Дабы великие чудеса и прекрасные подвиги, совершенные в ходе войн между Францией и Англией, а также в соседних королевствах, имевших с ними дружбу и союз, были достойным образом отмечены, и дабы во времена нынешние и грядущие о них знали и помнили, я, Жан Фруассар, каноник и казначей из Шимэ, хочу взяться за их точное описание в прозе. При этом я буду полагаться на правдивые сведения, полученные мною от храбрых мужей — рыцарей и оруженосцев, которые весьма способствовали приумножению оных подвигов, а также на сведения, сообщенные мне некоторыми гербовыми королями, сиречь герольдами, и их маршалами, которые по праву и долгу считаются честными судьями и знатоками в таких делах.
Вам также следует знать, что я диктовал и составлял эту книгу в виде исторической хроники, согласно рассказам вышеназванных свидетелей, со всей добросовестностью, не занимая ничью сторону и никого не приукрашивая в ущерб остальным. В этой книге прекрасные деяния тех, кто того заслужил, будут непременно упомянуты и описаны. И неважно, выходцами из какой страны или народа они являются. Ибо, как хорошо известно тем, кто уже положил на это немало сил, ратные подвиги обычно совершаются столь дорогой ценой, что ни в коем случае не следует о них ничего выдумывать.
Однако я предупредил, что намерен повествовать и рассказывать о великих чудесах. И действительно, всех и вся, кто будет листать, читать или слушать эту книгу, наверняка поразят великие приключения, которые им там встретятся. Ибо, на мой взгляд, начиная с сотворения мира и с тех времен, когда люди впервые начали воевать, ни в какой истории не найдешь стольких чудес и возвышенных подвигов, сколько их было совершено как на суше, так и на море, в ту эпоху и пору, когда шли вышеназванные войны, о коих я собираюсь вам рассказать и поведать.
Но прежде чем углубиться в эту тему и начать рассказ, я хочу сделать маленькое отступление и раскрыть цель и сущность Доблести, дабы наставить тех добрых людей, которые желают быть с ней в союзе.
Перво-наперво любой человек, стремящийся стать героем, должен обозреть и обдумать жизнь и поступки героев древности и тех, кто уже почил: как и при каких обстоятельствах пришли к славе эти люди, чьи гербы он, быть может, теперь носит и чьими землями владеет.
Имя героя воспламеняет робкие сердца и озаряет яркими лучами чертоги и дворцы. На героя восхищенно указуют перстами, о его подвигах ведут рассказы, ему отдают всю славу мира!
Сама же Доблесть вовсе не любит засиживаться в палатах — она странствует и путешествует по ближним и дальним странам, всюду взыскуя ратных приключений. Однако есть некоторые башелье, которые говорят в свое оправдание: «Я бы охотно странствовал в поисках ратных приключений, но было бы на что». Спору нет, деньги — это и впрямь хорошее подспорье для того, чтобы сновать и ездить по свету. Однако Доблести вовсе не по вкусу, когда какой-нибудь бедный, но полный сил башелье оправдывается, что он не ищет ратных приключений из-за нехватки средств. Ибо если он и впрямь того захочет, то обязательно найдет покровителя, который, коли он того стоит, ему поможет, его продвинет по службе и наградит согласно его деяниям. Ведь опыт и навык всегда приходят к добрым воинам, и уже неоднократно в различных местах случалось, что множество бедных башелье сами обеспечивали себе имя и почет своими подвигами и ратными трудами.
Если вы прочтете или прослушаете эту историю от начала и до самого конца, то встретите и обнаружите в ней имена многих храбрецов из обоих королевств, которые, несомненно, должны быть отнесены к числу героев. Но мне незачем называть их сейчас, поскольку они будут названы в свое время по ходу дела.
Люди на свете делятся и различаются по многим признакам. Прежде всего, отважные люди утруждают свое тело на войне, дабы завоевать мирскую славу и известность. Народ говорит, толкует и судит об их деяниях, а некоторые клирики описывают и отмечают их труды и подвиги в книгах, дабы обеспечить им вечную память. Ибо из писаний можно узнать обо всем на свете, и в них отмечено и доброе, и дурное, а также удачи и невзгоды древних.
Раньше я весьма часто и глубоко размышлял о сущности и поведении Доблести, думая и гадая при этом, как и где она установила пределы своему шествию от одного королевства к другому. В юности я также слышал разговоры многих отважных людей, которые, как и я, дивились над этой загадкой. И дабы прийти к истине и успокоить свое воображение, я так начитался книг о древности, что, как мне кажется, сумел кое-что узнать. И сейчас, в меру своего разумения, я сделаю из этого некоторый общий вывод.
Согласно правдивым свидетельствам древних писаний, вскоре после Потопа, когда вновь заселившие землю потомки Ноя стали носить оружие, нападать друг на друга и прибегать к войне в спорах из-за владений, Доблесть правила сначала в Халдейском царстве через царя Ниноса[879], по велению коего была основана и отстроена Ниневия — великий град, протянувшийся в длину на три дневных перехода[880], —а также через его жену, царицу Семирамиду, даму великой отваги. Затем Доблесть перешла оттуда в Иудею и Иерусалим, дабы править там через Иисуса, Давида и Макковеев[881]. Потом она перебралась в державу персов и мидян, дабы править в ней через великого властителя Кира, Ксеркса и Артаксеркса[882]. Далее Доблесть правила в Греции через Геракла, Тезея, Ясона, Ахилла[883] и других отважных рыцарей; затем в Трое Великой через царя Приама, Гектора[884] и его братьев; затем в Риме через благородных сенаторов, центурионов и великого Юлия Цезаря[885]. Затем она поселилась во Франции подле Карла Великого, ставшего королем Франции, Германии, а также Римским императором[886]. Впоследствии Доблесть правила некоторое время в Англии через короля Эдуарда[887] и добрую королеву Филиппу д’Эно, его супругу, а также через их детей и других отважных воинов английского королевства, как вы и сами увидите и поймете, если прочтете эту историю до конца.
А теперь я даже не знаю, захочет ли Доблесть двинуться куда-то дальше, или же вернется на прежние места. Ведь по своему нраву Доблесть столь благородна и величава, что, встретив людей, поклоняющихся ей и верно служащих, она к ним снисходит и, привязавшись, остается с ними. А вот к малодушным лентяям у Доблести участия нет: она их сторонится, избегает, и поделом! И ты, муж, мечтающий достичь почета благодаря Доблести, помни, что храбреца всегда приглашают сидеть за одним столом с королями, герцогами или графами, а трусливого увальня усаживают на отшибе, даже если он самых благородных кровей. И поскольку вся эта история полна рассказами о подвигах и их последствиях, я немного остановился на том, сколь большое значение имеет Доблесть, дабы все молодые люди, любящие военное дело, могли извлечь для себя урок. Но разум требует, чтобы, согласно имеющимся у меня сведениям, я описал и разъяснил причины, по которым разгорелась война между Англией и Францией, ибо каждая сторона, как нападавшая, так и оборонявшаяся, утверждала, что ее дело правое.
Прежде всего, чтобы удачней подступить к теме, я подробно расскажу, в каком порядке развивались события.
Вы должны знать, что когда стихли великие войны во Фландрии — войны, приведшие к битве при Куртре[888], в которой, из-за гордыни графа Артуа по имени Робер, погибло и пало столько храбрых и знатных людей Французского королевства, — король-красавец Филипп Французский[889] выдал свою дочь Изабеллу[890] замуж за короля Эдуарда Английского[891]. Этот английский король не имел ни столь глубокого ума, ни столь великой доблести, как его отец, добрый король Эдуард[892], который вел множество войн с шотландцами и датчанами и всех их завершил с честью для себя и с выгодой для своего королевства. И поскольку Эдуард-сын вовсе не имел таких способностей и военной удачи (ибо не всякий может украситься добрыми свойствами), он стал противен и ненавистен своему народу. Однако подданные не показывали ему своей тайной ярости, пока он не совершил множества великих злодейств и лютых расправ над знатью своего королевства.
Некоторое время англичане могут терпеть такое обращение, но зато под конец отплатят столь жестоко, что это станет уроком для всех. С ними шутки плохи, и правящий ими король встает с постели и ложится в нее средь великой опасности, ибо его ни за что не станут чтить и любить, если он не победоносен и не хочет воевать и сражаться со своими соседями — особенно с теми из них, которые могущественней и богаче самих англичан. Таковы их устои.
Англичане всегда придерживались, придерживаются и будут придерживаться этих взглядов, пока Англия остается обитаемой землей. У них в широком ходу утверждение, в правоте которого они не раз зримо убеждались на собственном опыте, что после одного храброго короля ими обязательно правит другой, лишенный всякой доблести. И считают они его лежебокой и рохлей, если он не хочет продолжать труды своего отца или иного предшественника — доброго короля, правившего до него. Их земля изобильна богатством и всяким добром, когда они ведут войну, а не пребывают в мире, — с этой мыслью они рождены и вскормлены, и никто не заставит их поверить в обратное.
Нрав у англичан странный: они часто горячатся и вскипают, быстро гневаются и медленно остывают, сверх меры подозрительны, забаву и утешение находят в сражениях и убийствах, алчны и чересчур завистливы к чужому добру. Сдержанные и надменные, они не могут чистосердечно и искренне поддерживать дружбу и союз с другими народами. А если говорить особо об английских ремесленниках, то под солнцем нет более опасных людей, чем они. Своими нравами и манерами английская знать очень сильно отличается от ремесленников и крестьян, ибо дворяне там благородны и верны, а простонародье свирепо, опасно, заносчиво и непостоянно. Если народ пожелает выказать свою ярость и мощь, знати против него не выстоять. Однако уже долгое время они живут в добром согласии, ибо знать требует с народа только то, что положено, да народ и не потерпит, если у него возьмут бесплатно хотя бы курицу или даже одно яйцо. Английские ремесленники и пахари живут своим трудом, а дворяне — своими рентами и доходами, а если король их утруждает, то платит за это. А чтобы король обложил свой народ налогом — так это ни-ни: народ никогда не захочет и не сможет этого терпеть. Только с шерстяного склада там взимаются определенные таможенные пошлины и налоги, за счет которых король имеет дополнительный доход помимо своих рент и обычных поступлений, а когда он ведет войну, эти пошлины ему удваивают.
В Англии за этим следят строже, чем в любой другой стране мира. Ее обитатели даже не представляют, как можно жить иначе. И тому королю, который ими правит, приходится под них подлаживаться и склоняться перед многими их желаниями. А если он пойдет наперекор и натворит бед, то за это поплатится, как это и случилось с тем королем Эдуардом [II], о котором я сейчас веду речь. Его отец, добрый король Эдуард [I], был столь исполнен доблести, что после многих побед над шотландцами сумел захватить у них город Бервик и все порубежные земли до самого города Абердина. Он также завоевал и удержал за собой Эдинбург и мощный замок Стерлинг.
Когда этот добрый король Эдуард [I] скончался, королем стал его сын, тоже именем Эдуард. Но он ни в чем не подражал своему доблестному отцу. Поэтому уже достаточно скоро после его коронации шотландский король по имени Роберт Брюс послал ему вызов и, не мешкая, двинулся на него с большим войском. Сначала он отвоевал все шотландские земли, захваченные ранее добрым королем Эдуардом, а затем завладел городом Бервиком, перешел реку Твид, вторгся в пределы Нортумберленда и опустошил огнем и мечом обширную область Английского королевства вплоть до реки Тайн. После этого названный Шотландец вернулся в свою страну и подверг осаде замок Стерлинг. Когда же король Эдуард [II], сын доброго короля Эдуарда, подвигся со всем своим рыцарством снять эту осаду, то король Роберт Брюс со своими людьми дождался англичан под Стерлингом и дал им очень большое сражение[893]. Англичане были разбиты и ударились в бегство, потеряв многих пленными и убитыми. Шотландцы продолжали преследование до самой реки Умбер[894] и даже далее, так что король Эдуард едва от них спасся. Удирая, он всю дорогу не чувствовал себя в безопасности ни в одном встречном городе или замке, пока не оказался, наконец, в самом Лондоне. И когда он познал и изведал на себе храбрость короля Роберта Брюса, то поспешил заключить с ним договор о перемирии[895]. После этого в войнах между Английским и Шотландским королевствами на долгое время установилось затишье.
Тот король Эдуард [II], о котором я говорю, и который испытал столь великий позор и урон под Стерлингом в Шотландии, имел двух единокровных братьев[896]. Один из них величался графом Маршалом и был человеком очень диким и невыдержанным. Другой же, по имени Эдмунд, был графом Кентским. Человек храбрый, праведный, любезный, мягкий и обходительный, он пользовался всеобщей любовью. От своей жены, королевы Изабеллы, дочери короля-красавца Филиппа [IV], король Эдуард [II] имел двоих сыновей и двух дочерей. Старший из сыновей носил имя Эдуард и впоследствии, по дружному решению английских баронов, прелатов и общин, стал королем Англии еще при жизни своего отца, короля Эдуарда [II]. Далее в своей истории я вам расскажу, как и почему это случилось. Второй сын, которого звали Джоном Элтемским[897], умер еще в юности. Старшая из дочерей звалась Изабеллой[898] и была выдана замуж за короля Дэвида Шотландского[899], сына короля Роберта Брюса, с согласия видных баронов обоих королевств, для установления между ними более тесных дружественных связей. Вторая из дочерей, именем Джоанна[900], была выдана за графа Гельдернского[901]. От их брака родилось два сына, Рено и Эдуард[902], а также две дочери. Из этих дочерей старшая стала женой графа Юлихского, а младшая умерла незамужней.
Помимо своей дочери, госпожи Изабеллы, которая впоследствии стала королевой Англии, король-красавец Филипп [IV] Французский имел троих сыновей. Эти три сына были весьма пригожими и славными рыцарями. Старший, по имени Людовик, при жизни отца был королем Наварры и прозывался Сварливым[903]. Второго сына звали Филиппом Красивым[904], а третьего — Карлом[905].
После смерти короля-красавца Филиппа все три его сына один за другим, в порядке старшинства, становились королями Франции. Хотя все они были женаты, ни один из них не сумел завести наследника мужского пола от законного брака. И случилось так, что после смерти последнего из них, короля Карла [IV], двенадцать французских пэров наотрез отказались передать корону и земли Франции его сестре, королеве Английской. Ибо пэры заявляли и утверждали (и продолжают это делать до сих пор), что королевство Французское слишком благородно по своей сути, а потому не может и не должно переходить по наследству к женщине или же через женщину к ее сыну. В итоге, по законному и естественному положению, применявшемуся еще с древности, двенадцать пэров Франции избрали королем Филиппа де Валуа[906], который был сыном тогда уже почившего мессира Карла, графа Валуа[907] — брата вышеназванного короля-красавца Филиппа [IV]. Таким образом, пэры обошли в правах королеву Английскую и ее сына, который был наследником и племянником короля Карла Французского, тогда как Филипп де Валуа доводился последнему лишь двоюродным братом. Это-то и есть та самая причина, из-за которой бедственные войны и смуты захлестнули и охватили впоследствии все королевство Французское. Именно она послужила поводом для нападения и защиты, как вам будет рассказано далее в этой истории. Однако, обязанный придерживаться событийной очередности, я не могу приступить к рассказу об этом прямо сейчас. И еще я хочу немного поговорить о короле Эдуарде [II] Английском.
Правда то, что король Эдуард [II], женатый на дочери короля-красавца Филиппа, очень сумасбродно себя вел в течение всего своего правления и слишком легковерно следовал злым советам. Так, он приблизил к себе одного рыцаря, своего родственника, по имени Хъюг Диспенсер, который был в Англии великим бароном и богатым человеком. Этот мессир Хъюг, а также мессир Хъюг, его отец, настолько подчинили короля своей воле, что тот ничего не делал без согласования с ними. Однако чаще всего король действовал по указке и наущению Хъюга-сына, ибо тот постоянно держался подле него, а Хъюг-отец был уже слишком стар. Без совета с Хъюгом-младшим король и пальцем не мог пошевелить, и потому все люди, хорошо знавшие об их отношениях, сильно роптали и возмущались. Ведь, как я уже отмечал здесь ранее, англичане не могут долго сдерживаться и терпеть, когда им причиняют какое-нибудь неудобство. А если, вопреки своей воле, они его все-таки сносят и терпят, то, в конце концов, жестоко за это отплачивают.
Случилось же так, что после поражения, постигшего короля при Стерлинге в Шотландии, все Английское королевство навсегда утратило к нему свое расположение, равно как и к мессиру Хъюгу Диспенсеру. Прелаты, бароны и жители добрых городов стали очень сильно роптать на короля и его советников. Государя до того избаловали негой и праздностью, ворчали и сетовали они, что королевство уже претерпело позор и ущерб выше всякой меры, и исправить это вряд ли возможно.
Когда мессир Хъюг Диспенсер проведал, что против него так негодуют, то стал опасаться, как бы с ним не стряслось чего-нибудь худого — с ним, который был у короля в милости паче всех прочих. Поэтому он наговорил и внушил королю, что многие английские бароны составили против него заговор, и если он не поостережется, они выгонят его из собственного королевства. Король поверил этому доносу и поспешил принять меры — весьма крутые. Когда в Бристоле, где король жил чаще и охотней всего, по его приказу собрался парламент, он велел схватить до двадцати двух знатных и видных баронов Англии и всех их обезглавить. В первую очередь, графа Томаса Ланкастера, который приходился ему дядей и был храбрым и праведным мужем. Впоследствии на его гробнице случалось много дивных чудес. Если бы брат короля, граф Эдмунд Кентский, присутствовал в этом парламенте, его казнили бы тоже. Однако он в ту пору болел и, сославшись на это, не явился.
Когда весть об этой расправе из края в край разнеслась по Английскому королевству, все люди сильно возненавидели короля и мессира Хъюга Диспенсера. Но открыто говорить об этом никто не решался, опасаясь доносов. Ведь король и Хъюг Диспенсер были столь жестоки, что не щадили даже самых высокородных и знатных, и стремились править таким образом, чтобы никто не смел обсуждать их поведение.
Помимо всего этого, мессир Хъюг внес такой большой разлад в отношения королевской четы, что Эдуард [II] теперь и смотреть не хотел на свою супругу. А поскольку граф Эдмунд Кентский открыто порицал за это своего брата-короля в присутствии некоторых знатных англичан, то за эти и прочие речи мессир Хъюг изо всех сил постарался навлечь на него королевскую опалу и немилость. И это ему удалось.
Хорошо осведомленные обо всех его кознях, королева и Эдмунд Кентский почли за лучшее удалиться на жительство в графство Кент. Там они пребывали какое-то время в одном красивом замке, который принадлежал графу и назывался Лидс. При этом король Английский совершенно не считал нужным видеться со своей супругой, хотя она была дамой очень красивой, женственной и ласковой в речах. Столь же безучастен был он и к своим детям. И пришлось королеве жить лишь за счет своего домена, ибо в Англии королевам дают большие привилегии и прекрасные земли в качестве вдовьей доли.
Но вот однажды графу Кентскому и королеве сказали, что скоро король их прикажет схватить: своего брата он обезглавит или утопит, а супругу заточит в темнице. От таких вестей они очень встревожились, ибо знали, что король суров и жесток, равно как и Хъюг Диспенсер, который испытывал к ним лютую ненависть. Поэтому они решили срочно уладить свои дела и покинуть Англию. Их намерение состояло в том, чтобы навестить короля Карла [IV] Французского, ибо королева его не видела с тех самых пор, как впервые прибыла в Англию. Высадиться беглецы собирались в графстве Понтьё, которое было отдано королеве в приданое при заключении брака с королем Эдуардом, а потому должно было отойти к ней.
Итак, после того, как королеву и графа Кентского известили и предупредили о том, что король и мессир Хъюг Диспенсер замыслили их погубить, они спешно покинули Англию в сопровождении лишь очень немногочисленной свиты. Среди прочих в этой свите находился один английский рыцарь, по имени Роджер Мортимер. Тайно отплыв из Англии, беглецы причалили в Булони, а затем продолжали свой путь, пока не приехали под Париж, в Венсенский лес, где тогда проживал король Франции[908].
Король Карл Французский довольно ласково встретил свою сестру и очень приветливо смотрел на ее юного сына Эдуарда, а также на графа Кентского и мессира Роджера Мортимера. Выслушав рассказ сестры и графа Кентского о жизни, делах и поступках короля Англии, он сразу распорядился о необходимом для гостей содержании. Однако он вовсе не сказал:
«Милая сестра! Поскольку я вижу, что ваш муж совсем распустился, то из любви к вам я настоятельно от него потребую, чтобы он образумился, удалил от себя злых советников и, помирившись с вами, держал вас на том положении, которое подобает королевской супруге. А иначе я пойду на него войной».
Ничего подобного! Вместо этого он сказал:
«Моя прекрасная сестра! Я любезно позабочусь о достойном содержании для вас и вашего сына, и, пока вы у меня гостите, ваш супруг одумается или его любовь и дружба с этим Хъюгом Диспенсером прервется сама собой».
Королеве пришлось сделать вид, что она довольна этим предложением. Поэтому она поблагодарила своего брата, и также поступил граф Кентский. И задержались они в Париже и его окрестностях на целых три года[909]. Все это время они часто навещали короля Карла, который охотно с ними виделся и получал иногда великое удовольствие, наблюдая за своим юным племянником Эдуардом. Ибо тот был задорным и пригожим мальчиком, и короля весьма забавляли его шалости.
В ту пору, когда королева Английская, ее сын и граф Кентский находились во Франции, король Карл [IV] собирался выдать замуж двух молодых племянниц. То были дочери двух его умерших братьев: одна — короля Людовика [X], по прозвищу Сварливый, а другая — короля Филиппа [V] Длинного, которого раньше величали графом Неверским. Первая из этих девушек впоследствии стала герцогиней Орлеанской[910], а вторая, Маргарита, — графиней Фландрии и Артуа[911]. В королевском совете предлагали — и король Карл был с этим вполне согласен, — чтобы его милый племянник, Эдуард Английский, взял в жены одну из этих принцесс и унаследовал после его смерти французский престол. Ведь Эдуард и принцессы-невесты были прямыми продолжателями французской династии.
Новость об этой затее разнеслась так широко, что скоро стала известна в Англии. Когда мессиру Хъюгу Диспенсеру ее сообщили, он сильно забеспокоился, как бы могущественное вмешательство французского короля не заставило его упасть с высот власти. Ведь он заранее предвидел, что его государь, король Англии, не посмеет прогневить Карла Французского. А кроме того, женившись на своей двоюродной сестре, юный Эдуард уже в скором времени стал бы действовать, опираясь на военную силу Франции. Наконец, вдобавок ко всему, Хъюг Диспенсер хорошо знал, что его весьма ненавидят в Англии из-за тех свирепых и беспричинных расправ, которые были совершены с его совета и одобрения. Поэтому он ежедневно чувствовал опасность и угрозу, исходящую от родственников казненных. Учитывая все это, он решил прибегнуть к великим упреждающим мерам, что он и сделал.
Хъюг Диспенсер прекрасно понимал, что намеченный брак может быть заключен лишь с дозволения папы. Поэтому он тотчас и немедля заставил короля Эдуарда написать к папе Иоанну [XXII], который в ту пору правил церковью из Авиньона. Этот папа был гасконцем, родом из Бордо[912], и все его близкие жили в английских владениях. В силу этого, всеми мыслями и делами он был англичанином, и ни за что не пожелал бы прогневить короля Эдуарда. Когда письмо к папе было написано и запечатано, мессир Хъюг Диспенсер, вписавший туда все, что хотел (вероятно, без всякого ведома короля), сразу вручил его рыцарям из своего линьяжа и отправил их в Авиньон. Увидев посланцев английского короля, папа встретил их с великим радушием. Затем он распечатал письмо и, внимательно прочитав, сохранил его содержание в тайне.
Уже вскоре случилось так, что у папы попросили разрешение на брак юного Эдуарда Английского с юной дамой, дочерью почившего короля Людовика [X] Французского и Наваррского. Однако папа Иоанн, который уже был обо всем предупрежден и стремился угодить королю Англии и мессиру Хъюгу Диспенсеру, заявил посланцам французского короля, что никогда не даст разрешения на этот союз, ибо молодые доводятся друг другу слишком близкими родственниками. Так была эта свадьба сорвана и расстроена. Тем не менее, многие французские бароны и рыцари не слишком об этом печалились, ибо еще прежде они поговаривали, что великое зло может случиться из-за этого брака после смерти короля Карла [IV], который согласился завещать молодым французский престол. Ведь, по старинным уложениям и статутам Франции, земли французской короны не могут наследоваться ни этими принцессами, ни детьми королевы Английской. Истинными наследниками являются сыновья графа Валуа, Филипп и Карл. Их степень родства с королем Карлом [IV], конечно, более дальняя, нежели у Эдуарда Английского, но зато их отец, граф Валуа, приходился братом королю-красавцу Филиппу [IV] Французскому.
Так-то вот сумел мессир Хъюг Диспенсер уладить свои дела. Он хорошо знал, что поступает дурно, но уже настолько закоренел в своей злокозненности, что не мог и не хотел исправляться. Поэтому в конце концов его постигла весьма жестокая кара, как вы узнаете уже достаточно скоро из этой истории.
Великий ропот и возмущение поднялись в Англии против короля и Хъюга Диспенсера, как среди знати, так и среди прелатов и купцов. И говорили они друг другу при встрече:
«Следуя подсказкам и советам этого Хъюга Диспенсера, наш король совсем остервенел. Чего хорошего в том, что он выжил из Англии королеву — эту храбрую, разумную, скромную и благочестивую даму, которая приходится сестрой королю Франции, — а также ее сына, нашего наследного принца? Граф Кентский, отважный и совестливый человек, тоже не сумел удержаться в этой стране, поскольку в разговорах со своим братом-королем и мессиром Хъюгом Диспенсером он открыто порицал их безумства. Такие поступки нельзя терпеть и одобрять, ибо они могут нанести слишком большой ущерб нашему королевству. Так что было бы хорошо положить им предел».
Лондонцы, которые, пока стоит их город, всегда были, есть и будут самыми влиятельными жителями во всей Англии, тоже считали, что дела в их стране идут слишком плохо: правосудия нет и в помине, а купцы не смеют ходить и ездить по дорогам из-за великой опасности потерять свои товары и жизни. Поэтому в разговорах между собой лондонцы говорили, что все это нужно пресечь, и что король со своими советниками живет и правит совершенно никчемно.
Лондонцы чувствовали, что большинство английской знати готово к решительным действиям. Ведь уже ходила тайная молва о том, что за свои непотребства и безумства король вовсе не достоин владеть страной; что он неправедно и греховно удалил от себя свою жену, королеву Английскую, своего сына и своего брата, графа Кентского, и теперь прохлаждается в Бристольском округе среди праздных утех, нисколько не вникая, как ведется управление страной, а заботясь лишь о том, чтобы иметь достаточно серебра и золота для своих развлечений. И всю казну он раздает Хъюгу Диспенсеру и его приспешникам.
В итоге лондонцы, а также некоторые дворяне и прелаты, которые не могли больше терпеть всего происходящего, собрались на тайный совет и постановили принять меры, а именно призвать назад свою государыню, королеву Изабеллу, вместе с ее сыном и графом Кентским. Пусть только они высадятся в Англии с тремя сотнями латников, а уж там они найдут достаточно поддержки и помощи у английской знати и лондонцев. Заговорщики уверяли в своем письме, что сколько ни явится в Англию латников — все они будут оплачены, и в этом давали лондонцы свое ручательство. Когда письмо было написано и запечатано, то избрали тех, кто его доставит во Францию. И надлежало все это хранить в секрете, что и было сделано.
По прибытии в Париж посланцы нашли королеву, ее сына и графа Кентского и украдкой вручили им письмо. Когда те его прочли, то очень обрадовались, поскольку увидели, что самые здоровые силы страны вместе с лондонцами зовут их к себе. Однако весь вопрос заключался в том, где найти латников. Королева не решалась поведать о полученном приглашении ни своему брату, королю Франции, ни французским баронам, поскольку граф Кентский и мессир Роджер Мортимер не советовали ей этого делать. Ведь они хорошо видели, что мессир Хъюг Диспенсер, постоянно присылая дары и подарки, успел приобрести при французском дворе очень много друзей. Поэтому уже все притворство было пущено в ход, и против королевы Английской действовала слишком сильная придворная партия.
«А что же мы можем сделать?» — спросила тогда королева. — «Сударыня, — молвил граф Кентский, — вы попрощаетесь с королем и поблагодарите его за гостеприимство, которое он вам оказал, хотя он и был достаточно сильно к тому обязан, ибо все-таки вы его сестра, и более близкой родни у него не осталось. Он отпустит вас довольно легко, поскольку вы живете здесь на его средства и придворные, считающие вас за обузу, очень обрадуются вашему отъезду. А если король вас спросит, куда вы хотите отправиться, то вы притворитесь и скажете, что получили весточку от вашего мужа: он зовет вас назад, и вы стремитесь к нему вернуться как можно скорее. Король вам ответит, что это доброе дело.
После этого прощания мы потихоньку направимся к вашей двоюродной сестре, графине Эно, а также к графу и его брату. Они окажут вам добрый прием. В краю Эно живет очень много смелых рыцарей и оруженосцев, которые ищут, где бы повоевать. Поэтому я полагаю, что, когда мы туда приедем, нас поддержат и словом и делом во всех наших затруднениях».
Дама последовала совету деверя и распрощалась со своим братом, королем Франции. Король отпустил ее довольно легко, но при этом захотел, чтобы его племянник Эдуард остался с ним. Как бы то ни было, дама отстояла своего сына, сказав, что без него не вернется в Англию вовсе. Более король об этом речь не заводил и приказал своим придворным рыцарям выдать королеве 2 тысячи флоринов на мелкие дорожные расходы. В ту пору королю служил один рыцарь из Камбрези, которого звали сир д’Эн[913]. Он вызвался проводить королеву и попросил на то дозволения. Король его дал.
Так покинула королева Изабелла своего брата, короля Франции, и уехала от него вместе со своим сыном, юным Эдуардом, графом Кентским, мессиром Роджером Мортимером и всей своей свитой, которая была не слишком большой. Королевский провожатый, сир д’Эн, проводил их в Камбрези. Там они отдохнули день и ночь в его замке, а затем переехали в Бюньикур. В те дни там жил рыцарь, которого звали сир д’Обресикур[914], а также его супруга — дама очень строгих устоев. Они оказали королеве весьма радушный прием.
Между тем по Эно уже разнеслась весть о том, что королева Английская вместе со своим сыном приехала повидать графскую чету, ее детей, а также местных рыцарей и оруженосцев. Лишь только королева спешилась в Бюньикуре, как сир д’Эн уже поспешил в город Валансьенн, до которого ехать было недолго. В то время там пребывали граф с графиней и графский брат, сир Жан д’Эно, владетель Бомона. Явившись к ним в Графскую Залу, сир д’Эн вызвал всеобщую радость известием о приезде королевы. Затем молвил граф своему брату: «Жан, отправляйтесь в Бюньикур и привезите к нам нашу кузину, королеву Английскую. Мы хотим воздать ей почести в нашем крае». Сир де Бомон ответил: «Охотно». Тут же были оседланы кони, и мессир Жан д’Эно тронулся в путь вместе со своей свитой, в которой было много местных баронов и рыцарей.
Затем была задана работа секретарям, которые написали сеньору д’Антуэну[915], сенешалю Эно, сеньору де Линю[916], сеньору де Байёлю[917], сеньору де Барбансону[918], сеньору д’Авре[919], сеньору де Гомменьи[920], сеньору де Вертэну[921] и многим другим, чтобы немедля и без задержек они явились в Валансьенн. Все эти сеньоры прибыли с хорошими свитами, и большинство из них было одето в ливреи, сшитые из тканей, которые им выслал граф. Равным образом и знатные дамы с девицами тоже явились к графине.
Меж тем мессир Жан д’Эно ехал, пока не прибыл в Денэн, что под Валансьенном. Там он остановился и послал сира д’Эна в Бюньикур. Поскольку было уже поздно, мессир Жан сказал ему: «Я обязательно навещу королеву, каков бы ни был час, пусть даже ночью. Так ей и передайте». Он сделал все это, чтобы как можно меньше беспокоить чету Обресикуров, ибо чувствовал, что рыцарь и дама могут быть совсем не в духе от неурочного визита. Сир д’Эн прибыл в Бюньикур и отчитался перед королевой обо всем, что он увидел и услышал. Королева осталась очень довольна его рассказом и заметно приободрилась.
Тем временем Жан д’Эно отужинал в Денэнском аббатстве вместе с тамошними благородными обитательницами — дамами и девицами. А сразу после ужина он устремился в путь, прихватив с собой только своего ближайшего оруженосца, Филиппа де Като, да двух пажей. Сев на лошадей, они помчались во весь опор и уже скоро были в Бюньикуре. Там они спешились и вошли в замок, ибо их уже ждали. Мессир Жан д’Эно направился прямо в покой, где находились королева, граф Кентский, мессир Роджер Мортимер и все придворные, бежавшие из Англии вместе с ними.
При встрече королева вся строго выпрямилась, а мессир Жан д’Эно опустился перед ней на одно колено и нижайше поклонился. Затем дама взяла его за руку и, подняв с колена, повела вглубь комнаты. Когда же королева вступила в разговор, то рыцарь снова почтил ее низким поклоном, ибо весь он был соткан из лучших светских манер. Так учтиво и любезно началось их знакомство. Затем королева весьма смиренно поведала рыцарю о своих невзгодах и о том, с какими трудностями и опасностями она бежала из Англии, отвергнутая своим мужем, каковой возненавидел ее лютой ненавистью из-за наветов и подстрекательств одного английского рыцаря и довольно видного сеньора, по имени Хъюг Диспенсер. На все эти речи и жалобы рыцарь отвечал очень мягко и рассудительно, постоянно стараясь утешить даму. Наконец, королева в своем рассказе дошла до того, как лондонцы, с одобрения многих английских прелатов и баронов, пригласили ее вернуться в Англию, но лишь на том непременном условии, что она наберет и привезет с собой три или четыре сотни железных латников[922] (ибо в те времена выражались именно так). А лондонцы, со своей стороны, полностью оплатят их услуги и примкнут к ним сами. «Ибо, клянусь вам, мой милый кузен мессир Жан, что самой мне неоткуда взять столько средств, — заключила королева. — Моих денег хватит лишь на покрытие мелких затрат». Мессир Жан, не раздумывая, воскликнул в ответ: «Сударыня! Вот перед вами верный рыцарь, которому сейчас нечего делать и нечем заняться. Поэтому я отдаю себя в ваше распоряжение и не стану помышлять ни о чем ином до тех пор, пока не помогу вам вернуться в Англию! Монсеньор мой брат и я имеем достаточно средств, а также рыцарей и оруженосцев, которые сейчас не заняты никакими заботами и мечтают о битвах. Поэтому не извольте сколько-нибудь опасаться, что из-за нехватки денег иль рыцарей ваш поход не состоится. С помощью Бога и Святого Георгия мы обязательно его совершим!»
При этих словах дама весьма трогательно расплакалась от радости и жалости к себе и поблагодарила рыцаря от всего сердца. Затем мессир Жан д’Эно ей сказал: «Мадам, по поручению монсеньора моего брата и госпожи моей снохи, графини Эно, я прошу вас съездить повидаться с ними и их детьми». Королева сказала в ответ, что она обязана и полностью готова это сделать. Ведь именно для этого она и приехала сюда из Франции.
Так состоялось первое знакомство между королевой Английской и мессиром Жаном д’Эно. Проведя вместе примерно два часа, они успели переговорить о довольно многих вещах и дважды угощались вином со сластями. Наконец, мессир Жан д’Эно все-таки простился с королевой, ее сыном, графом Кентским и всеми прочими дамами и сеньорами. Выйдя из замка, рыцарь, его оруженосец и пажи сели на коней. Сир д’Эн, сир д’Обресикур и трое юных де Мони[923] вызвались их проводить, а Готье и Гильом де Мони остались при королеве. Приехав назад в Денэн, мессир Жан и его спутники там заночевали. Однако сеньоры-провожатые вернулись в Бюньикур, к королеве.
Вволю выспавшись и отдохнув в Денэнском аббатстве, мессир Жан д’Эно поднялся с постели и снарядился, а затем сел на коня и простился с теми дамами и девицами, которые там тогда находились. Когда он прибыл в Валансьенн и вошел в Графскую Залу[924], то застал всех баронов и рыцарей Эно уже в полном сборе. Его брат как раз собирался обедать. Однако прежде чем сесть за стол, мессир Жан ему подробно рассказал, как он съездил к королеве, в каком положении и настроении ее нашел, с какими речами и просьбами она к нему обратилась, а также что он ей ответил. Граф остался очень доволен всем этим рассказом. Похвалив действия брата, он выразил ему глубокую признательность за то, что он предложил свои услуги королеве и ее сыну, и заверил, что вовсе не подведет его ни людьми, ни деньгами. «Видит Бог, милый брат! — ответил ему сир де Бомон. — Я говорил так смело именно потому, что был уверен в вас. Сам же я проникся к доброй даме такой великой жалостью, что не смогу ее подвести, даже если мне придется растратить всю мою казну!» Затем сеньоры омыли руки и уселись за стол.
После обеда было решено, что мессир Жан д’Эно, сир Энгиенский[925], сир д’Антуэн, сир де Линь и сир д’Авре этим же вечером отправятся в путь и остановятся на ужин и ночлег в Бушене[926]. Следующим утром они прибудут в Бюньикур, чтобы забрать с собой королеву Английскую, графа Кентского и всех их спутников. Сначала знатных гостей завезут отобедать в Бушей, а после обеда кортеж двинется через Аспр в Валансьенн по большой Камбрейской дороге[927]. В город гостей провезут через ворота, называемые Камбрезийскими, а затем доставят в Графскую Залу. Там, выйдя им навстречу, их поприветствуют граф с графиней, сеньоры и дамы с девицами.
Такой распорядок всем показался хорошим, и хотя графский двор был неплохо снабжен съестными припасами, их все равно решили пополнить. В Бушей на повозках и лошадях тоже была отправлена большая партия продовольствия, и тем же вечером туда на ужин и ночлег прибыл мессир Жан д’Эно с вышеназванными сеньорами. Когда настало утро, то, отслушав мессу, они все сели на лошадей и очень строгим порядком поехали по равнинной местности Остреванта, пока, наконец, не прибыли в замок Бюньикур. Уже оповещенная об их приближении, королева была полностью готова к отъезду, ибо хорошо знала, что ее едут звать в гости к графу Эно, и что графиня Эно, мадам Жанна де Валуа, выслала для нее свою карету, украшенную и отделанную ей под стать.
Когда бароны Эно предстали перед королевой Английской, то воздали ей такие великие почести, какие только могли, а дама ответила им тем же. Затем королева простилась с рыцарем и госпожой де Бюньикур и со всеми их детьми, которых у них было достаточно, как сыновей, так и дочерей. Королева заверила даму, что за тот добрый прием, который она нашла в ее замке, она чувствует себя крайне обязанной, а потому обещает в будущем сторицей вознаградить ее детей[928]. Добрая госпожа де Бюньикур и д’Обресикур, как женщина мудрая и осмотрительная, смиренно поблагодарила королеву за все. Затем королева вошла в карету, посланную графиней Эно, и усадила радом с собой своего сына Эдуарда, а также одну английскую даму из своей свиты, которую звали госпожа де Бриан[929] (в свое время король и Хъюг Диспенсер приказали обезглавить ее мужа). Затем, выступив из Бюньикура, они поехали совсем неспешно, с прекрасным эскортом, причем мессир Жан д’Эно всю дорогу ехал подле королевы, вровень с каретой. По приезде в Бушей они отобедали, а затем снова тронулись в путь и достигли Аспра. Когда все дамы и сеньоры испили вина, то направились в Валансьенн.
В то время как королева и вышеназванные сеньоры выезжали на луга Фонтенеля, в Фонтенельский лес уже прибыли рыцари и оруженосцы, вооруженные и облаченные в доспехи для джостры[930]. И тогда же графские служащие подарили королеве, ее сыну, графу Кентскому и мессиру Роджеру Мортимеру лошадей и жеребцов, которые так щедро были украшены всем, чем надлежало, что просто нечего было добавить! Королева, а также ее сын и вся свита, взирали на это великолепие с большим удовольствием. Вообще, эти кони и жеребцы были туда посланы и доставлены, чтобы королева, госпожа де Бриан и придворные девицы пересели на них из кареты или с других лошадей. Однако королева и госпожа де Бриан не пожелали покинуть карету и в ней доехали до самого Валансьенна. Юный же Эдуард пересел на одного жеребца, полностью снаряженного и украшенного для него.
Приближаясь к Фонтенельскому лесу, вся процессия выехала на ровное поле. Из леса тем временем появились рыцари и оруженосцы, вооруженные для джостры, и повели очень упорные поединки перед королевой и сеньорами. И всю дорогу, пока королева ехала к Валансьенну, рыцари и оруженосцы, не щадя себя, сражались на копьях. Средь них были: сир де Гомменьи, сир де Вертэн, сир де Мастэн[931], сир де Беллэн[932], сир де Ордэн[933], сир де Потель[934], сир де Вандежи[935], Ле-Борн де Роберсар[936], Жиль де Мони, называемый Гриньяром, Жиль де Сомэн[937], его брат Ост и еще более сорока прочих рыцарей и оруженосцев. Эти ристания длились почти до самого Валансьенна, и королева Английская наблюдала за ними с большим увлечением, равно как и ее сын.
Затем из Валансьенна, на конях добрых и хорошо украшенных, выступило великое множество местных горожан. Они чинным строем подъехали к приближающимся гостям, а затем с почетом проводили их до самой Графской Залы. Там королева вышла из кареты возле парадной лестницы, по которой, появившись из ворот Залы, к ней навстречу уже спускались: граф Эно с совершенно не покрытой головой, его жена — графиня, а также все их юные дети — девочки Маргарита, Жанна, Филиппа, Изабелла и их брат Гильом[938]. Тут хозяева торжественно приветствовали королеву, а она — их. Граф с графиней приняли и встретили королеву очень ласково, как надлежало, ибо очень хорошо умели это делать. И скажу я вам, что вся Зала была тогда отдана под жительство королеве и ее людям. Что же касается графа и графини, то они, вместе со своими детьми, временно разместились в Голландском отеле, что в Малонуа[939].
Королева Английская видела, что граф и графиня Эно оказали ей такой почет, что лучше не придумать. Поэтому в душе она горячо возблагодарила и восславила Господа, очень теперь надеясь, что через братьев Эно и местных рыцарей ей будет оказана великая поддержка и помощь. Так оно, собственно, и случилось, о чем вам будет рассказано далее в этой истории. Королева Изабелла, ее сын и граф Кентский оказались в очень большом долгу перед графом Эно, его братом, мессиром Жаном д’Эно, и эннюерскими рыцарями. Ведь королева не нашла во Франции и вообще нигде ни малейшей поддержки. Никто не желал утруждать себя ее бедами до тех самых пор, пока любезный рыцарь, мессир Жан д’Эно, не взвалил на себя это тяжкое бремя. Поэтому многие люди, даже в самом графстве Эно, сочли его безумцем и сумасбродом, когда, располагая всего лишь горсткой людей, он решил попытать счастья в походе против короля Англии, сеньора Диспенсера и их сторонников. И правду молвить: если бы лондонцы и кое-кто из английской знати не были в союзе и сговоре с королевой, то никто и никогда не вернулся бы из этого похода живым.
В те дни, пока граф Гильом д’Эно тешил и потчевал английскую королеву разными веселыми развлечениями в городе Валансьенне, мессиру Жану д’Эно было отдано распоряжение о том, как он будет действовать и какой отряд латников с собой возьмет. Множество молодых рыцарей и оруженосцев графства Эно предлагали свои услуги мессиру Жану, говоря: «Сир, возьмите нас с собой, мы хотим служить вам в этом походе за свой счет». Любезный рыцарь говорил им в ответ: «Большое спасибо, добрые сеньоры, я над этим подумаю. Я не отказываю вам, но отряд, который я возьму с собой, будет набран для меня монсеньором моим братом». Так извинялся рыцарь, и был воинский сбор назначен на двадцать седьмой день месяца сентября, в городе Дордрехте. Все, кому надлежало туда отправиться, соответственно подготовились и снарядились. Многие прибыли в город Дордрехт даже раньше срока, и там дождались остальных соратников. Тем временем служащие, посланные туда мессиром Жаном д’Эно, заготавливали дорожные припасы и снаряжали баржи и баланжье[940] для плавания в Англию.
Король Англии, сир Диспенсер и их приверженцы были подробно извещены, что английская королева, ее сын и граф Кентский перебрались из Франции в Эно и так разжалобили местного графа и его брата, что теперь мессир Жан д’Эно с отрядом латников собирается отвезти и доставить их обратно в Англию, всем препятствиям вопреки. Поэтому король и сир Диспенсер решили встретить их во всеоружии и повелели, чтобы великое множество латников и лучников охраняло все английские порты, гавани и бухты. Этим воинам было строго-настрого приказано убивать всякого, кто захочет высадиться в Англии, и никого не брать в плен.
Наконец, мессир Жан д’Эно убедился, что все снаряжение уже заготовлено, и в Дордрехт прибыли все его люди, на помощь которых он рассчитывал, а также множество добровольцев, помимо тех, что он набрал и зачислил в свой отряд. Тогда он сказал королеве Английской: «Сударыня, пора нам отправляться в поход, ибо все люди, которых я думал взять с нами в Англию, уже готовы и ждут отплытия». Дама ответила: «С Богом!» Затем распрощалась она с графом Эно и графиней, весьма любезно поблагодарив их за тот почетный и теплый прием, который они ей оказали.
Перед самым отъездом королева расцеловала всех графских детей, одного за другим. Так же поступил и ее юный сын Эдуард. Когда он простился с Филиппой д’Эно, которая впоследствии стала королевой Англии, она принялась очень горько плакать. У нее спросили, почему она рыдает. «Потому, — объяснила она, — что мой милый кузен Эдуард Английский меня покидает, а я к нему уже очень привязалась». Тут стоявшие рядом рыцари начали хохотать, и впоследствии, когда шли переговоры о браке юной Филиппы с английским государем, ей напомнили об этом случае. Она же в ответ весьма благоразумно сказала, что уже тогда ее сердце очень сильно стремилось к этому браку, и она твердо верила, что рано или поздно станет женой Эдуарда.
Так простилась королева Английская с графской четой, и проходило их расставание в городе Монсе, что в Эно. Затем королева и ее спутники приехали на ночлег в Бенш. Следующим вечером они остановились уже в Нивеле, а потом — в Вильворде. Далее они проследовали мимо Брюсселя, оставив его по правую руку, и продолжали свой путь, пока не прибыли в Мон-Сент-Гертруд, а оттуда, наконец, в Дордрехт.
Перед тем как взойти на корабли, они отдыхали в городе всего лишь полдня, ибо весь их флот стоял в гавани на якоре, уже полностью готовый к отплытию. Когда все желающие погрузили на корабли своих коней и начался прилив, то в строгом порядке стало грузиться войско, маршалами которого были мессир Жан д’Эно и мессир Фастре де Рё. Когда все взошли на корабли, были подняты якоря и распущены паруса. И отчалили они, и поплыли, пользуясь попутным ветром и морским спокойствием.
На протяжении всего этого плаванья мессир Жан д’Эно постоянно находился подле королевы Английской и ее сына. В ту пору он переживал самый расцвет своей молодости и был преисполнен задора, как никакой иной рыцарь. Потому-то и отправился он в этот поход столь радостно, не только не страшась разных тягот и опасностей, которые могли выпасть на его долю, но даже о них не задумываясь. А теперь я хочу назвать некоторых рыцарей, составивших ему компанию.
Прежде всего, среди них был мессир Анри д’Антуэн, затем мессир Робер де Байёль, сир де Фонтен, мессир Мишель де Линь, мессир Санш де Буссуа[941], мессир Персеваль де Семери, мессир Санш де Борьё[942], сеньор де Вертэн, сеньор де Варньи, сеньор де Потель, мессир Жерар де Вандежи, сеньор де Гомменьи, сеньор де Монтиньи-ан-Остревант[943], сеньор де Буссю[944], мессир Колар д’Обресикур[945], сеньор д’Эспинуа[946], Ле-Борн де Роберсар, мессир Жиль Гриньяр де Мони, Гильом де Шателе[947], Ост и Жиль де Сомэн и многие другие. Сир де Фаньоль[948] был ближайшим соратником и знаменосцем мессира Жана д’Эно, а мессир Фастре дю Рё — маршалом войска.
Первые два дня плавания ветер был попутным, и сеньоры с моряками уже прикидывали, что скоро, по милости Божьей, они смогут высадиться в порту Оруэлла[949], расположенного в пределах Эссекса. Однако внезапно подул резкий встречный ветер, который отнес их далеко назад от этого порта. Как бы то ни было, эта неудача обернулась для них очень большой выгодой, и Господь, таким образом, явил им самую настоящую милость. Ведь если бы они все-таки прибыли в Оруэлл, то нашли бы там более двадцати тысяч воинов — лучников и прочих, которые их поджидали, чтобы перебить и уничтожить всех до единого. Так им было велено и приказано королем, сеньором Диспенсером и графом Арунделом, державшим их сторону. Все английские порты и гавани, обращенные к Фландрии и Голландии, столь зорко охранялись, что войти и высадиться в них можно было лишь с боем.
Целых два дня встречный ветер гнал вспять корабли королевы и ее сторонников, так что они уже приблизились к берегам Фризии, и даже сами моряки не могли точно сказать, где они находятся. На третий день ветер, наконец, подул в желаемом направлении и понес, и погнал их прямо на Англию, да так быстро, что уже вскоре моряки завидели ее берега. Поэтому они спросили сеньоров, желают ли они высадиться в Англии наобум, ибо их отнесло намного дальше Оруэлла, Колчестера и вообще всех портов и гаваней этого побережья. Те ответили, что да, они хотят высадиться где придется и как можно скорее, ибо им надо отдохнуть самим и дать отдых своим лошадям.
И скажу я вам, что все мореходы, участвовавшие в этом плаванье, были из Голландии или Зеландии. Поэтому они толком не знали всей прибрежной английской местности, а, кроме того, их изрядно измучил шторм[950].
Затем понеслись они под парусами прямо туда, куда гнал их ветер, а вернее туда, куда вел их сам Господь, желавший, чтобы они взяли именно это направление, а не иное. И вот, нацелившись на Англию, которая виднелась прямо по курсу, они, наконец, врезались всей флотилией в незнакомый песчаный берег[951]. Там не было ни гавани, ни порта, а лишь песчаные дюны — достаточно плотные и твердые, чтобы ходить по ним без опаски. А чуть дальше путешественники увидели пред собой довольно ровную пустынную местность, не считая разве того, что там росло великое множество дрока и дремучих кустарников, как если бы там никто не жил и вообще не хаживал[952].
Тем не менее, они высадились и испытали великую радость, вновь почувствовав себя на твердой почве и вне морских опасностей. Затем они постепенно вывели из судов своих лошадей, выгрузили снаряжение и отступили подальше от берега, — туда, куда не мог подняться и докатиться морской прибой. Там же, поблизости, они нашли очень чистый родник, который бил из земли и сбегал вниз к морю. Освежившись его водой, люди и кони испытали большое облегчение.
Ни граф Кентский, ни мессир Роджер Мортимер, и вообще никто из находившихся там англичан не знал, в какой край их занесло, за исключением того, что это точно Англия. Тем не менее, они раскинули лагерь средь кустарников, благо погода стояла прекрасная — теплая и ясная, как если бы дело было в месяце августе. Взаимно поддерживая друг друга, они довольно весело и легко переносили все тяготы и лишения, но не могли сказать, находятся ли они в краю своих врагов или же друзей. Поэтому в течение трех дней, пока стояли там лагерем, они неоднократно подумывали о том, чтобы вернуться на корабли и поплыть до первой встречной гавани или порта. Тем не менее, большинство сеньоров, всё взвесив, пожалели своих лошадей и отказались снова выйти в море. Вместо этого, они предложили поехать наудачу в глубь английских земель. Этого совета, в конце концов, и было решено придерживаться. На корабли снова погрузили все, что невозможно было увезти на лошадях, а мореходам сказали: «Возвращайтесь назад, в Голландию, и если вас спросят о нас, расскажите лишь то, что знаете, и ничего сверх того. Ибо в нашем отряде нет никого, кто бы мог сказать, где мы очутились. Ясно лишь, что мы в Англии и совершим то, ради чего сюда прибыли, или же все здесь останемся». Моряки ответили: «С Богом! Однако мы еще простоим здесь на якоре до завтрашнего дня, пока вы не покинете лагерь». Сеньоры ответили: «Вы говорите дельно».
С наступлением четвертого дня все кони уже полностью отдохнули, а люди горели желанием поехать вперед, дабы испытать судьбу. Поэтому, поручив себя Божьей защите, они тронулись в путь и поехали средь кустарников. Однако им пришлось продвигаться лишь медленным шагом, ибо большинство коней было нагружено доспехами и припасами.
Когда моряки увидели, что отряд уже удалился и начинается прилив, то всем флотом отчалили от берега и, распустив паруса, поплыли назад, не встречая никаких опасностей. По прибытии в Голландию у них спросили, что сталось с королевой Английской, мессиром Жаном д’Эно и всеми эннюерскими рыцарями и слугами. В ответ на это моряки точно описали, в каком положении они их оставили в Англии. И когда граф д’Эно услышал эти первые новости, то стал строить множество тяжелых догадок и томиться великой тревогой за своего брата и весь его отряд.
Королева Английская, ее сын, мессир Жан д’Эно и весь их отряд ехали наугад, забирая то вправо, то влево, пока, наконец, не наткнулись на одно маленькое селение, в котором не было и шести домов. А чуть далее, к своей великой радости, они увидели какой-то высокий монастырь. «Даст Бог, — говорили они, — мы скоро услышим добрые вести». Затем весь отряд сделал привал среди поля, и граф Кентский послал в селение одного конного слугу, дабы выяснить, как называется монастырь, который они увидели. Вернувшись, английский слуга доложил сеньорам, что этот высокий монастырь является аббатством черных братьев и зовется Сент-Эдмунд. Затем отряд снялся с привала и устремился к аббатству.
Когда первые воины показались в воротах аббатства, монахи как раз пели вечернюю молитву на одной площадке. Однако при виде нежданных гостей их охватил такой ужас, что, все побросав, они побежали прятаться кто куда, а сам аббат юркнул в одну укромную келью и там затворился. Ведь монахи вообразили, что это шотландцы или датчане приплыли морем их грабить[953].
Сначала сеньоры даже не знали к кому обратиться. Тем не менее, они ходили и бродили по аббатству до тех пор, пока не нашли одного послушника, который направлялся во двор из монастырского сада. Когда он увидел ратных людей, то захотел убежать, но не тут-то было! Его задержали и, успокоив, спросили, где находится аббат и все его монахи. Послушник ответил, что точно не знает, но полагает, что они в монастыре. Тогда ему было велено их отыскать и успокоить, ибо пришельцы, мол, желают им лишь добра. После этих заверений послушник расстарался так, что отыскал нескольких монахов и, передав слова сеньоров, уговорил их выйти из укрытия. Когда монахи предстали перед сеньорами, те повели с ними мягкую беседу, в ходе которой граф Кентский и мессир Роджер Мортимер себя назвали и молвили: «Сходите поискать вашего аббата. Передайте ему, чтобы он нисколько не опасался, и что королева Английская с сыном зовут его к себе». После этих речей монахи стали искать аббата столь ревностно, что в конце концов нашли и доложили ему обо всем. Когда аббат их выслушал, то крайне обрадовался. Немедленно выйдя из кельи, он предстал перед королевой и ее сыном и принес смиренные извинения за то, что он и его монахи так попрятались и затаились. Они, мол, всерьез вообразили, что их сейчас будут брать в плен и убивать шотландцы, датчане или какие-нибудь иные грабители, ибо один такой случай уже был! Учитывая эту вескую причину, королева полностью извинила монастырскую братию.
Затем весь отряд был довольно удобно размещен в монастырской обители в соответствии с ее распорядком. Сеньоры получили отдельные кельи и нашли изрядное количество овса и сена для своих коней, которые сослужили им великую службу и теперь крайне нуждались в сытном корме и отдыхе. Ведь они сначала намучались в море, а потом три ночи подряд спали средь пустошей. Поэтому они с большим удовольствием восприняли эту остановку и передышку. Столь же довольны были королева, сеньоры и все их люди. Проведя в аббатстве Святого Эдмунда целых три дня, они успели основательно отдохнуть. Когда аббат отдал в их распоряжение слуг-посыльных, то, прежде всего, они оповестили о своем прибытии в Англию графа Генриха Ланкастера, по прозвищу Кривая Шея[954]. Он был братом графа Томаса Ланкастера, которого, как вы знаете, обезглавили по велению короля. Во вторую очередь были извещены жители Лондона во главе с их мэром, а также граф Уорик[955], барон Стаффорд[956], сеньор де Бриан[957], сеньор де Моэн[958], сеньор Перси[959] и все те бароны, которые прежде ручались королеве в своей поддержке.
Граф Генрих Ланкастер, по прозвищу Кривая Шея, самым первым пришел к королеве на помощь с внушительным отрядом латников. При встрече он воздал великий почет мессиру Жану д’Эно и эннюерцам за ту превосходную и важную услугу, которую они оказали королеве, ее сыну и всей стране. Затем из Нортумберленда явились сир Перси, сир Невиль[960], сир Моубрей[961] и сир де Ласи[962]. Следом за ними подоспел и сир Стаффорд. Простые же рыцари и оруженосцы постоянно стекались в аббатство со всех концов.
Лишь только по стране разнеслась весть о том, что королева и ее сын высадились в Англии с отборным отрядом латников, лондонцы, несказанно обрадованные, сразу снарядились, дабы идти к королеве навстречу[963]. И выступили они из Лондона доброй ратью в две тысячи человек, и мэр сам их вел и возглавлял.
Однако не все желающие сумели поспеть в аббатство Святого Эдмунда до ухода оттуда отряда королевы. Ибо сразу по прибытии графа Генриха Ланкастера, на совете было принято решение идти прямо к Бристолю — туда, где находились король Англии, Хъюг Диспенсер Младший, его отец, а также граф Арундел[964]. Поэтому пустились сеньоры в путь, и каждый день к ним на марше присоединялись все новые люди, желавшие служить королеве, так что когда их нагнали лондонцы, все войско стало насчитывать четыре тысячи латников и двадцать тысяч лучников[965].
Новость об этом скоро достигла доброго города Бристоля, который располагает хорошим морским портом и обнесен мощными, надежными укреплениями.
Кроме того, рядом с ним стоит замок, который защищен еще сильнее, ибо он окружен морем и рекой Северн[966]. Названная река впадает в море и отделяет Англию от Уэльса.
Когда король и сир Диспенсер прослышали, что королева и ее сын ведут против них великое войско, в котором находятся даже граф Генрих Ланкастер и лондонцы во главе со своим мэром, то крайне встревожились и безмерно удивились: как это неприятель проник в Англию, если все порты и гавани зорко охранялись? Наконец им доложили и объяснили, каким образом все это случилось. Тогда король потребовал совета у графа Арундела, женатого на дочери сеньора Диспенсера[967], а также у самих Диспенсеров — отца и сына: как он может поправить дело и оказать врагам сопротивление, ибо бежать и отступать от них — невыгодно и непочетно? Королю ответили:
«Сир, разошлите во все концы срочные воззвания и издайте указ, чтобы, под страхом смерти и потери имущества, все люди, не мешкая, явились к вам на помощь. В особенности призовите воинов из Уэльса, ибо валлийцы вас точно не подведут.
Бристоль достаточно хорошо укреплен, и мы вполне сможем в нем продержаться, пока к нам со всех сторон не явятся подкрепления. Что же касается тех латников и лучников, которых вы разместили в портах и гаванях, то они, конечно, уже знают о случившемся. Мы уверены, что они уже спешат к вам на помощь и скоро будут здесь. Быть может, они разгромят отряд королевы еще на пути сюда».
Король последовал этому совету (другого-то ему никто не дал) и разослал своих слуг с воззваниями во все места, где он думал набрать ратных людей, — особенно в Уэльс, ибо этот край ближе всех остальных расположен к Бристолю. Однако вы должны знать, что многие сеньоры, получившие письменные призывы короля, вовсе не стали спешить к нему на помощь, но умышленно уклонились от этого. Ведь когда они прослышали, что королева Английская движется к Бристолю со множеством латников, лучников и примкнувших к ее войску лондонцев, то им стало ясно, что дела короля и его приспешников идут плохо.
Великий английский барон мессир Генрих Бъюмонт и его дядя мессир Томас Уэйк как раз ехали служить английской королеве, когда в поле им случайно повстречались королевские гонцы. Этим гонцам было поручено оповещать всех рыцарей и оруженосцев о том, что они должны срочно и без задержки явиться в Бристоль к королю, ибо тот повелел, чтобы под страхом смерти и потери имущества никто не вздумал его подвести. Получив приказ явиться в Бристоль, рыцари спросили в ответ: «А кого же так боится король?» — и притворились, будто ничего не знают. Королевские гонцы им ответили, что до короля, мессира Хъюга Диспенсера и графа Арундела дошла весть о том, что королева, ее сын и граф Кентский высадились в Англии с большим количеством латников, коих для них собрал граф Эно. Тут два рыцаря изобразили удивление и молвили: «Езжайте, езжайте! Мы обязательно прибудем в Бристоль». Они не солгали, но имели в виду свою помощь королеве.
В тот же самый день они присоединились к воинству королевы. Когда рыцари рассказали о своей дорожной встрече, это осталось без особого внимания, ибо сеньоры были уверены, что все равно никто не станет им мешать и препятствовать.
Сразу по прибытии этих двух рыцарей мессир Томас Уэйк был назначен маршалом всего войска, а затем сторонники королевы продолжили свой поход по стране до тех пор, пока не приблизились к городу Бристолю[968]. Во всех городах, через которые они проезжали, их встречали с почетом и ликованием, и со всех концов к ним постоянно прибывали новые воины. Так двигались они, пока не оказались под самым Бристолем. Поскольку город имел довольно мощные укрепления, его пришлось подвергнуть правильной осаде.
Король Английский и мессир Хъюг Диспенсер-сын безвылазно засели в Бристольском замке, а мессир Диспенсер-отец и граф Арундел со множеством прочих своих сторонников закрепились в городе. Между тем горожане Бристоля увидели, что рать королевы весьма велика и сильна. Ведь вся Англия была за нее, ибо там, где дружно выступят лондонцы, уже никто не дерзнет им противиться. Сильные своим многолюдством и денежным богатством, лондонцы по своим возможностям превосходят всех остальных жителей Англии, а потому никто не смеет их слишком сердить.
В итоге, учитывая, сколь грозная беда над ними нависла, а также то, что помощи не видать ни с какой стороны, ибо все рыцари, которых призвал король, переметнулись к королеве, бристольцы на совете постановили всем городом покориться своей государыне, в обмен на сохранность своих жизней и имущества. Затем они послали переговорщиков к королеве и мессиру Жану д’Эно, ибо без названного сеньора де Бомона ничего не решалось и не вершилось. Однако королева и ее советники наотрез отказались помиловать бристольцев и пообещали их всех перебить, если они не выдадут графа Арундела и мессира Хъюга-отца. Когда бристольцы убедились, что другого выхода у них нет, то согласились на это условие и отворили ворота города. Войдя в Бристоль, маршал войска мессир Томас Уэйк и эннюерцы нашли мессира Хъюга Диспенсера Старшего и графа Арундела в их отелях и доставили в стан королевы. Они также привели туда одного мальчика и двух девочек, которые были детьми короля и королевы[969] и находились под присмотром названного мессира Хъюга. Так воссоединились они со своим братом Эдуардом, и радовалась королева, видя своих детей всех вместе.
Войдя в город, королева и те сеньоры, которым там нашлось место, расположились на постой[970]. И было их мнение таково, что поход завершен, ибо Диспенсер-отец и граф Арундел уже у них в руках, а король заперт в Бристольском замке вместе с мессиром Хъюгом Младшим.
Когда мессира Хъюга-отца и графа Арундела брали под стражу, они очень громко требовали от мессира Томаса Уэйка, чтобы с ними поступили по праву и закону и чтобы их отвели к королеве и ее сыну. Их требование выполнили, и они предстали перед королевой и всеми баронами, составлявшими ее окружение. Королева сказала пленникам, что вместе со своим сыном она поступит с ними по праву и закону и вынесет им честный приговор, согласно их поступкам и деяниям. Тогда молвил ей в ответ мессир Хъюг: «Ха! Сударыня! Пусть лучше Господь соизволит дать нам честный суд и приговор — если не на этом свете, то хотя бы на том!» Затем оба пленника были помещены под охрану мессира Томаса Уэйка, который, следуя наказу, старался очень зорко стеречь их до той поры, пока королева не получит совет, как с ними лучше поступить. Вслед за этим сеньоры сообща рассудили, что со своими главными задачами они уже справились, ибо точно так же они заполучат короля и мессира Хъюга-сына, как уже заполучили двух других своих врагов. А посему надо отослать лондонцев домой.
Призвав к себе лондонского мэра, королева и ее сын поблагодарили его за помощь и сказали, что теперь лондонцы вполне могут уйти, когда захотят, и вернуться к себе домой. Со всем этим лондонцы согласились и, закончив сборы, выступили в путь.
На второй день после их ухода на совете в войске королевы было решено вынести приговор графу Арунделу и мессиру Хъюгу Диспенсеру Старшему. Поэтому их вывели на площадь и поставили пред очи тех английских баронов, которые были назначены судьями. Затем поднялся со своего места мессир Томас Уэйк — рыцарь добрый, мудрый и любезный. Он перечислил все преступления подсудимых и, представив их список, доверил право вынесения приговора одному старому рыцарю, дабы тот по чести рассудил, чего заслуживают особы, совершившие такие деяния. Названный рыцарь посоветовался с другими баронами и рыцарями и с их единодушного согласия объявил, что подсудимые вполне заслуживают смерти в соответствии с ценой и содержанием тех многочисленных ужасных деяний, которые перед этим были оглашены и достоверность коих была установлена со всей очевидностью. И жестокостью своих деяний они-де обрекли себя на казнь в три этапа: сначала их следует проволочить до плахи, затем обезглавить и, наконец, повесить на одной виселице.
Сразу по вынесении этого приговора подсудимых казнили указанным порядком перед Бристольским замком, на виду у короля, мессира Хъюга Диспенсера Младшего и всех их сторонников, которые восприняли это с великой горечью. И каждый может и должен догадываться, что легла у них на сердце тяжелая скорбь.
Эта казнь была учинена в год Божьей Милости 1326, в пятницу. И было то в день Святого Дионисия, в октябре[971].
После свершения описанной выше казни король и мессир Хъюг Диспенсер, видя себя осажденными, предались тоске и унынию и утратили всякую надежду на помощь со стороны. Охваченные душевным смятением и отчаяньем, они уже не знали на что решиться, ибо хорошо понимали, что если их схватят, то наверняка убьют, — в особенности мессира Хъюга Диспесера, из-за которого и случились все эти несчастья.
Наконец, дабы спастись и избегнуть смерти, они решили сесть в рыбацкую шхуну, выйти в море и поплыть наудачу, туда, куда их отнесут волны и ветер — будь то в Уэльс или же в Ирландию[972]. Их замысел был вполне осуществим, поскольку через Бристольский замок протекает один поток, который впадает в море, расположенное поблизости.
Как они задумали, так и сделали. Однажды утром, тайком от противника, они вышли в море на одной маленькой шхуне, оказавшейся в Бристольском замке. В шхуне было всего лишь семь человек, считая их самих, и они упорно стремились к спасению, но, как видно, сам Господь не пожелал им его дать, ибо на них тяжким бременем лежали их грехи.
Беглецы провели целых одиннадцать дней в открытом море, на виду у вражеского войска, но все никак не могли отплыть от Бристоля далее чем на два лье. Когда они пытались продвинуться вперед, ветер, несмотря на все их старания, относил шхуну прямо под стены Бристоля. И всякий раз беглецы выбивались из сил, чтобы к нему не пристать. Наконец, воины королевы их заметили и стали удивленно делиться друг с другом своими догадками: «Что за странность! — Говорили некоторые. — Вот уже седьмой день мы наблюдаем, как эта шхуна борется с ветром, тщетно пытаясь вырваться на морской простор. В этом есть нечто подозрительное, ибо люди, плывущие в шхуне, очень не хотят попасть в Бристоль и всеми силами от него бегут и уклоняются».
Мессир Генрих Бъюмонт, который был молодым и горячим рыцарем, выступил вперед и сказал, что сплавает поглядеть, в чем там дело. Взойдя на одну достаточно крупную барку в сопровождении примерно тридцати лучников, он велел доставить его на веслах к той шхуне, где находился король. Настигнув шхуну, преследователи ее остановили и узрели в ней самого короля и его главного советчика, мессира Хъюга Диспенсера. Ни эти двое, ни их люди не оказали при задержании никакого сопротивления. Затем кормчие шхуны и кое-кто из людей мессира Генриха Бъюмонта доставили ее в бристольскую гавань.
Узнав, что король и мессир Хъюг Диспенсер пойманы, весь народ, радостно ликуя, высыпал на пристань. В толпе поговаривали:
«Вы только посмотрите, как Господь благоволит к королеве и ее сыну, коль скоро он не позволил этим беглецам скрыться! Теперь-тο уж совершенно ясно, что они злодеи, и настало время их наказать и покарать за свершенные ими преступления. Ведь они бессовестно и беспричинно обезглавили в этой стране множество храбрых людей!»
Тем временем королеве и мессиру Жану д’Эно сообщили, что король и Диспенсер Младший схвачены, и что, оказывается, это они метались столько дней по морю[973]. От этой новости королева вся просияла. Сложив молитвенно руки, она восславила Господа за то, что ее заботы пришли к столь счастливому завершению. Вместе с королевой возрадовались и все остальные, как англичане, так и эннюерцы.
Затем пленников отдали под охрану маршала королевы, мессира Томаса Уэйка, и уже достаточно скоро сеньоры собрались вместе, чтобы решить их участь. Прежде всего, на этот совет был приглашен мессир Жан д’Эно, и у него спросили, как бы он посоветовал поступить с королем: казнить его или заточить в темницу? Рыцарь молвил в ответ:
«Раз уж вы обратились с этим вопросом ко мне, то я вам отвечу. Как-никак, король есть король, и хотя его деяния очень сильно его обличают, совершил он их, следуя злому совету и наущению. Поэтому ни я и никто другой не вправе осудить его на смерть. Вместо этого выберите какой-нибудь замок ему под узилище и рыцаря, которому вы поручите его охрану. Пусть король проведет там всю оставшуюся жизнь, получая уход и питание, подобающие его званию. Ведь в нем еще может проснуться совесть, благодаря чему, по крайней мере в глазах Бога, он обретет большую ценность. Такова участь, которую я ему прочу».
Все присутствовавшие там бароны единодушно ответили: «Вы хорошо и честно сказали, и будет сделано по-вашему». Затем они призвали сира Беркли[974] — одного великого английского барона из бристольского округа, который владел добрым, красивым и мощным замком, стоявшим на реке Северн. От имени королевы и ее сына ему сказали и повелели, чтобы он взял под стражу короля Англии и вместе со своими людьми стерег его, всегда готовый дать отчет, когда потребуется, и пусть он распорядится о должном для короля содержании. Сир Беркли, которого звали Томасом, сказал в ответ, что хорошо исполнит свой долг и все повеления госпожи королевы и ее советников. Потом он сразу и немедля покинул Бристоль и увез короля с конвоем, в котором было много латников и лучников. По прибытии в замок Беркли он поместил короля под надежную охрану и был всегда начеку, чтобы выдать узника по первому требованию. Однако короля предали забвению, и после приезда в Беркли он не прожил слишком долго. А каким образом он скончался, я вам сейчас расскажу. Ибо в год Божьей Милости 1366, в месяце сентябре, я, Жан Фруассар, автор этой истории, гостил в замке Беркли вместе с мессиром Эдуардом Диспенсером[975]—внуком по отцу того самого Хъюга Диспенсера, о смерти которого я расскажу уже довольно скоро. Отдыхая, мы провели в замке и его округе три дня. Между делом, желая внести уточнение в свою историю, я спросил об этом короле, что с ним сталось. Тогда один старый оруженосец мне сказал, что в течение того самого года, когда его привезли в замок, он там скончался, ибо его жизнь прервали[976]. Таков был конец короля Англии, и мы не станем больше о нем говорить, а расскажем лучше о королеве и ее сыне.
Когда королева Английская наконец управилась со своими делами, то распустила большую часть своих латников, удержав при себе лишь некоторых. Однако ближайшее окружение королевы составляли эннюерцы: они находились при ее дворе на особом положении и на лучшем обслуживании.
Но вот было решено и постановлено, что королева покинет Бристоль и удалится в Лондон. Перед ее отъездом мессир Томас Уэйк распорядился изготовить один табар, разрисованный гербами сеньора Диспенсера и усеянный бубенцами. Этот табар напялили на мессира Хъюга, которого затем усадили верхом на чахлую клячу и повезли вслед за кортежем королевы. В каждом городе, через который они проезжали, перед мессиром Хъюгом гудело и гремело великое множество труб, дудок и барабанов, — и все ради насмешки. Кроме того, во всех этих городах по свитку публично оглашались деяния мессира Хъюга в его личном присутствии.
Ехали они так, ехали, пока не прибыли в один добрый город, под названием Херифорд. Остановившись там на отдых, королева со своими людьми торжественно отпраздновала день Всех Святых[977]. Когда веселье кончилось, мессир Хъюг Диспенсер предстал перед судом английских баронов и рыцарей, которые на дух его не переносили и хорошо это ему показали. На суде также присутствовала сама королева со своим сыном и мессиром Жаном д’Эно.
Когда преступления мессира Хъюга Диспенсера были подробно и во всеуслышание оглашены и зачитаны, он не оспорил ни одну статью обвинения и вообще не сказал ничего против[978]. И сразу на месте, по единодушному решению баронов и рыцарей, его приговорили к смертной казни, которую я вам сейчас опишу[979]. Сначала его протащили на салазках через весь город Херифорд, из улицы в улицу, под гудение труб и дудок. Затем его доставили на просторную площадь, где уже столпился весь народ. Там его привязали повыше к одной лестнице, дабы все, от мала до велика, могли его видеть. Там же, на площади, развели большой костер. Когда мессир Хъюг был привязан к лестнице, то перво-наперво ему отрезали уд и мошонку, поскольку, как гласила людская молва по всей Англии, он был еретиком и предавался содомии даже с самим королем. И поговаривали, что именно из-за этого гнусного и мерзкого греха король прогнал от себя прочь свою жену, королеву.
Когда вышеназванные части тела были отрезаны, их бросили в огонь. Затем осужденному вскрыли нутро и вырвали оттуда сердце, кишки и все, чем полнится чрево. Все это тоже бросили в огонь, и сделали так потому, что сир Хъюг был лживым изменником и из-за его предательских советов и подлых подстрекательств король осрамил свое королевство и обрек на смерть многих храбрых людей, тем самым ослабив всю Англию.
Затем, когда сир Хъюг был так выпотрошен, его отвязали от лестницы и, отрубив ему голову, на четыре части рассекли тело. Голова была отослана в Лондон и выставлена на пике на Лондонском мосту. Что же касается четырех кусков его тела, то один из них остался в Херифорде, а другие были разосланы в Йорк, Кентербери и Солсбери. Так были они распределены между четырьмя частями Англии[980].
После этой казни королева, все сеньоры и великое множество народа отправились в путь, дабы явиться в Лондон. И ехали они до тех пор, пока не прибыли туда многолюдной компанией. Когда королева со своими детьми и сеньоры уже должны были въехать в город, люди всех сословий выступили им навстречу в самых богатых и красивых нарядах, и все конные. Городские улицы были очень пышно украшены и покрыты дорогими тканями, и все горожане, как могли, старались воздать почести госпоже королеве, мессиру Жану д’Эно и всем рыцарям из его войска.
В тот день мессир Жан д’Эно гарцевал на рослом и нарядно убранном черном жеребце, которого ему подарили лондонцы, и носил он на непокрытой голове венец с драгоценными камнями великой стоимости, который ему весьма шел. Множество народа с большим любопытством взирало на него и с похвалой отзывалось о его свите, о нем самом и о его манере держать себя. И говорили все люди, что он имеет наружность и взгляд храброго человека.
Большую улицу Чипсайд украсили особенно пышно и даже сверх всякой меры. В течение всего дня стоявший на ней фонтан выбрасывал из своих жерл белое и красное вино для всех желающих его отведать.
Так была королева препровождена до самого Тауэра. Там она спешилась, а вместе с ней и ее сыновья, Эдуард и Джон Элтемский, ее две дочери, Изабелла и Катерина[981], и мессир Жан д’Эно, который постоянно находился возле королевы. Все они разместились в замке, а люди мессира Жана д’Эно — в ближайших к замку домах. Хозяева этих домов встречали и привечали эннюерцев весьма радушно, отдавая в их распоряжение все необходимые вещи, ибо так было приказано и велено служащими королевы и лондонским мэром.
Долгое время в Лондоне, равно как и во всей Англии, шли одни только празднества, торжества и гуляния. Когда народ почувствовал себя свободным от короля и его советников, то его мнение было таково, что он избавился от обузы и скинул с себя тяжкое бремя. В Лондоне и по всей Англии говорили:
«Нам следует провести преобразования и установить новый порядок, ибо прежний нас слишком утомил и измучил. Это королевство ничего не стоит без доброго главы, а мы до сих пор имели такого скверного, что хуже некуда. Нам следует короновать и возвести на престол юного Эдуарда и приставить к нему людей мудрых и храбрых, которые будут его понукать и встряхивать. Ибо нам совсем ни к чему какой-нибудь король-соня или лежебока, который слишком привязан к своим утехам и негам. В противном случае, нам придется убить полсотни таких королей, прежде чем мы получим короля, отвечающего нашим запросам и чаяньям».
Так дружно высказывались люди в Лондоне и по всей Англии.
Когда эннюерские рыцари и оруженосцы, прибывшие в Лондон вместе с королевой Английской, увидели, что их предприятие выполнено, и что им теперь нечего делать, кроме как пить да есть, спать да отдыхать, танцевать да плясать, то, несмотря на приветливое к ним обращение и казенную оплату всех их расходов, они все равно начали скучать и маяться. «Мы хотим вернуться в Эно, — говорили они друг другу. — Томясь тут бездельем, мы слишком обременяем госпожу королеву и ее страну. Пора нам уезжать, ибо все наши замыслы уже осуществились».
Наконец, они дружно явились к своему предводителю, мессиру Жану д’Эно, и изложили ему свои соображения в том виде, как я вам их описал. Когда мессир Жан убедился в твердости их желания и оценил разумность их доводов, то сказал им:
«Милые господа, потерпите еще чуть-чуть. Я переговорю с госпожой королевой и, получив у нее дозволение на отъезд, покину Англию вместе с вами».
Затем, дождавшись удобного часа, названный мессир Жан завел беседу с королевой и графом Кентским и сообщил им, что его люди желают вернуться домой, в Эно. Эта новость пришлась королеве весьма не по нраву, и она велела позвать к ней эннюерских рыцарей. Когда они перед ней предстали, она спросила:
«Милые господа, почему вы затосковали в этой стране? Ведь вам здесь рады! Оставайтесь с нами до тех пор, пока не кончится зима».
Эннюерские рыцари весьма учтиво молвили в ответ на речь королевы:
«Сударыня, мы хорошо знаем и чувствуем, что вы и ваши люди очень рады нас видеть у себя в стране. Но, мадам, мы считаем, что дело, ради которого мы покинули с вами Эно, уже полностью выполнено. Если бы мы чувствовали, что вы и ваши люди еще нуждаетесь в наших услугах, то вопрос об отъезде не задевал бы нас столь глубоко и остро, и мы задержались бы здесь до разрешения всех задач. Но теперь своим бесполезным присутствием мы лишь обременяем ваш двор и страну. А ведь нас ждет еще много иных дел, и мы охотно повидали бы наших жен и детей. Да и они, наверняка, по нам очень скучают. Поэтому мы просим у вас дозволения на отъезд и, предлагая свою помощь на будущее, заверяем от чистого сердца, что если в нас возникнет нужда, и вы нас об этом известите, то сразу и без задержки мы явимся к вам на службу».
Королева ответила: «Большое спасибо!» — а затем повернулась к мессиру Жанну д’Эно и сказала ему:
«Милый кузен, не извольте уезжать от меня, пока не пройдут рождественские празднества, ибо на Рождество все английские советники, бароны, прелаты, рыцари и представители добрых городов должны собраться в Вестминстере. Там, на совете, они решат, как поступить с королем, который, как вы знаете, находится в Беркли. Поэтому удержите при себе в качестве свиты некоторых ваших рыцарей, ибо я хочу, чтобы вы присутствовали в этом парламенте, и чтобы вас лицезрели все те, кто вас прежде не видел. А остальные ваши люди пусть уезжают через четыре дня, раз им так хочется».
После этой беседы мессир Жан д’Эно переговорил со своими людьми и, отобрав среди них тех, кого хотел оставить при себе, сказал остальным:
«Вы отправитесь домой через столько-то дней. Так сказала мне государыня. Но перед вашим отъездом она желает переговорить с вами и вручить вам прощальные подарки».
Королева Английская чувствовала себя очень обязанной перед эннюерскими рыцарями за ту великую и превосходную услугу, которую они ей оказали. Поэтому, убедившись, что более в Англии они задерживаться не желают, она прибыла в Элтем. Этот город расположен в семи милях[982] от Лондона, и через него пролегает тот путь к морю, по которому предстояло проехать возвращавшимся домой эннюерцам. Вместе с королевой в Элтем прибыли ее дети, граф Кентский и свита, чуть более многочисленная, чем обычно. Все рыцари и оруженосцы из Эно, желавшие уехать домой, были оповещены, что им следует явиться в Элтем. Так они и сделали, и мессир Жан д’Эно тоже. Когда они вошли в Элтемский зал, королева со своими приближенными уже сидела за пиршественным столом. Гостей тоже усадили за столы и попотчевали всеми блюдами пышно и щедро, согласно английскому обычаю. А в конце обеда, когда все внимание обратилось на королеву, в зал вошли трубачи и менестрели, игравшие при этом на своих инструментах. Сразу за ними появились двенадцать рыцарей, которые были наряжены и одеты в очень богатые и совершенно одинаковые ливреи. А за ними следовали двенадцать оруженосцев, тоже одетые в одинаковые ливреи. Все эти оруженосцы попарно несли большие корзины с двумя круглыми ручками, доверху наполненные серебряными кувшинами, горшками, тарелками, блюдами, чашами, кубками, тазиками и всякой иной посудой. Менестрели, рыцари и оруженосцы, несшие корзины, стали обходить столы и, сделав круг, остановились перед столом самых видных сеньоров. За ним сидели лишь те, кто должен был уехать, не считая мессира Жана д’Эно. Этот сидел за столом королевы. Затем корзины были поставлены на пол, и к ним подошли два рыцаря, получившие подробное наставление о том, что надлежит делать. Они распределили всю эту драгоценную утварь между эннюерскими рыцарями и оруженосцами в строгом соответствии с их положением. Во все эти предметы положили кушанья и поставили их на столы перед гостями. А затем дворецкие королевы покинули зал и, спустившись во двор, велели выйти вперед всем слугам и пажам, чьи хозяева-эннюерцы собирались уезжать. При себе у дворецких был мешок из дубленой кожи с сотней фунтов стерлингов английской чеканки, ибо о ноблях тогда еще не было и речи. Когда слуги приблизились, дворецкие подняли мешок и во весь голос объявили: «Слушайте, слуги тех эннюерцев, которые должны уезжать! Госпожа королева жалует вам сто фунтов стерлингов! Молитесь за нее!» Все слуги или часть из них молвили в ответ: «Да пошлет Господь мадам королеве счастливую жизнь!» Затем им оставили эти деньги, и они радостно разделили их между собой. Некоторые из этих слуг хорошо сберегли доставшуюся им долю, чтобы пустить ее в оборот, и стали потом богаты, а другие, не зная, как распорядиться своими деньгами, проиграли их в кости.
Когда обед кончился, и сеньоров, рыцарей и оруженосцев обслужили в уже описанной мною манере, то вся драгоценная утварь была собрана со столов и в добром порядке разложена по корзинам, чтобы ее было легче нести, никак при этом не повредив. После прощания с королевой, ее сыном и графом Кентским, мессир Жан д’Эно проводил всех отъезжающих до середины Элтемского двора. Там они все по очереди с ним простились, и он их отпустил. Затем они сели на лошадей и выехали из Элтема в сопровождении мессира Томаса Уэйка. Поскольку было уже совсем поздно, путники остановились на ночлег в Дартфорде. Следующим днем они были уже в Рочестере, а на третий день — в аббатстве Святого Томаса Кентерберийского. Там они сделали подношения к гробнице святого, а после обеда поехали дальше и прибыли в Дувр. И повсюду люди королевы обеспечивали их всем необходимым.
Когда эннюерцы прибыли в Дувр, то, следуя распоряжению королевы, для них снарядили корабли. Сначала эннюерцы погрузили на грузовые суда своих лошадей, а затем взошли сами на корабли пассажирские. Тут мессир Томас Уэйк с ними простился и поехал назад, к королеве. Вернувшись в Элтем, он нашел там и ее, и мессира Жана д’Эно. Тем временем эннюерцы вышли под парусами в море, и уже вскоре прибыли в Виссан. В ту пору это был весьма добрый город, расположенный между Кале и Булонью.
Вы должны знать, что перед выездом эннюерцев из Лондона им щедро заплатили звонкой монетой, как это было условлено между ними и королевой еще до начала похода. Поэтому они вернулись домой довольные и с изрядным запасом денег и драгоценностей. Когда они прибыли в Валансьенн, то нашли у графа с графиней радушный прием и рассказали им английские новости. И совершили они весь этот поход менее чем за четыре месяца. А теперь мы вернемся к рассказу о королеве Английской и о постановлениях, принятых советом ее страны.
Примерно за шесть дней до Рождественского праздника, который во Франции зовется Календами, в город Лондон со всех концов Англии прибыли прелаты, сеньоры и советники из добрых городов. Затем в Вестминстерском дворце, в присутствии королевы и ее сына, открылось заседание большого парламента[983]. Еще загодя все деяния короля Эдуарда, который, как уже говорилось, содержался под стражей в замке Беркли, были постатейно изложены в грамоте. Среди прочего в ней перечислялись все пагубные пристрастия короля и рассказывалось о том, как по злому совету, незаконно и без суда он повелел обезглавить множество английской знати, тем самым сильно ослабив все королевство. И вот теперь один клирик полностью и во всеуслышание зачитал эту обвинительную грамоту перед народом[984]. После оглашения грамоты со своего места поднялся архиепископ Кентерберийский[985]. От имени королевы он спросил у собрания, как будет лучше поступить с королем. Устами названного архиепископа королева просила дать ей такой совет, который принес бы честь и выгоду ей самой, равно как и всему королевству Английскому, ибо в данном случае королева хотела снять бремя ответственности со своей совести и переложить его на всех своих людей.
Внимательно выслушав и запомнив напутствие архиепископа, прелаты, бароны, рыцари и советники из добрых городов дружно удалились в отдельную палату. Там они хорошо посовещались между собой, а затем сказали и постановили, что человек, повинный в таких деяниях, впредь уже никогда не будет достоин носить корону, управлять страною и находиться на виду у света. Поэтому он должен навсегда остаться в своем узилище под зоркой охраной приставленных к нему стражей, дабы уже никто не смог его оттуда вызволить, и пусть он получает надлежащее содержание. И поскольку королевство не может обходиться без главы и правителя и надлежит-де Англии иметь короля, было решено и постановлено, что сын низложенного короля, юный Эдуард, будет торжественно коронован в день Рождества Господа Нашего и получит в советники людей добрых, мудрых и опытных. Благодаря этому королевство будет впредь управляться лучше, нежели прежде, и избавится от всякой смуты и розни.
Затем двери палаты совещаний раскрылись, и перед королевой, ее сыном и мессиром Жаном д’Эно вновь предстали достойные, мудрые люди и прелаты, коим было доверено и поручено решить участь короля Эдуарда. Когда их постановление было полностью и всенародно объявлено, советники разошлись с тем решением и желанием, чтобы в День Господня Рождества юный Эдуард стал королем, помазанным и освященным.
По просьбе и указанию королевы, все прелаты и люди, приехавшие в Вестминстер, там задержались, чтобы присутствовать на церемонии коронации. И были отданы все надлежащие распоряжения, как относительно парадного убранства, так и других дел, дабы честь по чести подготовить к торжествам юного короля и Вестминстерский храм.
В день Рождества Господа Нашего, в год Его милости тысяча триста двадцать шестой, был коронован английским венцом Эдуард Виндзорский[986], который позднее участвовал в стольких прекрасных и победоносных военных приключениях, как вам будет показано и рассказано далее в этой истории.
Юный Эдуард был торжественно освящен и миропомазан, согласно установлениям Англии, и на его освящении присутствовали два английских архиепископа, двенадцать епископов и сорок восемь аббатов. Новому королю были выказаны все знаки почета и уважения, какие только можно и должно выказывать. И было ему тогда шестнадцать лет (семнадцать ему исполнилось в день Обращения Святого Павла[987]), и носил он в тот день корону Святого Эдуарда[988], которая очень знаменита и почитаема.
На этой коронации были посвящены в рыцари четыреста пятнадцать человек. Всю рождественскую ночь они бодрствовали в храме Вестминстерского аббатства, а когда король направился из храма во дворец, все эти новые рыцари поехали перед ним. Сам король при этом восседал на белом скакуне, который был покрыт и украшен попоной, ниспадавшей до самых копыт. С одной стороны эта попона была расцвечена гербом Англии, а с другой — гербом Эдуарда Святого.
Так был король препровожден из храма во дворец, который был столь пышно украшен, сколь это возможно. За самую высокую часть пиршественного стола уселись два архиепископа, Кентерберийский и Йоркский[989], затем уже сел сам король, и далее по порядку: мать короля, мессир Жан д’Эно, граф Кентский и граф Генрих Ланкастер.
Вы должны знать, что на этом пиру мессира Жана д’Эно с большим любопытством разглядывали разные графы, бароны и рыцари, которые прежде его никогда не видели. Они его радостно привечали, хвалили и воздавали ему великие почести. Кроме того, от имени английского короля названному мессиру Жану д’Эно были преподнесены в подарок красивые драгоценности. Получили их и все другие рыцари и оруженосцы, задержавшиеся с ним в Англии.
На протяжении всех этих праздничных дней в Вестминстерском дворце устраивались весьма большие пиршества и торжества с участием сеньоров и дам всей страны. И все сеньоры, дамы и девицы наперебой старались выразить свое почтение мессиру Жану д’Эно и его спутникам.
Но вот, наконец, эти празднества стихли. Попрощавшись с королем, госпожой его матерью и мессиром Жаном д’Эно, прелаты, бароны и рыцари разъехались по своим краям и владениям. А сударыня королева и король переехали со своим двором на жительство в Виндзор. (Король очень любил это место, поскольку он там родился.) И везде и всюду, куда бы они ни ехали, мессир Жан д’Эно их сопровождал.
Однако вскоре после дня Поклонения Волхвов[990] до мессира Жана д’Эно дошла весть о том, что его дорогой и возлюбленный кузен, король Богемский[991], объявил об устроении турнира и местом его проведения назначил песчаную равнину возле города Конде, что в Эно. Когда эта новость достигла Англии, и мессир Жан д’Эно о ней узнал, то уже ничто не могло его удержать, ибо король Богемский ему написал, что на этом турнире они должны быть товарищами по оружию. Представив письмо королю и королеве, любезный рыцарь сказал, что придется ему уехать, но он всегда готов служить королю там, где это потребуется. Король, госпожа его мать и их советники сразу поняли, что решение рыцаря непреложно. Поэтому они не стали его больше уговаривать и скрепя сердце дали дозволение на отъезд. Затем, по совету своей матери, юный король Эдуард пожаловал мессиру Жану д’Эно четыреста марок стерлингов годового дохода на правах ленного держания. Эта сумма должна была выплачиваться ему каждый год через менял города Брюгге из расчета один стерлинг за одно денье. Одновременно с этим его оруженосцу и главному советнику, Филиппу де Като, были пожалованы в качестве королевского фьефа сто фунтов стерлингов с их ежегодной выплатой в Брюгге[992]. В подтверждение и удостоверение этих пожалований рыцарям вручили грамоты, скрепленные королевскими печатями. А еще мажордому мессира Жана д’Эно было выдано изрядное количество мелкой английской монеты для оплаты дорожных расходов.
Затем покинул мессир Жан д’Эно короля, его мать, графа Кентского и мессира Роджера Мортимера. Мессир Томас Уэйк, королевские рыцари, мэр Лондона и более сотни именитых лондонцев проводили мессира Жана д’Эно до Дартфорда[993]. Там мэр и лондонцы с ним простились и вернулись назад, а рыцари короля и королевы проводили его дальше, до самого Дувра, повсюду оплачивая его собственные расходы и расходы его людей. В Дувре для эннюерцев снарядили корабли, на которых они отплыли в Виссан. Тогда же, вместе с мессиром Жаном д’Эно, за море отправились пятнадцать юных английских рыцарей, желавших принять участие в турнире возле Конде-ан-Л’Эско и выказать там свою удаль. Сначала мессир Жан д’Эно отвез англичан к своему брату графу и графине. Те радушно их встретили и приветили из почтения и любви к королю Англии и госпоже его матери. Затем, как это было объявлено и возвещено, в Конде-ан-Л’Эско состоялся турнир. И сражались на нем двести шестьдесят рыцарей, так что жарких схваток там было предостаточно. Среди французов приз самого удалого и выносливого воина получил сир де Бозо из-под Мондидье[994], а среди эннюерцев — мессир Мишель де Линь.
После завершения турнира[995] сеньоры разъехались в разные стороны, и вернулся каждый в свои земли.
После того как мессир Жан д’Эно отбыл из Англии, юный король и госпожа его мать стали править страной, следуя советам графа Кентского, мессира Роджера Мортимера, мессира Томаса Уэйка, а также многих других мужей, считавшихся в Англии самыми мудрыми. И был во всем королевстве восстановлен и наведен добрый порядок, а правосудие блюлось неукоснительно.
Однако в этот первый год правления юного короля Эдуарда случилось так, что жена[996] мессира Хъюга Диспенсера, который как вы уже слышали, был казнен, явилась к королю и его советникам и привела с собой своего сына — очень пригожего девятилетнего мальчика, по имени Эдуард[997]. Через своего адвоката дама подала жалобу и заявила, что даже если владения ее мужа и подлежали конфискации, то ее собственные земли — нет, и ей с сыном надо на что-то жить. Однако вышло совсем иначе: вся движимость и все владения Диспенсеров, отца и сына, дававшие целых шестьдесят тысяч марок годового дохода, были конфискованы по всему королевству и отнесены к имуществу английской короны.
Королева Английская и юный король возымели жалость к даме, ибо она принадлежала к высшей английской знати. Поэтому они склонились к тому, чтобы госпоже Диспенсер и ее сыну было выделено вспоможение и возвращены все владения, которые дама когда-то принесла своему мужу в приданое, — прежде всего земли в Уэльском крае. Так вернула себе дама четыре тысячи годового дохода. А впоследствии, когда ее сын Эдуард уже повзрослел, случилось так, что король его женил. Правда, невеста[998] по знатности сильно уступала жениху, ибо она была дочерью одного королевского рыцаря-башелье, коего звали мессир Ральф Феррере[999]. Супруги прожили вместе всего четыре года, поскольку Эдуард Диспенсер погиб на войне в Бретани, как вы узнаете далее из этой истории, но это будет еще не скоро. Тем не менее, от этого брака успели родиться четыре сына. Трое из них стали рыцарями, и звали их Эдуард[1000], Хъюг[1001] и Томас[1002], а четвертый получил имя Генрих и стал архиепископом Норвичским[1003].
Я, Фруассар, автор этих хроник, рассказываю все это потому, что в пору моей юности я пользовался особым расположением у самого старшего из этих братьев Диспенсеров. Звали его, как и отца, Эдуардом, и он состоял в браке с дочерью одного очень храброго рыцаря, мессира Бартоломью Бергерша[1004]. В наши с ним времена этот сир Диспенсер был самым пригожим, любезным, галантным, уважаемым и отважным рыцарем во всей Англии. Он и в дарениях был весьма щедр, если видел, что подаренное пойдет на пользу, и жить он умел лучше всех, и двор у него был образцовый, с добрыми распорядками. В свое время мне доводилось слышать от самых высокородных и знатных английских дам, что никакое, мол, торжество не может считаться полностью удавшимся, если на нем не присутствовал сир Диспенсер.
Мне часто случалось ездить с сиром Диспенсером по Англии, ибо вотчины и доходные земли английских баронов очень сильно разбросаны по разным краям. И вот как-то раз он меня окликнул и сказал: «Фруассар! Видите вы вон тот большой город с высокой колокольней?» — «Да, монсеньор, — ответил я, — а почему вы спрашиваете?» — «А потому, что этот город должен принадлежать мне, но в этой стране правила одна скверная королева, которая все у нас, у Диспенсеров, отняла!» Впоследствии сир Диспенсер показал мне еще более сорока таких владений, раскиданных по Англии, всякий раз называя при этом королеву Изабеллу, мать короля Эдуарда, злой королевой. Не лучше о ней отзывались и его братья.
В ту пору, о которой я говорю, королевство Английское пребывало в полном мире[1005] и управлялось королевой Изабеллой, графом Кентским, юным королем и их советниками. Между тем в Шотландии все еще правил тот самый король Роберт Брюс, который в свое время так упорно противостоял англичанам. Он непрестанно вел с ними войну и захватил все то, что его предшественники уступили доброму королю Эдуарду. Разгромив англичан под Стерлингом, он преследовал их даже после того, как они бежали за реку Тайн, и отвоевал Бервик, Данбар и многие прочие замки, коими они владели в Шотландии.
И вот случилось так, что король Роберт Брюс прослышал о том, что король Английский схвачен и низложен, а его советники казнены. Поэтому задумал он послать вызов юному королю Эдуарду, полагая, что казнь сеньоров Диспенсеров и графа Арундела породила и всколыхнула в Англии великую вражду, и что в том случае, если его войска начнут вторжение, к ним примкнут родственники вышеназванных сеньоров, желающие отомстить за их смерть. Поэтому послал он вызов королю Эдуарду и всем его сторонникам.
Этот вызов был доставлен одним шотландским герольдом, которого звали Дуглас. В письме, скрепленном его собственной печатью и печатями его баронов, король Шотландии заявлял, что не станет помышлять ни о чем другом, покуда не совершит вторжение в Англию. Перейдя реки Тайн и Умбер, он отомстит англичанам за все их обиды; а если король Англии желает с ним сразиться, то он назначает ему место для битвы возле города Йорка.
Когда король Эдуард в первый же год своего правления получил этот вызов, его сердце стало набухать от гнева. Однако он не открыл и не высказал герольду всех своих мыслей. Вместо этого он велел подарить ему плащ, стоивший добрую сотню флоринов. Королева, граф Кентский, мессир Роджер Мортимер и другие сеньоры тоже подарили герольду столько всего, что он стал весьма богатым человеком. Затем один королевский рыцарь сказал ему: «Дуглас, вы можете уехать, когда пожелаете, ибо король и его страна считают, что вызов, доставленный вами в письме, сделан по всем правилам». С тем и уехал герольд, а король, его советники и вся Англия остались с этим вызовом, и хорошо чувствовали все люди, до коих дошла весть об этом, что надо ждать им войны с шотландцами[1006].
Между тем, на совете в королевском покое юному Эдуарду предложили немедля и тотчас послать гонцов с письмами к мессиру Жану д’Эио и попросить, чтобы он явился на службу с пятью сотнями железных латников — рыцарей и оруженосцев. Пусть король напишет, что эти воины будут всем обеспечены и щедро оплачены, и что они нужны для войны с шотландцами, ибо шотландский король со своими баронами послал ему вызов. И было сказано на совете в королевском покое, что если куда и слать гонцов с письмами, то именно в Эно.
Как решили, так и свершили. Написав письма, король послал их с гонцами к мессиру Жану д’Эно. Гонцы переправившись за море, приехали в Эно и нашли нужного им благородного рыцаря в городе Бомоне, по которому он прозывался. Получив письма, посланные как от короля, так и от королевы Английской, мессир Жан д’Эно их распечатал и прочел. Когда он уразумел, о чем его просят и куда зовут, то весь просиял от радости и сказал, что обязан служить королю и земле Англии, поскольку связал себя с ними клятвой верности и оммажем. Затем он дал королевским гонцам письменный ответ, и было в нем сказано, что он без всякого обмана прибудет в Англию к тому дню, который ему назначили, и с тем количеством воинов, о коем ему написали, или даже с еще большим.
Английские посланцы поехали обратно, а мессир Жан д’Эно стал собираться в путь и разослал письменные призывы в окрестные земли — в Эно, Фландрию, Брабант и Хесбен, к тем рыцарям и оруженосцам, которые, как он думал, согласятся сопровождать его и служить ему. Повинуясь настойчивому призыву, все они спешно и срочно снарядились и запаслись вещами, необходимыми в походе. Затем они покинули свои владения и направились либо в Виссан, либо в Кале. Что касается самого мессира Жана д’Эно, то он со своими людьми прибыл в Виссан и отчалил оттуда, ибо нашел там пассажирские суда, присланные английским королем. Эннюерцы плыли, пока не достигли Англии. Задержавшись в Кентербери, дабы подождать отставших соратников, они прослышали, что английский король, королева и сеньоры уже выступили с внушительным войском в сторону Шотландии. Поэтому эннюерцы, как могли, поспешили и, миновав Рочестер и Дартфорд, прибыли в Лондон. Там они заменили и докупили все, что им требовалось: лошадей, упряжь, доспехи и прочие вещи, необходимые ратным людям. Там же нашли они и королевского военного казначея, который выплатил им щедрое и доброе жалованье. Затем они снова тронулись в путь и проехали через Вар и Линкольн. Всюду, где они проезжали, им оказывали радушный, приветливый и почетный прием. Наконец, миновав Данфронт и Донкастер, они прибыли в Йорк — большой и добрый город, который расположен в плодородном краю и прямо посередине пересечен рекою Умбер, впадающей в море.
Король Эдуард, госпожа его мать и английские бароны уже знали, что мессир Жан д’Эно прибыл в Англию с отрядом латников — великолепным и превосходящим по численности тот, о коем его просили в письме. Поэтому они с радостным нетерпением ждали его приезда[1007].
Вы должны знать, что шотландцы в то время уже перешли через реку Тайн в ее верховьях, которые находятся в горах, отделяющих Англию от Гэлльса[1008], и очень близко от одного города, называемого Карлайл. Придя в область, расположенную между городами Даремом и Йорком, они стали жечь селения, так что дымы пожарищ были хорошо видны из английского лагеря. Однако сам король Роберт Шотландский не принял участия в этом вторжении и остался лежать в постели в городе Эдинбурге, ибо был уже так сильно изъеден проказой, что не мог ездить верхом. Его замещали граф Морэйский[1009] и мессир Вильям Дуглас[1010]. Эти два доблестных мужа вели шотландское войско, в котором было много добрых рыцарей и оруженосцев, храбрых на рати.
Я до сих пор не назвал вам рыцарей, которые были соратниками мессира Жана д’Эно в этом походе. Но сейчас я их перечислю, и в первую очередь эннюерцев. Средь них были сеньор Энгиенский, по имени Ватье[1011]; сеньор д’Антуэн, по имени Анри; сеньор де Фаньоль[1012]; мессир Мишьель де Линь; мессир Фастре дю Рё; мессир Робер де Байёль, сир де Фонтен, и его брат мессир Гильом де Байёль; сеньор д’Авре; мессир Алар де Бриффейль; мессир Жан де Монтиньи-младший со своими братьями; мессир Санш де Буссуа; мессир Персеваль де Семери; мессир Санш де Ворьё; сеньор де Флуайон[1013]; сеньор де Варньи; сеньор де Гомменьи[1014]; сеньор де Вертэн[1015]; сеньор де Потель[1016]; сеньор де Бларньи[1017]; сеньор де Мастэн; мессир Николь д’Обресикур; сеньор де Флози[1018] и Ле-Борн де Роберсар.
Из Фландрии служить английскому королю прибыли мессир Эктор Виллэн; мессир Жан де Род; мессир Ульфар де Гистель; мессир Гильом де Страт и мессир Госвен де Мель; а из Брабанта — сир де Дюффель, мессир Тьерри де Валькур; мессир Расс де Гре; мессир Жан де Газбек; мессир Жан Пилифр[1019]; мессир Жиль де Котреб; три брата Харлебеке и мессир Готье де Хотберг.
Из Хесбена там были мессир Жан Ле-Бель и его брат, мессир Анри Ле-Бель; затем мессир Годфруа де Ла-Капель; мессир Юг де Э[1020]; мессир Жан де Либин; мессир Ламбер дю Пель и мессир Гилберт де Хеерс.
В Англию также прибыли и некоторые рыцари из Артуа и Камбрези, хотя они вовсе не получали каких-либо писем и приглашений.
В общей сложности под началом мессира Жана д’Эно оказалось более пятисот латников — рыцарей и оруженосцев. Все они имели хороших коней и богато украшенное военное снаряжение, ради которого они не пожалели никаких затрат.
Когда мессир Жан д’Эно со своим отрядом прибыл в Йорк, то король Англии, госпожа его мать и все сеньоры очень обрадовались и устроили ему веселую и теплую встречу. Дабы удобней расквартировать гостей, всем прочим людям было велено потесниться. В итоге эннюерцам выделили для постоя самое красивое и большое предместье названного города Йорка, а мессиру Жану д’Эно и его свите предоставили покои в аббатстве белых монахов.
На праздник Пятидесятницы в Йорк с превосходным отрядом прибыл сын маркграфа Юлихского, мессир Вильгельм, впоследствии ставший герцогом Юлихским, а также мессир Тьерри де Хайнсберг, который потом стал графом Лоосским. Оба этих сеньора находились под началом мессира Жана д’Эно и у него на жаловании.
Дабы сильнее почтить прибывших сеньоров и их соратников, юный король Английский устроил великое торжество на Троицын день в монастыре братьев-миноритов. Избрав эту обитель себе под жилище, король и госпожа его мать держали там при себе отдельные свиты: король — своих рыцарей, а королева — своих дам, которых в ее окружении имелось великое множество. В тот праздничный Троицын день король пировал с шестью сотнями рыцарей, которые сидели за столами в зале и клуатре. И были в тот день посвящены в рыцари 15 человек. Королева же пировала в дортуаре, и там за столами сидели 60 дам, коих пригласили и созвали со всей округи и даже из Нортумберленда, дабы лучше почтить мессира Жана д’Эно и эннюерцев. Там можно было бы наблюдать, как высшую знать потчуют большим количеством яств и кушаний, настолько диковинных и изысканных, что лишь истинные знатоки могли угадать, из чего они сделаны. Там можно было бы полюбоваться и на дам, благородно и богато наряженных, — можно было бы, кабы хватило времени! Но не тут-то было! Ибо в городе вспыхнули великие беспорядки, из-за которых весь пир был сорван. Большое зло едва не случилось. Еще немного, и все перебили бы друг друга.
Как раз в тот момент, когда сеньоры и дамы уже собирались танцевать и развлекаться, слуги эннюерских сеньоров и английские лучники сильно повздорили между собой по поводу игры в кости, так что великая вражда возникла и разгорелась меж ними. Пока слуги дрались с некоторыми из англичан, в городе поднялся шум и стали раздаваться крики: «Линкольн!» Уроженцы Линкольна, коих там было великое множество, тотчас взяли свои луки, собрались вместе и, построившись, пришли в то предместье, где проживали эннюерцы. И пришлось эннюерцам, оказавшимся в ту пору на улице, срочно укрыться в своих домах.
Большинство эннюерских сеньоров и рыцарей находилось тогда при дворе короля, ожидая начала готовившихся там торжеств, танцев и разных забав. Однако, едва заслышав новость об этой стычке, они покинули пиршество и поспешили к своим жилищам, одни пешком, другие верхом. Кто смог войти в свой дом, тот вошел, а кто не смог — остался снаружи в великой опасности, ибо английские лучники вели ожесточенную стрельбу, стараясь убить и хозяев, и слуг. Некоторые потом утверждали, что все это дело замыслили и подстроили друзья и близкие сеньора Диспенсера и графа Арундела, желавшие отомстить за них эннюерцам, и особенно мессиру Жану д’Эно, и что, дескать, ради этого-то и старались линкольнские лучники.
Однако оцените и великую злобность тех англичан, чьими постояльцами были сеньоры из Эно. Эти люди захлопывали и запирали перед эннюерцами двери и ворота, отказываясь впустить их в свои дома! Однако некоторые постройки того предместья, где были расквартированы эннюерцы, имели задний выход, и кое-кто из сеньоров догадался проникнуть к себе через задворки. Те же, кто не смог попасть в свои дома, укрылись в домах своих товарищей. Едва там оказавшись, они сразу вооружались. Но, даже надев латы, они не смели выйти наружу через обычную дверь из-за стрельбы, которую вели лучники. Выбравшись через черные ходы и калитки, они проломили в некоторых местах изгородь, а затем стали поджидать друг друга на одной площади до тех пор, пока не набралась целая сотня полностью вооруженных воинов и столько же совсем безоружных — тех, кто не смог попасть в свои жилища.
Собравшись в этот отряд, они поспешили на главную улицу выручать своих товарищей, которые из последних сил оборонялись от англичан, желавших погрести их под развалинами домов. Пройдя через дом сеньора Энгиенского, имевший большие ворота и сзади и спереди, отряд храбро ринулся на англичан. Некоторых эннюерцев ранило стрелами, в том числе и мессира Фастре дю Рё, мессира Санша де Буссуа и мессира Персево де Семери. Три этих добрых рыцаря так и не смогли войти в свои дома, но они бились столь же рьяно, как и те, кто имел латы. У одного каретника, жившего на этой улице, они позаимствовали длинные и толстые дубовые жерди и стали наносить ими удары такие тяжкие, что никто не осмеливался к ним приблизиться. Сшибая лучников с ног, они валили их друг на друга, ибо они были рыцари сильные и стойкие, мощные телом и исполненные великой отваги.
В конце концов, лучники, напавшие на дома эннюерцев, были разгромлены и обращены в бегство. Они потеряли убитыми триста человек, как на месте боя, так и в поле, и были они все из отряда епископа Линкольнского[1021]. Однако на этом дело не кончилось. Когда весть о побоище достигла королевы, она тотчас же сказала королю:
«Милый сын, садитесь на коня, езжайте к эннюерцам и отдайте приказ, строжайший и жесточайший, дабы никто из англичан, под страхом лишиться головы, не буянил и не затевал ссор и драк. Возьмите наведение порядка в свои руки».
Король повиновался госпоже своей матери и сел на коня, и вместе с ним более шестидесяти баронов и рыцарей. Поехав, они встретили на улице мессира Жана д’Эно: он шествовал в полном доспехе, ведя с собой более тридцати рыцарей, которые кричали «Эно!» и были исполнены решимости убить всех лучников, коих они найдут в предместье, где были расквартированы их люди.
Итак, посмотрите, какая великая беда едва не стряслась! Ибо англичане — лучники и другие — уже собирались и сплачивались в одну большую рать, имея намерение войти в это предместье, дабы убить всех иноземцев или спалить их огнем.
Сначала король остановился на улице, ибо ему сказали:
«Государь! Вот мессир Жан д’Эно и с ним изрядное число эннюерцев, которые движутся боевым строем, с развернутыми стягами и флажками. Задержите их и успокойте, и возьмите наведение порядка на себя! Скажите им, что загладите это скверное происшествие столь щедро, сколь они пожелают, и уговорите их не совершать ничего, что могло бы сорвать ваш поход».
Король внял своим людям и последовал их совету. Когда он подъехал к мессиру Жану д’Эно, то тот, разгневанный и возмущенный рассказами о бесчинствах английских лучников, громко воскликнул:
«Сир, сир! Мы прибыли сюда, чтобы служить вам и вашей стране, воюя против ваших врагов! Но пока мы у вас развлекались, ваши общинники затеяли ссору и теперь хотят перебить наших людей и нас самих! Мы не можем этого стерпеть и считаем, что лучшим возмещением для нас будет расквитаться с зачинщиками этих беспорядков!»
Тогда король ему молвил:
«Мессир Жан, успокойтесь сами и утихомирьте ваших людей. Я тоже прикажу усмирить всех английских буянов, а если дело все-таки дойдет до битвы, я останусь с вами, ибо хорошо помню, что именно благодаря вам и вашим землякам я обрел свое королевство. Поэтому я вас прошу, чтобы вы предоставили управиться с этим делом мне, а сами вернулись обратно и не ходили дальше. С помощью добрых распоряжений я всюду внесу такое успокоенье, что вы и ваши люди останетесь довольны».
Эти мягкие речи, сказанные королем, очень сильно остудили мессира Жана д’Эно и его земляков. Однако в ответ на просьбу короля не двигаться дальше рыцарь сказал следующее:
«Сир, сир, мои люди не были зачинщиками каких-либо споров и ссор! Поскольку вы покинули пиршество, то мне надлежит находиться при вас и смотреть, ибо я полагаю, что вы с вашими советниками толком не знаете всей подоплеки дела. А ведь она в равной степени может оказаться опасной как для вас, так и для нас!»
Тут королевский маршал, мессир Томас Уэйк, сказал королю на своем языке:
«Сир, его речь мудра, и все может оказаться именно так, как он говорит».
Затем поехал король со всей своей свитой и прибыл в предместье, где располагались эннюерцы. Главную улицу он увидел очень разгромленной и усеянной трупами. Проследовав через все предместье, кавалькада выехала в поле. Там стоял великий гомон. Навстречу сеньорам попалась толпа англичан, которые стали очень сильно жаловаться на эннюерцев. Им ответили:
«Поделом они вас побили. Зачем вам понадобилось нападать на них в их домах?»
Помимо этого, мессир Томас Уэйк им еще пообещал:
«Король разберется в этом деле, и дорого заплатят те, кто затеял свару[1022]».
Когда лучники увидели, что им не только не сочувствуют, но даже угрожают, и что над ними будет учинено следствие и дознание, то, убоявшись королевского правосудия, побрели хоронить своих мертвых и заботиться о раненых.
Король вернулся в свое расположение, и мессир Жан д’Эно вместе с ним. Затем один военный сержант проехал через весь Йорк и прокричал королевский указ о том, чтобы никто, под угрозой лишиться головы, впредь не затевал никаких перебранок, драк и беспорядков из-за того, что произошло, — ни в самом городе, ни за его пределами. Помимо этого, король отослал в предместье к эннюерцам трех рыцарей с двумя своими стягами. Им было приказано денно и нощно поддерживать там полное спокойствие и охранять эти стяги, дабы, видя их, английские лучники и общинники не смели буянить ни днем, ни ночью. Ибо вы должны знать, что англичане, потерявшие своих братьев, отцов, сыновей, близких и друзей, носили великую ярость в сердце и говорили, видя, как эннюерцы ходят сплоченными группами по улицам: «Вон идут убийцы наших друзей, и раз их никак не наказывают, то, видит Бог, мы их накажем сами, пока они не вернулись в свою страну!» Однако рыцари из Эно совершенно не понимали по-английски, и поэтому некоторые английские бароны и рыцари, не питавшие к ним никакой ненависти, говорили им в предостережение: «Эти линкольнские лучники и множество сочувствующих им общинников затаили на вас лютую злобу. Если бы король их не сдерживал, они показали бы вам это на деле». — «Значит, нам надо быть начеку, — отвечали им эннюерские рыцари. — А если случится, что на нас нападут, чью сторону вы займете?» — «Нам велено и приказано, — отвечали английские рыцари, — под страхом лишиться земель, которые мы держим от короля, чтобы мы были с вами, если свару затеют лучники. Мы им постоянно говорим и внушаем сохранять спокойствие, ибо, если вспыхнет мятеж, мы выступим против них. Так, мол, нам приказал король. И поскольку они видят, что король и мы намерены оказать вам поддержку и помощь, они остерегаются проявлять свое недовольство на деле. А вообще, как мы слышали, этих смутьянов наберется целых шесть тысяч».
После этих предостережений эннюерские рыцари, дабы надежней оборониться и защититься, придумали для себя много полезных правил. По этим правилам им надлежало каждую ночь спать в доспехах, а днем безотлучно сидеть по домам, имея все снаряжение под рукой, а коней в полной готовности и под седлами. Кроме того, им приходилось постоянно, и днем и ночью, держать конные заставы в полях и на дорогах окрест города и высылать дозорных за поллье от себя, дабы узнать, не затевают ли лучники какого-нибудь возмущения или сходки. И было всем эннюерцам назначено место, куда они должны были отступить в случае нападения.
В этом тревожном положении эннюерцы оставались в предместье Йорка на протяжении четырех недель[1023]. Они не смели удаляться от своих домов и доспехов и старались не показываться в городе без сопровождения английских рыцарей. А когда они приезжали навестить короля с королевой и дам с девицами, то, согласно королевскому указу, их провожали обратно до самых домов, каков бы ни был час. Если бы не эта беда и опасность, они чувствовали бы себя весьма вольготно, ибо земли вокруг Йорка очень хороши и плодородны. Так, в течение шести недель и более, пока там пребывал король, английские сеньоры, иноземцы и все прочие воины, коих было свыше шестидесяти тысяч, продукты в Йорке ни разу не вздорожали. На одно денье можно было купить продовольствия столь же много, сколь и прежде. Добрые гасконские, эльзасские и рейнские вина уходили по три стерлинга за бочонок. Лучшие в мире сорта пива, самое отборное мясо, ценная рыба и всевозможная птица, сено, овес и солома отпускались по более низкой цене, нежели в самом Эно или Вермандуа.
Когда со дня побоища миновало три недели, эннюерцев, от имени короля и маршалов, известили, чтобы все они в течение ближайшей недели запаслись повозками и шатрами для ночевок в поле, равно как и всякой кухонной утварью, необходимой для похода в Шотландию[1024]. Ибо в Йорке король более задерживаться не желал[1025]. После этого распоряжения эннюерские сеньоры собрались в путь, и так же сделали все их люди, каждый сообразно своему положению.
Когда все было приготовлено и настал день отбытия, то король простился с госпожой своей матерью и выступил из Йорка. При этом он повелел, чтобы на протяжении всего похода мессир Жан д’Эно со своими людьми располагался так близко от него, как никто другой, — и почета ради, и из опасения перед линкольнскими лучниками, которые не могли и не хотели забыть о своих погибших товарищах и охотно напали бы на эннюерцев, если бы не видели, что перевес сил будет не на их стороне.
Затем король и его передовые отряды сделали трехдневный привал[1026], чтобы дождаться отставших и чтобы каждый получше прикинул, не нужно ли ему еще чего-нибудь из снаряжения. На третий день все подтянувшееся туда войско снялось с лагеря и стало ежедневно продвигаться вперед, пока не дошло до города Дарема[1027], расположенного у самого входа в Нортумберленд.
Окрестная страна оказалась очень бедной и скудной во всех отношениях, кроме разве что скота. Там течет река, берущая свое начало в горах неподалеку от Карлайла и называемая Тайн. Она вся полна валунов и булыжников. А за городом Даремом расположен добрый город Ньюкасл-на-Тайне, который имеет мощные и красивые укрепления и является надежным рубежом против шотландцев. Там находились маршалы Англии с большим количеством латников, дабы оборонять страну от шотландских вторжений.
Англичане до сих пор еще толком не знали, где находится противник. Некоторые говорили:
«Шотландцы уже отступили в свою страну. Они имеют обычай воевать набегами. Если, совершая набег, они узнают, что на них движется сильная рать, то отступают».
Однако в те дни шотландцы вовсе не отступали. Сначала они прошлись с пожарами по землям Нортумберленда, а затем выжгли Гэлльский край до самого Карлайла и все земли окрест него.
Воины английского авангарда ехали до тех пор, пока не заметили столбы дыма, поднимающиеся над горами. То горело несколько маленьких деревушек, сожженных шотландцами. Однако некоторые англичане говорили, что шотландцы тут ни при чем — просто работники жгут уголь в лесу. А теперь я желаю вам вкратце описать нрав и природу шотландцев, а также их способ ведения войны.
Шотландцы выносливы, отважны и очень стремительны в походах и сражениях. Поэтому в прежние времена, да и теперь тоже, они были весьма невысокого мнения об англичанах как о воинах. Вторгаясь в Англию, они способны покрыть двадцать, а то и двадцать четыре лье за один переход, что ночью, что днем, и многие люди, не знающие их обычаев, могли бы удивиться этому. Точно известно, что свои вторжения они совершают все как один конные, не считая того ратного сброда, который следует за ними пешком. Их рыцари и оруженосцы ездят на рослых и крепких скакунах, а другие ратники — на кобылах и иноходцах. С собой они не везут никаких повозок из-за крутизны тех гор, по которым им приходится проезжать в землях Нортумберленда, и не берут никаких запасов хлеба или вина. Ведь, согласно их военному обычаю, они соблюдают в походе большую умеренность и могут целых два или три дня пробавляться лишь полусырым мясом, без всякого хлеба, и пить проточную воду вместо вина и пива. Им ни к чему котлы и котелки, ибо в походе они, как правило, варят мясо какой-нибудь скотины в шкурах, содранных с нее же самой. Они уверены, что обязательно найдут во вражеской стране многочисленные стада, а потому берут с собой лишь следующие припасы. Между седлом и попоной своего коня каждый шотландец возит плоский камень, а за спиной у него приторочен мешочек, набитый мукой, и вот для чего. Когда шотландцы до того наедятся плохо проваренного мяса, что начинают ощущать тяжесть и усталость в желудках, они кидают этот камень в огонь и разводят с водой немного муки. Когда камень раскаляется, они бросают на него это светлое тесто, выпекают маленькую лепешку, наподобие бегинской облатки, и съедают ее, дабы подкрепить свой желудок. Учитывая все это, не стоит удивляться, что шотландцы совершают более дальние переходы, чем воины других стран.
Точно таким же образом шотландцы вторглись в Англию и на этот раз. Пройдясь огнем и мечом по вышеназванной области, они захватили столько скота, что даже не знали, что с ним делать. В их войске двигалось примерно три тысячи латников — рыцарей и оруженосцев — верхом на добрых жеребцах и боевых скакунах, а также двадцать тысяч прочих ратников им под стать, бывалых и храбрых, верхом на приземистых иноходцах, которых они, сделав привал, никуда не пристраивают и не привязывают, но тут же отпускают вольно пастись средь лугов и пустошей.
Таковы природа и обычаи шотландцев. Сам я, Жан Фруассар, автор этих хроник, гостил в Шотландии в год Божьей Милости 1365, ибо добрая госпожа Филиппа д’Эно, королева Английская, отправила меня с рекомендательными письмами к королю Дэвиду Шотландскому, который был сыном короля Роберта Брюса, а также к мессиру Роберту Вереи[1028], сеньору Стерлинга, и к графу Марскому[1029]. Все они приняли меня очень приветливо и радушно, из почтения и любви к доброй королеве Филиппе, которая засвидетельствовала в своих письмах с печатями, что я являюсь одним из ее секретарей и придворных. Я провел в обществе шотландского короля четверть года, и так случилось, что как раз тогда, когда я у него гостил, он объезжал свои земли. Путешествуя в его свите, я узнал и усвоил очень многие обычаи и порядки шотландцев. И были они именно таковы, какими я вам их описал.
В ту пору, когда шотландцы совершали вторжение в земли Нортумберленда, король Роберт Брюс в их войске отсутствовал. Его замещали два других храбрых мужа и предводителя, а именно граф Морэйский, гербом которого тогда были три червленых ромба на серебряном поле, и мессир Вильям Дуглас — самый горячий, храбрый и удалой из всех остальных сеньоров. Его герб представлял собой лазурный щит с главой серебряной и тремя червлеными звездами во главе. И были эти два барона самыми влиятельными и знаменитыми во всей Шотландии.
Когда до короля Англии дошла весть о том, что его люди видели дымы пожаров, чинимых шотландцами, то через маршалов всем было велено и приказано сниматься с лагеря и следовать за королевскими стягами. Так было сделано. Вооружившись и снарядившись, каждый двинулся в поле, словно на битву. Там были построены три большие пешие рати, а при каждой рати — по два крыла из пятисот латников, которые должны были ехать верхом. Всего же в королевском войске насчитывалось примерно восемь тысяч латников — рыцарей и оруженосцев — и тридцать тысяч простых воинов, считая лучников. Половина из них сидела верхом на иноходцах, а другая половина состояла из пеших сержантов, снаряженных и присланных добрыми городами Англии за свой собственный счет. А еще, помимо конных лучников, там было 23 тысячи лучников пеших.
После того как рати были построены, они двинулись стройными рядами вслед за королевскими стягами. Этих стягов было четыре, и везли их сир Сай[1030], сир Феррере[1031], сир Морли[1032] и сир Гастингс[1033].
Так, пешком и верхом, двигались англичане на запах дымов до глубоких сумерек. Затем войско стало лагерем на широком лугу вблизи леса и вдоль маленькой речки, дабы передохнуть и подождать прибытия обоза с продовольствием. Хотя весь минувший день шотландцы устраивали пожары всего в пяти лье от англичан, те так и не смогли их найти и настичь.
Следующим утром, на рассвете, все вооружились и снарядились по звуку горна и вновь двинулись в путь, каждый в своем полку и за тем знаменем, которое ему было указано. Знамена ехали весь тот день без всяких привалов по горам и долинам, но ни разу не смогли даже заметить шотландцев, не говоря уже о том, чтобы к ним приблизиться. Англичане хорошо видели дымы, указывавшие на местонахождение шотландцев, однако противников разделяли великие болота, горы и заросли, которые нельзя было миновать напрямик, но приходилось обходить кругом. Во время этого перехода никто не осмеливался выбиться из строя или поехать впереди знаменосцев, кроме одних только маршалов.
Когда стало вечереть, то все люди и кони уже так утомились, что сильнее некуда. Поэтому был разбит лагерь, и наступившую ночь все войско провело на берегу маленькой речки, которая помогла воинам освежиться. Сам король заночевал в оказавшемся рядом бедном аббатстве, а пешие ратники и все остальные, включая обозную прислугу, расположились в изрядном отдалении, безмерно усталые.
Когда каждый занял участок земли себе под ночлег, сеньоры собрались на совет, чтобы решить, как же им выйти на след шотландцев, которых они желали настичь и разбить. Некоторые полагали, что шотландцы отступают в свою страну и их уже не догнать, и может-де так статься, что они знают о передвижениях англичан все, в то время как сами англичане не знают о них ничего. Другие же говорили, что если войско не поленится встать еще затемно и немного поспешит утром, то оно сможет перекрыть речной брод до подхода шотландцев, и те окажутся заперты и пойманы в Англии. Этот замысел был одобрен и утвержден, и все сеньоры разошлись по своим шатрам. Затем во многих частях войска под строгим секретом дали знать, что по первому звуку трубы все должны вооружиться и снарядиться, а со вторым трубным сигналом все должны уже быть готовы. И, наконец, третий сигнал будет значить «по коням!». И было велено оставить в лагере все крупное снаряжение и весь обоз, и каждому взять с собой лишь один хлеб, приторочив его за спиной.
Как было велено, так и сделали. Многие воины отужинали в великой спешке и подремали совсем чуть-чуть, а некоторые вообще не успели поспать, ибо летом, в июле месяце, ночи очень короткие. Незадолго до полуночи[1034] зазвучали трубы. Со вторым их сигналом все уже были готовы, а с третьим сигналом вскочили на лошадей и поехали вслед за знаменами маршалов, оставив позади все повозки, фуры, вьючных лошадей и обозную прислугу. В соответствии с приказом, каждый взял с собой лишь одну буханку хлеба и крайне старался в тот день поспеть к речному броду раньше шотландцев, дабы отрезать им путь к отступлению. Англичане россыпью скакали по горам, пустошам, долинам и опасным ущельям, не разбирая уже никакой дороги. Между хребтами гор и в низинах долин им встречались торфяные топи, большие болота и столь опасные проходы, что удивительно было, как кто-то мог через них пробраться. Ибо каждый непрестанно рвался вперед, не дожидаясь вышестоящих сеньоров и товарищей. И знайте, что если кто-нибудь увязал в трясине, то лишь с великим трудом он находил того, кто бы его вытащил оттуда. Отставшие старались догнать передних, и многим казалось, что шотландцы уже обнаружены, из-за шума, который слышался впереди. Однако этот шум возникал из-за оленей, ланей и косуль, которых вспугивали воины авангарда. Они громко улюлюкали им вслед и непрестанно мчались вперед, поспешая за знаменами маршалов.
Так ехали юный король Английский и все его воины средь гор и долин, лугов и зарослей, совершенно себя не щадя. И длилась эта изнуряющая гонка весь долгий июльский день, до самого позднего вечера. Наконец англичане все-таки добрались до бродов на реке Тайн, через которые, как им говорили, шотландцы проникли в Англию и теперь должны были возвратиться обратно. Каждый может представить, сколь сильно англичане были утомлены и измучены. Тем не менее, они еще нашли в себе силы перейти через очень опасный брод и раскинуть лагерь вдоль другого берега вышеназванной реки.
Еще не все успели выбрать участок земли себе под ночлег, когда солнце уже закатилось. Лишь у некоторых воинов нашлись при себе секиры, топоры и прочее снаряжение, чтобы нарубить веток для шалашей. Многие потеряли своих товарищей и не знали, что с ними стряслось, а пешие ратники вообще все остались далеко позади. В довершение ко всему, никто не мог точно определить свое местонахождение, а спросить об этом было не у кого. Те, кто лучше знал этот край, говорили, что в своей стремительной гонке, прерываемой лишь для того, чтобы помочиться или подтянуть коню подпругу, они отмахали целых 28 английских лье[1035].
Изнуренным людям и лошадям пришлось заночевать на берегу реки в полном ратном облачении. Каждый воин даже во сне держал своего коня за повод или узду, ибо привязать коней было не к чему, и сразу после заката совсем стемнело. В течение всего минувшего дня и наступившей ночи кони не ели ни овса, ни сена, а лишь пощипали немного травки во время короткого выпаса на лугу. Да и сами люди и днем и ночью пробавлялись одной-единственной буханкой хлеба, которую каждый вез у себя за спиной или за пазухой, но этот хлеб насквозь пропитался и провонял потом коней или же самих седоков. Вода протекавшей рядом реки была их единственным питьем, хотя наверняка там нашлись и некоторые сеньоры, прихватившие с собой бутыли, полные вина, и это послужило им великим утешением. Всю ночь войско провело без огня и света, за исключением лишь некоторых господ, привезших факелы на своих вьючных лошадях.
В таком вот бедственном положении протомились англичане все ночь, не расседлывая своих лошадей и не снимая с себя доспехов. Когда же настал долгожданный день, который, как они надеялись, должен был принести помощь и облегчение им самим и их лошадям, — вдруг хлынул ливень. Он шел весь день столь бурно и беспросветно, что уже к часу нон[1036] вздувшуюся реку стало невозможно перейти вброд. Поэтому англичанам пришлось опять весь день поститься, как и минувшей ночью, а лошадям глодать мох с землей, жесткие прутья кустарников и древесные листья. Средь них уже не было ни одной в приличном состоянии. И пришлось воинам под проливным дождем рубить стволы деревьев своими мечами и кинжалами, дабы сделать колья для конской привязи и соорудить шалаши себе под укрытие. Итак, посмотрите, сколь нелегко было выносить походные тяготы этим благородным и знатным людям, если они даже не знали, где находятся.
Примерно в полуденный час слуги, ходившие в лес за ветками для обустройства лагеря, наткнулись на каких-то бедных людей, добывавших там уголь. Когда угольщиков привели к сеньорам, те крайне обрадовались и первым делом спросили, в какое место их занесло. Угольщики ответили, что они находятся в четырнадцати английских лье от Ньюкасла-на-Тайне и в одиннадцати лье от Карлайла Гэлльского, и это ближайшие города, в которых можно найти необходимые для войска припасы. Угольщиков удержали в качестве проводников и, посадив на лошадей, тут же и сразу отправили в Ньюкасл с гонцами. От имени короля, гонцы должны были там передать, чтобы все желающие заработать, не мешкая, везли продовольствие в английский лагерь. Кроме того, из английского войска в Ньюкасл было послано более двухсот маленьких лошадок, дабы привезти съестное для их хозяев. Однако эти лошадки были столь измучены и заморены, что могли идти лишь медленным шагом, и прежде чем они достигли Ньюкасла, уже совсем стемнело.
Когда жители Ньюкасла услышали весть о том, что их король и сеньоры оказались со своим войском в таком гиблом месте и в такой крайности, то принялись всем миром спешно собирать в дорогу разную пишу, бочонки вина и пива, а также овес и сено для лошадей. Едва покончив со сборами, они сразу двинулись в путь, но не на тех лошадках, коих им привели, а на других — совершенно свежих и бодрых. Около полуночи первые торговцы прибыли в английское войско. Их встретили с великой радостью, ибо и люди и кони уже так изголодались, что сильнее некуда.
Всю ночь в Ньюкасле топили печи и спешно пекли хлеба. Едва только тесто достаточно пропекалось, буханки тут же выхватывали из печи, складывали в мешки и корзины, а затем на маленьких лошадях отвозили в английский стан. Уже к рассвету следующего дня армия оказалась довольно неплохо снабжена продовольствием. Все оно было принято с признательностью и щедро оплачено, и у воинов сильно отлегло от сердца. Трем угольщикам, указавшим дорогу к Ньюкаслу, король велел выдать двадцать фунтов стерлингов.
Целых восемь дней провели король и все его войско на берегу реки Тайн, поджидая возвращения шотландцев, но так ничего и не дождались и не услышали о противнике никаких новых вестей. Между тем шотландцы тоже ничего не знали об англичанах и, пользуясь условиями местности, как могли, избегали встречи с ними. Они прятались в округе Карлайла, между утесами и горами, в краю необитаемом.
За те восемь дней, которые англичане провели на берегу реки Тайн, поджидая подхода шотландцев, они так истощили местные запасы продовольствия, что один хлеб, прежде стоивший только стерлинг, теперь им продавали за шесть, и притом они еще вырывали его друг у друга. Галлон совершенно кислого вина, который прежде не стоил и шести стерлингов, теперь покупали за все двадцать четыре. Мяса в лагере хватало, но зато все другие припасы были столь дороги и редки, что их почти невозможно было достать. И еще, вдобавок ко всем этим бедам, шел непрестанный дождь, от которого прели седла, попоны и подпруж-ные ремни. Поэтому все кони натерли себе кровавые мозоли на спинах. Воинам негде было подковать потерявших подковы коней, и нечем было их укрыть от дождя, кроме как своими собственными геральдическими плащами. Да и сами они не знали, как защититься от дождя, и очень часто, направляясь искать продовольствие или повидать друг друга, ходили в грязи по самые лодыжки. А ведь эннюерцы находились в еще более тяжелом положении, нежели англичане. Ибо с наступлением темноты они уже не смели разделяться, но держались все вместе и несли двойную стражу всю ночь напролет из опасения перед линкольнскими лучниками, которые охотно бы на них напали и нанесли бы им великий урон, если бы не боялись прогневить короля и английских сеньоров. Эннюерцам не из чего было развести костер, кроме как из зеленых веток, не желавших гореть, и у них не было никаких котлов, котелков или жаровен, ибо весь их обоз остался далеко позади и не мог до них добраться по горной местности. Поэтому они жарили мясо на прутьях и очень тосковали по соли. Им также не во что было налить воду или другое питье, если его удавалось достать, кроме как в самодельные чашки, вырезанные из веток вяза или иных деревьев.
В таких мытарствах, скудости и неустроенности провели юный король Английский и его люди целую неделю на берегу реки Тайн, среди гор. При этом они не слышали никаких вестей о шотландцах, но стойко дожидались их у брода, коим они, как предполагалось, должны были вновь воспользоваться. Однако искушенные в ратном деле шотландцы догадались выбрать другую дорогу, ибо они столь же хорошо знали приграничную английскую область, в которую вторглись, как и свою собственную страну.
Когда англичане увидели, в какой крайности они оказались, то не нашлось среди них такого весельчака, здоровяка или беззаботного юнца, который не поддался бы унынию. Поэтому великий ропот начал подниматься в войске, и многие англичане стали весьма резко высказываться о тех, кто дал королю совет прийти сюда: мол, все это сделано, чтобы предать короля и его воинов.
Когда сеньоры, давшие этот совет, услышали, что народ столь яростно их обвиняет, то испугались, как бы в войске не вспыхнул мятеж. Король тоже слышал этот ропот, ибо народные сетования доходили и до него. Поэтому он сказал, что надо составить другой план кампании, ибо этот никуда не годится. Затем было решено и приказано, чтобы войско снялось с лагеря и продвинулось на семь лье поближе к верховьям Тайна и к городу Карлайлу, ибо там все воины смогут перейти реку широким строем и без особых трудностей. И вот одним погожим утром англичане, наконец, покинули стан, в котором они находились более восьми дней, и выступили следом за королевскими стягами в том направлении, куда их повели маршалы. Тогда же был оглашен королевский указ о том, что если кто-нибудь рискнет заехать так далеко, что обнаружит шотландцев, а затем самым первым привезет об этом точную весть, то король прикажет выдать смельчаку сто фунтов стерлингов звонкой монетой. Стремясь заслужить обещанную награду, на разведку сразу отправилось несколько английских оруженосцев — из тех, кто лучше знал местность. Подвергаясь большой опасности, они переправились через реку, поднялись на гору, а затем разъехались в разные стороны, исполненные решимости выследить неприятеля.
Следующим утром англичане снялись с привала и весь день двигались довольно неспешно, ибо их кони были очень утомлены. Прибыв к намеченному участку реки, они перешли через нее, несмотря на большую опасность утонуть. Когда все воины переправились, то в одном малом лье от реки они обнаружили деревню, походя спаленную шотландцами. Вид этого пепелища очень обнадежил англичан. Им казалось, что скоро они услышат весть о шотландцах, ибо, судя по найденным следам, они переправились через реку именно в этом месте.
Англичане заночевали на превосходном лугу, между уничтоженной деревней и рекой, а следующим утром снова двинулись в путь. Поехав по горам и долинам, они нашли еще несколько маленьких селений, сожженных шотландцами, но не увидели там ни мужчин, ни женщин, — все они разбежались и попрятались из страха перед врагами. Поблизости англичане нашли несколько малых полей, хлебных и травяных. На них все войско и разместилось.
На третий день англичане поехали все тем же манером, и большинство из них не знало, куда их ведут, и не слышало никаких вестей о противнике. Итак, посмотрите, какое великое старание и упорство они прилагали к тому, чтобы найти проклятых шотландцев! Однако некоторые были недовольны тем, что их беспрестанно водят с места на место, и говорили:
«Пустое дело! Мы зря стараемся! Пора долгих дней миновала, и шотландцы отступили в свою страну. В самом деле, будь они заперты в Англии, мы услышали бы о них какие-нибудь вести!»
Но вот, на рассвете четвертого дня, к маршалам явились три· оруженосца, утверждавшие, что они выследили шотландцев и даже переговорили с одним из них. Оба маршала, мессир Томас Уэйк и мессир Льюис Хэй[1037], тотчас велели войску остановиться, и все люди в нем заговорили: «У нас какие-то новости! Эти конные разведчики, наверное, выследили шотландцев!» Мессир Томас Уэйк повел оруженосцев к королю, и когда они перед ним предстали, то молвили: «Сир, мы точно видели шотландцев, а также то место, где раскинут их лагерь. Судя по их поведению, они поджидают вас. Мы встретили одного их герольда, который, как он сказал, возвращался из-под города Дарема. Думая, что мы находимся там, шотландцы послали герольда вызвать нас на битву. Под своей защитой этот герольд провел нас столь далеко вперед, что мы даже разглядели часть шотландских расположений. Если вы желаете, мы вас туда проводим». — «Да, — сказал король, — мы лишь о том и помышляем. А далеко ли до них отсюда?» — «Сир, нет: около шести английских лье».
Затем, собравшись на совет, сеньоры решили, что этим днем они постараются привести в порядок свое вооружение, которое покрылось грязью и ржавчиной, а следующим утром двинутся на рысях в сторону шотландцев. Поэтому все войско раскинуло лагерь на превосходном хлебном поле, а король заночевал в одном аббатстве, которое в тех краях называют монастырем Святого Петра[1038]. В нем жили белые монахи, и шотландцы его не сожгли, поскольку аббат доводился кузеном одному шотландскому барону, сеньору Линдси[1039], который участвовал в этом вторжении.
Помимо прочего, у трех оруженосцев-разведчиков спросили, почему герольд не приехал сюда собственной персоной, коль скоро шотландские предводители послали его даже к самому Дарему, чтобы он, найдя английского короля и его сеньоров, передал им вызов на битву. Оруженосцы сказали в ответ:
«Мы ему на это упорно указывали и хотели взять его с собой, но он попросил, чтобы мы соизволили передать этот вызов вместо него, поскольку ему, дескать, нездоровится. Вот причина, по которой он вернулся к своим сеньорам».
Итак, король заночевал в названном аббатстве, а все его войско — в ближайшей округе. И было оттуда до шотландского лагеря примерно четыре английских лье. Когда стало светать, то раздался первый трубный сигнал, и все воины вооружились и снарядились. Затем сеньоры собрались в аббатстве и увидели там монахов и большое число священников, которые были уже в полном церковном облачении и готовились отслужить мессу. Поэтому очень многие воины там исповедались, причастились и привели в порядок свою совесть, словно собирались немедленно вступить в битву и испытать судьбу. После мессы трубы прозвучали вторично, и все люди с удовольствием подкрепились тем, что имели. С третьим звуком королевского горна все уже были готовы, сели на лошадей и выступили из лагеря. Три оруженосца, принесшие весть о шотландцах, ехали впереди, указывая путь знаменосцам.
Обогнув две горы, англичане приблизились к противнику настолько, что увидели его уже совершенно явственно, а тот — их. Лишь только шотландцы заприметили англичан, то сразу выступили из своего лагеря, все пешие, и весьма вызывающе построились тремя большими полками на склонах той горы, где находились их расположения. У подножия этой горы бежала речка — стремительная, напористая и полная больших валунов и булыжников. Поэтому, к досаде англичан, ее невозможно было быстро перейти, не понеся большого урона. Была еще и другая помеха. Если бы англичане все-таки миновали реку, то не нашли бы никакого места между ней и горой для того, чтобы построить и развернуть свои полки. Кроме того, шотландцы расположили два передовых отряда на двух горных утесах, куда никто не смог бы взойти иль забраться достаточно быстро. Находясь на этой позиции, шотландцы разбили бы всех нападавших, и если бы англичане перешли через реку, никто из них уже не смог бы вернуться назад.
Когда английские сеньоры разглядели боевые порядки шотландцев, то велели всем своим людям спешиться, снять шпоры и построиться тремя большими ратями, точно так, как уже приказывалось прежде. Там же, на месте, было посвящено в рыцари великое множество воинов. Когда рати были построены и приведены в порядок, некоторые английские сеньоры провезли юного короля Эдуарда на лошади вдоль всего строя, дабы сильнее воодушевить воинов. Проезжая перед ними медленным шагом, названный король весьма приветливо просил, чтобы все постарались исполнить свой долг и защитить его честь. Затем он велел распорядиться, чтобы под страхом смерти никто не осмеливался вставать впереди маршальских знамен и вообще не двигался с места без особого приказа.
В скором времени после того, как король объехал все свои полки, был отдан приказ наступать на врага совсем неспешным шагом. Так было сделано, и каждая рать медленно прошла один большой боньер в сторону склона, на котором закрепились шотландцы. Все это было сделано, чтобы посмотреть и узнать, не спустятся ли шотландцы вниз, и чтобы лучше изучить их позиции. Однако в их рядах не было заметно никакого движения.
Оба войска оказались в такой близости друг от друга, что находившиеся в них воины уже узнавали некоторые гербы противника. Затем английские маршалы приказали, чтобы все рати стали смирно, а сами начали держать совет. Посовещавшись, они приказали некоторым воинам сесть на коней, дабы завязать стычку с шотландцами, поближе рассмотреть их позиции и проверить речной брод. Кроме того, они приказали герольду уведомить шотландцев, что если они пожелают перейти через реку и дать сражение на равнине, то англичане отступят назад и предоставят им достаточно места для построения их полков, будь то сейчас или следующим утром. А если это их не устраивает, то пусть соизволят сделать сходное предложение.
Когда шотландцы услышали эти предложения и условия, то стали держать совет. Посовещавшись, они тотчас ответили посланному к ним герольду, что не сделают ни так, ни этак. Дескать, король Английский и все его сеньоры хорошо видят, что они, шотландцы, прошлись по их королевству с грабежами и пожарами и до сих пор остаются в нем. Если англичан это обстоятельство раздражает, то пусть попробуют взять с шотландцев возмещение, ибо те пробудут в Англии ровно столько, сколько им покажется нужным. А если англичане не могут к ним подойти здесь, то пусть поищут дорогу в обход гор.
Когда советники английского короля увидели, что иного ответа они не получат, то приказали раскинуть лагерь прямо на том месте, где стояло их войско. Все кое-как расположились и провели ночь весьма неуютно — на жесткой земле, острых камнях и в полном вооружении. С великими тяготами слуги раздобывали колья и ветки для конской привязи, сено и солому для мягкого ночлега, а также дрова для разведения костров.
Увидев, что англичане раскинули лагерь, шотландцы тоже решили вернуться в свой стан. Велев нескольким своим воинам нести дозор на тех склонах, где выстраивались их полки, они затем отступили в свое расположение и развели столько костров, что удивительно было поглядеть! А на закате, между ночью и днем, они сначала подняли неимоверный шум, загудев в свои рога и волынки все разом, а после принялись так горланить, во всю мочь и на разные лады, что англичане были в полном изумлении, и казалось им, что все дьяволы преисподней собрались в шотландском лагере. Таким вот образом провели они эту ночь в начале августа, в год Божьей Милости 1327. И был то канун дня Святого Петра[1040].
Когда настало утро, сеньоры отслушали мессу, а затем всем было велено вооружиться и построиться в отряды, как и днем раньше. Заметив построения англичан, шотландцы тоже сошлись в боевые порядки и выдвинулись вперед, как и накануне. Оба войска простояли одно перед другим, полностью построенные, весь тот день, до самых сумерек. Все это время шотландцы никак не показывали, что собираются напасть на англичан, да и англичане тоже стояли смирно, ибо они не могли подступиться к противнику, не понеся при этом слишком больших потерь.
Однако случилось так, что многие английские воины, имевшие выносливых лошадей, переправились через реку верхом, а некоторые даже перешли ее пешком, чтобы завязать с противником стычку. Также и некоторые шотландцы покинули ряды своего войска. И начали они то нападать друг на друга, то откатываться назад, так что уже вскоре с обеих сторон появились и убитые, и раненые, и пленные. Но тут английские сеньоры приказали всем отступить в лагерь, ибо хорошо видели, что напрасно теряют время. Все англичане вернулись в лагерь.
В таком положении англичане провели напротив шотландцев три дня. Те тоже находились на своей горе безотлучно, и каждый день воины с обеих сторон завязывали стычки, которые часто завершались чьей-нибудь смертью или пленением. И всякий раз, на закате, шотландцы по своему обыкновению разводили такие большие костры и столь сильно шумели, горланя и трубя в рога, что диву можно было даваться! Однако англичане, уже изучившие их повадки, ничуть не тревожились по этому поводу и говорили: «Вот ведь резвятся черти! Думают запугать и смутить нас своими воплями!»
Поскольку с войском к шотландцам было не подступиться, английские сеньоры задумали держать их на горе, словно в осаде. Так они надеялись довести их до голода, ибо полагали, что продовольствие им взять неоткуда, и что отступить в свою страну они могут лишь с их дозволения. От захваченных пленников англичане точно узнали, что у шотландцев нет никаких запасов хлеба, вина или соли, но зато всякой скотины у них хватало, и они могли поедать ее мясо и сырым, и вареным, ничем не приправляя и не сдабривая. Это неудобство, в случае необходимости, они не берут в особый расчет, лишь бы при них была мука и плоский камень, для выпечки лепешек. Столь же равнодушны к таким лишениям многие англичане и гэлльсцы. Ведь, выросшие в одинаковых условиях, они имеют сходные привычки и обычаи.
Но вот однажды утром, на четвертый день своего сидения под горой, англичане стали ее оглядывать, ожидая, как обычно, увидеть на ней неприятеля, но не заметили ни души, ибо еще в полночь шотландцы оттуда ушли. Охваченные великим удивлением, сеньоры не могли себе представить, что случилось с шотландцами. Поэтому они немедленно послали в горы конных и пеших разведчиков. Те нашли шотландцев примерно в час прим. Их лагерь теперь располагался возле той же самой реки, но на горе еще более обрывистой и неприступной, нежели прежняя. Кроме того, он был укромно спрятан в одном леске, дабы шотландцы могли незаметно уходить из него и возвращаться назад, когда пожелают.
Получив это донесение, сеньоры велели всему войску сниматься с лагеря и, соблюдая строгий порядок, перейти на новое место, дабы расположиться на другой горе, прямо напротив шотландцев. Построив свои полки, англичане двинулись в указанном направлении.
Лишь только шотландцы завидели вражеские порядки, как сразу выступили из своего лагеря и выстроились довольно близко от реки, напротив англичан. Однако они ни разу не пожелали спуститься вниз и вступить в битву. Англичане же ни с какой стороны не могли их атаковать, не понеся при этом слишком больших потерь убитыми и пленными. Поэтому они расположились рядом на другой горе и провели там целых и полных восемнадцать дней. И в каждый из этих дней они выстраивались напротив шотландцев, приглашая их тем самым на битву.
Английские сеньоры многократно посылали к шотландцам своих герольдов, желая договориться и условиться с ними о том, чтобы они предоставили англичанам ровное место и пространство для битвы или, наоборот, попросили его для себя, но те так и не пожелали согласиться ни на одно из этих предложений. Поэтому, учитывая скудость страны, в которой находились англичане, можно и должно удивляться, как могли они переносить и терпеть такие лишения! Только великая любовь к ратному делу заставляла их быть столь упорными.
Уже в первую ночь после того, как англичане расположились на горе напротив шотландцев, мессир Вильям Дуглас, как храбрый и предприимчивый рыцарь, каковым он и был, примерно в полночный час выступил из своего лагеря с отрядом в две сотни латников. Перейдя через речку в изрядном отдалении от своего войска, благодаря чему его не смогли заметить вражеские дозорные, он весьма отважно ворвался в английские расположения, выкрикивая при этом свой клич: «Дуглас! Дуглас!». И начали тут шотландцы совершать великий набег и рубить, и разить, и валить англичан, которые еще не очухались от первого сна; и нанесли их войску великий урон, прежде чем они успели выскочить из палаток, чтобы отразить нападение; и оказались столь близко от королевского шатра, что перерезали державшие его веревки, а затем отступили, соблюдая порядок и с малыми потерями.
Совершив этот ночной набег, рыцарь снискал большую известность даже среди самих англичан. Опасаясь новых вылазок с его стороны, они усилили свою стражу и окружили лагерь заставами и дозорами, дабы ночью не оказаться застигнутыми врасплох. В таком вот положении, сидя на двух горах напротив друг друга, враги провели целых двадцать два дня[1041]. И каждый день в стычках между ними появлялись все новые пленные, раненые и убитые. В последний из этих двадцати двух дней в стычке был пленен один шотландский рыцарь, который весьма упорно не желал рассказать английским сеньорам о положении дел в шотландском стане. Однако его допрашивали столь настойчиво, что, в конце концов, он поведал следующее. Оказывается, этим утром по шотландскому войску был отдан приказ, чтобы на закате каждый вооружился и следовал за знаменем мессира Вильяма Дугласа, куда бы тот ни пошел, и чтобы каждый держал этот приказ в тайне. Однако рыцарь не знал, куда именно задумал пойти мессир Дуглас.
Получив эти сведения, английские сеньоры устроили общее совещание, но, как ни старались, — не могли разгадать замысел шотландцев. Они опасались, что шотландцы готовят ночное нападение и желают вклиниться в английский лагерь с двух сторон, дабы, положившись на удачу, либо победить, либо умереть, ибо средь них царит великий голод. Поэтому, разделив свое войско на три отряда, англичане построились в трех местах перед своим лагерем и развели великое множество костров, чтобы видеть более ясно вокруг себя, и велели всем слугам оставаться в лагере, чтобы охранять лошадей.
Всю ночь английские воины находились в полном вооружении, каждый под своим знаменем или флажком, и сам король там был тоже, и надлежало ему бодрствовать наравне с другими. В таком вот положении поджидали англичане шотландцев, однако те так и не появились, но поступили иначе, хорошо и осмотрительно. Ибо лишь только настала ночь, они, уже полностью снаряженные, без шума и крика покинули свой лагерь и были уже очень далеко, прежде чем рассвело.
Когда начало светать, два шотландских горниста, которые слишком заспались, наткнулись на заставу, охранявшую английский лагерь и устроенную там на манер скрытого дозора. Горнистов схватили и отвели к королевским военным советникам. Поскольку они были шотландцами, у них спросили, куда они шли и чего искали. В ответ они честно признались, что их товарищи покинули лагерь еще на закате и, пришпоривая коней, поскакали назад, в Шотландию. Тогда сеньоры тотчас велели трем или четырем своим людям сесть на лошадей, съездить на гору и проверить, правду ли говорят пленные. Когда посланные воротились, то доложили, что да, действительно, шотландцы ушли. Услышав это, сеньоры сочли себя обманутыми, ибо видели ясно, что преследовать шотландцев уже нет смысла.
Однако многие англичане отправились к горе, чтобы поглядеть, как там шотландцы были обустроены и что они после себя оставили. С великим трудом поднявшись на гору, они нашли огромное количество туш крупного скота — быков, коров и телят, забитых совсем недавно. Уходя, шотландцы забили всю эту скотину, чтобы она не досталась врагу. Там также было обнаружено более трехсот котлов, подвешенных на деревянные крюки и наполненных водой и мясом. Причем сделаны были эти котлы из шкур, покрытых шерстью. Кроме того, шотландцы там оставили более тысячи деревянных вертелов, унизанных мясом для жарки на огне, а также более десяти тысяч старых башмаков, которые были сделаны из совершенно необработанной кожи, покрытой шерстью. А еще там оказались пять несчастных пленных англичан, которых шотландцы привязали к деревьям совершенно голыми. Отвязав этих людей, равно как и двух других, которым шотландцы перебили ноги, англичане вернулись в свое войско как раз в ту пору, когда оно уже покинуло лагерь и строилось, дабы идти назад, в Англию.
Весь день английское войско следовало за знаменами маршалов, и лишь под вечер сделало привал на очень красивом лугу, где нашлось достаточно корма для коней. Эта остановка принесла коням великое облегчение, ибо они были уже столь ослаблены, что еле переставляли ноги. Там же по соседству оказалось одно аббатство с обширным подворьем. В нем король и заночевал. И находились тогда англичане уже в двух лье от Дарема. Они задержались в этой местности и на следующий день, ибо нашли там запасы хлеба, овса и доброго сена, которые пришлись их лошадям весьма кстати. Король же поехал дальше и прибыл в Дарем. Там он первым делом посетил кафедральную церковь и засвидетельствовал свое почтение епископу и именитым горожанам, ибо прежде этого еще не делал, и теперь случай был подходящим.
Все английское войско добралось до Дарема ближе к ночи. Оно расположилось либо в самом городе, либо в его округе. Слуги сразу принялись выскребать и выхаживать походных коней, и пришлось им побегать в поисках сена, овса и соломенной подстилки.
В городе Дареме сеньоры нашли свои повозки, фуры и вообще все снаряжение, которое, как вам уже было рассказано в нашей истории, они оставили тридцать два дня назад в лесу, в полночь. Привезя к себе эти повозки и фуры, жители Дарема вкатили их в пустые гумна и, пометив каждую флажком или знаменем ее хозяина, постоянно за ними присматривали. Сеньоры очень обрадовались, когда нашли свои повозки в целости и сохранности, а своих слуг и обозных лошадей — полностью отдохнувшими. Задержавшись в Дареме на три дня для поправки сил, сеньоры велели подковать своих боевых коней, которые крайне в этом нуждались. Однако их пришлось подковывать столько, что для изготовления подков не хватало железа, и в дело были пущены даже каминные таганы, тележные ободы, железные вертелы и болты. Подкова всего для одной лошадиной ноги стоила целых семь су стерлингов. Но, несмотря на это, все три дня, пока войско стояло в Дареме, возле кузниц шла столь жестокая давка, что целая треть лошадей осталась неподкованной.
На четвертый день войско вышло из Дарема, и король дал всем людям, за исключением эннюерцев, дозволение вернуться в свои края. Тут все латники и лучники разошлись и устремились к своим домам, а король прибыл в Эбрюик, сиречь Йорк[1042], и нашел там госпожу свою мать, которую окружало большое количество местных дам и девиц. Поэтому некоторые сеньоры отдохнули там, подле короля и дам.
Королевские советники распорядились, чтобы эннюерцам заменили их лошадей, которые были совершенно искалечены и истощены, и выдали им деньги, чтобы они прикупили еще и других. Эннюерцы приняли все это с признательностью. Затем казначеи подсчитали и сложили, сколько король должен иноземным сеньорам как за коней, так и в счет жалования. Итоговые счета были составлены столь честно и точно, что все остались ими довольны. Однако их оказалось невозможно оплатить сразу, ибо королевские казначеи и служащие истратили слишком много денег на этот поход. Поэтому король поручился за выплату долга перед мессиром Жаном д’Эно, а тот — перед всеми своими соратниками. Впоследствии, когда нужные средства поступили в казну, этот долг был выплачен в городе Брюгге[1043]. Так был каждый вознагражден и удоволен, в соответствии с причитающейся ему долей.
После возвращения из похода, о коем я вам уже рассказывал выше, мессир Жан д’Эно и его земляки провели в Эбрюике, сиречь Йорке, примерно семь дней, находясь все время подле короля, госпожи королевы и английских сеньоров. А потом они попросили дозволения на отъезд, заверив, что всегда будут рады оказать новую услугу королю и Английской стране. Их отпустили, многократно поблагодарив на прощанье.
Так расстались эннюерцы с королем и его сеньорами. Своих слуг они отправили в обратный путь на судах по реке Умбер, которая впадает в море, и потом те приплыли, с помощью Бога и ветра, в Эклюз, что во Фландрии. Сами же эннюерские сеньоры поехали сушей и прибыли в Лондон. Король велел их туда проводить и доставить мессиру Томасу Уэйку, маршалу Англии, из опасения перед линкольнскими лучниками[1044]. Ведь эннюерцам предстояло проехать через их край, и еще слава Богу, что им не встретилось там никаких препятствий!
Проделав весьма неблизкий путь от Йорка до Лондона, эннюерцы два дня набирались новых сил, а затем двинулись дальше в сопровождении мессира Томаса Уэйка. Оказавшись в Дувре, они вышли в море и приплыли в Виссан. Там они сошли с кораблей на берег и выгрузили своих лошадей. Затем многие из них отправились в паломничество к храму Булоньской Божьей Матери, а другие — в Сент-Омер. Однако, в конце концов, все они вернулись в Эно.
Мессир Жан д’Эно явился к своему брату графу и к госпоже графине, которые были рады видеть его, а также сеньора де Линя и всех прочих баронов и рыцарей, находившихся в его отряде.
Так обстояли в ту пору дела в Англии.
После этих событий не прошло и полгода, как госпожа королева Английская и сеньоры, состоявшие в советниках при ней и ее сыне, рассудили между собой, что юного Эдуарда, короля Англии, следует женить. И по всеобщему мнению и разумению, самым лучшим и подходящим правящим домом, где бы он мог выбрать жену полностью себе по вкусу, был дом благородного графа Гильома д’Эно, у коего было несколько дочерей. Когда короля спросили о его соображениях на сей счет, он начал смеяться и сказал:
«Да, мне и впрямь по душе взять жену именно там, нежели где-то еще, и пусть это будет именно Филиппа, ибо мы с ней превосходно ладили, и я помню, как она плакала, когда я с ней прощался и уезжал из Эно».
Затем его мать, госпожа королева, сказала:
«Милый сын, вы рассуждаете верно. Мы с вами в великом долгу перед нашим кузеном, графом Эно. Поэтому я охотней всего увижу вашей женой именно его дочь, нежели чью-то еще. Мы пошлем в Эно внушительное посольство (ибо невеста того стоит!) и попросим в письме мессира Жана д’Эно, чтобы он соизволил взять на себя труд посредника в переговорах о браке»[1045].
С исполнением этого замысла вовсе не стали тянуть, но отрядили послами в Эно епископа Даремского и двух английских баронов — сеньора Бошема[1046] и мессира Рейнольда Кобхема[1047]. Им были выданы посольские грамоты и всё, что могло потребоваться в их путешествии. Отчалив из Дувра, они приплыли в Вис-сан и, нисколько там не задерживаясь, направились в Валансьенн. Прибыв туда, все посольство разместилось в гостиницах, которые стоят на рыночной площади и называются Шин, Ла-Бурс и Ла-Кле.
В те дни графская чета со своими детьми находилась не в Валансьенне, а в Кенуа. Узнав об этом, послы спросили, где они могут найти мессира Жана д’Эно. Им ответили, что точные сведения об этом можно получить в Бомоне. К счастью для англичан, в Валансьенне тогда оказался Филипп де Като. Едва услышав о приезде послов, он сразу направился к ним. Они без труда его узнали, ибо уже не раз видели его в Англии, и он считался самым близким придворным мессира Жана д’Эно. На вопрос о том, где находится его хозяин, Филипп де Като сказал, что в Бомоне, и уже следующим утром отправившись с послами в путь, он их туда проводил.
Мессир Жан д’Эно был несказанно рад приезду послов и встретил их, будучи окружен многочисленной и пышной свитой. Эта свита состояла из рыцарей и оруженосцев, средь которых были сир де Фаньоль, сир д’Авре, сир де Варньи, сир де Потель и сир де Монтиньи. Жена мессира Жана д’Эно — графиня Суассонская, госпожа Даржье, тоже имела в своей свите много дам и девиц.
Весьма похвалив двор обоих супругов, послы представили письма, коими их снабдили государыня Английская, ее сын, юный король, и их советники. Мессир Жан д’Эно принял письма и, распечатав, внимательно их прочел от начала и до конца. Когда он понял и вник, о чем в них идет речь, а именно о почетнейшем браке для его племянницы Филиппы д’Эно, то крайне обрадовался. И сказал он епископу и рыцарям, которые там находились, что охотно исполнит все то, о чем ему написали, ибо его обязывают к тому клятва верности и оммаж, принесенные английскому королю.
Любезный рыцарь оказал английским сеньорам наилучший прием, ибо хорошо умел это делать, так что они остались весьма довольны. И продержал он их в Бомоне два дня весьма вольготно, а затем, на третий день, отправился с ними в путь и прибыл в Мобёж, а оттуда — в Кенуа. Там нашли они графскую чету в окружении большого количества рыцарей, оруженосцев, а также местных дам и девиц, которые встретили всех прибывших так ласково и приветливо, как только могли.
Следуя полученному предписанию, мессир Жан д’Эно стал хлопотать о заключении брака и столь в этом преуспел, что граф д’Эно согласился отдать свою дочь Филиппу в жены юному королю Англии, правда лишь в том случае, если папа соизволит выдать соответствующее разрешение. Ведь жених и невеста доводились друг другу очень близкими родственниками, поскольку их матери были двоюродными сестрами. Английские послы взялись сами уладить все дела с папой, и послали в Авиньон двух рыцарей и двух клириков-правоведов. В ту пору церковью управлял папа Иоанн [XXII], который сразу соблаговолил дать разрешение на брачный союз домов Англии и Эно, ибо ему и всей священной коллегии казалось, что это дело весьма похвальное.
Получив разрешающие буллы, посланцы поехали назад и прибыли в Валансьенн, к епископу Даремскому и другим сеньорам, которые их поджидали. Все стороны были крайне обрадованы удачным исходом дела, и была юная барышня помолвлена с королем Эдуардом по доверенности. Затем послы вернулись в Англию, дабы объявить эту новость.
В ту пору Филиппа д’Эно находилась на четырнадцатом году своей жизни. Высокая и стройная, мудрая и веселая, кроткая и благочестивая, щедрая и учтивая, она была в свое время наделена и украшена всеми благородными свойствами и любима Богом и светом.
Граф и графиня Эно заботливо подобрали свиту для своей дочери Филиппы, ее саму одели в столь красивые наряды, которые подобали будущей королеве Английской, и назначили рыцарей и оруженосцев, которые должны были отправиться вместе с нею в Англию.
Затем попрощалась невеста со своими сеньором-отцом и госпожой-матерью, а также с братом Гильомом и двумя сестрами, Жанной и Изабеллой, — с двумя потому, что старшая сестра, Маргарита, находилась тогда не в Эно, а в Германии, ибо она вышла замуж за Людвига Баварского, короля Германии и Римского императора.
После всех этих прощаний юная королева Филиппа Английская, находившаяся в возрасте между тринадцатью и четырнадцатью годами, отбыла из Валан-сьенна в сопровождении своего дяди, мессира Жана д’Эно, а также сеньора де Фаньоля[1048], сеньора де Линя, сеньора де Бриффейля, сеньора д’Авре, сеньора де Варньи и еще более сорока прочих эннюерских рыцарей и оруженосцев. И прислуживал ей тогда один юный оруженосец, по имени Ватле де Мони[1049], который впоследствии стал величаться мессиром Ватье и прославился как доблестный и отважный воин. Вы еще встретите описания его великих подвигов в этой истории, ибо благодаря своей находчивости и доблести этот человек в свое время сумел сделать себе имя и состояние. Тогда из Эно уехало много молодых оруженосцев, намеревавшихся остаться в Англии с королевой Филиппой.
Юная невеста и ее спутники ехали до тех пор, пока не прибыли в Виссан. После погрузки коней они взошли на присланные для них английские корабли и вскоре приплыли в Англию. Там, на берегу, их уже целых четыре дня дожидались сир Бошем и мессир Рейнольд Кобхем.
Названная королева Филиппа д’Эно ступила на английскую почву в столь добрый час, что все королевство должно было ликовать и делало это. Ибо даже со времен Геневры, которая была женой короля Артура и королевой Англии, называвшейся тогда Великой Бретанью, еще ни одна правившая там государыня не была столь добра, не удостоилась стольких почестей, и не дала столь прекрасное потомство. За время своего правления королева Филиппа родила от своего мужа, короля Эдуарда, семь сыновей и пять дочерей, и все то время, пока она жила, королевство Английское наслаждалось благоволеньем Божьим, процветанием, почетом и имело во всем удачу. Ни разу в пору ее правления Англию не постигали голод или дороговизна. Далее в нашей истории вам еще будет об этом рассказано.
Юная королева Английская и ее спутники ехали до тех пор, пока не прибыли в Кентербери. Там они поклонились гробнице Святого Томаса и сделали к ней подношения, а затем двинулись дальше, и во всех городах, через которые они проезжали, им оказывали почетный и торжественный прием, осыпая при этом подарками и презентами.
Проехав через Рочестер и Дартфорд, путники прибыли в Элтем и там остановились. Епископ Даремский, совершивший в Валансьенне заочную помолвку Филиппы с королем Эдуардом, а также великое множество английских сеньоров и дам очень любезно встретили свою новую королеву и всех ее спутников. Насколько мне известно, мессир Жан д’Эно и сопровождавшие королеву рыцари и оруженосцы не поехали из Элтема дальше, за исключением лишь тех, кто должен бы остаться с королевой в Англии. Ведь в те дни король, госпожа его мать и граф Кентский находились в пределах Нортумберленда. Поэтому английские сеньоры освободили эннюерцев от столь дальнего путешествия, посчитав, что оно будет для них слишком обременительно. И там же, в Элтеме, простилась юная королева Филиппа со всеми своими провожатыми. Она изрядно наплакалась, глядя, как уезжают ее дядя и эннюерские рыцари. Но расстаться все-таки пришлось. И вернулись эннюерцы домой. А сеньоры и дамы Англии, коим это дело было поручено, должным образом подготовили юную невесту и повезли ее дальше. Проследовав через весь Лондон, они, однако, не стали в нем задерживаться, ибо было решено, что лондонцы встретят Филиппу в следующий раз, когда король уже на ней женится и она станет настоящей королевой; и сделают это лондонцы по всем правилам и с такой торжественностью, с какой надлежит принимать новую английскую государыню при ее первом въезде в столицу прямо из-под венца.
Провожатые довезли невесту до самого Йорка, где ее ждал очень торжественный и пышный прием. Навстречу ей добрым строем выехали все находившиеся там сеньоры и юный король Англии, который встретил невесту средь поля. Сама она при этом сидела на иноходце, имевшем очень красивую поступь и предивно убранном и украшенном. Король взял невесту за руку, а затем обнял и поцеловал. И поехали они вместе бок о бок, под игру великого множества инструментов, и вступили в город с изрядными почестями. Затем Филиппу проводили до того места, где располагался двор короля и госпожи его матери. Королева-мать встретила юную невестку очень ласково, ибо разбиралась в вопросах чести до тонкостей. Мне нет нужды слишком распространяться на этот счет.
Юный король Эдуард сочетался браком с Филиппой д’Эно в кафедральной церкви, которую называют собором Святого Вильгельма, и обвенчал их местный архиепископ на основании разрешения, полученного у авиньонского папы. Это случилось в день Обращения Святого Павла[1050], в год Милости Господа Нашего 1327[1051]. Король был тогда в возрасте семнадцати лет[1052], а юная королева — на четырнадцатом году.
Как вы и сами должны догадаться, в те дни шли всевозможные торжества и празднества, ради которых не жалели никаких затрат, и герольды с менестрелями получали щедрое вознаграждение. А после этих свадебных торжеств король Эдуард, госпожа его мать и юная королева задержались в Йорке и его окрестностях вплоть до наступления Пасхи[1053]. Лишь затем они переехали в Лондон, а оттуда — в Виндзор, и начались там снова всевозможные празднества. В мае месяце, по случаю торжественного въезда королевы в Лондон, была устроена великая джостра, в которой участвовало очень большое количество эннюерцев. Среди прочих там были мессир Жан д’Эно, мессир Гильом де Вил лер и сир Энгиенский, который вышел победителем из всех поединков.
Однако сейчас я ненадолго прерву свой рассказ об этих событиях и поговорю о шотландцах.
Ранее в нашей истории вам уже было рассказано о том, как под покровом ночи шотландцы ушли с горы, на которой их осадил юный король Эдуард и его английские бароны. Дабы оторваться от неприятеля, шотландцы двигались всю ночь напролет, а потом и утром, вплоть до часа терций. Покрыв таким образом расстояние в двадцать два английских лье, они затем переправились через реку Тайн довольно близко от Карлайла Галльского. Когда они увидели, что уже достаточно удалились от англичан, и почувствовали, что их кони устали, то расположились между горами в лесу и провели там всю ночь. Тогда миновали уже пятнадцать дней, в течение коих каждый третий шотландский воин не ел ни хлеба, ни мучных лепешек, а пробавлялся одним лишь мясом, запивая его водой. Поэтому, если бы англичане потрудились преследовать шотландцев, то те, вынужденные спешно отступать и обороняться, натерпелись бы вдвое больше лишений и тягот во всем.
Следующим утром шотландцы уже были в своей стране. Попрощавшись друг с другом, они разъехались по своим краям и домам, дабы отдохнуть и набраться новых сил, ибо очень в этом нуждались.
Когда в Шотландию пришла весть о том, что юный король Эдуард женился на дочери графа д’Эно и все еще находится в Йорке — там, где справлялась свадьба, то уже в скором времени некоторые бароны Шотландии и Нортумберленда обменялись охранными грамотами и встретились в одном местечке, которое носит название Мурлан[1054] и расположено на англо-шотландской границе. Они вели переговоры до тех пор, пока не заключили между своими странами перемирие сроком на три года[1055]. В ожидании исхода этих мирных переговоров король надолго задержался в Уорике. Когда условия перемирия были одобрены и утверждены обеими сторонами, король Эдуард к началу месяца мая вернулся в Лондонский округ, вместе с госпожой своей матерью и юной королевой Филиппой. Тогда-то и был отпразднован въезд королевы в Лондон, как вам уже рассказывалось выше.
А теперь я хочу повести речь о Роберте Брюсе, короле Шотландии. В свое время он выказал великую отвагу и доставил англичанам много неприятностей, отвоевав у них свое королевство и нанеся им великий урон. Однако с приходом старости он ослабел, а тяжкая болезнь проказа сокращала его дни, покуда они не кончились. Когда он увидел и почувствовал, что смерть близка, то призвал всех баронов своего королевства, а вернее тех из них, к кому испытывал наибольшее доверие. Когда они перед ним предстали, он молвил:
«Милые господа! Я ясно вижу, что скоро мне придется пойти общим путем: против этого нет средств. Поэтому я поручаю вашим заботам своего сына Дэвида. Он еще юн и будет очень нуждаться в добром совете. Давайте ему такие советы, которые послужат к вящей пользе нашего королевства. А вас, мессир Вильям Дуглас, мой величайший соратник и друг, коего я всегда находил исполненным доброго совета и высоких замыслов, — вас я прошу, вместо прощального дара, оказать мне одну услугу (сейчас объясню, какую). Если вы пообещаете это сделать, мне будет легче умирать».
Любезный рыцарь, заливаясь слезами, молвил в ответ: «Монсеньор, говорите и требуйте! Я готов исполнить любое дело, лишь бы оно было законным и мне по силам». — «Разумеется, — ответил король. — Дорогой соратник и друг, однажды я дал тайный обет Господу, что если когда-нибудь, вопреки англичанам, мне удастся вернуть мир на шотландскую землю, то в честь Иисуса Христа, пожелавшего принять смерть на кресте и пролить свою кровь ради нас, я совершу поход против врагов божьих, пожертвовав для этого телом и имуществом. Однако, как вы знаете, мне пришлось столь долго воевать с англичанами, что за этим делом я состарился, впал в телесную немощь и заболел. Так что теперь я не могу исполнить свой обет сам. Мое тело уже не может совершить заморский поход, дабы, придя к Священной Гробнице, искупить мои грехи на войне с врагами божьими, и это меня глубоко печалит. А посему, дорогой товарищ и друг, я вас прошу, чтобы, когда я покину этот мир, вы распорядились вскрыть мою грудь, изъять оттуда мое сердце и совершить над ним необходимые действия. Затем я вас прошу отправиться за море, на войну с неверными, и если вам посчастливится дойти до самой Священной Гробницы, то оставьте мое сердце в ней. Итак, отвечайте, исполните ли вы мое последнее желание?»
Мессир Вильям Дуглас, борясь с рыданиями, молвил в ответ: «Вы желаете мне доверить великое дело, коего я вовсе не достоин. Однако я исполню свой долг, насколько хватит моих сил». Король молвил в ответ: «Большое спасибо!»
После этой договоренности король Роберт Брюс прожил всего три дня[1056]. Затем его тело вскрыли и забальзамировали. Извлеченное сердце забальзамировали тоже и спрятали в маленьком золотом сосуде, столь богато отделанном, что лучше нельзя. Прикрепив к этому сосуду золотую цепь, его вручили благородному рыцарю Дугласу в день свершения похорон короля Роберта в шотландском аббатстве Данфермлайн. Там был король Роберт погребен в присутствии баронов, прелатов и рыцарей. Получив золотой сосуд на цепи, в коем было заключено королевское сердце, мессир Вильям Дуглас повесил его себе на шею и поклялся, что уже никогда его не снимет, ни днем, ни ночью, покуда не отвезет за море, на войну с неверными, и не оставит в иерусалимской Священной Гробнице, как было обещано.
Король Роберт Брюс ушел из этого мира в год Милости Господа Нашего 1328, в седьмой день месяца июня, а точнее в Ночь Святых Даров. А в день, следующий за днем Святого Иоанна Крестителя, был коронован шотландским венцом его сын Дэвид, и принесли ему клятву верности и оммаж все бароны, а также жители всех добрых городов, крепостей, портов и гаваней[1057]. Он был тогда на одиннадцатом году своей жизни и находился под надзором графа Морэйского, мессира Роберта де Вереи[1058] и Арчибальда Дугласа[1059].
Уже довольно скоро после коронации юного Дэвида Шотландского благородный и храбрый рыцарь мессир Вильям Дуглас уладил свои дела, дабы, согласно данному обещанию, отправиться в заморский поход. Затем он вышел в море из шотландского порта Монтроуз и, плывя под парусами, причалил в Эклюзе, что во Фландрии. Там он задержался, дабы послушать новости и узнать, не собирается ли кто-нибудь из сеньоров, живущих по сю сторону моря, отправиться в Святую Землю, к Иерусалиму, ибо он хотел подобрать себе самых достойных спутников[1060].
Сир Дуглас оставался в Эклюзе на протяжении двенадцати дней, и за весь этот срок он ни разу не пожелал сойти на берег со своего корабля. Свой двор он тоже держал на корабле, средь воды, под почетный аккомпанемент труб и литавр, как если бы там присутствовал сам король Шотландии. Не считая всякой челяди, в свите сира Дугласа, на полном его содержании, были: один барон, шесть рыцарей и тридцать оруженосцев. Вся посуда у него была из золота и серебра: горшки, миски, тарелки, кубки, кувшины, бочонки и прочее. Всех, кто приходил его повидать, он вместе со своими людьми радушно принимал, чествовал и потчевал тремя сортами вина — каждого, согласно его положению. И приезжали его повидать многие рыцари из Фландрии, Эно и Артуа, и всем он оказывал добрый прием.
И вот, находясь там, сир Дуглас прослышал, что король Альфонс Кастильский[1061] ведет войну против короля Гранадского[1062], короля Бужийского[1063], короля Тунисского и короля Бельмарийского[1064], которые все были сарацинами[1065]. Поэтому, желая лучше использовать время в пути, он решил отправиться в Кастилию. Он велел пополнить запасы на своем корабле и обновить все снаряжение, которое могло понадобиться его людям. Затем, когда моряки поймали попутный ветер, он отчалил из Эклюза и плыл под парусами без всяких скверных происшествий, пока не достиг Ла-Коруньи, что в Галисии. Сойдя с корабля на берег (а был тот корабль велик и красив, ибо некогда его построили и отделали по приказу короля Роберта Брюса), сир Дуглас и его люди сначала приобрели лошадей, а затем поехали в город Бургос, дабы представиться находившемуся там в ту пору королю Кастилии. Король уже был наслышан о мессире Вильяме Дугласе и его подвигах, поэтому он оказал очень радушный, теплый прием рыцарю и его спутникам. Велев ему не скупиться на хорошее, пышное содержание для своей свиты, король взял на себя почти все связанные с этим расходы.
Как раз в ту пору король Альфонс Испанский прослышал, что король Гранадский вместе с тремя другими сарацинскими королями подступил в силе тяжкой к рубежам его страны. Поэтому он спешно созвал своих людей и тоже раскинул приграничный лагерь напротив своих врагов. Когда оба войска оказались одно перед другим средь красивой равнины, то как-то раз, по согласию сторон, они вооружились и построились в поле, словно для битвы. Названный мессир Вильям Дуглас вместе со всем своим отрядом расположился особняком на одном из крыльев кастильского войска, чтобы лучше исполнить свой долг и лучше выказать свою удаль и доблесть. Когда он увидел, что все полки во враждебных армиях уже построились, а полк кастильского короля даже слегка продвинулся вперед, то решил, что сейчас грянет битва. А поскольку сир Дуглас хотел быть первым среди нападавших, он немедленно пришпорил своего коня, и все его товарищи последовали его примеру. И ринулись и помчались они прямо на полк гранадского короля, думая, что король Испанский и все его воинство уже поспешают за ними. Но они ошиблись. Никто за ними не мчался. Все христиане, за исключением самих шотландцев, хранили полное спокойствие.
Когда неверные увидели, что на них несутся шотландцы, то расступились и зажали их в тиски. Оцените же великое злонравие христиан, которые дали погибнуть этому храброму мужу, сиру Дугласу, и всем его товарищам. Ибо все они были убиты, а король Испанский со своим воинством даже не попытался их спасти! Однако перед смертью мессир Вильям Дуглас и шотландцы успели совершить удивительные подвиги, перебив и повергнув наземь весьма немалое количество сарацин. В конце концов, они все полегли мертвыми на поле брани, к великому стыду и позору испанцев. Однако, некоторые говорили, что испанцы подвели шотландцев умышленно, из чувства зависти. Так и остались там лежать сердце короля Роберта Брюса, благородный рыцарь, который вез его, и весь отряд шотландцев, за исключением слуг.
Итак, обдумайте промеж себя все вы, кто внемлет разуму, какую несчастную участь нашел и принял в королевстве чужом и далеком благородный рыцарь мессир Вильям Дуглас, стремясь сотворить добро. Многие думали и полагали, что испанцы возревновали к нему и его товарищам из-за того, что они прежде всех ринулись в бой и обрушились на врага, желая присвоить честь первого натиска себе одним.
Когда в Шотландии стала известна новость о гибели храброго рыцаря, то все жители королевства предались глубокой скорби, ибо они лишились выдающегося полководца. Родственники сира Дугласа вместе с другими шотландскими баронами и рыцарями очень его оплакивали и повелели устроить ему погребение столь же торжественное, как если бы его тело при этом присутствовало. Епископ Сент-Эндрю[1066] отслужил по нему заупокойную мессу в аббатстве Святого Креста, что в Эдинбурге, и на ней были все шотландские бароны и прелаты.
В том же году скончался на своем ложе и граф Морэйский[1067]. Так было королевство Шотландское ослаблено смертями сразу двух отважных сеньоров и одного храброго короля — Роберта Брюса, отца короля Дэвида. Когда оставшиеся в живых бароны и рыцари Шотландии увидели, что они столь сильно оскудели храбрыми предводителями, а их король еще слишком юн, то стали держать общий совет, дабы решить, где бы подыскать своему королю невесту, брак с которой принес бы ему наибольшую пользу. Те, кто лучше других разбирался в делах английского королевства, знали, что у юного короля Эдуарда есть молодая сестра на выданье. Поэтому, бросив свой взгляд в будущее, они рассудили, что если их государь, король Дэвид, высватает ее себе в невесты и жены, то этот брак принесет им много выгод и позволит заключить мир между двумя королевствами на разумных условиях, к их обоюдной пользе, ибо война между ними слишком уж затянулась. Поэтому взялись похлопотать об этом некоторые храбрые мужи Шотландии, прелаты и прочие, и обратились, прежде всего, к графу Эдмунду Кентскому и мессиру Роджеру Мортимеру, которые в ту пору держали под своим управлением все королевство Английское. Эти два сеньора довольно легко склонились к предложению и просьбе шотландцев. Они привезли сестру юного короля Англии, мадам Изабеллу[1068], в Ньюкасл-на-Тайне и сдали ее с рук на руки шотландским представителям.
Все это было сделано при полном неведении английских прелатов, баронов и советников из добрых городов и крепостей королевства, и без всякого их созыва. По этой причине великий ропот поднялся в Англии против графа Кентского и мессира Роджера Мортимера. Народная молва гласила, что не следовало им с такой легкостью соглашаться на брак дщери Англии с их противником, королем Шотландии, даже не созвав при этом ни особого, ни общего совета страны. Наверняка, мол, между сторонами, хлопотавшими об этом браке, имел место какой-нибудь тайный сговор, который рано или поздно все равно раскроется.
Вы должны знать, что в связи с этим многие в Англии стали испытывать сомнения, тяжелые подозрения и даже великую ненависть по отношению к вышеназванным графу Кентскому и мессиру Роджеру Мортимеру, хотя в действительности оснований для этого не было. Ведь англичане очень мнительны и намного легче верят худым слухам, нежели добрым. Как бы то ни было, юная принцесса Английская была передана в Ньюкасле-на-Тайне баронам и прелатам Шотландии. Те отвезли невесту в шотландский город Бервик, и там король Дэвид на ней женился[1069]. Затем он приехал с ней праздновать свадьбу в Эдинбург, велев объявить и возвестить по всей Англии о проведении там поединков на копьях. Однако лишь очень немногие англичане явились на эту джостру, ибо большинство из них прислушалось к общему гласу страны, утверждавшему, что этот брак устроен не ради блага английского государства, а лишь к выгоде этих двоих — графа Кентского и Роджера Мортимера.
Однако нам уже слегка наскучило повествовать о шотландских и английских событиях, а посему поговорим теперь о короле Карле Французском, который был братом королевы Изабеллы Английской.
Король Карл Французский[1070], сын короля-красавца Филиппа Французского, был женат три раза, но ушел из этого мира, так и не получив наследника мужского пола ни от одной из своих жен. Это обернулось бедой для королевства Французского, как вам будет рассказано далее в этой истории.
Первая жена короля Карла была одной из самых красивых женщин на свете, правивших в ту пору. Она звалась Жанной[1071] и доводилась дочерью графу и графине Артуа. Однако эта дама плохо берегла свой брак и нарушила супружеский долг. Поэтому долгое время, пока ее муж не стал королем, она находилась в узилище Шато-Гайара.
Карл Французский взошел на престол после смерти двух своих братьев, короля Людовика и короля Филиппа. Когда двенадцать пэров его короновали, то рассудили, что королевство Французское останется без наследника, если он не женится снова. Поэтому они нашли повод и основание для того, чтобы король Карл женился вторично, на дочери императора Генриха Люксембургского и сестре благородного короля Богемского[1072]. Эта дама, которая была очень кроткой и благочестивой, родила королю сына, крайне обрадовав этим все королевство. Однако ребенок умер в младенчестве, а довольно скоро после этого, в Иссудёне, что в Берри, скончалась и сама королева. Обе смерти выглядели весьма подозрительно, и некоторых людей тайно, за спиной, обвиняли в них.
Затем короля Карла женили в третий раз, на дочери его сводного дяди, монсеньора Людовика Французского, графа Эврё. Новую королеву Франции звали Жанной[1073], и она доводилась сестрой королю Людовику Наваррскому[1074], правившему в ту пору.
Однако случилось, что как раз тогда, когда эта дама забеременела, ее супруг, король Карл, слег на ложе смерти. Когда он почувствовал и понял, что придется ему умереть, то призвал к себе знать своего королевства — ту, которую можно было спешно собрать: двенадцать пэров Франции и прочих господ. Когда они перед ним предстали, он молвил:
«Милые сеньоры, вы все связаны со мной узами повиновения и родства. Я хорошо чувствую и знаю, что скоро мне придется пойти общим путем, коим идут и все другие. Однако я оставляю вам свою супругу королеву беременной. Если случится так, что Господь даст ей наследника мужского пола, который так нужен короне Франции, я вас прошу учредить над ним хорошую опеку и короновать его, когда вам покажется, что время приспело. А если моя жена родит девочку, то распорядитесь короной с помощью честных выборов, ибо я хорошо знаю, что по статутам и уложениям Франции женщина не может наследовать в ней престол».
Все пообещали королю, что честно исполнят его волю.
Король Карл преставился накануне Пятидесятницы[1075], в год Милости 1328. Вскоре после его кончины королева Жанна, бывшая его супругой, разрешилась от бремени девочкой[1076]. По этому поводу все королевство Французское было охвачено великим беспокойством. Когда двенадцать пэров и видные бароны королевства Французского узнали, что королева родила девочку, то все собрались в Париже, дабы посовещаться и решить, к кому должно отойти королевство, и кого они сделают королем. Там состоялся обмен многими речами и мнениями, и даже заходил разговор о юном короле Эдуарде Английском, сыне сестры умершего короля, но его притязания отвергли без долгих обсуждений. Ибо двенадцать пэров Франции говорили и до сих пор говорят, что французская корона столь благородна по своей сути, что не может никоим образом наследоваться ни женщиной, ни мужчиной через мать. Поэтому двенадцать пэров Франции остановили свой выбор на мессире Филиппе де Валуа, который доводился двоюродным братом недавно умершему королю Карлу и был сыном графа Валуа — брата короля-красавца Филиппа. Чтобы добиться согласия пэров на передачу короны Филиппу де Валуа, очень много стараний приложили граф Эно, граф Ги де Блуа[1077] и мессир Робер д’Артуа, ибо три этих сеньора были женаты на его сестрах.
Филипп де Валуа был коронован в кафедральном соборе Богоматери в городе Реймсе и принял все почести, подобающие французскому королю[1078]. Там же, на коронации, он дал слово своему кузену и приятелю, графу Людовику Фландрскому[1079], что войдет в Париж только после того, как побывает во Фландрии и собьет спесь фламандцев, которые подняли мятеж против графа. Горожане Гента, Брюгге, Куртре, Граммона и Ипра не то чтобы принимали в этом мятеже участие, но они вели себя уклончиво и умышленно позволили, чтобы сборище преступников, приговоренных к изгнанию, выступило против графа и выдворило его из своих владений. Эти мятежники избрали себе предводителя по имени Николас Заннекин[1080].
Король Филипп хорошо сдержал все обещания, которые дал своему кузену графу Фландрскому. Сразу после коронации, еще находясь в Реймсском округе, он засадил за работу секретарей, дабы составить письменные послания, и разослал гонцов, дабы созвать своих вассалов. Сам же он переехал из Реймса в Перонн, а потом в Аррас, и там дождался всех, кого призвал. Его зять, граф Эно, вместе со своим братом мессиром Жаном д’Эно, пришел служить ему по просьбе и любви, приведя с собой превосходный отряд латников, состоявший из рыцарей и оруженосцев. Так же поступили и все французские сеньоры, которые были обязаны это сделать.
Предводитель восставших фламандцев, коего звали Николас Заннекин, прослышал, что король Франции, едва начав править, уже поклялся, что не войдет в Париж до тех пор, пока не поможет графу Фландрскому вернуться в свои владения и не разделается со всеми его врагами и напастями. Сильно взбешенный этой новостью, Николас Заннекин сказал, что король вполне может и не сдержать своего обещания, но на всякий случай надо основательно подготовиться к битве с ним. Затем он собрал всех, на чью помощь рассчитывал. Жители Брюгге, Ипра и Куртре скрытно ему помогали: они отрядили и прислали из своих городов дюжих и крепких молодцев — ткачей и всех прочих, кто держал сторону Николаса Заннекина. После этого он пришел на гору Кассель и раскинул там лагерь. В его войске могло насчитываться примерно шестнадцать тысяч человек, самых жестоких и злобных[1081] из всех фламандцев, и все они были на содержании у добрых городов Фландрии, за исключением Гента. Ибо что касается богатых гентских горожан, то они вели себя уклончиво и не принимали никакого участия в мятеже против графа. Однако расскажу вам, что из этого вышло.
Выступив с большим войском из Арраса, король Филипп прибыл в Ланс, что в Артуа, а оттуда в Бетюн и, наконец, в Эр. Свой лагерь он раскинул между Эром и горой Кассель. У него было самое превосходное войско и самые славные воины на свете. Когда сеньоры расставили в поле свои шатры, палатки, тенты и павильоны, то их лагерь стал похож на большой город. Из видных господ там были: добрый король Богемский с большим отрядом, граф Эно со своим братом мессиром Жаном д’Эно, граф Ги де Блуа, герцог Лотарингский[1082], герцог Барский[1083], мессир Робер д’Артуа и другие. И содержали эти сеньоры большие и пышные свиты.
Фламандцы же раскинули свой стан на другом склоне горы Кассель, обращенном в сторону Ипра. Сверху они видели весь лагерь французского короля, а кроме того, у них были соглядатаи, которые пришли доложить им все о составе французских сил и о том, как разбросанно они стали лагерем. Поэтому фламандцы, как люди безумные и самонадеянные, каковыми они и были, решили, что в час ужина они спустятся с горы Кассель и разделятся на три отряда. Каждый отряд нападет на вражеский лагерь, выполняя при этом свою задачу. Отряд Николаса Заннекина пойдет прямиком к шатру французского короля и застигнет его за ужином. Другой отряд двинется прямо к шатру короля Богемского, а третий отряд — к шатру графа Эно и его брата. Соглядатаи, державшие сторону мятежников, должны были привести их прямо в расположение вышеназванных сеньоров, как они и сделали.
Полностью продумав порядок своих действий, эти фламандцы однажды, в час поздних сумерек, спустились с горы Кассель и двинулись прямо к намеченным целям, никуда не сворачивая и нигде не задерживаясь. Их первый отряд нагрянул в расположение французского короля, который как раз собирался сесть за ужин. Французы едва не оказались застигнуты врасплох, когда вдруг раздался крик: «К оружию! Монжуа Сен-Дени!» Тут все люди поднялись по тревоге и, дружно напав на фламандцев, стали брать их в окружение. Фламандцы, направившиеся к шатру короля Богемии, действовали так же и хранили полное молчание, и был король со своими людьми тоже почти захвачен врасплох. Наконец, третий отряд подступил к шатру графа Эно и его брата. Люди этих сеньоров едва-едва успели вооружиться и изготовиться к защите. Тем не менее, Господь не пожелал дозволить, чтобы сеньоры потерпели разгром от такого дерьма (merdaille). Каждый правитель, сражаясь средь своих людей, разбил напавший на него отряд фламандцев. При этом никто из них понятия не имел, что творится в станах соседей, вплоть до того времени, когда все уже было кончено. Фламандский предводитель Николас Заннекин был убит, а из его шестнадцатитысячного войска не спасся никто. Все были сражены, убиты и полегли друг на друге, ибо они не пожелали унизить себя бегством. Из-за своей горячности там погиб Ле-Борн де Роберсар, ибо он слишком неосмотрительно погнался за врагами и получил удар пикой, которая, скользнув вниз по шлему, вонзилась под забрало. От этой раны он умер, к великому сожалению многих сеньоров.
Эта битва состоялась в день Святого Варфоломея, вечером, в год милости Нашего Господа 1328.
Когда настало утро, король Франции послал на гору своих маршалов, сеньора де Монморанси[1084] и сеньора де Три[1085], вместе с их знаменами. И явились сдаваться на милость короля представители фламандских кастелянств, городов и Вольного Округа. Король уехал оттуда не раньше, чем все жители Фландрии, в лице советников из добрых городов, изъявили покорность графу Фландрскому и поклялись хранить ему верность и преданность во все времена. Однако впоследствии они вновь от него отступились и выдворили его из Фландрии, как вам будет рассказано далее в этой истории. Они так и не смогли его искренне полюбить и говорили, что он слишком привержен к Франции и не умеет жить в мире и любви со своими подданными.
Когда король Филипп разгромил фламандцев и помог графу Фландрскому вновь обрести свою страну, то вернулся в Эр. Там он поблагодарил сеньоров, прибывших служить ему: своего зятя графа Эно, вместе с его братом сеньором де Бомоном, герцога Барского, герцога Лотарингского и других сеньоров из отдаленных пределов. Затем он дал всем воинам дозволение вернуться в свои края, а сам направился во Францию и продолжал свой путь, пока не приехал в Компьень. Там он задержался, поскольку желал устроить великое празднество в Париже в честь своего прибытия. Ведь он еще ни разу не въезжал в столицу как король. Когда он туда въехал, это было обставлено с величайшей торжественностью, и его сопровождали король Богемский и король Наваррский. Прежде всего, он посетил собор Парижской Богоматери, а уже затем направился во дворец, где стал держать свой двор, и также сделала его жена, королева.
В тот день там собралось столько знати, что трудно представить и рассказать! Этот король Филипп очень сильно увеличил расходы на содержание своего двора и любил устраивать джостры, турниры и всякие развлечения. У него был один сын, по имени Жан[1086]. Он сделал его герцогом Нормандским и женил на дочери доброго короля Богемского. Король Филипп в свое время был удальцом и завсегда участвовал в джострах и турнирах. Он не оставил этого увлечения даже тогда, когда его положение повысилось до королевского. Однако он слишком легковерно следовал злому совету и в своем гневе был жесток и суров. Столь же опасной особой была и его супруга, королева[1087] —дочь герцога Эда Бургундского и мать будущего короля Иоанна.
Король Филипп в свое время вынес множество поспешных приговоров, от чего он вполне мог бы воздержаться, если бы пожелал. Так, он велел повесить на Монфоконской виселице одного очень храброго и мудрого рыцаря, мессира Ангеррана де Мариньи[1088], который давал ему множество добрых советов. И все это было сделано с подстрекательства его жены королевы Франции. Когда она проникалась ненавистью к какому-нибудь барону иль рыцарю, то, кто бы он ни был, следовало распоряжение его найти и схватить, и надлежало ему умереть. Очень злой и опасной особой была эта королева Франции, мать будущего короля Иоанна. И умерла она тоже злой смертью.
Я желаю ненадолго оставить рассказ о французских делах и вернуться к английским событиям, которые были весьма безрадостными. Вы наверняка часто слышали рассказы о том, что зависть и рознь охотно вваливаются в дом, где царит мир, дабы все испортить. В те дни Англия наслаждалась безмятежным миром, любовью и согласием, находясь под управлением графа Кентского и мессира Роджера Мортимера. Все дела королевства вершились этими двумя сеньорами, которые всегда столь хорошо ладили, что между ними не было заметно ни малейших разногласий. Однако случилось, что младший брат короля, мессир Джон Элтемский, коего король любил как самого себя, внезапно скончался[1089]. Его смерть вызвала большое удивление и печаль. Многие люди ворчали и очень резко высказывались о графе Эдмунде Кентском, так как ребенок находился под его присмотром. Даже сам король был очень сильно рассержен на своего дядю. Уже в скором времени между графом Кентским и мессиром Роджером Мортимером возникла вражда и рознь. Как-то раз они доспорили до того, что даже обругали друг друга. Мессир Роджер Мортимер хорошо чувствовал, что граф Кентский уже не пользуется королевской милостью, ибо в противном случае он придержал бы язык и не посмел бы его прогневить. Вместе с этим, королева-мать очень сильно поддерживала мессира Роджера Мортимера против графа Кентского. Поэтому вражда между двумя сеньорами разрослась до такой степени, что итог ее оказался очень печальным.
Мессир Роджер Мортимер и другие довели до сведения короля, что граф Кентский замышляет его отравить и убить, как он уже это сделал с мессиром Джоном Элтемским, и все ради того, чтобы завладеть английской короной. Король легковерно внял этим речам и переговорил о них с госпожой своей матерью, королевой Изабеллой. Та больше любила мессира Роджера Мортимера, нежели графа Кентского, и не сказала в защиту последнего никаких иных слов, кроме следующих: «Это вполне возможно, дорогой сын. В нынешние времена не знаешь, кому и верить. Из-за смерти вашего брата по стране идет весьма худая молва о графе Кентском, и если вы тоже умрете, королем Англии станет он. Ведь он ваш ближайший родственник». Эти слова так запали в сердце юного короля Англии, что уже ничем их оттуда было не вытравить. Однажды он велел схватить своего дядю и отвести в Лондонский Тауэр, а оттуда — в Вестминстерский дворец. Там против графа Кентского, который всегда был известен как праведный, мудрый и храбрый человек, воздвигли столь великие обвинения, что пришлось ему умереть[1090]. Он был обезглавлен в том самом Вестминстерском саду, где его брат король Эдуард прежде приказал обезглавить самых видных баронов Англии, числом до двадцати двух. Граф Эдмунд Кентский утратил изрядную долю уважения и почета средь лондонцев из-за того, что без всякого ведома страны согласился выдать свою племянницу, сестру английского короля, замуж за короля Дэвида Шотландского. Не заключи он это соглашение, лондонцы скорбели бы о нем намного сильнее и вступились бы за него.
Казненный граф оставил после себя одну дочь[1091]. В ту пору ей было примерно семь лет. Поэтому юная королева Филиппа пожалела ее и взяла к себе. Она с радостью бы спасла от смерти ее отца, но когда противники графа увидели, что королева хочет за него вступиться, то поспешили с приговором, и пришлось ему умереть, как вы уже слышали. Эта юная сударыня Кентская доводилась двоюродной сестрой королю Эдуарду Английскому и была в свое время самой красивой и изящной дамой во всей Англии. Однако, волею судеб этого мира, которые весьма переменчивы, весь ее род постигла печальная участь, как вы узнаете далее из этой истории[1092].
Смерть графа Эдмунда Кентского крайне ослабила королевство Английское. Во многих местах очень сильно порицали короля, пославшего своего дядю на казнь, а также тех, кто подал ему такой совет, и особенно мессира Роджера Мортимера. В тот же самый год распространилась молва о том, что мать юного короля Эдуарда, королева Изабелла, беременна, и повинен в этом деле никто иной, как мессир Роджер Мортимер. Этот скандальный слух получил такую огласку, что юный король тоже был о нем осведомлен предостаточно.
Королю сказалиг что ради свой чести он должен вмешаться. Мессир Роджер быя схвачен и доставлен в Лондон[1093]. Затем было созвано великое множество английских баронов и прочей знати. Когда они прибыли, их собрали вместе, и присутствовавший там король велел одному своему рыцарю перечислить все преступления мессира Роджера Мортимера, которые были точно доказаны. Когда этот перечень был полностью оглашен и выдан в списке, король спросил у всех, как будет лучше поступить. Собравшиеся ответили, что им надо посовещаться. Затем все сеньоры удалились в одну палату и переговорили между собой. Совет прошел быстро, ибо дело было совершенно ясным и хорошо известным. Вернувшись к королю, сеньоры единодушно постановили, что обвиняемый должен умереть той же смертью, что и мессир Хъюг Диспенсер, ибо он признан лживым и подлым изменником по отношению к своему государю.
При вынесение этого приговора не было и речи о помиловании. Мессира Роджера тотчас привязали к одним салазкам и протащили от самого Вестминстерского дворца через весь Лондон. Затем его доставили на широкую улицу Чипсайд и там привязали к одной лестнице. Сначала ему отсекли уд и мошонку и бросили их в огонь, разведенный перед ним. Вслед за этим ему вскрыли нутро и, вырвав сердце и кишки, тоже кинули их в огонь. Потом его сняли с лестницы и, растянув на мясницкой лавке, обезглавили и четвертовали. Четыре части его тела были разосланы по четырем главным городам Англии, а голова выставлена на пике на Лондонском мосту. Так кончил свою жизнь мессир Роджер Мортимер[1094]. Сразу после свершения этой казни король Английский, следуя поученному совету, велел сослать госпожу свою мать в один замок[1095] и держать в его стенах безвыходно. Король позволил матери иметь свиту из рыцарей, дам, девиц и разных служащих, и велел из срока в срок выплачивать ей ее ренты и доходы. Впоследствии королева Изабелла прожила там на таком положении целых тридцать четыре года[1096].
После всех вышесказанных событий юный король Англии поместил подле себя добрый и зрелый совет, набранный из мудрых и храбрых людей его королевства. Однако случилось так, что примерно спустя год после того, как Филипп де Валуа был коронован французским венцом, и все сеньоры, державшие от него землю, в соответствии со своим долгом и обязанностью, принесли ему фуа и оммаж, во французском совете было решено, что он напишет своему кузену и вассалу, юному королю Англии, и потребует, чтобы тот явился исполнить свой долг и принес ему оммаж как за герцогство Гиень, так и за графство Понтьё. Затем были написаны и запечатаны надлежащие грамоты, и король Франции послал их в Англию.
В ту пору юный король Английский вместе со своей женой, королевой Филиппой, находился в Виндзоре. Туда-то и прибыли французские посланцы. Супруги приняли их очень радушно. Король Эдуард велел одному своему секретарю полностью зачитать присланное письмо, и когда он услышал его содержание, то сказал, что обо всем переговорит со своими советниками и поступит так, как они сочтут нужным. Посланцы остались вполне довольны этим обещанием. Следуя желанию английского короля, они подождали до тех пор, пока его советники не пришли к определенному решению. Ответ короля был благожелательным. Он написал французскому королю письмо по образцу письма, присланного ему. В нем говорилось, что он охотно и с удовольствием сделает то, к чему обязан. Пусть ему назначат день, и он приедет.
Вернувшись во Францию, посланцы вручили это письмо своему королю. Когда король Филипп и его советники с ним ознакомились, то остались вполне довольны. Затем, после некоторых раздумий, в королевском совете было решено и постановлено назначить королю Английскому день, к которому он должен быть в городе Амьене. Туда король Франции перенесет свой двор, и туда же, к назначенному дню, съедутся двенадцать французских пэров, или те из них, кто сможет приехать. Будучи извещен обо всем этом, король Англии соответственно подготовился. Советники выбрали и призвали всех, кто, по их мнению, должен был отправиться вместе с королем в заморскую поездку во Францию. Дорожные припасы были собраны великие и внушительные, как и приличествует особе английского короля. Кроме того, король послал письма в Эно к сеньору де Бомону, приглашая его быть в Амьене ко дню своего приезда. Мессир Жан д’Эно никогда бы не позволил себе пренебречь таким приглашением.
Король Англии переплыл море с великой свитой и причалил в Булони. Оттуда он приехал в Амьен, сопровождаемый большим количеством английских графов, баронов и прелатов. В тот же самый день в Амьен явился и мессир Жан д’Эно, весьма обрадовав этим короля и всех англичан. Король Франции лично устроил королю Англии весьма почетную встречу, и всем его сопровождающим тоже была оказана большая честь. В свите короля Франции и на его содержании находились король Богемский, король Наваррский и король Майоркский[1097]. И были там устроены пиршества, великие, роскошные и славно обставленные. В те дни, пока они продолжались, были обсуждены все вопросы относительно того, почему король Англии туда был приглашен и явился. Советники французского короля настоятельно от него потребовали, чтобы он соизволил исполнить свой долг. Насколько мне известно, в ответ на это требование юный король Эдуард Английский принес оммаж лишь словесно и изустно, не вкладывая своих рук в руки короля Франции[1098]. По совету своих приближенных, он не пожелал зайти в этом деле дальше. Дескать, сначала он вернется в Англию и вместе со своими людьми просмотрит, перечтет и изучит все прежние договоры, которые должны прояснить дело с оммажем и показать, как и за что король Англии должен быть вассалом французского короля. Король Франции, видя, что его кузен, король Англии, еще слишком молод, спокойно выслушал все эти доводы и не стал ни на чем настаивать, ибо хорошо знал, что ко всему этому он вернется, когда пожелает.
Природа англичан такова, что они постоянно боятся быть обманутыми и препираются о каком-нибудь деле так, что диву даваться можно. Условившись о чем-нибудь в один день, они все отменяют в другой. И поступают они так якобы потому, что не вполне понимают все выражения французского языка, и неизвестно как их вбить им в голову, если это не служит к их очевидной выгоде. Точно так же случилось и в тот раз. Поэтому все сеньоры и пэры Франции, съехавшиеся в Амьен на церемонию оммажа, были очень сильно изумлены. Переговорив об этом особо с мессиром Жаном д’Эно, они ему разъяснили по всем пунктам и статьям, как упомянутый оммаж должен приноситься. Мессир Жан д’Эно, который был кем-то вроде посредника между сторонами, пересказал в совете английского короля речи французов о том, что англичанам следовало приехать в Амьен с иным настроем, нежели с тем, что у них есть. В свое оправдание англичане ответили, что такие вопросы обязательно должны рассматриваться на заседаниях общеанглийского совета, проходящих в день Святого Михаила[1099] в Вестминстере. По правилам, король не может принести этот оммаж без одобрения всей страны, а если он так поступит, то навлечет на себя порицание, равно как и те, кто ему это присоветует. В Англии ничего из этого соблюдать не станут и скажут, что их обманули.
Мессир Жан д’Эно передал этот ответ французским сеньорам. Поняв, что иного выхода у них нет, они вежливо стерпели и отложили вопрос об оммаже на будущее. Король Франции проявил в этом деле даже большую мягкость, чем его совет, ибо он лелеял замысел принять крест и отправиться к Священной Гробнице, дабы освободить ее от неверных. Он говорил, что возьмет в этот поход своего кузена, юного короля Англии, и, желая расположить его к себе, делал ему всевозможные поблажки.
Короли и сеньоры пробыли в городе Амьене примерно восемь дней. Все это время там проводились и устраивались великие торжества и празднества. Когда они стихли, сеньоры простились друг с другом, и вернулся каждый в свои земли: король Французский — во Францию, а король Английский — в Англию.
По прошествии недолгого времени король Франции послал в Англию своих самых близких советников — епископа Шартрского[1100], епископа Бовезского[1101], а также мессира Людовика де Клермона, герцога Бурбонского[1102], графа д’Аркура[1103], графа де Танкарвиля[1104] и других рыцарей и клириков-правоведов, дабы они присутствовали на заседаниях совета английского короля, проводившихся в Лондоне, в Вестминстерском дворце, по уже известному вам поводу. Ведь, согласно обещанию короля Эдуарда, по его возвращении в Англию там должны были изучить, как издревле его предшественники этот оммаж приносили, и с чего они прозвались герцогами Гиеньскими.
Уже тогда в Англии многие люди ворчали, что король, их государь, имеет больше прав на французское наследство, нежели король Филипп. Однако английский король и его советники пока оставляли все эти пересуды без внимания и устраивали большие совещания и собрания лишь по поводу упомянутого оммажа. Вышеназванные бароны и прелаты, присланные королем Франции, провели там всю зиму. Уже на исходе был месяц март, а они до сих пор не смогли получить никакого ответа. Наконец, пусть и с большой задержкой, король Англии, на основании прежних договоров, к коим он испытывал большое доверие, решил на совете издать удостоверяющие грамоты, скрепленные его большой печатью. В них он признавал оммаж в том виде, в каком должен был принести его французскому королю. Содержание этих грамот приведено здесь ниже.
«Эдуард, Божьей милостью король Английский, сеньор Ирландский и герцог Аквитанский, всем, кто настоящую грамоту прочтет и заслушает, шлет привет. Доводим до вашего сведения, что когда мы приносили в Амьене оммаж превосходному государю, нашему дорогому сеньору и кузену, королю Филиппу Французскому, нам было сказано и велено от его имени, чтобы мы признали названный оммаж тесным и чтобы мы, принося названный оммаж, тут же пообещали хранить ему верность и преданность, каковое требование мы тогда не исполнили, поскольку были осведомлены, что делать так вовсе не надлежит. И принесли мы тогда оммаж названному королю Франции в общих словах, говоря, что мы становимся его вассалом на тех же условиях, на каких наши предшественники, герцоги Гиеньские, становились вассалами тех королей Франции, которые тогда правили. Теперь же, хорошо в этом разобравшись и точно установив истину, мы признаем в настоящей грамоте, что названный оммаж, принесенный нами в Амьене королю Франции, хотя мы и принесли его лишь в общих словах, был, есть и должен считаться тесным, и что в силу этого мы должны хранить королю Франции верность и преданность, как герцог Аквитанский, пэр Франции и граф Понтьё и Монтрейский, и мы ему обещаем отныне и впредь хранить верность и преданность.
И дабы в грядущие времена никогда не возникало споров и вопросов насчет того, приносить ли названный оммаж, мы даем клятвенное обещание за нас и наших преемников, герцогов Гиеньских, которые будут править в дальнейшем, что всякий раз, когда мы и наши преемники, герцоги Гиеньские, будем приносить оммаж королю Франции или его преемникам, которые потом будут править, названный оммаж будет приноситься следующим образом.
Король Английский и герцог Гиеньский вложит свои руки в руки короля Франции, и тот, кто обратится с речью к королю Англии, скажет ему так: «Как герцог Гиеньский и пэр Франции вы становитесь прямым вассалом короля Франции, моего государя, который здесь находится. Обещайте же хранить ему верность и преданность. Скажите: «Да будет так!», и король Английский, герцог Гиеньский, или его преемники скажут: «Да будет так!» И тогда король Франции примет от названного короля Английского и герцога Гиеньского названный тесный оммаж по вере и устам, без ущерба для чьих-либо прав.
Опять-таки, когда названный король и герцог будет приносить королю Франции или его преемникам, королям Франции, оммаж за графства Понтьё и Монтрей, он вложит свои руки в руки короля Франции, и тот, кто будет говорить за короля Франции, обратится с речью к названному королю и герцогу и скажет так: «Как граф Понтьё и Монтрейский, вы становитесь прямым вассалом моего государя, короля Франции, который здесь находится, и ему обещаете хранить верность и преданность. Скажите: «Да будет так!» И названный король и герцог, граф Понтьё и Монтрейский, скажет: «Да будет так!» И тогда король Франции примет от короля, герцога и графа названный тесный оммаж по вере и устам, без ущерба для чьих-либо прав. И так поступать всякий раз, когда оммаж будет возобновляться.
Принося названные оммажи, мы и наши преемники будем выдавать об этом письменные свидетельства, скрепленные нашими большими печатями, если король Франции того потребует. Вместе с этим мы клятвенно обещаем беречь и хранить мир и согласие, достигнутые между королем Франции и названным королем Англии, герцогом Гиеньским, а также между их преемниками — королями Франции и герцогами Гиеньскими. Таким вот образом будут вершиться дела и выдаваться грамоты названным королем и герцогом или его преемниками, герцогами Гиеньскими и графами Понтьё и Монтрейскими, всякий раз, когда король Английский, герцог Гиеньский, или его преемники, герцоги Гиеньские и графы Понтьё и Монтрейские, которые потом будут править, станут приносить оммаж королю Франции или его преемникам, королям Франции.
В свидетельство коих решений мы велели привесить к этому нашему открытому письму нашу большую печать. Записано в Элтеме, в тридцатый день месяца марта, в год Милости 1330».
Вернувшись из Англии во Францию, вышеназванные сеньоры привезли с собой эту грамоту и представили ее королю и его совету. Все остались ею довольны.
Однако нам уже наскучило говорить на эту тему. Поэтому расскажем лучше о событиях, случившихся тогда в королевстве Французском.
Если и был на свете человек, который более всех остальных помог Филиппу де Валуа унаследовать корону и земли Франции, то это, конечно, мессир Робер д’Артуа. Один из самых видных французских баронов, он происходил из королевского дома, был женат на сестре названного короля Филиппа и был его самым близким товарищем и другом в любых делах. Поэтому на протяжении целых трех лет без его дозволения во Франции не вершилось ничего, а с его дозволения — всё.
Но вот случилось, что король Филипп проникся и воспылал к этому мессиру Роберу д’Артуа великой ненавистью в связи с одной тяжбой, которая была затеяна в парижском Парламенте из-за графства Артуа[1105]. Мессир Робер д’Артуа требовал и оспаривал это графство как свое, ибо он был потомком местных правителей. Но злая королева Французская, жена короля Филиппа, столь сильно помогала противной стороне[1106], что даже сумела доказать, к удивлению многих, подложность одной грамоты, которую мессир Робер д’Артуа предъявлял в подтверждение своих прав. Когда в парижском Парламенте эту грамоту признали поддельной, то на костре сожгли одну девицу по имени Дивьон[1107], а сам мессир Робер д’Артуа был приговорен к позорной смерти, хотя задержать его не удалось. Король Филипп ни разу не пожелал за него вступиться — столь сурово он был против него настроен благодаря подстрекательствам своей супруги. И пришлось названному мессиру Роберу спешно покинуть свою жену и своих детей, которые были племянниками короля Франции, и выехать из королевства в земли Империи[1108].
На малый срок он задержался в Намюре, ибо графиня Намюрская была его сестрой[1109], а затем прибыл в Брабант. Герцог Брабантский[1110] надеялся помирить его с королем Франции, но не смог. Тогда мессир Робер перебрался в Эно, поскольку граф Эно доводился ему свояком. Граф взял на себя труд примирить мессира Артуа с королем Франции и послал в Париж свою жену[1111] (она была сестрой короля Филиппа) и своего брата мессира Жана д’Эно. Однако они воротились ни с чем. В довершение ко всему король Филипп велел посадить в темницу свою сестру[1112], жену мессира Робера, и ее детей, Жана и Карла; и поклялся, что, покуда он жив, им оттуда не выйти. Он хорошо сдержал свою клятву[1113], и за это порицали его за спиной многие бароны Франции. Тем не менее король постоянно упорствовал в своей жестокости.
Мессир Робер д’Артуа должен был испытать и почувствовать великую досаду, когда увидел, что король Филипп и королева столь его возненавидели, что достичь с ними примирения невозможно, даже несмотря на ходатайство герцога Брабантского, графа Эно и графа Блуа, и что его жена и дети посажены в темницу. Кроме того, если бы не помощь сеньоров-друзей, то жить ему было бы совсем не на что. Поэтому решил он, что раз уж такое дело, то он порушит всё и посеет такую смуту и рознь во Франции, что следы ее будут заметны даже спустя два века.
Мессир Робер простился с графом и графиней Эно, у коих он тогда гостил. Граф, который был очень приветлив, любезен и испытывал к изгнаннику большую жалость, равно как и все другие добронравные сеньоры и дамы, велел выдать ему золото и серебро для оплаты его мелких дорожных расходов. Мессир Робер желал отправиться в Англию, но перед этим, следуя совету графа Эно, решил съездить попрощаться с герцогом Брабантским, который очень его любил. Поэтому, выехав из Валансьенна, мессир Робер прибыл в Моне, а затем в Халле и, наконец, в Брюссель. Там он нашел герцога Брабантского и описал ему все свои невзгоды, хотя герцог и был о них уже довольно наслышан. Возымев к нему жалость, герцог молвил:
«Милый кузен, с вами обошлись несправедливо, и король Франции последовал скверному совету. Мы хорошо видим и знаем, что он обрядился и украсился скверным советом, поэтому он может сильно промахнуться в будущем. У нас довольно земель и владений, чтобы оградить вас от всех печалей».
Обрадованный этими обещаниями, мессир Робер д’Артуа остался подле своего кузена, герцога Брабантского, поскольку полагал, что герцог, будучи богат и влиятелен, сможет положить конец всем его невзгодам. Но не тут-то было! Ибо могущество короля Франции было очень велико, и он проникся чрезмерной ненавистью к названному мессиру Артуа, как это стало ясно из его дальнейших действий. Ибо он немедля отправил письменное послание к герцогу Брабантскому, требуя и приказывая, чтобы он выдворил из своих владений мессира Робера д’Артуа, а иначе он станет его злейшим врагом. Когда герцог Брабантский услышал эти угрозы, то стал за себя опасаться и написал королю, что охотно исполнит требуемое. Вернувшись в Париж, посланцы вручили королю письмо герцога Брабантского. Король его распечатал, прочел и удовлетворился тем, что в нем нашел. Однако герцог Брабантский схитрил: надеясь с помощью этого письма отвести королю глаза, он тайно поселил мессира Робера д’Артуа в замке Аржанто до той поры, пока не станет видно, насколько тверд король в своей ненависти.
В конце концов, король, всюду имевший своих доглядчиков, узнал об этом. Тут уж он разгневался на герцога не на шутку и ясно ему это показал. С помощью своего золота и серебра он приобрел великих друзей в Германии — таких, как граф Гельдернский[1114], маркграф Юлихский[1115], архиепископ Кёльнский[1116], архиепископ Трирский[1117], епископ Льежский[1118], граф Лоосский[1119] и сеньор Фалькенберг[1120]. Эти сеньоры все разом и в один день послали вызовы герцогу Брабантскому, а затем вторглись в его край со стороны Хесбена и, пройдясь с пожарами до самого Ханюта, задержались там на два дня. Такую вот неприятность и досаду велел король Филипп причинить герцогу Брабантскому из-за мессира Робера д’Артуа. Когда герцог увидел, что на него ополчилось столько сеньоров, то не смог найти никакого иного выхода, кроме как удалить мессира Робера д’Артуа от себя и из своей страны. Поэтому сказал он мессиру Роберу, что придется ему уехать и отправиться в Англию, ибо там-то ему точно помогут. Мессир Робер д’Артуа уже и сам обдумывал такую возможность, понимая, что мира с королем Филиппом достичь не удастся. Он простился с герцогом Брабантским, и тот велел полностью оплатить ему дорогу и проводить его до самого города Антверпена, который тогда входил в состав его герцогства. Выйдя оттуда в море, названный мессир Робер поплыл в Англию.
Несмотря на то, что герцог Брабантский распрощался с мессиром Робером, и король Филипп прекрасно об этом знал, примирение между ними было достигнуто лишь ценой больших усилий. Этим делом пришлось заняться графу Эно, который послал в Париж своего брата и свою супругу графиню, сестру короля Филиппа, дабы они умилостивили последнего и добились прощения для герцога. Уступив просьбам графа Эно, графини и мессира Жана д’Эно, король смягчил свой гнев, а герцог пообещал загладить свою вину всеми угодными королю средствами, к его полному удовлетворению. Поручителями герцога должны были стать граф Эно и его брат мессир Жан[1121].
В то время как вокруг мессира Робера д’ Артуа разворачивались все эти события, а сам он терпел великие невзгоды (я не знаю, заслуженно ли), в Англии и Шотландии творились дела иного рода, которые привели к большой войне. Поскольку это относится к нашей теме, я вам о них расскажу.
Ранее в нашей истории вам уже рассказывалось о том, как между Англией и Шотландией было заключено перемирие, а также о том, как молодой король Дэвид Шотландский женился на сестре короля Англии. Шотландцы надеялись извлечь из этого брака очень много выгод, но англичане, которые никогда не могли и не смогут полюбить шотландцев, держались на этот счет совсем иного мнения. Когда срок трехгодичного перемирия истек, англичане никоим образом не пожелали допустить его продления, но выступили за войну, ибо спокойная жизнь их слишком тяготила.
Англичане таковы от природы: они не умеют, не могут и не хотят долго отдыхать от ратных трудов и требуют войны, неважно под каким предлогом, а потом упиваются и наслаждаются ею выше всякой меры. Кроме того, шотландцы до сих пор оставались в выигрыше после прошлых войн и удерживали город Бервик. (Король Роберт Брюс, сняв осаду со Стерлинга, захватил этот город у короля Эдуарда [II], отца юного короля Эдуарда.) Это обстоятельство крайне раздражало англичан, и потому некоторые из них оскорбительно отзывались о графе Кентском после того, как он столь поспешно отдал свою племянницу, Изабеллу Английскую, в жены королю Шотландии, их противнику. Тем не менее, шотландцы придавали этому браку очень большое значение и надеялись найти любовь и поддержку у английского короля и его советников.
Когда срок перемирия подошел к концу, они отправили в Англию посольство, в которое вошли епископ Сент-Эндрю[1122], епископ Абердинский[1123], мессир Роберт Вереи[1124], мессир Арчибальд Дуглас[1125], мессир Саймон Фрезел[1126] и мессир Александр Рамсей[1127]. Под защитой надежных пропусков эти прелаты и бароны прибыли в Лондон. Тогда король Англии и королева Филиппа держали свой двор то в Элтеме, то в Виндзоре. В день приезда шотландцев королевская чета находилась в Элтеме. Поэтому туда послы первым делом и направились, думая так лучше преуспеть, ибо, по правде говоря, они с большей радостью помышляли о долгом мире или перемирии, нежели о войне. Ведь со смертью короля Роберта, мессира Вильяма Дугласа и графа Морэйского военная мощь Шотландии очень сократилась.
Король Англии, королева и придворные рыцари встретили шотландских послов довольно любезно по той причине, что их государь, король Дэвид, был женат на сестре короля Эдуарда. Послы очень вкрадчиво поведали королю, зачем они прибыли, посланные всей своей страной. Король молвил в ответ, что они будут желанными гостями, и что он охотно соберет свой совет. Присутствуя на его заседаниях, он употребит все средства к тому, чтобы заключить с Шотландией перемирие или мир, лишь бы только это не вредило его личной чести и чести его королевства. Вполне удовлетворенные таким ответом, шотландцы вернулись в город Лондон.
По прошествии, немногих дней король Англии созвал баронов и прелатов своей страны, которые были назначены его советниками, а также представителей из добрых городов и крепостей, которых, по законному постановлению, следовало созвать. Ибо ранее было условлено, что ничего не может и не должно решаться без них.
Когда все съехались в Лондон, в Вестминстере открылись заседания совета, и были туда приглашены шотландские послы. Явившись во дворец, они все вошли в палату совещаний, где тогда присутствовал сам король Англии. Затем их спросили, какое дело привело их нынче в Англию. Епископ Сент-Эндрю, который был очень мудрым и осмотрительным человеком, взялся говорить от лица всех послов и хорошо с этим справился. Когда он кончил свою речь, послам велели выйти из палаты, дабы английские советники посовещались над ответом. Шотландцы пошли мерить шагами паперть и монастырский двор до тех пор, пока их не кликнут назад. Тем временем советники начали говорить и выдвигать много разных предложений, и все никак не могли прийти к согласию. Наконец шотландцев позвали назад. Когда они вошли в палату, архиепископ Кентерберийский сказал, что поскольку их просьба требует обстоятельного обсуждения, они не могут сейчас же получить на нее точный ответ, но он будет дан столь скоро, сколь это возможно. Не добившись ничего иного, послы отбыли из Вестминстера и вернулись в свои гостиницы. Однако советника продолжили заседание и обсудили другие дела, которые их касались, ибо они были собраны не-по одному лишь поводу. Король же отправился в Шин — королевский дворец, который стоит на Темзе, довольно близко от Вестминстера.
Шотландцы провели в Лондоне больше месяца, тщетно дожидаясь ответа, ибо советники не желали им его давать. Наконец они уже так истомились и заскучали, что настоятельно потребовали отпустить их с любым ответом, хоть положительным, хоть отрицательным. Причину, порождавшую задержку в королевском совете, я вам сейчас назову.
Советники обсуждали между собой, главным образом, два вопроса. Один заключался в том, что их государь, король, еще молод и нуждается в хорошем наставничестве. Они желали его держать и взращивать не в холе и праздности, а в ратных трудах и тяготах. Ибо именно из-за безделья, коему предавался его отец, была ущемлена честь королевства Английского, и эту честь они теперь хотели либо полностью вернуть, либо окончательно утратить.
Второй вопрос состоял в том, что шотландцы удерживали города Бервик, Стерлинг, Данбар, Дал кит, Эдинбург и все земли до местечка, под названием Квинсферри, возле которого должна была проходить граница между двумя королевствами. Советники считали, что для шотландцев будет слишком большим подарком, если столь обширные владения останутся за ними без всякой борьбы, и что этого невозможно стерпеть и вынести.
«Воистину, — говорили некоторые храбрые мужи в королевском совете, — эти шотландцы совсем сдурели и забылись, коль скоро они надеются, что из-за одной женщины, которая приходится сестрой нашему королю, мы должны отступиться от этих владений английской короны. Этим мы навлекли бы на себя великий срам и хулу, да, впрочем, нам никто и не позволит этого сделать. Мы с полным основанием можем дать шотландцам такой ответ: пусть они сначала вернут нам Бервик и все земли, которыми в свое время владел добрый король Эдуард, а уж затем, в довершение ко всему, мы, так и быть, прислушаемся к их мирным предложениям».
Так было решено в английском совете и сказано шотландцам после того, как они целый месяц без толку просидели в Лондоне. Когда шотландцы услышали этот ответ, то пришли в полное замешательство, ибо им стало ясно, что англичане хотят войны. Тем не менее, они сказали в ответ, что не уполномочены обсуждать такие условия, но донесут услышанные речи до своей страны. Затем они покинули палату совещаний и, сев на коней, выехали из Вестминстерского дворца. Проследовав через Лондон, они прибыли в Сент-Джон-Лайн, а точнее в Грэйс-Черч, — туда, где они расположились на постой. Затем они полностью рассчитались с хозяевами гостиниц и, выехав из Лондона, продолжали свой путь, пока не вернулись в Шотландию. Там уже очень дивились, почему они так задерживаются.
Когда они прибыли ко двору, бароны и сеньоры Шотландии пожелали услышать новости. Однако послы не стали сразу предавать огласке свои вести, а велели приехать в Эдинбург всем, кому их полагалось узнать. Когда все собрались, то в личном присутствии короля епископ Сент-Эндрю начал рассказ и описал все обстоятельства поездки — то, какой прием они нашли у короля Англии и его советников, а также то, как более месяца они дожидались ответа, который в итоге оказался таким. Тут пересказал названный епископ по порядку все речи, произнесенные английскими советниками в ответ на мирные предложения шотландцев. Услышав, как обстоят дела, все присутствовавшие совершенно растерялись, и молвили самые умудренные из них:
«Нам придется воевать при нехватке сил. На этот раз либо англичане нас полностью сокрушат, либо мы их. Оба короля молоды — и английский, и наш. Им обоим надлежит испытать себя в деле. А вообще под солнцем нет более гордого и надменного народа, чем народ Англии».
Молодые рыцари и оруженосцы Шотландии, любившие ратные приключения и мечтавшие отличиться, были весьма обрадованы этой новостью, ибо война была им больше по нраву, нежели мир.
Примерно в день Святого Иоанна Крестителя[1128], в год Милости Божьей по счету 1331, юный король Эдуард Английский и королева приехали в Йорк и обосновались там со своим двором[1129]. Пока король охотился на оленей, ланей и косуль, заготавливались весьма большие и внушительные припасы для похода в Шотландию.
И велел король бросить клич, чтобы все люди, держащие от него землю и носящие оружие, явились к первому дню августа в Эбрюик. Воззвание короля разнеслось по всем частям Англии вплоть до Корнуэльского полуострова, и все, к кому оно было обращено, прибыли в Йорк. Затем король выступил в поход и прибыл в Дарем, и всю дорогу королева его сопровождала. Потом король приехал в Ньюкасл-на-Тайне и там задержался, поскольку отряды из отдаленных пределов Англии еще не подошли.
Шотландцы были точно извещены, что английский король с большим количеством латников и лучников направляется к ним в гости. Некоторые весьма тревожились по этому поводу, а иные — нет. Как бы то ни было, они укрепили те города и замки, которые считали возможным удержать, и в особенности город Бервик. Шотландские сеньоры отрядили туда капитаном очень храброго и мудрого рыцаря, мессира Александра Рамсея, и довольно много прочих рыцарей и оруженосцев.
Шотландский король вместе с королевой пребывал тогда в округе Эдинбурга. В намерение шотландцев не входило дожидаться короля Англии, чтобы сойтись с его воинами в открытом сражении. Вместо этого они решили лучше потерять какую-нибудь часть своей страны, а потом снова отвоевать ее. Кроме того, они собирались постоянно, и ночью и днем, тревожить англичан в их расположениях и таким образом наносить им определенный урон. На этом замысле они остановились.
Тем временем король Англии пребывал в Ньюкасле-на-Тайне, а все английские воины — окрест него. Они до сих пор еще не перешли реку из опасения перед шотландцами.
Пока король готовился к походу, явился к нему мессир Робер д’Артуа, как какой-нибудь рыцарь, лишенный всякой поддержки. Но уж он-то хорошо знал, где ее найти! Король и королева встретили скитальца весьма ласково, ибо он приходился им очень близким родственником. Король молвил: «Мессир Робер, милый кузен, у нас довольно земель, чтобы поделиться с вами. Если ваши заморские друзья от вас отступились, то мы не бросим вас в вашей нужде ни при каких обстоятельствах». Мессир Робер молвил ему в ответ: «Большое спасибо!» Король и его советники остановились на том, что когда король вернется из этого похода в лондонский округ, то пожалует мессиру Роберу земли, ренты и доходы в пределах Англии, дабы тот мог жить с надлежащим почетом и содержать свой двор.
Когда король провел в Ньюкасле-на-Тайне около двенадцати дней, туда подтянулись уже все его отряды. Войско собралось преогромное. Латников, рыцарей и оруженосцев в нем насчитали до шести тысяч, а лучников — до пятидесяти. Затем англичане перешли реку Тайн по мосту в Ньюкасле (в другом месте перейти ее было невозможно). Воины авангарда, ведомые коннетаблем и маршалами Англии, направились в область, пограничную с Нортумберлендом. Выбрав дорогу, которая ведет не к Бервику, а к Роксбургу, они прибыли в город Олнвик, расположенный во владениях сеньора Перси. Король остановился в названном городе, а все его люди — в тамошней округе.
Вскоре к королю и его сеньорам прибыл один шотландский герольд, коего звали Данди, и попросил, чтобы его выслушали. Получив разрешение, он сказал королю в присутствии тех, кто был допущен на слушание:
«Дражайший государь, я послан сюда некоторыми шотландскими прелатами и баронами, которые уже доехали до Мурлана и там дожидаются моего возвращения. Они охотно приедут переговорить с вами и вашими советниками, если только им дадут пропуск туда и обратно».
Король вопросительно взглянул на графа Генриха Ланкастера, а также на некоторых баронов и прелатов, стоявших рядом. Тогда герольду велели удалиться до тех пор, пока король не посовещается. Через некоторое время его позвали обратно и велели поименно перечислить тех, кто хочет приехать: мол, тогда им охотно выдадут пропуск. Герольд их назвал. Охранная грамота была тотчас написана, скреплена печатью и вручена герольду, который, не мешкая, покинул Олнвик и вернулся к своим хозяевам.
Получив охранную грамоту, шотландские послы доверились ее защите: они выехали из Мурлана и вершили свой путь до тех пор, пока не прибыли в Олнвик. В час их приезда король со своей свитой находился в замке. Когда шотландцы спешились, королевские служащие разместили их на постой. Затем некоторые английские рыцари, имевшие поручение встретить послов, проводили их к королю и советникам, которые уже ждали их появления. Все английские сеньоры, находившиеся в королевской свите, расступились и дали шотландцам пройти. Сначала шотландцы поклонились королю, и лишь после этого он их приветствовал одной-единственной фразой, означавшей на его языке: «Добро пожаловать». Шотландский язык очень мало отличается от английского.
Однако надо вам назвать двух прелатов и пятерых рыцарей, участвовавших в посольстве. То были епископ Сент-Эндрю, епископ Абердинский, мессир Джеймс Дуглас[1130] (брат того мессира Вильяма Дугласа, который отвез сердце короля Роберта Брюса в Гранаду и там погиб), его сын мессир Арчибальд Дуглас, граф Каррик, мессир Роберт Вереи и мессир Саймон Фрезел.
Епископ Сент-Эндрю выступил с речью и молвил:
«Сир король и вы, присутствующие здесь бароны и прелаты Англии! Мы посланы сюда от лица всей общественности Шотландского королевства, которая вместе с нами весьма удивляется, на каком основании вы столь внезапно решили идти на нас войной, едва дождавшись окончания перемирия между двумя странами. И это несмотря на то, что наш государь, король Шотландский, женился на вашей, сир король Английский, сестре! Мы возлагали на этот брак большие надежды и испытывали великую радость по всей Шотландии, когда названная дама стала нашей королевой. Поэтому нас повергает в великое изумление та жестокость, которую вы собираетесь совершить в отношении вашего зятя, нашего короля, и вашей сестры, нашей королевы, коль скоро вы хотите уничтожить и без того крохотные владения, данные им Богом. От их имени мы вас просим, чтобы вы не изволили совершать этой жестокости и избавили их владения от пожаров и грабежей. Возвращайтесь, пожалуйста, назад и дайте всем своим людям дозволение вернуться в свои края. Затем снарядите посольство из трех или четырех ваших прелатов и такого же числа английских баронов. Наш король пришлет от себя не менее представительное посольство, и те соглашения, которых удастся достичь, будут скреплены договором между двумя странами, дабы они соблюдались твердо и нерушимо во все времена. Таким образом, будет сохранен мир между вами и вашим зятем, равно как и между двумя странами. Вот с каким предложением мы к вам прибыли, и ждем теперь на него ответа».
Когда епископ Сент-Эндрю выступал с этой речью, его слушали очень внимательно и вдумчиво. Потом шотландцам было сказано удалиться: их предложение обсудят, а затем дадут на него ответ. Все шотландцы повиновались и ушли в отведенный для них покой. Еще было приказано, чтобы королевскую палату покинули все, за исключением членов совета. Когда оттуда вышли все, кому там нечего было делать, сеньоры в присутствии короля подробно рассмотрели предложения и просьбы шотландцев, а затем сказали: «Итак, кто же даст достойный ответ на все их речи и доводы?»
Тут слово взял один очень мудрый и храбрый рыцарь, мессир Рейнольд Кобхем[1131], — отец того мессира Рейнольда[1132], который впоследствии тоже стал очень доблестным и отважным рыцарем. Он молвил:
«Все эти требования и просьбы шотландцев не заслуживают слишком больших обсуждений. На их вопрос о том, по какому поводу наш король и мы идем на них войной, будет сказано так: это все из-за их же собственной злобности и нечестности. Ведь они прекрасно знают по рассказам своих отцов, что вот уже на протяжении ста лет король Шотландии должен приносить оммаж королю Англии за все свои владения, не считая лишь некоторых островов, которые соседствуют с Ирландией и Норвегией и называются Дикой Шотландией[1133]. Их правитель, коего зовут Джон Островной[1134], повинуется лишь королю Шотландии, но никак ни нам. На эту причину следует указать шотландцам в первую очередь, ибо она совершенно очевидна, и они прекрасно о ней знают, хотя и притворяются неосведомленными.
Во-вторых, мы идем на них войной, дабы отвоевать то, что является нашим, — город Бервик и весь край до моря, именуемого Шотландским[1135]. Если шотландцы согласятся нам их добровольно вернуть, а их король в присутствии баронов обеих стран принесет тесный оммаж нашему королю, выдав в подтверждение этого грамоты, скрепленные его собственной печатью и печатями шотландских баронов, — что ж, тогда мы оставим их в покое».
Тут было сказано мессиру Рейнольду Кобхему: «Сир, королю угодно, чтобы ответ шотландцам дали именно вы, ибо вы имеете для этого весь набор доводов». — «Я охотно это сделаю», — молвил в ответ мессир Рейнольд. Затем позвали шотландцев. Покинув отведенный для них покой, они вошли в палату, и никто кроме них. Королевские советники выстроились по двум сторонам, а шотландцы между ними.
Когда установилась полная тишина, мессир Рейнольд Кобхем повел свою речь:
«Итак, шотландские сеньоры, вы требуете ответа без всяких уверток, и вы его получите. Он будет весьма краток. Вы спрашиваете, на каком основании мы желаем теперь воевать с вами? Вы это и сами знаете, хотя притворяетесь неосведомленными. Но раз уж нужно, чтобы мы возобновили наш разговор, я выскажусь за нашего государя-короля и за всю Английскую страну в целом.
И говорим мы вам, что ваш король, как и все его предшественники и будущие преемники, обязан приносить оммаж каждому королю, который восходит на английский престол. Мы с непреклонным вызовом собираемся настаивать на принесении этого оммажа, считая, что тем самым мы защищаем наследственные права английской короны.
Кроме того, мы идем на вас войной потому, что вы, самые видные из советников шотландского короля, в ущерб чести и величия государя Английского и его наследников, удерживаете обширные земли, простирающиеся вплоть до берегов Шотландского моря, и желаете оставаться в этом владении словно бы по договоренности с нами.
Знайте же, что наш государь-король не может и не хочет этого стерпеть, а если бы он и пожелал как-нибудь исподволь это сделать (коль скоро вы утверждаете, что он должен оставить в покое столь крохотные владения, которые ныне находятся под властью его зятя короля Шотландского и его сестры), то этого не потерпят его люди. Англичане будут полностью удовлетворены лишь тогда, когда вы вернете все эти владения. А ваш государь, если хочет он мира, принесет присягу и тесный оммаж нашему государю, королю Англии. Так же поступят и все шотландские господа, которые возглавляют городские советы и земские собрания и должны владеть своими вотчинами на основе присяги и оммажа, принесенных нашему королю.
Итак, если вы уполномочены вашим королем и вашими людьми дать согласие на все перечисленные требования, то скажите «да», и мы задумаемся о мире». — «Вовсе нет, — ответили шотландцы, — нам такого не поручали и не наказывали». — «В таком случае, — сказал английский рыцарь, — вы тратите слова попусту, и раз вы желаете стоять на своем, то возвращайтесь к своим людям и поведайте им, какой ответ вы у нас нашли, ибо иного вы не дождетесь».
Когда шотландцы выслушали эту речь мессира Рейнольда Кобхема в защиту английских интересов, то пришли в полную растерянность и, не зная, что сказать и возразить, попросили разрешения удалиться. Им его дали. Покинув замок, они пришли туда, где стояли их кони, и выпили по кружке и подкрепились, ибо еды от королевского стола им прислали достаточно. Затем они сели на коней и, выехав из Олнвика, продолжали свой путь, пока не прибыли к своему королю и тем шотландским сеньорам^ по решению коих они ездили к королю Англии и его советникам. Послы поведали от начала и до конца, какой прием они нашли у англичан, и какой ответ, высокомерный и гордый, от них получили. Своим рассказом они ясно показали, что английский король не имеет на все эти дела никакого влияния, и что выдвигать свои требования к шотландцам его заставляет вся земля английского королевства. Поэтому следует ожидать, что если даже король Англии захочет как-нибудь исподволь, втихомолку закрыть вопрос об оммаже и спорных землях, то этого не потерпят его люди.
«Ну что ж, — молвили тогда шотландские сеньоры, — укрепимся духом и содеем, что сумеем. Ныне нас ждет война такая лютая и беспощадная, какой еще никогда против нас не велось».
Дела остались в этом положении, и никаких переговоров между Англией и Шотландией в ту пору больше не затевалось. Вскоре король Английский и все его воины, размещенные на постой вокруг Олнвика, выступили в поход[1136]. В войске англичан насчитывалось сто тысяч лошадей, и пока они продвигались вперед, за ними спешно следовал обоз, составленный из вьючных коней и повозок. На этот раз англичане выбрали дорогу, ведущую к Роксбургу и Мелроузу. Вплоть до этих мест все еще простирается английская земля. Мелроуз — это аббатство Святого Бенедикта. Возле него протекает одна маленькая речка, которая служит границей между английским и шотландским королевствами[1137]. Первый город, который встречаешь при въезде в Шотландию, — это Мурлан. Туда-то и прибыли на ночлег коннетабль Англии граф Нортгемптон[1138] и маршалы — сир Фелтон[1139] и мессир Томас Уэйк.
С наступлением следующего дня в пределах Шотландии находилось уже все английское войско. Англичане миновали Бервик стороной, оставив его по правую руку, но они хорошо знали, что вернутся к нему, когда исполнят свой главный замысел. Сначала они собирались поглядеть, не выйдет ли кто им навстречу, ибо они не желали ничего, кроме битвы. Стараясь разозлить противника, английский король и его воины очень сильно опустошили равнинную Шотландию, спалив и разорив там множество городов и весей.
В Шотландии полным-полно укрепленных местечек, а замков там раз в десять больше, чем в Англии. Однако шотландские сеньоры придерживаются такого правила и обычая: когда они узнают, что англичане вторглись к ним со слишком большими силами, то вовсе не запираются в замках, но выезжают в поля. Ибо они утверждают, что рыцарь в осаде может сделать не больше, чем любой другой человек.
Англичане надеялись найти короля Дэвида в Эдинбурге, ибо это — шотландский Париж[1140]. Но они просчитались, поскольку король вместе со своей супругой уехал на север и укрылся в Дикой Шотландии. Меж тем шотландские рыцари и оруженосцы собрались и сплотились в отряды. Свое движимое имущество и многочисленные стада они велели спрятать в необитаемых Джедуортских лесах. Они были уверены, что англичане никогда туда не сунутся, ибо лесные входы и выходы были им совершенно неизвестны, а пробираться верхом через чащу — тяжелое занятие.
И вот прибыл король Англии со своими людьми в город Эдинбург, который велик, многонаселен и вовсе не имеет укреплений. Король расположился в аббатстве Святого Креста, а все сеньоры — где смогли. Они провели там пятнадцать дней, поскольку стремились взять Эдинбургский замок. В итоге он был сдан в обмен на беспрепятственный уход гарнизона. Английский король велел его сильно укрепить и пополнить припасами. Комендантом он туда назначил одного рыцаря из Нортумберлендского края. Намерение короля и его советников состояло в том, чтобы удержать этот замок и превратить его в надежный форпост против шотландцев. Помимо этого, англичане захватили еще один довольно мощный замок, расположенный в пяти малых английских лье от Эдинбурга. Он называется Далкит и является родовым владением Дугласов. Разместив гарнизоны в этом и многих других замках, англичане выжгли всю Шотландию до самого Сент-Джон-Стоуна. При этом никто не выступил им навстречу, и не могли сказать местные жители, где находятся их король с королевой.
Король Англии и его люди прошлись огнем и мечом по всей равнинной Шотландии, спалив и разорив все тамошние селения, но так и не услышали никаких вестей о том, что шотландцы хотят преградить им путь. Увидев, что близится зима, англичане снабдили и пополнили припасами все замки, которые они думали удержать, чтобы совершать из них опустошительные набеги на еще непокоренную часть страны. Затем они тронулись обратно, так и не понеся никакого урона.
По пути король сделал остановку в очень красивом городке, под названием Данфермлайн. Там, в аббатстве черных монахов, которое довольно велико и красиво, находится общая усыпальница шотландских королей. Город был сожжен, но король запретил жечь аббатство, поскольку он расположился в нем на постой. Затем король и все его войско проследовали назад, к английским рубежам, но не прежним путем, а вдоль морского берега. Ибо они намеревались в конце похода подвергнуть осаде Бервик. Англичане продолжали свой путь, пока не подступили к Данбару, который высится над морем. Они провели под замком около пяти дней, прилагая великое старание к тому, чтобы взять и захватить его. Лучники совершили множество приступов, но так и не смогли завладеть замком. Тогда англичане продолжили свой путь и двигались, пока не прибыли под крепость Бервик. Они ее осадили, раскинув лагерь столь близко от нее, сколь это было возможно.
В те дни комендантом Бервика был один отважный шотландский рыцарь по имени Александр Рамсей[1141]. Вместе с ним там также находились другие рыцари и оруженосцы Шотландии, известные своей храбростью.
Англичане расположились вдоль реки Твид, которая впадает в море под Бервиком и образует удобную гавань. Через эту гавань, по морю, королю Англии и его людям поставлялись разнообразные съестные припасы, коими они ежедневно подкрепляли свои силы. Кроме того, город Бервик расположен в плодородном краю, изобилующем хлебом, овсом и добрым сеном. Еще там водилось великое множество диких зверей и пернатой живности, а король Англии имел при себе своих гончих псов и ловчих птиц. Поэтому он вволю забавлялся охотой, и никакой враг не мог потревожить его за этим занятием. Всякий раз, когда он хотел устроить себе развлечение, коннетабль Англии, граф Нортгемптон, с пятью сотнями копий и тысячей лучников оцеплял лес и речной берег. Эта стража оставалась там весь день, пока король не возвращался в осадный лагерь.
Посмотрите же, сколь сильно времена меняются и разнятся одно с другим! Ранее в этой истории вы уже читали о том, что король Роберт Брюс Шотландский (отец короля Дэвида) в пору своего правления доставил кучу хлопот англичанам. Будь он жив, равно как и мессир Вильям Дуглас, который погиб из-за своей отваги в Гранаде, и граф Морэйский, то король Англии не решился бы так свободно забавляться соколиной иль псовой охотой в Шотландии, и не разъезжал бы по ней, не встречая никакого отпора.
Однако теперь шотландцы начали опасаться этого короля Эдуарда. И говорили самые старые и мудрые из них, что он держит себя храбрецом, имея для этого и стать и задатки, и если англичане воспитают и взрастят в нем эту доблесть, то сделают хорошо, ибо король, желающий править страной и повелевать народом, должен быть отважен и очень предприимчив.
Кроме того, некоторые шотландцы, довольно хорошо знавшие природу англичан, говорили друг другу в спорах:
«Вы-то полагали, что раз наш король взял в жены сестру короля Англии, то мы должны от этого очень сильно выиграть и избежать военной угрозы. Но, Боже правый, как бы не так! Надлежит, чтобы король Англии повиновался своему народу и выполнял все его желания. А если он идет наперекор, страшится и избегает ратных трудов и ведет жизнь вялого лежебоки, привязанного к своим утехам, то его не смогут полюбить, будь он даже праведником в душе, но станут его хулить и отыскивать скрытые пути и подходы, чтобы его свергнуть.
Слишком большая угроза висит над любым английским королем, который взошел на престол после какого-нибудь храброго предшественника. Ибо если он не продолжает его трудов, то ежедневно пребывает в опасности и рискует погибнуть от рук своего же собственного народа, как это случилось и выпало на долю короля Эдуарда, отца короля, который правит ныне. Англичане заставили его умереть злой смертью в замке Беркли и короновали его сына. Это великий пример для него и для всех королей, которые могут в дальнейшем унаследовать английский престол».
Так говорили шотландцы, и не только лишь они, но и все другие народы, хорошо знавшие природу и нрав англичан. Ибо под солнцем нет людей более опасных, необузданных и переменчивых, нежели англичане. Они превосходны при знакомстве и очень любезны с виду, но никто, если он мудр, не должен испытывать к ним слишком большого доверия.
Король Эдуард просидел со своим могучим войском под Бервиком до тех пор, пока не стеснил и не довел гарнизон до крайности. Наконец, комендант крепости, мессир Александр Рамсей, был вынужден вступить в переговоры с неприятелем, то есть с королем и его советом. Ибо он видел, что помощь и подкрепления не показываются ни с какой стороны, а между тем военные запасы шотландцев уже очень сильно истощились из-за великих приступов, коими их постоянно донимали и изводили. Ведь почти ежедневно у стен крепости случались стычки и схватки.
Сначала мессир Александр Рамсей переговорил об этом со своими товарищами, поскольку без их согласия и одобрения он не мог предпринять ничего. Затем на переговорах с англичанами было условлено, что шотландцы получат пятнадцатидневную передышку и в течение этого срока пошлют двух рыцарей к королю Шотландии и его советникам, дабы поведать о своем положении. Если король захочет прийти под Бервик с силами, достаточными для снятия осады, то город останется за ним. А если в течение пятнадцати дней он не придет, горожане должны сдаться на милость короля Англии и оставаться отныне и впредь добрыми англичанами. В этом случае с ними поступят миролюбиво, не учиняя никакого грабежа и насилия над ними самими и над их имуществом. Что же касается рыцарей и оруженосцев, обороняющих город, то они смогут беспрепятственно его покинуть, ничего не потеряв из своего добра.
Перемирие соблюдалось честно: за все пятнадцать дней на город не было совершено ни одного приступа или нападения. Мессир Александр Рамсей послал двух рыцарей к королю Дэвиду и его советникам, находившимся в городе Абердине и поблизости от него, в Дикой Шотландии. Я вам их назову: то были мессир Вильям Глендоуин[1142] и мессир Роберт Вурм.
Покинув город Бервик, эти рыцари поехали через Шотландию. Всю страну они нашли покрытой пепелищами и безлюдными руинами, так что они даже не знали, с кем перемолвиться. Рыцари ехали до тех пор, пока не прибыли в город Абердин. Там они нашли короля, королеву и некоторых сеньоров из их свиты. Когда король увидел приближающихся рыцарей, то сразу догадался, что они несут важные вести. Поэтому молвил он им: «Добро пожаловать! Как вы там держитесь, в Бервике?» Рыцари ему все рассказали об условиях и сроках заключенного перемирия. Когда король их выслушал, то слегка поразмыслил и ясно понял, что не может ничего предпринять. Поэтому он сказал сам себе: «Мне придется потерять Бервик — главный город моего королевства. Я бессилен помочь ему». Затем он добавил: «Если мы его потеряем в эту пору, то в другую дело обернется так, что мы его отвоюем».
Наконец, он сказал, обратившись к рыцарям:
«Мессир Вильям и вы, мессир Роберт, я очень благодарен вам за то, что вы столь храбро держались в Бервике. Вы хорошо видите, что снять с него осаду — не в моих силах. После смерти мессира Вильяма Дугласа и графа Джона Морэйского в Шотландии никого не осталось. У нас слишком мало рыцарей, способных противостоять английской мощи.
Англичане — злые люди. Не далее как пять лет назад бароны этой страны высватали для меня невесту у королевы Изабеллы Английской и у графа Кентского, который был храбрым праведником. Бароны надеялись, что я и вся шотландская страна сможем сильно на этом выиграть. Но куда там! Мы подверглись нашествию еще более мощному, нежели прежде! А те, кто устроил этот брак — королева, моя теща, граф Кентский и мессир Роджер Мортимер — пришли к печальному концу, и все из-за завистливости и коварства англичан.
Роберт и вы, Вильям, возвращайтесь назад и сделайте лучшее из того, что сможете. Я ясно вижу, что мне придется лишиться Бервика».
Получив от короля Дэвида этот ответ, рыцари уже по прошествии двух дней отправились назад и ехали до тех пор, пока не достигли Бервика. Беспрепятственно проследовав через весь английский лагерь, они въехали в город. Там они переговорили с комендантом и всеми осажденными — горожанами и прочими — и подробно описали им, в каком настроении они нашли короля и его советников, и какой ответ им был дан. После этого началось совещание и обсуждение. «У нас нет выбора, — говорили шотландцы между собой. — Нам придется соблюсти соглашение, заключенное с англичанами. Ведь, если все взвесить, король действительно не в состоянии исправить положение. Сейчас у него нет ни людей, ни сил для того, чтобы сражаться с англичанами».
Когда шотландские рыцари вернулись из уже описанной мною поездки, король Англии и его советники пожелали узнать, какой ответ они привезли. Рыцари сказали, что Бервик отныне принадлежит им, пусть только они выполнят условия капитуляции. Король Англии их соблюл и выполнил по всем пунктам. Все рыцари и оруженосцы, составлявшие гарнизон крепости, покинули ее и беспрепятственно увезли с собой все имущество. А горожан никто не тронул благодаря тому, что они торжественно поклялись быть добрыми и верными англичанами во все времена. Англичане завладели городом, и король Эдуард въехал в него под игру множества труб, рожков и струнных инструментов. Затем он устроил пир для своего двора и своей супруги, королевы Филиппы, которая была беременна сыном — и то был ее первенец, Эдуард, впоследствии ставший принцем Уэльским и храбрым воином. В этой истории вам еще будет о нем рассказано, когда приспеет время.
Вместе с городом Бервиком король Англии завладел еще и замком, который мощен, красив и имеет выходы и в поле и в город. Он был сдан по соглашению. Англичане пополнили город и замок запасами продовольствия, военного снаряжения и оставили там латников и лучников во главе с добрым комендантом. Своим устным распоряжением король отдал всю пограничную область окрест Бервика под управление сеньора Перси[1143].
Урядив и уладив все эти дела, король Англии распустил свое войско. В первую очередь домой отбыли отряды, пришедшие из самых дальних краев. Сам же король вернулся в Ньюкасл-на-Тайне и назначил там комендантом сеньора Невиля[1144]. Затем он выехал оттуда вместе с королевой и прибыл обедать в один замок, стоявший поблизости. Этот замок назывался Бранспит[1145] и принадлежал сеньору Перси. Королевская чета провела там два дня, а тем временем все английские воины проследовали мимо и разошлись по своим краям. Что касается мессира Робера д’Артуа, то он сопровождал короля с королевой всюду, куда бы они ни ехали.
Когда король, королева и сеньоры, назначенные оберегать их особы, провели в Бранспите два дня, и сир Перси со своей женой оказали им достаточно почестей, они простились с ними и поехали дальше. Добравшись до Дарема, они там задержались на три дня, а затем снова двинулись в путь и прибыли в Эбрюик. Там король, королева и все их придворные провели некоторое время вплоть до Пасхи 1332 года[1146]. И там же разрешилась королева от бремени своим первым сыном, Эдуардом, который впоследствии был титулован принцем Уэльским и герцогом Аквитанским и стал очень доблестным и храбрым мужем, как вы узнаете далее из этой истории.
Когда король Англии, его жена королева Филиппа и постоянно находившийся при них мессир Робер д’Артуа вернулись, как было описано, в Англию, то прибыли в лондонский округ и стали держать свой двор то в Элтеме, то в Виндзоре. И зажили король с королевой средь великих утех, и приказывали устраивать пиры, турниры и джостры, и проводили так время.
Меж тем, держась подле короля, мессир Робер д’Артуа уже научился узнавать всех или почти всех английских баронов и свел с ними близкое знакомство. Он не мог забыть и исторгнуть из своего сердца обиды и оскорбления, нанесенные ему королем Филиппом, который выжил и изгнал его из своих владений и посадил в темницу его жену и детей. От этого сердце мессира Робера очень болело, но он не мог ничего исправить ни сам, ни с помощью своей знатной родни, ибо могущество французского короля было слишком велико.
Мессир Робер уже успел рассказать и объяснить английскому королю, что его несправедливо лишили земель и короны Франции, поскольку его дядя король Карл в день своей кончины не имел более близкого наследника мужского пола, чем он. Ведь по своей матери юный Эдуард был племянником короля Карла [IV], в то время как Филипп де Валуа доводился ему лишь двоюродным братом. Тем не менее, двенадцать французских пэров присудили владеть короной и землями Франции именно Филиппу де Валуа, отстранив от наследования короля Эдуарда без всякого разумного повода.
Названный мессир Робер д’Артуа очень часто твердил и втолковывал английскому королю:
«Монсеньор и милый кузен! Вы молоды и многообещающи. Поэтому вы должны с неохладевающим пылом защищать и отстаивать ваши права. У вас уже есть две или даже три вещи, которые, наряду с законностью ваших прав, могут оказаться для вас ценным подспорьем. Во-первых, у вас довольно денег и средств, а во-вторых, ваш задиристый народ рвется в бой и не желает хиреть в праздности. Поэтому вы обладаете великим зачином для того, чтобы требовать и отстаивать на рати то, что принадлежит вам. А вдобавок к этому, скажу, что за морем вы найдете немало добрых друзей, которые, если вам придется начать войну, сразу помогут вам и советом и военной силой. Ибо в этом мире немцы ничего так страстно не желают, как найти какой-нибудь повод и предлог для войны против французских сеньоров, дабы сбить с них непомерную спесь и поживиться за счет их богатств.
Дражайший государь и милый родич! Будьте уверены: хотя Филипп де Валуа был коронован французским венцом, и хотя двенадцать пэров Франции его избрали и возвели на престол, усомнись вы тогда в его правах и пошли вы кого-нибудь их оспорить — никогда бы дело не дошло до его коронации. Конечно, вы поступите так, как вам покажется правильным, но если из-за чрезмерной вялости вы упустите ваше законное наследство, то вместо блестящего будущего вы получите лишь кучу страхов и тревог. И послужит это к вашему великому стыду и к вечному проклятию вашей души и тела.
Поэтому, прежде всего, велите созвать ваших людей и советников. Когда они приедут — сюда ли, в Элтем, или в другое место — я в вашем присутствии, пункт за пунктом, объясню и докажу им все права, которые вы имеете на корону Франции. Затем вы спросите их совета по этому делу, и послушаете, что они вам скажут, дабы в будущем они не смогли отговориться, что вы, мол, не позаботились им разъяснить, какими именно правами вы обладаете на французский престол. Ибо если ваш народ станет вас укорять, что из-за трусости и нерешительности вы без боя отказались от своего, и к вам прилипнет этот грех, то народ сочтет его за ваш великий изъян и сердечное малодушие и скажет, что вы недостойны носить корону. И всю оставшуюся жизнь вас будут одолевать великие подозрения относительно верности ваших подданных, и будете вы в великой опасности. Поэтому, пока не поздно, вам следует этого избежать».
Мессир Робер д’Артуа столь настойчиво донимал юного короля этими предостережениями и уговорами, что тот, наконец, отворил свой слух, встрепенулся и внял его речам. Однако некоторые поговаривали, что он и не посмел бы оставить их без внимания, ибо среди знати и мелкого люда Англии начал уже подниматься великий ропот, и говорили они:
«Наш государь-король имеет неоспоримое право на земли и корону Франции. Мессир Робер д’Артуа уже объяснил и втолковал ему по всем пунктам, что в силу наследственного права и родственной очередности он должен быть королем Франции, а пэры его от этого отстранили обманом и хитростью. Ведь он — сын сестры короля Карла Французского, тогда как Филипп де Валуа, которого пэры короновали, доводился ему лишь двоюродным братом.
Мы посмотрим, что наш государь пожелает сказать на все это. Если он, подобно своему отцу, настолько привык к праздности, что поленится оспорить французский престол, то после этого он будет жить, чувствуя с нашей стороны лишь угрозу и ненависть. А если он храбро возьмется отстаивать свое право, мы ему поможем своими жизнями и имуществом».
Вскоре королю было доверительно сказано: «Сир, вам следует поразмыслить над тем, что говорят знать и народ этой страны. По всем вашим английским владениям бежит общая молва, что вы должны стать королем Франции, если только вас от этого не удержит лень. Все люди, до коих дошли эти речи, уже удивляются, почему вы так медлите, будучи достаточно обо всем осведомлены».
Юный король Англии видел, что его люди настроены по-боевому. Поэтому он последовал доброму совету, который ему дали, и устроил в Вестминстерском дворце собрание прелатов, знати и советников из добрых городов Англии. Он хотел обсудить с ними вопрос о французском престоле и узнать, что он может и должен сделать. Когда все собрались, Лондон оказался очень сильно запружен народом. Ведь, помимо тех, кто получил письменные приглашения, туда прибыло множество прочих людей, желавших узнать новости, ибо повод собрания казался им очень важным.
И вот в Вестминстерском дворце открылись заседания совета. Самая большая зала дворца была наполнена прелатами, знатью и советниками из добрых городов Англии. Им всем велели сесть на скамьи, дабы каждому было легче лицезреть короля, который восседал на престоле во всем блеске своего звания: в королевской мантии, с короной на голове и с королевским скипетром в руке. Двумя ступенями ниже сидели прелаты, бароны и графы, еще ниже сидело более шестисот рыцарей, и, наконец, в последнем ряду сидели представители пяти английских портов и советники из добрых городов и крепостей страны.
Когда все вошли в залу и расселись в надлежащем порядке, установилась тишина. Затем с места поднялся один английский клирик, искушенный в вопросах закона и права и великолепно владевший тремя языками: латинским, французским и, собственно, английским. Он повел свою речь очень умело — не торопясь, громким голосом и на английском языке, дабы всем слушателям было легче понимать его доводы (ведь всегда легче постигнешь то, что сказано и объяснено на языке, коему ты обучен сызмальства, нежели на каком-то еще). Радом с этим клириком находился мессир Робер д’Артуа, который еще за три или четыре дня до заседания дал ему наставления обо всем, что он должен сказать. Поэтому клирик изложил по пунктам и статьям лишь то, о чем мессир Робер прежде твердил королю и некоторым сеньорам: а именно, сколь большое право имеет на французские земли и корону их государь, по чьему приглашению они здесь собрались.
Выступающий говорил весьма рассудительно и обстоятельно, так что все ему внимали охотно, а когда его речь подошла к концу, он, от имени короля, попросил совета относительно всех этих дел. Тут все сеньоры и прелаты стали переглядываться между собой, и на какое-то время в зале установилась тишина. Никто открыто не говорил, но повсюду слышалось великое шушуканье.
Насколько мне известно, выступить с ответом было доверено и поручено графу Генриху Ланкастеру, как самому близкому королевскому родственнику из там присутствовавших. Он был хорошо подучен, что сказать, и потому сразу нашелся со словами. Сначала он, как и следовало, воздал честь королю и всем сеньорам, а затем молвил:
«Со своей стороны я советую, чтобы с этим делом повременили, пока король, наш государь, не пошлет за море достаточно видных людей своего королевства, дабы они переговорили с графом Эно, отцом нашей дорогой государыни, королевы Английской, и с его братом мессиром Жаном д'Эно. Оба этих правителя мудры, отважны и исполнены благого совета. Поэтому все, что они на сей счет присоветуют, послы, вернувшись назад и собрав нас вместе, нам перескажут. И мы поступим в строгом соответствии с услышанным».
Когда граф Генрих Ланкастер, по прозвищу Кривая Шея, так сказал, все в один голос ответили: «Он говорит правильно!»
На этом и было решено остановиться.
Затем, пользуясь присутствием в зале столь представительного совета, вновь выступил тот же самый клирик, который излагал и объяснял дело, касавшееся короля и королевства. По распоряжению и повелению короля, он должен был добиться от советников пожалований для мессира Робера д’Артуа, который был одним из самых высокородных людей на свете. И описал названный клирик во всех подробностях то, как Филипп де Валуа лишил его всех званий и вынудил бежать из королевства Французского, а свою-сестру, которая была женой мессира Робера, до сих пор держит в темнице вместе с детьми. И поскольку-де у мессира Робера отняли и отобрали все его французские владения, то король Англии, приютивший изгнанника и сделавший его своим советником, хочет, чтобы он имел в Англии землю и доходы, дабы жить без забот и содержать свой двор. Все сеньоры легко склонились перед этим повелением и требованием. Им пришло на память, что в Англии есть одно графство под названием Бедфорд, которое находится в руках короля и может приносить три тысячи марок годового дохода. Поэтому было решено и сказано, что мессир Робер д’Артуа станет графом Бедфордским и будет пользоваться всеми связанными с этим выгодами. Мессир Робер д’Артуа поблагодарил короля и всех сеньоров за это пожалование и стал вассалом английской короны через графство Бедфорд[1147].
Прежде чем заседание закрылось, было еще рассмотрено и решено, кто отправится за море, к графу Эно и его брату, дабы спросить у них совета по вышеупомянутому вопросу. Насколько мне известно, в это посольство были назначены епископ Линкольнский[1148], элю оксфордский, правовед и законник мессир Роберт Вестон[1149], а также мессир Рейнольд Кобхем и мессир Ричард Стаффорд. Эти четверо взялись исполнить поручение, и в тот же день заседания совета закрылись. Все разъехались по своим краям, а те, кто должен был пересечь море, стали очень тщательно, без лишней спешки и суеты, собираться в дорогу.
Вы уже знаете, что король Англии опустошил большую часть королевства Шотландского. Взяв и захватив там множество замков, он разместил в них гарнизоны, чтобы донимать войной еще неподчиненные области. Путем долгой осады он также покорил город Бервик и разместил в нем своих латников с большими запасами продовольствия и военного снаряжения[1150]. Поэтому, когда он, наконец, удалился в Англию, король Дэвид Шотландский, укрывавшийся в городе Абердине и в горах Дикой Шотландии, некоторое время находился в полной растерянности. Ибо он ясно видел, что не сможет лишь своими собственными силами восполнить урон, нанесенный ему англичанами. Однако вскоре — ибо слухи перелетают из страны в страну очень быстро — он прослышал, что мессир Робер д’Артуа подстрекает короля Англии оспорить французскую корону и непрестанно ему твердит, что со смертью его дорогого дядюшки, короля Карла, французское королевство должно было отойти именно к нему, а Филипп де Валуа, который там теперь властвует, не имеет на это никаких законных прав.
Однако королю Англии и англичанам нелегко было выступить с такими притязаниями, ибо, несмотря на все их доводы, требования и угрозы, король Филипп никогда не отказался бы от французской короны и не отдал бы ее назад, а пэры и бароны Франции, которые его короновали и стали его вассалами, этого вовсе не потерпели бы. Король Шотландии проигрывал в своем воображении все эти вещи и хорошо предвидел, что в будущем, если король Англии захочет настаивать на таких требованиях, между Англией и Францией вспыхнет война. Поэтому шотландцы смогут получить от французов очень большую помощь, заключив с ними добрый союз. Да и самим французам этот союз придется очень кстати, ибо через шотландское королевство они смогут легко вторгаться в Англию и вести там свою войну.
Для обсуждения этого замысла король Шотландии, как ни молод он был, велел созвать в Абердин, где он тогда пребывал со своей женой, некоторых шотландских прелатов и баронов. Когда все приглашенные явились, он очень рассудительно, по всем пунктам и статьям, изложил перед ними свой замысел. Шотландцы всегда от природы больше тяготели к французам, нежели к англичанам. Поэтому, выслушав короля, советники сказали ему в ответ:
«Сир, во всех ваших речах мы не видим ничего, кроме здравого смысла. Коль скоро англичане хотят покорить нас тем способом, который они нам показывают, мы должны позаботиться о встречных мерах. Мы твердо уверены, что сам Господь внушил вам эту мысль, чтобы избавить нас от английского владычества. Ибо, даже если всю Шотландию перевернуть вверх дном, мы ни за что не станем подчиняться государю, который признает себя вассалом короля Англии, держит его за верховного суверена и приносит ему оммаж. Ведь шотландская корона и королевство столь благородны по своим свойствам, что держать их можно лишь от Бога и престола Святого Петра.
Поэтому мы не хотим отговаривать вас от вашего замысла и намерения съездить во Францию, дабы повидать короля Филиппа и его двор. Вы молоды и с задатками. Постарайтесь свести знакомство с французскими баронами и рыцарями и расположить их к себе. А мы тем временем изо всех сил и непрестанно будем тревожить англичан нападениями. Уже очень скоро они не смогут столь спокойно хозяйничать в нашей стране, как они делают это ныне. Если мы потеряли какие-то наши земли, то со временем обязательно их отвоюем. Никогда не могли мы полюбить англичан, равно как и они нас, и с тех самых времен, как наши народы заселили эти земли, меж ними пролегла неодолимая рознь».
Король Шотландии очень обрадовался, когда увидел, что его люди одобряют его затею. Он привел в порядок свои дела столь тихо и незаметно, сколь это было возможно, а затем повелел, чтобы в шотландском порту Монтроуз снарядили один корабль, погрузив туда все, что могло потребоваться ему, его жене и людям свиты. Когда корабль был полностью готов, королевская чета взошла на его борт. Король взял с собой мессира Вильяма Дугласа, племянника доброго мессира Вильяма, и еще двадцать шесть рыцарей и оруженосцев, которые все до одного были его ровесниками. Так же и королева взяла с собой юных дам и девиц Шотландии. А охранять страну остались мессир Арчибальд Дуглас, мессир Роберт Вереи, мессир Александр Рамсей и мессир Саймон Фрезел.
Пользуясь попутным ветром, король, королева и их спутники вышли в море и поплыли, постоянно держась как можно дальше от Англии. Обогнув берега Фризии и Голландии, путешественники причалили в гавани Эклюза и сошли с корабля на берег. При этом все они скрыли, что средь них есть король и королева Шотландии, и назвались паломниками и паломницами, которые направляются в Сен-Мор-де-Фоссе. Долго в Эклюзе они задерживаться не стали и прибыли водным путем в Брюгге. Там они дождались, пока из корабля выведут их коней, (все они или почти все привезли их с собой из Шотландии), и прикупили еще вьючных лошадей и кое-какие наряды. Затем шотландцы отбыли из Брюгге и поехали через Лилль, Аррас, Эклюзье, Лион-ан-Сантер, Руа, Шони, Рессон, Крей, пока, наконец, не достигли Люзарша. Там они остановились, и король Шотландский послал в Париж двух рыцарей, дабы они уведомили короля Франции о его приезде и посмотрели, как он к этому отнесется. Этими рыцарями были мессир Вильям Дуглас и мессир Дэвид Линдси. Они прибыли в Париж и проследовали дальше, до самого Венсенского леса, ибо именно там в те дни пребывали французский король, королева, а также их сын, герцог Нормандский.
В Венсене шотландские вестники встретили двух королевских рыцарей, которые, видя, что они чужеземцы, приняли их очень ласково и отвели к королю. Шотландцы ему поведали, что их король и королева едут его повидать, выдавая себя при этом за паломников, направляющихся в Сен-Мор. Эта новость очень сильно обрадовала короля Франции. Он сказал шотландским рыцарям, что пусть гости скорей приезжают: он будет очень рад их видеть и удержит их при себе.
Шотландские рыцари отобедали в лесном отеле, а сразу после трапезы король велел сесть на коней сеньору де Монморанси[1151] и сеньору де Гарансьеру[1152] и сказал им: «Отправляйтесь в Люзарш вместе с этими шотландскими рыцарями и позовите к нам в гости короля и королеву Шотландии, которые приехали нас навестить. Проводите их сюда, не въезжая в Париж». — «Охотно», — ответили рыцари. Затем все четверо выехали из леса и продолжали свой путь, пока не прибыли в Люзарш. Там они нашли короля и королеву Шотландии со всей их свитой, которая была не слишком большой, и передали им то, что повелел король Франции.
Получив приглашение, шотландские король и королева отбыли из Люзарша и ехали себе, ехали, пока не остановились на ночлег в Сен-Дени. Следующим утром, перед королевской мессой, они приехали в Венсенский лес и были отведены сначала к королю, а потом к королеве, которые очень обрадовались их приезду. Знакомство двух королей и двух королев проходило с большой торжественностью, и после него гости оставались во Франции на протяжении девяти лет[1153]. Дабы они могли содержать свой двор, король Филипп велел предоставить в их распоряжение город и замок Немур. Кроме того, король приказал из месяца в месяц выдавать им тысячу экю для оплаты их мелких расходов. Король Шотландии иногда приезжал в Париж или иное место, дабы навестить короля Филиппа, и находился подле него три или четыре дня. Во время этих встреч короли беседовали о своих делах и постепенно очень привязались друг к другу.
В ту пору во Франции еще не было слышно никаких вестей о том, что король Англии хочет отречься от ранее принесенного оммажа и послать королю Филиппу вызов, дабы сражаться за французский венец.
В ту пору, охваченный благочестием, король Филипп решил съездить в Авиньон, чтобы повидать папу Бенедикта [XII], который правил тогда церковью. Он хотел получить у него благословение на то, чтобы отправиться в заморский поход и отвоевать Святую Землю. Ибо в ту пору французским сеньорам нечего было делать, и они не знали чем развлечься, кроме как турнирами, джострами и всякими прочими забавами. Поэтому король возымел благочестивое намерение оставить все эти потешные бои и развлечения, дабы отправиться на завоевание Священного Града Иерусалима и Сирийского королевства и, потрудившись на ратном поприще, вырвать их из рук Султана и неверных. Король Филипп уже написал об этом своему родичу, королю Роберту Сицилийскому[1154], и попросил, чтобы он соизволил прибыть в подвластный ему Прованс, ибо сам он, король Французский, обязательно приедет в Авиньон в такое-то время (тут следовала определенная дата).
Королю Роберту было очень приятно получить такое приглашение и уведомление. Ведь он подписывался королем Сицилийским, Неаполитанским и Иерусалимским, герцогом Апулийским и Калабрийским, а также графом Прованским, и потому думал, что если поход алого креста и впрямь состоится, то с помощью военной силы французского короля и прочих христиан он сможет отвоевать свои наследственные владения в Святой Земле. Покинув пределы Сицилии и Апулии, король Роберт продолжал свой путь, пока не достиг Прованса.
В те дни король Филипп уже находился в Лионе-на-Роне. Когда ему сказали, что король Роберт прибыл в Прованс, он тотчас отправился в Авиньон. Дабы сделать свое путешествие более легким, он поплыл туда на одном корабле вниз по течению реки Роны, а часть его людей поехала сушей, но в конце пути все они, вместе с королем, расположились в Вильнёве, близ Авиньона. Папа, кардиналы и вся курия крайне обрадовались приезду короля Филиппа и короля Роберта, и были в честь этого оказаны милости всем клирикам, которые испросить их желали. И давал папа много раз обеды в своем дворце, который в ту пору еще не был столь красив и не имел такого множества покоев и галерей, как ныне.
Два государя, король Французский и король Сицилийский…. и там, перед королями и всеми сеньорами, были произнесены великие проповеди и зачитаны буллы, призывающие принять алый крест. И приняли его во имя Божье в папской часовне, и украсились им, и дали обет нести его за море в Святую Землю два короля вышеназванных, брат короля Франции граф Алансонский[1155], граф Савойский[1156], граф Арманьяк[1157], дофин Вьеннский[1158], дофин Оверньский[1159], герцог Бурбонский[1160], граф Форезский[1161], кардинал Неаполитанский[1162], кардинал Остийский[1163], кардинал Миланский и кардинал Урхельский[1164]. И было в тот день при выходе из дворца более двухсот великих сеньоров, каждый из которых взялся нести алый крест и дал обет: самое позднее через два года быть на острове Родосе[1165].
Затем Святой Отец и коллегия кардиналов постановили проповедовать этот крест по христианскому миру и отпускать грехи и провинности всем истым христианам, которые примут крест и благочестиво понесут его за море, дабы помочь французскому королю завоевать землю Сирии и священный град Иерусалим. Когда два вышеназванных короля достаточно погостили в Авиньоне — столько, сколько им было нужно, — они простились с папой, кардиналами, а также между собой, и разъехались. Король Роберт вернулся на Сицилию, а король Филипп — во Францию.
Уже вскоре повсюду звучали проповеди о том, чтобы нести крест за море, и множество народа, из благочестия, отправилось бы в этот поход, если бы он состоялся.
В ту пору случилось так, что мессир Людвиг Баварский сорок дней продержал свой престол возле германского города Аахена, и выборщики избрали его [Небольшая лакуна в тексте хроники] Римским императором[1167]. Король Филипп и французские сеньоры чинили тому великое препятствие и хотели, чтобы императором стал Карл Богемский[1168], сын короля Богемского и герцога Люксембургского[1169]. Однако немцы встали на сторону Баварца и не согласились вовсе на Карла Люксембургского. Поэтому между немцами и французами стала расти и вскармливаться вражда, ибо одни хотели одного, а другие — другого.
Святой Отец Бенедикт[1170] и все кардиналы сговорились с королем Франции и французами, поэтому Людвиг Баварский, король Германии, никак не мог добиться, чтобы папа послал легатом в Рим одного кардинала, наделенного полномочием его, Людвига, помазать. Папа постоянно отказывал ему в этом под разными надуманными предлогами. Когда Людвиг Баварский окончательно убедился, что тратит время попусту, ибо папа и кардиналы водят его за нос, а французы склоняются на сторону Карла Люксембургского, но никак не на его, то принял свои меры — я вам скажу какие.
Он проехал с многочисленным и сильным войском через Ломбардию и прибыл в Милан[1171]. Там он исполнил все обязанности, возлагавшиеся на короля Германии, и произвел в виконты архиепископа, управлявшего тогда миланской кафедрой, в обмен на ежегодную выплату ему некоторой суммы флоринов. Затем Людвиг Баварский проследовал далее. Всюду, где он проезжал, ему оказывали учтивый прием. Его сопровождала великая, пышная свита и могучее войско латников, благодаря чему он внушал очень большое опасение. И въехал он в Рим, и был встречен там как король Германии[1172].
Еще находясь в пути, он отправил в Авиньон представительное посольство, дабы напомнить о себе папе и кардиналам. В своих письмах и через посланцев он их очень проникновенно просил, чтобы они соизволили прислать в Рим одного кардинала, который бы миропомазал его как императора. Представители Людвига хорошо исполнили свой долг и передали послание, но не смогли получить никакого твердого ответа. Устав от пустых разговоров, они обстоятельно описали положение в письме к своему сеньору, королю Людвигу Баварскому. Когда он увидел, что дело глухо, так как в Авиньоне препятствуют его миропомазанию, то принял свои меры.
По согласованию с римлянами он назначил одного папу[1173] и дюжину кардиналов и велел им себя освятить, короновать и провозгласить императором[1174]. Когда он получил это достоинство тем способом, который я вам назвал, то уже в скором времени выехал из Рима. Немцы, которые служили ему на протяжении всего похода и которым он задолжал очень много денег, потребовали у него оплаты. Он же извинился и сказал, что вовсе не имеет при себе денег, кроме тех, что предназначены для покрытия его мелких расходов. Тогда они, по дружному решению, снова ему сказали, что если им не заплатят, они добудут свое жалованье сами. Он им это дозволил, не заботясь, как они это сделают, но лишь бы остаться с ними в мире и любви.
После отъезда Людвига Баварского немцы задержались в Риме и постановили его разграбить, что они и сделали. Они так обобрали римлян, что отняли у них даже больше того, что им причиталось в счет жалованья. Затем, нагруженные золотом, серебром и драгоценностями, они вернулись к императору Баварскому, поджидавшему их в Витербо. Поэтому римляне прониклись к этому Баварцу великой ненавистью и сказали, что за все обиды, которые он позволил им причинить, никогда уже не войти ему в Рим. А папа и кардиналы, которые его миропомазали, сами собой долго не протянули и пришли сдаваться на милость авиньонского папы, но это случилось не сразу[1175].
Людвиг Баварский, назло всем недоброжелателям, до самой своей смерти продолжал подписываться королем Германским и Римским императором. Вернувшись в Германию, он уже никуда из нее не уезжал. Будучи женат на госпоже Маргарите, дочери графа Гильома д’Эно, он имел от нее очень много прекрасных детей, сыновей и дочерей. Однако я желаю вернуться к рассказу о послах английского короля, которые были отправлены к графу Эно и его брату, и поведать во всех подробностях, как они действовали.
Вы должны знать, что епископ Линкольнский, элю Оксфордский, мессир Рейнольд Кобхем и мессир Ричард Стаффорд отбыли из Англии, снарядившись с предельным тщанием, поскольку им предстояло выполнить великое поручение[1176]. Они были намерены провести в Эно сколько угодно времени, но назад вернуться исполненными доброго совета относительно того, как их государь король может воспользоваться сведениями, которые до него довел мессир Робер д’Артуа.
Они вышли в море из Дувра и причалили в Виссане. Там они сошли с корабля на берег, а затем все вместе поехали через Алекин, Теруан, Эр, Бетюн, Ланс и Дуэ, пока не прибыли, наконец, в Валансьенн. Они вполне могли проделать весь этот путь, не встречая никаких опасностей и препятствий, ибо между Францией и Англией еще не было никаких трений, и каждый государь довольствовался тем, что ему принадлежало. Точнее говоря, король Англии владел во Французском королевстве графством Понтьё и получал с него доход, равно как и с Гиени.
По прибытии в Валансьенн послы с удобством расположились в трех гостиницах, стоявших на рыночной площади: в Шине, Бурсе и Ле-Кле. В те дни граф Эно находился в Голландском отеле и лежал в постели, поскольку был болен подагрой. Лишь только ему сообщили о прибытии английских сеньоров, он сразу послал за своим братом, который тогда находился и проживал в Бомонском отеле. Мессир Жан д’Эно, как любящий брат, немедля к нему явился.
Граф объяснил, по какой причине его позвал: скоро они услышат новости, ибо в Валансьенн прибыли послы его зятя, английского короля. Как он сказал, так и вышло. Когда епископ Линкольнский, элю Оксфордский и два барона отдохнули и привели себя в надлежащий вид, они явились в Голландский отель. Там они нашли графа Эно, его брата, госпожу графиню и некоторых рыцарей страны, которые встретили их со всем радушием, на которое были способны.
Английские послы вошли в покой графа, которого по такому случаю подняли с постели, одели в очень богатый наряд и усадили в одно весьма красиво отделанное кресло, ибо граф не мог держаться на ногах. Затем он очень ласково приветствовал всех английских сеньоров одного за другим. Они тоже дружно ему поклонились и воздали почет, равно как и графине, и мессиру Жану д’Эно. Затем они предъявили верительные грамоты, которые привезли с собой. Граф велел своему секретарю зачитать их вслух, и когда услышал их содержание, то велел всем людям покинуть покой, исключая лишь своего брата и англичан. Когда они остались без лишних свидетелей, граф сказал послам: «Итак, скажите то, что вам поручено, и вы будете выслушаны».
Епископ Линкольнский взялся говорить за всех и сказал:
«Дражайший сеньор, мы посланы сюда вашим зятем, королем Англии, и его советниками, дабы узнать, что вы скажете по поводу одного вопроса, который возник при английском дворе, и как вы посоветуете в связи с ним поступить. Король, наш государь, весьма обстоятельно и совершенно точно осведомлен от мессира Робера д’ Артуа, который сейчас живет и пребывает подле него, что корона и земли Франции, по разуму и справедливости, должны были отойти к нему. Его родственные права на это совершенно очевидны, как вы и сами знаете. Ибо король, ваш зять, по своей матери доводится племянником королю Карлу Французскому, ныне покойному, и таким образом он стоит на целую ступень ближе к короне Франции, чем король Филипп, сын графа Валуа, который, как вы хорошо знаете, был лишь двоюродным братом короля Карла. По этой причине мы посланы к вам, чтобы посмотреть и узнать, что вы на все это скажете. Ибо ваш зять, наш государь-король, надумал и решился заявить о своих правах на французский престол. Все его люди предлагают ему для этого свои жизни и средства, но он не хочет предпринимать столь великое дело — слать вызов королю Филиппу и отрекаться от оммажа, который он принес ему как французскому государю — если вы этого не одобрите. Ибо в этом деле, равно как и во всех других, он хочет руководствоваться вашим советом».
Когда граф Эно выслушал эту речь епископа Линкольнского, то хлопнул ладонью по подлокотнику кресла, на котором сидел, и, подумав немного, молвил в ответ: «Вы все, кто здесь есть, будете для нас желанными гостями. Вы проведете и отдохнете у нас три или четыре дня. А мы тем временем поразмыслим над этими вопросами и, все взвесив, решим, как лучше поступить. И тогда вы получите наш ответ». Все послы единодушно ответили: «Монсеньор, мы выполним вашу волю».
Затем они перешли к другим темам, и граф у них спросил, как поживают его зять-король и его дочь, и как обстоят и вершатся дела в Англии. Епископ Линкольнский и бароны ответили на все его вопросы столь подробно и толково, что названный граф остался вполне доволен. Затем в покой вошла графиня, которая прежде удалилась в свои пределы, дабы сеньоры могли посовещаться без свидетелей. Она воздала большой почет английским послам, и тоже спросила их о своем зяте и своей дочери. Послы хорошо и любезно ответили на все ее вопросы и остались в тот день обедать с графиней и мессиром Жаном д’Эно, который и тогда, и потом обращался с ними столь дружелюбно, сколь только мог. За те пять дней, что послы провели в Валансьенне, он дал им два очень торжественных обеда и два ужина. Кроме того, они ежедневно бывали на обедах и ужинах у графа или его супруги графини.
На пятый день они получили ответ из собственных уст графа, который сказал по поводу заданного вопроса следующее:
«Милые господа, вы скажете нашему английскому зятю, что мы очень ему признательны за то, что он столь доверительно послал вас к нам, дабы поведать о полученных им сведениях и о некоторых опасениях, которые он испытывает, взвешивая свой замысел. Ибо это и впрямь не пустяк — послать вызов французскому королю! Однако перейдем ближе к делу. Совершенно очевидно, что мой зять, король Англии, действительно на ступень ближе стоит к короне и землям Франции, чем Филипп де Валуа. И мы, конечно, куда больше хотели бы, чтобы столь выгодное наследство досталось нашему зятю, нашей дочери и их детям, нежели упомянутому Филиппу. Но кто ни за что не берется, тот ничего не достигнет!
Передайте от нас нашему английскому зятю и его советникам, чтобы он решительно требовал полного соблюдения тех прав, которые, как он чувствует, у него есть на корону и земли Франции. Мы окажем ему помощь и поддержку во всех делах. Мы хотим и обязаны это делать вплоть до тех пределов, до коих простираются наши возможности. Однако мы с нашими владениями — невелика сила против мощи Французского королевства. Поэтому вашему государю, нашему зятю, прежде чем он решится на столь великое дело — отречься от оммажа, принесенного королю Франции, и послать ему вызов — следует явцться сюда из-за моря в сопровождении своего совета. Вместе с моим братом Жаном, который ему поможет, чем сможет, они съездят к герцогу Брабантскому, двоюродному брату моего английского зятя, к графу Гельдернскому, женатому на его сестре, а также к маркграфу Юлихскому. Если королю удастся заключить с этими сеньорами дружественный союз и заручиться их поддержкой и помощью, тогда он сможет послать вызов королю Франции и потребовать соблюдения своих прав. Но в любом случае мы говорим и настаиваем, чтобы он не предпринимал ничего, не узнав волю названных сеньоров. Вот какой совет я даю, отвечая на ваш вопрос».
Английские сеньоры дружно молвили в ответ: «Большое спасибо! Мы будем действовать, следуя вашему совету». Затем они простились с графом, графиней и мессиром Жаном д’Эно и отбыли из Валансьенна. Они поехали назад, к морю, по той же дороге, по которой прежде прибыли в Эно. Ведь всюду полагали, что король Англии послал их в Эно, чтобы проведать графа, которому нездоровилось. Добравшись до Виссана, послы взошли на поджидавшие их английские корабли, а затем снялись с якоря и поплыли под парусами в сторону Англии. Уже в скором времени они высадились в Дувре и вершили свой путь, пока не приехали к королю и его советникам. И рассказали они им все, что услышали, увидели и узнали в графстве Эно.
Король Англии и его советники были очень обрадованы, когда епископ Линкольнский и другие сеньоры, ездившие в Эно, пересказали ответ, полученный у графа. Затем они поразмыслили, как им следует действовать дальше, и решили, все обдумав, что граф дал им благой совет. Поэтому в самом начале обсуждений было постановлено, что король Англии отправится за море с некоторыми знатными людьми своей страны. Прежде всего, он посетит Эно, а потом, действуя по подсказке своего великого тестя, графа Эно, съездит в Брабант, Гельдерн и Юлих и лично заключит союзы с их правителями.
Однако затем английские советники передумали и решили, что королю нечего делать за морем до тех пор, пока его представители не проведут переговоры с германскими сеньорами и не узнают их волю. Поэтому епископу Линкольнскому, епископу Даремскому, графу Солсбери, графу Арунделу, графу Нортгемптону[1177], графу Уорику, мессиру Рейнольду Кобхему, мессиру Ричарду Стаффорду, сиру Фелтону и сиру де Сюлли[1178] было поручено отправиться за море в Валансьенн, переговорить с графом, а затем, следуя его совету, вступить в переговоры с герцогом Брабантским и всеми, от кого они могли бы получить поддержку и помощь.
Названные сеньоры уладили свои дела и погрузили все, что им требовалось, на корабли, стоявшие в лондонской гавани. Они намеревались причалить в Антверпене, ибо вовсе не хотели ехать в Эно через Францию. И взяли с собой эти сеньоры сто тысяч флоринов звонкой монетой, чтобы содержать свиту и дарить подарки там, где это понадобится. Ведь они хорошо знали, что немцы чрезвычайно алчны и ничего не делают, кроме как за деньги. Когда все дела были улажены, а корабли снаряжены, они взошли на них и, отчалив, прибыли с первым приливом под Грэйвсенд. Когда вновь начался прилив, они снялись с якоря и, пользуясь попутным ветром, вышли в море под парусами. Уже на второй день плаванья они завидели Дордрехт, что в Голландии. В этом городе они сошли на берег и были хорошо приняты местными жителями. Затем они постепенно вывели из кораблей своих лошадей и на четыре дня задержались в городе Дордрехте для отдыха. За этот срок все англичане, не имевшие лошадей, их раздобыли, и когда все приготовления были завершены, посольство великим кортежем двинулось в путь.
Своим поведением английские сеньоры хорошо показывали, что золота и серебра у них имеется предостаточно. Они путешествовали короткими переездами, неся великие расходы и нигде не задерживаясь. И вот приехали они в Валансьенн, ибо во всем, что им предстояло сделать, они желали руководствоваться указаниями графа Эно. При въезде в город их радостно встретили, а затем удобно расположили на постой. Местные жители таращились на них во все глаза, дивясь, с каким достоинством они себя держат. Ибо англичане не жалели никаких затрат, как если бы деньги дождем сыпались на них с неба. Все товары они покупали за цену, которую им называли, нисколько не торгуясь. Поэтому, когда сеньоры, управлявшие в ту пору городом Валансьенном, увидели их щедрость, то издали указ, чтобы, под страхом наказания, на все товары соблюдались разумные цены. Так что англичане остались вполне довольны, и был епископ Линкольнский поселен в якобинском монастыре, а епископ Даремский — у братьев-миноритов.
В те дни граф Гильом д’Эно уже окончательно слег в постель из-за подагры, но он оставался в совершенно ясном рассудке и столь же естественно давал добрые советы, как делал это до своей болезни. Он, его супруга графиня, их сын Гильом и мессир Жан д’Эно приняли английских сеньоров очень ласково. Названные сеньоры — как прелаты, так и бароны — приходили к графу, дабы его проведать и побеседовать с ним о делах, ради которых они туда были посланы. Граф им честно советовал, насколько хватало сил. И, разумеется, на все их совещания приглашали мессира Жана д’Эно, как вассала короля Англии, державшего от него фьеф[1179] и приносившего ему клятву верности, присягу и оммаж.
В ту пору граф Эно затаил очень большую обиду на своего шурина, короля Филиппа Французского. Сейчас я объясню почему. Дело в том, что земля и сеньория Кревкёр, расположенная в Камбрези, была пущена на продажу. Когда это случилось, граф Эно стал первым, к кому обратились с предложением ее купить, равно как и сеньорию, относящуюся к замку Арлё, что в Пайёле, и расположенную вдоль реки Сансе, на границе между Артуа и округом Дуэ. Граф Эно считал уже решенным делом покупку этих двух сеньорий и держал деньги для их оплаты наготове, когда королю Филиппу сообщили о проходивших торгах. Следуя приказанию короля, его сын Жан, который был герцогом Нормандским и дофином Вьеннским[1180], вмешался в уже свершенную было сделку и, расстроив ее, сам скупил вышеназванные имперские сеньории[1181]. Граф Эно был тогда крайне разгневан: он сказал и поклялся, что еще припомнит своему шурину эту обиду и отплатит за нее с лихвой, когда представится удобный случай.
И случилось же так, что новость о намерении короля Англии оспорить французский престол получила огласку, и у графа Эно спросили совета по этому поводу как раз в тот год, когда была совершена купля-продажа вышеназванных владений. Поэтому его гнев еще не успел остыть и улечься, и в тайной беседе с английскими послами он дал выход своему недовольству. Многие люди говорят, что если бы еще в самом начале беседы граф отмел все слова и доводы англичан столь же решительно, сколь он их поддержал, то война между Англией и Францией, которая столько длилась и столько стоила, никогда бы не началась. Однако, как могут сказать и предположить другие, того, что должно случиться, никто не в силах предотвратить или переменить.
Английские сеньоры, прибывшие в Валансьенн повидать графа, во всем подчинялись его советам и держали себя с таким великим достоинством, как если бы король Английский был с ними собственной персоной. Своей щедростью они снискали у валансьеннцев большое расположение и широкую известность. Средь них находилось множество башелье, у которых один глаз был закрыт маленьким кусочком ткани, словно пластырем, так что они ничего не могли им видеть. Многие люди, встречавшие этих рыцарей и оруженосцев, высказывали догадку, что они дали обет дамам своей страны взирать на мир лишь одним оком до тех самых пор, пока не совершат какой-нибудь ратный подвиг в землях Французского королевства. Однако сами эти сеньоры, когда их об этом спрашивали, не желали ничего объяснять.
Граф и графиня Эно, их сын, мессир Жан д’Эно, а также местные рыцари и оруженосцы вволю потчевали и чествовали англичан в Валансьенне. По ходу дела англичане усваивали и запоминали наставления названного графа о том, каким образом они должны действовать. Затем епископ Линкольнский, граф Арундел[1182], граф Нортгемптон, мессир Рейнольд Кобхем, мессир Ричард Стаффорд и другие английские сеньоры выехали из Валансьенна с великим эскортом и свитой и прибыли в Лувен, к герцогу Жану Брабантскому. Тот принял гостей со всеми возможными почестями и величайшей торжественностью, ибо хорошо умел это делать. Затем они весьма рассудительно и подробно изложили ему причину, по которой приехали к нему из Англии.
Герцог очень любил своего двоюродного брата, короля Англии, а, кроме того, между ним и королем Филиппом Французским тогда были серьезные трения. Поэтому он благосклонно выслушал послов и довольно легко согласился исполнить все их просьбы и пожелания. Так, он разрешил своему кузену-королю и всем его людям следовать через брабантские земли и останавливаться в них, когда угодно и где угодно, будь то с оружием или без него, и пообещал поддерживать их припасами. Кроме того, герцог пообещал, что если английский король явится сюда из-за моря, то он станет служить ему с отрядом в тысячу увенчанных шлемов и пошлет вызов королю Франции раньше всех остальных союзников, коих послы сумеют привлечь. Пусть ему только выдадут некоторую сумму флоринов для расплаты со своими людьми и на покрытие личных расходов.
Английские послы, уполномоченные своим государем заключать подобные соглашения, занесли в грамоты и скрепили печатями все эти договоренности и условия, предложенные герцогом Брабантским[1183]. Затем они вернулись в город Валансьенн и поведали графу Эно о своих успехах. Очень обрадованный, граф молвил им:
«Милые господа! Герцог Брабантский — это правитель великий, мудрый и уважаемый всеми своими соседями. Я надеюсь, что раз вы поладили с ним, то вам удастся довольно легко поладить и с графом Гельдернским, маркграфом Юлихским, архиепископом Кёльнским, мессиром Арнольдом Бланкенхаймом, сеньором Фалькенбергом и всеми другими немцами. Именно с ними вам следует теперь вести переговоры».
Английские сеньоры, пребывавшие в ту пору в Валансьенне, решили последовать совету, слову и подсказке графа Гильома д’Эно. Благодаря умелому обращению, а вернее благодаря деньгам (ибо в подобных случаях деньги — это весьма ценное и действенное подспорье), они устроили так, что очень многие сеньоры Империи приехали в Валансьенн, дабы переговорить с ними при посредничестве графа Эно и монсеньора Жана д’Эно, его брата. Средь приехавших были: зять короля Англии граф Рено Гельдернский, маркграф Юлихский, одновременно представлявший и своего брата архиепископа Валерана Кёльнского, мессир Арнольд Бланкенхайм, граф де Мёрс[1184], сир Фалькенберг и еще много прочих рыцарей с Рейна — весьма лихих. Затем начались частые совещания и переговоры, в ходе которых имперским сеньорам было столько всего обещано и подарено, что в итоге все они обязались послать вызов королю Франции, лишь только узнают, что король Англии уже это сделал, или, самое позднее, месяц спустя[1185]. Они также пообещали служить английскому королю с определенным количеством увенчанных шлемов, ибо тогда счет войск вели не на копья или басинеты[1186], но лишь на шлемы. Однако вещи изменились и будут еще меняться.
Когда английские бароны полностью уверились, что все вышеназванные господа стали их союзниками, то отправили послов к архиепископу Адольфу Льежскому, дабы узнать, не удастся ли им завербовать и его. Однако посланные возвратились ни с чем, ибо архиепископ ответил, что никогда не выступит против французской короны[1187]. После этого англичане оставили его в покое. Так же пришлось поступить и с королем Богемским. Ведь он был очень сильно привязан к Франции своим собственным браком и брачными союзами своих детей, и англичане ясно видели, что все их старания пропадут впустую[1188].
Затем германские сеньоры простились с прелатами и баронами Англии и разъехались по своим землям. Надо вам сказать (и в это легко поверить), что король Филипп был хорошо осведомлен обо всех этих событиях, а именно о том, что английские послы, находясь в Валансьенне, держат себя на высоком положении и заключают союзы с немцами. Однако король не придал этому никакого значения. Его лишь очень сильно огорчило, что заморский поход теперь будет отложен, и еще он был весьма недоволен своим зятем, графом Эно, из-за того, что тот привечает в своей стране его недоброжелателей. Король часто говаривал: «Мой эннюерский зятёк сам хлопочет о том, чтобы все его графство Эно было сожжено и разорено».
В ту пору, о которой я говорю, шли великие раздоры между графом Фландрским и фламандцами, ибо этот граф Людовик, женатый на Маргарите д’Артуа, так и не сумел помириться со своими подданными или хотя бы создать видимость добрых отношений с ними. Со своей стороны фламандцы тоже так и не смогли его полюбить. Поэтому пришлось ему снова покинуть Фландрию[1189]. Переехав во Францию вместе со своей женой, он стал жить в Париже подле короля, который выделил супругам часть своего придворного штата. Вообще, этот граф был достаточно рыцарственен, но фламандцы говорили, что он слишком дорожит интересами Франции, и потому не может принести им никакого добра.
Жители Гента стали первыми заводилами этой смуты. В те дни, о коих я веду речь, они действовали в союзе с горожанами Дендермонде, Алоста и Граммона и желали подчинить себе все остальные земли Фландрии. И вот, пока английские послы уже описанным образом устраивали свои дела в Валансьенне, среди гентцев выдвинулся один горожанин, по имени Якоб ван Артевельде[1190]. Будучи человеком суровым, умным и на редкость сметливым, он сумел заставить весь город Гент склониться перед своей волей. Поэтому английские сеньоры, гостившие в Валансьенне, прислушались к советам и подсказкам графа Эно и его брата и решили отправить послов к этому Якобу ван Артевельде и гентским горожанам, дабы уговорить их стать союзниками английского короля. Ведь благодаря этому, король и его войска, при необходимости, смогли бы свободно высаживаться во Фландрии.
В Гент отправились епископ Даремский, граф Нортгемптон и мессир Рейнольд Кобхем. По прибытии им устроили весьма пышную, почетную и праздничную встречу. Затем начались переговоры. Якоб ван Артевельде был на них посредником и, ненавидя графа Фландрского, приложил великое старание к тому, чтобы они завершились успешно. В итоге жители Гента дружно пообещали, что если король Англии захочет пересечь море и проследовать, с войсками или без них, через фламандский край, честно расплачиваясь за все вещи, предоставленные местными жителями, то он найдет страну открытой для него[1191]. Ведь, несмотря на то, что жители Брюгге, Ипра и Куртре были настроены против них мятежно и враждебно, гентцы твердо надеялись уже в скором времени объединить всю страну под своей властью.
Это союзное соглашение, заключенное с Якобом ван Артевельде и гентцами, очень сильно порадовало английских посланников. Получив в подтверждение достигнутых договоренностей грамоты, скрепленные печатью города Гента, они вернулись в Валансьенн, к графу Эно и своим товарищам. Там они поведали словесно и с помощью привезенных грамот о том, какие обязательства взяли на себя гентцы по доброй воле. Тогда молвил граф Эно английским сеньорам:
«Милые господа! Ваши дела продвигаются очень успешно, коль скоро вы уже имеете на своей стороне земли Фландрии и Брабанта! Передайте моему английскому зятю, что эти союзы весьма ему пригодятся и облегчат ведение войны. Однако уже ближайшим летом ему обязательно следует пересечь море, дабы лично познакомиться с теми сеньорами и землями, которые желают ему служить. Поэтому, вернувшись в Англию, побудите его к тому, чтобы он прибыл сюда из-за моря с некоторым количеством латников и лучников и велел привезти с собой большую казну, ибо немцы — это очень алчные люди, которые ничего не делают без оплаты вперед».
Английские послы, как вы уже слышали, гостили в Валансьенне с великим почетом. Проведя там более полугода, они истратили уйму денег на подарки для имперских сеньоров, чью любовь они старались завоевать, и на свои мелкие расходы. Наконец, они увидели, что цель, ради которой они туда приехали, уже полностью достигнута, ибо во всех своих действиях они неукоснительно следовали советам графа Эно и его брата. Тогда англичане с ними простились и тронулись в обратный путь. Заехав в Лувен, они нашли там герцога Брабантского, который оказал им очень теплый прием и продержал их подле себя один день в полном довольстве. Английские сеньоры переговорили с герцогом о многих вещах, а затем поехали дальше и прибыли в Антверпен. Там они нашли английские корабли, которые их поджидали, уже полностью готовые к отплытию. Большинство сеньоров оставило своих лошадей в конюшнях Антверпена, поскольку были уверены, что они им там еще понадобятся. Лишь некоторые увезли лошадей с собой в Англию, а иные их просто продали.
Итак, все взошли на приготовленные для них корабли и вернулись без всяких опасностей и неприятностей в Англию. Найдя короля и королеву в Виндзоре, послы рассказали им о своих успехах и о том, каких добрых друзей они теперь имеют за морем. Все эти рассказы и объяснения шли в постоянном присутствии мессира Робера д’Артуа, который очень обрадовался привезенным вестям и молвил королю так:
«Монсеньор! Я же постоянно вам твердил, что вы найдете за морем больше добрых друзей, чем можете себе представить! Ведь немцы никогда не любили французов, и они сделают вас королем Франции, поскольку ее нынешний король не имеет на трон ни малейшего права. Я уже неоднократно разъяснял вам все пункты и статьи, доказывающие, сколь близки вы к французской короне. Поэтому смело ее оспаривайте и выдвигайте свои требования. Поскольку вам желают помочь отстоять ваше право, то не будьте нерадивы, но настойчиво требуйте то, что должно быть вашим. Этим вы заслужите похвалу и любовь своего народа, ибо он так и рвется в бой. Насколько я могу видеть и понимать, жители Англии мечтают лишь о войне, и вы уже положили для нее превосходное и великое начало, ибо вы столь сильно подчинили себе шотландцев, что они еще очень не скоро оправятся и воспрянут. Этот первый успех сулит вам всяческих благ в дальнейшем, а также то, что добрая удача будет на вашей стороне!»
Так наставлял мессир Робер д’Артуа короля Англии, подбивая его ввязаться в это предприятие и заявить о своих правах на французский престол. И король очень сильно проникся этим замыслом и заявил, что уладит свои дела и, взяв с собой свою жену-королеву, отправится за море. Там он повидает своих родственников и друзей — своего тестя графа Эно, своих кузенов, герцога Брабантского, графа Гельдернского и маркграфа Юлихского, — и приобретет еще новых сторонников. На этом решении остановился названный король, и так же сделали все, кто должен был ему советовать. И велел король мало-помалу заготавливать дорожные припасы, превосходные и великие, как для него самого, так и для его супруги королевы. Все королевство Английское выказало великую охоту помочь государю и делом и средствами: знать была готова ему служить, а купцы — заплатить со своих доходов и своего имущества такой большой налог, что его вполне должно было хватить на затеваемое предприятие.
В ту пору была высватана невеста для мессира Гильома, сына графа Гильома д’Эно. Накануне свадьбы граф посвятил сына в рыцари в своем собственном покое, в Голландском отеле города Валансьенна, в ночь на Рождество Господа Нашего, в год 1336. Вместе с ним обряд посвящения прошли сеньор д’Ажимон[1192], сеньор де Ланс[1193], мессир Жерар де Вершен, сенешаль Эно, и более тридцати юных дворян — все эннюерцы. А сразу после этого была сыграна свадьба названного мессира Гильома с дочерью герцога Брабантского, мадемуазелью Жанной[1194], которая была тогда самой красивой, самой любезной, самой изящной невестой и владела всеми благородными манерами лучше, чем любая другая юная дама, известная в то время. И была она в возрасте четырнадцати лет.
Свадьба была отпразднована в Валансьеннской Зале с великой торжественностью, и на ней пировало очень много сеньоров. Среди прочих там присутствовал и граф Людовик де Блуа, сир Авена, Трелона[1195] и Лувьона, что в Тьераше, ибо совсем недавно он женился на мадемуазели Жанне де Бомон, дочери монсеньора Жана д’Эно. И все-таки там могло быть намного больше французских сеньоров, чем было на самом деле. Но в то время между французами и эннюерцами уже начала проявляться некоторая враждебность и неприязнь по той причине, что граф Эно постоянно принимал в своей стране английских гостей. И хотя еще не было послано никаких вызовов, французы с укором говорили:
«Королю Англии привиделось во сне, что он должен стать королем Франции! Что ж, пусть попробует заявить о своих правах, и он увидит, какую пользу ему это принесет. Жил бы он лучше мирно, а не вынашивал такие вздорные замыслы. Граф Эно тоже очень плохо поразмыслил, позволив англичанам разъезжать по своей стране и вести эти глупые переговоры с немцами в Валансьенне, в своем личном присутствии. Однажды наступит день, когда эннюерцы очень сильно об этом пожалеют, ибо их край подвергнется разорению в первую очередь, и англичане их защитить не смогут».
Вы должны знать, что во Франции было хорошо известно обо всех этих событиях, происходивших за ее рубежами, в том числе и о том, какие союзы заключили с англичанами герцог Брабантский, граф Гельдернский, маркграф Юлихский, архиепископ Кёльнский, сеньор Фалькенберг, мессир Арнольд Бланкенхайм и прочие немцы. Знал об этом и король Филипп. Однако внешне он как будто не придавал этому никакого значения, показывая и на деле и на словах, что будет столь же рад войне, сколь и миру.
Как-то раз он сказал доброму королю Богемскому, графу Алансонскому и тем, кто возле него тогда находился:
«Насколько нам известно, наш английский кузен сколачивает в Германии великий союз, желая напасть на нас и оспорить наше наследство. Что ж, если к нам придут с войной, то милости просим! Мы тоже не знаем, чем бы заняться. Однако нам жаль, что заморский поход в Святую Землю будет из-за этого сорван и отсрочен, и множество благочестивых обетов, данных храбрыми мужами, останется не исполнено. И все же нам надлежит ждать и терпеть!»
В ту пору граф Фландрский вместе со своей женой графиней пребывал в Компьени. И вот прослышал он, что английские послы, возглавляемые епископом Даремским и одним великим бароном, нашли превосходный прием в Генте. Благодаря стараниям и подстрекательствам одного тамошнего горожанина, по имени Якоб ван Артевельде, все жители Гента и многих других фламандских городов склонились на сторону англичан до такой степени, что его, графа, собственные ренты и доходы теперь с каждым днем все сильнее утаиваются и урезаются. И еще, помимо этого, граф Фландрский был извещен, что один фламандский рыцарь, по имени Ле-Куртиссьен, — весьма храбрый человек, коего граф всегда считал своим преданным и благоразумным вассалом, — постоянно находится в обществе этих английских сеньоров и чествует их в городе Генте, прямо в его графской резиденции.
Услышав такие вести, граф Фландрский столь жестоко осерчал на своего рыцаря, что показал это на деле. Он тайно пригласил рыцаря к себе во Францию, туда, где он тогда проживал. Не подозревая ничего худого, сир Куртиссьен к нему явился. Граф немедленно взял рыцаря под стражу и велел объяснить ему в своем присутствии, зачем он сюда призван. Несмотря на все попытки рыцаря оправдаться, он был обезглавлен[1196]. По этому поводу все жители Гента были очень сильно разгневаны на графа и его советников, но ничего исправить уже не могли.
Когда известие о смерти сеньора Куртиссьена дошло до Якоба ван Артевельде, то он стал опасаться, как бы граф не приказал тайно убить и его самого. Поэтому, желая оградить себя от всех опасностей и стать полновластным правителем Гента, дабы иметь возможность соблюдать свои обязательства перед англичанами в той форме и манере, как это было обещано, он начал строить из себя господина и сеньора и выказывать свое могущество среди гентцев.
Отныне каждый день за ним неотступно следовали от ста до ста двадцати вооруженных слуг[1197]. Средь них было несколько, нарочно им подученных. Когда Артевельде встречал какого-нибудь ненавистного ему человека, то, сколь бы знатен он ни был, подавал тайный знак. Слуги тотчас на него набрасывались и убивали. С помощью этих жестоких расправ Артевельде заставил столь себя бояться, что уже никто не осмеливался его прогневить, возражая против его слов иль поступков. Кроме того, он набрал дружину из гентских молодчиков, которых называли Белыми Колпаками, и всех их поставил на содержание за счет города. Их было более шести тысяч и каждый день их число возрастало. Они охотно носили белые колпаки, поскольку, в отличие от колпаков других расцветок, они служили хорошим прикрытием для того, чтобы творить зло. А из добропорядочных людей этих колпаков не носил никто.
Между тем граф Фландрский большую часть своего времени проводил подле французского короля, и не знал, как справиться с этим злом, которое изо дня в день лишь множилось. Так же и король не знал, что ему присоветовать. Наконец король и граф Фландрский сообща решили, что поместят на острове Кадзанд военный гарнизон, который станет стеречь море и нападать на все торговые корабли, идущие из Англии в Антверпен, Голландию и Зеландию. И послал туда граф Фландрский в качестве гарнизона множество добрых фламандских рыцарей и оруженосцев, а также других опытных воинов, державших земли во Фландрии. Их было целых шесть тысяч, и они сотворили на море много бед и бесчинств, прежде чем против них были приняты меры. Англичане теперь не смели посылать свои товары и шерсть в Антверпен и проплывать мимо острова Кадзанд. Также и ганзейцы не решались из-за этой опасности плавать во Фландрию, но перенесли склад своих товаров в Дордрехт. Вследствие этого торговля сукном во Фландрии на долгое время совсем замерла и прекратилась, и добрым людям стало нечем зарабатывать на жизнь, ибо никакой шерсти не поступало к ним из Англии.
Эти события очень радовали Якоба ван Артевельде, ибо он хорошо знал, что теперь ничто не изгонит гарнизон из Кадзанда и не освободит морской путь, кроме силы самого английского короля. Блокада тянулась целый год, так что уже великий ропот стал подниматься в добрых городах Фландрии, и говорили все люди: «Эти воины, засевшие на Кадзанде, вырывают у нас хлеб из рук». Тогда Якоб ван Артевельде велел сеять слухи по всей стране и говорить, что если бы он и впрямь того захотел, то морской путь непременно стал бы свободен, и проклял бы его граф Фландрский со всеми своими сторонниками.
В ту пору ушел из этого мира благородный граф Гильом д’Эно. Это случилось в двадцатый день месяца июня, в день Святой Троицы, в год Милости Господа Нашего 1337. Граф был погребен в церкви Кордельеров, в городе Валансьенне. Похороны прошли очень торжественно, и заупокойную мессу отслужил епископ Гильом Камбрейский в присутствии великого множества герцогов, графов и баронов. После кончины благородного графа его сын мессир Гильом д’Эно вступил во владение землями Эно, Голландии и Зеландии. Когда короля и королеву Англии известили о смерти графа, который был их отцом и тестем, то они весьма о нем воскорбели. Однако им надлежало пережить эту утрату. Поэтому облачились они в черное и велели справить по графу поминки в английском замке Виндзор — там, где они тогда проживали. Что же касается супруги почившего графа, госпожи Жанны де Валуа, то уже довольно скоро после его кончины она, движимая благочестием, решила удалиться в Фонтенельское аббатство. Там она провела и скоротала остаток своей жизни.
Вы уже знаете, что граф Фландрский поместил на острове Кадзанд военный гарнизон, который причинил множество неприятностей и тревог тем, кто желал войти по морю в порт Эклюз. Вся Фландрская земля крайне негодовала по этому поводу. Ее торговые прибыли были теперь полностью потеряны — особенно доход от торговли сукном, поскольку никакой шерсти из Англии больше не поступало.
Между тем Якоб ван Артевельде, который желал помочь королю Англии и обязал к этому и себя и весь город Гент, вовсе не тужил из-за того, что воины, засевшие на Кадзанде, разоряют город Брюгге и всю Фландрскую землю. Он велел сеять слухи в Брюгге, Ипре, Куртре и Вольном Округе о том, что если бы тамошние жители пожелали прислушаться к его советам, то страна наверняка была бы избавлена от притеснителей. Горожане Брюгге, Дамме и Эклюза, которые несли очень большие убытки (ибо без морской торговли они не умели зарабатывать и не могли прожить), решили прислушаться к его словам. Каждый из названных городов послал в Гент своих людей с просьбой, чтобы Якоб соизволил поразмыслить и придумать, как вернуть Фландрии ее доходы. Артевельде ответил посланцам, что сделает это легко и охотно. Когда посланцы донесли этот ответ до своих людей, те на время успокоились, дабы поглядеть, как Артевельде исполнит свое обещание.
Якоб ван Артевельде, который был в свое время весьма находчив, отправил письменное послание к английскому королю и его советникам. В нем он дал им знать, что если они желают завоевать любовь земли Фландрской и иметь возможность повсеместно в ней высаживаться, то пусть пошлют корабельную рать, дабы она очистила остров Кадзанд от людей графа Фландрского, которые держат пролив закрытым для англичан и немцев и творят на море такие грабежи, что уже никто не смеет там проплывать и заходить в гавань Эклюза. Король Англии и его советники прислушались к предложению Якоба ван Артевельде и рассудили, что оно вполне разумно и им действительно следует принять меры. Поэтому граф Дерби был назначен предводителем войска, в коем насчитывалось шесть сотен рыцарей и оруженосцев и две тысячи лучников. Графу было сказано, чтобы он со всем своим войском вышел из Темзы в море и, явившись под Кадзанд, освободил пролив и остров от хозяйничавшего там гарнизона.
Повинуясь королевскому приказу, благородный граф Генрих Дерби набрал войско из рыцарей, оруженосцев и лучников, и заготовили они свое снаряжение в Лондонской гавани на реке Темзе. Когда на корабли было погружено все необходимое, воины взошли на них сами, а затем вся флотилия снялась с якоря и прибыла на ночевку в гавань Грэйвсенда. Следующим утром, с наступлением морского прилива, англичане оттуда отчалили и, явившись под Маргит, бросили якорь на целых два дня, ибо слишком сильный встречный ветер мешал им выйти в море. На третий день ветер переменился, поэтому англичане снялись с якоря и устремились в открытое море, держа курс на Фландрию.
В компании графа Дерби находились граф Саффолк, мессир Рейнольд Кобхем, мессир Роджер Бошем, мессир Уильям Фитц-Уорен, сир Беркли, а также мессир Готье де Мони, который к тому времени уже успел очень прославиться, совершив великие ратные подвиги в королевстве Шотландском. И держал его граф за товарища. Всего же в английском войске было около шестисот латников и двух тысяч лучников. И плыли они на всех парусах с помощью Бога и ветра, пока не приблизились к Кадзанду. Затем стали они готовиться к высадке и, приспустив паруса, привели себя в боевой порядок. Это было зимой, в канун дня Святого Мартина, в год Милости Господа Нашего 1337.
Когда англичане увидели город Кадзанд, возле которого они собирались высадиться, дабы сразиться с его гарнизоном, то рассудили, что ветер и прилив как раз на их стороне, чему они крайне обрадовались. Тогда построили они в боевой порядок свои корабли и, поместив лучников на носах, устремились под парусами к городу.
Воины, составлявшие городской гарнизон, увидели, что какой-то флот построился в море и плывет прямо к ним. И решили они, что это враги плывут с ними сразиться. Поэтому их горнисты протрубили тревогу, и все воины вооружились, снарядились и построились в боевые порядки. Средь них были некоторые рыцари графа Фландрского — такие, как мессир Ги Фландрский, незаконнорожденный брат названного графа, и при нем мессир Симон и мессир Жан де Брюгдам, мессир Жан, коего звали Дюкр д’Аллюэн, мессир Жан де Род, мессир Жиль де Ле-Стре, мессир Пьер Ипрский, мессир Луи Виллэн[1198], мессир Пьер д’Англемутье, мессир Бодуэн Барнаж, мессир Робер Марескаль, мессир Арнуль де Вор и еще некоторые другие, так что в целом их насчитывалось шестнадцать рыцарей. Молодые, храбрые и опытные, они были полны решимости держать оборону и стеречь пролив. И вот подплывают к ним англичане, военным строем и с лучниками на корабельных носах. Когда флотилия приблизилась, рыцари, находившиеся в Кадзанде, распознали, что это, оказывается, англичане собрались на них напасть, ибо на корабельных мачтах они увидели знамена, флажки и вымпелы с английскими львами, которые развевались и реяли на ветру.
Когда англичане совсем приблизились к Кадзанду, то подняли великий шум своими трубами и рожками. Тут начали их лучники стрелять с великой яростью. Они старались отогнать от берега фламандских воинов и латников, дабы те не мешали их высадке. Завязалась упорная и лютая перестрелка, и старались фламандские арбалетчики что было сил, но англичане не брали их в особый расчет, ибо лучники ведут стрельбу намного быстрей, чем арбалетчики.
В этом положении противники провели изрядное время, пока, наконец, море полностью не отхлынуло назад, и все корабли не остались стоять на песчаной отмели. Затем со всех сторон вокруг них разгорелась великая битва. Граф Дерби и превосходнейший рыцарь мессир Готье де Мони приняли в ней участие и совершили множество ратных подвигов.
Высадка англичан на остров Кадзанд проходила средь жестокой и яростной битвы, ибо охранявшие город фламандцы выказали отменную стойкость в обороне, а англичане — в нападении. По правде говоря, лучники очень сильно досаждали нападавшим и оборонявшимся фламандцам, и находились противники в этом положении добрых четыре часа, попеременно то нападая, то обороняясь. Но, в конце концов, фламандцы не смогли снести и выдержать силу английского натиска и побежали. Ворвавшись в город, англичане захватили его со всеми людьми, которые там оказались. Очень многие при этом были пленены или убиты. Среди прочих в плен к англичанам угодил сам мессир Ги Фландрский, а также двенадцать рыцарей и целых три десятка оруженосцев — все они были дворянами либо из Фландрии, либо из Артуа. А над прочими людьми была учинена великая бойня. Англичане сгоняли их к самому морю и вынуждали в него бросаться, и фламандцы предпочитали лучше утонуть, нежели умереть от копья. Таковы превратности судьбы на войне: мало путей к спасению у разбитых воинов.
Став хозяевами острова и города Кадзанда, англичане его полностью опустошили и разграбили, а затем, уже уходя, предали огню. Вернувшись на свои корабли, они спали и отдыхали до тех пор и столь долго, пока не подул попутный ветер. Хотя жители Брюгге, Дамме и Эклюза были хорошо осведомлены о разорении, постигшем Кадзанд, они, тем не менее, весьма радовались, что англичане освободили морской путь от тех, кто слишком долго держал его закрытым.
Когда англичане дождались попутного ветра, то снялись с якоря и поплыли обратно в Англию, увозя с собой добычу и пленников. Так, используя ветер, они плыли, пока не вошли в устье Темзы и не высадились на лондонской пристани.
Этой победой молодой граф Генрих Дерби, еще совсем недавно посвященный в рыцари, снискал себе великий почет и громкую известность. Так же прославились и его соратники — особенно мессир Готье де Мони. И вот уже разнеслась весть по Фландрии, Франции и другим землям о том, что воины, долгое время сидевшие гарнизоном на острове Кадзанд, теперь полностью разбиты, а сам город сожжен до такой степени, что его жители даже не знают, куда податься. Граф Фландрский был по этому поводу весьма расстроен, а Якоб ван Артевельде и его сторонники — обрадованы.
Хотя остров Кадзанд теперь был очищен от тех фламандских рыцарей и оруженосцев, которые долгое время его стерегли по приказу графа Фландрского, торговля и связанные с нею прибыли не вернулись сразу же в земли Фландрии, ибо Якоб ван Артевельде чинил тому препятствия. Сейчас я вам расскажу как.
Истинно то, что английские купцы, хранившие в лондонской гавани и иных местах огромное количество мешков с шерстью, мечтали поскорей сбыть их с рук и получить за них деньги. В свою очередь брабантские и фламандские купцы и суконщики тоже очень желали их приобрести и скупить, дабы отдать их ткачам, которые наделали бы из шерсти сукна. Ведь так уж повелось, что все страны живут и снабжаются одна за счет другой и взаимозависят. Якоб ван Артевельде все прекрасно знал и понимал насчет этой торговой необходимости. Поэтому сразу после битвы при Кадзанде он написал королю Англии и его советникам, чтобы они вовсе не спешили слать во Фландрию и Эклюз английские товары, но строго придерживали их вплоть до того времени, пока не получат от него новые вести. Английский король и его советники, желавшие во всем полагаться на Якоба ван Артевельде, последовали его письменным указаниям, дабы поглядеть, что он захочет сказать и сделать далее.
Когда жители Брюгге, Дамме, Эклюза, Ипра, Куртре и Вольного Округа увидели, что после битвы при Кадзанде морской путь стал открыт не более, чем прежде, то начали повсеместно роптать и говорить друг другу в своих городах:
«Якоб ван Артевельде давал нам понять, что он держит торговлю сукном в своих руках и вернет нам ее, стоит ему только пожелать. Мы полагали, что беда исходит со стороны гарнизона, засевшего на острове Кадзанд, однако теперь пролив свободен, и все равно товары не поступают во Фландрию! Было бы хорошо съездить в Гент, дабы переговорить с Якобом ван Артевельде и узнать, в чем загвоздка».
С этим мнением все согласились. Поэтому собрались вместе несколько именитых мужей из добрых городов Фландрии и прибыли в Гент. Там они встретились с Артевельде и высказали ему все вышеприведенные доводы. Он же молвил в ответ:
«Я действительно так говорил, и говорю сейчас то же самое. Если вы хотите вернуть свои торговые прибыли, вам следует заключить великий и прочный союз с королем Англии. Ведь только он может вернуть вам ваши доходы, он, который уже освободил для вашей страны морской пролив от врагов, засевших на Кадзанде! И никто иной, как я, постоянно склонял его к этому! И если вы, посланные сюда большинством фламандских городов, захотите съездить со мной в Англию, дабы потолковать с королем и его советниками, то мы управимся так, что вернем фламандской земле все ее доходы и прибыли!»
Тогда молвили ему в ответ самые мудрые из всего посольства: «Сударь, наши полномочия не простираются столь далеко, чтобы мы могли дать свое согласие на это путешествие. Поэтому каждый из нас вернется в свой город и, собрав вместе всех добрых людей, перескажет им то, что от вас услышал. И уже весьма скоро они вас известят о своем решении». — «В добрый час», — ответил Артевельде. На этом послы с ним простились и, покинув Гент, разъехались по своим городам. Там они собрали вместе городских советников и пересказали им все, что услышали от гентского главы. Затем начались совещания и великие споры. Однако фламандцы очень сильно ненавидели графа из-за того, что он приказал обезглавить любимого ими сеньора де Куртиссьена, а также из-за казней других видных людей. Поэтому, ради общего блага Фландрии и назло графу, в добрых городах было решено и постановлено, что вместе с Якобом ван Артевельде в Англию отправятся по два представителя от каждого города. Эти посланцы испросят у английского короля дозволение на то, чтобы торговля шерстью, столь необходимая фламандцам, возобновилась в достаточном для их нужд объеме. А они, в свою очередь, повсеместно во Фландрии станут соблюдать условия того договора, исполнять который уже клятвенно обязались гентцы, дав в том грамоты за печатями епископу Даремскому и его спутникам во время их последнего приезда в Гент.
Согласно этому постановлению, снарядились выборные представители, дабы вместе с Якобом ван Артевельде отправиться в Англию. А тем временем названный Артевельде уже полностью подобрал себе свиту — столь великую и пышную, словно для графа, — и прибыл в Брюгге. Там его приняли как властителя страны. Все другие представители добрых городов Фландрии тоже явились в Брюгге. Когда они были уже в полном сборе, то направились в Эклюз и нашли там два корабля, совершенно готовых к тому, чтобы доставить их в Англию, а также две баржи для перевозки их багажа. Поэтому они взошли на эти корабли и, снявшись с якоря, отчалили из Эклюза. С помощью Бога и ветра они плыли до тех пор, пока не вошли в устье Темзы и не прибыли в Лондон. Там они сошли со своих кораблей на пристань и весьма удобно разместились в гостиницах на улице Ла-Реоль.
В те дни король и королева пребывали в Элтеме, что в семи английских лье от Лондона. Сразу извещенный о прибытии фламандцев, король пожелал узнать цель и причину их приезда. Поэтому он передал, чтобы они явились к нему на беседу, и отправил письменные послания к своим советникам, требуя, чтобы сразу и без проволочек они приехали в Лондон. Якоб ван Артевельде и фламандцы самыми первыми прибыли в Элтем повидать короля и королеву, которые их приняли очень любезно. И там, в присутствии всех своих товарищей, названный Якоб объяснил королевской чете, зачем они были посланы и приехали в Англию. Общины добрых фламандских городов попросили, чтобы король соблаговолил разрешить своим купцам вновь торговать шерстью во Фландрии и перенести туда шерстяной склад, как это было прежде. Король сказал фламандцам, что посоветуется и примет решение, а затем даст ответ на их прошение и ходатайство в день, который он еще назовет; и будет этот ответ дан в Вестминстерском дворце. Эта королевская речь сильно обнадежила фламандцев.
Затем, в тот же день, все фламандские посланники отобедали в покое короля и королевы, и была им выказана самая большая любовь, какая только возможна — особенно Якобу ван Артевельде, ибо король и королева ясно видели, что он искренне к ним расположен и пользуется наибольшим влиянием среди фламандцев. Король переговорил с ним отдельно о многих вещах, и Артевельде, желавший преуспеяния английскому королю, совершенно ясно описал ему путь и способ, которым он сможет войти в милость к жителям Фландрии, при том, однако, условии, что он, Артевельде, тоже приложит к этому большое старание.
Когда они достаточно побеседовали друг с другом, фламандцы попросили дозволения удалиться и вернулись в Лондон. Там они дождались, когда король и все его советники приедут в Вестминстер. Затем фламандцев пригласили во дворец. Они явились. Снова выслушав их пожелания, им дали такой любезный ответ, что они остались вполне довольны, ибо добились всего, о чем мечтали. Со своей стороны фламандцы пообещали королю, что в том случае, если он захочет пересечь море с определенным количеством латников и лучников, его встретят во Фландрии ласково и приветливо. А если его двоюродный брат герцог Брабантский, его зять граф Гельдернский, маркграф Юлихский и прочие немцы, которые были с ним в союзе, захотят послать вызов королю Франции, они найдут фламандские общины полностью готовыми идти туда, куда король их пожелает повести — будь то под Турне или под Камбре[1199].
Король Англии, страстно мечтавший исполнить свой замысел, с удовольствием выслушал обещания фламандцев, а затем поблагодарил их и сказал, что он обязательно будет за морем уже ко дню Святого Иоанна Крестителя[1200].
Так-то вот проходили эти переговоры: фламандцы добились от короля всего, чего желали, и, вернувшись назад во Фландрию, привезли с собой прибыль. Ибо морской путь был теперь открыт, и шерсть начала поступать во Фландрию через Эклюз, Дамме и Брюгге. Для ее скупки туда вновь стали приезжать брабантские торговцы сукнами и все, кто желал ее приобрести.
Всю зиму король Английский заготавливал дорожные припасы, обильные и внушительные. А когда настало лето года Милости Господа Нашего 1338, примерно в день Святого Иоанна Крестителя он простился со своей супругой королевой Филиппой, клятвенно ее заверив, что если ему придется надолго задержаться за морем, он ее туда пригласит. Добрая дама утешилась этим и осталась жить в Виндзоре со своим двором. Ранее она уже родила сына, который носил имя своего отца Эдуарда и стал впоследствии принцем Уэльским. А теперь королева снова ходила в тягости, почти на сносях, и то была девочка, которая потом получила имя Изабелла и стала госпожой де Куси[1201]. Далее в нашей истории вы еще услышите рассказ об этом.
Но вот все люди, которых король хотел увезти с собой за море, прибыли в Лондон, флот, собранный на реке Темзе, был полностью готов к отплытию, и были назначены ответственные за оборону страны на шотландском рубеже. Тогда взошел король на свой корабль, а все другие — на корабли, снаряженные для них. Затем мореходы расправили паруса, подняли якоря и, отчалив из лондонской гавани, вышли в открытое море, пользуясь попутным ветром и приливом. В окружении короля находилось множество английских баронов и рыцарей, в том числе и мессир Робер д’Артуа, который был зачинщиком и вдохновителем всего этого предприятия.
Флотилия плыла себе, плыла, без всякой беды и опасности, пока не причалила в Антверпене в канун дня Святого Иакова и Святого Христофора[1202]. Лишь только новость об этом получила известность, к королю со всех концов стали съезжаться разные сеньоры. Однако самым первым к нему явился мессир Жан д’Эно, за что король был ему весьма признателен, ибо он желал во всем подчиняться его советам. Затем прибыл двоюродный брат короля, герцог Брабантский, а потом граф Гельдернский и маркграф Юлихский. Все эти сеньоры прибыли в Антверпен, чтобы повидать короля и оценить великую пышность его свиты.
Когда эти сеньоры вволю отпраздновали приезд короля и воздали ему достаточно почестей, то, по подсказке мессира Робера д’Артуа и мессира Жана д’Эно, он повел с ними беседу и спросил, не пора ли уже приступить к исполнению того предприятия, которое они задумали и условились совершить, связав себя договором. Король ставил этот вопрос весьма прямо, желая узнать истинные намерения сеньоров. Когда они увидели, что от них требуют высказаться, то попросили дать им посовещаться над ответом. Король им это дозволил.
Переговорив между собой, сеньоры молвили так:
«Дорогой государь, мы приехали сюда скорее для того, чтобы повидать вас, нежели ради каких-то иных целей. Сейчас мы еще не готовы исполнить то, что вы требуете. Поэтому мы разъедемся по своим владениям и, подготовившись, сделаем так, что заслужим вашу признательность».
Затем попросил их король, чтобы они соизволили поспешить, и указал им на великие расходы, которые он нес каждый день. Условившись о дне, когда они должны были вернуться к королю, сеньоры потихоньку разъехались один за другим и удалились в свои владения. Король же остался в Антверпене[1203].
Когда настал день, в который сеньорам полагалось вернуться, граф Гельдернский, маркграф Юлихский, сир Фалькенберг, архиепископ Кёльнский, мессир Арнольд Бланкенхайм и прочие немцы не явились, но каждый из них прислал вместо себя своих представителей, дабы надлежащим образом извиниться. Сеньоры уверяли, что они сами и их люди уже совершенно готовы, но пусть король заставит выступить своего двоюродного брата, герцога Брабантского, который, как им кажется, собирается на войну довольно вяло.
Услышав этот ответ, король не слишком обрадовался. Однако выбора у него не было. Поэтому он добился встречи с герцогом Брабантским и, заклиная дружбой и родством, попросил его поспешить и сделать так, чтобы он, король, не имел ни малейшей причины на него жаловаться, ибо все остальные сеньоры отговариваются, кивая на него.
Герцог Брабантский молвил в ответ:
«Государь и милый кузен, им не стоит кивать на меня, ибо я уже совершенно готов. Поэтому назначьте определенный день для переговоров в Халле и устройте так, чтобы все туда приехали. Я тоже буду там, и когда мы все окажемся лицом к лицу, вы потребуете от нас выполнения взятых обязательств. Тут-то вы и увидите, кто же более всего радеет об успехе вашего дела!»
Король Англии успокоился от этих речей и отправил к названным сеньорам письменные послания, настойчиво прося, чтобы они соблаговолили явиться в Халле на переговоры, которые там пройдут. Все его послушались и, приехав в Халле, расположились либо в самом городе, либо в его предместьях. Сам же названный король Англии остановился в Халльском замке, который ему предоставил его шурин, юный граф Эно.
Когда все приглашенные собрались, король поблагодарил их за расторопность. Затем между сеньорами начались переговоры и совещания. На словах они все показывали, что испытывают великую охоту послать вызов королю Франции. Однако они учли и предусмотрели, что не могут этого сделать подобающим образом без распоряжения своего суверена, то есть короля Германии, коему они обязаны выказывать полное повиновение. Услышав такие речи, король Англии сразу понял, что это лишь отговорка. Тем не менее, ему пришлось стерпеть, ибо выбора у него не было.
Затем граф Гельдернский и маркграф Юлихский были избраны и уполномочены представлять имперских сеньоров, а епископ Линкольнский, мессир Рейнольд Кобхем и мессир Ричард Стаффорд — короля Англии. Этим избранникам было поручено донимать императора просьбами и уговорами до тех пор, пока он не назначит короля Эдуарда Английского своим викарием, дабы тот мог потребовать службу от имперских сеньоров на основании клятвы верности и оммажа, принесенных ими императору. На этом переговоры завершились, и каждый вернулся в свои владения.
Король же вернулся к своим людям в Антверпен и стал дожидаться возвращения тех, кто был послан к императору. Эти сеньоры нашли императора в одном германском городе, называвшемся Флоренберг; каковой государь очень радушно их принял и воздал всем почет на пиру, как из любви к королю Англии, так и потому, что имперские сеньоры были его людьми. Послы управились со своим поручением столь хорошо, что мессир Людвиг Баварский, король Германии и Римский император, поставил и назначил короля Эдуарда Английского своим викарием над всей Империей и приказал всем подчиненным ему сеньорам, чтобы они повиновались королю Английскому как его заместителю. В подтверждение этого указа и назначения были составлены и изданы надежные грамоты, скрепленные печатями короля Германии и тех имперских выборщиков, которые там присутствовали[1204]. В добавление ко всему, этот указ обнародовали столь широко и подробно, сколь это было возможно.
Получив эти грамоты, господа-посланники вернулись к английскому королю, находившемуся тогда в Мехельне, и рассказали о том, чего достигли. Король Англии, мессир Робер д’Артуа, мессир Жан д’Эно и все советники были крайне обрадованы и сказали, что они славно управились.
И вот разнеслась повсюду весть о том, что король Германии поставил и назначил короля Англии своим викарием. Когда жители Камбре это услышали, то пришли в полную растерянность, поскольку их город подчинялся императору и считался имперским владением. Затем они послали своих людей к королю Франции, дабы поведать ему эту новость. В те дни епископ Камбрейский, коего звали Гильом д’Осон, находился в Париже. Будучи уроженцем Берри, он говорил на тамошнем наречии и был добрым французом. Поэтому он и его люди, приехавшие из К амбре, явились к королю и рассказали о делах, которые, как гласила молва, творились в Империи, а именно о том, что король Германии назначил своим викарием короля Англии. Дескать, они, камбрейцы, теперь опасаются, что король Англии, пользуясь своим назначением, подступит к Камбре и захватит его цитадель, дабы разместить там гарнизон и грозить рубежам королевства Французского. Тогда в присутствии короля у камбрейцев спросили, испытывают ли они охоту принять в своем городе короля Эдуарда как имперского викария. Они ответили, что отнюдь нет, и что если бы они хотели так поступить, то вовсе не приехали бы сюда. Но они предупредили обо всем короля, как верные и добрые французы, коими они являются и хотят остаться. А если случится, что их станут притеснять англичане и немцы, то пусть французы окажут им поддержку и помощь. Король им это пообещал и хорошо сдержал свое слово, как вы еще узнаете далее из этой истории.
В те дни король Англии находился в городе Мехельне. Когда к нему вернулись все имперские сеньоры, имевшие с ним союзные соглашения, то было объявлено о проведении совещания там же, в названном городе. Все на него явились. Якоб ван Артевельде тоже не преминул туда приехать, как для того, чтобы повидать короля Англии, коего он еще ни разу не видел по сю сторону моря, так и за тем, чтобы проверить умонастроение сеньоров и узнать, каким окажется итог совещания. Ведь по Фландрии и иным местам пробежал слух о том, что хотя герцог Жан Брабантский, как двоюродный брат короля Англии, должен оказывать ему помощь, он, тем не менее, увиливает от этого и до сих пор был слишком тяжел на подъем. Некоторые люди говорили, что все тайные решения, принятые на этих переговорах, становятся через герцога известны во Франции. Ведь у него в свите был один рыцарь, самый любимый и доверенный среди всех прочих, которого звали мессир Луи де Крайнхем. Будучи послан герцогом в Париж, он тихо держался подле короля и его придворных. Названный мессир Луи имел от герцога поручение опровергать перед королем все недобрые донесения, которые могли о нем прийти. Рыцарь выполнял поручение очень преданно, а герцог каждый день слал ему письма и весточки, сообщая обо всех тайных делах, творившихся в Брабанте.
В город Мехельн прибыло множество сеньоров, поскольку там находился сам король Англии. Однако герцог Брабантский, желавший уклониться от участия в этих делах, поразмыслил и придумал новую уловку: он сказал, что на этот раз переговоры не могут проводиться ни в Мехельне, ни в Маастрихте (хотя на самом деле они прошли бы там превосходно и с удобством для имперских господ). Тогда король и граф Гельдернский его спросили, где же он хочет их провести? Он ответил, что в городе Херке, который находится в Хесбене, по соседству с его владениями.
Сеньоры уже не знали, как завлечь герцога на переговоры, поэтому, исполняя его волю и прихоть, они согласились перенести заседание в Херк. И прибыли в Херк все сеньоры, имевшие союз с королем Англии, как из Империи, так и из других земель. Туда съехалось и немалое число эннюерцев только ради того, чтобы поглядеть на высокое собрание. Когда все прибыли, город оказался сильно переполнен народом, и пришлось многим сеньорам расположиться под открытым небом, под сенью деревьев, возле живых изгородей и кустарников и в садах за городскими пределами.
Городской рынок, где продавали и до сих пор продают хлеб и мясо, был увешан красивыми тканями и коврами, словно королевский покой. Короля Англии, увенчанного очень богатой и знатной короной, усадили пятью футами выше, чем всех остальных, и престолом ему послужила лавка одного мясника, на которой тот резал и продавал мясо. Еще никогда этот бедный рынок не удостаивался столь высокой чести! И там, перед всем народом, в присутствии сеньоров, были зачитаны грамоты, коими император назначал короля Эдуарда Английского своим викарием и заместителем, наделяя его полномочием вершить суд и закон над каждым, его именем, и чеканить золотую и серебряную монету, также его именем. И повелевал названный император в этих грамотах всем князьям своей Империи и всем прочим, ему подвластным, чтобы они повиновались его заместителю, королю Англии, как ему самому, и принесли ему клятву верности и оммаж как императорскому викарию.
Когда эти грамоты были зачитаны, король велел обратиться с требованием ко всем находившимся там сеньорам, чтобы они принесли ему клятву верности и оммаж. Сеньоры исполнили это требование, поскольку были к тому обязаны. И сразу же там, на месте, к нему, словно бы как к императору, воззвали разные тяжущиеся стороны, и он их рассудил. И был на том же съезде восстановлен и утвержден один указ и статут, который некогда уже издавался в императорской курии. Он гласил, что если кто желает другому досадить и нанести урон, то не менее чем за три дня до своего нападения он должен по всем правилам послать врагу вызов. А если кто поступит иначе, то должен быть схвачен и наказан как злодей. Всем людям это постановление показалось разумным и правильным, но я не знаю, действительно ли оно потом хорошо исполнялось и соблюдалось повсюду.
Так проходил этот съезд, о коем я веду речь. Сотворив суд и закон, императорский викарий вынес свои приговоры; а присутствовавшие там сеньоры принесли ему клятву верности и оммаж, ибо от них этого требовали довольно настойчиво. А когда все дела были должным образом улажены, то в приращение к своему титулу и имени граф Гельдернский был произведен в герцоги, а маркграф Юлихский — в графы (потом, уже по прошествии долгого времени, он получил титул герцога).
Наконец, король Англии, названный имперским викарием, сошел со своего места, и так же сделали все сеньоры. Покинув пределы рынка, они перешли на другую площадь, весьма просторную, которую для них уже приготовили. Там они отобедали, и было постановлено, что все разъедутся по своим владениям и проведут в них зиму; а летом, когда императорский викарий призовет своих людей, все дружно явятся к нему на службу и пойдут за ним всюду, куда бы он их ни повел. И было затем решено и постановлено, что они двинутся осаждать Камбре, ибо сеньоры прослышали, что они найдут этот город мятежным и закрытым для них.
Затем сеньоры простились с королем Англии и разъехались с тем намерением и решением, чтобы опять собраться всем ближе к лету. Король Англии прибыл в Лувен и расположился в замке, который ему предоставил его кузен герцог Брабантский. И пригласил он к себе из Англии свою жену королеву Филиппу, которая была очень обрадована этой новостью. Собравшись в путь со всей возможной поспешностью, она взошла на корабль возле Вестминстерского дворца. Вместе с ней за море отправилась и вся ее свита, в которой было много английских дам и девиц, а также рыцарей и оруженосцев. С помощью Бога и ветра мореходы вели свои корабли до тех пор, пока не прибыли в Антверпен. Сойдя с корабля на берег, королева въехала в город и нашла очень почетный прием у местных жителей.
Новость о прибытии королевы тут же разнеслась по стране. Поэтому многие английские бароны и рыцари, расселенные по всему Брабанту, прибыли и явились к ней, дабы проводить ее в Лувен к королю. И вступила королева в Лувен с кортежем, в коем насчитывалось более двух тысяч лошадей. Король выехал ей навстречу и принял ее с веселием. Их встреча прошла очень красиво и весьма полюбовно, и провели они в Лувенском замке всю зиму вместе со своим двором. Довольно скоро после приезда королевы в Лувен ее брат, молодой граф Гильом д’Эно, вместе со своей юной супругой-графиней, прибыл ее повидать. Так же сделала и мать королевы, госпожа де Валуа, ибо она ее любила всем сердцем и даже сильнее, чем остальных своих детей. Кроме того, королеву навещали рыцари и дамы из Эно и Брабанта, и она, всегда исполненная радушия, привечала их весело и ласково и благодарила за вежливый визит.
Вы должны знать и верить, что король Англии жил за морем, неся великие расходы и убытки, ибо на его содержании находилось более двух тысяч рыцарей и оруженосцев и около восьми тысяч лучников, коим каждый месяц выплачивалось жалование. И это еще не считая великих побочных расходов и трат, которые шли на то, чтобы сохранить дружбу с германскими сеньорами. Ведь без предварительной оплаты они не сделали бы ничего, ни по-родственному, ни как-либо еще.
Вдобавок ко всему, герцог Брабантский, как мог, юлил перед своим кузеном, английским королем, хотя на словах выказывал ему полную любовь и привязанность. Следуя повелению герцога, один его рыцарь, мессир Луи Крайнхем, тихо сидел в Париже подле короля и постоянно оправдывал своего хозяина от всех скверных донесений, приходивших о нем. «Сир, — говорил он королю Филиппу, — не верьте ничему! Ибо монсеньор Брабантский никогда не пойдет на вас войной, какие бы обещания он ни давал для вида своему кузену, королю Англии!» И король Франции ему всё верил и верил до тех самых пор, пока не увидел совсем обратное. Тогда король сказал рыцарю, что он лжец, и его хозяин, герцог Брабантский, — тоже. Эти слова повергли названного рыцаря в столь глубокую печаль, что он от нее скончался. Никогда уже не вернулся он в свой Брабант.
Но вот прошла зима и настало лето. Всю эту пору король Английский мало-помалу заготавливал снаряжение и припасы по обе стороны моря. Когда миновала Пятидесятница, он выехал из Лувена, оставив там свою жену, королеву, и прибыл на постой в Вильворде, который находится в одном лье от Брюсселя. Затем король вновь призвал всех своих людей, расквартированных в Эно и Брабанте, и там, под Вильворде, на широких, просторных и красивых лугах, простиравшихся вдоль реки, были натянуты шатры, палатки, павильоны и прочие лагерные сооружения. Как императорский викарий, король разослал письменные призывы германским сеньорам, повелевая на основании их клятв, чтобы все к нему явились. Однако эти сеньоры стали собираться в путь весьма неспешно и, беря пример с герцога Брабантского, не явились к тому сроку, который им назначил король. Эти проволочки очень сильно печалили короля Англии, но ему вновь пришлось проявить терпение.
Германские сеньоры хорошо знали и чувствовали, что герцог Брабантский хитрит и относится к затее английского короля довольно прохладно. Многим было хорошо известно, что он послал своего рыцаря Луи Крайнхема в Париж, к королю Франции, с наказом сидеть там тихо и оправдывать его от всех скверных вестей, которые могли о нем прийти.
Тем не менее, германские сеньоры собрали, наконец, своих людей и, покинув свои владения, явились в Вильворде, к королю Англии и императорскому викарию. По мере того, как сеньоры приезжали, они располагались на превосходных лугах, которые лежат между Вильворде и Брюсселем. Самым первым прибыл зять названного короля, герцог Гельдернский, а затем подоспели граф Юлихский, граф Бергский[1205], граф Зальм-на-Зальме, архиепископ Кёльнский, его брат мессир Валеран, сир Фалькенберг, мессир Арнольд Бланкенхайм и множество прочих германских рыцарей — весьма лихих.
Мессир Жан д’Эно постоянно держался близ короля и его советников. Когда все собрались, король Англии попросил, чтобы они соизволили написать и скрепить своими печатями письмо-вызов для Филиппа де Валуа, который именует себя королем Франции. Германские господа дружно ответили, что они полностью к этому готовы, но только пусть герцог Брабантский соизволит подать им пример. Ему это пристало в первую очередь, ибо из всех присутствующих он является ближайшим кровным родственником английского короля. Тогда король Англии попросил герцога Брабантского, как своего вассала и родственника, чтобы он соблаговолил скрепить печатью текст вызова. Поразмыслив над ответом, герцог Брабантский сказал, что сейчас он не станет подписывать и скреплять печатью каких-либо вызовов за компанию с другими. Однако он не отказывается от этого совершенно, и лишь только приспеет время, пошлет вызов сам-собой, никого другого в него не включая.
Тут посмотрел король Англии на германских сеньоров и молвил:
«Милые господа! Я вполне доволен обещанием моего брабантского кузена. Ведь мы пока находимся на его земле, и когда мы ее покинем, у него будет больше оснований написать и скрепить печатью вызов, нежели есть сейчас. Поэтому я вас горячо прошу, чтобы вы не изволили на этом задерживаться и заверили вызов вместе со мной!»
Все сеньоры стали нерешительно переглядываться.
Тогда сказал герцог Гельдернский: «Граф Юлихский и вы, граф Бергский! Милые кузены! Мы создаем слишком много необоснованных задержек. Нам следует послать этот вызов, ибо с тех пор, как мы поклялись и обязались это сделать, прошло уже чересчур много времени!» Тогда ответили все немцы в один голос: «Герцог Гельдернский, вы говорите верно!» Тут было, наконец, решено и согласовано, что все имперские сеньоры вместе с королем Англии заверят вызов, адресованный Филиппу де Валуа.
Они так и сделали. Король Английский первым подписался и поставил печать за себя и за всех своих английских советников, а затем вызов скрепили печатями все остальные, исключая лишь герцога Брабантского. Этот желал действовать самостоятельно.
Когда вызов был всеми подписан и заверен печатями, епископу Линкольнскому поручили его отвезти и доставить по назначению. Он взялся за это дело, и выслал вперед себя во Францию одного английского герольда, дабы тот испросил для него охранную грамоту туда и обратно. Сам же названный епископ остался дожидаться герольда в Валансьенне. Приехав во Францию, герольд управился со своим поручением столь хорошо, что получил охранную грамоту в оба конца для епископа и всей его свиты, а затем привез ее в Валансьенн — туда, где епископ его поджидал. Получив пропуск, епископ покинул Валансьенн и прибыл в Като-Камбрези. Далее он держал путь через Сен-Кантен, Ам и Нуайон, пока не прибыл в Париж. Там он расположился в Шато-Фетю на улице Тируа, что за кладбищем Невинноубиенных Младенцев.
В те дни король Франции пребывал в отеле, который называется Нельским и стоит за рекой Сеной. Туда-то и направился епископ, дабы перемолвиться с королем и вручить ему послание. Епископу сразу дали дорогу, ибо король хотел его видеть и выслушать. Когда вызов был представлен, король сначала оглядел грамоту и печати, висевшие на ней, а затем велел сказать епископу, что он может уехать, когда пожелает, ибо его миссия полностью выполнена.
Дабы придать вызову больший вес, перед тем как вручить его, епископ Линкольнский объявил недействительным оммаж, принесенный королем Эдуардом за французские земли, — то есть за графство Понтьё и некоторые владения в Гиени, располагавшиеся между реками Дордонью и Жирондой, — ибо раньше, мол, король Английский всегда держал их свободно от всяких вассальных обязательств, как наследственное достояние английской короны.
Исполнив свое поручение, епископ Линкольский покинул Нельский отель и тронулся в обратный путь. А король Франции тотчас велел захватить графство Понтьё, графство Монтрей и все прочие земли, за которые король Англии прежде приносил оммаж французской короне и которые он держал во Франции на тот день, когда был доставлен вызов. Помимо этого, король Филипп сместил там всех служащих, назначенных английским королем, и поставил других, согласно местным порядкам.
Однако он не стал долго удерживать графство Понтьё и пожаловал его мес-сиру Жаку де Бурбону — своему очень близкому родственнику, который, как и его брат, герцог Пьер де Бурбон[1206], был прямым потомком Святого Людовика Французского. На тот день, когда король пожаловал ему графство Понтьё, названный мессир Жак де Бурбон не имел слишком больших земель. Потому-то и сделал король приращение к его наследству, и не ошибся, ибо этот сеньор был исполнен самых благородных свойств, как никакой иной рыцарь. Однако отныне король Филипп считал себя в состоянии войны с королем Англии и всеми его сторонниками и союзниками.
А теперь я желаю рассказать вам об одном большом и самом первом ратном подвиге, который был совершен во Франции, пока английский король со своим войском находился в Вильворде. Его совершил мессир Готье де Мони, рыцарь-башелье из графства Эно, всегда хранивший верность англичанам.
Едва узнав и прослышав о том, что епископ Линкольнский вручил вызов королю Франции и уже тронулся в обратный путь, мессир Готье де Мони собрал вокруг себя сорок копий добрых воинов — эннюерцев и англичан, а затем выступил с ними из Брабанта и ехал, начиная с ночи, а потом и при свете дня, пока не прибыл в Эно. Всю дорогу отряд соблюдал скрытность, и никто из воинов, кроме самого мессира Готье да одного проводника, толком не знал, куда они едут. И углубились они в Блатонский лес.
Еще находясь в Англии, благородный рыцарь дал обет в присутствии дам и сеньоров. Он сказал следующее:
«Если между моим сеньором королем Англии и Филиппом де Валуа, который называет себя королем Франции, вспыхнет война, я стану первым, кто в ней отличится, и первым захвачу какой-нибудь замок иль город в королевстве Французском».
И вот теперь он вовсе не думал идти на попятную. На вторую ночь пути он вместе со своим отрядом укрылся во Вьерском лесу, очень близко от города Мортаня. Там он поведал соратникам, что же он все-таки собрался совершить, и они одобрили его замысел.
Даже если бы город Мортань, расположенный на реке Л’Эско, охранялся очень бдительно, в тот день он все равно подвергся бы величайшей опасности быть захваченным.
На рассвете мессир Готье де Мони и его товарищи подъехали к городу совсем близко и притаились в засаде между изгородями и кустарниками. У них были припасены женские платья и башмаки, взятые в одной придорожной деревне, а также большие плоскодонные корзины, в которых женщины, идя на рынок, обычно несут кувшины с вином, сыры и яйца. И вот, четверо воинов нарядились в женские одежды и обмотали свои головы красивыми повязками из белого полотна. Затем они взяли в руки корзины, покрытые белыми салфетками, и, изображая из себя женщин, которые идут на рынок продавать напитки и сыры, явились в час солнечного восхода к городским воротам. Ворота оказались заперты, но зато в них была приотворена сторожевая калитка, которую охранял всего один человек. Нисколько не сомневаясь, что это женщины из ближайшей деревни пришли на рынок, он широко распахнул дверь калитки, дабы те смогли пройти со своими корзинами. Лишь только ряженые лазутчики оказались за воротами, они набросились на привратника и, выхватив из-под платьев длинные ножи, сказали ему: «Одно слово, и ты покойник!» Привратник весь оторопел и, страшась смерти, стал держаться подле них совершенно тихо.
Тем временем мессир Готье де Мони и его товарищи украдкой следовали за лазутчиками на расстоянии (своих коней они оставили под охраной слуг между плетней и живых изгородей, довольно близко от Мортаня). Едва заметив, что их товарищи завладели воротами, они припустили что было духу и беспрепятственно проникли в город. Затем они направились к главной башне, сиречь донжону, думая найти его без охраны, но просчитались, ибо донжон оказался запертым. Тогда они стали соблюдать строжайшую тишину, ибо ясно видели, что их затея провалилась, и удерживать город без замка им совершенно ни к чему. Поэтому они поспешно отступили тем же путем, что и пришли, и не причинили городу Мортаню никакого ущерба, за исключением того, что подожгли в нем два или три дома. Выйдя из города, они вскочили на лошадей и уехали, не совершив ничего иного. Меж тем очень многие жители Мортаня все еще лежали в своих постелях, не имея ни малейшего представления о случившемся.
Стремясь исполнить свой замысел, мессир Готье де Мони и его товарищи поехали дальше и вступили в пределы Эно. В городе Конде они переправились через Л’Эско по понтонному мосту и тем же днем прибыли обедать в Виконьское аббатство. Там они задержались до ночи, чтобы их кони могли отдохнуть. Окрестная страна тогда еще не была ничем встревожена. На закате они сели на коней и поехали вверх по течению, и был с ними один проводник, который их вел. Проследовав через Валлерский лес, они вступили в пределы Остреванта и прибыли в одно место, расположенное между Денэном и К амбре, дабы переправиться там через реку Сансе, которая впадает в Л’Эско под Бушеном. Переправившись, они двинулись дальше и в час солнечного восхода подъехали к замку, который называется Тён-Л’Эвек и стоит на берегу реки Л’Эско. Как раз в тот момент дворня названного замка гнала из него скотину на луговое пастбище, расположенное поблизости, а кастелян еще лежал в постели. Поэтому мессир Готье и его товарищи, не мешкая, ворвались в распахнутые настежь ворота и стали господами и хозяевами замка. После того, как они выгнали вон всех и вся, кого там нашли, мессир Готье удержал замок за собой и назначил кастеляном своего брата — рыцаря по имени мессир Жиль де Мони. В следующем году этот рыцарь принес множество тревог и огорчений жителям Камбре.
Исполнив таким образом свой обет, названный мессир Готье де Мони поехал назад и продолжал свой путь, пока не оказался в Мехельне, где король Английский в ту пору вел переговоры.
Послав свой вызов, англичане стали ломать голову, как бы посильней досадить и навредить французам. Равным образом, король Франции и его советники всю летнюю пору помышляли лишь о том, как бы упредить врага на море и суше. Ведь, оценивая поступавшие к ним донесения, они твердо полагали, что ждет их война. Поэтому собрали они на море некоторое количество нормандских кораблей с большими командами из генуэзцев и моряков, называемых морскими эсюомерами. Их предводителями и начальниками были мессир Карло Гримальди, адмирал Франции мессир Юг Киере, Бегюше и Барбевер. Разделенные на две флотилии, они держались в бухтах Дьеппа и Арфлёра. Когда вызов английского короля был доставлен в Париж, их немедленно об этом известили. Тут отчалили так называемые эскюмеры от берегов Франции и, миновав пролив, вошли с помощью ветра и прибоя в гавань Хантона[1207]. Это случилось в воскресенье, когда все горожане слушали мессу. Нападение было столь внезапным, что у них совсем не осталось времени, дабы позаботиться о защите города и гавани. А названных эскюмеров было 20 тысяч, один под стать другому, и стали они в тот день хозяевами Хантона. Спасаясь от них, все мужчины, женщины и дети постарались убежать из города. Тем не менее, многие из них были убиты или взяты в плен. Эскюмеры полностью разграбили город, вывезя из него всю шерсть и все сукна, которые сумели найти. Когда начался прилив, они взошли на свои корабли, но перед этим подожгли город более чем в шестидесяти местах. Затем они отчалили из гавани, вышли в море и поплыли назад, к берегам Нормандии, увозя с собой множество пленников, коих они потом отпустили за выкуп.
Вскоре по всей Англии разнеслась новость о том, что нормандцы побывали в Хантоне, захватив его силой и дочиста разорив и разграбив. Тут-то и почувствовали хорошо англичане, что война между Англией и Францией идет уже полным ходом.
Король Англии приехал в Мехельн на проходившее там совещание, ибо немцы, которые желали ему служить и которые послали вместе с ним вызов королю Франции, крайне дивились в беседах между собой оттого, что герцог Брабантский до сих пор не торопится помочь своему двоюродному брату, английскому государю. И было на этом совещании решено и сказано, что все отряды выступят из лагеря, раскинутого под Вильворде, и, двинувшись далее, проследуют через Эно. Граф Эно не мог этому воспрепятствовать, поскольку с просьбой о свободном проходе для войска к нему обратился сам императорский викарий, коему он был обязан повиноваться. Кроме того, английскому королю настоятельно посоветовали, чтобы он по пути заехал в Брюссель и побеседовал со своим кузеном-герцогом, ибо тот не явился на совещание в Мехельн. Пусть король справится у него, как обстоит дело с вызовом, который он обещался послать Филиппу де Валуа, а заодно прояснит и другие дела, вызывающие всеобщее недоумение. На этом совещание закрылось.
Вернувшись в Вильворде, сеньоры начали сниматься с лагеря. Когда все шатры, палатки, павильоны и прочие переносные жилища были свернуты и уложены в повозки и фуры, войско покинуло свое расположение и, отправившись в путь-дорогу, проследовало мимо Брюсселя. Однако король Английский, герцог Гельдернский, граф Юлихский, архиепископ Кёльнский, маркграф Мейссенский и Остерландский, мессир Робер д’Артуа, мессир Жан д’Эно и сир Фалькенберг по пути заехали в Брюссель и, отобедав, задержались там на ночь. В присутствии вышеназванных сеньоров король спросил у герцога Брабантского, каково же все-таки его намерение: идти к Камбре или остаться здесь? Герцог Брабантский устыдился стоявших рядом великих сеньоров, своих родичей, каждый из которых уже доказал свою преданность английскому королю. Кроме того, он сознавал, что все уловки и отговорки уже исчерпаны, и что, будучи двоюродным братом короля Англии, он обязан ему помочь, как никто другой.
Поэтому молвил он в ответ: «Лишь только мне станет известно, что вы подвергли Камбре осаде, я присоединюсь к вам с двенадцатью сотнями шлемов и пятью тысячами брабантских горожан». Этот ответ вполне удовлетворил короля и сеньоров, которые стояли рядом и все слышали. И отобедали и отужинали они в тот день с герцогом Брабантским крайне весело. Следующим утром сеньоры от него уехали и прибыли в Нивель, чтобы присоединиться к своим отрядам.
Король же отправился в город Моне, что в Эно, и нашел там своего шурина, юного графа Эно. Тот принял его радушно по двум причинам: во-первых, потому, что король был женат на его сестре, а во-вторых, потому, что он был обязан это сделать, ибо король Англии, как вы знаете, был императорским викарием. Согласно предъявленному требованию, граф был вынужден принять короля как своего сеньора, выказывая ему при этом все знаки почета, уважения и покорности.
Король и сопровождавшие его сеньоры отдохнули в городе Монсе два дня, а тем временем их войско с обозом проследовало мимо. Тогда стоял сентябрь, и всюду шла уборка урожая. Все отряды латников прибыли в округ Валансьенна и, расположившись там по деревням, нашли изрядное количество провианта. Некоторые весьма охотно платили за все, что брали, а другие — нет. Ибо немцы не слишком спешат расплачиваться, когда могут этого избежать.
Король Англии въехал в Валансьенн сам-тридцатый, сопровождаемый английскими и германскими сеньорами. Перед этим он отобедал в аббатстве Сен-Сов, что в полулье от Валансьенна. Там же он провел и ночь накануне. Граф Эно и мессир Жан д’Эно тоже прибыли в Валансьенн с большой свитой, состоявшей из баронов и рыцарей. Король въехал в названный город через Монтуазские ворота, и граф проводил его в свой дворец, который зовут Залой. Этот дворец-Зала был украшен и убран очень богато, под стать королю. И случилось так, что, когда король поднимался по парадной лестнице в Залу, находившийся в его свите епископ Линкольнский вдруг возвысил голос и рек: «Гильом д’Осон, архиепископ Камбрейский! Как поверенный викария Германского короля и Римского императора, я вас призываю, дабы вы соблаговолили открыть ворота города Камбре и принять в нем короля Англии, императорского викария!» На этот призыв и приказ никто не отозвался. Тогда названный епископ обратил свою речь к графу Эно и молвил: «Граф Эно! Я, епископ Линкольнский, поверенный короля Англии и императорского викария, призываю вас от его имени, дабы вы явились ему служить в любое место Империи, которое он вам укажет, и помогли ему усмирить мятежников!» Граф сказал в ответ: «Я охотно повинуюсь в той степени, в которой обязан». — «Этого нам достаточно», — ответил стоявший рядом король Англии.
После всех этих слов они поднялись по парадной лестнице в Залу, и граф Эно проводил короля в его покой. Всех других сеньоров тоже развели по комнатам, и был валансьеннский дворец отдан в полное распоряжение короля и его свиты. А граф Эно и графиня расположились в Голландском отеле.
Уже вскоре юная графиня, со многими дамами и девицами своей страны, пришла повидать английского короля. Король принял ее весьма приветливо, поскольку хорошо умел это делать. Затем был дан ужин — большой, роскошный и славно обставленный, на котором граф Эно и местные рыцари потчевали и чествовали своего высокого гостя самым отменным образом.
Следующим днем, после обеда, король выехал из Валансьенна и прибыл в Фонтенельское аббатство, дабы повидать свою тещу, госпожу Валуа. Он провел с ней не менее двух часов, и граф д’Эно тоже при этом присутствовал. Затем король Англии простился с доброй госпожой и отбыл от нее. Тем вечером он приехал ужинать и ночевать в Аспр, а граф Эно вернулся в Валансьенн. К тому времени граф уже отдал все необходимые распоряжения и разослал призывы своим людям, дабы они вместе с ним явились служить английскому королю под Камбре.
Как вы уже знаете из нашей истории, жители Камбре побывали у короля Филиппа и донесли до него весть о том, что король Англии, как викарий короля Германии и Римского императора, Людвига Баварского, собирается подступить к их городу с военными силами и подвергнуть его осаде. Желая до конца держать сторону названного короля Филиппа, камбрейцы попросили, чтобы он соизволил прислать им латников, ибо чувствовали, что их собственных сил для обороны недостаточно.
Король прислушался к их просьбе и послал в гарнизон города Камбре целых две сотни копий добрых латников — рыцарей и оруженосцев. Их возглавляли савойские сеньоры Аме Женевский и Галлу а де Ла-Бом, а также мессир Жан де Гроле[1208], сеньор де Винэ[1209], мессир Луи де Шалон, мессир Тибо де Морейль, сеньор де Руа[1210], сеньор де Фоссё[1211] и сеньор де Бозо[1212]. Помимо этого, король велел отрядить и разослать добрых латников во все замки Камбрези, дабы они не оказались захвачены врасплох по какой-нибудь скверной случайности. В итоге гарнизоны всех крепостей, расположенных на границе Камбрези с Артуа и Вермандуа, получили хорошие пополнения. Так, например, сир де Куси послал в Уази-ан-Камбрези приблизительно сорок копий добрых латников, во главе с сиром де Клари[1213].
Кроме того, король объявил очень большой военный сбор по всему своему королевству и даже за его пределами, обращаясь с просьбой к друзьям и с повелением к подданным, дабы они к нему явились. Его намерение состояло в том, чтобы сразиться с королем Англии, будь то под Камбре или в ином месте. Король заявлял, что вернется в Париж лишь после победы над врагом, ибо свое воззвание он делал, находясь в Компьени.
Король Английский провел в Аспре два дня. За сей срок множество его воинов проследовало мимо и прибыло на постой в Нав, Каньонкль и их окрестности. Затем король покинул Аспр и, войдя в пределы Камбрези, остановился в Ивюи.
На второй день к нему явились юный граф Гильом д’Эно и его дядя мессир Жан д’Эно с большим и превосходным отрядом эннюерских рыцарей и оруженосцев. В этом отряде насчитывалось более пятисот копий, и он стал лагерем под Камбре. На шестой день после этого прибыл герцог Жан Брабантский, в отряде которого было целых 900 человек. Затем все эти английские, немецкие, эннюерские и тьессонские[1214] воины взяли город Камбре в осадное кольцо.
Довольно скоро после того, как герцог Брабантский прибыл в военный лагерь под Камбре, король Англии у него попросил и потребовал, чтобы он, наконец, послал вызов французскому королю. Однако герцог сказал в ответ, что сделает это в свой срок. Мол, до тех пор, пока он не увидит, что вторжение во Францию точно состоится, он не станет предпринимать ничего. На этом дело и застряло.
Однако король Англии имел твердое намерение вернуться домой, лишь пройдясь с грабежами и пожарами по французской земле. Его воины соорудили мост через реку Л’Эско, дабы ходить с одного берега на другой. Благодаря этому англичане и немцы стали каждый день совершать вторжения в Камбрези и во Францию, доходя до самого Бапома. Однако еще до начала осады Камбре вся окрестная страна была извещена об опасности. Поэтому большинство людей заблаговременно укрыло свое добро в крепостях, а скотину отогнало в Артуа и Вермандуа, ибо все, что оставалось в беззащитных селениях, было обречено на разграбление.
В ходе осады укрепления Камбре подверглись многим приступам и нападениям. Однако оборонявшие их рыцари действовали столь умело, что не заслужили ни малейшего укора и не понесли никаких потерь. Как-то раз мессир Жан д’Эно, сир Фалькенберг и некоторые рыцари из Гельдерна и Юлиха покинули осадный лагерь и, заехав далеко вперед, оказались под самым Уази, что в Камбрези. Некоторые из них подступили к барьерам и затеяли большую стычку. Однако рыцари и оруженосцы, размещенные в замке сеньором де Куси, вели себя храбро и не понесли никакого урона. И вернулись немцы в свое войско, ни в чем не преуспев.
Юный граф Эно выделялся средь своих земляков особой удалью, хотя в краю Эно все воины отменные. И вот однажды в субботу, пока тянулась осада Камбре, он подъехал к Сен-Кантенским воротам и спешился возле них со своими людьми. Вышеназванные ворота охранялись теми савойцами, над которыми начальствовали Аме Женевский и Галлуа де Ла-Бом. И разгорелась там весьма большая и жестокая схватка, в ходе которой было свершено множество ратных подвигов.
Тем временем герцог Гельдернский со своими людьми тоже вступил в бой у других ворот, называвшихся воротами Робера. На страже этих ворот стояли сир де Винэ и Луи де Шалон со своими воинами. Обороняясь от немцев, они выказали большую доблесть. А тем временем в Дуэйских воротах сир де Ру а и мессир Тибо де Морейль отбивали приступ, которым руководили мессир Жан д’Эно, сеньор Фалькенберг и мессир Тьерри де Валькур. В тот день все храбрые люди с обеих сторон нападали и защищались столь умело, что не понесли никакого урона.
Отряды английского короля и союзных ему сеньоров не испытывали никакой нехватки в продовольствии и припасах, ибо те ежедневно поступали к ним в большом количестве из Эно и Брабанта, благо пути были совершенно открыты. Однако, когда сеньоры увидели, что под Камбре им совершить ничего не удается, и что близится зима с ее долгими ночами, то решили снять осаду и начать вторжение во Францию. Они также рассудили, что следует вовлечь в войну и герцога Брабантского. Дескать, его вызов королю Франции до сих пор не послан, а между тем в своих обещаниях он зашел так далеко, что слишком большой позор падет на него, если он не поступит по примеру других. Все эти предложения были высказаны в отдельной беседе королю Англии, а также мессиру Роберу д’Артуа и мессиру Жану д’Эно, чьими советами король руководствовался чаще всего. Все трое одобрили такой порядок действий, но сочли необходимым сначала уведомить о затеваемом вторжении герцога Брабантского, дабы он имел время послать свой вызов. В любом случае, говорили они, надо прежде всего послушать его ответ и посмотреть, как он воспримет все это.
Затем король Англии пригласил в свой шатер всех сеньоров-предводителей, дав им знать, что желает посовещаться. Когда все приглашенные явились, король поблагодарил их за службу, которую они несли для него, а затем очень умело перешел к главной теме совещания и сказал:
«Милые господа, не за тем одним я пришел в этот край, и не за тем одним я нес и несу столь великие расходы и траты, чтобы держать в осаде Камбре! Поэтому через четыре дня я и сеньоры, пославшие вызов французскому королю, намерены отбыть отсюда, дабы войти во Францию и посмотреть, не выступит ли нам навстречу наш противник, Филипп де Валуа.
Кстати, милый наш брабантский кузен! Ваш вызов королю Франции до сих пор не послан! А ведь вы всегда говорили, что пошлете его, когда придет срок. Я вам об этом напоминаю, ибо час для вашего вызова пробил, и вы должны его послать!»
Герцог Брабантский видел, что его поймали на слове, и придется ему дать твердый ответ: дальше хитрить и увиливать уже никак не получится. Кроме того, ему казалось, что поскольку он приходится королю Англии самым близким родственником из всех присутствующих, то слишком стыдно будет ему сказать «нет». Поэтому молвил он в ответ так громко, чтоб все его слышали:
«Если я до сих пор медлил слать вызов королю Франции, то главная причина этого была такова. Я постоянно ждал и надеялся, что какие-нибудь добрые посредники помогут предотвратить начало войны между Англией и Францией, обеспечив при этом соблюдение прав обоих государей. Но раз уж вышло иначе, и вы, мой милый английский кузен, желаете идти путем войны, то я напишу грамоту, привешу к ней свою печать и велю всем баронам Брабанта тоже привесить свои печати, удостоверяя вызов, адресованный Филиппу де Валуа, который называет себя королем Франции».
Все ответили: «Хорошо речено и славно сказано! Мы все последуем за английским королем!»
Так завершилось это совещание, проходившее под Камбре в шатре короля Англии. Герцог Брабантский написал грамоту-вызов для короля Франции и, скрепив ее своей печатью, велел сделать то же самое сеньору Кёйку, сеньору Бергену, сеньору Баутерсаму[1215], сеньору Пьетрезану и всем баронам своей страны. И был этот вызов, продиктованный и записанный под Камбре, доставлен в Перонн, что в Вермандуа, где тогда находился король Франции, созывавший воинов со всех концов своего королевства.
Когда известие о вызове дошло до короля Франции, он не придал этому никаг кого значения, заметив лишь, что ничего иного он и не ждал. Он спросил: «Где этот рыцарь моего брабантского кузена, который всегда так преданно его оправдывал? Где этот Луи де Крайнхем?» Ему сказали: «Сир, он остался в Париже». Тогда король подозвал одного из своих слуг и сказал: «Езжай в Париж и вручи эту грамоту Луи де Крайнхему». Получив грамоту, слуга вскочил на коня и ехал без остановок, пока не прибыл в Париж. Там он нашел рыцаря в его отеле и исполнил свое поручение точно и верно, как было велено. Когда мессир Луи де Крайнхем увидел этот вызов, то был столь сконфужен, что впал в болезненную тоску, от коей он и скончался. За столь великий позор посчитал он то, что его сеньор, герцог Брабантский, выставил его лжецом!
Однако вернемся к осаде Камбре и поведаем о том, как на третий день после составления и отправки вызова герцогом Брабантским все стали сниматься с лагеря, сворачивать шатры и палатки и укладывать их в повозки и фуры. Затем король Англии прибыл на постой в Мон-Сен-Мартен — аббатство белых монахов, весьма красивое и великолепно возведенное. Там юный граф Гильом д’Эно попросил у короля Англии дозволение на отъезд. Он сказал, что вовсе не хочет переходить через реку Л’Эско и вторгаться во Францию, ибо считает себя вассалом французского короля. Он и впрямь был таковым за счет земель Остреванта, из коих госпоже его матери было выделено приданое. Поэтому он вовсе не хотел воевать против короля Филиппа. Удовольствовавшись этим и не настаивая на большем, король Англии поблагодарил графа за услуги, которые он и его люди оказывали ему до сего дня. Так уехал граф Эно со всеми своими людьми, тем самым ослабив войско английского короля. Вернувшись в свои владения, он прибыл в Валансьенн, к своей госпоже-супруге. Король же расположился в аббатстве Мон-Сен-Мартен, а его люди — в округе, по деревням.
Пока король Англии находился в аббатстве Мон-Сен-Мартен, войсковые фуражиры рыскали по окрестностям, не щадя ничьих запасов. В то же время мессир Жан д’Эно, сир Фалькенберг, сир Кёйк, мессир Анри Фландрский и мессир Герхард Баутерсам выехали в поле с отрядом, в коем насчитывалось целых пятьсот латников, и прибыли к Оннекуру.
Оннекур — это аббатство, но рядом с ним еще расположен городок, хорошо защищенный стенами, воротами и рвами. Внутри этого городка тогда собралось очень много жителей из окрестных сел, которые притащили и привезли с собой свои пожитки. Сеньоры, мечтавшие совершить какой-нибудь ратный подвиг, прискакали, пришпоривая коней, к самым городским укреплениям. Там они спешились и построились в боевой порядок, дабы идти на приступ. Затем, сжимая в руках копья, они вплотную приблизились к барьерам, но возле них остановились, ибо нашли их запертыми и хорошо охраняемыми. В те дни Оннекурским монастырем управлял один аббат, исполненный предприимчивости, разумения и отваги. Хорошо предвидя, что начавшаяся война может докатиться и до здешних краев, он велел загодя починить и укрепить стены города. Он также приказал вооружиться всем своим людям, а вернее тем, кто был способен сражаться, и призвал за свой счет арбалетчиков из Сен-Кантена, дабы они помогли оборонять город.
И вот возле укреплений Оннекура завязался бой. Нападавшие старались поразить защитников барьеров копьями, а французские арбалетчики своими выстрелами заставляли нападавших откатываться назад. Тем не менее, приступ был упорным и продолжительным.
Мессир Анри Фландрский в ту пору был молодым и горячим рыцарем. Поэтому случилось так, что, стремясь выказать свою удаль, он покрепче сжал свое копье, на котором красовался маленький флажок с его гербом, и принялся им бить сквозь решетку подъемных ворот, которые были опущены. Когда аббат увидел, как рыцарь старается нанести урон его людям, то подскочил к нему и ухватился за копье столь крепко и сильно, что названный мессир Анри стал ему уже не хозяин, ибо аббат был очень силен руками, и вообще был могучим и крепким мужем. В итоге копье осталось у аббата, из-за чего мессир Анри Фландрский был весьма расстроен, но поправить дело уже не мог. Все — и те, что нападали, и те, что оборонялись — сочли этот поступок аббата весьма отважным.
Приступ длился целых три часа, но нападавшие ничего не добились, а лишь утомились. Видя это, они велели трубить отступление. Бой кончился. Все вернулись к своим коням и, сев на них, уехали обратно в свой лагерь.
Так же и граф Уорик[1216], коннетабль Англии, потерпел в тот день большую неудачу под замком Ронсуа, который стоит средь красивой равнины рядом с Вермандуа, на пути к Сен-Кантену. Названный замок принадлежит, а вернее принадлежал в то время, сеньору де Фоссё. В ходе приступа были раненые с обеих сторон, но, в конце концов, англичане уехали из-под Ронсуа, ничего не добившись. И вернулись они в свой лагерь.
Находясь в Перонне, что в Вермандуа, король Франции каждодневно слышал вести о передвижениях англичан и горел желанием с ними сразиться. Он уже поклялся не возвращаться в Париж без победы над врагом, и ради этого велел распространить свои воззвания по всему королевству. Под его началом собралось такое большое количество латников, что поля были совершенно наводнены ими между Сен-Кантеном и Перонном, между Бапомом и Лион-ан-Сантер и вдоль всей реки Соммы.
Тем временем король Англии выступил из Мон-Сен-Мартена, а все его люди — из тамошней округи, и поехали они тремя ратями, соблюдая очень строгий порядок. Первой двигалась рать маршалов, во второй рати ехали король, герцог Брабантский, мессир Робер д’Артуа, а за ними герцог Гельдернский, граф Юлихский, архиепископ Кёльнский и его брат, мессир Валеран[1217]. В арьергарде ехали маркграф Мейссенский и Остерландский, маркграф Бранденбургский, граф Бергский, граф дез Эль[1218], граф Мёрс, граф Зальмский, мессир Жан д’Эно, сир Фалькенберг, сир Кёйк, мессир Арнольд Бланкенхайм и мессир Вильгельм Дювенвоорде. Всего же в распоряжении английского короля было сорок тысяч воинов, и все они держали себя удальцами и смельчаками.
Передовые разъезды англичан выжигали страну и даже совершили набег до самых ворот Сен-Кантена. Поскольку французы хорошо знали, что враг намерен пройти именно здесь, то в названный город были загодя посланы добрые латники. Средь них были сир де Куси, граф Даммартен, сир де Монморанси, сир д’Анже[1219], сир де Канни[1220], сир де Сокур и многие другие. В целом же там насчитывалось пять сотен латников. Поэтому, проследовав через Фонсомм, англичане обошли стороной Сен-Кантен и, дабы достичь реки Уазы, прибыли в Ориньи-Сент-Бенуат.
Король Франции тогда все еще находился в Перонне, что в Вермандуа, с огромным количеством разных латников. И пришла к нему новость о том, что англичане, насколько видно из их действий, вовсе не собираются раскидывать лагерь под Сен-Кантеном; вместо этого они продолжают свой марш и не совершают никаких иных подвигов кроме того, что жгут беззащитные села. Тогда молвил король Филипп: «Пусть от нашего имени отдадут приказ, чтобы все воины были готовы, ибо мы желаем пойти сразиться с этими англичанами». Это распоряжение огласили везде, где располагались французские воины. Поэтому они немедленно снарядились, дабы выступить в поход, и отбыл король из Перонна с великим войском.
Тем временем король Английский достиг реки Уазы и пришел к одной деревне, под названием Верно, дабы там переправиться. Английский авангард, а также мессир Жан д’Эно и сир Фалькенберг со своими отрядами, в коих насчитывалось две тысячи латников, прибыли в Ориньи-Сент-Бенуат. Узнав о приближении англичан, аббатиса местного монастыря и дамы-монахини укрылись за стенами города Рибемона, расположенного в одном лье от них. Они также велели перевезти и перетащить туда монастырское добро и реликвии, а иначе они все пропали бы. Воины английского авангарда прошли через Ориньи и двинулись далее, но, уходя, они спалили весь город. Из-за великого пожара, который там полыхал, очень сильно пострадало аббатство Ориньи и женские обители. Сгорел почти весь монастырь.
Следуя далее, воины авангарда доехали до Рибемона и подступили к нему столь близко, что некоторые сеньоры появились перед самыми барьерами. Однако они вовсе не стали возле него задерживаться и устраивать приступ, ибо ясно видели, что зря потратят на это силы, поскольку в Рибемоне собрались некоторые местные рыцари, желавшие защищать город, башню и себя самих. В итоге у Рибемона были сожжены все предместья, а иного ущерба горожане не понесли.
Далее, за Рибемон, англичане продвигаться не стали и вернулись в Боэри. Там, в одном местном аббатстве, тогда пребывал король Англии. Что касается герцога Брабантского, то он расположился в Ваданкуре, а все остальные сеньоры — в его округе, вдоль реки Уазы.
Затем сир Фалькенберг, мессир Арнольд Бланкенхайм, мессир Вильгельм Дювенвоорде и отряд немцев, в коем насчитывалось пятьсот латников, съездили к Тюпеньи и совершили один большой приступ на стоявший там замок. Однако его сеньор был на месте, и при нем находились добрые товарищи, которые столь хорошо помогли ему при обороне и защите, что не понесли никакого урона, и нападавшие лишь утомились, ничего иного не совершив. Ибо замок был красив и мощен. Тем не менее, его нижний двор и город были полностью сожжены.
Совершив этот набег, вышеназванные немцы поехали назад и прибыли в город, который расположен неподалеку от Тюпеньи на реке Уазе и называется Лескьель.
Король тогда все еще оставался в аббатстве Боэри, ибо его люди нашли там большие запасы всякого продовольствия, включая вино и мясо, а также довольно овса и сена для своих лошадей, которые уже сильно устали. Ведь этот поход совершался в самое дождливое время года, в октябре месяце.
Пока король находился в Боэри, воины авангарда стояли лагерем в одном большом лье от него. И вот как-то раз они выехали в сторону Гиза. В этом рейде участвовали мессир Жан д’Эно, сир Фалькенберг, сир Кёйк и мессир Арнольд Бланкенхайм. В ту пору город Гиз, не считая замка, был защищен лишь палисадами да барьерами, но его жители надеялись, что их госпожа графиня Блуа сможет уберечь их от нападения, поскольку она была дочерью мессира Жана д’Эно. Однако они просчитались, ибо, когда воины авангарда с вышеназванными рыцарями подъехали к барьерам, то все спешились и, сжав копья, двинулись на приступ. Укрепления были захвачены сходу, ибо их защитники сильно уступали нападавшим по численности. Тем не менее, они держались довольно стойко и мало-помалу отступили в замок, не понеся при этом слишком большого урона. Горожане и горожанки, вместе со своими детьми и скарбом, тоже успели укрыться в замке; а свой скот они заранее отогнали подальше к Сен-Гобену и в земли баронии Куси.
Меж тем графиня Блуа прослышала, что ее сеньор-отец участвует в этом набеге. Поэтому ей подумалось, что ее вмешательство может оказаться очень удачным, и что из любви к ней отец должен уберечь город Гиз от сожжения. Спустившись вниз своего замка, графиня подошла к первым воротам и с помощью просьб и уговоров добилась того, что ее отец мессир Жан д’Эно явился к ней на беседу. И спросила она его крайне рассерженно: «Чего тебе стоит, монсеньор, избавить этот город от сожжения?! Вы вполне можете это сделать хотя бы любви ко мне — вашей дочери!» — «Вот как раз потому, что ты моя дочь, — ответил мессир Жан д’Эно, — он и будет сожжен! Иди-ка, поднимись наверх донжона, чтобы дым не причинил тебе вреда». Поскольку ничего иного графиня добиться не сумела, город Гиз был сожжен.
Тем временем, пока король оставался в Боэри, епископ Линкольнский, маршал Англии и сир Готье де Мони с пятью сотнями копий съездили вглубь французских земель и сожгли расположенные вдоль реки Уазы города Клари[1221], Муи, Вандюэль, Ла-Фер и множество окрестных деревень. Они также спалили и город Сен-Гобен, однако его замку не смогли причинить никакого вреда. Продолжая свой набег, они дошли до самого Во, что под Ланом, и сожгли его, а также Брюйер, который в ту пору еще не имел никаких укреплений. Назад англичане поехали через Креси-сюр-Сер, выжгли его, а заодно и Понт-а-Нувьон, Марль и все деревни в тамошней округе.
Пока проходил этот рейд, король Англии и все его отряды отбыли из Ваданкура, Боэри и Лескьеля и направились к Феми-Л’Аббеи, Ла-Капель, что в Тьераше, и Ла-Фламанжери. Меж тем король Франции выступил из Сен-Канте-на со всей своей ратью, в коей насчитывалось более ста тысяч человек. И был он исполнен великой решимости настичь англичан и дать им сражение. Повинуясь призыву, служить королю Франции прибыл его племянник, юный граф Гильом д’Эно, который привел с собой пять сотен копий эннюерцев и голландцев. Однако когда он прибыл и представился, ему вовсе не оказали столь доброго и радушного приема, на который он со своими советниками рассчитывал. И причиной тому послужило то, что он сначала привечал короля Англии и англичан в своих владениях, а потом служил им под Камбре. Такой прием опечалил графа.
Один немецкий отряд, главой и предводителем коего был сир Фалькенберг, в своем движении опередил даже авангард, ибо он не встречал никого, кто бы преградил ему путь. Наткнувшись на одну деревню, под названием Иртон[1222], немцы ее разорили и сожгли, а вслед за ней и Бонве. Далее они ехали до самого Лувьона, что в Тьераше, поскольку им было сказано, что Лувьон — это большая и богатая деревня, которая является наследственным владением графа Блуа. Однако, когда они до нее добрались, то не нашли, с кем бы перемолвиться, ибо все селяне укрылись в Лувьонской чаще, отнеся под ее защиту все свои пожитки. Кроме того, стремясь надежней оборониться, они подсекли и повалили деревья таким образом, что добраться до них теперь можно было лишь с величайшим трудом. Тем не менее, немцы, как люди алчные и вечно ищущие поживы, все равно не удержались от того, чтобы пойти их повидать.
Мессир Арнольд Бланкенхайм вместе со своим отрядом ехал в Тьераш другой дорогой. Прибыв в город Лувьон, он застал там мессира Фалькенберга и его людей, занятых едой и питьем, ибо вина и провианта в Лувьоне нашлось предостаточно. В ходе этой пирушки они заключили между собой соглашение. Они сказали, что отправятся в лес, нападут на укрывшихся там селян и отберут добро, которое они туда снесли.
Немцы рыскали по лесу, пока не обнаружили следы, указывавшие на местонахождение крестьян. Затем они обошли стороной засеку из поваленных деревьев и отыскали тропку, которая привела их прямо в крестьянский лагерь. Едва туда пробравшись, они напали на лувьонских жителей. Те начали защищаться, но продолжалось это недолго, и очень многие при этом были ранены и иссечены. Наконец, селяне ударились в бегство и рассеялись — одни туда, другие сюда. Немцы не стали их слишком долго преследовать. Собрав и напихав в мешки все добро, которое там нашли, они поехали назад и вернулись в войско английского короля, ставшее лагерем во Фламанжери.
Выступив из Сен-Кантена, король Франции стал яростно преследовать англичан, горя великим желанием их настичь и разбить. Его войско на марше постоянно пополнялось людьми, и так спешили названный король и все его войско, что уже вскоре прибыли в Бюиронфосс и там остановились. Затем королевские маршалы приказали всем воинам сделать привал и раскинуть лагерь. И было намерение короля таково, чтобы сразиться с англичанами и всеми их союзниками.
Меж тем, король Англии и его люди расположились и устроились во Фламанжери и в Капель-ан-Тьераш. Теперь между двумя войсками было всего лишь два малых лье совершенно ровной местности. В войске короля Филиппа Французского насчитывалось двести баронских знамен и был собран весь цвет дворянства.
И вот, пока войска стояли друг напротив друга, с сеньором де Фаньолем случилось одно приключение — сейчас расскажу какое.
Два рыцаря, сир де Фаньоль и сир де Тюпеньи, были в ту пору исполнены великой удали. Однажды они сели на своих скакунов — крепких, сильных и резвых — и выехали из расположения графа д’Эно, с коим они туда прибыли. Рыцари задумали съездить на разведку английских позиций и полностью положились на своих скакунов, которые были очень быстрыми. Долгое время они ехали, огибая расположение англичан и оставаясь незамеченными. Однако конь сира де Фаньоля оказался слишком строптивым и плохо объезженным. В пути он вдруг взвился на дыбы и, закусив мундштук, освободился от узды. Став хозяином сеньора де Фаньоля, конь понес его, хотел он того или нет, прямо в середину английского стана. И угораздило же рыцаря попасть в бивуак к немцам, которые сразу распознали, что он не из их людей. Зажатый со всех сторон, он был стащен с коня и оказался пленником сразу шестерых человек, каждый из которых требовал свою долю выкупа.
У него спросили, желает ли он выкупиться. Он ответил: «Да», — и условился о выкупе в двенадцать сотен флоринов и коня в придачу. Его спросили, откуда он будет. Он ответил, что приехал во Францию из Эно. Тогда его спросили, из чьих он людей. Он ответил, что служит в отряде графа Эно. Ему сказали: «А мессир Жан д’Эно, его дядя, захочет остаться за вас должником? Если он согласится внести за вас деньги, то вы сразу же вернетесь к вашим людям». Он ответил: «Если я его увижу, то попрошу об этом».
Затем немцы отвели пленника в расположение мессира Жана д’Эно, который как раз собрался идти к королю Англии. Увидев сеньора де Фаньоля, мессир Жан д’Эно сильно изумился и спросил, как он сюда попал. Тот молвил в ответ: «Монсеньор, по такому-то и такому-то случаю», — и рассказал рыцарь все, что с ним приключилось. «Вы не могли тут ничего поделать, — сказал мессир Жан д’Эно. — Значит, с вас требуют денег?» — «Да». — «А сколько?» — «Двенадцать сотен флоринов, и меня спрашивают, не станете ли вы моим поручителем». — «Да, — ответил тот, — и немедля, даже если бы сумма была в десять раз больше!» Затем мессир Жан д’Эно поручился за сеньора де Фаньоля и сказал ему получить назад своего коня. Сначала немцы не желали его возвращать, заявляя, что это их добыча. Однако благородный рыцарь, мессир Жан д’Эно, обратился к ним с такими превосходными речами, что они, наконец, его отдали. И велел он своим людям проводить сеньора де Фаньоля почти до самого французского лагеря. Такой вот случай приключился тогда с сеньором де Фаньолем.
Два войска стояли всего в двух малых лье друг от друга, и оба предводителя, то есть король Франции и король Англии, показывали, что они весьма охочи до битвы, чего нельзя сказать об их советниках, и особенно о герцоге Брабантском, который до сих пор очень сильно скрытничал и темнил.
И вот однажды в пятницу оба войска были выведены и построены в поле, каждое на своей стороне, но вовсе не сошлись столь близко, чтобы они могли увидеть друг друга. Это если не считать некоторых молодых рыцарей и оруженосцев, которые ездили, не таясь, и гонялись друг за другом, словно играя в салочки. Но между ними не случилось поединков иль стычек, достойных описания.
В тот день многие сеньоры в обеих армиях были посвящены в рыцари. В частности король Англии посвятил в рыцари мессира Джона Чендоса, который впоследствии прославился как храбрец, совершив множество прекрасных подвигов и выказав великую ратную доблесть. Далее в этой истории вам еще будет о нем рассказано. Однако я, Фруассар, автор этих хроник, неоднократно слышал от благородного мессира Джона Чендоса, что он был посвящен в рыцари рукою самого короля Эдуарда Английского именно в ту пятницу, когда войска стояли под Бюиронфоссом. И поскольку он был самым отважным из тех, кто когда-либо сражался за англичан, я сделал об этом особое упоминание.
В тот день противники находились в поле — французы с одной стороны, а англичане и немцы с другой — столь хорошо вооруженные, столь умело расставленные и красиво построенные, что любо-дорого было поглядеть на них. Но они никак не давали понять, что собираются идти в бой. Французы ожидали, что англичане атакуют их первыми, а англичане ждали того же от французов. Маршалы в обеих армиях приказали, чтобы никто не трогался с места и не рушил строй, пока вперед не двинутся королевские стяги. Воины простояли так до самых глубоких сумерек, а затем каждый вернулся в свое расположение, ничего не совершив.
В эту пятницу, вечером, в войске английского короля было приказано, чтобы с наступлением полуночи все снялись с лагеря и потихоньку отступили в Эно и Брабант. Дескать, на сей раз сделано уже вполне достаточно. И по правде говоря, для сражения силы были не равны, ибо французская армия была намного больше и сильнее, нежели английская. Как выяснилось впоследствии, именно на это опасное обстоятельство, и ни на какое иное, указывали тогда герцог Брабантский, герцог Гельдернский, граф Юлихский и некоторые другие их сторонники.
Король Английский и англичане, напротив, держались весьма уверенно и охотно испытали бы судьбу в битве с врагом. Как бы то ни было, на этот раз им пришлось последовать совету немецких сеньоров, средь коих они были иноземными чужаками.
Итак, в час полуночи, не поднимая слишком большого шума, все люди в войске английского короля стали сниматься с лагеря и нагружать обоз. Шатры, палатки, тенты и павильоны — все было уложено в повозки и фуры. Затем войско тронулось в обратный путь. Субботним утром оно вступило в пределы графства Эно и прибыло в город Авен. Там все немцы простились друг с другом и разъехались по своим владениям. Король же Английский и герцог Брабантский удалились в Брабант. По прибытии в Лувен король нашел там свою жену-королеву, а английские сеньоры расселились по всему Брабанту, как уже делали перед этим походом. Некоторые англичане ворчали в беседах между собой: «Нашего государя заставляют бросать деньги на ветер, да терять время попусту. Нам придется совершить множество таких вторжений, прежде чем мы завоюем королевство Французское».
Когда настало субботнее утро, в лагерь французского короля пришла весть о том, что англичане ушли в неизвестном направлении. От этой новости король Филипп жестоко осерчал и сказал, что его предали, когда отсоветовали напасть на врагов и умышленно оставили им путь к отступлению.
Самые видные бароны и сеньоры французского войска утешали его, говоря:
«Сир, успокойтесь! Немцы заставят этого нищего, самонадеянного короля Англии растратить и спустить всю его казну. Он так им задолжает, что уже вовек с ними не развяжется. Герцог Брабантский ведет дело как раз к этому, если не дальше! Он его дурачит, позволяя своим людям изрядно поживиться за его счет. Герцог поддерживает короля лишь из собственной выгоды.
Королю Англии нужно совершить множество таких походов, чтобы завоевать королевство Французское. Что ж он, думает покорить его с помощью одних только дымов и пожаров?! Боже правый, этому не бывать! Но стоит ему вернуться за море — и вы его очень не скоро увидите. Где, черт возьми, он добудет деньги для расплаты с немцами? Это ему скверно присоветовали — послать вам вызов и отречься от принесенного вам оммажа! Он уже потерял больше, чем завоюет за всю свою жизнь. Хорошо же ему пригодились владения, которые он держал по сю сторону моря! Теперь они конфискованы на веки вечные! Ни он, ни его наследники никогда их уже не вернут!»
Так успокаивали французские сеньоры короля Филиппа, но, несмотря на все эти речи, он продолжал жалеть, что не сразился с королем Англии и его немцами, ибо, как он утверждал, сил у него было достаточно.
Когда он увидел, что ничего иного не дождется, то дал всем своим людям дозволение вернуться домой. Его племянник, граф Эно, тоже пришел к нему в стан, дабы проститься, и король его отпустил, равно как и другой его дядя, граф Алансонский. И вернулся граф Эно в свои владения, а король Франции выбрал дорогу на Сен-Кантен. Так распались эти две великие армии.
Однако поговорим теперь об английском короле и поведаем, как он действовал после возвращения в Брабант. Все дни держал он подле себя мессира Робера д’Артуа, епископа Линкольнского и свой совет. Они поразмыслили и решили, что если бы король добился открытой помощи и поддержки от фламандцев, то его военные успехи стали бы более внушительными и впечатляющими. Ведь он уже завоевал любовь и расположение Якоба ван Артевельде и жителей Гента.
Соответственно, чтобы обсудить этот вопрос и выяснить истинные намерения жителей Брюгге, Ипра, Куртре, Дамме, Эклюза и Вольного Округа, были назначены и устроены переговоры в Брюсселе. Они должны были пройти в личном присутствии герцога Брабантского, в его дворце Куденберге. Поскольку герцог был очень красноречивым и ловким переговорщиком, он пообещал английскому королю, что приложит все силы, дабы привлечь фламандцев на его сторону.
О затеваемых переговорах были составлены письменные уведомления. Якоба ван Артевельде особо просили, чтобы он соизволил на них присутствовать. Советники из добрых городов Фландрии тоже получили такие приглашения. Якоб ван Артевельде, который никогда не подвел бы англичан, потратил много стараний на то, чтобы советники из добрых городов Фландрии собрались в Брюсселе. И прибыли они туда, и он сам прежде всех, с великой свитой, набранной из горожан Граммона и Гента.
На этих переговорах, состоявшихся в городе Брюсселе, король Английский, следуя данным советам, обратился к фламандцам со многими речами, просьбами и предложениями. Прежде всего, он попросил, чтобы фламандцы соизволили оказать ему поддержку и помощь в его войне. Пусть они пошлют вызов королю Франции и следуют за ним всюду, куда бы он их ни повел. Если они дадут согласие, он будет им крайне признателен. Чувствуя себя очень перед ними обязанным, он поможет им отвоевать Лилль, Бетюн и Дуэ со всеми их округами.
Фламандцы благосклонно выслушали эти речи, но относительно просьбы, сделанной королем, потребовали, чтобы им дали посовещаться над ответом. Король им это дозволил. Они посовещались с великой обстоятельностью, и когда все полностью обсудили, то сказали в ответ:
«Дорогой сир, однажды вы уже обращались к нам с такой просьбой, и знаете доподлинно, что если Бмы могли ее как-нибудь исполнить не в ущерб нашей чести и нашей верности, то мы бы это сделали. Но мы обязались под клятвой и присягой, а также под угрозой денежного штрафа и папского отлучения, не затевать войны против короля Франции. А иначе подвергнемся мы названной каре.
Поэтому мы измыслили и придумали одно весьма действенное средство. Если вместе с притязаниями, которые вы выдвигаете на королевство Французское, вы соизволите принять титул короля Франции и поместить его герб на своем геральдическом щите, то мы начнем повиноваться вам как французскому королю, и вы, как король Франции, нас полностью избавите от всех этих кар, штрафов и клятвенных обязательств. Мы сами попросим у вас освобождения от всех этих вещей, и вы его нам даруете. Вот путь, коим вы можете прийти к исполнению вашей затеи. Другого мы не видим. Поэтому, сир король, мы вам его предлагаем, и ждем вашего ответа».
Когда английский король услышал эти условия и требования фламандцев, то счел их довольно большими и почувствовал нужду в добром совете. Ему казалось тяжелым делом — взять титул и герб правителя той страны, в которой он еще ничем не владел. Ведь он не знал, к какому итогу придет, и сможет ли вообще завоевать Францию. Но, с другой стороны, он не хотел отвергать поддержку и помощь фламандцев, ибо те были способны помочь в его деле сильнее, чем все остальные люди на свете. Поэтому король обратился за советом к находившимся там герцогу Брабантскому, герцогу Гельдернскому, графу Юлихскому, мессиру Роберу д’Артуа и мессиру Жану д’Эно.
Прежде чем вынести общее суждение, эти сеньоры обменялись многими мнениями. В конце концов, еще раз обдумав, просчитав и взвесив все «за» и «против», король последовал подсказке названных сеньоров. Он ответил фламандцам, что если они согласны дать письменную клятву за печатями в том, что помогут ему вести войну, то он охотно выполнит их условие, а также поклянется оказать им помощь в отвоевании Лилля, Дуэ и Бетюна. Все фламандцы молвили в ответ: «Да!»
Затем был выбран и назначен определенный день для встречи в Генте. С наступлением этого дня туда прибыли король Англии, герцог Брабантский, герцог Гельдернский, граф Юлихский, граф Бергский, архиепископ Кёльнский, мессир Жан д’Эно, сир Фалькенберг и многие другие сеньоры Империи. Съехались туда и все советники из добрых городов Фландрии.
На начавшихся переговорах были подробно пересказаны и изложены все договоренности, уже утвержденные или принятые к утверждению, как это было сказано, постановлено и условлено на переговорах в городе Брюсселе. Затем все, что было сказано, согласовано и утверждено, занесли в грамоты и скрепили надежными печатями. И были об этом составлены и оглашены публичные акты. Король Английский принял титул короля Англии и Франции, а затем велел разбить свой геральдический щит на четыре поля и изобразить на них гербы названных стран. Фламандцы остались очень довольны всеми этими решениями.
Там же и тогда же было сказано и решено, что ближайшим летом король и его немецкие сторонники развернут очень большую войну во Франции и осадят город Турне. Они твердо надеялись его захватить, поскольку теперь у них был союзный договор с фламандцами.
Меж тем, король уже почти год не был в своей стране, и ему надлежало туда съездить, чтобы посмотреть, как обстоят дела, а также поведать о своих нуждах и попросить новых средств. Однако для этого он должен был получить одобрение своих советников. Те с легкостью дали свое согласие и сказали, что это будет правильный шаг.
Затем фламандцы попросили короля, чтобы он разместил во Фландрии, своей властью и своим именем, отряд латников и лучников во главе с двумя или тремя храбрыми мужами, которые помогли бы им охранять границу и советовали бы им, когда это потребуется. Король Англии ответил фламандцам, что так и сделает. Сверх того, он сказал Якобу ван Артевельде и гентцам, что оставит у них, как у добрых друзей, свою супру гу-королеву и весь свой двор, сроком до самого своего возвращения. От этого гентцы пришли в ликование.
Затем сеньоры-союзники разъехались и вернулись в свои владения, а королева Английская приехала в Гент. В те дни она была беременной и вынашивала мальчика, который родился в Антверпене и получил имя Лион. Когда король Англии покидал Гент, то, по просьбе фламандцев, распорядился, чтобы граф Солсбери и граф Саффолк остались во Фландрии с двумя сотнями копий и пятью сотнями лучников. Затем он простился со своей женой-королевой и прибыл в Антверпен. Там он нашел людей, коих собирался увезти с собой, в полной готовности, а свой флот — полностью снаряженным. Поэтому, погрузившись на корабли, англичане отчалили из антверпенской гавани, вышли в открытое море и плыли в сторону Англии до тех пор, пока не прибыли в Оруэлл. Там сеньоры высадились с кораблей на берег и продолжили свой путь на иноходцах и лошадях, пока не приехали в город Лондон.
Узнав о прибытии короля, англичане во всех частях королевства были охвачены очень большой радостью, ибо крайне его заждались. Прелаты, сеньоры и советники из добрых городов и крепостей явились его повидать и поприветствовать, как и надлежит делать в отношении своего сеньора. Он им поведал, любезно и неспешно, обо всех своих приключениях и достижениях, а также о друзьях и союзниках, коих он приобрел за морем. Особенно большой расчет он делал на фламандцев, и его люди были согласны с ним.
Однако вернемся к королю Филиппу Французскому, который прибыл в округ Парижа и дал отпуск всем своим людям, ибо хорошо видел, что нужды в них больше нет. Прослышав, что неприятельский король удалился в Англию, он захотел создать и воздвигнуть преграду для его возможного возвращения. Он приказал очень зорко стеречь море и повелел дополнительно усилить флот, верховными капитанами коего были Барбевер, Бегюше и мессир Юг де Киере. Команды этих морских эскюмеров состояли из нормандцев, генуэзцев и пикардийцев. Они отдыхали по своему желанию: когда в Кале, когда в Виссане, а иной раз в Булони, Кротуа, Сен-Валери, Дьеппе, Арфлёре — в общем, везде, где хотели. Они были столь сильны на море, что англичане их очень страшились. Весьма часто они приближались к английским берегам и крейсировали возле Дувра, Рая, Винчел-си, Плимута, Веймута и Дартмута. При этом еще никто не дерзал выплывать им навстречу, но от них всюду охранялись порты и гавани.
В ту зиму эскюмеры выжгли остров Уайт и нанесли великий урон англичанам на море. Тогда же захватили они превосходный английский неф, под названием «Кристофль». Он был неимоверно велик и доверху нагружен шерстью, которую везли во Фландрию. Однако нормандцы стали его хозяевами и господами. Всех англичан, находившихся на судне, они побросали за борт, а шерсть отвезли в Кале: там тогда была их главная ставка.
Когда рыцари, жившие по соседству с Тьерашем, прослышали и узнали, что английские и немецкие латники ушли восвояси, то такие из них, как сир де Куси, сир де Вервен, видам Шалонский, сир де Пресиньи, сир де Лор, сир де Клари, сир де Ла-Бов, сир де Лок[1223], а так же те, чьи города были сожжены англичанами и немцами, устроили товарищеское собрание. Они решили напасть на владения мессира Жана д’Эно, поскольку он тоже участвовал в некоторых недавних набегах. Он не смог и не пожелал от этого уклониться, ибо должен был служить английскому королю, коль скоро брал его деньги.
В итоге у них набралось около тысячи латников, а могло быть и больше, если Бони пожелали, но им показалось, что для разорения владений мессира Жана д’Эно такого количества воинов будет вполне достаточно. Сир де Куси прислал на этот сбор некоторых своих людей, но сам не пожелал участвовать в столь незначительном карательном набеге.
Эти латники тайно собрались в отряд и под покровом ночи проехали через лес, называемый Тьерашским. Затем, на восходе солнца, они вторглись в округ города Шимэ. Добрые горожане в ту пору еще ничего не опасались и вовсе не думали, что им придется поплатиться за набеги, которые их сеньор мессир Жан д’Эно совершил во Франции, служа английскому королю. Но поплатиться все-таки пришлось.
Когда французы миновали Тьерашский лес и Унэйскую рощу, то выехали на равнину и напали на предместья Шимэ. В городе тотчас поднялся переполох. Добрые горожане затворили ворота и поднялись на стены укреплений. В ту пору предместья Шимэ были обширны, и в них проживало множество богатых людей и видных фермеров-скотоводов: они были застигнуты в своих постелях, и спаслись лишь те, кто сумел спастись. Французские латники собрали большую добычу как в городском предместье, так и в соседних местечках и селениях. В тот день они захватили более двенадцати тысяч лошадей, тысячи свиней и пятисот коров и быков, ибо эта область весьма изобильна скотом и провиантом. Согнав всю эту скотину в одно стадо, французы начали жечь.
В первую очередь они спалили все предместье Шимэ и разрушили мельницы, которые стояли вне городских укреплений. Затем они разорили всю окрестную страну. При этом были сожжены Вирелль, Ломпре, Во, Байлё, Бурлер, Форж, По, Виллер, Ворьё, Сен-Реми, Сент-Женевьев, Салль, Баллевр, Валлер, Эбретр, Моменьи — короче, все городки в округе Шимэ. Потом французы собрались в местечке Селуэн, а когда они из него уходили, то предали его огню, ничего не пощадив. Вместе с живой добычей они угнали множество пленников, с коих впоследствии взяли хороший выкуп. Было несомненно, что этот набег они совершили в отместку и в обиду мессиру Жану д’Эно.
Вернувшись в Обантон, они разделили добычу, а затем разъехались по своим домам. Мессир Жан д’Эно пребывал тогда в Монсе, что в Эно, подле своего родича графа. Когда до него дошла весть о том, что французы выжгли и разграбили всю его землю Шимэ, за исключением городской крепости, он был жестоко разгневан, и по веской причине. Он немедля переговорил об этом со своим племянником графом, но тот в ответ посоветовал снести обиду как можно хладнокровнее, ибо пока, дескать, ничего иного сделать нельзя.
В ту же самую неделю случилось еще, что французские солдаты, размещенные в городе Камбре, вышли из него и подступили к замку Реланг. Это замок мессир Жан д’Эно поручил охранять своему внебрачному сыну, который носил имя Жан, был рыцарем и имел при себе примерно сорок воинов. Французские наемники совершили на замок один большой приступ и, не сумев его взять, удалились обратно в Камбре. Защитники Реланга тем же вечером тщательно осмотрели свои укрепления и поняли, что не смогут их долго удерживать против камбрейцев. Поэтому они вынесли из Реланга находившееся там добро, а затем предали замок пламени и удалились в Валансьенн.
На следующий день камбрейцы вновь подступили к Релангу и обнаружили, что он сожжен, а охранявшие его воины ушли. Тогда камбрейцы окончательно разрушили замок, сровняв его стены с землей. Мессир Жан д’Эно был извещен обо всех причиненных ему убытках и какое-то время сносил их со всем спокойствием, на которое был способен, как иногда это следует делать.
Выше вам было весьма подробно рассказано о том, как мессир Готье де Мони захватил замок Тён-Л’Эвек и оставил там гарнизон во главе со своим братом — рыцарем, по имени Жиль Гриньяр де Мони. Этот рыцарь со своими соратниками очень сильно досаждал жителям Камбре. Одно время он так пристально за ними следил, что они постоянно испытывали тревогу. Ведь очень часто, когда они не были начеку, он нападал на их укрепления.
И вот случилось однажды, что он и его товарищи совершили конный набег до самых городских ворот. Какое-то время они простояли там совершенно открыто, а затем весьма неспешно, добрым строем отъехали в поле. Однако к тому дню гарнизон Камбре получил заметное пополнение. Поэтому, когда камбрейцы увидели этих воинов, которых они звали эннюерцами и которые столь сильно им докучали и досаждали, то собрались в отряд, насчитывавший примерно двести латников. Затем они вооружились, сели на лошадей и, повелев распахнуть ворота в башне Робера и опустить мост, выехали в поле.
В отряде камбрейцев находился один молодой дворянин-башелье родом из Гаскони, который был каноником Камбре. Он ехал на превосходном боевом скакуне и показал себя в тот день очень опытным и отважным воином. Когда он выехал на поле, то накренил свое копье и, прикрывшись щитом, задал коню шпор. Мессир Гриньяр де Мони, который тоже был очень храбр и жаждал схватки, взял копье наперевес и, пришпоривая коня, понесся врагу навстречу. Противники поразили друг друга точно в середину щитов.
Каноник, коего звали Гильом Маршан, ударил рыцаря столь мощно, что пробил ему щит, кольчугу со стальной пластиной, и вонзил ему в грудь наконечник на целых полфута. От такого удара мессир Гриньяр рухнул наземь. Камбрейские воины тотчас подъехали к поверженному и окружили его, а Гильом Маршан поворотил коня и вернулся к своим. Увидев, какая жестокая беда стряслась с их капитаном, соратники из Тён-Л’Эвека перестали соблюдать какой-либо строй и ударились в бегство. Некоторые бывалые камбрейские воины, имевшие резвых лошадей, пустились за ними в погоню и пленили до девяти человек, а остальные беглецы спаслись и укрылись в Тён-Л’Эвеке.
Очень тяжело раненый мессир Гриньяр де Мони был взят в плен, доставлен в Камбре и отдан в руки лекарей и хирургов. Те с радостью бы его выходили, если Бмогли, но все было напрасно, и умер рыцарь в стенах Камбре. Поэтому его братьям, Жану и Тьерри, пришлось вести с камбрейцами переговоры о выдаче тела. Камбрейцы решили его отослать, и пришли за ним в Камбре два брата-кордельера. Получив тело, они поместили его на катафалк, обтянутый черным, и доставили в Валансьенн. Там его погребли и упокоили в церкви Святого Франциска. Таковы превратности войны. После этого замок Тён-Л’Эвек остался под охраной двух братьев де Мони: Жана и Тьерри.
Воины камбрейского гарнизона очень настойчиво донимали бальи Вермандуа, чтобы он, наконец, дозволил им вторгнуться в графство Эно и пройтись по нему огнем и мечом. Ведь камбрейцы заявляли, что эннюерцы нанесли и причинили им больше ущерба, чем англичане и немцы, и удивлялись, почему их до сих пор щадят от вторжения. Вскоре в совете короля Франции было заявлено, что графы Эно, и отец и сын, всегда были заодно с врагами королевства Французского и всеми силами наносили ему вред и урон. Они-де скрытно пособничали англичанам, и если бы в свое время они отмели притязания, требования и доводы английского короля столь же решительно, сколь их поддержали, то эта война никогда бы не началась. Поэтому должны эннюерцы поплатиться за все эти козни, ибо слишком хорошо на них нажились.
Против графа Эно и его страны было высказано и выдвинуто еще множество других обвинений, причем графа и не подумали пригласить, дабы выслушать его оправдания. В итоге было согласовано и решено, что французские воины-наемники, размещенные в городе Камбре, развернут войну в графстве Эно и потопят его в пламени. А те только о том и мечтали! Поэтому однажды в субботу они снарядились и выступили из Камбре под покровом ночи.
В их отряде насчитывалось примерно шестьдесят копий, и вели его мессир Морейль, мессир Рено де Три[1224], мессир Дрю де Руа[1225] и сир де Мелленкур[1226]. Чтобы исполнить свой замысел, им вовсе не требовалось большое войско, ибо в краю Эно еще не было никакой тревоги, и войны его правителю еще никто не объявлял.
И вот, примерно в десятом часу ночи, эти латники и множество пехотинцев прибыли из Камбре в город Аспр, который, как и ныне, не имел никаких укреплений. Местных жителей они застали в постелях, и дабы нагнать на них страху, латники приказали следовавшим за ними пехотинцам поджечь город в пяти или шести местах. Поднялись крики и вопли. Горожане — мужчины, женщины и дети — тотчас всполошились и увидели ясно, что это, оказывается, их соседи, солдаты из Камбре, их разбудили и наносят им ущерб. Тут начали все люди разбегаться и прятаться кто куда. Тем не менее, очень многие из них были взяты в плен или убиты. Если бы французы пожелали, то захватили бы пленных еще больше, но они увлеклись грабежом города. Они взламывали сундуки и нагружали добычей коней, повозки и фуры, привезенные туда по их приказу. Даже простые пехотинцы так нагрузились тканями и ценным скарбом, что дальше некуда.
В Аспрской церкви поклоняются мощам Святого Агера. Этот святой очень суров, и его гнева следует весьма опасаться. Аспрская церковь является пре-вотством и управляется братией монастыря Святого Вааста, расположенного в Аррасе. В те дни церковный прево в Аспре отсутствовал. Однако он оказался столь предусмотрителен, что, уезжая в Валансьенн, распорядился привезти и доставить туда раку с мощами Святого Агера, реликварий и самое дорогое церковное убранство. Посему были оные вещи спасены, а иначе все они пропали бы, ибо и город, и аббатство, и вообще все в округе было дочиста разорено и разграблено, так что не осталось ничего, за что можно было бы выручить деньги. И был весь город сожжен, а мельницы — сожжены и разрушены.
Весть о разорении Аспра была доставлена в Валансьенн с предельной скоростью, конным гонцом. В те дни граф Гильом д’Эно и графиня проживали в своем дворце, называемом Зала. И там же, из любви к графу, обретались мессир Анри д’Антуэн, сенешаль Эно — мессир Жерар де Вершен, сир де Варньи, мессир Анри д’Уффализ, сир де Гомменьи, сир де Вертэн и многие другие эннюерские рыцари и оруженосцы.
Новость дошла до графа, когда он лежал в постели, но он тут же вскочил на ноги, легко вооружился и разослал по городу слуг — будить рыцарей и оруженосцев. Затем граф сел на коня и выехал из дворца с малой свитой. Однако по пути каждый встречный к ней пристраивался и устремлялся вслед за графом.
Приехав на рыночную площадь Валансьенна, граф увидел двух стражников, несших дозор в набатной башне. Поэтому прокричал он им во весь голос: «Бейте, бейте в колокола! Поднимайте город!» Его приказ исполнили: колокола затрезвонили во всю мощь. Все горожане беспорядочной толпой высыпали на улицу, дивясь, что это могло случиться столь поздним часом?! Затем, прихватив оружие, каждый из них двинулся к рыночной площади.
Граф же тем временем покинул город через Камбрезийские ворота и выехал в поле. Все люди за ним последовали — кто верхом, кто пешком. Граф уже проехал через Фонтенель и приближался к Моншьо, когда к нему прискакал вестовой и сообщил, что двигаться дальше нет смысла, ибо камбрейцы отступили и ушли восвояси. Тогда граф повернул вспять и прибыл в Фонтенель, дабы повидать госпожу свою мать, которая уже была извещена обо всем случившемся и, как могла, постаралась успокоить своего сына. Она хотела как-нибудь оправдать своего брата, короля Франции. Но граф не желал терпеливо выслушивать ее доводы и твердил, что отплатит французам за этот набег.
Когда юный граф Эно провел примерно час подле госпожи своей матери и слегка успокоился, то простился с ней и вернулся в Валансьенн. По прибытии он задал работу писцам и посыльным и дал знать всем рыцарям Эно, чтобы, прочтя его письма, они соизволили явиться в город Моне. Все повиновались, и самым первым к графу прибыл его дядя, мессир Жан д’Эно, который уже был извещен о причиненной ему обиде. Однако это его лишь порадовало. Едва завидев графа, он воскликнул: «Ну что, и войну и любовь получили вы от французов? Так-то они вам отплатили за ваши услуги. Ничего иного я от них и не ждал». — «Милый дядя, — сказал граф, — вы имеете основание так говорить. Французы разожгли такую ссору, которая будет дорого стоить и мне и им, ибо я желаю, чтобы нанесенная нам с вами обида была отомщена, и как можно скорее». — «Вы дельно говорите, — ответил дядя, — и так оно и будет».
На совещаниях, проведенных в городе Монсе, что в Эно, было высказано много мнений и предложений. Некоторые бароны страны желали отправить к королю Франции достаточно представительное посольство, дабы выяснить, от него ли исходило распоряжение учинить пожары в графстве Эно без всякого объявления войны. А некоторые другие рыцари желали и предлагали совсем обратное. Они говорили, что слать посольство — пустое дело, но раз уж им нанесли обиду, то надо отомстить за нее всеми силами.
И было сказано: «Всякая скрытая война ничего не стоит. Мессир Жан д’Эно послал вызов королю Франции и вел против него войну вместе с английским королем. Вот и вы, сударь, пошлите ему вызов. Мы все, ваши вассалы, тоже подпишемся под этим вызовом, а затем поведем против Филиппа Французского добрую войну, ибо мы вовсе не хотим сносить эту обиду». Граф Эно и все участники совещания остановились на этом предложении. И было это сделано к вящему удовольствию мессира Жана д’Эно, который страстно мечтал отомстить.
Доставить вызов по назначению был избран и уполномочен аббат Креспенского монастыря по имени Тибо. Урядив и уладив свои дела, он выехал из Эно и доставил вызов королю в Париж. Король Филипп на это лишь рассмеялся и сказал, что его кузен — какой-то безумец, ибо он хлопочет о сожжении и разорении своей же собственной страны.
Пока креспенский аббат ездил в Париж и выполнял поручение, граф Эно и мессир Жан, его дядя, запасались всеми вещами, необходимыми для ведения доброй войны, а рыцари и оруженосцы Эно крайне радовались тому, что им удастся повоевать. Но вот вернулся господин аббат и поведал, как он управился, и что за ответ ему дали в Париже относительно того, как французы поступят с графством Эно. Однако эннюерцев это не смутило, и они тотчас прикинули и рассмотрели, где лучше начать вторжение в королевство Французское. Мессир Жан д’Эно, который первым претерпел урон и обиду, настоял, чтобы первая добыча досталась ему. И было задумано проехать через Тьерашский лес и нагрянуть под Обантон, а также во владения сеньора де Вервена и мессира Жана де Бемона, поскольку земля Шимэ была выжжена под их руководством.
Жители города Обантона очень опасались графа Эно и его дядьки. Ведь жившие поблизости рыцари и оруженосцы, прежде чем напасть на округ Шимэ, устроили военный сбор в Обантоне, а затем вернулись туда из набега. Поэтому горожане обратились с просьбой к бальи Вермандуа, дабы он соизволил прислать им достаточное количество стойких и опытных воинов, которые помогли бы им оборонять город. Названный бальи написал сеньору де Вервену, мессиру Жану де Бемону, сеньору де Лору и многим прочим рыцарям и оруженосцам из тамошней округи, чтобы они соизволили съехаться в Обантон и порадели об охране города. Сеньоры из близлежащей местности, именуемой Тьераш, повиновались названному бальи, ибо имели поручение от короля Франции выполнять и эти, и еще более важные задачи. Они прибыли в Обантон и, обосновавшись в нем, укрепили его, как могли.
Граф Эно устроил сбор и съезд своих латников в городе Монсе, что в Эно. Кроме того, он письменно попросил некоторых рыцарей Брабанта и Хесбена, чтобы они явились служить ему и помогли отомстить за обиду, нанесенную французами. Многие из этих рыцарей без всяких отговорок явились в Моне. В частности, сир Фалькенберг, который был очень отважен, прибыл служить графу с двумя сотнями латников. Прибыли туда и сир д’Ажимон с большим отрядом, и сир де Монжарден[1227], и множество прочих, так что в итоге собралось целых десять тысяч латников.
Они погрузили на повозки и фуры продовольствие, артиллерию, шатры и все, что им требовалось, а затем выступили из Монса и поехали в сторону Мо-бёжа. Миновав его, они продолжали свой путь до тех пор, пока не пересекли Тьерашский лес и не вторглись во Францию. Их передовые отряды, разъезжая во все стороны, спалили и разорили Синьи-Ле-Гран, Синьи-Ле-Пти, Мартелли, Реньове, Мобер-Фонтен и все открытые селения в тамошней округе, ни одно не пощадив. Затем они прибыли под Обантон и осадили его со всех сторон, ибо имели довольно людей, чтобы сделать это.
Когда рыцари, находившиеся в городе, увидели такое великое вражеское войско, то встревожились больше прежнего, и наверняка некоторые из них захотели тогда оказаться у себя дома. Но, уж коли они прибыли в Обантон, чтобы помогать и советовать горожанам, то надлежало им себя достойно выказать. И они это сделали. Прежде всего, они очень толково распределили свои силы по тем местам, которые требовали наибольшей защиты.
Проведя под Обантоном пять дней, эннюерцы совершили на него множество приступов и нападений, так что с обеих сторон не обошлось без раненых и зашибленных. Оборонявшие город французские рыцари при каждом приступе держались очень отважно, и если бы Обантон был защищен не одними лишь палисадами, то он обязательно выстоял бы. Однако было еще удивительно, как он смог продержаться столь долго против такого большого количества добрых эннюерских латников.
Среди штурмов, которые тогда затевались и устраивались, был один, особенно большой, в субботу, называемую Факельной. В ходе него очень многие защитники города были ранены арбалетными стрелами.
В тот день Бодуэн де Бофор[1228], эннюерский оруженосец из земли Бенш, весьма храбро шел на приступ и штурмовал одни ворота. Пока он их штурмовал и совершал множество ратных подвигов, один камень, брошенный сверху, попал ему в руку и сломал кость, и не мог он потом ею действовать очень долгое время.
В субботу, которая зовется Факельной, Обантон подвергся очень мощному и продолжительному приступу, и я не совру, если скажу, что и нападавшие и оборонявшиеся напрягали все свои силы. Городские укрепления вовсе не были столь внушительными, чтобы их можно было легко защищать, и, тем не менее, находившиеся в городе дворяне удерживали их очень долгое время. Эннюерцы крайне дивились тому, что город так упорствует в обороне, ибо он был укреплен и огорожен всего-навсего одними палисадами. Говорят, и это правда, что эннюерцы в ту субботу все-таки одолели оборонявшихся: беспрестанно продолжая свой натиск и навалившись великими силами, они проломили палисады и ворвались в городские пределы.
Когда французские дворяне увидели, что оборонять укрепления уже бессмысленно, то некоторые, хотя и не все, отступили на площадь, расположенную перед одним монастырем. А некоторые держали своих коней полностью оседланными. Вскочив на них, они пронеслись сквозь ворота и вырвались в поле. То были, в частности, мессир Жан де Бемон и мессир Тома, владетель Вервена. Видам же Шалонский и один его юный сын, принявший там рыцарское посвящение, остались в Обантоне и собрали своих людей на площади перед монастырем.
Весть дошла до мессира Жана д’Эно о том, что сир де Вервен вырвался и умчался из города и скачет теперь в сторону Вервена, не жалея шпор. Тотчас мессир Жан д’Эно потребовал своего боевого скакуна. Его привели, поспешая изо всех сил. Когда рыцарь сел в седло, то сказал своим людям: «Ну-ка, скорее, погонимся за этим рыцарем. Он мне нужен живым или мертвым. Ведь это он нанес больше всего вреда и ущерба моей земле Шимэ!» Тут увидели бы вы, как рыцари и оруженосцы, повинуясь приказу, садятся на коней и выезжают в чисто поле следом за своим сеньором и его стягом (этот стяг вез мессир Тьерри де Сансель[1229]).
Сир де Вервен мчался на хорошо оседланном чистокровном скакуне, имея целых пол-лье форы, а его люди поспешали за ним как могли. Однако некоторые из них имели плохих лошадей и не смогли ускакать достаточно далеко. Эти были настигнуты на дороге и либо взяты в плен, либо убиты. Однако сир де Вервен так хорошо подналег, что, назло всем врагам, домчался до своего города и укрылся в нем.
Когда мессир Жан д’Эно увидел, что гнаться за сиром де Вервеном уже бесполезно, то поворотил назад. Так же поступили и его люди, которые вели с собой много пленников. Вернувшись в Обантон, они обнаружили, что все уже кончено: видам Шалонский пленен, его юный сын и еще два рыцаря убиты, а многие другие ранены. Так свершилось тем днем в Обантоне.
Захваченный вышеописанным образом, город был разорен и разграблен, а затем сожжен. Когда эннюерцы так управились, то выступили в обратный путь и вернулись в Шимэ. Мессир Жан д’Эно там остался, а сир Фалькенберг и сир д’Ажимон поехали дальше, к Динану. Что касается графа Эно, то он вместе с сиром Энгиенским и прочими рыцарями вернулся в Моне. По прибытии он дал отпуск всем латникам, и они разъехались по своим краям.
Теперь эннюерцы были начеку и заготавливали припасы в своих крепостях, ибо они всерьез полагали, что, коли война развязана, то дело так не останется, и французы еще нагрянут к ним в гости. Графу Эно посоветовали отправиться в Англию: пусть он поведает своему зятю-королю о своих трудностях и заключит с ним военный союз, а король, как императорский викарий, пусть отдаст распоряжение, чтобы германские сеньоры, которые обязаны ему полным повиновением и служили ему под Камбре, были готовы помочь названному графу вести его войну. Ибо граф был исполнен твердой и великой решимости воевать против Франции с негаснущим пылом.
Остановившись на этом предложении и совете, граф созвал знать своей страны и советников из добрых городов на заседание в Моне. Там, в присутствии всех, он поставил и назначил своего дядю, мессира Жана д’Эно, на должность бальи, хранителя и управляющего графства Эно до тех самых пор, пока он не вернется из Англии. Граф попросил, чтобы каждый соизволил повиноваться его дяде, как если бы это был он сам, собственной персоной. Все пообещали ему это от чистого сердца, поскольку знали названного мессира Жана д’Эно как человека очень храброго и рассудительного и чувствовали, что он не станет от них требовать ничего неразумного.
Когда юный граф Эно покончил со сборами, то простился с госпожой своей матерью и своей супругой графиней, выехал из Кенуа, где он держал свой двор, и прибыл в Моне, что в Эно. Там он застал своего дядю и провел подле него еще один день, дабы как можно лучше обсудить и продумать свои дальнейшие действия. Затем граф покинул Моне и, проследовав через Халле, прибыл в Брюссель. Там он нашел герцога Брабантского, на дочери которого был женат. Герцог оказал ему очень теплый прием, ибо любил его всем сердцем и даже больше, чем любого из своих детей. Когда граф пожаловался на обиды и убытки, нанесенные ему французами, герцог ответил: «Так же, милый зять, и вы им сделали. Вот вы теперь и в расчете. Однако дело на этом не кончится, ибо французы могущественны, надменны и граничат с вами. Каждый день они могут вторгнуться в вашу страну и нанести урон: вам следует ждать неприятностей. Поэтому я вас считаю очень предусмотрительным и рассудительным, раз вы заранее укрепляетесь против ваших врагов. Ибо если противник сильнее и могущественней тебя, его следует опасаться. Будьте совершенно уверены: я останусь на вашей стороне». Граф молвил в ответ: «Большое спасибо!»
Прогостив у герцога Брабантского день с лишним, граф Эно поведал ему о всех своих заботах и замыслах. Затем он с ним простился и, покинув Брюссель, приехал в Гент повидать свою сестру, королеву Английскую. При встрече он сообщил ей, что собрался побывать в Англии. Королева была крайне довольна и сказала, что это добрая затея. Затем она дала брату письмо для своего господина, короля Англии. Помимо этого, граф Эно побеседовал с Якобом ван Артевельде, который был тогда в графстве Фландрском самым влиятельным человеком, и посвятил его во все свои дела, как уже сделал это с герцогом Брабантским — своим великим тестем.
Якоб ван Артевельде принял заботы графа очень близко к сердцу и сказал:
«Сир, нисколько не сомневайтесь, что Фландрская земля будет для вас открыта и готова вам помочь. Скажите вашему зятю и моему кумоньку, королю Англии, чтобы он постарался уладить и утрясти свои дела за морем и возвращался назад со всей возможной поспешностью. Если он это сделает, то, в соответствии с условиями того договора, который мы, фламандцы и немцы, с ним заключили, мы поведем против Франции славную и яростную войну, и будем ее продолжать до тех пор, пока полностью не удоволимся, и вы, кому французы нанесли ущерб и обиду, тоже».
Граф Эно молвил в ответ: «Якоб, я не забуду ему сказать ничего».
Затем он простился со своей сестрой-королевой и с Якобом ван Артевельде и уехал и из города Гента. Явившись в город Антверпен, он нашел свой флот уже полностью снаряженным, а людей — готовыми к плаванью. Поэтому взошел он на свой корабль, а все его люди на те корабли, которые были им указаны. Затем они снялись с якоря, покинули антверпенскую гавань, вышли в море и, пользуясь попутным ветром, плыли в сторону Англии, пока не причалили в Оруэлле.
Однако нам слегка наскучило рассказывать о графе Эно. Поэтому поговорим теперь о короле Франции и событиях, случившихся в Эно, пока граф там отсутствовал.
Вы должны знать, что король Филипп Французский получил очень тяжелые, тревожные и возмутительные известия о том, что его кузен, граф Эно, и эннюер-цы совершили нападение на Обантон и Тьераш, произведя там опустошения еще большие, нежели прежде. Поэтому он люто и нешуточно разгневался на своего кузена, графа Эно, и сказал, что примет меры.
Граф Людовик Фландрский и его жена-графиня проживали тогда в Париже, подле короля, который из чистой необходимости давал им средства на содержание их свиты, ибо из Фландрии к ним не поступало никаких рент и доходов. Все они оказались в распоряжении Якоба ван Артевельде. Сборщики их взимали, а потом отчитывались перед названным Артевельде и другими людьми — выборными горожанами Гента, Брюгге, Ипра и Куртре, которые должны были их заслушивать и отдавать им распоряжения.
Все собранные средства помещались на хранение в запасную казну, дабы, если у страны возникнет нужда в деньгах, они были бы уже наготове. Приберегались они еще и для того, чтобы отдать их графу, если он вдруг решит вернуться и станет добрым и верным фламандцем, без всякого притворства. А те средства, которые Якоб ван Артевельде тратил на содержание своей свиты, выделялись ему из некоторых дополнительных налоговых сборов, учрежденных и установленных к еженедельной уплате.
Граф Фландрский очень сильно упрашивал короля Франции и его советников, чтобы они соблаговолили принять меры и принудили фламандцев к покорности. А если фламандцы будут упорствовать, то пусть к ним будет применена кара, еще прежде назначенная по приговору папы. Взвешивая в уме все это, король Франции видел, что фламандцы слишком сильно взбунтовались против него и ищут, себе в укрепу, а ему во вред, опасных союзов с немцами, эннюерцами, брабантцами и англичанами. Однако король хотел отвратить их от этих союзов скорее мягкими и дружелюбными речами, нежели силой и угрозами. Поэтому он послал в город Турне на переговоры с фламандцами своего коннетабля графа Рауля д’Э и де Гин, сеньора де Монморанси и сеньора де Сен-Венана, а из прелатов — епископа Парижского[1230] и епископа Шартрского[1231].
Эти сеньоры, уполномоченные королем Франции, сделали так, что советники из добрых городов Фландрии прибыли побеседовать с ними в Турне. Там, на больших и долгих переговорах, были сказаны и произнесены многие речи, но фламандцы, приехавшие в Турне, строго придерживались наказа, полученного от Артевельде. Они заявили, что прислушаются к мирным предложениям лишь в том случае, если король Филипп вернет им Лилль, Дуэ и Бетюн с округами, дабы они вновь стали владением Фландрии. Королевские посланцы не имели столь широких полномочий, чтобы положительно ответить на это условие. Поэтому они прервали переговоры и вернулись во Францию.
Когда король увидел, что ничего иного он не добьется, то послал к папе Клименту Шестому, который правил в ту пору церковью, весьма внушительное письмо, в коем вся земля Фландрская отдавалась на его суд, и просил король, чтобы папа соизволил вынести ей приговор.
Папа Климент видел, что просьба французского короля обоснована. Поэтому он вынес всей Фландрии и фламандцам общее и публичное осуждение и послал буллы с отлучением в такие диоцезы, как епископство Камбре, епископство Турне и епископство Теруан. И долгое время никто из священников по всей Фландрии не осмеливался служить мессы под угрозой лишиться бенефициев и подвергнуться церковному отлучению.
Когда Якоб ван Артевельде и фламандцы увидели это, то написали королю Англии об опасности, в которой оказалась вся фландрская земля, и попросили его, чтобы он, возвратясь из-за моря, соизволил привезти с собой английских священников, дабы те творили службы во Фландрии вопреки авиньонскому папе и королю Филиппу. Король Англии был рад уважить фламандцев и прислушался к их просьбе очень охотно. Он вовсе не хотел, чтобы дела во Фландрии шли как-нибудь иначе. Через людей, доставивших ему письма, он передал фламандцам, чтобы они нисколько не тревожились: он привезет им священников предостаточно. Поэтому фламандцы успокоились и стали, как могли, воздерживаться от посещения церквей до тех пор, пока король Английский не вернулся во Фландрию. И были священники во Фландрии очень расстроены из-за того, что совершенно не творили служб, ибо тем самым они лишались подношений.
От имени французского короля, в гарнизоне Турне находились такие рыцари, как сир де Три — маршал Франции, мессир Матье де Руа[1232], мессир Годмар дю Фэ, сир де Шатийон, мессир Луи де Шалон и многие другие. И вот получили они от короля Филиппа особый тайный приказ причинять фламандцам такой вред и ущерб, какой только смогут, поскольку фламандцы не пожелали образумиться.
Эти французские сеньоры и рыцари повиновались и снарядились. Под началом сеньора де Вервена, капитана Дуэ и капитана Лилля, собралось целых пять сотен копий, а также четыре сотни арбалетчиков и целых шесть тысяч пехотинцев. Однажды вечером, после ужина, это воинство выступило из Турне и двинулось скорым маршем и скрытыми путями.
На рассвете французы прибыли под Куртре и затаились до той поры, пока добрые горожане не погнали за ворота своих коров, быков, свиней и овец. Тогда французы выслали к городу передовой разъезд. Эти всадники доскакали до самых палисадов и, если бы пожелали, легко смогли бы ворваться в город через ворота, распахнутые в сторону Турне. Но они не стали этого делать, ибо опасались оказаться в западне. Они убили и ранили некоторых людей, проживавших в предместьях, и, взяв в плен мужчин, женщин и детей, погнали их перед собой. Своим слугам они приказали предать предместья огню, и были те полностью сожжены, а добыча — собрана. Затем французы нагрянули в Дотиньи и полностью спалили его. С наступлением вечера они вернулись в город Турне, ведя с собой не менее десяти тысяч голов скота и целых пять сотен пленных, средь которых были и женщины и дети. Впоследствии они были выкуплены, а некоторых отпустили домой даром, из любви к Богу.
Новость о случившемся достигла Якоба ван Артевельде, который находился в Генте. Он был жестоко разгневан, и ему показалось, что это событие может обернуться для него великой хулой, поскольку он являлся верховным хранителем Фландрии. Тотчас написав письмо, он скрепил его печатью и отправил с посланцами в Ипр к графу Солсбери и графу Саффолку, которые сидели там с гарнизоном. В этом письме Артевельде просил, чтобы к назначенному дню графы со своими людьми были уже в Куртре, ибо он подвигнет фламандцев идти на осаду города Турне.
Когда два вышеназванных графа услышали эту новость, пришедшую к ним из Гента, то очень сильно обрадовались, так как уже долгое время они томились в Ипре бездельем. Поэтому они спешно уладили свои дела и сели на лошадей, дабы выступить в поход туда, куда их позвали. С ними могло быть лишь около пятидесяти копий, ибо они разослали часть своих людей в Поперинге, Мессии, Берг, Кассель, Бурбург, Фюрн, Ньюпорт, Дюнкерк и Гравлин, дабы защищать рубежи от французов, находившихся в Сент-Омере, Теруане, Эре и Сен-Венане. Все эти французские гарнизоны тоже стерегли порубежье и причинили бы великий вред и урон названной земле Фландрской, если бы не знали, что в перечисленных городах находятся английские гарнизоны.
Итак, два английских графа со своим отрядом отправились в путь и, насколько мне известно, им надлежало проследовать мимо города Лилля, в котором, от имени французского короля, находилось целых две сотни копий савойцев и бургундцев. Средь прочих там были мессир Аме Женевский, мессир Юг де Шалон[1233], Галлуа де Ла-Бом, сир де Виллар и сир де Гроле. Эти латники, находившиеся в Лилле, были оповещены, я не знаю как — через шпионов или иначе, что два английских графа, которые сидят с гарнизоном в Ипре, должны отправиться в поход и проследовать в сторону Ауденарде на соединение с Якобом ван Артевельде.
Получив это донесение, вышеназванные рыцари сошлись на совет, дабы решить, как им лучше действовать. Посовещавшись, они рассудили, что слишком большой срам на них ляжет, если враги проследуют столь близко от них — на расстоянии всего одного лье или около того, а они не сходят с ними переведаться, имея для этого достаточно людей вместе с силами городского ополчения. Поэтому, вооружившись, они сели на лошадей и велели снарядиться всем лилльским арбалетчикам и доброй тысяче горожан.
Когда весь отряд выступил из города, французские рыцари спросили, есть ли у англичан выбор путей. Люди, знавшие местность, ответили: «Да, имеются две дороги: одна идет по правую руку от нас, а другая — по левую». Услышав этот ответ, рыцари разделили своих людей на два отряда и устроили две засады. И вот англичане, которые совершали свой переход, не выслав вперед дозора, угодили в одну из этих ловушек. А ведь их очень настойчиво предостерегал от этого один эннюерский рыцарь по имени мессир Вафлар де Ла-Круа, который весь минувший сезон находился в Ипре вместе с англичанами и досаждал набегами жителям города Лилля, ибо он находился с ними в состоянии войны и вражды.
Он сказал: «Милые господа, мы действуем опрометчиво». У него спросили, почему. «Мы слишком близко подъехали к Лиллю, а там, чтоб вы знали, гарнизона хватает, ибо он никуда не убывал». Ему ответили: «Вафлар, вы просто боитесь, оттого и ваши опасения. Возвращайтесь в Ипр, если вам страшно». — «Я не знаю, — отмолвил он, — как я поступлю. Я и впрямь не вполне за себя уверен. Ведь если я попаду в плен, моя песенка спета: я еду с вами, рискуя жизнью. А вот вы — вы столкуетесь о приемлемом выкупе и не понесете никакого телесного ущерба».
Пока они так судили да рядили, то забыли об осторожности и на повороте одной длинной изгороди напоролись на засаду, в которой притаилось довольно людей, чтобы напасть на них и разбить. Лишь только мессир Вафлар де Ла-Круа увидел, как оборачивается дело, то не поехал дальше, но осадил коня и заставил его перескочить через один ров, двенадцать ступней шириной, а затем задал коню шпор и был таков. Другие так не сделали и были окружены врагами.
Когда англичане увидели, что бой неминуем, то все спешились и, взяв копья наперевес, начали с великой силой ломить на врага, а савойцы и бургундцы — на них. В этом мощном противостоянии англичане выказали себя храбрецами, но под конец не смогли сдюжить и вынести французского натиска, ибо он оказался для них слишком силен. Поэтому были они пленены, лишь немногие погибли.
В английском отряде был один юный оруженосец из Лимузена, доводившийся племянником самому папе Клименту. Однако уже после взятия в плен он был убит. Некоторые говорили, что это случилось из-за его превосходных доспехов, которые у кое-кого возбудили алчность и зависть своей крайне богатой отделкой.
Как бы там ни было, этот оруженосец был убит уже после того, как признал себя пленником, о чем впоследствии и французы, и англичане весьма сокрушались. Ведь он заплатил бы сорок тысяч флоринов выкупа, если бы ему сохранили жизнь.
Граф Солсбери и граф Саффолк были пленены, доставлены в город Лилль и содержались там под надежной охраной, покуда весть об этом не дошла до короля Филиппа. Узнав об их пленении, он очень обрадовался и, желая на них поглядеть, затребовал их к себе. Их к нему отослали. Когда сеньоры были доставлены в Париж, с них взяли слово, что они не сбегут, и не стали унижать их тюремным заключением.
Тем временем Якоб ван Артевельде находился на реке Лисе в одном местечке, называемом Ле-Пон-де-Фер, и собирал войска для осады Турне. Однако, когда до него дошла новость о разгроме, постигшем англичан, он был столь сильно расстроен и раздосадован, что отказался от своей затеи и отменил все военные сборы, объявленные ранее.
Однако вернемся к королю Франции и к событиям, происходившим в графстве Эно.
Французы никак не могли забыть о вторжении, которое граф Эно и его дядя, мессир Жан д’Эно, совершили в Тьераш, взяв и спалив при этом город Обантон, Мобер-Фонтен, Венси и еще не менее сорока местечек в тамошней округе. Французы говорили, что такие обиды нельзя стерпеть и оставить неотомщенными.
Королю и его советникам столько всего наговорили и внушили, что, наконец, было приказано, чтобы старший сын короля Филиппа, герцог Нормандский, с определенным количеством латников вторгся в графство Эно, дабы выжечь и разорить всю его землю и отомстить за пожары, учиненные графом Эно, его дядей и эннюерцами в Тьераше и Камбрези. Лишь только герцог Нормандский был назначен предводителем этого похода, все рыцари и оруженосцы в Вермандуа, Артуа и Пикардии возликовали, ибо им страсть как хотелось повоевать и нанести вред и урон эннюерцам.
Герцог Нормандский объявил военный сбор в Сен-Кантене. Все снарядились, и прибыло в Сен-Кантен великое множество знатных сеньоров. Средь них были: коннетабль Франции граф Рауль д’Э и де Гин, герцог Пьер Бурбонский, его брат мессир Жак де Бурбон, герцог Афинский, граф Осеррский, граф Сансеррский, граф де Водемон и де Жуанвиль, граф де Руси, граф де Порсьен, граф де Брен, граф де Дрё, сеньор де Куси, сеньор де Монморанси, граф де Гранпре, сеньор де Шатийон[1234], сеньор де Конфлан[1235], маршал Шампанский, граф д’Аркур, граф д’Омаль, сеньор д’Эстутвиль[1236], сеньор де Гравиль[1237] и множество прочих. Всего же в этом войске насчитывалось целых четыре тысячи златошпорных рыцарей и двенадцать тысяч латников, не считая генуэзских арбалетчиков. Столь большая военная мощь была собрана не из опасения перед эннюерцами. Просто французы хорошо знали, что немцы, брабантцы, голландцы, зеландцы и фламандцы заключили с эннюерцами тесный союз, а, кроме того, граф Эно отбыл в Англию за помощью. Поэтому французы намеревались показать свою силу всем, кто пожелает против них выступить.
Когда в Сен-Кантен и его окрестности прибыли все эти латники, а также прочие воины и сам герцог Нормандский, являвшийся главой этого воинства, и когда был полностью снаряжен обоз, то начался поход. Впереди поехали коннетабль и маршалы Франции, а следом за авангардом — герцог Нормандский и его полк. И прибыли французы к реке Селль, дабы расположиться на ее берегу, вокруг Като-Камбрези. Герцог Нормандский со своей свитой разместился на постой в Монтэ, возле названной реки, вне стен замка. И не испытывал герцог никаких опасений, из-за чего с ним едва не стряслась беда.
В ту пору сенешалем Эно был сеньор по имени Жерар, который владел Вершеном и многими прочими городками. Этот сенешаль был очень храбр и рьян, и хорошо это тогда показал. Он находился в своем замке Вершен, но при известии о том, что французы с целью вторжения подступили к границам Эно, он сразу отправился в путь и прибыл в Кенуа. Там он спешно собрал всех, каких только мог, рыцарей и оруженосцев, и разведал — я не знаю, через шпионов или как-нибудь иначе, что герцог Нормандский расположился в Монтэ, вне стен Като-Камбрези. На закате мессир Жерар де Вершен выступил из Кенуа примерно с двадцатью шестью копьями рыцарей и оруженосцев. При этом никто, кроме самого сенешаля, не знал, что он затеял и куда направляется.
От Кенуа до Монтэ всего четыре малых лье, поэтому уже вскоре эннюерцы были у цели. На подъезде к французскому лагерю они все остановились в чистом поле, чтобы привести в порядок свое вооружение и подтянуть подпруги коням. Тут названный сенешаль открылся своим рыцарям и оруженосцам, сказав:
«Герцог Нормандский расположился в этом местечке Монтэ, и я привел вас сюда, чтобы совершить какое-нибудь ратное предприятие. Поэтому наберитесь решимости, и когда мы ворвемся в городок, кричите: «Эно — за сенешалем!», а отступайте по крику «Вершен — назад!» Не ленитесь наносить врагу предельный вред и урон, ибо, когда он вторгнется в нашу страну, то вовсе не станет нас щадить».
Слова сенешаля были внимательно выслушаны и восприняты. И решили все, кто там был, хорошо исполнить это задание. Там находились сир де Сар[1238], мессир Ульфар де Гистель, мессир Анри д’Уффализ, сир де Варньи, Тьерри и Ост де Сомэн, Бодуэн де Бофор, Жерар де Вандежи, сир де Моншьо[1239] и многие другие. Флажок сенешаля был развернут, и нес его один оруженосец, по имени Робер де Варньи[1240]. Затем поскакали эннюерцы тесно сомкнутым строем и ворвались в городок Монтэ.
Герцог Нормандский и прочие сеньоры, расположившиеся там на постой, считали себя в полной безопасности и вовсе не думали, что эннюерцы у них уже под боком и вот-вот их разбудят. Ворвавшись в городок, все эннюерцы принялись кричать: «Эно — за сенешалем!» Некоторые, кому это было приказано, спешились возле одной гостиницы и, войдя в нее, надеялись найти самого герцога Нормандского, но, к счастью для герцога, его там не оказалось. В этой гостинице заночевал сир де Бримё[1241] и много других французских воинов.
Когда начали звучать и раздаваться весьма громкие кличи и возгласы, то рыцари и оруженосцы, в большинстве своем уже спавшие, стали пробуждаться. В ту ночь нес дозор один нормандский рыцарь, которого звали Гильом, сир де Говиль[1242], и вместе с ним мессир Пьер де Прэйо[1243]. Под их началом находилось примерно сто латников, которые очень выручили герцога Нормандского и сеньоров, расквартированных в Монтэ. Если бы эта стража тотчас не выдвинулась эннюерцам навстречу, те нанесли бы французам великий урон. Но рыцари из дозора немедленно выступили вперед и, придя к отелю герцога Нормандского, построились добрым порядком.
Когда сенешаль Эно увидел, что французское войско уже сильно всполошилось (а вернее, те, кто располагался в Монтэ, ибо во всем городке было всего лишь восемь знамен с двадцатью шестью рыцарями, считая и самого герцога), то решил, что пора отступать. Тогда эннюерцы весьма осмотрительно вновь собрались в отряд и прокричали: «Вершен — назад!»
Воины, ворвавшиеся в дом к сеньору де Бримё, осилили и одолели его. Будучи схвачен, он признал себя пленником, и некоторые из его людей тоже. Затем эннюерцы, которые прежде спешились, вскочили на лошадей и дружно покинули Монтэ, не потеряв никого из своих людей. Выехав в поле, эннюерцы двинулись к Кенуа, из коего прежде выехали, и вернулись туда на рассвете. Этот ратный успех принес большую честь сенешалю Эно.
Герцог Нормандский до самого утра оставался в полном неведении о случившемся. Когда же ему сообщили, что сир де Бримё, сир де Байёль Нормандский и сир де Бриане попали в плен, он крайне расстроился, а затем молвил: «Ничего не поделаешь. Эннюерцы налетели, похватали пленных, а затем отступили, исполнив свою затею. Так же и нам надлежит налетать и хватать: вот и будет пленник за пленника».
Когда настало утро, во всех частях войска протрубили сигнал к выступлению. Сеньоры снялись с тех мест, где они располагались на ночлег, и, дабы опустошить окрестности, в передовые разъезды отрядили две сотни копий. Там были только испытанные рыцари и оруженосцы. Их начальниками и предводителями были Галлуа де Ла-Бом, мессир де Мирпуа, мессир Тибо де Морейль, сир де Реневаль[1244], сир Нуайе, сир де Сен-Пи, мессир Жан де Ланда, мессир Антуан де Коден, сир де Лок, мессир Тристан де Мэньеле[1245] и многие другие.
Молодые и опытные башелье, коих было две сотни копий, очень стремились нанести урон графству Эно. Они поехали впереди войска и вели за собой своих людей, которые учиняли пожары. Затем ехал авангард, которым командовали коннетабль и маршалы Франции. В нем насчитывалось целых две тысячи латников. Затем с самой большой ратью ехали герцог Нормандский и герцог Афинский. Затем двигался арьергард, который вели сир де Куси, сир де Шатийон, сир де Монморанси, сир д’Эстутвиль и многие другие. В нем насчитывалось целых две тысячи латников.
По правде говоря, французских воинов было вполне достаточно, чтобы дать битву всем воинам Эно — и знатным, и простым. По мере того, как передовые разъезды продвигались вперед, они жгли страну. Однако отряды, составлявшие основную рать герцога, этим вовсе не утруждались и нисколько не отклонялись от своего пути.
Передовые разъезды сожгли Бавэ, Мекиньи, Оби, Гомменьи, Франуа, Варньи и Виллер, а затем явились грабить под Кенуа, но вовсе там не задержались. Сенешаль Эно был бы рад напасть на них из города, но у него не хватало людей. Из-под Кенуа эти разъезды прибыли в Бермерен и сожгли его, а также Вертэн, Вертиньель и все деревни в тамошней округе. Искры от этих пожарищ залетали даже в пределы города Валансьенна.
В этот второй день похода герцог Нормандский и все его воины прибыли располагаться в Осей, Созуа, Солеме и вдоль реки Селль до самого Аспра. И привезли они туда очень большой обоз.
Местные жители — мужчины, женщины и дети — были заранее оповещены о французском вторжении и полностью к нему подготовились. Свое лучшее имущество они снесли и свезли на повозках в Валансьенн, Мобёж, Кенуа и Бушей. Поэтому французы нашли в покинутых селениях лишь достаточное количество фуража для своих лошадей, а более никаких иных припасов.
В те дни сир Фалькенберг, именуемый Валераном[1246], был комендантом и стражем города Мобёжа. Он был туда послан и назначен мессиром Жаном д’Эно и имел под своим началом сто копий немцев и эннюерцев. Когда он увидел и услышал, что французы совершают вторжение и жгут страну, это повергло его в великое негодование. Сев на коня, он велел сделать то же самое своим людям, а затем выехал из Мобёжа и прибыл в Пон-сюр-Самбр. Местных жителей он нашел крайне испуганными, ибо французы уже находились поблизости, в Мекиньи, и жгли всю тамошнюю округу, так что уже виднелись дымы пожаров.
Далее сир Фалькенберг поехал, постоянно держась вдоль кромки Мурмальского леса, и миновал Роберсар. И жаждал он лишь одного — увидеть вечерний лагерь французов.
Когда стало смеркаться, герцог Нормандский и все его воины расположились в Осей, в Созуа и вдоль реки Селль до самого Аспра. И вот уже близился полночный час, и все во французском войске разошлись на покой, как вдруг, откуда ни возьмись, сир Фалькенберг мчится, пришпоривая коня, во главе отряда, со своим знаменем впереди. Не проронив ни звука, нападавшие врезались в расположение французов и начали рубить и срезать веревки шатров и палаток, и что было сил разить, колоть и валить людей, и наносить им большой урон.
В ту ночь несли стражу сир де Нуайе и сир д’Астиш[1247], сеньоры из Артуа, и было в их дозоре целых три сотни воинов. Однако немцы и эннюерцы нагрянули вовсе не с той стороны, где была эта застава, а сильно поодаль от нее, и напали на шатер сеньора де Пикиньи. Едва заслышав шум, сеньор де Пикиньи вскочил на ноги, вооружился и начал очень отважно обороняться. Но он вооружался столь поспешно, что не надел на себя никаких лат, а лишь кольчугу, которую вскоре насквозь пронзили крепким мечом, и тело рыцаря тоже. И умер он от этой раны. Там же, поблизости от него, были пленены граф де Кен[1248] и Ле-Борн де Рувруа[1249], и очень тяжело ранен мессир Антон де Коден и многие другие, участвовавшие в обороне.
Когда эннюерцы заметили, что уже все вражеское войско всполошилось, то, хотя они и так держались сплоченно, не рассеиваясь, они закричали: «Фалькенберг, отходим!» — и отступили, неспешно и осмотрительно. Выехав в поле и обнаружив, что у них нет никаких потерь, они немного задержались, ибо хорошо видели, что преследовать их не станут.
Во время этой остановки сир Фалькенберг любезно обошелся с двумя французскими рыцарями, коих он взял в плен, — с виконтом де Кеном и Ле-Борном де Рувруа. Он поверил им на слово, что если от них потребуют явиться в Моне, что в Эно, дабы сидеть в плену, то они это сделают в пятнадцатидневный срок со дня призыва. Поэтому оба рыцаря вернулись во французское войско и поведали о своем приключении.
Тем временем сир Фалькенберг и его воины проследовали назад через всю страну и прибыли в Кенуа. Вступив в город, они отдохнули сами и дали отдых своим лошадям, а затем, уже под вечер, вернулись в Мобёж.
Так, уже во вторую ночь, проведенную герцогом Нормандским в Эно, французское войско было разбужено эннюерцами, которые совершили все это, не понеся никакого урона. Когда поутру герцога известили о случившемся, он сказал: «Эти эннюерцы исполнены великого задора и предприимчивости. Мы спали в Эно всего две ночи, но в каждую из них они нас будили. Что ж, отныне мы тоже не дадим им спуску».
Сир де Пикиньи, получивший сквозную рану в теле, был положен на носилки и доставлен в Камбре, чтобы лекари его там выходили. Но он не смог исцелиться от этой раны и скончался. Поэтому земля Пикиньи отошла к его сыну — младому дитяти по имени Жан. Потом он совершит много зла во Франции, а точнее в Амьене и его окрестностях. Вам еще будет рассказано о нем в этой истории.
Когда настало утро, по всему французскому войску зазвучали трубы. Все снялись с лагеря, вооружились, сели на лошадей и выехали в поле. Стоял очень погожий, ясный и веселый денек, как это часто бывает в месяце мае, и был то канун Вознесения. Герцог Нормандский повелел выступить в сторону Валансьенна, и рати двинулись туда медленным шагом, дабы соблюсти строгий строй. Проследовав мимо Вершена, они сожгли город, а замок штурмовать не стали. Затем все французы прибыли на гору К астр — разбивать лагерь и делать смотр своим силам. С этой горы Валансьенн был виден как на ладони, и там, на виду у валансьеннцев, они построились тремя ратями, в полном вооружении. Это было сущее удовольствие глядеть на них, — на их латы и шлемы, бывшие тогда в ходу, а также на их стяги и флажки, горевшие на солнце яркими красками!
Бывалые французские воины сохраняли полное спокойствие, ожидая, что враг сам придет с ними сразиться. Однако юных рыцарей и оруженосцев, мечтавших о подвигах, было невозможно удержать от конных рейдов. И спустились с горы маршал Мирпуа, сир де Нуайе, Галлуа де Ла-Бом, мессир Тибо де Морейль, виконт… [Небольшая лакуна в тексте манускрипта], сир д’Англюр[1250], сир де Тренель[1251], сир д’Обиньи, сир де Франсюр[1252], Ле-Шатлен де Бове[1253] и многие другие — все исполненные великого задора. Их было четыре сотни — удалых и смелых воинов, сидевших на добрых конях. Они приехали под Кенуа и остановились средь поля, показывая, что вызывают врага на битву. В стенах города тогда находились маршал Эно и не менее пятидесяти копий добрых эннюерцев. В те дни Кенуа вовсе не был так хорошо укреплен, как теперь. Ведь все последние шестьдесят лет его укрепления постоянно росли.
Эннюерские воины очень внимательно рассмотрели боевой порядок французов, которые гарцевали на своих лошадях и велели горнистам играть на рожках в знак того, что приглашают врага переведаться с ними в сражении. Однако у эннюерцев не хватало для этого людей. Поэтому они держались совершенно спокойно и были исполнены твердой решимости защищаться, если на них пойдут приступом.
Когда французы увидели, что из Кенуа никто не выходит, то поехали дальше, держа путь на Виллер. С собой они вели бойцов-поджигателей, которые сновали от селенья к селенью и устраивали в них пожары. Из любого местечка они уходили не раньше, чем все оно оказывалось охвачено пламенем. Так спалили они в этом набеге Жанлен, Кюржи, Сотен, Презель, Мареш, Онэ, Бовуар, Фелэн, Экайон и Фамар. Искры и пепел от этих пожарищ летали над городом Валансьенном, совершенно поглощая солнечные лучи.
Тем временем другой французский отряд тоже спустился с горы К астр и сжег Марли, а потом предал огню предместье Валансьенна, расположенное возле Камбрезийских ворот. В те дни комендантом и хранителем города Валансьенна был мессир Анри д’Антуэн. На эту должность его поставил и назначил мессир Жан д’Эно. И хотя сенешаль Эно и другие рыцари тоже находились в городе, мессир д’Антуэн имел в нем верховные полномочия. В тот день он стоял на страже Камбрезийских ворот, и там на него очень сильно напирали некоторые самонадеянные и дерзкие безумцы, желавшие совершить вылазку, себе на погибель. Рыцарь им упорно твердил и втолковывал, что сейчас совсем не время для вылазок: «Милые люди, успокойтесь! Мощь французов слишком велика. Дождитесь возвращения вашего сеньора! С ним вы будете сильнее и рассудительнее. Мне запрещено выпускать кого-либо из города, и если вы потерпите позорное поражение, я не смогу от этого оправдаться!» Так, с величайшим трудом, сир д’Антуэн сдерживал и охлаждал этих безумцев.
Еще в тот же день, с одобрения коннетабля и маршалов Франции, некоторые юные французские рыцари и оруженосцы спустились с горы Кастр и поехали наудачу. Все это делалось, чтобы выманить валансьеннцев из города. В этом отряде насчитывалось примерно двести копий, и воины были все как на подбор.
Их вели сир де Кран, сир де Молеврие[1254], сир де Партене, сир де Туар и сир де Матфелон[1255]. Спустившись с горы Кастр в сторону Фонтенеля, они прибыли в Мэн. Там стояла и до сих пор стоит одна башня, красивая и мощная. В ту пору она принадлежала валансьеннскому горожанину, по имени Жан Бернье[1256], а потом перешла к другим владельцам. Подъехав к башне, французские сеньоры обступили ее со всех сторон и начали штурм.
Достаточно мощная сама по себе, башня была еще окружена рвами и снабжена артиллерией. А, кроме того, для ее защиты и охраны из Валансьенна прислали арбалетчиков. Состоялся большой приступ, но французы не смогли ничего сделать, и некоторые из них были ранены стрелами. Поэтому поехали они дальше и направились к Триту. Однако жители этого городка разобрали речной мост, по которому враги могли бы перебраться на их берег. Тогда французы нашли местных жителей, которые провели их окружным путем, чтобы переправиться по дощатым мосткам в Пруви. Там они переправились через Л’Эско и нагрянули в Трит. Городок был полностью сожжен, а мельницы — разрушены. Так же случилось с Пруви и Рувиньи. Затем французы восстановили мост возле Трита и спалили Версинейль, Бурлен и Энфье — да так, что пепел большими тучами летал над Валансьенном! И поехали эти французы назад и вернулись в свое войско, то есть на гору Кастр, вместе с другими разъездами.
В тот же день покинули свой стан три юных рыцаря из Пуату: одного звали мессир Бусико, другого — мессир Жак де Сюржер[1257], а третьего — мессир Ги Потерон[1258]. Они переехали через Л’Эско по мосту возле Трита, ибо его настил починили, используя те же самые доски, которые были вынуты из него местными жителями. Французы их просто приладили на прежнее место, дабы ездить через реку туда-обратно по своему желанию. В отряде трех названных рыцарей было примерно 25 копий, считая их самих. Проехав по мосту, они совершили рейд до самого Уртебиза и велели учинить там столь сильный пожар, что он был совершенно ясно виден из Валансьенна, до коего было лишь одно малое лье.
Сенешаль Эно, находившийся тогда в Валансьенне, прослышал, что некоторые французы спустились с горы, переехали по мосту возле Трита и теперь, не встречая никакого сопротивления, разъезжают по превосходным лугам близ монастыря, называемого Сен-Вааст. Поэтому сказал сенешаль сеньору де Берлемону, мессиру Анри д’Уффализу, мессиру Ульфару де Гистелю, сеньору де Беллэну[1259] и некоторым другим рыцарям, которые вместе с ним сидели взаперти в Валансьенне: «Я прошу вас, давайте сядем на коней и отправимся к Сен-Ваасту поглядеть, что за люди там сейчас разъезжают. Быть может, они оплатят нам наш стол?»
С волею сенешаля все согласились, и сели на лошадей примерно сто воинов, все хорошо вооруженные, и каждый взял свое копье. Затем рыцари велели распахнуть сразу двое ворот в Анзенской башне — и большие и малые, и выехали в поле, да столь удачно, что сразу за монастырем, называемым Сен-Вааст, они повстречали пуатвинских рыцарей. Те уже совершили рейд в Беллэн и Эрен, предали их огню и теперь возвращались к Триту, дабы проехать там по мосту. И вели их проводники из местных жителей.
Когда сенешаль Эно и его соратники, сидевшие на добрых боевых скакунах с резвой поступью, увидели французов, то понеслись им навстречу, выкрикивая «Эно!», и накренили свои копья. Первым в бой вступил сенешаль: он сразился с мессиром Бусико, который был юным рыцарем и впоследствии прославился как очень храбрый человек. Сенешаль и сам был силен и конь у него был хорош: нанеся врагу мощный удар в середину щита, он вышиб его из седла и промчался дальше. Сир де Берлемон сходным образом поразил мессира Ги Потерона и сбросил его на землю. Остальные эннюерцы тоже обрушились на французов и выбили из седел до семи из них.
Пока они занимались тем, что брали поверженных в плен, мессир Жак де Сюржер и еще добрая дюжина французов повернули обратно и помчались в сторону деревни, называемой Эрен. Однако до нее они не доехали, но, ища спасения, укрылись в Обрийском лесу. Причем въехали они в него наугад, ибо вовсе не знали местности. Когда сенешаль Эно увидел, что французские беглецы устремились к лесу, то стал опасаться, нет ли там засады. Быть может, подумал он, те, кто угодил в плен, и те, кто бежал, посланы сюда нарочно, дабы выманить из Валансьенна некоторых дворян. Поэтому сенешаль велел своим людям остановиться и прекратить преследование.
Затем они поспешно отступили к Валансьенну, увезя с собой двух пленных рыцарей-пуатвинцев, мессира Бусико и мессира Ги Потерона, а также не менее десяти их товарищей. За это сенешаль снискал великое расположение у валансьеннцев. А мессир Жак де Сюржер и другие французы, укрывшиеся в Обрийском лесу, там затаились и спокойно отсиделись до наступления сумерек. Затем они выехали из леса и устремились прямиком в Уртебиз, а оттуда — к тритскому мосту и перебрались по нему через Л’Эско. Когда они прибыли во французское войско, то рассказали о своем приключении и о том, что мессир Бусико и мессир Ги Потерон остались на поле боя и были взяты в плен сенешалем Эно.
Сир д’Антуэн был в полном неведении относительно того, что сенешаль Эно отправился на вылазку. Если бы он узнал об этой затее, то сразу бы ее пресек. Ведь он вообще никому не позволял выходить из города.
Вы должны знать, что герцог Нормандский, находившиеся с ним сеньоры, а также их люди провели весь день Вознесения на горе Кастр в полулье от Валансьенна. При этом они хранили боевой строй, словно собирались немедленно вступить в сражение. Их знамена и флажки трепетали на ветру, и смотреть на них было очень отрадно.
В тот день сеньоры пили и ели очень мало, да и то не слезая со своих лошадей. К тому времени, когда стало темнеть, они уже совсем устали и притомились так долго сидеть верхом. Поэтому они, наконец, покинули гору Кастр и расположились в Фонтенеле, Мэне и на превосходных окрестных лугах.
Госпожи Валуа, тети герцога Нормандского, в те дни в Фонтенеле уже не было. Вместе со всеми дамами названного монастыря она переселилась в Валансьенн, в Голландский отель. Туда же были отвезены и все их вещи, ибо, когда идет война и вражда, ни в чем нельзя быть уверенным.
В ту ночь лагерь названного герцога охраняли очень большие дозоры, ибо он был раскинут вблизи Валансьенна и французы опасались, как бы на них не напали. Однако этого не случилось. Когда настало утро, прозвучал сигнал к выступлению. Все снялись с лагеря и отправились в путь. Уходя, французы полностью сожгли Мэн и обители Фонтенельского аббатства. Войско двинулось по дороге на Камбре. Отряды, сновавшие в разные стороны, сжигали все встречные городки и селения. Так, походя, они спалили Моншьо, Тьян и Души. И повсюду они разрушали водяные мельницы, ибо эти городки стоят на реке.
В тот день французы ехали, пока не достигли Нава и Ивюи. Герцог Нормандский расположил свою ставку под замком Эскодёвр, который стоит на берегу реки Л’Эско. Гарнизон этого замка всю минувшую зиму и весну очень сильно досаждал и вредил жителям Камбре. Поэтому герцог Нормандский, желая сильнее уважить камбрейцев, согласился пойти туда и подвергнуть замок осаде.
Гарнизоном Эскодёвра командовал рыцарь из Эно, которого звали мессир Жерар де Сассеньи. Прежде его всегда знали как верного и рассудительного человека, так что можно лишь удивляться: что с ним тогда случилось, и как его сбили с толку? Ибо герцог Нормандский и французы не просидели и не пробыли под Эскодёвром даже семи дней, как вдруг замок оказался им сдан целым и невредимым и с большим запасом продовольствия. Все окрестные жители весьма удивились этому, и были обвинены в измене названный мессир Жерар и один его оруженосец, по имени Робер Мариньо. Когда они прибыли в Эно, то те же самые солдаты, которые сидели с ними в Эскодёвре, схватили их по распоряжению мес-сира Жана д’Эно, находившегося в городе Монсе. И были они поставлены пред его очи и обвинены в измене. Как ни старались, они не смогли найти убедительных оправданий своему поступку и умерли позорной смертью в том же городе Монсе.
Тем временем жители города Камбре снесли замок Эскодёвр. Из его руин они привезли и доставили в свой город великое множество камней и использовали их для починки башни Робера.
Герцог Нормандский приехал в Камбре и там задержался. Многим своим латникам он дал отпуск, а некоторое их количество отослал в гарнизоны Лилля и Дуэ, дабы стеречь границу с графством Эно. Они не стали там долго сидеть без дела, но прошлись с пожарами по Эно и равнинной местности Остреванта. За исключением замка Бушей, там не осталось ни городка, ни селения, которые не были бы полностью сожжены и разграблены. И никто не преградил им путь.
Добрые люди, населявшие землю Остреванта, удалились в Валансьенн и отвезли туда часть своих пожитков. А скотину они спрятали в лесу или отогнали в луга, окружавшие Валансьенн и Конде, и там ее держали, подальше от врагов.
Хотя город Авен принадлежал графу Блуа, граф Эно все равно его захватил и велел охранять. А в замке Ландреси мессир Жан д’Эно разместил гарнизон под началом сира де Потеля. Этот сир де Потель был очень опытным и храбрым рыцарем.
На расстоянии одного лье от Ландреси в замке Мальмезон обосновались немцы, коих туда отрядил и послал епископ Камбрейский. Капитаном над ними был оруженосец, по имени Альбрехт Коз из Кёльна. Этот Альбрехт и его воины как-то раз совершили набег к Ландреси и за него, вдоль реки. Захватив множество разной скотины и пленников, немцы погнали их к себе в замок.
Весть о том, что гарнизон Мальмезона уводит добычу, достигла сеньора де Потеля. Заявив, что немцам добычи не видать, он тотчас сел на коня и велел сделать то же самое своим людям. Эннюерцы покинули Ландреси, выехали в поле, а потом, следуя примеру сеньора де Потеля, пришпорили коней и понеслись прямо на отряд Альбрехта.
Этот немец заметил, что эннюерцы скачут ему наперерез, дабы отбить добычу. Тогда он развернулся в их сторону, взял свое копье, накренил его и, выбрав для схватки сеньора де Потеля, который мчался впереди всех, ударил коня шпорами. Так же и сир де Потель наметил его себе в противники. И поразили они друг друга в щиты. Однако немец ударил сеньора де Потеля столь мощно, что пробил ему щит, стальные латы, окетон и, пронзив его самого насквозь, сбросил наземь смертельно раненным.
Тут подоспели эннюерские воины, выехавшие из Ландреси вместе с сеньором де Потелем: сир де Бузи, Жерар де Мастэн, Жан де Мастэн и многие другие. С яростным пылом обрушились и набросились они на этих французских немцев, и столь хорошо потрудились, что добыча была отбита, а Альбрехт и некоторые другие немцы попали в плен. Тех же, кто смог бежать, преследовали до самых ворот Мальмезона.
Затем соратники доставили сеньора де Потеля, уже совершенно мертвого, в Ландреси. Вскоре его тело, обернутое в шелковый саван, было отослано на повозке в Валансьенн и погребено в церкви Кордельеров. Такие вот приключения бывают на войне. Пробуждаясь утром, воин не ведает, что с ним случится. Впоследствии комендантом и стражем Ландреси стал сир де Флуайон. Под его руководством эннюерцы очень часто совершали конные рейды против гарнизонов Воэна и Мальмезона. Иной раз им везло, а другой раз нет. Так была вся земля объята войной.
Пока герцог Нормандский находился и пребывал в городе Камбре, местный епископ и горожане очень вкрадчиво его упрашивали, чтобы он соизволил о них порадеть и с помощью осады или иного средства очистил замок Тён-Л’Эвек от эннюерцев, которые захватили его внезапным наскоком и теперь удерживали. Ведь Тён-Л’Эвек находился слишком близко от Камбре, и воины, державшие его под своей охраной, уже причинили камбрейцам множество беспокойств. Герцог внял этим просьбам и объявил очень большой военный сбор в Артуа, Вермандуа, Баре, Амьенуа, и Лотарингии. И вернулось к нему великое множество сеньоров, участвовавших в недавнем походе, и прибыли они в Камбре и его окрестности. В дополнение к этому, камбрейцы велели весьма срочно соорудить и сколотить осадные машины и бриколи, дабы стрелять по замку и разрушать в нем башни и другие укрытия.
И вот однажды герцог Нормандский с великим воинством выступил из Камбре и прибыл под Тён-Л’Эвек, дабы подвергнуть его осаде. Его воины расположились в палатках, шатрах, тентах и павильонах напротив той стороны замка, которая обращена к земле Остреванта. И были воздвигнуты машины, дабы обстреливать замок и все в нем разрушить. Капитаны замка, Жан де Мони и его брат Тьерри, уповали на то, что они хорошо обеспечены припасами, а их сеньор граф Эно повсюду заключает военные союзы и скоро снимет эту осаду силой. Поэтому эннюерцы проявляли полное бесстрашие, даже несмотря на то, что машины стреляли непрерывно и пробили им все крыши названных укрытий.
Пока шла осада тен-Л’Эвека, воины бушенского гарнизона однажды поутру совершили конный рейд до самого Эскершена. Местных жителей они застали в постелях и взяли в плен тех, кого пожелали, а затем двинулись обратно, предав Эскершен огню. Попутно они спалили Ламбр, предместья Дуэ и всё, что держалось от Франции, и вернулись в Бушей, не понеся никакого урона. Так разные гарнизоны совершали друг на друга набеги и затевали военные стычки.
Жители графства Эно очень сильно дивились, что случилось с их сеньором, ибо они не получали о нем никаких вестей. Поэтому рыцари, оруженосцы и советники из добрых городов явились к мессиру Жану д’Эно и попеняли ему:
«Сударь, это слишком плохо, что вы не посылаете больше к нашему сеньору графу нарочных, через коих он был бы точно извещен о положении дел в своей стране. Прошло уже более шести недель с тех пор, как он уехал, и все нет о нем никаких вестей. А если вы их и получаете, то мы не имеем о них ни малейшего представления».
Мессир Жан д’Эно молвил в ответ на эти речи:
«Никогда такого не было, чтобы я не исполнил свой долг по нерадивости. Монсеньор граф побывал в Англии, и, согласно тому, что он сообщил мне в своем письме, король Английский встретил его очень радушно и пообещал уже ко дню Святого Иоанна быть в городе Эклюзе с могучим войском, состоящим из латников и лучников. После этого монсеньор мой племянник покинул Англию, выйдя в море из Оруэлла (он там прежде причалил, прибывая в страну), и высадился уже в голландском городе Дордрехте. Будучи полностью осведомлен о положении дел в своем графстве и желая дать отпор могучему воинству герцога Нормандского, он съездил за подмогой к германскому королю и бросил клич всем своим союзникам. Поэтому уже скоро вы увидите, как он вернется в этот край, ведя с собой очень большое войско латников».
Эннюерцы удовлетворились и утешились этими обещаниями, и стали держаться настороже, поджидая своего сеньора.
А осада Тён-Л’Эвека меж тем продолжалась. Французы вели обстрел крепости шестью великими машинами, и это очень угнетало эннюерцев. Непрестанно метая тяжкие камни, машины разрушили черепичные крыши, проломили полы в башнях и очень повредили стены. Однако французам этого было мало. Желая донять эннюерцев зловонием, они забрасывали им в замок мертвых коней и мертвую скотину. Временами эта падаль причиняла оборонявшимся больше зла, чем камни.
Вместе с братьями де Мони и их соратниками внутри Тён-Л’Эвека находился один рыцарь из Англии, по имени Ричард де Лимузен. Поскольку он был мужем храбрым и весьма опытным в ратном деле, все соратники ему подражали и подчинялись его советам.
Рыцарь рассудил, что долго терпеть и выносить это зловоние они не смогут, и что эти машины скоро доведут их до полного уничтожения. Поэтому он сказал, что надо принять какие-то меры, ибо ему вовсе не улыбается так погибнуть. Следует выкручиваться, если видишь, что край пришел.
Соратники сказали ему в ответ: «Сир, это правда. Наверное, вы уже что-то придумали и решили?» — «Да, — ответил он, — и вот что именно. Мы вступим с французами в переговоры и выторгуем у них передышку сроком всего лишь на пятнадцать дней. Если в течение этого времени наш сеньор, граф Эно, не явится сюда с таким сильным войском, чтобы разбить французов и снять осаду, мы сдадим крепость. Ведь нам, по сути, уже терять нечего, коль скоро мы вынуждены отсиживаться в подвалах и страдать от обстрела этих машин, которые разрушили нам кровли и полы».
Все соратники сказали в ответ, что это дельный совет. Затем на переговорах названному герцогу Нормандскому было предложено, чтобы он соизволил заключить пятнадцатидневное перемирие, и если в течение этого срока к защитникам не подоспеет помощь, они сдадут крепость. А чтоб им поверили, они выдадут хороших заложников.
Некоторые французские сеньоры, хорошо взвесившие опасность, в которой оказались эннюерцы, противились этому соглашению и говорили: «Зачем давать им дни? Они больше не могут держаться. Замок и так будет нашим, если монсеньор и мы того пожелаем». Но, несмотря на все эти возражения, герцог Нормандский склонился к мягкости, а не к суровости, и прислушался к предложениям эннюерцев. От них были выданы и получены заложники: Жийон де Сомэн, его брат Тьерри де Сомэн, Робер де Виллер и Гюйон д’Онэ.
И прекратили стрелять машины.
Затем эннюерские воины закупили на свои деньги новые запасы вина и продовольствия и пришли во французский лагерь повидать герцога. Тот охотно их принял и велел обильно и щедро одарить их вином из своего обоза.
Там, в крепости, находилась одна благородная девица, которая раньше жила в Денэнском аббатстве, а теперь затворилась в осаде из любви к своему другу, Жану де Мони. Она звалась Катлин де Варньи и, будучи уже на последнем сроке беременности, ужасно натерпелась и извелась от камней, метаемых осадными машинами, так что все воины гарнизона испытывали к ней великую жалость. Сразу после заключения перемирия ее отвезли в безопасное место, в Бушей. По этому поводу были великие пересуды в войске французов, ибо только с их разрешения и дозволения смогла она проехать через их лагерь и перебраться в гарнизон Бушена.
Пока длилось это перемирие между герцогом Нормандским и защитниками Тён-Л’Эвека, граф Гильом д’Эно вернулся в свою страну и прибыл в город Моне. Там он застал своего дядю, сеньора Бомона и Шимэ, который ему поведал все о положении дел в его стране и о том, как эннюерцы действовали после его отъезда. Впрочем, граф уже знал об этом вполне достаточно из писем и через посланцев. Поэтому он столь хорошо уладил и продвинул свои дела, что, по приказу короля Германии и Римского императора Людвига Баварского, за ним последовали все немецкие латники, которые прежде обязались и поклялись воевать на стороне короля Англии.
Затем названный граф прибыл в Валансьенн и сразу после радостной встречи объявил немедленный ратный сбор рыцарям и оруженосцам своей страны, а также городским ополчениям. И чтобы лучше показать, какую важность он придает этому делу, граф выехал из Валансьенна с хорошим сопровождением из рыцарей и оруженосцев и, миновав Аспр, прибыл в Нав и в Ивюи. Там, в поле, были натянуты шатры, палатки, павильоны и все виды походных жилищ, и расположились все сеньоры средь своих людей в добром порядке. Вскоре туда прибыли жители Валансьенна и других городов Эно с великим обозом, нагруженным всяческими припасами.
Подле графа Эно и на его содержании находился граф Жан Намюрский, который привел много рыцарей и оруженосцев своей земли. Затем прибыли герцог Гельдернский с тремя сотнями гельдернцев, граф Юлихский и граф Бергский с пятьюстами копьями, сир Фалькенберг с сотней копий, мессир Арнольд Бланкенхайм с сотней копий, маркграф Мейссенский и Остерландский с двумя сотнями копий и маркграф Бранденбургский с двумя сотнями копий. Герцог Брабантский явился последним и привел целых шестьсот копий. Все эти латники расположились между Камбре и Навом вдоль реки Л’Эско, напротив французов.
Когда эти сеньоры уже описанным образом расположились и разместились вдоль берега Л’Эско, между Навом и Ивюи — двумя деревнями, ближайшими к Тён-Л’Эвеку, герцог Нормандский находился по другую сторону реки. Он был крайне поражен, увидев в стане своего кузена столько превосходных латников и столько шатров. Кроме того, от своих собственных людей он слышал, что неприятельское войско ежедневно пополняется новыми отрядами.
В армии графа Эно насчитывалось двадцать пять сотен шлемов, и еще к ней присоединились ополчения из Брюсселя, Лувена и Мехельна. И пришел Якоб ван Артевельде, приведя с собой из Фландрии целых шестьдесят тысяч человек. Все это фламандское воинство проследовало через Дуденарде, Рене, Лез, Конде и Валансьенн, а затем расположилось напротив стана герцога Нормандского. В общем же в армии графа Эно собралось более ста тысяч человек. И послал он отряд валансьеннцев завязать с французами перестрелку. Пока валансьеннцы отвлекали французов на себя, мессир Ричард де Лимузен и другие соратники, сидевшие в Тён-Л’Эвеке, покинули замок и явились в графское войско. Однако встал вопрос, как получить назад четверых заложников, коих защитники Тён-Л’Эвека прежде выдали герцогу Нормандскому.
Хорошо посоветовавшись, граф Эно, который являлся верховным предводителем всего этого воинства, послал к герцогу Нормандскому одного герольда. Этот герольд убедительно объяснил герцогу, что защитники замка хорошо сдержали свое слово, и поскольку в течение отпущенных пятнадцати дней помощь к ним пришла, они желают получить назад своих заложников. А, кроме того, граф Эно заявляет, что, если герцог Нормандский и французы хотят с ним сразиться, то он полностью готов дать им битву.
Советники герцога Нормандского сказали в ответ, что по поводу заложников они уже посовещались и отошлют их охотно, ибо и впрямь у них нет никаких причин их удерживать. Что же касается вопроса о битве, то он еще не обсуждался, и потому ответ на него герольд получит позже. Герольд вернулся в свой стан и пересказал слова французов. Заложники были отосланы, а замок Тён-Л’Эвек остался полностью разгромленным и запустелым. Однако эннюерцы о нем не печалились, и посчитали за великую доблесть то, что Ричард де Лимузен и братья де Мони столь упорно обороняли его от французов.
Вы должны знать, что граф Эно стоял лагерем напротив французов, неся при этом великие расходы. Поэтому он очень хотел поскорее дать сражение и требовал его много раз, но французы вовсе не были расположены биться и, как могли, тянули время. Они делали эго умышленно, желая, чтобы граф Эно спустил свои деньги и влез в большие долги к немцам, которых очень трудно уговорить подождать. Однако мы немного устали рассказывать о графе Эно и герцоге Нормандском и поговорим теперь о короле Англии.
Всю зиму и весну король Эдуард Английский улаживал свои дела. Он созвал рыцарей и оруженосцев своей страны и упросил свой народ, чтобы он выделил и пожаловал ему весьма большую денежную помощь. Ведь он надеялся уже в начале лета совершить великое военное предприятие, и с этим уговором уехал прежде от немцев. Кроме того, названный король Англии заготовил припасы, весьма обильные и большие, на реке Темзе в городе Лондоне, а затем бросил клич и собрал великое множество знати, рыцарей, оруженосцев и лучников.
Когда все было готово и на суда погрузили припасы, король Английский взошел на свой корабль. Все его люди тоже взошли и поднялись на те корабли, которые им были указаны. Затем они отчалили из лондонской гавани, поплыли вниз по Темзе и прибыли с первым приливом под Грэйвсенд, а со вторым приливом — под Маргит. Затем они вышли в море. В их флотилии могло насчитываться примерно сто двадцать кораблей, нефов, балаижье и пассажирских судов, а в войске было около четырех тысяч латников — рыцарей и оруженосцев и двенадцати тысяч лучников.
Пользуясь попутным ветром и морским спокойствием, король и его люди плыли на всех парусах в сторону фламандского города Эклюза. При этом англичане ничего не знали о нормандцах, которые держались возле Эклюза, добрых сорок тысяч числом, и поджидали возвращения и прибытия английского короля. Все это им велел сделать король Франции, который хотел сорвать поход англичан. Англичане хорошо знали, что нормандские эскюмеры находятся в море, но они не думали найти их в Эклюзе.
Вместе с генуэзцами и пикардийцами в нормандской флотилии насчитывалось целых сорок тысяч человек. Их предводителями были мессир Юг Киере из Амьенуа, Барбевер и Бегюше, а кораблей у них было, вместе с грузовыми, не менее двухсот. Они держали город Эклюз словно бы в осаде, и без их дозволения никакой корабль не мог туда войти или, наоборот, оттуда отчалить. Но вот случилось, что в канун дня Святого Иоанна Крестителя, в год Милости Господа Нашего тысяча триста сороковой, король Англии со своим флотом приплыл под Эклюз, намереваясь причалить и высадиться в порту близ Бланкенберга, в двух лье от Эклюза. Тут-то и обнаружили англичане нормандский флот! Его вздымавшиеся в небо мачты казались издали большим лесом.
Когда король Английский и англичане узнали, что нормандцы находятся возле Эклюза и высадиться на берег можно лишь с их дозволения, то бросили якоря и стали совершенно спокойно приводить в порядок свое снаряжение и распределять свои силы для битвы. В ходе этих приготовлений английский король посвятил в рыцари множество людей, ибо все в его войске хорошо видели, что сражение неизбежно.
Когда начался прилив, англичане снялись с якоря и построили к бою все свои корабли. Самые мощные из них они выдвинули вперед, поместив там лучников и боевые приспособления. Между двумя нефами с лучниками находился один неф с латниками. Когда вся флотилия английского короля была построена, то пошла на сближение с врагом. При этом знамена и морские вымпелы, расцвеченные гербами разных сеньоров, являли собой очень красивое и радостное для глаз зрелище.
Судя по тому, как повели себя нормандцы, они весьма жаждали сразиться с англичанами. Едва заметив их приближение, они осенили крестным знамением все свои корабли, вытащили якоря из воды, подняли паруса и с великим воодушевлением понеслись навстречу английской флотилии. Впереди всех было приказано идти «Кристофлю» — огромному кораблю, захваченному у англичан в том же году.
Когда обе флотилии, английская и нормандская, сошлись, началась великая битва, и моряки убрали все паруса, чтобы корабли могли прижаться друг к другу бортами. На огромном корабле «Кристофле», который возвышался над всеми прочими, находилось целых четыре сотни генуэзских арбалетчиков. При сближении с врагом они начали стрелять очень густо и яростно. Англичане сразу припомнили, что это тот самый корабль «Кристофль», который у них захватили, и от этого их стремление его отбить лишь возросло. Окружив «Кристофль» со всех сторон, они стали брать его на абордаж и осыпать стрелами находившихся на нем генуэзцев. Вы знаете, что лучники управляются со своим оружием намного ловчее, нежели арбалетчики. Стреляя очень часто и дружно, английские лучники так допекли генуэзцев, что стали над ними господами и хозяевами. Ворвавшись на «Кристофль», они захватили его и отправили за борт всех находившихся там генуэзцев. На этом корабле «Кристофле» могла поместиться добрая тысяча человек, поэтому на него срочно был высажен дополнительный отряд латников и лучников, который успел причинить еще много вреда другим кораблям французов.
Король Английский, граф Пемброк и граф Хантингдон, вместе с отборным отрядом латников и лучников, атаковали корабль, на котором находились мес-сир Юг де Киере и Бегюше с большим количеством нормандцев и генуэзцев. И разгорелось тут сражение очень большое и очень опасное. Ибо все нормандцы и генуэзцы были эсюомерами. Привычные к морю, они закалились во многих переделках, ибо всю жизнь только тем и занимались, что искали морских приключений. Впрочем, англичане — тоже бывалые мореходы, ибо они процветают и кормятся за счет моря, и подвергаются в нем большим испытаниям.
Битвы на море крайне жестоки и опасны, так как в случае поражения бежать не получится. Это сражение, о котором я повествую, было проведено весьма хорошо и длилось изрядное время. Начавшись в канун дня Святого Иоанна Крестителя, утром, примерно в восемь часов, оно шло вплоть до пяти часов после нон, пока море не вернулось и не прихлынуло назад. Итак, подумайте, разве в течение этого срока и времени там не должны были свершиться великие ратные подвиги? Ну, конечно же, да! Ибо все сражающиеся, как англичане, так и нормандцы, были полны пыла и рвения для того, чтобы их совершить!
Эта битва, о которой я веду речь, была очень лютой и чрезвычайно ужасной. Весьма большое преимущество англичанам дало то, что в самом начале битвы они захватили огромный корабль «Кристофль». Едва овладев им, они перевели на него лучников, числом более тысячи. С высоких бортов «Кристофля» лучникам было очень удобно стрелять вдаль и донимать нормандцев, которые не имели столь великой стойкости в нападении и защите, как английские латники.
Король Англии находился тогда в самом цвету своей молодости и совершенно себя не щадил, но рисковал в бою так отчаянно, как никто из его рыцарей. И показал он хорошо своей удалью, что лично радеет о победе. Король вступил в бой на одном очень мощном и весьма красивом корабле, который был построен, сколочен и отделан в Сэндвиче. И был он очень нарядно украшен флагами и вымпелами с четырехпольным гербом Англии и Франции. На вершине корабельной мачты была большая корона из серебра, червленого золотом, которая вся сверкала и пламенела на солнце. Рядом с королем сражались его двоюродный брат граф Генрих Дерби, граф Нортгемптон, граф Херифорд, а также четыре его рыцаря-камергера: мессир Джон Чендос, мессир Ричард де Ла-Ваш[1260], мессир Ричард Пембридж и мессир Ричард Стери, все четверо — люди великой отваги.
Будучи сцеплены крючьями и притянуты друг к другу, нефы уже не могли разойтись, и на них разыгралась жестокая битва, и были совершены ратные подвиги. В конце концов, англичане одержали верх, и были нормандские, пикардийские, генуэзские и провансальские эскюмеры и бидали разгромлены. Лишь очень немногие из них сумели спастись, ибо в случае поражения деваться им было некуда. Причину этого я вам сейчас объясню.
Дело в том, что, подплывая к нормандцам, англичане зажали их между собой и Эклюзом. Поэтому нормандцам оставалось бежать лишь в сторону своих врагов, но пройти и прорваться сквозь строй английских судов, перегородивших весь морской пролив, они не могли. Те же, кто надеялся спастись, войдя в Эклюз, большей частью погибли. Ведь фламандцы питали к эскюмерам великую ненависть, поскольку весь минувший сезон они стерегли морской пролив у Эклюза и разбойничали, грабя все суда без разбора. Так что теперь фламандцы убивали их как на суше, так и на море без всякой жалости.
Из Брюгге, Арденбурга, Остбурга, Бланкенберга и Дамме в Эклюз прибыло более восьми тысяч человек, которые очень помогли англичанам довершить разгром нормандцев. Барбевер был убит и выброшен со своего корабля в море. Мессира Юга де Киере обезглавили, использовав вместо плахи борт одного нефа, а потом его тело тоже выбросили в море. Что касается Бегюше, то его взяли живым, и поскольку он всегда был лишь морским грабителем и разбойником, адмирал английского флота велел поднять его с помощью одного блока на вершину мачты и там повесить и удушить.
Одержав эту победу и очистив море от эскюмеров, король Английский и все его люди провели на кораблях ночь Святого Иоанна Крестителя и следующее утро, вплоть до девяти часов. При этом они устраивали великий шум и великое ликование теми инструментами, которые у них имелись. Король привез с собой целых три сотни священников, набранных в Англии, дабы они совершали и творили богослужения во Фландрии. Ведь правивший в ту пору церковью папа Климент VI, по требованию и распоряжению короля Франции, издал приговор о церковном отлучении для всех земель Фландрии, и теперь никакой фламандский священник не осмеливался петь псалмы и творить божественные службы под страхом тоже подвергнуться отлучению или лишиться своего бенефиция, если таковой у него был. Поэтому, уступая настоятельной просьбе фламандцев, король Англии привез с собой такое большое количество священников, дабы те творили службы во Фландрии.
По всей стране очень быстро разнеслась весть о том, что король Английский, явившись под Эклюз, что во Фландрии, разгромил нормандцев и всех их уничтожил. Поэтому были обрадованы все, кто любил короля Эдуарда и надеялся выиграть от его приезда.
В день Святого Иоанна, поутру, эта новость была возвещена и обнародована под Тён-Л’Эвеком, как в лагере графа Эно, так и в лагере герцога Нормандского. Французы с виду не слишком печалились из-за гибели этих нормандцев. Некоторые из них говорили:
«С гибелью этих морских эскюмеров еще ничего не потеряно. Они были всего лишь грабителями. Они силой не позволяли никаким кораблям входить в Эклюз, так что по их вине мы не могли приобрести ничего из нужных нам товаров. И вот теперь море от них свободно, а король Франции выиграл на их смерти двести тысяч флоринов. Ведь им задолжали жалованье за целых четыре месяца».
Именно так, без всякого сожаления, высказывались о погибших эскюмерах очень многие люди в войске короля Франции и герцога Нормандского. И некоторые говорили, что поскольку король Английский сумел в этом первом столкновении разгромить нормандцев и генуэзцев, то, значит, удача начала к нему привязываться, и он одержит еще и другие победы. Король Роберт Сицилийский, Неаполитанский и Иерусалимский тоже часто говаривал, что, как гласит пророчество Мерлина, записанное в книге Брутуса, Виндзорский Вепрь весьма глубоко вонзит свои клыки в ворота Парижа, а король Эдуард и есть тот самый вепрь.
В день Святого Иоанна Крестителя, в год Милости вышеназванный, в начале девятого часа король Англии и все английские сеньоры покинули флотилию, которая стояла на якоре, и высадились в Эклюзе. Там их встретили с великой радостью. Король чуть-чуть поел и попил, а затем, движимый благочестием, немедленно отправился в Арденбург поклониться образу Божьей Матери. В Арденбурге король провел весь день, и туда явились его повидать горожане Брюгге, которые поведали ему, как обстоят дела во Фландрии, и о том, что его великий друг, Якоб ван Артевельде, вместе с графом Эно, герцогом Брабантским и немцами, расположился лагерем напротив войска герцога Нормандского. И бежит-де молва, что скоро будет бой. Король Английский выслушал эти рассказы с удовольствием, поскольку из них явствовало, что Артевельде пользуется у фламандцев великим расположением и ведет их, куда пожелает. Тотчас после этой беседы названный король задал работу писцам и посыльным. В своих письмах он сообщил графу Эно, герцогу Брабантскому, герцогу Гельдернскому и прочим сеньорам о своем положении, своих замыслах и о победе, которую он одержал в морском бою над нормандцами.
Когда король сделал то, ради чего прибыл в монастырь Арденбургской Богоматери, то вместе с некоторыми сеньорами сел на коней, приведенных из Брюгге, и выехал в Гент. Там он нашел госпожу королеву Филиппу, которая снова разрешилась от бремени красивым мальчиком. В честь герцога Жана Брабантского ребенок получил имя Джон. Впоследствии он стал герцогом Ланкастерским[1261]. Король и королева расположились в аббатстве Святого Петра и, понятное дело, любезничали там, как люди крайне друг друга любящие.
Король задержался в Генте и отдохнул. Английские сеньоры со своими людьми последовали его примеру и мало-помалу рассеялись по всей земле Фландрской, по добрым городам и иным местам. Их всюду встречали с радушием и почетом, ибо они хорошо платили за все, что брали.
Когда сеньоры Германии, расположившиеся по Тён-Л’Эвеком, были извещены, что английский король находится в Генте и поджидает их, то крайне обрадовались. Посовещавшись между собой, они решили сняться с лагеря и отправились в путь. Ополчения Фландрии, Эно и Брабанта выступили самыми первыми и вернулись в свои города. Так распалась эта великая армия.
Герцог Нормандский отступил в Камбре. Там он дал отпуск большому количеству своих воинов и разослал их в гарнизоны городов, расположенных на границе с Фландрией — таких, как Лилль, Дуэ и Турне. Поскольку прошел слух, что король Английский и его союзники собираются осадить город Турне, туда были посланы граф де Фуа, граф де Комменж, виконт де Брюникель, виконт де Талар, виконт де Вильмюр, виконт Нарбоннский и целых пять сотен латников и бидалей из Фуа. Кроме того, в город Мортань, расположенный на Л’Эско, отрядили сира де Боже с большим количеством бургундцев и божолезцев. В город Сент-Аман-ан-Певель было послано много бидалей, вооруженных дротами и павезами. Капитаном над ними был весьма храбрый рыцарь, мессир Пьер де Каркассон. Все французские гарнизоны в тамошней округе были снабжены припасами, необходимыми для того, чтобы выдержать осаду и провести лето.
Герцог Нормандский задержался в Камбре на долгое время, а король Филипп между тем находился в Перонне, что в Вермандуа, и занимался выплатой жалования всем генуэзским и провансальским арбалетчикам. Когда им было заплачено за три месяца, их отослали к дальним рубежам и проходам, где, как ожидалось, их помощь могла потребоваться.
Когда граф Эно, герцог Брабантский и бароны Германии выступили из лагеря, раскинутого под Тён-Л’Эвеком, то направились в Валансьенн. Якоб ван Артевельде постоянно находился в их обществе, и без его участия ничего не вершилось. Ведь у него в повиновении была вся Фландрия, и он содержал свиту, по пышности не уступавшую свите герцога Гельдернского, и даже еще более многочисленную. Граф Эно и герцог Брабантский особенно старались выказать Артевельде свою любовь, ибо их владения граничили с Фландрией, и они надеялись в скором времени получать из нее помощь.
Граф Эно и графиня, его жена, приняли этих сеньоров в Валансьенне с большим размахом и устраивали превосходные обеды и ужины в каждый из пяти дней, ими там проведенных. И тогда же названный Артевельде выступил с речью, взойдя на стоявший средь рыночной площади помост, с которого обычно оглашались графские указы. Его слушали охотно, ибо он обладал большим умом и редкостным красноречием. Он объяснил народу, по какому праву английский король претендует на корону Франции, а также какую мощь представляли бы в совокупности три страны — Фландрия, Эно и Брабант, если бы они объединились и действовали в сплоченном союзе. Этот Якоб ван Артевельде говорил столь доходчиво и лестно для горожан, сошедшихся послушать его речь, что когда он кончил выступать, по толпе пробежал общий рокот и глас: «Артевельде сказал хорошо! В нем виден великий опыт, и он достоин руководить и править землею Фландрской!»
Когда все это было сделано и сказано, то гостившие в Валансьенне сеньоры попрощались и разъехались с тем решением, что спустя шесть дней они явятся в Гент к английскому королю. Так они и поступили.
Король Эдуард и королева приняли их радушно и ласково. Затем на общем совещании было согласовано, что король Англии приедет в Вильворде, где он уже прежде бывал, и туда же съедутся все сеньоры, которые в тот момент находились в Генте, а также многие другие, которых там вовсе не было. С этим решением сеньоры разъехались от короля Англии. Герцог Брабантский вернулся в свою страну, а граф Эно — в Валансьенн, где пребывала его супруга-графиня. Однако германские сеньоры не поехали в свои владения и задержались в Брюсселе, Мехельне и Лувене, чтобы поспеть в Вильворде ко дню переговоров. А герцог Рено Гельдернский, зять короля Англии, вообще остался в Генте и прибыл в Вильворде вместе с названным королем.
На открывшихся переговорах присутствовали все приглашенные сеньоры, которые были союзниками английского короля. Кроме того, в качестве верховного правителя Фландрии туда прибыл Якоб ван Артевельде, а от всех добрых фламандских городов, равно как и от городов Брабанта и Эно, было прислано по четыре именитых мужа.
На этих переговорах, проходивших в Вильворде, было согласовано, постановлено и утверждено письменной клятвой с печатями, что три страны, то есть Фландрия, Брабант и Эно, заключают между собой прочный союз. Самые главные сеньоры, Якоб ван Артевельде как верховный правитель Фландрии, и городские представители трех названных стран поклялись хранить между собой дружное единство, оказывать друг другу помощь и поддержку, а также помочь королю Англии одержать победу в его войне. В подтверждение всех этих речей, постановлений и договоренностей сеньоры и представители добрых городов издали грамоты за печатями и публичные акты, дабы соблюдать их твердо и нерушимо во все времена, под угрозой навлечь на себя осуждение Рима и опалу императора. В дополнение ко всем этим договоренностям было решено и постановлено, что каждый сеньор, сообразно своему могуществу, вместе с королем Англии придет и явится под Турне ко дню Святой Магдалены, или примерно в это время. И будут они держать этот город в осаде ровно столько, сколько потребуется, без всякого обмана, подвоха и нерадения.
С этим решением сеньоры разъехались из Вильворде и, вернувшись в свои владения, заготовили походное снаряжение. А король Англии и Якоб ван Артевельде вернулись в Гент. Три дня спустя после их приезда жена Артевельде родила сына. Он получил имя Филипп в честь королевы Филиппы Английской, которая вместе с королем держала его в купели при крещении. Этот младенец, нареченный Филиппом[1262], впоследствии вырос очень мудрым и отважным, и удерживал под своей властью всю землю Фландрскую вопреки воле графа, французского короля и других сеньоров. Далее вам будет о нем рассказано в этой истории.
Обо всех предложениях, договоренностях и решениях, которые были сказаны, рассмотрены и приняты на переговорах в Вильворде, знал король Филипп, находившийся в Перонне, что в Вермандуа. Он оставался в этом городе или его округе с тех пор, как его сын, герцог Нормандский, совершил поход в землю Эно. После некоторых размышлений король остановился на том, что даст сражение своему английскому противнику, если тот придет под Турне, ибо он испытывал к этому очень большое стремление.
Но вот подоспел срок, когда вышеназванные сеньоры Империи должны были собраться под Турне. В полях начал зреть хлеб и овес, некоторые луга уже были скошены, а иные еще только предстояло скосить. Это-то и есть самая удобная пора для прокормления латников и боевой конницы.
Король Англии, который был главой всего этого предприятия, захотел личным примером подвигнуть всех остальных. Собрав всех англичан, рассеянных по Фландрии, Эно и Брабанту, он выступил из Гента с великим воинством и обозом. В его рати находилось восемь графов, два прелата, четыре сотни рыцарей и двенадцать тысяч лучников. Средь названных четырехсот рыцарей насчитывалось двадцать восемь банеретов (все до одного великие сеньоры), а графы были двойными банеретами. Каждый из этих сеньоров вел большой отряд, и в их числе находился мессир Робер д’Артуа, коего теперь величали графом Ричмондским. Земля Ричмонд могла приносить примерно шесть тысяч флоринов годового дохода, и король дал ее мессиру Роберу, дабы тот мог содержать свой двор. Ведь, несмотря на то, что мессира Робера д’Артуа выжили и изгнали из Франции, как вам выше уже рассказывалось, по своей крови он принадлежал к высшей знати христианского мира и являлся прямым потомком короля Людовика Святого.
Король Англии и все его воины достигли Ауденарде и, перейдя через Л’Эско, расположились лагерем под Турне, возле тех ворот, которые называются воротами Святого Мартина и от которых идет дорога на Лилль и Дуэ. Довольно скоро после этого, в срок, установленный и назначенный для сбора, прибыли все сеньоры-союзники.
Самым первым явился двоюродный брат короля, герцог Брабантский. Он привел целых пять тысяч ратников, не считая еще рыцарей и оруженосцев, коих у него было более четырех сотен. Лагерь брабантцев покрыл обширное земельное пространство: они разместились в Понт-а-Рьё и вдоль реки Л’Эско, начиная от аббатства Святого Николая и далее вниз по течению до Эспьерра и Валансьеннских ворот.
Граф Гильом д’Эно тоже явился незамедлительно и привел большое количество рыцарей и оруженосцев из Эно и Голландии. Граф и его люди раскинули стан между расположениями герцога Брабантского и короля Англии.
Затем подоспел Якоб ван Артевельде с отрядом, в котором насчитывалось более шестидесяти тысяч фламандцев. Они расположились напротив ворот, называемых воротами Святого Источника. Из нефов и изгородей фламандцы соорудили на Л’Эско один мост, достаточно надежный и прочный, чтобы по нему можно было ходить туда-обратно, как им вздумается, и перевозить повозки без всякой опаски. Брабантцы, располагавшиеся в Эспьерре, тоже построили один такой мост, ибо русло Л’Эско делит Турне на две половины. Герцог Гельдернский, граф Юлихский, граф Бергский, маркграф Мейссена и Остерланда, маркграф Бранденбургский, сир Фалькенберг, мессир Арнольд Бланкенхайм, мессир Вильгельм Дювенвоорде и прочие немцы расположились неподалеку от Марви, возле тех стен Турне, которые обращены в сторону Эно. И простирался их лагерь вплоть до ворот Святого Источника. Так оказался город Турне, который весьма велик в окружности, осажден со всех сторон. Никто не мог его покинуть, или войти в него, без ведома и дозволения осаждавших.
Лишь граф Намюрский уклонился от участия в этой осаде, поскольку ею руководил не граф Эно, от коего он держал свою землю и коему был обязан за это службой, а король Англии. Граф Намюрский не желал сражаться против королевства Французского.
Эта осада, которой подвергся красивый и добрый город Турне, как вы уже могли слышать, длилась изрядное время. Всех воинов, занятых в осаде, хорошо и дешево снабжали и обеспечивали всякими продуктами и припасами, поступавшими из Фландрии, Эно и Брабанта.
Пока тянулась и длилась эта осада, в окрестностях Турне было совершено множество превосходных и великих ратных подвигов и конных рейдов, о коих мы еще сделаем упоминание. Эннюерцы их совершили особенно много, ибо граф Эно, который был молод, отважен и предприимчив, и его дядя, мессир Жан д’Эно, очень сильно увлеклись этой войной. А, кроме того, недавнее вторжение герцога Нормандского в графство Эно вызвало у них столь великое неудовольствие и досаду, что они не могли и не желали его забыть.
Как-то утром названный граф и его дядя выехали из осадного лагеря с отрядом, насчитывавшим более пятисот латников. Проследовав мимо города Лилля, на виду у находившегося там гарнизона, они явились жечь Обурден, Секлен, Роншен и все деревни в тамошней округе. Кроме того, они спалили аббатство Сизуэн, Бэсси и всю страну до самого Понт-а-Рэсса, что в одном лье от Дуэ. Затем они повернули в сторону Ланда и Орши и сожгли их. Ничто не уцелело ни спереди, ни сзади по ходу их движения. Когда они совершили этот набег, то вернулись в свой лагерь.
Меж тем фламандцы, располагавшиеся у ворот Святого Источника, тоже не сидели сложа руки, но ежедневно совершали на город приступы и нападения, изрядно беспокоя осажденных. Среди приступов, устраивавшихся фламандцами, был один, который длился на протяжении целого дня. В ходе него было совершено много великих подвигов, ибо отражать его пришлось всем рыцарям, находившимся в Турне.
Фламандцы снарядили и вооружили большие нефы, чтобы вести с них штурм. В этих нефах разместились арбалетчики, которые так стреляли по оборонявшимся, что тем приходилось хорошо прикрываться павезами, а иначе они понесли бы очень большие потери. Во время этого штурма многие были ранены и зашиблены. Когда настал вечер, штурм прекратился и фламандцы вернулись в свой лагерь.
Однажды, пока шла осада Турне, солдаты, размещенные в Сент-Амане, отправились в путь и, проследовав через лес, нагрянули в Анон, расположенный в одном малом лье от них. Город они сожгли, а аббатство вместе с церковью разграбили и разорили. Все найденное там добро они утащили и увезли. Однако анонский аббат и монахи успели заблаговременно отвезти раку святого, сокровища и реликвии под защиту стен города Валансьенна.
Покончив с Аноном, солдаты из Сент-Амана прошли через лес, называемый Ремским, и прибыли под Виконьское аббатство. Там они сожгли особняк Пурселе и разрушили акведук, по которому текла вода из одного источника. Затем они подступили к воротам Виконьского аббатства и начали их штурмовать. В те дни аббатом там был очень храбрый человек, по имени Годфруа. Когда он оценил опасность, исходящую от этих бидалей, то велел одному слуге сесть на коня. Тот выехал из аббатства задворками и, не жалея шпор, примчался в Валансьенн за помощью. В те дни валансьеннским прево был один очень отважный человек по имени Жан де Бэсси. Он сразу откликнулся на призыв виконьского аббата, ибо очень любил его самого и аббатство тоже. Пятьсот арбалетчиков и прочих воинов получили от него приказ немедленно отправиться на помощь Виконьскому аббатству. Те, кто был отобран для этого дела, тотчас выступили в путь и двинулись в сторону Рема. Им следовало поспешить изо всех сил, если они хотели поспеть монахам на помощь, ибо солдаты из Сент-Амана развели большой костер возле ворот аббатства, чтобы спалить их и ворваться внутрь. Однако вышеназванный аббат заранее предвидел эту опасность: он велел обтянуть и обить ворота свежими бычьими шкурами, благодаря чему огонь не смог бы легко на них перекинуться.
Некоторые из пришедших в Виконь бидалей отделились и отбыли от своих товарищей, чтобы пограбить Рем. В том году жители Рема заново углубили рвы с двух сторон города, обращенных к лесу, и воздвигли большие насыпи с частоколом. Там разгорелась жаркая схватка, которая длилась до подхода валансьеннских арбалетчиков. Видали увидели, как они движутся по насыпной дороге со своим знаменем впереди, и одновременно с этим услышали возгласы жителей Рема, отбивавших их натиск: «Вон к нам идет помощь! Это валансьеннцы!» Услышав эти крики и увидев арбалетчиков, бидали сразу начали отступление и спаслись, укрывшись в Сент-Аманском лесу. Затем они вернулись в свой город.
Валансьеннцы же дошли до самого Виконя и потушили огонь, полыхавший перед воротами. Аббат Годфруа горячо поблагодарил их за эту помощь и, распорядившись поставить на днище бочку с вином, предложил им выпить. Арбалетчики выпили и ушли назад в Валансьенн, а виконьский аббат тотчас велел вырубить весь лес вокруг своего аббатства и на более дальних подступах, дабы к нему нельзя было подойти и приблизиться незаметно.
К графу Эно под Турне пришла весть о том, что солдаты, вышедшие из Сент-Амана, спалили город Анон и тамошнее аббатство. Мало того! Они еще завернули к Виконю, сожгли особняк Пурселе, разрушили мельницу с акведуком и положили много труда на то, чтобы уничтожить и сжечь красивое Виконьское аббатство. Да только валансьеннцы его спасли и отстояли, выслав на помощь отряд в пятьсот человек. Тут граф Эно тряхнул головой и молвил: «Эти из Сент-Амана что-то слишком осмелели! Надо съездить на них поглядеть, а заодно и на воинов Мортаня. И это случится скорее, чем они думают».
И вот однажды граф выехал из своего стана, и его дядя с ним за компанию. Они направились в сторону Мортаня и вели с собой целых семь сотен копий немцев и эннюерцев. Когда они туда прибыли, то названный граф послал к валансьеннцам приказ, чтобы они явились к нему со всем снаряжением и припасами, необходимыми для штурма Мортаня. Увидев и услышав графский приказ, валансьеннцы соответственно изготовились и погрузили на повозки осадные машины, шатры, палатки, продовольствие и артиллерию. Затем они выступили из Валансьенна, двенадцать тысяч числом, и возглавляли их два городских прево, Жан де Бэсси и мессир Жиль Ле-Раммонье. Сначала они прибыли в Конде, дабы перейти там через две реки, Энн и Л’Эско, а затем продолжали путь пешком и верхом до тех пор, пока не оказались под Мортанем. Там они нашли графа, который крайне обрадовался их прибытию. Затем они раскинули лагерь, и было рассмотрено, как будет лучше вести штурм Мортаня и наносить урон его защитникам. Ибо граф Эно испытывал великое стремление его захватить и твердо заявлял, что если им завладеет, то уже никогда не отдаст назад.
В ту пору капитаном Мортаня был один очень храбрый рыцарь, которого звали сир Эдуард де Боже. Вместе с ним там находилось много бургундцев и савойцев — все отборные воины. Прежде чем эннюерцы пришли под Мортань, сир де Боже приказал вбить в дно Л’Эско не менее двенадцати сотен кольев, дабы на реку нельзя было вывести никаких штурмовых нефов. Кроме того, французы основательно починили и укрепили городские стены, ибо не сомневались, что в случае осады Турне им тоже придется выдержать приступ.
И все-таки, несмотря на эти меры, граф Эно, вместе со своими голландцами и эннюерцами, не побоялся подступить к городу с одной стороны, а валансьеннцы — с другой. Штурм Мортаня начался сразу с двух сторон и велся против двух ворот. Сир де Боже сражался на самом слабом участке стены, обращенном к Мод, у тех ворот, которые смотрят на Скарп. А его кузен, сир де Сен-Жорж[1263], защищал ворота, которые были обращены к Л’Эско и от которых шел путь к городу Антуэну, что в Эно. Валансьеннцы воздвигли одну большую осадную машину и две спрингалды. Машина метала в город тяжкие валуны, а спрингалды — большие ядра. Валансьеннские арбалетчики тоже непрестанно стреляли по защитникам города, так что многие из них были ранены стрелами.
Сир де Боже был рослым и сильным рыцарем. Сражаясь, он храбро и ловко орудовал копьем с добрым железным наконечником. У этого наконечника был крюк, с помощью коего рыцарь старался поддеть и зацепить кого-нибудь из нападавших, а потом тянул его к себе столь сильно (ибо руки у него были крепкие), что тому волей-неволей приходилось идти к нему. Действуя таким образом, сир де Боже совершил в тот день множество ратных подвигов, и не было средь нападавших такого человека, который не устрашился бы его.
Эннюерцы провели под Мортанем три дня и три ночи, почти без отдыха устраивая стычки и приступы. Однако, если город хорошо штурмовали, то и обороняли его тоже неплохо, как это явствует из итогов осады. Ибо эннюерцы ничего не смогли захватить, ни с помощью машин, привезенных ими из Валансьенна, ни как-нибудь иначе. Раненых и зашибленных средь них оказалось больше, чем средь французов, ибо, если говорить здраво и взвешенно, то Мортань надо признать очень укрепленным местом. А в те дни его защищали латники, добрые, мудрые и решительные, и оборонительных приспособлений в нем было достаточно, чтобы отстоять крепость с куда более слабыми укреплениями, чем были у него.
Когда граф Эно, его дядя и их советники увидели, что, штурмуя Мортань, они лишь напрасно тратят силы, и что его невозможно ни взять, ни принудить к сдаче, то решили из-под него уйти и направиться в другую сторону — к Сент-Аману. Поэтому осадный лагерь был свернут, и все латники и пехотинцы двинулись к Сент-Аману.
В те дни Сент-Аман не был укреплен палисадами, и французские сеньоры послали в него капитаном рыцаря, коего звали мессир Пьер де Каркассон. По прибытии в город рыцарь внимательно оглядел его подступы и проверил надежность укреплений. В итоге, все хорошенько взвесив, он сказал, что, по его мнению, город Сент-Аман невозможно будет отстоять против большого числа латников и пехотинцев, если те пожелают честно выказать себя при штурме. «Тем не менее, — заключил рыцарь, — раз уж меня сюда послали, я охотно порадею о защите и обороне, и испытаю судьбу в любом случае». Все ответили: «Хорошо сказано!»
Едва явившись под Сент-Аман, эннюерцы раскинули лагерь: валансьеннцы со стороны своего города, а граф и его рыцари — со стороны Мортаня. Затем они начали общий приступ, в ходе которого было ранено и зашиблено множество воинов с обеих сторон. Оборонявшие Сент-Аман бидали были очень заносчивы и не считали эннюерцев, и особенно валансьеннцев, за достойных противников. Когда те шли на штурм, они им глумливо кричали: «Ступайте пить ваш добрый эль! Проваливайте! Нам ли бояться вашего приступа!» Крайне рассерженные такими речами, валансьеннцы провели под Сент-Аманом одну ночь и на следующее утро затеяли новый большой приступ. Однако их старания ни к чему бы не привели, если бы граф Эно и эннюерские рыцари и латники, осаждавшие город с другой стороны, не придумали, каким путем и способом можно разбить защитников Сент-Амана.
Дворяне, находившиеся рядом с аббатством, велели своим слугам притащить огромные дубовые бревна и затем с разбегу бить ими в стену что было сил. И так они эту стену долбили и крушили, что проломили и разворотили ее во многих местах. Лишь только бреши были пробиты, воины задворками проникли в аббатство, а оттуда уже и в город.
Когда капитан Сент-Амана, мессир Пьер де Каркассон, и его воины увидели, что эннюерские рыцари захватывают город с тыла, а валансьеннцы штурмуют его спереди, то покинули укрепления и, собравшись посреди площади перед аббатством, изготовились к обороне. И вот пришли туда эннюерцы, проникшие в аббатство задворками, и увидели вышеназванного рыцаря с его флажком, а также всех бидалей и прочих воинов, которые там сошлись и построились в боевой порядок. Тут ринулись на них эннюерцы с крайним ожесточением, крича во все горло: «Эно!»
Бидали оборонялись весьма хорошо, без всякого малодушия, и держались, пока было возможно. Однако битва разгоралась все яростней, и силы эннюерцев постоянно росли, ибо, пока передовые воины сражались, те, кто вошел в город вслед за ними, распахнули главные ворота. Валансьеннцы и все желающие ворвались в Сент-Аман, перейдя по мосту через Скарп, а другие — через ворота, смотревшие в сторону Турне. Когда город был взят и захвачен эннюерцами и валансьеннцами, всякое сопротивление оказалось уже бесполезным. Особенно беспощадно победители обошлись с бидалями: их убивали всюду, где заставали и находили. Все, кто собрался на площади перед аббатством, были убиты или схвачены. В числе убитых оказался и капитан города, мессир Пьер де Каркассон. Это сильно раздосадовало графа Эно, который больше бы желал, чтобы рыцаря взяли в плен, сохранив ему жизнь.
А вот как обстояло дело с жителями Сент-Амана. В тот день над ними было учинено великое смертоубийство, но многие горожане все-таки спаслись. Вместе со своими женами и детьми они задворками добежали до берега Скарпа и, вырвавшись из города на судах и лодках, приплыли в Мортань, под защиту его стен.
Когда граф Эно и рыцари исполнили свою волю над Сент-Аманом, то тронулись в обратный путь и прибыли под осажденный Турне. Валансьеннцы же там задержались. Разграбив весь город, они спалили его дотла. В сент-аманском аббатстве они снесли и разрушили много храмовых построек и обителей, полностью содрали монастырскую крышу, сплошь крытую свинцом, а церковные колокола, которые были необычайно хороши, разбили и раскололи, сбросив наземь. Наконец, после всего этого безобразия, они погрузили добычу на повозки и фуры и удалились назад в Валансьенн.
Такие вот печальные дела творились в приграничных областях Франции и Эно, пока шла осада Турне. Надо вам сказать, что король Франции, его сын герцог Нормандский и французские сеньоры были осведомлены о большинстве этих событий и испытали великую горечь, узнав о разрушении Сент-Амана. Поэтому, постановив принять ответные меры, король и его сеньоры-советники выехали из Арраса в то место, где они объявили военный сбор, дабы затем двинуться походом к Турне.
Король Франции со всеми своими силами прибыл располагаться в Понт-а-Бувине. Французов было уже более ста тысяч человек, но их войско постоянно пополнялось людьми, приходившими со всех концов. И заявил король Филипп, что ни за что не вернется во Францию, покуда не сразится с англичанами и немцами.
В то время как эта война разгоралась столь жарко и сильно, в гарнизоне замка Бушей находились три германских рыцаря, и все трое носили имя Конрад. Как-то раз двум из них очень захотелось съездить к Турне и поглядеть, как идет осада. Поэтому они попросили своих соратников, чтобы те любезно соизволили позаботиться об охране крепости до самого их возвращения, а они за это будут им очень признательны. Те согласились.
Покинув Бушей с отрядом, в котором было всего-навсего двадцать человек, считая их самих, два Конрада ехали до тех пор, пока не миновали стороной Валансьенн. Они намеревались достичь Конде, чтобы там переехать через реки Энн и Л’Эско. Однако, когда продолжая свой путь, они оказались между Франом и Эскопоном — двумя деревнями, расположенными между Валансьенном и Конде, то взглянули на поле и заметили бегущих людей, вид которых говорил о крайнем испуге. Поэтому рыцари поехали им навстречу и спросили, почему они бегут. Те ответили: «Мы бежим в безопасное место, ибо сюда, в эти деревни, вошли какие-то французские воины, и мы полагаем, что они явились из Мортаня. Они грабят и собирают добычу. А, кроме того, они уже захватили мужчин и женщин, которых собираются увести в плен». Выслушав эти речи, рыцари сказали: «Поворачивайте назад, добрые люди. Мы съездим поглядеть, что там творится, и защитим вас. А велико ли число этих французов?» — «Ей-богу, сеньоры, — ответили крестьяне, — их больше сотни». Тогда спросили рыцари: «А как называется вон тот город с большой колокольней?» Им ответили: «Фран». — «Так ступайте же туда, — распорядились рыцари, — и поднимайте народ. Велите бить в колокола и подвигните всех горожан выйти в поле. Ибо мы устроим французам засаду вдоль той изгороди. Сначала мы поглядим, что это за люди, а потом отобьем у них добычу».
В точности следуя этому наказу, крестьяне прибыли во Фран и, увидев горожан, которые охраняли местную церковь, передали им призыв немецких рыцарей. В тот же самый час туда прибыл и сир де Фран. Его прислали из Валансьенна, чтобы он помог оборонить город, и он уже знал, что французские грабители заявились в Брюэль и Эскопон и захватили скот на окрестных лугах. Сначала, сообразуясь с имевшимися у него силами — десять копий и двадцать арбалетчиков, сир де Фран собирался защищать и охранять лишь своих людей и свой город. Но когда он услышал весть о рыцарях бушенского гарнизона, то сразу воспрянул духом, ибо почувствовал, что эти люди не из трусливых. Он собрал всех мужчин своего города, способных носить оружие, и, как ему было сказано, пошел на соединение с немцами.
Тем временем мортаньские солдаты закончили грабеж, сбили в стадо две сотни голов скота и, приказав гнать его перед собой, пустились в обратный путь. Сидевшие в засаде немецкие рыцари все это видели, но позволили мортаньцам пройти мимо и следовать дальше. Грабители были уже в лесу, когда к немцам подоспел отряд из Франа. Объединив свои силы, они скорым маршем стали преследовать врага, уводившего добычу и множество пленников.
Мортаньцы не могли идти быстро из-за скотины, и вот, поблизости от Нотр-Дам-о-Буа, преследователи, а точнее ехавшие впереди всадники, их настигли. С криком «Эно!» они накренили копья, врезались в их отряд и сразу сбросили с коней шесть человек. Другие французы изготовились к защите, ибо средь них имелись дворяне, которые отправились в этот набег, дабы нажиться и отличиться, как это делают башелье. Завязалась упорная и жестокая схватка, и французы хорошо выказали себя в обороне. Однако немцы были стойкими воинами, хорошо закаленными в таких делах. Поэтому, при поддержке пехотинцев, арбалетчиков и прочих, кто за ними следовал, добыча была отбита, а все мужчины и женщины, взятые в плен, — освобождены. Французов же полегло до пятнадцати человек, а в плен попало более пятнадцати. Остальные укрылись в лесу и спаслись. Такую вот услугу оказали два немецких рыцаря, выехавшие из Бушена, жителям Брюэля и Эскопона.
Французских пленников доставили в Валансьенн, Конде и Моне, что в Эно. Слуги были повешены или утоплены, а дворяне отпущены за выкуп. Тем временем два немецких рыцаря и сир де Фран в их компании прибыли под осажденный Турне и нашли там графа Эно, который оказал им теплый прием.
Вот такие военные переделки случались на границах Эно и Турнези во время осады Турне. Когда эннюерцы прослышали, что король Франции расположился в Понт-а-Бувине, то, следуя настойчивому совету мессира Вафлара де Ла-Круа, хорошо знавшего местность, они составили конный отряд, в котором могло насчитываться примерно сто двадцать латников — рыцарей и оруженосцев. Они сделали своим предводителем мессира Гильома де Байёля и постановили, что все должны собираться вокруг его стяга. Затем они направились к Понт-а-Трессену. Через этот городок пролегает путь из Турне к Лиллю, и он расположен средь очень красивых лугов и равнин. Миновав Фруайен и Базьё, эннюерцы поехали наудачу, как это делают воины, желающие отличиться и стяжать добрую славу.
В. тот же самый день в разъезд отправились льежцы и хесбенцы. Они отбыли из расположения епископа Адольфа Льежского, который вместе с королем Франции находился в Понт-а-Бувине. Эти соратники избрали своим капитаном мессира Робера де Байёля, брата вышеназванного мессира Гильома. Оба конных разъезда ничего не знали друг о друге. Льежцы и хесбенцы встали спозаранку. Они уже миновали Понт-а-Трессен и ехали по равнинной местности Турнези, выискивая приключений так же, как и эннюерцы, но ничего не находили.
Тем утром стоял такой густой туман, что даже на расстоянии в полбоньера ничего нельзя было разглядеть, а уж вдали — тем более. Эннюерцы проехали по мосту в Понт-а-Трессене, дабы затем двинуться в сторону Лилля. Когда они оказались на другом берегу реки, мессир Вафлар де Ла-Круа велел мессиру Гильому де Байёлю и его знамени оставаться возле моста и ждать. Он сказал: «Мы вчетвером, Расс де Моншьо, Жан де Сор, Жан де Варньи и я, съездим на разведку. Тем временем туман рассеется и воздух прояснится».
С ним согласились, и четыре рыцаря поскакали в дозор на рысях, ибо кони у них были добрые. Однако их подвел туман и собственная неосторожность. Не видя ни вдаль, ни вокруг себя, они угодили в лагерь короля Богемского и епископа Льежского. В тот самый час сир де Родемак и его люди готовились совершить конный рейд за фуражом, и большинство из них уже сидело верхом. И тут они услышали шум, исходивший от этих четырех рыцарей, которые попали в их расположение и теперь спешно ретировались, ибо хорошо видели, что ошиблись. Сир де Родемак спросил: «Что за люди там едут?» Ему сказали в ответ, что это немцы и эннюерцы. Тогда велел он тому, кто нес его знамя: «Знамя — вперед! За ними! За ними!»
Устремившись в погоню, сир де Родемак и его люди стали упорно преследовать четырех вышеназванных рыцарей, но те все-таки успели домчаться до Понт-а-Трессена и соединиться со своими соратниками. Сразу за ними туда пожаловали французы. Завязалась стычка и схватка, жестокая и яростная. К сеньору де Родемаку постоянно присоединялись все новые воины, ибо в их стане было поднята тревога. В ходе боя было совершено множество ратных подвигов, и эннюерцы вели себя очень доблестно, но люксембуржцы и льежцы превосходили их по численности, и было знамя мессира Гильома де Байёля захвачено. Видя это, названный мессир Гильом решил прорываться на другой берег. Постоянно сражаясь и отбиваясь от врагов, он со своими людьми проехал назад по мосту, и стоило им это великих трудов. Когда он оказался на другом берегу, ему было сказано: «Сир, спасайтесь, ибо удача сегодня не с нами». Он последовал этому совету и поехал, схватываясь то с одним, то с другим противником, пока не выбрался из общей сечи всего лишь с двумя людьми. Затем они пришпорили коней и были таковы.
Мессир Вафлар де Ла-Круа тоже попытался бежать. Он вырвался в поле и заметил болото, густо поросшее тростником. Пустив своего коня вольно пастись, он там притаился и помышлял лишь о спасении жизни, ибо крайне боялся оказаться в плену из-за той ненависти, которую к нему питали жители Лилля.
Меж тем люди Гильома де Байёля все еще сражались на улицах городка Понт-а-Трессен — одни там, другие сям. И случилось же так, что едва мессир Гильом де Байёль умчался, к Понт-а-Трессену во весь опор прискакал его брат, мессир Робер де Байёль, который возвращался со своими людьми из рейда за фуражом и заметил, что в городе идет бой. Когда эннюерцы увидели знамя мессира Робера де Байёля, которое нес Жан де Форви, то решили, что это их капитан, мессир Гильом де Байёль, вернулся с подкреплением. Ведь отличия в гербах двух братьев были очень маленькие, и оба они кричали клич «Морьоме!» Поэтому эннюерцы начали стягиваться к этому знамени, и стоило им приблизиться — на них нападали снова. Ибо они натыкались на врагов, которые были готовы к схватке, в то время как они — нет.
Так, по жестокой случайности, эннюерцы и те, кто находился в их отряде, были разгромлены в Понт-а-Трессене. Мало кто спасся от смерти иль плена. Со стороны эннюерцев были убиты три добрых рыцаря: мессир Жан де Варньи, мессир Готье де Понтеларс, мессир Гильом де Пипанпуа, а также многие оруженосцы и прочие латники. Это было большой потерей. В плен же попали мессир Жан де Сор, мессир Даньоль де Блез, мессир Расс де Моншьо, мессир Луи де Жюплё и многие другие.
Из ста двадцати воинов, покинувших поутру лагерь графа Эно, лишь дюжина вернулась назад, избегнув смерти и плена. Как бы то ни было, мессир Гильом де Байёль спасся и вернулся в свое войско. По этому поводу все эннюерские соратники испытали великую радость. Однако граф Эно и его дядя, узнав про гибель и пленение других рыцарей и оруженосцев, были очень расстроены. Но, поскольку что-либо поправить было уже нельзя, им пришлось пережить эту потерю. В обоих войсках, и французском и эннюерском, велось много разговоров об этом событии и о мессире Робере де Байёле, разбившем собственного брата.
А сейчас я вам расскажу, что случилось с мессиром Вафларом де Ла-Круа. Как уже говорилось, он спрятался и притаился в зарослях тростника, и был бы рад просидеть там до самых сумерек. Но не тут-то было! Ибо на него случайно наткнулся сир де Сен-Венан со своими людьми (они искали в тростнике потерявшегося сокола). Мессир Вафлар сдался сеньору де Сен-Венану, который обещал ему защиту как своему пленнику и охотно бы его спас, если Бсмог. Но вышло иначе.
Весть о пленении мессира Вафлара разнеслась по французскому войску. Когда горожане Лилля ее услышали, то обратились к королю с настоятельным общим прошением: пусть им выдадут их врага и позволят свершить над ним свою волю в виде вознаграждения за то, что они захватили в плен графа Солсбери и графа Саффолка. Признавая эту заслугу лилльских горожан перед французским престолом, король легко снизошел к их просьбе и велел выдать им мессира Вафлара де Ла-Круа. Когда горожане получили его в свое распоряжение, то отвезли к себе в город и продержали в темнице до самой смерти. Так обстояли дела во время осады Турне.
В скором времени граф Эно и его дядя отбыли из-под Турне с пятью сотнями латников и, явившись в Маршьенн, сожгли этот город. Местное аббатство было очень надежно защищено рвами и палисадами и охранялось латниками и арбалетчиками, присланными из Дуэ. Капитаном этого гарнизона был мессир Аме де Варнан. Он и арбалетчики встали на защиту первых ворот, будучи хорошо снабжены всяким оборонительным снаряжением. Там состоялся большой, яростный и продолжительный приступ, и монахи очень хорошо себя выказали, защищая свое аббатство.
Окружавшие монастырь рвы были большими, широкими и глубокими, поэтому без лодок преодолеть их было невозможно. Однако эннюерцы, поняв это, расстарались так, что их раздобыли. Затем они в них погрузились и повели на приступ арбалетчиков и голландских копейщиков, которые были… и очень отважны. Те, кто плыл в лодках по воде (она поступала в ров из реки Скарп, которая течет к Маршьенну со стороны Дуэ), высадились на насыпной дороге, которая вела от ворот вглубь аббатства. Эннюерцы мало-помалу переправлялись до тех пор, пока их не скопилось больше сотни, вместе с арбалетчиками. Затем начался штурм ворот со всех сторон, и с воды и с суши, и были они захвачены, вопреки всем стараниям защитников. Мессир Аме де Варнан и некоторые находившиеся там дворяне сдались в плен названному графу, и монахи тоже. Но остальные были перебиты или брошены в реку. А с Маршьеннским аббатством случилось вот что: его полностью сожгли и разрушили. Это было весьма прискорбно, но на войне нет ни жалости, ни пощады, и слуги, которые следуют за латниками, иногда творят больше того, что им велено, когда видят себя хозяевами положения. [Небольшая лакуна в тексте оригинала]
После разрушения Маршьенна эннюерцы вернулись в лагерь под Турне и стали денно и нощно придумывать, как бы совершить какое-нибудь ратное деяние, к почету для себя и к ущербу для своих врагов. Они очень сокрушались сердцем и часто сетовали по поводу стычки в Понт-а-Трессене, в ходе которой мессир Робер де Байёль и мессир де Родемак разбили мессира Гильома де Байёля. Эннюерцы говорили, что охотно отомстят им за это.
И вот однажды некоторые немецкие рыцари и оруженосцы из графства Гельдернского и графства Юлихского объединились с эннюерскими рыцарями, средь коих были сир де Гомменьи, сир де Мастэн, сир де Вертэн, мессир Анри д’Уффализ, а также Жиль, Тьерри и Остелар де Сомэн. Из гельдернцев и юлихцев там собрались сир де Рандероде, его сын Арнольд, мессир Иоганн Ходебург, мессир Арнольд Бланкенхайм, его брат Иоганн, мессир Рейнольд де Сконневорт, мессир Конрад де Лансемах и мессир Конрад Аск. Двое последних были те самые рыцари, которые, как вам уже рассказывалось, приехали туда из Бушена, попутно разгромив, с помощью сира де Франа, мортаньских солдат между Франом и Нотр-Дам-о-Буа.
Еще из немцев в этом отряде были мессир Страмен де Венон, мессир Бастьен де Барзи и его брат Кандрельер. А из эннюерцев там еще были мессир Бара де Ла-Ге, мессир Ульфар де Гистель и Робер де Глюэн, оруженосец из графства Лоосского.
Когда они собрались и выехали в поле, в их отряде насчитывалось триста латников — храбрых и предприимчивых. Погожим утром они выступили из лагеря и, храня бдительность, направились в Понт-а-Трессен, чтобы там переехать по мосту через реку и напасть на французов. Оказавшись на другом берегу, они остановились средь поля и решили послать в набег и на разведку сеньора де Рандероде, его сына Арнольда, мессира Генриха де Кенкерена, наемника, мессира Тильмана де Саусси, мессира Анри д’Уффализа, мессира Ульфара де Гистеля, Аллемана, бастарда Эно, Робера де Глюэна и Жакло де Тьяна. Они должны были доскакать до самых шатров льежских французов[1264].
Всем другим рыцарям и оруженосцам, коих насчитывалось три сотни латников и истых воинов, надлежало оставаться у моста, чтобы стеречь и оборонять его в случае вражеского нападения. После этой договоренности передовой разъезд тронулся в путь. В нем было примерно сорок воинов, сидевших на превосходных скакунах и боевых конях. Сначала они ехали совершенно спокойно, но, завидев лагерь французского короля, понеслись и ворвались в него, и начали рубить веревки и колья, валить и опрокидывать шатры и палатки, и учинили великий беспорядок и переполох во французском стане.
Той ночью несли дозор два великих барона Франции, сир Шарль де Монморанси и сир де Сен-Солье. В час, когда нагрянули немцы и эннюерцы, они находились еще на своем посту. Услышав шум и крики, сеньоры поспешили в ту сторону, откуда они доносились, и велели скакать туда своим знаменосцам и воинам. Передовой разъезд эннюерцев начал отступать к своей засаде, а французы бросились его преследовать. Завязалась славная погоня, ибо разведчики очень поспешали, чтобы соединиться у моста со своими товарищами, и так же спешили французы, желавшие их перехватить.
В ходе этой погони французы настигли и взяли в плен мессира Ульфара де Гистеля (его подвел конь), а также двоих оруженосцев, Жана де Мондора и Жакло де Тьяна.
Эннюерцы мчались по одной дороге, а французы по другой. Они хотели отрезать эннюерцев от моста и не знали о большой засаде, которая, храня боевой строй, поджидала их в Понт-а-Трессене. Тогда было сказано сеньору де Рандероде: «Сир, смотрите! Французы хотят отрезать нас от моста!» Рыцарь ответил: «Если они знают одну дорогу, то я знаю другую». Тут он направил коня на одну довольно хорошо протоптанную тропу. Однако он не смог попасть к речному броду из-за глубоких трясин и топей, по которым никто не решился бы идти или ехать, если он не хотел сгинуть. Поэтому пришлось эннюерцам вернуться на прежний путь. А тем временем мимо них уже промчались французы, очень желавшие отрезать их от моста.
Наконец, французы подъехали к мосту на такое близкое расстояние, что увидели большой засадный отряд, воины которого поджидали их полностью вооруженные, снаряженные и в отменном строю. Французы крайне изумились, и сказали некоторые, глядя на вражеские порядки: «Мы мчимся вперед слишком безрассудно. Так мы можем больше потерять, чем выиграть».
Тут некоторые из них повернули вспять, а именно знамя сеньора де Сен-Солье и сам он тоже. Впоследствии его весьма порицали за то, что он бросил своего товарища, мессира Шарля де Монморанси. Ибо тот со своим знаменем непрестанно мчался вперед, даже не думая свернуть, и схлестнулся с немцами, а немцы — с ним. В первой сшибке были нанесены очень мощные удары копьями, и многие воины были сброшены наземь. Пока они сражались, подоспели вышеназванные эннюерские разведчики и на полном скаку ударили по французам с тыла.
Мессир Рейнольд де Сконневорт, который был сильным и стойким рыцарем и находился в цвету молодости, совершил там великий ратный подвиг. Он пришпорил своего коня, который весьма хорошо его слушался, и, врезавшись в толпу сражающихся, ломил сквозь нее, пока не подъехал к сеньору де Монморанси, который держался под своим знаменем. Схватив коня названного сеньора за узду, сир де Сконневорт затем ударил своего коня шпорами и повлек врага из общей сечи, используя силу своей руки и своего коня. Тут закричали со всех сторон французы: «Господи Боже, помоги сеньору де Монморанси!» — и ринулись ему на выручку. Но, несмотря на все их старания, мессир Рейнольд де Сконневорт увел сеньора де Монморанси и принудил его сдаться в плен.
Это происшествие столь сильно обескуражило французов, что они утратили всякий строй, а ведь их силы и без того были несопоставимы с силами немцев и эннюерцев, ибо большинство их воинов последовало за знаменем сеньора де Сен-Солье, который повернул вспять. И были люди сеньора Монморанси совершенно рассеяны. Лишь немногие из них погибли, но зато немцы и эннюерцы увели в плен целых восемьдесят человек.
Мессир Ульфар де Гистель и два оруженосца, плененные французами, были освобождены и вернулись в лагерь под Турне. И были эннюерцы очень обрадованы этой победой.
Так, пока тянулась осада Турне, между двумя вражескими армиями устраивались набеги, засады и стычки. Помимо разных сеньоров, под Турне находился и Якоб ван Артевельде с фламандским ополчением. И вот, когда французский король прибыл в Бувин, в осадный лагерь пришла весть о том, что латники, размещенные в гарнизонах Сент-Омера, Эра, Теруана и других французских крепостей, порубежных с Фландрией, собираются войти в долину Касселя. Поэтому, если не преградить им путь, они опустошат Берг, Бурбург, Мессии, Вервик, Поперинге и все селения в их окрестностях. В связи с этим мессиру Роберу д’Артуа и мессиру Анри Фландрскому было поручено выступить из лагеря с двадцатью тысячами фламандцев и отправиться в долину Касселя. Кроме того, дабы сделать свое войско еще более сильным и грозным, они должны были собрать всех пригодных к войне людей из Вольного Округа и Фландрии, ибо далеко не все фламандцы участвовали в осаде Турне.
Получив этот приказ, названный мессир Робер д’Артуа и мессир Анри Фландрский прибыли в долину Касселя и раскинули лагерь. Затем они объявили дополнительный ратный сбор по всей Фландрии, дабы преградить врагам вход в эту страну. Поэтому прибыли к ним фламандцы со всех концов, и когда они расположились лагерем, их оказалось добрых сорок тысяч, и даже более.
Вскоре случилось так, что некоторые фламандцы, не желавшие сидеть сложа руки, сошлись и собрались в трехтысячный отряд с тем намерением, чтобы разжиться добычей и опустошить местность вокруг Эра, Теруана и Сент-Омера. Однажды вечером они выступили из своих станов, ни о чем не переговорив со своими капитанами, и уже на закате прибыли под Сент-Омер. Пока они жгли предместья и разрушали мельницы, стоявшие вне укреплений, в Сент-Омере поднялась тревога. В те дни там находились добрые рыцари из Оверни и Лимузена: прежде всего, граф Беро, дофин Оверньский, его брат граф Клермонский, сеньор де Меркель, сеньор де Ла-Тур[1265], сеньор де Монгаскон[1266], сеньор Апшье[1267], сеньор Апшон[1268], сеньор Алегр[1269], сеньор де Сент-Описс[1270] и сеньор де Пьер-Бюфьер[1271]. В общем же там было целых триста копий рыцарей и оруженосцев. Поэтому они задумали выехать в поле и преследовать фламандцев. Они также решили сообщить воинам гарнизонов, размещенных в Теруане, Эре и Сен-Венане, чтобы они соединились с ними между Эром и Арком. Совокупив свои силы, они внезапно нападут на этих фламандцев.
Как решили, так и свершили. Вооружившись и снарядившись, рыцари сели на коней и выступили из Сент-Омера, ведя с собой арбалетчиков и не менее тысячи других ратников. Дорогу они выбрали укромную, проходившую за горою Эрфо.
Когда находившиеся в Теруане рыцари и оруженосцы получили призыв от сира де Бримё[1272], сира де Бубера[1273], сира де Сен-Пи, сира де Рели[1274], сира де Санти и многих других воинов сент-омерского гарнизона, то вооружились, сели на лошадей и, покинув город, выехали в поле.
Фламандцы собирались лишь пограбить страну, а затем отправиться назад и уже вечером быть в своем лагере. Они прибыли в Арк — большой город в полу-лье от Сент-Омера. Полностью его разорив и разграбив, они нагрузились найденными в нем тканями и ценной утварью. Уже уходя, они предали город огню, спалили более половины его домов и разрушили мельницы. Все это видели находившиеся в поле французы. К тому времени воины из Теруана и Сент-Омера уже соединились, так что получилось войско в четыре сотни копий и двенадцать сотен пехотинцев.
Между тем фламандцы, проведшие в пути всю ночь и следующее утро до ранних терций, уже совсем устали. Поэтому они пришли в одну деревню, под названием Ла-Коши, и остановились там, чтобы поесть, отдохнуть, а затем с новыми силами двинуться в сторону Касселя, ибо они не чувствовали за собой никакой погони. Сделав привал в названной деревне, многие сняли с себя оружие и, ни о чем не тревожась, разбрелись по гостиницам, домам, гумнам и садам. И вдруг, откуда ни возьмись, появляются французы. Свою рать, в которой было двадцать знамен, они построили двумя отрадами и выдвинули вперед арбалетчиков. Пришпоривая коней и выкрикивая свои кличи, они ворвались в эту деревню, именуемую Ла-Коши, и застали фламандцев — кого на улице, кого совсем безоружным, а многих за едой и питьем. Когда эти рыцари и оруженосцы так нагрянули, фламандцы столь перепугались, что показали спины, даже не помышляя о каком-либо строе и порядке. Спаслись лишь те, кто сумел спастись. Их было убито, как в деревне, так и во время преследования в поле, восемнадцать сотен. А остальные воротились в свой лагерь весьма потрепанные и совсем упавшие духом[1275].
Мессир Робер д’Артуа и мессир Анри Фландрский не слишком огорчились, узнав о разгроме, постигшем этих фламандцев, поскольку они отправились в набег без их ведома и дозволения.
Вскоре после этого во фламандском лагере случилось весьма странное и удивительное событие: никогда прежде ни о чем подобном не слыхивали.
Как-то ночью фламандцы спали на своих походных ложах, но вскоре после полуночи все дружно пробудились, охваченные таким великим испугом, страхом и ужасом, что у них уже и в мыслях не было дождаться утренней побудки. Как оглашенные они выскочили из палаток и развели большие костры. Кое-кто зажег и факелы. Теперь у них была лишь одна забота — поскорей сняться с лагеря. Они сворачивали свои шатры и палатки, грузили их на повозки и фуры, а затем сразу же отправлялись в обратный путь, не дожидаясь один другого, и шли своей дорогой, каждый к своему городу.
Весть об этом переполохе в стане фламандцев дошла до их предводителей, мессира Робера д’Артуа и мессира Анри Фландрского. Им было сказано: «Скорее садитесь на коней и скачите к этим фламандцам! Они снимаются с лагеря, пихают в мешки все свое добро и устремляются в бегство, хотя за ними никто не гонится!» Крайне изумленные таким поворотом дел, два сеньора поспешно вскочили на лошадей, велели нести перед собой факелы и выехали в поле. Там они воочию убедились, что им донесли правду: фламандцы и впрямь бежали, сами не зная почему. Тогда сеньоры начали им кричать:
«Добрые люди, остановитесь! Поговорите с нами! Чего вам надо? Что с вами стряслось? От кого вы так удираете? Мы — ваши капитаны, и мы вам приказываем вернуться назад, под страхом усекновения головы!»
Я вполне верю, что некоторые фламандцы хорошо слышали уговоры и угрозы двух сеньоров. Тем не менее, они упорно действовали в прежнем русле, и к рассвету от их лагерного городка не осталось ни квартала, ни улочки. Когда взошло солнце, два рыцаря увидели, что они стоят средь голой равнины почти в полном одиночестве. Поэтому они приказали собрать свое снаряжение, шатры, палатки и прочее имущество и тронулись в обратный путь. Прибыв под осажденный Турне, они объяснили причину своего возвращения королю Англии, герцогу Брабантскому, герцогу Гельдернскому, графу Эно и другим сеньорам. Их рассказ, как и следовало ожидать, вызвал немалое изумление. Ведь раньше о подобных происшествиях еще никто не слыхивал.
Осада города Турне длилась довольно долгое время — одиннадцать недель без трех дней, и каждый день в какой-нибудь стороне от города происходили стычки и совершались ратные подвиги.
На протяжении всей осады управляющим Турне был мессир Годмар дю Фэ. Вместе с ним там находились такие добрые и мудрые рыцари, как граф де Фуа, граф де Комменж, граф д’Арманьяк, сеньор д’Альбре[1276], граф де Кармэн, сеньор де Копан[1277], сеньор де Корасс[1278], сеньор де Коо[1279], сеньор де Баррюж[1280], сеньор де Тарид[1281], сеньор де Пюикорне[1282] и множество прочих гасконцев, фуассонцев, беарнцев и альбресцев. Эти господа имели в городе верховные полномочия, а прево, судьи и главы магистрата оказались вроде как и ни при чем, ибо руководство всеми делами было передано вышеназванным сеньорам.
Английский король вел осаду Турне великими силами и ценой огромных затрат, ибо немцы если что и делали, то лишь за деньги, и желали получать жалование каждые пятнадцать дней. Поэтому все поступления и доходы английской казны тратились на содержание королевской свиты и на выплаты немцам. Граф Эно, герцог Брабантский, герцог Гельдернский, а также мессир Жан д’Эно служили английскому королю за свой счет. Но все остальные, за исключением фламандцев, желали твердо знать, чего ради и зачем они туда прибыли.
Насколько мне известно, королю Англии пришлось занять у своего кума, Якоба ван Артевельде, и у всей земли Фландрской пятьдесят тысяч марок английской чеканки, что в пересчете на фламандские деньги составило двести тысяч флоринов. И все это пошло на содержание его свиты и на оплату наемников. О займе, сделанном у фламандцев, король Англии дал надежные долговые грамоты, удостоверив их подлинность своей печатью и печатями многих английских баронов, находившихся в его свите. Однако Якоб ван Артевельде, державший в своих руках всю мощь Фландрии, стоял за короля всей душой и молил его тайно и особо лишь о том, чтобы он не изволил уезжать. Пусть он, мол, преспокойно остается во Фландрии и живет за счет ее рент и доходов, а также за счет той денежной помощи, которую ему выделят и пожертвуют на ведение войны англичане.
Когда король Англии поведал в своем совете о том, с какими добровольными предложениями к нему обратились Якоб ван Артевельде и вся Фландрская земля, то большинство советников рассудило, что их следует принять, так как это позволит вести войну успешнее и с большим размахом. Однако, когда король переговорил об этом со своим зятем, герцогом Гельдернским, своим двоюродным братом, герцогом Брабантским, и своим шурином, графом Эно, те посоветовали ему совсем обратное и объяснили с помощью многих доводов, что, поверив обещаниям фламандцев, он подвергнет себя большому риску и жестокой опасности. Ведь как раз тогда, когда он будет полагать, что находится с фламандцами в превосходных отношениях, какой-нибудь незначительный слух может вызвать ссору между его людьми и фламандцами где-нибудь в Брюгге, Генте или Ипре.
«Поскольку фламандцы запальчивы и мнительны, — говорили сеньоры, — они внезапно перебьют всех англичан, и вас заодно[1283], а потом призовут назад своего сеньора. Довольствуйтесь тем, что вы уже от них получили. Выказывайте свою любовь им и этому Якобу ван Артевельде, пока он находится на вершине своего могущества. Вы получите от фламандцев больше пользы, держа их на расстоянии и не подвергая себя при этом опасности, ибо ни один государь не должен слишком доверяться иноземному простонародью. Вы можете утратить их любовь и благоволение из-за сущего пустяка. Ведь еще жив их сеньор, граф Фландрский, и у него есть сын. Ради этого наследника, если только король Франции пожелает им его прислать, они могут однажды перемениться и убить Артевельде. Французы весьма искусны в таких делах, однако вы тоже можете кое-что предпринять. У вас есть дочь Изабелла, и, если фламандцы умом и хитростью сумеют заполучить назад графского наследника, а затем женят его на вашей дочери, то этот брачный союз может оказаться полезным и очень вам пригодиться в грядущие времена».
Король Англии прислушался к этому совету и не внял никакому иному.
Однако теперь я желаю назвать графов и баронов, которые вместе с королем Англии прибыли из-за моря и участвовали в осаде Турне.
Прежде всего, назову двух прелатов — епископа Линкольнского и епископа Даремского. Из графов там были: граф Дерби, граф Арундел, граф Нортгемптон, граф Херифорд, граф Уорик[1284], граф Девоншир[1285], граф Ормонд[1286] и граф Винчестер[1287], а из баронов — сеньор Перси, сеньор Ласи, сеньор Невиль, сеньор Хейнтон[1288], сеньор Фелтон, сеньор Брэдстоун, сеньор Диспенсер[1289], мессир Рейнольд Кобхем, мессир Ричард Стаффорд, мессир Томас Холланд, сеньор Бассет, сеньор Фитц-Уорен, сеньор Фитц-Уолтер[1290], сеньор Бошем[1291], мессир Джон Бошем[1292], мессир Роджер Бошем[1293], сеньор Гастингс, сеньор Феррере, сеньор Моубрей, сеньор Мултон, сеньор де Ла-Вар, сеньор Лангтон[1294], сеньор Грей[1295], мессир Ричард Ла-Ваш, сеньор Кортни[1296], сеньор Илкомб[1297], корнуэльсец, и сеньор Тэлбот[1298]. В общем же там было двадцать восемь баронов и десять графов. Я еще не назвал графа Пемброка и графа Хантингдона, которые тоже участвовали в осаде.
Помимо этого, с королем Эдуардом выехало из Англии великое множество других рыцарей и сеньоров, которые содержали свиты — большие, пышные и всем обеспеченные. Если бы, как многие того ожидали, под Турне действительно состоялась битва между войсками двух королей и их союзников, то эти господа тоже выставили бы свои знамена, ибо они лишь о том и мечтали.
Все сеньоры, составлявшие окружение названного короля Англии, как могли, заботились о пышности своих свит. В их стане было полным-полно знамен, флажков, коней, шатров, палаток, повозок и всех вещей, необходимых в войске и подобающих латникам.
Как бы то ни было, свита английского короля не шла ни в какое сравнение со свитой короля Филиппа Французского, коему служили и составляли общество целых четыре короля: король Богемский, король Наваррский, король Шотландский и король Майоркский. Французский лагерь простирался на три лье во все стороны, и герольды свидетельствовали, что, помимо герцога Нормандского, герцога Бретонского, герцога Бургундского и герцога Лотарингского, в войске короля Филиппа насчитывалось семнадцать графов, двести шестьдесят девять знамен, а всего воинов — добрых сто пятьдесят тысяч. Итак, посмотрите же, сколько народу собралось в армиях обоих королей, ибо король Английский, с учетом фламандцев, тоже имел более ста тысяч воинов. Великое побоище и смертоубийство разыгралось бы, если бы противники сошлись на битву!
Все уже висело на волоске. Однако двоюродный брат короля Англии, герцог Брабантский, который прибыл туда с внушительным отрядом, состоявшим из баронов и рыцарей его страны, а также из ополчений Брюсселя, Мехельна и Лувена, постоянно пресекал и, в конце концов, полностью пресек все замыслы о битве, дабы вести переговоры о мире, перемирии или кратковременной передышке. В этом деле ему пригодилось вмешательство одной влиятельной посредницы, а именно госпожи Жанны де Валуа, вдовствующей графини Эно. Ведь она приходилась родной сестрой королю Филиппу и графу Алансонскому, а ее сын, граф Эно, участвовал в осаде Турне. Вместе с доброй дамой вести переговоры и ездить из лагеря в лагерь взял на себя труд один мудрый рыцарь, коего звали мессир Луи д’Ажимон. Его речь была исполнена такой красоты, такой изысканности и такого разумения, что ему охотно внимали и сеньоры Франции, и сеньоры Империи.
Хотя все сеньоры, заключившие союз с английским королем, собрались под Турне ради него, в ходе этих переговоров говорить и действовать предоставили вовсе не ему. Чаще всего он был вынужден подчиняться указаниям имперских сеньоров, и особенно герцога Брабантского, чей голос имел наибольший вес и влияние. Герцог исподволь намекнул, что, по его мнению, было бы неплохо прислушаться к просьбе госпожи Жанны де Валуа и позаботиться о заключении какого-нибудь мирного договора или перемирия. Дескать, ради доброй дамы, братья и сын которой находятся во враждебных армиях, следует пойти даже на очень большие уступки. Вскоре королю Англии дали понять, что близится зима с ее долгими и холодными ночами, что все люди боятся зимовать в поле, и что на сей раз сделано вполне достаточно.
Английский король в ту пору был еще молод и не знал всех коварных уловок этого мира и великих сеньоров Империи, которые тратили его деньги и хотели, чтобы война длилась вечно, ибо платили им хорошо. Граф Эно и его дядя, мессир Жан д’Эно, имели достаточно ясный ум, чтобы разгадать все эти уловки. Однако, хорошо видя притворство имперских сеньоров и особенно герцога Брабантского, они не смели возражать и помалкивали. Они ни разу не пожелали вмешаться в ход переговоров и предоставили действовать от имени короля Англии герцогу Брабантскому, герцогу Гельдернскому и графу Юлихскому.
Госпожа Жанна де Валуа и мессир Луи д’Ажимон так хлопотали перед королем Франции, что в итоге для того, чтобы вести переговоры и обсуждения с вышеназванными имперскими сеньорами, были избраны король Богемский, граф Алансонский и граф Фландрский. Затем состоялся обмен охранными грамотами, которые позволяли переговорщикам и их людям без малейшей опаски ездить на встречи, а потом возвращаться в свои расположения. Было постановлено, что переговоры и обсуждения будут проходить в одной часовне, которая стоит в Эсплешене, средь поля, примерно на полпути между двумя враждебными станами. Отслушав мессу и выпив вина, эти сеньоры тотчас туда явились и вошли в часовню вместе с вышеназванной дамой, госпожой Жанной де Валуа.
Однако три или четыре раза стороны разъезжались, ни о чем не договорившись. Тогда от короля Англии туда были дополнительно посланы епископ Линкольнский и мессир Жан д’Эно, а от короля Франции — епископ Льежский и граф Арманьяк. Благодаря вмешательству в дело этих господ, а также благодаря речам и просьбам доброй дамы, госпожи Жанны де Валуа, переговоры вновь открылись и успешно продвинулись.
Входя в часовню, сеньоры очень чествовали друг друга. И рассудили они, что будет неплохо заключить перемирие между всеми сторонами, и на суше, и на море, сроком всего лишь на один год. Еще до окончания этого года король Англии пошлет от своего имени в город Аррас, что в Пикардии, знатных людей и прелатов, которые будут наделены всеми полномочиями заключить мирный договор, угодный обоим королям. Также и король Франции, сходным образом, пришлет от себя знатных людей и прелатов, уполномоченных внести в договор все, что сочтут наилучшим. Вместе с этим, два короля будут кротко молить нашего Святого Отца, папу, чтобы он соизволил послать в Аррас двух кардиналов в качестве легатов, дабы они выступили посредниками на этих переговорах.
На этом решении переговоры в Эсплешене закончились. И дали знать королю Англии, что по условиям договора, который намечено заключить в Аррасе, он получит в удел немалую часть Французского королевства. По меньшей мере, ему будет возвращено все герцогство Нормандское, прежде принадлежавшее королям Англии, а также графства Понтьё и Монтрей. Кроме того, ему и его людям покроют все издержки и расходы, понесенные с тех пор, как он пересек море, дабы оспорить французский престол.
Такими обещаниями (или примерно такими, и даже еще более заманчивыми) увлекал герцог Брабантский своего двоюродного брата, короля Англии. Эти обещания очень сильно успокоили короля и приглушили его сомнения, равно как и сомнения других англичан. Поэтому он довольно легко согласился на это перемирие. Затем были составлены, скреплены печатями и выданы грамоты, и каждый из королей, а вернее люди, для этого назначенные, сняли с них копии. Сразу после заключения перемирия его условия огласили и обнародовали в обеих армиях, а также в городе Турне, дабы порадовать его обитателей. Срок перемирия устанавливался до первого дня месяца марта, который наступит в год по счету тысяча триста сорок первый…, до марта следующего, тысяча триста сорок второго года. Многие надеялись, что за это время удастся заключить полный мир.
На все эти хлопоты о заключении перемирия особенно много сил потратила госпожа де Валуа.
Сразу после заключения и объявления перемирия осада с Турне была снята, и все воины начали покидать лагерь. Виднейшие предводители пришли проститься с королем Англии, и тот весьма любезно их отпустил, поблагодарив за ту службу, которую они для него несли. В ответ сеньоры предложили ему свои услуги на будущее, пообещав идти за ним всюду, куда бы он их ни повел, ибо он хорошо им заплатил.
Затем все германские сеньоры разъехались, и вернулся каждый в свои края. Герцог Брабантский уехал в свою страну, а граф Эно и мессир Жан д’Эно проводили короля Англии до самого города Гента. Там они с ним простились и вернулись в Эно. Однако по пути они заехали в Брюссель, ибо герцог Брабантский и брабантские рыцари в честь своего возвращения устроили там великое празднество с джострой. Граф Эно и его дядя приняли участие в поединках на копьях. Из зачинщиков приз завоевал граф Эно, а из защитников — сир Диет[1299]. В поединках между оруженосцами приз лучшего зачинщика достался Гильому де Мастэну[1300], а приз лучшего защитника — Пьеру де Пьетрезану[1301]. И там же, на брюссельском ристалище, было провозглашено и объявлено, что в городе Монсе, в графстве Эно состоится джостра для тридцати рыцарей и тридцати оруженосцев.
И действительно, в скором времени в Монсе прошло торжество, великолепное и пышное. Из рыцарей-зачинщиков приз снискал граф Намюрский, а из рыцарей-защитников — сенешаль Эно, мессир Жерар де Вершен. Однако он оказался столь изнурен, что прожил совсем недолго и умер молодым. Это было большой потерей. Из оруженосцев-зачинщиков приз получил Тьерри де Бредероде[1302], а из оруженосцев-защитников — Ансо де Сар[1303].
Так продолжались эти торжества средь радости, довольства и веселья. Тем временем бедный люд графства Эно, чье имущество в ходе этой войны было разграблено, а дома и хижины — сожжены, опять взялся за работу, дабы наживать все заново. Так же сделали и французы в пограничных областях Турнези, Лилля и Дуэ.
[Лакуна в тексте подлинника]
Меж тем король Англии и его жена королева уладили свои дела и уже хотели было проститься со своим другом, Якобом ван Артевельде, но он взялся их проводить сначала до Брюгге, а потом и до самого Дюнкерка. Там их поджидали корабли, уже совершенно готовые к отплытию. Взойдя на один из них, супруги пересекли море и причалили в Сэндвиче. К тому времени великое множество их людей уже вернулось в Англию, отплыв из Эклюза и Антверпена.
Король Филипп тоже дал отпуск всем своим латникам и поблагодарил сеньоров, приехавших издалека. Затем он прибыл тешиться и развлекаться в город Лилль, и туда же явились его повидать добрые горожане Турне. Король их принял охотно. Мессир Годмар дю Фэ и сеньоры, оборонявшие Турне во время осады, представили горожан королю и отозвались о них с очень большой похвалой. Король благосклонно выслушал эти похвалы и вернул жителям Турне право местного самоуправления. Это право было у них отнято с самого начала осады, и до сих пор суд и руководство над ними осуществлял военный управляющий. После исполнения и свершения всех этих дел король вернулся во Францию и устроил очень большое празднество в городе Компьени. И состоялся там турнир, о коем было возвещено и объявлено во многих землях. На этом турнире сражалось более семисот шлемов и присутствовал добрый король Богемский.
Выше вам уже рассказывалось, как и на каких условиях под Турне был заключен договор о перемирии. Два короля, то есть король Франции и король Англии, обязались послать в город Аррас прелатов и знатных сеньоров своих стран, дабы те заключили меж ними мирное соглашение, если к таковому удастся прийти. Короли и их советники не пожелали пренебречь этим условием и попросили папу, который правил в ту пору церковью и звался Климентом VI, чтобы он соизволил послать в Аррас легатами двух своих кардиналов. Папа так и сделал. От него и всей духовной коллегии, заседавшей тогда в Авиньоне, на переговоры были посланы кардинал Неаполитанский и кардинал Клермонский. Король Франции послал туда своего брата графа Алансонского, герцога Бурбонского, графа Фландрского, графа Блуа и двух прелатов, епископа Бовезского[1304] и епископа Осеррского[1305]. От короля Англии туда были посланы: из прелатов — епископ Линкольнский и епископ Даремский, а из сеньоров — мессир Робер д’Артуа, граф Ричмонд, и граф Уорик. Кроме того, приехать на переговоры попросили графа Эно, мессира Жана д’Эно и мессира Анри Фландрского. Граф Эно вежливо отказался, но его дядя и мессир Анри Фландрский там присутствовали.
Все эти сеньоры съехались в Аррас со своими свитами, очень большими и весьма пышными, и все, как могли, важничали друг перед другом. Затем начались переговоры и обсуждения. Они длились целых пятнадцать дней, и стороны не могли найти никаких путей к согласию, ибо англичане требовали слишком много, по мнению французов, а французы предлагали слишком мало, на взгляд англичан. Так что конечным итогом всех их споров и обсуждений стало лишь продление перемирия на два года на море и суше.
С этим решением все сеньоры разъехались и вернулись в свои края. Однако граф Эно через своего дядю обратился с просьбой к кардиналу Неаполитанскому, чтобы он соизволил погостить в его владениях. Кардинал прислушался и снизошел к просьбе графа и его дяди. Он прибыл в Эно и въехал в Валансьенн через Анзенские ворота. Граф встретил кардинала еще на подступах к городу с кортежем, в котором насчитывалось более пятисот лошадей, и весьма почетно проводил его в свой дворец, называемый Залой. Названный кардинал прогостил три дня в Валансьенне и два дня в Кенуа. Затем он переехал в К амбре, а оттуда — в Амьен. Там его дожидался кардинал Клермонский. Вновь оказавшись вдвоем, кардиналы отправились в Париж, к королю и его сеньорам.
А теперь мы воздержимся рассказывать о короле Англии до более подходящего времени и места, и углубимся в повествование о Бретонских войнах, которые отличались очень большим ожесточением, размахом и длительностью, и в ходе которых творилось очень много зла и насилия. Прежде всего, мы подробно поведаем, что послужило причиной и поводом для их начала.
На миниатюре изображен либо сам Фруассар, либо безвестный редактор его труда, диктующий писцам отдельные выдержки из «Хроник».