...И двадцать четыре жемчужины

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

Помня свое обещание пригласить Бурмина, Кораблев сообщил ему, что ждет его в ближайшую субботу. На вопрос Бурмина, будут ли у Кораблева интересующие его люди, тот назвал Анохина и Григорьеву.

— А что же, Эньшина вы не хотите пригласить? Или это неудобно?

— Ну раз надо, то ради вашей просьбы приглашу и его, так и быть...

— Но только не забудьте, Андрей Андреевич, что я искусствовед Тихонов.

— Как же можно забыть, раз конспирация, то уж не подведу.

— Учтите, что под этой фамилией меня и Анохин знает. Вот только один момент, пожалуй, неприемлем: Григорьева-то знает, кто я на самом деле. Ее в эту историю не стоит вмешивать. Как вы считаете? Или уже нельзя ничего изменить?

— Нет, почему же? Это я с ней улажу — договорюсь, чтобы не приходила, так что не беспокойтесь.

— Вот и хорошо.

В подготовке к приему гостей Кораблеву много хлопотать не пришлось. Все приготовить ему помогла соседка, женщина хозяйственная и энергичная. Кораблев навел порядок в своем жилище, потом приоделся — облачился в белую сорочку, повязал галстук.

Начали собираться гости, слышался оживленный говор, шутки, смех. Все стали рассаживаться за накрытый стол, уставленный закусками. Пришел и запоздавший Эньшин. Увидев среди гостей Анохина, он был неприятно поражен: «Надо же, и этот тип здесь...»

К Эньшину подошел Кораблев и усадил его на свободное место за столом, предусмотрительно оставленное рядом с Бурминым. Видя, что Анохин не обращает на него никакого внимания, Эньшин успокоился и развеселился. Он сыпал шутками и анекдотами. Бурмин смеялся. Его забавляли не столько остроты Эньшина, сколько необычность ситуации: «Такого не придумал бы и Сименон. Если бы знал мой соседушка, кто сидит рядом с ним...»

Эньшин обратился к Бурмину:

— Простите, вы, наверное, художник?

— Не угадали.

— Но имеете отношение к искусству?

— Как это вы определили?

— О, природная наблюдательность, знание психологии и большой жизненный опыт.

— Интересно, что вы еще во мне угадали?

— Так, стало быть, я не ошибся? Вы ведь причастны к искусству?

— Искусствовед.

— Ну вот, видите, мне повезло. У меня особая симпатия к художникам, искусствоведам и врачам.

— Позвольте узнать о вашей профессии. Я, к сожалению, не обладаю вашим даром проницательности.

— Художник. Но скромный, средненький, старомодный. А о вас могу сказать, судя по тому, как вы смеетесь открыто, что вы человек положительный, добродушный, увлекающийся, интеллигентный — вас любят друзья и женщины.

Эньшин доверительно наклонился к уху Бурмина:

— Вы их тоже. Но позвольте узнать, где проходит ваша искусствоведческая деятельность, в каких кругах и сферах?

— Могу ответить вашими же словами: я средненький, скромный. Тружусь при политехническом институте в качестве консультанта.

— Разъезжаете по стране?

— Нечасто, к сожалению.

— Зря, зря. Кому же, как не вам, путешествовать

Во время разговора с Бурминым Эньшин взглянул на Анохина и заметил, что тот как-то сразу помрачнел. Это встревожило Эньшина — он побаивался, как бы этот «бешеный» не вздумал чего-нибудь выкинуть.

Поэтому Эньшин вызвал Кораблева в прихожую и зашептал:

— Как же вы, Андрей Андреевич, этого проходимца Анохина в дом пускаете? Скверный он человек. Авантюрист, склочник, стяжатель. Я вам подробнее потом такое о нем расскажу... Он ведь доносчик, отца родного не пощадит. Плохо вы его знаете.

Эньшин вернулся к столу и снова заговорил с Бурминым. К ним подошел Кораблев.

— Так вы, я вижу, познакомились! — И, кивнув в сторону Эньшина, Кораблев пояснил Бурмину: — А это тот самый Семен Михайлович, с которым мы в Старицкое ездили. Славная была поездка. Ехали со всеми удобствами — на машине Семена Михайловича...

— В Старицкое? — переспросил Бурмин. — Туда, кажется, должны приехать археологи? Обследовать пещеры, Старицкий монастырь. В МОСХе что-то об этом говорили, рассказывали историю этого монастыря. Я был там однажды. Музей у них довольно интересный.

Эньшин не подал вида, что поражен этим известием.

— Когда же намечаются раскопки?

Бурмин как можно равнодушнее ответил:

— Вот этого не знаю, не слыхал.

Эньшин наполнил бокалы и предложил тост:

— За процветание искусства и его служителей!

В несколько театральной интонации, с которой он произнес свой тост, Бурмин уловил напряженность. А когда тот вскоре взглянул на часы и стал прощаться, Бурмин понял — Эньшин не на шутку встревожен. Ну что ж, значит, стрела попала в цель.

Кораблев вышел проводить Эньшина, и тот, понизив голос, спросил:

— Кто это был рядом со мной? Как его фамилия?

— Тихонов. Да его никто не знает, он здесь недавно — приехал с периферии.

— А вы-то его откуда знаете?

— Дама одна, художница, меня с ним познакомила.

— Вы утром будете дома? Я позвоню вам, надо поговорить.