Высокая стройная женщина вышла из белого автомобиля и направилась к серому зданию. В нем находилась редакция популярного женского журнала «Eva». Женщина легко взбежала по ступенькам и толкнула массивную дубовую дверь…
Женщина эта была известной писательницей Энн Клайм – автором нескольких женских романов и издателем упомянутого журнала. Имя это не было ее настоящим, а было лишь псевдонимом, свое же настоящее имя она по неизвестным причинам скрывала и его знал лишь ее литературный агент, да ее друг – художник из Швеции – Бруно Свенсон.
Его имя было знакомо и сотрудникам журнала, ведь он был одним из владельцев журнала, однако его никогда никто не видел.
То, что он существовал, было очевидным, потому что в одном из первых номеров журнала были опубликованы иллюстрации с его картин и довольно длинное интервью.
Сама же Энн Клайм вообще не упоминала в разговоре никаких имен или фамилий и казалось, что прежней жизни у нее никогда не существовало. Это не мешало ей жить новой жизнью и весьма насыщенно: каждый месяц она уезжала в Швецию и проводила там ровно одну неделю. Иногда она привозила какие-нибудь рекламные проспекты, и было совершенно ясно, что она каждый раз посещала два города – Гетеборг и Стокгольм. Впрочем, почти все сотрудники журнала делали вид, что их совершенно не интересует личная жизнь мадам Энн.
Она была, добра и внимательна к своим немногочисленным сотрудникам, однако дальше служебных отношений это не распространялось, поэтому на все, что касалось ее жизни за пределами редакционных комнат, было наложено табу. Лицо мадам Энн становилось будто каменным, если кто-то случайно проявлял любопытство. Иногда это обстоятельство все-таки становилось поводом для пересудов, однако большинство сотрудников придерживалось иного мнения: мадам не давала повода о ней злословить. Этим каждый раз ставилась очередная точка на всем, что касалось мадам. Она ведь была фактической хозяйкой журнала, а какие разговоры можно позволить себе о своем работодателе? Да и зачем?..
Журнал, который выпускала мадам, был в достаточной степени интересен определенной части населения, потому и тираж его рос почти с каждым выпуском – мадам придерживалась классической формы подачи материала, а это значило, что журнал был в какой-то мере консервативен, а значит добротен…
Одевалась мадам Энн чаще всего в классическом стиле, и это ей очень шло, но иногда – к удивлению многих – несколько экстравагантно, но это еще раз подтверждало, что мадам – иностранка, потому что ни одна немка не позволила бы себе подобные наряды… Впрочем, мадам была довольно симпатична, и прекрасно смотрелась и в этих дурацких нарядах – длиннополом свободного кроя пальто, шляпе, размером с колесо старой телеги, закрывающем ей почти все лицо, оставляя для обозрения лишь малиновый подвижный рот… Говорила она с едва-едва различимым акцентом и можно было бы, скорее всего, принять ее за жительницу Мюнхена (с их отличительной речью), чем за иностранку. Но все-таки все были уверены, что мадам имеет скорее русское происхождение.
В Эссен мадам Клайм приезжала из небольшого городка близ Биелефельда и останавливалась здесь в гостинице – каждый раз в одном и том же номере, хотя ей ничего не стоило возвращаться домой каждый день – у мадам была прекрасная скоростная машина. Говорили, что она имеет небольшой дом, потому что весной мадам подыскивала себе садовника, который бы смог привести в порядок ее цветник. А какой же цветник в квартире, решили сотрудники журнала? Так что мадам была, по мнению всех, вполне состоятельной, да это было очевидно и без всяких рассуждений.
Сама же мадам Клайм, видимо, не считала себя состоятельной, потому что работала так, будто завтра все могло рухнуть в одночасье. И это еще раз подверждало, что знавала мадам и плохие времена…
… В этот день никого из сотрудников мадам Клайм не ожидала – был всеобщий редакционный выходной день, заведенный мадам, как поощрение сотрудникам после очередного выпуска журнала. Поэтому, войдя в помещение редакции, она сразу же принялась разбирать почту. Она отложила два письма – одно от делового партнера, другое – частное – и пошла поставить себе воды для кофе. С чашкой кофе – в одной руке и письмами – в другой, она прошла в свой кабинет и только там наконец вскрыла конверты. В одном было сообщение о том, что ее последний роман одобрен и уже готовится к печати, в другом – личное послание от Бруно. Почему-то Бруно предпочитал иногда писать ей письма, а не звонить по телефону. Разумеется, он звонил ей, но потом присылал и письмо: ему казалось, что по телефону голос Энн не так приветлив, как он хотел бы, и он уточнял их взаимоотношения – не изменилось ли они. На что мадам всегда неизменно отвечала весьма лаконично – не изменились. И добавляла фразу: приеду, как только сочту необходимым. И она приезжала к своему шведскому другу-художнику.
Бруно… Она всегда помнила, при каких обстоятельствах они познакомились…