух дней они даже не знали, где находятся. Тем самым Господь явил им великую милость и послал счастливый случай, ибо если бы они все-таки высадились в этом порту или поблизости от него, то непременно попали бы в руки своих врагов. Ведь те хорошо знали об их скором прибытии и поджидали, чтобы всех предать смерти, в том числе даже юного Эдуарда и королеву. Однако Господь, как вы слышали, не пожелал этого допустить и заставил их почти чудесным образом свернуть с пути[152].
Но вот в конце второго дня эта буря стихла. Моряки заметили английский берег и радостно к нему устремились. Затем королева и ее спутники высадились на песчаном побережье, где не было ни гавани, ни настоящей пристани.
Выгружая своих коней и снаряжение, они провели на этих дюнах три дня с малым запасом продовольствия. При этом они еще не знали, в каком месте Англии причалили, и находятся ли они во владениях своих врагов или же друзей[153]. На четвертый день они тронулись в путь, положившись на Бога и Святого Георгия, поскольку уже довольно натерпелись от голода и холода, и к этому еще добавлялся постоянный страх неизвестности.
Они ехали по долинам и холмам, забирая то вправо, то влево, пока, наконец, не завидели какое-то малое селение и городок, а за ними — большое аббатство черных монахов, называвшееся Сент-Эдмунд. Остановившись в этом аббатстве, они отдыхали на протяжении трех дней.
Весть об их прибытии разнеслась по стране и достигла тех сеньоров, по чьему приглашению королева переплыла море. Как можно скорее собравшись в путь, они поспешили к королеве и ее сыну, которого они желали видеть своим королем. Первым, кто явился в аббатство Сент-Эдмунд и оказал самую большую помощь королеве и ее спутникам, был граф Генрих Ланкастер Кривая Шея[154]. Он доводился братом тому самому графу Томасу Ланкастеру, который, как вы слышали, был обезглавлен, и отцом герцогу Генриху Ланкастеру[155], который потом стал одним из самых славных рыцарей на свете.
Вышеназванный граф Генрих привел с собой большой отряд латников. Затем один за другим стали приезжать разные графы, бароны, рыцари и оруженосцы, так что вскоре там собралось столько латников, что королева и ее сторонники почувствовали себя уже в полной безопасности. И потом, когда они двинулись в путь, в их войско постоянно вливались новые силы[156].
Затем госпожа королева и прибывшие к ней сеньоры решили на совете, что им следует со всеми своими силами двинуться прямо к Бристолю, поскольку именно там в ту пору находился король Англии[157]. Добрый город Бристоль был большим, богатым и очень сильно укрепленным. Он стоял на берегу моря и имел хорошую гавань[158]. Кроме того, рядом с ним стоял очень мощный замок, возведенный таким образом, что море плескалось вокруг него. Там тогда пребывали король Англии, мессир Хъюг Диспенсер-отец, которому было почти 90 лет, мессир Хъюг-сын, главный советчик короля, подбивавший и подстрекавший его лишь на худые дела, граф Арундел[159], женатый на дочери названного монсеньора Хъюга Младшего[160], и многие другие рыцари и оруженосцы, которые крутились возле короля и его сановников, поскольку люди свиты всегда стараются быть на виду у своих господ.
Итак, госпожа королева и все ее сторонники — английские графы, бароны и весь ее отряд — двинулись прямой дорогой на Бристоль. Во всех городах, через которые они проезжали, их встречали с почетом и ликованием, и к ним постоянно приходили все новые воины, и справа, и слева — со всех сторон. Они продолжали свой путь, пока не подступили к самому городу Бристолю. Тогда осадили они его по всем правилам осадной науки.
Король и мессир Хъюг Диспенсер-сын предпочитали отсиживаться в замке, а старый мессир Хъюг-отец и граф Арундел со многими своими приспешниками находились в городе Бристоле[161]. Когда эти приспешники и горожане увидели, что королева пришла с большим и сильным войском, которое постоянно пополнялось, ибо почти вся Англия приняла ее сторону, то ясно поняли, что им грозит большая беда и опасность. Поэтому они решили на совете, что сдадут город королеве в обмен на полную сохранность своих жизней, здоровья и имущества.
Однако госпожа королева и находившиеся при ней советники были готовы согласиться на это только в том случае, если бы в ее полное распоряжение были отданы названные монсеньор Хъюг-отец и граф Арундел, которых королева ненавидела особенно сильно и ради которых она туда и прибыла. Когда горожане Бристоля увидели, что иначе им не получить помилования и не спасти свои жизни и имущество, то были вынуждены уступить и открыли ворота. Госпожа королева, все бароны, мессир Жан д’Эно и его соратники расположились в тех городских постройках, которые им приглянулись, а остальные воины, которым в городе не нашлось места, расположились за его пределами[162].
Мессир Хъюг-отец и граф Арундел были схвачены и отведены к королеве, чтобы она свершила над ними свою волю. Кроме того, к ней привели других ее юных детей — сына, Джона Элтемского, и двух дочек[163], которые прежде находились под надзором названного монсеньора Хъюга. По этому поводу королева испытала большую радость, равно как и все остальные, кто терпеть не мог Диспенсеров.
Однако то, что послужило причиной их радости, могло повергнуть в глубокую печаль короля и мессира Хъюга Диспенсера-сына, которые отсиживались в мощном Бристольском замке и со всей ясностью видели, что им грозит великая беда, поскольку вся страна восстала и возмутилась против них, приняв сторону королевы и ее старшего сына. Поэтому можно не сомневаться, что их одолевали страх, тоска и тяжкие раздумья.
Когда госпожа королева, бароны и все остальные удобно разместились и расположились в городе Бристоле и за его пределами, они блокировали замок как можно плотнее. Затем королева велела, чтобы названного монсеньора Хъюга-отца и графа Арундела вновь поставили пред очи ее старшего сына и всех баронов, находившихся в ее войске. После того, как это было сделано, королева сказала пленникам, что она вместе со своим сыном вынесет им честный и справедливый приговор в соответствии с их деяниями и поступками. Тогда ответил названный мессир Хъюг:
«Ха! Мадам, пусть лучше Господь соизволит дать нам честный суд и приговор, если не на этом свете, то хотя бы на том!»
Затем поднялся со своего места маршал войска, мессир Томас Уэйк[164] — рыцарь добрый, мудрый и любезный. Он по списку зачитал все преступления подсудимых, а потом доверил вынесение приговора одному старому рыцарю, дабы он по чести рассудил, какой участи заслуживают особы, повинные в таких злодеяниях. Рыцарь посовещался с другими рыцарями и баронами, а потом с их дружного согласия объявил, что подсудимые вполне заслуживают смерти за многие ужасные преступления, которые только что были перечислены и достоверность коих установлена со всей очевидностью. И жестокостью своих деяний они-де обрекли себя на казнь в три этапа: сначала их следует проволочить до плахи, затем обезглавить и, наконец, повесить на одной виселице.
В точном соответствии с приговором осужденные были немедленно казнены перед Бристольским замком, на глазах у короля, монсеньора Хъюга-сына и всех, кто там укрывался. Как каждый может догадываться, это зрелище вызвало у них великую скорбь. Это случилось в год Милости 1326, в одиннадцатый день октября[165].
После того как была совершена вышеописанная казнь, король и мессир Хъюг Диспенсер, видя себя осажденными, предались тоске и отчаянью. Они не знали, на что решиться, и уже не верили, что к ним может прийти какая-нибудь помощь. Наконец, однажды утром, дабы избегнуть нависшей над ними опасности и не попасть в руки к своим врагам, они вышли в море в одной рыбацкой шхуне — всего лишь вдесятером, считая самого короля и мессира Хъюга. Они задумали и решили высадиться в королевстве Уэльском, ибо надеялись, что там они будут в безопасности. Но Господь не пожелал им этого дозволить, ибо на них тяжким бременем лежали их грехи.
Великое диво и великое несчастье случилось с ними! Они провели в своей шхуне целых одиннадцать дней и всеми силами старались плыть вперед, но каждый день встречный ветер по воле Божьей относил их назад к названному замку на расстояние более близкое, чем четверть лье. Поэтому ратники, находившиеся в войске королевы, каждый день их видели и дивились: кто это может быть? Сначала они думали, что это рыбаки. Однако потом они увидели, что эти люди слишком долгое время болтаются в море и, при желании, уже давно могли бы причалить в гавани Бристоля, но вместо этого прилагают все усилия, чтобы отплыть подальше, и все равно не могут. Тогда заподозрили многие, что это король или мессир Хъюг Диспенсер.
Наконец, по совету мессира Жана д’Эно, некоторые голландские моряки и воины сели в те лодки и баржи, какие удалось отыскать, и устремились за шхуной, используя все свое умение. Как королевские моряки ни старались — они не смогли от них оторваться. В конце концов, беглецов настигли, задержали вместе со шхуной, доставили в Бристоль и в качестве пленников сдали госпоже королеве и ее сыну, которые испытали от этого великую радость, равно как и все остальные[166]. И впрямь, повод для радости был хороший, ибо они выполнили и завершили свое предприятие с Божьей помощью и к своему вящему удовольствию.
Так, благодаря поддержке и руководству благородного рыцаря монсеньора Жана д’Эно и его соратников, госпожа королева отвоевала для своего старшего сына все королевство Английское. Теперь мессира Жана и его соратников почитали как героев по той причине, что им удалось выполнить очень опасное предприятие. Ведь, когда они вышли в море из Дордрехта, у них в целом насчитывалось не более трехсот латников[167]. Однако из любви к королеве они отважились на столь дерзкую затею: взойти на корабли и пересечь море с горсткой людей, дабы завоевать такое большое королевство как Англия, вопреки самому королю и всем его сторонникам!
Так, как вы слышали, было завершено это дерзкое и отважное предприятие, а госпожа королева вернула себе достойное положение, благодаря помощи и руководству мессира Жана д’Эно и его соратников, которые сокрушили ее врагов и схватили самого короля по несчастливому для него случаю, о коем вы уже могли слышать. Из-за этого страна была охвачена всеобщим ликованием, не считая лишь некоторых, кто прежде пользовался благоволением названного монсеньора Хъюга Диспенсера.
Когда король и названный мессир Хъюг были доставлены в Бристоль, то, по совету всех баронов и рыцарей, короля отослали в один замок, называемый Беркли[168]. Очень красивый, большой и мощный, он стоял на красивой реке Северн, или довольно близко от нее, чтоб не солгать. Некоторые придворные и слуги, хорошо знавшие свой долг, получили приказ прислуживать королю и стеречь его зорко и верно до тех пор, пока общины страны не решат, как с ним поступить. Что же касается мессира Хъюга, то он сразу был передан мессиру Томасу Уэйку, маршалу войска.
После этого королева выступила из Бристоля со всем своим войском и направилась в Лондон — столицу Англии.
Названный мессир Томас Уэйк велел усадить монсеньора Хъюга Диспенсера на самую низкорослую, чахлую и невзрачную клячу, которую удалось найти, и хорошенько к ней привязать. Кроме того, маршал велел изготовить и напялить на него табар[169], размалеванный теми гербами, которые он обычно носил. Так и велел он его везти, издевки ради, вслед за кортежем королевы через все города, где им надлежало проехать, под игру труб и дудок, дабы как можно сильнее над ним поглумиться.
Так ехали они, пока не прибыли в один добрый город, называвшийся Херифорд. Там королеве и всем ее спутникам устроили очень почетную и торжественную встречу, и дала госпожа королева весьма роскошный пир в честь праздника Всех Святых, пришедшегося на тот день[170].
Когда торжество миновало, названный мессир Хъюг был поставлен пред очи королевы, всех баронов и рыцарей, которые там собрались и которые его терпеть не могли, и по веской причине. Затем ему по списку зачитали все его преступления, и он ни разу не сказал ничего против[171]. Поэтому прямо на месте все бароны и рыцари единодушно приговорили его к смертной казни, которая будет описана ниже[172]. Так пал названный мессир Хъюг с таких высот столь низко, а вместе с ним и весь его линьяж[173].
Прежде всего, его проволокли на салазках, под игру труб и дудок, через весь город Херифорд, из улицы в улицу, а затем доставили на большую городскую площадь, где уже столпился весь народ. Там его привязали повыше к одной лестнице, дабы все, от мала до велика, могли его видеть; и развели на названной площади большой костер. Когда мессир Хъюг был так привязан, ему перво-наперво отсекли уд и мошонку, поскольку, как говорили, он был еретиком и предавался содомии даже с самим королем. И поговаривали, что именно по этой причине и из-за его подстрекательств король прогнал от себя прочь королеву[174].
Когда уд и мошонка были отсечены, их кинули в огонь, и были они сожжены. Затем ему вскрыли нутро, вырвали сердце и все кишки и тоже бросили их в огонь. Это было сделано потому, что он был изменником со лживым сердцем, и из-за его предательских советов и подстрекательств король опозорил свое королевство и принес ему тяжкие беды. Он велел обезглавить самых видных баронов Англии, на которых лежал долг защищать и охранять королевство, а, кроме того, он так оплел короля своими речами, что тот уже не мог и не желал видеть королеву и своего старшего сына, который должен был унаследовать корону, но заставил их опасаться за свои жизни и бежать из королевства.
После того как названный мессир Хъюг был выпотрошен вышеописанным образом, ему отрубили голову, и была она отослана в Лондон. Затем его тело разрубили на четыре части, которые сразу же были разосланы по четырем городам Англии, самым большим после Лондона[175].
Итак, вы слышали, как окончил свою жизнь названный мессир Хъюг Диспенсер, и как он был казнен в городе Херифорде. После этого госпожа королева, все бароны, рыцари и народ продолжили свой путь к Лондону — доброму городу, который является столицей Англии. Они двигались неспешными переездами, пока не прибыли туда многолюдной компанией. Все лондонцы, именитые и простые, вышли встречать королеву и ее старшего сына, который должен был стать их законным государем; и выказали им великий почет и великое уважение, равно как и всем их спутникам. И поднесли большие дары названной королеве и тем, кого сочли наиболее достойными.
После этого праздничного и торжественного приема воины, прибывшие в Англию вместе с названным монсеньором Жаном д’Эно, хорошо отдохнули, а потом возымели сильное желание вернуться в свои края. Ибо им казалось, что они полностью справились со своей задачей. И попросили они дозволение на отъезд у госпожи королевы и у сеньоров Англии. Госпожа королева и бароны очень их уговаривали погостить еще немного, дабы они увидели, как будет решена участь короля, который, как вы слышали, был заключен в замке Беркли. Однако они испытывали столь сильное стремление вернуться домой, что всякие уговоры оказались напрасны.
Когда госпожа королева и ее советники увидели это, они попросили названного монсеньора Жана д’Эно, чтобы он соизволил остаться в Англии хотя бы до Рождества и постарался удержать при себе некоторых соратников. Благородный рыцарь вовсе не желал прекращать свою службу, не доведя предприятие до полного завершения. Поэтому он повиновался королеве и любезно согласился задержаться в Англии на тот срок, о котором она просила. Это было разумно. Он также постарался удержать при себе своих соратников, но, к его немалому огорчению, большинство из них ни за что не пожелало остаться. Тем не менее, когда королева и ее советники увидели, что любые уговоры бесполезны, то выказали отъезжающим рыцарям все мыслимые знаки уважения и признательности. Королева велела выдать им в счет походных затрат и жалования большие суммы денег и множество роскошных драгоценностей, каждому согласно его положению. И столь велика и щедра была эта награда, что грех было ею не похвалиться, и рыцари так повсюду и делали. В придачу к этому, королева велела выплатить им возмещение за тех лошадей, которых они желали оставить в Англии. Каждому, кто хотел оценить свою лошадь, верили на слово. Ни разу люди королевы не затевали каких-либо споров и не говорили: «Это слишком! Поменьше!», и платили за все сполна и сразу, серебром и звонкими английскими стерлингами.
Итак, по просьбе госпожи королевы, благородный рыцарь мессир Жан д’Эно с малым количеством своих людей остался средь англичан, которые, как могли, старались окружить его вниманием и любовью. Так же делало и великое множество знатных английских дам — графинь и прочих благородных сударынь и девиц, которые съехались в Лондон, чтобы составить общество госпоже королеве, и продолжали приезжать изо дня в день. Ибо им совершенно справедливо казалось, что благородный рыцарь мессир Жан д’Эно очень заслуживает их внимания.
Когда соратники мессира Жана д’Эно покинули Англию, а сам он остался, как вы уже слышали, госпожа королева позволила всем людям своей страны вернуться домой, к своим делам. В качестве своих советников она удержала при себе лишь некоторых баронов и рыцарей, а всем уезжавшим велела вернуться в Лондон к Рождеству, дабы присутствовать на большом придворном собрании, которое она желала устроить. Все ей это пообещали.
Когда настало Рождество, королева, как и говорила, собрала великий совет[176]. На него съехалась вся знать — графы, бароны, рыцари и советники из добрых городов и крепостей страны. На этом торжественном и великом собрании было постановлено следующее. Поскольку страна не может долго оставаться без правителя, пусть в грамоте перечислят все злодеяния и преступления, которые король, находившийся тогда в темнице, совершил по худому совету; а также все его привычки и повадки, мешавшие ему хорошо управлять страной. Этот список будет зачитан во дворце, перед всем народом, а затем, на основании этого, самые мудрые мужи примут доброе и согласованное решение, кто и как будет править страной отныне и впредь.
Как постановили, так и поступили[177]. Когда все преступления и злодеяния, совершенные королем или с его дозволения, и все его пагубные причуды и пристрастия были зачитаны и внимательно заслушаны, бароны, рыцари и все советники страны удалились на общее совещание. Большинство господ (в том числе даже графы и самые знатные сеньоры) сошлось во мнении с советниками из добрых городов по поводу того перечня, который им был зачитан, ибо они уже и так совершенно достоверно и точно знали о большинстве королевских преступлений и пагубных пристрастий. И сказали они, что такой человек уже никогда не будет достоин носить корону и королевское звание. Однако все они согласились с тем, чтобы его старший сын, который там присутствовал и считался его законным наследником, был без промедления коронован ему на смену[178]. При этом, в виде непременного условия, было сказано, что новый король должен окружить себя добрыми, мудрыми и достойными доверия советниками, дабы отныне и впредь управлять страной и королевством лучше, чем это делалось прежде. Отца же его пусть хорошо охраняют и дают ему почетное содержание до самой его смерти, из уважения к его происхождению.
Как решили самые благородные бароны и советники из добрых городов, так и было сделано. И тогда же, в день Рождества[179], в Лондоне, в год Милости Господа Нашего 1326, перед всем народом с великой радостью и почетом был коронован благородный, храбрый и знаменитый король Эдуард Английский. И было ему тогда без малого 16 лет, ибо ровно 16 ему должно было исполниться в январе, в день Обращения Святого Апостола Павла[180].
В ходе торжеств все члены королевского дома, все знатные и незнатные англичане, старались воздать как можно больше почета и угодить благородному рыцарю, мессиру Жану д’Эно. Он и все его соратники, задержавшиеся в Англии, получили в подарок большие и роскошные драгоценности, а затем провели время средь великих торжеств, окруженные вниманием местных дам и сеньоров, вплоть до Дня Поклонения Волхвов[181]. В тот день мессир Жан д’Эно прослышал, что благородный и любезный король Карл Богемский[182], его брат граф Эно, герцог Бурбонский[183], мессир Робер д’Артуа, граф Рауль д’Э[184], граф Осеррский[185], граф Сансеррский[186] и великое множество прочих знатных сеньоров Франции собираются устроить турнир в Конде-ан-Л’Эско[187]. Услышав эту весть, сир де Бомон, несмотря на все уговоры, не пожелал более задерживаться в Англии, поскольку ему очень хотелось съездить на этот турнир и повидать своего любезного брата и сеньора, а также прочих господ, которые там должны были собраться, и особенно благороднейшего и щедрейшего из всех королей, когда-либо живших на свете. Я имею в виду благородного, щедрого и любезного короля Карла Богемского, который очень сильно любил мессира Жана д’Эно[188].
Когда юный король Эдуард, его мать госпожа-королева и находившиеся там бароны увидели, что любые уговоры бесполезны, — ибо решение рыцаря было непреложно, и он не желал более задерживаться в Англии, — то с тяжелым сердцем дали ему дозволение на отъезд. По совету госпожи своей матери и английских баронов, юный король пожаловал мессиру Жану 400 марок стерлингов наследственной ренты в качестве ленного держания, с их ежегодной выплатой в Брюгге из расчета стерлинг за денье. А его главному оруженосцу и ближайшему советнику, Филиппу де Като, король пожаловал сто марок ренты в стерлингах на тех же условиях[189]. Кроме того, он велел выдать мессиру Жану д’Эно большую сумму денег, чтобы покрыть ему и его товарищам расходы, предстоявшие на пути к дому. И велел проводить их с большим отрядом рыцарей до самого Дувра, и предоставить им корабли, готовые к плаванью. При расставании разные дамы, — и, прежде всего, госпожа Уорен, сестра графа Барского[190],— подарили мессиру Жану д’Эно изрядное количество роскошных и красивых драгоценностей.
По прибытии в Дувр мессир Жан д’Эно и его спутники тотчас и немедленно вышли в море, ибо они очень стремились поспеть в пору и в срок на тот турнир, который должен был состояться в Конде. Мессир Жан д’Эно увез с собой пятнадцать юных и храбрых английских рыцарей, дабы познакомить их с сеньорами и воинами, которые должны были съехаться на турнир. В ходе поездки он обращался с ними так дружелюбно и уважительно, как только мог, и сражались они в тот сезон в Конде на двух турнирах подряд. Однако я желаю помолчать об этом благородном рыцаре до более подходящего места и вернуться к рассказу о юном короле Эдуарде Английском.
После того как мессир Жан д’Эно отбыл от юного короля и его матери, госпожи королевы, те стали управлять страной, следуя советам королевского дяди графа Кентского, графа Генриха Ланкастера Кривая Шея, монсеньора Роджера Мортимера и монсеньора Томаса Уэйка. Кроме того, они довольно часто прибегали к советам других знатных и достойных сеньоров и опытных законоведов, которые считались самыми мудрыми в королевстве. Правда, некоторые другие испытывали к ним зависть, хотя и боялись ее показывать. Недаром ведь говорят, что зависть никогда не умрет в Англии. Впрочем, она господствует и во многих других землях.
Так прошла зима, миновал Великий Пост и настала Пасха[191]. На протяжении всего этого времени король, госпожа его мать, народ и знать наслаждались безмятежным миром[192]. Между тем в Шотландии тогда все еще правил король Роберт, который был очень храбрым и претерпел много невзгод, сражаясь с англичанами в великих битвах. Во времена доброго короля Эдуарда, деда юного короля Эдуарда, о котором мы ведем речь, англичане неоднократно наносили ему поражения и изгоняли из страны. Теперь же он был очень стар и болен подагрой. Тем не менее, он был еще крепок сердцем и стремился сражаться, когда видел, что случай этому благоприятствует.
И вот узнал он об английских событиях: о том, что король схвачен и низложен, его советники — казнены и погублены, а страна очень оскудела знатными сеньорами. И замыслил он послать вызов новому королю Эдуарду, полагая, что тот еще слишком юн, а бароны королевства — недружны меж собой. Кроме того, некоторые друзья и родственники казненных советников желали за них отомстить и при случае дали понять королю Роберту, что он может воспользоваться этим обстоятельством, дабы захватить часть Англии.
Как он замыслил, так и сделал. Примерно на Пасху он прислал вызов юному королю Эдуарду и всей его стране. При этом он заявил, что вторгнется в Англию и пройдется по ней с грабежами и пожарами столь же далеко, сколь уже сделал это прежде, когда разгромил англичан под Стерлингом.
Когда юный король и его советники получили этот вызов, то возвестили о нем по всему королевству и повелели, чтобы все знатные и незнатные люди снарядились в соответствии со своим достатком и прибыли со своими отрядами ко дню Вознесения в Эбрюик — добрый город, расположенный на севере, на границе с Нортумберлендом. Одновременно с этим большое количество латников было срочно послано охранять земли, пограничные с Шотландией[193].
Затем король отправил знатных послов к благородному рыцарю, монсеньору Жану д’Эно. Через них он очень горячо его попросил, чтобы он пришел к нему на помощь и был его соратником в этой войне и чтобы он соизволил прибыть к нему в Эбрюик[194] ко дню Вознесения[195] с таким большим отрядом, какой только сумеет набрать. Услышав этот призыв, благородный рыцарь разослал своих гонцов и посланцев во все земли, где он надеялся набрать добрых воинов: во Фландрию, Эно, Брабант и Хесбен. И просил он разных сеньоров так убедительно, как только мог, чтобы они со своим отборным снаряжением и лучшими конями соизволили последовать за ним прямо в Виссан[196], дабы отплыть оттуда в Англию. Все, кто получил призыв, охотно за ним последовали со всеми военными силами, имевшимися в их распоряжении. Кроме того, в этот поход отправились и многие другие сеньоры, которых вовсе не приглашали, ибо каждый надеялся увезти из Англии столько же серебра, сколько увезли те, кто участвовал в недавнем походе против Диспенсеров. Поэтому еще до того как названный мессир Жан прибыл в Виссан, людей в его отряде было больше, чем он рассчитывал и хотел набрать.
Когда он и его воины прибыли в Виссан, то нашли суда и корабли полностью готовыми к отплытию. Не мешкая, они погрузили на них коней и снаряжение, а затем переплыли море, высадились в Дувре и продолжили свой путь верхом. Ежедневно продвигаясь вперед, они проследовали через добрый город Лондон и поехали по большой Шотландской дороге. Они миновали графство Линкольн, проехали через город Донкастер и, наконец, поспели в Эбрюик за четыре дня до Пятидесятницы[197]. Там в ту пору уже находились король Англии, госпожа его мать, а также великое множество знатных баронов, которые должны были сопровождать юного Эдуарда и давать ему советы. Они поджидали, когда на сбор явится названный монсеньор Жан д’Эно со своим отрядом[198], а также все латники, лучники и ополчения из добрых городов и деревень Англии. По мере того, как эти английские воины прибывали большими отрядами, им приказывали располагаться на ночлег по деревням в двух или трех лье окрест Эбрюика, а уже на следующий день они получали приказ двигаться дальше, в сторону шотландской границы.
Как раз в ту пору и прибыл в Эбрюик мессир Жан д’Эно со своим отрядом. Юный король, госпожа его мать и все бароны оказали им очень почетный и радушный прием. [Маршалы] распорядились, чтобы воинам монсеньора Жана д’Эно предоставили квартиры в лучшем предместье города, никого к ним не подселяя, а самому мессиру Жану выделили помещения в аббатстве белых монахов, дабы он разместился там со своей свитой.
В отряде монсеньора Жана д’Эно, сеньора Бомонского, и на его содержании находились следующие рыцари, прибывшие из Эно: сир Энгиенский, которого тогда звали мессир Готье[199], сир де Фаньоль[200], мессир Анри д’Антуэн, мессир Фастре дю Рё[201], мессир Мишель де Линь, сир д’Авре — кастелян Монса, сир де Гомменьи[202], мессир Алар де Бриффейль[203], мессир Жан де Монтиньи-Младший[204] со своим братом, мессир Робер де Байёль, который впоследствии стал сеньором Фонтен-Л’Эвека и Морьоме[205] I–II[206], мессир Санш де Буссуа[207], сир де Потель[208], сир де Варньи[209] III–IV[210] и многие другие.
Из земли Фландрской туда прибыли: мессир Эктор де Виллэн[211], мессир Жан де Род[212], мессир Ульфар де Гистель, мессир Гильом де Страт[213], мессир Госвен де Мель[214], сир д’Аллюэн[215], сир де Брюгдам[216] и многие другие.
Из земель Брабанта туда прибыли: сир де Дюффель[217], мессир Тьерри де Валькур[218], мессир Расс де Гре[219], мессир Жан де Газбек[220], мессир Жан Пилизье[221], мессир Жиль де Котреб[222], три брата Харлебеке[223], мессир Готье де Хотберг[224] и многие другие.
Из Хесбена туда прибыл льежский каноник мессир Жан Ле-Бель[225] в компании со своим братом мессиром Анри[226], мессиром Годфруа де Ла-Капелем[227], мессиром Югом Охайским[228], мессиром Жаном де Либином[229] (эти четверо были там посвящены в рыцари), мессиром Ламбером дю Пелем[230] и мессиром Гилбертом де Хеерсом[231].
Кроме того, по собственному почину прибыли некоторые рыцари из Камбрези и Артуа. Всего же в отряде мессира Жана д’Эно насчитывалось целых пять сотен латников, имевших превосходных коней.
Затем, на праздник Пятидесятницы[232], в Эбрюик прибыли мессир Вильгельм Юлихский[233], который позднее, после кончины своего отца, стал герцогом Юлихским, и мессир Тьерри Хайнсберг[234], который впоследствии стал графом Лоосским. Они прибыли туда, чтобы составить компанию вышеназванному благородному рыцарю.
Желая оказать еще больше почета этим сеньорам и всем их соратникам, король устроил великое пиршество в Троицын день[235], в обители братьев-миноритов[236]. Он сам и госпожа его мать расположились там на постой и содержали две отдельные свиты: король — из своих рыцарей, а королева — из своих придворных дам, коих при ней было весьма немало.
На этом празднестве король пировал в зале и в клуатре[237] с шестью сотнями рыцарей, и посвятил он тем днем в рыцари пятнадцать человек. А госпожа королева пировала в дортуаре[238], и сидело с ней за столом шестьдесят дам, коих она пригласила и позвала, дабы сильней угодить названному монсеньору Жану д’Эно и другим господам. Там можно было посмотреть, как высшую знать отменно потчуют яствами и кушаньями столь диковинными и мудреными, что это не поддается описанию[239]. Там можно было полюбоваться и на дам, роскошно наряженных и знатно украшенных, — если хватило бы времени. Однако времени не хватило ни на это, ни на танцы. Ибо сразу после обеда между слугами эннюерцев и английскими лучниками, расквартированными среди них, разгорелась великая смертельная схватка — и все по поводу игры в кости. Как вы услышите далее, из-за этого случилось великое зло.
Пока слуги дрались с некоторыми англичанами, все другие лучники, расселенные в самом городе и в предместье средь эннюерцев, тотчас собрались в толпу, держа при себе луки, готовые к стрельбе. Они сразу ранили стрелами множество слуг и многих повергли наземь. Поэтому слугам пришлось спешно укрыться в своих жилищах.
Почти все иноземные рыцари и их предводители тогда находились на пиру и еще ничего не знали о случившемся. Но, едва услышав весть об этой стычке, они помчались к своим домам. Некоторым из них посчастливилось прорваться к себе на квартиры, а кое-кому пришлось остаться снаружи. Ведь эти лучники, коих собралось добрых две тысячи, были одержимы дьяволом. Они стреляли густо и беспрестанно, не щадя ни господ, ни слуг. Судя по их действиям, они желали всех убить, а затем ограбить. И действительно, они были очень близки к своей цели. Ибо злонравные англичане и англичанки, владевшие теми домами, где остановились эннюерцы, захлопывали перед ними двери и окна, пользуясь правом хозяина. Тем не менее, многие рыцари все-таки смогли проникнуть в свои жилища с улицы или задворками. Поспешая, как могли, они проломили изгороди и заборы, а затем вооружились, облачились в доспехи и вышли на улицу, горя желанием напасть на этих лучников, которые нисколько их не щадили.
Очень многие рыцари собрались в доме монсеньора Энгиенского. Вооружившись, они вышли наружу и прибыли на одну площадь, расположенную поблизости. Храня боевой строй, они поджидали остальных соратников до тех пор, пока там не собралось целых 200 воинов в полном вооружении. И постоянно к ним присоединялись все новые люди.
Когда эти вооруженные воины так собрались, то поспешили на выручку к другим своим товарищам. Мессир Жан Ле-Бель — тот самый льежский каноник, на чьей хронике и на чьем рассказе об этом событии и о многих других я основал и построил свою книгу, — подвергался тогда великой опасности. Долгое время он сражался в этом отряде, не имея на себе никаких доспехов. А стрелы летели со всех сторон, и был он ими задет и ранен[240], а многие его товарищи — сражены насмерть.
Через дом сеньора Энгиенского, имевший большие ворота и сзади и спереди, те вооруженные воины, которые дожидались друг друга на площади, устремились на главную улицу. Там они яростно и неистово врезались в толпу лучников. Мессир Персево де Семери, мессир Санш де Буссуа, мессир Жан де Монтиньи, мессир Фастре дю Рё, сир де Вертэн[241], сир де Потель, сир де Варньи, мессир Эктор де Виллэн, мессир Жан де Род, мессир Ульфар де Гистель, мессир Тьерри де Валькур, мессир Расс де Гре, мессир Жан де Пилизье, мессир де Котреб и мессир Ламбер дю Пель сражались там, как добрые рыцари. И поневоле приходилось им быть таковыми! Ведь если бы их удаль не помогла им отважно обороняться и защищаться, они все неминуемо погибли бы. Но они напали на лучников с таким великим порывом и воодушевлением, что захватили улицу и стали на ней хозяевами. Вытеснив лучников, они обратили их в бегство и гнали до самого поля, убив при этом 320 человек, или примерно столько. Эти убитые в большинстве своем были лучниками из отряда епископа Линкольнского[242].
Убитых могло быть и гораздо больше, ибо рыцари намеревались предать мечу всех лучников и даровать им пощады столько же, сколько они сами им даровали бы, если бы одержали над ними верх. Однако погоню пришлось прекратить, ибо король послал туда маршала войска мессира Томаса Уэйка, монсеньора Ричарда Стаффорда[243] и сеньора Моубрея[244], которые попросили рыцарей, чтобы они соизволили сдержаться и отступить, ибо король велит возместить им эту обиду.
По просьбе и велению короля, эннюерцы вместе со своими соратниками спокойно и благоразумно отступили. Придя на главную улицу, они встретили мессира Жана д’Эно. Он шествовал во всеоружии, со своим знаменем впереди. Его сопровождали: мессир Вильгельм Юлихский, монсеньор Анри д’Антуэн, монсеньор Робер де Байёль, монсеньор Алар де Бриффейль, Монсеньор Мишель де Линь, монсеньор де Гомменьи, монсеньор Гильом де Страт, монсеньор Госвен де Мель, монсеньор Жан де Газбек, монсеньор Готье де Хотберг, монсеньор Жан де Либин, монсеньор Гилберт де Хеерс, монсеньор Фастре дю Рё и многие другие воины, примкнувшие к его отряду. Кроме того, многие сеньоры еще находились в домах и наперегонки вооружались.
Мессир Жан д’Эно увидел своих соратников и людей из своей свиты, которые были в крови и уже совсем притомились, убивая и калеча этих бешеных английских лучников, как вы уже слышали. Вместе с ними он увидел и баронов Англии, по распоряжению и просьбе коих они возвращались к себе на квартиры. Поэтому он вместе со своим отрядом остановился посреди улицы и, сохраняя полное спокойствие, спросил, что случилось.
Его люди сказали: «Монсеньор, нам повезло! Мы очень сильно рисковали нашими жизнями, но те, кто их выторговывал, сами потратили и отдали больше, чем взяли!» — «Видит Бог, сир! — сказал монсеньор Томас Уэйк, — Если бы мы увидели, что ваши люди под дались страху, то оказали бы им большую поддержку и помощь, — монсеньор король и госпожа его мать велели нам это сделать. Но, слава Богу, честь и победа остались за вашими людьми! Они гнали лучников до самого поля и убили их великое множество!» — «Меня печалит, что еще так мало», — ответил монсеньор Жан д’Эно.
Затем рыцари мирно разошлись по своим домам. Многие сняли латы и начали осматривать павших, дабы выяснить, что с ними. Раненых эннюерцы постарались вылечить и выходить, а умерших — погребли.
В тот же самый вечер был оглашен указ благородного короля о том, чтобы ни один англичанин не затевал возмущений против иноземцев под страхом лишиться головы[245]. Но, несмотря на то, что это строгое и внушительное распоряжение было объявлено от имени короля, эннюерцы все равно не чувствовали себя в полной безопасности. Ведь, хотя они совершили эти убийства, защищая свои жизни, они возбудили к себе великую ненависть у всех англичан, исключая лишь баронов. Англичане теперь ненавидели их смертельно, и даже намного сильнее, чем самих шотландцев, которые тем временем ежедневно опустошали их земли.
Некоторые английские господа, желая предупредить и остеречь сеньоров из Эно, часто говорили им, что англичане собираются на сходки в одной деревне, в двенадцати лье от Эбрюика. Дескать, их там шесть тысяч лучников и людей такого же пошиба, и они говорят, что ночью нападут на иноземцев и сожгут их живьем в домах. После таких вестей соратники из Эно стали крайне опасаться за свои жизни и потеряли уже всякую надежду вернуться домой. Тем не менее, они держались вместе сплоченно и дружно, дабы надежней защищать себя и продавать свои· жизни по самой дорогой цене и как можно дольше. Днем и ночью они посменно несли караул в своих доспехах и держали лошадей полностью оседланными, дабы немедля вскочить на них, если потребуется. Кроме того, они денно и нощно выставляли дозоры на всех дорогах и посылали в разведку надежных людей, дабы те, услышав или увидев какие-нибудь передвижения средь неприятелей, известили бы об этом эннюерцев.
В этом страшном и тревожном ожидании оставались они в предместье Эбрюика на протяжении четырех недель[246], и постоянно им сообщали достоверные вести — день ото дня хуже. Они неоднократно замечали и наблюдали многие приметы, которые очень сильно их пугали; и, видит Бог, вполне обоснованно! Ведь они представляли собой лишь горстку людей, зажатую со всех сторон в таком большом королевстве, как Англия, и не знали, чем все это для них кончится. Но знатные сеньоры Эно, часто видевшиеся с королем, утешали своих приближенных, говоря, что король их защитит, и любой их обидчик станет врагом самого короля.
Можно с уверенностью полагать, что если бы король и его советники не приняли по этому делу чрезвычайных мер, иноземцы ни за что не смогли бы уехать оттуда без ущерба для себя. Ведь у трехсот или трехсот шестидесяти убитых лучников и у тех, кто получил увечья, конечно же, было очень много близких, которые горевали по ним и охотно бы за них отомстили, если бы видели, что обстоятельства этому благоприятствуют, и если Бу них хватило смелости.
И знайте, что если бы не эта тревога, эннюерцы жили бы там весьма вольготно, ибо их весьма удобно разместили на постой в добром городе, который стоит в очень плодородном и изобильном краю. Хотя король и все его войско оставались там примерно шесть недель, ни разу продовольствие не вздорожало, несмотря на то, что на все съестное был очень большой спрос. Один большой каплун уходил за три стерлинга, двенадцать свежих селедок — за один стерлинг, один галлон доброго рейнского вина — за восемь стерлингов, галлон гасконского — за шесть стерлингов (а ведь английский галлон вмещает в себя четыре кварты). И ежедневно прямо к их жилищам доставляли все прочие припасы.
Когда они провели в этом городе примерно месяц, было приказано, чтобы все люди приготовились выступить, ибо король желает идти на шотландцев[247]. Тогда все как можно лучше снарядились, в соответствии со своим положением[248].
Когда со сборами было покончено, король и все его бароны выступили из Эбрюика и расположились в шести лье от названного города[249]. Мессир Жан д’Эно и его люди постоянно держались как можно ближе к королю, опасаясь враждебных действий со стороны лучников. Король провел там два дня, чтобы дождаться отставших, и чтобы каждый прикинул, не нужно ли ему еще что-нибудь из снаряжения. Затем, на третий день, войско тронулось в путь и двигалось, пока не оказалось за городом Даремом[250], у границ области, которая называется Нортумберленд. Через эту область протекает река под названием Тайн. На ней стоит город Карлайл Гэлльский, который некогда подчинялся королю Артуру. В самых низовьях этой реки стоит другой добрый город, называемый Ньюкасл-на-Тайне[251].
Над теми шотландцами, которые тогда вторглись в Англию, начальствовали два очень хороших предводителя и славных воителя. Король Роберт Брюс поручил им это, ибо сам он уже не мог ни ходить, ни ездить верхом — столь сильно его скрутила подагра и проказа. Он находился в Данфермлайне, очень добром городе, по шотландским меркам. Там, в местном аббатстве, покоились все его предшественники.
Этими двумя предводителями были граф Морэйский[252], герб коего являл собой серебряное поле с тремя червлеными ромбами, и мессир Вильям Дуглас[253], считавшийся самым храбрым во всей Шотландии. Еще в этом войске были граф Сатерленд[254], граф Патрик[255], граф Мар[256], граф Файф[257], граф Стратерн[258] и множество добрых рыцарей и оруженосцев. Всего же в войске насчитывалось целых три тысячи воинов с гербами и десять тысяч прочих. И все они ехали верхом на конях или маленьких иноходцах.
Преследуя врага, англичане зашли за город Дарем так далеко, что увидели дымы пожаров. Это шотландцы жгли селения в землях Нортумберленда.
Когда юный король Английский и его воины увидели эти дымы, то приготовились, чтобы идти прямо в их сторону, и построились тремя большими ратями, в коих было довольно латников и лучников. В каждой рати было целых восемь тысяч конных латников и шестнадцать тысяч пехотинцев. Когда эти рати были построены, они двинулись, соблюдая строй, в сторону шотландцев — прямо туда, где виднелись дымы. Войско шло весь день напролет и лишь с наступлением сумерек сделало привал в лесу, на берегу маленькой речки, где было удобней подкрепиться и дождаться обоза с припасами. Хотя весь минувший день шотландцы устраивали пожары всего в пяти лье от англичан, те так и не смогли их настичь, ибо между противниками высились горы, которые надлежало обойти стороной.
Следующим днем, на рассвете, каждый воин вооружился и, выйдя в поле, занял место под своим знаменем и в своей рати, как было указано. Построенные таким образом, англичане двигались весь день без привалов, по горам и долинам, туда, где они думали выйти прямо на шотландцев. Но, как ни спешили и ни старались, — не смогли они обнаружить шотландцев, ибо те передвигались весьма скрытно, средь очень дикой местности, и все сжигали вокруг себя. И что еще очень мешало англичанам их обнаружить — это болота и торфяные топи, по которым никто не отважился бы идти или ехать, если не хотел сгинуть.
Они двигались так на протяжении всего дня и к часу нон были уже совсем утомлены и раздражены. Тогда, по совету своих приближенных, король велел сделать привал, ибо боевые и обозные кони были уже столь изнурены, что сильнее некуда, а средь воинов особенно устали пехотинцы, половина которых еще брела далеко позади.
Итак, король и все его воины сделали привал под горой, на берегу маленькой речки, и когда каждый занял участок земли под ночлег, сеньоры сошлись на совет. Туда, разумеется, был приглашен и мессир Жан д’Эно. Они долгое время раздумывали и обсуждали, как им сразиться с шотландцами, учитывая особенности местности, в которой они находились. Здраво помыслив, надо признать, что все их предложения никуда не годились, ибо они до сих пор не видели никого из врагов, и не знали, где те ночуют; и впоследствии они так и не нашли их, поскольку местность, в которой укрывались шотландцы, была очень дикой.
Некоторые сеньоры, участвовавшие в совещании, — такие, как сеньор Перси[259], сеньор Росс[260], сеньор Моубрей и сеньор Ласи[261] —были лучше других знакомы с этим краем. Поэтому они твердо уверяли, что шотландцы отступают в свою страну, и что сражаться с ними средь этих гор можно лишь с большим уроном для себя. Но в любом случае настичь их не удастся, ибо прежде чем англичане их обнаружат, они уже перейдут через реку Тайн. Наконец, был предложен совет, который все сочли наилучшим. Было сказано, что если англичане соизволят подняться еще до полуночи и следующим днем немного поспешат, то они перекроют брод на названной реке, и тогда шотландцам придется сражаться в крайне невыгодных условиях и с большим уроном для себя. А иначе они окажутся крепко заперты в Англии и пойманы в ловушку.
В соответствии с этим замыслом, который вам был описан, было решено и согласовано, что все разойдутся по своим станам, дабы съесть и выпить, что найдут. И было приказано, что лишь только воины заслышат королевский горн — они должны седлать коней. Когда они заслышат его вторично — пусть вооружаются, а по третьему звуку горна каждый, не мешкая, сядет верхом и последует за своим знаменем. И пусть каждый возьмет с собой лишь один хлеб, приторочив его за спиной на манер охотников; а все снаряжение, повозки и прочие припасы должны быть оставлены прямо тут, ибо следующим днем они обязательно сразятся с шотландцами, чего бы им это ни стоило.
Все было сделано в точном соответствии с приказом, и ровно в полночь[262] все воины вооружились и сели на коней. Мало кто из них поспал, несмотря на то, что они жутко устали минувшим днем. Однако прежде чем рати были собраны и по всем правилам построены, уже забрезжило утро. Тогда, чтобы исполнить задуманное, знамена[263] стали продвигаться вперед в великой спешке, по вересковым пустошам, по горам и по труднопроходимым долинам, уже не выбирая ровных мест и преодолевая горы напрямик. Кроме того, на ровных участках долин им встречались болота, торфяные топи и столь глухие и опасные проходы, что трудно даже представить. Ибо нортумберлендский край своей дикостью сильно отличается от остальных земель Англии. Также и местные жители кажутся полудикарями по сравнению с остальными англичанами.
Еще очень удивительно, что все воины не погибли, провалившись в эти топи и трясины. Ведь англичане непрестанно рвались вперед, не дожидаясь один другого, и будьте уверены, что если кто-нибудь проваливался в торфяную топь или увязал в болоте, полном грязной жижи, то выбраться оттуда уже никак не мог. Поэтому там навеки осталось много людей, а также бедных коней и вьючных лошадок, которые не могли поспеть за главным отрядом.
В тот день очень часто раздавались крики: «К оружию!» Слыша их, некоторые воины говорили, что авангард уже схватился с врагом. Поскольку всем хотелось в это верить, они спешили изо всех сил и скакали по болотам, топким торфяникам и вязким трясинам, по булыжникам, по долинам и горам, со шлемами и басинетами на головах, со щитами на шеях, с тарчами на спинах, с копьями и мечами в руках, не дожидаясь отцов, братьев и товарищей. А когда они достигали того места, откуда доносились возгласы и крики, то оказывались обмануты в своих ожиданиях. Ибо причиной всему были олени, лани и иные дикие звери, коими кишели леса этого дикого края. Испуганные, они целыми стадами бежали перед рассеянно скакавшими знаменами и всадниками, которые никогда прежде такого не видели. Каждый, кто мчался впереди, улюлюкал вслед этим диким зверям, а поспешавшие сзади думали, что авангард столкнулся с врагом.
Таким образом, как я вам сказал, мчался король со всем своим войском целый день среди гор и диких пустошей, не выбирая дорог, путей и тропинок, не встречая никаких селений, домов или пастушьих хижин и сверяясь лишь с солнцем.
Эта гонка не прерывалась на протяжении всего дня, до самых поздних сумерек. Лишь тогда прибыли они на реку Тайн, через которую шотландцы уже перешли, вторгаясь в Англию, и теперь должны были перейти снова, чтобы вернуться домой. Так, по крайней мере, уверяли люди, знавшие этот край. Ведь броды были лишь на этом участке реки, а в других местах не было ни одного моста или брода.
Как вы уже слышали, англичане были очень сильно изнурены и измотаны.
Когда они прибыли туда в таком состоянии, крайне усталые и утомленные, то решили на совете перейти реку вброд; и перешли ее с великим трудом из-за больших камней и валунов, которые усеивали ее русло. Едва переправившись, все воины начали располагаться вдоль берега. Но прежде чем они успели занять участки земли под ночлег, солнце закатилось. Лишь у некоторых были при себе секиры, топоры и прочее снаряжение для рубки леса и обустройства лагеря. Многие потеряли своих товарищей и не знали, что с ними сталось. И если они горевали о них, то в этом нет ничего удивительного. Особенно много осталось позади пехотинцев, и не знали сеньоры, в каком месте их искать и у кого о них спросить. Из-за этого даже самые веселые из них приуныли. О своем снаряжении они тоже не могли услышать никаких вестей, ибо оно находилось слишком далеко от них. Поэтому крайне усталым людям и лошадям пришлось провести всю ночь на берегу реки в полном ратном облачении. Все воины постоянно держали своих коней за узду, ибо они не знали к чему их привязать из-за отсутствия освещения и обоза, в котором осталось их снаряжение. И по правде говоря, обоза им ждать не стоило, ибо он не мог до них добраться по этим горам и впадинам.
Весь минувший день и наступившую ночь лошади не ели ни единой меры овса или иного корма, из-за чего приходилось им весьма нелегко, как, впрочем, и их хозяевам. Ведь на протяжении всего минувшего дня и всей последующей ночи каждый из них пробавлялся лишь одной единственной буханкой хлеба, притороченной сзади, как было велено. Однако этот хлеб насквозь пропитался и провонял конским потом. У них не было иного питья, кроме воды протекавшей рядом реки, — разве только некоторые сеньоры привезли бутыли с вином, приторочив их за спиной. Поэтому каждый может представить, какую жажду они испытывали. И не было у них всю ночь ни огня, ни света, и не знали они из чего развести костры.
В таком вот бедственном положении провели эту ночь англичане и их союзники — не расседлывая лошадей и не снимая с себя доспехов. Они очень надеялись, что утро принесет какую-нибудь помощь и облегчение им самим и их лошадям, что они смогут поесть, обустроить лагерь или даже сразиться с шотландцами. И вот, когда настал долгожданный день, — вдруг хлынул ливень, который поверг их в еще большее уныние. Он шел бурно и беспросветно. Поэтому еще до часа нон река, вдоль которой они расположились, очень сильно вздулась. Уже никто из воинов не мог сходить сам или послать, кого-нибудь на другой берег, дабы выяснить, куда их занесло и где они могли бы раздобыть фураж и солому для своих лошадей, а также хлеб, вино и иное продовольствие, чтобы подкрепиться самим. Поэтому пришлось им поститься весь день, как и минувшей ночью, а лошади стали глодать мох с землей, вереск и древесные листья. Воины под проливным дождем рубили своими мечами и кинжалами ветки деревьев и прутья с листвой, дабы сделать привязи для лошадей и соорудить шалаши и навесы себе под укрытие.
Следующим утром, спозаранку, король приказал и повелел, чтобы несколько воинов, которые были лучше знакомы с местностью, съездили на разведку. Они поехали и примерно в час нон нашли троих или четверых бедных людей, из местных, которые работали в лесу. Разведчики у них спросили, куда и в какую область их занесло. Те сказали, что они находятся в четырнадцати английских лье от Ньюкасла-на-Тайне и в двенадцати лье от Карлайла Гэлльского; а больше поблизости нет никаких городов, где они могли бы найти что-нибудь из продовольствия, дабы облегчить свое положение. Все это разведчики донесли королю и сеньорам.
Услышав эту новость, король и сеньоры тотчас отправили в ту сторону нескольких посыльных на маленьких лошадках, а также вьючных лошадей для доставки продовольствия. Эти посыльные дали знать в городе Ньюкасле от имени короля, чтобы все желающие заработать везли в лагерь хлеб, вино, овес и другие съестные припасы. Им за все сполна заплатят и с охраной проводят туда и обратно. Еще посыльные дали знать горожанам, что английские воины не уйдут из тамошней округи, пока точно не выяснят, что сталось с шотландцами, или же пока не сразятся с ними.
На следующий день, примерно в час нон, вернулись назад посыльные и вьючные лошади, коих король и сеньоры отправили в Ньюкасл. Они привезли, сколько смогли, припасов для сеньоров и их свиты, но этого было совсем немного. Вместе с ними прибыли и люди-барышники, которые доставили на маленьких лошадках и мулах хлеб — плохо пропеченный, в корзинах, кислое вино в больших бочках и другие съестные припасы на продажу. Благодаря этому большинство людей в лагере почувствовали весьма немалое облегчение.
В этом положении они провели на берегу реки, среди гор, примерно восемь дней, постоянно ожидая внезапного появления шотландцев. А между тем шотландцы знали о местонахождении англичан ничуть не более, чем те — об их собственном, что крайне их раздражало.
Так провели англичане у этой реки, средь вересковых зарослей, три дня и три ночи без хлеба, вина, свечей, овса, сена и прочих припасов. А затем, на протяжении четырех дней, им приходилось покупать за шесть или семь стерлингов один плохо пропеченный хлеб, который должен был стоить не более одного обола стерлингов, и один галлон вина за 24 или 26 стерлингов, который должен был стоить не более четырех. При этом в лагере царила такая великая голодная ярость, что люди, толкаясь, выхватывали товары из рук торговцев. Из-за этого множество драк и ссор вспыхивало между разными воинами. Еще, вдобавок к этим бедам, всю неделю шел непрестанный дождь, из-за чего седла, попоны, подпруги и упряжь совершенно сгнили, и у всех лошадей, или у большинства из них, появились кровавые язвы на спинах. Англичане не знали, где подковать лошадей, потерявших подковы, и укрывали их от дождя своими геральдическими плащами за неимением ничего другого. Да и сами они, в большинстве своем, могли защититься от дождя и холода лишь окетонами[264] и доспехами. Ведь для разведения костров у них были только зеленые ветки, которые не могли долго гореть под дождем; а когда костер потухал, не было другого способа высечь огонь, кроме как ударяя чем-нибудь железным о камень.
В таких мытарствах, скудости и неустроенности провели и протомились англичане со своими союзниками на берегу названной реки, среди гор целую неделю. Все это время они не получали никаких вестей о шотландцах, которые, по их расчетам, должны были вновь перейти реку там, или поблизости, дабы вернуться в свою страну. Из-за этого великий ропот начал распространяться среди англичан. Некоторые заявляли, что сеньоры, которые советовали придти туда, хотят предать короля и всех его людей. Поэтому средь сеньоров было постановлено, что войско снимется с этого места и перейдет названную реку семью лье выше — там, где это будет легче сделать. И было велено объявить, чтобы следующим утром каждый был готов сняться с лагеря и следовать за знаменами. Кроме того, от имени короля было объявлено, что если какой-нибудь смельчак отважится съездить на разведку и, обнаружив шотландцев, первым привезет точную весть об их местонахождении, то король ему пожалует в наследственное владение землю, приносящую 100 фунтов стерлингов в год, и собственноручно посвятит его в рыцари.
Когда эта новость была оглашена и обнародована по всему лагерю, воины испытали великую радость ввиду того, что они скоро уйдут оттуда. Тогда же из лагеря выехали некоторые английские рыцари и оруженосцы, числом до пятнадцати, желавшие заслужить обещанную награду. Подвергаясь большой опасности, они переправились через реку, поднялись на гору, а затем разъехались в разные стороны, чтобы пытать счастья порознь.
Следующим утром войско снялось с лагеря и весь день продвигалось вперед довольно неспешно, ибо кони уже очень ослабли, отощали, растеряли подковы и страдали от кровавых мозолей, образовавшихся под упряжью и под седлами. Англичане продвигались вперед до тех пор, пока не перешли реку — с великим трудом для себя, ибо она очень вздулась из-за ливней. Некоторые поневоле в ней искупались и утонули.
Переправившись, англичане расположились на ночевку прямо на берегу, возле одной деревушки, походя сожженной шотландцами. Там же, на лугу и в поле, они нашли фураж для своих лошадей. Поэтому им показалось, что они очутились в I-Лондоне или Париже.-II[265]
Следующим утром они двинулись дальше и ехали по горам и долинам весь день, почти до часа нон, пока не обнаружили несколько сожженных селений и несколько полей, хлебных и травяных. Там все войско и заночевало. Третьим днем оно поехало все тем же манером, и не знали воины, куда их ведут и где они точно находятся, и не слышали никаких вестей о шотландцах. На четвертый день они продолжили свой путь, как и прежде. Однако в час терций к ним примчался, во весь опор и стремительно, один оруженосец, который сказал королю:
«Сир, я вам привез вести! Шотландцы расположились в трех лье отсюда, на одной красивой горе, и поджидают вас! Последние восемь дней они получали о вас не больше вестей, чем вы о них. В этом я вам твердо ручаюсь. Меня угораздило подъехать к ним столь близко, что я был схвачен, отведен в их лагерь и поставлен пред очи сеньоров. Они учинили мне дознание и спросили, откуда я ехал и чего искал. Я сказал им о вас и о том, что вы их ищете, очень желая с ними сразиться. Лишь только эти сеньоры узнали, что вы дадите сто фунтов земельной ренты тому, кто первым доставит точные сведения о противнике, — они сразу отпустили меня без всякого выкупа, но при этом взяли клятвенное обещание, что я не буду знать отдыха, пока не поведаю вам эту новость. И знайте, что, по их собственным словам, они столь же сильно желают сразиться с вами, сколь и вы с ними. И вы их там непременно найдете».
I-Едва услышав это донесение, король велел всему войску сделать привал на одном хлебном поле, дабы выпасти лошадей и подтянуть им подпруги. Рядом находилось аббатство белых монахов, полностью сожженное шотландцами. Во времена короля Артура оно называлось Блэнкленд[266]. Каждый воин там исповедался, дабы вскоре умереть или жить дальше. Король также распорядился отслужить там множество месс, дабы все желающие могли причаститься. Тогда же король, как и обещал, выдал оруженосцу надежную грамоту на владение землей, приносящей сто фунтов дохода, и посвятил его в рыцари на глазах у всех[267].
Когда англичане слегка отдохнули и подкрепились, зазвучали трубы. Все сели на коней, и знаменосцам было велено следовать вперед за этим рыцарем-новичком. В соответствии с приказом, каждая рать двигалась отдельно, не нарушая боевого порядка при переходе через горы и долины, но постоянно сохраняя строй, насколько это было возможно.
Так ехали они, пока примерно в полдень не подступили к шотландцам столь близко, что явственно увидели их, а шотландцы — англичан.-II[268]
Лишь только шотландцы заметили англичан, они вышли из своих расположений, все пешие, и красиво построились тремя большими отрядами на склонах той горы, где находился их лагерь. У подножия этой горы бежала река. Стремительная и напористая, она была полна булыжников и очень больших валунов. Поэтому, к досаде англичан, ее нельзя было быстро перейти, не понеся при этом слишком больших потерь. Кроме того, если бы англичане все-таки перешли реку, то между ней и горой, на которой закрепились шотландцы, вовсе не было места, где бы они могли построить и развернуть свои полки. Шотландцы построили и расположили два передовых отряда на вершинах двух утесов, куда невозможно было ни подняться, ни вскарабкаться, дабы их атаковать. А они вполне могли перебить и забросать камнями всех англичан, если бы те перешли реку и попытались напасть на них.
Когда английский король и сеньоры увидели боевые порядки и позиции шотландцев, то приказали всем своим людям спешиться и построиться тремя ратями, как и в прежние дни. Там, на месте, было посвящено в рыцари множество воинов. Когда рати были построены и приведены в порядок, мессир Жан д’Эно и пятеро других знатных английских сеньоров провезли юного короля на коне перед всеми рядами, чтобы сильнее воодушевить воинов. При этом король весьма приветливо просил, чтобы все постарались исполнить свой долг и защитить его честь. Затем он велел объявить, чтобы под страхом смерти никто не вставал впереди знамен и не двигался с места до особого распоряжения.
Спустя немного времени приказали, чтобы рати двинулись на врага совсем неспешным коротким шагом. В соответствии с приказом, каждая рать прошла один большой боньер[269] до самого склона горы. Это делалось для того, чтобы выманить шотландцев вниз и чтобы лучше изучить их позиции. Но не было заметно, чтобы они хоть немного сдвинулись с места, хотя противники находились уже в такой близости друг от друга, что англичане могли различать некоторые гербы шотландцев, а шотландцы — гербы англичан.
Тогда войску было велено стать смирно, дабы сеньоры могли принять другое решение. Одновременно с этим некоторые опытные воины получили задание сесть на боевых скакунов, дабы завязать с противником стычку, осмотреть его позиции с более близкого расстояния и заодно разведать речные броды. Кроме того, англичане дали знать шотландцам через одного герольда своей страны, что если они соизволят перейти реку, чтобы дать битву на ровной местности, будь то сейчас или утром следующего дня, то англичане отступят назад и предоставят им достаточно пространства для построения и расстановки полков. Если же это предложение их не устраивает, то пусть соизволят сделать какое-нибудь встречное.
Услышав это, шотландцы посовещались и ответили английскому герольду, что не сделают ни того, ни другого. Однако король и все его бароны хорошо видят, что они, шотландцы, находятся в их королевстве и чинят в нем грабежи и пожары. Если их это раздражает, то пусть попробуют отомстить, ибо шотландцы задержатся столь долго, сколь им будет угодно.
I-Услышав это, советники английского короля поняли, что не получат иного ответа. Поэтому они велели объявить, чтобы все разбили лагерь прямо там, под горой, не отступая назад. Тогда все воины кое-как расположились и провели ночь весьма неуютно — на жесткой земле, острых камнях и в полном вооружении. Слуги с великим трудом добывали колья и жерди для того, чтобы привязать и пристроить коней, и не могли найти ни фуража, ни соломы, чтобы их покормить, ни веток для разведения костров.
Когда шотландцы заметили, что англичане расположились таким образом, то оставили несколько дозорных на тех местах, где они выстраивали свои отряды, а сами отступили в свой стан и развели столько костров, что удивительно было поглядеть! А потом, между полуночью и рассветом, они подняли столь великий шум, дружно трубя в свои рожки и большие рога и вопя все в один голос, что англичанам могло показаться, будто там собрались все дьяволы преисподней, дабы их устрашить. В таком вот тягостном положении провели англичане ту ночь. И было то в канун дня Святого Петра, в начале августа, в год Милости 1327[270].-II[271]
Когда настало утро, поднялось солнце, красивое и яркое. Воздух хорошо прогрелся, что было весьма кстати. Тогда сеньоры отслушали мессу, а по ее окончании велели всем воинам вооружиться и построиться тремя полками, как и днем ранее. Увидев английские построения, шотландцы тоже хорошо построились на прежнем месте, как накануне. Оба войска оставались в строю весь день, до самого вечера, и все это время шотландцы никак не показывали, что собираются спуститься к англичанам. Также и англичане не могли к ним приблизиться и атаковать их, не понеся при этом слишком большого урона.
Многие опытные воины на английской стороне, имевшие достаточно выносливых лошадей, переправились через реку верхом, а некоторые даже перешли ее пешком, дабы завязать с противником стычку. Кое-кто из шотландцев тоже покинул ряды своего войска. И стали они сражаться друг с другом, то налетая, то откатываясь назад, так что вскоре с обеих сторон появились и раненые, и пленные, и убитые.
Наконец, после полудня, английские сеньоры распорядились, чтобы все воины возвращались в лагерь, поскольку было ясно, что они стоят там напрасно. Многие это сделали с готовностью, ибо они утомились, проголодались и испытывали досаду оттого, что ничего не могли совершить.
Так провели англичане три дня на одном берегу реки, а шотландцы — на другом, не сходя со своей горы. Тем не менее, воины с обеих сторон ежедневно затевали большие стычки, которые часто завершались чьей-нибудь смертью или пленением. Каждый вечер и каждую ночь шотландцы по своему обыкновению разводили столь большие костры и поднимали такой сильный шум, трубя в рога и горланя все разом, что англичанам взаправду казалось, будто там, по прямому сговору, собрались все черти преисподней.
Поскольку атаковать шотландцев было нельзя, английские сеньоры задумали держать их на горе, словно в осаде. Они надеялись извести шотландцев голодом, полагая, что им не достать никаких припасов и не уйти с горы, чтобы вернуться в свою страну. От захваченных пленников англичане хорошо знали, что у шотландцев совсем нет запасов хлеба, вина и соли. Зато у них было очень много скотины, захваченной в том краю, и они могли поедать ее мясо и вареным и жаренным, по своему выбору. Отсутствие хлеба и соли их мало заботит — лишь бы у них было немного муки, которую они изредка используют, как рассказано мною выше[272]. Точно так же ее используют и некоторые англичане в случае крайней нужды.
На четвертый день, утром, англичане стали оглядывать гору, на которой закрепились шотландцы, но не увидели ни души, ибо еще в полночь шотландцы оттуда ушли. Охваченные великим изумлением, сеньоры не могли представить, куда исчез противник. Поэтому они немедля послали в горы конных и пеших разведчиков. Те нашли шотландцев примерно в час прим. Теперь их лагерь располагался возле той же самой реки, но на горе еще более обрывистой, нежели прежняя. Кроме того, он был укромно спрятан в одном леске, дабы шотландцы могли незаметно уходить из него и возвращаться назад, когда пожелают.
Лишь только король услышал эту весть, войску было велено сниматься с лагеря, идти прямо к шотландцам и расположиться напротив них на другой горе.
Едва завидев приближающихся врагов, шотландцы вышли из своего стана и начали тщательно строиться, довольно близко от реки, напротив англичан. Но они ни разу не пожелали спуститься вниз, а англичане никак не могли к ним подступиться из-за великой опасности потерять всех воинов утонувшими, убитыми или пленными.
Так, как вы слышали, и завершилось это происшествие. Англичане расположились по одну сторону реки, а шотландцы — по другую. I-Они оставались в этом положении, на двух горах, 18 дней и 18 ночей, и каждый день выстраивались друг против друга. Некоторые лучники и легковооруженные воины завязывали много стычек в самой реке и на ее берегу, и в течение этого срока англичане неоднократно посылали к противнику своих герольдов. Эти парламентеры просили у шотландцев, чтобы они соизволили освободить участок земли возле своего лагеря, или же англичане сами его предоставят, чтобы можно было сразиться. Но шотландцы упорно не желали согласиться на это и отвергали все предложения, с коими к ним обращались англичане.-II[273] Из-за этого король и сеньоры Англии очень расстраивались, но не могли что-либо изменить, не понеся при этом слишком больших потерь.
Все это время, о коем я веду речь, шотландцы полностью обходились без хлеба, вина и соли. Поскольку у них не было дубленой кожи для изготовления сапог и башмаков, они кроили обувь из совершенно сырых, покрытых шерстью шкур. В то же время и англичанам приходилось не слишком сладко, ибо у них не было никаких палаток и никакой теплой одежды, и некуда им было ходить за фуражом, кроме как в заросли вереска. Поэтому каждый должен понимать, что они терпели большие лишения и великие неудобства из-за отсутствия обозного снаряжения, шатров и прочих переносных жилищ, которые они прежде для себя запасли, накупили и привели в порядок, дабы им было легче в походе. Все это снаряжение они оставили в лесу, без охраны, и не могли за ним сходить сами или послать кого-нибудь, ибо не знали местности.
Так, выслеживая и преследуя шотландцев, англичане провели целый месяц[274] в тяготах и мытарствах, кои вам были описаны. За этот срок все их припасы истощились до крайности, и хотя продовольствие к ним подвозили ежедневно и с разных сторон, на него постоянно держались очень высокие цены. Один хлеб, плохо пропеченный и изготовленный из скверной муки, обходился им в три английских стерлинга, хотя в городе он не стоил бы и одного парижского денье; а один галлон плохого, кислого вина уходил за семь стерлингов, хотя [в городе] целая его бочка не стоила бы и трех стерлингов. Поэтому они терпели жестокие невзгоды и лишения, и выдавали своим слугам довольствие малыми долями, ибо боялись, как бы не настал еще больший голод, и как бы у них не кончились деньги из-за слишком долгого там пребывания.
Однако рассказ гласит, что уже в первую ночь после того, как англичане расположились на второй горе, мессир Вильям Дуглас, который был очень храбр, решителен и предприимчив, взял с собой двести латников и примерно в полночь перешел реку выше по течению, в большом отдалении от английского лагеря, благодаря чему дозорные его не заметили.
Шотландцы очень стремительно ворвались в английский лагерь, крича: «Дуглас! Дуглас!» и приговаривая: «Все здесь умрете, англичане!» И убили они тогда более трехсот человек. Постоянно крича и восклицая: «Дуглас! Дуглас!», мессир Вильям и его товарищи пришпоривали коней, пока не домчались до шатра самого короля Англии. Мессир Вильям обрубил две или три веревки, державшие шатер, а затем ускакал и был таков. Вполне возможно, что в ходе отступления он потерял некоторых своих людей, но таких было совсем немного.
I-В этом положении, которое я вам описал, оставались англичане 22 дня на этой второй горе, напротив шотландцев. Некоторые добровольцы постоянно завязывали стычки, и почти каждый день по одному, а то и по два раза, оба войска выстраивались друг против друга. Очень часто, когда воины уходили в свой лагерь и снимали доспехи, вдруг раздавались крики: «К оружию! Шотландцы перешли реку!» Поэтому им приходилось вооружаться снова, а затем оказывалось, что тревога ложная[275]. В добавление к этому, после того, как мессир Вильям Дуглас совершил набег, о котором вы слышали, им приходилось каждую ночь, посменно, нести дозор с трех сторон от своего лагеря. Английские сеньоры посылали в каждую такую заставу целых 200 латников. Им ежедневно доносили, что шотландцы собираются напасть на них под покровом ночи, ибо они больше не могут держаться на своей горе и терпеть такой голод. Эти вести, как никакие иные, заставляли англичан более внимательно стеречь подступы к своему лагерю. Ночное бдение в дозорах их сильно изматывало, вместе со скудостью и неустроенностью, которую они терпели. Однако эннюерцам и другим рыцарям, служившим под началом мессира Жана д’Эно, было еще тяжелее. Им приходилось нести сразу две стражи: одну — с сеньорами Англии по распоряжению маршалов, а другую — в своем стане, из опасения перед английскими лучниками, которые ненавидели их даже сильнее, чем самих шотландцев. Лучники часто высказывали им это в лицо и называли их убийцами, укоряя за тот яростный и жестокий бой, который они дали им в Эбрюике.
Поэтому эннюерцы постоянно, и днем и ночью, испытывали очень сильную тревогу, остерегаясь шотландцев, которые находились столь близко от них, опасаясь английских лучников, которые располагались средь них, и страшась познать еще больший голод и большие тяготы из-за слишком долгого пребывания там.-II[276]
На восемнадцатый день в стычке был пленен один шотландский рыцарь, который очень упорно не желал рассказать английским сеньорам о положении дел в шотландском лагере. Тем не менее, его допрашивали столь долго и настойчиво, что он, наконец, кое-что открыл в обмен на обещание отпустить его за легкий выкуп. И сказал он, будто бы этим утром шотландские предводители решили между собой, что на закате каждый должен вооружиться и следовать за знаменем монсеньора Вильяма Дугласа в ту сторону, в которую он захочет пойти, и что каждый должен держать это в тайне. Но рыцарь точно не знал, что задумал мессир Вильям Дуглас.
Когда английские сеньоры это услышали, то устроили долгое совещание, но как ни старались — не могли разгадать замысел шотландцев. Исходя из слов пленника, они решили, что шотландцы наверняка собрались сделать ночную вылазку и напасть на их лагерь, вклинившись в него сразу с двух сторон, дабы, всецело положившись на удачу, либо победить, либо умереть, так как они не могут больше терпеть этот голод. Поэтому сеньоры сообща постановили, чтобы английское войско было построено тремя ратями в трех местах перед лагерем, и чтобы между ними развели большие костры, дабы они лучше видели друг друга ночью; и чтобы все воины спали в доспехах на этих позициях, ожидая Божьего случая, дабы в нужный момент быть в полном сборе; и чтобы все слуги остались в лагере и стерегли лошадей.
Все было сделано в точном соответствии с приказом, и каждый воин провел эту ночь в полном доспехе, под знаменами, на позиции между кострами, положив голову на зад или ноги своему товарищу.
Когда стало светать, два шотландских горниста наткнулись на одну из застав, стерегших подступы к лагерю. Их задержали и отвели к сеньорам и королевским советникам. И сказали горнисты:
«Господа, чего вы здесь стережете? Вам нечего здесь дожидаться, ибо будьте совершенно уверены, что шотландцы ушли отсюда еще задолго до полуночи и теперь находятся в четырех или пяти лье от вас. Они и нас увезли с собой на целое лье вперед, опасаясь, как бы мы не сообщили вам об их уходе раньше времени. А затем они нас отпустили, чтобы мы пришли сказать вам об этом».
Выслушав горнистов, сеньоры посовещались и поняли ясно, что они обманулись в своих ожиданиях; и сказали, что гнаться за шотландцами уже совершенно бесполезно, ибо все равно настичь их не удастся. Тем не менее, опасаясь подвоха, сеньоры некоторое время продержали этих трубачей у себя совершенно тихо, и велели всем отрядам оставаться на прежних местах вплоть до часа прим. Лишь тогда каждый воин вернулся в лагерь, чтобы подкрепиться, а сеньоры вновь сошлись на совет, чтобы решить, что им делать дальше.
Тем временем некоторые английские и эннюерские воины сели на своих походных коней, переправились через реку и взобрались на гору, на которой прежде располагались шотландцы и которая была крутой, обрывистой и трудной для восхождения. Придя в расположение шотландцев, они обнаружили более пяти сотен туш скота — крупного, тучного и совсем недавно забитого. Шотландцы забили всю эту скотину, поскольку она не могла за ними поспевать, а они вовсе не хотели оставить ее живой на прокормление врагу. Там же разведчики нашли более трехсот котлов, которые были изготовлены из шкур, покрытых шерстью, подвешены над кострами и наполнены мясом и водой для кипячения. Еще шотландцы там оставили более десяти тысяч вертелов, полностью унизанных кусочками мяса для жарки, и более десяти тысяч старых, изношенных башмаков, которые были сделаны из совершенно сырой кожи, покрытой шерстью. Кроме того, разведчики нашли там пятерых несчастных пленных англичан, коих шотландцы, издевки ради, привязали к деревьям совершенно голыми, и двух других, коим шотландцы перебили ноги. Разведчики отвязали этих горемык и отпустили их восвояси, а затем вернулись в свой лагерь и поведали другим обо всем, что там увидели и обнаружили.
I-Итак, рассказ гласит, что когда король увидел, что никого из шотландцев на горе уже не осталось, и что они столь скрытно ушли, то был крайне расстроен. Затем он потребовал совета: как лучше поступить? Ему посоветовали сниматься с лагеря, ибо догонять и преследовать шотландцев уже бесполезно. Тогда было объявлено и приказано, чтобы войско снималось с лагеря. И знайте, что все воины после этого распоряжения вздохнули с облегчением, ибо они были очень сильно утомлены.
Они ехали весь день, следуя за знаменами, а вечером расположились на красивом лугу и нашли довольно фуража для лошадей, которые очень в нем нуждались. Ведь они были столь измождены и истощены от бескормицы, столь изнурены от холода и ливней и так набили холки плохими седлами, что с великим трудом могли англичане их гнать вперед, или же ехать на них верхом из-за кровавых мозолей, которые были у них на спинах. Все попоны, подпруги, пристеги, подгонья, поводья и подперсья у них уже совершенно сгнили и порвались. Поэтому большинству воинов приходилось изготавливать попоны из старых подлатников, изношенных курток и старых покрывал, если их удавалось достать. Они подкладывали их под седла и укрепляли ими подпруги. Вместе с тем, большинство их лошадей было без подков из-за нехватки железа и кузнецов. Гвозди там продавали по шесть стерлингов за штуку, и еще очень рады были те, кому удавалось их купить. Поэтому каждый, кто оценит все тяготы, беды, невзгоды и страхи первого похода[277] и этого второго[278], вполне может сказать, что никогда столь юный принц, каким был благородный король, не совершал двух столь тяжелых, трудных и опасных походов, какими были эти два. И оба они были предприняты и совершены в течение одного года, а королю тогда было всего 16 лет. Так говорили самые доблестные воины в его войске и те, кто больше всех повидал на своем веку.
Все воины заночевали на одном красивом лугу, возле красивой рощи и подкрепились тем, что имели, ибо, как понятно каждому, они очень в этом нуждались. И подремали они той ночью чуть более спокойно, чем делали это на протяжении множества предыдущих ночей.-II[279]
I-Следующим утром они снялись с привала и, щадя лошадей, ехали весь день довольно неспешно. Уже в сумерках они прибыли к большому аббатству, расположенному в двух лье от города Дарема. Король заночевал в этом аббатстве, а все войско расположилось на лугу. Воины нашли там довольно сена, травы, соломы и овса.
Весь следующий день войско отдыхало, никуда не двигаясь, а король и сеньоры поехали осмотреть город и церковь Дарема. Тогда король засвидетельствовал свое почтение епископу[280] и именитым горожанам, ибо прежде еще этого не делал.
В этом городе Дареме сеньоры Англии и Эно нашли свои повозки, фуры и все снаряжение, которое не видели вот уже 32 дня, ибо оставили его в лесу, в полночь, как вам было рассказано выше.-II[281] Именитые горожане Дарема нашли эти повозки в лесу и велели доставить их в город за свой собственный счет. Потом их вкатили в пустые гумна и пометили каждую флажком ее хозяина в качестве опознавательного знака. Услышав эту новость, сеньоры были так рады и счастливы, что словами не передать. Ведь вся их одежда и все имущество находились в этих повозках. И нечего им было носить, кроме своих курток — смрадных, вонючих и полностью сгнивших от дождя и пота, и кроме своей обуви, тоже сгнившей и грязной. Поэтому той ночью они заново приоделись во все вещи, которые им были нужны.
I-На следующий день было велено запрячь маленьких лошадок в эти повозки, и отправились они в путь вслед за королем, сеньорами и войском. Через три дня войско прибыло в добрый город Эбрюик, в котором тогда находилась госпожа королева, ожидавшая возвращения своего сына и других сеньоров[282].
Прибыв туда, некоторые сеньоры разошлись по прежним квартирам, но большинству англичан король сразу дал отпуск, и отправились они в свои края, к своим жилищам. Лишь некоторые бароны и рыцари задержались подле короля, чтобы составить ему компанию. Мессир Жан д’Эно и все его спутники тоже остались подле короля и госпожи его матери. И был им оказан великий почет, и потчевали их вволю.
Король, госпожа королева, сеньоры и находившиеся там дамы с девицами на славу чествовали и потчевали эннюерцев. По решению королевского совета, каждому сеньору из Эно заменили его коней, которые были совершенно искалечены и истощены, и сочли каждому, сколько в целом король ему должен в счет жалования, в счет коней, павших и живых, и в счет его походных издержек. Король поручился за выплату этого долга перед названным монсеньором Жаном д’Эно, а тот, в свою очередь, перед всеми своими соратниками, ибо король и его советники не могли срочно собрать столько денег, сколько стоили лошади. Однако эннюерцам выдали довольно мелкой монеты, чтобы они смогли вернуться в свои края, а затем, в течение года, им была полностью выплачена стоимость лошадей[283].
Когда эннюерцам заменили их лошадей, они прикупили еще лошадок для верховой езды, и отослали из Эбрюика морем всех своих слуг вместе со своим крупным снаряжением — тюками, баулами и сундуками, которые им были уже без надобности. Погрузившись на большие суда, слуги вышли в море и причалили в Эклюзе[284]. А сами сеньоры поехали назад через Англию. Король велел, чтобы их сопровождали и охраняли добрые латники, ибо имел опасения относительно лучников, которые люто ненавидели эннюерцев и очень поносили их, расходясь по домам. По этой причине и потому, что король вовсе не желал, чтобы мессир Жан д’Эно и его спутники понесли какой-нибудь урон, он велел, чтобы их сопровождали двенадцать рыцарей и целых триста латников во главе с мессиром Томасом Уэйком[285].
Провожатые доставили эннюерцев целыми и невредимыми в Дувр, а затем простились с ними и вернулись назад к королю. Эннюерцы же отплыли за море и причалили в Виссане. Там мессир Жан д’Эно дал отпуск тем, кто желал уехать. Поэтому некоторые уехали, а те, кто остался, отправились вместе с названным монсеньором Жаном д’Эно в Валансьенн. Там нашли они доброго графа Гильома, который радостно встретил своего брата. Тот рассказал все новости, и добрый граф выслушал их с увлечением.-II[286]
По прошествии недолгого времени юный король Англии, его мать госпожа королева, его дядя граф Кентский, а также граф Генрих Ланкастер и мессир Роджер Мортимер, состоявшие при короле в советниках, послали к мессиру Жану д’Эно епископа Норвичского[287], двух мудрых и осмотрительных рыцарей и двух клириков-правоведов с дружеской просьбой: пусть он соизволит приложить ум и старание к тому, чтобы юный король, их государь, женился, и пусть он попросит монсеньора графа, своего брата, чтобы тот соизволил послать в Англию мадемуазель Филиппу, свою дочь, дабы король сочетался с ней браком[288].
Названные королевские посланцы прибыли в Валансьенн с великой свитой и направились прежде всего к мессиру Жану д’Эно. Они нашли его в Бомон-ском отеле и сказали ему все, что было поручено:
«Дорогой сир, мы посланы сюда нашим государем, юным королем Англии, а также госпожой его матерью и всеми его советниками. Мы вас просим, чтобы вы изволили способствовать этому сватовству и, находясь рядом с нами, уговорили монсеньора графа, вашего брата, отдать свою дочь, мадемуазель Филиппу, замуж за нашего короля. Ибо король Эдуард женится на ней намного охотней, чем на ком-либо еще, — как из любви к вам, так и из уважения к благородной крови, которая в ней течет».
Выслушав посланцев английского короля, мессир Жан д’Эно сначала на славу их попотчевал, ибо хорошо умел это делать, а затем проводил их к графу, своему брату, который тоже оказал им очень почетный прием, вместе со своей супругой, госпожой графиней. Затем передали они свое послание — умело и в точности так, как им было поручено.
Следуя совету своего брата монсеньора Жана и госпожи графини, матери барышни-невесты, граф ответил послам сразу и очень любезно. Он сказал, что очень благодарит монсеньора короля, его мать, госпожу королеву, а также всех его советников за то, что они оказали ему высокую честь, обратившись к нему с такой просьбой и прислав ради этого столь достойных людей. И он весьма охотно исполнит их просьбу, если Святой Отец папа и Святая Церковь дадут на то свое дозволение. Этот ответ очень сильно обрадовал послов. Два рыцаря и два клирика из их числа немедленно отправились к Святому Отцу в Авиньон, чтобы испросить разрешение на этот брак, который, в противном случае, не мог быть заключен, поскольку суженые состояли в очень близком родстве с королевским домом Франции и доводились друг другу родственниками в третьем колене. Ведь их матери по своим отцам были двоюродными сестрами[289].
Приехав в Авиньон, посланцы быстро управились с поручением[290]. Святой Отец и Святая коллегия весьма благосклонно отнеслись к их просьбе, ибо жених и невеста принадлежали к высшей знати[291].
Когда посланцы со всеми необходимыми папскими буллами[292] вернулись из Авиньона в Валансьенн, договор о браке был тотчас заключен и утвержден обеими сторонами. И было велено подготовить невесту к путешествию и честь по чести снабдить ее всеми надлежащими вещами, как это полагается такой барышне, которая должна стать королевой Англии.
Когда ее подготовили, как сказано, она была помолвлена с королем Англии посредством надежной письменной доверенности, присланной от него[293]. Затем повезли ее в Англию, чтобы доставить к жениху, поджидавшему ее в Лондоне — там, где ее должны были короновать[294]. Дядя невесты, благородный рыцарь мессир Жан д’Эно, проводил ее до самого Лондона. Там он был очень торжественно и почетно принят королем, госпожой королевой, его матерью, а также другими дамами, баронами и рыцарями Англии.
Тогда состоялось в Лондоне великое празднество, на котором присутствовала высшая знать: сеньоры, графы, бароны, рыцари, высокородные дамы и знатные девицы. Все они красовались в богатых нарядах и роскошных украшениях; и каждый день, из любви к дамам, там устраивались джостры и бегуры[295], превосходные балы и большие пиры.
Это большое и славное празднество длилось более трех недель, пока, наконец, дамы не разъехались по домам. А мессир Жан д’Эно, прежде чем он смог уехать домой, провел в Англии изрядное время подле короля и юной королевы, своей племянницы. Затем, преисполненный добрых чувств, он отбыл от короля и его советников и вернулся назад в Эно. Но, уезжая, он оставил в Англии, на службе у госпожи своей племянницы, одного юного оруженосца из Эно, коего тогда звали Ватле де Мони[296]. Впоследствии он стал величаться мессир Готье де Мони и прославился как рыцарь добрый, стойкий, отважный, решительный, умный и горячий. И очень любил его король и вся страна, как вы услышите далее.
После того как шотландцы под покровом ночи ушли с горы, на которой, как вы уже слышали, король и сеньоры Англии держали их в осаде, они без остановки прошли 22 лье по дикой местности и переправились через реку Тайн поблизости от Карлайла Галльского. Следующим утром они уже вступили в пределы своей страны, ибо она соседствует с этим краем. Затем все разъехались по домам[297].
В скором времени после этого некоторые достойные и благоразумные сеньоры Англии и Шотландии завязали переговоры между своими государями и продолжали их до тех пор, пока не заключили перемирие сроком на три года. В ходе этого перемирия случилось так, что король Роберт Шотландский, который был очень отважен, настолько ослабел от старости и от проказы, что пришлось ему умереть. Когда он понял и почувствовал, что смерть близка, то призвал к себе всех баронов своего королевства, коим особенно доверял. Затем сказал он им, что скоро умрет, как они и сами видят. И попросил их весьма горячо, заклиная вассальным долгом, чтобы они преданно помогали его сыну Дэвиду и охраняли его королевство. А когда он войдет в нужный возраст, пусть они повинуются ему, коронуют его и подыщут для него достойную и выгодную брачную партию.
Затем король подозвал к себе благородного рыцаря, монсеньора Вильяма Дугласа, и сказал ему в присутствии остальных:
«Мессир Вильям, дорогой друг! Вы знаете, что на протяжении моей жизни мне пришлось вынести много трудов и лишений, дабы защитить права этого королевства. Как-то раз, когда мне пришлось особенно тяжело, я дал один обет, который потом не исполнил, и это очень меня гнетет. Я поклялся, что если сумею завершить войну с англичанами и смогу мирно править в этом королевстве, то отправлюсь на войну с врагами Нашего Господа и противниками веры Христовой и отдам этому делу все свои силы. Мое сердце постоянно стремилось к этому, но Наш Господь — хвала Ему! — не пожелал мне этого позволить и послал мне столько забот, что до последнего времени я был занят только ими. А теперь он послал мне столь тяжкую болезнь, что надлежит мне умереть, как вы видите. И поскольку получилось так, что мое тело уже не может туда отправиться, дабы совершить то, чего так жаждало мое сердце, я хочу, во исполнение обета, послать туда сердце вместо тела. И поскольку во всем моем королевстве я не знаю рыцаря более доблестного, чем вы, и способного лучше, чем вы, исполнить мой обет за меня, я прошу вас, мой самый дорогой и близкий друг, столь горячо, сколь могу, чтобы вы согласились отправиться в этот поход из любви ко мне и облегчили мою душу пред лицом нашего Господа. Ибо я столь высокого мнения о вашем благородстве и вашей честности, что уверен — если вы возьметесь исполнить это дело, то ни за что не бросите его на пол пути. Поэтому, если вы ответите согласием, мне будет легче умирать. Однако это предприятие надлежит совершить так, как я вам опишу. Я хочу, чтобы лишь только я скончаюсь, вы изъяли мое сердце из тела и велели его хорошо забальзамировать. Возьмите из моей казны такое количество денег, которое вам покажется достаточным для того, чтобы вы могли совершить этот поход вместе со всеми, кого пожелаете зачислить в свою свиту. Затем отвезите мое сердце за море и поместите его в Священную Гробницу, туда, где был погребен Наш Господь, поскольку мое тело уже не может идти туда само. Сделайте все это как можно величественней и очень тщательно подберите себе спутников и все вещи, подобающие вашему положению королевского посланца. Пусть всюду, где бы вы ни ехали, становится известно, что по приказу короля Роберта Шотландского вы везете за море его сердце, ибо его тело уже не может идти туда само».
Когда все присутствующие услышали эту речь их доброго сеньора-короля, то начали очень горько плакать от жалости к нему. И когда названный мессир Вильям Дуглас смог говорить, он сказал в ответ: «Благородный и славный государь! Сто тысяч благодарностей за великую честь, которую вы мне оказываете, вверяя и поручая мне столь благородное и великое сокровище! Я исполню ваше повеление с горячим рвением и не щадя своих сил! Нисколько в этом не сомневайтесь, хотя я вовсе не достоин такого поручения и не достаточно для него знатен». — «О, благородный рыцарь! — сказал тогда шотландский король, — Большое спасибо, но только поклянитесь мне в этом». — «Конечно, государь, весьма охотно», — сказал мессир Вильям Дуглас и сразу дал клятву, как честный рыцарь. Тогда сказал ему король: «Ну, слава Богу! Теперь мне будет спокойнее умирать, когда я знаю, что самый доблестный и самый достойный рыцарь моего королевства совершит для меня то, что я так и не смог совершить». Очень сильно успокоился душою король Шотландии, когда этот добрый и честный рыцарь мессир Вильям Дуглас ему поклялся, что совершит ради него путешествие к Священной Гробнице.
Уже в скором времени король Роберт покинул этот мир. После кончины ему, согласно приказу, вскрыли грудь и вынули из нее сердце, и было оно сварено в кипятке и забальзамировано, а тело погребено очень торжественно в одном аббатстве под названием Данфермлайн[298]. Там, в соответствии с обычаем, ему устроили почетные похороны, на которых присутствовала вся знать страны. После свершения этого обряда благородный рыцарь мессир Вильям Дуглас начал снаряжаться и готовиться к тому, чтобы отправиться в путь, когда пора и время приспеют, дабы исполнить свое обещание.
В ту же пору, довольно скоро после кончины короля, покинул этот мир и благородный, отважный граф Морэйский, который был самым знатным и влиятельным во всем шотландском королевстве[299]. Таким образом, Шотландия была очень сильно ослаблена смертями короля и этого графа, равно как и отъездом мессира Вильяма Дугласа.
С наступлением весны установилась погода, подходящая для того, чтобы отправиться в заморское путешествие, и благородный рыцарь, мессир Вильям Дуглас, уже полностью снарядился, как ему надлежало, согласно данному повелению[300]. Поэтому вышел он в море I-из гавани Эдинбурга, что в Шотландии-II[301], и причалил во Фландрии, в порту Эклюза. Мессир Вильям хотел послушать там новости и узнать, не собирается ли кто-нибудь по сю сторону пролива отправиться к Священной Гробнице, в Иерусалим; ибо он хотел подобрать себе самых достойных спутников. Он провел в Эклюзе целых двенадцать дней, прежде чем оттуда отчалил, но ни разу, на протяжении этого срока, не пожелал сойти на берег. Безотлучно находясь на корабле, он держал свой двор под почетный аккомпанемент труб и литавр, как если бы там присутствовал сам король Шотландии. Помимо разной челяди, в его свите находились III-два рыцаря-банерета, семь простых рыцарей — самых доблестных во всей его стране, а также целых 25 оруженосцев-IV[302], пригожих и юных, самых достойных из тех, средь коих он мог выбирать. Вся его посуда была серебряной: горшки, миски, тарелки, кубки, бутылки, бочонки и прочая утварь, необходимая для того, чтобы прислуживать сеньору, представлявшему особу короля Шотландии. Всех, кто приходил его навестить, он радушно потчевал двумя сортами вина и двумя видами сластей, если, конечно, это были люди с положением.
Так, на протяжении полных двенадцати дней, простоял мессир Вильям Дуглас на якоре возле Эклюза. Наконец, он прослышал, что король Испании[303] ведет войну с королем Гранады[304], который был неверным и сарацином. Поэтому решил он, что отправится туда, дабы лучше использовать время в пути, а когда достаточно повоюет — поедет дальше, дабы выполнить дело, которое было ему доверено и поручено. С этим решением он отчалил из Эклюза и поплыл морем в Испанию. Высадившись в порту Валенсии Великой, он направился прямо к королю Испании, который находился в полевом лагере, напротив короля Гранады. Оба противника тогда расположились поблизости друг от друга, на границе своих земель.
На седьмой день после того, как названный мессир Вильям Дуглас туда прибыл, случилось, что король Испанский вышел в поле, чтобы поближе подступить к врагуV–VI[305]. Король Гранады тоже двинулся ему навстречу, так что один король уже видел другого со всеми его знаменами. И начали они строить полки друг перед другом. Тогда названный мессир Вильям со своим отрядом встал особняком на одном из крыльев испанского войска, дабы лучше выполнить свое дело и лучше выказать свою удальVII–VIII.[306] Когда он увидел, что все полки с обеих сторон уже построились, а полк испанского короля даже слегка продвигается вперед, то решил, что тот идет в бой. И поскольку IХ-добрый рыцарь всегда предпочитал быть среди первых, нежели последних, он ударил своего коня шпорами, и все его соратники последовали его примеру-X.[307] И помчались они на врага, и врезались прямо в полк гранадского короля. Мессир Вильям думал, что король Испанский и все его полки поскачут вслед за ним, но он ошибся: никто за ним не последовал, кроме его земляков. Все испанцы продолжали хранить спокойствие. Поэтому добрый рыцарь, мессир Вильям Дуглас, и весь его отряд оказались зажаты врагом в тиски столь крепко, что никто уже не смог вырваться и избегнуть смертиХI-ХII.[308] Это было большим позором и срамом для испанцев XIII-, которые никак не пытались их выручить-XIV[309]. Однако шотландцы очень дорого продавали свои жизни до тех пор, пока могли сражатьсяXV–XVI.[310] Так закончилось все это приключение и путешествие для вышеназванного господина, монсеньора Вильяма Дугласа, и его отряда.
Немного времени спустя после отъезда мессира Вильяма Дугласа из Шотландии некоторые достойные шотландские господа обратились к советникам короля Англии, дабы высватать его сестру и короновать ее венцом шотландских королев. Переговоры были проведены столь умело, что брачный договор был заключен, и послал английский король мадемуазель Изабеллу, свою сестру, с очень почетным сопровождением к юному королю Дэвиду Шотландскому[311]. Тот радостно ее встретил и обвенчался с ней средь великого ликования в Бервике, что в Шотландии; а затем задержались они в этом городе и его округе на долгое время. Однако теперь я немного помолчу об английских и шотландских событиях и вернусь к рассказу о благородном короле Карле Французском[312], ибо дело того требует.
Этот король Карл Французский был женат трижды, но умер, так и не получив наследника мужского пола ни от одной из своих жен, что обернулось бедой и печалью для королевства, как вы узнаете далее из этой истории. Первая его жена была самой изящной и красивой женщиной на свете и доводилась дочерью графине Артуа. Однако эта дама плохо берегла свой брак и нарушила супружеский долг[313]. Поэтому она долгое время провела в узилище Шато-Гайяра и терпела великие лишения, пока ее муж не стал королем. Когда королевство Французское отошло к нему, и он был коронован, двенадцать пэров и бароны Франции ни в коем случае не пожелали допустить, чтобы королевский престол остался без наследника мужского пола. Поэтому они подыскали повод и основание для того, чтобы брак с этой дамой, сидевшей в темнице, был объявлен расторгнутым и недействительным. Все это было сделано по постановлению нашего Святого Отца папы, который тогда правил церковью и дал разводную грамоту королю Франции.
Теперь король Карл смог жениться вторично. На этот раз его супругой стала дочь императора Генриха Люксембургского и сестра благородного короля Богемского. Эта госпожа Люксембургская[314], которая была очень кроткой и добронравной женщиной, родила королю одного сына. Однако он умер в младенчестве, а вскоре после этого в Иссудене, что в Берри, скончалась и сама мать. Обе смерти случились при довольно подозрительных обстоятельствах, и некоторых людей тайно, за спиной обвиняли в них.
После этого короля Карла женили в третий раз, на дочери его сводного дяди, мессира Людовика, графа Эврё[315]. Эта дама, прозванная доброй королевой Жанной, была сестрой короля Наваррского, правившего в то время.
Однако случилось, что как раз тогда, когда эта дама забеременела, ее супруг-король заболел и слег на ложе смерти. Когда он понял, что смерть близка, то решил и приказал следующее: в том случае, если его жена-королева народит мальчика, пусть мессир Филипп де Валуа, его двоюродный брат, будет королевским опекуном и регентом до тех пор, пока мальчик не подрастет настолько, чтобы править самостоятельно. Если же случится, что это будет девочка, пусть 12 пэров и высокородные бароны Франции посовещаются между собой и отдадут королевство тому, кто должен владеть им по праву. Отдав это распоряжение, названный король Карл преставился в двадцать седьмой день месяца марта, в год Милости 1328[316].
По прошествии недолгого времени королева разрешилась от бремени, но это была девочка[317]. Поэтому большинство жителей королевства было очень встревожено и опечалено. Когда 12 пэров и знатные сеньоры Франции это узнали, то со всей поспешностью собрались в Париже и по дружному решению отдали корону монсеньору Филиппу де Валуа. Тем самым они обошли в правах королеву Англии — родную сестру почившего короля Карла, и ее сына, короля Эдуарда. Как вы уже слышали в начале этой книги, они объясняли свое решение тем, что королевство Французское по причине своего великого благородства не может наследоваться ни женщиной, ни сыном через мать.
Итак, 12 пэров и высокородные бароны Франции решили и постановили короновать Филиппа де Валуа, сына того графа Валуа, который доводился братом королю-красавцу Филиппу, отцу недавно почившего короля Карла, от коего Филипп де Валуа унаследовал королевство.
Уже в скором времени после проведения этих выборов новый король прибыл в Реймс, чтобы его там миропомазали и короновали. Он назначил сбор знати на пятницу, на Пятидесятницу[318], ибо в Троицын день[319] он уже должен был принять миропомазание. Тогда все знатные сеньоры Франции и многие сеньоры Империи собрались в путь и прибыли в Реймс, дабы воздать почести новому королю. В день коронации его всюду сопровождали король Карл Богемский[320] и король Филипп Наваррский[321]. Там также присутствовали герцог Брабантский[322], граф Эно, мессир Жан д’Эно, герцог Бретонский[323], герцог Бургундский[324], граф Блуаский[325]— племянник короля Филиппа, граф Алансонский[326], граф Фландрский[327], мессир Робер д’Артуа, который много труда потратил, чтобы эта коронация состоялась, герцог Лотарингский[328], граф Барский[329], граф Намюрский[330], граф Осеррский, герцог Бурбонский, сир де Куси[331], граф де Сен-Поль[332], граф Омальский[333], граф д’Аркур[334] и столько прочих сеньоров, что их перечисление отняло бы слишком много времени.
Итак, в Троицын день, согласно принятому постановлению, король Филипп был коронован и миропомазан в великом соборе Реймсской Богоматери, в присутствии всех вышеназванных господ и многих прочих. Там находились великие и знатные сеньоры, которые должны были служить королю при совершении обряда коронации: один должен был препоясать его мечом, другой — надеть ему шпоры, и так далее. Каждый из них был готов исполнить свой долг, за исключением графа Фландрского, который укрылся в задних рядах. Тогда к нему дважды воззвали, говоря громким голосом: «Граф Фландрский, если вы здесь присутствуете, или кто-нибудь от вашего имени, то подойдите исполнить ваш долг!» Граф, хорошо слышавший эти слова, даже не пошевелился. Тогда к нему воззвали снова, уже в третий раз, и повелели, именем короля, чтобы он вышел вперед, а иначе он может стать нарушителем вассального долга. Услышав это предостережение, граф, наконец, выступил вперед и, поклонившись королю, молвил так: «Монсеньор, если бы меня назвали Людовиком Неверским, а не графом Фландрским, то я бы сразу предстал перед вами». — «Как!? — спросил король. — Разве вы не граф Фландрский?» — «Сир, — сказал он, — я ношу графский титул, но без всякой выгоды для себя».
Тогда король пожелал узнать, как это может быть. «Монсеньор, — сказал граф, — жители Брюгге, Ипра, Поперинге, Берга и Кассельского кастелянства изгнали меня и не признают во мне графа и господина. Даже в Генте я осмеливаюсь показываться довольно редко — столь сильно Фландрская земля охвачена мятежом!»[335] Тогда молвил и рек король Филипп: «Луи, мой кузен, мы считаем вас графом Фландрским и клянемся священным таинством миропомазания, свершенным над нами сегодня, что не войдем в Париж, пока не замирим графство Фландрское и не вернем его под вашу власть». Граф Фландрский преклонил колени и сказал: «Монсеньор, большое спасибо!» Затем исполнил граф свой долг, и был он рад-радешенек от королевского обещания. Да и как же иначе!
Уже вскоре после коронационных торжеств, которые были необычайно роскошными, пышными и на которых присутствовало великое множество знатных правителей и сеньоров, король Филипп объявил срочный и великий военный сбор, дабы идти походом на фламандцев. Приехав в Аррас, он задержался там на некоторое время, а затем прибыл в Эр. Королю сказали, что фламандские мятежники собрались на горе Кассель, поэтому он пожелал направиться в ту сторону, и явились к королю, дабы служить ему и помочь графу в его нужде… [Небольшая лакуна в тексте хроники.], и расположился король со всем своим войском на Кассельской равнине, напротив фламандцев, коих собралось там, на горе, добрых 16 тысяч. Все они были мятежниками, приговоренными к изгнанию из Фландрии. Их прислали от себя разные города, дабы они сразились с их сеньором и с королем, против коих они бунтовали. Мятежники избрали одного предводителя, по имени Николас Заннекин. Он был удивительно заносчив, храбр и дерзок. Все остальные, кто был у него в подчинении, обещали сделать его очень могущественным сеньором в том случае, если смогут разбить короля Франции. Ради этого они пошли на большой риск, как вы услышите далее.
Когда фламандцы, коих собралось на горе Кассель добрых 16 тысяч, увидели на Кассельской равнине короля Франции и всех его людей, то, вместо того, чтобы испугаться, жестоко разъярились духом и рассмотрели между собой, как нанести французам вред и урон.
Затем, в час ужина, не поднимая ни малейшего шума, они спустились с горы Кассель и построились тремя ратями. Одна из них пошла прямо к шатру французского короля и почти застала его врасплох, ибо он со своими людьми сидел за ужином. Походя фламандцы убили попавшегося им на пути мессира Рено де Лора[336], поскольку живым его было не взять.
Вторая их рать пошла прямо к шатру короля Богемии, и застала его почти в таком же положении.
Третья рать пошла прямо к шатру благородного графа Эно и тоже едва не застала его врасплох. Фламандцы взяли графа и его людей в тиски, ибо стан эннюерцев располагался к горе Кассель ближе всех остальных. Только поспешая изо всех сил, смогли они вооружиться, равно как и графский брат, мессир Жан.
Таким вот образом, беспрепятственно, три отряда дошли до самых шатров названных мною сеньоров, так что едва-едва успели эти сеньоры вооружиться и собрать вокруг себя своих людей. И были бы все сеньоры со своими людьми перебиты, если бы Господь почти чудесным образом их не спас и не выручил. Но, по милости и воле Господней, каждый из этих сеньоров разгромил напавший на него отряд в одно и то же время и один и тот же час, — да столь основательно, что из шестнадцати тысяч фламандцев никто не спасся.
Эннюерцы во главе с графом Эно и его братом, мессиром Жаном, первыми разбили своих противников, ибо они первыми подверглись нападению. Эннюерцы так плотно зажали фламандцев с тыла, что, когда те попытались отступить, у них это не вышло. Там разыгралось великое сражение, великая сеча и великая битва, и очень дорого продали себя фламандцы, ибо у них были секиры, боевые молоты и огромные палицы с железными шипами, коими они наносили мощные удары. Двум братьям Эно пришлось там изрядно потрудиться, и фламандцы их сильно отделали. Под графом Эно было убито два скакуна, и каждый раз ему помогал подняться монсеньор Жан д’Эно, его брат. Однако в конце концов эннюерцы вместе со своими сеньорами управились так, что начисто уничтожили весь этот фламандский отряд. Затем, с криками «Эно! Эно!» они ударили в тыл другому отряду, напавшему на короля Франции. Над фламандцами была учинена великая бойня и великое смертоубийство, ибо пощады не давали никому. Там был убит их капитан, Николас Заннекин, а также один добрый оруженосец из Эно, по имени Ле-Борн де Роберсар[337]. Но это случилось из-за его неосмотрительности, ибо он в одиночку погнался за шестью фламандцами, которые были вооружены длинными пиками. Во время преследования он им кричал: «Стойте, негодяи! Я вас всех перебью!» Так пробежал он за ними довольно большое расстояние, и когда они увидели, что оруженосец совсем один, и помочь ему никто не может, то все разом развернулись ему навстречу, и один из них ударил его пикой в забрало. Железный наконечник вонзился оруженосцу в мозг, и рухнул он наземь. Так погиб этот оруженосец, что было большой потерей, I-и очень о нем скорбели его земляки.-II[338]
Эта битва была очень лютой и крайне жестокой, и дорого себя продавали фламандцы до тех пор, пока могли держаться. Но в конце концов на них так напали со всех сторон и так крепко по ним ударили, что они потеряли всякий строй и были разгромлены, перебиты и повалены грудами, словно скотина на бойне. Их погибло добрых пятнадцать тысяч.
Опережая всех французских сеньоров, эннюерцы отнесли знамена монсеньора графа Эно и его брата, монсеньора Жана, на гору Кассель и водрузили их на стенах города и на вершине монастырской башни. Затем туда были доставлены знамена французского короля, который велел захватить город и разместить в нем охрану.
Эта битва состоялась в год милости Нашего Господа 1328, в день Святого Варфоломея, в августе[339].
После этой победы, одержанной над фламандцами в Кассельской долине, король Франции провел там всю ночь, а также следующий день. Меж тем в Брюгге, Ипр, Поперинге и соседние города, участвовавшие в мятеже против графа, пришла весть о том, что Николас Заннекин потерпел разгром и погиб вместе со всем своим войском. Тогда поникли головой его сторонники и не посмели даже заикнуться о том, чтобы идти против короля и их сеньора. И сказали они, что Николас Заннекин, будучи дерзким безумцем, вступил в битву без их совета. Ведь они ему наказывали, чтобы он с этим повременил, а он преступил запрет и сам накликал беду. Поэтому нечего о нем горевать. Так-то вот оплакивали Николаса фламандцы, которые прежде сулили ему великие почести и избрали его предводителем мятежного войска.
Меж тем король Франции со всем своим воинством выступил в сторону Ипра. Тогда, сопровождаемый великой толпой народа, к нему явился кастелян Берга и преподнес ключи от замка. Король их взял и передал во владение графу Фландрскому. Затем он продолжил свой путь к Ипру, и когда жители города услышали весть о его приближении, то вышли ему навстречу великой процессией и поднесли ключи от города. Король их взял и передал графу, а затем приказал, чтобы горожане Ипра поклялись хранить верность и преданность в отношении своего сеньора. После этого король въехал в Ипр, где его ждал очень почетный прием. Он задержался там до тех пор, пока жители Брюгге и Вольного Округа не явились принести присягу и оммаж графу Людовику. Кроме того, они клятвенно пообещали, что будут жить с ним в мире, и граф тоже дал им такую клятву. Так, благодаря могучей поддержке французского короля, он вновь овладел своей землей. Затем французское войско двинулось в обратный путь, и все вернулись в свои края. Король же направился в Париж, ибо после своей коронации он еще ни разу там не был.
Когда Филипп де Валуа первый раз въехал в Париж как король, его приняли там с большим почетом и ликованием. Все улицы, по которым он ехал к себе во дворец, были покрыты и украшены золотой парчой. Его сопровождали король Богемский и король Наваррский, а в его свите находилось столько великих сеньоров, что и не счесть. Было бы слишком утомительно описывать великие празднества и торжества, устроенные в честь короля как в Париже, так и в иных местах, где он принимал присягу у своих добрых горожан и оммаж у своих вассалов. Все повиновались ему как королю, и это было разумно, ибо он стал королем по выбору и согласию двенадцати пэров Франции и видных баронов этого королевства.
В том же году, когда состоялась его коронация, король Филипп письменно потребовал от юного короля Эдуарда Английского, чтобы тот приехал к нему и принес оммаж за графство Понтьё и за все земли, которые он держал в Гаскони и за которые полагалось приносить оммаж французскому королю. Услышав эту новость от французских послов, король Эдуард принял их столь почетно и торжественно, сколь умел, и заставил их прогостить в Лондоне целых пятнадцать дней. Тем временем он посоветовался, чтобы узнать, как ему следует поступить. В его совете рассудили, что он обязан исполнить требуемое. Тогда он ответил посланцам короля Филиппа, что подготовится и в скором времени прибудет во Францию. Этот ответ пришелся посланцам весьма по душе. Они отбыли от короля очень довольные, с превосходными подарками и драгоценностями, которые были им пожалованы из любви к французскому королю.
Итак, случилось в ту пору, что юный король Английский, намереваясь принести оммаж королю Франции, переплыл море и прибыл в королевство Французское, сопровождаемый очень многими людьми своей страны — самыми знатными и самыми мудрыми. Он нашел короля Филиппа в Амьене. Тот поджидал его, окруженный весьма пышной свитой, в которой находились три короля: король Богемский, король Наваррский и король Майоркский[340].
Королю Англии был оказан очень почетный и радушный прием. На протяжении шестнадцати дней в его честь устраивались джостры, бегуры и застолья, роскошные и торжественные. Король Франции каждый день дарил королю Эдуарду и его людям какие-нибудь красивые драгоценности. И принес король Английский оммаж королю Филиппу за графство Понтьё, которое он держал от него, и за все гасконские земли, вассальные по отношению к французской короне[341]. После церемонии оммажа король Эдуард вместе со всей своей свитой выехал из Амьена и вернулся назад в Англию, а король Франции вернулся в окрестности Парижа.
Вам уже было рассказано о том, как юный король принес оммаж королю Франции, и о том, как он женился на дочери графа Эно, госпоже Филиппе, которая была самой щедрой, самой учтивой и вообще самой лучшей из всех дам, когда-либо живших на свете. Далее вы еще о ней услышите, если у меня хватит времени продолжить эту книгу.
Вам также было подробно рассказано о том, как король Эдуард выступил в поход против шотландцев и испытал много тягот, стремясь с ними сразиться, о том, как шотландцы под покровом ночи покинули свой лагерь и скрылись от англичан, о том, как между двумя странами было заключено трехгодичное перемирие, которое очень хорошо соблюдалось, и о том, как король Англии выдал свою юную сестру замуж за юного короля Дэвида Шотландского. А еще прежде этого вы узнали, как были казнены Диспенсеры и их приспешники.
После этих событий юный король Эдуард Английский правил и действовал, обычно следуя советам госпожи своей матери, своего дяди монсеньора графа Кентского, монсеньора Генриха Ланкастера по прозвищу Кривая Шея и мессира Роджера Мортимера, так что ничего не решалось и не вершилось без их одобрения.
Но вот случилось, что вражда, которая никогда не дремлет, проникла в сердце мессира Роджера Мортимера, и возненавидел он графа Кентского столь сильно, что показал это на деле. Он насплетничал и внушил королю, что названный граф Кентский хочет его поскорей отравить и убить, поскольку мечтает завладеть короной на правах его ближайшего родственника. Мать короля, госпожа Изабелла, поддержала этот навет и донос, а король поверил ему тем более легко, что еще совсем недавно скончался его брат, Джон Элтемский[342]. Поэтому приказал он схватить своего дядю, графа Кентского, и обезглавить на глазах у всего народа. Граф, как ни пытался, не смог добиться помилования, хотя за ним не было никакой вины[343]. Тогда все жители Англии, малые и великие, простые и знатные, были очень сильно возмущены и расстроены. Сеньор Мортимер стал им после этого весьма не по сердцу, ибо они не сомневались, что именно по его совету и наущению был казнен благородный граф Кентский, коего все считали добропорядочным и честным человеком. Никогда впоследствии сир Мортимер не пользовался у англичан прежней любовью.
По прошествии недолгого времени разнеслась громкая молва (не знаю, правдива ли она была) о том, что госпожа королева беременна, и винили в этом сеньора Мортимера сильнее, чем кого-либо иного. Новость получила такую широкую огласку, что юный король тоже оказался о ней весьма наслышан. Кроме того, ему сообщили, что по лживому доносу сеньора Мортимера, сделанному больше из коварства и зависти, нежели из любви к правде, приказал он казнить своего дорогого дядю, доброго графа Кентского, коего все англичане считали праведным и честным мужем. Поэтому не было ничего удивительного в том, что короля охватили гнев и печаль.
Он тотчас приказал взять сеньора Мортимера под стражу, привезти его в свой лондонский дворец Вестминстер и поставить пред очи великого множества баронов, прелатов и знатных мужей своего королевства[344]. Король сам перечислил перед всеми сеньорами, собравшимися по его приглашению, преступные деяния сеньора Мортимера, о коих он был осведомлен и тяжесть коих представлялась ему очевидной. Затем названный король потребовал от присутствующих вынести приговор и спросил, какой смертью должен умереть человек, повинный в таких деяниях.
Приговор был согласован и вынесен достаточно быстро, ибо, благодаря слухам, каждый был хорошо обо всем осведомлен еще задолго до того, как король начал что-либо предпринимать. В итоге все сошлись на том, что сеньор Мортимер должен быть казнен точно таким же образом, как и мессир Хъюг Диспенсер. Так и было сделано[345].
Сеньора Мортимера тотчас проволокли через весь город Лондон на салазках, а затем привязали к лестнице посреди одной площади. Затем ему отсекли уд и мошонку, а после этого вскрыли ему нутро, вырвали все кишки и бросили их в огонь. Затем ему отрубили голову, а тело повесили за бока.
Сразу вслед за этим юный король повелел затворить госпожу свою мать в одном красивом замке[346] и приставить к ней достаточное количество придворных дам и камергеров, дабы они ее охраняли, обслуживали и составляли ей общество и свиту. Он также прислал к ней несколько оруженосцев, чтобы они служили столь высокородной даме, каковой она являлась, и выделил ей обширные земли с большими доходами, чтобы на протяжении всей жизни она имела достойное содержание, подобающее ее званию. Все эти доходные земли располагались окрест ее замка. И повелел король, чтобы, покидая замок, она ни в коем случае не выходила за палисад, но прогуливалась по очень красивому фруктовому саду, который находился в указанных пределах, и по многочисленным замковым пристройкам.
После того, как юный король Эдуард Английский свершил эти высокие акты правосудия, он набрал новый совет из наиболее мудрых, добродетельных и верных людей своего королевства. И стал он править очень благоразумно, и повсеместно поддерживал мир в своем королевстве, благодаря доброму совету, который он набрал и поместил подле себя.
Он часто устраивал джостры, турниры и прочие развлечения, чтобы как можно веселей проводить время, и снискал великое расположение и громкую известность у всех жителей своего королевства, мирно живя со своей женой.
Однако случилось, что срок перемирия, заключенного между ним и королем Шотландии, истек. Поэтому он был поставлен в известность, что его зять король Дэвид Шотландский продолжает удерживать добрый город Бервик, который, однако, должен быть частью его королевства, поскольку его дед, добрый король Эдуард [I], всегда владел им мирно и свободно, а потом на протяжении долгого времени это делал его отец. Кроме того, королю Эдуарду объяснили, что, хотя королевство Шотландское считается его фьефом, юный король Дэвид, его зять, до сих пор не принес ему оммаж. Поэтому, если он позволит и дальше так попирать свои права, его станут меньше почитать и страшиться.
От этих речей король встрепенулся и возмутился. Он немедля послал большое и представительное посольство в Шотландию, к юному королю Дэвиду и его совету, и велел ему сказать и передать, чтобы он соизволил убрать свои руки от доброго города Бервика и вернул его обратно. Ибо Бервик — законное наследство короля Англии, которое всегда принадлежало его предшественникам. Кроме того, пусть король Дэвид явится к нему, дабы принести оммаж за королевство Шотландское, каковое он должен держать от него в качестве фьефа.
Когда юный король Дэвид Шотландский услышал, какие требования к нему выдвигает в своем послании его шурин, король Англии, то ответил, что посоветуется об этом в короткое время. Затем он собрал весь свой совет — знатных мужей, великих баронов и прелатов Шотландии. Пересказав им требования английского короля, он попросил тщательно их обсудить и дать ему добрый совет.
Когда король достаточно посовещался со своими людьми, он сказал английским послам следующее:
«Господа! Я и все мои люди очень сильно удивлены тем, что мой шурин король Англии обращается ко мне с такими требованиями. В наших старинных грамотах мы не находим ни малейших указаний на то, что королевство Шотландское было раньше хоть как-то подвластно английской короне. И мы не считаем, что Шотландия должна подчиняться английскому королю через оммаж или как-нибудь иначе.
Мой отец, добрый король Роберт, ни разу не согласился принести оммаж предшественникам вашего короля, несмотря на жестокие войны, которые против него велись. Поэтому я и мои советники считаем, что мне тоже не следует этого делать, а, кроме того, я не испытываю к этому никакой охоты. Наконец, мой отец захватил добрый город Бервик у отца вашего короля в ходе честной борьбы, а потом всю жизнь удерживал его как свое законное достояние. Так же и я, с Божьей помощью, собираюсь удерживать Бервик как свое законное наследство, не щадя своих сил.
Поэтому я прошу вас, господа послы: скажите, пожалуйста, от моего имени королю Эдуарду, чтобы он соблаговолил оставить меня в том же вольном положении, в каком находились мои предшественники, и дал мне владеть тем, что король мой отец захватил, а потом мирно удерживал в течение всей своей жизни.
И пусть король Эдуард не изволит слушать никаких злых и легковесных советов, противоречащих моей просьбе. Ибо если кто-нибудь пожелает нанести мне обиду, то именно король Эдуард должен прийти ко мне на помощь, из любви к своей сестре, на которой я женат. Точно так же по отношению к нему поступлю и я, но побуждаемый любовью, а не оммажем».
Послы ответили:
«Сир, мы внимательно выслушали ваш ответ и передадим его нашему государю-королю как можно точнее».
Затем они попрощались и вернулись назад, к английскому государю и его советникам. Там они пересказали всю речь, которую юный король Шотландии произнес в ответ на их требования.
Этот доклад не слишком понравился королю Эдуарду, и еще меньше его советникам, которые стремились развязать войну с Шотландией, чтобы отомстить за смерть своих близких, убитых под Стерлингом и во время погони, которая была весьма позорна и гибельна для англичан.
Когда английский король выслушал ответ шотландского короля в пересказе тех достойных людей, коих он посылал в Шотландию, то почувствовал, что задета его личная честь, равно как и честь его королевства.
Но, с другой стороны, ответ показался ему вполне разумным в том, что касается кровных уз. Ибо, действительно, он должен был воздержаться от войны ради своей сестры, шотландской королевы. И он довольно легко замял бы все это дело, если бы не тревожился о своей личной чести и чести своей державы.
Кроме того, находившиеся подле него сеньоры, чьим советам он неукоснительно следовал, не дали ему слишком долго прохлаждаться. Они сказали, дабы встряхнуть и распалить его:
«Сир, [восходя на престол], вы торжественно поклялись свои королевским достоинством, что будете беречь, охранять, защищать и приумножать права и владения английской короны. Поэтому, если вы оставите в руках шотландцев добрый город Бервик и прекрасный замок Роксбург, которые являются ключами от англо-шотландской границы, вы не исполните должным образом вашей клятвы, и от этого пострадает ваша честь и сократятся ваши наследственные владения. И вас, такого молодого и многообещающего государя, станут меньше чтить и страшиться! Все, кто услышит разговоры об этом, смогут сказать, что из-за нехватки смелости и по сердечному малодушию, которое вовсе не пристало юному государю, вы так плохо защищаете ваши права.
Ведь через Бервик и замок Роксбург шотландцы в любой день могут войти и вторгнуться вглубь вашего королевства! А вот если вы отвоюете эти твердыни, некогда принадлежавшие вашим предшественникам, — этого не случится. Вы легко можете это сделать, если пожелаете, ибо за последние три года силы шотландцев очень ослабли и сократились. Тем не менее, они ведут себя надменно и заносчиво, мало считаясь с вашей страной.
Как нам часто рассказывают люди, живущие в Ньюкасле-на-Тайне, Бранспи-те, Перси, Урколе и других замках, пограничных с Шотландией, шотландцы им грозятся и обещают, что совершат еще более глубокое вторжение в вашу страну, чем это сделал король Роберт, — пусть только немного подрастет их государь, король Дэвид. И заявляют они, что вы согласились выдать свою сестру за их короля, поскольку хотели их задобрить и спасти свою страну от ратного разорения.
Вот о каких вещах, и даже о еще более тревожных — всех не перескажешь! — мы постоянно узнаем от пограничных жителей. Этих угроз и оскорблений нельзя стерпеть. Поэтому мы вас просим, чтобы вы срочно созвали ваш совет и приняли надлежащее решение».
Короля Эдуарда Английского так возмутили и настроили против шотландцев, что он велел возвестить о проведении в Лондоне превосходного празднества с джострою, в которой, со стороны защитников, будут участвовать тридцать рыцарей и тридцать оруженосцев. И повелел он, чтобы все знатные мужи и прелаты были в Лондоне ко дню Сретения Божьей Матери[347], в год 1331. Все явились, как было приказано, и состоялся там праздник, пышный, роскошный и с хорошей джострой.
На эти торжества съехалось множество великих сеньоров. Был там и мессир Жан д’Эно с одиннадцатью рыцарями своей земли. Из рыцарей-зачинщиков приз лучшего воина получил сир де Фаньоль[348], который находился в свите монсеньора де Бомона, а из оруженосцев-зачинщиков — Франк де Халь[349], который пока еще не был рыцарем, но в том же году стал таковым, воюя в Шотландии вместе с английским королем.
Великие торжества и ристания шли в Лондоне восемь дней подряд при огромном стечении сеньоров, дам и благородных девиц. В конце восьмого дня, по завершении празднества, король созвал всех советников от трех сословий: прелатов, графов, баронов, рыцарей и горожан, мудрых и именитых.
Затем устами доблестного прелата, епископа Линкольнского, король поведал им, как он обратился с требованием к своему зятю королю Шотландскому, чтобы тот соизволил убрать свои руки от города Бервика и от замка Роксбурга, которые он несправедливо удерживает, и чтобы он соизволил принести ему оммаж за королевство Шотландское, как это положено. Поведав о том, какой ответ король Шотландии дал его послам, король Эдуард, устами вышеназванного епископа, попросил всех присутствующих, чтобы каждый соизволил посовещаться и решить, как лучше уберечь его честь.
Когда все бароны, рыцари, советники из добрых городов и представители общин посовещались, то сказали в ответ, что, по их разумению, король не может более, без урона для своей чести, сносить обиды, которые ему причиняет король Шотландии.
«Хорошо известно и бесспорно, — говорили они, — что короли Шотландии издревле приносили оммаж королям Англии. В их стране нет ни одной независимой области, но все они относятся к Йоркскому округу, который является частью Английского королевства и имеет архиепископскую кафедру. Еще прежде шотландцы стали чеканить свои монеты по образцу английских, все их законы и обычаи сходны с нашими, и язык у нас с ними один и тот же. Из этого явствует, что королевство Шотландское ведет свое происхождение от Английского королевства.
Англичане твердо стоят на том, что обе эти страны некогда управлялись одним государем, королем Англии. Этот король имел двух сыновей. Находясь на смертном одре, он, как и надлежало, созвал всех знатных сеньоров из обеих стран и в их присутствии разделил свои владения на два королевства. Старшему он завещал Англию, а младшему — Шотландию, но лишь на том непременном условии, что он будет владеть ею как вассал своего брата, короля Англии. Однако шотландцы, будучи весьма твердолобы, стали впоследствии придерживаться иного мнения, и этого нам никак нельзя стерпеть.
Поэтому, дорогой государь, мы хотим и советуем, чтобы перечисленные доводы были еще раз представлены шотландскому королю и его советникам. Мы даем ему эту милостивую отсрочку из почтения и любви к вашей сестре, на которой он женат. Если он не выйдет на путь признания тех требований, которые ему предъявили и еще предъявят, то получит вызов. Вы же, после вручения этого вызова, примете самые решительные меры и вторгнетесь в королевство Шотландское с таким могучим воинством, которое сможет отвоевать и покорить добрый город Бервик, относящийся к вашим наследственным владениям. Когда вы его подчините силой и принуждением, король Шотландский будет рад-радешенек, если ему будет позволено принести вам оммаж и дать возмещение за все обиды и оскорбления, которые нанес вам он сам или же король его отец. Что касается нас, то мы полны желания идти на войну под вашим предводительством»[350].
Когда английский король услышал ответ своих советников и увидел бодрый настрой своих людей, то весьма обрадовался и выразил им большую признательность. Затем было рассмотрено и решено, кто поедет в Шотландию. Посольская миссия была возложена на епископа Даремского[351], сеньора Перси, сеньора Моубрея и сеньора Фелтона[352]. Названный прелат и трое видных баронов, которые там присутствовали, согласились, по просьбе и велению короля, отправиться в эту поездку.
Еще король попросил, чтобы все соизволили подготовиться и снарядиться, каждый согласно своему положению, дабы явиться к определенному дню (этот день был тогда назван) в Ньюкасл-на-Тайне. Все ответили, что за ними дело не постоит — они прибудут туда охотно и без всяких задержек.
На этом королевские советники разъехались и вернулись в свои края. Мессир Жан д’Эно тоже простился с королем, но перед этим предложил ему свои услуги от чистого сердца и с великим воодушевлением. Король был ему очень признателен и сказал:
«Милый дядя, огромное вам спасибо! От вас и от вашей помощи я не отказываюсь и, в случае необходимости, вас призову».
С этим уговором названный мессир Жан уехал от короля и королевы, своей племянницы, которая очень нежно его обняла на прощание и попросила, чтобы он соизволил передать от нее привет господину ее отцу, госпоже матери, а также милой сестрице. Он сказал, что сделает это с радостью. Затем уехал названный мессир Жан со всей своей свитой и вернулся в Эно.
Однако вернемся к рассказу об англичанах и шотландцах. Когда назначенный день приблизился, благородный король Эдуард вместе со всем своим войском прибыл в Ньюкасл-на-Тайне. К нему постоянно присоединялись все новые отряды, и он задержался там на целых восемь дней, поджидая своих людей, а также послов, отправленных в Шотландию к юному королю Дэвиду и его советникам. Эти послы вернулись к нему на девятый день, и ответ, принесенный ими, ничем не отличался от предыдущего. Шотландцы заявили королю Эдуарду, что полностью готовы его принять, коль скоро он хочет идти к ним с войной. «Сир, — объяснили послы, — когда мы увидели, что они намерены упорно стоять на своем, то передали вызов шотландскому королю и его сторонникам от вас и ваших сторонников. Теперь вы можете с чистой совестью напасть на них. Решите только, с какой стороны это сделать». Король ответил: «Мы над этим поразмыслим». Затем он стал держать совет, и ему было сказано, чтобы он сначала двинулся к Бервику и осадил его со всех сторон, ибо этот замок расположен на границе, и шотландцы удерживают его на правах завоевателей. Этот совет был одобрен. Затем благородный король Эдуард выступил из Ньюкасла и велел ехать впереди своим маршалам — графу Саффолку[353] и монсеньору Томасу Уэйку. В конце первого дня король прибыл ночевать в Урколь[354] —один замок и город, подчиняющийся сеньору Перси. Город был полностью разорен шотландцами, однако замок не пострадал. Следующим утром король прибыл обедать в замок Перси[355] и провел там весь день, поджидая свое войско и тех людей, которые еще не успели подойти. В войске английского короля было не менее десяти тысяч всадников и пятнадцати тысяч пехотинцев, лучников и валлийцев, и это еще не считая того ратного сброда, который следовал за войском.
Английское войско двигалось, пока не пришло под Бервик. Затем все, как смогли, расположились вокруг крепости и осадили ее со всех сторон. В разъезд были посланы фуражиры, чтобы искать провиант, жечь шотландские селения, захватывать пленников, большие стада скота и сгонять их в осадный лагерь.
Король Англии велел воздвигнуть большие и высокие осадные машины столь близко от замка, сколь это возможно. Машины постоянно, и ночью и днем, обстреливали башни замка и внутренний двор. Этот обстрел жестоко угнетал шотландцев. В скором времени в замке оказались снесены все деревянные укрытия на стенах и даже крыши залов и других помещений. Остались только две большие башни, в которых можно было отсиживаться.
Шотландцы, которые обороняли и удерживали крепость, были очень стойкими и умелыми воинами. Но под конец они поняли, что не смогут долго выдерживать такой изнурительный обстрел, ибо огромные камни, которые в них бросали, слишком сильно разрушили и повредили укрепления замка. Поэтому они вступили в переговоры с королем Англии и предложили ему заключить пятнадцатидневное перемирие с тем условием, что один из них сможет съездить к королю Шотландии, дабы поведать ему, в каком положении они находятся. Если по истечении указанного срока король Шотландии их не выручит и не снимет осаду, они должны будут отдать замок в полное распоряжение короля Англии, но сами при этом смогут уйти, забрав все свое имущество.
Король согласился на это условие и велел прекратить обстрел. Затем он позволил одному шотландскому оруженосцу, который должен был отправиться с донесением к королю Шотландии, беспрепятственно проехать через английский стан.
Рассказ гласит, что этот оруженосец отбыл из Бервика и ехал, пока не достиг одного доброго города, который высится над морским заливом и называется Сент-Джон-Стоун[356]. Там тогда пребывали король Шотландии, королева, юный граф Морэйский[357], мессир Вильям Дуглас[358] (племянник доброго мессира Вильяма Дугласа, о коем вы уже слышали; в ту пору он еще не был рыцарем), мессир Роберт Вереи[359], мессир Саймон Фрезел[360] и великое множество юных шотландских башелье. Ведь король, желая выступить против англичан и защитить свою страну, объявил чрезвычайный военный сбор.
Будучи допущен к королю, оруженосец-посланец опустился перед ним на одно колено и поведал ему все, о чем вы уже слышали: в каком положении находится замок Бервик, и что его придется сдать, если в течение условленного срока он не получит помощи. Тогда сказал король Шотландии: «Да, если позволит Бог, мы туда отправимся». Затем он ускорил сборы и, выступив из Сент-Джон-Стоуна, прибыл в Эдинбург. Все люди за ним последовали, поспешая изо всех сил. Затем король покинул Эдинбург и выступил в поход со всем своим войском, дабы идти к Бервику.
Король Дэвид так торопился, что уже следующим утром, в час рассвета, он прибыл в одно большое аббатство черных монахов. Во времена короля Артура оно называлось Черный Дол, поскольку стоит в долине на берегу черной реки, которая издревле служила границей между Англией и Шотландией. Военные действия двух стран не распространяются на это аббатство, и тамошние монахи хранят в залог своей безопасности надежные хартии. Король Шотландский и все его люди расположились там, вдоль реки, на расстоянии двадцати английских лье[361] от Роксбурга и двадцати восьми лье от Бервика.
С наступлением ночи, на закате, из шотландского стана выехали юный мессир Вильям Дуглас, юный граф Морэйский, мессир Роберт Вереи и мессир Саймон Фрезел. Вместе с ними в набег отправились двести латников, сидевшие на добрых конях и хорошо снаряженные. Они быстро поскакали по укромным дорогам и совершенно необитаемым песчаным равнинам и уже в полночь оказались на превосходном лугу, который находился примерно в одном малом лье от вражеского лагеря. Там они спешились, покрепче пристегнули свои латы, подтянули подпруги коням и снарядились с предельным тщанием. Затем они вновь сели на коней и стали держать совет о том, как им действовать. Прямо перед собой они ясно видели костры, разведенные вражескими дозорными. Поэтому они решили, что заедут с другой стороны и будут хранить молчание до тех пор, пока не ворвутся в английский лагерь. Вклинившись в него, они закричат все в один голос: «Дуглас! Дуглас!», а лишь только увидят, что флажки Дугласа и Морэя повернули назад, то последуют за ними.
Когда этот замысел был доведен до каждого шотландца, они поехали вокруг английского лагеря, да столь тихо, что никто там ни разу не всполошился. Ворвавшись во вражеские расположения, шотландцы дружно закричали: «Дуглас! Дуглас!», приговаривая: «Все здесь помрете, английские негодяи!» Затем начали они валить и опрокидывать шатры и палатки, рубить, колоть, разить, ранить и убивать англичан, и учинили великий погром.
Той ночью в английском лагере несли дозор пять сотен латников и пять сотен лучников во главе с сиром Фелтоном и сиром Моубреем[362]. Услышав кличи и возгласы шотландцев, грохот падающих шатров и вопли поверженных англичан, воины во всем лагере всполошились и стали вооружаться, поспешая изо всех сил. Сам король вооружился очень быстро и, став перед своим шатром, велел поднять знамена и флажки. Он был очень разгневан из-за того, что шотландцы смогли застигнуть его врасплох. Подле короля, в его стане, собрались многие сеньоры и бароны Англии, и стража со всех ног поспешала к тому месту, откуда доносился шум. Но прежде чем она туда примчалась, шотландцы уже выполнили свой замысел и благоразумно отступили, уведя с собой сорок пленников, средь коих было семь рыцарей и двенадцать оруженосцев. И укрылись они в лесу, не понеся никакого урона. Оказавшись там, они уже не опасались никакой погони, ибо знали все входы и выходы, коих англичане не знали вовсе.
Когда настало утро, в английском войске стали подсчитывать урон, нанесенный шотландцами. И обнаружили англичане, что у них потеряно 260 человек убитыми и ранеными, а в плен уведено более сорока. Король был этим очень расстроен, но на сей раз исправить ничего не мог. Поэтому он приказал, чтобы отныне и впредь устраивалось два дозора, и чтобы каждый из них по численности не уступал тому дозору, который было заведено устраивать прежде. И пусть заставы и разведчики стерегут все подступы к лагерю, дабы англичане больше не оказались застигнуты врасплох. Все это было согласовано и приказано королем и маршалами.
Однако расскажу вам теперь о шотландцах. Радостные и веселые, они вернулись следующим утром, примерно в час рассвета, к королю Дэвиду и его людям и описали свое приключение. Совершив этот первый рейд, четыре юных шотландских сеньора снискали великую похвалу у своих друзей и широкую известность средь своих врагов. Впоследствии англичане опасались их пуще всех остальных.
Король Дэвид получил совет сняться с лагеря и подступить поближе к неприятелю. Поэтому во второй вечер после того, как англичане были потревожены внезапным набегом, все шотландцы с заходом солнца выступили из своего расположения и поехали, соблюдая полную скрытность, в сторону Бервика. Удалившись от аббатства, шотландские сеньоры сразу решили, как они будут действовать, ибо они превосходно знали окрестности. В целом шотландцев могло насчитываться шестнадцать тысяч человек, и все они были конными, согласно своему обычаю. Рыцари и оруженосцы сидели на добрых боевых скакунах и крупных конях, а остальные — на низкорослых лошадках, хорошо обученных и объезженных. Шотландское войско должно было въехать в лес, находившийся в двух английских лье от Бервика, и там разделиться на две части. Сеньоры решили, что меньшая часть нападет на английский лагерь и завяжет там отвлекающую стычку, а большую часть было решено удержать в резерве и поставить на фланге, поодаль. После того, как весь английский лагерь придет в движение, большая рать заедет с боку и ударит англичанам в тыл. Дабы исполнить этот замысел, малый шотландский отряд отправился в набег. Однако англичане вовремя узнали о его приближении через разведчиков и дозорных, которые стерегли все подступы к лагерю. Они спешно примчались в лагерь, восклицая: «К оружию! К оружию! Шотландцы скачут во весь опор и, если захотят, уже сейчас будут здесь!» Тут все в лагере поднялись по тревоге, а два дозора объединились и, соблюдая полную тишину, стали держаться в поле настороже до тех пор, пока все английские воины не вооружились, чтобы встретить шотландцев, если те к ним пожалуют, как было обещано разведчиками.
Как только король Англии и все его воины вооружились, они выступили из своих расположений и очень тихо, без шума и крика, удалились на расстояние, примерно равное трем выстрелам из лука. Затем они решили, что позволят шотландцам беспрепятственно войти в лагерь и увлечься грабежом оставленного там имущества, а потом все разом обрушатся на них. Как они решили, так и свершили.
Шотландцы же тем временем использовали в качестве удобного прикрытия лес и маленькую гору, стоявшую рядом с ним. Дабы не угодить в западню, они послали трех оруженосцев, сидевших верхом на очень послушных меринах, разведать, есть ли застава с той стороны, где они хотят ворваться в английский лагерь. Эти разведчики подъехали почти к самой границе лагеря, но не увидели никого и не услышали ни малейшего шума. Вдобавок ко всему, в лагере не горело ни огонька. Поэтому, совершенно изумленные разведчики сказали друг другу: «Они либо все бежали и убрались восвояси, либо все спят». Так и доложили они своим людям, находившимся на горе, из-за чего многие были довольно сильно удивлены.
Когда король Шотландии и находившиеся при нем советники услышали донесение, сделанное оруженосцами, то обсудили между собой, как действовать дальше. И сказали королю старейшие и наиболее опытные в ратном деле:
«Сир, даже не думайте, что столь храбрые рыцари, кои находятся в войске английского короля, могли бежать или отступить таким образом! Но, может быть, они догадались о нашем замысле и потому затаились в своем стане полностью вооруженные, дабы заманить нас к себе. Или же они стоят боевым строем в поле, дабы напасть на нас в удобный момент. Так что будьте осторожны на этот счет».
Тогда король спросил своих маршалов, как лучше поступить. Они посоветовали, чтобы все шотландцы отпустили коней пастись в лесу, а сами хранили полную тишину до наступления рассвета, когда они смогут хорошо оглядеться вокруг себя. Так шотландцы и поступили. Все воины спешились и спрятали своих коней и лошадок в лесу, велев слугам хорошо их охранять. Затем они поднялись на гору и построились в отряд. Эта гора была не слишком большой. Один ее склон был таким крутым, что по нему к шотландцам подступиться было невозможно. Другой склон был более пологим, но все равно взойти по нему наверх стоило большого труда. В самой пологой части горы, там, где на них могли напасть, шотландцы очень хорошо оборонились, сделав завал из великого множества бревен и веток. Теперь к ним можно было подступиться, лишь пройдя через один-единственный проход, который надежно охранялся шотландскими маршалами. Заняв эту позицию, шотландцы держались совершенно тихо до тех пор, пока не настал день, погожий и ясный. Тут увидели они напротив себя англичан, которые, как вам уже говорилось, стояли на одном холме, храня строгий боевой порядок. Англичане тоже могли их заметить и хорошо разглядеть, что они и сделали. Затем они стали держать меж собой совет о том, как поступить, и послали одного из герольдов английского короля к королю Шотландии. Явившись к нему, этот герольд сказал нижеследующее:
«Сир, меня послал к вам благородный король Английский. Он вам заявляет, что если сегодняшний день пройдет без битвы, и вы силой не снимете осаду с доброго города Бервика, то не ждите уже ничего хорошего, ибо город станет английским всецело и безвозвратно. И поскольку вы пришли сюда и показываете, что хотите сражаться с нашим королем, то, во исполнение вашего намерения и желания, извольте спуститься с этой горы, на которой вы закрепились с вашими людьми. Король Англии позволит вам совершенно беспрепятственно построиться на этой превосходной равнине и сразится с вами, не имея никакого [позиционного] преимущества. А если вы этого сделать не хотите, то выберите 20, 30, 40, 100 или 200 своих воинов. Король Англии выставит со своей стороны столько же, и они сразятся за его и за ваши права. За кем поле боя останется, тому и честь и город достанутся».
На эту речь советники шотландского короля ответили без долгих размышлений. Они сказали так:
«Герольд, мы благодарим вас за то, что вы передали нам столь прекрасное предложение. Однако скажите вашему королю от имени нашего, что он не имеет никакого права хозяйничать в этом краю, а если он хочет с нами сразиться, то он нас видит воочию. Поэтому пусть приходит, и мы его встретим, ибо спускаться с этой горы мы сейчас совершенно не намерены. Не хотим мы также и биться ни с двадцатью, ни с тридцатью, ни с сотней, ни с двумя сотнями ваших воинов, и не будем ставить в зависимость от исхода такого боя то право, которым наш король обладает на город Бервик. Мы пробудем здесь столько, сколько нам заблагорассудится. А если нам покажется нужным сойти вниз и сражаться, то мы хорошо знаем, каким путем это сделать, — но только не в угоду нашим врагам, а ради наших друзей».
Это был весь ответ, который герольд тогда получил и который он передал королю Англии и его советникам.
Когда король Английский узнал и услышал от своего герольда, что шотландцы вовсе не спустятся с горы, пока им не покажется это нужным, то захотел и приказал, чтобы к ним подступили как можно ближе и завязали с ними стычку. Дескать, они горячи и запальчивы, поэтому их вполне можно выманить вниз этим способом. Замысел и приказ короля был одобрен, и было велено, чтобы к горе подступила тысяча лучников, 500 с одной стороны и 500 с другой, а между ними еще 500 латников, которые должны были завязать с шотландцами стычку. Король посвятил там многих воинов в рыцари: сеньора Уилоуби[363], сеньора Брэдстоуна[364], сына сеньора де Ла-Вара[365], мессира Эдуарда Диспенсера[366], сына покойного сеньора Диспенсера, сеньора Грейстока[367], который впервые поднял там свое знамя, и многих других англичан. Еще там были посвящены в рыцари мессир Готье де Мони и мессир Вильям Монтэгю[368], которые были друзьями-соратниками и очень удалыми башелье. Затем эти английские сеньоры и лучники спустились с холма и стремительно двинулись на шотландцев, а король и его основная рать остались на прежнем месте, ничуть не меняя своего положения. И было приказано, от имени короля и под страхом смерти, чтобы никто не покидал холм и не вставал впереди маршальских знамен.
Когда шотландцы увидели, что англичане приближаются и подступают к ним именно с той стороны, где они были наиболее открыты для нападения, то знайте, что они не слишком встревожились. Самые храбрые и горячие из них заблаговременно выдвинулись в ту сторону и выставили впереди себя лучников, а своему королю велели спокойно держаться под своим знаменем. И вот пришли англичане и начали стрелять в шотландцев, а шотландцы — в них. Завязалась большая схватка, в ходе которой было совершено множество прекрасных подвигов, ибо воины с обеих сторон отчаянно рисковали, стараясь взять пленников и выручая своих собственных людей. И случилось так, что во время самого мощного приступа английские маршалы велели всем своим знаменам резко повернуть вспять, дабы увлечь шотландцев за собой в погоню и выманить их с горы. Но шотландцы и, прежде всего, их предводители, которые достаточно хорошо разбирались в таких военных хитростях, не поддались на это ничуть и продолжали держаться на прежнем месте, как надлежало. Когда англичане увидели, что ничего иного они не добьются, то отступили к своему основному войску, ибо, продолжая стычку, они могли больше потерять, чем выиграть — себя измотать и получить раны, а шотландцам досадить мало.
Затем англичане весь день простояли на своем холме, храня боевой строй, а шотландцы так же на своем, напротив них. С наступлением вечера король Англии и англичане удалились в свой лагерь и поужинали в великой спешке, не снимая доспехов. В ту ночь они окружили свой лагерь сильными заставами и надежными дозорными.
Когда приблизилась полночь, шотландцы, которые большие мастера будить людей, послали к английскому лагерю своих рыцарей-новичков и некоторых воинов, желавших испытать судьбу. Но для этой вылазки им требовались очень резвые кони, а таковые оказались не у всех. Поэтому, когда англичане погнались за ними, некоторые из них угодили в плен. Остальные же вернулись на свою гору ни с чем. После этой неудачной вылазки шотландцы ничего иного предпринимать не стали и довольно поспешно выступили в обратный путь, ибо они ясно видели, что их сил не достаточно, чтобы сражаться с могучим воинством английского короля. Они почли за лучшее временно лишиться города Бервика, нежели идти на еще больший риск[369].
Когда настало утро, англичане принялись оглядывать гору, на которой шотландцы закрепились накануне, но не увидели ни души. Они доложили об этом королю. Тогда король послал поглядеть, правда ли это, и выяснилось, что шотландцы действительно ушли, оставив после себя очень мало вещей, ибо они не возили с собой никакого обоза. А днем раньше как раз истекло перемирие, заключенное с защитниками Бервика. Поэтому король послал к ним четырех рыцарей, дабы выяснить, что они собираются делать. Те ответили, что они сдержат свой уговор с королем. Этот уговор состоял в том, что они сдадут королю город и замок, но оттуда смогут беспрепятственно уйти все желающие, вместе со своим имуществом. Так они и сделали, и поднесли английскому королю ключи. Сначала он с великой радостью въехал в город, а затем — в замок. Все воины, кому хватило места в Бервике, тоже в него вошли, а кому не хватило — расположились за его пределами. Так покорил английский король город и замок Бервик и въехал туда в год Милости 1333, в седьмой день июля.
После завоевания Бервика король решил на совете идти к замку Роксбургу, до которого было двенадцать лье пути. Он являлся словно бы воротами, распахнутыми со стороны Шотландии в английский край Нортумберленд. Разместив в этом замке большой гарнизон, шотландцы могли сильно досаждать Бервику и успешно оборонять от англичан близлежащую область, если бы местные жители их поддерживали.
Затем по английскому войску прокричали королевский приказ о выступлении в сторону Роксбурга, и это было исполнено. За войском последовал обоз со всеми припасами. Придя под Роксбург, англичане осадили его со всех сторон, ибо этот замок стоит на утесе средь равнины. Окружающие его рвы довольно глубоки, но в них поступает и задерживается мало воды. Гарнизоном замка командовал превосходный шотландский оруженосец, коего звали Александр Рамсей[370]. Он хорошо исполнял свой долг, обороняя замок. Каждый день англичане подступали к самым стенам, стараясь поразить защитников стрелами и копьями, и Александр Рамсей отбивал все их приступы столь умело, что снискал похвалу как у своих соратников, так и у врагов. Однако расскажем вам теперь немного о замыслах и намерениях шотландского короля Дэвида и его советников, и о том, как они себя повели, уйдя из-под Бервика.
Когда шотландцы, как уже сказано, покинули гору, то поехали совсем неспешно и не таясь, ибо хорошо чувствовали, что англичане не имеют никакого желания их преследовать. В час поздних нон они сделали привал возле маленькой реки, которую в том краю зовут Ла-Бет[371]. Затем все шотландские сеньоры сошлись на совет, дабы решить, что им делать дальше и какое поведение в этой войне с англичанами будет для них наиболее почетным. Там было сказано и произнесено много речей, и некоторым казалось, что это нехорошо — так бежать перед англичанами, и что они рискуют полностью потерять свою честь и свою страну. Тогда сказали самые мудрые, что их войско вовсе не так сильно, чтобы сражаться с английским королем, который привел с собой целых шестьдесят тысяч отборных воинов, и что им намного выгодней отступить, нежели всем рискнуть и все потерять. Затем сеньоры рассудили и почли за лучшее, чтобы их юный государь-король вместе с королевой уехал в Дамбартон — очень мощный замок в Дикой Шотландии. Там они будут в полной безопасности. А тем временем юный мес-сир Вильям Дуглас, граф Морэйский, граф Сатерленд[372], мессир Роберт Вереи и мессир Саймон Фрезел[373] с отрядом воинов, коих они пожелают набрать, будут скрываться в Джедуортском лесу[374], выслеживать англичан и тревожить их внезапными нападениями. Таким образом, они будут воевать осторожно, иногда нанося врагу большой урон, а иногда затаившись столь тихо, сколь можно. Этому совету вняли и последовали. Шотландские воины разъехались в разные стороны и направились в свои места, не пытаясь оборонить страну иным способом, кроме того, что я вам сейчас описал. Они лишь послали большие гарнизоны в Эдинбург, Сент-Джон-Стоун, Абердин, Данди, Далкит, город Сент-Эндрю, а также в иные крепости. Кроме того, они сами опустошили всю равнинную страну. Шотландские мужчины, женщины и дети целыми толпами укрылись в горах, лесах и чащобах и отнесли туда свои пожитки; а вышеназванные рыцари и оруженосцы, получившие приказ и задание досаждать англичанам, — мессир Вильям Дуглас, граф Морэйский, граф Сатерленд, мессир Саймон Фрезел и многие другие — отступили к Джедуортским лесам. Эти леса столь дремучи, обширны и дики, что никакие чужеземцы не осмелятся и не станут в них сражаться, если не хотят полностью сгинуть. Король же и королева Шотландии, как сказано выше, уехали в Дамбартон и позволили врагу завоевывать свою страну тем способом, о коем вы еще услышите.
Меж тем король Англии сидел под мощным замком Роксбургом, и тянулась эта осада изрядное время. Король много раз приказывал устраивать штурмы, но добрый оруженосец Александр Рамсей превосходно и верно исполнял свой долг, обороняя и защищая замок. Вместе со своими товарищами он неоднократно выходил к барьерам[375], дабы завязать с англичанами стычку.
За то время, пока король сидел под Роксбургом, шотландцы успели совершить много превосходных подвигов. Но король упорно твердил, что не уйдет, пока не покорит замок и не станет его господином. И вот однажды под стенами замка состоялся поединок между Александром Рамсеем и английским рыцарем, коего звали мессир Вильям Монтэгю. Этот поединок стоит того, чтобы о нем помнили, и ведь я потому начал писать эту книгу, что считаю своим долгом и призванием повествовать о прекрасных свершениях, и к этому я сам себя обязал. Запись об этом поединке не содержится в хрониках мессира Жана Ле-Беля, но я получил о нем сведения от шотландских сеньоров, когда гостил в их стране.
Мессир Вильям Монтэгю, который впоследствии за свою отвагу и доблесть стал графом Солсбери, незадолго до этого поединка был посвящен в рыцари. Поэтому он искал опасных приключений и схваток где только мог. Как-то раз, в ходе одной стычки, завязавшейся возле барьеров осажденного Роксбурга, он сражался впереди всех с копьем в руке и выказывал великую удаль. И вот, когда комендант замка вышел против него, названный мессир Вильям ему прокричал: «Александр, Александр! Мы день-деньской тут сражаемся, метя друг в друга копьями да стрелами, и рискуем погибнуть, не выказав большой доблести. Поэтому извольте сделать то, что я вам сейчас скажу. Облачитесь завтра в самые надежные доспехи и сядьте на лучшего коня, который у вас есть. А если у вас нет такого, который бы вас полностью устраивал, то я вам одолжу одного из своих. И возьмите ваш тарч и ваше копье. Я тоже так сделаю. Затем приезжайте помериться со мной силами на этой красивой равнине, пред очами моего государя-короля и баронов Англии. Поединок будет вестись на том условии, что если вы, благодаря вашей доблести, меня победите, как вполне может случиться, то увезете с собой тысячу ноблей, а если я вас одолею и пленю, то обойдусь с вами по-дружески». — «Ей-богу, — ответил оруженосец, — тот не будет истинным воином, кто отвергнет такое предложение, и я с радостью на него соглашаюсь». Так был поединок назначен на следующий день, и стычка у предзамковых укреплений прекратилась. Оба воина начали снаряжаться с предельным тщанием, а король Англии, из любви к поединкам, даровал перемирие защитникам Роксбурга на весь следующий день и еще одно утро, вплоть до восхода солнца.
Когда настало утро, мессир Вильям Монтэгю облачился в прочные, тяжелые доспехи, но сделал это очень умело, дабы в бою ему было легче двигаться. В полном вооружении он сел на своего коня: копье в руке, меч на боку и тарч на шее. Затем, в соответствии с уговором, он прибыл на поле, расположенное довольно близко от замка. Там уже находились король и самые видные из английских баронов. Вскоре явился и Александр Рамсей. Согласно своему обычаю, он был вооружен с головы до пят, тщательно и с изыском. Он прибыл верхом на добром боевом скакуне, с басинетом на голове, с копьем в руке и в сопровождении своих товарищей. Когда противники увидели друг друга, то не стали ни о чем толковать, но сразу накренили копья, прижали тарчи к груди, пришпорили коней и понеслись друг на друга, стараясь не отклониться в сторону и нисколько себя не щадя. Уже в первом заезде они поразили друг друга столь мощно, что каждый сломал свое копье более чем на три куска. Кроме того, они на полном скаку столкнулись плечами, да столь жестоко, что их тарчи отстегнулись и довольно неудобно повисли у них на шеях. Однако с помощью своих сторонников они приняли против этого меры, и, когда тарчи со вновь пристегнутыми ремнями были водворены на надлежащее место, противники выхватили из ножен мечи и, пришпорив коней, понеслись навстречу друг другу весьма стремительно. Они схватились не щадя себя и с великим пылом, и очень храбро и долго сражались, и наносили один другому множество тяжких ударов по шлему и в забрало. Однако, когда долгий бой на мечах ни к чему не привел, воины неистово бросили их наземь, а затем обхватили друг друга руками и стали бороться, сидя верхом. Борясь таким образом, они до того изнурили себя и своих скакунов, что их силы совсем иссякли. Тогда король молвил:
«Эти башелье устроили себе очень хорошее и нелегкое испытание. Они очень рьяно ратоборствуют в своих латах, и я бы ни за что не хотел, чтобы несчастье приключилось с моим рыцарем, или чтобы шотландец понес слишком большой телесный ущерб. Скажите им, что я велю прервать бой, ибо он уже достаточно нас потешил».
Тогда выехали на ристалище сир Грейсток, граф Саффолк, сир Феррере[376] и передали противникам требование короля прекратить бой. Так завершился поединок двух башелье, за которым все следили с увлечением, ибо очень рьяно и отважно они бились и сражались. Шотландцы увезли обратно в замок своего капитана, который был жестоко изнурен и изможден, а англичане доставили к себе в лагерь монсеньора Вильяма Монтэгю, оставшегося с пустыми руками.
По прошествии этого дня перемирие для защитников Роксбурга кончилось. Англичане снова стали устраивать сильные и яростные приступы, а шотландцы — стойко обороняться. Осада длилась с начала августа до дня Всех Святых[377]. Тогда был замок наконец сдан, ибо шотландцы не могли его больше удерживать. Им было позволено беспрепятственно уйти вместе со своим добром в любое место, куда хотели. Одни ушли в Дамбартон, а другие — в Джедуортские леса, туда, где укрывались добрые шотландские рыцари и оруженосцы, которые часто тревожили англичан внезапными набегами, — мессир Вильям Дуглас, граф Морэйский и другие.
Войдя в замок Роксбург, король Англии с великой радостью отдохнул и отпраздновал день Всех Святых, жалуя великие подарки иноземным рыцарям, герольдам и менестрелям. На восьмой день он выступил из Роксбурга, оставив там доброго капитана с внушительным гарнизоном, насчитывавшим пятьсот латников и двести лучников. Теперь король держал путь к Эдинбургу — мощному и очень красивому замку, который стоит на высоком утесе вблизи моря и с которого открывается вид на всю окрестную страну. Прежде чем англичане до него добрались, они много раз подвергались внезапным нападениям со стороны шотландцев, однако мессир Вильям Монтэгю и мессир Готье де Мони постоянно давали врагам отпор и преследовали их. Будучи друзьями-соратниками, эти два рыцаря много сил и трудов отдавали и тратили на то, чтобы отличиться, прославиться и нанести урон шотландцам, которые весьма досаждали им своими набегами.
Пока король Эдуард и его воинство двигались к мощному Эдинбургскому замку, английские маршалы с другой ратью совершили опустошительный рейд по всему графству Марч и вдоль морского побережья до самого Данбара и Рамсея. Постоянно следуя вдоль берега, они достигли города Сент-Эндрю, а затем двинулись вдоль морского залива и прибыли в город, который стоит на берегу и называется Квинсферри. Разорив и спалив его, англичане двинулись вверх по гористому побережью и прибыли под Данфермлайн. Затем состоялся великий приступ. Однако в Данфермлайне тогда укрывалось множество жителей Шотландии. Под руководством сеньора Линдси[378] и его людей они столь хорошо обороняли этот город, что он не понес никакого ущерба. И были под его стенами жестоко ранены граф Саффолк, мессир Эдуард Диспенсер, мессир Томас Бисет[379] и мессир Ост де Поншардон[380]. Когда англичане увидели, что не могут ничего сделать, то ушли из-под Данфермлайна и, вновь обогнув залив, прибыли под Эдинбург. Там они нашли короля, который был занят осадой Далкита — замка, принадлежавшего сеньору Дугласу и стоявшего в пяти лье от Эдинбурга. Сам по себе этот замок Далкит не слишком велик, но в нем есть огромная квадратная башня, разделенная на множество покоев и помещений. Она имеет покатую крышу и может выдержать обстрел любых машин и спрингалд[381]. Стоит она на небольшой, хорошо обтесанной скале. Эту скалу со всех сторон омывает река, которая бывает полноводной только во время сильных дождей. Нижний двор замка был расположен несколько на отшибе, и обороняющиеся сами его сожгли и сровняли с землей, дабы он не достался врагу. Мессир Вильям Дуглас разместил внутри замка Далкит добрых и опытных воинов. Всего их насчитывалось не более 36, но боеприпасов и провианта у них было достаточно, чтобы продержаться долгое время. Их капитана звали Патрик Хоклев. Он был добрым и стойким воином, и его герб являл собой серебряное поле с тремя черными клиньями. Много раз показывался он у барьеров, вооруженный с головы до пят, и храбро и решительно вступал в схватку с противником. Он выходил так сражаться до тех пор, пока не попал из-за этого в беду. Сейчас расскажу какую.
Король Англии сидел под Далкитом и ни за что не хотел уйти, не взяв эту крепость. Поэтому провел он там всю зиму. Но вот настала весна, когда воды прибывают с каждой неделей все быстрей и быстрей; а сердца отважных башелье, повинуясь природе, вновь исполняются задора и ратного пыла. Тогда англичане совершили на замок приступ — великий, упорный и хорошо подготовленный. Тем не менее он завершился ничем, и потому английские сеньоры придумали хитрую уловку, чтобы провести кастеляна. Они хорошо знали, что во время всех приступов, совершаемых на замок, Патрик Хоклев сильно выдвигается вперед и постоянно стремится взять в плен самых видных сеньоров английского войска, коих он замечает перед собой в толпе нападавших. Поэтому восемь знатнейших английских сеньоров велели надеть на восьмерых слуг свои боевые плащи с очень ярко нарисованными гербами, дабы они были хорошо различимы издалека. Потом они велели слугам подъехать к подъемному мосту замка с малым сопровождением, а сами притаились в засаде. И вот один слуга, облаченный в богатое одеяние герольда, выступил вперед и прокричал в сторону замка:
«Патрик, Патрик! Посмотрите, что за прекрасное ратное приключение само плывет к вам в руки! Вот эти сеньоры, бароны Англии, вчера вечером испили вина и дали обет, что сразятся сегодня с вами без всякой посторонней помощи! Если вы сможете победить и пленить их в честном бою, то получите за них выкуп, равный ста тысячам флоринов!»
Кастелян услышал эту речь, увидел, что у въезда на мост находится всего-навсего восемь рыцарей, и узнал гербы графа Ланкастера[382], графа Пемброка[383], графа Херифорда[384], графа Саффолка[385], графа Уорика[386], сеньора Перси, сеньора Грейстока, сеньора Невиля[387] и сеньора Фелтона. Поэтому он поверил, что герольд сказал правду, и эти сеньоры действительно приехали сюда во исполнение обета. Тогда сказал он своим товарищам:
«Господа! Тому, кто видит святого Петра у своей двери, нет нужды идти искать его в Рим! Если счастье и удача будут с нами, мы сможем обеспечить себя деньгами на всю оставшуюся жизнь. Ни в каком другом бою нам не придется сражаться столь рьяно и рисковать столь сильно, как в бою с этими английскими сеньорами, которые нас вызывают! Средь них есть четверо, которые запросто заплатят нам 200 тысяч флоринов выкупа! Опустим же мост и поспешим с ними сразиться, дабы заставить их раскошелиться силой оружия! Это будет одно из прекраснейших ратных приключений, которые когда-либо случались в Шотландии!»
И каждый молвил: «Да будет так!» Затем они до конца опустили подъемный мост, от одного края рва к другому, и, открыв крепостные ворота, галопом помчались на ряженых слуг, коих они принимали за знатных сеньоров. Те стали слабо защищаться и, откатившись к самому краю моста, позволили выбить себя из седел и повалить наземь. Им сказали: «Сдавайтесь!» — а они в ответ: «Как бы не так!» Пока шотландцы с ними возились, английские сеньоры, полностью обдумавшие и просчитавшие свои действия, примчались туда во весь опор и въехали на мост столь стремительно, что никто из шотландцев не успел отступить в замок. Англичане одержали над ними верх и взяли в плен Патрика-капитана и 18 его товарищей, а всех остальных убили. Войдя в распахнутые настежь ворота, они завладели замком и поднесли ключи от него королю Англии, который испытал при этом большую радость.
Именно так, как я вам сейчас рассказал, был захвачен замок Далкит. Король Английский разместил в нем гарнизон и пополнил его припасами, дабы удерживать его и защищать от всех людей. Затем король отбыл оттуда со всем своим войском и, придя под Эдинбург, расположился в одном аббатстве черных монахов, довольно близко от города, каковой оказался полностью сожжен самими шотландцами, ибо те вовсе не желали, чтобы англичане располагались там на постой.
Англичане со всех сторон обступили Эдинбургский замок, который высится на утесе, и король совершил на него множество приступов, сильных, упорных и яростных. Но он мало преуспел, ибо в замке находились добрые рыцари, которые хорошо его обороняли при каждом штурме, а, кроме того, сам замок был очень мощным. Тогда королю посоветовали, чтобы он приказал обстреливать замок с помощью осадных машин. Он так и сделал, и повелел воздвигнуть напротив замка две большие, высокие и хорошо отлаженные машины. Они стали постоянно, и ночью, и днем, обстреливать замок, и разрушили и разнесли в нем весь нижний двор. Так осаждали и донимали англичане защитников Эдинбурга.
Меж тем английские передовые разъезды и фуражиры под предводительством мессира Вильяма Монтэгю и мессира Готье де Мони, которые к тому времени уже стали рыцарями, очень часто совершали рейды по равнинной Шотландии вплоть до самого Стерлинга и даже до Данфермлайна. Однако они не находили ровным счетом никакого фуража, ибо шотландцы сами опустошили и выжгли всю равнинную страну, а свои стада и имущество спрятали в лесах. Поэтому англичане натерпелись бы много тягот и лишений от бескормицы, если бы продовольствие не поставлялось им морем, но оно поступало к ним из Англии в достаточном количестве и по разумной цене, что очень сильно поддерживало их войско. Однако прервем ненадолго рассказ о войне, которая велась в Шотландии, и поговорим о французских событиях.
Прежде вам уже было подробно рассказано о кончине короля Карла Французского и о том, как пэры и видные бароны Франции избрали королем Филиппа де Валуа, сына покойного графа Валуа. Знайте, что мессир Робер д’Артуа, будучи одним из самых знатных и влиятельных членов королевского совета, потратил очень много трудов и стараний ради его избрания. Поэтому после того, как Филипп де Валуа был коронован, этот мессир Робер на протяжении трех лет и даже более пользовался у него особым доверием и оставался главным лицом в королевском совете, так что без его участия там не принималось никаких решений. Однако потом случилось, что I–II[388] король Филипп проникся и воспылал к этому мессиру Роберу великой ненавистью в связи одной тяжбой, затеянной перед ним из-за графства Артуа. Мессир Робер требовал и оспаривал это графство у герцога Бургундского[389]. Он надеялся выиграть тяжбу с помощью одной грамоты, которая, как поговаривали, вовсе не была подлинной. В любом случае, его иск отклонили, а король был против него столь жестоко настроен, что попадись он ему в пылу гнева — не миновать бы ему позорной расправы. Хотя мессир Робер был близкой родней всех видных французских баронов и зятем названного короля, ему все равно пришлось покинуть Францию. Он был публично объявлен изгнанником, все его земли были конфискованы, а два его сына, которые приходились королю племянниками, — схвачены и посажены в темницу[390]. Король поклялся, что они оттуда не выйдут, и эту клятву он твердо держал до самой своей смерти[391].
Оказавшись в таком положении, мессир Робер д’Артуа, понятное дело, был очень расстроен и испуган. Он покинул королевство Французское со всей возможной поспешностью[392] и прибыл в Эно к графу Гильому. В ту пору граф находился в Валансьенне, в Голландском отеле, очень сильно болея и мучаясь подагрой. Сначала мессир Робер поведал графу о своих злоключениях и о том, как король Франции несправедливо проникся к нему лютой ненавистью, а затем спросил у него совета. Граф Эно, который приходился ему свояком (они оба были женаты на сестрах короля Филиппа), пришел в крайнее изумление от этой новости и сказал, что из любви к мессиру Роберу он охотно пошлет своих представителей к королю Франции и похлопочет о примирении. Затем он попросил своего брата, монсеньора Жана д’Эно, и епископа, управлявшего в ту пору Камбре[393], чтобы они соизволили отправиться в Париж. Они охотно согласились это сделать и прибыли во Францию, к королю, имея при себе письма от графа Эно и прекрасные речи, заранее подготовленные, чтобы оправдать мессира Робера. Они очень просили, чтобы король соизволил его помиловать и вернул ему его детей и владения, каковые он беспричинно удерживает. Но король не желал ни к чему прислушиваться и заявил графу Эно через его брата, мессира Жана д’Эно, что если он и дальше будет хоть как-то поддерживать, укрывать и утешать названного мессира Робера, то он, король, станет его наибольшим и наизлейшим врагом.
Услышав столь резкое требование короля, граф Эно был крайне расстроен и спросил совета у многих великих баронов своей земли, как в связи с этим лучше поступить. Ведь он очень сильно любил названного мессира Робера и часто говорил, что если бы он был здоров и мог ездить, то вместе с герцогом Брабантским непременно добился бы для него прощения. Тогда бароны Эно сказали, что ему не стоит навлекать на себя ненависть французского короля и втягивать свой край в войну ради одного лишь мессира Робера. Но если он желает тайно помогать и содействовать ему деньгами, то это вполне можно сделать; и пусть он позволит ему искать и приобретать друзей там, где это покажется нужным, — ведь у мессира Робера есть еще много родни, даже более близкой, чем он.
Граф внял этому совету. При расставании он велел тайно выдать мессиру Роберу 6 тысяч старых экю для оплаты мелких расходов, а также снабдил его тканями, лошадьми и драгоценностями. Затем он препоручил его Богу, и названный мессир Робер уехал в Намюр, дабы повидать свою сестру, графиню Намюрскую[394], своего племянника, юного графа Жана Намюрского[395], и других племянников — Гильома[396], Робера[397] и Луи[398], которые в ту пору были еще совсем маленькими. Сестра оказала мессиру Роберу радушный прием и чествовала его, как могла, но длилось это недолго, ибо король Франции опять вмешался.
Когда король Филипп прослышал, что мессир Робер живет в Намюре подле юного графа, своего племянника, то очень разгневался. Со всей суровостью и настойчивостью он дал графу знать, что если тот не велит мессиру Роберу покинуть свои земли, то он, король Франции, не замедлит его огорчить. Он отнимет у графа все французские держания и прикажет его соседям выжечь и опустошить Намюрский край. Когда юный граф Намюрский и его советники это услышали, то не пожелали гневить короля и подчинились его требованию. Поэтому уехал из Намюра мессир Робер и прибыл в Брабант, к своему кузену герцогу Жану, который тогда находился в Ле-Вюре[399]. Ласково принятый, мессир Робер поведал герцогу о всех своих несчастьях и о том, как король гоняет его из страны в страну, так что теперь он не знает, где преклонить голову. Тогда сказал ему герцог Брабантский:
«Милый кузен, не бойтесь ничего, ибо у меня достаточно земель и средств, чтобы вас поддержать, и я совершенно не обязан повиноваться королю Франции. Оставайтесь со мной, и я поразмыслю и позабочусь о ваших печалях».
Эти и другие речи, вместе с почетным приемом, оказанным ему герцогом, очень понравились мессиру Роберу, и провел он в Брабанте довольно долгое время.
Когда король Франции об этом узнал, то был очень рассержен и заявил герцогу Брабантскому, что если он немедля не выдворит мессира Робера из своих земель, его ждут большие неприятности. Герцог Брабантский не придал значения этой угрозе и ответил королю через его же посланца, что мессир Робер приходится ему близкой родней и является одним из самых высокородных людей на свете. Поэтому, из родственного долга, он будет и дальше ему помогать и содействовать. И еще герцог заявил, что он вовсе не верит, что мессир Робер виновен хоть в чем-нибудь из того, что ему вменяют, и король совершил зло и грех, когда так несправедливо его обесчестил и отнял его владения. Король Филипп воспринял эти и другие речи с большим раздражением и придумал, как приструнить герцога Брабантсткого. Он нашел и приобрел в Империи знатных друзей — таких, как король Богемский, мессир Адольф Маркский[400], который в ту пору был епископом Льежским, архиепископ Кёльнский[401], граф Бергский[402], сеньор Фалькенберг[403], мессир Арнольд Бланкенхайм[404] и многие другие. Король раздал им большие суммы золота и серебра, дабы они соизволили послать вызов герцогу Брабантскому и пошли на него войной. Они согласились, благодаря великим подаркам, которые за это получили. Король хотел втянуть и вовлечь в это дело еще и юного графа Намюрского, но тот вежливо отказался, сказав, что готов служить королю во всем, кроме этого.
Когда герцог Брабантский услышал, какой союз король Франции сколотил и создал против него, то стал опасаться, как бы его не постигла большая беда. Поэтому он отослал мессира Робера на тайное жительство в замок, под названием Аржантей, до той поры, пока король о нем не позабудет, и пока не станет ясно, как король намерен действовать далее. Спрятав мессира Робера в замке Аржантей, герцог велел оплачивать все его расходы и снабжать его всем необходимым. Тем не менее, король Франции не пожелал этого терпеть и велел, чтобы вышеназванные сеньоры послали герцогу вызов. Они тотчас вторглись в его страну через Хесбен и прошлись по ней до самого Ханюта. Затем они дважды выжгли эту область Брабанта, задержавшись в ней ровно столько, сколько сочли нужным. Дабы ясно показать, что война ведется от его имени и по его наущению, названный король послал туда своего коннетабля, графа Рауля д’Э, с большим количеством латников. Коннетабль выжег весь тот край дотла. Тогда герцог Брабантский заключил перемирие для ведения переговоров и попросил любезного графа Эно, чтобы он взял на себя труд посредника[405]. При этом он пообещал выдворить из своей страны мессира Робера, как он и сделал, хотя и крайне неохотно, ибо очень его любил из-за его детей, приходившихся ему близкой родней.
Так и не смог мессир Робер д’Артуа задержаться ни во Франции, ни в Империи. Поэтому некоторые особы ему подсказали и посоветовали отправиться в Англию, дабы повидать юного короля Эдуарда и поставить ему на вид одно обстоятельство, о котором он доселе не слишком тревожился. Этот совет очень дорого стоил королевству Французскому.
Мессир Робер простился с герцогом Брабантским, и тот при расставании велел выдать ему 6 тысяч золотых экю для оплаты его мелких расходов. Тайно покинув Брабант, мессир Робер прибыл в Антверпен. Там он, вместе со своими слугами, взошел на один большой корабль и, продолжив свой путь через море, причалил в английском порту Сэндвич. Как вы уже слышали, король Англии тем временем находился в Шотландии.
Когда мессир Робер д’Артуа услышал новость о том, что король Англии воюет в Шотландии, то вовсе не был обрадован. Тем не менее, он нанял проводника, знавшего дорогу в эту страну. Затем он выехал из Сэндвича со всей своей свитой и взял направление на Стаффорд и Линкольн, дабы самым прямым путем приехать в Шотландию. Проследовав через названные города и через многие другие, он прибыл в Донкастер, а затем в Йорк, иначе именуемый Эбрюик. Там тогда находилась его кузина и племянница, королева Филиппа Английская, которая была уже на последнем сроке беременности и вынашивала прекрасного сына, впоследствии названного Эдуардом, принцем Уэльским. Королева очень обрадовалась, узнав о приезде своего дяди, мессира Робера. Она его встретила и попотчевала столь торжественно, сколь могла, и удержала при себе на шесть дней. Тем временем к королеве пришла достоверная весть о том, что король, ее супруг, взял замок Эдинбург благодаря машинам, которые денно и нощно забрасывали его камнями, и что защитники замка сдали его королю в обмен на свой беспрепятственный уход.
Мессир Робер д’Артуа сказал королеве, что желает съездить в Шотландию и поглядеть, как там король воюет. Королева велела снарядить много латников и триста лучников, главой которых был мессир Генрих Бъюмонт[406], дабы они как можно безопасней проводили к королю ее милого дядю. Мессир Робер продолжал свой путь под охраной этого отряда, пока не прибыл в шотландский город Бервик, теперь державший сторону английского короля. Благодаря уведомлению, полученному от монсеньора Генриха, гарнизон крепости встретил мессира Робера и всех его людей с великим радушием. Путники отдохнули в Бервике три дня. Там их застала весть о том, что король разместил в замке Эдинбурга большой гарнизон, а сам прибыл под Стерлинг и осадил его. Тогда названный мессир Робер д’Артуа поспешно выступил из Бервика в сторону Стерлинга и продолжал свой путь, пока не приблизился к лагерю короля Эдуарда. Когда до лагеря оставалось примерно три английских лье, мессир Генрих Бъюмонт, служивший ему провожатым, поехал вперед, явился к королю и возвестил о прибытии мессира Робера. Очень обрадованный, король велел некоторым баронам сесть на коней и выехать гостю навстречу.
Постоянно занимая мессира Робера веселой беседой, бароны препроводили его в лагерь, к шатру короля, который вышел ему навстречу далеко вперед и очень тепло его приветствовал. Затем король спросил: «Милый кузен и дядя, какие дела привели вас нынче в этот край?» — «Клянусь Богом, сир, — сказал мессир Робер, — ваш вопрос весьма уместен, и вы это узнаете». Затем он описал все свои невзгоды и злоключения: дескать, король Филипп, коему он сделал столько добра, конфисковал его землю, посадил в узилище его сыновей, Жана и Карла, издал публичный указ о его изгнании из королевства Французского и не позволяет ему жить ни в одном месте по ту сторону моря. Поэтому теперь даже такие добрые друзья, как граф Эно, герцог Брабантский, граф Намюрский и другие сеньоры, не могут его укрывать и поддерживать из опасения перед королем Франции.
Король был крайне удивлен этими и многими другими новостями, которые ему поведал мессир Робер д’Артуа. Поэтому сказал он ему в утешение: «Милый дядя, у нас довольно земель, чтобы поделиться с вами. Не беспокойтесь и не тревожьтесь ни о чем, ибо если королевство Французское для вас тесновато, то королевство Английское будет для вас в самый раз». — «Монсеньор, — ответил мессир Робер, — все мои упования обращены теперь только к Богу и к вам! И признаюсь, как на духу, что несправедливо и греховно я некогда позволил лишить вас наследства и отдал благородное королевство Французское под власть этого короля, который не отплатил мне ни малейшей признательностью, хотя у него и не было столь великих прав на корону Франции, как у вас. По праву родственной очередности именно вы должны были наследовать вашему дяде, королю Карлу Французскому. Вы были отстранены от наследования беспричинно, ибо тот, кто сейчас владеет французской короной, стоял от короля Карла на целое колено дальше, чем вы, поскольку доводился ему лишь двоюродным братом, тогда как вы — племянником».
От этих речей король стал весьма задумчив. Но, хотя он слушал их с охотой, в то время он не подал вида, что они его взволновали. Ведь они требовали великого обсуждения, и король решил повременить, ибо хорошо знал, что сможет вернуться к этому, когда пожелает. Он повелел снабдить мессира Робера шатрами и всем необходимым походным снаряжением.
Однако прервем ненадолго рассказ об этом и вернемся к королю Филиппу Французскому.
Итак, как вы слышали, король Франции отчасти свершил свою волю над монсеньором Робером д’Артуа. Когда он увидел, что может править благородным королевством Французским, наслаждаясь миром, покоем и великим почетом, то набрал весьма многочисленную свиту, ибо это было ему вполне по средствам. Он содержал при своем дворе сразу трех королей: короля Карла Богемского, короля Филиппа Наваррского, короля Майоркского, а герцогов, графов и баронов — без числа! На памяти жителей королевства Французского еще не было такого государя, который бы содержал двор, сравнимый по пышности с двором этого короля Филиппа. Он постоянно приказывал устраивать пиры, джостры, турниры и прочие забавы, которые сам же и придумывал, устанавливая порядок их проведения.
Король Филипп был исполнен чести и хорошо знал, что такое доблесть. В юности, еще при жизни своего отца, графа Валуа, он был башелье-наемником в Ломбардии. Поэтому он испытывал большое расположение к незнатным рыцарям.
Он особенно любил проводить время в обществе благородного короля Богемского, короля Наваррского, своего брата графа Алансонского, своего старшего сына монсеньора Жана Французского, герцога Нормандского, герцога Эда Бургундского, графа Людовика Фландрского, своих племянников — графа Луи де Блуа[407] и мессира Карла де Блуа, графа Барского, герцога Бурбонского и герцога Лотарингского[408]. Будь то в Париже или в Венсенском лесу, король никогда не был уединен настолько, чтобы при нем не находились названные сеньоры, а также все придворные, состоявшие у него на жаловании, и великое множество других баронов и рыцарей. Очень велик и славен во всех землях был двор короля Филиппа Французского, и постоянно его пышность возрастала, ни в чем не умаляясь.
И вот возымел этот король благочестивое желание принять крест и отправиться за море на войну с врагами Божьими. Он так и сделал и велел многим сеньорам королевства Французского дать крестовый обет и поклясться, что они отправятся в поход вместе с ним. И послал названный король к королю Венгерскому[409], дабы условиться о свободном проходе через его страну, и к королю Германии Людвигу Баварскому, который правил в ту пору как римский император, хотя римляне и не признавали его таковым. Этот король Германии был женат на племяннице короля Филиппа, дочери графа Эно, госпоже Маргарите. Он согласился дать королю Филиппу свободный проход через свои земли до самой Венгрии, если он пожелает через них проследовать, и пообещал снабжать припасами его и всех, кто понесет крест, дабы сокрушить неверных и возвеличить христианскую веру.
Кроме того, король Франции благочестиво отправил посольство к авиньонскому папе Бенедикту [XII], прося его, как сын, чтобы он соизволил благословить его на этот заморский поход и велел проповедовать крест по всему Святому Христианскому миру. Папа милостиво благословил его и велел проповедовать крест во всех землях, где верят в истинного Бога. Этот крест приняли многие отважные и праведные люди, которые испытывали благочестивое стремление отправиться в Священный поход.
Еще послал король Франции к королю Кипра[410], дабы он подготовился сам и подготовил свою страну к приему паломников. И заключил король Франции соглашение с венецианцами и генуэзцами, и велел заготовить припасы и снаряжение вдоль всего морского побережья, начиная с Генуи, и далее — в Неаполе, Венеции и до самого острова Крита. И велел король доставить припасы на остров Родос, и послал туда великого приора Франции, коему повиновались тамплиеры[411]. И велел король снарядить корабли и галеры в портах Марселя и Эг-Морта, и заготовить всяческие припасы, необходимые ему и тридцати тысячам воинов, включая и великих сеньоров, коих он хотел взять в свою свиту. Верховными начальниками над всем этим флотом были граф Нарбоннский[412] и мессир Карло Гримальди, генуэзец[413].
Однако вернемся к королю Англии, который сидел под Стерлингом в Шотландии. Стерлинг — это красивый и мощный замок, который стоит на утесе. Он довольно высок со всех сторон, кроме одной, и находится в двадцати лье от Эдинбурга, в двенадцати лье от Данфермлайна и в тридцати лье от города Святого Иоанна[414]. В древности, во времена короля Артура, этот замок назывался Смандон, и туда иногда съезжались рыцари Круглого стола. Мне рассказали об этом в мою бытность там, ибо я отдыхал в замке Стерлинг целых три дня вместе с королем Дэвидом Шотландским. (Об этом я смогу рассказать подробней в конце моей книги.) Названный замок в ту пору, когда я в нем гостил, принадлежал мессиру Роберту Вереи[415], знатному шотландскому барону, который отвоевал его у англичан. И скажу вам, что король Англии, осаждая Стерлинг, устраивал множество приступов, больших и мощных, которые, однако, приносили мало пользы, ибо храбрые защитники замка оборонялись на совесть. Короля очень раздражало, что они держатся так долго, ибо мессир Робер д’Артуа часто ему говорил:
«Сир, оставьте эту скудную страну, в которой и жечь-то нечего. Самое опасное дело — воевать с нищим народом, ибо при этом вы можете многое потерять и ничего не выиграть! Помыслите о куда большей выгоде — о благородном венце Франции, который является вашим законным наследством, но был у вас несправедливо отнят!»
Король охотно внимал таким речам и, тем не менее, продолжал воевать, ибо дал обет опустошить Шотландию до самого Дикого Края. Если бы не эта забота, он сразу послушался бы мессира Робера.
Пока он сидел под Стерлингом, к нему пришла весть о том, что его жена королева родила в городе Йорке славного мальчика, и потому надо послать туда некоторых нарочных и человека, который понесет младенца к купели. Крайне обрадованный этой новостью, король пожаловал рыцарю, ее принесшему, сто фунтов стерлингов и доброго скакуна. Затем он отправил в Йорк одного славного рыцаря, мессира Эдуарда Балиоля[416], который держал дитя в купели и дал ему свое имя и имя его отца-короля. Впоследствии этот ребенок получил титул принца Уэльского и стал весьма храбрым, знаменитым и предприимчивым рыцарем. Он неукротимо и рьяно сражался всю свою жизнь, совершая во Франции и других местах множество прекрасных подвигов, но умер он еще при жизни своего отца, как вы узнаете далее из этой истории.
Король пробыл под Стерлингом долгое время, очень сильно досаждая и вредя шотландцам с помощью великих осадных машин, которые днем и ночью обстреливали замок камнями. Наконец, шотландцы, до сей поры добросовестно оборонявшие и защищавшие Стерлинг, поняли, что не смогут его больше удерживать, ибо подмоги не было видно ни с какой стороны, и ни один шотландский отряд не появился под замком, чтобы сразиться с королем и снять осаду. Поэтому они предложили королю заключить пятнадцатидневное перемирие с условием, что если за этот срок к ним не придут на помощь, они сдадут крепость в обмен на их беспрепятственный уход вместе с имуществом. Король согласился на это и соблюдал перемирие честно и без нарушений. Однако ни один живой человек, желающий биться с англичанами, так и не показался. Когда пятнадцать дней истекли, король послал к защитникам замка требование, чтобы они сдержали свое обещание. Они так и сделали. В соответствии с уговором, они беспрепятственно покинули замок и унесли с собой все свое добро, кроме запасов продовольствия и замковой артиллерии[417], поскольку для них было сделано исключение. Затем шотландцы ушли, куда сочли нужным, а король вступил во владение замком Стерлинг и отрядил для его охраны и защиты большое количество латников.
Когда король Англии покорил замок Стерлинг, опустошил всю равнинную Шотландию и захватил и сжег множество городов, защищенных только рвами и палисадами, то потребовал совета у своих людей, как ему действовать дальше, ибо сведения, сообщенные ему мессиром Робером д’Артуа, очень сильно его задели, и он часто о них размышлял. Он уже успел переговорить о них со своими избранными советниками и со своими ближайшими родичами — такими как граф Ланкастер, граф Марч[418], граф Саффолк, граф Херифорд, граф Уорик, сеньор Перси и многие другие. В ответ ему посоветовали, чтобы он разместил в захваченных шотландских крепостях внушительные гарнизоны, набранные из рыцарей добрых, опытных и предприимчивых, дабы они удерживали и обороняли эти крепости от шотландцев. Сам же король пусть возвращается назад, в город Лондон, и велит созвать на совет знать, прелатов и представителей добрых городов. Затем он изложит или велит изложить перед ними свой замысел и то, что ему поведал мессир Робер.
Король согласился последовать этому совету и велел пополнить припасами Бервик, Далкит, Роксбург, Данди, Астребург[419], бастиду Ла-Мар[420], форт Святого Петра[421], Эдинбург и Стерлинг. Он также разместил в каждом из этих замков большое количество латников и лучников. Главными предводителями над всеми этими воинами и над всей завоеванной страной он назначил месси-ра Вильяма Монтэгю и мессира Готье де Мони. Затем он свернул свой лагерь и, отправившись в путь, вернулся в Роксбург. Там он распустил свое войско и назначил определенный день для совещания в Лондоне, настоятельно попросив всех баронов, прелатов и рыцарей, чтобы они там присутствовали. Каждый ему это пообещал.
Распустив войско, король вершил свой путь через Нортумберленд, Урколь, Перси, Ньюкасл-на-Тайне и Дарем, покуда не прибыл в Йорк. Там он нашел свою жену-королеву, которая должна была через пять дней встать со своего родильного ложа. Король подождал, пока она полностью не оправилась, и в день ее выздоровления устроил великий праздник. Уже в скором времени после этого король отбыл из Йорка вместе с королевой, мессиром Робером д’Артуа и всей их свитой. Вернувшись в Лондон, супруги стали держать свой двор поочередно в Вестминстере, Шине и Элтеме, а также в других местах, расположенных в окрестностях Лондона[422]. Мессир Робер д’Артуа постоянно находился подле короля и пользовался у него великой любовью. И повелел король устроить в Августинском аббатстве в Лондоне гробницу для своего недавно скончавшегося брата, монсеньора Джона Элтемского[423], и совершить по нему поминальную службу. Однако поговорим немного о шотландцах и о тех, кого король Английский оставил в Шотландии.
Выше вам уже было подробно рассказано об одном военном сборе, который шотландцы устроили под Бервиком и в котором участвовал сам шотландский король. Шотландцы пришли под Бервик, чтобы снять с него осаду, но не сделали этого, ибо у них не хватило войска. Тогда они поручили мессиру Вильяму Дугласу и юному графу Морэйскому изо всех сил тревожить и донимать англичан внезапными набегами. Поэтому, едва узнав об уходе короля Англии, шотландцы сплотились в отряды и начали совершать нападения на тех, кого король оставил в Шотландии. Хорошо зная местность своей страны, они имели перед англичанами большое преимущество: часто заставая их врасплох, они наносили им немалый урон. Правда, иногда англичане начинали преследование и отгоняли их далеко назад, но шотландцы укрывались и прятались в местах, столь сильно защищенных болотами, топями и дремучими лесами, что, отступив туда, чувствовали себя в полной безопасности. И скажу вам, что в этих рейдах и схватках всеобщий почет и наибольшую известность на стороне шотландцев снискали четыре рыцаря — мессир Вильям Дуглас, мессир Роберт Вереи, граф Морэйский и мессир Саймон Фрезел, а на стороне англичан — мессир Готье де Мони и мессир Вильям Монтэгю. Последний потом стал графом Солсбери, женившись на госпоже Алисе[424], которая была наследственной владелицей графства Солсбери и с юности находилась при дворе королевы Английской. Король женил на ней мес-сира Вильяма Монтэгю в награду за его верность и доблесть, ибо в этой войне он вел себя очень отважно. Однако оставим рассказ о шотландских делах и поговорим о короле Англии и о том, как он воспользовался сведениями, полученными от мессира Робера д’Артуа.
Выше вам уже было рассказано о том, как английский король узнал от монсеньора Робера д’Артуа, что он является законным наследником королевства Французского и что с ним обошлись несправедливо. Чтобы получить совет по этому поводу, король велел созвать в Лондон на заседание великого парламента баронов, прелатов и представителей добрых городов Англии. Когда все приглашенные и призванные явились, то на заседании парламента им изложили и объяснили, какое право в силу родственной близости имеет король Эдуард на французскую корону. Мессир Робер д’Артуа растолковал им все «от» и «до», из колена в колено, как и почему это может быть. Там было высказано, рассмотрено и отвергнуто множество предложений, ибо очень нелегко было решиться на столь великое дело — вступить в спор за французскую корону с ее тогдашним владельцем. Для этого надобны были великий ум, находчивость и могущество. Наконец, королю сказали и присоветовали, чтобы весь свой замысел он соизволил письменно изложить и послать за море с мудрыми и осмотрительными рыцарями. Там они попросят таких видных сеньоров, как граф Эно, его брат мессир Жан д’Эно, двоюродный брат короля герцог Брабантский[425] и его зять герцог Гельдернский[426], чтобы они соизволили посоветовать и подсказать, как лучше поступить. Когда посланцы вернутся и мнение вышеназванных господ станет известно, король снова велит созвать и собрать парламент в этом же самом месте, и тогда будет принято решение, подходящее к случаю.
После этого постановления заседание парламента закрылось. В соответствии с полученным советом, король Англии повелел занести в грамоту все соображения и вопросы, которые у него возникли после откровений и увещаний мес-сира Робера д’Артуа. Затем он выбрал и назначил послами четырех мудрых и осмотрительных рыцарей, дабы отправить их в Эно, Брабант и Гельдерн. Этими рыцарями были сеньор Бошем[427], сеньор Перси[428], сеньор Стаффорд[429] и мессир Кобхем[430]. Кроме того, желая упрочить положение мессира Робера д’Артуа, король пожаловал и отписал ему во владение английское графство Ричмонд, которое находится в красивом и плодородном краю[431]. И удержал он его подле себя как своего ближайшего советника.
Однако расскажем вам о четырех рыцарях, поехавших в Эно, и о том, какой прием они нашли у тех, к кому были посланы. Когда вышеназванные бароны и посланные вместе с ними два клирика-правоведа прибыли в Эклюз, что во Фландрии, то стали держать совет, каким из трех путей они воспользуются в первую очередь[432]. И почли они за лучшее сначала съездить в Эно. Поэтому они осведомились, где сейчас пребывает граф. Им сказали, что в Валансьенне. Тогда отправились они в путь и ехали, пока не прибыли в Валансьенн. Там они спешились на рыночной площади, и каждый барон расположился в отдельной гостинице. Когда они надлежащим образом подготовились и сменили дорожное платье, то весьма чинно явились ко двору графа Эно, который тогда находился в валансьеннской Зале. И так удачно для них случилось, что брат графа, мессир Жан д’Эно, находился тогда подле него. Братья Эно приняли послов с большим почетом, ибо хорошо умели это делать.
Английские бароны с поклоном приветствовали графа и его брата, а затем один из них начал говорить. Он сказал, обращаясь к графу:
«Монсеньор, ваш зять, король Англии, послал нас к вам по крайне секретному делу с этим письмом, которое мы вам вручили. Он хочет получить от вас совет и подсказку относительно одного вопроса, который, как сообщается в письме, очень сильно затрагивает его честь. Ибо он точно осведомлен — и многие клирики показали и объяснили ему обстоятельства и причины — что после смерти его дяди, короля Карла, королевство Французское по наследственному праву должно было отойти к нему. Однако король взвешивает опасности, угрозы и неприятности, которые могут возникнуть и проистечь, если он заявит о своих правах, и он не хотел бы затевать дело, которое может обернуться для него бесчестьем. Также он вовсе не хотел бы, чтобы из-за недостатка в нем храбрости, предприимчивости и решительности его права были попраны и ущемлены. Ибо он видит, что все люди в его королевстве исполнены твердой решимости и великого стремления ему помочь. Ему уже неоднократно говорили, чтобы он не медлил с отстаиванием своих прав, опасаясь, что у него для этого мало людей или средств, ибо ему выделят их достаточно. Однако это предприятие кажется королю столь великим и высоким, что он не хочет всецело полагаться лишь на свое собственное мнение и на воодушевленный порыв своих людей. Поэтому он послал нас к вам, своему тестю, чтобы вы соизволили высказать ваше мнение по этому делу».
Когда английский сеньор рассказывал о причине посольства и о сомнениях, коими король Эдуард поделился со своими советниками, граф Эно внимал ему с большим любопытством. Все выслушав, он сказал, что король весьма не глуп, коли тщательно взвешивает такие вещи. Ведь и впрямь, если хочешь предпринять столь великое дело, касающееся чести, то не будет лишним многократно обдумать и просчитать, к какому итогу оно может привести. Затем граф ответил на эти речи следующее:
«Конечно, сеньоры, вы должны знать — и это вполне очевидно — что я куда больше желаю чести и выгоды моему зятю, королю Англии, нежели королю Франции. И если он со своими советниками считает, что ему следует начать войну с Францией, то я, а также мой брат Жан, который уже служил ему, полностью готовы всячески помогать и содействовать ему в этом. Но вместе с нашей помощью обязательно нужна еще и другая, ибо графство Эно — слишком маленькое владение по сравнению с королевством Французским, и Англия находится слишком далеко от нас, чтобы вовремя оказать нам помощь. Однако, если ваш государь сможет заключить военный союз с герцогом Брабантским, графом Гельдернским и Фламандским краем, то наша мощь сильно возрастет, и война будет идти для нас намного успешней. Поэтому извольте съездить к этим двум сеньорам и проведите с ними переговоры согласно тому, что вам поручено. Если они помогут моему зятю, королю Англии, то я, вместе со своей страной, тоже не останусь в стороне. А когда вы вернетесь в Англию, то передайте от меня королю, чтобы он либо уговорами, либо принуждением добился поддержки и помощи от земли Фландрской. Сделав это, он получит величайшее преимущество. Кроме того, пусть он не поленится съездить лично или послать кого-нибудь к королю Германии, Людвигу Баварскому, который может содействовать ему в этом предприятии очень сильно и многими способами».
Такие советы и наставления дал тогда граф Гильом д’Эно посланникам английского короля. И выпало же столь удачно и кстати для короля Англии, что как раз в ту пору названный граф испытывал сильную ненависть к королю Филиппу Французскому, и я вам расскажу почему, ибо не желаю упустить ничего достойного упоминания.
Граф Эно заключил договор о браке между своей дочерью, госпожой Изабеллой, и старшим сыном герцога Брабантского. Когда король Франции узнал об этом, то сделал так, что брак был расстроен и жениха помолвили с другой, а именно с его собственной дочерью. Из-за этого граф Эно был жестоко рассержен на короля Филиппа[433].
В то же самое время было пущено на продажу владение Кревкёр. Граф Эно купил его, заплатив продавцу большую сумму денег. Он надеялся присоединить это владение к своим землям и сделать его наследственным достоянием графов Эно. Он не мог нарадоваться: земля Кревкёр была для него очень выгодным приобретением, поскольку она является словно бы ключом к границе Камбрези и прикрывает подступы к Эно.
Когда король Филипп узнал о случившемся, то был крайне рассержен. Призвав к себе продавца, он с помощью денег и уговоров устроил так, что сделка была расторгнута, и купил он землю Кревкёр для себя, а затем передал ее своему сыну, герцогу Нормандскому. Тот вступил во владение, и земля Кревкёр была причислена к наследственному достоянию французской короны.
То же самое случилось и с мощным замком Арлё, который стоит в Пайёле, на границе с Остревантом и округом Дуэ. Граф Эно надеялся его купить, дабы расширить свое графство и надежно укрепить границу с Францией, но король Филипп перешел ему дорогу[434]. Граф воспринял все это с великим негодованием и стал еще меньше любить короля и его советников. Он часто говорил, что еще разберется с ними, когда поправится. Отношения графа Эно с королем Филиппом испортились незадолго до приезда английского посольства, к рассказу о котором мы сейчас вернемся.
Когда английские бароны услышали совет, данный графом Эно, то остались весьма довольны. Выразив большую признательность, они пообещали воспользоваться его указанием. Затем, окруженные вниманием и почетом, они провели с графом и его братом, монсеньором Жаном, еще пять дней. На шестой день они покинули Валансьенн и приехали в Брабант, к герцогу Жану, коего они нашли в Ле-Вюре. Герцог принял их радушно из любви к их государю-королю, который доводился ему двоюродным братом.
Когда послы изложили свое дело, герцог ответил, что, будучи связан с королем родственными узами, он вовсе не должен его подводить. Советом и делом он будет помогать королю отстаивать свое право при любых обстоятельствах и до тех пор, пока сам король будет считать это необходимым[435]. Его побуждает к этому родственный долг и искреннее желание. Такой ответ крайне обрадовал послов. Затем они прибыли в Гельдерн и управились столь хорошо, что граф Гельдернский отдал себя, своих людей и свою страну в полное распоряжение короля Англии. После этого английские бароны пустились в обратный путь, чтобы поведать королю и советникам все свои новости.
Когда король Англии узнал, что три столь великих сеньора Империи всем сердцем желают помочь ему в его деле, то очень повеселел, и его советники тоже. Решив точно следовать указаниям и наставлениям графа Эно, советники сказали королю, чтобы он соизволил срочно послать в Германию одного прелата и трех знатных и мудрых баронов, дабы просить у императора поддержки и выяснить его отношение к затеваемому предприятию. Король так и сделал. Возглавить посольство было поручено епископу Линкольнскому[436], который, из любви к королю, отправился в путь охотно и радостно. С ним также поехали мессир Ричард Стаффорд, сир де Ла-Вар[437] и сир Мултон[438]. Они вышли в море из Лондонской гавани, что на Темзе, и плыли под парусами, пока не причалили в голландском порту Дордрехт. Там они велели выгрузить из нефов свой багаж и коней, а затем отдохнули два дня. На третий день они тронулись в путь и ехали, пока не прибыли в Кобленц, где тогда находились император с императрицей. Те приняли английских послов очень радушно.
В ту пору Людвиг Баварский, король Германии и император римлян, вовсе не питал теплых чувств к королю Франции, поскольку сильно расходился с ним во мнениях[439]. Он довольно быстро согласился помочь и посоветовать королю Англии.
Как только английские послы объяснили и поведали причину своего приезда, император ответил, что, согласно германским порядкам, король Англии имеет все права на корону Франции. И раз он доверительно просит о помощи, то он, император, не должен его подвести. «Скажите королю Англии, — продолжал император, — чтобы он обязательно приехал меня повидать. Мы вместе развлечемся и повеселимся, а тем временем он познакомится с немецкими сеньорами, которые способны оказать ему большую помощь в затеваемом деле. Я сам помогу ему с ними поладить». Епископ Линкольнский и английские рыцари были очень обрадованы этим ответом. На прощанье император и императрица, госпожа Маргарита д’Эно, пожаловали им превосходные подарки и роскошные драгоценности, так что послы уехали от них, исполненные самых дружеских чувств.
Вернувшись в Англию, послы поведали королю, как управились, и вручили ему письма от императора и некоторых сеньоров Империи — таких как маркграф Мейссенский и Остерландский[440], маркграф Бранденбургский[441], архиепископ Майнцский[442] и архиепископ Кёльнский[443]. Король нашел в этих письмах приветы, выражения дружеских чувств и обещания всяческой поддержки, чему он, разумеется, был крайне рад.
Так, тихо и тайно, вел король Англии свои приготовления и приобретал друзей в Империи где только мог. Он часто беседовал с монсеньором Робером д’Артуа, графом Ланкастером, графом Марчем, графом Пемброком[444], графом Нортгемптоном[445] и со своими самыми близкими и доверенными друзьями о том, как он должен действовать в этом большом и рискованном предприятии, которое он мечтал и надеялся осуществить. А они ему честно давали советы, каждый согласно своему разумению.
Но вот прослышал король Французский о некоторых делах и происках короля Англии — о том, как он готовится к войне с ним и вербует друзей по всей Империи. Однако король Филипп встревожился лишь чуть-чуть и не придал этим вестям очень большого значения, ибо он не высоко ставил англичан и их военную мощь.
Выше вы уже слышали рассказ о том, как король Филипп, движимый великим благочестием, принял крест, дабы отправиться за море в Святую Землю, на войну с врагами Божьими. Этот крест уже проповедовали по Христианскому миру, и его приняло множество добрых людей, которые надеялись, что поход обязательно состоится. Однако королю Франции было сказано, что если он покинет свое королевство, то совершит глупость, учитывая нынешнее положение дел и ежедневно поступающие донесения о короле Англии. Также и Святой Отец запретил ему идти в поход и разрешил от обета всех принявших крест. И были припасы, заготовленные в Марселе, Эг-Морте, Нарбонне и в порту Лата, употреблены на другие нужды.
В ту пору граф Людовик Фландрский пребывал в Генте и всеми силами старался поддерживать добрые отношения с фламандцами, ибо король Франции просил его об этом и поручил ему охранять морские рубежи своей страны, чтобы англичане никак не могли там высадиться. Этот граф Фландрии был честным и верным французским сторонником. Он очень любил короля Филиппа и имел на это веские причины, ибо король разгромил фламандцев при Касселе и силой вернул графу власть над Фландрией, — об этом вы уже слышали в связи с рассказом о коронации короля Филиппа.
Король Англии, желая достичь успеха в своем деле, приобретал друзей где только мог. Он прослышал, что граф Фландрский негласно держит на море флотилию наемных эскюмеров[446]. Те иногда плавают вдоль английских берегов и когда видят, что сила на их стороне, то яростно нападают на два или три корабля, которые им удается подстеречь. Дабы защитить и обезопасить свою страну и своих купцов от нападений этих морских эскюмеров, король Англии выслал в море вооруженные команды.
Еще король хотел покорить и подчинить своей воле фламандцев. Поэтому, следуя подсказке своих советников, он приказал закрыть все английские порты и запретил кому бы то ни было слать и поставлять английскую шерсть во Фландрию, дабы фламандцам не из чего было изготавливать ткани. Всю эту шерсть король велел скупать от его имени и отвозить в определенные места, а его людям платить. Из этих складов во Фландрию не поступало ни одного мешка шерсти, и потому ткацкий промысел и выручка ремесленников стали очень быстро сокращаться и иссякать. Множество мелкого люда впало в бедность, поскольку теперь ткани во Фландрии изготавливать было не из чего, а без ткачества эта страна может существовать лишь еле-еле. Из-за отсутствия заработка честные люди покидали графство Фландрское и приходили побираться в Эно, Артуа и Камбрези.
Король Англии постоянно заявлял фламандцам, что если они не станут действовать с ним заодно, он навсегда лишит их торговых прибылей. Поэтому представители добрых фламандских городов неоднократно устраивали долгие совместные совещания, пытаясь решить, как им поступить. Некоторые из них были готовы поддерживать дружбу с королем Англии, ибо с его стороны к ним могло прийти больше выгод, чем со стороны Франции. Но их сеньор, граф Фландрский, имел решающий голос на их совещаниях и заседаниях и отвергал все предложения, которые были хороши для общественного блага страны, но вредили французской короне.
Два короля еще не посылали друг другу никаких вызовов, но уже шли толки и пересуды о предстоящей войне. Король Англии пока что владел графством Понтьё, которое он держал от имени своей матери, и многими другими землями в Гаскони и Нормандии. И скажу вам совершенно определенно, что, хотя мессир Робер д’Артуа непрестанно советовал королю Англии отречься от оммажа, принесенного Филиппу Французскому, и открыто послать ему вызов, король Эдуард испытывал множество сомнений насчет этой затеи. Он считал свое королевство маленьким по сравнению с королевством Французским, и желал действовать, лишь руководствуясь взвешенным и хорошо продуманным решением своих советников, дабы не ввязаться в дело, которое могло обернуться для него хотя бы малейшим ущербом.
Однако случилось так, что папа Бенедикт и римская коллегия, пребывавшие тогда в Авиньоне, прислушались к просьбам и ходатайствам некоторых добрых людей, сеньоров и дам, средь коих, как я слышал, были король Богемский, герцог Лотарингский, граф Барский, граф Намюрский, госпожа Жанна де Валуа, графиня Эно, госпожа графиня де Суассон — супруга монсеньора Жана д’Эно, и госпожа Уорен — сестра графа Барского, которая была обвенчана в Англии с графом Пемброком. Эти господа боялись, что между их близкими, живущими в Англии и Франции, начнется вражда и война, которая станет источником многих несчастий. Поэтому папа и духовная коллегия послали в Париж двух кардиналов, чтобы склонить короля Филиппа к переговорам с королем Англии. Пусть самые видные и мудрые бароны двух королевств соберутся вместе, и французы выслушают требования короля Англии. И если окажется, что он имеет хоть какое-нибудь право на французское наследство, то пусть, по доброму совету уполномоченных лиц, ему предложат приемлемое отступное.
Кардиналы вместе с их посредниками так донимали короля Франции, что он, наконец, согласился устроить переговоры. В свою очередь, король Англии тоже согласился и пообещал послать в Валансьенн представительное посольство, дабы заслушать доводы французов и дать на них ответ. Король Франции также обещал послать туда своих людей, способных дать основательный и весомый ответ на доводы и требования англичан. Представители обеих сторон должны были иметь полномочия, чтобы заключить соглашение между двумя королями по подсказке и совету графа Гильома д’Эно, перед коим предполагалось изложить все эти вопросы.
Вскоре король Англии послал за море десять рыцарей-банеретов своей страны, а также десять простых рыцарей и епископов Линкольнского и Даремского[447]. Они прибыли в Валансьенн и представились графу, который принял их с радостью. Эти английские сеньоры не скупились на большие расходы и траты, жили на широкую ногу и проявляли такую щедрость, что снискали у горожан великое расположение. В то же самое время в валансьеннской Зале граф Эно посвятил в рыцари своего сына Гильома и устроил по этому поводу пышное празднество и большую джостру в Пятидесятницу[448], в год 1336. Довольно скоро после этого был заключен брак юного сеньора, графского сына, с госпожою Жанной, старшей дочерью герцога Брабантского.
Приехавшие в Валансьенн английские сеньоры ходили друг к другу в гости и часто навещали графа Гильома д’Эно, который лежал в Голландском отеле, очень страдая от подагры. Англичане с нетерпением поджидали французских баронов и сеньоров, коих должен был прислать король Филипп. Но никто так и не приехал, из-за чего англичане весьма удивлялись: что бы это значило? Они неоднократно обсуждали это между собой и с графом и, наконец, попросили его, чтобы он соизволил послать к королю Франции свою супругу госпожу графиню и своего брата монсеньора Жана д’Эно, дабы узнать, почему король медлит и что он собирается делать. Названный граф попросил госпожу свою жену и своего брата сеньора де Бомона, чтобы они соизволили отправиться в это путешествие. Они согласились охотно.
Вскоре госпожа Жанна де Валуа и мессир Жан де Бомон отбыли из Эно с доброй свитой и продолжали свой путь, пока не приехали в Париж. Там нашли они короля, который радушно их встретил и на славу попотчевал и приветил. Затем они объяснили королю причину своего приезда: дескать, граф Эно их прислал, чтобы уберечь его королевскую честь и успокоить английских советников, которые с великими затратами живут в Валансьенне и его окрестностях.
Тогда король Франции сказал в ответ:
«Моя милая сестра и вы, сир де Бомон! Истинно то, что, поддавшись уговорам некоторых доброхотов и особенно людей церкви, вмешавшихся в эти дела, я согласился послать в Валансьенн на переговоры с англичанами некоторых знатных людей моего королевства. Однако затем до меня дошли новые сведения, и я провел много обсуждений со своими ближайшими советниками по поводу этой затеи. Все полностью рассмотрев и взвесив, я и мои советники нашли, что я никоим образом не обязан посылать в Валансьенн кого бы то ни было, и если я это сделаю, то заслужу укоризну и нанесу очень большой вред моему королевству. Ибо король Англии не имеет никакого права оспаривать мое наследство или требовать в нем свою долю. Я был выбран править Францией по дружному решению двенадцати пэров и с одобрения баронов, прелатов и представителей добрых городов. Поэтому я удержу французский престол за собой и буду защищать его всеми силами от любых людей. Эти доводы я послал изложить перед Святым Отцом и Римской коллегией, и те остались ими вполне довольны. И при мне не нашлось ни одного клирика-правоведа, который бы сказал, что я должен поступить иначе».
Госпожа Жанна де Валуа, которая боялась войны между своим братом-королем и своим зятем, так ответила на эту речь:
«Монсеньор, я вовсе не утверждаю, что король Англии метит и норовит получить все земли Франции целиком! Но, если, благодаря родственным связям своей матери, он имел на французское наследство хоть какое-то право и не получил в нем вообще никакой доли, то вы, не умаляя вашей чести, поступите хорошо, если соизволите рассмотреть этот вопрос. Благодаря этому вы сможете остаться добрыми друзьями, ибо, видит Бог, не пристало вам, двум самым великим государям во всем мире, воевать и враждовать меж собой! Я горячо молю вас, чтобы вы соизволили снизойти и прислушаться к моей просьбе и послали ваших советников в Валансьенн, дабы полностью восстановить добрые отношения с королем Англии».
Тогда король Франции ответил, что посоветуется.
Получив такой ответ, графиня Эно и мессир Жан де Бомон покинули короля и вернулись в свои отели. Они дали королю Филиппу совещаться и раздумывать на протяжении трех дней, но в конечном итоге он опять решил со своими советниками, что ему не следует никого посылать в Валансьенн, ибо если он это сделает, то даст понять королю Англии, что у него есть какие-то права на французский престол. Точно так король Филипп и ответил своей сестре и сеньору де Бомону. Когда те увидели, что не добьются ничего иного, то простились с королем и уехали от него.
Вернувшись в Эно, они сразу направились в Валансьенн и нашли графа в Голландском отеле. Затем они рассказали и поведали ему свои новости. Когда граф их выслушал, то призвал англичан. В их присутствии он снова велел госпоже своей жене и своему брату монсеньору Жану описать все, что случилось во Франции. Англичане остались очень удивлены и недовольны поведением короля Франции и его советников, но ничего не могли поделать. Тогда спросили они совета у графа Эно, как лучше поступить в этих обстоятельствах? Граф им ответил, что они хорошо знают, в каком состоянии духа находился их король, когда они его покидали. Поэтому пусть они сами решают, сообразуясь с этим. Или же пусть они поведают ему, графу, все свои замыслы столь подробно, сколь это возможно, и тогда он охотно даст им совет.
Епископ Линкольнский сказал в ответ следующее:
«Сир, намерение нашего государя-короля и его ближайших советников, оставшихся за морем, заключалось вот в чем. Если бы король Франции послал сюда баронов, прелатов и своих придворных советников, и мы с ними не пришли бы к согласию, то нам при вашем посредничестве следовало бы узнать, сколь сильно стремятся помогать английскому королю сеньоры Империи, обещавшие ему поддержку и помощь. Узнав это, король примет соответствующие меры. Ибо, после нашего возращения в Англию, он не пожелает долго воздерживаться от войны. Однако здесь сейчас находятся лишь некоторые и далеко не все из имперских сеньоров, которых мы желаем привлечь на свою сторону. Поэтому мы были бы рады, если бы их пригласили сюда от вашего и нашего имени. Тогда мы совместно посовещаемся, и наше путешествие в какой-то мере окажется не напрасным». Граф Эно сказал в ответ: «Вы говорите дельно. Это хороший путь, и мы им последуем незамедлительно».
Затем граф Эно и посланцы английского короля сообща написали письма к некоторым сеньорам Империи — к таким, как граф Гельдернский, маркграф Юлихский, его брат монсеньор Валеран, архиепископ Кёльнский, и маркграф Бранденбургский, — дабы они соизволили приехать на переговоры к графу Эно в Валансьенн. Получив эти приглашения, сеньоры вовсе не пожелали отделаться извинениями и письменно ответили, что непременно и охотно прибудут в Валансьенн к назначенному дню.
Вы должны знать, что пока проходили эти тайные переговоры и поездки из одной страны в другую, некоторые английские бароны и сеньоры, прибывшие в Валансьенн как посланники своего короля, наезжали иногда во Фландрию и гостили в разных добрых городах, дабы свести знакомство с именитыми горожанами. Стремясь снискать как можно больше уважения для себя и почета для своего государя, они содержали большие свиты, щедро тратили деньги и устраивали превосходные застолья в тех добрых городах, куда приезжали. И велели они сеять слухи по добрым городам Фландрии о том, что если бы фламандцы стали друзьями и союзниками короля Англии, то они наслаждались бы богатством и миром и получали бы шерсть для ткачества в огромном количестве.
В ту пору во Фландрии жил один знатный рыцарь, коего звали монсеньор Симон де Куртисьенн[449]. Человек пожилой и богатый, он охотно привечал и чествовал всех иноземных гостей. И особенно он любил водить компанию с баронами и рыцарями, которые сумели стяжать честь и славу. Поэтому, когда английские сеньоры и рыцари приехали в Гент, вышеназванный Куртиссьен оказал им самое радушное гостеприимство, на которое был способен. Но из-за этого стряслась с ним беда, ибо король Франции и граф Фландрский заподозрили, что он хочет привлечь сердца фламандцев на сторону короля Англии. Дабы не допустить этого, граф Фландрский призвал сеньора де Куртиссьена в определенное место. Лишь только он туда явился, его схватили, взяли под стражу и передали коннетаблю Фландрии. Затем он был передан коннетаблю Франции и уже в скором времени обезглавлен. Из-за этого великий ропот прокатился по земле Фландрской, и вспыхнула там великая ненависть к графу и его советникам, ибо сеньор де Куртиссьен имел средь фламандцев много друзей — знатных, влиятельных и очень богатых.
После смерти сеньора де Куртиссьена английские рыцари уже не осмеливались разъезжать по фламандской земле столь открыто, сколь делали это прежде. Они стали опасаться, как бы их внезапно не схватили в гостиницах, днем или ночью, и не убили, исполняя повеление короля Франции и графа, который был вернейшим французским сторонником. Поэтому в дальнейшем англичане стали держаться в пределах Эно, подле графа Гильома, оказывавшего им радушный прием.
Но вот в Валансьенн на переговоры съехались германские сеньоры, получившие приглашения. Средь них были граф Гельдернский, маркграф Юлихский, маркграф Бранденбургский, архиепископ Кёльнский, сир Фалькенберг, сир де Дювенвоорде[450], мессир Арнольд Бланкенхайм, граф Бергский и сир Кёйк[451], представлявший герцога Брабантского. Они вели переговоры на протяжении трех недель в присутствии графа Эно и его брата, монсеньора Жана де Бомона. Английские прелаты и бароны объяснили немцам, какие выгоды получит тот, кто пожелает помочь королю Англии. Затем совещания подошли к концу и определенному итогу, и сказали немцы, чтобы английские советники, во имя Бога, подвигли своего короля приехать из-за моря в Антверпен, дабы они могли с ним повидаться и побеседовать. Они очень этого желают, и его дела от этого сильно продвинутся[452].
Затем все сеньоры разъехались по своим землям. Англичане тоже покинули Валансьенн и прибыли в Дордрехт. Они не захотели выйти в море из Фландрии, ибо их уведомили, что граф Фландрский разместил большой гарнизон на острове Кадзанде[453], и они опасались, как бы на них не напали, когда они поплывут домой. Поэтому, как уже было сказано, они вышли в море из Дордрехта, что в Голландии, и возвратились в Англию, минуя стороной морской путь из Фландрии.
Когда английские прелаты и бароны вернулись в свою страну, то нашли своего государя-короля в обществе монсеньора Робера д’Артуа, графа Ланкастера и других английских сеньоров. Радушно принятые, послы поведали обо всех событиях, которые с ними случились: о том, как они гостили в Валансьенне, напрасно поджидая советников французского короля, о том, как по их просьбе монсеньор Жан д’Эно и госпожа Жанна де Валуа были посланы переговорить с королем Филиппом, и об ответах, привезенных ими назад. «Затем, — продолжали послы, — видя, что король Франции наотрез отказывается прислать к нам своих советников и представителей, мы решили пригласить в Валансьенн тех германских сеньоров, которые прежде заключили с вами союзный договор. Они приехали быстро и с радостью, и поклялись, что будут помогать и содействовать вам во всех случаях и до той поры, пока вы будете соблюдать их условия. А теперь они вас просят, чтобы вы соизволили уладить ваши домашние дела и отправились за море, дабы они могли вас воочию увидеть и выслушать. Тогда, говорят они, вы подготовите ваше предприятие наилучшим образом. Еще, государь, мы вам говорим и сообщаем, что граф Фландрский негласно держит на острове Кадзанде гарнизон из рыцарей, оруженосцев и простых латников, которые стерегут побережье и уже причинили множество обид и неприятностей вашим людям, что должно вызывать у вас сильную досаду».
Выслушав эти новости, король Англии погрузился в задумчивость, ибо средь них не было ни одной, которая могла его обрадовать, за исключением вести о немцах, просивших его съездить к ним за море. Поэтому потребовал он совета насчет этих дел. Его ближайшие друзья ответили, что, как они поняли из сказанного, король Франции уверен, что их государь никогда не осмелится напасть на него. «Поэтому, — сказали они, — ради вашей чести, мы настоятельно советуем созвать на совещание прелатов, рыцарей и советников из добрых городов вашего королевства. Строго прикажите, чтобы все они обязательно прибыли в Лондон к ближайшему дню Святого Михаила[454]. А затем поступайте в соответствии с тем, что они посоветуют».
Король с этим согласился и приказал и повелел всем графам, баронам, рыцарям, прелатам и советникам из добрых городов быть в Лондоне ко дню Святого Михаила, в год по счету 1337. Все, как и следовало, повиновались королевскому распоряжению.
В начале этой книги я сказал и предупредил, что дам описание всех событий, и малых, и великих, где бы они ни происходили. Поэтому теперь, желая ничего не упустить, я расскажу вам о делах, творившихся в Гаскони в то время, о коем я веду речь.
Пасхальную неделю 1337 года король Англии отмечал под Лондоном, в Вестминстерском дворце, держа при себе всю свою свиту, в которой были его кузен граф Ланкастер, мессир Робер д’Артуа, граф Пемброк, граф Кентский[455] и многие другие. И вот в пасхальный вторник, тринадцатого апреля, довольно ранним утром прибыл туда один герольд, который оказался хорошо знаком королю и баронам. Он был англичанином, и звали его Карлайл, ибо некогда, во время похода в Шотландию, король лично произвел его в герольды и дал ему это имя.
Этот герольд отсутствовал в Англии уже на протяжении пяти лет. Странствуя по свету, он побывал в Пруссии, Иффланте[456] и даже у Гроба Господня. Возвращаясь из этого превосходного путешествия, он проследовал через Берберию[457] и прибыл в Испанию. Там он надолго задержался подле испанского короля — на тот срок, пока длился его поход в Гранаду. Наконец, получив от него письма для английского короля, герольд поехал домой прямым путем, через Наварру и Гасконь. Проезжая по гасконским землям, где у короля Англии были наследственные владения, герольд обнаружил, что разгорается большая война между гарнизонами английских и французских крепостей. На стороне короля Франции в ней уже участвовало великое множество сеньоров — таких как граф Арманьяк[458], граф де Фуа[459], граф де Комменж[460], граф Нарбоннский[461], сенешаль Тулузский[462], мессир Флотон де Ревель[463], сир де Боже[464], сир де Турнон[465], сир де Ла-Бэ[466], сир де Шалансон[467], и многие другие. Французы осаждали сразу две крепости — Пенн и Блав. Кроме того, они очень сильно притесняли жителей Бордо, перекрыв судоходство на реке Жиронде. И говорили французские сеньоры, что по приговору, вынесенному в Парижской судебной палате, эти земли должны быть конфискованы и возвращены королю Франции. И не нашлось тогда в Гаскони ни одного человека, который решился бы выступить против французов, ибо гасконские вассалы короля Англии не были достаточно сильны, чтобы сойтись с врагом в открытом бою. Вместо этого они надежно затворились в крепостях и держались там, сколько могли. Поэтому гасконские сеньоры, державшие сторону англичан, и горожане Бордо вручили вышеназванному герольду верительные грамоты и обстоятельно рассказали ему, из-за чего разгорелся весь сыр-бор (об этом я расскажу вам ниже). И попросили они, чтобы он соизволил поскорее доставить это послание своему сеньору-королю. Герольд хорошо справился с поручением: выйдя в море из города Байонны, который подчиняется англичанам, он уже через пять дней и четыре ночи причалил в гавани Хантона[468]. Потом он поехал верхом на жеребце и за полдня добрался до Лондона, где тогда пребывал король Англии. Преклонив перед ним колени, герольд подал ему письма, посланные сеньорами и наместниками Гасконской земли.
Когда английский король увидел пред собой герольда, с которым не встречался уже долгое время, то сказал: «Добро пожаловать, Карлайл! Итак, расскажите нам о заморских делах и о дальних краях, в которых вы побывали с тех пор, как расстались с нами. Мы очень желаем об этом узнать». — «Монсеньор, — сказал герольд, — прочтите сами или, если вам угодно, велите кому-нибудь прочесть эти грамоты, а затем я вам поведаю о многом, ибо здесь есть такое, что вас очень сильно касается».
Тогда король распечатал некоторые из писем и увидел ясно, что есть и другие вести, которые не могли быть записаны и о которых герольд принес устные сведения. И понял король, что дела в Гаскони идут не слишком блестяще для него. Поэтому поспешил он о них расспросить подробней, и герольд сказал ему так:
«Дорогой государь! За морем живет один рыцарь, родом из Пуату, коего зовут сир де Нуайель[469]. Он говорит и утверждает, что за многие услуги, которые он оказал вашему сеньору отцу, ему должны были выплатить сумму в 30 тысяч экю. В залог этого ему были переданы кастелянство и город Кондом, но, по его словам, никаких выплат с них он получить не смог. Поэтому он подал жалобу королю Франции, предъявив свои долговые грамоты. Дело было отдано на рассмотрение судебной палаты. Там рассудили, что вы обязаны признать этот долг и возместить рыцарю его расходы и издержки. И был этот приговор во всеуслышание оглашен в Париже. Затем, чтобы привести его в исполнение, рыцарю дали полномочие взимать и брать штрафы и налагать аресты на любое имущество в ваших гасконских владениях до тех пор, пока он не будет удовлетворен на вышеназванную сумму и не покроет издержки, ради этого понесенные. Кроме того, по просьбе рыцаря, король послал туда вместе с ним одного прокурора, коего звали мэтр Рэмон Фушо[470]. Они отправились в путь и ехали, пока не прибыли в Кондом. Там они захотели вступить во владение названным замком, конфисковав его на основании судебного постановления. Однако прокурор рыцаря говорил об этом с кастеляном столь надменно, что вспыхнула ссора. Одним увесистым жезлом кастелян, в присутствии сеньора де Нуайеля, нанес этому мэтру Рэмону такой удар, что проломил ему голову. Затем он схватил самого рыцаря и бросил его в темницу, сказав, что он слишком дерзок, коли осмелился столь открыто покуситься на ваше наследственное достояние. Из-за этого король Франции пришел в великое негодование и возмущение, и сказал, что по этой причине и из-за других проступков, совершенных вами, ваши заморские земли объявляются конфискованными. И теперь воины, посланные французским королем, ведут там столь яростную и смертельную войну, что уже покорили Прюдэр, Сен-Базий и Сен-Макер[471]. А когда я покидал этот край, они сидели под Пенном и Блавом. Поэтому рыцари и добрые горожане Гаскони просят вас, чтобы вы срочно поспешили им на помощь и выручку, а иначе вы можете слишком многое потерять».
Когда король выслушал новости, привезенные герольдом из Гаскони, — о том, что французы по мелкому поводу развернули против него войну и стянули в Гасконь очень большие силы, которым никто не может противостоять, — то на долгое время погрузился в глубокую задумчивость. Наконец, он поднял голову и, повернувшись к своим баронам, спросил, как лучше поступить. «Во имя Господа, сир! — ответили самые доверенные из них, — Вам обязательно следует кого-нибудь послать в этот край, ибо такие славные воины, как гасконцы, могут очень вам пригодиться или, наоборот, очень вам досадить в той войне, которую вы задумали и вознамерились развязать. Решите, кого бы вы хотели назначить предводителем этого похода». Тогда ответил король: «Давайте поразмыслим сообща. Я бы охотно попросил встать во главе этого войска мессира Робера д’ Артуа, ибо я вовсе не собираюсь и не стремлюсь слать вызов королю Франции в ближайшее лето, но хочу без лишней спешки заготовить и привести в порядок все снаряжение и приобрести за морем всех друзей, каких только можно. Ведь они очень мне пригодятся для того, чтобы воевать с такой великой страной, как Французское королевство». Тогда мессир Робер д’Артуа весело сказал королю в ответ, что он отправится в поход с превеликой охотой. И король ему молвил: «Большое спасибо!».
По прошествии недолгого времени мессир Робер д’Артуа покинул Англию с пятью сотнями латников и тремя тысячами лучников[472]. В добром порядке и хорошо снаряженные, они погрузились на корабли в гавани Хантона. С названным мессиром Робером д’Артуа тогда находились: граф Хантингдон[473], граф Саффолк[474], граф Корнуэльский[475], мессир Томас Дагворт[476], мессир Томас Холланд[477], мессир Ричард Пембридж[478], сир Диспенсер[479], его зять сир Феррере[480], сир Мултон, сир Брэдстоун[481] и сир Уилоуби[482]. Затем, с помощью Бога и ветра, эти сеньоры поплыли под парусами, пока не вошли в устье Жиронды и не причалили в гавани Бордо. Местные жители испытали по этому поводу великую радость и весьма обнадежились. Там тогда находились два брата де Поммье, мессир Эли и мессир Жан[483], которые вышли на песчаный берег встречать английские корабли, и так же сделало большинство горожан, ибо они очень заждались этой помощи.
Мессир Робер д’Артуа и его воины высадились на сушу и дошли пешком до городских гостиниц, куда их препроводили с радостью. А вечером, когда море отхлынуло, слуги выгрузили лошадей, ратное снаряжение и все прочие припасы. Отдохнув в городе Бордо три дня, сеньоры начали совещаться, в какую сторону им лучше направиться. И приняли они совет и решение идти прямо к Пенну, чтобы снять с него осаду, в которой его держали французы. Поэтому однажды утром они по трубному сигналу вооружились, снарядились и составили обоз с припасами. Маршалом над всем войском мессир Робер д’Артуа назначил графа Саффолка. Затем двинулись они к замку Пенн с восемью сотнями латников, тремя тысячами лучников, каждый из коих сидел на коне, и четырьмя тысячами пехотинцев. Это было примерно в день Вознесения[484] 1337 года.
Когда граф Фуа, граф Кармэнский[485], граф Перигорский[486], маршал Мирпуа[487], граф Керси[488], мессир Флотон де Ревель и другие сеньоры, осаждавшие замок Пенн, услышали весть о том, что англичане и гасконцы идут на них с большими силами, дабы снять осаду, то стали держать совет, как им поступить. Всё сообща обдумав, они не сочли себя достаточно сильными для того, чтобы дожидаться англичан, ибо они находились слишком далеко от их основного войска, которое осаждало Блав. От него их отделяла труднопреодолимая река Дордонь. Поэтому они постановили сниматься с лагеря, что и сделали. Уйдя из-под Пенна, они вернулись к Блаву самым коротким из всех доступных путей.
Когда англичане пришли под Пенн, то обнаружили, что французов и след простыл, ибо те удалились уже более чем на один большой дневной переход. Мессир Робер д’Артуа и английские бароны вошли в замок и были там радостно приняты. Отдохнув два дня, они двинулись дальше и поехали, соблюдая строгий порядок, в сторону Сен-Макера. Французы удерживали этот город, разместив в нем хороший и внушительный гарнизон, а замок они сполна снабдили всем необходимым, чтобы оборонять его от любого войска.
В ту самую пору и в тот самый год, а именно в месяце июне, в год 1337[489], ушел из этого мира добрый граф Гильом д’Эно. Он умер в Голландском отеле, в Валансьенне, и был погребен в церкви Кордельеров названного города. Из-за смерти графа были многие сердца сокрушены, ибо он был щедр, благороден, доблестен, отважен, любезен, кроток, сострадателен и приветлив со всеми людьми. Его сильно оплакивали его дети: мессир Гильом, его сын, королева Германии, королева Англии, графиня Юлихская, а также госпожа Изабелла, его младшая дочь, которую потом взял в жены монсеньор Робер де Намюр[490]. И крайне горько о нем скорбел и тужил мессир Жан д’Эно, его милый брат, который с его кончиной потерял великую помощь и любовь, ибо крепко они любили друг друга.
После смерти вышеназванного графа его сын, мессир Гильом, вступил во владение графством Эно, Голландией и Зеландией. Знатные сеньоры, прелаты и добрые горожане трех земель принесли ему клятву верности, присягу и оммаж; а он им поклялся соблюдать их старинные обычаи и установления. Его мать, госпожа Жанна де Валуа, возымела благочестивое желание удалиться в Фонтенель — женское аббатство, расположенное близ Валансьенна. Так она и сделала, и провела там остаток жизни.
Когда мессир Робер д’Артуа со своей ратью прибыл под Сен-Макер, то стал упорно обстреливать замок из осадных машин, а тем временем отряды лучников совершали на него удивительно большие приступы. Осажденные оборонялись умело и стойко, ибо ничего иного им не оставалось. Однажды, среди прочих штурмов, состоялся один, особенно большой. Лучники столь близко подступили к стенам и так сильно досаждали защитникам замка своей стрельбой, что те не смели показываться возле оборонительных приспособлений. Штурмующие проломили в стене такую брешь, что через нее могли пройти шеренгой сразу восемь воинов. Обрушив стену во рвы, лучники тотчас набросали поверх нее так много земли, бревен и камней, что получили возможность легко и без потерь войти в город, что они и сделали. Затем они разнесли одни ворота, через которые в замок вошли и сеньоры. Так была взята эта твердыня, в которой находилось множество людей. Англичане взяли в плен лишь двух рыцарей, сеньора де Пупестана[491] и сеньора де Зедюлака[492], а всех остальных предали мечу, исключая лишь женщин, детей и старцев, неспособных защищаться и сражаться.
После взятия Сен-Макера они приняли совет и решение, что пойдут к Себилаку[493] — замку, который удерживали бидали[494] и генуэзцы. Во главе этого гарнизона стоял оруженосец по имени Бего де Виллар. Крепость была хорошо снабжена и обеспечена всеми припасами, а воины гарнизона были полны решимости ее защищать, — даже вопреки желанию самих местных жителей.
Когда мессир Робер д’Артуа, английские и гасконские сеньоры и все их отряды прибыли под Себилак, то взяли его в осадное кольцо. Они быстро убедились, что город хорошо укреплен, и покорить его будет не легко. Тем не менее, они сказали, что не уйдут, пока его не захватят. Раскинув лагерь, они возвели бастиды и все прочие осадные сооружения. Из Бордо, по суше и по воде, к ним довольно часто поступали обильные припасы.
Тем временем вышеназванные французские сеньоры продолжали держать в осаде город Блав. Коль скоро я упомянул об этой осаде, то желаю о ней немного рассказать, и, прежде всего, об одном печальном случае, который приключился с защитниками города и, как вы услышите, привел к его захвату.
Защитники Блава часто взывали к жителям Бордо и точно сообщали им, что они находятся в тисках голода, поскольку к ним поступает слишком мало продовольствия. Так что пусть их скорее выручают, а иначе они долго не продержатся. В свою очередь, жители Бордо неоднократно об этом писали монсеньору Роберу д’Артуа, который, как вы уже слышали, был в походе. Но названный мессир Робер и его советники упорно стремились отвоевать те крепости, — уже захваченные и взятые неприятелем, — которые находились на их пути. Поэтому они попросили жителей Бордо как-нибудь поддержать и выручить защитников Блава, ибо уже очень скоро они сами придут снять с него осаду — вот только возьмут Себилак. Жители Бордо так и передали осажденным.
Однако случилось, что сеньоры Франции, сидевшие под Блавом и хорошо знавшие о голодной скудости и нужде, царившей в нем, придумали, как привести осаду к быстрому завершению. Однажды утром они собрали в вереницу великое множество вьючных лошадей, нагрузили их продовольствием и велели вывести их на один холм, стоявший довольно близко от Блава, дабы защитники города их увидели и вышли за стены взять провиант. Кроме того, французские сеньоры велели двум тысячам своих воинов вооружиться и засесть в лощине, между виноградниками и живыми изгородями, дабы внезапно напасть на вышедших из Блава. Этим засадным отрядом командовали два французских сеньора, граф-дофин Оверньский и маршал Мирпуа. Еще с вечера все было сделано в точном соответствии с приказом. Сеньоры и воины вооружились и притаились в засаде, а прямо на рассвете более трехсот вьючных лошадей были построены вереницей и нагружены всяческими съестными припасами. Затем три человека, изображая из себя крестьян-торговцев, подошли к воротам Блава и прокричали:
«Сеньоры! Окажите нам добрый прием! Соберитесь в отряд и придите забрать превосходную провизию, которую мы вам доставили из Мирмона[495], Бордо, Коньяка и прочих крепостей, держащих вашу сторону!»
Когда защитники Блава услышали эту речь, то испытали великую радость и не заподозрили никакого подвоха, ибо действительно видели приближающийся обоз. Примерно две тысячи человек быстро вооружились, вышли из города и построились между воротами и рвом. А навьюченные мулы все приближались, и уже некоторые из них — десять или двенадцать, я точно не знаю, — вошли в город и, словно бы случайно, столпились в самом проходе. И вот под боевые кличи появляется засада, большая и внушительная. Граф-дофин и сир де Меркель[496] при этом кричали: «Фуа и Овернь!» — и перед ними реяли их знамена и флажки. Когда защитники Блава их узрели, то были совершенно испуганы и начали отступать в свой город. Французы их настигали, разили, повергали наземь и ранили, а те, кто вел обоз, забили и повалили трех сильно нагруженных мулов в самых воротах, дабы помешать им закрыться. Там началась большая неразбериха и давка. Те, кто находился в городе, теперь не могли из него выйти, да они вовсе и не имели к тому охоты. Разбежавшись по своим домам и прихватив самые ценные вещи, они устремились в гавань, что на Жиронде. Там женщины и дети погрузились на нефы, баржи и барки, и таким образом, пока другие сражались перед городскими воротами, многие успели спастись.
Меж тем уже все французское войско поднялось по тревоге, и каждый боец вооружился со всей возможной поспешностью. Затем, держа строгий строй, они прискакали к воротам и обрушились на защитников Блава. Те оборонялись довольно хорошо и продавали свои жизни столь дорого, сколь могли, но, когда подоспела основная французская рать, они долго не продержались и были в конце концов все убиты или пленены. Сам город Блав был взят и захвачен, но по Жиронде из него успели спастись многие мужчины, женщины и дети. Они приплыли в Бордо с наступившим приливом, имея вид людей разбитых и ошеломленных. Когда они поведали о своем несчастье, бордосцы были крайне расстроены и оповестили о случившейся беде монсеньора Робера д’Артуа, который находился под Себилаком. Мессир Робер очень сильно разгневался, но исправить пока ничего не мог.
Когда французы взяли и разорили город Блав, и грабители растащили остатки добра, какое смогли найти, то сеньоры на совете сначала постановили его сжечь. Однако затем этот совет был отвергнут, и они решили удержать город. Позднее, как вы услышите, им пришлось в этом раскаяться. Французы также приняли решение подвергнуть осаде Мирмон, который стоит на реке Дордони. Поэтому они снялись с лагеря, выступили из-под Блава и, явившись под Мирмон, осадили его. Город же Блав они вверили под охрану двух рыцарей, мессира Жана Фукера и мессира Гильома де Тири[497]. Однако расскажем вам об осаде Себилака и о том, как он был захвачен.
В ту пору в Себилаке был один комендант по имени Бего де Виллар. Он был благородным оруженосцем, из знатного рода, способным и храбрым, и весьма хорошим товарищем, но слишком любил играть в кости и обычно сильно гневался, когда проигрывал. Его товарищи-наемники и жители города играли с ним и частенько оставляли его без денег. И вот как-то вечером ему случилось играть с одним молодым горожанином, коего звали Симон Жюстэн. У этого горожанина был младший брат по имени Клеман. Они вдвоем обладали в городе самыми большими богатствами и имели больше всего друзей. И вот, за игрой в кости, между Симоном и Бего возник спор, да такой, что они разругались и оба вскочили на ноги. Затем они обнажили мечи и схватились друг с другом. Бего ударил Симона столь сильно, что насквозь пронзил ему голову и поверг его наземь мертвым. Тогда в городе поднялся крик. Сбежались наемники. Народ валил со всех сторон. Клеман Жюстэн явился туда в сопровождении некоторых друзей и захотел отомстить за своего брата. Но тогда у него это не вышло, ибо все наемники стояли за Бего, и недовольным пришлось очистить место, а иначе они понесли бы еще больший урон. После этого Бего стал всегда ходить лишь в сопровождении шестидесяти или восьмидесяти соратников, из-за чего Клеман и его родичи испытывали великую досаду. Наконец они рассудили и решили промеж себя, что сумеют отомстить сполна только с помощью англичан. Затем они тайно сообщили монсеньору Роберу д’Артуа и англичанам, что впустят их в город, если они пообещают предать мечу всех иноземцев. Англичане радостно согласились на эту сделку. Однажды ночью друзья убитого позволили двумстам английским лучникам взобраться на стены по штурмовым лестницам. Войдя в город, лучники завладели воротами и открыли их с помощью Клемана Жюстэна и его сторонников. Затем в город ворвались главные английские силы, и были все наемники перебиты — и Бего де Виллар, и прочие. Такое вот несчастье постигло французов, и все из-за игры в кости. Это далеко не первая и не последняя беда, которая из-за нее случилась и еще случится. Будь они прокляты, эти кости, ибо они — враг всему доброму!
После взятия Себилака мессир Робер д’Артуа разместил в нем гарнизон с припасами, а затем отправился обратно в Бордо, ибо потеря Блава его очень сильно печалила. Вернувшись в Бордо, он велел собрать в гавани все корабли и нефы, которые там стояли на якоре, и срочно привести их в порядок, снабдив всеми боевыми приспособлениями. Затем, одним из вечеров, он велел погрузиться на них всем людям, способным сражаться. Той же ночью они отчалили из бордосской гавани и поплыли под парусами вместе с приливом. Немного спустя после полуночи они прибыли под Блав, и был тогда морской прилив столь велик и высок, что его волны бились о стены города. Тогда мессир Робер велел быстро выставить штурмовые лестницы, построить лучников для стрельбы и начать приступ. Запели трубы, и корабли приблизились к самым незащищенным участкам городских стен, ибо в Блаве не хватало латников и воинов, чтобы отстаивать и оборонять его от такого войска. Тем не менее, находившиеся в нем два рыцаря и их люди хорошо исполнили свой долг и защищали город до тех пор, пока могли держаться. Это длилось недолго, ибо лучники стреляли столь метко и густо, что защитники города не смели приблизиться ни к сторожевым башенкам, ни к оборонительным приспособлениям. И были многие из них ранены стрелами.
К чему тут долгий рассказ? Лестницы с железными крючьями на концах были подняты и приставлены к стенам, и воины, ловкие и проворные, дабы себя испытать и прославить, забрались и поднялись на стены, и вошли в город, несмотря на сопротивление защитников. Так был город захвачен. В одном из его концов стояла церковь с очень мощными стенами. Отступив в нее со своими людьми, два рыцаря забаррикадировали окна и двери и держались одну ночь и один день после взятия города. А на следующее утро они все-таки сдались с тем условием, что им сохранят жизнь. Став пленниками разных английских воинов, они поклялись им, что не сбегут.
Так, благодаря решительным действиям монсеньора Робера д’Артуа и его помощников, был город Блав отвоеван. Французы, сидевшие под Мирмоном, весьма сокрушались и очень раскаивались из-за того, что не сожгли Блав в свое время.
Мессир Робер д’Артуа был очень рад, когда увидел, что Блав полностью ему покорился. Он сходил в главную башню, дабы посмотреть, легко ли будет ее удержать, и увидел ясно, что да, но только если она будет хорошо снабжена боеприпасами и продовольствием. Поэтому он велел ее снова снабдить и пополнить всем необходимым. Кроме того, он приказал углубить крепостные рвы, полностью починить, укрепить и надстроить повыше стены и вернуть назад всех мужчин, женщин и детей, бежавших из Блава, дабы заново населить город и вернуть его в надлежащее состояние.
Пока он находился в Блаве и пока граф Арманьяк, граф де Фуа и другие сеньоры сидели под Мирмоном, два епископа, а именно епископ Сентский[498] и епископ Ангулемский[499], ездили от одной стороны к другой, ведя переговоры о перемирии. И так они в этом усердствовали, что перемирие между воюющими землями и войсками и впрямь было заключено сроком до первого дня ближайшего месяца апреля, и от этого дня еще на один год. Благодаря этому осада Мирмона прекратилась, и каждый должен был остаться с прежними владениями и с тем, что он завоевал или отвоевал назад. Затем оба войска распались, и все воины разошлись по своим краям: французы удалились во Францию, гасконцы — в Гасконь, а мессир Робер д’Артуа вместе с англичанами вернулся в Англию к королю и поведал о своих успехах. Король испытал большую радость и был очень доволен, вновь увидев мессира Робера подле себя, ибо много раз получал от него превосходные советы относительно своих дел.
Однако вернемся к рассказу о фламандцах. Вы уже слышали, что король Англии закрыл все морские порты, запретив что-либо вывозить и поставлять во Фландрию, и особенно шерсть. Из-за этого весь Фламандский край был чрезвычайно встревожен, ибо ткачество было там главным источником существования, и от этой блокады уже обеднело много добрых людей и богатых купцов, и пришлось покинуть Фламандский край очень многим честным мужчинам и женщинам, которые прежде вполне сносно жили ткацким трудом. Теперь они уходили искать заработка в Эно или другие места, где его можно было найти. Из-за этого великий ропот распространился и разросся по земле Фландрской, и особенно в добрых городах. И говорили часто фламандцы, что они горько и тяжело расплачиваются за ту любовь, которую их правитель, граф, питает к французам, ибо именно из-за его поступков оказались они в опасной вражде с королем Англии. Для общественной пользы всей Фландрии будет лучше жить в согласии и любви с королем Англии, нежели с королем Франции. Правда, из Франции к ним поступает много хлеба, но когда из-за отсутствия выручки его не на что купить, это их только злит. Ибо денье за мюид[500] хлеба — непомерная цена для неимущего человека. Но из Англии к ним поступает шерсть и великая прибыль, которая позволяет им жить в достатке и радости. А что до хлеба, то его довольно привозят из Эно, ибо этот край находится с ними в дружественных отношениях.
Так, печалясь об общественном благе, возмущенно роптали и вели множество прочих речей жители Фландрии — и особенно горожане Гента. В этом городе ткут больше, чем во всех остальных фламандских городах. Поэтому в ту пору ему приходилось тяжелее всего, и он терпел самые большие убытки. Собираясь на площадях большими и малыми толпами, его жители судили и рядили на разные лады. В своих спорах они, по обыкновению простонародья, отпускали весьма грубые замечания насчет своего сеньора графа Фландрского. И говорили они, что такое положение нестерпимо, ибо если эта бедность затянется, от нее застонут даже самые богатые и именитые, и придет погибель всей земле Фландрской.
Граф Фландрский хорошо знал, что его люди повсюду ропщут против него и его сторонников. Поэтому он, как мог, их успокаивал сам и через своих служащих, говоря следующее:
«Мои добрые люди, знайте, что эта блокада не может продлиться долго! Я получил точные вести от некоторых своих английских друзей, которые сообщают, что англичане не на шутку донимают своего короля. Ибо они хотят продать вам шерсть еще сильнее, чем вы хотите ее купить. Ведь если они станут ее сбывать кому-то другому, то лишь с очень большим убытком для себя. Так что успокойтесь, ибо я предвижу и предчувствую множество счастливых выходов из этого затруднения, к вашей скорой и немалой радости. И не вздумайте говорить ничего враждебного или злого об этой благородной стране — Франции, из которой к вам поступает такое изобилие товаров!»
Так, чтобы их ободрить и успокоить, говорил граф сам и через своих представителей. Однако нужда и бедность так ударила по большинству людей и столь сильно их сгибала изо дня в день, что они при всем желании не могли успокоиться. Ведь, что бы им там ни говорили, они не видели никаких признаков облегчения и близкого заработка. Поэтому они горевали и возмущались с каждым днем все сильней и сильней. Тем не менее, из страха перед графом, никто из них не решался на открытое выступление, так что дела оставались в таком положении еще долгое время, пока не случились следующие события.
I-Люди из многих кварталов и улиц города Гента продолжали собираться на площадях и перекрестках, чтобы вместе посудачить. И приходили туда некоторые товарищи, которые с удовольствием слушали очень рассудительные речи одного горожанина-пивовара, по имени Якоб ван Артевельде[501]. Эти товарищи повторяли его речи средь других людей, утверждая, что он — умнейший человек. Дескать, он говорил, что если бы ему вняли и поверили, то он за короткое время почти наверняка вернул бы Фландрии все ее прибыли, поладив при этом и с королем Англии, и с королем Франции.
Эти речи начали распространяться, переходя из уст в уста, так что вскоре уже добрая четверть горожан была о них осведомлена, и особенно мелкий люд и простонародье, коих беда коснулась сильнее всего. Тогда с разных улиц и перекрестков они стали сходиться на общие собрания. И случилось, что однажды, после обеда, они двинулись оттуда пять сотен числом, следуя один за другим. Проходя мимо разных домов, они выкликали своих товарищей, говоря: «Пойдем, пойдем, послушаем совет умного человека!»
Так пришли они к самому дому Якоба ван Артевельде, который стоял, прислонившись спиной к двери. Лишь только его увидев, они сняли шапки, поклонились и сказали:
«О, дорогой сударь! Ради Бога, извольте нас выслушать. Мы пришли к вам за советом, ибо нам сказали, что ваш великий ум может вернуть землю Фландрскую в надлежащее состояние. Соизвольте же нам сказать как! Тем самым вы сотворите великую благостыню, ибо это очень хорошо с вашей стороны, что вы сочувствуете нашей нищете!»
Тогда Якоб ван Артевельде выступил вперед и сказал: «Господа-товарищи! Я действительно сказал, что если бы все мне вняли и поверили, то я вернул бы Фландрию в доброе состояние, никак не досадив при этом нашему сеньору». Тут его наперегонки подхватили на руки и понесли над толпой. Многие кричали: «Да! Вас выслушают и вам поверят! Все будут почитать вас и служить вам!» — «Господа! Господа! — говорил Артевельде. — Обязательно нужно, чтобы на моем выступлении присутствовала самая влиятельная часть горожан, и чтобы все мне поклялись — и вы, что здесь есть, и будущие ваши сторонники — поддерживать и защищать меня во всех случаях, и даже под угрозой смерти!» Ему в один голос ответствовали: «Да будет так!» Тогда он им сказал, чтобы на следующий день в первом часу после рассвета они собрались на площади, которая зовется Ле-Билок. И пусть они дадут знать всем в городе Генте, что он всенародно и публично объявит то, от чего все горожане будут сильно обрадованы. И они опять воскликнули в один голос: «Это хорошо сказано! Хорошо сказано!»
Новость о предстоящем собрании распространилась по городу Генту так, что три четверти жителей оказались о ней полностью осведомлены. На следующий день, в первом часу после рассвета, вся площадь Ле-Билок уже была заполнена народом, равно как и улица, где проживал Якоб ван Артевельде. От самого дома и до площади Ле-Билок Якоба несли на руках, прокладывая дорогу сквозь толпы разных людей. Потом его поставили на превосходный помост, нарочно приготовленный для него. И начал он выступать столь красноречиво и мудро, что привлек на свою сторону все сердца. Его замысел состоял в том, чтобы разрешить королю Англии и его людям высаживаться во Фландрии, если они пообещают платить за все, что возьмут. Ибо война и вражда с англичанами не может принести фламандцам никакой выгоды, но зато может слишком дорого стоить. Затем Якоб ван Артевельде назвал пути и способы, коими он собирался действовать. Однако все они не могут быть здесь описаны, ибо для этого потребовалось бы слишком много слов. В любом случае конец собрания был таков, что все горожане поклялись отныне и впредь считать Якоба ван Артевельде верховным правителем и во всем подчиняться ему и его совету. Затем его проводили домой с такой обходительностью, что чудно да и только! С этого дня почет, оказываемый ему, стал постоянно расти.-II[502]
Это собрание состоялось примерно в день Святого Михаила 1337 года, то есть как раз тогда, когда в Лондоне должен был собраться великий английский парламент. Поэтому теперь мы вам поведаем, как проходили его заседания.
Как уже было сказано, в день Святого Михаила под Лондоном, в Вестминстере открылись заседания великого совета. Они длились три недели, и на них присутствовали все самые видные и мудрые англичане — прелаты, графы, бароны, рыцари и советники из добрых городов. Два епископа, Линкольнский и Даремский[503], а также бароны, побывавшие с ними в Валансьенне, поведали собранию о том, как они поджидали французских советников, которые не соизволили явиться, и так далее, по порядку, о всех предпринятых ими шагах, про которые вы уже слышали ранее.
Когда прелаты завершили свое выступление, король поднялся на особое возвышение и попросил дать ему такой удачный совет, который послужит к его личной чести и чести его королевства. Полностью рассмотрев и обдумав те доводы, предложения и требования, с коими их король обратился к королю Филиппу и коим последний не придал никакого значения, самые мудрые заседатели дружно постановили, что теперь король Эдуард просто обязан отречься от оммажа, принесенного королю Франции, и послать вызов ему и всем его сторонникам. Этому совету было решено последовать. Епископа Линкольнского попросили вновь пересечь море и доставить названный вызов. Отвечая на просьбу и повеление короля и сеньоров, епископ сказал, что сделает это охотно. Кроме того, дабы помочь королю деньгами, было постановлено, что каждый мешок шерсти будет облагаться двойной пошлиной на протяжении всего того времени, пока будет идти война. И там спросили, какая сумма будет предоставлена королю в дополнение к этому. Шестеро именитых горожан — двое из Лондона, двое из Эбрюика и двое других, из Ковентри, — сказали в ответ, что в дополнение к этой пошлине королю будут выплачиваться триста тысяч ноблей в год, а еще горожане будут вносить шестьсот тысяч ноблей, тоже ежегодно, но тремя частями.
Еще было решено и постановлено, чтобы под страхом смерти никто в королевстве Английском не смел играть и веселиться без лука и стрел в руках, и что все мастера, изготавливающие луки и стрелы, будут освобождены от любых налогов. Еще было решено и постановлено, что все рыцари, оруженосцы и ратники, служащие королю на войне, будут получать от него жалование за полгода вперед, каждый согласно своему положению, и что вся добыча и пленники, которых они смогут захватить, будут оставаться у них, к их полной выгоде. Еще было решено, что в таких прибрежных областях, как Корнуэльс, Гернси, Уайт, Хантон и Сэрри, ни один латник и стражник не будет ездить на военные сборы, объявляемые королем. Пусть они охраняют свои рубежи и границы, учат своих детей обращаться с оружием и стрелять из лука, получая за это два стерлинга в день в виде пенсиона, который будет обеспечиваться за счет пошлин на шерсть, взимаемых в их округе. Еще было приказано и постановлено, чтобы все сеньоры, бароны, рыцари и именитые люди из добрых городов усердно и заботливо старались обучить своих детей французскому языку, дабы тем было проще и легче вести войну. Еще было запрещено увозить за море хотя бы одну лошадь из любого предела Англии без дозволения на то канцлера и под страхом навлечь на себя королевский гнев.
Еще было решено послать латников и лучников против того фламандского гарнизона, который от имени графа Фландрского обосновался на острове Кад-занд и во главе которого стояли: мессир Ги — незаконнорожденный брат графа, мессир Дюкр д’Аллюэн[504], мессир Жан де Род[505], мессир Жиль де Ле-Стре[506], мессир Жан и мессир Симон де Брюгдам[507], а также многие другие сеньоры. Отправиться в этот поход попросили двоюродного брата короля, мессира Генриха Ланкастера-Младшего, который там же получил титул графа Дерби. Его должны были сопровождать граф Саффолк, сир Беркли[508], мессир Вильям Фитц-Уорен[509], Льюис Бошем[510], мессир Ричард Стаффорд, а также мессир Готье де Мони, который недавно вернулся из Шотландии, где совершил множество отважных деяний и ратных подвигов, снискав за это любовь и милость у короля и всех английских сеньоров. Граф Генрих Дерби сделал его своим придворным рыцарем и приблизил к себе больше всех остальных. Кроме того, мессир Готье был введен и письменно зачислен в круг королевских советников.
Еще там была подобрана брачная партия для Вильяма Монтэгю, который преданно служил королю, воюя в Шотландии. Вместе с монсеньором Готье де Мони он давал такой отпор шотландцам, что при виде него они не отваживались на открытый бой, но обращались в бегство и прятались в лесах. Желая вознаградить мессира Вильяма за верную службу, король дал ему в жены юную графиню Солсбери, госпожу Алису[511], земли которой он держал в своей деснице и под своей королевской опекой. Эта графиня Алиса была одной из самых красивых невест на свете.
В ходе парламентских заседаний было еще согласовано, обсуждено и вынесено множество иных постановлений, которые, наряду с уже перечисленными, весьма хорошо соблюдались. Однако все они не могут быть здесь перечислены и пересказаны.
Наконец совещание закрылось. Все сеньоры, графы, прелаты, бароны и представители добрых городов разъехались по своим краям, пообещав снарядиться и подготовиться, лишь только услышат королевский призыв и приказ. Потом в путь отправился епископ Линкольнский, дабы доставить королю Франции письменный вызов, скрепленный печатью английского короля. Перед этим он получил наставления, что именно он должен сказать, вручая вызов.
Однако вернемся к фламандцам, дабы уделить больше внимания возвышению Якоба ван Артевельде, который, как вы услышите далее, целых девять лет управлял графством Фландрским и безраздельно вершил в нем свою волю.
Вы уже знаете, что Якоб выступил с речью в городе Генте и убедил всех его жителей, и особенно простонародье, делать то, что он пожелает. I-Когда король Франции услышал весть об этом, она ему крайне не понравилась. Ведь он довольно ясно предвидел, что если фламандцы будут мятежны и враждебны по отношению к нему, то смогут ему весьма досадить, пропустив через свои земли во Францию войска английского короля. Поэтому он повелел графу Фландрскому, находившемуся в Бапоме, чтобы ни в коем случае не дал он жить и править этому Якобу ван Артевельде, ибо тот слишком для него опасен: из-за него, коли протянет он долго, граф потеряет свою землю.
Граф, который и сам хорошо чувствовал эту угрозу, завел друзей средь виднейших фамилий города Гента. Кроме того, на его стороне были главы магистрата, которые под присягой обязались хранить ему верность. Они устраивали на Артевельде множество покушений и засад, но никак не могли подстеречь его, когда он был без охраны. Ведь за него горой стояло все гентское простонародье, и праздные люди всякого пошиба были рады служить ему и защищать его в случае необходимости. Поэтому тем, кто хотел причинить ему зло, надлежало иметь силы, превышавшие 30, а то и 60 тысяч человек.
Якоб ван Артевельде всюду появлялся лишь в сопровождении 120 или 140 вооруженных слуг. Средь них было пять или шесть особенно дерзких, с коими он любил поболтать. Они знали все его тайные намерения: когда он встречал человека, которого ненавидел или держал под подозрением, то давал слугам знак, и те тотчас его убивали без всякой пощады и без внимания к знатности и родовитости. Такое случалось часто, и Артевельде велел умертвить в ту пору многих именитых горожан (grans maistres). Поэтому его стали бояться, и уже очень скоро никто и думать не смел о том, чтобы ему перечить или осуждать какие-нибудь его действия.
Проводив Артевельде в его особняк, каждый из этих 120 или 140 слуг шел к себе домой обедать. А сразу после обеда они возвращались к особняку и ждали, когда Артевельде выйдет, дабы отправиться на прогулку по городу. Вечером они провожали его домой ужинать, а потом несли надежную стражу всю ночь напролет перед его особняком. Артевельде хорошо знал, что далеко не все во Фландрии его искренне любят, и, прежде всего, граф Фландрский. Видя многие приметы этого, он очень сильно берегся.-II[512]
Однако расскажем о том, как епископ Линкольнский доставил королю Франции вызов от короля Англии, а затем снова вернемся к повествованию о фламандцах, дабы сделать нашу историю более обстоятельной.
Епископ Линкольнский вершил свой путь через королевство Французское, пока не прибыл в Париж. Там он нашел короля Филиппа, окруженного свитой, в коей были король Богемский, король Наваррский и великое множество разных герцогов, графов и баронов. Тогда при дворе отмечался день Всех Святых[513] 1337 года, а кроме того, сообразуясь со сведениями, полученными от некоторых имперских друзей, король Франции только и ждал со дня на день услышать весть о начале войны.
Епископу Линкольнскому сразу дали дорогу в королевский покой. Войдя, он обратился к королю с приветствием и поклонился ему, а затем и всем другим королям. Когда он подал королю Филиппу грамоту, тот ее принял и сломал одну маленькую печать, которая была сверху, на лицевой стороне. Грамота являла собой полностью развернутый лист пергамента с большой вислой печатью. Король бегло просмотрел ее, а затем отдал одному клирику-секретарю с повелением зачитать вслух. Как я впоследствии слышал от тех, кто кое-что должен был об этом знать, и в частности от присутствовавшего там сеньора де Сен-Венана[514], текст вызова гласил следующее (или примерно следующее):
«Мы, Эдуард, Божьей милостью король Англии и Ирландии, Филиппу де Валуа пишем. После смерти нашего дорогого дяди, монсеньора Карла, короля Франции, у нас было намного больше родственных прав на земли и корону Франции, нежели у вас. Однако вы присвоили наше наследство и желаете его удерживать силой, вопреки нашей воле. Мы вам на это неоднократно указывали и велели указывать, заручившись весомым и особым мнением Церкви, Священной Римской коллегии и одобрением благородного императора, главы всех юрисдикций (chief de touttes jurisdictions). Однако вы не пожелали прислушаться к нашим доводам и требованиям, но продолжаете придерживаться своего собственного мнения, основанного на неправде. Поэтому мы вас уведомляем, что наше французское наследство мы востребуем с помощью силы — нашей и наших сторонников. Начиная с этого дня, мы с нашими сторонниками объявляем войну вам и вашим сторонникам и отрекаемся от фуа и оммажа, которые без причины вам принесли, и вверяем землю Понтьё вместе с другими нашими наследственными владениями под охрану Божью, а не под вашу, ибо врагом и противником вас теперь считаем.
Продиктовано в нашем Вестминстерском дворце в присутствии нашего общего совета, в девятнадцатый день месяца октября».
Когда королю Филиппу зачитали этот вызов, он внешне не показал, что придает ему какое-нибудь значение. Повернувшись к епископу Линкольнскому, он усмехнулся и молвил: «Епископ, вы хорошо исполнили то, ради чего сюда прибыли. На такое послание вовсе не пристало давать письменный ответ. Вы можете уехать, когда пожелаете». — «Сир, — сказал епископ, — большое спасибо!» Затем он простился с королем и, вернувшись в свою гостиницу, провел там весь день. Вечером король прислал надежный пропуск для него самого и всех его сопровождающих. Под охраной этого пропуска епископ поехал назад через Французское королевство и, не встретив никаких опасностей, прибыл в Англию к королю и баронам. Когда он поведал, как справился с поручением, англичане испытали большую радость.
Однако расскажем вам о короле Франции. Получив вызов от короля Англии, он велел снять с него копии и разослать во многие места своего королевства и за его пределы, дабы его друзья посовещались и сделали для себя выводы. В первую очередь король обратился к своему племяннику, графу Эно, и к герцогу Брабантскому со строжайшим запретом заключать какие-либо союзы с королем Англии. А если, мол, они их уже заключили или вздумают заключить — он выжжет их земли. Король так же пригрозил графу Барскому[515] и герцогу Лотарингскому, хотя насчет этих сеньоров он не испытывал ни малейших опасений, ибо они всегда были добрыми и верными французскими сторонниками.
Одновременно с этим король послал дополнительные отряды с припасами в гарнизоны своих крепостей, расположенных на границе с Империей; ибо в отношении немцев у него не было слишком большой уверенности. Он также повелел быть настороже жителям Турне, Лилля, Бетюна, Арраса и Дуэ: пусть они пополняют свои города припасами и укрепляют их, дабы выдержать осаду или приступ, если потребуется, и пусть они позаботятся о замках и кастелянствах, расположенных в их округах, — сменят там служащих и доставят туда всякое снаряжение, необходимое для ведения войны.
Беспокоясь об охране границ, король послал латников в Сент-Омер, Эр, Кале, Булонь и их окрестности, а также в Абвиль, Кротуа, Сен-Валери, Э, Дьепп, Арфлёр, Онфлёр и во все нормандские крепости, до самой Бретани и Понторсона[516]. Гарнизоны были также размещены в краю, который простирается от Бретани до Ла-Рошели, что в Сентонже, и далее по всему Пуату, в Лимузене, Руэрге, Аженэ, Тулузене, Нарбоннэ, Каркассона, Бедарье, Эг-Морте, Бокере, Монпелье, Ниме и до самых ворот Авиньона, а потом вдоль всей реки Роны, в Ле-Пон-Сент-Эспри, Вивье, Турноне, Жальё, Ле-Бур-д’Аржантале, Вьенне, Лионе, по всему графству Форез, в земле сеньора де Боже, в графстве Макон, в Турню вплоть до самого Шалона-на-Соне, по всему Бургундскому герцогству и графству Франш-Контэ, вдоль границы с немецкими землями Эльзас и Монбельяр; и далее до самого епископства Лангрского и по всей Шампани вдоль границы с Лотарингией, епископством Тульским и епископством Мецским, вплоть до самого Реймса и Шалона; потом по всему графству Ретель, в Доншери, Мезьере и в тех мощных замках, которые стоят на реке Мёзе вдоль Арденн, на границе с епископством Льежским, Фюмэном и Эно; затем по всему графству Руси, в Порсьене, Брене и епископстве Ланском.
Кроме того, король приветливо и доверительно написал жителям Камбре, чтобы они были ему друзьями и добрыми соседями во всех случаях, и он тоже будет для них таковым, если понадобится. Своим наместником и комендантом в Турне король назначил мессира Годмара дю Фэ[517], дабы тот охранял и сам город и окрестную страну, а сеньора де Боже король назначил комендантом Мортаня. Еще король послал в море большое количество нормандцев и генуэзцев под предводительством мессира Юга де Киере[518], мессира Пьера Бегюше[519] и Барбевера[520]. Им было велено и приказано как можно скорей учинить пожары в Англии.
Графство Понтьё и все зависимые от него земли король отдал своему дорогому кузену, монсеньору Жаку де Бурбону[521], дабы он держал их от него на основании клятвы верности и оммажа. Монсеньор де Бурбон не мешкая вступил во владение этими землями и отвез туда на жительство свою госпожу-супругу.
Таким образом, король приказал и повелел пополнить военными силами и припасами все крепости, находившиеся на морских и сухопутных рубежах его королевства. После этого он доверительно написал своему кузену графу Фландрскому, прося его, как и прежде, чтобы он постарался поддерживать добрые отношения со своими подданными и не позволял им заключать никаких союзов с англичанами.
Кроме того, король послал во Фландрию графа Вандомского[522] и сеньора де Монморанси[523], дабы они провели с фламандцами переговоры и убедили их быть добрыми друзьями и соседями королевства Французского. В обмен на это король Филипп обещал фламандцам всегда держать открытыми торговые пути, проходящие через Турне, Бетюн, Эр, Сент-Омер и Варнетон-сюр-Ле-Лис, благодаря чему фламандский край вдоволь снабжался бы хлебом и прочим зерном.
Сеньоры-послы стали ездить из одного доброго города в другой, всюду выступая с этими предложениями французского короля. Некоторые городские общины на них соглашались, но большинство — нет, ибо они сильнее стремились получать английскую шерсть и прибыль от ткачества, нежели хлеб и овес, которые и так поступали к ним в достаточном количестве и по доброй цене.
Тем не менее, перед своим отъездом из Фландрии сеньоры-послы сумели сделать так, что граф Людовик остался в Генте при довольно дружелюбных отношениях с Якобом ван Артевельде и горожанами. Однако, как вы еще услышите, граф не смог удержаться там надолго.
Однако расскажем вам об англичанах — графе Дерби и его воинах. Отчалив из гавани, что на Темзе, они прибыли с первым приливом ночевать под Грэйвсенд. В их флотилии было очень много всяких нефов, кораблей, яликов, шхун и барж, хорошо снаряженных и оснащенных боевыми приспособлениями, а в их войске насчитывалось 2 тысячи лучников и 800 латников. Со вторым приливом они прибыли под Маргит и провели там один вечер. Примерно в полночь они снялись с якоря, и натянули паруса во всю ширину, ибо дул попутный ветер. Устремившись в открытое море, они плыли весь день и в час нон оказались уже довольно близко от Кадзанда. Это было в канун дня Святого Мартина[524], зимой 1337 года.
Когда англичане увидели город Кадзанд, в котором они собирались высадиться, дабы сразиться с обосновавшимся там гарнизоном, то рассудили и решили, что ветер и прилив им благоприятствуют, и что с именем Бога и Святого Георгия они причалят. Поэтому они велели своим трубачам играть тревогу, а сами спешно вооружились и изготовились к бою. Затем они построили в боевой порядок свои корабли и, расставив лучников на носах, стремительно поплыли к городу.
Дозорные и стражники, находившиеся в Кадзанде и охранявшие морской берег, очень хорошо видели эту большую флотилию. Почти не сомневаясь, что это англичане, все фламандские воины быстро вооружились. Затем они построились на пристани и песчаном берегу и в надлежащем порядке выставили перед собой флажки. Там они посвятили в рыцари до шестнадцати человек, а всего у них могло насчитываться около пяти тысяч башелье и других воинов, стойких и опытных, как они это показали.
Там находился мессир Ги Фландрский, незаконнорожденный брат графа Людовика. Будучи испытанным рыцарем, он призывал и просил всех соратников хорошо исполнить свой долг. Еще там были мессир Дюкр д’Аллюэн, мессир Жан де Род, Пьер д’Англемутье[525], мессир Жиль де Ле-Стре, мессир Симон и мессир Жан де Брюгдам (трое последних были тогда посвящены в рыцари), а также множество прочих башелье, оруженосцев и латников, которые очень хотели сразиться с англичанами и, будучи опытными воинами, показали это на деле.
Все эти воины были построены и расставлены напротив приближающихся англичан. Когда те подплыли к берегу, то не было никаких переговоров и бесед, ибо англичане так и рвались в бой. Они сразу закричали свои кличи и велели своим лучникам стрелять очень часто и дружно. Фламандцы, защищавшие пристань, оказались под таким жестоким обстрелом, что им волей-неволей пришлось отпрянуть назад. Уже с самого начала очень многие средь них были ранены стрелами.
Затем английские бароны и рыцари высадились на берег, и противники сошлись друг с другом, дабы сразиться на мечах, секирах и копьях. Там была выказана великая доблесть и совершены превосходные ратные подвиги. Фламандцы оборонялись отчаянно, но англичане нападали на них с не меньшей отвагой. Добрый рыцарь граф Дерби в пылу боя выдвинулся столь далеко вперед, что был повержен наземь ударами копий, но тут к нему подоспел на выручку мессир Готье де Мони. Лихо сражаясь, он поднял графа на ноги и уберег от всех опасностей. При этом он кричал: «Ланкастер — к графу Дерби!» Воины со всех сторон устремились к этому месту, и в разыгравшейся схватке многие из них были ранены, но у фламандцев потери были намного больше, чем у англичан, ибо английские лучники наносили им очень большой урон своей непрестанной стрельбой.
Высадка англичан в кадзандской гавани проходила средь упорной и жестокой битвы, ибо фламандцы, защищавшие город и гавань, все как один были превосходными и доблестными воинами. Это не удивительно, поскольку их отбирал для этого дела сам граф Фландрский, желавший, чтобы они надежно охраняли морской пролив от англичан. Поэтому они хотели достойно себя выказать и исполнить свой долг до конца, что и сделали.
В битве участвовали следующие бароны и рыцари Англии: прежде всего, граф Дерби, сын графа Генриха Ланкастера по прозвищу Кривая Шея, затем граф Саффолк, мессир Льюис Бошем, мессир Вильям Фитц-Уорен, сир Беркли, мессир Готье де Мони и множество прочих рыцарей и башелье, которые очень отважно себя вели, атакуя фламандцев.
Там разыгралась яростная битва и жестокая сеча, ибо противники сражались лицом к лицу врукопашную, и многие воины с обеих сторон совершили немало славных подвигов, но в конце концов англичане захватили пристань, и были фламандцы разгромлены и обращены в бегство. Четыре тысячи из них были убиты — одни в гавани, а другие на улицах и в домах. Мессир Ги, бастард Фландрский, попал в плен, а мессир Дюкр д’Аллюэн, мессир Жан де Род, два брата де Брюгдам, мессир Жиль де Ле-Стре и многие другие — примерно 26 рыцарей и оруженосцев — пали смертью храбрых, стойко обороняясь.
Город был взят, разорен и разграблен. Все собранное имущество англичане доставили и погрузили на корабли вместе с пленниками, а затем сожгли весь город дотла. И вернулись англичане назад в Англию, не понеся никакого урона. Там они поведали о своей победе королю, который был очень обрадован, когда их увидел и узнал, как они управились. Затем с мессира Ги Фландрского взяли слово, что он не сбежит из плена, но уже в том же году он I–II[526] перешел на английскую сторону и стал вассалом короля Эдуарда, принеся ему клятву верности и оммаж. По этой причине граф Фландрский, его брат, был крайне на него разгневан.
Весть о разгроме, постигшем кадзандский гарнизон, разнеслась по многим местам. Сторонники графа были расстроены, а сторонники английского короля — очень обрадованы. И поговаривали многие фламандцы, что граф Фландрский разместил на Кадзанде· своих латников без всякой надобности и без одобрения страны.
Вскоре, по настоянию и наущению Якоба ван Артевельде, советники из добрых городов Фландрии приняли общее решение, что они пошлют к королю Англии двенадцать именитых мужей из шести крупнейших фламандских городов. Эти послы объяснят королю, что жители Фландрии совершенно не причастны к этим кадзандским событиям, ибо они не давали никакого согласия на размещение там гарнизона. И даже более: если король пожелает приехать в любое место Фландрии, то фламандцы будут рады его принять и позволят ему свободно проезжать через их страну и гостить в ней при условии, что он будет честно платить за все предоставляемые вещи и услуги.
Получив этот наказ, двенадцать именитых горожан покинули Фландрию, приплыли в Англию и нашли короля в Элтеме. Король принял их очень радушно, ибо надеялся благодаря этому сильно выиграть, что он и сделал. Послы сказали ему, что Якоб ван Артевельде и все верховные советники Фландрии поручают себя его милости и снимают с себя ответственность за тех латников, которые хозяйничали на Кадзанде, ибо граф Людовик и король Франции разместили их там самочинно, без согласования с землей Фландрской.
К чему тут долгий рассказ? Послы столь мудро и убедительно изложили перед королем Эдуардом свое дело, что он остался доволен и ответил им, что уже к ближайшему Рождеству он прибудет в Антверпен (там заготавливалось снаряжение для его войска). Поэтому пусть фламандцы привезут туда своего графа, дабы король мог узнать, что он собирается делать. А если граф не пожелает явиться в Антверпен, то пусть фламандцы посовещаются и примут такое решение, которое не помешает им остаться добрыми друзьями короля Англии. С этим условием король объявил перемирие до первого дня января для всех фламандцев, отплывающих в Англию и возвращающихся из нее.
Явившись в город Гент, двенадцать послов в точности передали условия английского короля Якобу ван Артевельде и советникам, съехавшимся туда из других добрых городов Фландрии. Когда те узнали, что король Англии скоро прибудет в Антверпен, то были очень обрадованы, ибо надеялись, что он проявит по отношению к ним сговорчивость и дружелюбие. Между тем, несмотря на их радость, графу Фландрскому было совсем не до веселья.
В соответствии с тем обещанием, которое он дал именитым горожанам Фландрии, английский король собрался в дорогу. В Антверпене уже было заготовлено необходимое снаряжение, ибо король хотел туда сплавать, чтобы совершенно точно узнать истинные намерения своего двоюродного брата герцога Брабантского, герцога Гельдернского, маркграфа Юлихского и прочих немцев. Поэтому снарядился он в путь и отбыл из Англии с многочисленной свитой. Он взял с собой королеву, которая была на последнем сроке беременности, мессира Робера д’Артуа, графа Дерби, графа Уорика, графа Пемброка, графа Саффолка, графа Арундела[527], графа Кентского, епископа Линкольнского, епископа Даремского, мессира Рейнольда Кобхема, мессира Вильяма Фитц-Уорена, сира Бошема, мессира Филиппа Гастингса[528], сира Бассета[529], сира Уилоуби, сира Брэдстоуна и многих других сеньоров. Благодаря попутному ветру, они вошли в гавань Антверпена примерно в день Святого Альберта и Святой Люции[530].
Узнав о прибытии английского короля, к нему со всех концов съехались сеньоры, желавшие оценить пышность его свиты и свести с ним личное знакомство. Все эти графы, рыцари и прочие люди самого разного звания либо уже пользовались королевскими милостями, либо надеялись удостоиться их в будущем. Поэтому они чествовали и потчевали короля Эдуарда с величайшим радушием.
Вскоре после того как король Эдуард прибыл в Антверпен, его жена королева родила сына, которого назвали Лионелем[531]. Когда она полностью оправилась, состоялся великий праздник. На нем присутствовали брат королевы граф д’Эно, ее дядя мессир Жан д’Эно (в ту пору король его очень любил) и великое множество рыцарей, которые приехали из Эно навестить короля с королевой, поскольку уже очень давно их не видели.
Тем временем Якоб ван Артевельде уговаривал графа Фландрского, чтобы он поразмыслил, а затем съездил со своими ближайшими советниками к королю Англии и постарался стать его другом. Но граф не имел ни малейшего желания ехать в Антверпен и твердо заявлял, что даже под угрозой потери всех своих фламандских доходов он никогда не пойдет на соглашение с королем Англии и не станет воевать против своего кузена короля Филиппа и его королевства.
Однако граф опасался, как бы его не отвезли в Антверпен насильно и не заставили совершить то, о чем он потом будет жалеть. Поэтому он бежал из Фландрии во Францию вместе со своей женой, госпожой Маргаритой[532], и со своим сыном Дуй[533]. Когда он прибыл ко двору короля Филиппа, тот очень радушно его встретил и приказал ежемесячно выдавать ему определенную сумму флоринов, чтобы он мог содержать свою свиту и вести себя с подобающим достоинством.
Когда жители Фландрии узнали, что граф, их правитель, тайно уехал из своего графства и нашел пристанище при дворе короля Франции, и что он не имеет ни малейшей охоты заключить союз с англичанами, то сообща обсудили, как им действовать далее. По совету Артевельде, который, если говорить правду, был более расположен к королю Англии, нежели к королю Франции, они решили послать его в Антверпен в сопровождении самых богатых и почтенных горожан Фландрии, дабы узнать, в чем состоит замысел короля Эдуарда.
Вскоре Артевельде, в сопровождении шестидесяти самых именитых фламандских горожан, прибыл в Антверпен, к королю Англии, который очень радушно принял его самого и всех его спутников из уважения к нему. Королю часто говорили, что Артевельде является верховным правителем Фландрии, и выше него там никого нет. Поэтому он его по-дружески встретил и попотчевал, и сказал, что из любви к нему он облагодетельствует всю Фландрию. Выполняя это обещание, король вернул во Фландрию шерстяной склад, убранный оттуда еще три года тому назад. Но это было сделано с тем условием, что король и все его люди смогут ездить с оружием и без него через графство Фландрское, куда им заблагорассудится. В подтверждение этой договоренности были изданы грамоты, скрепленные печатями короля и добрых городов Фландрии[534].
Еще король попросил у фламандцев, чтобы они соизволили вместе с ним напасть на королевство Французское и пройтись огнем и мечом по Турнези и кастелянствам Лилля и Дуэ. Однако фламандцы тогда отказались это сделать, объяснив, что они связаны с королем Франции очень тяжелыми обязательствами. Если они как-нибудь ему досадят или войдут с войной в его королевство, с них за это потребуют огромный денежный штраф, который вряд ли удастся собрать[535]. Поэтому фламандцы попросили короля, чтобы он соизволил потерпеть до другого раза, когда обстоятельства будут для них более благоприятны. Король счел себя удовлетворенным и пожаловал фламандцам на прощание большие дары и прекрасные драгоценности. Так же сделала и королева.
Затем все фламандцы разъехались по своим городам. Что же касается Якоба ван Артевельде, то он вернулся в Гент. Однако потом он еще часто приезжал в Антверпен навестить короля Эдуарда и обещал ему, что сделает его повелителем Фландрии. Дескать, хотя фламандцы пока отказываются воевать с французами, он все равно предоставит в распоряжение короля, когда понадобится, сто тысяч воинов, полностью вооруженных и готовых учинить пожары в любом месте королевства Французского, которое он укажет. Такие обещания очень радовали короля Эдуарда, и он всерьез надеялся, что стараниями Артевельде сможет получить от земли Фландрской великую помощь. Таким образом, Якоб ван Артевельде стал очень близким другом английского короля, и страшились и уважали его по всей Фландрии.
После бегства графа Фландрского во Францию (вам уже было о нем рассказано), Артевельде начал править, словно какой-нибудь государь. Ни один сеньор до него не располагал во Фландрии такой властью. Он завел у себя в Генте большой и внушительный придворный штат и содержал для своей охраны многих слуг и наемников. Каждому из них был положен дневной оклад в четыре больших фламандских «компаньона», и платилось им точно, из недели в неделю.
Кроме того, Артевельде имел своих сержантов и наемников во всех фламандских городах и кастелянствах. Они за деньги выполняли все его распоряжения, шпионя и вызнавая, нет ли где-нибудь недовольных, которые возмущаются, бунтуют и злоумышляют против него. Лишь только Артевелъде узнавал, что в каком-нибудь городе есть такой человек, то не успокаивался, пока не изгонял или не убивал его.
Артевельде не знал пощады, и уберечься от него было невозможно. Он сумел изгнать из Фландрии даже самых влиятельных людей — рыцарей, оруженосцев и именитых горожан — коих он подозревал хотя бы в некотором сочувствии к графу. Одну половину их доходов он отнимал, а другую оставлял на прокормление их женам и детям. Эти изгнанники — а их было очень много — оседали преимущественно в Сент-Омере, и звали их «летунами» или «перелётами».
Короче говоря, никогда прежде во Фландрии и других землях не было графа, герцога или иного властителя, который сумел бы столь сильно подчинить страну своей воле, как это сделал с Фландрией Якоб ван Артевельде, владычествовавший над ней целых девять лет или около того. Он велел взимать в каждой местности Фландрии все ренты, бочечные и винные пошлины, судебные штрафы, мальтоты[536] и прочие налоги, которые прежде поступали в казну графа. Собранные средства Артевельде тратил по своему усмотрению и раздавал, кому хотел, ни перед кем не отчитываясь. Когда он заявлял, что ему нужны деньги, ему, волей-неволей, верили на слово, ибо никто не смел ему перечить. А когда он желал взять в долг у каких-нибудь именитых горожан, никто не решался отказать ему в займе. Действуя так, он сколотил большое состояние.
Выше вам уже было рассказано о том, как король Франции письменно велел графу Эно и герцогу Брабантскому, чтобы они не смели заключать никаких союзов с англичанами, ибо в противном случае он опустошит их земли. Однако эти сеньоры слали королю всяческие извинения и все равно присутствовали на переговорах, проводившихся королем Англии. Герцог Брабантский делал это особенно часто, ибо он уже заключил тайный союз с англичанами, а граф Эно — нет, и говорил он твердо, что никогда не нападет на своего дорогого дядю, короля Франции, если тот сам прежде не досадит ему.
Тем временем герцог Брабантский послал в Париж чрезвычайно умного и весьма красноречивого рыцаря, монсеньора Луи де Крайнхема[537], чтобы тот оправдывал его перед королем, несмотря на любые скверные донесения. Устами своего рыцаря герцог Брабантский постоянно внушал королю, что он никогда не станет замышлять и совершать ничего такого, что могло бы обернуться бедой и ущербом для самого короля или для его страны. Но, дескать, в силу того, что король Англии доводится герцогу двоюродным братом, он никак не может запретить ему ездить через свои владения, отдыхать в них и закупать необходимое снаряжение, ибо король все оплачивает его добрым людям по полной стоимости.
Дела оставались в таком положении долгое время. Наконец король Англии устроил большое совещание в Антверпене. Там присутствовали герцог Брабантский, зять короля граф Гельдернский, маркграф Юлихский, граф Клевский[538], граф Зальмский[539], маркграф Бранденбургский, сир Фалькенберг и мессир Жан д’Эно. Однако граф Эно туда вовсе не явился, ибо он говорил, что ему там делать нечего. Король Франции был ему за это очень признателен.
Король Англии оказал имперским сеньорам очень почетный прием, а затем славно попотчевал их на веселом пиру и потешил на разный манер, как это принято в Англии. Достойно отпраздновав прибытие гостей, он открыл совещание и весьма смиренно изложил перед ними свое дело. Желая узнать истинные намерения имперских сеньоров, король попросил, чтобы они изволили высказаться как можно скорее, ибо именно ради этого он сюда прибыл и держит своих людей в полной готовности. Если они не объяснятся с ним начистоту, он понесет большие убытки.
Тогда сеньоры Империи устроили большое и долгое совещание. Рассматриваемый вопрос их очень тяготил. Средь них не было единомыслия, и они постоянно поглядывали на герцога Брабантского, который не выказывал большой радости по поводу происходящего. А ведь он был одним из тех, ради кого король устроил это совещание в первую очередь.
После долгого обсуждения в своем кругу сеньоры ответили королю Эдуарду следующее:
«Дорогой государь! Мы прибыли сюда прежде всего, чтобы повидать вас, нежели для каких-то иных целей, и у нас еще не готов полностью продуманный ответ на вашу просьбу. Поэтому мы разъедемся по своим владениям, посоветуемся со своими людьми, а затем вернемся к вам в тот день, который вы сами пожелаете назначить, и дадим такой прямой ответ, что нас нельзя будет ни в чем упрекнуть».
Король понял, что ничего иного он на сей раз не услышит, и потому смирился до поры до времени. Он договорился с сеньорами, что они вновь соберутся в Антверпене через три недели после дня Святого Иоанна[540] и дадут самый что ни на есть продуманный ответ. Однако перед расставанием король настоятельно указал им на большие расходы и убытки, которые он будет ежедневно нести по их милости. Дескать, высаживаясь в Антверпене, он был совершенно уверен, что они столь же готовы действовать, как и он сам; поэтому он ни за что не вернется в Англию, покуда не узнает их намерения со всей определенностью. Сеньоры Империи сказали, что не подведут его.
Когда они разъехались, король вместе со своей супругой-королевой остался тихо жить в Антверпене, в аббатстве Святого Бернара[541]. Королева к тому времени вновь разрешилась от бремени прекрасным мальчиком. Его назвали Лионелем, и впоследствии он стал герцогом Кларенсским и женился в Ломбардии, как вы узнаете далее из этой истории[542]. Граф Гильом д’Эно и мессир Жан д’Эно время от времени навещали королевскую чету и, прогостив у нее два или три дня, возвращались домой.
Английские бароны и рыцари приезжали развлекаться в добрые города Фландрии и Брабанта. Их хорошо принимали и чествовали в Брюсселе, Мехельне, Генте, Брюгге и вообще везде, куда им было угодно приехать. Тем временем герцог Брабантский, находясь в Ле-Вюре, часто слал королю Франции извинения и просил, чтобы он не верил никаким худым вестям, приходящим о нем.
Вам наверняка приходилось слышать поговорку о том, что можно прыгнуть так далеко вперед, что назад уже не отскочишь. Такое бывает, когда кто-нибудь берет на себя столь большие обязательства и так много обещает, что потом, из чести, уже не может пойти на попятную. Я говорю это к тому, что герцог Брабантский дал столько клятвенных обещаний королю Англии и связал себя такими серьезными обязательствами, что уже не мог отказаться и уклониться от их выполнения. В добавление к этому, король был его двоюродным братом, и герцог должен был помогать ему по-родственному.
Некоторые бароны и рыцари, жившие во владениях герцога Брабантского, более склонялись на сторону англичан, а некоторые — на сторону французов, ибо сердца у людей бьются по-разному. Тем не менее, в своем большинстве брабантцы — и особенно жители добрых городов — благоволили английскому королю и хотели, чтобы ему безотлагательно была оказана помощь. Однако герцог, который был умен и осмотрителен, не хотел ввязываться в войну против короля Франции, не обсудив это с большим советом своей земли. Его пугали опасности такой войны, и он часто говорил в тайных беседах со своими ближайшими советниками, что встанет на сторону англичан лишь после того, как это сделают фламандцы и эннюерцы.
И действительно, фламандцы легче согласились на это, ибо Артевельде, обладавший тогда во Фландрии верховной властью, был несравненно больше расположен к англичанам, нежели к французам. Постоянно обращаясь с речами к жителям Гента, Брюгге, Ипра, Куртре, Ауденарде и других добрых городов Фландрии, он приводил им столько весомых доводов, что все они были уже почти готовы служить королю Англии в этом деле под его предводительством.
В добрых городах Эно короля Англии тоже любили, хвалили, уважали и почитали не в пример больше, чем короля Франции. Городские общины очень хотели, чтобы граф Эно, их сеньор, заключил с королем Эдуардом дружественный союз. Но граф не имел к тому никакой охоты и говорил, здраво и рассудительно, что милый дядя Филипп со своим королевством намного ближе и роднее ему, чем король Эдуард со своей страной. За эти ответы король Франции был ему очень признателен и говорил, что он ведет себя мудро и осмотрительно.
Наконец настал день, когда король Англии ждал услышать ответ вышеназванных имперских сеньоров. Однако те прислали вместо себя нарочных с обстоятельными извинениями и сообщили королю Англии, что они, вместе со своими людьми, полностью готовы приехать, как это было условлено, но только пусть король заставит пошевеливаться герцога Брабантского, который, на их взгляд, снаряжается слишком вяло. Ведь он является самым близким родственником и советником короля, и все остальные смотрят и равняются на него.
Когда король Английский услышал эту новость, то стал задумчив более, чем прежде. И спросил он совета у своего кузена, мессира Робера д’ Артуа, и у графа Дерби: как будет лучше поступить в создавшемся положении? Они ему сказали, чтобы он призвал герцога Брабантского и предъявил ему все эти письменные отговорки остальных сеньоров. Король так и сделал.
Когда герцог Брабантский явился в Антверпен, король представил ему просьбы и извинения, присланные имперскими сеньорами. Затем он, во имя дружбы и родства, попросил его поразмыслить над этим, дабы впредь в нем не было заметно никакой нерешительности. Ибо вполне очевидно, что герцог собирается в поход слишком вяло, и если он не изменит своего поведения, то он, король, боится потерять из-за этого помощь и поддержку имперских сеньоров.
Услышав это, герцог очень сильно смутился и сказал, что посоветуется. Посовещавшись, он ответил королю, что будет готов сразу, как только потребуется, но прежде он должен переговорить с другими сеньорами в определенный день.
Когда король услышал этот ответ, то ясно понял, что не добьется ничего иного, и, значит, гневаться бесполезно. Поэтому он пообещал герцогу, что снова пошлет к этим сеньорам гонцов и попросит их, чтобы они соизволили явиться на встречу с ним в Халле или Диет в день Богородицы[543], который приходился на середину августа 1338 года.
Когда все сеньоры собрались, то устроили большое и долгое совещание, ибо обсуждаемый вопрос был для них весьма тягостен. Они не хотели выполнять свои обязательства и вместе с тем не желали их нарушить, дорожа своей честью. Наконец, после очень долгих обсуждений они высказали королю свое общее мнение:
«Дорогой сир! Мы так долго совещались, ибо ваше дело представляется нам очень трудновыполнимым. Мы не можем подыскать никакого повода, чтобы послать вызов королю Франции на правах ваших союзников. Разве только вы сумеете получить согласие на это у императора. Ведь, как мы сейчас объясним, император имеет законный повод и основание приказать нам, чтобы мы объявили войну королю Франции от его имени. Тогда в нас не останется никакой нерешительности, и мы будем готовы исполнить наши обязательства без всяких оговорок.
Причина, по которой наш государь император может послать вызов королю Франции, такова. Между императорами Германии и королями Франции издавна существует письменное соглашение, скрепленное клятвами и печатями, в силу которого короли Франции ни в коем случае не могут приобретать и держать никаких владений в пределах Империи. Однако этот король Филипп, который ныне правит, поступил вопреки клятве, ибо он купил замок Кревкёр, все земли в Пайёле вместе с замком Арлё и многие другие владения, расположенные в Камбрезй[544], то есть в пределах Империи. В силу этого император имеет законное основание послать ему вызов и повелеть это сделать нам, своим подданным. Ради нашего спокойствия и нашей чести, мы вас просим и вам советуем, чтобы вы постарались получить это разрешение. И мы, со своей стороны, тоже порадеем об этом изо всех наших сил».
Услышав такой ответ, король Английский решил, что это отговорка и очень расстроился. Однако внешне он повел себя довольно спокойно, поскольку ясно видел, что все равно ничего иного не добьется. Он сказал сеньорам:
«Конечно, господа, я вовсе не предвидел этого обстоятельства. Если бы меня заранее о нем предупредили, то я бы не замедлил поступить в соответствии с вашим советом. И сейчас я так и хочу сделать. Поэтому помогите мне советом, ибо я нахожусь за морем, в чужой стране, и уже провел в ней долгое время, так ничего и не совершив. Извольте же дать мне добрый совет, ради вашей и моей чести, ибо если срам ляжет на меня, то и вам от этого почета не будет».
Слишком долгое дело — пересказывать все речи и советы имперских сеньоров. В итоге между ними было согласовано, что маркграф Юлихский отправится переговорить с императором и возьмет с собой клириков и рыцарей английского короля, а также советников герцога Гельдернского; и порадеют они о деле столь добросовестно, сколь только смогут. Что касается герцога Брабантского, то он не должен был посылать никого, ибо вышеназванных послов было вполне достаточно. Однако он отдал в распоряжение короля Англии Лувенский замок, дабы он мог там провести наступающую зиму, если ему угодно. (Ведь король твердо заявлял, что вернется в Англию только после того, как совершит какое-нибудь вторжение во Францию.) Король решил воспользоваться гостеприимством своего брабантского кузена и согласился вместе со своей супругой переехать на зиму в Лувенский замок.
Кроме того, все имперские сеньоры дружно пообещали королю Англии, что уже к празднику Святого Иоанна Крестителя, который состоится в год 1339, они без всяких отговорок и отсрочек объявят себя врагами короля Филиппа Французского и будут полностью готовы к войне с ним, как уже обещали раньше. С этой договоренностью каждый уехал в свои владения.
Меж тем маркграф Юлихский со всеми своими спутниками отправился к Римскому императору. Найдя императора в Нюрнберге, послы поведали ему все то, ради чего они туда прибыли. Будучи очень дружественно настроен к английскому королю, император радушно их принял, попотчевал и согласился исполнить все их просьбы. Затем он надолго удержал их у себя в гостях, а сам тем временем созвал имперских князей-выборщиков и самых видных баронов — таких как герцог Саксонский[545], маркграф Бранденбургский, маркграф Мейссенский и Остерландский, архиепископ Кёльнский, архиепископ Трирский[546] и архиепископ Майнцский. Он также призвал графа Гельдернского и герцога Брабантского, но последний извинился и прислал вместо себя сеньора Кёйка.
Когда, в соответствии с приказом, эти сеньоры съехались и собрались в Нюрнберге, император устроил очень торжественный пир и держал свой двор открытым целых три дня. I-Воссев на императорском престоле в императорском облачении, он заново утвердил те статуты Империи, которые надлежало соблюдать. Тогда же он назначил и сделал короля Англии своим викарием и дал ему императорские полномочия, позволив чеканить в землях Империи все виды флоринов и прочих монет. Всем своим подданным он повелел, чтобы они повиновались королю Эдуарду как ему самому и были готовы безотлагательно отправиться с ним на войну и послать вызов королю Франции. И назначил он своих полномочных представителей, которые должны были вручить королю Англии эти постановления и возвести его на престол императорского наместника. Одним из них был герцог Гельдернский, коего до этого дня звали графом, а вторым — граф Юлихский, прежде именовавшийся маркграфом. Еще средь них были граф Уорик, мессир Ричард Стаффорд и два клирика-правоведа. Эти шестеро должны были на основании публичных указов совершить и исполнить все то, о чем выше было сказано. Покинув императорский двор, они вернулись к королю Англии, который их принял с радостью[547].-II[548]
Однако теперь, дабы ничего не упустить, расскажем вам о некоторых событиях, которые случились на море близ берегов Франции и в других местах в то время, как шли эти переговоры и приготовления, длившиеся более одного года.
Король Франции загодя готовился к войне со своими противниками, ибо знал все их замыслы, хотя и не получал пока никаких вызовов.
Вам уже было подробно рассказано о том, как король Франции послал в море генуэзцев, нормандцев и эскюмеров под предводительством мессира Юга де Киере, Бегюше и Барбевера, дабы они нападали на англичан, плававших через пролив. Поэтому они стали стеречь море и часто появлялись возле Дувра, Винчелси, Маргита и в устье Темзы, причиняя много вреда разным людям, и особенно англичанам и фламандцам.
И вот случилось, что эти эсюомеры, средь коих было целых тридцать тысяч генуэзских наемников, нормандцев и пикардийцев, прибыли под Хантон в воскресный день, в час мессы, когда все горожане были в церкви. Очень удачно воспользовавшись приливом, они вошли в гавань, застали горожан врасплох и стали господами и хозяевами города. Они его взяли и разграбили, убив при этом множество добрых людей, включая женщин и детей, что было весьма печально. Потом они задержались там на весь день и погрузили на корабли всю добычу, которую сумели найти. Кроме того, они послали часть своих людей жечь некоторые окрестные деревушки. Из-за этого вся округа была охвачена страхом и смятением, так что вскоре тревожные вести дошли до Винчестера, Солсбери, Гилфорда и даже до самого Лондона. Тогда люди всякого звания сели на коней и устремились в графство Хантон со всей возможной поспешностью. Но там они обнаружили, что французы уже отчалили, полностью опустошив и спалив перед этим город. По этому поводу англичане были весьма опечалены, а король Франции — крайне обрадован. И говорил он, что Барбевер со своими людьми совершил славный подвиг уже в самом начале войны с англичанами. Это случилось примерно в день Богородицы[549], в сентябре, в год Милости 1338.
Еще случилось в ту пору, что мессир Готье де Мони, приехавший в Антверпен из-за моря вместе с королем Англии, отправился в конный рейд, взяв с собой примерно 60 воинов.
Он украдкой проследовал через Брабант и Эно, а затем углубился в Блатонский лес, который растет возле Конде-ан-Л’Эско. До той поры в его отряде еще никто не знал, куда он желает направиться, но в лесу мессир Готье открыл, наконец, свой замысел и сказал, чтобы его слова держали в секрете, ибо он намерен нагрянуть в Мортань и совершить там какой-нибудь ратный подвиг. Его товарищи с ним согласились. Затем они подтянули подпруги своим коням, покрепче пристегнули латы и поехали, соблюдая полную скрытность.
Прямо на рассвете они прибыли под мощную крепость Мортань, и, на их счастье, в одних ее воротах оказалась открыта сторожевая калитка. Войдя внутрь, они захватили ворота, сломали запоры и стали там хозяевами. Затем они подъехали к донжону, но, найдя его запертым, не смогли в него проникнуть. Стражники замка услышали шум и затрубили в свои рожки: «Измена! Измена!» Тут воины гарнизона всполошились и бросились к оружию. Когда сир де Мони увидел, что в замок войти не удастся, и что гарнизон спешно вооружается, то велел поджечь дома на самой большой и красивой улице Мортаня, дабы жители дольше помнили про его визит и в следующий раз более бдительно охраняли свой город. Пожар разгорелся очень быстро и причинил горожанам великий ущерб.
Затем мессир Готье де Мони вместе со всем своим отрядом пустился в путь и прибыл в Конде, дабы переехать там через Л’Эско и Энн и направиться в Камбрези, что он и сделал, как вы услышите далее.
В краю Камбрези тогда еще не было никакой тревоги. Епископ Камбре ясно предвидел, что англичане совершат свое первое вторжение во Францию через его владения, однако в ту пору английский король находился еще столь далеко от Камбрези, что местные жители пока ничего не опасались и не держались настороже.
И вот продолжил мессир Готье де Мони свой конный рейд, намереваясь совершить набег в Камбрези, ибо он хорошо знал, что этот край враждебен англичанам и их союзникам. Как бы там ни было, он решил еще перед вторжением послать епископу К амбре вызов, составленный по всем правилам, дабы его потом не упрекали в подлости. Однако епископ не придал этому вызову никакого значения, ибо вовсе не предполагал, что сир де Мони находится уже в такой близости от него. А те, кто доставил вызов, ничего ему об этом не сказали.
Сир де Мони скрытно проехал мимо Валансьенна и прибыл в Денэн обедать, ибо аббатиса тамошнего монастыря была его кузиной[550]. Затем он явился в Бушей и переехал через Л’Эско, не сказав местным жителям ни слова о том, что он собирается сделать. Следующим утром, на рассвете, он нагрянул под Тён-Л’Эвек — замок, стоявший на Л’Эско и относившийся к Камбрези. Ему и его людям посчастливилось с ходу захватить мост, ворота и сам замок вместе с его кастеляном, находившимся внутри[551]. Завладев замком, сир де Мони отрядил и оставил для его охраны часть своих воинов, а начальником над ними назначил мессира Жиля де Мони, которого иначе звали Гриньяром[552]. Впоследствии он нанес много вреда жителям Камбре, ибо замок Тён-Л’Эвек находился всего в одном лье от их города.
После этого рейда сир Готье де Мони вернулся в Брабант, к королю Англии, который все еще находился в Антверпене. Жители Камбре, и особенно епископ, были очень расстроены и известили короля Франции о том, что у них внезапно отняли названный замок. Поэтому был король рассержен и имел на то вескую причину.
Однако расскажем вам о том, как в ту же самую пору действовали король Дэвид Шотландский и его советники. Выше вы уже слышали, что король Английский очень сильно извел шотландцев войною: он выжег и опустошил всю равнинную Шотландию, захватив и покорив там все крепости. Кроме того, перед своим отъездом в Лондон он повелел, чтобы шотландцев и впредь, изо дня в день, донимали войной, и мессир Вильям Монтэгю, граф Солсбери, стал наносить им очень большой ущерб и урон. Он держался в Эдинбурге и, если узнавал, что шотландцы отправились в набег, то собирал воинов из окрестных английских гарнизонов и давал врагам жестокий отпор.
Меж тем король Шотландский, граф Морэйский, мессир Вильям Дуглас, мессир Роберт Вереи, мессир Саймон Фрезел, мессир Александр Рамсей и многие другие сеньоры укрывались в Джедуортских лесах. Их главной ставкой-убежищем был мощный замок Дамбартон. Именно там постоянно пребывал король Шотландии со своей женой-королевой. Однако вскоре шотландские сеньоры узнали, что король Англии послал вызов королю Франции и желает с ним воевать. Поэтому, посовещавшись между собой, они решили, что мессир Вильям Дуглас, граф Сатерленд и мессир Роберт Вереи отвезут их государя-короля во Францию, к королю Филиппу. Поведав, какую войну ведут против них англичане, они заключат с французским королем союз на том условии, что им будет оказана поддержка и помощь. Этому совету последовали. Нефы были снаряжены, и король Шотландии вместе со своей супругой и вышеназванными сеньорами прибыл в Абердин. Когда необходимые припасы были погружены на корабли, они вышли в море и поплыли под парусами с помощью Бога и ветра, пока не причалили в Эклюзе. Там они ничем не выдали себя. Одни из них назвались паломниками, направляющимися в Сантьяго, что в Галисии, а другие — норвежскими купцами. Никто не стал их особо проверять, тем более что они ни разу не сходили на сушу, но, едва отдохнув и дождавшись прилива, сразу отчалили. И поплыли они, и вышли в открытое море, держа курс на Булонь.
Пока шотландцы плыли по морю, очень сильный и порывистый встречный ветер подхватил их и понес, хотели они того или нет, прямо к устью Темзы, в английский порт Маргит. А как раз в ту пору нормандцы и генуэзцы рыскали по морю в поисках каких-нибудь англичан. Заметив шотландские нефы, они очень обрадовались, ибо решили, что это англичане. Они подняли свои флаги и вымпелы и устремились в погоню.
Когда шотландцы их увидели, то пришли в полное смятение, ибо подумали, что это англичане. Сначала они даже не знали, что и сказать, и не нашлось средь них такого храбреца, который не пожелал бы оказаться [за тридевять земель], в Иерусалиме. И стали они советоваться: что делать? Ведь у них было всего четыре корабля, а у противника они насчитали целых семьдесят пять. И решили они, что нет у них другого выхода, кроме как дорого себя продать. Затем они быстро вооружились и сказали, что никто из них не сдастся в плен, но будут они сражаться до тех пор, пока смогут. Такое же обещание дал и сам король. Поскольку бежать все равно было бесполезно, они встали на якорь и, как смелые люди, выставили на вид знамена Шотландии и свои флажки.
И вот подплывают нормандцы и спрашивают, что они, мол, за люди. Мессир Вильям Дуглас ответил: «Мы шотландцы и служим королю Шотландии! А вы кто такие, что спрашиваете?» Тогда выступил вперед мессир Юг де Киере и сказал: «Из каких именно шотландцев вы будете? Назовите себя, а иначе вы все покойники, ибо нам сдается, что вы все-таки англичане!» Когда сеньоры Шотландии услышали эти слова, то несколько обнадежились, ибо хорошо поняли по языку и по флагам незнакомцев, что те вовсе не англичане. Поэтому сказали они: «Мы такие-то и такие-то, и с нами сам король. Мы плывем во Францию повидать французского короля. Поэтому вы заставили нас очень сильно поволноваться, ибо мы полагали, что вы — англичане, наши враги».
Когда мессир Юг де Киере и его товарищи убедились и поняли, что незнакомцы говорят правду, то очень обрадовались и велели им сниматься с якоря: дескать, как наемники французского короля, они являются друзьями шотландцев, и потому проводят их до самого Кале или до Булони. Снявшись с якоря, шотландцы поплыли под парусами вместе с нормандцами и вошли тем же вечером в гавань Кале. Там шотландцы бросили якорь, а нормандцы — нет. Король Шотландии вместе со всеми своими спутниками въехал в город и нашел там радушный прием. Отдохнув два дня, он выехал на третий день из Кале и выбрал дорогу на Теруан. Затем он проследовал через Теруан, Аррас, Бапом, Перонн и Вермандуа, и продолжал свой путь, пока не прибыл в Париж, где он нашел короля Франции и с ним великое множество герцогов, графов и баронов, которые были собраны на большой совет[553].
Король Филипп был очень обрадован известием о прибытии короля Дэвида Шотландского и выслал ему навстречу баронов и рыцарей, которые проводили его в тот дворец, где король тогда проживал. При встрече король Филипп сказал ему: «Добро пожаловать королю Шотландии и его спутникам из любви к нему!» Король Шотландии ответил: «Дорогой государь, премного вас благодарю!»
Затем переговорили они о многих вещах и тотчас сошлись друг с другом. Король Франции очень хотел завоевать любовь и расположение гостя. Ведь он уже получил вызов от короля Англии и знал, что тот, находясь по сю сторону моря, приобретает друзей и вербует сторонников где только можно, дабы в скором времени пойти войной на Францию. Поэтому ему казалось, что он получит большое подспорье и сможет воевать намного успешней, если король и сеньоры Шотландии, граничащие с Англией, согласятся ему помочь и отвлекут англичан на себя, пройдясь огнем и мечом по их стране. Король Филипп предоставил и пожаловал королю Шотландии замок и деньги для содержания его свиты, но с тем условием, чтобы он не заключал никакого мира или перемирия с королем Англии, кроме как при его посредничестве и по его воле. Король Шотландии в этом поклялся перед герцогами, графами, прелатами и рыцарями. Затем король Франции одарил высокого гостя и его спутников тканями и выделил ему в качестве свиты своих придворных рыцарей. Королева Франции так же позаботилась о королеве Шотландии, которая была родной сестрой английского короля. И велел король Филипп выдавать гостям все, что бы им ни понадобилось.
В скором времени мессир Роберт Вереи, от имени двух королей, был послан назад в Шотландию. Он отвез туда союзные грамоты, заверенные и скрепленные печатями двух вышеназванных королей. По этому поводу шотландские сеньоры и вся страна испытали большую радость и начали воевать еще упорней и ожесточенней, чем прежде. Когда король Английский об этом узнал, то послал в Шотландию епископа Даремского, сеньора Ласи и сеньора Моубрея с наказом передать графу Солсбери, сеньору Перси, сеньору Невилю, сеньору Грейстоку и мессиру Эдуарду Балиолю, капитану Бервика, чтобы они порадели о надежной обороне завоеванной страны и границы. Названные сеньоры вернулись в Англию и поехали в сторону Йорка, чтобы выполнить королевское поручение.
Однако вернемся к королю Англии и к переговорам, проходившим в Брабанте.
Когда сеньоры, союзные английскому королю, отбыли из Антверпена, сам он, как вы слышали, удалился в Лувен. Повелев подготовить замок к зиме, он пригласил туда королеву со всем ее двором.
Но вот вернулись герцог Гельдернский, граф Юлихский и те, кого король вместе с ними посылал к императору. Тогда, с согласия всех этих сеньоров, было решено провести новое совещание в Брабанте, зимой, в день Святого Мартина[554]. Однако герцог Брабантский наотрез отказался позволить, чтобы это совещание проходило в его владениях или в Маастрихте[555], как того хотели немцы. В конце концов, было предложено устроить его в Херке, находившемся по соседству с его владениями в графстве Лоосском. Король зашел в своем предприятии уже столь далеко, что стремился осуществить его во что бы то ни стало. Поэтому он был вынужден склониться перед всеми условиями и прихотями своего кузена-герцога и согласился на перенос заседания в Херк. Затем он разослал приглашения всем своим союзникам, и они дружно явились туда ко дню Святого Мартина.
Знайте, что когда все приглашенные явились в Херк, город оказался переполнен знатными сеньорами, рыцарями, оруженосцами и прочими людьми самого разного чина-звания. Городской рынок, на котором продавали хлеб и мясо и который обычно не отличался нарядностью, теперь был увешан красивыми тканями, словно королевский покой. Короля, с короной на голове, усадили одним футом выше, чем всех остальных, и престолом ему послужила скамья, на которой один мясник прежде резал мясо. Никогда такой рынок, как этот, не удостаивался столь великой чести! Там, перед всем народом и всеми сеньорами, были зачитаны грамоты императора, в коих он назначал короля Эдуарда своим викарием и наместником и наделял полномочием вершить его именем суд и закон над всеми, и чеканить золотую и серебряную монету, тоже его именем; и повелевал всем князьям и всем другим подданным, чтобы они повиновались королю Эдуарду, как ему самому, и принесли ему клятву верности и оммаж, как императорскому викарию.
Когда эти грамоты были зачитаны, все сеньоры принесли королю присягу и оммаж. И тотчас к нему воззвали разные тяжущиеся стороны, словно бы как к императору, и он вынес законные приговоры от его имени. И было там заново утверждено одно постановление, уже выносившееся в императорской курии в прежние времена. Оно гласило следующее: если кто желает кому-либо досадить или нанести урон, он должен послать надлежащим образом составленный вызов за три дня до начала враждебных действий. А если кто поступит иначе, то должен быть наказан, как совершивший злодейство и подлость. Этот статут всем показался вполне разумным.
На этом заседание закрылось. Но сеньоры еще рассмотрели между собой, куда они отправятся воевать ближайшим летом. И было сказано и согласовано, что они пойдут осаждать город Камбре, ибо его жители отказывали в повиновении своему государю-императору и благоволили королю Франции.
Затем король вернулся к своей супруге королеве в Лувен и провел там зиму с величайшими затратами. Он велел повсюду звать себя императорским викарием и потребовал от графа Эно, чтобы тот открыл для него границы своих владений и был готов принять его вместе с войском, ибо он проследует через Эно как императорский викарий. Граф Эно хотел, с одной стороны, повиноваться императору до положенных пределов, а с другой — сохранить свою честь в отношении короля Франции. Поэтому он ответил, что посовещается об этом. Затем он устроил в Монсе, что в Эно, большое совещание, созвав на него баронов, рыцарей и прочих людей своей земли. Они рассудили, что он не может отказать в службе императору и его викарию; поэтому ему придется открыть границы своих владений и принять короля Англии вместе с его людьми. Так это и передали королю Эдуарду графские посланцы. Король был крайне обрадован таким ответом. В ту пору он, как уже говорилось, находился в Лувене и постоянно приобретал новых друзей в Империи.
Вам уже было рассказано о том, как мессир Готье де Мони захватил Тён-Л’Эвек. Король Англии, как императорский викарий, пожаловал ему во владение этот замок вместе с округой. Поэтому он оставил там гарнизон во главе со своим братом, мессиром Жилем Гриньяром, и с двумя другими своими братьями, Жаном и Тьерри де Мони[556]. Мессир Гриньяр очень сильно вредил и досаждал жителям Камбре. Почти каждый день он подстерегал их возле ворот и внезапно нападал на них, так что они выходили наружу лишь с великой опаскою.
И вот случилось однажды, что мессир Гриньяр, совершая очередной набег, подъехал к самому палисаду. Шум и переполох поднялся в городе. Находившиеся в гарнизоне наемники — французские и прочие, кинулись вооружаться, а затем выступили из города и устремились в погоню за врагом. Когда мессир Гриньяр де Мони их увидел, то решительно повернул им навстречу и велел своим людям следовать за собой. Самым первым схватил он копье и пришпорил коня.
В отряде камбрейцев находился один каноник, коего звали Гильом Маршан[557]. Сам из Гаскони, он доводился родственником епископу Камбре и был очень испытанным воином. Он помчался впереди всех и столь сильно ударил мессира Жиля де Мони своим копьем, что оно пробило ему щит, пронзило латы, распороло окетон и ушло глубоко в грудь. От такого удара Гриньяр де Мони рухнул наземь смертельно раненый. Воины из Тён-Л’Эвека весьма осерчали, когда увидели своего капитана в таком положении. Заслонив его собою, они очень решительно отбили натиск камбрейцев и отогнали их к самым палисадам. Тем временем другие воины подняли монсеньора Гриньяра и доставили его в свою крепость, где он вскоре и скончался[558]. Весть об этом достигла его брата сеньора де Мони, который был неимоверно расстроен, но отомстить пока никак не мог. Король Англии тоже был опечален этим событием и послал в Тён-Л’Эвек одного превосходного английского рыцаря, коего звали мессир Ричард де Лимузен[559]. Впоследствии он очень отважно удерживал крепость. Далее вы об этом еще услышите.
Однако вернемся к королю Англии, который с величайшим нетерпением ждал наступления лета, дабы исполнить свой замысел. Живя в Лувене, он часто беседовал о предстоящем походе с навещавшими его сеньорами: со своим кузеном герцогом Брабантским, своим зятем герцогом Гельдернским, а также с графом Юлихским и монсеньором Жаном д’Эно.
Наконец настало лето. Сначала миновала Пасха[560], за ней Пятидесятница[561] и день Святого Иоанна Крестителя[562], и вот, когда уже и август был у ворот, король Эдуард прибыл в город Вильворде и собрал там всех англичан, приехавших из-за моря. Те, кто сумел, разместились в городе, а другие — на заливных лугах вдоль речного берега. И было там целых 16 сотен латников и 8 тысяч лучников. Затем король строжайше повелел всем германским сеньорам, чтобы они прибыли к нему с отрядами, как прежде клятвенно обещали. А они ему ответили, что уже полностью готовы выступить, но только пусть он расшевелит герцога Брабантского. Герцог потом еще промешкал со дня Святой Магдалены[563] и до самого сентября. И послал он снова во Францию монсеньора Луи Крайнхема, самого доверенного из всех своих рыцарей. Это рыцарь постоянно опровергал перед королем все худые донесения, приходящие о герцоге.
Как бы то ни было, герцог Брабантский в конце концов все-таки бросил клич в своих землях и собрал рыцарей и оруженосцев где только мог. А задержка, которую он умышленно создавал, имела под собой веские основания. Герцог был бы рад, если бы между двумя королями было заключено какое-нибудь доброе соглашение еще до того, как война вспыхнет и разгорится ярким пламенем. Он часто говаривал, что если бы недавно скончавшийся граф Гильом д’Эно был еще жив, он обязательно примирил бы противников и привел бы их к согласию. Оба короля были герцогу столь близки, что он крайне неохотно вмешался в их ссору и лишь скрепя сердце продолжал в ней участвовать. Однако он уже взял на себя такие большие обязательства, что не мог пойти на попятную. А, кроме того, большинство его рыцарей сердцем были англичанами и потому очень помогали и содействовали королю Эдуарду в его делах.
Король Филипп прекрасно знал о воинственных намерениях короля Англии — о том, что он хочет прийти в Камбрези и подвергнуть осаде Камбре. Поэтому послал он туда большой отряд латников, дабы охранять и защищать город от всех нападающих. Во главе отряда стояли монсеньор Луи Савойский[564], монсеньор Галлуа де Ла-Бом[565], сеньор де Гроле[566], сеньор де Боже[567], монсеньор Жиль де Нуайе[568], сеньор де Сен-Венан[569], сеньор д’Обиньи[570], сеньор Базантен[571] и сеньор де Руа[572]. Под их началом находилось доброе рыцарство, а также изрядное количество генуэзцев и прочих наемников. Они велели свезти и доставить в Камбре все съестные припасы из округи, и наполнить городские амбары хлебом и овсом. Еще эти сеньоры велели замуровать землей трое из городских ворот, которые вовсе не обязательно было открывать.
Кроме того, король Франции послал в Като-Камбрези мессира Тибо де Морейля[573], маршала Мирпуа и сеньора Реневаля[574]. И велел король хорошо снабдить припасами Боэн, Мальмезон, Кревкёр, Арлё и Уази-ан-Камбрези. Затем он объявил ратный сбор по всему королевству Французскому, назначив местами его проведения Перонн, что в Вермандуа, а также Бапом и Аррас. Однако поговорим теперь о короле Англии, который выехал из Вильворде, дабы личным примером увлечь всех, кто был должен ему служить.
Король Англии выехал из Вильворде и прибыл в Брюссель[575], дабы переговорить со своим двоюродным братом, герцогом Брабантским, а все его воины проследовали дальше. За ними с большими отрядами двигались немцы: герцог Гельдернский, граф Юлихский, маркграф Мейссенский и Остерландский, маркграф Бранденбургский, граф Бергский, граф Зальмский[576], сир Фалькенберг, мессир Арнольд Бланкенхайм и многие другие. И было у них целых 20 тысяч воинов. Мессир Жан д’Эно держался в стороне от них, подле своего племянника графа Эно, которого тоже призвали участвовать в этом походе на Камбре.
Когда король Англии побеседовал с герцогом Брабантским, тот ему пообещал примкнуть к союзным войскам, лишь только начнется осада Камбре. Затем король уехал от него и проследовал через Нивель и Моне, что в Эно. И постоянно через эти места проходили его отряды. Потом король въехал в Валансьенн с одиннадцатью своими рыцарями. Граф устроил ему очень почетную встречу, и там, на парадной лестнице при входе в Валансьеннскую Залу[577], епископ Линкольнский воззвал и обратился с речью к епископу Камбрейскому[578], хотя его там вовсе не было. Он сказал: «Гильом д’Осон, епископ Камбрейский! От имени Римского императора мы вам повелеваем, чтобы вы соизволили принять в городе Камбре его викария, короля Англии, а иначе вы нарушите вассальный долг, и мы войдем туда силой!» Сразу после этого епископ обратился к графу Эно, дабы он пришел служить королю Англии, как если бы это был сам император. Граф ему ответил: «Охотно». Затем сеньоры пошли обедать и весело провели ночь.
На следующий день король выехал из Валансьенна и прибыл в Аспр. Там он провел два дня, поджидая подхода своих людей, коих было великое множество. Вы должны знать, что к этому времени уже все названные сеньоры Империи послали общий вызов королю Франции. Все, кроме герцога Брабантского, который до сих пор медлил с выступлением, и кроме графа Эно, который говорил, что будет служить королю Англии с пятью сотнями латников до тех пор, пока он будет оставаться в пределах Империи. Но как только король нарушит французскую границу, он, граф, уйдет служить своему дяде, королю Франции.
Король Англии провел в Аспре два дня. За этот срок множество его людей проследовало мимо и прибыло в Авен и его окрестности. Затем король продолжил свой путь и, явившись под город Камбре, осадил его со всех сторон. Свою ставку он расположил в Ивюи, и постоянно в его войско вливались новые силы. Граф Эно и его дядя, мессир Жан д’Эно, прибыли туда с очень большим отрядом и расположились довольно близко от короля. Затем прибыл герцог Гельдернский со своим отрядом, граф Юлихский со своим отрядом, маркграф Бранденбургский со своим отрядом, а также все остальные немецкие сеньоры. На шестой день прибыл и герцог Брабантский с очень большой ратью, в которой было целых девять сотен копий[579]. Герцог раскинул лагерь на берегу Л’Эско, со стороны Остреванта, и его люди соорудили мост через реку, чтобы ходить из одного стана в другой.
Придя под Камбре, герцог Брабантский послал вызов королю Франции, находившемуся тогда в Перонне. Как говорили, мессир Луи де Крайнхем, постоянно оправдывавший герцога перед королем, был тогда так сконфужен, что умер от тоски.
В ходе осады Камбре было много приступов, стычек и перестрелок. Мессир Жан д’Эно, сир Фалькенберг и сир де Мони обычно совершали совместные рейды по Камбрези, сжигая и опустошая беззащитные селения, нападая на крепости и причиняя великий ущерб местным жителям. Однажды эти сеньоры прибыли под замок Уази-ан-Камбрези и совершили на него очень большой приступ. Если бы не рыцари и оруженосцы, находившиеся в гарнизоне от имени сеньора де Куси[580], замок был бы захвачен. Однако они оборонялись столь хорошо, I-что не понесли никакого урона -II[581].
Еще в ходе осады Камбре случилось, что однажды в субботу граф Эно, который был очень отважен, вместе со всеми своими земляками, средь коих было много превосходных воинов, подступил к Сен-Кантенским воротам города Камбре и начал большой штурм. Там же сражался и сир Джон Чендос[582], который в ту пору был еще только оруженосцем, весьма стойким и отважным. Он прорвался между барьерами и воротами на расстояние, равное длине одного копья, и, храбро схватившись с сеньором де Боже, выказал изрядную удаль. Эннюерцы захватили барьеры, и при этом особенно отличились граф Эно, сражавшийся рядом с ним сенешаль Эно, мессир Жерар де Вершен[583], сир де Линь[584], сир де Гомменьи[585], сир де Бриффейль[586], сир де Л’Аммед[587], сир де Мастэн[588], сир де Руазен[589], мессир Анри д’Уффализ[590], сир де Берлемон[591] и многие другие воины, которые очень хорошо исполняли свой долг, штурмуя укрепления. Однако и защитники тоже не уступали им в отваге.
Возле других ворот, называемых воротами Робера, сражались сир де Бомон, сир Энгиенский, сир Фалькенберг, мессир Готье де Мони, мессир Арнольд Бланкенхайм и многие другие. Они вели штурм рьяно и дружно, а защитники старались обороняться, как очень хорошие воины. Поэтому в тот день и средь оборонявшихся, и средь нападавших очень многие были ранены.
Пока шел этот штурм, граф Рауль д’Э[592] с двумя сотнями копий подъехал к городу и проник в него через ворота, открывавшиеся в сторону Бапома. Прибытие подкрепления очень сильно ободрило защитников Камбре. Штурм же длился с утра и до самых глубоких сумерек, пока осаждавшие не вернулись, наконец, в свои расположения.
Я не могу вам описать все приступы, стычки, перестрелки и ратные подвиги, совершенные тогда под Камбре и возле окрестных замков. Скажу только, что вся округа была выжжена и разорена[593].
По просьбе графа Эно к нему на службу прибыл юный граф Намюрский с двумя сотнями копий. Однако он говорил, что никогда и никоим образом не станет вредить королевству Французскому. Не намеревался этого делать и сам граф Эно. Он отдал строжайший приказ своим людям, чтобы никто из них не вторгался в пределы Франции, и послал сеньора д’Антуэна[594] и сеньора де Фа-ньоля с извинениями к своему дяде, королю Франции, который тогда находился в Перонне, что в Вермандуа. Король охотно выслушал посланцев и с большой признательностью принял извинения.
Итак, сидя под городом Камбре с сорокатысячным войском, король Англии сильно донимал осажденных приступами и многочисленными стычками. Тем временем король Франции собрал в Перонне, что в Вермандуа, и в тамошней округе великое множество латников, дабы защитить и уберечь свою страну от врагов. Ибо он не сомневался, что английский король захочет продолжить свой поход и проследует еще дальше. Так оно и случилось, как вы сейчас услышите.
Однажды король Англии стал держать совет с теми, кому особенно доверял — с монсеньором Робером д’Артуа, с монсеньором Жаном д’Эно, с графом Дерби, своим кузеном, и с баронами Англии. И рассудили они, что под Камбре они напрасно теряют время, ибо город слишком сильно укреплен и слишком хорошо обороняется. Меж тем уже близится зима, а король до сих пор не совершил никаких славных подвигов во Франции. Поэтому король решил на совете, что нужно сворачивать лагерь и вести войско дальше.
Тогда англичане и все прочие воины снялись с лагеря и направились к Мон-Сен-Мартен[595], дабы войти во Францию. Из лагерных повозок был составлен обоз со всеми необходимыми припасами. Им командовали граф Нортгемптон[596] и граф Саффолк. Затем англичане, немцы и брабантцы перешли реку Л’Эско и, покинув пределы Камбрези, вторглись в королевство Французское.
Граф Эно проводил английского короля до самых крайних пределов Империи. Однако он не пожелал перейти реку Л’Эско и простился с королем, сказав, что на сей раз не поедет с ним далее. Дескать, он получил приглашение и призыв от своего дяди, короля Франции, против коего он, с божьего дозволения, не желал бы совершать ничего враждебного, и потому пойдет ему служить точно таким же образом, как служил королю Англии в Империи. Король Эдуард ответил ему: «Храни вас Бог!»
Затем граф Эно и граф Намюрский со всеми своими отрядами отбыли от короля Англии и вернулись назад в Кенуа. Там граф Эно отпустил большую часть своих людей, но перед этим попросил их, чтобы они были полностью готовы к новому походу, ибо он собирается в скором времени отправиться на службу к своему дяде, королю Франции. Все ему ответили, что выполнят его волю.
Однако расскажем, как действовал король Англии и все его союзники. Когда король перешел Л’Эско и вступил во Францию, то призвал к себе Анри Фландрского[597] и посвятил его в рыцари, поскольку до сих пор он был только оруженосцем. Кроме того, король пожаловал ему 200 фунтов стерлингов ежегодной пожизненной ренты и отписал ему владение в Англии. Затем король прибыл на постой в аббатство Мон-Сен-Мартен и провел там два дня вместе с герцогом Брабантским, обдумывая и решая, какой путь им избрать для вторжения во Францию.
Когда жители Камбре увидели, что оcада снята, то крайне обрадовались и очень поблагодарили Рауля, графа Э и Гина, за то, что он пришел к ним на помощь. Уже в скором времени после прекращения осады этот граф отбыл из Камбре со всем своим отрядом и, явившись в Перонн, сообщил королю Франции, что англичане и немцы вторглись в его королевство и направились по дороге, ведущей в Вермандуа. Тогда французский король послал графа Блуа, своего племянника, с двумястами копьями в Сен-Кантен, дабы оборонять город и по-рубежье от англичан. Монсеньор Карл де Блуа[598] был послан защищать город Лан с округой и землю Гиз, которая является наследственным владением графов Блуа; сеньора де Куси король послал в его землю, дабы он стерег там свои крепости; сеньора де Руа он послал с сорока копьями охранять город Ам, что в Вермандуа; монсеньора Моро де Фьенна[599] он послал охранять крепость Воэн, а монсеньора Эсташа де Рибемона[600] — крепость Рибемон.
Пока король Англии находился в Мон-Сен-Мартене, мессир Жан д’Эно, мессир Анри Фландрский, сир Фалькенберг, мессир Вильгельм Дювенвоорде[601], мессир Готье де Мони, сир Кёйк, сир де Баутерсам[602], сир де Возелар[603] и мессир Арнольд Бланкенхайм с отрядом в пятьсот копий стали объезжать окрестности и прибыли под один замок, который называется Оннекур. Они затеяли очень мощный и большой приступ, который длился почти весь день без перерыва. В замке тогда находились сир д’Оннекур[604], сир де Сокур[605], сир де Валленкур[606], сир д’Эстурмель[607] и другие доблестные рыцари, которые очень упорно и рьяно оборонялись. Им пришлось изрядно потрудиться, ибо враги наступали столь мощно и яростно, что захватили у них барьеры и отбросили их к самым воротам и стенам. Там завязалась отчаянная перестрелка и схватки на копьях. Нападавшие стреляли в защитников, а те — в них, и был там убит один немецкий рыцарь, коего звали мессир Герман. Он был на жаловании в отряде монсеньора де Бомона, и все его соратники очень о нем сокрушались.
Штурм Оннекура длился весь день, и скажу вам, что если бы не дворяне, которые находились внутри, город был бы захвачен. Ведь в его стенах было много добра, свезенного со всей окрестной области.
Когда наступил вечер, нападавшие двинулись восвояси, совершенно усталые, и многие из них были ранены. Вернувшись назад, они расположились на ночлег в Арювезе под Гуи.
На следующий день король Англии выступил из Мон-Сен-Мартена и направился в сторону аббатства Воселль, дабы взойти на гору Сен-Кантен. А мессир Жан д’Эно и вышеназванные немецкие сеньоры, которые действовали в этом походе самостоятельно, отправились в конный рейд по стране и учинили пожары под самым Сен-Кантеном, так что искры залетали даже в город. Затем они приехали к аббатству белых монахов под названием Верман[608], переправились через Сомму и выжгли весьма обширную область, которая изобиловала ценным добром и была густо населена. Вечером они заночевали на берегу той же самой реки, а на следующий день прибыли под Ориньи и совершили на него большой и очень яростный приступ[609]. Те, кто был внутри, оборонялись, как могли, но это длилось недолго, ибо там были только селяне и люди, совершенно не привычные к войне. Это обернулось для них большой бедой, ибо город был взят штурмом и полностью разграбленI–II[610]. Местное аббатство тоже было очень сильно разорено и разрушено немцами и людьми сеньора Фалькенберга[611]. Мессир Жан д’Эно был из-за этого крайне рассержен, ибо в ходе этого вторжения он, как мог, защищал и спасал церкви. Однако поправить было уже ничего нельзя.
После разорения Ориньи-Сент-Бенуат англичане поехали по дороге, ведущей в Тьераш. Приехав в Боэри[612], король Англии расположился на постой и стал ждать вестей о том, куда направился король Франции, ибо намеревался дать ему сражение.
Тем временем король Франции выступил из Перонна и прибыл в Сен-Кантен с такой большой армией, что двенадцатая часть сеньоров не смогла разместиться в пределах города[613]. Однако к нему постоянно приходили все новые люди, и говорил он, что обязательно сразится с королем Англии, если позволит Бог.
Тогда король Англии покинул Боэри, прибыл в Фарвак[614], а оттуда направился в Монтрей-Ле-Дам[615]. В то же время епископ Линкольнский, мессир Рейнольд Кобхем, мессир Вильям Фитц-Уорен, сир де Ла-Вар, сир Фелтон и мессир Ричард Стаффорд с отрядом, в котором было 200 копий и 3 тысячи конных лучников, перешли Уазу и вторглись во владения сеньора де Куси. Там они сожгли весь Сен-Гобен, кроме одной лишь крепости, и все окрестные деревушки. Затем они прибыли под Низи и Сен-Ламбер и проследовали далее до самого Лана. Очень разорив Ланнуа, они подъехали к городу Креси-сюр-Сер, который был большим и богатым, но не имел укреплений. Сначала англичане его разграбили, взяв все сколько-нибудь ценное, а затем сожгли.
Тем временем мессир Жан д’Эно с двумястами копьями тоже отправился в набег, но выбрал другую дорогу. Подъехав к Марлю, он сжег весь этот город, за исключением замка, и спалил деревни, стоявшие на реке Уазе. Затем он повернул назад и, перейдя Уазу, нагрянул в Гиз. Там тогда находилась его дочь, госпожа де Блуа[616], но это не помешало ему сжечь город и разрушить мельницы.
Tогда же сир Фалькенберг и другие немецкие сеньоры отправились в разъезд со ста двадцатью копьями. Они двигались в стороне от основного войска, направлявшегося к Бюиронфоссу, и нанесли великий ущерб округе Рибемона. Сир Фалькенберг прослышал, что жители Лувьона, расположенного в Тьераше, укрылись в лесу вместе со своим добром и устроили вокруг себя хорошие засеки. Поэтому немцы поехали в ту сторону, и мессиру Арнольду Бланкенхайму удалось набрести на лесной лагерь жителей Лувьона. Те стали защищаться что было сил, но длилось это совсем не долго, ибо они не могли выстоять против такого количества добрых латников. Прорвавшись за укрепления, немцы обратили селян в бегство. При этом лувьонцы потеряли сорок человек ранеными и убитыми, а также все добро, что туда снесли. Так была эта область разорена окончательно.
Тем временем король Англии выступил из Фарвака с основным войском, в котором было более сорока тысяч человек, и расположился лагерем в Монтрей-Ле-Дам. Следующим днем войско совершенно спокойно продолжило свой путь и остановилось во Фламанжери. Там, на совете, король Англии решил раскинуть лагерь и подождать короля Франции, который быстро и яростно его преследовал. В его армии было уже более ста тысяч человек, и постоянно в нее вливались все новые отряды.
Король Франции так спешил, что уже вскоре прибыл в Бюиронфосс и отдал приказ раскинуть там лагерь. Тогда все французские сеньоры и прочие воины расположились на превосходных лугах, а король Англии со своими силами остановился в Капель-ан-Тьераш и во Фламанжери. Теперь между двумя армиями было всего лишь два малых лье.
В тот же самый вечер граф Гильом д’Эно с пятьюстами копьями рыцарей и оруженосцев прибыл во французский лагерь, дабы служить своему дяде-королю. Когда граф предстал перед королем, тот принял его довольно приветливо, несмотря на поступавшие о нем сведения. И было приказано графу и его маршалам, чтобы они разбили свой лагерь как можно ближе к врагу.
Итак, как вы уже слышали, два короля со своими главными силами расположились в Бюиронфоссе и его окрестностях, горя великим желанием сразиться друг с другом. Король Англии очень хотел дать битву, ибо мессир Робер д’Артуа, мессир Жан д’Эно и граф Дерби советовали ему это сделать. Герцог Брабантский, герцог Юлихский и другие германские сеньоры были того же мнения. Они часто говорили между собой, что это будет великий стыд и позор, если такие превосходные латники, какие собрались в обеих армиях, разъедутся, ничего не совершив. Также и король Франции не помышлял ни о чем ином, кроме битвы, ибо он хотел отомстить за пожары и грабежи, которые учинил в его земле король Англии со своими союзниками. Поэтому он спросил коннетабля Рауля, графа Э и Гина, а также своих маршалов Бертрана и де Три[617], каким количеством воинов он точно располагает. Ему ответили, что у него есть целых 120 тысяч воинов, которые рвутся в бой. Тогда сказал король, что, если позволит Господь, он их использует в деле, ибо, видя своих врагов, он более всего на свете желает сразиться с ними. Однако расскажем вам немного об англичанах и о том, какое решение принял на совете король Эдуард.
Как вы уже слышали, король Англии остановился в Капель-ан-Тьераш. Когда он достоверно узнал, что король Филипп находится всего в двух малых лье от него и горит желанием сражаться, то собрал на совет многих сеньоров: прежде всего, своего двоюродного брата герцога Брабантского, герцога Гельдернского, графа Юлихского, маркграфа Мейссенского и Остерландского, маркграфа Бранденбургского, графа Дерби, мессира Робера д’Артуа, монсеньора Жана д’Эно, сеньора Фалькенберга, мессира Вильгельма Дювенвоорде, графа Зальмского и многих других, кого это дело касалось в первую очередь. И спросил он у них совета: как ему поступить к выгоде для своей чести, ибо он намерен дать бой врагам, поскольку те стоят столь близко от него. Тут сеньоры переглянулись между собой и попросили герцога Брабантского, чтобы он соизволил высказать свое мнение. Герцог сказал, что пусть к французам пошлют герольда, который условится с ними о дне битвы во имя Божье и Святого Георгия. Тогда одному находившемуся там герольду[618], который служил герцогу Гельдернскому и достаточно хорошо знал французский, дали наставления в том, что он должен сказать. Отправившись в путь, герольд поехал через поле. Когда он прибыл во французский лагерь, его со всей обходительностью проводили к королю и его сеньорам. Преклонив перед королем колени, герольд сказал: «Сир, если вы желаете испытать судьбу в славной битве, то я принес вам добрые вести. В ближайшую пятницу, если будет угодно Богу и Святому Георгию, вы найдете в поле короля Англии и его сторонников полностью вооруженными и готовыми к бою». Тогда молвил в ответ король Франции: «Герольд, нам не пристало отвергать такой вызов, ибо он нам весьма приятен. В названный день мы выйдем на бой без всякого обмана». Затем герольд попросил дозволения удалиться, и король с сеньорами пожаловали ему на прощание дорогие подарки и превосходные ткани. Покинув их, герольд вернулся в английский стан и поведал все то, что вы уже слышали.
Так в среду была назначена битва на пятницу[619]. Все воины в обеих армиях были об этом извещены. Поэтому каждый тщательно снарядился и подготовился, чтобы в день битвы быть в самом наилучшем виде.
Однако утром в четверг[620] случилось, что два рыцаря из отряда графа Эно, сир де Фаньоль и сир де Тюпеньи[621], сели на боевых скакунов, резвых и выносливых, и покинули свой стан, чтобы оглядеть лагерь английского короля и изучить вражеские расположения.
Оказавшись в чистом поле, они долгое время ехали вдоль английского лагеря, оставаясь незамеченными. Однако конь сира де Фаньоля оказался слишком строптивым и плохо объезженным. В пути он взвился на дыбы, закусил мундштук, освободился от узды и повел себя так, что стал хозяином сеньора, сидевшего на нем, и понес его, хотел он того или нет, прямо в середину английского стана. Сир де Фаньоль угодил к немцам, которые сразу распознали, что он француз. Поэтому они зажали его со всех сторон и схватили, и коня тоже; и удержал его сир Хостреберг как своего пленника. Тем временем сир де Тюпеньи вернулся в стан графа Эно и поведал о несчастье, случившемся с сеньором де Фаньолем по вине его скакуна. Все соратники рыцаря были этим расстроены, и особенно граф, который очень его любил.
Когда сир де Фаньоль, как вы уже знаете, признал себя пленником, его хозяин спросил, откуда он будет. Он ответил, что из Эно. Тут немец вспомнил о монсеньоре Жане д’Эно и спросил, знает ли его пленник. Тот ответил: «Да». Тогда они договорились, что сир де Фаньоль будет отпущен за 1000 старых экю, которые он обязуется привезти сам или прислать с кем-нибудь в Маастрихт к ближайшему Рождеству. А если деньги не удастся собрать, то он явится туда, дабы сидеть в плену. Такую клятву дал немцу сир де Фаньоль.
Затем немец отвел его в шатер монсеньора Жана д’Эно, который был сильно изумлен при виде него, а когда выслушал рассказ о его приключении — то и подавно. Он устроил обед для сеньора де Фаньоля и немецкого рыцаря, а после трапезы завел речь о выкупе и сказал немцу: «Сир Хостреберг, будьте немного уступчивей в отношении сеньора де Фаньоля. Ведь вы же знаете, при каких обстоятельствах его пленили». Немецкий рыцарь сильно смутился и сказал: «Монсеньор, если его привел ко мне сам Господь, то как нельзя более кстати, ибо вчера вечером я проиграл все мои деньги в кости». Тут начали рыцари хохотать, и громче всех заливался смехом мессир де Бомон. Потом они стали торговаться, постепенно сбавляя первоначальную сумму выкупа. В конце концов немец пообещал отпустить пленника за шестьсот старых экю, которые мессир де Бомон должен был ему выплатить сразу. Мессир де Бомон внес деньги уже к вечеру и одолжил их сеньору де Фаньолю, и велел ему взять назад своего коня. Полностью выкупленный и свободный, сир де Фаньоль вернулся к графу Эно и поведал ему о своем приключении и о любезности, которую ему оказал его дядя, монсеньор Жан д’Эно. Все это очень порадовало графа.
Однако расскажем теперь, что происходило в обеих армиях в пятницу утром. Воины в каждом лагере поднялись тем утром очень рано. Вооружившись и приведя себя в порядок, они в большинстве своем очень благочестиво отслушали мессу, как и подобает тем, кто собирается вскоре подвергнуть себя смертельной опасности.
Англичане первыми вышли в поле и построились тремя пешими ратями, хорошо и умело. Своих лошадей, повозки и слуг они распорядительно[622] отослали в лесок, который был у них в тылу.
В первой рати находились герцог Гельдернский, граф Юлихский, мессир Жан д’Эно, маркграф Бранденбургский, маркграф Мейссенский, сир Фалькенберг, Вильгельм Дювенвоорде, Арнольд Бланкенхайм и другие немцы. И было в этой рати 25 знамен, 15 флажков и 8 тысяч воинов с хорошим снаряжением.
Вторую рать возглавлял герцог Брабантский. Вместе с ним там были граф Бергский, граф Клевский, граф Зальмский, сир Кёйк, сир Бергена, сир де Газбек[623], сир Бреда[624], сир Ротселар[625], сир Баутерсам[626], сир Вассенар[627], сир Виттем[628], сир Букхаут[629], сир Сконневорт[630], сир Борневаль[631], сир де Гре[632] и многие другие, коих я не могу назвать. И было в этой рати 21 знамя, 17 флажков и целых 8 тысяч воинов с хорошим снаряжением.
Третью рать, самую большую, возглавлял король Англии. Подле него находилось великое множество благородных людей из его страны: прежде всего, граф Генрих Дерби, сын монсеньора Генриха Ланкастера Кривая Шея, епископ Линкольнский, граф Нортгемптон и Глостер, граф Уорик, граф Солсбери, который был маршалом войска, граф Саффолк, граф Херифорд[633], граф Марч[634], граф Пемброк, монсеньор Ричард Стаффорд, мессир Джон, виконт Бъюмонт[635], сир Бошем[636], мессир Вильям Фитц-Уорен, сир Росс Нортумберлендский[637], который был там посвящен в рыцари и впервые поднял знамя, сир де Ла-Вар, сир де Салик[638], сир Фелтон, мессир Рейнольд Кобхем, сир Феррере[639], сир Брэдстуон, мессир Хъюг Гастингс[640], сир Мултон и многие другие, коих я не могу назвать.
Король Англии посвятил там в рыцари многих воинов — среди прочих и мес-сира Джона Чендоса, который впоследствии стал очень знаменитым рыцарем. И было в королевской рати 32 стяга, столько же флажков, 6 тысяч латников и 6 тысяч лучников.
Мессиру Роберу д’Артуа было велено держаться поодаль слева с одним полком, дабы помочь тому крылу, которое наиболее устанет в битве. Под его началом там были монсеньор Беркли, сеньор Клиффорд[641], мессир Ричард Пембридж, мессир Бартоломью Бергерш[642], а также 3 тысячи латников, 12 знамен и 2 тысячи лучников.
Когда все англичане, немцы, брабантцы и другие союзники построились вышеописанным образом, то стали спокойно поджидать врага в чистом поле, не имея никакого [позиционного] преимущества. А король начал ездить от полка к полку и с веселой улыбкой просить сеньоров и воинов, чтобы они укрепились духом и мысленно приготовились исполнить свой долг, ибо он ручается перед ними всей душой, что его дело правое. Глядя на него, все испытывали воодушевление и обещали ему, что помогут защитить и отстоять его право. Проехав так перед строем, король вернулся в свой полк. Затем было приказано, чтобы никто не шел вперед и не вставал перед маршальскими знаменами. Так провели они все утро, поджидая французов. Меж тем французы тоже построились в боевой порядок, который будет описан ниже.
Правда истинная, что в войске французского короля собралась такая уйма народа, знати и доброго рыцарства, что трудно даже представить! Там было 127 знамен, 4 короля, 5 герцогов, 36 графов, 2705 рыцарей и 80 тысяч латников, а, кроме того, более 60 тысяч ополченцев из народа. Я знаю это от тех, кто там был и слышал отчеты герольдов, составлявших реестровые списки всех знамен и воинов.
Средь королей, находившихся при Филиппе Французском, были король Богемский, король Наваррский и король Шотландский; средь герцогов — герцог Нормандский, герцог Бретонский, герцог Бурбонский, герцог Лотарингский и герцог Афинский[643]; средь графов — граф Алансонский, граф Фландрский, граф Блуа, граф Эно, граф Барский, граф Понтьё[644], граф Булоньский[645], граф Сен-Поль[646], граф Рауль д’Э и его сын, граф Гинский[647], граф Форезский[648], граф-дофин Оверньский[649], граф Даммартен[650], граф Аркурский[651], граф Омальский, граф Танкарвильский[652], граф Водемонский и Жуанвильский[653], граф Жуаньи[654], граф Руси[655], граф Порсьенский[656], граф Бренский[657], граф Вандомский[658], граф Этампский[659], граф Сансеррский[660], граф Бомонский[661], граф Монфорский[662], граф Нарбоннский, граф Перигорский, граф Вильмюрский[663], граф Комменжский, граф Арманьякский, граф Фу а, граф Мюрандонский[664], граф Дуглас Шотландский, граф Морэйский и еще многие другие. А банеретов я даже не буду перечислять, ибо всех их не знаю.
Это было самое великолепное войско в мире, и очень приятно было любоваться на плескавшиеся в поле знамена и на коней, которые были покрыты латами и попонами, ниспадавшими до самых копыт.
Примерно в час терций прибыл герцог Бургундский с более чем пятьюстами копьями и расположился в поле, на одном из крыльев французского войска. С ним было 15 рыцарей-банеретов, все сплошь из Бургундии и Бургундского графства.
Граф Гильом д’Эно с очень хорошим и сильным отрядом, в котором было 18 рыцарей-банеретов его земли, расположился особняком, не смешивая своих воинов с чужими. Также и все остальные владетельные сеньоры построили своих людей отдельными отрядами, не создавая общего строя. И ждали они лишь приказа наступать на врага с Божьим именем.
Этот день был очень погожим, ясным и без тумана. Латы сверкали на солнце так ярко, что глядеть на них было одно удовольствие. Меж тем король Филипп устроил совещание и обсуждение со своими баронами, и возникла меж ними большая размолвка. Некоторые говорили, что это будет великий стыд и позор, если король не даст бой своим врагам, коль скоро сам их для этого преследовал и теперь видит их на своей земле, в такой близости от себя, построенными в поле и поджидающими его. Некоторые другие возражали, говоря, что это будет большой глупостью, если король вступит в бой, ибо он не знает, что на уме у каждого из его вассалов и нет ли средь них измены. Ведь если удача будет не на его стороне, он поставит свое королевство на край гибели, а если он разобьет своих врагов, это не отдаст в его руки ни королевства Английского, ни земель тех имперских сеньоров, которые состоят в союзе с англичанами.
Пока французы так спорили, отстаивая разные мнения, перевалило за полдень. Примерно в час малых нон один заяц случайно забежал в расположение французов и стал метаться меж их рядов. При виде него, воины принялись кричать и улюлюкать, и подняли большой шум. Тогда те, кто находился в задних рядах, вообразили, что впереди уже идет бой, а те, кто был впереди, подумали, что бой идет в тылу. Поэтому они стали спешно надевать шлемы, хвататься за копья и посвятили в рыцари множество воинов. В частности, граф Эно, который жаждал битвы и полагал, что она уже началась, посвятил в рыцари некоторых дворян, коих потом всегда называли «рыцарями зайца».
После этого происшествия королю Франции принесли весть о том, что один заяц всполошил его людей, проскакав через все войско. Тогда многие сеньоры глубоко призадумались и сказали, что это недобрый знак, коль скоро один заяц смог так сильно встревожить французов, случайно пробежав перед ними. Поэтому, что бы там ни обещал король в минувшую среду, они все равно не советуют ему сражаться в эту пятницу.
Пока высказывались и обсуждались разные мнения и предложения, стало вечереть, и уже миновал час нон. Воины, стоявшие в поле, уже совсем истомились и умаялись. Некоторые из них сообразили и поняли, что сражаться не придется, и начали расходиться по своим станам.
Когда граф Гильом д’Эно, находившийся в поле с хорошим и красиво построенным отрядом, увидел, что близится ночь, а битву никто не начинает, то призвал сеньора Энгиенского и монсеньора Анри д’Антуэна и сказал им: «Ступайте к господину моему дяде и спросите его, что я должен делать?» Они ответили: «Охотно». Затем два барона направились во французский лагерь, куда к тому времени уже удалился король Филипп. Однако король был окружен такой плотной толпой сеньоров, что посланцы никак не могли сквозь нее протиснуться. Тогда они отыскали монсеньора Алансонского и рассказали ему о своем поручении. Граф Алансонский ответил: «Скажите моему племяннику, чтобы он ехал себе с Богом, ибо никакой битвы не будет». Так и передали вышеназванные сеньоры графу Эно. А тот, едва услышав эту весть, сразу покинул свою позицию и вместе со всем своим отрядом поехал в сторону Кенуа.
Король Англии и его союзники с утра и до самых нон простояли средь поля пешие, в боевом строю, без питья и еды. Когда же они увидели, что король Франции и его люди не снисходят до битвы с ними, то сошлись на совет, дабы решить, как им вести себя дальше. Среди них, как и среди французов, разгорелось множество жарких споров. Король и бароны Англии, а также мессир Робер д’Артуа, мессир Жан д’Эно и сир Фалькенберг настаивали на том, чтобы вторгнуться еще дальше в королевство Французское и ни в коем случае не уходить без битвы. Герцог же Брабантский и многие другие, согласные с ним, говорили в том смысле, что они не могут навлечь на себя укора и порицания, если уйдут вместе со всеми своими добрыми воинами. Ведь они, едва войдя в королевство, предложили королю Франции дать битву, и он согласился. Затем они, как и положено настоящим воинам, до конца оставались в поле, поджидая своих врагов, каковые вовсе не явились. А теперь час и пора для битвы уже миновали. С другой стороны, уже дает знать о себе нехватка продовольствия, и они даже не представляют, как их войско будет снабжаться, если оно продолжит свое вторжение. Поэтому, в преддверии близящейся зимы, задерживаться здесь или вторгаться слишком далеко в земли французского королевства кажется им совершенно неразумным. Куда лучше уйти с честью, нежели дожидаться какого-нибудь приключения, чреватого бесчестьем.
Все обдумав и взвесив, сеньоры в конце концов постановили, что надо отступать. Поэтому союзные войска снялись с лагеря и уже глубокой ночью прибыли на постой в окрестности Авена со всем своим обозом и добычей[665].
Выше вы уже слышали, что король Франции весь день до поздних нон провел в поле, совещаясь с самыми видными баронами и знатными друзьями, которые высказывали разные мнения. Наконец, когда он увидел, что они не советуют ему вступать в бой, то, полный негодования и пылающий гневом, вернулся в Бюиронфосс. Следующим днем он намеревался дать сражение во что бы то ни стало. Поэтому он призвал двух своих маршалов, монсеньора Робера Бертрана и сеньора де Три, и сказал им: «Распорядитесь и прикажите от нашего имени, чтобы никто не покидал своих расположений, ибо завтра мы дадим бой несмотря ни на что».
Маршалы отправились исполнять приказ и, не найдя на месте графа Эно, сообщили об этом королю, дабы их потом нельзя было ни в чем упрекнуть. Тогда посмотрел король на своего брата графа Алансонского и спросил: «Знаете вы что-нибудь о нашем племяннике из Эно?» — «Во имя Божье, да, монсеньор, — ответил граф, — недавно он прислал сеньора Энгиенского и сеньора Антуэнского, дабы узнать, что ему следует делать. Они не смогли переговорить с вами, но случайно повстречались со мной. Когда я их выслушал, то сказал, что никакой битвы не ожидается и пусть граф уезжает с Богом». Король слегка призадумался, а затем молвил: «Все равно, призовите его немедля назад, ибо завтра мы дадим бой».
Тогда одному военному сержанту было велено сесть на коня и скакать в Кенуа. Он туда прибыл как раз в ту пору, когда граф снимал с себя латы. Все его бароны и рыцари уже разошлись по гостиницам, а иные и вовсе уехали к себе домой. Войдя в замок, где находился граф, королевский посланец сказал ему: «Сир, король шлет вам привет и велит завтра на рассвете быть в Бюиронфоссе, ибо он даст бой англичанам».
Когда граф услышал эту новость, то велел трубить сбор, будить рыцарей, седлать коней и вновь созывать тех, кого он особенно хотел видеть подле себя. Примерно в полночь граф очень поспешно выступил из Кену а со своими людьми, а субботним утром он уже был в поле, на том самом месте, где провел минувшую пятницу, или поблизости от него. Граф твердо верил, что битва обязательно состоится. Однако его дядя-король и французы получили новые вести. В пятницу вечером их передовые разъезды и фуражиры вернулись в лагерь и достоверно сообщили, что англичане уже отступили и удалились в пределы Империи и графства Эно. И нет никаких признаков того, что они собираются предпринять что-нибудь еще в это время года.
Тогда французские бароны сказали королю: «Сир, королю Англии придется совершить множество таких вторжений, прежде чем он сумеет завоевать королевство Французское». Итак, королю Франции не оставалось ничего иного, как приказать и распорядиться, чтобы все снимались с лагеря и отправлялись в свои края.
До графа Эно, который находился в поле, дошла весть о том, что, поскольку англичане отступили, король Франции тоже вынужден уйти, и он уже дал отпуск всем своим людям. Тогда граф Эно вместе со своим отрядом, насчитывавшим целых 400 копий, остановился возле одной дороги, по которой должен был проехать король Франции. Приближаясь, король заметил графа и отряд, построенный вдоль дороги. Поэтому он спросил у своей свиты, кто это там? Ему сказали, что это граф Эно. Граф поклонился проезжавшему мимо королю, и тот ему молвил: «Милый сударь, возвращайтесь в свои владения. Вы хорошо исполнили свой долг».
После этих слов граф собрался в обратный путь и простился со своими дядьями — королем и графом Алансонским, с королем Богемским, а также со своими двоюродными братьями — монсеньором графом Блуа и монсеньором Карлом де Блуа. Затем он со своим отрядом вернулся в Эно и прибыл обедать в Ландреси, а ночевать — в Кенуа. Однако поговорим теперь о том, как действовали англичане и их союзники, ибо король Франции не стал их больше преследовать: вернувшись в Сен-Кантен, он отпустил всех своих людей, и те разъехались по своим краям и гарнизонам, как было велено.
Субботним утром сеньоры-союзники собрались на совет, чтобы решить, как им поступить, ибо им казалось, что поход завершен. Посовещавшись, они постановили, что распустят всех своих людей, а сами поедут с королем Англии до самого Брюсселя. Так они и сделали. Их войско распалось, и все немцы, брабантцы, гельдернцы и прочие воины разъехались по своим краям.
Затем король Англии, герцог Брабантский и виднейшие сеньоры поехали малыми переездами и, миновав реку Самбр, продолжали свой путь, пока не прибыли в брабантский город Брюссель. В этом городе их ждал добрый прием, и они хорошо отдохнули и развлеклись, ибо нашли там утех предостаточно. Затем они устроили большое совещание по многим вопросам[666].
На этом совещании присутствовали советники из многих городов Фландрии, и, прежде всего, Якоб ван Артевельде, чьей особы было достаточно, чтобы представлять всю Фландрию. Король Англии объяснил фламандцам, что если они помогут ему продолжить войну, он вернет под их власть Лилль, Дуэ и Бетюн, которые некогда входили в состав Фландрии[667]. По этому поводу фламандцы устроили долгое обсуждение в своем совете. Ведь у них был уговор с папской канцелярией, что если они начнут войну против короля Франции или станут вредить ему иными способами, то подвергнутся за это огромному денежному штрафу и отлучению. Однако они решили следующее: если король Англии и впрямь хочет сражаться за французский престол, то пусть он назовет себя в своих грамотах королем Франции и велит поместить на своем геральдическом щите французский герб. Тогда они станут почитать его за короля Франции, будут повиноваться ему как верховному правителю, от коего граф Фландрский должен держать свою землю, и помогут ему всеми силами завоевать французское королевство. В то же время, благодаря этой хитрости и уловке, они смогут избежать выплаты огромного денежного штрафа, ибо король Франции и Англии их от этого освободит по соглашению с ними же.
Когда король Англии услышал эти условия и требования фламандцев, то почувствовал нужду в добром и обдуманном совете, ибо тяжело ему было взять титул и герб правителя той страны, в которой он еще ничего не завоевал, и не знал он даже, сможет ли это сделать. С другой стороны, ему очень не хотелось отвергать поддержку и помощь фламандцев, которые могли способствовать ему в этом деле сильнее, чем все остальные люди на свете. Поэтому он решил посовещаться с герцогом Брабантским, герцогом ГельДернским, графом Юлихским[668], монсеньором Жаном д’Эно, монсеньором Робером д’Артуа и со своими самыми близкими советниками.
Наконец, обдумав и взвесив все «за» и «против» и вняв подсказке названных сеньоров, король ответил фламандцам, что если они согласятся дать ему письменную клятву за печатями в том, что помогут вести его войну, он выполнит все их условия с легким сердцем, а также поклянется отвоевать для них Лилль, Дуэ и Бетюн. Фламандцы ответили: «Да!»
Тогда был выбран и назначен определенный день для переговоров в Генте. С наступлением этого дня там уже были король Англии, герцог Гельдернский, герцог Брабантский, граф Юлихский, маркграф Мейссенский и Остерландский, маркграф Бранденбургский, мессир Жан д’Эно, господин Фалькенберг, мессир Робер д’Артуа и многие другие сеньоры. Фландрию там представляли самые влиятельные советники, посланные от всех добрых городов и даже от Вольного Округа Брюгге. Все вышеназванные договоренности и условия были еще раз оглашены, обсуждены, согласованы, занесены в грамоты и скреплены печатями[669]. Король Англии принял титул короля Франции и пользовался им до тех пор, пока не отказался от него в силу определенных договоренностей, как вы узнаете позднее из этой книги. Сразу за этим он повелел разделить свой геральдический щит на четыре поля и изобразить на двух из них герб Франции.
На этих переговорах, проходивших в Генте, было сказано много речей, и сеньоры условились о том, что с наступлением лета они развернут очень большую войну во Франции. По подсказке фламандцев, они поставили перед собой цель в первую очередь осадить город Турне. Ведь если бы они смогли его покорить, им легче было бы завоевать Лилль, Дуэ и Бетюн, и они получили бы возможность изо дня в день вторгаться в королевство Французское столь глубоко, сколь им было угодно. Кроме того, фламандцы и брабантцы, которые были заодно и поддерживали между собой тесный союз, очень настаивали, чтобы король привлек на свою сторону жителей Эно, поскольку благодаря этому его война пошла бы намного успешней. Король Англии и его сеньоры очень просили графа Эно присутствовать на переговорах в Генте, однако граф уклонился от этого, сказав, что никогда не сделает чего-либо враждебного по отношению к своему дяде королю Франции, если только французы сами не вынудят его к этому.
Наконец сеньоры дружно разъехались и вернулись в свои края. При расставании король Англии попросил, чтобы все были уже полностью готовы к тому времени, когда он вновь объявит сбор. Они ему это пообещали.
После этих переговоров король Англии на долгое время задержался во Фландрии. Он ездил из одного города в другой, чтобы лучше познакомиться с местными жителями и завоевать их расположение. По совету Якоба ван Артевельде и по просьбе гентских горожан, он велел переехать в Гент своей жене, госпоже-королеве Филиппе. Супруги стали держать свой двор в аббатстве Святого Петра, и там их часто навещали дамы и именитые гентские горожане.
Кроме того, желая выказать фламандцам как можно больше любви, король исполнил то, о чем прежде дал письменную клятву за печатью: он повелел графу Солсбери и графу Саффолку расположиться с гарнизоном в городе Ипре, чтобы донимать войной жителей Лилля. Повинуясь приказу, эти графы часто выходили из Ипра со своими воинами и устраивали внезапные нападения и засады на людей, живущих в Лилле и его окрестностях.
Когда король Англии уладил все свои дела, то простился с Артевельде, фламандцами и королевой, своей женой, и оставил подле нее монсеньора Робера д’Артуа. Затем он вышел в море, дабы вернуться в Англию и позаботиться о своей стране, в которой он не был на протяжении почти двух лет. Прежде всего, он хотел принять меры для обороны англо-шотландской границы, ибо считал, что именно с этой стороны исходит самая большая угроза[670]. Вместе с ним в плаванье отправились граф Дерби, граф Нортгемптон и Глостер, граф Уорик, граф Пемброк, граф Херифорд, мессир Рейнольд Кобхем, барон Стаффорд, епископ Линкольнский, мессир Готье де Мони, мессир Джон Чендос и многие другие английские сеньоры. Переплыв море, они прибыли в Лондон, где их ждала радостная встреча. Это случилось в канун дня Святого Апостола Андрея[671], в год 1339.
Однако расскажем вам о короле Франции, который распустил все свое великое войско и удалился в сторону Парижа. Вскоре он повелел усилить мощь военного флота, который по его приказу действовал на море. Верховными капитанами этого флота были мессир Юг Киере, Барбевер и Бегюше. Под их началом находилось великое множество нормандцев, бидалей и генуэзцев, которые рыскали по морю и наносили большой урон англичанам. Так, они захватили превосходный корабль, который был доверху нагружен шерстью и полон людей. Назывался он «Кристофль», и его постройка очень дорого обошлась королю Англии. Эта удача очень обрадовала французов. Потом эти пираты еще неоднократно нападали на англичан, а англичане платили им тем же. Иногда везло одной стороне, иногда — другой.
В ту же самую пору отплыли обратно в Шотландию граф Морэйский и мессир Вильям Дуглас, поскольку они слышали, что король Эдуард вернулся в Англию, но не знали, что у него на уме. Вместе с ними в Шотландию, с дозволения короля Франции, на поиски ратных приключений отправились две сотни французских воинов[672]. Их предводителями были сир д’Обиньи и мессир Арнуль д’Одрегем[673].
А теперь мы опять вернемся к королю Франции, который постоянно думал и размышлял, как бы отомстить своим недругам, граничившим с его королевством, — таким как герцог Брабантский и монсеньор Жан д’Эно. Наконец, он снарядил отряд в 500 латников и повелел монсеньору Жану де Бемону[674], монсеньору Жану де Ла-Бову[675] и видаму Шалонскому[676], чтобы они вторглись в землю Шимэ и без всякой пощады предали ее огню и пламени. Эти рыцари со своим отрядом проследовали через Тьераш и вошли в землю Шимэ, сжигая все встречные селения и захватывая добычу. Затем они устроили в предместьях Шимэ такой сильный пожар, что искры залетали внутрь города. Его жители, крайне встревоженные, затрезвонили в колокола, быстро вооружились и, взойдя на ворота и сторожевые башни, выказали решимость обороняться. Однако французы не имели никакой охоты идти на приступ и повернули назад, исполнив свой главный замысел. В ходе этого набега они опустошили и спалили все незащищенные местечки, подчинявшиеся мессиру Жану д’Эно. Потом, не понеся никакого урона и ни с кем не сразившись, они вернулись в Вервен и Обантон, где и разделили свою добычу.
Весть об этом великом разорении земли Шимэ дошла до монсеньора Жана д’Эно, который находился в Валансьенне подле своего племянника-графа. Как и следовало ожидать, он был ужасно разгневан, да и сам граф тоже, ибо мессир его дядя держал от него землю Шимэ на основании клятвы верности и оммажа. Как бы то ни было, по просьбе графа, сир де Бомон на сей раз смирился и поехал в Бомон, а оттуда — в Шимэ, дабы утешить своих людей. Он твердо пообещал им, что со временем эта обида непременно будет отомщена.
Примерно на Рождество воины, сидевшие в гарнизоне Камбре, отправились в набег и подступили к Релангу — одной маленькой крепости, принадлежавшей монсеньору Жану д’Эно. Его незаконнорожденный сын, мессир Жан, был предводителем местного гарнизона, в котором насчитывалось примерно 30 латников. Камбрейцы штурмовали Реланг на протяжении целого дня, но вечером были вынуждены уйти восвояси, ибо гарнизон оборонялся на совесть. Однако перед уходом камбрейцы пригрозили защитникам, что следующим утром вернутся с такими силами, что им несдобровать. Тогда воины рассудили, что Реланг — не та крепость, которую можно удерживать против большого войска, ибо рвы вокруг Реланга уже так промерзли, что по льду можно было смело и без опаски подходить к самым стенам. Поэтому примерно в полночь они покинули крепость, забрав с собой все имущество, и прибыли в Бушей, — их впустили туда на ночлег, несмотря на поздний час. Следующим днем они были уже в Валансьенне. Что касается жителей Камбре, то они не забыли о своем обещании и вновь подступили к Релангу. Найдя его совершенно пустым, они снесли его до основания и велели доставить в Камбре камни из руин.
Вы должны знать, что в ту пору король Франции назначил мессира Годмара дю Фэ верховным капитаном Турне, Турнези и окрестных французских крепостей. Кроме того, в Мортань-сюр-Л’Эско находился сир де Боже, в Сент-Амане — сенешаль Каркассона[677], в Дуэ — мессир Эмар де Пуатье[678], а в городе Камбре — мессир Галлуа де Ла-Бом, сир де Морейль, маршал Мирпуа и сир де Виллар[679]. Эти рыцари и наемники, служившие королю Франции, мечтали лишь о том, чтобы совершить набег на Эно, разжиться добычей и втянуть эту область в войну. Епископ Камбре тоже прилагал к тому великое старание. Он тихо сидел в Париже, подле короля, и упорно твердил, что у него есть основание жаловаться на эннюерцев больше, чем на кого бы то ни было; ибо они выжгли и разорили его область и захватили его крепости. Он ходатайствовал перед королем сам и через своих сторонников до тех пор, пока, наконец, наемники, сидевшие в Камбре и Като-Камбрези, не получили приказ и дозволение вторгнуться в Эно. Однажды в среду они тайно собрались в отряд и под покровом ночи нагрянули в Аспр — один добрый и богатый город. Разорив и разграбив его, они взяли в плен многих мужчин и женщин и погнали их пред собой. Напоследок они дотла спалили город и жестоко разграбили местное аббатство.
Весть об этом быстро достигла Валансьенна. Граф тогда находился в своем дворце Зале. Примерно в полночь ему сообщили, что французы напали на город Аспр и полностью сожгли и разорили его. Когда граф это услышал, то, крайне разгневанный, выехал из дворца без всякой свиты. Прибыв на рыночную площадь Валансьенна, он крикнул тем, кто нес дозор на сторожевой башне: «Эй вы, негодяи! Почему вы не звоните в колокол, видя, как грабят ваших соседей!?» Тут стражники спохватились и подняли трезвон. Все люди пробудились, вооружились и двинулись на площадь. Но граф не захотел дожидаться отстающих и отбыл из города, сказав: «Кто любит меня — за мной!»
Тогда в Валансьенне находились следующие рыцари: сенешаль Эно, мессир Жерар де Вершен, мессир Анри д’Антуэн, сир де Руазен, сир де Гомменьи, сир де Потель, сир де Мастэн, сир де Вандежи[680], сир д’Эртен[681], сир де Сар[682], мессир Анри д’Уффализ, сир де Берлемон, сир де Варньи, сир де Буссю[683] и многие другие. Все они с крайней поспешностью сели на коней и устремились за графом. Валансьеннский прево, коего звали Жан де Бэсси[684], велел многим горожанам тоже сесть на коней, построиться в отряд и следовать за графом. Однако, когда граф достиг Мэна, ему сказали, что ехать дальше нет смысла, ибо французы уже далеко отступили в сторону Камбре. Тогда граф, полный негодования, заехал к своей матери в Фонтенельское аббатство и поведал, какую обиду ему нанесли французы, не послав никакого предварительного вызова. Добрая дама, видя своего сына очень разгневанным и зная его порывистость и решительность, стала, как могла, его успокаивать. «Я почти не сомневаюсь, — говорила она, — что этот набег совершен не по приказу короля Франции, а по собственной воле епископа Камбре и жителей Камбрези. Поэтому, дорогой сын, я вас прошу не развязывать войны против вашего дяди, короля Франции, до тех пор, пока вы не получите точных сведений и доброго совета, ибо такая война может слишком дорого стоить вам и вашей стране». Однако граф отбыл из Фонтенеля нисколько не успокоенный речами госпожи своей матери. И говорил он твердо своим рыцарям и валансьеннцам, что французы дорого заплатят за эту обиду.
Весть о случившемся быстро разнеслась по графству Эно и достигла мессира Жана д’Эно, который пребывал в Бомоне, постоянно думая и размышляя, как бы отомстить за разорение своей земли. Услышав о досаде, причиненной его племяннику-графу, он не был расстроен ничуть, ибо знал, что граф вовсе не так терпелив, чтобы долго сносить такое оскорбление. Не теряя времени, он сел на коня и прибыл в Валансьенн. Там он узнал, что граф находится в Зале, и, разумеется, направился прямо к нему.
Едва завидев своего дядю мессира Жана д’Эно, граф двинулся ему навстречу и сказал: «Милый дядя! Ваша война с французами разгорелась ярким пламенем!». — «И слава Богу, сир! — ответил сеньор де Бомон. — Конечно, понесенный вами урон должен меня очень огорчать, но, сказать по правде, он меня сильно радует. Так-то отблагодарили вас французы за вашу любовь и за военную службу, которую вы прежде для них несли. Теперь нам следует совершить вторжение во Францию. Решите только, с какой стороны». — Граф молвил: «Вы говорите верно, и это надо сделать обдуманно и быстро».
Затем, следуя совету своего дяди, сенешаля Эно, монсеньора Анри д’Антуэна и некоторых других присутствовавших там рыцарей, граф решил устроить совещание в Монсе, что в Эно, и созвать на него наиболее достойных представителей от трех сословий своей земли: баронов, аббатов, рыцарей и советников из добрых городов. Приглашения на совет были скоро написаны и быстро разосланы. Тем временем граф Эно съездил в Брабант и поведал своему тестю, герцогу Брабантскому, об обиде, нанесенной ему французами. Герцог ответил, что он, вместе со всей своей землей, полностью готов помочь ему в деле мести. Затем поехал граф далее и, явившись в Гент, пожаловался на французские обиды Якобу ван Артевельде. Гентский правитель ему ответил, что, хотя это событие его печалит, он все же рад, что из-за него граф станет союзником фламандцев. «Граф Эно, — сказал он, — будьте уверены: если вы твердо решите воевать с Францией, я приведу вам для этого 60 тысяч воинов, собранных на средства Фландрии, — туда, куда вы их призовете». Граф ему ответил: «Большое спасибо!»
На совещании, которое было устроено и проведено в городе Монсе, присутствовали рыцари, аббаты и советники из добрых городов трех земель: Эно, Зеландии и Голландии. Перечислив все обиды и убытки, нанесенные ему французами, граф попросил у собравшихся дать по этому поводу такой совет, который не навлек бы позора на его страну.
Там было произнесено множество речей и рассмотрено множество предложений. Сир д’Энгиен, сир де Барбансон[685] и сир де Линь хотели, чтобы граф послал к королю Франции двух-трех рыцарей и столько же клириков-правоведов своей земли, дабы точно узнать, не желает ли король извиниться за это нападение и возместить графу убытки. Однако к мнению этих советников не прислушались, ибо сир де Бомон, который был после графа самым великим сеньором из всех присутствующих, оборвал их речи, сказав:
«Избави Боже! Неужели мы унизимся до такой степени, что не прибегнем к ответным мерам после двух великих обид, нанесенных нашей земле Эно! У нас довольно людей, чтобы отомстить, и мы можем войти в королевство с любой стороны, с какой пожелаем!»
Все прения шли в присутствии графа, который более склонялся к войне, нежели к миру, ибо его крайне возмутило разорение земли Шимэ и Аспра. В конце концов, было решено и постановлено, что королю Франции будет послан вызов с объявлением войны. Затем советники рассмотрели между собой, кто способен выполнить эту задачу. С общего согласия, посланником был избран и назначен аббат Креспена по имени Тибо[686]. Когда его попросили доставить вызов по назначению, он сказал, что сделает это охотно. Соответствующая грамота была написана, зачитана, а затем скреплена печатями графа Эно и всех его баронов. Господин аббат ее взял и, не мешкая, отправился в путь. Он ехал, пока не прибыл в Париж и не нашел там короля Франции. Затем, точно и верно исполняя наказ, он вручил королю грамоту. Король велел зачитать вызов, но не придал ему слишком большого значения. Он сказал, что его племянник — какой-то безумец, и еще более безумны жители его страны, которые ему верят.
Уже в скором времени после того, как креспенский аббат доставил вызов и вернулся назад, граф Эно разослал призыв и приказ всем баронам, рыцарям и держателям фьефов, чтобы они собрались в Монсе, что в Эно. Кроме того, он велел захватить и конфисковать принадлежавшие графу Блуа замки Авен, Ландреси и Сассонь и повсюду разместил свои гарнизоны. Одновременно с этим мессир Жан д’Эно объявил военный сбор в Бомоне и его окрестностях и собрал целых 300 копий.
Затем граф отбыл из города Монса с большими силами и велел маршалам и назначенным для этого служащим снарядить обоз и взять направление на Мерб-Ле-Шато, дабы переправиться там через Самбр.
Проследовав через Вимё, эннюерцы прибыли в Бомон, а оттуда — в Шимэ, ибо они намеревались войти в Тьераш и напасть на Обантон, а также на владения сеньора де Вервена и де Бемона, совершившего набег на землю Шимэ. Пройдя через Ла-Фаньский и Шимэйский леса, эннюерцы в один из вечеров расположились на постой в Шимэ и его окрестностях, а на следующий день двинулись в сторону Обантона.
Жители Обантона очень опасались графа Эно и его дядьки. Поэтому они загодя попросили верховного бальи Вермандуа, чтобы он соизволил прислать им людей, ибо город, укрепленный одними лишь палисадами, очень нуждался в опытных защитниках. Бальи Вермандуа послал туда монсеньора Жана де Бемона, видама Шалонского, мессира Жана де Ла-Бова, сеньора де Лора[687] и прочих рыцарей и оруженосцев из ближайшей округи, так что в городе собрался отряд в 300 воинов, не считая местных ополченцев. Осмотрев укрепления города, сеньоры, хорошо разбиравшиеся в осадном деле, прямо сказали, что оборонять Обан-тон от сколько-нибудь большого войска — опасное дело, ибо он защищен лишь палисадами и мелкими рвами. Поэтому надо постараться в кратчайший срок дополнительно укрепить его. При этом они твердо заверили горожан, что будут оборонять Обантон честно и ревностно, насколько хватит сил. И действительно, они исполнили свой долг до конца, как вы узнаете довольно скоро.
В пятницу поутру войско графа Эно выступило из города Шимэ и его предместий и проследовало через лес, называемый Тьерашским. Далее оно двигалось до тех пор, пока не прибыло под Обантон, который был большим и добрым городом и изобиловал тканями. Эннюерцы расположились довольно близко от города, а затем обдумали и рассмотрели, с какой стороны его будет легче взять. Следующим утром они выступили из лагеря, полностью подготовленные к штурму. Впереди двигались знаменосцы и арбалетчики.
Нападавшие разделили свои силы на три части. Граф Эно имел под своим началом один, самый многочисленный отряд; мессир Жан д’Эно, его дядя, — другой, а сир Фалькенберг возглавил третий отряд, состоявший из большого количества немцев. Сидевшие в осаде рыцари и оруженосцы увидели, что противник построился в боевые порядки и собирается вести штурм сразу с трех сторон, поэтому они тоже распределили свои силы по трем сторонам. Когда горнисты протрубили сигнал к наступлению, осаждавшие начали яростно штурмовать город и приказали арбалетчикам стрелять, продвигаясь ближе к укреплениям.
Граф Эно со своим отрядом, в котором было очень много добрых рыцарей, двинулся к одним из ворот и дошел до самых палисадов. Там держал оборону видам Шалонский — рыцарь опытный и храбрый. Перед боем он посвятил в рыцари троих своих племянников, и пришлось им тогда выдержать приступ, упорный и лютый.
К другим воротам подступил мессир Жан д’Эно со своим отрядом. Эти ворота охраняли мессир Жан де Бемон и мессир Жан де Ла-Бов, коих он не слишком любил, ибо они были его соседями и выжгли его землю. Поэтому он желал сойтись с ними в битве и напал на них ожесточенно и рьяно.
К другим воротам подступили немцы и брабантцы, которых возглавлял сир Фалькенберг. Эти ворота отважно оборонял сир де Лор и многие другие сеньоры.
Завязались перестрелки и схватки на копьях и на мечах, в ходе которых было совершено множество ратных подвигов. Раздавались крики «Эно!», и арбалетчики старались как могли, ведя стрельбу из многих мест. И наступавшие, и оборонявшиеся очень лихо бились на пиках и копьях. Рыцари и оруженосцы с обеих сторон, ловкие и проворные, совершили множество подвигов, желая выказать свою удаль и стяжать себе честь. Многие нападавшие спрыгивали во рвы, а потом поднимались и лезли наверх, держа тарчи, щиты и павезы над головой и секиры и ломы в руках, дабы сломать палисады. А осажденные, защищаясь, кидали на них сверху ядра и камни, коими многих зашибли.
В ту субботу[688] поутру город Обантон подвергся очень мощному и яростному штурму. Осажденные оборонялись, напрягая все свои силы, но их штурмовали столь упорно и дружно, что в конце концов мессир Жан д’Эно захватил те укрепления и ворота, против которых он вел наступление. С громкими возгласами его ратники ворвались в город.
Видам Шалонский услышал весть о том, что одни ворота уже захвачены. Тогда он велел своим людям отступать, сохраняя полное спокойствие. Они стали собираться и сплачиваться в отряд на площади перед монастырем, и разгорелась там битва не на жизнь, а на смерть, ибо мессир Жан д’Эно пришел туда с большими силами. Там были взяты в плен сир де Лор, сир де Вандейль[689], сир де Сен-Мартен[690] I-и один племянник видама Шалонского, только что посвященный в рыцари, а два других — убиты-II[691]. Сам видам спасся, ибо он успел вскочить на коня, и так же сделали мессир Жан де Бемон и мессир Жан де Ла-Бов.
Когда сир де Бомон услышал, что сумели бежать именно те из его врагов, которых он стремился схватить в первую очередь, то крикнул: «По коням! По коням!» Затем он вскочил в седло и пришпорил коня. Все его люди последовали за ним и домчались, преследуя врагов, до самых ворот Вервена. Однако сеньора де Вервена и видама они настичь не смогли, из-за чего мессир Жан де Бомон был крайне раздосадован. Когда он увидел, что они точно от него ускользнули, и погоня не удалась, то поехал назад, убивая тех беглецов, которые попадались ему навстречу. И прибыл он в Обантон, где было уже полным-полно эннюерцев и немцев, а грабить было уже нечего. Все тюки с тканями и мешки с шерстью были снесены и погружены на повозки, чтобы доставить их в Шимэ и Эно. Когда победители свершили свою волю над городом, то предали его огню и спалили дотла, так что там не уцелело ни одного домишки. Тем вечером они расположились на берегу реки и в окрестностях, а следующим утром поехали в сторону Мобер-Фонтена.
Как вы уже слышали, после уничтожения Обантона эннюерцы поехали к Мобер-Фонтену. Они полностью сожгли этот город, а затем сделали то же самое с Обанкюэлем, Синьи-Ле-Гран, Синьи-Ле-Пти и всеми деревнями и селами в тамошней округе. Во время этого похода они сожгли их более шестидесяти.
Затем они вернулись в Эно с обозом, полностью нагруженным тканями, ценной утварью и прочим имуществом. Граф дал своим людям отпуск, и каждый отправился в свои края, а его дядя Жан де Бомон остался в Шимэ. Он был рад-радешенек оттого, что сумел отомстить за разорение своей земли. Однако уже довольно скоро граф призвал его в Моне, что в Эно, дабы он следил за положением дел в его владениях. Ведь граф решил съездить к императору и к королю Англии, чтобы заручиться их поддержкой, поскольку уже ближайшим летом он хотел начать большую и нешуточную войну с Францией.
Перед тем как покинуть свои владения граф разослал отряды по крепостям и добрым городам. Прежде всего, он назначил своего дядю верховным смотрителем земли Эно, дабы он ездил по ней вместе с четырьмя рыцарями: сиром д’Антуэном, сиром де Варньи, сиром д’Эртеном и монсеньором Анри д’Уффализом.
Затем граф послал в Кенуа сеньора Фалькенберга с сотней латников. В Ландреси он отправил сеньора де Потеля; в Авен — сеньора де Монтиньи-Сен-Кристофля[692]; а в Мобёж — монсеньора Тьерри де Валькура, маршала Эно, и 100 копий добрых воинов. Затем он послал в Бушей трех немецких рыцарей, каждый из коих носил имя Конрад и был очень хорошим воином.
В Эскодёвр граф послал мессира Жерара де Сассеньи[693]; в Тён-Л’Эвек — монсеньора Ричарда де Лимузена, доброго английского рыцаря, и вместе с ним двух господ де Мони, Жана и Тьерри. В замок Рьёлэ[694] были посланы сеньор де Рем и сеньор Гельзен[695], а в Конде-сюр-Л’Эско — сеньор де Блики[696] и сеньор де Бюри[697]. Граф также разослал рыцарей и оруженосцев своей страны по крепостям, порубежным с Францией. При расставании он просил их и напутствовал, чтобы они хранили бдительность, чести ради. И послал он своего сенешаля мессира Жерара де Вершена в его замок Вершен, дабы он стерег границу от камбрейцев.
В присутствии баронов и рыцарей граф назначил своего дядю, сира де Бомона и де Шимэ, на должность бальи Эно, дабы до его возвращения он управлял землею по собственному разумению и усмотрению. И повелел граф, чтобы все повиновались сеньору де Бомону как ему самому.
Вскоре после этого граф Гильом отправился в путь и приехал к императору, который находился в Кёльне. Император принял его с великим радушием, и так же сделала госпожа Маргарита — сестра названного графа и супруга императора. Однако оставим на время рассказ о графе Эно и вернемся к королю Франции.
Король Франции очень быстро узнал о том, что эннюерцы учинили пожары в Тьераше, взяли в плен и убили его рыцарей и уничтожили добрый город Обантон. Знайте, что он не отнесся к этим событиям с великим терпением. Напротив, он приказал и повелел своему сыну герцогу Жану Нормандскому собрать большую рать, войти в Эно и опустошить весь этот край так сильно, чтобы он уже никогда не оправился. Герцог ему ответил, что сделает это охотно.
Kроме того, король Франции приказал графу де Л’Илю[698] — гасконцу, который тогда находился подле него в Париже и пользовался у него особым благоволением, — чтобы он собрал большое войско латников и совершил поход в Гасконь как наместник короля Франции. Ведя войну, жестокую и яростную, он должен был захватить Бордо с Борделэ и все крепости, владельцы коих держали сторону английского короля. Граф повиновался королевскому приказу и, выехав из Парижа, назначил проведение ратного сбора в Тулузе на Пальмовое Воскресенье. Это распоряжение было исполнено, как вы узнаете далее.
Еще король Франции очень усилил свой собственный флот, который по его приказу находился в море, и большую флотилию морских наемников. И повелел он монсеньору Югу де Киере, монсеньору Пьеру Бегюше, Барбеверу и другим капитанам, чтобы они зорко стерегли побережье Фландрии и ни в коем случае не дали королю Англии переплыть море и высадиться — будь то во Фландрии, или в каком-нибудь ином месте. А если, по их вине и оплошности, король Англии все-таки проскочит, он велит их всех казнить злой смертью без всякой пощады.
Вы уже слышали рассказ о том, как фламандцы заключили союзный договор с королем Англии, дав письменную клятву за печатями в том, что помогут ему продолжить войну. Однако в обмен на это они заставили его взять герб короля Франции и подписывать грамоты его титулом. Благодаря этому они принесли ему оммаж за все фламандские земли, державшиеся от французской короны, а король Эдуард объявил их свободными от уплаты огромного денежного штрафа, который мог быть наложен на них в силу прежних договоренностей с королем Франции.
Когда король Филипп услышал эту весть, она пришлась ему совсем не по нраву — как потому, что фламандцы принесли оммаж его противнику, так и потому, что король Эдуард, назвавшись королем Франции, избавил их от прежних денежных обязательств.
Вначале король Филипп еще надеялся образумить фламандцев. Поэтому он повелел им через одного прелата, уполномоченного папой, чтобы они соблюдали свою клятву, а иначе папа издаст против них суровый приговор. Вместе с этим король обещал, что, несмотря на худые и скверные донесения, полученные о них, он простит им все проступки, избавит их от денежных обязательств и дарует им множество превосходных вольностей в своем королевстве. Но все это будет сделано только в том случае, если они вновь признают его своим государем, перейдут на сторону французской короны и отступятся от короля Эдуарда, который их совсем заморочил. Однако фламандцы, посовещавшись, не согласились этого сделать и ответили, что они и так считают себя вполне свободными от этих обязательств, а все обещанные вольности им ни к чему.
Этот ответ не понравился королю Франции. Поэтому он пожаловался папе Клименту[699], который был недавно возведен в свое достоинство. Святой Отец издал приговор об отлучении всей Фландрии, так что ни один священник уже не осмеливался петь там псалмы, читать молитвы и творить божественные службы[700]. Из-за этого фламандцы были очень огорчены. Написав королю Англии, они поведали ему, что их отлучили от церкви за соглашение с ним. Король Англии, желая успокоить фламандцев, ответил, чтобы они ничего не опасались: при первой же возможности он привезет им из Англии довольно священников, чтобы петь мессы и творить службы по всей Фландрии. Мол, он сам себе папа в своей стране и во всех землях, вассальных по отношению к нему; и в подтверждение этой привилегии у него есть надежные грамоты. Эти обещания полностью успокоили фламандцев.
Когда король Филипп увидел, что он никоим образом — ни посулами, ни угрозами — не может отвратить фламандцев от союза с Англией и привлечь их на свою сторону, то повелел гарнизонам Турне, Лилля, Дуэ и других пограничных с Фландрией городов, чтобы они, не жалея сил, повели войну против фламандцев. Те так и сделали.
Случилось же, что маршал Франции, мессир Матье де Три, той порой находился в городе Турне вместе мессиром Годмаром дю Фэ и многими другими сеньорами. Поэтому, собрав отряд в тысячу латников и 200 арбалетчиков, они однажды вечером, после ужина, выступили из Турне и ехали до тех пор, пока не прибыли под Куртре на рассвете дня. Примерно к часу прим они уже собрали всю добычу, которую нашли в близлежащей округе, но перед этим они подступили к самым воротам Куртре, перебили мужчин и женщин и сожгли все предместья со стороны Турне, а также многие другие дома и подворья, стоявшие вокруг города. Затем они двинулись вверх по реке Лис и проследовали до самого Варнетона, грабя все селения и захватывая весь скот, попадавшийся им на пути. Никто их не преследовал и не оказывал им сопротивления. Поэтому они спокойно отогнали в Турне 10 тысяч голов мелкого скота, 3 тысячи свиней и 2 тысячи голов крупного скота, не считая другой добычи. Благодаря этому продовольственные запасы жителей Турне очень сильно пополнились.
Жалобы обитателей Куртре и окрестных местечек по поводу случившегося быстро достигли ушей Якоба ван Артевельде, и было ему рассказано, какой великий ущерб и обиду причинили земле Фландрской жители Турне и французские рыцари. Из-за этого Артевельде был столь разъярен, что можно было диву даваться. Он сказал, что эту обиду нельзя стерпеть, и что вскоре он вместе со всеми фламандскими общинами придет осаждать Турне, даже не дожидаясь прибытия английского короля и прочих союзников. Затем он бросил клич, объявил очень большой военный сбор и собрал более шестидесяти тысяч фламандцев. Кроме того, он дал знать графу Солсбери и графу Саффолку, которые сидели с гарнизоном в городе Ипре, чтобы они срочно явились к нему. Дескать, он хочет совершить поход в Турнези и осадить город Турне, ибо фламандцам это вполне по силам.
Когда два вышеназванных графа услышали эту весть, то вовсе не стали мешкать, но послали к Артевельде сказать, что они будут у него в назначенный день. Затем они достаточно быстро выступили из города Ипра, ведя с собой примерно 50 копий и 40 арбалетчиков, и направились к местечку Понт-а-Фер[701], расположенному в Турнези. Тем временем Якоб ван Артевельде уже прибыл туда, приведя с собой более шестидесяти тысяч фламандцев, и стал поджидать двух вышеназванных графов, дабы вместе с ними идти на Турне.
Однако, когда графы находились в пути и должны были вскоре проследовать мимо города Лилля, об их приближении стало известно воинам местного гарнизона. Поэтому, соблюдая секретность, они вооружились и выступили из Лилля пешие и конные, добрых 15 сотен числом. Затем они устроили целых три засады, дабы враг никак не мог проскочить мимо них, и прибыли самые испытанные и проверенные воины к одному проходу, огороженному с боков изгородями и кустарниками, и там затаились.
Два английских графа со своим отрядом ехали по дороге, которую им указывал мессир Вафлар де Ла-Круа[702]. Этот сеньор уже долгое время враждовал с жителями Лилля. Весь минувший сезон он провел с англичанами в Ипре, откуда ему было удобней беспокоить своих врагов нападениями. Проводником же он стал лишь для того, чтобы благополучно довести англичан до нужного места, ибо он знал все дороги и окольные пути. И он бы успешно справился со своей задачей, если бы жители Лилля незадолго до этого не выкопали за пределами своего города один большой ров, коего там раньше не было.
Когда мессир Вафлар де Ла-Круа довел англичан до этого рва и увидел, что путь перерезан, то очень встревожился и сказал английским графам:
I-«Монсеньоры, мы никак не можем проехать тем путем, коим мы следуем, не подвергаясь при этом великой опасности со стороны жителей Лилля. Поэтому я советую повернуть назад и выбрать другую дорогу»-II[703].
Тогда ответили бароны Англии:
«Не бывать тому, чтобы мы отклонились от нашего пути из-за каких-то лилльских горожан. Продолжайте двигаться вперед, ибо мы заверили Артевельде, что уже сегодня непременно будем там, где он нас ждет!»
Затем англичане поехали дальше без всякой опаски, и когда мессир Вафлар увидел, что они непреклонны в своей решимости, и что он не может заставить их слушаться, то выехал вперед отряда и сказал:
III-«Дорогие господа! Помните, что вы взяли меня в этот поход лишь как проводника. Всю эту зиму я провел с вами в Ипре и очень сильно привязался к вам и к вашему обществу. Однако, несмотря на это, если случится, что жители Лилля сделают вылазку и выйдут из города против вас, даже не надейтесь, что я стану их дожидаться. Нет! Я брошусь наутек столь быстро, сколь смогу, ибо, если по какой-нибудь превратности судьбы меня схватят и пленят, это будет стоить мне головы, которой я дорожу больше, чем вашим обществом. Ведь тому, у кого нет головы, не нужен ни шлем, ни шляпа».-IV[704]
Выслушав его, английские сеньоры расхохотались и сказали:
«Поедем, поедем, Вафлар! Опасаться нечего! Ведь в Лилле одна лишь чернь, которая никогда не осмелится высунуться за ворота».
Так, разговаривая и беседуя, поехали они дальше и приблизились к городу Лиллю. И вот внезапно напоролись они на засаду. В ней было 500 воинов, притаившихся за поворотом дороги между изгородями и кустарниками. Были там и арбалетчики, которые уже держали свои тетивы туго натянутыми. При виде врага они принялись кричать в один голос: «Все умрете здесь, англичане!»
Когда мессир Вафлар услышал эти возгласы, то не счел нужным ехать дальше или прощаться с англичанами, но сразу поворотил своего коня и умчался с предельной скоростью. Два английских сеньора, мессир Вильям Монтэгю — граф Солсбери и граф Саффолк, угодили в засаду и оказались в ловушке, словно рыба в неводе. Ведь их атаковали на узкой дороге, с обеих сторон огороженной канавами, изгородями и густым кустарником, так что они не могли никуда вырваться — ни в открытое поле, ни назад, ни вперед. Тем не менее, когда они увидели, сколь неудачно оборачивается дело, то все спешились и стали защищаться изо всех сил. Они ранили и убили довольно много горожан, но, в конце концов, все их усилия оказались напрасными, ибо на них постоянно нападали все новые люди, неутомленные боем. Поэтому англичане были схвачены и признали себя пленниками, а один юный и пригожий оруженосец, родственник папы, по имени Рэмон, был убит уже в стенах города некими завистниками, желавшими завладеть его роскошными доспехами. По этому поводу многие добрые люди были расстроены. В числе прочих были схвачены и уведены в плен два английских графа[705]. Их разместили в лилльской ратуше под надежной охраной, ибо горожане хотели послать их в качестве подарка к королю Франции, как они и сделали. Три дня спустя двенадцать именитых лилльских горожан и сто латников с большой радостью привезли пленников в Париж[706].
Когда король Франции услышал новость о том, как отличились горожане Лилля, то очень обрадовался и поблагодарил их от всего сердца, сказав, что они добрые, храбрые и решительные люди, и их заслуги не останутся без награды.
Таким вот образом обстояло дело. Два графа были заключены в Шатле, где, как еще вы услышите, они провели изрядное время.
Якоб ван Артевельде находился в Понт-а-Фере с шестьюдесятью тысячами фламандцев и собирался идти осаждать город Турне и опустошать Турнези. Когда он услышал весть о случившемся, то был совершенно расстроен и крайне разгневан. Из-за этого события он отменил уже начавшийся было поход и, вернувшись в Гент, распустил свое войско. И разошлись все фламандцы по домам.
Однако расскажем вам о графе де Л’Иле, который, как наместник французского короля, отправился из Парижа в пограничные земли Гаскони. Он продолжал свой путь до тех пор, пока не прибыл в Тулузу, которую он объявил местом военного сбора. Когда благородные люди этого края узнали о его приезде, то очень обрадовались, ибо, говоря без преувеличения, он был очень храбрым и добропорядочным рыцарем, и пользовался уважением у всех воинов. Ускорив свои сборы, они явились к нему, поскольку он намеревался начать большую войну в Борделэ и в других землях, вассальных по отношению к Англии.
Выступив из Тулузы, граф де Л’Иль прибыл в Монтобан с войском, в котором насчитывалось более трех тысяч копий, а также десять тысяч бидалей и тулузенцев с дротами и павезами. Граф держал у себя на жаловании множество добрых воинов — таких, как граф Вильмюрский[707], граф Комменжский, граф Перигорский, виконт Брюникельский[708], виконт Таларский[709], виконт Мюрандонский, виконт Кармэнский, виконт Лотрекский[710] и множество прочих добрых и храбрых рыцарей. Выступив из Монтобана, они вторглись в пределы герцогства Аквитанского и начали осаждать крепости, опустошать страну и захватывать пленников. Они учинили великое разорение в земле Альбре и Поммье, а также в землях сеньора Леспара[711], сеньора Тарса[712] и сеньора Мюсидана[713]. Эти господа не имели сил, достаточных для того, чтобы противостоять французам в открытом бою. Тем не менее, они часто совершали на них внезапные набеги, иногда с потерями для себя, а иногда с выигрышем, как это обычно бывает на войне. И все же граф де Л’Иль и его воины всегда удерживали поле боя за собой.
А теперь нам следует вернуться к рассказу о войне, шедшей в Эно. Как вы знаете, король Франции повелел своему сыну, герцогу Жану Нормандскому, совершить туда карательный поход. Повинуясь приказу, герцог объявил о проведении военного сбора в Сен-Кантене и его окрестностях. Затем в Пальмовое Воскресенье[714], в год 1340, он выехал из Парижа и прибыл в Сен-Кантен. Там уже находились два его кузена, Луи и Карл де Блуа, ибо граф Блуа сложил с себя вассальную присягу, которую он прежде дал графу Эно за все свои владения, расположенные в его земле.
Там также находились герцог Бурбонский, герцог Афинский, граф Фландрский, граф Осеррский, граф Сансеррский, мессир Луи Савойский, мессир Луи Шалонский[715], сир де Куси, сир де Гранпре[716], сир де Монморанси, сир де Сен-Венан, сир де Сен-Дизье[717], сир де Руа, мессир Эсташ де Рибемон, мессир Жан де Ланда[718], сир де Кран[719], сир де Монсо[720], сир де Крамайль[721], сир де Фьенн[722], сир д’Эстурмель, сир де Блевиль[723], мессир Бусико[724], два маршала Франции — мессир Робер Бертран и мессир Матье де Три, и множество прочих баронов и рыцарей, которых я не могу перечислить. Всего же в войске было 5 тысяч латников и 6 тысяч бидалей и генуэзцев, не считая всякого ратного сброда.
Названный герцог Нормандский постановил идти осаждать Валансьенн и выступил из Сен-Кантена со всеми вышеназванными сеньорами. Постоянно пополняясь новыми людьми, французское войско двигалось до тех пор, пока не прибыло в местечко Монтэ, расположенное под Като-Камбрези на границе с Эно. Герцог Нормандский и все его воины расположились там вдоль реки Селль, дабы отдохнуть и решить, каким путем они войдут в пределы Эно. Однако уже в первую ночь они были потревожены, поскольку сенешаль Эно совершил на них дерзкий набег, о коем вы услышите далее.
Жерар де Вершен, сенешаль Эно, прослышал, что герцог Нормандский подступил к границам Эно. Будучи опытным рыцарем во цвете лет, он решил совершить внезапный набег на французов, ибо тем же вечером лазутчики ему донесли, что герцог расположился в Монтэ, вне стен Като-Камбрези.
Сенешаль призвал к себе некоторых товарищей, рыцарей и оруженосцев: сеньора де Гомменьи[725], мессира Эсташа де Вертэна, мессира Жака дю Сара, сеньора де Бузи, сеньора д’Эспинуа[726], Жана де Гомменьи[727], Остелара де Сомэна, Тьерри де Сомэна[728], Сандра д’Эскармена[729], Мореля де Лессина[730] и прочих. В итоге под его началом собралось примерно 50 копий рыцарей и оруженосцев. Тем же вечером он поехал скрытыми путями и уже на подступах к Монтэ объяснил соратникам, что именно он хочет совершить. Те с воодушевлением одобрили его замысел. Затем они покрепче пристегнули свои латы и подтянули подпружные ремни лошадям. Поскольку уже совсем стемнело, они условились, что каждый наденет белую рубаху поверх своих лат, а у кого такой рубахи нет — прикрепит к доспехам что-нибудь белое, дабы его можно было узнать в бою.
Затем поехали они совершенно тихо вдоль кромки леса, пока не приблизились к самому Монтэ. Там некоторые из них спешились и велели своим пажам стеречь коней, а другие остались сидеть верхом, чтобы им было удобней нападать на врагов, если те выйдут из города. Наконец, полностью обдумав и согласовав свои действия, они ворвались во французские расположения. И было тогда около полуночи.
В ту ночь французы не выставили никаких дозоров. Поэтому с криками «Эно!» нападавшие сразу проникли далеко в город и начали убивать и ранить людей. Вломившись в гостиницу, стоявшую рядом с особняком герцога Нормандского, они стремительно напали на сеньора де Байёля[731], нормандца, и убили его. Это было большой потерей. В другом доме застали они сеньора де Брианса[732], нормандца, коего сенешаль взял в плен и заставил поклясться, что он явится в Валансьенн.
Тем временем средь французов поднялся переполох. Воины вскакивали с постелей, кричали тревожные кличи, зажигали светильники и факелы и устремлялись к особняку герцога. Когда сенешаль увидел, что французы уже очень всполошились, улицы озаряются светом из окон и факельными огнями, и латники повсюду выбегают из домов, то велел своим людям начать отступление. Те, кто был пеш, сели на коней, устремились в поле и покинули городок без всякого ущерба для себя.
Французы были очень встревожены: едва вооружившись, они спешили к особняку герцога. Там они увидели отступающих эннюерцев и стали преследовать их вплоть до городских пределов, но не далее. Стояла ночь, и они, не зная местности, боялись попасть в засаду.
Остаток ночи французы провели почти без сна и в заботах о раненых. Когда настало утро, герцог очень разгневался на своих маршалов и устроил им разнос за то, что они столь беспечно оставили войско без ночной стражи и дозоров. А сенешаль Эно прибыл на рассвете в Кенуа и, найдя там мессира Тьерри, сеньора Фалькенберга, рассказал ему о своем приключении. Сир Фалькенберг был крайне опечален из-за того, что ему не довелось участвовать в деле.
Прямо из Кенуа сенешаль прибыл в Валансьенн. Он поведал горожанам о скором французском нашествии и о том, что, по словам плененных французов, герцог Нормандский собирается осадить Валансьенн. Тогда жители города стали ревностно заботиться о запасах военного снаряжения, камнеметных машинах, спрингалдах, башенных самострелах и всех других вещах, необходимых для обороны. Кроме того, они заставили реку Л’Эско течь вокруг города и стали нести усиленную стражу в воротах, сторожевых гнездах и на башнях, как в ночное, так и в дневное время.
Однако расскажем о герцоге Нормандском. Крайне разгневанный ночным нападением эннюерцев, он приказал поутру сняться с лагеря, войти в пределы Эно и сжечь там все без остатка.
После того как снарядили обоз, войско тронулось в путь. Впереди двигался передовой разъезд, в коем было целых триста копий. Его возглавляли мессир Тибо де Морейль, Галлуа де Ла-Бом, маршал Мирпуа, сир де Санпи, сир де Реневаль и сир де Крамайль. Следом за ними ехали маршалы с большим отрядом, в коем насчитывалось 500 копий, а затем — герцог Нормандский с великим множеством графов, баронов и прочих рыцарей.
Французы вторглись в Эно и спалили Форе, Вертэн, Эскармен, Вандежи-о-Буа, Вандежи-сюр-Экайон, Бермерен и предместья Кенуа. Затем они проследовали далее и сожгли в тот же день Бавэ — добрый город, у которого тогда еще не было укреплений. После этого они отступили назад и не пожелали продвигаться дальше, ибо путь им преграждал один лес, в котором мог притаиться враг. Однако, возвращаясь назад, они еще сожгли Лувиньи, Анфруапре, Сен-Вааст-ан-Вавези, Гомменьи, Прё, Франуа, Варньи-Ле-Пти, Варньи-Ле-Гран, Оби и Орсенваль. Кроме того, они разрушили мельницы в Келленпоне и сломали речные шлюзы, пустив рыбу плавать и плескаться, где ей вздумается. В довершение ко всему они проследовали за Орсенваль и за Кенуа и спалили Виллер-Монсеньор-Сен-Поль и Каллом. Затем герцог остановился на ночевку возле реки Селль, между Солемом и Осей.
Все селяне бежали от французов в безопасные места. Большинство из них укрылось в лесах и отогнало туда свою скотину, а свое имущество они свезли и отнесли в Кенуа, Ландреси, Бушей, Валансьенн и другие окрестные замки, которые могли выдержать осаду.
Сенешаль Эно опасался за свой замок Вершен. Поэтому глубокой ночью он покинул Валансьенн с отрядом, в коем было примерно 30 копий, и ехал, пока благополучно не прибыл в Вершен. Покидая Валансьенн, он велел остававшемуся там сеньору д’Антуэну порадеть о городе и людях так, чтобы они не понесли ущерба, а сам он не заслужил никакого укора.
Сир Фалькенберг, находившийся в гарнизоне Кенуа, видел столбы дыма и пламени, поднимавшиеся в небо по всей округе, бедных людей, бегущих в замок и оплакивающих свое добро, и французов, которые доехали до самых барьеров. Знайте, что он был очень рассержен, но исправить ничего не мог, ибо его людей было совершенно недостаточно, чтобы выйти против такого войска. Поэтому он сдержался и спросил у беглецов и у своих лазутчиков, где французское войско должно расположиться на ночевку. Ему сказали, что на реке Селль, в Солеме, и на превосходных лугах, ближе к Осей и Созуа. Тогда сир Фалькенберг отдал строжайший приказ, чтобы никто под страхом смерти не выходил за ворота Кенуа — ни мужчина, ни женщина. Затем он попросил всех своих товарищей, чтобы они снарядились сами и подготовили своих лошадей, ибо он хочет совершить ночной рейд. И пусть они это держат в тайне. Его распоряжение было исполнено.
Сразу после заката сир Фалькенберг велел трубить сигнал к выступлению. Все его соратники сели на коней. Лишь сеньор де Руазен и сеньор де Варньи остались охранять город. Выступив из Кенуа, они поехали, соблюдая полную тишину, и было в их отраде примерно 100 копий эннюерцев и немцев. Незадолго до полуночи сир Фалькенберг и все его товарищи переправились вброд через реку Селль, а затем на полном скаку ворвались во французский лагерь, восклицая: «Эно! Эно! Фалькенберг! Фалькенберг!» И начали они рубить веревки, опрокидывать палатки и шатры, и разить и ранить людей.
Французы всполошились. Стража поспешила на шум, но подоспела не раньше, чем сир Фалькенберг исполнил свое дело. И были у французов убиты сир де Пикиньи[733] и два его оруженосца, а сир де Крамайль и сир де Сэн[734] —очень тяжело ранены. Когда сир Фалькенберг увидел, что все французское войско поднялось по тревоге, то не пожелал больше там задерживаться и осмотрительно отступил. Переправившись назад через реку, он уже на рассвете благополучно вернулся в Кенуа.
Из-за этого второго набега герцог Нормандский был весьма раздосадован. Он говорил: «Нет, вы только посмотрите, как нас донимают эти эннюерцы!»
Следующим утром, на рассвете, в войске французов зазвучали трубы. Все воины вооружились, привели себя в порядок и сели на коней. Когда был снаряжен обоз, войско перешло через реку Сел ль и снова вторглось в Эно, ибо герцог хотел подступить к Валансьенну и посмотреть, можно ли его осадить.
Впереди ехали маршал Мирпуа, сир де Нуайе, Галлуа де Ла-Бом, мессир Тибо де Морей ль и целых четыре сотни копий, не считая бидалей. Они подступили к Вершену, в замке которого укрылся сенешаль. Сеньоры пристально оглядели замковые укрепления, оценили их надежность и сделали вид, что полны решимости их штурмовать. Видалям и генуэзцам было приказано открыть стрельбу и бросать дротики. Однако это ничего не дало, ибо замок был хорошо снабжен пушками, башенными самострелами и всеми защитными приспособлениями, так что французы, штурмуя его, могли больше потерять, чем выиграть. Сомневаясь в конечном успехе этой затеи, сеньоры не захотели слишком утомлять своих людей и ушли из-под Вершена. Однако перед этим они спалили весь город и обрушили часть стены, которая ограждала росший рядом сад.
Проследовав через Вершен и его окрестности, все французские отрады направились к горе, возвышавшейся близ Фамара[735], дабы обозреть с нее Валансьенн и изучить его укрепления. Пока войско двигалось, передовые разъезды непрестанно сновали во все стороны, сжигая и опустошая сельскую округу. Так спалили они Презель, Мареш, Бовуар, Кюржи, Сотен, Ромби и все деревни до самой речки Оннель.
В тот вечер герцог со своим войском расположился на реке Уэнтьель, близ Керенена. Он велел, чтобы лагерь надежно охраняли многочисленные заставы, в которых насчитывалось более пятисот копий, а также более двух тысяч бидалей и генуэзцев. Герцог очень не хотел, чтобы враги его опять разбудили, как сделали прежде.
Правда истинная, что воины, сидевшие в замках Конде, Монтрей-сюр-Энн, Кьеврен и Кьеврешен, собрались в отрад, в котором было примерно 40 копий, и укрылись в Руазенском лесу. Они охотно совершили бы какой-нибудь ратный подвиг, если бы видели, что обстоятельства этому благоприятствуют. Однако все было против них. Сир де Гомменьи и сир де Варньи весь день кружили возле французского войска, но так и не смогли подыскать удобный случай для внезапного нападения. Ведь передовые разъезды французов передвигались одним большим отрядом, в котором было более четырехсот копий, и кони у всех воинов там были резвые. Так что столкновение с ними не сулило эннюерцам ничего хорошего.
Следующим утром, которое было очень погожим и ясным, ибо стоял месяц май, французы снялись с лагеря, и построились в боевые порядки. Обозу было велено двигаться впереди, а следом за ним поехали знаменосцы и сеньоры. Примерно в час прим войско подошло к Фамару и поднялось на один холм, который называется Гора Кастр. Там войско построилось тремя большими ратями, очень хорошо и красиво. Первую рать возглавил герцог Бурбонский, вторую — граф Фландрский, а третью — герцог Нормандский. Там можно было полюбоваться на знамена, флажки и на латы, очень красиво отделанные. При этом войсковые волынки, горны, трубы, литавры, дудки и рожки производили великий шум и гам.
Валансьеннцы со своих башен и сторожевых вышек сразу увидели и услышали французов, ибо те находились всего в полулье от них. Тогда колокола на колокольнях Валансьенна затрезвонили во всю мощь, и все люди стали вооружаться.
Уже вскоре вся Камбрезийская улица была запружена народом, который хотел самовольно выйти из города и испытать судьбу в битве с врагом. Мессир Анри д’Антуэн, хранивший ключи от Камбрезийских ворот, отговаривал их, утверждая, что они идут на верную гибель. Тем не менее, они хотели выйти во что бы то ни стало и обменялись с рыцарем многими резкими словами. Наконец, сир д’Антуэн заявил, что выполняет волю мессира де Бомона, бальи Эно, которому они клятвенно обещали повиноваться: мол, мессир де Бомон ему наказал и повелел, под страхом бесчестия, ни в коем случае не выпускать горожан за стены.
Затем сир д’Антуэн приказал Жану де Бэсси, коего монсеньор Жан д’Эно назначил прево, чтобы он заставил горожан разойтись и занять свои посты на башнях и в сторожевых гнездах, дабы охранять город. Горожане подчинились.
В ту пору в Валансьенне находились некоторые английские рыцари во главе с графом Уориком, коего король Англии оставил во Фландрии. Этот рыцарь участвовал в походе на Обантон, а потом задержался в Валансьенне по просьбе графа Эно. Вместе с ним там также находились мессир Хъюг Гастингс, мессир Роджер Бошем[736], мессир Джон Чендос, мессир Джон Грей[737], мессир Оливер Банчестер[738] и мессир Роджер Клиффорд[739]. Эти рыцари потребовали у мессира Анри д’Антуэна, чтобы им, на их собственный страх и риск, было позволено выехать из города в сторону реки Л’Эско. Они хотели поглядеть, не удастся ли им совершить какой-нибудь ратный подвиг в схватке с французами. Они так сильно донимали мессира Анри, что получили, наконец, дозволение. Покинув город через Анзенские ворота, они прискакали под Сен-Вааст[740]. В их отряде насчитывалось 30 копий и 40 лучников, и все были конные.
В то же самое время в окрестностях Туреля, что на Л’Эско, совершал рейд один добрый рыцарь, коего звали мессир Бусико. С отрядом, в котором было примерно 12 копий, он отделился от своей рати и спустился вниз с горы Кастр. Затем французы переехали через Л’Эско по мосту в Туреле и направились вдоль реки к Сен-Ваасту, дабы разведать местность. Однако вышеназванные англичане их обнаружили и дали им бой. Мессир Бусико не пожелал унизить себя бегством. Смело скрестив копья с мессиром Хъюгом Гастингсом, он выбил его из седла. Однако затем был он и сам повержен наземь двумя рыцарями и схвачен столь крепко, что пришлось ему сдаться. Он признал себя пленником и был отведен в Валансьенн вместе с двумя оруженосцами его земли. А другие французы со всей поспешностью ударились в бегство и вернулись в свое войско. Их рассказ о пленении монсеньора Бусико весьма опечалил герцога Нормандского.
Рати герцога Нормандского, которые, как выше уже рассказывалось, были очень красивы на вид, провели на горе Кастр долгое время. Когда французы увидели, что никто не приходит с ними сразиться, то послали герцога Афинского, двух маршалов Франции, графа Осеррского и целых 300 копий добрых воинов на резвых лошадях, дабы они доскакали до самого Валансьенна. Они поехали, сохраняя отменный строй, и приблизились к городу со стороны Туреля и Гуареля. Они смогли доехать до самых палисадов, но уже довольно скоро повернули назад, ибо боялись, как бы их лошадей не ранили стрелами. Тем не менее, сир де Шатийон[741] заехал столь далеко вперед, что его боевой конь все-таки был подстрелен и издох под ним.
Затем этот отряд повернул к Марли, сжег его и разрушил все мельницы, которые стояли рядом на реке Уэнтьель. Затем французы поехали вдоль реки по направлению к Онэ, дабы соединиться с основным войском. Но по пути они сожгли Онэ, Фелэн, Артр, Артриель, Керенен, Боденьи, Пуа и многие другие местечки.
Однако скажу вам, что некоторые их соратники задержались под Марли, чтобы разжиться добычей и собрать фураж. Там стояла одна башня, которая была наследственным владением графов Эно, хотя одно время она принадлежала монсеньору Роберу Намюрскому и его супруге, госпоже Изабелле[742].
Когда воины, охранявшие эту башню, увидели, что некоторые французы очень сильно удалились от своего войска, то решили испытать судьбу. Сделав из башни вылазку, они напали на французских фуражиров столь неистово, что обратили их в бегство. Десятерых человек они убили, а остальных заставили попрыгать в реку, и там утонуло еще столько же. Поэтому счастливы были те, кто сумел спастись. А эннюерцы вернулись в свою башню целыми, невредимыми и без всяких потерь.
Тем временем французские рати все еще находились на горе Кастр. Они провели там весь день до самых нон, с наступлением коих разведывательный отряд вернулся из рейда. Тогда французские сеньоры устроили очень большое совещание. Многие говорили, что, если все взвесить, то надо признать: для осады такого большого города как Валансьенн людей у них совершенно не достаточно. Поэтому, в конце концов, они решили отступить к Камбре.
Тем же вечером французы остановились на ночевку в Мэне, Трите и Фонте-неле. Следующим утром они сожгли все эти городки и даже само Фонтенельское аббатство, где госпожа де Валуа, тетя названного герцога, обычно пребывала из благочестия. Однако в пору французского нашествия ее там не было, ибо она заблаговременно удалилась в Валансьенн.
В тот день, когда герцог Нормандский отбыл из Фонтенеля и Мэна, состоялась большая стычка на мосту возле Трит-сюр-Л’Эско. Жители окрестных деревень собрались там и стали очень отважно, не щадя себя, оборонять мост от французов. Они его наверняка отстояли бы и отбили бы все атаки, но некоторые французы, пройдя обходным путем, переправились через Л’Эско по дощатым мосткам напротив селения Пруви. Затем они прибыли в Трит и ударили в тыл защитникам моста. Разгорелась жаркая схватка, и пришлось эннюерцам отступить, оставив мост без охраны. Все французские воины, желавшие попасть на другой берег, проехали по мосту и разрушили одну маленькую крепостицу и мельницы, которые там стояли. Они также полностью сожгли городки Трит и Версинейль, но потом получили отпор от графа Уорика и его воинов и откатились назад, потеряв убитыми и утонувшими 60 человек.
В тот день герцог Нормандский ехал, пока не прибыл под Эскодёвр — очень мощный замок, который стоит на Л’Эско в одном лье от Камбре. Герцог его осадил и сказал, что не уйдет, пока не завладеет им[743]. Названный замок был хорошо снабжен и обеспечен всеми оборонительными припасами, и его гарнизоном командовали два капитана, которых звали мессир Жерар де Сассеньи[744] и Робер Мариньо[745]. Они были известны как очень честные, надежные и храбрые люди, и под их началом находились добрые воины. Я понятия не имею, что на них тогда нашло, но мессир Годмар дю Фэ, который прежде их знал, провел с ними переговоры столь умело, что уже на шестой день осады замок был сдан французам. Герцог велел его разрушить. Поэтому туда пришли камбрейцы — каменщики и плотники — и снесли замок до самого основания. Доставив камни в Камбре, они сделали укрепления своего города более мощными и заново отстроили ворота Робера, которые смотрят в сторону Эно.
После взятия и разрушения Эскодёвра, герцог Нормандский удалился в Камбре и дал отпуск одной части своих людей, а другую часть разослал по гарнизонам Лилля, Дуэ, Мортаня и Турне[746].
В ту же самую неделю, когда был взят замок Эскодёвр, случилось, что французы, находившиеся в Дуэ, отправились в набег совместно с воинами Лилля. В их отряде насчитывалось триста копий, и их предводителями были мессир Луи Савойский, мессир Эмар де Пуатье, сир де Виллар, граф Женевский[747], Галлуа де Ла-Бом, мессир Жерар де Монфокон[748], мессир Тибо де Морейль, сир де Вазье[749], сир де Ваврен и многие другие. В ходе этого рейда они прошлись с пожарами по прекрасным равнинам Остреванта, так что там не уцелело ничего, кроме крепостей. Воины, сидевшие в Бушене и видевшие пожары вокруг себя, были тогда очень рассержены, но не могли оказать врагу никакого противодействия. Поэтому они послали к валансьеннцам гонца, говоря, что если ночью из их города пожелают выступить примерно I-300 или 400 латников-II[750], то они смогут нанести большой урон французам, которые пока еще ничего не остерегаются и стоят лагерем на открытой местности. Однако валансьеннцы на совете решили не выходить из города. Поэтому французы не получили никакого отпора и сожгли Аниш, половину Абскона, Эскоден, Эрр, Фенен, Варлен, Мони, Обресикур, Бюньикур, Моншикур, Денэн, Вуссеньи, Лурш, Сош, Роэ, Невиль, Льё-Сент-Аман и множество других местечек, из-за чего вся окрестная страна была охвачена великим смятением.
Когда воины из Дуэ отступили, бушенские наемники тоже совершили конный рейд и сожгли вторую половину Абскона, а также все французские селения до самых ворот Дуэ и города Эскершена.
Вы уже слышали рассказ об осаде Эскодёвра и о том, как мессир Жерар де Сассеньи и Робер Мориньо сдали его французам. Сначала в эту новость никто не мог поверить, и даже сами наемники, находившиеся в крепости, были удивлены таким поворотом дела. В тот день, когда Эскодёвр был сдан, они пришли в замок Тён-Л’Эвек, стоявший неподалеку, и поведали двум братьям де Мони, Жану и Тьерри, об этом неприятном происшествии. Дескать, сначала Жерар де Сассеньи их уверял, что они не смогут долго продержаться против такого большого войска, какое есть у герцога, а уже на следующий день после этих речей французы вошли в крепость.
Братья де Мони спросили, куда мог направиться Жерар де Сассеньи. Наемники ответили, что точно не знают, но полагают, что он уехал в Камбре. Услышав это, два брата де Мони заслали в Камбре лазутчиков, которые вскоре донесли, что мессир Жерар и мессир Робер действительно находятся там. Двое братьев Мони стали их упорно выслеживать, устраивая всевозможные засады и ловушки, и, наконец, схватили их, когда они как-то раз выехали из Камбре. Пленники были доставлены в Бушей и брошены в темницу. Сразу после этого Жан де Мони съездил в Моне, что в Эно. Там, в беседе с монсеньором де Бомоном, он подробно рассказал о поступке капитанов Эскодёвра и о том, как он их поймал. Затем, по требованию мессира Жана д'Эно, они были отосланы к нему в Моне. Он не стал слишком долго держать их под стражей и приказал, чтобы их казнили позорной смертью, проволочив до плахи, как предателей, изменивших своему сеньору. Так поплатились они за свой проступок.
В ту пору граф Эно все еще находился за пределами своих владений, что очень не нравилось монсеньору де Бомону, его дяде.
Как я вам говорил ранее, гарнизоны пограничных крепостей получили подкрепление и стали часто совершать набеги и нападения друг на друга. Конечно, о каждом из этих набегов помнить невозможно, и все-таки я охотно опишу те из них, о которых у меня сохранились сведения и воспоминания.
Итак, в ту же самую пору в Мальмезоне, который стоит в двух лье от Като-Камбрези, от имени епископа Камбрейского находились германские наемники. Они часто совершали смелые вылазки, стараясь захватить что-нибудь в Эно. И вот однажды, хорошо снарядившись и подготовившись, они выехали из Мальме-зона, чтобы нагрянуть под Ландреси — красивую крепость, которую граф Блуа прежде держал от графа Эно на основе вассальной присяги. Однако в ту пору граф Эно разместил там свой гарнизон во главе с благородным рыцарем сеньором де Потелем, который хорошо исполнял возложенные на него обязанности коменданта.
Воины из Мальмезона совершили набег под Ландреси, захватили добычу и уже погнали ее к себе, когда новость об этом стала известна в замке. Тогда сир де Потель вооружился сам и велел сделать это своим товарищам. Сев на коней, они выступили из города, чтобы отбить у камбрейцев добычу.
Сир де Потель скакал впереди, а его люди поспешали за ним изо всех сил. Будучи исполнен решимости и отваги, он накренил свое копье и прокричал французам, чтобы они оборотились назад, ибо срамно им так бежать. Там был один германский оруженосец, коего звали Альбрехт Кёльнский. Обычно он был весьма отважен в бою, и ему стало очень стыдно, когда он увидел, что его так преследуют. Он смело повернул назад, накренил копье, ударил коня шпорами и помчался на сеньора де Потеля. Сир де Потель нанес немцу такой мощный удар в тарч, что его копье разлетелось на куски, а немец, в свой черед, поразил противника столь ловко, что его копье, крепкое и закаленное, не сломалось и не погнулось — пробив сиру де Потелю тарч, латы и окетон, оно вонзилось ему в тело и прямо в сердце и повергло его наземь смертельно раненым. Тут примчались его эннюер-ские соратники — сир де Бузи и другие, кто не слишком от него отстал. Увидев его поверженным, они остановились и очень сильно о нем воскорбели. Затем они яростно и неистово ринулись на французов, отмщая за сеньора де Потеля, который лежал смертельно раненый. Они схватились и сразились с Альбрехтом и его соратниками столь жестоко, что те были разгромлены, перебиты или же взяты в плен. Лишь немногие смогли убежать. Добыча была спасена и отведена в Ландреси. Туда же был доставлен и мертвый сир де Потель. Все соратники очень о нем горевали, ибо сильно его любили.
После смерти сеньора де Потеля комендантом Ландреси долгое время был сир де Флуайон[751]. Он часто совершал набеги на жителей Боэна, Като-Камбрези, Мальмезона, Боревуара и Серена и охранял свою крепость от французов надежно и верно. Однако поговорим теперь о герцоге Нормандском и расскажем, как он пришел осаждать Тён-Л’Эвек, расположенный на реке Л’Эско.
Пока герцог Нормандский находился в Камбре, местные жители ему поведали, как эннюерцы внезапным набегом захватили у них мощный замок Тён, и попросили, чтобы из любви к ним, а также ради своей чести и благополучия земли Камбрези, он соизволил помыслить об отвоевании этого замка. Так, мол, он совершит еще одно славное ратное деяние, ибо он уже немилосердно опустошил и выжег графство Эно.
Тогда герцог Нормандский вновь созвал свое войско и собрал не только тех воинов, которые участвовали в его первом походе, но еще и многих других. Выступив из Камбре, он расположился под Тён-Л’Эвеком, и все сеньоры, находившиеся в его войске, тоже стали там лагерем[752]. Затем герцог повелел привезти и доставить из Камбре очень большие и превосходные осадные машины. Когда их воздвигли перед крепостью, они начали метать камни с утра до вечера, бесперебойно и удивительно мощно, и нанесли очень большой урон англичанам. Они сильно повредили замковые башни и разрушили крыши, покои и все служебные постройки.
Стремясь еще сильней досадить англичанам и донять их зловонием, французы забрасывали в замок мертвых коней и прочую падаль. Это крайне угнетало защитников Тён-Л'Эвека, но они все равно держались очень отважно. Их капитаном был один английский рыцарь, мессир Ричард де Лимузен. Вместе с ним там еще находились Жан и Тьерри де Мони, Жан де Мастэн, Бридуль де Тьян[753], Тьерри и Остелар де Сомэн, Жиль Морель де Лессин, Юг д’Онэ[754], Сандра д’Эскармен и многие другие рыцари и оруженосцы, заслужившие там большую славу.
Они дали знать о своем бедственном положении монсеньору Жану д’Эно. Тот тогда находился в Монсе и очень недоумевал по поводу долгой отлучки графа, своего племянника. Он уже неоднократно звал его через нарочных домой и достоверно сообщал ему в письмах о пожарах и грабежах, учиненных в его земле. Отнюдь не обрадованный такими вестями, граф поспешил с возвращением и стал срочно вербовать друзей, где только можно.
Тем временем защитники Тёна, которые были уже очень сильно изнурены осадой, договорились с герцогом Нормандским о пятнадцатидневном перемирии на том условии, что если в течение этого срока граф не придет к ним на помощь и не снимет осаду, они должны будут сдать крепость и уйти из нее налегке, ничего не забрав из своего имущества. Дабы сделать герцога более сговорчивым, они выдали ему в заложники двух благородных оруженосцев. После этого машины прекратили обстрел, который очень их изводил и наносил им немалый урон.
Пока длилось это перемирие, граф Эно вернулся в свой край, чему все люди были обрадованы, ибо очень его заждались.
Дядя графа, сир де Бомон, рассказал ему, как шли дела после его отъезда, и, прежде всего, о том, что герцог Нормандский с могучим воинством прошелся по его земле до самого Валансьенна и все сжег и разрушил, исключая лишь крепости. Тогда ответил граф, что сполна отплатит за это, ибо французское королевство достаточно обширно, чтобы он мог взять с него возмещение за все обиды. Однако, прежде всего, он желает пойти к Тён-Л’Эвеку, дабы выручить своих добрых воинов, которые до сих пор столь отважно держались против французов.
Затем граф объявил военный сбор и разослал призывы о помощи в Брабант, Гельдерн, Юлих, Германию и Фландрию. После этого он приехал в Валансьенн и выступил оттуда как можно скорее со всеми своими отрядами, собранными в Эно, Голландии и Зеландии. И прибыл он под Нав, чтобы расположиться напротив французов на превосходных лугах, простирающихся вдоль Л’Эско, и велел всем своим людям раскинуть там лагерь[755].
Подле него находились следующие сеньоры его земли: его дядя мессир Жан д’Эно, сир Энгиенский, сир д’Антуэн, сир Морьоме[756], сенешаль Эно, сир де Линь, сир де Барбансон, сир де Фаньоль, сир де Гомменьи, сир де Бриффейль, сир де Ланс[757], сир д’Авре, сир де Л’Аммед, сир де Жемон[758], сир де Сор, сир де Буссю, сир де Тразеньи[759], сир де Руазен, сир де Мастэн, сир де Вандежи, сир де Монтиньи-ан-Остревант, сир д’Обресикур, сир де Берлемон, сир де Монтиньи-Сен-Кристофль, сир де Потт[760], сир де Борьё, сир де Рампемон[761], сир де Бюйлемон[762], сир де Билль[763] и многие другие, которых я не могу перечислить поименно.
Довольно скоро после этого прибыл граф Гильом Намюрский с тремя сотнями копий, и воины у него были как на подбор. Затем подоспели герцог Брабантский с шестью сотнями копий, герцог Гельдернский с четырьмя сотнями копий, герцог Юлихский с тремя сотнями копий, маркграф Бранденбургский с двумя сотнями копий, сир Фалькенберг с пятьюдесятью копьями, а также граф Бергский и граф Клевский с сотней копий. Все эти сеньоры расположились вдоль реки Л’Эско, напротив французского войска. Их лагерь был очень велик, очень красив и изобиловал всеми припасами.
Итак, все эти сеньоры раскинули лагерь вышеописанным образом, а герцог Нормандский со своим превосходным войском находился по другую сторону реки. Он видел, что силы его кузена, графа Эно, очень быстро растут. Поэтому он дал об этом знать своему отцу, королю Франции, который с большим войском пребывал в Перонне, что в Вермандуа. Тогда король вновь объявил чрезвычайный военный сбор и послал в лагерь к своему сыну отряд добрых латников, в котором насчитывалось до трехсот копий. А уже довольно скоро король и сам прибыл к своему сыну — под видом наемника. Ведь, если король хотел соблюсти свою клятву, данную императору, он не мог вторгаться в Империю как военный глава, с вооруженной рукой. Поэтому его сын герцог считался постоянным предводителем этой армии, но действовал по указке отца.
Когда защитники Тён-Л’Эвека увидели, что их сеньор, граф Эно, прибыл туда со всем своим войском, то очень обрадовались и решили, что он обязательно вызволит их из беды. Тогда еще длилось перемирие между ними и французскими воинами. Поэтому они послали герольда к герцогу Нормандскому, прося его, чтобы он соизволил вернуть им заложников — Джона Норвичского[764], англичанина, и Жийона де Борьё[765]. Герцог, хорошо посовещавшись, отпустил заложников, ибо не имел никаких причин их удерживать.
Довольно скоро после этого граф призвал к себе все валансьеннское ополчение. Валансьеннцы выступили из города большим отрядом и пришли в лагерь. В тот же день, под вечер, их послали завязать с противником перестрелку через Л’Эско. Тем временем из замка Тён-Л’Эвек вышли воины, столь отважно его оборонявшие, и попрыгали в реку. С другого берега к ним подоспели на лодках и барках, дабы их забрать, так что благодаря вовремя оказанной помощи они спаслись. Покидая замок Тён-Л’Эвек, в коем они так долго держались, воины подожгли его главную башню. И явились мессир Ричард де Лимузен и другие соратники в шатер графа Эно, который, как и следовало ожидать, устроил им радостную встречу.
Пока две армии собирались возле Тён-Л’Эвека и располагались вдоль реки Л’Эско — французы на французском берегу, а эннюерцы на своей земле — разведывательные отряды с обеих сторон отправлялись в разъезды, однако они ни разу не сталкивались друг с другом, ибо между ними была река Л’Эско. Тем не менее, французы опустошили и выжгли весь Остревант, а эннюерцы — Камбрези.
Тем временем Якоб ван Артевельде объявил большой военный сбор и повелел, чтобы в поход отправилось более 60 тысяч фламандцев. Проведя их через Эно, он прибыл к графу на помощь, и раскинул внушительный по размеру лагерь напротив французов.
Граф Эно очень обрадовался приходу фламандцев, ибо его силы теперь очень возросли. Поэтому он предложил через герольда своему кузену, герцогу Нормандскому, устроить сражение, говоря, что это будет позором для обеих сторон, если столь большие армии, которые здесь собрались, разойдутся без боя.
В первый раз герцог Нормандский ответил, что посоветуется и примет решение, однако его совещание оказалось столь долгим, что герольд отбыл без всякого ответа. На третий день после этого граф снова послал герольда, дабы узнать о намерениях герцога. Герцог ответил, что он еще не достаточно посовещался для того, чтобы согласиться на сражение и назначить для него день, и что граф Эно слишком нетерпелив. Однако, если он перейдет через Л’Эско, то пусть не сомневается — битва будет ему дана.
Когда граф услышал этот ответ, то собрал всех виднейших сеньоров и баронов своего войска. Пересказав слова герцога, он попросил дать ему такой совет, который был бы полезен для его чести. Тут стали сеньоры переглядываться, и никто не желал высказаться первым. Наконец слово взял герцог Брабантский, поскольку он был самым могущественным сеньором из всех присутствующих, и граф был женат на его дочери. Он сказал, что не согласен с тем, чтобы строить мост через реку и сражаться с французами. Ибо он точно знает, что король Англии должен вскоре вернуться из-за моря, дабы подвергнуть осаде город Турне:
«А ведь мы ему обещали выказывать любовь и верность и всячески помогать. Поэтому, если мы дадим сейчас бой, и удача будет не с нами, то никакой помощи король от нас уже не получит, и его поход окажется сорван. Если же мы одержим победу, то он все равно не будет нам признателен, ибо его твердое желание состоит в том, чтобы мы ни в коем случае не сражались с могучим воинством Франции без него — главного предводителя этой войны. Однако, когда мы вместе с ним придем под Турне, а король Франции будет стоять напротив, то едва ли столь превосходные армии разойдутся без сражения. Поэтому, милый зять, я вам советую уйти отсюда, ибо здесь вы лишь напрасно тратите время и немалые средства. Дайте отпуск вашим людям, и пусть каждый отправляется в свои края, ибо уже в течение ближайших десяти дней вы услышите вести о короле Англии».
Речь герцога Брабантского была внимательно выслушана. Некоторые ее похвалили, а другие — нет, ибо сердца у людей бьются по-разному. Тем не менее, в тот момент никто ему не перечил, хотя граф наверняка хотел бы услышать другие предложения, ибо он испытывал великое стремление перейти реку и сразиться с французами.
Точно так же, как в войске эннюерцев судили и рядили, сражаться или нет, в войске французов совещались и думали, как себя вести, не роняя при этом чести.
Многие великие сеньоры Франции утверждали, что герцог Нормандский проводит время с честью для себя. Ведь он уже прошелся огнем и мечом по земле Эно, опустошил там окрестности замков, провел целый день под лучшим городом этой земли и разорил и сжег его предместья вплоть до самых палисадов. Кроме того, он осадил два замка, гарнизоны коих были дружественны по отношению к Эно и очень враждебны по отношению к Франции и Камбрези; и оба этих замка он взял и разрушил. А теперь французы опять находятся напротив своих врагов, которые, как видно, не собираются строить никакого моста. Конечно, французы могли бы навести его и сами, если бы только эннюерцы и их союзники уже не собрали более сильного войска, чем есть у них. Поэтому будет лучше держать противника в этом положении, ибо графу Эно очень дорого обходится пребывание здесь. Он так задолжает этим немцам, что никогда с ними не рассчитается и не развяжется, как бы он ни старался. «Поэтому, — сказали сеньоры герцогу в заключение, — не назначайте ему никакого дня для сражения». Так или примерно так проходило совещание у французов. Впоследствии я узнал об этом от двух великих баронов Франции, которые там присутствовали — от монсеньора де Монморанси и от монсеньора де Сен-Венана.
Хотя герцог Брабантский и высказал свое мнение, которое было довольно разумным, граф Эно все равно не пожелал уйти немедленно, ибо ему казалось, что он навлечет на себя слишком большую укоризну, если уйдет, не нанеся ни единого удара по врагу. Он много раз говорил и рассуждал об этом с монсеньором де Бомоном, своим дядей. Тот ему советовал дать сражение, переправившись возле Бушена через реку Л’Эско и еще одну маленькую речку, которая протекает возле Уази-ан-Камбрези и Арлё-ан-Пайёль, а затем впадает в Л’Эско. Однако этот замысел оказался невыполним, ибо в том случае, если бы они перешли Л’Эско у Бушена, им все равно пришлось бы наводить мост через вторую реку, которая была непроходима вброд.
Поэтому граф Эно весьма задушевно попросил своего дядю, монсеньора Жана д’Эно, чтобы он соизволил сесть на коня, подъехал к реке Л’Эско и, остановившись напротив вражеского лагеря, подозвал какого-нибудь французского дворянина. «Скажите ему, — продолжал граф, — чтобы он передал королю и герцогу, что это вовсе не делает им чести — так кормить меня пустыми обещаниями, и что скоро я велю построить мост и приду с ними сразиться».
Видя, что его племянник исполнен воинственного пыла, сир де Бомон сказал, что выполнит его поручение весьма охотно. Затем он ушел в свой шатер вооружаться и велел сделать то же самое двум рыцарям и трем оруженосцам. Когда рыцари сели на боевых скакунов, а оруженосцы на рослых жеребцов, они поехали к Л’Эско. Сир де Бомон ехал впереди всех, искренне стремясь исполнить волю своего племянника-графа.
Итак, как вы слышали, мессир Жан д’Эно поехал вдоль Л’Эско, вглядываясь в противоположный берег. Вскоре он заприметил одного нормандского рыцаря, коего сразу признал по гербу на щите[766]. Тут он окликнул его и сказал: «Сир де Мобюиссон! Поговорите со мной!» Услышав свое имя, рыцарь оглянулся и тоже узнал монсеньора Жана д’Эно по его геральдическому плащу и по флажку с гербом, который он велел нести перед собой. Поэтому француз подъехал ближе к берегу и спросил: «Сир, что вам угодно?» — «Я вас прошу, — сказал сир де Бомон, — чтобы вы соизволили съездить к королю Франции и его советникам. Скажите им, что граф Эно послал меня сюда, дабы условиться о перемирии всего лишь на тот срок, пока не будет построен и наведен мост через реку Л’Эско. Ибо вскоре граф придет с вами сразиться. И то, что король вам на это ответит, возвращайтесь мне пересказать. Я буду вас ждать прямо здесь». — «Ей-богу, сир, — ответил рыцарь, — я это сделаю охотно!»
Сир де Мобюиссон расстался с монсеньором Жаном д’Эно и, пришпорив коня, доехал до шатра, в коем находились король и герцог. Затем он им поведал, какое послание передал ему мессир Жан д’Эно (о нем вы уже слышали). Его рассказ весьма развеселил короля и герцога. Недолго думая, король сказал в ответ:
«Сир де Мобюиссон, вы скажете от нашего имени тому, кто вас послал сюда, что мы намерены и впредь держать графа Эно в том положении, в коем держали до сих пор. Мы заставим его заложить и распродать свою землю. Так он будет одолеваем сразу двумя напастями. А когда нам покажется, что время приспело, мы войдем в Эно и лишим графа всех его владений окончательно».
Сир де Мобюиссон, ничего не прибавляя и не убавляя, пересказал эти слова монсеньору Жану д’Эно, который ожидал его на берегу. Полностью их выслушав, мессир Жан сказал рыцарю: «Большое спасибо».
Затем поехал он назад и вернулся к своему племяннику-графу. Тот очень обрадовался при виде него и сразу потребовал новостей: «Сир, — сказал мессир Жан д’Эно, — насколько я могу видеть и понимать, король Франции задался целью продержать вас здесь как можно дольше, ибо он хорошо знает, что, оставаясь здесь, вы несете великие расходы. По его словам, он хочет заставить вас заложить и распродать ваши земли».
Однако оставим ненадолго рассказ об этих двух армиях, и расскажем вам о короле Англии, который вышел в море и поплыл во Фландрию, дабы помочь своему шурину графу Эно вести войну с французами.
То был канун дня Святого Иоанна Крестителя, в год 1340, когда король отчалил с четырьмя тысячами латников и с двенадцатью тысячами лучников. Пользуясь попутным ветром и морским спокойствием, они поплыли во Фландрию, дабы причалить в Эклюзе. Как раз в ту пору побережье между Бланкенбергом и Эклюзом стерегла флотилия, в которой было более ста больших судов, не считая мелких шхун. Ею командовали мессир Юг де Киере, Пьер Бегюше и Барбевер. Под их началом находилось целых сорок тысяч бидалей, генуэзцев, нормандцев и пикардийцев. Выполняя королевское повеление, они стояли там на якоре и дожидались прибытия Эдуарда Английского, ибо хорошо знали, что он должен снова вернуться из-за моря. Они желали закрыть и преградить ему путь, что и сделали, хорошо и отважно, и держались до тех пор, пока хватало сил.
Король Англии и его люди, которые плыли на всех парусах, увидели и заметили возле Эклюза такое большое количество кораблей, что их мачты издалека казались прямо каким-то лесом. Поэтому английские сеньоры были очень удивлены и спросили своих моряков, что это могут быть за люди. Моряки ответили, что это наверняка та самая флотилия, которая уже давно стережет море по приказу короля Франции. Ее моряки нанесли очень много вреда английскому королю и захватили его огромный и превосходный корабль «Кристофль», постройка которого столь дорого ему обошлась. Тогда молвил король:
«Нам следует вступить в сражение. Если мы сможем их разбить, наша война в дальнейшем будет идти более успешно. Ибо, действительно, с тех пор, как они появились на море, наши друзья их очень опасаются, и нам они тоже причинили много обид. Поэтому мы с ними непременно сразимся, если будет на то воля Господа и Святого Георгия».
Затем построил он все свои корабли в боевой порядок, выдвинув вперед самые мощные, и со всех сторон устроил заслон из лучников[767]. Между двумя нефами с лучниками он расположил по одному нефу с латниками, и еще расположил в стороне отряд, состоявший только из лучников, дабы в бою они оказывали помощь наиболее пострадавшим командам.
Там также было множество английских сударынь — графинь, баронесс, жен рыцарей и именитых горожан Лондона. Они отправились в плаванье, чтобы навестить королеву Англии, которую не видели уже в течение двух лет и более. Король приказал, чтобы этих дам надежно и ревностно охраняли 300 латников и 500 лучников.
Затем король попросил всех воинов, чтобы они мысленно приготовились исполнить свой долг и защитить его честь, и каждый ему это пообещал.
Английский король и маршалы красиво и умело построили свою флотилию, а затем велели натянуть и поднять паруса и сделать маневр влево, чтобы солнце, светившее им в лицо, оказалось у них за спиной. Они рассудили, что солнце может помешать им в бою, и немного помешкали, разворачивая корабли так, чтобы занять выгодное положение.
Нормандцы, видя, как англичане разворачиваются, очень дивились между собой, зачем они это делают: «Они нас испугались и убегают, — говорили многие, — ибо это не те люди, чтобы сражаться с нами».
Нормандцы хорошо видели, что король Англии находится там; поэтому они были очень обрадованы и горели желанием с ним сразиться. Они построили свои корабли в превосходный боевой порядок, поскольку были весьма умелыми и опытными мореходами. По этой же причине они держались очень самоуверенно и меньше сомневались в своей победе, чем англичане. Большой корабль «Кристофль», прежде захваченный ими у англичан, они выдвинули вперед, разместив на нем боевые приспособления и арбалетчиков. Затем они вышли на более глубоководное место, где им было удобнее сражаться, и двинулись в бой под игру труб и рожков, и сошлись с англичанами, а англичане с ними.
Очень яростно, упорно и остервенело стреляли там нормандские и генуэзские арбалетчики, однако и английские лучники старались на славу. В свою очередь, английские латники, рыцари и оруженосцы тоже очень рьяно сражались и совершили множество прекрасных подвигов, ибо ничего другого им и не оставалось. Ведь нормандцев, вместе со вспомогательными силами, было пять против одного, и все они были закаленными в боях моряками. Дабы заполучить англичан в свою полную волю и не дать им бежать, они припасли железные крючья, багры и зацепы. Перекинув их на вражеский корабль, они притягивали его борт к своему, дабы идти на абордаж сразу всеми силами, смело и напористо.
Тогда начинались рукопашные схватки на мечах и секирах, на рогатинах и кинжалах, и в ходе этих схваток совершалось удивительно много превосходных подвигов. Англичане кричали: «Святой Георгий! Гиень!», а нормандцы кричали: «Франция!», и тоже очень ожесточенно сражались.
В одной из таких схваток англичане смогли отвоевать большой корабль «Кристофль». Всех, кто на нем находился, они перебили и выбросили за борт, а затем туда перешло большое количество английских лучников, которые стали очень отважно защищать корабль от всех нападавших.
Эта битва, о которой я повествую, была очень яростной и ужасной. Ведь битвы и схватки на море всегда более жестоки и упорны, чем на суше. Там невозможно бежать или отступить, и потому приходится защищаться до последнего, выказывая всю свою доблесть. Правда истинная, что мессир Юг Киере был добрым и храбрым рыцарем, равно как и мессир Пьер Бегюше. Они совершили там удивительные подвиги, и длилась битва с часа прим до самого заката. И тогда прибыл туда большой отряд фламандцев, ибо еще ранним утром бальи Эклюза послал в Брюгге и в соседние города весть о готовящемся сражении. Весь народ в этих городах поднялся по тревоге и наперегонки поспешил на помощь англичанам — кто пешком, кто верхом, а кто и по воде, по каналу Ле-Po. Уже вскоре в Эклюзе собралось великое множество фламандцев. Погрузившись на нефы, баржи и большие испанские суда, они вступили в битву совсем свежие и полные сил и очень помогли англичанам.
В этой битве король Английский выказал себя очень отважным рыцарем и лично совершил множество превосходных подвигов. Храбро и смело врывался он в толпы врагов, дабы нанести им как можно больше урона и воодушевить своих людей.
Епископ Линкольнский, граф Пемброк, граф Хантингдон, граф Нортгемптон и Глостер, граф Херифорд, мессир Рейнольд Кобхем, барон Стаффорд, сир де Ла-Вар, мессир Льюис Бошем, мессир Вильям Фитц-Уорен, сир Бассет, мессир Готье де Мони, сир Ласи, мессир Вильям Виндзор[768], мессир Томас Холланд, мессир Ричард Пембридж, сир Фелтон, сир Поншардон, мессир Найджел Лоринг[769], мессир Оливер Клиффорд[770], мессир Генрих Бъюмонт, мессир Франк де Халь, сир Феррере, сир Диспенсер, сир Брэдстоун, сир Мултон и многие другие бароны и рыцари, коих я не могу назвать поименно, тоже выказали себя в сражении храбрецами. Поддерживаемые стрельбой своих лучников, они нападали на врагов столь яростно и столь неистово, что, в конце концов, нормандцы были разгромлены, поголовно перебиты и утоплены, исключая лишь Барбевера и Маро, которые вовремя спаслись бегством. Когда они увидели, что поражение неминуемо, то погрузились на одну баржу. Плывя вдоль берега, они смогли выйти из битвы и избежали великой опасности, грозившей их людям. Ибо англичане никого не щадили, но всех отправляли за борт. Там были убиты мессир Юг Киере, мессир Пьер Бегюше и целых сорок тысяч наемников — нормандцев, пикардийцев, генуэзцев, бретонцев, бидалей и прочих людей, собранных со всех краев.
Эта битва состоялась в год Милости Господа Нашего 1340, в канун дня Святого Иоанна Крестителя[771].
Весть об этом событии очень быстро разнеслась по Фландрии и Эно, так что уже к полуночи в обеих армиях, стоявших лагерем под Тён-Л’Эвеком, стало все достоверно известно. Эннюерцы, фламандцы, немцы и брабантцы были очень обрадованы и благодарили Господа за то, что король Английский одержал столь превосходную победу на море.
Тогда сказал герцог Брабантский, что его предположения подтвердились, так что пусть в другой раз ему больше верят. Его кузен, король Англии, уже находится по сю сторону моря и, надо думать, скоро призовет к себе всех союзников. Поэтому было бы хорошо сразу отправиться к нему, как они это клятвенно обещали.
Тогда сеньоры, находившиеся в войске графа Эно, посовещались и решили, что поутру они снимутся с лагеря и дадут отпуск всем воинам до той поры, пока вновь не созовут их, именем короля Англии. Еще было решено, что самые видные сеньоры, которые там находились, отправятся к королю Англии и проводят его в город Гент. Затем по всему лагерю было объявлено и возвещено, чтобы каждый собрался в путь еще до восхода солнца.
То же самое творилось и в лагере короля Франции. Примерно в полночь король услышал весть о том, что его морская флотилия полностью разгромлена и уничтожена, что почти никто из его людей не спасся, и теперь король Англии с великими силами сможет высадиться во Фландрии. От этих вестей король Франции был очень расстроен, ибо он возлагал большие надежды на генуэзцев и нормандцев, веря, что они смогут разбить короля Англии на море и сорвать его поход. Крайне раздосадованный, король велел поутру сняться с лагеря и отступить в Аррас и его окрестности. Итак, шатры и палатки в обоих станах были свернуты и уложены в повозки и фуры, а затем обе армии разошлись в разные стороны.
Граф Эно прибыл в Валансьенн в сопровождении герцога Брабантского, герцога Гельдернского, своего зятя графа Юлихского, графа Намюрского, маркграфа Бранденбургского, своего дяди монсеньора Жана д’Эно, маркграфа Мейссенского, сеньора Фалькенберга и Якоба ван Артевельде. Там он их почтил и попотчевал столь хорошо, сколь только мог. Затем вышеназванные сеньоры велели своим людям потихоньку разъехаться по домам.
Тем утром король Франции тоже снялся с лагеря и прибыл в Аррас вместе со своими герцогами и графами[772]. Он не дал никому из них отпуска, поскольку был уверен, что они ему скоро понадобятся.
Однако вернемся к королю Англии и расскажем, как он действовал, одержав победу в битве между Бланкенбергом и Эклюзом.
Одержав победу в вышеописанном сражении, король Англии провел всю следующую ночь на своих кораблях, средь великого торжества и великого шума, поднятого трубами, литаврами и всевозможными прочими инструментами.
Поскольку король задержался на месте битвы и не сразу зашел в порт, то многие богатые люди из Брюгге и окрестной страны сами приплыли его повидать. Король спросил у них новости о фламандских делах и о Якобе ван Артевельде. Они сказали, что, по призыву графа Эно, Артевельде ушел воевать с королем Франции, взяв с собой более шестидесяти тысяч фламандцев. Эта новость понравилась королю Англии. Затем, как уже говорилось, он велел написать очень много грамот и разослать их вышеназванным сеньорам, своим союзникам.
Проведя ночь на воде, король высадился следующим утром в порту Эклюза. Сразу после этого, вместе с великим множеством английских сеньоров, он отправился в пешее паломничество в аббатство Арденбургской Божьей Матери[773]. Там он отобедал, а затем сел на коня и тем же вечером прибыл в Гент[774], где его встретили с ликованием, и особенно радовалась его жена королева. Мало-помалу туда прибыли: его обоз, его лучники, рыцари, а также дамы, которые переплыли море из любви к королеве. В ту пору королева была уже на последнем сроке беременности и в скором времени родила прекрасного мальчика, коего нарекли Джоном в честь герцога Жана Брабантского, державшего его в купели. Впоследствии он стал герцогом Ланкастерским, благодаря своей женитьбе на госпоже Бланке, дочери герцога Генриха Ланкастера[775]. Далее в этой книге вам еще будет об этом рассказано.
Но вот в скором времени в Гент съехались сеньоры-союзники: герцог Брабантский, граф Эно, герцог Гельдернский, граф Юлихский и Якоб ван Артевельде, который был безраздельным властителем Фландрии. При встрече они весьма радостно и торжественно приветствовали короля, а он, в свой черед, очень поблагодарил их за скорый приезд. Проведя с королем в Генте несколько дней, они решили и постановили устроить в городе Вильворде большое совещание, на котором бы присутствовали сеньоры и представители всех добрых городов трех земель — Фландрии, Эно и Брабанта. Затем герцог Брабантский вернулся в свои владения, чтобы предупредить городские советы о предстоящем собрании; а граф Эно и его дядя, мессир де Бомон, остались подле короля и королевы в Генте.
Настал день, когда сеньоры и именитые горожане Фландрии, Эно и Брабанта должны были собраться на совет в Вильворде. Первыми туда прибыли сеньоры, а именно: король Эдуард, его английские советники, граф Эно со своим дядей мессиром Жаном д’Эно, а так же их родичи — герцог Гельдернский, граф Юлихский, сир Фалькенберг и граф Лоосский[776]. Затем туда явился Якоб ван Артевельде с большим количеством советников, присланных добрыми городами Фландрии.
Когда началось заседание, все присутствующие сеньоры и фламандцы постановили, что лучшее из того, что они могут сделать, — это осадить город Турне. Ведь если бы они подчинили жителей Турне своей воле, то смогли бы свободно вторгаться во Францию до самой Компьени и даже до Шуази, а фламандцы получили бы удобную возможность осадить Лилль и Дуэ. При этом они доставляли бы из Турне все необходимые припасы, и никто не смог бы им в этом препятствовать[777].
Согласовав это, все вышеназванные сеньоры и представители добрых городов трех земель дружно заверили и скрепили печатями договор. В нем содержалось условие о том, что если одна из стран-союзниц будет находиться в состоянии войны с кем бы то ни было, две другие должны оказывать ей помощь и поддержку против всех врагов. Кроме того, они постановили чеканить звонкую монету одного вида, веса и достоинства, и назвали эти деньги «союзниками» или «компаньонами».
Поклявшись соблюдать этот договор твердо и нерушимо во все времена, они назначили определенный срок, к которому каждый должен был явиться под Турне со своими отрядами. Затем они разъехались по своим краям, чтобы снарядиться и подготовиться к походу в соответствии с условиями союзного договора, заключенного между ними.
Между тем королю Франции стало известно о большинстве постановлений, принятых на совещании в Вильворде, и, прежде всего, о том, что король Англии собирается осадить добрый город Турне. Поэтому он решил послать туда в качестве подкрепления таких опытных рыцарей, которые могли бы надежно защитить город от любого войска.
В первую очередь он послал туда своего коннетабля, графа Рауля д’Э, его сына графа Гинского, графа де Фуа с его братом[778], графа Эмери Нарбоннского, монсеньора Эмара де Пуатье, монсеньора Жоффруа де Шарни[779] и монсеньора Жерара де Монфокона. Еще он послал в Турне двух своих маршалов, мессира Робера Бертрана[780] и мессира Матье де Три, сенешаля Пуату[781], сеньора де Кайё[782], монсеньора Годмара дю Фэ, сеньора де Реневаля, монсеньора де Ланда, сеньора де Мелло[783], мессира д’Офмона[784], мессира де Сен-Венана[785], а также всех великих баронов и цвет французского рыцарства. И были при них рыцари и оруженосцы, храбрые и испытанные в боях.
Король попросил их, каждого лично, порадеть о Турне столь ревностно, чтобы потом их нельзя было ни в чем упрекнуть. В ответ все сеньоры клятвенно пообещали, что хорошо справятся с поручением и не заслужат никакой укоризны. Затем отбыли они от короля Филиппа и приехали в Турне. Там их встретили с радостью.
Внимательно осмотрев ворота, стены, башни и другие защитные сооружения города, сеньоры велели исправить их недостатки. Потом осмотрели они оборонительное снаряжение — машины, орудия[786], спрингалды — и тоже распорядились привести их в полный порядок.
Еще осмотрели они продовольственные хранилища, чтобы узнать, как город снабжен припасами. После этого они велели покинуть город великому множеству мелкого люда, который был плохо обеспечен едой; и распорядились свозить в город бочки с вином, муку, овес и большое количество мяса. Благодаря этим распоряжениям город уже вскоре был в состоянии выдержать долгую осаду[787].
Когда король Англии уладил все необходимые дела, то выступил из Гента с превосходными воинами своей страны. Средь них было 7 графов, 2 прелата, 28 банеретов и целых две сотни рыцарей. Всего же в английском войске было 4 тысячи латников и 9 тысяч лучников, не считая еще пехоты.
Король и все его войско проследовали через Ауденарде и в добром порядке расположились лагерем под Турне[788]. Затем прибыл королевский кузен, герцог Брабантский, с большим отрядом. Когда он расположился под Турне, его лагерь занял обширное земельное пространство, ибо с ним были все дворяне его земли и ополчения из таких крупных городов Брабанта, как Брюссель, Лувен, Антверпен, и многих прочих. Брабантцы расположились в Понт-а-Рьё и вверх по течению Л’Эско, начиная от аббатства Святого Николая и далее, в сторону Ле-Пира и Валансьеннских ворот Турне.
Сразу за брабантцами раскинул лагерь граф Эно, пришедший под Турне вместе с превосходным рыцарством своей земли. При нем было много голландцев, которые его охраняли и служили ему как своему сеньору.
Король Англии со своими людьми расположился напротив ворот Святого Мартина[789], у дороги, ведущей к Лиллю. Далее расположился Якоб ван Артевельде, который привел с собой более шестидесяти тысяч фламандцев. (Средь них, однако, не было ополчений Ипра, Поперинге и Кассельского кастелянства, ибо, как вы услышите далее, они были посланы в другое место.) Артевельде раскинул свой лагерь возле ворот Святого Источника[790], на обоих берегах реки Л’Эско. Фламандцы навели через реку мост из лодок, дабы ходить из одного стана в другой.
Герцог Гельдернский, граф Юлихский, маркграф Бранденбургский, маркграф Мейссенский, граф Бергский, граф Зальмский, сир Фалькенберг, мессир Вильгельм Дювенвоорде и прочие немцы расположились на другом берегу, со стороны Эно, и тоже велели соорудить мост через Л’Эско, чтобы ходить из одного стана в другой.
Таким образом, Турне оказался плотно блокирован со всех сторон, и теперь ни мужчина, ни женщина не могли войти в него или, наоборот, выйти незаметно для осаждавших.
Осада Турне длилась изрядное время, но войско союзников снабжалось всеми припасами бесперебойно, в достаточном количестве и по сходной цене, ибо они поступали со всех сторон по реке Л’Эско. Благодаря этому там было совершено много превосходных ратных подвигов и немало конных рейдов, о коих мы еще поведаем.
Граф Эно, который был молод, воинственен, храбр и предприимчив, очень увлекся этой войной, несмотря на то, что вначале отнесся к ней весьма холодно. Поэтому именно он совершил тогда больше всего конных рейдов и набегов. Однажды утром он выступил из своего лагеря с пятьюстами копьями и нагрянул в окрестности Лилля. Там он сжег добрый город Секлен и большое количество разных местечек, а его передовые разъезды доскакали до самых предместий города Ланса, что в Артуа.
Обо всем этом было доложено его дяде, королю Филиппу, который находился в Аррасе. Поэтому был он очень разгневан на своего племянника, графа Эно.
После этого рейда вышеназванный граф отправился в новый набег. Доехав до Орши, он сжег этот добрый город, а также Ланда, Лесель и многие другие городки в тамошней местности, называемой Певель. Потом сжег он еще город Маршьенн и все селения на реке Скарп вплоть до замка Рьёлэ, который относится уже к владениям графов Эно. Передовые разъезды графа доскакали почти до самого Дуэ, и привели тогда его воины в лагерь под Турне великую добычу. Так совершали они набеги в разные стороны, грабя и опустошая земли вокруг Турне.
Тем временем фламандцы тоже не сидели сложа руки, но, как могли, старались захватить город, совершая на него частые приступы и по суше и по воде. В свою очередь, гарнизон защищался изо всех сил. И скажу вам, что добрые рыцари, посланные туда королем, оказывали горожанам великую помощь и отстаивали Турне с честью.
Среди прочих приступов фламандцы устроили один, особенно мощный и яростный, причем главные их силы наступали по реке Л’Эско. На воду были выведены укрепленные нефы с большим количеством добрых воинов. Эти нефы подплыли к речным воротам, которые имели вид арки и были снабжены подъемной решеткой и барбаканами. Фламандцы хотели проникнуть через это место в город, и стали разрушать арку кирками, ломами и другими орудиями, нарочно для этого приготовленными и припасенными.
Там наверху, в сторожевых башенках, дежурили граф де Фуа со своим братом, маршал Франции мессир Робер Бертран, мессир Жоффруа де Шарни и сир де Кайё. Они стали разить нападавших столь яростно, что средь них не нашлось храбреца, который не устрашился бы. Одновременно с этим внутри города вышли на реку в нефах бароны Франции — сенешаль Пуату, мессир Жерар де Монфокон, мессир Матье де Три, мессир Годмар дю Фэ и другие. Находясь за подъемной решеткой напротив нападавших, они очень отважно оборонялись и так управились, что фламандцы потеряли много народа убитыми и ранеными и вернулись в свой лагерь, ни в чем не преуспев.
Пока длилась эта осада, однажды утром наемники, сидевшие в гарнизоне Сент-Амана, — французы, бидали и генуэзцы — отправились в набег и нагрянули в Анон, который относился к владениям графа Эно. Они сожгли этот город, разграбили местное аббатство, разрушили монастырь и, забрав с собой все, что сочли нужным, вернулись в Сент-Аман.
Вскоре после этого вышеназванные наемники снова отправились в набег и, пройдя через Сент-Аманский лес, подступили к Виконьскому аббатству, дабы разорить и спалить его. Их цель наверняка была бы достигнута, ибо они развели большой костер возле ворот, дабы их сжечь и разрушить. Однако благородный аббат, управлявший тогда монастырем, предпринял против этого меры.
Когда он понял, сколь велика опасность, то сел, на коня, покинул аббатство задворками и, тщательно таясь, поехал через лес до тех пор, пока не прибыл в Валансьенн. Там он попросил у городского прево и у членов магистрата, чтобы они срочно одолжили ему арбалетчиков для защиты монастыря и аббатства. Его просьба сразу была удовлетворена. Взяв с собой примерно сорок арбалетчиков и столько же лучников, аббат повел их в обход Рема, через маленький лес, который растет вдоль насыпной дороги, ведущей к Пурселе. По этой дороге тогда двигалось очень много французов, которые собирались разрушить Виконь.
Тут начали валансьеннские арбалетчики и лучники стрелять в этих наемников, и когда те увидели, что в них летят стрелы, и что до самих стрелков они добраться не могут, ибо между ними был мощный частокол и густой лес, то очень испугались и решили, что противник скорей всего превосходит их по численности. Поэтому начали они отступать и ушли восвояси, ничего более не совершив. Валансьеннские арбалетчики постоянно двигались вслед за ними вдоль кромки леса и отогнали их так далеко, что полностью очистили от них насыпную дорогу; и было аббатство спасено, а огонь, полыхавший перед его воротами, — потушен.
Затем аббат велел вырубить великое множество деревьев с тыльной стороны аббатства, дабы враг не мог подступить к нему незаметно. А спереди, где не было никакого леса, он велел выкопать большие, глубокие и широкие рвы. Так что впоследствии виконьские монахи могли уже не опасаться внезапных вражеских набегов.
Я вам уже говорил, что за время осады Турне случилось много других важных событий и великих деяний — как во Франции, так и в Гаскони и Шотландии — которые вовсе не следует забывать. В начале моей книги я уже пообещал господам и сеньорам, что все прекрасные военные подвиги, о коих я располагаю воспоминаниями и точными сведениями, я выставлю на свет, даже если мессир Жан Ле-Бель ничего о них не рассказывал в своих хрониках. Ведь один человек не может всего знать, и эти войны, шедшие повсюду, были столь большими, столь длительными и столь ожесточенными, что стоит только слегка ослабить внимание, как сразу же забудешь упомянуть какую-нибудь важную подробность.
Поэтому я желаю ненадолго вернуться к рассказу о графе де Л’Иле, который действовал в Гаскони от имени короля Франции и вел в ту пору большую войну против гасконцев, державших сторону короля Англии.
В его войске были граф де Комменж, граф Перигорский, виконт Вильмюрский, виконт Таларский, виконт Брюникельский, виконт Кармэнский, виконт Мюрандонский и многие другие бароны и рыцари. У них было 6 тысяч конных и 10 тысяч пеших воинов, и они уже отвоевали много добрых городов и замков — таких как Бержерак, Кондом, Сент-Базий, Пенн, Лангон, Прюдэр и Себилак.
Они повсюду разместили гарнизоны, дабы удерживать и защищать эти замки, и сидели теперь под Ла-Реолем — добрым городом и мощной крепостью. Тогда его комендантом был английский рыцарь, коего звали мессир Джон Ле-Бутилье[791]. Он долго и храбро держал оборону против французов, но, в конце концов, гарнизон оказался очень сильно стеснен и доведен до крайности из-за обстрела осадных машин, а также из-за иных действий французов. Между тем, помощи ниоткуда не предвиделось. Ведь тогда в Гаскони не было ни одного человека, — будь то сеньор д’Альбре[792] или кто другой, — который отважился бы оказать французам сопротивление в открытом бою. Каждый сеньор ограничивался лишь тем, что всеми силами оборонял свои крепости. Поэтому комендант Ла-Реоля, по согласованию c местными жителями, договорился сдать город графу де Л’Илю на том условии, что ему и всем желающим будет позволено беспрепятственно уйти; однако он и те, кто уйдет вместе с ним, в течение всего ближайшего года не смогут сражаться в пределах Гаскони и в порубежных с нею землях. Это соглашение было соблюдено, и город вместе с замком был сдан. Французы бодро вошли туда, приняли у горожан клятву верности и присягу и назначили комендантом гасконского рыцаря, коего звали мессир Рэмон Сеньи.
После того как Ла-Реоль был взят, вышеназванный рыцарь назначен его комендантом, а город снабжен и пополнен всеми необходимыми припасами, граф де Л’Иль решил на совете, что пойдет на Оберош, подвергнет его осаде и не уйдет, покуда им не завладеет. Поэтому он велел снарядить большой обоз с припасами и, не мешкая, выступил из Ла-Реоля. Он двигался, пока не прибыл под добрый город Оберош. Взяв его в осадное кольцо, он велел устраивать и совершать множество штурмов, больших и яростных. Однако защитники оборонялись хорошо и отважно. Мессир Эли де Поммье, брат сеньора де Поммье, был тогда в Обероше верховным начальником и наместником от имени английского короля. При нем находилось доброе и опытное рыцарство, которое очень ревностно обороняло город и внушало именитым горожанам, чтобы они были верны и честны по отношению к их сеньору, королю Эдуарду Английскому.
Так шли дела: воевали во всех краях. Король Англии сидел под Турне, выжигая и разоряя окрестности, а граф де Л’Иль вместе с другими графами и баронами выжигал и захватывал его земли в Гаскони. Также и шотландцы вели против него очень яростную войну по ту сторону моря, в пределах, соседствующих с Шотландией. Ниже вам будет об этом рассказано.
Пока шла осада Турне, которая была большой, затяжной и длилась целых одиннадцать недель, враги короля Эдуарда, следуя приказам и повелениям короля Франции, приготовились со всех сторон наносить ему вред и урон. И особенно стремились это делать бароны и рыцари королевства Шотландского.
Выше вы уже слышали подробный рассказ о том, как король Англии вторгся в Шотландию и захватил Бервик, Роксбург, Эдинбург, Стерлинг, Далкит и многие другие крепости. Одновременно с этим он опустошил всю равнинную Шотландию вплоть до Абердина и даже до самого Сент-Джон-Стоуна. Все это он совершил перед тем, как развязать войну против короля Филиппа Французского, поскольку король Дэвид Шотландский никак не хотел принести ему оммаж за свое королевство. Его люди не позволяли ему этого сделать, говоря и утверждая, что англичане не имеют никаких прав требовать от шотландцев вассальной покорности, а англичане, в свой черед, настаивали на обратном. Вследствие этого там издавна шла и поныне идет война. И будет она идти до тех самых пор, пока вопрос об оммаже окончательно не решится. Ведь шотландцы, и особенно молодые шотландские рыцари, столь же любят воевать с англичанами, сколь и наслаждаться миром. На пожары и грабежи, которые англичане чинят в их стране, они не обращают никакого внимания, ибо у них не принято возводить дорогостоящих построек. Менее чем за пять дней они с легкостью могут отстроить хижину, вполне пригодную для того, чтобы жить в ней по своим обычаям. Когда же они узнают, что англичане готовят вторжение в их страну, то уходят, забрав скотину и пожитки. Это не составляет для них большого труда, ибо они не держат крупного имущества. Перед тем как укрыться в лесах, они сами поджигают свои дома, дабы англичанам негде было остановиться на отдых. А когда англичане уходят назад в свою страну, шотландцы собираются в отряды и совершают на них смелые набеги. Они вторгаются в земли Нортумберленда, который некогда был державой короля Артура, и в епископство Даремское, и сполна мстят за свои убытки.
Так, попеременно, нападают шотландцы и англичане друг на друга, и постоянно ведут войну, которую развязали еще их предки.
И вот узнали шотландские сеньоры, управлявшие страной от имени своего государя, короля Дэвида, который, как вы уже слышали, находился тогда во Франции, что король Англии упорно сидит под Турне, приведя туда весь цвет своего рыцарства и оставив почти совсем пустым свое королевство; что граф Солсбери, мессир Вильям Монтэгю, нанесший и причинивший им столько вреда, взят французами в плен и заключен в парижском замке Шатле, и граф Саффолк с ним за компанию; и что мессир Готье де Мони находится вместе с королем под Турне. Поэтому шотландские сеньоры, пребывавшие тогда в Дамбартоне, устроили между собой совещание. В нем участвовали: мессир Вильям Дуглас, племянник монсеньора Вильяма Дугласа, погибшего в Испании, как вы уже слышали; граф Морэйский, сын графа Морэйского, который погиб вместе с вышеназванным, мессир Роберт Вереи, мессир Саймон Фрезел и Александр Рамсей. И решили они, что отправятся в поход и вторгнутся в Англию, дабы выжечь и опустошить всю страну, и особенно графство Солсбери, поскольку его владелец нанес им самый большой урон.
Вскоре шотландские сеньоры из многих мест тайно съехались на совет и выбрали и назначили определенный день для военного сбора в Джедуортском лесу. Все, кого туда созвали, явились без задержек.
Когда шотландские сеньоры увидели» что они уже в полном сборе, то стали совещаться и обсуждать, куда им следует направиться прежде всего, дабы нанести англичанам наибольший урон. Там состоялся обмен многими речами и мнениями. Некоторые хотели, чтобы их силы были использованы для вторжения в Англию, а другие говорили, что намного лучше, почетней и выгодней для них было бы, если бы все свои труды и старания они направили на то, чтобы отвоевать свои собственные замки и крепости, не углубляясь при этом во вражеские земли. Ведь если они уйдут воевать в Англию, то англичане, которые удерживают замки в Шотландии, смогут опустошить и выжечь области, уцелевшие во время предыдущего нашествия.
Этого совета, в конце концов, и было решено придерживаться. Тогда же мессир Вильям Дуглас замыслил совершить одно большое и дерзкое предприятие. Он поведал об этом только своему кузену, графу Морэйскому, мессиру Саймону Фрезелу и Александру Рамсею. Те весьма похвалили его замысел и сказали, что помогут выполнить его во что бы то ни стало. Однако расскажу вам, в чем заключалось предприятие, задуманное вышеназванным рыцарем, ибо оно было настолько дерзким и высоким, что забывать о нем вовсе не следует.
Добрый рыцарь мессир Вильям Дуглас и вышеназванные сеньоры взяли с собой до трехсот воинов из Дикой Шотландии, дабы устроить одну засаду, о которой вы услышите далее. Затем четверо этих сеньоров, которые были управляющими над всей Шотландией и мыслили сообща, погрузились на корабли вместе со всем своим отрядом и взяли с собой запасы муки, овса, хлеба и печного угля. Отчалив из Дамбартона, они плыли под парусами до тех пор, пока благополучно не пристали в одном порту — всего в трех лье от Эдинбургского замка, гарнизон которого досаждал им более всех остальных. Когда они причалили, то, пользуясь ночной темнотой, сошли на берег и вырядились как бедные торговцы, в нищенского вида драные куртки и убогие шляпы грубого сукна. Затем они нагрузили двенадцать маленьких лошадок двенадцатью мешками: одни из них были наполнены овсом, другие — мукой, а последние — печным углем. При себе сеньоры оставили двенадцать воинов, на которых они полагались более всего, а остальных послали устроить в засаду в одном разграбленном, разгромленном и сожженном аббатстве. Совершенно безлюдное, оно стояло рядом с городом Эдинбургом, у подножия замковой горы.
Когда настало утро, ряженые торговцы, скрывая под одеждой оружие, двинулись по дороге к замку со всеми своими лошадьми, которые были навьючены вышеописанным образом. Вскоре они достигли подножия горы, взойти на которую было весьма нелегко из-за ее большой крутизны. Тем не менее, они повели навьюченных лошадей вверх, понукая их изо всех сил. Когда они миновали середину склона, названный мессир Вильям Дуглас и мессир Саймон Фрезел пошли вперед, велев остальным двигаться совсем неспешно. Подойдя к самым воротам замка, которые были заперты, они окликнули привратника и сказали ему, что, натерпевшись в пути великих страхов и тревог, они привезли из города Бервика овес, муку и уголь. Если у гарнизона есть нужда в этих припасах, они продадут их охотно и с большой скидкой, ибо везти их куда-нибудь дальше им очень не хочется. Привратник ответил, что, надо думать, припасы нужны, но в такую рань в замке все еще спят, и он не осмелится будить кастеляна или эконома. Однако пусть торговцы сначала доставят свои припасы. Он охотно откроет им ворота предзамковых укреплений. Шотландцы с радостью выслушали эту речь и велели подвести лошадей к самым воротом палисада, которые были пред ними тут же открыты.
Мессир Вильям Дуглас хорошо видел, что привратник держит при себе все ключи от главных ворот замка, и даже по-простецки вызнал у него, какой из них отпирает сами ворота, а какой — сторожевую калитку. Когда ворота палисада были распахнуты, шотландцы ввели лошадей и, сняв с них два мешка, полные угля, поставили их прямо в проходе, чтобы ворота нельзя было закрыть. Затем они набросились на привратника и убили его столь быстро, что он не успел издать ни звука. Взяв у него заветные ключи, шотландцы отворили ворота замка, и названный мессир Вильям Дуглас протрубил в рог свой позывной. Затем он и его товарищи скинули с себя драные куртки и навалили другие мешки, полные муки и угля, в проеме главных ворот, дабы их тоже невозможно было закрыть.
Когда воины, сидевшие в засаде, услышали звук рога, то быстро выскочили из своего укрытия и понеслись что было духу вверх по дороге, ведущей к замку. Дремавшая до этого стража пробудилась от звука рога и узрела вооруженных людей, стремительно бегущих по дороге к замку. Тогда начали стражники трубить в рога и кричать во весь голос: «Измена! Измена!» Кастелян и все обитатели замка проснулись, вскочили на ноги и начали вооружаться с крайней поспешностью. Самые быстрые из них побежали к воротам, чтобы их затворить, но не смогли этого сделать, ибо названный мессир Вильям и его товарищи им воспрепятствовали. Между ними разгорелась жаркая схватка, ибо воины гарнизона хорошо понимали, что их дело худо, и упорно стремились закрыть ворота, чтобы спасти свои жизни, а шотландцы, столь удачно исполнившие свой замысел, изо всех сил старались удержать ворота за собой и, благодаря своей доблести, сумели это сделать до подхода воинов, сидевших в засаде. Тут на англичан напал страх, ибо они видели, что их застали врасплох и поймали в ловушку. Поэтому, напрягая все свои силы, они попытались отстоять замок и выбить из него врагов. Иного выхода у них не было, поэтому они оборонялись очень отважно и совершили столько подвигов, что диву даваться можно. Однако, в конце концов, эта стойкость не спасла англичан, хотя они смогли убить и ранить некоторых нападавших. Мессир Вильям Дуглас и его товарищи с боем завладели всей крепостью и перебили всех ее защитников, исключая лишь кастеляна, коего они пощадили и впоследствии отпустили за выкуп.
Закрепившись в замке, шотландцы дали знать об одержанной победе своим землякам, которые ждали от них вестей в Дамбартоне. Те были крайне обрадованы.
Когда мессир Роберт Вереи и другие шотландские рыцари узнали, что Эдинбург освобожден от врага благодаря хитрости и смелости мессира Вильяма Дугласа, то выступили из Дамбартона с войском, в котором было две тысячи латников и четыре тысячи пехотинцев. Они двигались, пока не прибыли в Эдинбург. Там они собрались на совет и решили, что поскольку они положили столь доброе начало, отвоевав у англичан свой самый мощный замок, то постараются отвоевать и остальные твердыни, а затем совершат поход в Англию. Затем они пополнили Эдинбургский замок всеми необходимыми припасами и оставили для его охраны коменданта с отрядом. Выступив в поход, шотландцы прибыли под Далкит — очень красивый замок, который стоит в пяти лье от Эдинбурга и является наследственным владением Дугласов; однако в ту пору он находился под властью англичан.
Подступив к Далкиту со всем своим войском, мессир Вильям Дуглас велел взять замок в осадное кольцо и воздвигнуть камнеметные машины напротив главной башни, очень большой и четырехугольной, и велел ее обстреливать непрестанно. Защитники замка были довольно хорошо обеспечены боеприпасами и сражались как храбрые воины. Отстреливаясь от нападавших, они продержались бы долгое время, если бы у них была надежда на то, что с какой-нибудь стороны придет помощь и подкрепление. Однако они знали, что король Англии находится за морем, граф Солсбери — в темнице, а Эдинбургский замок захвачен шотландцами. Поэтому их охватило великое смятение, когда мессир Вильям Дуглас дал слово, что никого не оставит в живых, если возьмет замок штурмом, а если, мол, защитники пожелают мирно уйти, он им позволит беспрепятственно проследовать до самого Бервика. Все обдумав, англичане, наконец, сдали замок в обмен на свои жизни и свое вооружение, и ушли оттуда целыми и невредимыми.
Так, к великой своей радости, мессир Вильям Дуглас вновь завладел своим замком, и впоследствии уже никогда его не терял.
Отвоевав замок Далкит, шотландцы пополнили его припасами, и мессир Вильям Дуглас оставил там коменданта с теми воинами, коих он сам для этого отобрал. Затем поехали шотландцы дальше и прибыли под Данбар, возвышающийся над морем. Там, в одной огромной башне, обосновались английские наемники, которые дико разоряли окрестную страну. Шотландцы окружили башню и стали ее обстреливать с помощью осадных машин. На пятый день после своего прихода они взяли ее штурмом и убили всех, кто находился внутри. Потом они позволили местным крестьянам разрушить башню, и те немедленно снесли ее до самого основания. Когда это было сделано, шотландцы решили идти на Данди. Снявшись с лагеря, они двигались до тех пор, пока не подступили к этому городу и не осадили его со всех сторон. Там, в замке, был один английский рыцарь, кузен графа Солсбери, коего звали мессир Томас Брик[793]. Храбрый и опытный воин, он сказал, что умрет, но не сдаст замок. Жители города долгое время подчинялись его решению, но делали это скрепя сердце. Ведь они были шотландцами и, будь их воля, сдали бы город намного скорей, чем это случилось на самом деле. Как бы то ни было, мессир Вильям Дуглас и его соратники просидели под Данди столь долго, что город наконец сдался. Захватив в плен мессира Томаса, они передали его баронам Шотландии, а те отослали его в Эдинбург. Затем выступили они из Данди и прибыли под Данфермлайн — город добрый и хорошо укрепленный. Когда они его осадили, то не прошло и трех дней, как он сдался.
К чему тут долгий рассказ? В ту же самую пору, когда король Англии находился за морем, мессир Вильям Дуглас, граф Морэйский, граф Патрик, мессир Роберт Вереи, мессир Саймон Фрезел, Александр Рамсей и многие другие шотландские рыцари, оруженосцы и башелье отвоевали бблыпую часть своей страны. В конце концов они явились под Стерлинг — очень мощный замок, одна часть которого защищена морским заливом, а другая высится на утесе, — и осадили его дружно и с великим воодушевлением. Им казалось, что если они отвоюют этот замок, то снова станут полными хозяевами в своей стране, где англичане господствовали уже целых три года. Поэтому они прилагали великое усердие и старание к тому, чтобы его захватить. Однако оставим пока рассказ о шотландцах. Когда будет время и место, мы к нему еще вернемся, а теперь поговорим о том, как велась осада Турне.
Выше вы уже слышали рассказ о том, как король Англии осадил город Турне и поставил его защитников в очень тяжелое положение. Ведь у него было почти 100 тысяч воинов, если считать вместе с фламандцами, и они так плотно окружили город со всех сторон, и с суши, и с воды, что без их ведома и дозволения никто не мог войти или, наоборот, выйти из него, и нельзя было подвезти в него никаких припасов. И вот, поскольку запасы продовольствия в Турне стали сокращаться и иссякать, французские сеньоры, находившиеся там, велели покинуть город всем бедным людям, которые не имели запасов еды. Их выставили за ворота при свете дня, и мужчин, и женщин, и прошли они через лагерь брабантцев, которые прониклись к ним великой жалостью и спасали их, как могли.
Когда король Англии узнал, что в Турне растет нужда в продовольствии, то вовсе не был огорчен, а, напротив, обрадовался. Эта осада обходилась ему очень дорого, но теперь он стал вести ее с еще большим упорством, полагая, что скоро сможет покорить город.
Тем временем король Филипп Французский тоже прослышал, что защитники Турне испытывают острую нехватку в продовольствии, и что им крайне необходимо оказать поддержку и помощь. Поэтому он решил, что пойдет туда и снимет осаду, ибо падение такого города, как Турне, станет для него великой потерей и большим позором. Затем он объявил чрезвычайный военный сбор по всему королевству, повелевая, чтобы к назначенному дню все явились в Аррас, Лилль и Дуэ. Еще призвал он к себе очень многих сеньоров Империи — таких как король Карл Богемский[794], герцог Лотарингский, граф Барский, епископ Льежский[795], епископ Мецский[796], граф Женевский, граф Монбельярский[797], а также мессир Жан Шалонский[798] и его брат граф Савойский[799], которые явились служить ему, приведя с собой целых 15 сотен копий. Кроме того, на сбор прибыли: герцог Нормандский[800] —старший сын короля Франции, герцог Бретонский с отрядом, в коем насчитывалось более тысячи копий рыцарей и оруженосцев его земли; герцог Бургундский со своим сыном; герцог Бурбонский; брат короля граф Алансонский[801]; граф Блуаский, граф Арманьяк, граф Форезский, граф д’Аркур, граф Осеррский, граф Вантадурский[802], граф Булоньский[803], граф Сансеррский, граф Танкарвильский[804], граф Сен-Поль, граф Омальский, сир де Куси, сир де Сюлли[805], сир де Понс[806], мессир Годфруа д’Аркур[807], виконт де Роган[808], сир де Партене[809], сир Монморанси[810] и еще столько баронов и рыцарей, что мне никогда их не перечислить. Все они собрались в Аррасе, Лилле, Дуэ, Бетюне, Лансе и в окрестностях этих городов.
Еще туда прибыл король Наварры с превосходным отрядом латников[811], а также король Дэвид Шотландский, находившийся на содержании и обеспечении у короля Франции.
После того, как все вышеназванные сеньоры и многие другие съехались на сбор — некоторые по просьбе короля Франции, а другие в силу принесенных ими клятвы верности и оммажа, — они выступили из своих расположений и поехали, соблюдая строгий порядок и везя с собой обоз. Они продвигались вперед малыми переходами до тех пор, пока не оказались примерно в трех лье от Турне. Затем расположились они в Понт-а-Бувине и далее, до самого Понт-а-Трессена[812]. Однако на другой берег реки они переправляться не стали. Все отряды неспешно и чинно расположились и обустроились, один за другим, и были в каждом стане натянуты шатры, палатки, павильоны и другие походные сооружения, необходимые воинам.
Весь французский лагерь протянулся вдоль одной маленькой речки[813]. Черная и глубокая, она была непроходима вброд, поскольку все подступы к ней были перекрыты большими трясинами и топями. Поэтому со стороны англичан подъехать к французскому лагерю можно было только по одному мосту, который был не слишком широк. Всего три всадника смогли бы проехать по нему бок о бок, да и то еле-еле. Король Богемский, епископ Адольф Льежский и все их люди расположились довольно близко от этого моста.
Когда все войско было размещено и обустроено, король Франции повелел, чтобы граф Фландрский[814], герцог Афинский, виконт Туарский[815], граф Саар-брюкский[816] и сир де Кран проехались вдоль этой реки и разведали, нет ли где-нибудь брода, через который, если понадобится, войско смогло бы легко пройти. Когда эти сеньоры проехали вдоль реки из начала в конец, то доложили, что перейти ее невозможно нигде, кроме как по мосту в Трессене.
Итак, как вы слышали, король Франции с очень большим войском расположился между Понт-а-Бувином и Понт-а-Трессеном, дабы оказать помощь защитникам Турне, каковые вели себя отважно и с большим самообладанием: они не боялись никаких приступов и штурмов, которые против них устраивались, и постоянно поддерживали в городе строгий порядок. Ведь там внутри было рыцарство, достаточно храброе, опытное и осмотрительное для того, чтобы защищать и отстаивать город.
Вскоре в замок Бушей, расположенный в Эно, пришла весть о том, что два короля находятся уже очень близко друг от друга, и что, по мнению многих, битва неизбежна, ибо без нее осада ни за что не будет снята.
В ту пору в бушенском гарнизоне находились три храбрых и отважных германских рыцаря, каждый из коих носил имя Конрад. Они совершили множество прекрасных подвигов в землях Остреванта, соседствующих с Дуэ, Маршьеном, Арлё-ан-Пайёль, Камбрези и Артуа. Когда они узнали, что войско короля Франции очень близко подступило к Турне, двое из них решили съездить туда на поиски ратных приключений. Перед отъездом они настоятельно попросили своих товарищей, чтобы те оставались в Бушене и бдительно охраняли замок.
Два немецких рыцаря, мессир Конрад Лансемах[817] и мессир Конрад Аск[818], проследовали мимо Валансьенна и направились в сторону Конде, чтобы там переехать через Л’Эско и Энн. Однако, проезжая возле городков Фран и Эскопон, они вдруг услышали тревожные крики и увидели толпы бегущих людей. Тогда рыцари и все воины их отряда, в коем насчитывалось примерно 25 копий, пришпорили коней. Подскакав к людям, бежавшим впереди толпы, они спросили, что стряслось и случилось. «Ей-богу, сир, — ответили беглецы сеньору Конраду Аску, — наемники из Мортаня совершили вылазку! На окрестных полях они захватили большие стада, множество пленников и теперь гонят их в свою крепость!» Тогда немецкие рыцари спросили: «А можете вы обходным путем провести нас им наперехват?» Крестьяне ответили: «Да!»
Затем, ведомые крестьянами через лес, рыцари устремились в погоню за французами из Мортаня и настигли их довольно близко от Нотр-Дам-о-Буа и Крузажа. В отряде французов было 120 наемников и прочих воинов. Они гнали перед собой целых 200 голов крупного скота и некоторое количество пленных крестьян. Капитаном над ними был один бургундский рыцарь. Его звали мессир Жан де Фрелэ[819], и свое назначение он получил от сеньора де Боже.
Едва увидев мортаньцев, немцы яростно закричали свои кличи и врезались в их отряд на полном скаку. Разгорелась жаркая и упорная схватка, ибо бургундские рыцари стали обороняться хорошо и отважно. Однако в их отряде было много бидалей, и некоторые из них, хотя и не все, ударились в бегство. Но немцы и местные крестьяне гнались за ними по пятам через поляны и заросли, поэтому лишь очень немногие смогли избегнуть смерти иль плена.
В конце концов мессир Жан был пленен, а вся добыча — освобождена и возвращена местным жителям, которые выказали за это немцам большую признательность.
После этого происшествия немцы прибыли под Турне, где их ждал добрый прием.
Довольно скоро после того, как король Франции раскинул стан в Понт-а-Бувине, воины из Эно собрались в отряд для набега. Они это сделали, поддавшись уговорам мессира Вафлара де Ла-Круа, который их уверял, что знает все окрестности и незаметно проведет их к той части французского лагеря, где можно захватить большую добычу.
И вот однажды примерно 120 рыцарей и оруженосцев, побуждаемые чувством товарищества и стремлением совершить какой-нибудь славный ратный подвиг, выступили из своего лагеря и направились к Понт-а-Трессену. Своим предводителем они избрали мессира Гильома де Байёля[820] и постановили, что в бою все должны собираться вокруг его стяга.
В то же самое утро отправились в разъезд и льежцы. Их предводителем был брат вышеназванного мессира Гильома, мессир Робер де Байёль[821], который по долгу службы находился в отряде епископа Льежского. Проехав по мосту в Трессене, льежцы рассеялись по прекрасным лугам между Трессеном и Базьё, чтобы собрать фураж для своих коней и разжиться добычей. Однако эннюерцы в пути ни с кем из них не столкнулись, ибо стоял такой густой утренний туман, что не было видно даже на полбоньера вперед. Решительно и беспрепятственно поехали они по мосту вслед за мессиром де Ла-Круа, который, как проводник, держался впереди. Когда все оказались на другом берегу, было решено, что мессир Гильом де Байёль со своим знаменем останется возле моста, а мессир Вафлар де Ла-Круа, мессир Расс де Моншьо[822], мессир Жан де Сор[823] и мессир Жан де Варньи[824] поедут вперед на разведку.
Отделившись от своих товарищей, названные рыцари отправились на разведку. Однако они заехали так далеко, что угодили в лагерь короля Богемии и епископа Льежского, расположенный довольно близко от моста. Минувшей ночью в лагере короля Богемии нес дозор сир де Родемак[825] из герцогства Люксембургского[826]. Он уже собирался идти отдыхать, когда вдруг явились эннюерские разведчики. Заметив их, дозорные храбро на них ринулись, и весь льежский лагерь тоже поднялся по тревоге. Разведчики получили яростный отпор, и была там очень добрая схватка, в коей эннюерцы выказали большую доблесть. Тем не менее, чтобы соединиться со своим отрядом, они поскакали назад к мосту, а льежцы и люксембуржцы — за ними. Когда они достигли моста, разгорелась большая битва, и был дан совет мессиру Гильому де Байёлю, чтобы он вместе со своим знаменем переехал по мосту на другой берег, ибо там они могли получить подкрепление от своих соратников. Поэтому эннюерцы проехали по мосту, изо всех сил отбиваясь от наседавших врагов. При этом было совершено много превосходных подвигов. Многие попали в плен, а иных товарищи отбили.
Мессир Вафлар де Ла-Круа очень боялся попасть в плен и решил спастись бегством. Однако прорваться на другой берег было нелегко, и рыцарь, хорошо зная местность, поскакал по одной тропке и въехал в болото. Там, между трясинами и зарослями тростника, он затаился и решил, что отсидится до ночи, а потом поедет далее вдоль реки или же вернется на другой берег по мосту. Однако его замысел не удался, ибо в тот же день его обнаружили, схватили и продали королю Франции, который был этим крайне обрадован, поскольку мессир Вафлар нанес ему много вреда.
Эннюерцы прорвались через мост с большим трудом, ибо им приходилось постоянно сражаться с льежцами и люксембуржцами, которые следовали за ними по пятам и продолжили бой на другом берегу. Как раз в это время туда подоспел со своим знаменем и льежскими воинами младший брат монсеньора Гильома де Байёля, мессир Робер де Байёль. Он велел Жаку де Форви[827], оруженосцу, державшему его знамя, ехать прямо к месту схватки с криком: «Морьоме!»
К тому времени эннюерцы уже потеряли свое знамя в бою. Однако, увидев полотнище с гербом Морьоме, они вдруг решили, что это знамя их предводителя — монсеньора де Байёля и де Морьоме. Ведь гербы братьев очень мало отличались один от другого. Герб Морьоме являл собой серебряное поле с противобеличьим мехом и двумя червлеными стропилами. А на гербе мессира Робера, н добавление ко всему, был золотой крестик поверх стропил. Поэтому эннюерцы начали стягиваться к этому знамени, вовсе не думая, что оно вражеское. Таким образом, был довершен их разгром, и были средь них убиты три добрых рыцаря — мессир Жан де Варньи, мессир Готье де Понтеларс и мессир Гильом де Пипанпуа[828], — а также много оруженосцев и простых воинов. В плен попали мессир Расс де Моншьо, мессир Луи де Жюплё[829] и многие прочие. Что касается мессира Гильома де Байёля, то он вернулся в свой лагерь, поспешая изо всех сил, а его брат мессир Робер удержал за cобой поле боя[830].
Так стяжали льежцы в тот день победу, за что король Франции был им очень признателен.
На следующий день после этого столкновения граф Эно выехал из-под Турне в сопровождении своего дяди мессира Жана д’Эно и отряда эннюерцев, в коем было более шестисот копий. Они прибыли под Мортань и призвали валансьеннцев, дабы те подступили к Мортаню с другой стороны, между реками Скарп и Л’Эско, и штурмовали город одновременно с ними. Валансьеннцы пришли большим отрядом и привезли машину, дабы метать в город камни.
Защитники Мортаня еще загодя велели вбить в дно Л’Эско деревянные сваи таким образом, чтобы к городу нельзя было приблизиться по воде. Эта преграда из свай тянулась вдоль всего берега, дабы противник не мог нанести мортаньцам урон, штурмуя их с кораблей. И были все воины гарнизона очень хорошо подготовлены к отражению приступа.
Когда валансьеннцы узнали, что граф, их сеньор, находится на французском берегу реки Л’Эско и собирается штурмовать Мортань, то подготовились основательно и без проволочек; и велели всем своим арбалетчикам надлежащим образом снарядиться, построиться и подступить к палисадам. Однако перед палисадами были выкопаны такие большие рвы, что арбалетчики не смогли через них перейти. Тогда некоторые валансьеннцы решили, что следует во что бы то ни стало переправиться через Скарп возле Шато-Л’Аббеи, а затем подступить к Мортаню со стороны Сент-Амана и начать штурмовать те ворота, которые открываются в сторону Мод. В соответствии с этим замыслом, некоторые рьяные и горячие воины в количестве тридцати переправились через реку. Всё это были люди проворные, ловкие и полные рвения хорошо выполнить свою задачу.
Так был Мортань осажден эннюерцами сразу с трех сторон, в том числе и с самой уязвимой стороны, обращенной к Сент-Аману и Мод. И тем не менее даже там оборона оказалась достаточно сильной.
Сир де Боже пошел именно на ту сторону, к воротам, и был он весьма хорошо снаряжен, чтобы их защищать. В руках он держал одно копье, прочное и крепкое, с длинным и хорошо заточенным железным наконечником, а под этим наконечником был крюк — острый и цепкий. Когда в бою рыцарю удавалось поддеть противника этим крюком за латную пластину или другую часть доспеха, он тянул и дергал его на себя. И нет никаких сомнений, что в тот день он заставил упасть на землю или в реку многих врагов, которые утонули бы, если бы им вовремя не оказывали помощь. Против этих ворот велся штурм более мощный, чем в остальных местах, и ничего не знал об этом граф Эно, который находился на берегу Л’Эско, возле укреплений Мортаня, обращенных в сторону Бриффейля. Его сеньоры сообща измыслили путь и способ, как с помощью механической силы и хитрости вытащить все сваи, вбитые французами в дно Л’Эско, дабы можно было подплыть к самым стенам. Они решили и приказали построить большой неф с приспособлением, которое все эти сваи выдернет одну за другой. Тогда были призваны плотники и задана им работа — сколотить оное приспособление на нефе.
Кроме того, в тот же самый день валансьеннцы на своей стороне воздвигли чну превосходную дальнобойную машину, которая добрасывала огромные камни до города и даже до самого замка. Это очень сильно встревожило и озаботило защитников Мортаня.
Весь тот первый день и наступившую ночь эннюерцы провели, устраивая приступы и ломая голову над тем, как бы сильнее допечь мортаньцев. На следующий день они снова начали штурм. К этому времени приспособление, которое должно было вытащить сваи из дна, еще не было готово, но осадная машина в лагере валансьеннцев стреляла по защитникам крепости бесперебойно.
К третьему дню штурмовое судно было полностью снаряжено и подготовлено, и на нем было установлено и отлажено приспособление для извлечения свай из дна. Тогда занятые в этом деле люди вывели судно на реку и принялись трудиться, выполняя данный им приказ. Они захватывали рычагом сваи, I-которые усеивали дно Л’Эско, более двенадцати сотен числом, и старались их расшатать и выдернуть. Но столько труда они потратили, прежде чем вынули всего одну сваю, что просто удивительно. И рассудили сеньоры и мастера, которые там находились и руководили работами, что даже в лучшем случае им удастся извлекать из воды не более двенадцати свай в день. Тогда граф совсем разочаровался в этой затее и приказал ее бросить.-II[831]
В то же самое время в Мортане находился один мастер-изобретатель. Он внимательно рассмотрел и оценил машину валансьеннцев, которая очень сильно досаждала защитникам крепости. Затем он соорудил в замке одну не слишком большую машину и нацелил ее столь точно, что стрелять из нее потребовалось всего три раза. Первый камень упал примерно в двенадцати шагах от машины валансьеннцев, второй — у подножия ее станины, а третий камень был пущен столь метко, что попал машине прямо в середину рычажной балки и разломил ее пополам. III-Тогда осажденные принялись радостно горланить и улюлюкать, а валансьеннцы были совершенно изумлены умом мортаньского изобретателя и сказали, что такому мастеру стоит сохранить жизнь.-IV[832]
Эннюерцы провели под Мортанем две ночи и три дня, но ничего не захватили и не смогли придумать, как это сделать. Поэтому граф Эно пожелал и решил отступить назад к осажденному Турне и потратить свое время на другие военные предприятия, ибо здесь он терял его попусту. Поэтому он послал сказать валансьеннцам, чтобы они снимались с лагеря, шли назад в свой город, а через три дня явились под Сент-Аман, ибо он тоже там будет. Услышав этот приказ, валансьеннцы собрали все свое снаряжение, снялись с лагеря и пустились в обратный путь. Но, уходя, они жестоко разграбили и разрушили аббатство Шато[833], что было весьма печально. Затем они прибыли в свой город, а граф Эно со всеми латниками вернулся в осадный лагерь под Турне.
Он приехал туда как раз в тот момент, когда началось большое совещание между герцогом Брабантским, герцогом Гельдернским, графом Юлихским, маркграфом Бранденбургским и некоторыми сеньорами Англии. Совещание проходило на берегу Л’Эско, и я вам сейчас о нем расскажу.
Ополчения добрых городов Брабанта, и особенно Брюсселя, Лувена, Мехельна, Антверпена, Ниве ля, Жодуаня и Льерра, во что бы то ни стало хотели уйти домой и жаловались своему сеньору-герцогу: они-де совсем устали; это не жизнь — сидеть так долго в лагере под Турне, ничем другим не занимаясь; они здесь томятся, неся при этом большие расходы, и потому скоро уйдут — с дозволением или без него. Герцог, который был очень мудрым человеком, ответил, что охотно переговорит об этом с другими сеньорами и советниками короля Англии, ради которого они здесь собрались.
Именно эти требования брабантцев излагал герцог на совете, когда туда, как уже сказано, явился граф Эно. Всем сеньорам, и особенно советникам короля Англии показалось, что брабантцы не желают выполнять свои обязательства в полной мере, коль скоро они уже ведут разговоры об уходе. Поэтому советники обратились к графу Эно и попросили, чтобы он соизволил высказать свое мнение. Граф сразу нашелся с ответом. Он сказал, чтобы брабантцам позволили уйти, раз им так хочется. Но пусть будет приказано, чтобы, уходя, каждый из них снял с себя вооружение и сдал его маршалам.
Этому совету вняли, и герцог Брабантский передал его, как ответ английского короля, всем самым видным сеньорам брабантского войска. Когда они его услышали, то прикусили языки и были весьма пристыжены, ибо им показалось, что над ними насмехаются. После этого они уже никогда не говорили о своем желании уйти столь откровенно.
Воины Сент-Амана очень хорошо чувствовали опасность, грозящую со стороны графа Эно, и не сомневались, что он обязательно нападет на них, ибо он люто их ненавидел из-за того, что они сожгли Анонское аббатство. Поэтому они, как могли, постарались дополнительно укрепить свой город.
Гарнизон Сент-Амана возглавлял один превосходный рыцарь, который всегда выказывал в бою отвагу и решительность. Уроженец Лангедока, он происходил из рода Мирпуа, доводился кузеном епископу Камбре Гильому д’Осону и был сенешалем Каркассона[834]; а руководить гарнизоном Сент-Амана его послал сам король Франции.
Рыцарь вдоль и поперек излазил и исследовал укрепления Сент-Амана и местного аббатства, а затем обошел их со всех сторон. Сделав это, он твердо сказал, и потом не раз еще повторял, что Сент-Аман — не та крепость, которую можно удержать и отстоять против такого войска, какое может привести граф Эно. «Не то чтобы я говорю это из страха или неуверенности, — пояснил он, — ибо, если даст Бог, я буду последним, кто здесь останется. Но я говорю это в предостережение местным горожанам и горожанкам, дабы они успели заранее позаботиться о себе». Однако горожане не отнеслись к словам рыцаря с должным вниманием, из-за чего, как вы услышите далее, с ними случилось несчастье. Тем не менее, рыцарь все-таки сумел настоять, чтобы самые дорогие сокровища аббатства, реликвии и церковное убранство были собраны и доставлены в Мортань. И туда же ушел аббат и все монахи, которые были не в состоянии сражаться.
И вот, выполняя распоряжение графа, под Сент-Аман прибыли валансьеннцы. Их отряд был велик и имел хорошее снаряжение. Раскинув лагерь под городом, они построились в боевой порядок и пошли на приступ. Целый день напролет штурмовали они Мортань со стороны моста, перекинутого через Скарп. Противники метили друг в друга стрелами и дротиками и вступали в схватки, так что с обеих сторон имелись раненые. Граф тогда еще не подошел, что очень удивляло валансьеннцев, ибо они не слышали о нем никаких вестей.
Хотя валансьеннцы штурмовали город Сент-Аман на протяжении всего дня, они ничего не захватили. Многие средь них были ранены и зашиблены. Это очень их раздражало. В довершение всего, французские наемники, находившиеся в городе, — бидали и генуэзцы — лишь насмехались над ними и выставляли свои шапки на стенах города, когда валансьеннские арбалетчики вели стрельбу. Поэтому тем же вечером валансьеннцы на совете решили вернуться в свой город до той поры, пока они не получат новых распоряжений от своего сеньора-графа. Затем они протрубили сигнал к выступлению, погрузили на повозки и фуры все свое снаряжение и вернулись обратно в город Валансьенн.
I-На следующее утро после ухода валансьеннцев граф Эно выступил из осадного лагеря, раскинутого под Турне, с отрядом, в коем было более двенадцати сотен копий. Явившись под Сент-Аман, он повел упорный и яростный штурм с тыльной стороны аббатства. Его воины очень быстро захватили палисады и подступили к самым воротам, открывавшимся в сторону Мод. Затем начался мощный штурм этих ворот. Граф Эно и его дядя, мессир Жан д’Эно, шли на приступ впереди всех и сражались с великой отвагой, нисколько себя не щадя. Из-за этого с ними едва не случилось несчастье,-II[835] ибо брошенные сверху камни столь сильно ударили их обоих по головам, что их басинеты промялись внутрь, а сами они были совершенно оглушены.
III-Тогда сказали графу:
«Сир, через это место мы их никогда не захватимг ибо ворота хорошо укреплены, а дорога — узка. Вы сможете взять ворота, лишь заплатив за это очень многими жизнями ваших людей. Лучше велите принести бревна и бить ими в стены этого аббатства. Пусть их проломят во многих местах. Если мы проникнем в аббатство, то город будет наш, ибо между городом и аббатством нет никаких укреплений»-IV[836].
Тогда повелел граф, чтобы сделали то, что считают наилучшим, — лишь бы только город был взят поскорее. V-Его люди раздобыли дубовые бревна-VI[837] и, взявшись за них по двадцать или тридцать человек сразу, начали отходить назад, а затем с разбегу бить ими в стену. Они долбили ее столь ревностно и упорно, что проломили и обрушили ее во многих местах. Свободно проникнув внутрь аббатства, они перешли через одну маленькую речку, там протекавшую, и стремительно ворвались VII-на площадь, расположенную перед монастырем-VIII[838]. Там, во главе хорошо построенного отряда, стоял сенешаль Каркассона. Перед ним было выставлено знамя с его гербом, который являл собой червленое поле с главой серебряной, с двумя полустропилами лазурными во главе, и с каймой лазурной, зубчатой. Подле сенешаля собрались многие его земляки-соратники, которые довольно храбро встретили эннюерцев и доблестно сражались до тех пор, пока могли. Однако их стойкое сопротивление оказалось бесполезным, ибо эннюерцы навалились на них слишком большими силами.
Дабы не упустить ничего достойного упоминания, расскажу вам еще, что вход в аббатство охранял один монах, коего звали дом Фруассар. Он совершил удивительные подвиги, убив и ранив в одном проломе, где он стоял, более восемнадцати нападавших, и не осмеливался никто войти в аббатство через то место, которое он охранял. Однако, в конце концов, ему пришлось отступить, ибо он увидел, что эннюерцы уже проломили стену во многих местах и вошли в аббатство. Поспешая изо всех сил, этот монах выбрался из монастыря задворками и ушел в Мортань.
Когда, как вы слышали, граф Эно, мессир Жан д’Эно и их рыцари проникли в аббатство, граф приказал, чтобы всех предали мечу без всякой пощады, — столь сильно он был разгневан на воинов Сент-Амана за причиненные ему обиды. Поэтому уже очень скоро город был усеян трупами латников, бидалей и наемников. Их преследовали и гнали из улицы в улицу, из дома в дом, и лишь очень немногие избегли смерти, ибо пощады не давалось никому. Даже сам сенешаль Каркассона был убит под своим знаменем, и более двухсот его земляков полегло рядом с ним.
IХ-Так был Сент-Аман захвачен, и уже тем же вечером граф Эно вернулся в лагерь под Турне. А на следующий день в Сент-Аман заявились валансьеннцы. Они так разорили и спалили город, что в нем не уцелело ни дома, ни постоялого двора — все сгорело дотла. Церковь и аббатство остались без крыш, а звонница— без колоколов. Все было разгромлено и уничтожено. Такую жестокую месть навлек на себя Сент-Аман, и жалко и печально было смотреть на его руины.-X[839]
Граф Эно слишком близко к сердцу принял эту войну и вел ее более ожесточенно, чем все остальные сеньоры. После уничтожения Сент-Амана он снова выехал из-под осажденного Турне с отрядом, в котором было примерно шесть сотен латников, и сжег Орши, Ланда, Лесель и великое множество окрестных деревень. Затем он вместе со своим отрядом переправился через реку Л’Эско под Аноном и, войдя в пределы Франции, подступил к Маршьенну — большому и богатому аббатству. Капитаном местного гарнизона был мессир Аме де Варнан[840]. Под его началом находился отряд арбалетчиков из Дуэ.
Состоялся большой приступ, ибо названный рыцарь очень сильно укрепил первые ворота аббатства, которые со всех сторон были окопаны рвами, большими и глубокими. Французы и монахи, находившиеся в аббатстве, оборонялись очень отважно, но под конец они не смогли выстоять против такого количества латников. Ибо эннюерцы где-то раздобыли лодки и, спустив их на воду, сумели переправиться через рвы. Однако при этом был убит и утонул один немецкий рыцарь, товарищ сеньора Фалькенберга, коего звали мессир Бако де Ле-Вьер[841]. Сир Фалькенберг был из-за этого очень расстроен, но дело было уже не поправить.
В штурме тех ворот, которые охранял мессир Аме де Варнан, участвовали очень храбрые рыцари во главе с графом Эно, его дядей мессиром де Бомоном и сенешалем Эно. В конце концов они сумели захватить ворота. Охранявшего их рыцаря они взяли в плен, а остальных защитников большей частью перебили и умертвили. Кроме того, они пленили многих монахов, которых там нашли. Их аббатство сначала было разорено и разграблено, а потом сожжено и разрушено, и город тоже.
Когда граф и все его латники, участвовавшие в этом набеге, свершили свою волю над Маршьенном, они вернулись под осажденный Турне.
Однако расскажем вам о том, как немцы, сидевшие в лагере под Турне, совершили рейд к Понт-а-Трессену, возле которого мессир Робер де Байёль и де Морьоме вместе с льежцами разбил отряд эннюерцев.
Сир Рандероде[842], его сын, мессир Арнольд Рандероде, тогда еще только оруженосец, мессир Иоганн Ходебург[843], который тоже в ту пору был оруженосцем и наставником сына сеньора Рандероде; мессир Арнольд Бланкенхайм, мессир Рейнольд Сконневорт[844], мессир Конрад Лансемах, мессир Конрад Аск, мессир Бастьен де Барзи, его брат Кандрельер[845], мессир Страмен де Венон[846] и многие другие сеньоры из герцогства Юлихского и из Гельдерна сочли за великий позор то, что эннюерцы потерпели такой разгром. Поэтому однажды вечером они посовещались между собой и решили, что следующим утром, на рассвете, отправятся в набег и проедут по мосту в Трессене. Еще затемно они хорошо и тщательно вооружились и подготовились, а на рассвете отправились в путь. Помимо немцев, в их отряде были также и некоторые башелье из Эно, не участвовавшие в первом злополучном рейде: сир де Ворьё, коего звали мессир Флоран, мессир Бара де Ла-Ге[847], маршал сеньора Жана д’Эно, мессир Ульфар де Гистель, мессир Робер де Глюэн[848] из графства Лоосского, который тогда был оруженосцем в свите мессира де Бомона, и многие другие.
И вот поехали эти сеньоры, коих я вам назвал, неспешно и осмотрительно, и было в их отряде целых триста копий или даже более — все добрые латники. Они прибыли в Понт-а-Трессен как раз на восходе солнца и беспрепятственно проехали по мосту. Оказавшись на другом берегу, они посовещались и решили меж собой, как они распределят свои силы, чтобы совершить набег на французский лагерь. Сир Рандероде, его сын мессир Арнольд, один наемник мессир Генрих Кенкерен[849], мессир Тильман де Саусси (Saussi)[850], мессир Ульфар де Гистель, мессир Аллеман[851] — в ту пору оруженосец, и мессир Жакло де Тьян[852] были посланы в разведку с поручением доскакать до самых шатров французского лагеря. А все другие рыцари и оруженосцы, коих было добрых три сотни, должны были остаться у моста и охранять проезд от нежданного нападения.
Итак, пустились разведчики в путь. В их отряде могло быть примерно сорок копий, и сидели они на чистокровных скакунах и рослых боевых конях. Сначала они ехали совсем неспешно, но, завидев лагерь французского короля, понеслись и ворвались в него на полном скаку. И начали они обрубать веревки, опрокидывать шатры и палатки и учинили великий переполох и беспорядок в войске французов.
Минувшей ночью там несли дозор два французских барона, сир де Монморанси и сир де Сен-Солье[853], и в тот час они еще находились на своем посту. Услышав шум и возгласы, они повернули в их сторону свои знамена и поскакали сплоченным и внушительным строем на разведчиков, совершавших налет на их лагерь.
Когда сир Рандероде увидел, что они приближаются, то благоразумно поворотил назад своего коня и велел тому, кто нес его флажок, и своим товарищам скакать к мосту на соединение с главными силами. Французы погнались за ними, и в ходе преследования захватили в плен мессира Ульфара де Гистеля, который не смог и не успел от них своевременно увернуться, ибо был близорук. Слишком замешкавшись, рыцарь оказался окружен врагами и признал себя пленником. То же самое случилось и с одним оруженосцем, коего звали Жан де Мондор[854], а также с Жаком де Тьяном.
Французский отряд скакал к мосту с одной стороны лагеря, а немецкие разведчики — с другой. Их разделяло расстояние примерно в полбоньера, так что они уже могли узнать и расслышать друг друга. Французы кричали: «Эй, вы! Немцы! Вам от нас не уйти!» Они спешили захватить мост и не знали о большой засаде, которая ждала их там во главе с сеньором Сконневортом и прочими рыцарями.
Кто-то сказал сеньору де Рандероде: «Сир, сир, поберегитесь! Судя по всему, эти французы отрежут нас от моста!» Тогда сир де Рандероде сказал в ответ: «Если они знают одну дорогу, то я знаю другую». Затем повернул он налево, и его отряд последовал за ним. Они поехали по довольно хорошо утоптанной дороге, которая привела их прямо к вышеназванной речке. Очень черная и очень глубокая, эта речка на всем своем протяжении имела весьма болотистые берега. Поэтому, подъехав к ней, немцы не смогли пересечь ее в брод, и пришлось им повернуть обратно к мосту.
Между тем французы продолжали мчаться резвым галопом к мосту, надеясь перехватить и пленить немецких разведчиков точно так же, как они уже пленили их товарищей. И особенно большие надежды на это возлагал сир де Монморанси. Когда французы проскакали такое расстояние, что оказались вблизи от моста, они увидели засадный отряд, который стоял перед мостом, поджидая их в полной готовности и в добром строю. Поэтому были они совершенно изумлены, и сказали между собой некоторые: «Мы мчимся вперед слишком безрассудно! Так мы можем больше потерять, чем выиграть!» Тут многие из них повернули назад, и, прежде всего, большая часть знамени сеньора де Сен-Солье, и сам он тоже. А мессир Шарль де Монморанси и его знамя продолжали скакать вперед, не снисходя до бегства. И сразились они отважно с немцами, а немцы — с ними. Там, в первой сшибке, были нанесены мощные и жестокие удары копьями, и воины с обеих сторон сталкивались друг с другом и валились наземь. Тем временем туда подоспели сир Рандероде, его сын, мессир Генрих Кенкерен, мессир Тильман де Саусси, мессир Аллеман, бастард Эно, мессир Роберт Глюэн и другие соратники, ездившие на разведку. С великим пылом обрушились они на французов с тыла и врезались в их отряд, а французы, в свой черед, встретили их очень отважно.
Однако расскажу вам об одном великом подвиге и великой хитрости, которую мессир Рейнольд Сконневорт применил в бою. Хотя при этом он очень рисковал, его лихость надлежит признать и почесть за весьма расчетливую.
Сир Сконневорт был тогда в цвету молодости. Сильный, рослый и статный рыцарь, он был закован в надежные латы и сидел на добром боевом коне. Он увидел, что французы собираются атаковать его отряд, и разглядел знамя сеньора де Монморанси, которое он знал довольно хорошо. Поэтому решил он пробиться к тому рыцарю, который был ближе всего к знамени, полагая, что это и есть предводитель отряда. Как он замыслил, так и сделал.
Ударив коня шпорами, он врезался во французский отряд и пробился к сеньору де Монморанси, который славно сражался под своим знаменем, сидя верхом на добром боевом скакуне и рассыпая удары мечом во все стороны. Тут сир Сконневорт подъехал к нему с правой стороны, ухватился левой рукой за поводья его скакуна, а затем ударил своего коня шпорами и, будучи сильным и проворным рыцарем, повлек противника из общей сечи. Сир де Монморанси заметил эту опасность и, желая от нее избавиться, начал защищаться, как сильный и испытанный рыцарь, каковым он и был. Своим мечом он нанес сеньору Сконневорту множество ударов по спине и по шлему, но сир Сконневорт в своих прочных доспехах I-лишь пригибал пониже голову и храбро принимал все удары.-II[855] Он упорно продолжал тянуть сира де Монморанси за собой, хотел тот того или нет, так что в конце концов рыцарь оказался во власти немцев и признал себя пленником.
Тем временем другие французы отбивались от врагов, наседавших со всех сторон. Там сражались такие добрые рыцари, как мессир Арнольд Рандероде, мессир Арнольд Бланкенхайм, мессир Генрих Кенкерен, мессир Тильман де Саусси, мессир Флоран де Борьё, мессир Бара де Ла-Ге, мессир Бастьен де Барзи, его брат Кандрельер и мессир Робер де Глюэн. Благодаря своей доблести они одержали в конце концов победу и взяли в плен восемьдесят человек — всё это были дворяне, сражавшиеся под знаменем Монморанси. Среди прочих в плен попал один оруженосец, герб которого являл собой червленое поле с тремя золотыми поясами.
Затем немцы благополучно проехали назад по мосту и вернулись в лагерь под Турне. Там все разошлись по своим шатрам и сняли латы, а затем пришли повидать сеньоров, которые оказали им радушный прием.
Французы были весьма опечалены вестью о пленении монсеньора де Монморанси, но ничего поделать уже не могли, и это событие осталось без последствий. Осада продолжалась, а пленники срочно выкупались и получали свободу.
Однако расскажем вам об одном происшествии, случившемся с тем фламандским войском, над которым начальствовал мессир Робер д’Артуа. В этом войске, состоявшем из ополчений Ипра, Поперинге, Берга, Мессина и Кассельского кастелянства, насчитывалось целых 60 тысяч человек. Выполняя распоряжение мессира Робера д’Артуа, все они расположились в Кассельской долине с шатрами, палатками и великим обозом, дабы противостоять отрядам, которые были посланы французским королем в города Сент-Омер, Эр, Сен-Венан и окрестные замки. От имени короля Франции в городе Сент-Омере находились граф-дофин Оверньский, сир де Меркель[856], сир де Шалансон[857], сир де Монтагю из Оверни[858], сир де Рошфор[859], сир д’Апшье[860] и все великие бароны Оверни, а также многие рыцари, оруженосцы и добрые латники. В Эре находились рыцари из Артуа: сир д’Обиньи, сир де Санти[861], сир д’Авелен[862], сир де Креки[863], сир де Коканпуа[864], сир д’Авескерк[865], сир д’Аннекен[866], сир де Рели[867] и сир де Базантен[868].
Они часто совершали вылазки и завязывали стычки с фламандцами, а фламандцы тоже не оставались у них в долгу.
Однако как-то раз случилось, что эти фламандцы отправились в набег, дабы пограбить возле Сент-Омера. В их отряде было примерно три тысячи человек — все легкие и умелые воины. Войдя в городские предместья, они стали вламываться во многие дома и так увлеклись грабежом, что забрали все дочиста из того, что смогли найти.
Тем временем в городе поднялся шум и крик. Находившиеся там сеньоры вооружились и велели сделать то же самое своим людям. Затем они выступили из города через иные ворота, нежели те, возле которых находились фламандцы. В их отряде могло быть шесть знамен, двести копий и примерно шесть сотен пеших бидалей. Они двинулись в обход города, поскольку у них был проводник, хорошо знавший местность, и нагрянули к фламандцам в очень удачный момент. Те были уже полностью увлечены грабежом и разорением города Арка, расположенного неподалеку от Сент-Омера, и беспорядочно рассеялись в разные стороны, не имея над собой никакого руководства. И вот они вдруг видят, что на них движутся французы — с опущенными копьями, развевающимися знаменами и в добром строю — и кричат: «Клермон и дофин Оверньский!»
Когда фламандцы увидели врага в такой близости от себя, то были совершенно испуганы и, не соблюдая никакого порядка и строя, со всех ног бросились наутек. Побросав всю добычу, они устремились в поля, а французы следовали за ними по пятам, убивая и валя их наземь поодиночке и целыми толпами. Эта погоня длилась на протяжении целых двух лье, и в ходе нее из трех тысяч беглецов было убито не менее тысячи восьмисот. В плен же попало четыре сотни человек. Они были уведены французами в Сент-Омер, а потом отпущены за выкуп[869].
Когда остальные, сумевшие убежать, вернулись в свой лагерь, то рассказали о постигшем их несчастье. Эта весть дошла до их предводителей — монсеньора Робера д’Артуа и монсеньора Анри Фландрского. И сказали они, что если с фламандцами стряслась беда, то поделом, ибо они совершили этот набег без всякого дозволения и совсем бестолково. Так-то вот пожалели сеньоры фламандцев.
Однако в ту же самую ночь в их лагере случилось удивительное происшествие. Никогда прежде никто не слыхивал о подобной диковине! Примерно в полночный час, когда фламандцы лежали в своих палатках и спали, на них напал такой великий всеобщий ужас, страх и кошмар, что все они немедленно вскочили на ноги. Охваченные смятением, они уже и думать не могли о том, чтобы дождаться более подходящего времени для ухода. В великой суматохе повалили они свои шатры и палатки, кое-как, не дожидаясь друг друга, покидали их на повозки, а затем ударились в бегство, не разбирая дороги и не соблюдая никакого строя.
И было сказано мессиру Роберу д’Артуа и монсеньору Анри Фландрскому, которые спали в своих шатрах:
«Дорогие господа! Вставайте и одевайтесь, ибо ваши люди бегут, хотя за ними никто не гонится, и не могут они сказать, что на них такое нашло и побуждает их бежать!»
Тогда поднялись оба сеньора со всей возможной поспешностью и велели зажечь костры и великое множество факелов. Затем они вскочили на коней и, выехав навстречу бегущим фламандцам, сказали им:
«Эй! Милые господа! Какая беда с вами стряслась, коли вы так бежите?! Разве вы сейчас не в безопасности? Возвращайтесь назад! Вы совершаете большую ошибку! Ведь за вами никто не гонится!»
Однако, как бы их ни уговаривали и ни просили остановиться и вернуться назад, фламандцы все равно не испытывали ни малейшей охоты слушаться и продолжали бегство, так что уже вскоре весь лагерь опустел. Несмотря на все речи и просьбы, с коими к ним обращались мессир Робер д’Артуа и Анри Фландрский, беглецы не чувствовали себя в безопасности до тех самых пор, пока не оказались в Ипре, Поперинге и в своих еще более дальних землях.
Когда сеньоры увидели, что они остались в одиночестве, то собрались в путь, вернулись под Турне и поведали королю Англии и сеньорам, осаждавшим город, об этом удивительном случае и о странном поведении фламандцев. Все сочли это за великое дивоI–II[870].
Когда жители Сент-Омера, Эра и Сен-Венана прослышали о том, в какой великой спешке фламандцы ушли домой, то выступили из своих городов и прибыли на равнину, где располагался фламандский лагерь. Там они обнаружили огромное количество брошенного имущества: шатры, палатки, павильоны, снаряжение, повозки и прочее. Поэтому они собрали все это добро, отвезли его в свои города и очень выгодно им распорядились.
Осада Турне длилась довольно долго: одиннадцать недель без трех дней. Поэтому вы можете не сомневаться, что там состоялось множество стычек и схваток, как во время штурмов города, так и в ходе рейдов, совершавшихся отважными воинами с обеих сторон.
В стенах города, от имени короля Франции, находилось превосходное рыцарство. Прежде всего, там были: граф де Фуа со своим братом, коннетабль Франции граф Рауль д’Э и де Гин со своим сыном, граф Эмери Нарбоннский, мессир Эмар де Пуатье, мессир Жоффруа де Шарни, мессир Жерар де Монфокон, мессир Годмар дю Фэ, сеньор де Кайё, а также маршал Франции монсеньор Робер Бертран. Эти господа были исполнены доблести, предприимчивости и разумения. И порадели они о защите названного города столь хорошо и умело, что уберегли его от всех опасностей превосходно и пренадежно, а вместе с ним и свою честь. В ходе любого приступа, штурма иль нападения эти сеньоры ни разу не покидали своего боевого поста, но были готовы и днем и ночью ревностно оборонять город оружием и советом.
Однако, как говорится, ничто не бесконечно. Вам следует знать, что пока тянулась эта осада, госпожа Жанна де Валуаг сестра короля Франции и мать графа Гильома д’Эно, не щадя своих сил, постоянно ездила из одного лагеря в другой и хлопотала о том, чтобы враждующие стороны заключили между собой мир или перемирие и разошлись без битвы. Добрая дама видела, что в обеих армиях собрался цвет и честь всего рыцарства. Поэтому она была бы очень удручена, если бы между ними состоялось сражение.
Добрая дама много раз припадала к ногам своего брата, короля Франции, моля его, чтобы он согласился заключить перемирие или мирный договор с королем Англии. Достаточно похлопотав средь французских сеньоров, она вернулась к господам Империи, и, прежде всего, к герцогу Брабантскому, графу Юлихскому, женатому на ее дочери, и монсеньору Жану д’Эно. (Что касается ее сына, графа Эно, то он показал себя таким строптивым и столь резко воспротивился ее замыслам, что она не желала более говорить с ним об этом.) Обратившись к вышеназванным сеньорам, она их горячо попросила, чтобы они уговорили короля Англии послать некоторых особ из своего совета на переговоры с советниками французского короля, дабы по-доброму все уладить, если то будет угодно Господу.
При помощи и поддержке монсеньора Луи д’Ажимона[871], который пользовался очень большим уважением у всех враждующих сторон, добрая дама так старалась и хлопотала, что день для переговоров был, наконец, выбран и назначен. И пообещали два короля, французский и английский, послать от себя достаточно представительных особ, дабы те сообща отыскали пути к примирению, если будет на то воля Божья. И было заключено трехдневное перемирие, в течение коего никто не мог нападать на воинов противной стороны.
Переговоры должны были проходить в одной часовне, которая стояла средь поля в местечке под названием Эсплешен[872].
И вот перемирие было объявлено и в том, и в другом лагере, и были названы сеньоры, коим надлежало вести переговоры. Французскую сторону представляли король Карл Богемский, епископ Льежский, граф Карл Алансонский, граф Фландрский, граф Арманьяк и граф Блуаский; а от англичан были посланы епископ Линкольнский, герцог Брабантский, герцог Гельдернский, граф Юлихский, мессир Жан д’Эно и граф Уорик.
Утром, на рассвете того дня, когда сеньоры должны были встретиться, они отслушали мессу, а потом, немного спустя, выпили по чаше вина и поехали навстречу друг другу: французы своей группой, а англичане — своей. Примерно в час терций они вошли в названную часовню и торжественно приветствовали друг друга, как сеньоры, исполненные чести. Затем они начали переговоры. В тот день они рассмотрели множество путей к соглашению, и постоянно средь них находилась добрая дама, госпожа Жанна де Валуа, которая весьма смиренно и от всего сердца просила, чтобы каждая сторона соизволила пойти на уступки. Тем не менее, эта первая встреча не увенчалась каким-нибудь определенным соглашением. Все переговорщики расстались с тем условием, что они лучше все обсудят и обдумают в своих станах, а следующим утром снова встретятся в названной часовне. На следующий день они действительно вернулись в названную часовню с более взвешенными предложениями и, как и прежде, начали вести обсуждения. В конце концов они вышли на некоторые, довольно приемлемые условия, но это было сделано столь поздно, что они не успели записать их до наступления темноты[873]. Поэтому переговорщики вновь расстались, пообещав собраться в этом месте на следующий день, дабы довести до ума и утвердить остальные пункты соглашения.
На третий день сеньоры прибыли в Эсплешен в более широком составе и заключили перемирие сроком на целый год. Оно должно было сразу вступить в силу для этих сеньоров и их людей, находившихся во враждебных лагерях. А для тех, кто воевал в Шотландии, Гаскони, Пуату и Сентонже, перемирие должно было вступить в силу только через сорок дней[874]. В течение этого срока каждая сторона без всякого обмана была обязана известить своих вассалов и союзников о заключенном соглашении. Воины в отдаленных пограничных землях получили дозволение в течение этих сорока дней либо соблюдать перемирие, если они хотят, либо делать вид, что не знают о нем, и воевать, если им это нравится. Но Франция, Пикардия, Бургундия, Бретань и Нормандия обязаны были его соблюдать без всяких оговорок.
Кроме того, в течение ближайшего года два короля должны были послать, каждый со своей стороны, по четыре или пять знатных особ, а папа — двух кардиналов с полномочиями легатов. Проведя переговоры в городе Аррасе, эти представители должны были заключить окончательное соглашение и добрый мир, если то будет угодно Господу. И еще в договоре о перемирии было условие, что каждый должен мирно владеть тем, что сумел захватить.
Когда договор о перемирии был подписан и скреплен печатями обеих сторон, всем воинам было разрешено вернуться в свои края. Все брабантцы были этому крайне рады, и особенно ополченцы Брюсселя, ибо они просидели и пробыли под Турне очень долгое время и без всякого желания.
На следующее утро, едва забрезжил свет, люди в обоих лагерях принялись в великой спешке, сутолоке и неразберихе складывать шатры и палатки и нагружать повозки. Тот, кто это видел, вполне мог бы сказать: «Я вижу смену времен!»
Так распались эти две великие армии. Король Англии дал отпуск всем своим воинам и очень поблагодарил всех сеньоров-предводителей за службу, которую они для него несли. Затем король вернулся в Гент, к своей жене-королеве, и уже довольно скоро они отплыли назад в Англию.
Король Франции тоже дал отпуск всем своим людям. Затем он прибыл в Лилль и провел там примерно пятнадцать дней. Самые именитые горожане Турне явились его повидать. Поскольку они очень отважно и стойко держались в ходе осады, король их приветливо встретил, на славу попотчевал и выказал им милость. Его милость заключалась в том, что он вновь пожаловал им право местного самоуправления, которое было отменено перед началом осады. Поэтому поводу горожане очень обрадовались, ибо уже долгое время их управляющим был мессир Годмар дю Фэ. Они сразу же переизбрали из своей среды прево и членов магистрата, согласно своему обычаю. Кроме того, горожане Лилля попросили короля, чтобы он соизволил выдать им своего пленника, мессира Вафлара де Ла-Круа, который уже долгое время с ними воевал и нанес им великий ущерб.
Король выполнил просьбу горожан, ибо был в большом долгу перед ними. Ведь прежде они оказали ему превосходную услугу, когда взяли в плен графа Солсбери и графа Саффолка, а потом отослали к нему.
Получив в свое распоряжение названного мессира Вафлара, жители Лилля не стали его долго держать под стражей, но велели предать позорной смерти[875].
После всех этих дел король Франции выступил из Лилля и, весьма развлекаясь в пути, доехал короткими переездами до Парижа. Потом он на долгое время задержался в Венсенском лесу.
Однако приспело время, на которое было назначено проведение переговоров в городе Аррасе по уже известному вам поводу. Наш Святой Отец папа Климент [VI][876], правивший в ту пору церковью, послал туда легатами двух кардиналов, а именно кардинала Неаполитанского[877] и кардинала Клермонского[878]. От имени короля Франции туда прибыли герцог Бурбонский, граф Саарбрюкский, граф де Сен-Поль и сир де Куси; а короля Англии представляли епископ Линкольнский, граф Уорик, мессир Жан д’Эно и мессир Анри Фландрский. На этих переговорах было проведено множество обсуждений и состоялся обмен многочисленными речами, и, тем не менее, на путь соглашения выйти никак не удавалось. Англичане требовали слишком много, на взгляд французов, а французы предлагали слишком мало, на взгляд англичан. Поэтому дела остались в своем первоначальном положении, и все сеньоры разъехались по своим краям: кардиналы отправились в Авиньон, французы — во Францию, а англичане — в Англию.
И стали тогда два короля копить силы, чтобы по истечении срока перемирия воевать еще более яростно и жестоко, чем прежде. Это перемирие не слишком хорошо соблюдалось в таких отдаленных пограничных землях, как Сентонж, Гасконь и Тулузен, ибо французские и английские гарнизоны постоянно совершали друг на друга набеги и нападения. Французские гасконцы в ту пору одерживали верх в Лангедоке и захватили множество городов и крепостей у англичан. Также и шотландцы твердо заявляли, что, пока они способны сражаться, они ни за что не станут соблюдать перемирие в войне с англичанами, ибо вовсе к тому не обязаны, но будут изо всех сил наносить им урон. Так они и сделали, но об этом вы услышите позже.
А теперь мы поговорим о начале великих и знаменитых бретонских войн, рассказ о которых очень сильно украсит эту книгу. Ведь, как вы услышите, в ходе них было совершено больше прекрасных подвигов и случилось больше великих приключений, чем в какой-либо другой стране.
Миниатюра из «Хроник» Жана Фруассара, выполненная неизвестным мастером в третьей четверти XV столетия.