Из письма телезрительницы Осипенко руководству российского телевидения:
«Уважаемые товарищи руководители канала РТР!
По поручению педагогического коллектива средней школы № 18 города N-ска к вам обращается завуч по воспитательной работе Осипенко И. И. На вверенном вам государством канале, существующем на деньги налогоплательщиков, к сожалению, выходит программа „Городок“.
Эта программа сама себя провозглашает как „Русская народная передача“. А делают ее люди с фамилиями Стоянов и Клявер… Эти два так называемых „творца“ зашли уже слишком далеко в своих „Приколах“, „Ужасах“ и „Вернисажах“, в своих издевательствах над тем самым народом, имя которого они присвоили своей программе… Их последнее „изобретение“ — это некто, а точнее будет сказать, нечто по имени Модест. Квинтэссенция, апофеоз физического и морального уродства. Где они увидели, подсмотрели это чудовище? В каком научном, производственном или военном коллективе они нашли своего Модеста? Разве Модесты запускают в космос корабли, лечат и учат людей, выращивают хлеб и танцуют в Большом театре?!
Каждый понедельник после премьеры „Городка“ в нашей школе наступает черный день для учителей. Дети легко переняли и усвоили эту чудовищную манеру говорить, „как Модест“. Когда их вызывают к доске — они закатывают глаза, трясут головой и говорят на нелепом языке, придуманном товарищем Стояновым. Они так „изъясняются“ и друг с другом, и что самое страшное — понимают друг друга. Вирус „модестовщины“ поразил одинаково как старшие, так и младшие классы! Помогите нам, пожалуйста! Уберите Модеста с наших экранов и верните русскую речь в наши классы! „Городок“ выходит в эфир после программы „Вести“, в которой показывают Бориса Николаевича Ельцина, нашего президента. Вы считаете нормальным их сосуществование на одном и том же канале? Мы — нет!»
Наш второй оператор Рома с веселой фамилией Замогильный так прокомментировал это письмо:
— Нормальное сосуществование, вполне логичное. Я их иногда даже путаю…
Модест родился в 1999 году в «Городке № 67» на 15-й минуте программы.
Роды Модеста были тяжелыми… Мы снимали сюжет о профессоре-археологе, которому рабочий экспедиции приносит найденный в земле зуб. И вот этот рабочий у меня никак не придумывался, не получался. У нас в «Городке» был такой внутренний термин — «НАШ человек», с ударением на первом слове. Все странные, непохожие на других, с дурацкими походками… — смешные люди считались НАШИМИ. Так вот этот рабочий был не нашим человеком. Просто ходить и говорить слова в надежде на финальную шутку — я ненавижу. И я измучил всех на площадке и уже был готов отменить съемку. Я перемерил все парики, переклеил все усы и бороды из сумки гримера, перепробовал говорить со всеми акцентами, но ничего не получалось! Илюша предлагает:
— Юрик! А может, он голубой? Попробуй!
— Кто? Рабочий?!
— Ну да! А что, голубыми бывают только артисты балета? Получится неожиданно, небанально…
Я попробовал. Странная история начинала вырисовываться. К профессору приходит рабочий с лопатой и вроде как заигрывает с ним. Чего-то совсем не то и не туда!
Илья говорит:
— Нет, Юрик! Не катит! Это же скетч про то, как работяга хочет получить от профессора денег, а не самого профессора!
Когда у артиста что-то не получается, худший выход из положения — это рассуждать, обсуждать и теоретизировать. Нужно — просто пробовать, репетировать. И все.
И я продолжал чего-то изобретать и вдруг услышал чье-то бурчание:
— Задолбал уже с этой обезьяной!
— Почему с обезьяной? — спросил я.
— Не знаю! — ответил наш оператор-постановщик Митя Медведев. — Но задолбал реально!
…Наверное, слово «обезьяна» и послужило толчком.
И стараниями всей группы постепенно, как фотобумага в растворе, стал «проявляться» смешной «Наш человек». Но имени у него пока не было.
— А как его зовут? Нужно ему имя придумать, — обратился я ко всем, кто был на съемочной площадке. И Саня Сутковецкий, который позже стал нашим следующим оператором-постановщиком, предложил:
— Его зовут — Модест.
— Почему Модест, Саня?
— Потому что такое чмо могут звать только Модестом!
Это имя настолько не подходило и все в нем настолько не соответствовало персонажу, что оно странным, парадоксальным образом прижилось. Приклеилось к нему. Именнона той съемке я придумал грим и костюм Модеста, его походку и манеру говорить.
Лучше всего у Модеста получалось рекламировать что-нибудь. Он был таким же убогим и несчастным, как наша реклама того времени. Вообще, Модест стал нашей «палочкой-выручалочкой» в сложных ситуациях. Не получается сюжет про судью? Не вопрос! «А давайте судьей будет Модест!» — предлагал кто-нибудь, и сюжет оживал и становился смешным. Так же было и с корабельным коком, и с инструктором по выживанию, и со многими другими…
Прошло четыре года с тех пор, как «Городок» прекратил свое существование. Я с семьей улетал куда-то на отдых.
В аэропорту вокруг меня все время крутились два казаха, но никак не решались подойти. Я первым сделал шаг навстречу:
— Ребята, вы, наверное, хотите сфотографироваться?
— Да, конечно, если можно!
— Можно-можно.
Сфотографировались. Один из них пожал мне руку, похлопал по плечу и сказал!
— А я вас сразу узнал! Если не ошибаюсь, Рудольф?!
Пока мы летели в самолете, я все думал: «Почему Рудольф? Какой Рудольф?» А потом понял: «Наверное, помнят, что я играл человека с каким-то странным именем, а с каким именно — забыли. Так что Рудольф — это, видимо, Модест!»
Я соскучился по этому человечку. Может быть, когда-нибудь удастся еще раз обратиться к зрителям со словами:
— Датуйте! Миня овуд Модэт! — что переводится на человеческий как «Здравствуйте! Меня зовут Модест!».