И сердца боль

4

«Вы хотите что-то спросить?» Именно так — тихо, чуть удивленно — обратилась она к нему, приняв его, наверное, за одного из своих экскурсантов.

Сейчас Андрей испытывал легкое чувство стыда за тогдашнюю свою самоуверенную наглость. Андрей улыбнулся, вспомнив эти ее слова, сказанные ему семь лет назад.

В это время к перрону метрополитена подъехал электропоезд, сверкая из темноты ослепительными «глазами». Андрей вошел в вагон. Все места были заняты, но не было московской злобной толкучки. И это радовало. Под потолком мягко пророкотало: «Асцярожна, дзверы зачыняюцца! Наступная станцыя «Кастрычшцкая». Непривычная бархатистая красота языка наполнили его душу приятной меланхолией, словно он вернулся домой после долгого отсутствия… А может так оно и было.

Минское метро вообще поражало какой-то милой сердцу «домашностью». Плевать, курить, громко говорить и смеяться казалось здесь кощунственным, невозможным.

Поезд начал тормозить. Андрей вышел и устремился с потоком людей к эскалатору.

Выйдя на поверхность, он сразу направился на поиски обменного пункта валюты: у него практически не было белорусских рублей. Андрей вошел в магазин «Центральный», поднялся на второй этаж и сразу нашел маленький киоск с вывеской «Обмен валют».

Девица приняла валюту. Защелкал кассовый аппарат, и через минуту Андрей получил несколько пачек местных рублей. «Черт бы побрал эту инфляцию», — подумал Андрей и легкомысленно сунул пачки в боковой карман сумки.

Спустившись на первый этаж, выбил в кассе чай и бутерброды. Со всей снедью устроился у огромного окна. Задумался на мгновение, потом вытащил из кармана бланк телеграммы. Вчитался в текст, который и так знал наизусть: «Андрейка, приезжай, простимся. Баба Зоя».

Прочитав телеграмму впервые, он несколько минут не мог понять, отчего вдруг все оборвалось в душе, отчего заныло сердце. И зябко стало от «простимся» и горько во рту, так как пришло понимание смысла этого слова. И память вытолкнула на поверхность сознания давние образы: сеновал, Кастрюковские луга, пылающий зев печи, тихое стучание ходиков, теплый отсвет заката за кружевными занавесками и песня, уютная, хрустально-прозрачная, необыкновенно родная, как запах свежего хлеба:

Андрей сложил телеграмму.

Как прочно вошли в его жизнь эти люди! С какой силой приварились к сердцу: ничем не оторвать!

Вы хотите что-то спросить? Да, он хотел спросить. Хотел. Один вопрос мучил Андрея уже несколько лет — за что? За что был так наказан на самом взлете своего счастья? Может, за свое предательство? За ту трусость, которую он проявил тогда? За что судьба отобрала и продолжает отбирать людей, которые стали для него даже роднее самых родных.

Они были с Олей у бабы Зои всего один раз. Но этого хватило, чтобы теплые чувства к старой женщине навсегда поселились в его сердце. Ее житейская мудрость, мягкость, незлобливость, чуткость и отзывчивость, ее песни и ее Оля: как он мог их забыть? И как они были непохожи на его московскую родню! Какая пропасть лежала между «обществом» матери и Олей! Он перешел эту пропасть. Перешел… и остался один.

Андрей допил чай и посмотрел на часы. Что ж, можно пройтись до вокзала пешком.