Игра саламандры

6

– Можно узнать, почему ты передумал?

Оливо оглядывается по сторонам: тот же кабинет и подоконник, на котором сидел воробей, и директриса в том же твидовом костюме, и комиссарша та же самая. Расстановка фигур на шахматной доске один в один: две женщины сидят у стола под красное дерево, и Гектор стоит за спиной. Но только вчера Оливо думал, что его съедят, как пешку, а сейчас он в этом уверен, но с дополнением – придется долго мучиться. По крайней мере, пока он не найдет способа по-быстрому уйти из приюта.

– Я бы сказал «нет», – отвечает он.

– Как хочешь, просто профессиональное любопытство. Директриса Атраче заранее прислала мне по электронке список с твоими требованиями. – Комиссарша достает из кармана кожаной куртки сложенный вчетверо бумажный листок и читает: – «Макароны со сливочным маслом и пармезаном – один или два раза в день (пармезан настоящий, не подделка). Как альтернатива – романеско, горох, камбала, чечевица, палтус и особой формы куски мясной вырезки. На завтрак – чай. В течение дня – минеральная вода. Никаких газированных напитков. Никаких сыров или молока, видеть их не желаю ни на столе, ни чтобы кто-то их ел при мне. Собственная комната. Шестьсот слов в день, начиная с пяти утра. Перевозка личных книг в место временного пребывания. Никаких вопросов о прошлом, шапочке, брюках, ботинках, отношениях, ощущениях и гигиенических привычках. Два дня в неделю проводить в библиотеке до ее закрытия. Тридцать пять евро наличными в неделю и карта букинистических магазинов района. Никаких требований обязательно использовать мобильник, телевизор, компьютер, микроволновку и другое электронное оборудование».

В кабинете директрисы раздается свист.

– Извините, – произносит она смущенно. – А что там по поводу отопления?

– Об этом, кстати, – вмешивается Гектор, – возможно, Оливо забыл уточнить, но в его комнате не должно быть никакого отопления. Или я ошибаюсь, Оливо?

Оливо согласно кивает.

Комиссарша тянется за ручкой к стакану для карандашей. Взяв ее, подцепила и фантик от чупа-чупса, засунутый туда Оливо днем ранее. Директриса уже хотела извиниться, что в кабинете не убирали, но комиссарша не дала ей даже начать.

– «Никакого отопления в комнате», – говорит она, дописывая фразу внизу страницы договора, затем поворачивает лист к Оливо, чтобы он прочитал. Он смотрит в договор, затем на фантик от чупа-чупса, потом снова в договор.

Комиссарша вздыхает и поворачивает лист к себе:

– Сколько?

– Пять в день, – отвечает Оливо.

– Пять чупа-чупсов в день, – пишет Соня Спирлари. – Теперь можем подписывать? У нас еще много дел до вечера.

Оливо достает из кармана брюк свой твердый карандаш Н3 и под закорючкой комиссарши пишет печатными буквами: «ОЛИВО ДЕПЕРО».

Она берет у него бумагу и проверяет.

– Разве не знаешь, что нельзя подписывать официальные документы простым карандашом и печатными буквами? Предупреждаю тебя на будущее, – улыбается она. – Я могла бы подделать договор и сократить количество чупа-чупсов до четырех!

Директриса смеется, в то время как Оливо по-прежнему с обычным равнодушием неподвижно смотрит на комиссаршу Спирлари.

– О’кей, симпатяга, пойдем уже! – говорит она, взяв под мышку его личное дело, куда только что вложила их договор. – Спорим, мы с тобой здорово развлечемся!

В какой-то момент, уже во дворе, Гектор замедляет шаг, чтобы немного отстать. Оливо замечает это и делает то же самое. Комиссарша, подойдя к своему «рено-каптур», обнаруживает, что осталась одна: те двое стоят метрах в десяти от нее.

Соня смотрит на них, затем садится в машину и заводит мотор, давая понять таким образом: «Прощайтесь, и побыстрее».

– Уверен? – спрашивает Гектор.

Взгляд Оливо устремлен наверх, на террасу, с которой еще несколько часов назад он висел вниз головой, болтаясь в воздухе, удерживаемый только руками и доброй волей Мунджу, – уверен, что не хочу расплющиться об асфальт, свалившись с девяти метров в своей тесной пижаме; вот в этом сейчас, чувствую, я точно уверен.

– Да. – Оливо ограничивается кратким ответом.

– О’кей, однако будь осторожен, понял? Эта комиссарша мне совсем не нравится. Похоже, она из тех, кто ни с чем не считается ради достижения желаемого результата. У таких, как она, цель всегда оправдывает средства. Я подобных деятельниц много повидал и знаю: тому, кто рядом с ними, не позавидуешь.

– Ну, может быть, в данных обстоятельствах она права.

Гектор достает из кармана табак. Он всегда так делает, когда в непростой ситуации вынужден подбирать слова.

– Да, в этот раз, возможно, она права, – признает он, выкладывая табак на бумажку и скручивая своими крупными пальцами сигарету. – Но если попадешь в неприятности или почувствуешь сильное давление, звони мне – и через час уже будешь здесь, понял?

– Угу, – мычит Оливо. – В эту минуту мои представления о безопасности совсем не связаны с пребыванием в комнате, расположенной в двадцати метрах от логова Джессики и Октавиана, дорогой Гектор. Не знаю, понятно ли объясняю.

– Обещаешь?

Гектор зажигает сигарету.

– Что?

– Что будешь звонить мне постоянно, не сбежишь и не исчезнешь еще на два года?

– Угу, – соглашается Оливо.

– Хорошо, тогда иду в твою комнату и начинаю складывать книги в коробки. Завтра отправлю их на «берлинго»[40] – я ведь говорил, что в приюте всегда имеется по необходимости одна из этих больших машин – минивэнов…

Соня Спирлари включила дворники на «рено», хотя дождя нет. Это сигнал – время вышло.

– Никаких объятий, да? – произносит Гектор.

Оливо кивает.

– О’кей, будем считать, что обнялись. Теперь иди и отыщи этих ребят. Мы все болеем за тебя.

Оливо закидывает мешок с вещами за плечи и уходит.

Авто комиссарши цвета голубой металлик, молодежное, спортивное.

Прежде чем сесть в машину, Оливо бросает прощальный взгляд на приют, служивший ему домом последние семь месяцев: желтые стены, кирпичная заводская труба, терраса, с которой едва не упал вчера, и трансформаторная будка, где бог знает сколько уже лет воспитанники приюта прячутся, когда хотят курить, целоваться, делать татуировки, сидеть на игле или трахаться.

В одном из окон первого этажа он различает огромную голову Мунджу.

Они смотрят друг на друга.

Сегодня утром Оливо видел сумки за его дверью и подумал, что Мунджу попросил ускорить переезд в ту квартиру, о которой рассказывал Гектор.

Оливо впервые посочувствовал ему.

– Ну, едем? – позвала комиссарша.

Оливо садится и закрывает дверцу. Когда машина трогается, Мунджу опускает занавеску в комнате и скрывается из виду.

Оливо знает: никто из них двоих – по той или иной причине – больше не переступит порог этого заведения.