И стал тот камень Христом

Чудеса

Красный бархатный убор на голове, лоб, повязанный широкой шелковой лентой, выстроченной серебром; белейшая тонкая борода, похожая на обрывок перистого облака; горбатый нос, воскрешающий в памяти профиль Иакова; взор, обращенный внутрь, словно читающий Писания; лицо, изборожденное морщинами, — Никодим бен Гурион являет собою истого еврея с головы до ног. Он входит в число семидесяти одного члена великого синедриона, и входит не просто по праву, а по двойному праву: во-первых, потому что он отпрыск благородного и богатейшего рода, и, во-вторых, — глубочайший знаток Закона, обладающий к тому же такой высокой нравственностью, которую никто не осмелится взять под сомнение. Никодим — собственник великолепного дома в Иерусалиме неподалеку от храмовых стен, где по большим и тенистым внутренним дворикам снуют бесчисленные слуги. Однако простой народ прощает ему эту унаследованную роскошь, благодаря его подаяниям от щедрот своих всем, кто нуждается и вечно толпится у его дверей с просьбой о помощи. Никодим принадлежит к фарисеям, но это не мешает ему знать греческую философию и уважать любовь греков к познаниям, невзирая на отвращение, вызываемое в его суровой монотеистической душе нескромными, более того — развратными богами Олимпа. Никодим слышал об Иисусе, о его сверхъестественных деяниях, о его призывах к равенству, о его пророческом красноречии и решил пойти к нему, влекомый теми проявлениями неистовой веры в спасение человека, которыми (как ему рассказывают) исполнены проповеди равви. Никодиму непременно надо поверить во что-то и в кого-то, дабы свергнуть иго Пиррона[30], повергающее его в атараксию и скептицизм. Его освободителем вполне может стать этот самый Иисус из Назарета, о котором столько болтают нищие у дверей храма и который причиняет столько беспокойства его собратьям из синедриона. Однажды вечером он спешно идет разыскивать Иисуса, торопливо минуя всякие закоулки и злачные места, и ведет с Иисусом разговор до самого рассвета, а единственный свидетель их беседы — самый юный из апостолов Иисуса, рыбак по имени Иоанн, сын старого рыбака Зеведея.

Никодим, излагая свои суждения, нарочно не связывает их с конкретным местом и временем и часто пользуется умозаключениями софистов, чье построение искусных взаимоотрицаний его всегда восхищало. Иисусу незнакомы творения этих философов, но он так тонко и остро схватывает самую суть природы человеческой, приводит такие бесспорные и блестящие аргументы, что Никодим задается вопросом: действительно ли его собеседник всю жизнь строгал доски в Галилее, или, может быть, он все время путешествовал и обогащал свои знания в Бенаресе, Афинах или Александрии?

Никодим так начинает разговор:

— Равви, мы знаем, что ты Учитель, посланный Богом, ибо таких чудес, какие творишь ты, никто не сотворит, если сам Бог не направит его.

Иисус отвечает:

— Истину говорю тебе: кто не родится заново, тому не видеть Царства Божьего.

Никодим притворяется, что не понимает, о каком рождении говорит Иисус — души или тела, — и спрашивает:

— Как может заново родиться человек, уже достигший старости? Может ли он еще раз попасть в утробу своей матери и родиться вновь?

Иисус ему отвечает:

— Истину говорю тебе: кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царство Божие. Рожденное от плоти есть плоть, а рожденное от духа есть Дух. Ветер может послать свое дуновение куда захочет, и ты не знаешь, откуда оно приходит и куда уходит. Так же бывает с душой каждого, кто родился от Духа.

Никодим изображает на своем лице удивление и говорит:

— Да как же такое происходит?

Иисус ему отвечает:

— Ты — учитель Израилев и этого не ведаешь? Истину скажу тебе: я говорю лишь о том, что знаю, и свидетельствую о том. что видел своими глазами, а вы мои слова мимо ушей пропускаете. Если вы не верите, когда я говорю вам о земных делах, как же вы мне поверите, если я буду говорить вам о делах небесных? Никто не взошел на небо, кроме того, кто сошел с него — Сын человеческий. И как Моисей поднял змею в пустыне, так должен быть поднят Сын человеческий, чтобы все, кто верит в него, не погибли, а жили бы вечно.

Никодим прекрасно знает, что в Палестине пророков поднимают только тогда, когда надо распять на перекладине. Этой страшной темы он не хочет касаться сегодня ночью. Иоанн, сын Зеведеев, уснул в углу, откуда прислушивался к ним, и уже больше ничего не услышит, чтобы изложить в своем Писании.

Никодим говорит:

— Никто не спорит, что творишь ты волей Божьей, так же как воля Божия, дух всесильный, направляла руку Моисея и Аарона, Иосии, Илии и Елисея, когда чудеса этих пастырей израилевых приводили народ в изумление.

Иисус ему отвечает:

— Истину говорю тебе, что Сын человеческий никогда не насылал ни на кого ни кары, ни возмездия, ни погибели. Отец мой небесный бесконечно милосерд к людям, и все дела, которые свершает Сын во имя него, только лишь капли этого источника любви. Сын человеческий никогда пальцем не шевельнет, чтобы разрушить стены и снести города, или призвать болезни, язвы, смерть, или обезглавить даже мнимых пророков, или расправиться с детьми, смеющимися над ним, ибо Сын человеческий пришел не губить здоровых, а исцелять больных.

Никодим говорит:

— Однажды я слышал, как играл и пел один бродячий греческий певец из Смирны. В его песнях говорилось, что, если всемогущее божество еще обладает и властью карать врагов своего народа, но эту власть не употребляет, подобная бездейственность навлекает беды на его народ.

Иисус ему отвечает:

— Все проявления Сына человеческого — это не хвала своему могуществу, а знаки любви. Как семена мести дают ежевичные колючие поросли ненависти, так зерна любви дают пшеничные всходы милосердия.

Никодим говорит:

— Тогда, значит, исцеление, которое несут твои руки, простой знак любви и более ничего?

Иисус ему отвечает:

— И знак веры тоже. Вера так же поднимает, как и любовь. Если в глазах больного, который просит меня об исцелении, я как в зеркале вижу сомнение, любопытство того, кто просто хочет увидеть чудо, мои ноги пронесут меня мимо, ибо я знаю, что его мне не спасти. Укрепленный верой, ты можешь сказать скале: «Поднимись и ввергнись в море» — и скала это сделает. Если же без всякой веры ты скажешь голубю: «Опустись на мои ладони, они полны хлебных крошек», голубь полетит дальше, не обратив на тебя внимания. Истинно говорю тебе: исцеление души несет с собой исцеление тела.

Говорит Никодим:

— Ты утверждаешь, что без душевной любви и без помощи веры творить чудеса нельзя, а я спрошу тебя о третьем условии: можно ли свершить чудо, если не считать народ Израиля Богом избранным, наследием Божьим? Для древних чудодействие было неотделимо от спасения излюбленного народа.

Иисус ему отвечает:

— Однажды в Капернауме ко мне пришел один центурион и попросил вылечить его слугу, который не мог ногой шевельнуть, и меня так тронули его надежда на меня и горе, что я постарался забыть про наряд и род его римские и отослал обратно домой, а там слуга встретил его, поднявшись с постели. Другой раз в Тире одна женщина, язычница-сирийка из Финикии, молила меня со слезами, чтобы я изгнал беса из ее дочери, и рыдала она так искренне и так смело отстаивала свое право на мое милосердие, что, вернувшись домой, нашла свою дочь здоровой и веселой, как козочка. Избранный народ Отца моего — это несчастные люди всех стран, Никодим. Лицемерный и нечистой была бы жалостливость Сына человеческого, если бы, проявляя милосердие к ближнему, он сначала попросил бы того показать ему, свершен ли обряд обрезания.

Говорит Никодим:

— Ты действительно веришь, что бес овладевает людьми и вселяется в них? Когда ты возвращаешь разум безумному или зрение слепцу или заставляешь встать на ноги немощного, ты и вправду веришь, что жар твоих рук и твердь слова твоего изгоняют дьявола из тела? Иерусалимские книжники утверждают, что дьяволы подчиняются одному только Вельзевулу.

Иисус ему отвечает:

— Надо спросить у книжников, уступил бы Вельзевул кому-нибудь место, им уже завоеванное? Истинно говорю тебе: когда больной чувствует, что недуг его от дьявола, терзающего его плоть, он чувствует так потому, что в представлении людей дьявол олицетворяет собой все зло и несчастье. Сатана делает людей глухими, дабы они не слышали голос справедливости; делает их слепыми, дабы они не видели свет правды; делает их немощными, дабы они не шли путем благоволения. Стал бы я тратить попусту время, Никодим, если бы только хотел одолеть древнее верование, насажденное прочною властью дьявола? Сын человеческий пришел не затем, чтобы открывать тайну природы страданий, а затем, чтобы исцелять их именем Отца небесного.

Никодим говорит:

— Не преисполняешься ли ты самодовольством, видя, как возносят тебя те, кого ты спас своим лечением, как почитают тебя пророком и чудотворцем толпы верующих, поющих осанну и преклоняющих пред тобой колена?

Иисус отвечает:

— Больные, которых я вылечил, могли бы сказать тебе, что я их просил не ходить по другим городам и не славить чудо, их спасшее; свидетели моего умения лечить могли бы сказать тебе, как я их упрашивал не говорить о том, что они видели. Не моя вина, если ни те и ни другие не послушали меня! Ты сам, Никодим, со всей твоей мудростью знатока Закона пришел в мой дом не для того, чтобы внять моим доводам, а чтобы самому увидеть диво, о чем наслышан. Но ты должен знать, что я безжалостно отталкиваю тех, кто просит меня чудодейством доказать мое истинное предназначение. И тебе ли не знать, что, когда народ идет вслед за мной в ожидании чудес, я ухожу в другие провинции провозглашать Царство Божие, ибо для этого я живу на земле. И еще тебе следует знать, что для меня каждое чудо — это работа, самоизнурение и страдание. Я должен преодолевать болезни, которые считаются неизлечимыми; телесные уродства, вызывающие у людей отвращение; неверие тех, кто следует за мной в надежде узреть мои неудачи; я должен преодолевать противление духа тех больных, маловерие которых может мне помешать; должен унимать в своей голове хохот Дьявола, громко бросающего мне вызов. Иногда я так изможден после исцеления, что кажется, будто прошел без отдыха от Капернаума до Гадары; порой грудь болит так, будто мне вонзили копье под ребро. Ибо сила Отца небесного не всегда избавляет меня от слабости, свойственной телу человеческому.

Никодим говорит:

— Если ты это знаешь, для чего творишь чудеса?

Иисус ему отвечает:

— Я тебе уже говорил, что они приносят облегчение скорбящим, и помогают спасать нечестивцев, и возносят имя Отца небесного, который превыше меня. Потому и творю их. А теперь скажу тебе, что самая чистая и стойкая вера та, которая рождается сама по себе и черпает из себя самой, без всяких чудодеяний, ее поддерживающих. Чудеса, сотворенные мною в Хоразине, Вифсаиде и в Капернауме, не умалят моего презрения к этим городам, которые поначалу отвергли меня без веры. Другие народы поверят в меня, хотя и никогда не увидят.

Никодим хранит молчание, ему уже нечего спрашивать. Вдруг Иисус ему говорит:

— Наступят времена, Никодим, когда эти вот чудеса, которые сегодня поражают людей и побуждают следовать за мной, обратятся в доводы для того, чтобы угонять овец из моей овчарни. Написано, что, когда Адам был изгнан из райских кущ, он ел полевые травы и носил звериные шкуры. Но прошли века, и человек стал готовить себе изысканные блюда, одеваться в роскошные одежды, строить великолепные дворцы и снаряжать большие корабли, которые везли его в далекие страны. Какие невероятные вещи он придумает завтра? Он будет усмирять бури своими руками, будет лечить болезни, от которых сегодня спасения нет; его голос покроет расстояния, подобно молнии; он будет парить на крыльях в воздухе, как птицы; невесомо плавать под водой, как рыбы. Мои чудеса, творимые верой и духом и удивляющие теперь, в иродианские времена, тогда будут казаться просто-напросто добрыми делами неученого пророка, и найдется немало таких, кто вспомнит об этом, чтобы посмеяться над царством справедливости, которое я возвещаю. Но истину говорю тебе, что они будут посрамлены, а слова Сына человеческого будут жить в веках, как соль морская.

Никодим не прерывает молчания и вскоре прощается с Иисусом. Восток уже начинает алеть. Один из апостолов, Симон Зелот, предлагает проводить Никодима до дому. Как и все ученики Иисуса, Симон Зелот с великим удовольствием говорит о чудесах Учителя и предпочитает помалкивать о его учении, в котором апостолы порой понимают не все, а бывает, не понимают и ничего. По дороге Симон Зелот рассказывает Никодиму историю о насыщении народа пятью хлебами и двумя рыбами. Законоведу не была известна та версия, что он услышал от Симона Зелота:

— Узнав о подлом убийстве Иоанна Крестителя, Учитель сел в лодку с нами, своими апостолами, и приказал Андрею плыть к Вифсаиде и выбрать там укромное место, пригодное для соблюдения нашего траура и для молений. Но люди из соседних деревень узнали о нашем прибытии и тащились за лодкой вдоль берега по зыбучим пескам, неся с собой своих больных, и пришли раньше нас к той бухте, которую Андрей выбрал для высадки. Учитель пожалел весь этот страждущий муравейник и все утро рассказывал им притчи, а вечером врачевал больных, пока не спустилась ночь, и тогда он сказал Филиппу: «Ты знаешь эти места, ты здесь родился, скажи, где мы можем купить хлеба, чтобы их всех накормить?» Филипп ему отвечает: «И двухсот динариев[31] не хватило бы, чтобы уделить им по куску; у нас у самих только пять ячменных хлебов и две сухие рыбы, это ничто для такого скопища». И правда, там собралось более пяти тысяч женщин и мужчин, которые валились прямо на песок, когда заходило солнце. Тогда Учитель обратился к ним, и велел встать в ряды по сто и по пятьдесят человек, и попросил каждого выложить свои припасы на зеленую траву у подножия ближайшего холма, и мы, его апостолы, пошли первыми и положили свои две рыбы и свои пять хлебов, и то же самое сделали разносчики и ремесленники со своими сумами с едой, и виноделы со своими мехами с молодым вином, и торговцы со своими коробами, полными съестного, и только сирые да убогие (а таких было большинство) не принесли ничего, потому что ничего не имели. Учитель поднял глаза к небу и благословил эту гору снеди, и мы стали делить пищу между людьми, и пять тысяч человек ели и насытились, да еще остатков мы собрали двенадцать коробов.

Говорит Никодим:

— Если верить тому, что ты рассказываешь, Симон, умножение хлебов и рыб, собственно говоря, не есть чудо, а невинная хитрость, всех уравнявшая. Не следует тебе, Симон, низводить чудеса Иисусовы до уровня хитростей. Царь Соломон прибегнул к хитрости, чтобы вернуть сына его настоящей матери и не дать восторжествовать лжи. Иосиф прибегнул к хитрости, чтобы истолковать сны фараона в пользу народа египетского. Но чудеса Иисуса никак не связаны со спасением единожды, а есть свидетельства спасительных намерений Господа Бога. Чудеса Иисуса сами по себе еще не спасение, но они предвещают спасение грядущее. Подумай хорошенько, Симон, а не было ли умножение хлебов и рыб новым предвозвещением о манне небесной, подобной той, которую Бог посылал израильтянам в пустыне? Подумай, не дал ли через Иисуса Отец небесный нам знать, что утолит голод самых разных народов на пиру в своем царстве?

Но ему не удалось убедить в этом Симона Зелота, который, прежде чем стать апостолом, был земледельцем в Хоразине.