Мы начали свое исследование с характеристики критических исследований наследия Игнатия в контексте Англии XVII столетия и споров Ашера с пуританами. Ключевым вопросом была форма церковного управления, дающая право церкви называться истинной. Также это был вопрос политического устройства общества, по крайней мере до Локка, и он совершенно не касался отделения церкви от государства или оценки законности правительства, которое можно было отделить от религиозных притязаний, даже если бы эти притязания понимались в утилитарных терминах относительно гражданского мира, как у Марсилия Падуанского. Божественное право королей шло рука об руку с божественным правом епископов управлять церковью.
В таком контексте подлинность писем средней редакции, написанных Игнатием в конце апостольского периода, была вопросом о законности управления церкви епископами, а также законности гражданского правительства, которое епископы благославляли. Поэтому, отрицая подлинность писем Игнатия, континентальные протестанты и английские пуритане защищали также пресвитерианское управление своих церквей и гражданское правительство, правомочность которого, по их утверждению, следовало установить также, как и правомочность церквей.
Совершенно ясно, что мой аргумент в пользу подлинности средней редакции не поддерживает ни одну из сторон тех исторических дебатов.
Нарисованный мною потрет Игнатия – это портрет епископамиссионера, входящего в интеллектуальную среду определенной культуры с тем, чтобы полностью преобразить ее, к большому недоумению традиционных сторонников веры, из среды которых он вышел. Игнатий был готов переосмыслить церковное управление в терминах языческих религиозных культов с их сакральными предметами и в терминах их ведущих священнослужителей, изображавших божество и в некотором смысле становившихся божеством в разыгрывавшемся ими религиозном действе. Посланники городов во время Второй софистики, возрождавшие идеалы города-государства IV столетия до P. X., устанавливали между собой соглашения homonoia, в которых признавалось единство автономных городов в пределах греческого идеала. Игнатий наделил функциями этих послов представителей клира, которые как божественные послы и божественные «гонцы» убеждали малоазийские церкви в необходимости единства посредством принятия иерархии, сосредоточенной вокруг единоправного епископа388.
Этим послам в выполнении их задачи хорошо помогало действо с епископом-мучеником, сосредоточенное на образе жертванного козла отпущения. Поэтому эти церкви объединились в homonoia, и внешне между собой и внутренне среди разделенных групп внутри общины. Таким образом, переосмысление Игнатием церковного управления в светских терминах не просто привлекло к христианству языческую аудиторию, но и преобразило структуру самих раннехристианских общин.
Автор этой книги – англиканский священник, а потому принадлежит к историческому священству христианского мира, более позднее развитие которого исходило из воззрений Иринея и Дидаскалии, представляющих проект Игнатия в очень искаженной форме389. То, что я показал языческие корни проекта Игнатия, вряд ли само по себе послужит в качестве защиты законности епископального управления. Без сомнения пуритан может обрадовать такая оценка языческих корней исторического священства христианского мира, против которой они выступали, и может подтвердить правильность того, что они его отвергли.
Однако уже Климент Александрийский и Ориген говорили, что греческая философия была учителем, который привел греков к
Христу, и впоследствии средний (промежуточный) платонизм и неоплатонизм воодушевили развитие исторического христианского богословия. Точно так же культовые предметы в языческих мистериях и празднование homonoia наложили свой отпечаток на форму исторического церковного управления и ритуала. Богословие и церковное управление не отрицают философию и формы общественного управления, в условиях которых они возникли и которыми они социально и исторически обусловлены. Однако они взаимодействовали с современным обществом не для того, чтобы измениться по его образу, но чтобы преобразить его. И в этом Игнатий добился некоторого успеха.
Управление посредством группы пресвитеров или харизматических пророков не создало какого-либо единства или согласия, известного древнему или средневековому миру вплоть до появления индустриальных обществ. Такое единство было основано на монолитном соответствии фундаментальным ценностям, представленным в определенных деталях, и усвоенным общиной в пределах данной географической местности. Говоря коротко, в древнем мире не было какого?либо представления, схожего с современным пониманием плюралистического общества, в котором различные группы могут достичь минимального согласия, достаточного для единства в пределах общей индивидуальности.
Но у Игнатия мы можем увидеть проблески другой модели епископального управления, не привязанного к определенной географической области. Кроме того, эта модель наверняка не зависит от учреждения исторической цепи апостольской преемственности в отношении того, кто имеет право занимать такую должность – что, как мы видели, было особенностью, добавленной к этой модели Иринеем и Киприаном. Мы видели, что епископ с пресвитерами и дьяконами являлись для Игнатия коллективным образом искупленной общины: они представляли в литургической драме события продолжающегося спасения в общине; они – образы общины в процессе искупления. В мистическом видении представителей клира этих церквей, посланных в его мученическую процессию, Игнатий прозревал «все общество в вере и любви».
В XX и XXI столетиях под влиянием миссионерской деятельности мы создали новые, культурные формы епископата, жестко не привязанного к территории. У нас есть епископы, работающие в культурной среде коренных народов Северной Америки, в общинах аборигенов и островитян с пролива Торреса в Австралии и в Новой Зеландии. Здесь епископ с пресвитерами и дьяконами применяют образы их культуры как гаранты отличительных особенностей их форм литургии и духовности в процессе искупления прегрешений миссионерства прошлого.
Кроме того, такая новая форма основанного на определенной культуре служения порождается существующим кризисом в англиканской общине по вопросу о половой принадлежности. В этом кризисе привязанный к территории епископат не в состоянии обеспечить единство церкви – подлинной цели, достигать которую призваны посвящение епископов и соборность. На одной и той же территории появляются различные формы англиканства, и заявления епископа о надзоре за каждым человеком в пределах определенных географических границ все более и более встречается с оппозицией, раскалывающей общину. Любой конструктивный путь для выхода из этого положения будет связан с признанием права епископа группы с богословски отличной культурой управлять, выражая особенности веры в этой культуре. Плюрализм общества будет отражаться в церковном плюрализме, где необходимо будет кропотливо доискиваться минимального единства цели и общих ценностей390. Епископов будут определять в понятиях корпоративной индивидуальности их культурно определенных общин, а не географической области, которую они считают своей юрисдикцией.
Возможно, в творениях Игнатия еще содержатся определенные идеи, способные провести нас к такой цели по этому крестному пути.