Игла

Глава 37

Когда Игла проснулась в знакомой пещере Тёмного Леса, она не удивилась. Мысли и чувства притупились, подёрнутые дурманом сон-травы. Ласка лежала на постели и сопела, свернувшись калачиком на самом краю кровати, так далеко, будто боялась потревожить Иглу случайным касанием. На подушке Иглы лежал зачарованный гребень, призванный избавить от ночных кошмаров. Игла взяла его в руки, погладила по зубцам и осторожно положила рядом с Лаской. Стараясь не разбудить её, Игла встала с кровати. Тело ныло, просило о помощи, но сон-трава притупила боль, отвела её на второй план.

В коридоре было темно и тихо, сквозняк холодным языком лизал босые ноги, и Игла, ёжась от холода зашла на кухню. Печь тут же вспыхнула, загорелись свечи.

— Спасибо, Мяун, — прошептала Игла, хотя домового нигде не было видно, и за это она тоже была ему благодарна.

Какое-то время она так и стояла посреди кухни, обняв себя за плечи и пустым взглядом глядя на огонь. Хотелось есть, желудок сжимался от голода, и свежая, оставшаяся с ужина еда услужливо ждала на столе, но Игла знала, что не сможет проглотить даже крошки. Она не понимала, что делать, в голове было тихо и пусто, её будто заморозили изнутри, застыли мысли, чувства, тело и даже горячая печь не могла помочь ей согреться. Если она не будет двигаться — замёрзнет насмерть, — промелькнула странная, чудом избежавшая оледенения, мысль. Ухватившись за неё, Игла разжала побелевшие пальцы, отпустила плечи. Непослушными, одеревеневшими руками она стянула с себя платье, скинула нижнюю рубаху, рассеянно отметив, что на теле не было исподнего. Мысли о случившемся вспыхнули в голове, но Игла зажмурилась и сдавленно выдохнула. Она не хотела вспоминать. Подойдя к печи, торопливо смяла истерзанную одежду и сунула её в огонь.

«Платье было дорогое. Дар, наверное, расстроится, что я его не сберегла», — ещё одна странная мысль иголками пробежала по позвоночнику.

Она стояла, нагая, глядя, как пламя пожирает ткани вместе с чужими прикосновениями и от этого становилось немного легче. Нашла пальцами подвеску на шее, сняла и уставилась на серебряную куколку с намертво впаянным в неё колечком. Она не услышала, как Светозар зашёл на кухню, но почувствовала потусторонний холод, и кожа тут же покрылась зябкими мурашками. Медленно комнату наполняла, будто вязкая болотная вода, тишина.

— Я звала тебя, — тихо сказала Игла, не оборачиваясь. — Ты не пришёл.

Светозар не отвечал, а Игла не решалась обернуться, она все смотрела на тускло сияющую в отсветах пламени подвеску.

— Даже, когда всё закончилось, и он ушёл, ты не пришёл.

Когда молчание стало невыносимым, Светозар наконец его нарушил:

— Я испугался.

Игла вздрогнула.

— Испугался настолько, что не мог пошевелиться. Мысль о том, что они могут... — он замялся. Игла обернулась. Светозар, опустив голову, стоял у двери, там, куда не доставал зыбкий свет свечей, и густые тени мешали разглядеть выражение его лица. — Момент, когда я умирал... Я не испытывал ничего хуже, и даже мысль о том, чтобы пережить это снова... — Он сжал кулаки и вскинул голову. — Я трус. Жалкий, недостойный трус, я даже смотреть на тебя не имею права, не то, что просить о прощении. И я пойму, если ты решишь... — Он сглотнул, пошатнулся, упал на колени и посмотрел на Иглу снизу вверх полными слёз глазами. — Нет, не решишь, ты должна. Швырни эту чёртову подвеску в огонь.

Игла непонимающе посмотрела на украшение, которое всё ещё сжимала в ладони. Светозар вдруг оказался рядом, коснулся холодом бесплотных пальцев её руки, и подвеска налилась теплом.

— Я заслужил, — горячо прошептал он. — И если уж принимать смерть, то от твоей руки.

Игла высвободила руку и отступила, качая головой.

— С ума сошёл? Как я могу?.. Как ты мог подумать, что я способна... — она задохнулась. Одна мысль о том, чтобы отнять чужую жизнь, вызывала в ней неподдельный ужас, непреодолимое отвращение. Лес подарил ей жизнь и всю её она отдала на то, чтобы помогать другим, сохранять жизни, спасать их, а не отнимать. Не брать больше, чем нужно, и давать столько, сколько можешь. Неужели Светозар решил, что она лёгким взмахом руки лишит его жизни, которую так долго пыталась спасти? Это ранило почти так же сильно, как и то, что он не пришёл, когда она звала.

На лице Светозара расцвело облегчение, и он, сев на пятки, обессиленно уронил голову на грудь.

— Прости, — прошептал он, глядя на свои ладони. — Прости, я не знаю, как иначе загладить свою вину перед тобой. После всего, что я сделал...

— Скажи, Забава сделала с тобой то же, что и Баян сделал со мной? Она... заставила тебя?

Она боялась услышать ответ, потому что знала, что любой из них сделает ей больно. Какой бы ни была правда, легче ей не станет, но...

— Да, она околдовала меня, — ответил Светозар, стыдливо отводя взгляд, и Игла поняла, что он солгал. И эта ложь сломала что-то в Игле, одну из последних опор, которая держала её. — Она сказала, что владеет властью надо мной.

— Она сказала что-то ещё? — охрипшим голосом спросила Игла, сжимая в ладони подвеску так крепко, что ногти впились в ладонь. — Про меня? Про нас? Про... твою природу?

Некоторое Светозар молчал, глядя на Иглу, а потом солгал снова:

— Нет.

Ещё одна опора треснула, Игла пошатнулась. Она хотела спросить, почему он лжёт, но не нашла в себе сил. У неё их не осталось. Её мир рушился. Снова. Но теперь она не знала, что делать дальше, как заставить себя подняться. Да и зачем, если она всё равно не понимала, куда идти? Медленно она положила подвеску на стол.

— Что ты делаешь? — спросил Светозар, вскакивая на ноги. — Я сказал что-то не то?

— Я хочу помыться, — бесцветным голосом сказала Игла, обходя его сбоку. Пожалуй, это желание было единственным, которое действительно занимало её. Смыть грязь, пот, ложь, кошмар, от которого она никак не могла проснуться.

— Ты сможешь меня простить? У нас... скажи, у нас всё в порядке? — прилетело ей в спину. Игла остановилась у выхода и устало прислонилась плечом к дверному косяку. Так странно, что сейчас, когда она голая и истерзанная стояла перед ним, Светозар спрашивал её о таком. О себе. Так странно, что ей пришлось пережить боль и тяжесть тела незнакомца, чтобы понять, что она совсем не знала того, кто был ей ближе всего. Она оглянулась.

— Я не брошу тебя, просто не смогу, ведь это я втянула тебя в эту историю, не дала тебе уйти. — Игла слабо улыбнулась, стараясь выглядеть сильнее, чем была на самом деле. — Но нет больше никаких нас.

***

Купальни, как их называл Мяун, представляли собой пятёрку крошечных молочно-голубых озёр, наполненных обжигающе горячей водой. Она испускала лёгкое, туманное сияние и, если верить Мяуну, обладала целительными чарами. Игла действительно чувствовала здесь магию, тонкую, убаюкивающе спокойную, удивительно неуместную для мрачного, полного страха Тёмного Леса. Тишина была осторожной. Пар стелился над гладью источников, как сонное дыхание в холодную пору.

Игла стояла на краю, босиком на гладком камне. Одежд больше не было — они сгорели в пламени печи. Одежды, что помнили чужие руки, чужой запах, которые она хотела забыть. Ветер унёс дым и развеял по Тёмному Лесу, вплетая в его канву очередной кошмар. Но с тела... с тела ветру не унести памяти.

Она вошла в воду медленно, несмело. Не как та, что хочет окунуться, а как та, кто не знает — всплывёт ли обратно.

Горячая вода обняла лодыжки, бедра, живот. Вода жгла покрытую мурашками кожу, будто пыталась выжечь боль. В груди что-то дрогнуло, но не из стыда — его не было. Не было ничего, кроме воды.

Игла села, позволив воде укрыть плечи и начала тереть руки, ноги, грудь, живот — везде, где помнила прикосновения. Руки двигались резко, грубо, не щадя нежную кожу. До красноты. До онемения. Будто если тереть достаточно сильно, тело снова будет принадлежать ей.

«Не я. Не я. Не моя память. Не мой страх».

Мысли хлестали её ударами, от которых невозможно защититься. Она стирала их, как грязь с кожи, но они возвращались.

Она не плакала. Даже когда пальцы соскользнули и ударились о камень. Даже когда кожа на плечах стала алой. Слёзы стали бы признанием: случилось страшное, случилось то, с чем она боялась не справиться. Непоправимое.

«Я — не разбита. Я — не сломана. Я — жива. Я — в порядке».

Игла замерла. Вода отражала её лицо, белое, как кость. Она смотрела на отражение долго и не узнавала себя. Она не казалась себе ни сломленной, ни сильной — она просто стала другой. Незнакомой. На Иглу одновременно смотрели двое: испуганная девочка, которая отчаянно искала защиты, и уставшая женщина, которая несла во взгляде печать жизненных тягот и которыми не привыкла делиться. Кем из них была Игла? Кем стала? И кем станет?

Она выдохнула. Медленно. Тихо. Опустилась ниже, позволяя воде принять груз печалей, которые несло в себе тело. Игла погрузилась с головой и опустилась на каменное дно. В ушах зашумело, заглушая мысли, которых Игла хотела избежать. Воздух белыми пузырями вырывался из лёгких, лопаясь и исчезая на поверхности воды. Она не кричала, не плакала, просто лежала, позволяя горячей воде сделать своё дело, избавить не только от ощущений чужих рук на коже, но и от памяти о них. Когда воздух закончился, Игла продолжила лежать, до тех пор, пока не вспыхнули внутренности, не забилось набатом сердце, напоминая, что она всё ещё жива. Напоминая, что она хочет жить. И сломленной быть не желает. Игла вынырнула, громко вдохнула и закашлялась, стирая воду с лица. Пусть Баян завладел её телом. Пусть. Она не стала принадлежать ему. Она не принадлежала никому. И когда раны её пройдут, когда ничего не будет напоминать ей о прошлом, всё это превратится лишь в далёкий, подёрнутый дымкой ночной кошмар, который ничего не будет значить. Ей нечего бояться и не о чем жалеть.

Но провозгласить это оказалось гораздо легче, чем в это поверить.

Игла откинулась на стенку купели и сползла ниже, погружаясь по самый подбородок. Вдали, у входа в пещеру выросла чёрная, длинная тень, невольно Игла сжалась, страх холодом прокатился по телу. Игла обняла себя за плечи и замерла, не зная что делать и куда бежать. Но вслед за страхом тело согрела волна облегчения.

В купальни вошёл Дар.

Он не заметил Иглу, швырнул на пол тюк с чистой одеждой. И принялся раздеваться. А Игла пожалела, что в смятении даже не подумала о том, чтобы взять с собой сменное платье взамен той одежде, которую сожгла. Дар двигался неловко, орудуя одной рукой, стянул чёрное верхнее платье, уронил на пол и тяжело выпрямился. Грудь и рука его были залиты кровью.

— Ты ранен? — вырвалось у Иглы.

Дар вздрогнул, бросил на неё ошарашенный взгляд.

— Прости, — выпалил он, отворачиваясь и подхватывая с пола брошенное платье. — Не видел, что ты здесь. Я позже зайду.

— Нет, не уходи! — Игла тоже быстро отвернулась, скованная неловкостью. — Я не смотрю. Тебе нужно промыть рану как можно скорее, выглядит жутко.

Игла услышала вздох и почувствовала замешательство, разлившееся по пещере. А потом зашуршала ткань и скоро неподалёку прозвучал всплеск воды. Игла осторожно обернулась. Дар сидел в соседнем озерце, спиной к ней. Их разделяла каменная полоса шириной с вытянутую руку, и Игла хорошо разглядела открытую рану, которая блестела на спине. Игла отвернулась, не зная, как быть.

— Как ты? — спросил Дар, а Игла почти почувствовала, как он поморщился от этих слов, будто они были неуместны, но других он не нашёл.

— В порядке, — ответила Игла, обнимая себя крепче. И тоже поморщилась от того, как неестественно прозвучали её слова, пусть она в них и верила, поэтому повторила твёрже. — Я в порядке.

Дар прочистил горло, собираясь с мыслями.

— Если... если ты захочешь поговорить... Или если тебе что-нибудь нужно... — он снова замолчал, будто слова давались ему с трудом. — Знай, что ты не одна. И не молчи. — Он тут же поправился. — Не обязательно со мной. Если думаешь, что Ласка поймёт тебя лучше... уверен, она тоже очень хочет помочь.

В груди потеплело, Игла улыбнулась.

— Хорошо. Спасибо.

Разговор получался неловким, то ли из-за обстановки, то ли из-за темы, которую затрагивал, а может, всё разом. Но отчего-то Иглу это не смущало, в конце концов как ещё говорить о том, что ранило обоих? Они сидели рядом, нагие, беззащитные, открытые, не смотрели друг на друга, но чувствовали. В этом не было ни стеснения, ни влечения, ни страха, только необъяснимое спокойствие, которого Игле так сильно не хватало.

Какое-то время они молчали, сливаясь с белёсым паром над сияющей водой, и Игла подумала, что та и правда обладает целебными свойствами.

— Ты так и не ответил, что с твоей спиной.

— Ничего серьёзного, — отмахнулся Дар, а Игла обернулась.

Рана выглядела жутко и, похоже, не собиралась затягиваться. Это встревожило Иглу: неужели магия Дара всё ещё не восстановилась, почему не исцеляет рану?

— Не двигайся. — Она протянула руку, и когда пальцы коснулись кожи Дара, он вздрогнул.

— Не нужно. — Он повёл плечом, будто касание его обожгло, но Игла удержала его другой рукой.

— Сказала же, не двигайся, — велела Игла, накрывая рану ладонью. Она хотела было зашептать заговор, но не успела — магия сама собой засветилась на кончиках пальцев, заискрилась золотом, жаром пронеслась по телу, и рана принялась затягиваться на глазах. Никогда прежде Игла не лечила раны без заклинаний и заговоров, а потому с замиранием сердца наблюдала, как из золотых искр появляется на спине новая, тонкая, розовая кожа. Свечение исчезло, Игла отдёрнула руку и уставилась на свою ладонь. Что происходит? Ладонь выглядела совершенно обычно.

— Спасибо. — Дар с облегчением выдохнул и размял плечо. — Так быстро. Удивительно.

— Да, удивительно, — выдохнула Игла, отворачиваясь, и растерянно усмехнулась. — Наверно, выспалась.

Бабушка говорила, что с возрастом сила будет расти, раскроется после двадцати пяти и достигнет своего пика к шестидесяти годам, но Игла и подумать не могла, что меняться всё будет так внезапно и легко. Впрочем, за последние месяцы она пережила столько, что даже не обращала внимания на изменения в себе и своей магии. Погружённая в свои мысли, Игла не сразу заметила, что Дар вышел из источника и уже успел надеть штаны.

— Я могу...одолжить твоё платье? — спросила Игла. — Я забыла взять одежду.

— Конечно. — Дар принёс платье с полотенцем и положил их на край источника. — Прости, полотенце влажное. Я взял только одно. Тебе нужна помощь? Могу сходить за другим.

Игла покачала головой.

— Нет, всё хорошо.

Дар кивнул.

— Если что, я тут.

Он отошёл и принялся подбирать с пола грязные вещи. Игла же выбралась из воды, смахнула влагу полотенцем и быстро натянула платье. Оно едва доставало до колен, а широкий ворот то и дело спадал с плеча, но Игла не обратила на это внимания, наблюдая за Даром, который ждал её у выхода. Золотые глаза слегка поблёскивали в темноте.

Когда Игла подошла ближе, он потянулся, чтобы поправить ворот, вновь соскользнувший с плеча, но Игла вздрогнула и испуганно отпрянула, ударившись о стену. Дар от волнения выронил из рук вещи.

— Прости! Я не хотел...

— Нет, всё хорошо, я просто не ожидала. — Игла сама поправила ворот, чувствуя, как тело стремительно захватывает дрожь, которую никак не получалось сдержать. Сердце застучало быстро и так громко, что, казалось, Дар легко мог его услышать. — Я просто...

На глаза навернулись слёзы, Игла быстро вытерла их, злясь на себя за то, что не смогла их сдержать. Они стали признанием того, что она не справилась, что она пострадала, и что-то внутри всё-таки сломалось.

— Игла... — Дар сделал шаг ей навстречу вновь потянулся к ней, но не стал прикасаться. — Он больше не тронет тебя.

Игла вскинула на него полные слёз глаза. Лицо Дара было серьёзым и решительным и он тихо повторил:

— Он больше тебя не тронет.

Игла поняла, что произошло. Поняла, откуда взялась рана, и что сделал Дар.

— Ты убил его? — прошептала она.

— Да.

Облегчение столкнулось с ужасом. Руки Дара запятнала кровь родного брата — и всё внутри Иглы противилось этой мысли. Но одновременно с этим страх в её душе побледнел и стушевался. Горе столкнулось с робкой радостью. Вина — с благодарностью. Игла окончательно потерялась в противоречивых чувствах, которые разрывали её на части. Не выдержав их, она расплакалась. Шагнула, нет, почти упала вперёд, на грудь дара, будто ребёнок, отчаянно нуждающийся в помощи, но не знающий, как о ней попросить.

Руки Дара обхватили её осторожно, но крепко, обозначая границы, внутри которых ей никогда не будет больно и страшно. Игла прятала лицо на его груди и плакала в голос. Она плакала о себе, о Даре, который отнял чужую жизнь, о боли, которая порождала новую боль, а та — рождала другую, и не было вереницы этой ни конца, ни края. Она плакала о потерянном возлюбленном и о той себе, которой больше никогда не будет. Дар молча держал её, укачивал будто маленькую и гладил по волосам. Багрец в его груди сиял, просвечивая сквозь рёбра и согревая их обоих.