Идея фикс

Глава 7

Красивая женщина застыла у мольберта с кистью в руке, приглядываясь к холсту чуть прищуренными глазами. Она почти закончила полотно, написанное в крепких реалистических традициях. Если бы художница достаточно владела техникой живописи, то наверняка создавала бы почти фотографические отпечатки реальности, лишь едва меняя пропорции и объемы. Дело в том, что окружающая реальность художницу вполне устраивала, мало того, вызывала желание запечатлеть ускользающий облик прекрасного мира, словно лелеявшего ее в своих любовных объятиях.

Сейчас, изображая на полотне открывающийся с площадки перед замком вид, женщина хотела передать утреннюю манящую прелесть озера с деревянным помостом для катера и склоненными к зеркальной воде ивами. Чуть ближе — бархатно постриженный луг с желтыми огоньками неизбежных одуванчиков, а на переднем плане каменную балюстраду в стиле барокко и стоящий на ней вазон: белый фарфор и бледно-розовые, едва распустившиеся пионы. Пионы привлекали ее больше всего, но и завораживающий фон упустить было просто невозможно. Прошло уже пятнадцать лет, но все еще трудно поверить, что старый замок с покрытыми плющом стенами, каменная терраса, уступами спускающаяся к берегу озера, луга, перелески, клумбы, газоны, да и огромная часть озера принадлежат ей — графине Флоренштайн.

Конец мая — чудесное время! Все цветет, радуется, благоухает, окна четырех этажей сияют праздничным блеском, садовник с гордостью проводит экскурсии гостей по саду и оранжереям — поместье Флоренштайнов три века славится в Европе своими цветами. А гостей здесь всегда много. Два дня назад домой прибыла Софи с целой компанией университетских друзей. После праздничного ужина графиня объявила: у молодежи свои занятия, у нее — свои. Ничто на свете, кажется, не могло бы заставить ее поступиться своими привычками — такими приятными, изысканными, разумными.

Вставать в девять утра, пить кофе на балконе спальни, выходящей к озеру, затем совершать ряд приятнейших дел, часть которых относилась к заботам по хозяйству, а большинство — к занятиям по самосовершенствованию. Если тебе за сорок, или, вернее — под пятьдесят, а выглядеть необходимо на тридцать, то для этого следует приложить немало усилий. Попотеть на тренажерах, выдержать натиск массажистки, немного заняться лицом, капельку — волосами и уж всерьез — гардеробом. Здесь нельзя упустить ни единой мелочи.

Даже у мольберта графиня выглядела так, словно позировала для рекламы. Узкие брючки, свободный шелковый балахон ручной росписи, черные волосы схвачены бирюзовыми кольцами, на шейном шнурке покоится крупный, усыпанный бирюзой золотой крест. Она чуть щурит на солнце едва подведенные оленьи глаза — нельзя же писать в темных очках! Кроме того — глаза великолепны, скрывать их просто грех. Даже если никто и не смотрит, а гармония с окружающей красотой должна быть соблюдена. Графиня была влюблена в свой мирок и не сомневалась, что он отвечал ей взаимностью.

— Ма! Господи, ты торчишь здесь уже целый час… — Заспанная Софи с разбегу чмокнула ее в щеку и, вспрыгнув на каменный парапет, огляделась. — Потрясно! После Парижа наше провинциальное захолустье просто завораживает. Особенно утром. — Она потянулась, откинув голову с копной смоляных кудрей. — Не понимаю, как можно дрыхнуть до полудня в такую погоду.

— Если ты о своих друзьях, дорогая, то господин Хасан, кажется, совершал какой-то ритуал на рассвете. Во всяком случае, горничная доложила, что в его спальне стонали или пели. — Графиня оттенила стебель пиона темно-зеленым мазком и тут же прошла тем же тоном вокруг. — Вот всегда так — не могу удержаться, чтобы не перетемнить. Это от боязни сладенькой красивости. Заразили меня твои умники тухлым нигилизмом.

— Ма, — бухнувшись в плетеное кресло под огромным полотняным зонтом, Софи подставила лицо солнцу, — это не я стонала у Хасана, если ты намекаешь. У меня с ним чисто дружеские отношения. Он — аристократ и сноб. Соизволил оказать нам честь своим визитом. — Девушка фыркнула: — У этих арабов гипертрофированное самомнение. Но польза от красавчика все-таки есть — я вколачиваю ему славянский, он помогает мне во французском.

— Если уж ты решила загорать, сними пижаму… — Графиня собрала краски. — Скажи, это теперь модно — ненавидеть все буржуазное? А заодно пренебрегать приличиями и гигиеной.

— Ах, мы же расслабляемся! Всем надоело жить по расписанию. Сорбонна — не курорт. А Кеннет редко моется, потому что у него сыпь от воды.

— От занудства, — беззлобно уточнила графиня. — Предупреди хотя бы Линду насчет завтрака. У нас не отель, и мы не можем носить кофе в постель каждому из гостей.

— Да не создавай ты проблем! Воспринимай их визит как пикничок на природе. Все просто. — Девушка рассмотрела босую ступню: — Гравий колючий.

Графиня рассмеялась — пикничок в замке с трехсотлетними традициями! Этим юным господам повезло, что отец в отъезде. А то пришлось бы выходить к столу при галстуке, переодеваться к обеду, а ужинать в смокингах.

— Генрих ведь появится дома через неделю? Вот пока и оттянемся без церемоний. — Сбросив верх пижамы, девушка, ничуть не смущаясь, осталась с обнаженной грудью. — Мне необходимо загореть.

— Выглядишь ты отлично, детка, и без загара и без протокольного костюма. Но у нас старомодная прислуга.

— А сама снималась в «Плейбое»!

— Тогда я еще не была графиней. Начинающая актрисулька Снежина Иорданова… Но скандал разразился грандиозный. — Снежина присела под огромный полотняный зонт, где стоял большой стеклянный стол для домашних обедов или завтраков. — Не надо шокировать стариков, детка.

К ним направлялась пожилая горничная Линда, исполнявшая обязанности домоправительницы. Софи прикрылась распашонкой.

— Яйцо всмятку, тосты со сливовым джемом, кофе… — продиктовала Снежина прислуге и сделала паузу.

— А мне — огромные сандвичи. С паштетом, сыром и копченым окороком, — добавила к меню завтрака Софи, затем быстро сообщила матери: — В воскресенье все разъезжаются. Но мы затеваем бал и танцы с фейерверком. Я приглашу своих старых друзей. Ты — своих, — она едва заметно подмигнула матери.

Между ними с самого начала сложились дружеские отношения. Снежина научила маленькую дочку называть ее Ина и рассказывать все самое важное. Когда они приехали в Германию, Софи было десять, и все думали, что она — младшая сестра Ины. Та же копна черных жестких кудрей, те же огненные глаза со смоляными ресницами, а главное — смех, звучащий постоянно, словно праздничные колокольчики. Став хозяйкой поместья, Снежина несколько изменила манеры, сочтя уместным акцентировать мягкий, доброжелательный, но в то же время требовательный аристократизм. Так она представляла себе супругу графа Генриха Флоренштайна — представителя одной из самых древних ветвей прусской аристократии.

Пусть не все юношеские мечты Снежины сбылись, но вышло все совсем неплохо. Хотя и не сразу. Ох, совсем не сразу… Снежина перешла на третий курс актерского факультета, играя в учебных отрывках Сюзанну в «Женитьбе Фигаро» и Анну Каренину в инсценировке романа Толстого. Ей прочили блестящее актерское будущее, а поклонников было — хоть отстреливай! Но девушка не пользовалась своим успехом — никем не увлекалась, никому не давала надежд на романтическую связь, не загуливала до утра на студенческих пирушках. Она ждала своего Мирчо. Тот собирался развестись, но жена постоянно хворала, потом пошли проблемы с сыном, и вдруг все разрешилось само собой.

Звонок разбудил Снежину среди ночи. Часы показывали два. Голос Мирчо дрожал от волнения:

— Мне надо срочно тебя увидеть. Только об этом никто не должен знать. — Он сказал, что через пятнадцать минут подъедет к дому Иордановых. Теряясь в догадках, Снежина машинально оделась и тихонько выскользнула из квартиры.

Шел холодный ноябрьский дождь, по пустым улицам с шумом бежали потоки воды, хлестало с крыш и из водосточных труб. В свете фонаря поблескивал усыпанный каплями темно-синий «Форд» — гордость профессора Лачева. Пробежав по лужам, Снежина нырнула в отворившуюся дверцу. И окаменела — таким она его еще никогда не видела.

Прислонившись к рулю, Мирчо молчал. Потом он заговорил монотонно и не очень связно — наглотался успокоительного:

— Сегда давно лечила нервы… Наследственная шизофрения, отягощенная тягой к спиртному… Да, я мучил ее… но делал все… Боже… — Он несколько раз стукнул лбом о затянутый в пластиковый чехол руль. — Детка, любовь моя… — Схватив руки Снежины, он целовал их влажными то ли от слез, то ли от дождя губами. В эффектно оттененных серебром густых волосах блестели капли воды. — Сегодня вечером она бросилась с лестницы… ты знаешь, у нас старый дом, лестничные пролеты образуют квадратный колодец, она часто смеялась, заглядывая вниз… Четвертый этаж… черно-белые плиты. Мраморная мозаика в стиле ампир, конец прошлого века… — Он заплакал.

…Траур окончился, все как-то устроилось. Вдовец уехал в путешествие, восьмилетнего сына забрали родители Сегды. Лачев читал лекции по истории театра балканских народов где-то в Барселоне и по ночам звонил Снежине. Она держала телефон на прикроватной тумбочке и говорила шепотом, закрывая трубку ладонью. Но мать услышала страстный шепот и провела дознание. Родители, считавшие Мирчо старинным другом семьи, пришли в ужас, когда дочь сообщила им, что намерена выйти замуж за пятидесятилетнего вдовца. Мирчо вернулся, пришел в дом Иордановых и покаялся — он просил руки дочери своего друга и сверстника. Иордановы всполошились, возмущенные тайным романом Снежины и притязаниями «старика». Пока подошло время регистрации, все уже как-то смирились с этой мыслью. В чем, собственно, проблема? На свадьбе отец Снежины чуть не рыдал, повторяя:

— Разве я мог бы пожелать для своей девочки лучшего мужа…

Соня родилась через два месяца. Снежина забеременела перед тем, как отпустить Мирчо в Барселону.

Супруги поселились в загородном доме Лачева, где было все необходимое, чтобы юная жена с младенцем чувствовали себя как в раю. Имелись даже пожилая опытная няня и поля роз, из которых местный совхоз изготовлял поставляемое на экспорт масло. Маленькая Софи путешествовала в коляске среди пологих холмов, покрытых цветущими кустами. Никто из встречных не мог отвести взгляда от чарующей пары — юной красавицы с малюткой-куклой. У девочки вились черные локоны, а ресницы опускались чуть не до полщеки. И густой запах роз сопровождал эту картинку даже в воспоминаниях.

Использовав годовой отпуск в занятиях, Снежина поспешила вернуться к учебе. Окончила институт с красным дипломом — а как иначе могла учиться дочь заслуженного артиста республики Иорданова и жена профессора Лачева?! Выпускница тут же поступила в труппу Академического театра имени Вазова и успела сыграть Джульетту, завоевав любовь столичной публики. Боже, как же невероятно быстро летело время в той юной, полной осуществившихся желаний жизни… И каким хрупким оказалось незыблемое, привычное уже счастье!

Мирчо умер неожиданно. Проболел два месяца, маясь какой-то опухолью под мышкой. Прошел курс радиотерапии, собрался уже выздоравливать, строя планы на новый учебный год и подписав договора с европейскими актерскими школами. Вечером, опять-таки очень дождливым и холодным, когда вокруг коттеджа лишь каштаны теряли последнюю листву, он позвал Снежину:

— Я умру… Это должно было случиться раньше, но я успел ухватить огромный кусок настоящего счастья. Ты — мой самый большой жизненный приз, Снежа. Последняя, самая светлая страница.

— Милый, перестань! Этот противный дождь навевает тоску. Ненавижу дождь! Даже Софка весь день куксилась. — Наклонившись, она поцеловала мужа. — Ты такой красивый, умный, такой необыкновенный, мой единственный. Ты необходим мне, ты будешь жить вечно…

Утром нянька нашла Мирчо мертвым. Не выдержало сердце.

Снежина растерялась. Трагедия есть трагедия, и никуда от этого не деться. Но почему именно с ней? Почему так вышло? Она с детства знала, что станет женой Мирчо, что родит девочку, точную свою копию, и будет играть главные роли в лучшем театре. А муж станет писать о ней умные, сдержанные, полные скрытого восторга и явного преклонения статьи. А что теперь? Темень, беспросветная тоска… Она никого уже не сможет полюбить, никогда не сумеет рассмеяться по-прежнему — беззаботным праздничным колокольчиком. Судьба предала ее, да и она теперь не станет верить ее обещаниям. Снежина чувствовала, что превращается в мрачную одинокую женщину, опускающуюся временами до нарочито-легкомысленных интрижек. В отношениях с мужчинами Снежина не допускала и намека на возвышенное чувство. Секс и только секс. Тело может жить своей жизнью, души оно не испоганит. Одинокая, свободная, никого не ждущая женщина.

Жизненная драма обогатила ее актерские возможности, в трагических ролях ей не было равных, а если приходилось играть комедию, то бесшабашная удаль героинь вырисовывалась во всю мощь. В тридцать с лишним Снежина Иорданова-Лачева стала ведущей драматической актрисой труппы. На фестиваль Шиллера в Берлине театр повез «Коварство и любовь» и очаровательный водевиль по пьесе болгарского классика. В трагедии Снежина играла семнадцатилетнюю влюбленную девушку, в комедии — разбитную перезрелую красотку — персонаж колоритный и явно характерный.

После выступлений в Берлине театр должен был отправиться в турне по странам Восточной Европы. В самом дорогом магазине на Унтер ден Линден к Снежине, выбирающей элегантную мужскую сорочку, подошел мужчина.

— Я могу попросить у вас совета? — Он заговорил по-английски, прикладывая к паре сорочек пучок галстуков. — Мне необходим презент для очень консервативного и пожилого человека. Извините, если помешал. Вы, кажется, подбираете гардероб супругу? В Болгарии нет хороших магазинов?

Снежина пожала плечами:

— А в ГДР, видимо, вещи дешевле, чем в ФРГ?

— Откуда вы знаете, что я из Западной Германии?

— А как вы поняли, что я болгарка?

Они говорили на повышенных тонах. К ссорящимся покупателям поспешила продавщица:

— Чем я могу помочь?

— Этому консервативному пожилому человеку нужен яркий галстук. — Снежина отошла к другой стойке.

— У меня все в порядке. Вот гостья из Болгарии не может подобрать самую модную сорочку для своего друга… — Мужчина направился к отделу брюк.

Столкнувшись у вращающейся двери с пакетами в руках, они окинули друг друга ироническими взглядами и рассмеялись.

— Можно подвезти вас в отель? На Александерплатц, верно? — Мужчина распахнул дверцу «Мерседеса» последней модели с западногерманским номером. Снежина села. — Не стану больше интриговать. Я обратил на вас внимание в спектакле. Театр вообще не мое хобби. Но после того как я увидел вас в Шиллере, специально приехал на комедию и не пожалел. Вы так заразительно хохочете! Приятно видеть счастливую женщину.

Снежина с любопытством глянула на профиль водителя. Немец показался ей симпатичным и даже чем-то похожим на Мирчо. Наверно, седыми висками и крупным носом.

— Стоит только похвалить актрису, и она тает, как воск. Я присмотрелась — вы вовсе не консерватор и вполне молоды. Признаюсь в большем: я заметила через витринное стекло, как вы вышли из «Мерседеса», и подумала: «Скупой буржуй ездит одеваться к восточникам!»

— Нет, одеваюсь я у своего портного. И вроде не очень скуп. Хотя об этом стоит задуматься. — Мужчина улыбнулся.

— Простите, мы в самом деле разыграли забавный спич. — Мельком взглянув на свое отражение в боковом зеркальце, Снежина порадовалась, что оделась в этот день весьма удачно.

— Но мне действительно нужен был подарок для приятеля. Вернее, учителя музыки. Он живет в этом Берлине. Не мог же я навестить старика с пустыми руками, тем более что господин Вальцер одинок и совершенно не следит за своим внешним видом.

— А я должна как-то отблагодарить софийского чиновника, который в срочном порядке сделал визу моей подруге. Хорошая сорочка для него — ненавязчивый подарок.

— Вот видите, мы оба вполне симпатичные и даже добрые люди, заботящиеся о близких. Вас зовут госпожа Иорданова. А меня Генрих Флоренштайн. Отчасти я тоже занимаюсь искусством — специалист по антиквариату. Приятно удивлен вашим знанием английского языка. А вот и ваш отель.

— Благодарю. — Подхватив свертки, Снежина вышла из автомобиля и посмотрела на предусмотрительно распахнувшего ей дверцу Генриха: — Если вы еще не подобрали галстук — завтра у меня свободное утро. — Она придержала рукой взметенную ветром легкую юбку и отметила мимолетный, но очень мужской взгляд немца. За свои ноги ей волноваться не приходилось, и новый знакомый оценил это обстоятельство.

— А если вы так склонны к благодеяниям, не откажите поужинать вместе со мной, — чуть с вызовом, словно разыгрывая роль, сказал он. — Я совсем одинок в этом городе, а мой старик не выходит из дома.

— Спектакль кончается поздно, здешние рестораны закрываются рано, — бросила реплику Снежина, сияя на фоне серой громады отеля экзотическим цветком: алый пиджак и клешеная, в цыганских букетах юбка.

— Мы махнем за границу, — парировал он, помогая удержать ее покупки.

— У меня нет визы! — печально улыбнулась она.

— Вы же поедете со мной! — Немец с искренним недоумением пожал плечами. — До вечера, госпожа Иорданова?

— Снежина. Меня зовут Снежина. — Она рассмеялась над сосредоточенностью Генриха, с которой он старался запомнить трудное имя.

…Они ужинали в Западном Берлине. Генрих оказался очаровательным собеседником и галантнейшим кавалером. Музеи всего мира, частные коллекции антиквариата, концерты и выставки были его стихией. И, разумеется, женщины. Даме был преподнесен посредством галантного официанта букет каких-то редких орхидей и тяжеленный альбом «Архитектура итальянского Возрождения».

— Извините, но здесь у меня нет ничего более личного. Вам придется нанести визит в мой дом, — сказал он, смеясь голубыми глазами. — Официальный визит, — добавил Генрих, целуя руку Снежины.

— Полагаю, это произойдет очень не скоро. Ведь Германия не собирается объединяться, а у нас не любят одиноких женщин, стремящихся прогуляться в каплагерь. Но, возможно, когда-нибудь все изменится и к вам заглянет семидесятилетняя старушка. Надеюсь, я буду выглядеть очаровательно.

— Это единственное из всего вышесказанного, в чем я не сомневаюсь.

…Снежина поняла, что мужчины типа Мирчо — единственная опасность для ее чувств.

После окончания турне она получила от нового знакомого приглашение провести в его доме уик-энд. Для этого он оформил болгарской актрисе в консульстве ФРГ месячную визу. Снежине нравилось, как лихо расправляется Генрих с самыми громоздкими проблемами. В нем чувствовалась сила, даваемая прочным общественным положением и, наверно, далеко не скудным состоянием.

Генрих встретил ее в мюнхенском аэропорту. Бежевая легкая куртка, распахнутый ворот рубашки подчеркивали спортивную моложавость солидного джентльмена. Его густая серебристая шевелюра, ярко-голубые глаза на гордом загорелом лице показались Снежине давно знакомыми, близкими, и радость влюбленности напомнила о себе забытым трепетом.

— Я провинциал, — сказал Генрих, усаживая ее в двухместный кабриолет с откидным верхом. — Предстоит путешествие длиною в сорок три минуты. Потерпите без завтрака?

— Суровая действительность научила меня стойко переносить трудности. — С видом мученицы, Снежина погрузилась в мягкое, откидное сиденье. Всю дорогу она смеялась и валяла дурака, как семнадцатилетняя девчонка. Генрих оказался прекрасным партнером, подыгрывая ее шуткам. Извинялся за беспорядок в доме, жаловался, что крыша протекает и вода в душе нагревается лишь по праздникам. Зато обещал торжественную трапезу на деревенский манер и экскурсию в коровник. Снежина поняла, что ее ожидает сюрприз, но она не подозревала, что «дом» Генриха окажется замком, а церемонный дворецкий, встречавший хозяина у подъезда, произнесет:

— Рад приветствовать вас, господин граф…

Для гостьи были отведены «розовые» апартаменты в западном крыле в стиле Марии-Антуанетты. Белая с золотом мебель, нежный гобелен с пастушками, пушистый ковер под ногами. А картины, а вазы с розовыми пионами, а канделябры на камине!.. Вдобавок вечером был объявлен званый ужин по случаю визита знаменитой актрисы.

У Генриха оказалась масса друзей, и всем он представлял Снежину с самыми завораживающими комментариями по поводу ее артистического дара. Она порадовалась, что вечернее платье, по старой привычке всегда находившееся в чемодане, пришлось кстати. Собственно, Снежина никогда не переставала быть королевой красоты — звездой балов и празднеств. Неважно, что минуло два десятилетия — Снежина в любой ситуации выглядела так, словно на нее были направлены объективы камер. Даже на графском приеме она затмила всех присутствовавших дам.

— Сегодня прохладный вечер. — Когда они вышли на балкон Генрих набросил на ее плечи широкий шарф из шуршащего муара. Он служил дополнением к ее алому платью, лиф которого держался на косточках. Но королева красоты носила свой шлейф приспущенным, небрежно прихватив локтями длинные концы. Генрих задержал руки на ее смуглых горячих плечах. — Летом мы устраиваем празднества на лужайке возле озера, а фейерверк пускают с лодок, чтобы огни отражались в воде.

— Чудесно… Здорово, когда собирается большая семья. Ведь у вас много родных?

— Слишком. Шесть тетушек, куча племянников. И ни одной жены… А у вас? — Он развернул Снежину к себе, приблизив губы к ее лицу.

— Я вдова. — Она опустила ресницы. — Это вам было хорошо известно из моей анкеты, по которой оформлялась виза.

— И про дочь тоже. София — прелестное имя. — Подозвав официанта, Генрих взял бокалы и, протянув один из них своей собеседнице, предложил: — Пора перейти на «ты».

— Не слишком ли бесцеремонное обращение к графу со стороны столь мало знакомой дамы?

— Мы знакомы целую вечность. Выпьем за это.

Звон хрусталя, колкие глотки шампанского… Снежина притихла, заметив, каким серьезным стало лицо Генриха.

— Увидав тебя впервые, я сразу понял, что изо всех сил буду стараться завоевать эту женщину… Увы, я не знал тогда, свободно ли твое сердце. Под внешней мягкостью твоего характера скрывается стальной каркас. Ты точно знаешь, чего хочешь от жизни. Я тоже. — Генрих завладел рукой Снежины и крепко сжал ее. — Для меня чрезвычайно важно, чтобы наши желания совпали. — Граф значительно посмотрел ей в глаза.

Сердце Снежины ухнуло, отметив гулкими ударами важность происходящего. Она спокойно улыбнулась и забрала руку:

— Ты всегда добиваешься всего, чего захочешь?

Генрих виновато поморщился:

— Увы, да. Тебе не нравятся самоуверенные наглецы?

— Мне симпатичны победители… И, кроме того, я просто обожаю дома с дырявой крышей и сломанным душем…

Они провели ночь в парадной спальне, где на каминных часах танцевали под хрустальный перезвон фарфоровые пастушки, а в распахнутую балконную дверь залетал ветерок из сада, пахнущий медовыми сливами и сеном. Генрих был так нежен, опытен и жаден, что первые ночи любви, проведенные в горном отеле с Мирчо, всплыли в памяти ее тела с необычайной яркостью. Снежина испугалась своей теперь настоящей измены ушедшему мужу, загрустила, но совсем не надолго. «Все очень просто — Мирчо желал бы для меня именно такого мужчину. Буду считать, что это он послал мне счастье и благословил нас!» — сказала себе Снежина, проснувшись в объятиях крепких, не желавших выпускать добычу рук.

Весь следующий день Генрих вел себя так, словно стал приближенным венценосной особы. Снежина ждала признаний и просьб о дальнейших встречах.

— Завтра я уезжаю. Я желанный гость на аукционах всего мира, самых серьезных аукционах. В Париже выставляются акварели Сезанна. — Глаза графа сверкали азартным блеском.

— Ты купишь их… Бедные акварели… Ведь на следующий день ты забудешь о них и будешь выслеживать что-то другое… — Снежина поняла, что к женщинам граф относится точно так же, как к лотам на престижных аукционах, — он азартно вырывает добычу из рук соперников и тут же устремляется к новым победам. Симпатичная болгарка, побывавшая в постели графа, — пройденный для него этап, еще один экспонат в обширной коллекции.

— Ты это верно заметила. Эта страсть похожа на одержимость охотника. Взять след, идти за зверем и, наконец, настичь его и победить! Извини, что оставляю тебя без присмотра. Ведь ты погостишь в замке? Лето уже кончается, нельзя упускать возможность отдохнуть у озера, побродить по лесу. Ты умеешь собирать грибы?

— Умею даже делать ликер из розовых лепестков. Но остаться не могу. Спасибо за гостеприимство — у меня напряженный график в театре. — Улыбаясь, Снежина говорила неправду: она запаслась двумя неделями отпуска! А вернется домой через три дня, проиграв в конкурентной борьбе за интерес Генриха каким-то там акварелям!

Она вздохнула с очаровательной искренностью и ласково провела ладонью по его волосам:

— Ты подарил мне потрясающий уик-энд. Неплохо гульнуть перед свадьбой.

— Ты собралась замуж?

— Пора… Мой жених до отвращения красив и молод. Восходящая оперная звезда. Бельканто. — Она назвала гремевшую в Европе фамилию болгарского певца.

Генрих отстранился. Снежине показалось, что она услышала хруст с силой стиснутых пальцев, но возмущенные или язвительные слова не прозвучали. Они расстались как люди, доставившие друг другу удовольствие, но не рассчитывающие на дальнейшие отношения.

Через две недели граф Флоренштайн прибыл в Софию. В соответствии с правилами хорошего тона он попросил у родителей Снежины руки их дочери. К Рождеству Снежина Иорданова стала графиней Флоренштайн. Генрих предъявил лишь одно условие: на шесть «медовых» месяцев его супруга бросает сцену и вместе с Софи живет в поместье.

— Дальше ты решишь сама, как должна поступать. Учти, мы можем создать в замке свой театр. Ты станешь и режиссером, и звездой его труппы. Я могу пригласить из Италии хорошего учителя живописи или пения. Ты вольна выбирать для себя хобби. Но основная твоя профессия ныне, увы, определена бесповоротно — графиня Флоренштайн.

Тогда это полушутливое заявление Генриха не очень понравилось Снежине. Она полагала, что не сумеет жить без сцены, без коллектива, аплодисментов и поклонения зрителей… Но когда через полгода Снежина приехала в Софию, чтобы провести пару недель с родителями, пообщаться с друзьями, навестить театр, оказалось, что она тоскует по своему поместью. А театр — с его бесконечными интригами, завистью, засильем молодых выскочек — вовсе не предел мечтаний. К тому же пора театрального расцвета явно осталась в прошлом. Жители Болгарии гоняли по «видакам» американские фильмы и смотрели спутниковое телевидение. У театральных касс не выстраивались очереди, а героями светской хроники все реже становились театральные знаменитости.

— Какое счастье, дочка, что ты вовремя спаслась с тонущего корабля, — сказал отец. — Как ни печально признавать, но театр сегодня мало кому нужен. Ты видела пустой зал? Ах, ты еще не играла перед пустым залом? — Его глаза, легко наполнявшиеся слезами в трагических ролях, смотрели сухо и зло. — Это хуже, чем смерть…

…Вскоре Снежина родила графу наследника — Арнольда-Генриха Флоренштайна. В поместье на крестины прибыли болгарские бабушка и дед и задержались надолго. Снежина похорошела, помолодела, и в компании своих детей — одиннадцатилетней Софи и голубоглазого светловолосого толстячка Арни — выглядела потрясающе. Глава семьи охотно фотографировался для светской хроники и благодушно улыбался сочинениям «писак», которых прежде держал от себя на расстоянии пушечного выстрела. Еще бы — ведь теперь они ничего не сочиняли, придерживаясь чистейшей и приятнейшей правды: гурмана, повесу, светского льва Генриха Флоренштайна наконец укротила болгарская красавица. Он стал завидным семьянином, настоящим хозяином поместья, восстанавливающим традиции своего рода. В отреставрированных конюшнях появились прекрасные лошади, в теплицах вновь расцвели редкие сорта орхидей. В январе на стол подавали клубнику и дыни с собственного «огорода». А какие здесь устраивались приемы! Снежина полюбила путешествия, окружила себя блестящим обществом, в котором неизменно сияла. Она немного играла на фортепиано, очаровательно пела и оказалась неподражаемой собеседницей, умевшей не подавлять, а радовать друзей своей эрудицией.

— Мне нравится быть графиней, вот и все. Роль твоей жены — мое лучшее творение, — говорила она супругу.

— Я знаю, детка. У тебя редкий талант быть счастливой. И, хочу думать, что главную мужскую роль в твоей нынешней и всей остальной жизни удалось перехватить мне. — Он настороженно заглядывал в черные блестящие глаза жены. Граф не терпел конкурентов, тем более не собирался делить ни с кем привязанность своей драгоценной жены. — Надеюсь, ты не пожалеешь о сделанном выборе. Оперные певцы капризны, как женщины, и чертовски непостоянны.

— Никогда не думай об этом! — нахмурилась Снежина. — Я никого не любила, кроме Мирчо. И теперь у меня не может быть других мужчин… Ах, милый! — Снежина по-кошачьи гибко прильнула к Генриху. — Ты же сам прекрасно знаешь, что Снежная королева растаяла… Я люблю тебя, дорогой, и намерена осуществить сказку о фантастически счастливом браке.

После школы Софи отправили в Сорбонну. Она с десяти лет мечтала о профессии тележурналиста, снимая репортажи видеокамерой. Снежина нехотя рассталась с дочерью, которая наконец доросла до возраста настоящей подруги. Но через год девушка вернулась в поместье, заявив, что намерена отдохнуть, поколесить по миру, набраться опыта, а уж потом решать такое серьезное дело, как выбор профессии. Истинная же причина скрывалась в личной драме.

— Мама! Я должна, наконец, поумнеть! — В эти дни Софи перешла от привычного «Ина» к «маме». Девочка, всегда чувствовавшая себя взрослой и чрезвычайно разумной, нуждалась в защите и помощи. Друг Софи — ее первый настоящий парень — оказался подонком.

Выслушав трогательную и до смешного заурядную историю отчаявшейся дочери, Снежина про себя рассмеялась, хотя на ее лице застыло скорбное сочувствие. Она знала, как быстро затянется рана семнадцатилетней глупышки и как много раз она еще скажет, сияя: «Я влюбилась, ма!», а потом: «Я так несчастна…» Ни красота, ни ум, ни душевное тепло не защитят девочку от ударов судьбы. Она должна испытать их на собственной шкуре, избавляясь от излишней доверчивости и тяги к безоглядной влюбленности.

— Ты сделаешь выводы, правда, детка? Нельзя терять голову от каждого смазливого паренька, обещающего бросить к твоим ногам весь мир. — Она перебирала кудри Софи. Уткнувшись в ее колени, девочка тихонько всхлипывала.

— Никого никогда больше не полюблю! Всех буду заманивать и бросать! Как царица Клеопатра.

— Слава богу, что пострадала только твоя неопытность… Ты даже себе не представляешь, сколько проблем снимает безопасный секс… В мое время девчонкам приходилось делать втайне от родителей аборты! Зачастую в совершенно ужасных условиях. И была опасность заразиться венерическими заболеваниями. Брр! Моя подруга чуть не умерла — она пыталась избавиться от ребенка, наглотавшись таблеток, и отравилась сама.

— Об этом не беспокойся, мама. СПИДа и беременности у меня точно нет. Зато в душе вот такущая рана! — она хмурилась, показывая распахнутыми руками размеры душевной травмы.

— С ней мы справимся, дочка. — Они обнялись, чернокудрые красавицы, так похожие на сестер.

…Софи решила продолжить учебу в парижском университете. Она писала матери огромные письма, на все праздники приезжала домой и вот теперь притащила с собой целую кучу друзей.

Запыхавшись, к Снежине подбежала Кери — худенькая, мальчишеского типа блондинка, прижимавшая к груди крупного щенка. Щенок борзой лизал ей щеку, и свора собак юлила вокруг ног.

— Прошу прощения, фрау Флоренштайн! Я не смогла удержать собак — они так и ринулись к вам. — Девушка говорила с сильным английским акцентом. Кери и ее брат Кеннет учились вместе с Софи и уже пару раз бывали в замке.

— Мама не сердится. Она у меня прелесть, — сообщила Софи, припустившись прочь. Собаки устремились вслед за ней.

— Кери, если не секрет, Хасан — твой поклонник? — Снежина сделала вид, что поправляет картину на подрамнике.

— Нет! Ни он, ни его спутник. Гариб на самом деле слуга. Ведь у Хасана какой-то важный титул. Вообще, я не разбираюсь в восточных делах. Надо спросить у Кеннета. — Девушка покосилась в сторону умчавшейся Софи: — Могу лишь сказать наверняка — мой брат очень неравнодушен к вашей дочери.

— Это я заметила, когда он тащил ее на руках. Софи изображала травму. Упала с лошади, подвернула ногу! И здесь юный джентльмен повел себя по-рыцарски. Софи была сильно удивлена.

— Ха! Конечно. Нам всем приятно, когда парни носят нас на руках.

Кери нельзя было назвать даже хорошенькой, но веселый нрав и умение легко ладить с людьми придавали ей некий шарм. Снежина не удивилась бы, узнав, что арабский аристократ ухлестывает за ней. Только бы Софи не увлеклась этим мрачным типом. Можно быть принцем и даже королем, но вот занудой — не рекомендуется. Тем более человеку, облеченному властью. Ему бы следовало проявлять поменьше высокомерия, находясь в гостях в чужой стране. Иная культура, иные обычаи.

— Надеюсь, вы хорошо распорядитесь временем, этим чудесным озером, волшебной погодой и своей юной безалаберностью. — Снежина с улыбкой подмигнула англичанке. — А вон и твой брат подтягивается к столу.

Лицо долговязого парня в очках и мириадах веснушек хранило скучающее выражение, несмотря на чудесное утро.

Присмотревшись к юному аристократу, Снежина подумала: «Боюсь, ничего у тебя не выгорит, парень». Ее дочь привлекали лишь выдающиеся личности. В пятнадцать лет, посмотрев ретроспективу фильмов Феллини, Софи торжественно объявила, что итальянский режиссер стал ее кумиром. Незаметно подступила проблема выбора зятя. Софи — двадцать пять лет, в любой момент она может привести домой парня и объявить: «Мы любим друг друга. Мы собираемся пожениться». Страшно представить, сколь эксцентричным может стать ее выбор.

Переодевшись в своей королевской спальне в легкий индонезийский балахон и расположившись на балконе с книгой и вазой, полной крупных розовых черешен, Снежина наблюдала за молодежью, собирающейся на завтрак под зонтиком у каменной балюстрады, и думала о предстоящем лете. Она, как всегда, точно знала, чего хочет. Провести неделю в Мюнхене вместе с Арни, который вернется из школы как раз к ежегодному аукциону лошадей. Отец обещал приобрести для сына-подростка хорошего скакуна.

Затем Генрих отправится в Америку на переговоры с владельцем огромной частной коллекции живописи и прикладного искусства, а Снежина махнет в уютный городок на севере Испании. Ей следует подлечить суставы. В прошлом году грязевые ванны из целебного источника отлично помогли справиться с ноющей болью. Особенно же — встречи с очаровательным, пылким, легкомысленным, забавным парнем — спортивным тренером фитнесс-клуба.

Снежина не сомневалась, что легкое, необременительное разнообразие в интимной жизни лишь укрепляет чувства супругов. Естественно, в том случае, когда напрочь отсутствует опасность всерьез увлечься кем-то, кроме собственного мужа. Нельзя же питаться одними ананасами?! Иногда графиню тянуло и на хороший гамбургер в уличном кафетерии. Значит, десять дней с Антонио. Поездки на катере к маленькому островку, где так прохладно и сумеречно в тени апельсиновой рощи, танцы в ночных ресторанчиках, бурные ласки везде, где настигнет их страсть.

Потом… Потом Флоренштайны все вместе — дети, родители, старики — совершат круиз по Средиземноморью. А уж дальше — новый учебный год, последний для Софи и довольно серьезный для Арни… Хватит! Нельзя загадывать слишком далеко, не стоит вызубривать роль «от и до», всегда следует оставлять место для импровизации. Софи… От нее теперь можно ожидать всякого. Похоже, предстоят очередные лирические сюрпризы…

Сплевывая косточки в хрустальную вазочку, графиня сдвинула на лоб солнечные очки, чтобы лучше разглядеть происходящее внизу. Солнце ушло за тучи, молодежь закрыла зонт, предоставив отличную возможность наблюдателю с балкона ознакомиться с мизансценой.

Кери и Кеннет Бенедикт — дети из хорошего семейства. С ними можно было бы и породниться, обладай Кеннет внешностью Пауля. Пауль — немец, настоящая «белокурая бестия» — коротко постриженный крепкий затылок на мощной шее, широченные плечи под тенниской, бурление молодой шальной силы. Пауль — отпрыск побочной линии Флоренштайнов. Но что за манеры и шуточки! Парень примитивен, как дубовая чурка, несмотря на заложенный в нем ценный генетический фонд.

— Мама, если б я и выбрала Пауля, то лишь на должность кучера, — с излишним высокомерием заявила как-то Софи. Веснушчатого англичанина она, естественно, воображала в должности мажордома. А как насчет араба? Каким образом затесались в круг приятелей Софи эти двое?

Сидят чинно, словно на благотворительном представлении. Легкие европейские костюмы и головные платки, прихваченные жгутом, непроницаемо спокойные лица. Молодежь ходит на ушах, превратив завтрак в демонстрацию трюков: Пауль ловит зубами бросаемую Кери клубнику, Софи, вспрыгнув на мраморный парапет, изображает классические статуи… Снежина оставила внизу подрамник с холстом, — очевидно, дочь демонстрирует, как в следующий раз будет позировать в качестве Венеры или Юноны. Увы — у нее иной тип. И весит при росте 172 сантиметра всего 58 килограммов. Вся в мать.

Но при абсолютно рекламной внешности — никакой тяги к карьере актрисы или модели. Девочка немного наивна, но отнюдь не глупа. Она любит посмеяться, умея быть серьезной и разумной в ответственных ситуациях. Еще в старшем классе школы Софи удалось прославиться, отсняв репортаж о притоне наркоманов. Ее материалом заинтересовался молодежный канал мюнхенского телевидения. Это во многом и предопределило выбор профессии.

Снежина с улыбкой смотрела на разрезвившуюся дочь. В субботу Софи наметила бал, разосланы приглашения, отданы соответствующие распоряжения прислуге. В замке ритуал приемов отработан в деталях. Хорошо, что это произойдет до возвращения Генриха — молодежные пирушки мало соответствуют его представлениям о светских развлечениях.

«Ну вот! Он сообщает, что вернется пораньше», — решила Снежина, поднимая трубку засигналившего радиотелефона. Но там прозвучал незнакомый голос.

— Мне надо поговорить с графиней Флоренштайн.

— Это я… — Снежина мысленно обругала себя, что не переключила сигнал на аппарат дворецкого. — С кем имею честь?..

— Добрый день. Я прилетел из Америки. У меня к вам письмо от мистера Келвина. Возможно, вы помните, что были знакомы… Очень давно… Отец сказал, что вы встречались в России на берегу Черного моря…

— Арчи?! О, конечно… Письмо? Вы могли бы заехать ко мне?

— Когда это будет удобно?

— Да хотя бы сейчас. У меня день отдыха.

Положив трубку, Снежина отчетливо вспомнила то далекое лето… Пламен Бончев, кажется, давно живет в Америке. Белокурая царственная Лара… Она была здорово влюблена… И русская певица, и американец, так страстно шептавший Снежине про то, что скоро завладеет миллионами и заберет ее…

Они были полны сил, желаний, надежд и влюбленности и так же безудержно веселы, как компания, высыпавшая на лужайку. Завтрак окончен, похоже, они решили совершить конную прогулку и сейчас спорят насчет лошадей. Кеннет с тоской поглядывает на Софи, главный араб явно настороже, Кери подкалывает Пауля, а тот злится и предлагает арабам какое-то пари. Софи разбивает руки спорщиков, Кери хохочет, держась за живот. Снежина улыбнулась с легкой грустью. Все-таки молодость — это нечто совершенно особенное.