Игла и нить

Мотыльки

На следующий день тетя завалила девочку работой. Анна погрузилась в ее унылое однообразие и помедлила только, когда ей понадобилось поднять рамку с фотографией, чтобы вытереть пыль с каминной полки. Это была единственная фотография ее матери: на ней она была запечатлена вместе с тетей. Обеим девушкам на фото было не больше двадцати лет, ее мама стояла чуть впереди, веселые глаза блестели под озорной челкой из темных волос. Позади нее стояла тетя. Анна всмотрелась в лицо матери, пытаясь ощутить хоть какие-то эмоции. Ничего. У Анны не было ничего, чем она могла бы с ней поделиться.

Девочка осторожно протерла рамку, поставила ее на место и принялась вытирать пыль с других фотографий, на которых были изображены они с тетей. Фотографии разных лет, в разных постановочных позах. Люди замечали, что внешне Анна с тетей очень похожи: у обеих были зеленые глаза и рыжие волосы. Тетя же вечно твердила об их внутреннем сходстве – будто они были сшиты из одного куска ткани, а вот мать Анны была сделана совсем из другой материи. Она была слабой. Грязной. Оскверненной магией.

Анна никак не могла взять в толк, зачем тетя вообще впустила магию в их жизнь, если терпеть ее не могла. В конце концов, они прожили целых шесть нормальных, свободных от магии лет – ну, может, не совсем нормальных, но настолько близких к «нормальности», насколько это было возможно. Когда же Анне исполнилось семь лет, все изменилось. Через несколько дней после дня рождения тетя внезапно отвела ее к врачу.

Анна вспомнила, как ей тогда стало страшно. Девочка чувствовала себя хорошо, а значит, ее ждал укол в рамках какой-то плановой вакцинации. Однако, когда вместе с тетей они вошли в кабинет, пожилой доктор Уэббер наклонился к девочке и, вытаращив глаза, спросил, как она себя чувствует. Анна ответила, что чувствует себя хорошо, у нее ничего не болит, на что доктор бесстрастно улыбнулся, обнажив острые желтые зубы:

– Я имел в виду, что́ маленькая мисс ощущает внутри себя? Чувствовали ли вы себя особенно счастливой или несчастной в последние несколько дней?

Вопрос несколько озадачил девочку. Она была в восторге оттого, что ей исполнилось целых семь лет, но не была уверена, что ей разрешалось восторгаться чем бы то ни было, поэтому ответила: «Нет».

– Превосходно, – заключил доктор и подъехал на своем стуле к скромному шкафу в дальнем конце комнаты, которого Анна никогда прежде не замечала.

Мистер Уэббер вынул из кармана ключ, открыл шкафчик и достал оттуда какие-то предметы. Анну же тем временем заставили лечь на кушетку.

Доктор приложил к ее груди стетоскоп, не похожий ни на один из стетоскопов, которые девочке доводилось видеть, и Анна ощутила, как в ее сердце родилось странное влечение к этому предмету. Какое-то время доктор слушал девочку стетоскопом, озабоченно прицокивая, а после вынул откуда-то ужасную иглу. Анна вспомнила острую боль в руке и яростное желание схватиться за тетину руку. Но женщина стояла не шелохнувшись, пока кровь из раны на руке девочки стекала в стеклянную бутылку. Доктор капнул несколько капель крови на тонкий металлический диск, и в ту же секунду, как жидкость коснулась поверхности диска, он начал шипеть и разбрызгивать капельки металла в разные стороны.

– Испытание железом подтверждает, что ее магия чиста; однако сердечный ритм говорит о значительном эмоциональном заряде. Учитывая все вышесказанное, мы должны принять меры предосторожности.

Анну выставили из кабинета прежде, чем она услышала, какие именно меры ей грозят. Когда в конце концов в дверях кабинета появилась тетя, в руках у нее был небольшой пакет, а выражение лица было озабоченным и крайне неодобрительным. Анна почувствовала себя так, будто в чем-то провинилась, но не была уверена, в чем именно. Доктор что-то говорил о магии…

Анна с улыбкой вспомнила свою тогдашнюю реакцию. Девочка всегда представляла себе магию каким-то добрым, сказочным волшебством, способным призвать фею-крестную или погрузить целое королевство в сон, дарующий возможность понимать язык зверей и птиц и тому подобное. Вскоре она узнала, что их магия – это не сказки и несет она не радость, а страдания…

– Анна!

Тряпка выпала из рук девочки.

– Практические занятия. В столовой. Сейчас же. – Голос тети был едким, как лимонная кислота.

Ну зачем я вчера вообще подняла эту тему? Анна прекрасно знала зачем, однако ее желание научиться колдовать уменьшалось с каждым шагом, уступая место нарастающему страху.

Как всегда, в столовой было мрачно и неуютно. Исправить положение наверняка могли бы званые обеды и прочие торжества, но они в этом доме не проводились. Тусклый дневной свет проникал в столовую сквозь небольшое окошко и падал прямиком на длинный стол в самом центре комнаты. Комод из красного дерева нехотя демонстрировал фарфоровые тарелки, выставленные в его витринах. Обязательный для любой комнаты розовый куст высился в углу, усеянный плотно закрытыми бутонами. Моя хира – это стебель и шип.

Тетя села за стол. В воздухе над ней вился мотылек. Сердце Анны трепетало, как крылья бабочки. Она затянула очередной узелок на своем наузе.

– Если бы я захотела связать крылья этой бабочки, нить какого цвета мне следовало бы взять? – спросила тетя, в упор глядя на Анну.

Девочка попыталась сосредоточиться:

– Э-э-э… Черная нить используется для различного рода ограничений.

Тетя кивнула и взяла черную нить из разложенных на столе разноцветных нитей:

– Какой узел мне нужно использовать?

– Узел слуги мог бы сработать… Или, может, цепной узел?

Тетя так быстро завязала узел на нити, что Анна даже не поняла, что произошло. Как только тетя затянула узел, мотылек упал на стол и принялся бешено колотить в воздухе лапками, не в силах взлететь. Тетя протянула Анне нить с завязанным ровно посередине узлом:

– Это все, что нужно, если твоя хира достаточно сильна и сосредоточенна.

На черной нити был завязан удушающий узел – простой в исполнении, но мощный по своей силе.

Еще в раннем детстве Анна поняла, что в волшебстве наузников нет ничего сказочного. Никаких волшебных ламп. Никаких волшебных палочек или плащей-невидимок. Наузники творили свою магию с помощью различных узлов на разноцветных нитях – только этот магический язык они и признавали. Тетя объясняла это так: Узел лаконичен и безопасен. Но прежде всего он неприметен. Его можно завязать незаметно для окружающих. Он надежно хранит наши тайны.

Как будто сама по себе узелковая магия была недостаточно скучной, бесконечные заучивания комбинаций превращали ее для Анны в настоящую муку. Мало было просто уметь завязывать разные узлы, необходимо было учитывать материал нитей, их цвет и количество, тип и количество узлов, месяц, день недели и время суток – каждый из этих аспектов имел определенное магическое значение. Представь, что каждое заклинание – это предложение, каждая нить – слово, а каждая комбинация – буква, из которой оно складывается.

Заучить все комбинации было, в принципе, возможно, однако существовало бессчетное количество сочетаний, меняющих значение заклинания практически на противоположное. Добрая половина Книги наузников была посвящена именно таким комбинациям – огромный справочник, почти не предполагавший никакой импровизации и не допускающий получения удовольствия от занятия магией.

– А теперь попробуй сама. – С этими словами тетя распустила узел на черной нитке, и мотылек мгновенно взмыл в воздух.

Анна взяла нить и завязала ее концы нужным образом. Какое-то время она следила за полетом мотылька, а затем мысленно сформировала свое намерение в виде заклинания: Туго узел завяжу, крылья мотылька сомкну. Девочка почувствовала на себе взгляд тети и сильнее сосредоточилась на творимом заклинании. Моя хира – это стебель и шип. Сосредоточившись на прочности нити под пальцами, Анна туго затянула узел. Мотылек упал на стол, но, прежде чем девочка успела насладиться своей маленькой победой, крылья насекомого задергались, и оно снова взмыло в воздух. Нет.

По лицу тети промелькнула тень удовлетворенной улыбки. Она закрыла глаза и сказала:

– Твоя хира слаба. Это простейшее заклинание. Простейшее.

Анна привыкла разочаровывать тетю, но, когда дело касалось магии, разочарование в голосе тети жалило девочку в самое сердце. Мотылек тем временем сел на подсвечник и принялся ощупывать его своими лапками, будто оценивая. Не найдя в подсвечнике ничего интересного, мотылек вновь взмыл в воздух. Анна сердито следила за его полетом, пока не поняла, что сердиться на мотылька просто глупо.

– Когда ты решишь быть более внимательной, мы продолжим.

Анна посмотрела на тетю, постаравшись придать своему лицу выражение крайней сосредоточенности и преданности. Руки тети замельтешили в воздухе: она сложила две нити вместе и по всей длине получившегося шнура завязала несколько двойных узлов и пару восьмерок. Всего получилось десять узлов. Анна подняла глаза на мотылька, но он продолжал порхать над тетиной головой как ни в чем не бывало.

Тетя развязала первый узел, и Анна с удивлением обнаружила, что теперь в воздухе летает не один, а два мотылька. Тетя развязала второй узел, и мотыльков стало три. Заклинание заняло не больше времени, чем взмах крыла бабочки. Это колдовство напомнило Анне искусство оригами, когда кажется, что по мере складывания бумага будто растет. Руки тети быстро скользили по оставшимся на шнуре узлам, развязывая их и создавая все новых и новых мотыльков, пока над столом не повисло дрожащее темное облако из часто хлопающих крыльев. От звука, который они издавали, у Анны зачесалась голова.

Тетя завязала на своей нити удушающий узел, и один из мотыльков упал на стол.

– Как у тебя получается делать это так быстро?

– Это похоже на хаос, не так ли? – Тетя подняла глаза на мельтешащих над ее головой мотыльков. – Это и есть хаос, но хаос сдерживаемый, контролируемый. Нитями связано все вокруг, Анна, и если знать истинную природу любой вещи, можно потянуть за нить ее жизни – вперед, назад, вверх или вниз. Мотылек может ощущать себя свободным, но он не свободен. Он принадлежит мне.

– Ты веришь, что…

– Я ни во что не верю, Анна. Я знаю, и знаю наверняка. Моя хира – это стебель и шип.

– Моя хира – это стебель и шип, – повторила Анна.

Это было кредо наузников.

– А теперь заставь упасть их всех одновременно, – велела тетя.

Анна не могла взять в толк, как она может справиться с целым роем мотыльков, если не справилась с одним насекомым. Впрочем, тетя часто действовала нелогично. Если Анне было трудно справиться с какой-то задачей, то каждый следующий раз задача усложнялась – в порядке наказания. Девочка сосредоточилась на одном мотыльке, следя за его полетом. Она отчеканила про себя заклинание с большей силой, чем прежде: Стебель и шип. Стебель и шип. Ты принадлежишь только мне, малявка! И затянула узел.

Ничего не произошло. Анна громко взвыла от отчаяния и судорожно принялась завязывать еще один узел, прежде чем тетя ее остановила. По-прежнему ничего.

– Чертовы глупые мотыльки! – в сердцах воскликнула Анна и швырнула нить обратно на стол.

– Анна. – Тетя произнесла это слово негромко, но с нажимом. – Как у тебя только язык повернулся такое сказать?

Тетя вновь молниеносно проделала какие-то манипуляции с нитью, и Анна ощутила странную дрожь во рту. С глубоким и тошнотворным отвращением она поняла, что именно сделала с ней тетя. Девочка открыла рот, в беззвучном крике выпуская оттуда мотылька, и затем наблюдала, как его толстое, покрытое волосками тельце поднимается в воздух. Анну тут же вырвало. После чего она принялась неистово вытирать язык рукавом, стараясь избавиться от мерзкого ощущения, будто лапки насекомого все еще щекотали ей глотку.

– Надеюсь, это научит тебя следить за своим языком. – Тетя улыбнулась собственной шутке.

На мгновение Анна ощутила такую ненависть к тете, что готова была обрушить на ее голову весь рой несчастных насекомых. Но затем девочка нащупала в кармане свой науз и опустила глаза, боясь сказать или сделать что-нибудь не то.

– По крайней мере, мы можем не волноваться о предстоящей церемонии Связывания. – Тетя посмотрела на Анну и вновь улыбнулась. – В тебе почти нечего связывать.

Анна знала, что тетя права, и все же ее слова больно ужалили девочку в самое сердце. Тетя взяла черную нить и начала ритмично завязывать на ней удушающие узлы. Мотыльки один за другим падали на стол, пока темное дерево не скрылось под покровом из дрыгающихся лапок и сломанных крыльев. Хотя насекомые были созданы магией, Анне все равно было их жаль – они пришли в этот мир исключительно для того, чтобы быть уничтоженными.

– Избавься от них, – приказала тетя.

После этого она встала из-за стола и направилась к двери.

– Но они все еще живы.

– Это твоя вина.

Анна перепробовала все: разные нити, разные узлы, которые девочка завязывала и развязывала сотни раз, – она хотела освободить несчастных насекомых от их невидимых оков, открыть окно и позволить им улететь. Но все было напрасно. Мотыльки продолжали лежать на столе со склеенными магией крылышками, отчаянно перебирая в воздухе лапками. Мне жаль. Я не могу спастись сама и не могу спасти вас.

Тетя резко провела серебряной щеткой по ее волосам, пока Анна пила молоко (кальций полезен для костей). Подобным образом заканчивались все их вечера. Их маленький ритуал. Узел, связывавший нити их дней.

Анна не ощущала ничего, кроме бесконечной усталости, а потому никак не реагировала на резкие движения тети. Тетины волосы, как всегда, были собраны в невзрачный пучок. Когда она была молода, ей нередко доводилось выслушивать комплименты по поводу необычного цвета ее волос – нечто среднее между рыжим и блондом, – напоминающего, по выражению какой-то восторженной незнакомки, закат на соломенном поле. С возрастом волосы тети стали тускнеть, и восторги постепенно иссякли. Цвет ее волос больше никого не восхищал. Его искра превратилась в пепел.

– Тебе понравились наши сегодняшние занятия магией? – спросила тетя, в очередной раз резко проводя по волосам Анны щеткой.

Девочка поняла, что вопрос с подвохом.

– Я не должна была просить тебя о практических занятиях магией.

– Да, ты не должна была этого делать. Только я решаю, когда и как тебе следует практиковаться в магии. Ты не должна жаждать этого.

– Я и не собираюсь. Честно.

– Думаешь, я не знаю, с чего вдруг тебе захотелось поупражняться в магии? Из-за приезда Селены. – Морщины на тетиной шее натянулись, как парус корабля под суровым ветром.

– Нет, дело совсем не в этом…

– Что я всегда тебе говорила? Магия – страшное проклятие, Анна. Она делает нас слабыми. Она делает нас уязвимыми. Она превращает нас в добычу. Это угроза для нас, для всех ведьм. И такие люди, как они, как она, – тетя сделала ударение на последнем слове, – которые нагло и беззастенчиво творят свою магию, привлекают к себе ненужное внимание – они ставят под угрозу всех нас. Такие люди, как она, – позор волшебного мира. Мы должны держать в узде свои магические способности. До самой церемонии Связывания.

Анну испугал какой-то новый блеск в глазах тети, от которого девочке было не скрыться. Из носа Анны тоненькой струйкой потекла кровь. Это случалось довольно часто. Доктор Уэббер говорил, что такое нередко происходит с людьми, склонными к тревожным состояниям. Тетя с раздражением протянула Анне салфетку.

Анна вытерла кровь с лица и попыталась подобрать нужные слова.

– Я просто подумала… Мне ведь все равно нужно учиться пользоваться магией, не так ли? Потому что когда-нибудь, когда я покажу себя преданным наузником и моя магия будет развязана…

– Если твоя магия будет развязана, – поправила ее тетя.

– Если моя магия будет развязана, то может настать время, когда мне придется пользоваться ею во имя долга, как тебе, чтобы продолжать наше дело. Ведь именно поэтому мы с тобой тренируемся и занимаемся…

Тетя разразилась беззвучным смехом.

– Думаешь, именно поэтому тебе разрешено заниматься магией? Нет. Мы просто даем тебе вкусить то, от чего впоследствии тебе придется отказаться. Чтобы ты лучше понимала значение собственной жертвы.

Жертва. Да. Именно так Анна представляла себе церемонию посвящения в наузники. В Книге наузников упоминалось, что в ходе данного обряда магия связывалась внутри человека. Но каким именно образом это происходило, в книге не описывалось. Там говорилось что-то вроде: «Если вы достаточно хорошо контролируете себя, то будете готовы принести требуемую жертву». Анне никогда не нравились резкие, режущие слух звуки этого слова. Какую жертву? Собственные магические способности? Или нечто большее? Она уже много раз пыталась вытянуть из тети подробности предстоящей церемонии, но безуспешно. Детали церемонии были строго засекречены, и девочка понимала, что не узнает наверняка, с чем ей предстоит столкнуться, пока не столкнется с этим. Анна посмотрела на себя в зеркало – сквозь себя. Буду ли я готова? Имеет ли это значение? В ней было так мало магии, что она легко могла принести в жертву свои так называемые способности.

– Ты считаешь, что теперь, когда я стала старшим наузником, магия дается мне легко? – Длинные тетины пальцы задрожали от волнения. – Никто не понимает значения этой жертвы лучше, чем я, Анна.

Сердце девочки сжалось.

– Я знаю, – ответила она, а про себя подумала: «Но лучше бы мне было не знать».

– Если бы твоя мать прошла церемонию Связывания, она все еще была бы жива.

– Не думаю. – Анна вяло качнула головой. – Ведь ее убил мой отец.

– Возможно, она умерла от руки твоего отца, но именно магия сделала твою мать такой слабой, что она не смогла ему противостоять. Магия и любовь. Любовь и магия. В конце концов они губят всех и вся.

Тетя не верила в любовь. В их жизни не было места мужчине. Да и зачем? Тетя уверяла Анну, что в состоянии выполнить любую мужскую работу. Анна тоже не верила в любовь.

Тетя со вздохом убрала щетку на место – к остальным предметам из старинного набора, который также включал в себя серебряную расческу и маленькое серебряное зеркальце.

– Я знаю, ты думаешь, будто я сурово с тобой обхожусь, но я просто пытаюсь защитить тебя. Остался всего год до твоей церемонии Связывания. В школе у тебя прибавится забот. Теперь, когда ты перешла в шестой класс[5], занятия будут проходить в смешанных группах. Ты станешь учиться вместе не только с девочками, но и с мальчиками. Эмоции наверняка начнут зашкаливать. Ты должна держать их под контролем. Ты знаешь, что им не место в твоем сердце. Чувства – это слабость; контроль – это сила.

– Чувства – это слабость; контроль – это сила, – повторила Анна.

Она кивнула и вновь нащупала в кармане свой науз, стараясь не думать о предстоящем учебном годе в школе для девочек Святого Олафа. Однако выхода у нее не было.

– Без доверия…

– …нет ничего, – закончила Анна.

Тетя пригнулась, чтобы в зеркале ее лицо оказалось на одном уровне с лицом Анны. Глаза обеих были одинаково зелеными.

– Мы так похожи, дитя мое. – Тете нравилось находить у них с Анной общие черты.

Она улыбнулась и положила руку девочке на плечо. На первый взгляд действительно могло показаться, что внешне Анна с тетей очень похожи. Однако это было не так. Черты тетиного лица были будто высечены из мрамора и вечно соревновались между собой в красоте: высокий лоб, угловатые скулы, гладкая кожа, глубоко посаженные глаза. Черты лица Анны были более мягкими и менее четкими. Девочке всегда хотелось выглядеть чуть более обычно – быть не такой бледной, не такой странной и похожей на загнанного зверька. Тетя продолжала смотреть на их отражение в зеркале. Воцарилось неловкое молчание.

Из всех видов молчания Анне труднее всего давалась именно эта молчаливая любовь.

– Завтра тебе исполнится шестнадцать. Даже мне не под силу сделать так, чтобы ты навсегда осталась маленькой девочкой.

Тетины защитные барьеры, которые она так тщательно выстраивала, не позволяя эмоциям проявиться на своем лице, дали трещину. Когда Анна это заметила, она мягко положила свою руку поверх тетиной и вдохнула знакомый аромат ее духов с запахом магнолии. С тетей всегда было непросто, но другой матери Анна не знала. Она всем была обязана тете. Женщина на мгновение крепко сжала пальцы девочки и тут же их отпустила. Она сделала пасс рукой, и волосы Анны сами собой заплелись в косу. Тетя была настолько искусна в узелковой магии, что могла обходиться без нитей; она вязала узлы из воздуха.

Тетя взяла пустой стакан из-под молока и направилась к двери.

– Они приедут завтра в три часа. Я хочу, чтобы ты встала пораньше. Серебро само себя не отполирует.

Анна улыбнулась:

– Я отполирую его прежде, чем взойдет солнце!

Тетя, казалось, немного неохотно улыбнулась в ответ:

– Спокойной ночи, Анна.

– Спокойной ночи, тетя.

Анна всегда спала плохо, но сегодня она вряд ли вообще сможет заснуть. Ее эмоции вились внутри ее, как мотыльки вокруг лампы: волнение, страх, радостное возбуждение. Она посмотрела на свой науз, зная, что с его помощью легко может их обуздать. Ей был ненавистен каждый узел на этой нити: годы тренировок, жестокие испытания, частички себя, которые больше ей не принадлежали.

Анна отбросила одеяло, на цыпочках подошла к своей книжной полке и взяла с нее Книгу наузников. Она вспомнила, как тетя подарила ей ее на седьмой день рождения: словно это было нечто само собой разумеющееся, словно это было совершенно в порядке вещей – дарить маленькой девочке огромную тяжелую книгу, полную запутанных, удушающих слов. На ее черной обложке была выгравирована сложенная кольцом нить с девятью узлами. В центре образованного ею круга был изображен закрытый бутон розы. Нить с девятью узлами и бутон розы – символ наузников.

Анна знала содержание книги наизусть: правила, благословения, узлы, заклинания, комбинации… Каждая глава Книги наузников была чертовски скучной, за исключением одной, которую девочка тайком перечитывала снова и снова…

Через балконную дверь в комнату проникал тусклый свет луны, уличных фонарей, вечно неспящего Лондона. Анна подставила книгу под его лучи и открыла ее на главе «Запрещенные магические языки». Почти мертвую тишину комнаты нарушил мягкий шелест страниц. Лежа на животе в своей белой ночной рубашке, девочка начала тихонько произносить слова – так, чтобы расслышать их могла лишь она одна: Планетарная магия. Магия трав. Руны. Огам. Магия иллюзий. Прорицание. Некромантия. Магия стихий. Магические символы. Ей вряд ли когда-либо представится случай попрактиковаться в этих видах магии, так почему бы не попробовать их на вкус? Каждое слово, словно капля кленового сиропа, сладко таяло на ее языке. Зелья. Волшебные палочки. Вербальная магия. Магия зеркал. Графическая магия. Порча. Любовная магия. Магия крови. Магия эмоций.

Она пробовала на вкус каждое слово и вскоре поняла, как сильно проголодалась.